Якорь и Древо
Пролог
…Пламя изгонит воду на сушу. Вода освободит землю, укротив пришедший извне огонь, и наполнит ее.
Но земля иссушит воду до последней капли, и огонь вернется, чтобы поработить землю навсегда…
– Проходи. Не стой в тени.
Повинуясь негромкому приказу матери, Драшрешин, третий сын Великой Видящей народа морэгов, плавно вступил в круглый зал Корня Океана. По его светлым стенам и мраморному полу скользили легкие блики. За окнами слабо мерцал далекий магический купол, создававший под собой воздушную среду. Морэги могли плавать и дышать под водой очень долго, но жить, даже здесь, на дне моря, предпочитали так, словно бы находились на суше.
Почему-то сегодня в зале были только мать и сын. Обычно тут всегда стоит стража, ждут писцы и младшие ведуньи. В подводном замке Совлеш проживали сотни морэгов, а в городе вокруг него еще тысячи. Никогда не случалось такого, чтобы священный зал ритуалов оставался без охраны. Дети моря чтили духов своей стихии, тщательно оберегая их покой.
Драшрешин приблизился к одиноко стоявшей в центре зала матери на четыре шага и тревожно замер. Дальше сейчас идти нельзя. Иначе можно выдать свои намерения раньше срока. Но мать больше не обращала на него внимания. Она готовилась к Вопрошению.
Каждый день, последние две тысячи семьсот восемьдесят шесть лет, девять месяцев и девять дней, в этот зал, сменяя одна другую, входили Великие Видящие – самые сильные из морэг-ведуний. Они, призвав всю свою магическую мощь, проливали кровь на Корень Океана – вершину глубоководной скалы, на которой стоял замок. И произносили одно единственное слово. Один вопрос. Но день за днем, год за годом, тысячелетие за тысячелетием, ни одна из них так и не смогла увидеть ответ в ритуальной чаше. Океан молчал.
Мать Драшрешина – Риншигтишма – приняла свой титул Видящей уже двести семьдесят два года назад. С тех пор и она каждый день приходила сюда, проливала кровь на вещий камень и пристально всматривалась в перламутровую чашу с кружащейся водой. Но все напрасно. Океан молчал.
Древнее пророчество, золотыми символами выбитое под потолком, бесконечно повторяясь, горело в свете синих магических огней, охватывая зал зловещим кольцом:
«…Пламя изгонит воду на сушу. Вода освободит землю, укротив пришедший извне огонь, и наполнит ее. Но земля иссушит воду до последней капли, и огонь вернется, чтобы поработить землю навсегда…»
Драшрешин, как и любой из морэгов, знал посланные предкам слова наизусть. Весть из прошлого, грозившая гибелью всему их миру в будущем. Мудрейшие веками пытались разгадать, что именно, как, почему и когда произойдет. И можно ли остановить катастрофу. Величайшие из провидиц ежедневно отдавали по капле свои жизни, чтобы помочь им. Но без результата. А неведомая угроза наверняка становилась ближе и ближе, накрывая подводный мир морэгов неминуемой гибельной тенью. Хотя многие считали отсутствие ответа добрым знаком: раз духи моря безмолвствуют, значит, беда еще очень далеко.
Риншигтишма, достигнув пика сосредоточения, подняла засветившиеся руки. С ее пальцев посыпались маленькие молнии. Руны, спиралями вышитые на белоснежном одеянии, заискрились. Драшрешин понял, что медлить больше нельзя. Нужно остановить ее – любой ценой.
Он хотел рвануться к матери, но тут же почувствовал, что не может пошевелиться.
«Она все знает! Знает, зачем я сегодня пришел! Знает!»
Окажись Драшрешин в таком состоянии лет двести тому назад, еще будучи «мальком», он уже яростно рвался бы, пытаясь сбросить магические путы и выкрикивая проклятия. Но не теперь. Его гнев давно был побежден и поставлен на службу всеобщему благу. В душе третьего сына Видящей, как у любого взрослого морэга, навсегда подчинив себе все лишние чувства, властвовали лишь спокойствие и сосредоточение на главном. Однако это не мешало Драшрешину искренне беспокоиться о судьбе матери.
Сколько раз он умолял ее передать титул Видящей второй по силе из ныне живущих – своей средней сестре. Та сама выбрала этот путь, была давно к нему готова и даже прошла посвящение у старейшин. Ибо нить судьбы рвется внезапно, а народ морэгов не может остаться без Великой. Но мать в ответ на все его уговоры лишь непривычно печально смотрела и молча качала головой. Служение – суть ее существования. От нее зависели судьбы всего народа и сейчас, и в будущем. И Видящая без колебаний исполнит долг до последней капли жизненных сил.
«Она знала, что я пришел помешать ей! Но допустила в зал… Она хочет разделить со мной свой уход… Только со мной…»
Сердце Драшрешина билось все громче. В душе бешеным валом вскипала давно забытая волна эмоций. Он стоял, безнадежно прочно скованный, и смотрел на то, как его мать собирается совершить последний в жизни ритуал.
