Философия туриста

Глава 1. Туризм

В 2014 году я опубликовал небольшую книгу под названием «Слабые связи: путешествие по поисковым запросам»[7]. В ней я предложил следующую трихотомию: местные жители, странники и туристы. Мой тезис состоял в том, что для полноценной жизни необходимо быть не «местным», который принадлежит лишь определенному сообществу, и не «странником», который никакого сообщества не имеет, но необходимо быть «туристом», то есть тем, кто принадлежит определенному сообществу, но в то же время наведывается и в другие.

Книга вызвала неожиданную волну откликов. Вероятно, это было связано с тем, что описанный мною «турист», который не является ни «своим», ни «чужим», а своего рода третьим модусом существования, мог быть понят как форма мировоззрения или самосовершенствования[8]. Издатели, собственно, так это и рекламировали.

Однако читатели, более искушенные в философии и критике, вероятно, восприняли эти рассуждения как нечто достаточно тривиальное. Хотя в «Слабых связях» я об этом и не говорю, но моя теория туриста является отголоском множества идей из истории философии и критики, включая известную схему Ямагути Масао «центр – периферия».

До этого нечто подобное говорил и Каратани Кодзин – философ, оказавший на меня сильное влияние. Одно время он утверждал, что «сообщества» в силу своей закрытости никуда не годятся, и что необходим «Другой», приходящий «извне». Мою позицию можно считать обновлением этого тезиса Каратани. С этой точки зрения «Слабые связи» сущностно не содержат ничего нового.

Впрочем, и в сути того, что называется философией, ничего нового со времен Древней Греции не появилось. Сущность «Слабых связей» как философского произведения, скорее, состоит в том, что неновые проблемы изложены в ней новым языком, иначе говоря – суть книги в ее стиле, а не в ее содержании. Отвлекусь и добавлю, что эти запутанные отношения, в которых сущность суть не-сущность, а не-сущностное суть сущностное, были, откровенно говоря, проблемой для философии еще с древних времен, и сама же обозначенная неопределенность между сущностью и не-сущностью – это, можно сказать, и есть «сущность» самой философии. Именно так рассуждал Жак Деррида, французский философ, которого я изучал в университете.

Так или иначе, сущность моей теории туриста, изложенная в «Слабых связях», заключается именно в несущественности стиля ее изложения. Если в двух словах, замысел той книги состоял в том, чтобы взять такие понятия, как «Другой» и «номад», которые до того момента описывались левым литературным политическим и в определенной степени романтическим языком, и связать эти понятия с откровенно коммерческим, утилитарным и житейским словом «турист». Насколько мне известно, «Слабые связи» и настоящая книга – первая попытка такого рода. Вполне возможно, что моя теория туриста «сущностно» то же, что и теория Другого. Тем не менее утверждать «значимость Другого» и утверждать «значимость туриста» – это совсем не одно и то же. Эта книга написана для того, чтобы заложить основание для осмысления этого различия, полагая, что именно оно и имеет сегодня значение.

В этой книге мы встретимся со множеством философов и мыслителей. Всех так называемых либеральных интеллектуалов гуманистической традиции – как упомянутых, так и нет – последние лет семьдесят связывает одна общая черта: все они так или иначе апеллировали к «значимости Другого». Конечно, если присмотреться, то и в их подходах к пониманию Другого найдутся различия. Не обходилось и без споров: к примеру, немец Юрген Хабермас говорил, что представление о Другом, предложенное французом Деррида, чрезмерно абстрактно, а Ричард Рорти в свою очередь считал, что подобная полемика сама по себе делает истинного Другого невидимым[9]. Как бы то ни было, все влиятельные мыслители в определенной степени сходятся в одном: нам следует с уважением относиться к другим, с уважением относиться к тем, кто находится за пределами наших сообществ. По всей вероятности, это был общий этический минимум, до которого человечество дошло, но не без труда: череда войн, вызванных ростом национализма в первой половине ХХ века, породила ужасающее количество смертей. Нельзя думать только лишь о своей стране – таков до недавнего времени был главный (по крайне мере тот, который мог быть озвучен публично) принцип человеческого общества.

Однако сейчас ситуация стремительно меняется. Простой императив о «значимости Другого» начинает звучать глухо. В этой книге я практически не говорю о конкретных политических обстоятельствах. Тем не менее, если можно, я бы хотел напомнить читателям, что эта книга была написана в период между 2016 и 2017 годами, в то время, когда Великобритания решила выйти из Евросоюза, когда с лозунгом «Америка превыше всего» президентом США стал Дональд Трамп, когда по миру прокатилась волна терроризма, когда в Японии бушевал язык ненависти. Сегодня, в 2017 году, люди по всему миру кричат о том, что они «устали быть с другими». Они взывают к желанию думать прежде всего о себе и своей стране. Либеральная догма о значимости именно Другого уже не находит никакого отклика.

