Ветер с Севера

Часть 1. Ветер с Севера

Пролог

Ветер в ту ночь выл за окошком голодным зверем. Срывал с деревьев листву, кидался в окна, и маленькой Алеретт, дочери Рамиэля, герцога Месаины, казалось, будто они не в благословенной богами земле, омываемой с трех сторон теплыми морями и обдуваемой ласковыми ветрами, а на далеком Севере. Там, откуда была родом ее няня, когда-то давно угодившая в рабство, а с помоста работорговца попавшая в покои к маленькой герцогине.

За окном бесновалась непогода, но в малой гостиной было тепло и уютно. Потрескивал разожженный камин, слуги несколько минут назад принесли горячий травяной напиток с пирожными, и малышка, подойдя к резному столику, инкрустированному диковинным, привозимым с загадочного востока малахитом, взяла чашку из тонкого фарфора и отпила глоточек, затем села в кресло, и няня встала, чтобы укрыть ноги подопечной бархатным покрывалом.

– Бериса, – попросила ее малышка, состроив умильную физиономию, – расскажи мне о своей родине, Вотростене.

Няня, еще не старая женщина, остановилась, окинула юную герцогиню оценивающим, пристальным взглядом, и сторонний наблюдатель, окажись он в эту минуту в покоях, подумал бы, до чего же они обе разные.

Бериса была роста вполне среднего, крепкого сложения. В каждом движении ее чувствовались уверенность и сила. Было видно, что годы рабства не сломили, но закалили ее. Впрочем, по лицу ее, по умным выразительным глазам можно было понять, что образование она получила хорошее и вообще была весьма и весьма умна. Но, может быть, другие и не выживали в суровых условиях дальнего севера? Ее легко было представить если и не на светском балу, какие частенько давали в более легкомысленной Месаине, но на каком-нибудь заседании совета гильдии уж точно. И кто знает, как сложилась бы судьба Берисы, если бы ее отец, глава оной торговой гильдии, не решил однажды взять дочь с собой в поездку на восток. Поездку, из которой она уже не вернулась.

Совсем иное дело Ретта. Тонкая и легкая, как будто воздушная, с белокурыми локонами и голубыми глазами, она казалась посланницей богов в этом грубом мире, и каждому, кто приближался к маленькой герцогине, хотелось оберегать ее и защищать.

Но только сама Бериса да еще мать Ретты, женщина умная и властная, знали, что девочка вовсе не так проста, как это могло показаться со стороны. В движениях ее, в повороте головы, в серьезном не по годам взгляде читались ум и воля, унаследованные от матери. И когда, случалось, в ее присутствии говорили о делах, Ретта высказывала суждения, которые и мать, и отец одобряли.

– О Вотростене? – спросила Бериса, усаживаясь в кресло напротив и беря в руки вторую чашку. – Что же ты хочешь услышать?

– Что-нибудь интересное, – не задумываясь, ответила Ретта. – И страшное!

Няня улыбнулась.

– Что ж… Тогда слушай. Вотростен располагается далеко на севере, и отделяют его от Месаины два длинных горных хребта и Пустынные земли.

Девочка вскочила и, подбежав к полке, достала карту. Расстелив ее на полу, принялась уже более наглядно следить за рассказом няни. Вот их земля – Месаина со столицей Эссой – расположилась на треугольной формы полуострове и весь его заняла. Берег богато изрезан бухтами. С севера тянется длинный хребет, за ним пустыня, такая огромная, что можно подумать, там вместится спокойно с десяток Месаин, а то и больше. Потом еще один горный хребет, и к северу от него страна, о которой в Месаине мало кто знает, до того скрытны ее обитатели. Ну, а еще севернее тех загадочных земель лежит Вотростен. Тоже полуостров, только больше Месаины размером.

– Нужно родиться в наших землях, чтобы их любить, – тем временем продолжала няня. – Это суровый, безжалостный край, и люди в нем сильны. Лето длится чуть больше двух месяцев, не то что на юге. Когда долгими зимними ночами принимаются выть ураганы, то кажется, будто демоны вырвались из подземного царства на волю. Море там не замерзает круглый год и бьется о скалы, словно раненое чудовище.

– А почему оно не мерзнет? – живо спросила Ретта.

– Легенды гласят, будто первый князь, пришедший в северные земли, принес человеческие жертвы владыке вод, прося избавить народ от голода. С тех пор море там никогда не покрывается льдом и рыба в нем обильна. Но это только легенда. В наших краях рождается скудный хлеб, а леса густые и сумрачные. От всей души не желаю тебе когда-либо попасть туда.

Стекло в окне вздрогнуло от особенно резкого порыва, и Алеретт, поежившись, живо взобралась обратно в кресло.

– Расскажи мне еще что-нибудь, пожалуйста, о Вотростене, – попросила она.

***

10 лет спустя

Лохматое рыжее солнце с ленивой неторопливостью опускалось за горизонт, словно в насмешку окрашивая море, разбитый причал, а также то, что осталось от некогда цветущей Эссы, в нежные оранжево-розовые тона.

На одном из кораблей, стоявших на рейде в виду городских стен, показался высокий широкоплечий мужчина лет двадцати восьми – тридцати на вид с выделяющимися на лице умными зелеными глазами. У него были длинные, по северной моде, золотистые волосы с легкой рыжеватой искрой, усы и короткая аккуратная бородка. Оглядевшись по сторонам, он подошел к другому мужчине, такому же крепкому, но темноволосому, на вид ровеснику, до сих пор словно бы нарочно прятавшемуся в тени.

– Ну что, Аудмунд? – спросил с волнением в голосе ожидавший. – Как дела?

– Нам надо спешить, Бёрдбрандт, – последовал негромкий ответ. – Мой брат вот-вот ударит.

– Проклятая сука! – прошипел тот, кого назвали Бёрдбрандтом, и его собеседник кивнул, соглашаясь. Он явно понял, о чем идет речь.

– Бардульв некромант, и он уже попробовал крови, – вновь заговорил Аудмунд, плотнее закутываясь в плащ и натягивая кожаные перчатки с раструбами. – Крови людей. У него обширные планы насчет завоевания окрестных земель, и он теперь не сможет сдержаться. Он выпьет Вотростен до дна, чтобы заполучить вожделенную силу и достичь цели. И мы должны его остановить.

Бёрдбрандт выразительно огляделся по сторонам, и его собеседник качнул головой, давая понять, что они одни и их никто не услышит.

– Как ты думаешь, – спросил у Аудмунда его друг, – он будет просить о помощи Фатраин?

Тот в ответ коротко кивнул и вслух пояснил:

– Наверняка. Он уже сказал, что после заключения договора отправится в Рагос, чтобы навестить деда. Магистр, без сомнения, окажет Бардульву помощь. Теперь, когда больше нет моего отца, который много лет сдерживал жену и сына, а войска почти все тут, в Месаине, некромантам не составит труда незаметно проникнуть на территорию полуострова.

Аудмунд отчетливо скрежетнул зубами и так сильно схватился за фальшборт, что побелели костяшки пальцев.

– Я, в общем-то, понимаю, что виноват не сам Бардульв, а его покойная мамаша, эта проклятая сука Кадиа, – вновь заговорил он шепотом, тщательно сдерживая гнев. – Но нам от этого не легче. Она напоила сына человеческой кровью сразу после рождения, и тот был обречен. До сих пор Бардульв держался, но эта война предоставила ему слишком много возможностей, чтобы безнаказанно почерпнуть силы в крови людей. Он не устоял. Хотя я, признаться, до последнего все же надеялся на чудо. Но его не произошло. И совсем скоро Бардульв превратится в зверя.

И снова повторил:

– Нам надо спешить.

Некоторое время оба молчали, обдумывая сложившуюся ситуацию, и наконец Бёрдбрандт произнес, все так же тихо, но серьезно и торжественно:

– Ты сын князя и маршал Вотростена. Мы привыкли в бою видеть тебя впереди. Мы пойдем за тобой и на этот раз.

Аудмунд кивнул, принимая клятву товарища, и тот засуетился, спуская шлюпку на воду.

Догорали последние отблески заката. Небо темнело. Море шептало, лениво ударяясь в борт корабля. Хотелось отдаться этой ласковой неге и ни о чем не думать, но ни тот, ни другой не могли себе позволить подобной роскоши.

Вдруг Аудмунд ощутимо напрягся, обернулся и приложил палец к губам, делая знак другу. Тот кивнул, без слов давая понять, что увидел и понял, и через несколько минут на палубу вышел еще один мужчина. Невысокий и худощавый, с узкими холеными руками и с глубоко посаженными глазами на костистом, угловатом лице, он не был похож ни на одного из присутствующих. Ничем не стянутые темные волосы в беспорядке спадали на плечи.

– Уже уезжаешь, брат? – спросил пришелец у Аудмунда, и Бёрдбрандт перевел взгляд с одного на другого и обратно, словно оценивая.

Действительно, трудно было не поразиться, увидев их вместе. Бардульв, молодой князь двадцати двух лет, только недавно, незадолго до войны, взошедший на трон Вотростена, выглядел сущим мальчишкой по сравнению с собственным младшим братом, которому, несмотря на обманчиво взрослую внешность, шел всего лишь двадцатый год. Впрочем, тут тоже крылась своя загадка, ответ на которую заключался в расе матери Аудмунда.

– Еду, – ответил тот, явно решив без нужды не вдаваться в подробности.

Бардульв чуть заметно приподнял брови, но настаивать не стал, только сухо приказал:

– Когда в Вотростен прибудет моя невеста, встреть ее, как подобает.

Аудмунд приложил руку к груди и склонил голову в почтительном поклоне:

– Слушаю, повелитель.

1. Вести из города

Стоящие на рейде корабли Вотростена были хорошо видны из покоев юной герцогини Алеретт. Длинные и в чем-то даже изящные, с обитыми бронзой слегка приподнятыми носами и закругленной кормой, они всем видом внушали уважение, и она невольно залюбовалась их опасной красотой. Сейчас боевые башни с пространством для стрелков пустовали, а корабельные орудия и абордажный ворот – перекидной мост с железным крюком на конце – были тщательно укрыты, но Ретта прекрасно помнила, как буквально несколько дней назад эти вот корабли расстреливали их флот.

Ретта вздохнула и, устало прикрыв глаза, потерла виски. Запаха гари, долгие дни неотступно стоявшего над городом, уже почти не чувствовалось.

Теплый ветер шевелил легчайшие занавеси. Шелк обивки напоминал, что совсем недавно была другая, куда более легкая и приятная жизнь. Однако позолота канделябров уже успела потускнеть, и даже львиные головы дверных ручек, казалось, скалились не столь грозно, как прежде.

На море у Вотростена не было конкурентов, но увы, отец позволил себе об этом забыть. И не только об этом.

Герцог был человек, в общем, не злой, скорее, наоборот – слишком добрый и чересчур мягкий, местами даже легкомысленный. Книги и музыку он любил больше, чем что-либо иное, и эти недостатки компенсировались тем, что Рамиэль был младшим сыном. Править его никто не учил, но ему это и не было нужно. И только внезапная смерть его старшего брата поставила покойного ныне деда Ретты перед сложным выбором – либо самому жить вечно, что, конечно же, было невозможно, либо подобрать оставшемуся сыну умную жену, которая будет за него править. Так он и поступил.

…Тени сгущались, накрывая осиротевший, обезлюдевший город пыльным пологом, но не было тех, кто бы зажег огни. Если даже не считать того, что масло теперь стоило непростительно дорого, а значит, решительно невозможно было тратить его на освещение улиц, почти все люди сейчас находились либо на службе в армии, либо в госпитале. Последних, впрочем, было гораздо больше. Так много, что даже Ретта, в детстве забавы ради и с позволения матери изучившая лекарское искусство, с недавних пор трудилась в главном госпитале Эссы почти неотлучно. Теперь, к концу дня, тело у нее ломило, глаза слипались, но Ретта все не находила в себе сил отойти от окна, гадая, с какими известиями прибудет отец, отправившийся к Бардульву на переговоры.

О, если бы они с братом были дома, когда умерла от болезни легких их мать, герцогиня Исалина, и отец остался без ее мудрых советов! Но увы, тогда, год назад, сама Ретта путешествовала по Месаине с подругами и придворными дамами, а младший брат ее Теональд гостил у родителей матери, где обучался искусству управления страной. Оба они опоздали предупредить несчастье. Ретта примчалась в Эссу, когда война Рамиэлем уже была объявлена, а брата дед их просто-напросто не отпустил в самую гущу боевых действий. Теональд рвал и метал, но поделать ничего не мог. Все, что ему оставалось, – это слать отцу гневные, полные резких отповедей и наставлений письма. Читая их, Рамиэль краснел, но признавал правоту наследника, тяжело вздыхал и передавал послания дочери, чтобы та могла ознакомиться.

Разведка лорда Валерэна сработала из рук вон плохо – уже через неделю после объявления войны армия Бардульва блокировала Месаину с моря и с суши, и спешно приехавшей домой Ретте оставалось лишь беспомощно наблюдать, как воины северян выкатывают пушки и собирают осадные орудия. Народ все больше слабел от голода, ибо поля и склады продовольствия были первым, что враг приказал уничтожить. Конечно, достали вотростенцы далеко не все, но их пушки били очень старательно.

«Что это? – спрашивал Теональд в личных письмах к старшей сестре. – Преступное ротозейство или предательство? Кто внушил отцу мысль, что пора отбить у северян богатые золотом острова?»

Брат обещал разобраться, едва вернется домой, а Ретта и сама задавала себе те же самые вопросы. Сколько раз ее мать убеждала супруга, что не стоит трогать колонии северян и лучше бы оставить острова в покое, пусть даже они равно удалены от обеих стран и выглядят соблазнительно. Вотростен никогда не отдает своего. Но увы, едва ее не стало, как герцог Рамиэль тут же совершил роковую ошибку, решив, по-видимому, что старого князя больше нет, а новый – неопытный юноша, и совершенно не учитывая наличие у Бардульва ума, советников и умелого маршала.