В свои триста сорок лет Драшрешин уже стал одним из сильнейших морэгов. Он прекрасно владел сокрытой в его крови магией. Мог многократно увеличивать ее мощь за счет призывания сил двух, а то и трех океанов. Старейшины допускали его к изучению самых сложных и опасных тайн управления морями. И он видел, как источник жизненных сил матери мелеет с каждым проведенным ею ритуалом. С каждым днем.
По меркам морэгов, живших в среднем по семь веков, она была молода. Ее пятисотлетние ровесницы еще долго будут радоваться красоте своих лиц. Но Риншигтишма увядала на глазах. Вначале, лет сто назад, полностью поседели ее длинные, когда-то темно-пепельные с бронзовым отливом волосы. Потом разбежались лучики от уголков всегда насмешливых, но строгих глаз. Потом вся она словно уменьшилась, высохла изнутри. Морщины избороздили все лицо. Пальцы стали тонкими, узловатыми, покрылись пятнами и потеряли былую гибкость. И лишь глаза – бездонные, ярко-бирюзовые, как у всех морэгов, сохраняли былой блеск и ясность вопреки всему.
Но вместе с угасанием жизненной силы, в ней росла сила магическая. И сегодня, на пороге смерти, могущество Риншигтишмы достигло небывалой высоты. Находясь в пяти шагах от матери, Драшрешин всем телом чувствовал источаемую ею мощь.
– О великий Творец! – громко и решительно воскликнула Видящая, вскидывая над головой уже полностью светившиеся руки. – Умножь мои силы крепостью всех океанов!
Ее тело содрогнулось, а Драшрешин почти перестал дышать, пораженный тем, что услышал. Еще никто на его памяти не призывал в себя силы всех девяти океанов сразу! Это была настолько необъятная мощь, что ее не мог выдержать ни один морэг. Но мать сделала это!
Пространство вокруг них словно наполнилось незримыми упругими волнами. Сгустившийся воздух угрожающе затрещал. Девять больших окон высокого зала внезапно разбились вдребезги, осыпав мать и сына звонким градом тысяч осколков. Но Видящая даже не шевельнулась. Она стояла, подняв руки. Свет уже охватил ее целиком. Сквозь пустые рамы с оглушающим ревом ворвались девять разноцветных вихрей и закружились вокруг призвавшей их.
– Дай мне силу всех океанов! – снова крикнула Риншигтишма, запечатывая свое решение навеки.
Вихри понеслись еще быстрее, воя все громче, а затем внезапно сжали кольцо вокруг Видящей, проникая в нее и поднимая над полом.
И стало пронзительно тихо. Мать плавно опустилась и уже снова стояла с ножом и чашей напротив черневшей посреди зала вершины древней скалы.
Пришедшему в себя Драшрешину отчаянно захотелось броситься к ней, подхватить на руки, ни о чем не спрашивая и не слушая никаких отговорок, немедленно унести из этого страшного места… Но вдруг он понял, что никогда не сделает так. Даже не потому, что мудрая мать, знающая сына лучше него самого, накрепко связала его магией. В тот момент он вдруг осознал, что Видящая все годы служения шла именно к этому моменту. Ради него столетиями отдавала жизненные силы. Чтобы сейчас обрести небывалую мощь на один краткий миг. Чтобы задать единственный вопрос.
– О Творец! Услышь свою дочь! Вели океану ответить мне! – Крик Риншигтишмы, взметнувшись к высоким сводам зала, вырвался из разбитых окон и, казалось, разнесся по всему мирозданию.
Видящая опустила чашу на скалу, затем провела ножом по левой ладони. Сжав ее в кулак, стряхнула на Корень Океана ярко-красные капли.
– Когда?
Единственное слово ритуального вопроса, которое вот уже больше двух тысяч лет повторяли здесь Видящие, упало на древний камень вместе с кровью Риншигтишмы.
Зал ощутимо вздрогнул. Воздух с треском раскололи разноцветные молнии. За окнами послышался далекий гул бушующего за магическим куполом сильнейшего шторма.
Драшрешин почувствовал, что может двигаться. Он сразу бросился к матери. И как раз вовремя. Та бессильно уронила руки, выпустив чашу с водой, и чуть было не упала сама.
– Скоро… – едва слышно выдохнула Видевшая подхватившему ее Драшрешину. – Не пройдет и двух лун…
Она слабо улыбалась. Лицо матери озарилось небывалым счастьем и умиротворением. Но уже через миг оно изменилось и стало сосредоточенно-серьезным.
– Слушай меня, сын, – тихо, но строго произнесла Риншигтишма, глядя ему прямо в глаза, когда Драшрешин сел на пол, бережно удерживая мать на руках.
– Все, что мы создали здесь, под водой, скоро исчезнет. Не пройдет и двух лун, как взорвутся спящие под нашими городами вулканы. Их огонь уничтожит все. Ты и твоя жена должны возглавить совет кланов и вывести всех до одного морэгов на сушу. Бросьте все, кроме книг. В новом мире лишь они вам понадобятся, чтобы сохранить и преумножить знания предков…
Замерев, Драшрешин внимал каждому слову умирающей матери. Он видел: она умирает. Лежавшее на его руках маленькое, сморщенное тело величайшей из морэг понемногу теряло свечение. И вместе с магическим светом из него уходила жизнь.