Руководствуясь этим, в своей книге я определенно хочу разработать теорию туриста, а не теорию Другого. С этого момента и впредь практически полностью отказываюсь от слова Другой в силу его запятнанности. Стоит мне только начать говорить о Другом, как моя аргументация станет частью определенной идеологии и может отвернуть от книги часть читателей.

Но всё же конечный предмет моих размышлений – это проблема Другого. И в этом моя стратегия. Используя вместо слова другой слово турист, я таким образом хочу обратиться к тем, кто утверждает, что устал от других и ему по душе лишь свои люди, к тем, кто кричит об усталости от значимости Другого, и спросить: «Но не нравится ли вам быть туристами?» Я хочу использовать этот вопрос в качестве отправной точки для того, чтобы, так сказать, окольным путем снова привлечь их к либеральному императиву о «значимости Другого».

Представить новую философию (Другого), берущую начало в туристе, – такова цель этой книги.

Позволю себе одно замечание, чтобы избежать недопонимания. Хотя я сам и являюсь туристом (мы с семьей отправляемся в туристические поездки во время длительных отпусков), исследователем туризма меня назвать нельзя. Не являюсь я и представителем туристической индустрии (хотя, как я объясню позже, моя компания организует ежегодный тур в Чернобыль). Также я не проводил и полевых исследований с туристами. Описание туризма в этой книге – это лишь философское описание, иными словами, это описание общей идеи туризма.

Поэтому, несмотря на название «Философия туриста», эта книга имеет мало общего с реальной индустрией туризма. В ней нет знакомства с действительным положением дел в этой индустрии, равно как и нет анализа психологии туристов.

Настоящая книга – не более чем философское произведение. Философское произведение, в котором, как вы поймете по ходу чтения, обсуждаются достаточно абстрактные вещи. Точно так же как Деррида, который не подразумевает почтовые отделения или марки, когда говорит о почтовом, или Каратани, который не подразумевает железные дороги или скоростные магистрали, когда говорит о сообщении[10] [яп. кōцӯ, 交通], я в этой книге не подразумеваю отели и казино, когда говорю о туризме. Таков стиль этой книги.

Поэтому для читателей, ожидающих получить информацию, применимую для бизнеса или полезную для исследований, сейчас, вероятно, лучший момент, чтобы закрыть эту книгу. В этой книге турист – это не более чем название новой концепции, призванной углубить определенную философскую традицию.

При всем этом сделаю еще одну оговорку: сказанное не обязательно означает, что меня не интересует реальный и конкретный туризм.

По правде говоря, о нем бы я тоже хотел поговорить. Я бы с удовольствием поговорил и об искусственности Дубая, и о массовости карибских круизов, и о совершенстве Disney World. В то же время я бы с радостью поговорил и об очаровании шри-ланкийских курортов Джеффри Бавы (это те места, где мне довелось побывать в последние несколько лет). Однако действительность такова, что в существующем философском вокабуляре имеется гигантская стена, в которую словно упираешься, стоит лишь начать говорить о туристическом опыте в положительном ключе. Читатели, особенно те, кто в той или иной степени погружен в литературу по гуманитарным наукам, должно быть, почувствовали бы себя неловко, услышав одобрительные рассуждения о Дубае или Диснейленде. Вероятно, вы могли подумать, что в разговорах о курортах и тематических парках ничего плохого нет, но это как-то не по-философски: это может быть деловой разговор, что-то социологическое, репортаж, но ведь не философия? Подобная интуиция и есть та стена.

Поэтому, прежде чем говорить о туризме в конкретных терминах, мы должны сначала понять подлинный характер этой стены, а затем и снести ее при необходимости. Тот факт, что настоящая книга ограничивается только абстрактными рассуждениями об общем понятии туризма, является следствием наличия подобных преград.

Если так, то эта книга предлагает не столько философию туриста в полной мере, но скорее предварительные концептуальные наработки, закладывающие возможность мышления о такой философии. Вероятно, ее можно было бы назвать «Введением в философию туриста». В любом случае, если говорить о философском осмыслении фигуры туриста, то необходимость такой предварительной работы налицо.

 Перейдем к обсуждению. Я начал с того, что сделал несколько замысловатых оговорок, но причина, по которой я утверждаю необходимость философии туриста, заключается, конечно же, в том простом факте, что сегодня туризм бурно развивается по всему миру.

За последние двадцать пять лет Япония полностью обнищала. Японцы сегодня не тратят деньги, как раньше. Расцвет туризма в Японии – это история из далекого прошлого. Поэтому, вероятно, есть читатели, которые удивились словам о бурно развивающемся туризме. Однако даже такие читатели, должно быть, слышали что-либо о «взрывном шопинге» [яп. бакугай, 爆買い]: в период с 2014 по 2016 год непомерные траты китайских туристов спасли всю туристическую сферу Японии. Но дело не только в китайцах: число иностранных туристов, прибывающих в Японию, растет на глазах.