Ретта тяжело вздохнула, отошла от окна и подумала, как много запросит Бардульв за мир. Молодой возраст князя больше никого не обманывал.

Дверь скрипнула, и в покои, осторожно ступая, словно боясь кого-нибудь разбудить, вошла няня.

– Что это ты в темноте сидишь? – спросила она, снимая шаль, и потянулась к лампе. – А я к тебе с новостями. Походила тут по улицам, послушала кое-что.

Ретта вопросительно подняла брови. Вид у Берисы был серьезный и крайне загадочный. А если учесть, что в городе теперь чаще можно было увидеть вотростенские патрули да отпущенных на берег матросов, то послушать старую няньку и впрямь стоило.

Между тем Бериса зажгла светильник, за ним другой, забрала у пришедшей служанки поднос с двумя порциями скудной каши и травяным отваром и только потом, устроившись в кресле у разожженного подопечной камина, принялась выкладывать добытые сплетни:

– Для начала могу сказать, что, вероятнее всего, Бардульв скоро покинет Месаину.

– Ты уверена? – встрепенулась Ретта.

О, если бы это было так, как сразу бы изменилась их жизнь к лучшему! В голове герцогини одна за другой стали рисоваться самые радужные перспективы. Они еще успеют посеять хлеб и собрать урожай, хотя бы один. Успеют наскоро подлатать дома. Конечно, это не поднимет из руин страну, однако, по крайней мере, поможет пережить грядущую зиму. А уже потом можно будет начинать строиться.

Ослепленная радостными видениями, Ретта даже зажмурилась от удовольствия. Вновь появятся на столах персики, гранаты, хурма и инжир, будут восстановлены разоренные виноградники. Какие восхитительные известия!

Однако Бериса еще не закончила. Дождавшись, пока воспитанница вернется из мира грез назад на землю, няня продолжала:

– Думаю, тебе это тоже будет интересно: объявление войны застало Вотростен накануне какой-то внутренней драмы. Полагаю, это одна из причин, по которым Бардульв не станет медлить.

– А что у них случилось? – удивилась Ретта.

До них в Месаину никакие вести на этот счет не доходили.

«Впрочем, мы о многом не знали, не только об этом», – напомнила сама себе Ретта и вновь обратилась в слух.

Бериса огляделась по сторонам, наклонилась и сделала воспитаннице знак приблизиться. Та с готовностью подалась вперед.

– Он некромант, – прошептала Бериса. – Так говорят.

– Кто? – испуганно ахнула потрясенная Алеретт.

Хотя она уже заранее догадывалась, какой последует ответ. Бериса посмотрела ей в глаза и кивнула, подтверждая догадку:

– Бардульв. Некромант, испробовавший крови людей.

Ретта схватилась за голову, мысли ее смешались.

– Некромант…

– Да.

История хранила немало примеров, когда некроманты пробовали черпать силу в крови людей, и никогда это не заканчивалось ничем хорошим. Они уже не могли остановиться и убивали все больше и больше, пока топор палача или кинжал наемного убийцы не обрывал их жизнь. Но некромант у власти?

Радужные видения мгновенно растаяли, словно дым от костра. Конечно, он теперь не уйдет навсегда, но непременно вернется позже, когда ему понадобится восстановить силы.

– Возможно, все дело в его матери. Даже наверняка. Уж тут-то я могу поведать не понаслышке. Она с Фатраина, дочь магистра Джараака. Народ княгини Кадиа славится сильными колдунами, и старый князь Эргард женился на ней лишь потому, что остро нуждался в войске. Что ж, свою помощь он получил.

– Бардульв его единственный сын? – поинтересовалась Ретта.

К ее удивлению, няня покачала головой:

– Нет. Есть еще младший, эр-князь Аудмунд. Он незаконнорожденный.

Герцогиня поморщилась. Несмотря на мотивы, побудившие ее родителей к браку, Исалина и Рамиэль прожили всю жизнь в любви и согласии, поэтому теперь их дочери не доставляло удовольствия выслушивать истории об адюльтерах. Хотя, конечно, Ретта при дворе за восемнадцать лет жизни навидалась всякого.

Бериса между тем продолжала:

– Никто не знает, как это произошло. Бардульву едва исполнился год, когда его отец ушел в поход. Вернулся он с младенцем на руках. И должна тебе сказать, что о брате князя тоже ходят странные слухи.

– Какие же?

– Точно никому не известно, однако подозревают, что его мать была рысью.

Ретта не удержалась и вскрикнула от удивления:

– Как такое возможно?

Няня пожала плечами:

– Во всяком случае, старый князь привез сына именно из земель оборотней. Он официально усыновил мальчика и беззаветно любил всю жизнь.

– Признал сына?

Ретта была фраппирована.

– Ну да. Княгиня, конечно же, ненавидела Аудмунда, но ничего не предпринимала. Или просто не могла ничего сделать, что тоже вероятно. Говорят, брат равным образом настороженно относится к нему. Несмотря на юный возраст, Аудмунд на редкость сильный воин и талантливый полководец. Он маршал Вотростена и, пока не умер его отец, частенько водил войска на битву.

– Сколько ему теперь?

– Должно быть, около двадцати лет. Я уже давно сбилась со счета, но он немногим старше тебя. Все это только слухи, девочка, но я даже не знаю, право, кто же из братьев на самом деле опасней.

За окном уже успело стемнеть. Молчали цикады. Не было слышно ни выкриков подгулявших прохожих, ни звуков песен.

Ретта вздохнула и покачала головой. Что ж, по крайней мере Бардульв скоро покинет Месаину, и за это стоит благодарить отца богов Вийюту. Как будет дальше – узнают потом.

За спиной тихонько приоткрылась дверь, и в покои проскользнули несколько фрейлин. Одна из девушек забрала опустевший поднос, другие начали готовить постель ко сну. Достали ночную рубашку с пышными, тщательно отглаженными кружевами и приблизились, дабы помочь герцогине разоблачиться.

– И правда, шла бы ты спать, девочка, – проворчала Бериса. – Уже еле на ногах держишься.

Ретта коротко кивнула в ответ. Дел у нее больше на сегодня не было, а потому она молча позволила помощницам расплести ей волосы и уложить в постель.

– Спокойных снов, – пожелала воспитаннице няня и поцеловала в лоб.

Вскоре светильники были затушены, и спальня опустела.

Ретте не спалось. Колыхались от ветра занавеси и листва за окном, отбрасывая на паркет кривые, длинные тени. Герцогиня смотрела на них, пытаясь угадать фигуры, и в размытых очертаниях ей чудились то крылья сказочного дракона, то разверстая пасть, то чьи-то клыки. От духоты вскорости разболелась голова, и Ретта встала, распахнула высокое окно и вышла на балкон. Укрытый благосклонным пологом ночи, город спал, нервно вздрагивая во сне, и можно было легко представить, что и не было этого изматывающего, страшного года, и что мама жива. Вот сейчас откроется дверь, и Исалина войдет, по привычке спрашивая, что тут происходит и почему дочь в столь поздний час до сих пор не спит.

Ретта улыбнулась воспоминаниям и, не желая огорчать маму, пусть даже и оставившую этот мир, вернулась в постель.

Скоро ей удалось забыться тяжелым, беспокойным сном. Снились ей бои, чьи-то гневные крики и пронзительно-зеленые кошачьи глаза на мужском лице. И Ретта никак не могла понять, что же эти видения означают.

2. Госпиталь

Утро началось для нее, как всегда, с первыми лучами рассвета. Распахнув глаза, Ретта позвонила в колокольчик и отрывисто бросила пришедшим на зов заспанным фрейлинам:

– Одеваться.

Те послушно полезли в шкаф.

– Вы сегодня снова пойдете в госпиталь, ваше высочество?

– Да.

Девушка постарше извлекла рабочий наряд Ретты – зеленое хлопковое платье. Вторая заплела волосы госпожи в тугую толстую косу и уложила их венцом.

– Можете идти, – отпустила их герцогиня, когда с утренним туалетом было покончено.

Девушки сделали реверанс и безмолвно испарились.

Встающее из-за крыш золотистое солнце силилось разогнать густой туман. Корабли Вотростена все так же покачивались на рейде, и Ретта подумала, что пора бы уже отцу дать знать, как у него дела и как продвигаются переговоры на флагмане северян. Само собой, Бардульв обещал безопасность герцогу, но все же война еще не закончилась, а потому Ретта допускала любой теоретически возможный вариант развития событий.

Внизу под окнами раздались резкие, отрывистые команды и топот ног – это как раз сменился караул.

Дверь распахнулась, и в покои герцогини вошел гвардеец. Коротко кивнув ему в знак приветствия, та взяла сундучок со снадобьями и первая покинула комнату. Страж направился вслед за ней.

Фрейлин герцогиня с собой в госпиталь никогда не брала. Их глупые охи, закатывания глаз и демонстративные обмороки раздражали Ретту и отвлекали от работы лекарей, у которых, без сомнения, было более важное и нужное занятие, чем хлопотать над балованными девицами.

Убиравшиеся во дворце в столь ранний час служанки приветствовали госпожу глубокими реверансами. Та любезно здоровалась с каждой девушкой, и они в ответ желали ей доброго дня.

Впрочем, мог ли день на войне быть добрым? Философский вопрос, и в иное время Ретта охотно бы его обсудила. Вероятно, да, если считать хорошим день без десятков и сотен новых раненых. День, когда стоны пациентов будут раздаваться не так громко, как прежде.

Дар или проклятие? Ретта с детства чувствовала души и боль людей, и ей было почти физически тяжело видеть, как умирает какой-нибудь парень с чистым, на редкость добрым сердцем, еще совсем молодой. Он мог бы жить долго и счастливо, встретить любимую и родить детей. Но, конечно, уже не встретит, умерев в тяжелой атмосфере и зловонии городского госпиталя. И такое случалось практически ежедневно. И она ничего, абсолютно ничего не могла со всем этим поделать, несмотря на свое высокое положение – только немного, в меру собственных возможностей, облегчить страдания. И она приходила в госпиталь снова и снова, проводя там дни напролет, с раннего утра и до позднего вечера. Рамиэль подобных занятий дочери, разумеется, не одобрял, но Ретта не обращала на его ворчание никакого внимания. Не отец ли всему виной? На этом безмолвный поединок взглядов обычно заканчивался, и герцог первый опускал глаза.

Утро разгоралось, и Ретта торопилась, прибавляя шаг. Под ногами противно чавкала грязь, юная герцогиня то и дело обходила помои, которые давно уже никто не убирал, и с грустью смотрела на обшарпанные, с выбитыми окнами и проломленными стенами дома. Еще совсем недавно Эсса по праву считалась красивейшим городом Месаины. Чистые широкие мостовые, увитые диким виноградом дома, многочисленные цветы, пестрые краски и шпили башен; и синее, теплое море почти у самых стен, где-то вдали сливающееся с небесами. Теперь же на разбитых мостовых чаще всего копошились тщедушные дети вперемешку с тощими же свиньями и собаками, цветы иссушил летний зной, дома побили осадные машины Бардульва, и густой, тяжелый смрад плыл над все еще окруженным городом.

– Осторожней, госпожа! – услышала она голос гвардейца и поняла, что, задумавшись, едва не споткнулась о валяющийся поперек дороги труп тощего старика.

Стражник поспешно оттащил его в сторону, и путь продолжился, а Ретта подумала, что, встреться ей сейчас Бардульв, она с удовольствием бы высказала ему о работе вотростенских патрулей. Впрочем, Месаина пока еще не признана побежденной, а также не успела стать колонией северян, поэтому генерал-полицмейстер для выволочки тоже вполне подходил.

«Вот этим я по возвращении домой и займусь», – твердо пообещала она себе.

Так, за невеселыми размышлениями, они незаметно дошли до госпиталя.

Первоначально местный странноприимный дом представлял собой просто длинное низкое прямоугольное здание, окруженное крохотным садиком, неопрятным и неказистым. Было это около ста пятидесяти или даже двухсот лет назад – точную дату основания Ретта не помнила. Денег на строительство и содержание лечебного дома для нищих и бездомных однажды дал потерявший после долгой болезни любимую жену аристократ. Постепенно здание разрасталось, были пристроены флигели и новые этажи, основана школа для лекарей. Главный госпиталь Эссы превратился в одну из жемчужин города с роскошной лепниной на потолках и стенах залов и тщательно спланированным садом.

Однако теперь, в конце войны он больше напоминал помесь склада с конюшней, а от былой красоты остались лишь воспоминания: палаты, залы, даже подсобные помещения и сам сад – все было забито ранеными до такой степени, что иногда просто свободно пройти казалось серьезной проблемой. И над всем этим – над стонущими солдатами, над переломанными и гниющими конечностями, над перебинтованными головами стоял непереносимый, густой смрад, от которого не спасало даже постоянное проветривание помещений.

Ретта толкнула дверь, переступила порог, и на нее сразу обрушился гул голосов.

Поначалу слегка терявшаяся, теперь она совершенно привыкла и уже без стеснения промывала и перевязывала, очищала раны и при необходимости брила волосы, если младшие служители были заняты.

Оглядевшись по сторонам, Ретта поискала взглядом мастера Малиодора – того самого лекаря, который и обучил ее в свое время целительскому искусству. Однако он первый заметил ее и помахал рукой:

– Доброе утро, девочка! Рад видеть, ты как раз вовремя. Присоединяйся, мне нужна твоя помощь.

– Сейчас иду, мастер! – ответила Ретта и пошла мыть руки.

Малиодор был бодрый старик лет примерно шестидесяти пяти с длинными седыми волосами, стянутыми в высокий пучок. Ходили слухи, что то ли бабка его, то ли мать вели происхождение из восточных земель, однако отец его совершенно точно был младшим отпрыском одного из знатнейших семейств Месаины. В юности покинув родину, Малиодор в течение двенадцати лет путешествовал, а вернулся уже опытным лекарем и вскорости возглавил и сам госпиталь, и школу при нем.