– На земле веди всех в Браско, – продолжила, с трудом выдыхая слово за словом, Видевшая. – Его народ свято почитает Творца со времен рейны Авролики. Они смогут понять и принять вас. Не стремитесь родниться с правителями. Живите у моря, как бедняки. Океан даст вам все необходимое.
Она помолчала, собираясь с силами, затем пронзила Драшрешина взглядом и заговорила очень четко:
– Но это не главное, сын! Земля примет вас, но на ней сейчас полыхает огонь! Древнее зло, пришедшее из другого мира!
– Драконы?..
– Да, сын. Мудрейшие оказались правы в своих толкованиях. Вам все же придется сражаться с драконами. И вы не сразу, но победите. Усмирите огонь. Станете хранителями земли. Но…
– Земля иссушит воду до последней капли… – каким-то чужим голосом произнес Драшрешин самое страшное.
– Да, сын мой. Толкователи и тут оказались правы. Наш народ не сможет жить на суше вечно. А построить города под водой вы уже будете не в силах. И рано или поздно родится он. Последний под луной воин-морэг. Последняя капля. Последний малек.
– И тогда огонь вернется…
– Да. Драконы вернутся, чтобы сжечь каплю и поработить землю уже навечно. Ибо тогда не останется силы, способной противостоять им.
Драшрешин, несмотря на все свое самообладание, почувствовал приступ глубочайшего отчаяния. Морэги обречены. Даже бегство на сушу, в конце концов, обернется только смертью. Драконы, древнейшие существа из другого мира, пользуясь мощной магией огня, властвуют на земле веками. Сейчас, силами всех взрослых морэгов, ящеров можно попробовать победить. Но если останется только последний малек… Что сможет сделать не владеющий магией юнец-одиночка?!
– Что с тобой, Рашри?
Мать, как всегда, прочла все на его лице. Но отчего-то ее голос вдруг смягчился, а лицо вновь осветила ласковая улыбка. Совсем как в далеком детстве.
– Мы обречены… – кое-как выдавил Драшрешин. – Все бессмысленно. Может, мне не говорить никому о новом пророчестве? Оставить все, как есть. Дать морэгам погибнуть в своих домах от взрыва вулканов, не ведая боли потерь и разочарований?.. Все равно надежды на будущее нет…
– Разве я так сказала, Рашри? – Мать смотрела на него необычайно нежно и тепло. – Нет. Я так не сказала. Творец милостив. Он показал мне. Незадолго до последней битвы земля принесет нам бесценный дар. Золотую песчинку. Она будет в силах дать капле решимость бороться, чтобы та смогла обернуться все побеждающим штормом. Так что ступай, сын. Ступай и выведи наш народ на сушу. Она станет вам новым домом… Надежда есть…
Видевшая говорила все тише и тише. Улыбка таяла на ее лице вместе с последними отсветами магии. Вместе с последними каплями жизни. Облик матери вдруг стал расплываться в глазах Драшрешина, и он осознал, что плачет. Совсем как ребенок. Или как человек-землянин…
Но тут Риншигтишма едва заметно сжала его руку и начала шептать что-то почти беззвучно. Драшрешин рывком припал ухом к ее губам и смог разобрать:
– Расскажи все сестре. Слово в слово. Теперь она ваша Видящая. Она должна сохранить это знание и передать его дальше. До той, что будет хранить любовь песчинки и капельки… Только они смогут… Защитить всех… Кто останется… Дать морэгам и людям надежду… Новую жизнь на земле…
Мать снова чуть сдавила его ладонь и выдохнула последние слова стоившего ей жизни толкования пророчества:
– Если… Они… Все… Смогут…
Часть 1. Клетка
1.1
Потревоженный шумом, Хозяин Даавгара положил рогатую голову на лапы и вновь закрыл глаза. Где-то далеко от его пещеры, на другом краю острова послышались шаги. На каменистый берег ступил человек.
«Что потребно рабу? Не суть важно».
Люди с их заботами напоминали Хозяину муравьев. Он – проживший больше двух тысяч лет дракон – видел, как сменялись их поколения, династии, царства…
«Люди. Они живут мало, как мотыльки. И всегда летят на пламя. На мое пламя. На силу дракона. Хотят с моей помощью поработить себе подобных. Но лишь сгорают. Или сами делаются рабами. Или дичью. На большее они не пригодны».
Здесь, под этой луной, люди были повсюду. Заполоняли собой любой хоть немного плодородный клочок суши. В его родном мире все было не так. Там почти не было проклятых морей. Там, на трех материках, разделенных лишь узкими полосками воды, среди прекрасных лавовых полей и огромных вулканов жили только драконы. Много драконов. Так много, что небо темнело, когда все крылатые воины разом поднимались в воздух. А на двух других материках обитала дичь. Отец говорил, что никогда нельзя истреблять все поголовье. Нужно дать им возможность размножаться. Если случится в том необходимость, даже охранять и подкармливать. Тогда добычи всегда будет вдоволь. Но мир драконов исчез. Взорвался, не вынеся избытка магии. Лишь немногим, тем, кого прежний Величайший сумел быстро созвать и вытолкнуть в портал, удалось выжить, оказавшись в новом мире. Здесь было гораздо меньше свободных земель и вулканов, зато во много раз больше дичи. Больше людей…
Шаги приближались.