Давайте посмотрим на статистику. На рисунке 1 приведены данные японского агентства по туризму. Эти цифры показывают, что число иностранных туристов в Японии стремительно растет, как бы компенсируя спад внутреннего туризма. В 2015 году количество туристов, посетивших Японию, достигло 19,74 миллиона человек, и ожидается, что в 2016 году оно возрастет до 24 миллионов. В 2010 году, незадолго до [Великого восточно-японского] землетрясения, это число составляло 8,61 миллиона человек. То есть за шесть лет число туристов увеличилось почти в три раза. А для того чтобы в ближайшем будущем этот показатель достиг отметки 40 миллионов человек, правительство Японии разрабатывает программы поддержки туриндустрии.

Рисунок 1. Число японцев, отправившихся за границу (темный), и число иностранцев, посетивших Японию (светлый)

Здесь важно отметить, что на самом деле такая ситуация не является уникальной для Японии. В последние несколько лет Япония действительно прилагает усилия для привлечения туристов, как в государственном, так и в частном секторе. К ним можно отнести и [стратегию культурной политики] Cool Japan[11], и Олимпийские игры. Стремительный рост, обозначенный выше, является результатом этих усилий. Однако увеличение числа туристов, особенно тех, которые пересекают границу, – это общемировая тенденция.

Обратимся еще к одним статистическим данным. На рисунке 2 отображены результаты исследования Всемирной туристской организации ООН. Они показывают для каждой отдельно взятой страны количество иностранных туристов (въехавших), то есть туристов, пересекших границу.

Рисунок 2.

На графике видно, что за последние 20 лет общее число иностранных туристов увеличилось более чем в два раза. В 2015 году число въехавших составило 1184 миллиона человек по сравнению с 527 миллионами в 1995 году. Более того, если не учитывать последствия [терактов] 11 сентября [2001 года] и банкротства Lehman Brothers [в 2008 году], это число продолжало неуклонно расти. Эти цифры отражают только иностранных туристов, поэтому они не включают данные о внутреннем туризме на китайском рынке, который должен был значительно вырасти в тот же период. Если принять это во внимание, то кривая роста будет гораздо круче. В Японии сильна убежденность в том, что туризм – это устаревшая форма потребительской активности, возникшая в период между «экономическим чудом» и «экономикой пузыря»[12]. Однако на самом деле это одна из наиболее перспективных индустрий для роста в XXI веке. Именно этим объясняется нынешнее внимание японского правительства к туризму.

Сегодня мир наполняется туристами как никогда ранее. Если XX век был веком войн, то XXI век, вероятно, станет веком туризма.

Если это так, то и философии следует задуматься о туризме. Отправной точкой для написания этой книги послужило это очевидное предположение.

Итак, каков он будет, век туризма? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо определиться с тем, что такое туризм.

Однако дать туризму определение оказывается неожиданно сложно. В японских учебниках туризм определяется лишь в общих чертах как «путешествие для удовольствия»[13], но такое определение настолько расплывчато, что толку от него нет. Всемирная туристская организация ООН, статистические данные которой я только что приводил, определяет туризм как «деятельность людей, которые в течение непрерывного периода, не превышающего одного года, путешествуют или временно пребывают вне своей повседневной жизни в целях отдыха, ведения бизнеса или для осуществления иных целей, но не получают оплату за осуществляемую деятельность в посещаемом месте»[14]. Это определение предельно ясно, но настолько формально, что не содержит в себе никакой конкретики о своем содержании. Дело в том, что сегодня многие люди пересекают государственные границы в поисках работы (мигранты), и всё большее число людей ищут в других странах укрытия от войн и бедствий (беженцы). Определение, речь о котором шла выше, было предложено для того, чтобы разграничить таких людей и туристов, что хотя и полезно для статистики, но вряд ли можно счесть прорывом в осмыслении туризма.

В подобных случаях философия нередко обращается к этимологии. Начнем со слова «туризм» в японском языке. В период Мэйдзи [1868–1912] для перевода английского слова tourism или его эквивалентов на других европейских языках, как известно, стало использоваться[15] иероглифическое сочетание канкō, 観光. Это сочетание происходит из «И цзина» [ «Канон перемен».– Примеч. пер.] и первоначально использовалось в другом смысле, оно значило «созерцание блеска страны»[16]. Такая этимология не очень поможет нам в осмыслении концепции туризма.

