Наследник

Глава 1
– Дебилы, – буркнул я, глядя на завершенный вызов, и убрал телефон в карман пиджака.
Плохо, когда твоя подчиненная дура набитая, так еще и дочь одного из акционеров банка, а ты ее даже уволить не можешь. Хотя, в принципе, могу и уволить, на мою карьеру это не повлияет, все же я управляющий одного из самых крупных филиалов, а вот отношения мои с ним это явно испортит.
– А какое хорошее настроение было, – пробормотал я себе под нос и двинулся в сторону офиса.
Погода была отличная, в меру тепло, а главное, появилась долгожданная зелень, как-никак, конец мая.
– А может, ну на хрен эту работу? Денег я себе заработал достаточно, чтобы ни в чем не нуждаться. Дети, Маришка и Денис, уже взрослые и самостоятельные, скоро уже и внуки пойдут. Можно в деревне домик прикупить и перебраться туда, буду выращивать капусту или клубничку, а то и пасеку заведу. Лес, речка и птички, красота же, – задумчиво произнес я. – Надо будет вечерком это обдумать, за рюмкой коньячка.
Впереди показался небольшой синий ларек с надписью «Мороженое», я глянул на часы, до конца обеда оставалось двадцать минут. До офиса же идти еще минут пять.
– Успею, – кивнул я сам себе и подошел к ларьку, заглядывая в небольшую «форточку». – Здравствуйте, – поздоровался я с продавщицей. – Мне советский пломбир.
Рассчитавшись, я направился в ближайший дворик на скамейку, под огромное дерево, дававшее прохладную тень.
Представил, как я выгляжу со стороны, и улыбка вылезла сама собой. Здоровый мужик в костюме сидит на скамейке и, прикрыв глаза, ест мороженое.
– Ты че, свинья, не понял? – раздался крик возле подъезда девятиэтажного дома, который привлек мое внимание.
Возле самого подъезда стояла белая «Приора», которая перегородила дорогу. Рядом с машиной топтались пятеро человек, четверо которых были весьма смуглолицы и точно не местные, скорее, из бывших республик. Пятый же был обычный русский парень, на которого и наседали четверо. Вот его кто-то из четверки толкнул, а после еще раз, и в лицо пареньку прилетел удар. А там и второй, опрокидывая его на землю, и все четверо, словно стая шакалов, набросились на паренька, втаптывая в землю.
Я достал телефон и начал прикидывать, куда лучше позвонить, в полицию или начальнику СБ, до офиса недалеко, успеют ребятки быстро прибежать.
Парень попытался подняться да отбиться, но только у него это вышло, прозвучал новый крик:
– Молись, русская свинья!
Я замер, и меня накрыли воспоминания.
Девяносто четвертый год на дворе, я совсем молодой после учебки попал в часть. Был у нас там парень по прозвищу Гусь, такой же, как я, зеленый, худой и тихий, вечно сгорбленный и с длинной шеей. Ему часто доставалось и от офицеров, и от нас, над ним шутили, а кто-то даже и издевался. Потом Гусь пропал, а его изуродованное тело нашли через неделю, рядом была кассета, от которой кровь стыла в жилах. Начиналась запись с тех же слов «молись, русская свинья», но Гусь не молил о пощаде, он ругался и матерился, как-то несуразно, по-детски, что ли, пока его пластали, но ни крика боли, ни мольбы не было. Его даже к награде представили, вот только для всех нас он перестал быть Гусем, и стал Максимом Антоновичем Глушковым родом из Томска. Тех уродов нашли, хоть и не сразу, не было для них ни суда, ни адвоката, лишь несколько литров бензина и пара грамм свинца. Потом, было много чего еще, в том числе и штурм Грозного.
В груди начало разгораться бешенство, а злость и ярость начали меня душить, так что я и продохнуть не мог и ослабил галстук. Все мысли вымыло напрочь, было только желание рвать!
Я рванул в сторону машины, до которой было не меньше десяти метров, которые я пролетел за секунды, меня заметили двое и даже обернулись.
Бросок, и недоеденное мороженое летит в бородатое лицо, от которого «незаменимый специалист» попытался защититься, подняв руку. Удар с ноги прямо в колено, и я слышу хруст, а после он с криком и воем падает на землю.
Парня тут же перестали бить, и все внимание переключилось на меня.
– Ах ты шайтан, – тут же доносится до меня чей-то возглас с акцентом.
– Эт я, – только успел я сказать и переключился на следующего. Прямой удар в голову, а после в печень.
– Кха, – вылетело из моего противника, и он тут же сгибается, чем я и воспользовался, добавляя с колена в голову, а на моих синих выглаженных брюках осталась кровь вперемешку с соплями.
Не успел я оглядеться, как на меня сзади навалились, пытаясь заломить руку.
– Урсунбек, Урсунбек, – прилетел мне крик прямо в ухо. – Я его держу.
– Осла ты в ауле держать будешь, – рыкнул я и со всего маха обрушил каблук туфли на его ногу.
– Ай, – раздалось сзади, хватка ослабла, и я смог вывернуться.
– Сдохни, – с криком вонзил мне в живот нож четвертый и тут же отшатнулся, смотря на дело рук своих, будто и не веря в то, что он это сделал.
– Тх, – вырвался из меня возглас, а по всему телу растеклась боль и слабость.
– Сдохни, сдохни, – бормотал названный Урсунбеком, глядя на мою рану завороженным взглядом.
– Обязательно, – на одном выдохе произнес я, прикоснулся к ножу враз вспотевшими руками, с хеканьем вытащил его из раны и шагнул в сторону противника.
Ноги меня подвели, и я просто завалился на него, погребая под своим телом. Силы же в руках еще хватало, и я начал работать ножом, как машинка «Зингер», нанося удар за ударом в мягкое и податливое человеческое тело.
Крики, маты летели в мою сторону, а из-под меня пытались выбраться, но без толку.
В один момент, я не удержал нож, и мои глаза закрылись.
«Да ведают потомки православных.
Земли родной минувшую судьбу»
А. С. Пушкин «Борис Годунов»
Пришел я в себя резко, как будто в темной комнате включили свет. Вот только лучше бы спал или дальше пребывал без сознания. Открыв глаза, я увидел лишь какую-то муть, а голова была словно в тумане, мысли путались. Казалось, я отходил от жесткого наркоза, но ощущения были иные, в том числе и от постели, на которой я лежал.
Сколько я пролежал в таком состоянии, десять минут или час, не знаю, время тянулось медленно, как патока.
В какой-то момент мне стало легче.
«Значит, живой, значит, откачали», – промелькнуло в голове, и я вернулся к событиям прошлого. Надеюсь, того урода с ножом не вытащили, да и остальных поймали. Надо будет Санычу позвонить, пусть засадят тварей конкретно, а после их жизнь превратят в ад с веселым концом. Потратиться, конечно, придется, но не так уж и дорого это встанет.
Тем временем муть в глазах начала проходить, и я смог оглядеться, как следует.
– Не похоже это на больничку, – пробормотал я себе под нос, ну не бывает таких палат даже в самых затрапезных стационарах.
Я находился в небольшой комнатке с деревянными стенами и низким потолком. Источником света выступала открытая дверь, из которой лился приглушенный свет, и слышалось потрескивание огня. Часть стен была задрапирована серой тканью.
Повернув голову, я увидел два стоящих сундука, они были огромные, на них были вырезаны какие-то рисунки, но в полумраке я не смог их рассмотреть. За сундуками вдоль стены шла лавка, укрытая тканью, на которой лежала какая-то одежда, внизу же стояли сапоги.
– Однако… – только и произнес я, и тут до меня дошло, что голос совсем не мой. Не прокуренный и местами пропитый бас почти пятидесятилетнего мужика, а звонкий и молодой. Тут я обратил внимание на одеяло, оно было сшито из разных кусочков ткани, причем грубовато сшито, да и слоев в нем было несколько.
Откинув одеяло, я увидел, что одет в какую-то рубаху, которая была чуть выше колена. Но главное было не это, а то, что это совсем не мое тело, а гораздо моложе. Нет ни моего небольшого пузика, ни крепости рук, ни стати.
– Вот те, бабушка, и Юрьев день, – буркнул я и, преодолевая слабость в теле, задрал рубаху, начав осматривать доставшееся мне достояние.
– Мужик, – с успокоением произнес я и откинулся на скатку из каких-то вещей, что заменяла мне подушку.
Голова кружилась, а мысли разлетались как разворошенный рой.
Рационального объяснения я не находил, одни лишь фантастические, причем одно лучше другого.
Начиная от того, что я умер и попал в загробный мир или вообще в коме нахожусь, а может, и получил новую жизнь.
Подняв руку и оглядев ее еще раз, отвесил себе пощечину и сделал я это зря. Так как голова тут же отозвалась болью и головокружением.
«Явно не кома, боль настоящая. На рай тоже не похоже, никаких ангелов, сидящих на облаках с арфами. Хотя я, скорее, попал бы в ад, все-таки не жизнь праведника прожил. Вот только геенны огненной я не наблюдаю, как и чертей с вилами. Может, это Вальхалла, я ж в бою, скорей всего, умер. Не-е, я ж крещенный и в церковь даже иногда заглядывал. Получается, новая жизнь, как-то даже и не верится в этакое чудо, надо разбираться», – мелькали у меня мысли.
– Ох, – вырвался из меня вздох, когда я попытался приподняться, меня повело, и я чуть не рухнул обратно.
Усевшись на своем ложе, я посидел пару минут, борясь со слабостью тела, а после поднялся и, распрямившись, ударился головой о потолок.
– Твою ж, – прошипел я и согнулся, потолок был, судя по всему, метр шестьдесят или чуть больше, а явно был выше, вот и долбанулся.
Почесав голову, я обнаружил на голове повязку, ощупав ее, вздохнул и сделал нетвердый шаг в сторону лавки, на которой лежали вещи. Тело слушалось как родное, но мне все равно было непривычно, да и слабость никуда не делась.
Начал осматривать странную одежду, и тут голову прострелила вспышка боли, и пришло понимание, что это конкретно и как надевается. Будто я всегда это знал, но забыл, а сейчас вспомнил заново, словно короткая справка к какой-то компьютерной программе.
– Ну, портки так портки, хотя штаны они и есть, – пробормотал я, надевая их. У портков были небольшие завязки с боку, которые я тут же завязал. Следом я накинул на себя что-то наподобие курточки с узкими рукавами, сделанной из шерсти, название которой было зипун. В нем можно было уже и на подворье спокойно выйти, и никто косо не смотрел бы.
– Это что, у меня теперь своя справочная есть? А может, это воспоминания и реакции предыдущего хозяина этого тела, – задумчиво протянул я и покосился на остальную одежду. Которую я и без подсказок смог назвать, это был кафтан, что-то подобное я не раз видел в фильмах да музеях он был зеленого цвета, и красная шапка оббитая мехом.
Кафтан трогать я не стал, а вот шапочку надел и подпоясался, вышло у меня на удивление легко и непринужденно, будто я это делал каждый день, хотя привычной пряжки не было, и пояс завязывался на хитрый узел.
Пара шагов – и я оказался в другой комнате, она не сильно отличалась от той, в которой очнулся я, разве что побольше. Также стояли лавки вдоль стен и сундуки, но главное – это очаг, что расположился посредине комнаты. Он был сделан из камней, в нем весело горел огонь, освещая комнату. Над очагом, свисая с потолка, расположилась деревянная труба, туда-то и уходил дым от огня.
– Мда, явно не пятизвездочный отель все включено, – выдал я и вновь покосился на горящий очаг. – МЧС на вас нет, – проворчал я. – Пожар же устроить, как нечего делать, и никто не следит.
Покрутив головой, я нашел входную дверь и, раскрыв ее, оказался в сенях, которые были забиты разным барахлом, бочками и коробами, и еще не пойми чем. Сени были небольшие, квадратов восемь, пройдя их, я толкнул дверь, и в мое лицо тут же дохнула прохлада, а яркий свет ударил по глазам, которые я тут же закрыл.
Проморгавшись, я застыл, осматриваясь, в небе висело яркое солнце, а весь двор был укутан таявшим снегом, слышались звуки капели. На улице было пару градусов тепла.
Сделав шаг за порог, я прикрыл дверь и вздохнул полной грудью. Дышать было легко и приятно, будто я нахожусь в лесу.
И вот тут меня накрыло, пробрало до самых печенок. Я понял, что это не глюки от наркоза, и все настоящее. Новое тело и новая жизнь! Нахожусь я непонятно где, а главное, когда. Не увижу больше своих детей, не посещу могилу родителей, не съезжу с друзьями на рыбалку и много чего еще не…
Захотелось завыть, но я тут же подавил это желание, а после начал отодвигать на задний план мысли и эмоции о прошлом, пытаясь запрятать их куда подальше. Сейчас это может помешать, потом. Все потом.
Оторвав глаза от пола, огляделся по сторонам: я находился на крытой веранде, впереди виднелась небольшая лестница, ведущая вниз.