«Человек идет не один. Этот никогда не ходит один. Этот знает, как ублажить Хозяина».
Именно так дракон позволял людям называть себя. Хозяин. Хозяин Даавгара. Его настоящее имя состояло из пятнадцати рун. Оно звенело, как удар металла о металл. Искрилось, словно костер. И пело, подобно лучшему клинку. Дракон получил его от совета старейшин после купания в лаве огромного вулкана. Еще в том прекрасном мире, который теперь навсегда утрачен. Люди это имя не могли правильно даже услышать, не то, что записать или повторить. Потому, прилетев на Даавгар, он стал для них просто Хозяином.
Направлявшийся к нему посетитель пересек равнину и начал подниматься в гору. С ним еще два десятка человеков.
«Идти будут долго. Груз несут тяжкий, а тропа крутая. Такова моя воля: передвигаться по острову только пешком. Никаких лошадей.
Пусть. В последний раз раб молил изменить порядок передачи власти в Даавгаре. Принес как никогда много сундуков с дарами. Привел тридцать ярых светлокожих рабов. Думал, что он сам, его словеса и подношения что-то значат. Но убрался ни с чем».
С тех пор сюда поднимались только жрецы. Они никогда ничего не просили. Им не дозволено. Жрецы лишь оставляли золото и живую дань у входа в пещеру. И увозили на острова частицы пламени Хозяина для многочисленных святилищ. Потому дракон всегда знал, что происходит у даавов. Он слышал все, что говорилось возле полыхавших его волшебным огнем чаш. Но почти никогда не вмешивался в людские дрязги. Хозяин дал рабам закон. Одного из них сделал правителем. Рабы сгорят, если ослушаются хоть в малом. И они это знают.
«Чего ему потребно ныне? Ужель презренный червь решился повторить просьбу? Тогда глупец не выйдет отсюда. И на островах Дракона будет новый верховный шах».
Хозяин открыл глаза и слегка пошевелил крыльями так, что до того полностью покрывавшие его золотые монеты и драгоценные камни с шумным звоном посыпались вниз. Теперь дракон станет виден весь. Это хорошо. Он повел шипастым хвостом и положил морду на вытянутые лапы. Дракон не ждал. Он жил вне времени, почти не замечая его.
– О величайший! Твой верный раб просит разрешения войти! – донеслось издалека.
– Дозволено, – выдохнул Хозяин негромко, но звук его голоса прокатился по сводам огромной полутемной пещеры многократным эхом.
Дракону опять пришлось пачкать язык и мысли пустопорожними, корявыми людскими словами. Но иначе никак. Рабы совершенно не способны познать высокую речь великого народа крылатых воинов.
Вот показался человек. Он опустился на колени перед высоким золотым холмом, на котором возлежал дракон. Коснулся лбом каменного пола и замер так.
«Правильно. Его жизнь принадлежит мне. Все их жизни. Я владею Даавгаром. И я его караю. Я его Хозяин».
– Изрекай, с чем явился, – приказал дракон, снова заставляя метаться от стены к стене гулкое, сотрясавшее пещеру эхо.
Хозяин не разрешил встать, потому человек остался на коленях и начал:
– О величайший из величайших! О несокрушимая сила, посланная нам богами! О несравненный мудрейший Хозяин! Прими мои дары и помоги! Я пришел просить о справедливости! Помоги покарать преступника!
– Глупец, – произнес дракон чуть громче. – Для чего я дал тебе в руки власть казнить и миловать? Зачем беспокоишь меня безделицей?
Человек снова прижал лоб к полу. Но с места не двинулся. Значит, сказал не все. И не боится стать пеплом за дерзость.
– Прости, величайший! – продолжил раб явно дрогнувшим голосом. – Речь идет о пролитии родной крови. Помоги схватить и покарать убийцу!
Хозяин шумно втянул воздух, раздувая дымящиеся ноздри.
– Проливший родную кровь суть повинен смерти! – прорычал он. – Закон незыблем! И закон есть един для всех! Убивать на Даавгаре могу лишь я! Я и тот, кому я дозволил. Боле никто! Иначе вы сожрете здесь друг друга. Кто тогда станет мне служить? Найди мерзавца хоть за окоемом. Затем пытай и казни, как должно. Кинь в мое пламя его голову! Разве ты получаешь мало золота за руду из моих копей? Разве твоей доли не хватает на ратников и соглядатаев?
– Речь про корабль смерти, о величайший! – постарался объясниться раб. – Мы нашли и покарали тех, кто устроил там резню. Сожгли в твоем священном огне больше тридцати голов. Выловили убийц по всему материку и приволокли на Даавгар для пыток и казни. Но я уже год пытаюсь поймать последнего, самого виновного из них. Однако так и не смог. Это не человек, о Хозяин! Он морэг! Кровь Даавгара пролил морэг! Прошу, помоги мне!
Дракон поднял длинную, покрытую сверкающей бронзой шею, вознося голову высоко вверх.