По его приказу полы и стены здесь регулярно мыли, ткань для перевязки и инструмент кипятили, а белье меняли раз в три дня. И как младшим служителям удавалось поддерживать установившийся порядок в столь невыносимых условиях, какие сложились теперь, для Ретты оставалось поистине загадкой.

– Что случилось? – спросила Ретта, подходя к длинному, покрытому облупившейся зеленой краской столу, на который двое дюжих солдат как раз укладывали гвардейца.

– Смех сквозь слезы, – охотно начал делиться с ученицей Малиодор. – Мало нам ран и порубленных северянами конечностей, так еще и воспалившиеся отростки привозят.

– Это тот, о котором вы мне рассказывали? – уточнила она и, взяв со столика поменьше зерновой спирт, помыла им руки.

– Именно, – подтвердил старый мастер. – Тот самый гнусный маленький червячок, который дает о себе знать обычно в самый неподходящий момент. Говорят, наш бравый гвардеец до последнего сопротивлялся отправке в госпиталь, и лишь клятвенные заверения командира, что он сможет вернуться в бой сразу же, как позволят лекари, помогли бедолаге смириться с печальной участью. Его уже напоили вином, так что можно приступать.

Малиодор протянул руку, беря со стола небольшой, остро отточенный ножичек, и Ретта поняла, что вступительная часть окончена и начинается дело.

Лежавший на столе гвардеец был еще не стар – всего лет тридцати с небольшим. Ретта чувствовала, да это и так было в общем понятно из рассказа мастера, что нынешний пациент действительно чист душой. Сколько их таких герцогиня перевидала в стенах лечебницы? Десятки, сотни? И сколько умерло от воспаления вот этого самого отростка? Много. И отдавать еще одного Ретта точно была не намерена.

Мастер тем временем разрезал живот больного, и она потянулась за пинцетом. Двое дюжих солдат стояли рядом, чтобы держать бедолагу в том случае, если он вдруг вздумает прийти в себя.

К счастью, тот вел себя вполне смирно, и операция шла своим чередом, как и жизнь в госпитале. Сновали туда-сюда младшие служители; молодой лекарь что-то сосредоточенно втолковывал школяру, а тот слушал, смиренно опустив глаза.

Ретта прислушивалась к звукам с улицы, между делом заодно размышляя, какие условия может потребовать Бардульв для заключения мира. Дань? Единовременную или постоянную? Или, может быть, часть территорий? Хотя зачем они ему, если разобраться? Месаина столь удалена от Вотростена и его колоний, что удержать вновь приобретенные территории князю будет крайне сложно. Значит, все же, вероятнее всего, дань. Но в каком размере? Что понадобится отдать, чтобы собрать необходимую сумму? И оставит ли Бардульв в Эссе гарнизон? Впрочем, все эти размышления носили больше отвлеченный характер. Какой смысл рассуждать, не имея на руках текста договора?

Ретта вздохнула, откинула с лица упавшую прядь, а Малиодор между тем наложил последний шов, сверху повязку и объявил восхитительно бодрым, даже радостным голосом:

– Ну все, готов. Забирайте!

Солдаты подхватили гвардейца и понесли его в сторону как раз недавно освободившейся койки, а старый лекарь, вымыв руки в тазике, заметил мечтательно:

– Может быть, твой отец подпишет договор, и поток пациентов наконец иссякнет? А, малышка? Что скажешь?

Он посмотрел на ученицу и заговорщически ей подмигнул:

– Пойдем поедим? У меня был припасен кусочек свининки. Сочный! Вот увидишь, тебе понравится!

Ретта намеревалась было вежливо отказаться, но после операции всегда хотелось мяса, а потому она позволила себя обнять и увести в огороженный невысокой ширмой уголок, где они с аппетитом поели.

Время резвыми конями бежало вперед. К Малиодору то и дело подходили с вопросами младшие лекари, и Ретта, прибрав следы их скромного пиршества, поспешила в общий зал – работы там хватало на всех.

В основном, конечно же, это были перевязки разной степени сложности, отличавшиеся одна от другой лишь уровнем однообразия манипуляций. Снять старые повязки, обработать рану, наложить мазь, перебинтовать. Ничего хоть сколько-нибудь занимательного или интересного. Только вот пациенты, безусловно, попадались разные. Одни лежали спокойно и смирно, не желая мешать целителям, другие принимались молоть языками и выкладывать всю подноготную, включая историю семьи до седьмого колена, так что к вечеру частенько от таких разговоров начинала всерьез болеть голова. Некоторые вели себя достойно, не издавая ни единого звука, даже если целителям приходилось очищать рану от омертвевших тканей или убирать нагноения. Другие же начинали громко стонать, даже когда к их коже присыхал небольшой кусочек бинта.

Пот заливал глаза, ломило спину. Ретту на перевязках сменил только что вернувшийся из деревни неподалеку молодой лекарь, и она, кивнув благодарно, отошла в сторонку, где стоял тазик для умывания, и с облегчением и непередаваемым удовольствием ополоснула лицо.

Молодые и старые, аристократы, купцы и крестьяне. В главном госпитале, казалось, смешались все имеющиеся в стране сословия. И удивительно, почти никто не требовал для себя особых условий. Хотя, конечно, бывало всякое. Но редких скандалистов быстро и ловко ставил на место Малиодор.

– Сестренка, – послышался тихий голос, и Ретта, обернувшись, увидела молодого парня не старше восемнадцати лет с перебинтованной рукой. – Не поможешь мне? Хочу письмо родителям написать, а самому неудобно с такой-то рукой.

– Разумеется, – согласилась Ретта и, взяв перо и писчие принадлежности, устроилась у кровати и принялась записывать под диктовку солдата.

Новости его были, в общем, все те же самые, что и у других страдальцев в его положении. Живой, руки-ноги на месте, голова цела. Лекари обещали отпустить его скоро домой на побывку, и это действительно была правда. Надписав на чистой стороне адрес, она запечатала послание и сказала:

– Его отправят с утренней почтой.

– Спасибо тебе, – поблагодарил солдат.

Она улыбнулась:

– Теперь отдыхай.

Тот послушно закрыл глаза, Ретта же отнесла и положила письмо в специально отведенный для этих целей ларец.

– Шла бы ты домой, девочка, – заметил Малиодор, приблизившись и покачав головой. – Вечер уж наступает. Устала ведь, на ногах не стоишь.

Красное солнце и впрямь висело уже над самыми крышами. Еще один день, словно выпущенная стрела, просвистел мимо. И когда только успел? Ретта провела ладонью по лицу и ответила:

– Пожалуй, вы правы, мастер. Пойду я.

Стражник, все это время терпеливо ожидавший госпожу, подобрался и вытянулся по стойке смирно. Ретта, впрочем, заметив его движение, привычно махнула рукой, разрешая расслабиться.

– До свидания, мастер, – попрощалась она.

– До свидания, девочка, – отозвался Малиодор. – Надеюсь, вести будут хорошими.

Герцогиня вопросительно подняла брови, но старый учитель ничего пояснять не стал, лишь загадочно и ободряюще улыбнулся. Гвардеец распахнул дверь, и Ретта вышла на свежий воздух. Свежий, конечно же, лишь по сравнению с атмосферой госпиталя.

Далеко над морем противно кричали чайки, к городу подступал милосердный вечер, пряча в складках темного покрывала разруху и боль. Мраморные колонны прозрачно розовели в закатных лучах, и можно было легко вообразить, будто вот-вот заиграет музыка и юные девушки заведут протяжную, нежную, мелодичную песню, как часто бывало в прежние времена. Всего год – а кажется, будто минули столетия, и мирная, беззаботная жизнь с веселыми ярмарками и поэтическими состязаниями подернулась пыльной, густой, удушающей пеленой.

Ретта вздохнула и ускорила шаг. От скорбных воспоминаний толку не было никакого, лишь сильнее начинало болеть сердце.

Впрочем, по сравнению с утренним временем улицы стали как будто более оживленными. Кто-то вернулся с дневных работ либо просто часть солдат распустили по домам? Но что это могло означать, если не то, что в их службе больше не было необходимости? И не значит ли это?..

Додумать мысль она не успела – из ближайшего проулка выбежал вестовой и, заметив герцогиню, поспешил к ней.

– Моя госпожа, – начал он торопливо, останавливаясь перед Реттой и вытягиваясь по струнке, – герцог вернулся час назад.

– Где он?! – не сдержав нетерпения, вскрикнула та и резко подалась вперед.

– У себя в кабинете.

Алеретт подобрала юбки и побежала во дворец, едва разбирая дорогу. Отец вернулся! Какие известия он привез?

Дыхание ее сбилось, волосы растрепались. Она перепрыгивала через клумбы и тощих кошек, испуганно смотревших ей вслед.

– Поворот, госпожа! – крикнул гвардеец. – Налево!

И она послушно свернула в указанном направлении.

Дворец, до последнего камня, до малейшей выщербины знакомый и бесконечно родной, предстал ей, словно видение принцессы Грезы: окутанный прозрачным туманом и розовыми вечерними лучами.

Ретта остановилась и несколько минут стояла, впитывая волшебную, чарующую картину всем существом, каждой клеточкой измученного, исстрадавшегося тела. Отчего-то казалось, что больше родной дом таким она никогда не увидит. Но что может быть глупее и нелепее подобной мысли?

Вновь ускорив шаг, она вошла в парадный холл, в изобилии украшенный вазами и скульптурами юных дев, вручила сундучок со снадобьями ближайшему стражнику и побежала на второй этаж.

Именно там, в дальнем конце тихой, уединенной галереи, убранной в соответствии со вкусами герцога картинами и музыкальными инструментами, располагался его рабочий кабинет. В мирное время здесь можно было встретить много народу: министров, просителей, успешно миновавших первый кордон из секретарей, и придворных дам, стреляющих по сторонами глазами. Однако теперь вокруг было на удивление пустынно и тихо, если не считать, конечно, лейб-гвардии, по-прежнему стойко несущей бремя охраны герцогских покоев.

При виде Ретты они брали на караул, и та неизменно приветливо кивала каждому из встреченных стражей. Последний предупредительно распахнул дверь, и герцог Рамиэль, до сих пор задумчиво смотревший в окно, обернулся, а увидев дочь, побледнел.

– Что случилось? – в нетерпении спросила Ретта, подбегая ближе и заглядывая отцу в глаза. – Какие вести?

Тот заметно смешался, и она внутренне похолодела. Что же произошло?

– Присядем, дочка, – мягким голосом сказал Рамиэль, указывая на пару кресел у стола.

Ретта села, терпеливо ожидая, а герцог устроился напротив, достал бумаги, некоторое время читал их, будто впервые видел, а потом отложил в сторону и потер затылок. Ожидание становилось невыносимым.

– Понимаешь, – заговорил он наконец, – нам, по сути, нечего было предложить Бардульву. А ему с нас взять. Переговоры шли сложно. В конце концов князь согласился удовлетвориться единовременной кабальной данью, которую, право, я даже не представляю, из каких средств платить. Но речь не об этом.

Рамиэль встал и подошел к карте, что висела на стене напротив стола. Заложив руки за спину, долго стоял, что-то высматривая и время от времени шевеля губами. Наконец произнес:

– Ведь князь молод.

Ретте показалось, что он продолжал разговор, который до сих пор вел сам с собой мысленно, но на всякий случай ответила вслух:

– Я знаю.

– Это хорошо, – кивнул герцог и снова потер затылок. – Понимаешь, я у него спрашивал, зачем ему это надо. Он сказал, что вовсе не для того, чтобы дополнительно нас унизить, и что я могу быть совершенно спокоен на этот счет. Мне кажется, девочка, все дело в том, что окрестные властители не горят желанием отдавать за него своих дочерей, а жена Бардульву все же нужна.

Тут Рамиэль обернулся, и Ретте показалось, что в алеющих закатных лучах глаза его полыхают каким-то мистическим, нереальным светом, так что она даже всерьез испугалась, хотя никогда себя не считала трусихой.

– В общем, дочка, – вздохнул герцог, – Бардульв предложил, и я согласился. Ты должна будешь стать его женой. Я продал тебя. Завтра утром он начнет отводить от Месаины войска. Прости меня, так получилось.

В этот момент закат окончательно прогорел, и на кабинет как-то внезапно упала тьма. Дверь осторожно приоткрылась, и один из слуг вошел, чтобы зажечь светильники, но Ретта этого уже не увидела. Она встала, слегка покачнувшись, и поспешно ухватилась за спинку кресла. Перед глазами плыло, но она ценой неимоверных усилий сохраняла неприступный, надменный вид.

Некромант! Предел мечтаний, что и говорить. Каково это – пойти под венец с человеком, который в любой момент может убить тебя, едва твоя жалкая жизнь станет ему не нужна? Интересный, должно быть, окажется опыт.

Герцогиня гордо, саркастически усмехнулась и, не проронив ни слова, направилась к выходу. Отец молча глядел ей вслед.

Ретта миновала две галереи, поднялась на третий этаж дворца, в свои покои. И только войдя и плотно притворив за собой дверь, наклонилась, скорчилась, словно ее раздирала изнутри невыносимая боль, и закричала. Закричала беззвучно, но от того не менее страшно.

Бериса, увидев воспитанницу, бросилась к ней:

– Что такое, девочка? Что случилось?

Ретта вздохнула тяжело, приходя в себя и вытирая невольно проступившие на глазах слезы, и ответила:

– Он отдал меня в жены Бардульву.

Затем распрямилась и вдруг, плавно осев, упала без чувств.

К ночи Ретта слегла с лихорадкой.

3. Сборы

Ретте казалось, что она куда-то бежит. Впрочем, нет – она совершенно отчетливо это ощущала.

Кругом раскинулся лес – непроходимо-густая, окутанная тишиной чаща. Высокие, иссохшие деревья упирались острыми, словно лезвия мечей, верхушками в серые небеса. На голых ветвях не росло ни единого листочка или иголочки, кора облетела, зато под ногами стелился толстый, пышный, колючий ковер из пожелтевших и опавших прошлогодних игл.