Поэтому обратимся к этимологии [английского] слова tourism, которое было образовано путем добавления к [корню] tour [окончания] ism. Сегодня слово tour обозначает путешествие. Однако если свериться со словарем[17], то обнаружится, что такое словоупотребление появилось не так давно. Tour – это слово, образованное от старофранцузского tor и получившее значение путешествие, кажется, в середине XVII века. В то время дети английских аристократов имели привычку путешествовать по континентальной Европе, в особенности по Апеннинскому полуострову, чтобы укрепить осознание себя в качестве преемников европейской культуры. Это мероприятие называлось гран-тур[18]. Только где-то в начале XIX века к tour добавился ism, и появился туризм.

Что становится ясным из этого сюжета, так это то, что туризм – довольно-таки новое слово: слово, родившееся в эпоху модерна, в Новое время.

Действительно, с этим согласны многие ученые. Ранее я отмечал, что в исследованиях туризма нет четкого определения этому слову, но отдельные работы, безусловно, содержат идеи, которые необходимо упомянуть. Одной из таких работ является книга «Взгляд туриста» [ «The Tourist Gaze», 1990], написанная Джоном Урри и Йонасом Ларсеном, в которой отмечается, что «выступать в роли туриста – это одна из определяющих характеристик того, что значит „быть современным“»[19]. Странствия имели место испокон веков. Паломничества и поиски приключений тоже существовали с незапамятных времен. Но туризм появляется только в постсовременном обществе. Хотя на правах метафоры и можно сказать, что римские аристократы II века «отправились в тур» по Евфрату или венецианцы XV века «отправились в тур» по Палестине, но такая характеристика будет не совсем точной.

Так в чем же своеобразие современного туризма, отличающее его от всех видов нетуристических путешествий, которые существовали до Нового времени?

Урри и Ларсен подчеркивают, что такой характерной чертой является массовость, неразрывно связанная с промышленной революцией[20]. По их мнению, и в Риме, и в Венеции существовали различные институты, которые привели к возникновению современного туризма. Так, в Римской империи имелись учреждения, связанные с путешествиями, а в Венеции организовывались регулярные туры в Палестину. Но такие путешествия были доступны лишь отдельным категориям состоятельных римлян и венецианцев. С другой стороны, современный туризм, возникший в эпоху модерна, никогда не был уделом богатых (миллионы из статистики выше являются лучшим доказательством его массового характера). В этом отношении эти два явления отличаются друг от друга.

Чтобы туризм стал туризмом, должна была случиться промышленная революция, рабочий класс должен был ощутить свою силу, а его образ жизни должен был претерпеть значительные изменения, чтобы включить в себя понятие досуга. Иными словами, должно было родиться массовое общество, общество потребления. Понятия «массовое общество» и «общество потребления» обычно используются для обозначения общества XX века, однако зачатки таких характеристик можно обнаружить уже в середине XIX века. Из них и родился туризм. Урри и Ларсен утверждают, что «одним из последствий экономической, демографической и пространственной трансформации городов XIX века стало создание саморегулирующихся сообществ рабочего класса, сообществ, относительно автономных как в отношении старых, так и новых институтов общества в целом. Такие сообщества сыграли важную роль в развитии форм досуга, присущих рабочему классу»[21]. Из этих новых форм досуга родилась новая индустрия, а именно туризм. Если более конкретно, то по Урри и Ларсену причину можно усмотреть в начавшемся в 1840-х годах развитии морских курортов Британии. XIX век ознаменовался популярностью пляжного отдыха среди рабочих и быстрой урбанизацией бедных рыбацких деревень (Брайтона и т. п.). К тому же это стало альтернативой монополизированным аристократией XIX века поездкам «на воды». В то время купание в море не воспринималось как увеселительное мероприятие, а считалось аналогичным лечению на горячих источниках.

Сегодня, в XXI веке, туризм обрел многообразие, и появилось множество его форм, которые нельзя отнести к массовым. В качестве примера можно вспомнить то, что сегодня называется экотуризмом, образовательными турами и т. д. Как бы то ни было, изначальная форма туризма – это всё же массовость.

Такой массовый интерес к туризму может быть подкреплен и более личной историей. Важнейшей фигурой в истории туризма, которую нельзя обойти стороной, является Томас Кук. [Японские] читатели, какое-то время назад совершавшие путешествие в Европу, вероятно, могут помнить красную обложку «Международного железнодорожного расписания Томаса Кука» [ «Thomas Cook International Timetable», начиная с 1873 года]. Это и есть тот самый Кук.

Жизнь предпринимателя Томаса Кука (1808–1892) пришлась практически на всю Викторианскую эпоху (1837–1901). Он организовал первые групповые (то есть массовые) железнодорожные туры, и ему приписывают разработку большинства инструментов, составляющих основу сегодняшней туриндустрии: путевки «туда и обратно», купоны на проживание в гостиницах, дорожные чеки, путеводители и т. д. Его предприятие по организации групповых туров началось в 1841 году, когда он предложил поездку на расстояние чуть более 10 миль (16 км) по только что открытой железной дороге, а затем быстро росло на протяжении всей второй половины XIX века. С 1850-х он начал заниматься еще и зарубежными поездками, а в 1872 году организовал первый кругосветный тур. Закулисная поддержка британской оккупации Египта в 1880-х годах ощутимо добавила его компании политического веса (к тому времени ею руководил уже его сын). Так, к 1890 году компания Кука стала гигантом, насчитывавшим 84 филиала и 85 представительств, и олицетворяла собой Британскую империю по всему миру. Группа компаний Thomas Cook Group, носящая его имя, и по сей день остается[22] ведущим туристическим агентством в мире.