– Морэг? – громыхнуло на всю пещеру так, что с потолка посыпались камни. – Мы уже девять веков не воюем с повелителями моря. У нас перемирие. Драконы не палят их земли. Старейшины морэгов не топят наши острова. Уходи. Сыскивай его сам.
Проситель, по-прежнему стоя на коленях, выпрямился и сказал чуть смелее:
– Все так, величайший. Я знаю о перемирии. Но этот морэг мой ровесник. Ему лишь около сорока лет. И он последний под луной. У него нет наследника. Нет наставников! Его мать-морэга погибла. Помоги уничтожить угрозу твоим островам раз и навсегда!
В груди дракона заклокотало пламя. Он вытянул шею и навис над безумно храбро стоявшим перед ним рабом.
– Последний? – переспросил Хозяин, почти опаляя пришельца огненным дыханием. – Ничтоже знающий и умеющий недоросль-морэг – последний? Не может быть! Кто он таков? Тебе ведомо его имя?
– Ведомо… Величайший… – прохрипел чуть живой пришелец. – Это Тьяро… Бракари… Из Браско…
Дракон отстранился. Браско! Конечно, Браско. Где ж еще могут прятаться водные твари…
– В Браско жила морская девка. Алшеришма, – рокотнул Хозяин. – Это ее отродье?
– Да, величайший, – еле выдохнул человек, проводя дрожащими руками по лицу и дымящейся бороде. – Ее внук.
– Уже внук… А где сама ведьма? – грозно бросил дракон и затаился, будто на охоте. Сейчас можно добыть что-то очень важное. Или упустить. – Так, где оная? Что ты ведаешь?
Раб очень странно улыбнулся. Так, наверное, улыбается смертник в лицо палачу. Но сказал твердо:
– Старухи больше нет. Это точно. Она обернулась пеной морской от горя, когда погибла ее дочь-морэга вместе со своим мужем десять лет назад. Мои послы приезжали в столицу Браско на похороны князя и княгини. Они сами видели, как Алшеришма вышла на берег во всем белом и пропала. Мальчишка-морэг остался один. Больше из их племени никого нет. Повывелись все за последние девять веков. Помоги мне схватить убийцу и свершить правосудие!
Хозяин отстранился от человека, снова опустил морду на лапы и прикрыл глаза. Ему было о чем подумать. Он действительно не видел искру души Алшеришмы среди людей. Но морские отродья очень хитры. Ведьма вполне могла спрятаться. Затаиться. Призвать сородичей. И бросить ему ни на что пока не годного малька, как наживку… Вынудить нарушить перемирие и напасть кучей на одного… Морэги только так и могут. Но что, если мелкая тварь впрямь осталась последней и не имеет никого за спиной? Свернуть ей башку, пока не обрела силу! Чтобы и следа от них на моей земле не осталось! И не только проклятые порождения воды умеют хитрить да притворяться…
Наконец, не поднимая бронзовых век, дракон изрек приговор:
– Я отдам тебе этого морэга. Найду по связанной именем искре души, где бы тот ни был. Усыплю на полдня. Сниму с него скрывающие сущность чары. Затем перенесу на твой остров. Но дальше справляйся, как ведаешь. Найти, а главное, схватить и удержать недоросля ты должен сам. Я не приду, даже коли он убьет вас всех. И не вздумай жечь его голову. Пусть просто навсегда сгинет. Тихо и тайно. Можешь связать морэга моим пламенем. Коли сумеешь. На том все. Я решил. Убирайся.
– Наконец-то ты выплыл! – с улыбкой сказал Сэдрик Тордальд, больше похожий в тот момент на добродушного пирата, чем на князя чопорного Гресколла.
– Ты еще скажи, что волновался за меня, – с усмешкой заявил только что вынырнувший Тьяро Бракари.
– Нет! – Сэдрик шагнул к мачте и со смехом замотал головой так, что выгоревшие до белизны за время путешествия волосы рассыпались по его широким плечам. – Не дождешься! Твоя бы воля, ты б вообще из моря не вылезал. Знаешь, как по мне, так тебе вовсе не подходит ваше родовое прозвище. Какой из тебя Кондор? Селедка, вот ты кто. Селедка и есть. Вот ее и надо на твоем гербе нарисовать вместо кондора. Так правильнее будет. У тебя ж скоро жабры от ныряния вырастут и хвост. А я все то время, которое ты под водой болтаешься, должен за тебя переживать? Вот уж нет! Давай, Тери, одевайся скорее. Мы уже готовы отчалить. И обед стынет.
– Обе-ед? – протянул Тьяро, легко спрыгивая с борта на палубу галеры. – Кто так расстарался? Грэмма ведь с нами нет. Ты сам? Или опять будем давиться сапросовым варевом?
– Я сам, – улыбаясь еще шире, ответил Сэдрик. – Сегодня на берегу, пока ты перекапывал содержимое книжных лавок, мы хорошо пополнили запасы. Так что Сапрос сегодня отдыхает. Мы будем есть цыплят по-гресколльски!
– Ого! – Тьяро, уже успевший натянуть шаровары и отжать волосы, повел носом. – Пахнет вкусно. Это что, можжевельник? И кориандр? Каждый день бы так!
Сэдрик хмыкнул, складывая руки на груди.