Оттуда слышались голоса, я же осматривался вокруг. Двор был большим и закрытым двух-трехметровым оградой, сделанным из толстых круглых бревен заостренных в верхней части.
Это тын, пришло ко мне понимание вместе с новой вспышкой боли. За тыном в нескольких сотнях метров виднелся лес с темными облезшими березами, зелеными елями и соснами. Вдоль тына то тут, то там располагались разные хозяйственные постройки, а сбоку даже пара домов, сделанных из большого кругляка.
Сделав пару шагов вперед к краю веранды, я выглянул за ограждения, прямо подо мной на скамейке сидели двое мужчин, точнее, мужчина и парень лет шестнадцати, одетые под стать мне или чуть беднее, больше со своего места я рассмотреть не смог. Они говорили хоть и по-русски, но весьма странным говором. Будто из далекой глухой деревни, да и слов было много мне непонятных, но чем больше я вслушивался, тем больше понимал.
– Тять, а коли Водяница лжу сказала и Андрей[1] не придет в себя, что ж мы делать-то будем?
– Плохо дело будет, – буркнул мужчина, голос его был с хрипотцой, глубокий и задумчивый. – В посошные людишки нас определят да тягло платить придется.
«Посошные людишки? Тягло?» – тут же всплыли у меня вопросы в голове, не прошло и секунды, как новая головная боль принесла мне знания.
Посошные людишки, по факту, – это крестьяне, что трудятся на пашне, их еще сохой и черноногими называют. Тягло же – это налоги и иные сборы, что люди платят, сюда также могут включаться и.
– Эх, – выдохнул парень. – Может, на Дон убежим, коли Андрей преставится, – выдал мальчишка.
– Ты думай, что говоришь, – мигом рассвирепел отец и отвесил сыну подзатыльник, сбросивший его со скамейки в снег.
– Тятя, – с обидой произнес парень, поднимаясь и отряхиваясь, а после поправил шапку, почти такую же, как на мне.
– Что «тятя»? – передразнил тем временем отец парня. – Лучше помолись за здоровье Андрея. Да и надеяться будем, что Водяница правду сказала, что он сегодня придет в себя.
– А разве можно, ну, молиться? – задал парень вопрос и тут же отпрыгнул, а после зачастил: – Ну, она ж ведьма. Может, лучше было бы за попом съездить?
– Святая молитва она богоугодна всегда и везде и творит чудеса, – сурово и резко произнес отец. – А что до попа, сколько бы мы ехали? Это ж полтора дня туда, да обратно. Попу заплати, думаешь, Андрей дождался бы? А насчет Дона, думаешь, там лучше и нас ждут? – зло хмыкнул мужчина.
– Ну, – задумчиво почесал голову парень. – Всяко лучше, чем в посошных ходить.
– Лучше, но крымчаки да ногайцы, почитай, каждый год в гости захаживают, – произнес отец и замолк.
Парень, немного постояв, уселся рядом с ним на скамейке.
Я стоял, внимательно вслушивался в слова мужчин и понял, что Андрей – это я, и от моей жизни зависит их дальнейшая судьба, а там и новые знания мой «справочник» открыл.
Ведь я не просто Андрей, а Андрей Владимирович Белев, и будущий сын боярский[2] как на службу поверстают.
Так сидеть я и до вечера могу, надо выяснять подробности и, облокотившись на ограждение, я заговорил:
– Можно, конечно, и на Дон уйти, но лучше на Яик, а потом в Сибирь, даже царским человеком стать можно, народу там не так и много, оттого всегда при деле будешь.
– Андрей поднялся, – тут же подскочили люди с лавки и, развернувшись, уставились на меня. – Храни тебя Господь Бог, – произнес старший и тут же перекрестился, а следом за ним и его сын, что был больно похож на отца.
От моего взгляда не укрылось, что они перекрестились двуперстием.
«Старообрядцы, что ли? – тут же пронеслось у меня в голове, а потом и: – Это куда же меня занесло?»
Мужчина глянул на меня подозрительно, и, спохватившись, я тут же покрестился, причем еле удержался, чтобы не сделать это тремя перстами, но пересилил себя.
– А откель ты про Яик знаешь, я о том и не слышал даже? – поинтересовался парень, тут же заработав от отца суровый взгляд.
«Вот же дернул черт за язык. Не рассказывать же им, что мои предки Кочергины вместе с Тюменцевыми да Андреем Дубенским осваивали Сибирь, были десятниками и пятидесятниками царевых людей. Притом с Яика, как вольные казаки, поступили на цареву службу, хотя до этого в служилых числились», – быстро пронеслись в голове мысли, и я махнул рукой, дескать, слышал где-то.
– Вы мне лучше скажите, что случилось-то? – Я подошел к лестнице и спустился на грешную землю, пару шагов по талому снегу, и оказался напротив них, вглядываясь в лица своих собеседников.
Мужчина был одет в потрепанный кафтан, на голове его сидела шапка-треух, как и у меня, только мех выглядел бедней, да и некрашеная она была, в отличие от моей, ярко-красного цвета.
Роста он был невысокого, может, метр пятьдесят или чуть больше, да и в плечах не особо широк, но весьма подвижен, это как-то сразу бросилось в глаза. Каким-то внутренним чутьем я понял, что он бывалый воин и не одну заварушку прошел. На его лице топорщилась черная окладистая борода, а еще не хватало правой мочки уха. Вокруг голубых глаз были целые россыпи морщин, возраст я даже и не смог предположить. Ему могло быт как тридцать лет, так и ближе к сорока. Парень был полной копией отца, только без бороды, одет, как и я, в простой зипун, а на голове шапка и вовсе без меха.
В голове вновь прострелила боль, а мой справочник выдал новую информацию: передо мной был Прокоп он же Проня, боевой холоп или же послужилец[3] моего отца, а теперь и мой. Он раньше тоже был боярским сыном, но ему пришлось пойти к моему отцу в холопы. Отчего так случилось, я не знал. Сына же его звали Богдан, а точнее Богдашка, и он был другом Андрея, а значит, и моим.
Называть Прокопа, Проней у меня язык не поворачивался, но волевым усилием я смог с собой совладать и принял это как данность.
Проня вместе с отцом на полтора года отъезжал на южные рубежи, нести службу государеву да отбиваться от набегов татар и ногайцев. Он вернулся этим летом вместе с другими, а вот мой отец нет, навсегда оставшись в той земле. Вернулся Пронч с отцовской саблей да луком, и кольчужкой, в которой было несколько прорех и заводной кобылой моего отца Красавкой.
Мать же моя, а точнее, Андрея померла по прошлой весне, лихоманка ее скрутила, за две недели она зачахла, а после главой хозяйства стал Андрей. Если бы не Марфа, жена Прони, Андрею туго бы пришлось.
Проня подхватил меня под руки и усадил на скамейку, дав продышаться, и спросил:
– Неужто сам не помнишь? – прищурил он один глаз.
– Мысли путаются, голова как в тумане. Да и кажется, что я и не я вовсе.
– Эт как же? – с интересом спросил Богдашка и тут же заработал отцовский подзатыльник, а я лишь пожал плечами.
– Слаб ты еще, Андрей, полежать бы тебе да испить сбитня горячего.
– Полежал уже, – махнул я рукой. – Ты лучше сказывай.
– Так, дня три назад ты развеяться решил. Черныша взял, хотя говорил я тебе, что стоит Красавку взять, а не зверюгу эту, что дед тебе по осени подарил. Ты поутру еще уехал, к обедне не вернулся, а к вечерне уже и мы спохватились да начали тебя искать. Нашли, благо ты недалеко уехал, на самой кромке леса нашли, на снегу ты лежал, а рядом Черныш был, что случилось, я не знаю. Может, он понес, а может, взбрыкнул, и ты не удержался в седле, в общем, голова вся у тебя в крови была, о камень ударился, да и сколько ты пролежал, неведомо, может, и с утра самого. Еле дышал, – вздохнул Прокоп и продолжил: – Мы тебя домой отвезли да на постель уложили. Марфа тебя поила, но без толку. Казалось, что ты и вовсе не дышал. Мы Агринку кликнули, она многих выхаживает, да и понимает кой-чего, она тебя даже отшептать пыталась, – немного замявшись, произнес Прокоп, – но без толку, не смогла. Мы уж думали за попом ехать да лекарем каким в Гороховец, но далече. Агринка же посоветовала за Водяницей ехать, – произнес Прокоп, как нырнул в омут, и глянул на меня виновато, да с опасением.
– Водяница? – только и произнес я, приподняв бровь. Надеясь, что мой справочник сработает и откроет новую информацию, но этого не случилось.
– Так ведьма она, возле Шировицы живет, на самом берегу речки, говорят, что ее отец самый настоящий водяной.
– А ну рот закрыл, – гаркнул Прокоп на своего сына. – Куда лезешь наперед, ум твой короткий, как у девки какой.
– Дальше, – произнес я, не обращая внимания на семейную перепалку.
– Съездили мы за Водяницей, она поначалу ехать не хотела, а после целых пять копеек затребовала, чтобы посмотреть. Делать нечего, заплатил и привез. Глянула она на тебя да сказала, что помочь тебе не сможет, ибо ты уже на полдороги в царствие небесное, и… – Прокоп тут же перекрестился. Следом и мне пришлось, во второй раз я уже спокойно сделал это двуперстием. – После она замерла и к чему-то прислушалась, будто шептал ей кто на ухо, а после как умалишенная расхохоталась и сказала, что поможет, за то ей пару грехов спишут, а может, даже и все, ведь этим она что-то изменит. Только я не понял, о чем она. В общем, она всех из дому выгнала и с тобой осталась. Что уж она там делала, мне неведомо, только вышла она вся мокрая и трясущаяся, волосы вздыблены, ее качает из стороны в сторону, глаза огромные. Говорить почти не могла, все запиналась, только и молвила, что ты к утру следующего дня придешь в себя, вот, значится, и все, – закончил свой рассказ Проня и внимательно на меня посмотрел.
Вот, значит, как вышло, видимо, стоит мне с этой Водяницей поговорить, есть к ней вопросы. Может, сейчас и съездить, а в пути уже Прокопа и Богдана расспрошу, чем еще в дороге заниматься, как не разговорами, да и не будет это так подозрительно выглядеть.
– Я с ней поговорить хочу, Проня, седлай коней, к ней поедем, – медленно произнес я.
– Андрей, одумайся, ты только поднялся, тебе бы отлежаться пару дней, а уж потом о поездках думать, – строго глянул на меня Проня пытаясь отговорить.
Только я хотел ему ответить, как нас прервали: за тыном послышались крики, а по воротам кто-то ударил.
– О, видать, гости пожаловали, – тут же встрепенулся Богдашка.
– Мы вроде никого не ждем, – задумчиво протянул Проня и непроизвольно погладил рукоять ножа, торчавшего у него из-за пояса.
– Пойдем глянем, кого там принесло, – произнес я, поднимаясь со скамьи.
– Поглядим, – кивнул Проня и первым направился к воротам, которые расположились от нас в тридцати метрах.
Глава 2
Добравшись до ворот, Прокоп посмотрел в одну из щелей, а после, хмыкнув, глянул на меня вопросительно, и я кивнул. В тот же момент, сняв засов, он открыл калитку и произнес:
– Ну, проходи, коли пришел.
Спустя пару секунд в калитку прошел мужчина, а меня накрыла очередная вспышка боли, которая принесла новые знания.
Это был Агапка, один из моих тягловых людишек, проживающий в самой дальней деревне, в которой сейчас осталось лишь два двора из пяти. Он был весьма неплохим охотником и часто ходил в окрестные леса. К тому же приносил и нам свою добычу, то пару тушек зайцев, то дикую козу, и об этом его никто не просил, соответственно, и отношение к нему было иное.
Одет Агапка был в армяк[4] из грубой толстой шерсти, а подпоясан веревкой, за которой торчал топор, на голове шапка из такой же шерсти, как и армяк, вот только мех на ней не уступал моему, это мне сразу бросилось в глаза. На ногах же были поршни, которые напоминали сапожки, сверху были перетянуты бечевой.
Мужик смерил нас всех взглядом из-под кустистых бровей и, глядя на меня, снял шапку и отвесил поклон, а разогнувшись заговорил:
– Здрав будь, Андрей, и ты, Проня, – а Богдашка и вовсе удостоился лишь кивка.
– И тебе здравствуй, Агапка. Что привело тебя ко мне? Случилось чего? – продолжая рассматривать мужика, поинтересовался я.
Агапка лишь кивнул и начал в руках мять шапку, а глаза и вовсе к земле опустил, отвечать он не спешил, так продолжалось секунд десять.
– Ну? – рыкнул Проня.
– Отпустите меня и семью мою с земельки, прокормиться не можем, – все так же смотря в землю, едва слышно произнес Агап.
– Чего? – рявкнул тут же Пронька. – Ты чего удумал, пес? Уйти хочешь, сбежать надумал?