Деятельность Кука началась на севере Англии, где находились ключевые отрасли промышленной революции – угольная и текстильная. Его клиентами были не представители аристократии и интеллигенции, а набиравший силу на фоне промышленной революции средний и рабочий класс. Другими словами, он был предпринимателем, который стремился реагировать на социальные изменения, описанные Урри и Ларсеном. Одним из первых начинаний Кука стала именно организация недорогих однодневных поездок на море, на которые указывали Урри и Ларсен.

Здесь важно отметить, что дело Кука было неразрывно связано с его страстью к просвещению и реформированию общества[23]. К примеру, Кук предлагал туры в Шотландию, которая в то время еще находилась в сложных политических отношениях с Англией, а из экскурсий в загородные поместья провинциальных аристократов он сделал целый бизнес. Ко всему прочему, он был набожным христианином и ярым сторонником борьбы за трезвость. Именно поэтому его первый опыт в этой сфере был связан с организацией поездки на съезд Общества трезвости. Не стоит упускать из виду и то, что деятельность Кука была тесно связана с технологическими новшествами в сфере перевозок – с железными дорогами. Время его предпринимательской активности совпало с периодом, когда железнодорожные сети день за днем покрывали всю Британию. Дело в том, что его туристический бизнес рос за счет координации с железнодорожными перевозчиками: количество туристических направлений увеличивалось с каждой новой железнодорожной веткой. Результатом такой связи между туризмом, просвещением и технологиями стала первая Всемирная выставка, проходившая в Лондоне в 1851 году. Как мы увидим далее, эта выставка была ключевым событием, ознаменовавшим индустриализацию и становление массового общества. И именно на это событие Кук отправил 160 тысяч человек.

Кук искренне верил, что распространение туризма будет способствовать просвещению масс и улучшению общества. История современного туризма началась именно с этой веры.

С другой стороны, за свои старания Кук нередко подвергался нападкам со стороны аристократии и интеллигенции. Один биограф описывает эти столкновения следующим образом: «…они [аристократы] сопротивлялись открытости своих поместий <…> и не стеснялись говорить о невежестве и неотесанности членов групп, возглавляемых Куком. <…> Они демонстрировали чуть ли не физическое отвращение к „массам“, которые толпами вваливались к ним. Кук же, наоборот, желал этого». В 1860-х годах Кук организовал еще и групповые туры в Италию, которая до XVIII века рассматривалась исключительно как конечный пункт аристократических гран-туров. Это само по себе свидетельствовало о намерениях Кука перевернуть систему ценностей с ног на голову, за что он подвергся резкой критике со стороны правительственных чиновников (у себя на родине): они поносили туристов, называя их не знающими манер «мерзкими шайками», которые только и делают, что подрывают репутацию британского народа[24]. Действительно, вид британских туристов, посещавших Париж или Рим в то время, часто становился предметом насмешек консервативных СМИ. Эта картина мало чем отличается от ситуации, в которой японцы насмехаются над китайскими туристами сегодня, 150 лет спустя.

Давайте подытожим всё изложенное выше. Туризм – это прежде всего «путешествие для удовольствия» людей, которые «путешествуют или временно пребывают вне своей повседневной жизни» и «не получают оплату за осуществляемую деятельность в посещаемом месте». Но более существенно то, что рождение туризма связано с рождением массового и потребительского общества. Будучи событием, сопряженным также с новым образом жизни, новыми отраслями промышленности и новыми средствами передвижения, туризм вступил в противостояние со старыми нравами.

Итак, если туризм, понятый таким образом, будет всё больше и больше охватывать мир, что это будет означать для нашей цивилизации? Как туризм изменит мир? Это первые вопросы, которые приходят на ум, в контексте разработки философии туриста.

Однако когда мы начинаем думать над этими вопросами, мы вскоре упираемся в стену. Это происходит потому, что до сих пор в научной литературе практически не было ответов ни на один из этих вопросов. А если и были, то не сулящие ничего хорошего.

Как так? Давайте сделаем небольшой обзор исследовательской среды вокруг туризма. Прежде всего нужно отметить, что в Японии исследования туризма носят преимущественно прикладной характер. Как уже упоминалось ранее, в учебниках туризм определяется как «путешествие для удовольствия». Вероятно, для практической сферы этого вполне достаточно и у меня нет причин спорить с этим. Но очевидно, что такое определение не способствует и малейшему осмыслению[25].