– Если б ты бывал дома чаще, то и ел бы каждый день по-человечески. Ты же вроде как князь, а ведешь себя, словно последний бездомный бродяга. Тебя браскийцы скоро забудут в лицо и во дворец не пустят. А Элиза…
– Все-все! – тут же запротестовал Тьяро, предупреждающе вскинув руки. – Остановись, пожалуйста. А то я сейчас обратно за борт выпрыгну!
Недовольно покачав головой, Сэдрик спустился внутрь галеры. Спорить с Кондором было бесполезно. Любое упоминание о делах княжества, а тем более о жене, грозило ссорой.
После совместной с командой трапезы Тьяро выскочил на палубу, на ходу завязывая длинные черные волосы в любимый высокий хвост. Сэдрик выбрал якорь. Гребцы внизу взялись за весла и дружно грянули старинную, задающую ритм песню:
- – Хэй-хо!
- Сколько вас
- На меня одного!
- Хэй-хо!
- Снова в пляс!
- Отобьюсь! Не впервой!..
Тьяро внимательно оглядел море и небо над ним. Прислушался. Задорно улыбнулся. С плеском опускались и поднимались весла. Из трюма доносилось громкое:
- – …Хэй-хо!
- Дома ждут,
- Но доплыть нелегко.
- Хэй-хо!
- Как-нибудь
- Доползу до него…
– Чему радуешься? – спросил подошедший Сэдрик.
– Часов через пять будем на месте! – весело крикнул Тьяро и за несколько мгновений забрался на верхушку мачты. – Идет потеха! Давай ставить парус!
- – …Хэй-хо!
- Снова в пляс.
- Только мутно в глазах.
- Хэй-хо!
- Не сейчас…
- Дома ждут. Еще взмах…
Вскоре действительно задул нужный им сильный ветер. Гребцы замолчали, устроившись внизу на отдых. Сэдрик взялся за руль, а Тьяро встал на самом носу корабля. Парус был полон и трещал от натяжения. Гонимая им, легкая галера быстро полетела с волны на волну. Но вцепившемуся в борт Бракари этого, видимо, было мало. Он без отрыва смотрел вперед и чуть не подпрыгивал на месте. Казалось, Тьяро так хотел поскорее ступить на вожделенный остров, что готов был сам броситься на весла, или нырнуть, или взлететь…
Сэдрик посматривал на друга с улыбкой. Ох уж это неистребимое кондорово желание получать все и сразу! И лучше еще вчера!
«Ничего, братишка! Потерпи немного, скоро дойдем. Море тебя любит и помогает. Хотя оно такое же, как и ты: тоже никого не ждет и всегда поступает по-своему. А ты такой же изменчивый и многоликий. То хладнокровно прешь к цели так, что тебя ничем не остановить. А то штормишь из-за пустяка и сам все портишь…»
Где-то вверху айкнуло. Легко удерживая массивное рулевое весло одной рукой, Сэдрик вскинул голову и, прикрыв ладонью глаза от яркого солнца, посмотрел на небо. Там, в пронзительной синеве, белело несколько птиц.
– Смотри, Тери! – радостно крикнул он. – Чайки! Берег совсем близко!
– Вижу, Сэд, – отозвался Кондор, почему-то без всякого оживления. – Ты лучше вон туда посмотри. Что там, по-твоему?
Проследив за рукой друга, Сэдрик обнаружил в стороне от нужного им курса темневшую вдали тучу. Причем не на все еще ясном небе, а будто бы прямо на воде.
– Не знаю, Тери… – сказал Сэдрик, мрачнея. – Я подобное вижу впервые. Ты ж у нас знаток моря. Вот и растолкуй, что там за штука.
Тьяро не ответил. Он быстро забрался на мачту, огляделся и только потом крикнул вниз:
– Давай влево! Попробуем обойти!
Сэдрик налег на руль, поворачивая корабль. Тьяро по-прежнему пристально всматривался вдаль, стоя наверху.
– Ничего не выйдет, Сэд! – сообщил он вскоре. – Туча идет прямо на нас и растет! Мы не успеем добраться до земли даже на полном гребном ходу. Бросай якорь и помоги убрать парус. Нашим скажи сидеть внизу, не высовываться и приготовиться к буре!
Вскоре все сделали. Галера встала и только чуть покачивалась на волнах. Ветер прекратился. Чайки куда-то пропали. Все вокруг словно затаилось. Тьяро и Сэдрик замерли возле мачты. Туча, едва касаясь воды косматым краем, надвигалась и все продолжала расти.
– Она будто нас окружает, – шепнул Сэдрик. – Ты тоже это видишь?
– Вижу, – подтвердил Тьяро также тихо. – И не только это. Еще я вижу молнии внутри нее. И солнце над нами. Все очень плохо, брат. На нас идет не буря, а чья-то магия.
Не успел Сэдрик удивиться, как все изменилось. Туча, которая до того словно подкрадывалась к ним на мягких лапах, вдруг озарилась яркими огнями, увеличилась втрое и кинулась на добычу. Солнца над Сэдриком и Тьяро не стало. Мир дрогнул, полыхнул и пропал.
1.2
Тяжелый взгляд шаха на себе Салим ощущал всем телом.