От земли поднимался серый густой туман. Вязкий, точно фруктовый кисель, что в детстве так любила Ретта. Можно было подумать, будто неведомый повар плеснул, не глядя, и оставил на мутно-прозрачном полотне несколько неравномерных по густоте серых пятен.

Ретта бежала, то и дело оглядываясь себе за спину, и казалось ей, что от страха сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Первобытный, непереносимый ужас распирал изнутри, рвал грудную клетку. Она падала, раздирала руки и колени в кровь, но сразу же снова вскакивала и неслась еще быстрее. Волосы растрепались, ветки хлестали по лицу, оставляя царапины, но она не обращала на это никакого внимания. Из потрескавшихся, кровоточащих губ рвался истошный, леденящий душу крик.

А за спиной, за жидкой границей мертвых деревьев вставала первобытная тьма. Откуда пришла она? Из каких теснин поднялась? Вряд ли кто-то из ныне живущих мог ответить на подобный вопрос. У нее были очертания, сходные с человеческими – высокий рост, фигура, будто укрытая плащом, а еще глаза. Два горящих факела, нестерпимо ярко пылающих среди древесных крон. Они наступали, становились ближе и ближе, и тьма расползалась, обнимая выпирающие из земли корни деревьев, увалы, пни и колючие кусты, стекая в овраги.

Куда бежала, Ретта вряд ли могла бы сказать, но она понимала, что остановиться означает умереть. Впереди блестело непонятное сине-серое марево, и она стремилась туда в безумной надежде, что сможет спастись.

Марево росло, превращаясь в полосу прибоя. Ретта выбежала на берег, оглянулась в последний раз, желая убедиться, что у нее есть небольшой запас времени, и, вдохнув поглубже, нырнула в море.

Вода обожгла и почти сразу вытолкнула на поверхность. Внезапная радость опьянила, придав сил, и Ретта поплыла, мощными гребками бросая тело вперед. Берег стремительно отдалялся, море волновалось, взбивая густую пену, и вот, когда уже начало казаться, что дыхания не хватает, волна приподняла ее и выбросила на песчаный, отлогий пляж.

Впереди, на расстоянии полета стрелы, начинался густой живой лес. Непонятная сила подхватила Ретту и понесла. Все, что она могла разглядеть, – это рыжая шерсть гигантского зверя да огромные мраморные валуны, поднимавшиеся из земли. Словно великаны начали строить нечто неведомое, но потом бросили, и следы их трудов поросли травой, и теперь осталась лишь тень былого величия.

Внезапно в чистом, голубом небе закричала птица. Ретта подняла голову, проводила ее глазами, а потом вдруг раскинула руки и полетела все выше и выше. Небо становилось ближе, земля уменьшалась, а в груди росла непонятная, беспричинная на первый взгляд легкость, и хотелось петь. А Ретта все кружилась и кружилась в диковинном танце, и крылья, огромные и белоснежные, росли за спиной.

Она тихонько покачивалась на облаках. Со всех сторон лился золотистый свет, прозрачный воздух звенел и искрился. В душе царили покой и умиротворение, и Ретте казалось, что так было, есть и будет всегда.

Однако со временем до нее стали доноситься звуки. Сперва далекие и обрывистые, постепенно они становились все ближе и громче. Взволнованные. Негодующие. Голоса юных девушек и взрослых мужчин. Поначалу Ретта никак не могла понять, кому они принадлежат. И о чем идет речь? Кажется, спорят или горюют о чем-то. Море. Корабль. Смысл казался понятным и близким, однако почему-то ускользал, словно живая рыба из рук.

– Выпей, девочка, – тихо шептал знакомый, родной голос, и она послушно приоткрывала губы: обладатель его не способен был причинить ей вреда, в этом Ретта была уверена.

Потом она стала различать наступление ночи и дня: просто время от времени перед глазами то начинало темнеть, то светлело. Голоса становились все оживленней, и в конце концов ей стало невозможно интересно, что же такое вокруг происходит. И Ретта открыла глаза.

Конечно, удалось ей это далеко не сразу – поначалу веки не поднимались, и можно было подумать, будто их налили свинцом, до того они стали вдруг тяжелы. Но прошло время, и, немного передохнув, она поняла, что теперь вполне может попытаться совершить это без преувеличения героическое усилие.

– Ваше высочество! – звонко и радостно воскликнула одна из фрейлин, всплеснув руками, и на лице ее, наивном и юном, расцвело выражение искреннего счастья. – Вы проснулись! Сейчас, подождите, я позову госпожу Берису!

Девушка умчалась, громко хлопнув дверью, однако не прошло и пяти минут, как в гостиной вновь послышались шаги, и няня герцогини со всех ног вбежала в комнату.

– Малышка моя! – улыбнулась она светло, подбегая и глядя Ретте в лицо. – Наконец! Очнулась!

И, не удержавшись, обняла и крепко расцеловала воспитанницу. Та в ответ тоже улыбнулась слабо, но на большее у нее пока не хватало сил; затем попыталась что-то сказать, однако звуки так и не сорвались с потрескавшихся, пересохших губ.

– Сейчас, подожди минутку, – всполошилась Бериса.

Подойдя к столу, нянька налила воды из графина в фарфоровую, расписанную крупными розами чашку и поднесла больной, немного приподняв ей для удобства голову.

Ретта с благодарностью посмотрела на старуху, отпила пару глотков, но потом закашлялась и сделала знак, что пока больше не хочет пить. Однако теперь, по крайней мере, появился голос.

– Сколько? – чуть слышно поинтересовалась она, и Бериса, присев на стул рядом с кроватью, расправила складки юбки.

– Ты была без сознания десять дней, – сказала она и взглянула вопросительно, по-видимому ожидая новых расспросов.

И те не замедлили прозвучать. Очевидно, хотя Ретта пока еще была не в силах пошевелиться, мысль работала почти так же хорошо, как до болезни.

– Отец?

– Раздавлен твоей внезапной хворью и ждет известий.

Больная в ответ нахмурилась, некоторое время молчала, а потом решительно покачала головой. Бериса неодобрительно поджала губы:

– Не слишком ли резко вот так поступать, деточка? Да, он виноват, не спорю, и все же он твой отец.

Ретта слегка прикусила губу, думая над словами няни, а та, поднявшись, распахнула окно, и в спальню ворвался чистый, свежий морской воздух.

– После, – наконец прошептала герцогиня, очевидно имея в виду отца и предполагаемую встречу с ним, а потом спросила: – Бардульв?

Бериса вновь уселась на прежнее место и заговорила:

– Наверное, это можно счесть хорошей вестью: князь несколько дней назад покинул Эссу. Блокада снята, однако на сборы у нас осталось не так уж много времени – не больше недели, а учитывая твое состояние, так и всего ничего. А еще столько разных дел, которые необходимо сделать перед отъездом!

Ретта движением век дала понять, что совершенно согласна с няней. Однако теперь скудные силы ее иссякли, и она прикрыла глаза, отдавшись во власть блаженному покою.

Дверь снова тихонько приотворилась, и вошли фрейлины с двумя подносами в руках. Бериса, завидев их, встала и велела поставить ношу на стол. Обмакнув батистовое полотенце в чашу с розовой душистой водой, она подошла к постели и обтерла Ретте лицо. Затем со второго подноса взяла кувшин и налила в чашку ароматного куриного бульона, которым немедля с помощью фрейлин и напоила подопечную.

Кажется, больше пока желать было нечего. На губах Ретты расцвела слабая, но совершенно очевидно радостная улыбка. Девушки ушли, забрав с собой оба подноса, а нянька, взяв с одного из столиков лютню, уселась в кресло и запела. Не колыбельную, нет, для этого Алеретт была слишком взрослой, но одну из песен, что в прежние годы любила петь герцогиня Исалина. Больная слушала, и перед глазами ее вставали счастливые, безмятежные сцены детства – игры с матерью и младшим братом, совместные прогулки по дворцовому саду, вечерние чтения книг у камина. Ретта слушала, постепенно уплывая в страну снов, и реальный мир со всеми его горестями и бедами становился дальше и дальше, по крайней мере, на некоторое время.

Не прошло и четверти часа, как она уже крепко спала. Только на сей раз это был здоровый, без малейших признаков болезни, отдых.

***

Силы к ней возвращались медленно, постепенно, шаг за шагом. Сперва Ретта начала присаживаться в постели, затем стоять, обеими руками держась за спинку кровати, потом смогла при поддержке няни пройти с десяток шагов до кресла и сесть, закутавшись в плед и плотно обхватив ладонями чашку крепкого ароматного чая.

Соловьи под окна еще не успели вернуться, конечно нет. Однако в распахнутое окно залетал свежий прохладный ветер, остро пахнущий солью и водорослями, а на рейде не было мрачных теней боевого флота северян.

Впрочем, стоит ли теперь делиться на Вотростен и южан? Ведь с недавних пор они ей не чужие. Ретта хмыкнула и плотнее, по самые глаза, закуталась в теплый плед. Могла ли она подумать еще в начале войны, как именно для нее все закончится? Отъезд из родного дома, свадьба. Хотя, конечно же, она всегда знала, что ее судьба – договорной брак. Она ведь дочь герцога, и такое понятие, как долг, для нее не пустой звук. И все же она не предполагала, что ее вот просто так отдадут победителю, как военный трофей. Хотелось бы знать, спрашивал Бардульв о внешности будущей нареченной или для него подобные мелочи не имеют значения?

– Няня, – позвала Ретта все еще слабым голосом вышивавшую у окна Берису, – дай мне, пожалуйста, лютню.

Та встала и пошла за инструментом. В будущей жизни эта северянка может стать воспитаннице серьезной опорой, поняла герцогиня. А вот брать служанок с собой не стоит. Зачем обрекать бедняжек на жизнь в чужой, незнакомой стране? С фрейлинами тоже придется проститься. Получается, только Бериса. Конечно, князь не захочет унизить будущую жену и даст ей помощниц после прибытия. Или все же нет? Как угадать, что у него в голове и как он намерен поступать впредь? Вопросы, вопросы… А ответов нет, как ни ищи. Значит, остается только ждать и надеяться.

Дверь тихонько открылась, и три любопытные фрейлины осторожно заглянули в покои молодой герцогини. Заметив, что та не спит, проскользнули внутрь и поставили на столик поднос:

– Вот, полакомьтесь, ваше высочество. Сегодня повар приготовил совершенно изумительный малиновый пудинг. Сказал, что специально для вас старался. И еще вкуснейшие пирожки.

– Благодарю, – улыбнулась Ретта и сделала знак подать ей блюдце.

Девушки радостно бросились выполнять поручение. Дождавшись, пока госпожа подкрепит силы, забрали посуду и понесли на кухню, чтобы лично передать повару сердечную благодарность герцогини. Может быть, по такому случаю у него найдется еще немного пудинга, уже для них?

А та, проводив их взглядом, вновь взяла в руки лютню, подтянула колки и коснулась струн.

Музыка лилась из души, из самых потаенных и сокровенных ее глубин, и все, что требовалось, – это подобрать более-менее подходящие ноты. Конечно, в искусстве импровизации Ретта прежде не была сильна, но теперь играть уже знакомый, написанный каким-нибудь композитором мотив не хотелось.

Музыка выходила неровная, как и настроение исполнительницы. То она текла неспешно и плавно, то взвивалась бурным аккордом, подобно горной реке, а после разбивалась легким каскадом. Бериса слушала, качая головой и ласково улыбаясь, и можно было подумать, что ей слышится в порывистом напеве призыв к жизни, к воле и свету. Молодая кровь брала верх, и хотя страх по-прежнему гнездился в глубине сердца Ретты, все же герцогиня улыбнулась светло и искренне, когда некоторое время спустя дверь отворилась и в малую гостиную, куда допускались только избранные приближенные, вошел Малиодор.

– Мастер! – воскликнула она, откладывая инструмент и протягивая обе ладони.

– Здравствуй, девочка, здравствуй, – проворчал старик, наигранно хмуря брови. – Что это тебе вздумалось заболеть?

Впрочем, лукавая, веселая смешинка в глазах противоречила строгому, суровому тону. Малиодор крепко пожал руки ученицы и в знак почтения поцеловал.

– Ну, рассказывай, как себя чувствуешь, – велел он решительно и сел рядом.

Бериса отложила шитье и вышла, чтобы не мешать разговору, а Ретта начала рассказ.

– Вот, мастер, – закончила она, – не получилось в этот раз добрых вестей.

– Как же не получилось? – удивился старик. – А конец войны?

– Но…

Малиодор сделал знак молчать, и Ретта привычно послушалась.

За окном все так же ярко светило солнце, и было странно думать, что светит оно отныне для всех, кроме нее самой. Больше она не принадлежит югу, и следует вырвать из сердца все то, что до недавних пор было дорого. Творения архитекторов, сады, музыка – что толку в них? Впрочем, может, стихи и музыку она возьмет с собой. Но об этом потом. На эту тему она еще успеет поразмыслить после.

Тем временем Малиодор заговорил:

– Так ли уж страшно то, о чем ты думаешь?

– Вы о будущем? – не поняла Ретта.

Старик кивнул и почесал бровь:

– О нем, родимом. Понимаешь, я прожил длинную жизнь и могу сказать, что фантазии наши обычно оказываются куда страшнее реальности. У жизни есть ограничения и рамки, в отличие от воображения, которое, как правило, ничем не стеснено. Вот и подсовывает оно нам всяческие ужасы. Да, я тоже слышал, что Бардульв некромант. Но так ли уж ты уверена, что боги потребуют от тебя самоотречения и невосполнимых жертв? Может быть, есть какой-нибудь выход из положения?

Ретта резко подалась вперед:

– Какой?

– Ну откуда ж я знаю? – развел руками Малиодор и все так же лукаво, заговорщически улыбнулся. – Я ведь не Вийюта, и даже не вотростенская Великая Мать Тата. Эти ответы тебе предстоит найти самой. Просто поверь старику, обдумай все тщательно и будь наготове.

– Хорошо, мастер, – отозвалась Ретта. – Я сделаю, как вы просите. Еще один последний раз.

– Ну вот и славно.