А как обстоят дела с исследованиями туризма за рубежом? Например, в англоязычном мире?

Там наиболее известная позиция относительно туризма представлена словами Дэниела Бурстина в его книге 1962 года «Образ: путеводитель по псевдособытиям в Америке». В третьей главе этой книги – «От путешественника к туристу» – он предложил свою знаменитую критику туризма. Книга «Образ» известна в качестве критического анализа современной культуры через ключевую для Бурстина концепцию «псевдособытий» (создаваемых СМИ), и, по мнению Бурстина, туризм является типичным «псевдособытием»: «равно как для тех немногих путешественников-авантюристов, которые всё еще существуют, так и для большего числа путешественников, превратившихся в туристов, путешествие становится псевдособытием. <…> Мы смотрим не в окно, а в зеркало, видим лишь самих себя»[26]. Другими словами, он высказал мысль, что путешествия позволяют соприкоснуться с чем-то реальным, а туризм этого сделать не позволяет, потому он и плох. Такой подход выглядит настолько упрощающим, что с тех пор многие его отвергают, в том числе и исследователи туризма, такие как Дин Макканелл в своей книге «Турист. Новая теория праздного класса»[27], вышедшей в 1976 году. Тем не менее противопоставление путешествий и туризма, введенное Бурстином, всё еще сохраняется, как сохраняется и сформированный им шаблон для своего рода интеллектуального пренебрежения[28].

В исследованиях туризма не рассматривается его сущность, а за пределами таких исследований туризм воспринимается как поверхностное явление. Следовательно, о сущности туризма не задумывается вообще никто. Таков был краткий обзор истории исследований туризма. Признаки того, что ситуация меняется, начали появляться в 1990-х годах.

На самом деле вышеупомянутый «Взгляд туриста» стал знаковым трудом в этой области. Эта работа была опубликована в 1990 году в виде монографии Урри, а позже, в 2011 году, вышло значительно дополненное третье издание в соавторстве с Ларсеном (например, добавлены ответы на критические замечания к первому изданию, обозначены новые работы в свете появления интернета). Книга оказала значительное влияние на следующие поколения исследователей и представляет собой работу, в которой с учетом достижений постмодернистской критики и культурных исследований, рождение туризма рассматривается в духе Фуко как рождение «взгляда».

Однако даже эта книга начинается со следующего вступительного замечания:

Туризм, поездки и путешествия – это более значимые социальные явления, чем считают большинство исследователей. На первый взгляд не может быть более пустяковой темы для книги. На самом деле, поскольку представители общественных наук столкнулись с немалыми сложностями при объяснении более серьезных тем, таких как труд или политика, можно предположить, что они столкнутся с еще большими сложностями при рассмотрении таких незначительных явлений, как поездки на каникулы[29].

Эти слова присутствуют и в третьем издании. То есть туризм уже в 1990 году (и даже в 2011-м!) всё еще считался в академическом смысле «пустяковым» и «незначительным» явлением. Исследователи неприкладного значения туризма должны были заранее выстроить линию обороны против такого взгляда.

Кроме того, еще более трагично (или комично?) то, что Урри и его коллеги, которые должны были переломить ситуацию и заложить теоретические основы исследований туризма, сами выразили неодобрение по отношению к нынешней глобализации туризма. В заключительной главе третьего издания «Взгляда туриста», названной «Риски и будущее», выстраиваются взаимосвязи между отношениями терроризма и туризма и разрушением экосистем, а в конце приводится жесткая критика бурно развивающейся туристической индустрии Дубая:

Таким образом, угасание и упадок Дубая может стать началом гораздо более масштабного снижения значимости туристического взгляда. Будет ли в 2050 году всё еще существовать относительно широко распространенный и общепринятый «туристический взгляд»?[30]

Авторы ставят знак вопроса, но этот вопрос явно содержит неудовлетворительный ответ. Они считают, что даже если XXI век станет веком туризма, этот туризм обязательно примет измененную форму.

Однобокая критика туризма, подобная предложенной Бурстином, сегодня неприемлема. Существуют более деликатные способы рассмотреть различные аспекты туризма. Но всё же даже такие исследователи не могут найти ничего хорошего в динамике развития туризма, который глубоко связан с капитализмом.

Однако если это так, то почему сегодняшний мир заполонен туристами? В силу человеческой глупости? Продолжит ли человечество беззаботно дрейфовать по направлению к концу истории, укрывшись в постмодернистской утробе в окружении туризма, торговых центров и парков развлечений?

Не думаю. Поэтому и предлагаю философию туриста.

Туризм зародился в XIX веке, расцвел в XX веке, а наше столетие, возможно, станет его веком. Если это так, то настало время для философского осмысления туризма. Это отправная точка для написания настоящей книги.