– Тише, – поднял я руку. – Ты сказывай, в чем дело-то? – проникновенно произнес я, глядя на Агапа.
– Прокормиться не можем, Андрей, – глянул на меня Агап и тут же вновь опустил глаза к земле.
– Врешь, подлец, – снова влез Прокоп и двинулся на Агапку.
– Да погодь ты, – остановил я послужильца.
Было видно, что Агап не договаривает или даже врет.
– Отчего же так? Вроде земля хороший урожай дает нынче. Ты в лесах охотишься, и ни чинит тебе никто препятствий. Да и когда голодно было, мы помогали.
Агап тут же рухнул на колени, прямо в снег.
– За то мы благодарны, Андрей Володимирович, и молили перед богом за вас и за отца вашего с матушкой, вот тебе крест, – и Агапка тут же осенил себя знамением.
– Встань и правду сказывай, вижу же, крутишь. Там и решим, может, и поможем в беде твоей.
Агап не сразу поднялся с колен, перед этим с опасением зыркнул на Прокопа и, поднявшись, заговорил:
– То правда, что помогали вы. Только девять ртов у меня, лебеду с корой есть приходилось. Хлебушка купить дорого было, да и садить надо. Вот я пять мешков рожи занял в Георгиевском монастыре на три годочка, отдать надо целую подводу. Скоро срок истечет, а нету у меня, даже если продам все, не соберу столько. Придется в холопы идти самому, а не приду, так все равно притащат, – с горечью произнес Агап. Семья же без меня не проживет, так что и им придется в холопы монастырские идти. Ты уж прости меня, Андрей Володимирович, – вновь бухнулся на колени Агапка.
Прокоп лишь выругался едва слышно и тяжко вздохнул.
– Сам-то желаешь к ним пойти? – вгляделся я в лицо Агапа, на что он скривился, и это было видно, несмотря на его заросшее лицо.
– Понятно, – протянул я. – Срок отдачи когда?
– К началу лета, я даже сеять нынче ничего не буду, толку-то, – тихо прошептал Агап.
– Значит так, землю засевай. Я же подумаю, как помочь и уплатить долг, так что не думай на этот счет, – задумчиво протянул я.
– Спаси тебя бог, – во всю глотку рявкнул Агап и вновь упал на колени.
– Ты вставай да домой иди, время еще есть. Как что решу – сообщу, – сказал, глядя на подымающегося Агапа.
– Благодарю, – отвесил он поясной поклон и, уже собиравшись развернуться, замер, будто что-то вспомнил. – Я тут следы волков видел, кажись, стая у нас завелась, извести бы ее.
– Где видел и сколько, – тут же подключился Прокоп.
– Так, возле Виднеевки, на самом краю, следы видел, покружили да в лес ушли. Могут и на подворья залезть али еще чего. Следов немного, думается мне, стая голов десять, не больше.
– Значит, надо будет извести их, – тут же высказался Богдашка, заработав мой подбадривающий кивок.
– Изведем, не дело, чтобы зверь рядом кружил, задерут еще кого. Думаю, на охоту пойдем и тебя, Агап, захватим, так что будь готов, – высказался Прокоп.
– Обязательно. Прощевайте, Андрей Володимирович, и ты, Проня, – произнес Агап. Богдану же вновь достался кивок.
Прокоп закрыл калитку за Агапом и, глянув на меня, произнес:
– Андрей, неужто ты думаешь долг за Агапку отдать?
– Возможно, – протянул я, на что Прокоп лишь покачал головой с неодобрением.
За время этого разговора на меня накатила слабость.
– Проня, прав ты, отлежаться мне надо, завтра поутру к Водянице поедем.
– Богдашка, подмогни Андрею да за огнем последи, – тут же прореагировал мой послужилец. Я Афиньку к тебе отправлю, пусть каши сготовит, вечером самолично баньку истоплю да пропарю тебя, Андрей. Банька против любых хворей убережет.
Новая боль растеклась по голове, а с ней и знания, кто такая Афинька. Помимо семьи Прокопа, у меня на подворье проживали еще две холопские семьи. Которые следили за подворьем и живностью всякой, да на полях работали.
Афинька была женой Тарая, который мог и по дереву чего вырезать и по железу работать, коня подковать или еще чего по мелочи, в общем, у мужика были золотые руки, да и сама она слыла той еще рукодельницей, и трое деток у них имелось. Нечай же ему помогал, и вся тяжелая работа была на нем.
– Банька – это хорошо, – протянул я и, развернувшись, пошел домой, ко мне тут же подскочил Богдан, закинув руку на плечо.
Зайдя в дом, он усадил меня на сундук, а после бросился к очагу, в котором почти потух огонь, и, опустившись, принялся раздувать пламя да подкладывать щепочки, а там и дрова.
– Вот и огонь разгорелся, сейчас тепло будет, – обернувшись ко мне, улыбнулся Богдан. – Ты чего спать-то не идешь? Я послежу.
– Сейчас пойду, – ответил я ему улыбкой, снимая сапоги. – Ты вот что мне скажи, друг, а какая нынче година?
– Ты чего, Андрей? – вылупился он на меня. – Известно какая, семь тысяч сто четырнадцатый год (1605), март на дворе.
– Цыц, – вырвалось из меня.
Вот понятней не стало от слова совсем. Хотя календарь-то у нас при Петре сменился, до этого другой был, да и крестились двуперстием, а это значит, что сейчас допетровская эпоха, и тут меня осенило, как можно уточнить.
– А царь-то у нас кто? – впился я взглядом в Богдана.
– Так же ж Годунов Борис нынче царствует. Как помер Федор Иоаннович, так он и царствует, – дрогнувшим голосом произнес Богдан и, подойдя ко мне, уселся рядом. Нагнувшись к моему уху, зашептал: – Только царь он ненастоящий, не природный, оттого напасти и горести все. Мы ж, когда на торгу были в прошлом месяце, слышали о том, али ты запамятовал?
– Как есть запамятовал, говорю же, мысли путаются, – глянул я на Богдана серьезно, на что он задумчиво кивнул и продолжил:
– Люди также говорили, что настоящий царь объявился, Дмитрий Иоаннович, сын Ивана Васильевича. Борис его по детству погубить пытался, только не вышло у него. Другого отрока убили, а Дмитрия Ивановича верные людишки спасли и спрятали до сроку, а теперь он вместе с ними на Москву идет, дабы согнать Бориску и сесть на отцовский трон. Борис же хитер, погубить не получилось тогда, так он Дмитрия Ивановича вором называет. Боится пес, что расплата придет. Еще люди говорили, что он и Федора Ивановича погубил да сестру порченую ему в жены подложил, оттого и детей у него не было, да и царем еще тогда вознамерился стать, – на одном дыхании выдал Богдан. Говорил он тихо едва слышно, в его голосе перемешались куча эмоций, был там и страх с опасением и надежда.
– Охренеть, – только и произнес я, пытаясь переварить услышанное. – Пойду я полежу. – Поднявшись, я направился в комнату, где очнулся, по пути сняв ремень и зипун с шапкой, и кинул на лавку, да завалился на кровать.
Мысли в голове бегали как тараканы, и, не удержавшись, я выругался.
– Это знатно вы попали, Андрей Владимирович, – и я не удержался от хмыка. – С допетровской эпохой угадал, почти в яблочко. В Москве Годунов, значит, сидит, а к нему Дмитрий Иванович спешит. Вот только получается, Дмитрий Иванович – это Лжедмитрий, – я прикрыл глаза на секунду.
– Смута, смутное время, – вырвалось из меня. – Это ж жопа, задница, натуральный писец.
Мне девяностых-то хватило и войны, чтобы понять для себя, лучше слабая власть и действующие законы, чем отсутствие власти и беззаконие.
Из глубины памяти всплыли стихи:
– Вернулися поляки, казаков привели, пошел сумбур и драки: поляки и казаки. Казаки и поляки, нас паки бьют и паки. Мы ж без царя как раки, горюем на мели, – продекламировал я себе под нос.
Причем этот стишок я еще в школе учил, помню, однако.
– Так, давай вспоминай, что ты вообще помнишь об этом смутном времени, – и я начал вспоминать.
Историком я не был, да и не интересовался специально, не надо было. Так, школьная программа, пару передач того же Радзинского, может, статьи еще какие читал или видел чего на том же ютьюбчике.
Заложив руки за голову, я лежал в полумраке, уставившись в потолок, и силился вспомнить как можно больше.
– Смутное время, кровь по колено, – тихонечко пропел я, чтобы Богдан меня не услышал. – В общем, Лжедмитрий добрался до Москвы и даже уселся на царский трон, многие его поддержали, в том числе и те, кто был изначально против, как тот же Шуйский. Годуновым же пришел конец, вроде одна Ксения, дочь Бориса, осталась жива, – начал проговаривать я себе, была у меня такая привычка.
– Он наводнил Москву поляками, продвигая их. Вот местной элите это и не пришлось по вкусу, да и наверняка они знали или догадывались, что он самозванец, но, видимо, пытались использовать в своих интригах, но не получилось или что-то пошло у них не так. Кажется, на самом деле его звали Гришка Отрепьев, и был он беглым монахом. Став царем, он решил жениться, причем на полячке. Убили же его как раз на праздновании свадьбы, там вроде ужас по Москве творился, поляки и всякая шушера вела себя непотребно, и обстановка накалилась. А кто ж его убил-то? – подергал я себя за ухо, силясь вспомнить.
– Не помню, но наверняка с подачи бояр. После сожгли его тело, а прах забили в пушку, выстрелили в сторону Польши, и понеслась душа в рай! Царем стал Шуйский, но вроде не совсем правильно, видимо, нарушил какие-то правила. Дальше было восстание Болотникова, первое русское крестьянское восстание, кажется, так это в школе называли, который винил бояр в предательстве Дмитрия. Смерти Лжедмитрия сильно никто не видел, тела нет, могилы нет, а прах не покажешь. Вот и начали самозванцы объявляться, один за одним. Сколько их было? Три? Пять? Семь? – и я задумался, силясь вспомнить.
– Нет, не помню, точнее, не знаю. Дальше Шуйский принялся воевать с Болотниковым да другими самозванцами. Даже наемников из Швеции выписал, пообещав отдать им пару крепостей, и вроде все у него получалось. Потом произошла смерть Скопина-Шуйского, который проявил себя как отличный полководец, и у Василия все пошло через задницу. Польский король осадил Смоленск, а нет, не польский. Они ж Речью Посполитой были, Польша и Литва вместе, от моря и до моря.
– Василия сместили, и власть взяла семибоярщина. Пытались выбрать нового царя, звали и шведского королевича, и польского, там даже кто-то согласился, но что-то пошло не так. К тому же Смоленск все под осадой, а отряды врагов то туда, то сюда снуют, убивая и грабя людей. В общем, достали народ, и появилось первое ополчение, которое попыталось выбить всю эту кодлу с Москвы, кто им командовал, я не знаю. А там и второе ополчение собралось во главе Минина и Пожарского, и им удалось освободить столицу, а там и царя нового выбрали, так и началась династия Романовых.
– Андрей, ты чего-то говоришь? – В комнату заглянул Богдан.
– Отца, вспомнил, вот и вырвалось, – тут же придумал я.
– А, ну ладно, хороший он был, Владимир Васильевич, царствие ему небесное, как в Гороховце будем, надо бы в церковь зайти, поставить свечку за упокой души его.
– Обязательно, Богдан, я тоже об этом подумал, – кивнул я, и парень вышел из комнаты.
– Мда уж, веселое будет время. Мне-то что делать? – задумчиво произнес я. – А что я могу сделать-то? Страна после смуты еще лет пятьдесят, если не больше, будет отходить. Смоленск будет у поляков, а крепости близ Новгорода у шведов.
Я замолчал и, сменив положение, сел, скрестив руки перед лицом.
– Спрятаться где под кустом и не отсвечивать? – сам у себя спросил я, и уставился в стену, пытаясь найти ответ.
– Не смогу! – тихо произнес я себе под нос, принимая решение. – Убьют же. Да и пусть, не в первый раз, – злая усмешка исказила губы. Одну жизнь я уже прожил, а тут помру так помру, зато буду знать, что я хоть что-то попытался сделать, кого-то спасти.
– Эх, был бы я князем или боярином каким, явно проще дело пошло бы. Минин не был, а смог изменить и поднять людей. Значит, полезу в это кубло и постараюсь хоть что-то сделать, а там, может, и получится остановить или вовсе предотвратить. Надо только подготовиться, нужны люди и деньги. Когда за спиной пара сотен бойцов, а лучше тысяча, слушать меня будут внимательней. Только где их взять? Поляков ограбить, так знать надо, где, у кого и что брать, так еще и люди нужны, чтобы это провернуть. Вариант, конечно, но оставим на крайняк. Так, стоп, – остановил я себя, на краю сознания появилась мысль, которую я все не мог ухватить, спустя пару минут у меня получилось, и я чуть не подпрыгнул на кровати от озарения.