Оба замолчали, и герцогиня посмотрела в окно. Может быть, старый учитель прав? Но какая жизнь ее ждет? Кто скажет?

Однако все приятное имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Пришла и им пора прощаться.

– Кто знает, увидимся ли мы еще когда-нибудь, – заметил мастер Малиодор, вставая и от всей души пожимая ладони Ретты. – Вспоминай старика.

– Непременно, учитель, – пообещала она. – Ваших наставлений я никогда не забуду.

– Буду молить богов о твоем счастье.

– Прощайте, мастер, – прошептала Ретта и порывисто, но крепко расцеловала старика в обе щеки.

Целитель ушел, а герцогиня еще долго сидела, глядя в окно и стараясь не думать о том, что этот визит стал определенным рубежом в ее жизни. Дольше откладывать и тянуть нельзя. Хочется или нет, надо брать себя в руки и начинать собираться. И для начала сделать самое необходимое. То, чем следовало заняться, по большому счету, уже давно, если бы мысли ее не витали все это время столь далеко от Эссы.

Протянув руку, Ретта взяла со стола колокольчик и позвонила. Ждавшая, по-видимому, под дверью Бериса вошла в ту же минуту и остановилась, вопросительно приподняв брови.

– Мой брат уже знает? – спросила Ретта.

Голос герцогини был по-прежнему тих и слаб, однако глаза смотрели уверенно и решительно.

Нянька в ответ покачала головой:

– Еще нет. Твой отец опасается гнева наследника. Он понимает, что реакция Теональда может быть весьма бурной.

Ретта вздохнула и прикрыла ладонью глаза. Слабость герцогского характера даже ее время от времени приводила в изумление. Однако, как бы то ни было, брат должен знать – оставлять отца без присмотра никак нельзя, а она через несколько дней уедет.

– Предупреди гонца, чтобы был наготове, – приказала Ретта. – И подай мне перо и бумагу.

Бериса помогла воспитаннице устроиться поудобнее, затем подошла к бюро из орехового дерева, достала необходимое и поставила на низенький круглый столик. Ретта кивнула, давая понять, что теперь все в порядке, и тогда старуха выскользнула из покоев, плотно притворив за собой дверь.

Герцогиня же, взяв в руки перо, задумалась. Несмотря на горячий нрав, Теональд был юношей весьма умным и осмотрительным. Даже если, прочитав письмо, он взорвется гневом, что достаточно вероятно, он все же не кинется домой в тот же миг, очертя голову. Нет, сперва брат позаботится о надлежащей охране, посоветуется с дедом, вышлет вперед разведку. И только после этого начнет собирать вещи. А это значит, что можно просто изложить ему все, как есть.

Ретта решительно обмакнула перо в чернила и начала выводить:

«Любимый брат мой, пишу тебе, дабы сообщить весьма прискорбные известия. Нет, с нашим отцом и со мной все в порядке, на этот счет можешь быть совершенно спокоен. Тем не менее, есть то, что заставляет мое сердце обливаться кровью.

Мирный договор с Вотростеном заключен. Но, милосердные боги, на каких условиях! Ты сам хорошо понимаешь, что заплатить дань, пусть даже единовременную, Месаине нечем. А ты еще не слышал, сколько Бардульв запросил! Наши города в руинах, экономика уничтожена, и я день и ночь молю Вийюту послать благоприятную погоду, чтобы мы могли собрать хоть один урожай до наступления холодов. Впрочем, обо всем этом ты либо уже знаешь, либо догадываешься.

Но и это еще не все. Подготовься, Теональд, и вдохни поглубже. Отец меня отдал в жены Бардульву. Через несколько дней я уезжаю, и, скорее всего, мы больше никогда не увидимся. Это то, что действительно приводит меня сейчас в отчаяние. Но, может быть, боги все же будут благосклонны, и наши пути еще когда-нибудь однажды пересекутся? Мы не можем знать, но я обещаю молить богов день и ночь.

Однако не думай обо мне теперь, любезный брат, тут ничего уже не исправишь, а лучше поспеши домой. Без тебя Месаина погибнет, ибо кто же еще позаботится о ней и спасет? Ты один отныне ее хранитель, не считая богов.

Теперь прощай, и снова и снова умоляю тебя – поторопись.

Твоя единственная сестра Алеретт.

P.S. Пожалуйста, не будь слишком суров с отцом – он очень переживает, что довел до такого».

Тяжело вздохнув, Ретта отложила перо и прикрыла глаза. Послание вышло непривычно кратким, и, тем не менее, оно было завершено. Можно отправлять.

О, как хотелось бы ей поделиться с братом всем тем, что гнетет ее! Они привыкли делить печали и радости пополам. Может быть, Теональд посоветовал бы что-нибудь, подсказал выход из положения. Но подобные излияния, безусловно, не для депеш. А это значит, остается только запечатать и передать письмо гонцу, что уже с полчаса ждет под дверью.

За окном успели сгуститься первые сумерки. Тело ломило от усталости, и Ретта подумала, что сборы она начнет, пожалуй, уже завтра утром. Что ж, у нее осталась еще одна, последняя ночь, дабы проститься с прежней, теперь навсегда оставшейся в прошлом жизнью. Перемены неизбежны, так уж заведено, хотя и не всегда желанны. Что ждет ее? Никто не знает. А это значит, нет смысла гадать.

Вновь позвонив в колокольчик, она передала письмо вошедшей Берисе:

– Для брата. Пусть поторопится.

Нянька кивнула и быстро вышла из покоев, словно тень растворившись в темноте коридоров.

Хотелось есть, и Ретта принялась размышлять, что именно сегодня приготовит повар. Быть может, мяса? Сочного, жареного, с густой подливкой, тающего на языке. Как это было бы восхитительно! Да, надо будет обязательно попросить мяса.

И еще непременно искупаться. Сегодня же. Сразу после ужина.

***

Утро выдалось мрачным и серым, под стать хмурому настроению самой Ретты. Жидкие белесые лучи проглядывали время от времени сквозь густые, тучные облака, однако прогнать тяжесть с сердца герцогини они, конечно же, не могли.

В дверь постучали, и одна из фрейлин, самая младшая и бойкая из всех, спросила:

– Ваше высочество, мы вам нужны с утра? Мы хотели сходить за город на виноградники.

– Нет, – решительно покачала головой Ретта. – Оденете меня и можете быть свободны.

Девушки заметно обрадовались и проворно бросились к шкафу выбирать платье.

Вот еще одна и, пожалуй, пока что самая значимая проблема из всех, что перед ней стоят. Климат в Вотростене суровый, а ее наряды из легких тканей. Безусловно, в Месаине тоже случались зимы, но только мягкие и бесснежные, и Ретта серьезно сомневалась, спасут ли ее собственные платья от пронзительных, холодных ветров.

Конечно, будь у нее побольше времени, все вопросы наверняка удалось бы решить. Но где взять здесь и сейчас, в разоренной стране, необходимые ткани? Купцы еще не успели привезти товары, а имевшиеся запасы давно иссякли. Значит, и в этом ей придется положиться на милость будущего супруга.

Герцогиня украдкой вздохнула и резко дернула головой, когда причесывавшая ее фрейлина уж слишком сильно потянула прядь.

– Простите, ваше высочество, – поспешила извиниться та.

С трудом дождавшись, когда девушки закончат, Ретта сделала нетерпеливый жест, приказывая убираться вон, и те проворно ретировались, плотно прикрыв за собой дверь.

Всего два дня. Уже послезавтра ей предстоит направиться навстречу новой жизни. А готова ли она? Конечно, нет.

Алеретт подошла к распахнутому окну и долго смотрела, как в гавань входят вотростенские фраггаты. Всего только два, и этого более чем достаточно. Ни один пиратский корабль из тех, что шныряют во Внешнем море, не рискнет приблизиться к судам северян.

На улицах возникло было некоторое оживление, но потом резко схлынуло. Видимо, люди, опасаясь нечаянно навлечь гнев Бардульва, предпочли убраться подобру-поздорову, просто на всякий случай. Что ж, их можно понять – война закончилась совсем недавно, всего несколько дней назад, и впечатления были еще свежи.

В дверь постучали, и Ретта со вздохом отошла от окна.

– Войдите! – пригласила она.

Дверь отворилась, и в комнату вошел отец.

– Здравствуй, девочка, – заговорил он тихо, избегая при этом смотреть в глаза. – Как ты?

На герцога было больно глядеть. До недавних пор красивый и моложавый, он резко постарел за последнее время, а в глазах застыли тоска и печаль.

Пару мгновений Ретта молчала. Она не знала, о чем ей следует говорить с отцом.

– Уже в порядке, – наконец ответила она. – Болезнь отступает.

– Ну вот и славно.

И снова повисло неловкое, скупое молчание. По-видимому, не только дочь, но и ее отец никак не могли подобрать слов. Все было сказано еще в тот роковой для них обоих вечер. И что добавишь? Взывать к дочерней любви бесполезно – той семьи больше нет. Наконец Ретта просто подошла к отцу и крепко обняла, положив голову ему на плечо. Он стиснул ее в ответ и тяжело вздохнул:

– Прости меня, если сможешь. Наверное, я все же был не слишком хорошим отцом, хотя, видят боги, я очень старался.

– Все в порядке, папа, – сказала она и улыбнулась искренне, хотя и слабо, – никто не мог бы сделать для нас с братом больше тебя.

Она сели на диван и долгое время молчали, размышляя каждый о своем. Слова явно были бы лишними и пустыми. Однако и эти объятия, и общие, весьма нелегкие думы казались исполненными глубочайшего смысла и самого оживленного, искреннего общения.

Когда солнце перевалило зенит, вошла Бериса, и герцог встал:

– Меня ждут дела. Не буду больше отнимать у тебя время. Надеюсь, мы еще увидимся до отъезда.

– До свидания, папа.

Они вновь сердечно обнялись, и герцог вышел, а Ретта, проводив его взглядом, направилась к шкафу. Надо было все же отобрать платья.

А кроме одежды их ждали еще необходимые мелочи и, самое главное, целительские принадлежности Ретты. То, с чем она не согласилась бы расстаться ни при каких обстоятельствах. Предоставив няне укладывать в сундук яркие, по-южному изящные наряды, герцогиня лично взялась упаковать каждый инструмент, каждую хрупкую керамическую баночку, дабы корабельная качка впоследствии не повредила их.

А еще не следовало забывать о лютне и книгах. То, без чего она предпочла бы не покидать отчий дом.

4. Легенды

Сундуки с вещами слуги унесли еще утром. Ретта в последний раз оглядела покои, проверяя, все ли необходимое взяла с собой. Кажется, ничего не забыла, включая небольшую коленную арфу, а также медальон с портретами родителей.

«Интересно, как сейчас выглядит Теональд?» – подумала вдруг она.

Последний раз Ретта виделась с младшим братом давно, больше трех лет назад, и теперь он уже отнюдь не ребенок, но юноша. Почти мужчина.

«Может быть, потом, когда обустроюсь на новом месте, попросить брата прислать портрет?»

Но это все, конечно же, будет потом.

А пока она смотрела, как солнечный зайчик играет, отражаясь от зеркала, как весело кружатся в луче света крохотные пылинки, и думала о том, что больше никогда, совсем никогда не увидит родного дома. И хотя она всегда знала, что этот грустный день однажды наступит, все же мысль оказалась неожиданно тяжела.

За спиной всхлипнула одна из фрейлин, и Ретта, обернувшись, подошла к девушке и обняла ее.

– Прощайте, госпожа, – загомонили вдруг разом все остальные.

– Вспоминайте нас!

– Счастья вам, ваше высочество!

– Мы будем молиться за вас!

Подошла Бериса и взяла в руки целительский сундучок воспитанницы. На дворцовой площади забили барабаны, запели трубы, и толпа, собравшаяся, чтобы проводить герцогиню, вдруг зашумела, разразившись выкриками.

– Пора, – спокойно и отстраненно объявила Алеретт непонятно кому, словно все происходило теперь не с ней, а с кем-то другим.

Может быть, с какой-нибудь другой Реттой? Или это она сама смогла неведомым образом покинуть тело и теперь со стороны наблюдает, как герцогиня, подобрав юбки и распрямив плечи, выходит из покоев и спускается вниз по широкой, украшенной живою листвою и мраморными цветами лестнице?

Солнечный луч ударил прямо в глаза. Ретта неловко моргнула и огляделась по сторонам. На лицах безмолвно взиравших на происходящее мужчин читалось отчаяние, женщины тихонько плакали, прикрывая глаза уголками шалей, а дети застыли крохотными неподвижными изваяниями, еще плохо понимая, по-видимому, что же делается вокруг.

Вновь забили торжественный марш барабаны, стоявшие на карауле гвардейцы сделали шаг вперед, и герцог Рамиэль, терпеливо ожидавший неподалеку, подал руку, намереваясь сопроводить дочь на корабль.

Ретта украдкой пожала ладонь отца. Серьезные статс-дамы, надевшие по такому случаю свои лучшие украшения, важно выстроились позади в соответствии с заслугами мужей и собственным возрастом, и торжественная процессия тронулась в сторону гавани.

К счастью, идти им предстояло не слишком долго, однако герцогиня все равно старалась как можно реже оглядываться по сторонам. Меньше всего она хотела запомнить город в его нынешнем состоянии – разрушенным и убогим. И хотя тела с обочин уже успели убрать, а грязь вымести, разбитые дороги и стены спрятать было куда тяжелее.

По мере приближения к причалу толпа редела, но самые смелые и настойчивые долго еще махали ей руками и платками вслед, выкрикивая добрые пожелания и навсегда прощаясь.

Ни роз, ни лент, ни витых арок на их пути, само собой, не было. Как отличался ее отъезд от прибытия в Эссу много лет назад ее матери Исалины! Тогда три дня подряд длился праздник, а народ угощали за счет казны, не считая расходов.

«Но в то время и обстоятельства были другие, – одернула сама себя Ретта. – Да и проводы – повод куда менее радостный».

Жидкое золото небес редело и растекалось, уступая место голубизне моря. Дворцовый почетный эскорт остановился на границе порта, и Ретта увидела, что там ее уже ждет другой, вотростенский.