Несмотря на это, при беглом рассмотрении мы обнаружили сложность: попытки говорить о туризме философски, но не в негативном ключе будто бы упираются в стену. Чтобы создать философию туриста, прежде всего мы должны разрушить эту стену. Именно с этого и начинается моя книга.

Мы встретимся с этой стеной лицом к лицу. В главе 3 мы установим, что она собой представляет, а в главе 4 сделаем в ней разлом. Затем, в главе 5, завершающей первую часть книги, мы очертим контур будущего туриста, который увидим в просвете этого разлома. В части 2 мы обратимся к другой теме.

Главы 3 и 4 написаны в непривычно «серьезном» для меня стиле сухого философского трактата. В них я поочередно обращусь к работам таких мыслителей, как Вольтер, Кант, Шмитт, Кожев, Арендт, Нозик и Негри. Поскольку данная книга претендует на звание философского труда, такой подход неизбежен. В то же время читателям, не привыкшим к витиеватому характеру изложения в философских работах, такая структура, вероятно, может затруднить восприятие замысла книги и течения мысли в ней.

Поэтому здесь, прежде чем закончить первую главу, я хотел бы прямо и в более широком контексте объяснить, чего я пытаюсь достичь, разрабатывая философию туриста. У меня три цели.

Первая состоит в том, что я хочу предложить новую рамку для осмысления глобализма.

Туризм неотделим от глобализма. Выражаясь иначе, он неотделим от пересечения границ. Так было со времен Томаса Кука: с самого начала своего дела Кук стремился к международному туризму.

Следовательно, дискуссию о плюсах и минусах туризма нельзя отделить от дискуссии о плюсах и минусах глобализма. Плюсы и минусы глобализма – это тема, обсуждаемая сегодня, в 2015 году, по всему миру. Таков контекст написания данной книги, но какова ее позиция по отношению к глобализму? Как видно из самой концепции философии туриста, в этой книге глобализм категорически не считается злом. Скорее, книга говорит об ограниченности сегодняшних гуманитарных наук в силу их неспособности рассматривать глобализм как-либо иначе.

Почему? Теоретическое разъяснение будет предложено в следующей главе, а здесь я хотел дать простое замечание о моем понимании глобализма. Глобализм – это хорошо или плохо? Когда я размышляю над этим вопросом, мне вспоминается видео, снятое каналом BBC в 2010 году, его сейчас можно найти в интернете. Рисунок 3 в схематичном виде изображает один из кадров того видео. Вероятно, это нелегко разглядеть, но там изображен график с двумя осями координат: средняя продолжительность жизни (вертикальная ось) и национальный доход на душу населения (горизонтальная ось). На самом графике в виде кругов различного диаметра, пропорциональных численности населения, отмечены различные страны от развивающихся до развитых. Одним словом, чем выше национальный доход (чем богаче) и чем выше средняя продолжительность жизни (чем здоровее), тем выше и правее страна будет расположена на графике. С течением времени положение элементов на графике будет меняться.

Рисунок 3. График из «200 стран, 200 лет, 4 минуты с Хансом Рослингом»

Я бы хотел, чтобы заинтересованные читатели сами посмотрели это видео. Потрясает тот факт, что если взять в качестве отправной точки начало XX века и двигаться вперед, то разрыв между странами будет сокращаться, и все они будут стремиться к правому верхнему углу, то есть становиться богаче и здоровее. Конечно, есть и исключения, например Первая и Вторая мировые войны: Япония сразу после войны падает в левый нижний угол. Однако это исключение. Сокращение разрыва в продолжительности жизни, начавшееся с 1970-х годов, выглядит особенно впечатляюще. Человечество, безусловно, становится богаче и здоровее.

Конечно, это упрощенное представление. Остается открытым вопрос о том, действительно ли национальный доход отражает «богатство» населения. Тем не менее очевидно, что образ мира, возникающий при просмотре этого видео, сильно отличается от представленного в однобокой критике глобализма, особенно со стороны левых СМИ.

Глобализм, безусловно, усилил концентрацию богатства. Он также увеличил разрыв между бедными и богатыми в развитых странах. Но в то же время он сократил разрыв в благосостоянии между странами. Что скажете на это счет? Считаете ли вы проблемой то, что за счет вашего собственного народа богатеет другой? Либо же вы воспринимаете это как благо, потому что богатеет всё человечество в целом?