– Золото, его вроде в это время никто не добывает у нас. Это, в принципе, реально сделать, намыть золота в реках. Да я даже знаю каких, благо вырос в Красноярске, где таких рек хватает. Вот только проблемка есть, нету тут еще Красноярска и острога красноярского нет, да и енисейского тоже нет. А значит, придется пробираться сквозь тайгу по неизвестным местам, где легко будет потеряться, встретить косолапого или местных, что, конечно, очень сильно будут рады. Поляков ограбить может оказаться легче и даже безопасней. В принципе, должны быть места с золотом и поближе. Ага, на Воркуте, – буркнул я себе под нос и вновь улегся на кровать.
Размышляя о том, как можно заработать денег и предотвратить грядущую смуту, я и уснул.
Разбудила меня Афинька, ей было лет сорок, вся в морщинах, улыбка так и играла на ее лице, на голове была небольшая шапочка. Одета она была в сарафан, поверх которого накинута душегрея, в руках же она держала лучину, освещая комнату. Справившись о моем здоровье, она сообщила, что снедать готово, да и банька скоро подойдет, и ушла.
Выйдя из комнаты, я уселся за стол, на котором стояла полная тарелка какой-то каши, а отдельно еще тарелка с квашеной капустой, рядом стоял кувшин с еще горячим сбитнем и свежий хлеб, от которого пахло гречкой, да и на вкус был как гречка.
В очаге мерно потрескивал огонь, взяв деревянную ложку, я принялся за еду.
Каша была вкусная, хоть и непривычная, чуть солоноватая, из чего она была сделана, я так и не понял.
Только закончил с едой, как заявился Прокоп, сообщив, что пора и в баньку, накинув сверху зипун и шапку и, порыскав по комнате, я нашел полотенце и отправился за ним.
На улице солнце уже клонилась к закату, возле бани я обнаружил бочку с водой и, наконец, смог себя рассмотреть.
В отражении воды на меня смотрел парень лет шестнадцати. Прямой нос с горбинкой, острый подбородок и точеные скулы. Высокий лоб прятался под темными, немного курчавыми волосами, которые были острижены по плечи.
Насмотревшись на себя, я завалился в баню. Она топилась по черному, в таких я парился, и не раз в своей жизни, так что даже и не удивился. Жар в ней стоял хороший, так меня еще и Прокоп пропарил березовым веничком, да так, что мне казалось, будто всю кожу снял. Ополоснувшись и накинув на себя одежду, я вышел на улицу и вздохнул полной грудью, а воздух холодил лицо.
– Эх, хорошо-то как, будто заново родился, – вырвалось из меня.
– А то, банька – это всегда хорошо, и помыться, и косточки погреть, – раздался сзади довольный голос Прокопа.
– Эт да, не забудь, завтра к Водянице едем.
– Помню я, – угрюмо произнес Прокоп. Видимо, ехать к ведьме у него желания не было, а мне все же хотелось с ней пообщаться и узнать, как так вышло, что я стал Андреем Владимировичем Белевым.
Вернувшись в дом, я запалил найденную свечу и начал готовиться к завтрашней поездке, а именно, искать оружие, времена-то опасные.
Боевой нож был найден под лавкой, на которой я спал, сабля на стене в большой комнате, а лук со стрелами и копьем в сенях, и в этом была своя логика. Ведь получалось, что в каждой комнате было оружие и, случись чего, оно под рукой. Я был уверен, что стоит поискать, и наверняка найду еще пару ножей или кинжалов.
Вытащив из ножен саблю, я начал осматривать ее при свете лучины. Длина клинка была сантиметров семьдесят, а весом чуть меньше килограмма. Клинок был малой кривизны, а еще на клинке возле рукояти выгравирован какой-то рисунок. Приглядевшись внимательней, я понял, что это портрет человека.
Взвесив саблю в руке, я пару раз ей взмахнул, и вышло у меня достаточно ловко, или мне так показалось, а в голове всплыло ее название. Это была польская сабля и называлась она баторовка, а изображен на ней был Баторий.
– Вот оно, значит, как, – и только тут я обратил внимание, что новые знания появились уже без привычной боли. – Видать, осваиваюсь, а знания – это наследство предыдущего хозяина этого тела.
Других версий относительно природы этих знаний у меня все равно не было. Завалившись спать, я уснул не сразу, мысли так и одолевали, пришлось их разгонять волевыми усилием.
Проснулся как-то неожиданно, даже была надежда, что мне все привиделось вчера, но нет. Та же комната в полумраке и отблески огня из другой комнаты.
Запалив свечу от углей, я оделся, перекусил остатками вчерашней еды и выглянул на улицу, где уже рассветало. Ворота в конюшню были открыты, там шла какая-то возня.
«Коней уже седлают, надо и мне уже собираться», – мелькнула у меня мысль, и я вернулся в дом, где накинул на себя кафтан. Он был теплый, с подкладном из шерсти, дальше ремень, а сверху кушак, длинный отрез из узорчатой ткани. За кушак я сунул кинжал и саблю, в сенях прихватил саадак[5].
Выйдя из дома, я спустился с веранды и направился в сторону конюшни, из которой Прокоп и Богдан начали выводить оседланных лошадей.
Одеты они были под стать мне, вот только из оружия имелись лишь нож и сабли, да еще и нагайки были за поясом. Я у себя такую же видел в доме, но брать не стал, а, видимо, надо было.
– Здрав будь, Андрей, как ты? – тут же поинтересовался Прокоп.
– И вам здравствовать, да получше уже, – ответил я.
– Ты будто в бой собрался, только кольчужки не хватает, – весело хмыкнул Богдан, подводя ко мне черного коня.
Жеребец весело заржал и рванул в мою сторону, Богдан его не удержал.
От неожиданности я сделал шаг назад, но конь замер и уткнулся в мое плечо лобастой головой, словно за что-то извиняясь.
Рука сама по себе начала его гладить между ушами.
– Настоящий боевой конь, – расслышал я голос Прокопа. – Хороший подарок тебе дед сделал, – и после этих слов у меня вновь появились знания.
Это был Черныш, его по осени мне дед подарил, приехав в гости вместе с дядьями. Он прознал, что мой отец погиб, вот и приехал, а тут еще узнал, что его дочь и моя мать, Евдокия умерла.
Деда звали Прохор Евстигнеевич, состоял он в Белгородской тысяче и был там сотником, до недавнего времени. В городе-крепости, что поставили на южных рубежах по приказу царя Федора Иоанновича. За старостью лет его отпустили, а он там и остался на вечное житье, и он рядом с городом выстроил поместье. Его дети и мои дяди по-прежнему состоят в городовом полку, и там они не последние люди.
– Хорошо, что лук взял, я что-то и не подумал, может, и подстрелить, кого удастся, – отвлек меня голос Прокопа.
– Можно, – откликнулся я, обойдя Черныша, осмотрел седло и словно по какому-то наитию приторочил к нему садаак с луком, будто делал это тысячу раз.
Положил руку на седло, меня начало потряхивать. Не хотелось бы опозориться перед Прохором и Богданом. Я, конечно, ездил на лошадях, но это было не то, оставалась лишь одна надежда на внезапно всплывающие знания и рефлексы, и они не подвели.
Вставив ногу в стремя, я легко взлетел в седло и взял за поводья Черныша, который терпеливо стоял.
Прокоп оглядел меня и сам себе кивнул, тут же легко запрыгнул в седло, а следом и Богдан, после повернулся в сторону конюшни, закричал:
– Нечайка, иди ворота отворяй, – спустя десяток секунд из конюшни появился Нечай, ростом он был под два метра, но худощавый, с куцей бородкой, но огромными ладонями, будто лопатами.
– Бегу, – откликнулся он, бросился в сторону ворот и, пробегая мимо нас, успел отвесить мне поясной поклон.
– Н-но, – стеганул лошадь вытащенной из пояса нагайкой Прокоп и направил ее в сторону ворот.
Сжав ногами бока Черныша, он двинулся следом за мерином Прокопома.
На удивление, сидя в седле, я чувствовал себя спокойно и уверенно, будто в нем родился.
Выехав за ворота, мы повернули налево по утоптанной дороге из снега, впереди, в пятистах метрах, показалась деревушка из восьми домов.
Между моим поместьем и деревней лежало огромное поле на котором во всю таял снег, доехав до деревни, я начал внимательно осматриваться, она был огорожена частоколом, за которым виднелись маленькие неказистые домики.
Нас никто не встречал и не выходил, деревня казалась вымершей, но я был уверен, что каждый из ее жителей занят делом.
Вдруг от частокола в нашу сторону рванула небольшая облезлая шавка и залилась лаем, а после, замолкнув, присоединилась к нашей компании, весело начав вилять хвостом и бегая между конями, которые не обращали на нее внимания.
Мы спокойно продолжили двигаться по дороге, шавка то убегала вперед, то возвращалась к нам.
Пару раз мы свернули, и я стал замечать, что чем дальше мы уходили от деревни, тем больше ухудшалась дорога, а спустя пару километров от нее отходила едва вытоптанная тропка.
Спустя час неспешного движения собака, которая в этот момент бежала впереди, застыла на месте, а после начала скулить и рванула в нашу сторону, я же присмотрелся к лесу. Увидев среди деревьев темные, мохнатые силуэты, двигающиеся в нашу сторону.
Глава 3
– Волки, впереди, справа в лесу, – тут же крикнул я, предупреждая своих товарищей, и натянул поводья Черныша. Сомнений в том, что волки явились не просто так, и в качестве обеда выступим мы, у меня не было. Не будь они столь голодными, вряд ли бы рискнули выходить к людским поселениям, леса здесь густые, есть где разгуляться.
Прокоп в ту же секунду остановил своего коня, а следом Богдан, и они начали всматриваться в лес, пришлось указать им рукой.
– Вижу, – ругнулся Прокоп и оглядел нас. – Андрей, у тебя лук, секи их стрелами, а уж после за сабельку. Я впереди, Богдашка чуть позади, поводья держи крепко, не дай понести. Коли под коней полезут, крутись, не давай закусать и коней порвать, – тут же начал раздавать советы Прокоп и выехал чуть вперед, обнажая саблю.
– Может, уедем? – предложил Богдан.
– Можно, только потом всё равно их искать. Проредим их, может, остатки уйдут подальше, коли туго будем, уедем, – заметил Прокоп, и я был с ним согласен.
В голове же проносились мысли: «Лук для меня оружие незнакомое, что ж я к нему тянусь? С лошади в движущуюся цель попасть – ну на фиг. Опять на рефлексы надеяться и справочник, если бы потренировался, тогда еще можно было бы пробовать. А саблей я будто рубил? Саблю в руках хоть держал, и отторжения не было, так что есть надежда, что с ней совладаю».
Я не удержался и покосился на саадак, лук был без тетивы, и тут снова справочник дал о себе знать, выдавая информацию о том, что тетиву накидывают заранее, до боя, и я теперь знал, как это делать, но рисковать не стал.
Прокоп вопросительно на меня взглянул.
– Тетива, – бросил я, и он кивнул.
Волки тем временем приближались, я вынул саблю из ножен и вглядывался в силуэты, бегущие к нам.
Черныш же всхрапнул, видать, почуял дикого зверя, и начал переступать с ноги на ногу.
– Не волнуйся, это всего лишь волки, мы справимся, – погладил я его между ушей. – Или ты в бой рвешься, погоди, мы себя еще покажем.
Не знаю уж, сработали мои слова или прикосновения, но Черныш успокоился и начал бить землю копытом.
Сам я дышал глубоко, во всю грудь, сжимая рукоять сабли, бросая взгляды в лес.
Волки же не спешили выходить из леса, а пытались окружить нас, несколько тварей даже дорогу перебежали и скрылись под деревьями с другой стороны.
Я насчитал двенадцать волков, были они с дворнягу ростом, не больше. Все облезлые и худые, так что ребра торчали.
Внезапно слева раздался вой, а после к нему присоединились и остальные, спустя пару секунд как по команде из леса выбежала вся стая.
– Понеслась, – гаркнул я.
Один из волков прыгнул в передние ноги Черныша, пытаясь куснуть, и это была его ошибка.
Черныш мгновенно заржал и поднялся на дыбы, а я чуть не рухнул с него, очень уж было это неожиданно. Пока я пытался удержаться в седле, Черныш обрушился на волка, сминая его, и в этот же момент я расслышал сзади рык и обернулся, серая тварь, скаля зубы, уже подобралась к задним ногам моего коня.
Пришлось резко натягивать поводья, разворачивая Черныша вправо, вот только он послушал меня не сразу и возмущенно заржал. Я же не обратил на это внимания и взмахнул саблей. Удар, и я пробил волку череп, он пару раз дернулся и упал.
Вот только остальные лесные твари не стояли на месте, две из них начали виться вокруг меня, отвлекая и подгадывая момент для нападения. К сожалению, я не видел, что происходит у моих послужильцев и тем более не мог прийти к ним на помощь.