«Счастливый», – прочла она название судна, с которого были спущены сходни. Второй, застывший на рейде в отдалении, носил гордое именование «Князь Эргард».

Матросы торжественно выстроились по обеим сторонам широкой ковровой дорожки, однако подвижные глаза их с искренним, почти детским любопытством рассматривали будущую пассажирку.

Пропел рог, по звучанию схожий с охотничьим, и Ретта, обернувшись к отцу, в последний раз обняла его.

– Хорошего пути, дочка, – пожелал Рамиэль и поцеловал ее в лоб. – Напиши мне, как доберешься.

– Хорошо, папа, – пообещала она. – Прощай.

– До свидания.

Бериса, до сей поры молча следовавшая позади, выступила вперед, и в этот момент седой, в годах, офицер в кожаном доспехе подал руку герцогине, представившись:

– Я капитан этого судна, Клеволд. Добро пожаловать на борт, княгиня.

– Я пока еще не княгиня, – отметила та.

Капитан, впрочем, на прозвучавшее заявление ничего не ответил, а Ретта порадовалась, что в детстве выучила вотростенский язык.

«Ненужных знаний не бывает, запомни, дочка, – говорила Исалина упрямившейся малышке. – И язык такой страны, как Вотростен, необходимо знать».

«Но зачем? – удивлялась она. – Ведь он на другом конце света!»

Но мать настояла. И сейчас, прощаясь с родиной, дочь подумала, не была ли Исалина провидицей? Или то был просто богатый жизненный опыт? Как бы то ни было, теперь она не испытывала ни малейших неудобств при разговоре и за это была благодарна той, что дала ей много лет назад жизнь.

Опираясь на руку капитана, Ретта осторожно ступила на сходни. На мачтах трепетали пурпурные паруса с белыми девятиконечными звездами, и это означало, что фраггаты военные.

– Быть может, у нас на «Счастливом» не столь комфортные условия, как на торговых кораблях, – говорил между тем капитан, – но в столь беспокойное время нельзя пренебрегать безопасностью. Именно поэтому эр-князь Аудмунд приказал послать за вашим высочеством нас.

– Я понимаю, – ответила Ретта вслух. – И полностью согласна с господином маршалом.

А про себя удивилась, отчего не будущий супруг, но его брат озаботился вдруг проблемой благополучности ее путешествия? Но это был, безусловно, не тот вопрос, который стоило задавать капитану судна в первый же день их вынужденного знакомства.

На палубе, как и внизу, стояли матросы, выстроившись в два ряда. Блестели начищенные пуговицы и пряжки. Грозно зияли открытые жерла пушек. Абордажный ворот недвусмысленно предупреждал всякого, что к судну лучше не приближаться, если дорога жизнь.

Вдруг один из членов команды выступил на шаг вперед и, к немалому изумлению Ретты и, похоже, самого капитана, протянул ей букет:

– Для будущей княгини от команды «Счастливого».

Рука Алеретт дрогнула. Такого приема она не ждала, конечно же, нет. А точнее, просто не думала о том, как отреагирует на ее появление в Вотростене ее будущий народ.

– Спасибо вам, – прошептала она. – От всей души благодарю.

Сухоцветы, хлопчатник, шишки. Букет, который будет храниться долго и никогда не завянет. Ценный дар.

Команда разразилась приветственными криками, а капитан повел пассажирок в сторону кормы. Распахнув дверь, он вошел в просторную каюту с большим квадратным окном и объявил:

– Моя каюта. На время путешествия она в вашем распоряжении.

Ретта ступила следом и огляделась. Узкая койка, стол, стул. Все на случай качки привинчено к полу. Подвесная койка у стены, по-видимому, предназначалась для няни. На потолке и стене крепились два светильника. На столе стояли миска с яблоками и кувшин воды. В общем, конечно же, было видно, что каюту в обычное время занимает военный, однако Ретте показалось, что удобней жилья ей еще не встречалось.

Ее собственные сундуки с вещами терпеливо ожидали прихода хозяйки в углу, а рядом с ними располагался еще один, незнакомый.

– Я подумал, что вам захочется в пути развлечься, – пояснил капитан, перехватив ее вопросительный взгляд. – К сожалению, романов или баллад на борту «Счастливого» не имеется, но есть труды по истории и географии, рассказы знаменитых путешественников об обычаях других народов. Возможно, вам будет интересно.

– Благодарю вас, капитан Клеволд, – вполне искренне ответила Ретта. – Ваша предупредительность удивительно своевременна. Я действительно хотела бы что-нибудь почитать о моей будущей стране.

В конце концов, нужно же ведь чем-то занять бесконечные дни пути.

– Сколько нам плыть? – решила сразу уточнить она.

– Если все будет хорошо, то дней десять, – сказал капитан. – Если что-то понадобится – зовите.

– Непременно.

– Обед по расписанию через два часа. Вас устроит?

– Вполне.

– Хорошего отдыха.

Капитан вышел, а Ретта вздохнула с облегчением и сняла плащ. Бериса тут же забрала его и уложила в сундук.

– Ну что, в путь? – спросила герцогиня у няни.

– В путь, – ответила та и подмигнула.

***

На палубе послышался топот ног. Загрохотали поднимаемые на борт сходни.

– По местам стоять! – раздался зычный крик, нимало не похожий, впрочем, на капитанский. – Отдать швартовы!

Ретту разбирало естественное женское любопытство: что же сейчас происходит на палубе? Несмотря на то что детство и юность ее прошли в морской державе, водным путем она путешествовала не так уж часто, и зрелище пока еще не успело приесться.

– Может быть, сходим посмотрим? – предложила она няне.

Бериса кивнула, подала легкий плащ, и обе женщины вышли на палубу, где уже царила хорошо слаженная подготовительная суета.

– Осторожней, княгиня! – предупредил капитан, заметив пассажирок.

Ретта молча сделала знак рукой, призывая не обращать на нее внимания, и перевела взгляд на берег. Там, на далеко выдававшемся в море пирсе, все еще толпился народ. Она вгляделась, ища отца, и помахала ему.

– Поднять якоря! – раздалось за спиной.

Паруса наполнились ветром, корабль дрогнул, и можно было подумать, что это гигантское морское чудовище пробуждается от тяжелого многолетнего сна.

Команда работала слаженно и почти бесшумно. Ретта с удовольствием наблюдала, как быстро и ловко лазают по реям и вантам матросы, и думала о том, что это в самом деле было безумием – надеяться на воде одолеть Вотростен.

«Счастливый» развернулся бушпритом к морю. «Князь Эргард» дрогнул, ложась на параллельный курс, и вдруг с борта второго корабля раздался двойной залп.

– Салют в вашу честь, – пояснил капитан и сразу же вновь поспешил вернуться к команде.

Соленый ветер свежел, трепал подол платья, норовил вырвать прядь волос из прически. Берег таял вдали, фигуры становились все меньше и меньше. Ретта стояла, и ей казалось, что прошлое, все долгие годы детства и юности, затягивается туманом, скрываясь из глаз и из мыслей. И что же толку скорбеть и оглядываться назад? Прошлое минуло и больше никогда не вернется. Но вот этот корабль и люди, что составляют его команду, и сам Вотростен – все это теперь и есть ее жизнь, отныне и навеки. И она была к ней готова с детства. А это значит, что нужно постараться их получше узнать. О чем они думают, чем живут? Десять дней – большой срок, при желании можно успеть многое. Так почему бы не начать действовать прямо сейчас?

– Ваше высочество, – услышала Ретта голос капитана и обернулась. – Обед прикажете подать вам в каюту?

– Нет, отчего же, – отозвалась она и поплотнее запахнулась от свежего ветра в тонкий плащ. – Мне бы не хотелось никого утруждать. Если для нас с няней найдется местечко за общим столом, то мы охотно присоединимся к команде.

Если капитан Клеволд и был шокирован, то виду не подал.

– Слушаюсь, княгиня, – ответил он.

И удалился, оставив Ретту размышлять, что речь и манеры выдают в капитане благородного человека. Впрочем, может ли быть иначе на столь крупном, сложном для управления судне? А ведь он еще и военный, а значит, должен уметь вести бой. И кстати, не означает ли это все, что он мог бы рассказать ей о будущем супруге и его семье? Что-нибудь более существенное и определенное, чем пустопорожние слухи?

Взяв себе на заметку при случае постараться расспросить капитана, Ретта снова обратила взгляд к берегу.

Плавание, судя по всему, ожидалось каботажное. Оба корабля уже успели изменить курс, и теперь по правому борту проплывали извилистые, изрезанные длинными бухтами берега, а по левую сторону расстилалась бескрайняя морская гладь, пронзительно-синяя, сверкающая в золотых солнечных лучах приветливыми, яркими бликами.

– Обед подан, княгиня, – объявил капитан и, склонив голову в легком поклоне, подал Ретте руку.

Прозвучал сигнал корабельного колокола, и в сторону кают-компании, расположенной по соседству с временным жилищем Ретты, потянулись свободные от вахты моряки. Кто из них офицер, а кто подчиненный, на первый взгляд было не разобрать. Теперь, когда торжественная церемония встречи закончилась, все казались одетыми одинаково небрежно. Или просто удобно? Приглядевшись, она подумала, что второе определение, пожалуй, будет более верным.

За длинным общим столом, как оказалось, сидели все без разбору. Не было привычного для Месаины деления на офицерский стол и солдатский. Одно и то же для всех мясо, сыр, свежие яблоки, галеты и чай.

Капитан подвел Ретту к месту во главе стола, сам же уселся с противоположного конца.

– Приятного аппетита, – пожелала Ретта, доброжелательно улыбнувшись, и приступила к обеду.

Матросы нестройно, но очевидно одобрительно загудели и последовали ее примеру.

Трапеза началась.

***

Команда разошлась по своим местам, а Ретта вернулась в каюту и, затеплив светильники, залезла в оставленный капитаном сундук.

Книги об обычаях и географии иных стран она решила оставить на потом, теперь же начать с того, что действительно занимало в данный момент все ее мысли, – с истории Вотростена.

Томик был небольшим по размеру, в кожаном переплете, с потемневшими от времени пергаментными страницами. Обширные сведения из него ей почерпнуть вряд ли удастся, и все же для первого серьезного знакомства с будущей родиной это было, возможно, действительно то, что требовалось.

Ретта устроилась поудобней на стуле, с благоговейным трепетом погладила корешок и перелистнула первую страницу.

От Месаины ее будущий дом отделяют две высоких горных гряды и бескрайняя пустыня. Быть может, именно поэтому он до сих пор во многом остается загадкой для южан?

Самой Ретте тоже, как и всем прочим, север казался окутанным густым покровом тайны. И вот теперь постепенно туман рассеивался, и мир, величественный и манящий, обретал очертания.

Вотростен – край искусных мореходов, где люди рождаются «ногами в воде». Не только мужчины, но и женщины могут в случае необходимости встать у руля и провести практически любой корабль сквозь ловушки и мели. Полуостров, расположенный на самой северной оконечности материка, омываемый холодными полярными течениями. Край мощных льдов и пронзительных ветров, там сосны упираются кронами в небо, а леса растут столь густо, что не всякий зверь может проложить себе дорогу сквозь чащу.

Но как прекрасен бывает Вотростен по весне, когда, сбросив белое снежное одеяло и пробудившись от сна, одевается в яркое, буйное разнотравье! Голубые, белые, алые, желтые – цветы самых разных форм и оттенков покрывают поля и горы, и запросто может показаться, будто какой-нибудь безумный живописец встал в одну из ночей и разлил краски, превратив весь мир в художественное полотно. И тогда все живое окрест начинает славить жизнь. Птицы и звери спешат произвести на свет и вырастить потомство, и люди стараются им не мешать – охота с весны до осени в Вотростене строго запрещена.

Но увы, короткое лето быстро заканчивается. Облетают лепестки, наступают с моря ветра и вьюги. Хрупкие, нежные цветы и деревья увядают и осыпаются, впадая до следующего года в глубокий, беспробудный сон, и только самые стойкие в конце концов побеждают холод и смерть и дают жизнь плодам.

Короткое лето не позволяет кормиться за счет сельского хозяйства, поэтому основу рациона северян составляют мясо и дары моря. Фрукты, овощи и хлеб, впрочем, тоже присутствуют, но в основном привозные и не столь обильно, как в других частях света. Однако имеются в изобилии местные орехи, мед и ягоды: морошка, голубика, клюква, брусника. Наливные краснобокие и ярко-желтые яблоки всю зиму украшают стол, а уникальная северная капуста, сочная и мясистая, служит богатым источником витаминов наравне с диким щавелем, черемшой и другими дикорастущими травами. Произрастающий в горах голубой лен дает масло в пищу и ткани. И конечно же, сыры, в приготовлении которых вотростенские женщины весьма искусны, – без них также невозможно представить стол северянина.

А еще вотростенки ткут удивительные по красоте шерстяные ковры, которые, несмотря на высокую стоимость, славятся на всем континенте.

Земные недра там хранят обильные запасы металлов и драгоценных камней, а мужчины-вотростенцы, помимо мореходства, великолепно разбираются в металлургии и кузнечном деле.

Боги же северян… О, они суровы и загадочны, как и сам край, что дал им жизнь.

Что Ретта знала о них? Почти ничего, кроме пары наиболее широко известных имен. И поэтому теперь она с особым интересом перевернула страницу.

Говорят, что в начале не было ничего – ни земли, ни неба, ни света, ни тьмы. И времени тоже не было. Была лишь она – Великая Мать Тата. Она пребывала в Великом Ничто, и не о ком было заботиться ей или любить, не с кем поговорить.

Богиня скучала. И вот в один прекрасный момент она открыла глаза, огляделась по сторонам и глубоко вздохнула. И от этого дыхания появилось белое облачко. Тата улыбнулась, подняла голову и повела плечом.

И тогда начался танец. Облако кружилось вместе с ней, свиваясь в спираль, и богиня, взмахнув рукой, отделила от него земную твердь и придала ей форму шара.