Седой охотник на даавских львов лежал у ног восседавшего в кресле владыки, не смея пошевелиться и поднять голову. За уже прожитые под луной семьдесят с лишним лет Салим столько раз видел у лица когти смерти, что почти забыл, каков страх на вкус. Однако сейчас отчетливо ощутил противный липкий холод и содрогнулся от него. Великий господин архипелага Даавгар шах Алькинур был еще более жестоким и мстительным правителем, чем его ушедший лет десять тому назад в страну вечных теней отец Газимгед.
Салим достаточно послужил обоим и добыл для них немало львов. И то, как пойманные голодные звери рвали на части в чем-то провинившихся придворных, которых Газимгед велел бросить в загон, бывало, снилось охотнику до сих пор.
Месяц назад Алькинур отправил Салима во главе десяти помощников на тайные поиски редкой добычи. То, что он сделал, когда без приказа покинул отряд и прямиком через пустыню примчался в столицу, да еще сразу по прибытии во дворец стал почти требовать разговора с шахом наедине, было даже не дерзостью, а верным самоубийством. Многие шли на плаху и за меньшее.
Но, несмотря ни на что, Салим был совершенно уверен, что поступил правильно. Вести, что он привез из Харрура, не могли ждать. Конечно, Гафиза, младшего брата владыки, во дворце многие недолюбливали за вздорный нрав и беспричинную жестокость. Но когда принц погиб, весь Даавгар потерял покой. А сам Салим жил теперь только ради мести проклятому убийце. И вот, почти год спустя!..
– Встань и говори! – вспорол тишину резкий приказ Алькинура.
Салим торопливо поднялся, низко поклонился в благодарность за оказанную ему милость и охрипшим от волнения голосом начал:
– О великий мой господин, подобный славой самому солнцу!..
Но Алькинур, не меняясь в лице, лишь нетерпеливо махнул украшенной перстнями рукой, приказывая пропустить положенные приветствия и сразу перейти к делу.
Увидев это, Салим едва заметно с облегчением выдохнул. Жест господина поведал о многом, а главное заверил: вестнику не отрубят голову, пока шах не удовлетворит любопытства. Значит самое важное нужно придержать и начать издалека. Еще раз поклонившись, Салим произнес:
– По твоему приказу, о великий владыка, я самым тщательным образом порт за портом обыскивал северные окраины твоего острова и, наконец, прибыл в Харрур. Как всегда, осмотрел вначале побережье, затем заехал в крепость и пошел на базар, чтобы разведать, чем дышит город. Обычно там собирают самые разные сплетни. Но на сей раз все: и торговцы, и горожане, и стражники; все говорили только об одном. Они обсуждали, кому должны достаться недавно попавшие в плен редкой ценности чужеземцы. Я насторожился и решил узнать все подробности этой истории.
На мгновение остановившись, чтобы перевести дыхание, Салим снова поднял голову и быстро взглянул на шаха. Словно выточенное рукой искусного мастера, красивое лицо господина оставалось непроницаемо суровым. Большие серые, чуть раскосые глаза смотрели холодно и жестко. Но старого охотника, знавшего Алькинура с детства и способного различать настроения даже у львов, было не обмануть. То, как владыка легко поглаживал ухоженную, доходившую до середины груди черную бороду, выдавало его неподдельный интерес и нетерпение. Салим сглотнул и продолжил:
– Боги устроили так, мой повелитель, что два дня тому назад на скалах недалеко от Харрура вдребезги разбилась заморская галера. Ее нашли люди местного купца Филада и по закону объявили все, что там обнаружилось ценного, принадлежащим их хозяину. Добыча вышла небольшая, но им достались чужеземцы, которых можно было весьма выгодно продать в рабство. Из всей команды корабля выжили только двое. И они отличались друг от друга, как день и ночь. Один из них, с волосами цвета белого песка, оказался настоящим великаном, каких не встретишь на наших берегах. Он был очень высок, широк в плечах, покрыт шрамами, словом, выглядел как силач и бывалый воин. А второго, чернявого, по виду браскийца, из-за меньшего роста, худобы, тонких костей, красивого лица и длинных густых волос вообще вначале приняли за одну из их надевших мужское платье безумных женщин. Чужеземцы, когда их нашли, лежали на камнях посреди обломков галеры без чувств, в глубоком обмороке. Великана люди Филада крепко связали по рукам и ногам, потратив на то все найденные остатки снастей. А тому, что из Браско, только обрывками его же рубахи стянули за спиной запястья, опутали щиколотки да лоскутом паруса замотали голову. Потом пленников погрузили на арбу, отвезли в город на постоялый двор купца и заперли в амбаре для рабов. Уже темнело, и Филад отложил знакомство с добычей на утро.
После этих слов Алькинур, не переставая поглаживать бороду, закрыл глаза.
Он слишком хорошо знал стоявшего перед ним человека. Если уж старый верный Салим решился нарушить прямой приказ и все дворцовые порядки, значит, случилось что-то действительно важное. Изо всех сил скрывая жгучий интерес к происходящему за маской сурового недовольства, Алькинур внутренне подобрался, как лев перед прыжком. Он не желал показывать чувства. Ни в коем случае не стал бы перебивать Салима и требовать сказать главное. Это признак слабости. Но слушать весь положенный обычаями велеречивый бред Алькинур просто не смог. Потому он и приказал старику, пропустив приветствия, сразу говорить о деле.