Именно этот момент выбрал один из лесных хищников для нападения и рванул слева.
– Плять, – вырвалось из меня, и я ударил, пытаясь зацепить волчару, мой удар пришелся по самой хребтине, оставляя на ней кровавую полосу, и волк отпрянул, скаля зубы. Вот только четвертая тварь решила атаковать, пока я отвлекся. Ее бросок был быстр и стремителен, помощь пришла, откуда не ждали. Та самая шавка, что увязалась за нами от деревни, проявила себя, она сзади кинулась на волка, ухватив его за хвост, и тут же отпрянула.
Черныш же, завидев такой подарок, весело заржал и вновь поднялся на дыбы, обрушивая копыта на замедлившегося волка, а после радостно начал топтать его тушку.
У меня же появилась возможность посмотреть, как дела у моих холопов.
Возле Богдана валялись двое мертвых волков, а еще один с отрубленной лапой поскуливал и пытался отползти в лес, четвертый же продолжал кружить, но поглядывал в сторону леса.
У Прокопа дела шли хуже, возле него кружило двое, а его лошадь припадала на заднюю ногу, да и кровавый след от укуса на ней виднелся.
– Иду, – заорал я, обращаясь Прокопу, и пришпорил Черныша, который недовольно заржал, но подчинился, оставляя свою жертву.
Волки же, завидев, что идет помощь, бросились в лес, в том числе тот, который нацелился на Богдана.
«Умные твари», – мелькнуло у меня в голове.
– Вы как, целы? – тут же поинтересовался я, Прокоп лишь хмуро кивнул, а Богдан подбоченился.
– Вот же волчья сыть, ушли, – хмыкнул довольно Богдан, смотря в сторону леса.
– И еще дальше уйдут, – откликнулся Прокоп, спрыгивая со своего кобылы, поглаживая по крупу, подошел к ее раненой ноге и осмотрел. – Погрызли твари, теперь лечить надо.
Прокоп тут же метнулся к седельной сумке, достав оттуда туесок с тряпицей, быстро смазал раненую ногу какой-то пахучей липкой массой. По запаху мне показалось, что это был деготь или что-то подобное.
– Обратно вертаться надо, подранили моего мерина[6]. – Да и уши с хвостами обрезать волкам надо, а после дьяку в Гороховце показать, может, копеек отсыплет, за то что стаю извели, – обратился ко мне Прокоп, на что я просто кивнул и, убрав саблю в ножны, слез с коня, достав кинжал.
Когда я оказался на земле, Черныш тут же повернул ко мне голову и чуть ухватил зубами за плечо.
– Ты молодец, вон как двоих потоптал, – начал я его наглаживать, он довольно заржал.
От волков, которых потоптал Черныш, осталось лишь кровавое месиво, и лезть в него в поисках ушей желания не было.
– А этот жив еще, – раздался радостный возглас Богдана и звук вынимаемой сабли.
Как итог, вышло шестнадцать ушей и восемь хвостов, которые отдали Прокопу, и он завернул их в какую-то грязную тряпицу.
– Вот и все, – протянул мой послужилец.
– Проня, возвращайся один домой, мы недалече отъехали, от волков опасности нет. А мы с Богдашкой уж до Водяницы съездим, туда и обратно, – произнес я, поглаживая Черныша.
– Да как же? – попытался возмутиться Прокоп, видимо, не пришлось по нраву ему мое решение. Вот только я не пятнадцатилетний Андрейка, чтобы старшим в рот заглядывать. Но и обижать его не хотелось, поэтому я ответил весьма благожелательно.
– Мы туда и обратно, прокатимся с Богдашкой. К вечеру уж вернемся, сам говорил.
– Говорил, – буркнул Прокоп.
– Пса с собой забери, накормить да напоить его надо, – начал я выискивать взглядом блохастого.
Пес же, как только о нем заговорили, тут же оказался рядом со мной и, присев на передние лапы, начал вилять не то хвостом, не то задом.
– Это ж отчего ему такая честь? – нахмурился Прокоп еще больше, бросая на пса недовольные взгляды.
– Так он нас упредил своим скулежом. И в бою мне помог, волка за хвост куснув, а так, может, и Черныша бы подрали. Трусоватый он, конечно, но дело-то сделал и помог.
– Ну, коли так, – кивнул Прокоп и по-другому глянул на пса, хмыкнув в бороду.
– По коням, – крикнул я Богдану и тут же взобрался в седло, а следом и он. Развернув Черныша, мы отправились дальше.
В молчании ехали недолго, первым заговорил Богдан, не утерпев.
– А хорошо мы все-таки их побили, жаль только отцова мерина, – вздохнул Богдан и тут же продолжил: – А ты видел, как на меня прыгнул, а я ему раз и лапу срубил, как тятя учил.
– Не-е, – улыбнувшись, протянул я. – Не видал, сам крутился. Со всех сторон накинулись. Черныш аж двух затоптал, – хмыкнул я.
– О как. Я думал, от тебя отпрянули да ему под копыта попались, – с удивлением глянул на моего коня Богдан.
– Если бы, он на дыбы встал, я еле в седле удержался, – вспомнил я мгновения боя.
– Хорошего тебе коня дед подарил, – с завистью вздохнул Богдан.
– Ничего, настанет время, и у тебя такой же будет, – подбодрил я Богдана, он же лишь зыркнул на меня и повесил голову.
– Ну чего ты? – поинтересовался я.
– Так, откуда у меня такой конь возьмется, коли холоп я и отец мой, – посмурнев, произнес он.
– Сегодня холоп, а завтра вольный, да еще и сын боярский, вот увидишь, – подмигнул я. На крайняк я вас и отпустить могу, – произнес первое, что пришло в голову.
– Толку с этого. Коли поверстают нас, могут и не сразу надел дать, а коли дадут, так и без людишек. С собственного двора не прокормиться толком, и службу нести тяжко. Так к тому жеуехать на рубежи надолго можем, отец сказывал, бывало, и по десять лет дома не видят. А как возвернутся, дом пустой, а земля быльем поросла, – поделился со мной Богдан.
– И такое бывает, – задумчиво протянул я.
Мы проболтали всю дорогу, я аккуратно расспрашивал Богдана о разных мелочах, стараясь не вызывать подозрений.
Благо справочник по-прежнему работал, даруя мне информацию об этом времени.
Так я и узнал о Гороховце, который не раз вспоминали мои боевые холопы, это был ближайший укрепленный город, куда я был приписан как сын боярский. Город был маленьким, но укрепленным, и располагался он на реке Клязьма между Ярославлем и Нижним Новгородом, с Владимиром.
– Есть охота, – произнес со вздохом Богдан. – Еда вся в сумках у тяти осталась, – убитым голосом закончил он.
– Охота, – согласился я. – Жареного мясца бы сейчас, – мечтательно протянул вдогонку.
Богдан аж коня своего остановил и как-то подозрительно на меня глянул, а после с удивлением протянул:
– Так пост же нынче великий, какое мясо?
«Упс, прокололся», – тут же пронеслось у меня в голове, а сам тем временем натянул вожжи Черныша.
– Пост, – согласно кивнул я. – Но мяса-то хочется, жареного, с корочкой да запашистого и свежего хлебца, – мечтательно протянул я, хитро глядя на Богдана.
Минуту, не меньше, на его лице отображалась работа мыслей, а после он расплылся в улыбке и протянул:
– Это да, хочется.
Я же про себя облегченно выдохнул.
Дальнейший путь прошел под монолог Богдана, который начал рассказывать, чего бы он еще отведал и попробовал.
Спустя пару часов среди деревьев показалась деревня.
– Вот и Шировица, дальше речка, там и живет Водяница, – указал рукой Богдан, на что я кивнул и пришпорил коня.
Шировица осталась от нас слева, а мы свернули на небольшую тропинку, но тут Богдан неожиданно протянул:
– Странно, – и я вопросительно на него глянул.
– Смотри, она там вроде одна живет и тропка небольшая, а сейчас вся истоптана. Когда мы ее отвозили обратно, такого не было. Ее легко пропустить было. Не случилось бы чего…
– Сейчас и увидим, – ответил я.
Спустя минут двадцать мы выехали на берег, где стоял одинокий дом и пара каких-то сараев.
Возле дома находилось не меньше десятка человек, среди которых были и мужчины, и женщины, одетые под стать Агапу и Афиньке.
Так вдобавок ко всему этому двое мужиков были на крыше дома и разбирали ее.
– Никак померла, – протянул рядом Богдан и тут же, заработав мой вопросительный взгляд, начал пояснять: – Ну, как ведьма помирает, крышу дома разбирают, чтобы ей легче на небеса уйти и грехи не помешали. Ежели не сделать этого, то ее дух навсегда останется в доме и будет пакостить живущим людям.
Я же молча выслушал Богдана и направил коня к толпе.
– Здравы будьте, люди православные, – громко произнес я, привстав на стременах. – Чего это случилось-то? Неужто померла?
– И ты здрав будь, померла. Как есть померла. – Ко мне подошел благообразный старичок, опирающийся на клюку. – А кто ты, мил человек, что-то я тебя и не знаю.
– Белев, я, живу рядом. Вот сюда ехали, – с горечью произнес я.
– А, стало быть, сынок Владимира, хороший был человек, – кивнул старичок, и тут к нам подошла молодая женщина, скорее, даже девушка.
На мой взгляд, одета чуть лучше остальных, к тому же красивая. Носик аккуратненький, губки цвета вишни, коса до самого пояса, а глаза зеленые и притягательные, так и хочется в них смотреть. Да и фигурка проглядывалась недурственная, несмотря на несколько слоев одежды.
– А зачем ехали-то? – тут же поинтересовалась девица, даже не поздоровавшись, Богдан тут же нахмурился, а старичок предпочел в сторонку отойти.
– Хм, – вырвался у меня хмык. – Лечила она меня недавно, можно сказать, от смерти спасла. Вот и решил приехать да поблагодарить лично, – медленно произнес я, подбирая каждое слово.
– Не получится, но ты это и сам уже понял. Померла Авдотья, сегодня ночью и отошла, – грустно произнесла девица и, приблизившись, начала гладить Черныша.
Который разомлел от удовольствия, вот предатель-то.
– А ты кто такая? – с интересом спросил я.
– Так я дочь Авдотьи, Ветлиной зовут. Зря приехал, Андрей, время потратил, да и кровь пролил. Лучше бы ты по своим сундучкам посмотрел, толку больше вышло бы, – Ветлина посмотрела мне прямо в глаза.
Казалось, глаза девушки смотрят прямо в душу, до того был у нее завораживающий взгляд, что я с трудом оторвался.
– Так, коль матушка твоя померла, может, ты сможешь ответить на вопросы мои? – вновь пробежался я взглядом по фигурке девушке.
– Нет, не отвечу, – вполне уверено произнесла Ветлина. Не узнаешь ты тут, чего хотел, езжай домой и не трать понапрасну время, – произнесла Ветлина и не прощаясь пошла в сторону дома.
Хотелось выругаться от досады и, глянув на уходящую девушку, я невольно бросил:
– Красивая чертовка.
– Ведьма, вся в мать, – со смешком произнес Богдан.
– Но красивая, – протянул я.
– Эт да, – кивнул Богдан, провожающий взглядом, как и я, Ветлину.
– Лан, поворачивай домой, зря скатались только, – буркнул я, ведь надеялся на другое, на ответы, которые получу от Водяницы, но, видимо, не судьба и правды не узнаю.
Повернув коней, мы направились в сторону дома, а я все думал о разной мистике и чертовщине. Сталкивался я с ней в прошлой жизни, в том числе на войне, и хочешь, не хочешь, а поверишь, что что-то эдакое есть. И всегда придерживался того, что чем дальше это от меня, тем лучше.
По дороге назад разговор не клеился, да и настроение было не особо.
Прибыли домой уже почти к закату, ворота открыл нам Нечай, и вместе с Богданом коней мы отвели в конюшню. Где Богдан начал обихаживать коня, а я начал повторять за ним, а там и справочник новыми знаниями поделился.
Сначала я коня расседлал, а потом пришлось его чистить двумя щетками, одна была жесткая, а вторая помягче, после этого уже и напоить можно было. Благо вода подогретая заранее заготовлена в бочке, все вместе заняло не меньше часа. Вот только мне мешала старая кобылка Красавка, что лезла ластиться.
Закончив с конем, я направился в дом, где весело трещал огонь, а Афинька уже приготовила ужин, по всему дому расплывался запах каши.
– Ой, – подскочила она, когда я вошел в дом и принюхался. – Я, значит, вот огонь растопила да снедать приготовила к возвращению, а вас все нет и нет, – всплеснула она руками.
– Благодарствую, – кивнул я.
– Может, надо еще чего? – поинтересовалась она. – Постирать али залатать?
– Нет, все хорошо. Иди отдыхай да мужа с детьми корми, – и я махнул рукой в сторону двери.