Но суха и камениста была земля, и тогда Великая Мать отделила воду и, плеснув щедро, разлила по тверди океаны, моря и реки. Забурлила радостно влага, растеклась по низинам, долинам и террасам.

Но не было еще того, что вода могла бы питать, и тогда насадила Тата кусты и травы, яркие цветы и густые леса. Улыбнулась богиня, полюбила свое творение и решила украсить. В небесах развесила она яркие звезды, ожерельями раскидала холмы и горы. На равнинах и в лесах расселила зверей и птиц, а вслед за ними и людей – разумных созданий.

Великая Мать танцевала, и танец этот был полон света и жизни. Но скоро Тата начала уставать, и свет, испускаемый ею, стал постепенно меркнуть. И тогда создала она солнце, дабы светило оно и согревало землю вместо нее.

И все же по ночам по-прежнему оставалось темно, и тогда пожаловались богине люди, любимейшие ее создания. И вздохнула Тата, вняв горячим мольбам, и сотворила луну, которая светила бы ночами в отсутствие солнца отраженным светом.

Но в конце концов тяжело ей стало одной управляться со столь большим хозяйством, и тогда породила Тата пятерых сыновей, дав им жизнь без помощи мужа.

Первым на свет появился Скререх, бог грозный и мрачный. Ему отдала мать небесную сферу и все дела и науки, что из оной проистекают.

Следующим родился Фейрман, вечно юный бог земли, лесов, земледелия и всех ремесел, что с ними связаны.

Залграутт, третий сын, получил от матери в управление море и морские науки.

Молгат стал владеть подземным миром.

Самый же младший, Шарзал, взял в управление мудрость людскую, а также военное дело и прочие науки и ремесла, которые оказались по каким-либо причинам не подвластны старшим братьям.

Себе же Тата оставила верховную власть над миром, а также любовь во всех ее проявлениях – то, без чего прекратилась бы самая жизнь. Она лично помогает женщинам во всех их делах и благословляет новые семьи. Жрецы и князья, многократно видевшие Великую Мать своими глазами, говорят, что является богиня в образе прекрасной молодой женщины с двумя толстыми светлыми косами, в длинном платье и в меховой накидке на плечах.

Тата начало и конец всему. Она дает жизнь и она разрушает, уничтожая отжившее. Она была в начале мира и будет в конце, когда все прочее уже исчезнет и обратится в ничто, из которого вышло.

5. В море

Дверь тихонько отворилась, и в каюту вошла Бериса. Ретта улыбнулась и отложила уже дочитанную книгу.

– Ну как? – спросила няня, ставя на стол поднос с чаем и галетами. – Интересно?

– Очень, – подтвердила она. – Я зачиталась.

Солнечный свет за бортом уже успел померкнуть, хотя вечер еще не наступил. Сколько же она просидела?

Ретта встала и подошла к окошку. Берег все так же неспешно проплывал мимо, однако ландшафт успел измениться. Эсса окончательно скрылась за горизонтом, и теперь перед глазами проходили холмы и долины, время от времени прорезаемые извилистыми заливами. Все давно до боли знакомо, но ей сейчас казалось, будто видит она привычные с детства пейзажи в первый раз. Постепенно опускающееся к горизонту солнце ласкало берег, окутывая его золотистым прозрачным маревом, и Ретта стояла, запоминая, стараясь сохранить в сердце восхитительную картину утраченного отныне навсегда мира.

Коротко вздохнув, она отвернулась, прошла обратно к столу и взяла протянутую няней кружку:

– Благодарю.

С палубы доносились громкие голоса, слышались взрывы бурного смеха, и такие привычные, знакомые звуки вселяли в душу умиротворение и покой. Словно кто-то неведомый протягивал руку, давая точку опоры и помогая перешагнуть через пропасть.

Бериса взяла книгу, очевидно намереваясь ее убрать, и Ретта решила задать вопрос, который во время чтения ей не давал покоя:

– А скажи, кто из ваших богов управляет темными сторонами жизни?

– Чем-чем? – удивилась нянька и обернулась к воспитаннице.

– Ну, например, глупостью или ложью. Или кровавой, несправедливой стороной войны?

– Хм, – задумалась Бериса и почесала бровь.

Ретта заинтересовалась. Кажется, ответ оказался не столь прост, как ей было сперва подумалось. Во всяком случае, кое-кого он явно озадачил. Наконец северянка усмехнулась иронически и ответила:

– Девочка моя, а зачем в таких делах нужны помощники? С глупостью или ложью люди и сами прекрасно справляются. Боги необходимы, чтобы направлять к добру и свету, а не толкать к тьме.

– Что ж, теперь понятно, – улыбнулась Ретта.

Несомненно, логика в воззрениях вотростенцев была, и она подумала, что вполне готова принять подобную точку зрения. Хотя в Месаине, например, пантеон был куда как более сложным и разветвленным, и в нем без труда можно было найти покровителей почти для всех пороков и недостатков людских. Последнюю мысль она высказала вслух.

– Вместо того, чтоб работать над собой, – ответила воспитаннице едко Бериса, – сваливаете ответственность на богов, вот и все. И гордиться тут совершенно нечем.

Алеретт рассмеялась и, поставив на стол пустую кружку, снова полезла в сундук. На этот раз внимание ее привлек один небольшой пергамент, свернутый в рулон. Он был мало похож на серьезный, подробный научный труд и тем не менее лежал вместе с остальными книгами.

Устроившись на крышке сундука, она прочитала название и поспешила развернуть пергамент. Аст-Ино. Территория оборотней. Страна, которая для жителей Месаины была громадным размытым белым пятном. Однако Вотростен граничит по суше с их землями, хотя и отделен от них грядой высоких, поросших лесами и лугами гор, и, соответственно, северянам про соседей кое-что известно. Правда, тоже не слишком многое.

Люди-рыси. Что за создания эти загадочные и, несомненно, разумные существа? Проблема во многом заключается в том, что те живут чрезвычайно замкнуто и не очень охотно идут на контакт.

В окрестных землях лишь знают, что они сильные бойцы и могут оборачиваться в любое время по своему желанию, сохраняя таланты и разум человека. Впрочем, в зверином облике оборотни напоминают рысь лишь отчасти, размеры и массу сохраняют людские, и все же именно это именование закрепилось за ними на удивление прочно.

Соседям точно известно, что взрослеют котята быстрее человеческих детей и к двенадцати годам уже полностью вырастают, живут же рыси в среднем в полтора раза дольше. Звериная ловкость делает их выдающимися воинами и в людском обличье. В человеческой ипостаси рыси могут заводить общее потомство с людьми – и мужчины, и женщины, – в звериной же только с себе подобными, однако в обоих случаях у них рождаются исключительно котята-оборотни. Ходят также неподтвержденные слухи, что оборотни передают имеющиеся у родителей знания потомству, как цвет волос или глаз, и что родившийся котенок, взрослея, лишь вспоминает полученное. Отношения же оборотней с магией остаются загадкой. Вот, собственно, и все, что в окрестных землях знают о них.

«Кажется, брат князя – оборотень? – подумала Ретта, сворачивая пергамент и глядя невидящим взглядом в пространство перед собой. – Похоже, здесь кроется еще одна тайна. Как старому князю Эргарду удалось заполучить столь необыкновенного сына? И это та загадка, ответ на которую очень бы хотелось найти. Хотя бы просто потому, что ужасно любопытно!»

Она вернула свиток в сундук и задумчиво перебрала содержимое. А это что? Еще одна тонкая книжица. Ретта перелистнула несколько страниц. Фатраин, родина княгини Кадиа.

Пол слегка накренился, светильник под потолком качнулся, и Ретта поспешила усесться со своей находкой к столу, чтобы продолжить чтение со всем возможным удобством.

От Вотростена Фатраин отделяет лишь узкий пролив. И именно там живет большинство известных миру колдунов.

Маги. В северных землях о них хорошо известно. В столице островного государства Рагосе имеется даже Академия магии. Их уважают и опасаются, но мало кто любит, а некромантов открыто ненавидят, поскольку те черпают собственные силы в смерти живых существ. Магистр Джараак – их нынешний правитель.

Соседний полуостров колдуны навещают редко, в основном по приглашениям князей, однако их охотно зовут в иные прибрежные государства. Вотростен же опирается не на магию, а на меч и на силу князя.

Ретта прикусила губу и задумчиво закрыла последнюю страницу. Какой причудливый, многогранный, противоречивый мир, и отныне ей предстоит попытаться стать его частью.

Солнце тем временем уже окончательно опустилось за горизонт. Последние алые блики погасли, и море погрузилось в густую, чернильно-черную тьму, лишь кое-где разгоняемую прибрежными светильниками да отблесками корабельных огней.

Сможет ли она? Сумеет ли? Стать не чем-то чужеродным, не просто тем, кто отдан на заклание, словно жертвенный телец или голубь, но частью естественной и гармоничной? Кто знает. Ответов нет, и в будущее смотреть она не умеет. Но раз уж ей суждено прожить в Вотростене все отпущенные ей богами годы, то она будет стараться. Изо всех своих скромных сил.

***

– Скажите, княгиня, сегодня вы тоже будете играть на арфе?

Вопрос прозвучал неожиданно и был встречен взрывом бурного веселья. Бериса тихонько хмыкнула себе под нос, а Ретта подняла взгляд и посмотрела через стол, чуть заметно приподняв бровь.

– Буду, – ответила она и приветливо улыбнулась, – если вы, конечно, не возражаете.

Спросивший, матрос уже в солидных годах, еще, впрочем, очень ловкий и крепкий, добродушно усмехнулся в усы и кивнул:

– Ничуть не возражаем. Даже, можно сказать, рады.

Прочие сидящие за столом члены команды все разом загомонили и одобрительно загудели. Ретта весело посмотрела на капитана Клеволда, и тот, перехватив ее взгляд, выразительно пожал плечами, снисходительно и как-то по-отечески усмехаясь и словно говоря всем своим видом: «Как дети, право же. Взрослые дети. Ну что с них взять?»

Но Ретта, в общем, нисколько не возражала. Каждое утро она, позавтракав, выходила на палубу, чтобы размяться немного и подышать свежим воздухом, и, если погода позволяла, устраивалась поближе к корме вместе со своей арфой. Сначала команда поглядывала на пассажирку с некоторым недоумением, но вскоре привыкла, и теперь появление будущей княгини с инструментом в руках вызывало оживление в рядах серьезной на первый взгляд, собранной и деловитой команды.

Всю минувшую ночь они были вынуждены простоять на рейде. Легкий туман, поначалу не вызывавший тревоги, к вечеру столь сгустился, что капитан, по ночам всегда лично управлявший судном, приказал остановиться и бросить якорь.

Но теперь в окошко радостно светило солнце, играя на воде золотыми бликами, и Ретта с удовольствием предвкушала приятный день.

Каша и сыр с яблоками уже были съедены. Руки дружно потянулись к галетам и кружкам с чаем, как вдруг дверь чуть слышно скрипнула, и проскользнувший внутрь матрос поспешно подошел к капитану и, склонившись, принялся шептать ему что-то на ухо.

– Прошу прощения, княгиня, – заговорил вскоре капитан Клеволд, – но, с вашего разрешения, я вас покину – дела.

Ретта встала, давая понять, что считает завтрак законченным, и капитан торопливо вышел. Команда вернулась к прерванной появлением посыльного трапезе, а герцогиня вновь села и обернулась к Берисе.

– Думается мне, что впереди сложный участок, – высказала предположение нянька. – Мы ведь приближаемся к островам.

– Похоже на правду, – согласилась та и заметила: – День слишком хорош. Пойдем на палубу?

– Пойдем, девочка. Сейчас принесу твою арфу.

Ретта поставила на стол пустую кружку и направилась к выходу. Если накануне утром погода не слишком способствовала приятным прогулкам, то и дело посылая резкие порывы ветра, то сегодня промешкать казалось непозволительным преступлением. Теплый бриз ласково обдувал лицо, «Счастливый» летел вперед, рассекая волны. Однако Ретта вскоре заметила, что скорость в самом деле снижается. Прошло еще немного времени, и впереди показалась россыпь крохотных темных точек. Острова. Старая нянька оказалась права.

– Вот, возьми, – как раз сказала та, протягивая инструмент и придвигая поближе к фальшборту пару стульев.

– Благодарю.

Ретта села, устроилась поудобнее и подтянула колки.

– Говорят, у князя в замке тоже арфа есть? – вдруг послышался голос одного из матросов.

– Да в замке, надо думать, чего только нет, – ответил его сосед и заметно помрачнел. – Княгиня Кадиа вроде была страсть какой охочей до этого дела.

Первый матрос подумал мгновение, потом плюнул и вернулся к работе. Ретта промолчала – разговор явно не предназначался для ее ушей, да и велся, по совести говоря, тихо. Однако она не могла не отметить тот факт, что упоминание имени Бардульва не вызывает восторга у его подданных, не говоря уже о почившей матушке.

Острова приближались. Ретта разглядывала их, пытаясь угадать очертания, а музыка, напевная и плавная, лилась прямо из сердца. Она внимала ей, угадывая мотив, а потом переводила услышанное на язык струн. В этот раз выходило нечто легкое и светлое, почти ажурное, словно месаинские кружева, выходящие из-под рук искусных мастериц.

Бериса улыбалась ласково одними глазами, разглядывая воспитанницу, а Ретта смотрела на проплывавший берег, на вдающиеся далеко в море песчаные косы и думала о том, что грядущий брак уже не вызывает у нее прежнего панического ужаса. Хотя, конечно, кандидатура князя, пусть даже молодого и полного сил, по-прежнему не вызывает у нее сколько-нибудь приятных эмоций. Что говорить, быть женой некроманта – плачевная участь. Но есть ли хоть малейшая возможность ее избежать? Что, если мастер Малиодор ей солгал, и судьба не приготовила никакой лазейки? Тогда действительно останется лишь взойти на супружеское ложе, подобно жертве, как ее учили и как велит долг.