Вне зависимости от того, воспринимать это негативно или позитивно, ясно одно: на наших глазах мир стремительно становится всё более и более однородным. Как было показано в упомянутом ранее видеоролике, экономическое неравенство между странами сегодня сокращается быстрее, чем неравенство между городами и сельскими районами внутри отдельно взятой страны (на видео для некоторых городов были построены такие же графики, как для стран). Если говорить словами Томаса Фридмана, чья книга «Плоский мир. Краткая история XXI века» была бестселлером около 10 лет назад[31], то мир сегодня действительно становится «плоским». Теперь мы живем в эпоху, когда, куда бы мы ни поехали, будь то США, Европа, Азия, страны бывшего соцлагеря или Ближний Восток, мы видим одну и ту же рекламу, слышим одну и ту же музыку, ходим в одни и те же торговые центры, полные одних и тех же брендов, и покупаем там одну и ту же одежду. Стремительный рост туризма неотделим от этих перемен. Вопрошать о философском смысле туриста сродни вопрошанию о философском смысле такого «выравнивания».

Подобные слова, вероятно, могут вызвать у некоторых читателей негодование и вопросы о том, не одобряю ли я насилие капитала. Нельзя сказать, что я собираюсь предлагать наивную апологию капитализму, это станет очевидно при прочтении книги. Я бы хотел, чтобы вы увидели, как размышления вокруг фигуры туриста могут стать опорой для «сопротивления». Постараюсь это продемонстрировать.

Вторая цель чуть более абстрактна, чем первая, и заключается в том, чтобы предложить рамку для осмысления человека и общества не с точки зрения нужности (необходимости), а с точки зрения ненужности (случайности).

Прежде всего туризм – это не то, чем занимаются потому, что так надо. Это отражено в определении из учебника, упомянутого ранее («путешествие для удовольствия»), и в статистических критериях Всемирной туристской организации ООН (отсутствие оплаты за осуществляемую деятельность в посещаемом месте). Путешествия, совершаемые из нужды в средствах к существованию или «по работе», не являются туризмом. Туризм как таковой подразумевает ситуацию, в которой вы по своей прихоти отправляетесь в места, ехать в которые нужды у вас нет, чтобы увидеть то, в чем вы не нуждаетесь, и встречать людей, в которых вы не нуждаетесь. Именно поэтому туризм – это индустрия, которая может сформироваться только в богатых обществах с возросшими со времен промышленной революции производственными мощностями, где не только прослойка богатых, но и средний и рабочий классы могут вкладывать определенную сумму денег в вещи, не нужные им для выживания.

Подобная ненужность (случайность) туризма глубоко связана с проблемами городской культуры. Урри и Ларсен отмечают, что зарождение туризма совпало с появлением «гуляющих» (фланеров), на что обратил внимание немецкий критический теоретик Вальтер Беньямин[32].

В Париже первой половины XIX столетия стали популярны торговые пространства со стеклянными крышами, известные как пассажи. Пассажи находились на улице, но были крытыми. Фланерами называли тех, кто, разглядывая витрины, праздно бродил по таким пространствам, которые сложно было назвать как уличными, так и внутренними. Такого типа людей не существовало до появления пассажей. Как отмечает социолог Вакабаяси Микио[33], пассажи – это дальние родственники торговых центров (хотя архитектурные истоки торговых центров принято относить к США 1950-х годов), а фланеры – это дальние родственники посетителей торговых центров. Теперь же та фигура, которая подобно фланеру становится частью посещаемого пейзажа, – турист. У туриста нет каких-либо житейских нужд в посещаемых местах. У него нет нужды что-либо покупать, как нет и нужды куда-либо ходить. Всякая вещь, которую встречает турист, для него представляется товаром, объектом или экспонатом, на который падает его блуждающий и праздный, иными словами – случайный, взгляд.

Выше я упомянул Всемирную выставку, проходившую в Лондоне. Собственно говоря, та выставка была тесно связана с пассажами.

Всемирная выставка 1851 года, как известно, стала поворотным событием в истории, так как ознаменовала собой смещение центра тяжести британского общества того времени от аристократии к среднему классу, а также смещение ценностных ориентиров от красоты к производству. Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что главной достопримечательностью выставки было огромное стеклянное здание, которое называлось Хрустальным дворцом[34]. Сооруженная из стекла и железа, в интерьерах которой были представлены промышленные товары со всего света (сама организация внутреннего пространства обыгрывала воображаемое путешествие по миру), эта гигантская конструкция, по словам Беньямина[35], была своего рода идеальным воплощением пассажа.

Турист дрейфует по посещаемым местам, словно фланер. Он схватывает формы мира случайным взглядом. Словно покупателя, разглядывающего витрины, его привлекает то, на что он случайно наткнется, и те, кто ему случайно повстречается. Потому иногда он открывает для себя то, что не открывается обитателям посещаемых им мест. В этой книге я вряд ли смогу в полной мере раскрыть такие аспекты культуры репрезентации, как отношения между туризмом и городом, отношения между туризмом и визуальным или отношения между туризмом и технической воспроизводимостью, но несомненно, что это «дрейфование» (случайность) чрезвычайно важно для понимания сущности туриста. Именно в нем кроются его пределы и возможности. Позже, в главе 5, я рассмотрю этот же вопрос, но уже под другим углом.