Афинька отвесила мне поклон и, накинув шапку, умотала.
Умывшись и помыв руки из ведра, которое стояло рядом с очагом, я, раздевшись, уселся за стол.
Ел без аппетита, да и вкуса еды не чувствовал. Устал за день, причем не столько физически, сколько морально.
Немного посидев, я подкинул дров в очаг и завалился спать, вырубило меня почти моментально.
Проснулся резко, раз, и все, и никакого полусонного состояния и туманной головы, да и не болит ничего.
«Хорошо быть молодым и здоровым, лучше, чем старым и больным», – промелькнуло у меня в голове.
Дома было холодно, так что пришлось, кутаясь в одеяло, идти к очагу и пытаться раздуть едва тлеющие угли. На удивление, у меня получилось, а после я накидал щепочек, огонь разгорелся, следом и дрова в дело пошли.
Одевшись и умывшись, я перекусил холодными остатками ужина, не особо было вкусно, но тут ничего не попишешь, как я уже понял, здесь не принято было завтракать. Вон обед и ужин то да, то святое. Ведь, проснувшись с утра, ты еще ничего не сделал, а значит, и завтрак не заработал. Хотя в боярских домах али княжеских палатах все может быть по-другому.
Я зажег свечу и зашел в комнату, где стояли сундуки.
– Как там вчера сказал Ветлина, – протянул я, вспоминая. – Лучше бы я по сундучкам посмотрел, ну посмотрим чего, – хмыкнул я.
В первом же сундуке я нашел кольчугу, замотанную какой-то промасленной тряпицей. Кольчуга была не новая, с прорехами, которые заделали. Да и по размеру мне большая. В этом же сундуке были и другие вещи, в том числе и шерстяной кафтан, который надевался под кольчугу, чтобы она кожу не стерла. На дне же я обнаружил два кожаных кошеля, полных серебряных монет, взвесив в руке, я примерно оценил их в сто грамм, не меньше, а может, даже и больше.
Внутренний справочник подсказал, что эти кошели подарил дед, возможно, у мамы Андрея была заначка, но где она, Андрей не знал, соответственно, и я тоже. Хотя, может, уже и не было, все-таки она помогала людям, живущим на нашей земле, а в голод цены на хлеб подскочили просто до небес.
Развязав кошели, я высыпал их содержимое на постель и с интересом начал рассматривать монеты.
Монеты были все сплошь серебряными, те, что побольше, звались копейками, и изображения на них разнились, на одной стороне был мужчина на коне с копьем, а на другой надписи или двуглавый орел, а еще попадались изображения разных мужчин. К тому же они были далеко не идеальной круглой формы, скорее, элипсообразные, попадались и согнутые, и с обрезанными краями. Были монеты и поменьше, в полкопейки, это деньга. Самые же малые – четвертаки, что уж на них было изображено, при свете свечи я рассмотреть не мог, зато все пересчитал.
В общей сложности вышло девяносто копеек, шестьдесят денег и тридцать шесть четвертаков, почти полтора рубля по нынешним меркам. К тому же внутренний справочник подсказал, что рубль нынче не денежная единица, а счетная, равняющаяся ста копейкам.
Убрав все назад, я перешел к следующему сундуку, в нем были лишь вещи: украшенные вышивкой рубахи, кафтаны и всякое другое. В третьем сундуке, стоящем в комнате, все было, как и во втором. Перейдя в комнату, в которой находился очаг, я увидел еще два сундука, в которых была какая-то домашняя утварь и посуда, я там даже серебряную ложку нашел.
– Ну, посмотрел я сундуки, и ничего в них интересного, – недовольно буркнул я, а мой взгляд блуждал по комнате. Тут я вспомнил о еще одной комнате, в которую заходил только один раз.
Там стояло два огромных сундука, в одном обнаружились разные отрезы ткани, а также мешочек с серебряными пуговицами, которые были похожи на маленькие гирьки, а во втором женская одежда, принадлежавшая матери Андрея.
Лазить по чужим вещам мне не особо нравилось.
«Мда уж, ничего и ни черта, должно же быть еще что-то», – промелькнула у меня мысль, я начал внимательно осматривать комнату и под одной из лавок в самом дальнем углу нашел небольшой резной ларец.
– Походу, это то самое, – пробормотал я и откинул крышку ларца, увидев там грамотки, а на дне что-то еще болталось.
Читать при пламени свечи мне показалось плохой идеей, света она дает немного, да и риск был запалить грамоты, потушив свечу, я вышел на улицу, усевшись на веранде.
В ларце лежали четыре грамотки, три малые и одна большая, с сургучной печатью. Вместе с ними было два золотых перстня, один с зеленым полупрозрачным камнем, а другой с красным, размерами оба с мой ноготок.
– Это что, рубин с изумрудом, что ли? – вырвалось из меня, а брови взлетели вверх, и я принялся их внимательно рассматривать. Специалистом по ювелирке я не был, но выходило, что это были на самом деле драгоценные камни. Цены немалой, не каждый сможет себе такое позволить.
Сами же перстни были сделаны хоть и грубовато, но в то же время с изяществом и украшены растительным орнаментом.
Также там был перстень с печатью, на котором имелась надпись и изображение города.
– Князь Старицкий, – с трудом прочитал я, разглядывая мелкие буквы. – Интересно! – И потянулся к четвертому предмету.
Это был нательный крестик из золота, украшенный четырьмя небольшими жемчужинами, на золотой цепочке.
У меня же был крестик деревянный, на простом шнурке, а тут такая красота. Пару минут я его разглядывал и убрал в сундук, к остальному. Достав первую грамотку, развернул ее и вчитался.
Я себя первоклашкой ощутил в этот момент, который только учится читать. Было трудно, приходилось разбирать каждую букву отдельно, так еще «яти» эти. Ко всему этому, слова шли без пробелов, одной сплошной строкой. Помимо этого, некоторые слова я не понимал, тут приходилось гадать о их смысле.
Грамотка же была составлена дьяком города Гороховец, и в ней говорилось о том, что у сына боярского Владимира Белева и его жены Евдокии народился ребенок, которого назвали Андрей, он был крещен церкви Николая Чудотворца, что в городе Гороховец.
«Интересненько, и зачем такая грамота понадобилась?» – мелькнула мысль, и, отложив грамоту, я взял следующую.
Читать ее уже было легче, но не особо. Рядом слышались голоса Богдана и Прокопа, да еще женские какие-то, но я не обращал на них внимания.
Вторая же грамотка была наследственная, в ней говорилось о том, что мой отец оставляет мне все, что имеет, то, о чем мне ведомо и неведомо, и, опять же, грамотка был составлена дьяком.
Третья грамота была скорее выпиской из церковно-приходской книги, или как их тут называли. В ней говорилось, о том, что Кондрат Белев женился на Софьи Волынской, а после у них народился сын названный Володимиром. Видимо здесь речь о моем отце и бабке с дедом.
– Не думал, что здесь такая бюрократия, или же отец Андрея просто заморочился, наверняка он за эти грамоты серебром платил, – задумчиво произнес я, убрал грамотку в сундук и наконец-то взял самую большую, с печатью.
Прежде чем ее развернуть, я внимательно изучил печать. Она была вся потрескавшаяся, и я с трудом разобрал на ней изображение какого-то города и слова «князь» и «старец».
Только я собрался ее развернуть, как по лестнице, ведущей на веранду, застучали шаги, и, подняв голову, я увидел Богдана.
– Андрей, там это… гость пожаловал, с вестью.
– Шо, опять? – вырвался из меня недовольный возглас.
Глава 4
Богдан лишь усмехнулся и пожал плечами, с интересом рассматривая ларец.
– Кого там принесло? – буркнул я, с неохотой убирая грамоту.
Очень уж хотелось мне ознакомиться с последней грамоткой, но, видно, придется отложить.
– Так Василий, сын Фрола, сосед наш, – ответил мне Богдан.
– Понятно. – Я поднялся с пола.
– Андрей, а Андрей, научи меня грамоте? – неожиданно произнес Богдан.
– Ты не умеешь читать? – с удивлением спросил я.
– Дык, откуда? Тятя не умеет, а к твоей же матушке было боязно подходить, – пояснил мой Богдан.
– Научу, если я не смогу, учителя найдем, – тут же пообещал я.
– Хорошо, – обрадовано улыбнулся Богдан. – Пойдем быстрей, не пристало соседа у порога держать, – и он направился к воротам, возле которых стоял Прокоп.
Видимо, придется поискать учителя грамоты для Богдана, не мне же учить его, мои знания сильно отличаются от здешних, спалюсь на раз. Признаваться же, что я не совсем тот Андрей, которого они знали, у меня даже в мыслях не было.
Наверняка сразу потащат в церковь и будут из меня демона изгонять, а что там Водяница навертела, один бог знает.
Следуя за Богданом, я размышлял, как стоит себя вести, и мне вспомнилось, что нынче надо сначала о погоде поговорить, накормить гостя и лишь потом переходить к делам.
– Калитку открывать али ворота? – поинтересовался у меня сразу Прокоп.
– Хм, открывай ворота, – медленно произнес я.
Кивнув, Прокоп вместе с Богданом быстро открыли ворота, за которыми оказался всадник на гнедом жеребце.
Было ему слегка за тридцать, он носил роскошную рыжую бороду, хотя лицо портил свернутый набок нос и оспины. Одет он был в синий кафтан, а на голове носил шапку такого же цвета подбитую черным мехом.
– Здрав будь, Андрейко, – произнес он и одним движением спрыгнул с коня, беря его за поводья, и двинулся к нам. В сторону Прокопа и Богдна, он всего лишь кивнул.
– И ты здрав будь, Василий, легка ли была дорога? Проголодался, наверно, так я велю стол накрыть да баньку истопить, – тут же произнес я как можно дружелюбнее.
– Все хорошо, благодарствую, но мне к Микитке еще надо успеть, а там и домой, – разглядывая меня, произнес Василий. – Был я в Гороховце, да стало известно, что скоро смотр, назначен головой. Может даже и верстать нынче будут, но то мне не ведомо. Вот я вызвался упредить о том к Микитке надо успеть, да самому еще собраться, да выезжать. Дома то только переночую, да обратно, – хмыкнул Василий.
«Микита это наверно еще один мой сосед, надо бы подробней будет расспросить Прокопа о смотре, но потом. Сейчас у меня так и чешутся руки грамотку глянуть» – мелькнула мысль.
– Спасибо за весть, – кивнул я. Ты бы поберегся в одиночку по дорогам ездить, мы вчера стаю волков побили, только несколько убежать смогли, так что мало ли.
– Скверно, спасибо, – серьезно кивнул Василий.
– Что-то рановато смотр назначили, – ни к кому не обращаясь, сказал Прокоп.
– Верно, – усмехнулся в бороду Василий и глянул на моего боевого холопа.
– Думается мне, неспроста, и все слышали о появившемся царевиче Дмитрии, которого царь ворёнком в грамотах называет. Вот чую я, от этого и смотр, может, на Москву призовут, – зло и недовольно произнес Василий.
– Там и узнаем, чего гадать, – выдохнул я.
Идти в Москву и принимать сейчас участие в этой заварухе я пока не был готов. К тому же знал, что Дмитрий возьмет власть.
– То верно, – тут же кивнул Василий. – На смотре свидимся, прощевайте.
– И ты прощай, Василий, – махнул я рукой, и он, вскочив на коня, отправился дальше.
Прокоп и Богдан тут же затворили ворота и вопросительно на меня глянули.
– Чего смотрите? Смотр так смотр, собираться надо и выезжать, – огляделся.
– Это да, – грустно кивнул Прокоп. – Только как мне быть? Мерин то мой ранен, еще неделю, а то и две не стоит его под седло брать.
– Красавку мою возьмешь, – тут же ответил я, даже не задумываясь.
– Ну да, для смотра пойдет, она кобылка хоть и старая, но бегает, – тут же улыбнулся мой послужилец.
– Вот и решили, ты лучше скажи, когда выдвигаться стоит? – задал я вопрос.
– Завтра после полудня, до Гороховца полтора дня, в дороге переночуем, а к вечеру уже и в городе будем. Остановиться можно, на съезжей избе или в гости кто зазовет, – глянув в сторону конюшни, пояснил Прокоп.
– Добро, – кивнул я и уже собирался пойти в сторону дома, как Прокоп вновь заговорил:
– Думал, с годину хоть отдохнем от царевой службы, а тут… – И он махнул рукой.
– Может, и не придется никуда ехать, так… проверят, грамоту какую зачитают да глянут на нас, – медленно произнес я.
– Твоя правда, Андрей, и такое может быть. Дело-то не слыханное, убитый царевич объявился, – глухо произнес Прокоп и развернувшись, потопал к своему дому, а следом и Богдан, бросая на меня взгляды.
Вернувшись на веранду, я уселся на прежнее место и открыл ларец, а после достал большую грамотку с печатью.