Ретта вздохнула, и музыка дрогнула, разразившись звенящим каскадом. В самом деле, брак ее собственных родителей был счастливым, но многим ли девушкам из благородных семей так везет? Герцогиня была достаточно умна, чтобы не питать иллюзий. Пусть жизнь идет, как ей уготовано то богами, она же поглядит и решит потом. Ни к чему расстраиваться и портить такой замечательный, уютный день.

Корабль накренился на левый борт, обходя очередную мель, но вскоре вновь выровнялся, а Ретта спросила у няни:

– А почему мы не отойдем подальше от берега?

– Потому, – заговорила северянка, – что участок с мелями совсем небольшой, а подальше в море начинается длинный хребет подводных скал. Не слышала ни разу?

– Нет, – ответила Ретта весело и беспечно пожала плечами. – Ведь я дочь герцога. С чего бы мне взбрело вдруг в голову изучать в подробностях навигационную карту?

– И то верно, – согласилась нянька. – А вот я слышала, хотя родом и не из ваших мест.

– Так ведь ты же…

Договорить, впрочем, она не успела – свободные от вахты матросы вдруг закричали, бросившись к левому борту, и она услышала их дружный радостный крик:

– Дельфин!

Ретта вскочила, отложила в сторону инструмент и побежала вслед за остальными. Там, впереди, то взлетая в воздух, подобно птице, то вновь ныряя, играл дельфин.

– Хороший знак, княгиня, – сказал капитан, уже успевший спуститься с мостика.

«Значит, мели пройдены», – поняла Ретта, а вслух ответила:

– Ваши бы слова да к ушам богов донести.

– Тата никогда не посылает знамения просто так, – серьезно заметил Клеволд.

Герцогиня кивнула, молча принимая слова капитана к сведению, а потом поинтересовалась:

– Разве море не во власти Залграутта?

– Вы правы, однако будущее в руках Великой Матери.

– Я поняла. Спасибо вам.

Вскоре капитан удалился, явно намереваясь вновь заняться делами, а Ретта спросила Берису:

– А ведь ты тоже наверняка умеешь управлять кораблями?

Старуха улыбнулась серьезно и слегка снисходительно:

– Конечно же, деточка, я ведь тоже из Вотростена, если ты не забыла.

– Расскажи, – попросила Ретта.

Нянька оглянулась:

– Тогда, может быть, мы присядем?

Они вернулись к оставленным у правого борта стульям, и Бериса, чуть помолчав и собравшись с мыслями, начала:

– Мои детство и юность прошли в Асгволде, столице Вотростена. Это совсем недалеко от моря, хотя и не прямо на берегу, как стоит Эсса. Я море любила с младенчества.

Няня замолчала ненадолго, погрузившись в воспоминания, и на лице ее блуждала светлая, мечтательная улыбка. Ретта не мешала ей. Куда спешить? Ведь впереди у них еще множество дней пути.

Нос корабля чуть вздыбился, поймав волну, Бериса моргнула и продолжила рассказ:

– Отец нас с братьями часто брал по делам в порт. Да мы и сами бегали постоянно посмотреть, как заходят суда, глазели на капитанов. Самых прославленных и отважных все, конечно же, знали по именам. А уж как гордились, когда удавалось заполучить любой мало-мальски серьезный знак внимания! Если кого-нибудь между делом потрепали по голове, то разговоров потом хватало на целый день. Но, конечно же, поездки с отцом были для всех настоящим праздником. Ведь в такие дни мы могли не просто посмотреть издали, но и лично подняться на борт, а потом, когда будут закончены все дела, повыспрашивать у команды и чему-нибудь поучиться.

Когда ребенок чуть подрастал, ему давали первую простенькую в управлении лодочку. Малыш учился…

– И ты тоже? – уточнила Ретта.

– Конечно, – улыбнулась старуха. – Чем я хуже других? Потом, когда ребенок входил в возраст, его отдавали в морскую школу в порту. Там опытные, но уже отошедшие от дел капитаны обучают всякую мелкоту. Девочки бегают заниматься наравне с ребятами. Никогда ведь не угадаешь, какие знания могут пригодиться в жизни.

Няня усмехнулась, невольно повторив давние слова герцогини Исалины. Впрочем, ни она, ни Ретта не обратили на этот факт никакого внимания.

– Каждый год у нас проходят соревнования молодых капитанов. Я тоже в них в свое время участвовала. Для вотростенцев это всегда праздник. Собирается народ со всех концов страны, устраиваются шумные ярмарки. Праздник проходит в начале осени, в день основания Вотростена. В эту пору уже начинают дуть ледяные ветра, да и Залграутт шалит, так что испытание отнюдь не формальное.

– А много бывает погибших?

Бериса покачала головой:

– Никогда еще не бывало – боги не допустили бы. Вот пощекотать нервы – это да, с большим удовольствием. Мне, правда, лично тогда ни разу не удалось победить, но вот третьей и четвертой приходить доводилось.

Ну, а после состязаний начинается ярмарка. Шумная и веселая, на целых две недели. Выступают уличные артисты из самых разных стран, приезжают купцы. Чего там только не встретишь! Впрочем, конечно, как и на любой другой ярмарке. Но ты ведь понимаешь, что для меня тогда тому осеннему празднику не было равных?

– Понимаю, – кивнула герцогиня. – И это естественно.

– Согласна, девочка. Отец нам с сестрой покупал шелка и украшения, братьям доспехи с кинжалами. Продавали лошадей, восточные сласти, диковинные фрукты из южных стран. И конечно же, по вечерам всегда начинались танцы.

Она вздохнула, и Ретта подумала, уж не приглашал ли Берису какой-нибудь молодой и симпатичный купец пройтись с ним кружочек-другой под музыку? Впрочем, спрашивать вслух не стала. Зачем бередить старые раны?

– А потом он мне покупал печенное в меду яблоко, – задумчиво продолжила няня, и Ретта так и не поняла, идет ли речь об отце, или все же о том, о ком старуха наверняка сейчас думала. – А если я замерзала, укрывал теплой накидкой.

Точно, любимый, поняла девушка. Как смогла она пережить такую ужасающую разлуку и не сойти с ума? Почему тот юноша не искал ее, как искали отец и братья?

– Он потом погиб, – вдруг сказала Бериса и подняла глаза. Лицо ее просветлело. – Ну да что тут грустить – слишком много лет прошло. А те дни были веселые, девочка, и я каждый из них вспоминаю с радостью. Все до единого.

6. Шторм

Погода хмурилась уже второй день. Стылый, промозглый ветер забирался за воротник, то и дело начинал накрапывать моросящий дождь. Впрочем, солнце время от времени все же показывалось, однако налетавший ветер вновь быстро нагонял обильные, тяжелые тучи.

Время обеда еще не наступило, хотя с камбуза уже доносились пленительные, манящие запахи свежей выпечки.

«Возможно, не будет ничего худого, – подумала Ретта, – если я схожу попросить всего один пирожок?»

Оглянувшись на няню, она поймала ее одобрительный, заговорщический взгляд и решительно направилась в сторону носа корабля. Туда, где, собственно говоря, и располагалась кухня.

– Можно? – спросила Ретта, постучав, и распахнула дверь.

Повар услышал звук и оглянулся, нахмурившись, но увидел гостью, просветлел лицом и ответил вполне приветливо:

– А, это вы, княгиня. Заходите, заходите. Чем могу помочь?

С обращением «княгиня», впервые произнесенным капитаном и подхваченным вскорости всей командой, она уже давно перестала бороться. Хочется им, в конце концов, – так пусть называют.

На столах лежали чеснок и лук, всегда обильно подаваемый на стол, на сковородках аппетитно шкворчало мясо. В кастрюле что-то булькало, а компот уже был разлит по кувшинам.

– Меня привлек в ваши владения чудесный запах, – созналась Ретта и улыбнулась чуть виновато, словно извиняясь за то, что отвлекает занятых людей ничего не значащими пустяками. – Могу я попросить у вас пирожок?

– Конечно, – расплылся в счастливой улыбке повар.

Запустив пухлую руку под полотенце, он проворно извлек пару румяных пирожков и протянул герцогине и ее няне:

– Вот, держите. С капустой и луком.

– Благодарю вас! – ответила довольная Ретта, и Бериса с явной охотой присоединилась к ее похвалам.

Обе, не желая дольше мешать, поспешно ретировались на палубу, где и воздали должное искусству корабельного повара.

Море волновалось, вздымая пенные буруны, и Алеретт отметила, что капитан, обычно в это время отдыхавший перед ночной вахтой, сегодня не торопится покинуть палубу.

– Скоро уже Вотростен? – спросила она у няни.

На лице старухи появилась мечтательная улыбка:

– Верно, деточка, скоро уже прибудем. Завтра-послезавтра, если Залграутт будет милостив, обогнем мыс, а там и до дома рукой подать.

Ретта заметила так тепло и ласково прозвучавшее слово няни «дом», но поправлять не стала – пора бы уж и ей к нему привыкать.

Качка усиливалась, и она ухватилась за поручень фальшборта. Чайки кричали пронзительно и громко, летая практически у самой воды.

– Должно быть, в Вотростене летом такая погода не в диковинку? – поинтересовалась Ретта.

– Совершенно верно, – подтвердила няня. – Климат у нас на редкость переменчив. Есть даже поговорка: «Если тебе не нравится погода в Асгволде, подожди с четверть часа». Но все же и ясные дни бывают довольно часто, так что ты уж слишком сильно-то не грусти, девочка. Привыкнешь, я думаю.

– Надеюсь на это, – прошептала Ретта и зябко поежилась.

– Быть может, княгиня, вам стоит уйти в каюту? – спросил капитан, подходя к пассажиркам. – Ветер усиливается.

– Он задержит нас? – спросила та, и голос ее, к собственному весьма немалому удивлению, дрогнул.

Она прислушалась к себе. И правда странно, но хочется поскорее попасть в Вотростен. Словно тянет, зовет или манит что-то. Вкус опасности? Долг? Или простое женское любопытство? Как бы то ни было, дело уж точно не в воде вокруг и не в разыгравшейся непогоде – она выросла рядом с морем. Что значат для нее такие пустяки, как возможный шторм?

– Весьма вероятно, – не стал отпираться и увиливать капитан. – Но здесь неподалеку есть бухта. Не переживайте, княгиня, мы доставим вас по назначению в целости и сохранности. «Счастливый» выходил и не из таких передряг.

В голосе его прозвучала нежность, словно он говорил о близком, родном существе.

– Скажите, капитан Клеволд, – поинтересовалась Ретта, – а почему корабль называется именно так?

– О, это замечательная история, – оживился тот, и из уголков глаз его разбежались тонкие лучики морщин. – Корабль тогда едва успели заложить, когда на верфях вдруг случился пожар. Один из складов зажегся от молнии. Гроза была страшной. Девять судов разной степени готовности оказались начисто уничтожены огнем. Но один, десятый, гордо стоял невредимый, как ни в чем не бывало. Тогда его и решили, недолго думая, назвать «Счастливым». И он свое название много раз оправдал. Из каких только бурь и переделок не выносил команду! И в пурге, и в бою ему нет равных. Ни о чем не беспокойтесь, княгиня, этот мальчик вынесет вас из беды, как на крыльях, и привезет в Вотростен.

Ретта стояла, не сразу вернувшись после вдохновенного рассказа в реальный мир, а потом протянула руку и погладила осторожно и ласково обшивку борта. И ей почудилось, будто она уловила сердцем отклик, словно корабль был живым существом.

«Наверное, нечто подобное и чувствуют моряки, – подумала она. – Хотя, конечно, куда мне до них».

На мостик проворно взбежал старший помощник, что-то отрывисто приказал боцману, тот крикнул зычно, и матросы полезли на мачты убирать, судя по всему, часть парусов. Однако капитан по-прежнему стоял, невозмутим и спокоен, и Ретта решила, что наступил как раз удобный случай, чтобы задать пару вопросов на интересующие ее темы.

– Скажите, пожалуйста, – начала она, – ведь вы, вероятно, знаете мою будущую семью?

Капитан Клеволд кашлянул:

– Встречать приходилось. И в бою, и на дворцовых приемах. Хорошо или нет, правда, судить не берусь.

– Тогда, быть может, вы что-нибудь расскажете мне о них? О князе Бардульве и его брате. Что они из себя представляют?

Долгое время капитан молчал, и Ретта уже подумала, что он не ответит. Однако, когда уже она как раз хотела извиниться за бестактный вопрос, заговорил:

– Что я могу вам сказать, княгиня? Бардульва ненавидят, ведь он некромант. Некромант, попробовавший человеческой крови. Вы знаете, возможно, а может, и нет, что быть магом – для вотростенца само по себе более чем достаточная причина для глубокой, всеподавляющей неприязни. Однако ваш будущий супруг все же сын князя Эргарда, он наделен личным мужеством, да и человек, в общем, от природы весьма неплохой. Наверное, сложись все иначе, Вотростен смог бы смириться с ним. Он сильный князь.

– О да, – согласилась Ретта, невольно поежившись от леденящих воспоминаний, – в этом мы уже имели возможность убедиться.

– Но его мать, княгиня Кадиа, напоила сына человеческой кровью вскоре после рождения.

– Но зачем же ей это было надо? – изумилась герцогиня.

Если все обстоит именно так, как говорит капитан, она должна была понимать, что ни к чему хорошему это не приведет? Или нет? Быть может, маги иначе глядят на мир?

– Некромант, – начал объяснять капитан, – который не питает силы от крови людей, не будет сильным магом никогда, он обречен топтаться внизу магической лестницы и питаться жалкими крохами с трудом накопленной энергии. Возможно, она желала для сына лучшей, с ее точки зрения, участи. Но породила бурю. Теперь, когда Бардульв…

Капитан осекся, и Ретта невольно вздрогнула, так резко переменился его тон:

– Простите, княгиня, но это все же не та информация, которую мне хотелось бы передавать его будущей жене. Если хотите, спросите у Аудмунда.

– Непременно, – согласилась Ретта, – как только увижу эр-князя. А кстати, вы не знаете, когда это произойдет?