От предвкушения, а может, внутреннего волнения у меня задрожали руки, но, справившись с собой, я развернул грамотку и от туда выпали два листа, они были будто вырваны из какой-то книги, отложив их в сторону я начал читать грамоту.
– Во имя отца, и сына, и святого духа, святыя и живоначальной троицы, и ныне, и присно, и вовеки веков, аминь. Это, что молитва какая-то? – не удержался я от вопроса самому себе. – Да не, не может быть, на молитвы печати не ставят, я продолжил читать.
– Многогрешный и худый раб божий Василий при своем животе в своем смысле пишу сию грамоту душевную. Благословляю своего сына Володимира своей вотчиной, коей благословлен я милостью божьей и царской. А даю ему на городе Москве слободку Колычевскую. Села у Москвы: Сараево, Еднинское, Карташево, Ясенево. Замосковские волости: Раменейцов, Загарье, Кунье, Волхна, Селна, Гуслица, да Гжель, а также волости: Алешня Воскресенская и волость Перовская в Можайском уезде. Города: Вышегород, Старица, Холм и холмские волости, Новое городище и волость Синюю.
Тут до меня дошло, что я держу в руках. Это была чья-то наследственная грамота, а судя по количеству наследства, явно не простого человека, боярина какого али князя. Вот только что она делает в сундучке моего отца, да и персти с крестиком в придачу к печати заставляют задуматься. И я углубился дальше в чтение.
– Оберегать же сына моего, Володимира, покуда в силу он не войдет, поручаю жене своей, Софье Старицкой, да другу своему верному: Петру Волынскому. Писано все моей рукой в семь тысяч восемьдесят второго года от сотворения мира, князь Василий Владимирович Старицкий.
– Действительно не простой человек, целый князь. Только ответа на вопрос, откуда это в отцовом сундучке, нет. Так, стоп. Чего-то я туплю, причем сильно, вроде головой не ударялся. Хотя, опять же, это спорно, Андрей как раз ударялся, и сильно, – пробормотал я, успокаивая себя. – Имя-то отца Андрея – Владимир, ну, точнее, уже, наверно, моего, и в этой грамотке идет речь о Владимире. К тому же там указана и Софья Старицкая, мою бабку и мать отца тоже Софьей звали.
Я тут же вновь полез в ларец и достал грамотку в которой говорилось о ее свадьбе с Кондратом Белевым, и она там фигурирует как Волынская.
– Это, что же получается, что она два раза замуж вышла? – задумчиво произнес я. Да нее, не может быть, не то время. Не могла женщина два раза замуж выйти, вот совсем не могла. Значит дело не чистое. Может какая-то из этих грамот поддельная или фиктивная? – начал я сам вести с собой разговор.
– Не понятно, – и я взяв в руки две вырванные страницы, что прежде выпали из наследственной грамоты князя и вчитался уже в них.
Это были действительно вырванные страницы, на одной говорилось о венчании Софьи Волынской и князя Василия Старицкого, а на другой странице о том, что у Софьи родился сын Володимир.
– Странно, – буркнул я, откинувшись на стену принялся размышлять.
«Ну князь, то явно выше чем Кондрат Белев, и свадьба со Старицким мне представляется более реальной. Да и вон подписи все, да и на наследственной печать есть, как и малая печать на перстне. Да и по указанным датам получается, замуж за Белева она вышла, после состаления наследственной грамоты, по крайней мере в том же году и уже имея сына. Хотя в грамотах с Белевым говориться, что это его сын, но они более поздние по времени. Вот только вопрос, зачем нужны эти грамоты о свадьбе с Белевым? Ответ находился только один, что бы скрыть свадьбу со Старицким и рождения сына от него, и что бы все думали, что это сын Белева» – мелькали у меня мысль.
«Понятно, что ничего не понятно. А зачем такое надо было скрывать? Видимо была какая-то опасность»
Вот только судя по этим грамотам, я получается князь? Точнее наследник княжеского достоинства, раз наследую за своим отцом.
Это, выходит, я князь? Я князь Старицкий и никакой не Белев?
Я минуты три сидел как пришибленный, пытаясь осознать эту мысль и просто уложить в голове.
– Так, рано делать выводы, надо бы узнать, как здесь отец появился. Кто таки Волынские, раз дочь смогли за князя отдать? Справочник на все эти вопросы отмалчивался. От кого они могли скрываться? Да и вообще, если отец был наследником князя Старицкого, почему не получил свое наследство. К тому же надо узнать, кто вообще такой этот князь Старицкий? – рассуждал я вслух. Опять, если все же предположить, что он действительно потомок Старицкого, как и я, то грамоты, которые собирал отец, очень даже к месту, то есть он собирал их для меня. По каким-то причинам он сам не воспользовался наследством, но надеялся, смогу я в случае его смерти. Так и вышло. – Здравствуй, жопа Новый год, – пробормотал я и тут же о гляделся по сторонам, не слышал ли меня кто, а то мало ли.
Убрав грамоты в ларец, я отнес его в дом и поставил там, где взял.
Усевшись на лавку, начал составлять план, узнать про Волынских, не мог князь жениться на простой крестьянке! После узнать про князя Старицкого, а потом уже думать, как этим воспользоваться, и надо ли вообще. А главное возможно ли?
Меня одолевали мысли и они все крутились вокруг грамотки и наследства князя. Ведь в случае, если это правда, и я потомок князя, вполне можно заявить о себе и своих правах, и тут уже можно будет поиграть на крупном поле, в таком случае шансы изменить судьбу родного государства выше. Ведь за князем люди пойдут охотней, чем просто за сыном боярским, ну это при условии, что меня еще поверстают.
– Сказка какая-то, – буркнул я себе под нос.
Хотя чего в жизни только не бывает, вон взять хоть мою новую жизнь, хоть роман пиши фантастический. Стоило только подумать о своем прошлом, как перед глазами начали вставать лица тех кого я не увижу, и что я потерял. Хотелось волком выть, от этого. Полчаса не меньше я сидел, уставившись в пол.
Собравшись с силами, я попытался прогнать эти мысли и, вернувшись на улицу, начал обходить свое хозяйство, в первую очередь заглянул в конюшню, где было пять коней: мой Черныш и Красавка, мерины Прокопа и Богдана, а еще маленький конек высотой ниже моего плеча. Которого, как подсказал справочник, используют в хозяйстве, и был он уже совсем не молод, таких коней меринцами называют.
Стоял он, повесив морду, мне стало жалко этого работягу, и пару минут я ему посвятил под ревнивое ржание Черныша и Красавки. Меринец же был счастлив, что и ему досталась доля почесываний и ласковых слов, он больше напоминал большую и добрую собаку, нежели коня.
– А некоторые негодяи вас едят, но разве можно таких красавцев кушать? – поглаживая лошадиную морду, спросил я сам у себя и тут же ответил – Конечно, нет.
Пару минут я еще провел на конюшне, проверяя, есть ли в поилках вода, и, удостоверившись, что все хорошо, вышел на улицу, где меня уже встречала лохматая псина.
– О вот и ты, интересно, как тебя зовут? – поинтересовался я у него, он, конечно, мне не ответил, но очень активно начал вилять хвостом.
– Не псом же тебя звать? Будешь Жужей, – резюмировал я. Вспомнив свою первую собаку, в далеком детстве. Пес же, видимо, был согласен и еще активнее завилял хвостом, я же его погладил, о чем тут же пожалел, так как вся рука оказалась в шерсти.
– Помыть бы тебя, – вздохнул я, вытер руку о еще не растаявший снег и направился дальше в сопровождении Дружка.
Зашел в амбары и глянул, как хранится зерно, в сараях нашел разные инструменты, в том числе косу. От привычной мне косы она отличалась очень сильно, напоминая скорее большой серп, а справочник в голове подсказал, что так оно и есть и такой косой орудуют как большим серпом, согнувшись. Работать ей неудобной, быстро устаешь, оттого много кормов заготовить проблемно.
В голове тут же щелкнуло, что надо будет сделать обычную косу-литовку, благо один из моих холопов разбирается в кузнечном деле. Там ж и лопату нашел, деревянную, оббитую тонким слоем железа. Инструменты нынче так себе.
Также повстречал и супругу Нечая, которую звали Варвара она же Варка, лицо у нее было все в оспинах, она как раз шла убирать за живностью.
Сразу вспомнилось о различных болезнях, в том числе и оспе, которая была бичом в этом времени и от которой умирало, много людей. Да и вообще здесь смертность высокая, в том числе и детская, то голод, то болезни, то война. Люди мрут как мухи, а богатый или бедный там без разницы. Пройдя вслед за Варкой, в одну из теплых стаек я обнаружил там корову с быком, несколько свиней и с десяток гусей, поглядев на живность я вернулся на подворье, и посетил кузницу-мастерскую, хотя это слишком преувеличенно. Скорее, навес с несколькими стенами, посередине которого стоял кузнечный горн, а рядом наковальня.
В это время в кузнице уже работали Тарай и Нечай, выправляя на наковальне какую-то загогулину, стуча по ней молотком. Тарай был невысокого роста, но весьма крепкий, с толстой, почти бычьей шеей. В очаге горел огонь, и Тарай время от времени совал туда эту самую загогулину, вокруг них крутился сына Тарая, ему было лет тринадцать не больше, звали его Первуша, не став им мешать, я пошел дальше.
Возле одной из стен тына, стояли три домика, а память подсказала, что там и обретаются семья Прокопа, Нечая и Тарая.
Обойдя дома, я попал в небольшой огород, который был весь устлан тающим снегом, среди которых виднелись островки земли. За своим же домом я обнаружил дверь, ведущую в погреб, открыв которую, тут же закрыл, ни черта не видно, лишь спуск, ведущий куда-то.
Пошатавшись еще немного по подворью, я вернулся домой, где вовсю уже хозяйничала Афинька, готовя мне обед.
– Скоро еда поспеет, – тут же начала суетись Афинька, я же махнул рукой и направился в свою комнату, решив надеть кольчугу и потренироваться.
Скинув с себя кафтан да зипун, я достал из сундука стеганый кафтан из плотной шерсти и надел его, а следом кольчугу.
Та была до средины бедра и с короткими рукавами, я уже направился на улицу, как у меня появилась идея.
Подхватив свой зеленый кафтан, я вышел в большую комнату.
– Афиня, – окликнул я ее. – Дело к тебе есть.
– Оюшки, – тут же она, перестав помешивать кашу в маленьком котелке, висящем над очагом, и подскочила ко мне.
– Смотри вот здесь. – И я распахнул кафтан, указывая на подклад напротив груди слева. – Пришей отрезок плотной ткани, вот такой, – я показал руками небольшой квадрат. – С трех сторон, по бокам и снизу, сверху можно пуговку сделать, чтобы закрывать.
Она взяла у меня из рук кафтана и начала прикидывать что-то в уме.
– Сделаю, дело-то нехитрое, а пошто? – с интересом воззрилась она на меня.
– Монеты можно будет складывать, а не в кошеле носить. Доставать легко и удобно, – пояснил я.
– Оу, – протянула она. – Действительно удобно, и не потеряешь, и кошель никто не срежет. Это где ж вы такую невидаль-то углядели, – покачала она головой.
Я лишь усмехнулся и оставил ей кафтан, а сам, захватив саблю, вышел в сени, где взял саадак с луком и стрелами.
Спустившись с крыльца, я положил оружие на лавку и начал разминку.
В кольчуге делать это было непривычно, весила она не меньше четырех килограмм.
С другой стороны, привыкать к ней надо было, чтобы я не испытывал дискомфорта.
После разминки я начал бой с тенью, орудуя кулаками и вспоминая свой первый юношеский по боксу.
На удивление, ни одышки, ни усталости спустя десять минут я не почувствовал, а вот мышцы разогрелись.
Достав саблю из ножен, я крутанул ею несколько раз, а после начал наносить простые удары сверху вниз, слева направо и справа налево. При этом я не стоял на месте, а шел-то вперед, то в бок, то назад.
Казалось, тело само знает, что делать, будто я вновь вспоминаю.
Раз, и резкий выпад вперед правой рукой, левая же рука была согнута и спрятана за спину.
Вроде и удобно, и привычно, как должно.
Вот только мысль у меня возникла, неплохо в левой руке иметь еще что-то, тот же нож, которым можно нанести неожиданный удар или, наоборот, прикрыться.
– Хотя нет, саблю на нож трудно будет принять, – задумчиво произнес я, рассматривая его. – Ладно, попробуем, – и попытался провести пару ударов саблей и ножом одновременно. Я почувствовал себя неуютно, будто мое тело начало сопротивляться подобному. Удары стали получаться не столь хорошо, да и запинаться начал.
– Однако, – только и пробормотал я.
«Видимо, Андрей учился биться одной саблей, и нож или другое оружие в левой руке для него непривычно, отсюда и реакция такая. Значит, сначала придется просто с саблей работать, привыкая к ней и вырабатывая собственные рефлексы, а после потихоньку уже и левой рукой начинать работать», – размышлял я.
Пришлось нож убирать в ножны.
Положив сабельку на лавку, я потянулся к луку, как тут меня окликнул Богдан, идущий в мою сторону, держа саблю в ножнах.
– Может, позвеним сабельками-то? – весело прокричал Богдан.
– Давай позвеним, – легко согласился я, вновь беря саблю в руки.
Мне было интересно, на что я способен в поединке, хоть и учебном да дружеском.
Бой с волками я не считаю, там Черныш двух затоптал.
Богдан встал напротив, правым боком ко мне, его сабля смотрит вверх, он расслаблен, я же отзеркалил его позицию.
Вот только, в отличие от него, я был напряжен, хоть старался и не показывать.
– Начали, – скомандовал я и спустя секунду ударил, попытавшись дотянуться кончиком сабли до плеча Богдана.
Дзиньк – махом отбил мой удар Богдан и, сделав подшаг в мою сторону, зарядил эфесом сабли мне по голове, да так, что я на задницу свалился.
– Э, Андрей, ты чего? – взволнованно спросил Богдан. – Неужто от болезни еще не отошел? – с участием спросил он, помогая мне подняться.
– Видимо, – кивнул я. – Еще раз, – и вновь встал в позицию.
– Начали, – в этот раз произнес Богдан и тут же меня атаковал, резко вытянув руку и пытаясь уколоть меня в грудь.
Дзинь – зазвенели клинки, я легко отбил его выпад и пошел в атаку сам.
Шаг влево, и, размахнувшись, бью сверху.
Богдан тут же подставил свой клинок, я давлю на него. Пара мгновений противостояния, и я отступаю.
– Хех, – только и хмыкнул Богдан и начал осыпать меня ударами, никуда особо не целясь, мы закружили друг напротив друга.
Звон клинков разносился по двору, меня увлек этот поединок, и я отдался ему полностью.
Вот я отбил очередной рубящий удар Богдана и бью в ответ сверху вниз. Богдан же резко уходит в бок, и я промахиваюсь, а после заваливаюсь немного вперед.
Выровнявшись, я разворачиваюсь к Богдану, и в мое лицо уже летит острие его сабли.
– Да что вы творите? – в стороне слышится крик Прокопа.
Подшаг в сторону и вперед, острие сабли проносится мимо меня, а я бью под дых Богдана, и он тут же начинает хвать воздух ртом и сгибается, а после, не сдерживаясь, бью ему по лбу эфесом сабли.
– Ах, – только доносится от Богдана, и он, закатив глаза, валится на растаявший снег, почти в грязь.
– Млять, – вырывается из меня. Откинув саблю в сторону, я наклонился к нему, но тут краем глаза заприметил движение.
Подняв голову, я увидел стоящего в двух шагах Прокопа, который сверлил меня бешеным взглядом.
Глава 5
«Вот же ж», – промелькнуло у меня в голове, когда я посмотрел на отца Богдана.
Неудобно как-то даже.
– Я все видел, – раздалось от него, было видно, что он сдерживает себя. Вот только непонятно, на кого направлена эта злость, на меня? Богдана? Или ситуацию в целом?
Ведь, если бы я не ушел от удара Богдана, мог бы и умереть. Вот только это случайно вышло или специально?
– Ага, – буркнул я, не отводя взгляда от Прокопа, и вот прямо сейчас у меня язык точно не повернется его Проней или Пронькой назвать.
Пару секунд мы играли в гляделки, а после Прокоп протяжно вздохнул и протянул:
– Там же учебные сабли есть, деревянные, железом обитые. Кроме шишек-то, ничего и не набьете, а вы… – Он махнул рукой и присел рядом со мной.
Богдан по-прежнему не открывал глаз.
«Видать, сильно я ему влепил, а может, убил? – промелькнула предательская мыслишка. – Да нее, не мог», – тут же ответил я сам себе.
Нащупав пульс на шее Богдана, я с облегчением выдохнул:
– Живой.
– Кончено, живой, – хмыкнул Прокоп и кивнул на грудь Богдана, которая то поднималась, то опускалась. Собрал с земли немного снега и начал растирать лицо сына.
Богдан приоткрыл глаза и уставился на нас, а после, приподняв голову, произнес:
– Тятя, – и глупо улыбнулся.
– Тятя, – кивнул Прокоп, вот только его голос не предвещал ничего хорошего.
Схватив за грудки сына, он одним движением поднял его и тут же отвесил оплеуху, да такую, что голову Богдана замотало из стороны в сторону. И отпустил его, Богдан же пошатнулся.
– Ты чего удумал, а? – И Прокоп начал наступать на сына, а Богдан пятиться назад.
– Тятя, ты чего? Мы ж учебно, так, баловство, – попытался оправдаться Богдан, от его боевитости не осталось и следа. В глазах читался откровенный страх.
– Просто баловство, я все видел. Я видел, как ты бил! Андрей не развернулся, а ты ударил. Да еще в шею метил, орясина, Андрей еще не отошел от болезни, трех дней не прошло, как он поднялся, а ты, – прошипел, словно змея, Прокоп.
Я облегченно выдохнул, ведь гнев Прокопа направлен не на меня. Случись мне с ним закуситься, не факт, что справился бы. Наблюдая за происходящим, желания вмешиваться в воспитательный процесс я не чувствовал. Прокоп был прав, и, если бы не он, мне самому пришлось бы Богдану отвесить пару тумаков.
– Да мы же шутейно, я бы остановился или увел удар. Андрей, ну скажи, – жалостливо протянул Богдан, глядя на меня. Я же лишь прикрыл глаза в ответ на его мольбу.
– Шутканул, значит, да, – тут же рыкнул Прокоп. – Я тоже хорошую шутку люблю, сынок. Так пошучу, всю жизнь помнить будешь. Всю шкуру с тебя неслуха сдеру, может, ума прибавится. – А ну на конюшню пошел, живо!
– Так, нам же завтра на смотр, – попытался отстрочить наказание Богдан.
– Ничего, без тебя управимся, а ну пошел живо. – Прокоп схватил сына за волосы и потащил на конюшню.
Помимо меня, за воспитанием Богдана наблюдали все жильцы подворья, включая его мать, даже пару детишек было.
– Вам что, заняться нечем? – гаркнул я на любопытных. Все тут же рассосались, кроме Марфы, матери Богдана, она прижала к лицу руки и жалостью наблюдала, как Прокоп тащит Богдана.
– Вот и потренировался, – пробормотал я и, подобрав саблю, уселся на лавку.
Спустя пару минут, с конюшни раздались крики Богдана, полные боли и страдания.
– Вместо тысячи слов, – усмехнулся я.
«Папа вам не мама. Не доходит через голову, дойдет через жопу», – начали всплывать у меня разные эпитеты в голове.
Была в них какая-то народная мудрость целых поколений. Меня воспитывали с помощью ремня, и я так воспитывал своих детей, так как детишки частенько отказываются понимать нормальные слова, как ни пытайся объяснять.
Через десяток минут крики прекратились, и из конюшни появились Прокоп и Богдан.
Богдан направился домой нетвердой походкой, кутаясь в кафтан, накинутый на голые плечи, а Прокоп в мою сторону.
– Ты прости, Андрей, коли обидели чем, – тихо произнес Прокоп, смотря в землю.
– Пустое, Прокоп, – махнул я рукой. – Заигрались, вот и вышло. Вряд ли Богдашка хотел меня ранить.
– То верно, – кивнул мой послужилец. – Урок я ему преподал, надолго запомнит. – Вы, если решите биться шутейно, лучше деревянные сабельки берите. На сабле, поди, зарубки остались, править надобно, – проворчал Прокоп. – Да и меня лучше зовите, я покажу все, что знаю. Отец-то твой, Андрей, не успел всю науку передать, – со вздохом закончил он.
– Как он умер? – спросил я. Справочник насчет этого молчал, как и насчет фамилии.
Прокоп глянул на меня с удивлением, и мне пришлось пояснить:
– Наверняка ты сказывал, а я вот, как очнулся, думал об этом и даже вспомнить не могу лицо отца или матери.
– Вот оно как, – протянул он. – Видно, сильно приложило, – на что я только кивнул.
– В Цареве мы рубежи стерегли, туда сейчас часто ногаи приходят торговать, в основном лошадьми, а мы и рады скупать. Вот только они и озоровать могут, да мимо города пройти, надеясь пограбить или еще какую бучу учинить. Часто и посольство с купцами на Москву идет. Наглые они! – начал рассказывать Прокоп.
– В один из дней пригнали большой табун и под стенами города встали. Торг получился, а мы за порядком присматривали, иногда выезды по окрестным землям совершая. В один из дней у одного из наших, Матвея Горлицы, спор вышел с табунщиком, а там дело и до оружия дошло. Ближе к ним оказался твой отец и поспешил на помощь, к табунщику свои побежали. Там сеча была уже, – перевел дыхание Прокоп.
– Знаешь, Андрей, мне всегда казалось, что в твоем отце два человека живет, – хмыкнул Прокоп, и я вопросительно на него посмотрел.
– Тихий и спокойный здесь, любящий свою жену, своего сына и свой дом. Там на рубежах его словно меняли. Он становился холодным и каким-то яростным к врагам, я никогда не понимал, как такое возможно, но возможно. Да и оружием он хорошо владел, что сабелькой, что луком, было у него способности к этому.
Слушая Прокопа, мне оставалось только кивать и наматывать на ус.
– В общем, с обеих сторон народу набежало, побили их, вот только отца твоего и Горлицу все же убили, – мрачно закончил Прокоп и горестно вздохнул.
– Понятно, – только ответил я. – Скажи, а отец всю жизнь здесь жил, али прибыл откуда-то? Да и родичей его я и припомнить не могу.
Прокоп глянул на меня внимательно и вздохнув, начал новый рассказ.
– Тоже вспомнить не можешь? – с сомнением протянул он, и я кивнул.
– Многого я не знаю, только слухи и то, что отец твой сказывал. Бабка твоя, Софья Белева, сюда перебралась с отцом твоим, было ему вроде как пару годочков. Это прадед твой Петр Волынский, ну отец Софьи своему внуку и твоему отцу с вотчины деревенек отрезал, а может и бабки твоей преданное было, что после смерти деда твоего себе взяла. Вроде как ее вдовья доля совсем нищенская была, ни прожить ни прокормиться. Поговаривают, что вышла она замуж, а муж и погиб. Родичи же его начали ее притеснять вместе с сыном, ну, отцом твоим. Деду твоему, Петру Большому, пришлось даже вмешаться.
– Большому? – вырвалось из меня.
– Так это прозвище его, – хмыкнул Прокоп. Волынские – род не из последних, не княжеский, конечно, но и воеводами и боярами даже были. Так вот, ему и пришлось вмешаться, Бабка же твоя Софья обиду затаила, на родичей мужа, от того и не видели их здесь, да и есть ли они еще то мне не ведомо.
– Вот оно как, – задумчиво протянул. Это надо обмозговать, поставил я зарубку у себя в памяти.
– Да, только прадед твой обмишурился, ну, говорят так. Да твоему отцу это не раз припоминали, оттого и другие Волынские знаться не желают. Ну говорят так, а как на самом деле, кто его знает.
– И что же случилось, ну, с прадедом? – с интересом спросил я.
– Ну, воеводой его поставили, в остроге близ Полоцка, и когда окаянный в атаку пошел, он сдал острог. После его ляхи с собой забрали, чего уж дальше было, то мне неведомо. Не раз отца этим попрекали и тебя будут.
– А окаянный – это кто? – не удержался я от вопроса.
– Ну дык, круль ляхов. Баторий который, – степенно ответил Прокоп.
Поднявшись, я отвесил Прокопу поклон.
– Спасибо, Прокоп, за то что рассказал и не скрыл, – я полностью произнес его имя в знак признания и уважения.
– Чего уж тут, – польщено произнес он.
– А от смотра чего ждать, посмотрят на нас да проверять готовность?
– Это да, ведь на смотр надо являться конно, людно и оружно, – кивнул мой послужилец. – Дьяки со списками сверятся, спросят о земле да людишках. Ежели все хорошо, то жалованье выдадут рублев пять, а могут и больше. Тех, кто явился одвуконь на дальнюю службу, тех кто с одним на ближную службу определят татей гонять да иной люд разбойных, тех же кто и во все без коня в городе за порядком смотреть. Кого-то поместья могут лишить, да в городовые определить, и штраф наложить. После могут распоряжение прочитать и отправить нас на рубежи или еще куда, – хмыкнув, закончил Прокоп.
– Я думал, воевода смотр проводит? – решил уточнить я.
– Ну, это смотря где. Город у нас маленький, так что над крепостью голова стоит, а не воевода. При нем пару подьячих, да полковой голова. Вроде я слышал, что хотят воеводу поставить к нам вместо головы, но когда это будет, – улыбнулся Прокоп.
– Значит, ничего страшного и не будет, – почесав подбородок, ответил я.