Сейчас владыка Даавгара уже раскусил загадку охотника и понял, что именно произошло в одном из портов крупнейшего острова архипелага. От этого нетерпение лишь многократно возросло. Алькинур едва сдержал безумный порыв тотчас сорваться с места и самому кинуться в Харрур через пустыню.
«Нет! – приказал он себе. – Салим наверняка уже сделал все как нужно. Но почему он тогда примчался один? Неужели добыча опять ускользнула из рук? И что там вышел за спор? Нужно все-таки успокоиться и просто выслушать старика до конца».
– О том, что случилось ночью, – продолжил меж тем охотник, – стало известно от других прикованных в амбаре Филада рабов, потому как иных очевидцев в живых не осталось. Невольники рассказали, что чужеземцы долго лежали, как два тюка, а когда пришли в себя, обменялись парой слов на незнакомом языке и затихли. Новички так и оставались в дальнем конце амбара до самой ночи безо всякого движения. Но как только вокруг все стихло, браскиец ловко скинул с головы тряпку, стремительно разорвал путы и быстро освободил от многочисленных веревок могучего спутника. Выбраться из запертого амбара им тоже оказалось легко. Великан просто снял тяжелые двери с петель. А когда эти двое вышли во двор, то голыми руками перебили там всю стражу, забрали их одежду, сабли, вскочили на коней и скрылись в ночи. Побег пленников люди Филада обнаружили только утром, когда уже весь город шумел, подобно песчаной буре.
Алькинур по-прежнему слушал с закрытыми глазами и неторопливо поглаживал бороду. Он уже успел полностью овладеть собой. Нужно просто узнать все до конца. А только потом – принять решение.
Салим продолжал рассказывать:
– Скорее всего, беглецы рассчитывали покинуть город без лишнего шума. Но Харрур, благодаря твоим приказам, о премудрый владыка, очень хорошо охраняется. Вокруг него неприступная высокая стена, гладкая, как стекло с обеих сторон. По такой и кошка не заберется. Тайком до восхода солнца было не сбежать, а ждать утра они, видимо, побоялись из-за шума, который поднял бы Филад. Или просто поспешили. Словом, они решились штурмовать закрытые ворота…
Мехран замер, чутко ловя каждый звук в темноте. Недаром всего за десять лет дослужился от простого стражника до начальника городской заставы. Он знал, что ночь – самое опасное время. Днем в город никто не сунется: захватчики могут прийти только с моря. А оно со сторожевых башен просматривается чуть не до самого Браско. Едва дозорные заметят вражеские корабли, ворота тут же закроются, и крепость приготовится к обороне.
А вот ночью… Ночью коварный враг может подослать лазутчиков, чтобы те открыли ворота изнутри. А снаружи уже могут ждать сотни разбойников, жадных до чужого добра. Именно так пираты разорили две крепости на Южном побережье. Но Харрур им не по зубам. Мехран лично нес стражу каждую ночь в самое опасное время. А в засаде всегда сидели три десятка лучших воинов. Ни один лазутчик не подберется к воротам!
Мехран, как всегда, стоял на боевом ходу высокой крепостной стены. Под ним длинной черной змеей тянулся извилистый коридор-ловушка. Если бы врагам днем удалось пробиться сквозь тяжелые кованые ворота, они погибли бы там под градом камней, стрел и потоками кипящей смолы. Охотников же пробраться из города и впустить захватчиков под кровом темноты ждала специальная ночная стража. Со своего места Мехран мог видеть в свете факелов и ворота, и притаившихся на стене воинов, и крепкие двери, перекрывавшие коридор в конце. Луна ушла за тучи. С моря порывами налетал сильный ветер.
Вдруг со стороны города раздался тихий скрип. Мехран тут же насторожился, обернулся и присмотрелся к дверям. Они открывались! Лазутчик! Мехран дернул веревку колокола.
– Тревога! Враг внизу! Тревога!
Ночную тишину тут же разорвали крики и грохот скатывающихся в коридор по желобу в стене стражников. Дверь из города распахнулась настежь. Мехран увидел двух лазутчиков. Они замерли, поняв, что угодили в ловушку. К воротам не пройти, а со стороны города уже бежит вся стража заставы. Но злодеи почему-то не упали на колени с криками о пощаде. В их руках сверкнули сабли. Гаркнув что-то на чужом языке, тот, что меньше ростом, побежал прямо на стражников, вставших между ним и воротами. Второй, по виду настоящий великан, кинулся следом. Мехран решил остаться на месте, чтобы с высоты увидеть, как безумных разбойников скрутят.
– Не убивать! – крикнул он вниз. – Их нужно допросить!
Но тут же понял, что все пошло не так. Его лучшие воины падали на землю один за другим, словно тряпичные куклы. А танцующий с двумя саблями демон неудержимо продвигался к воротам. Отставая на несколько шагов, вооруженный великан шел за ним спиной вперед, чтобы никого не пропустить со стороны дверей в город.
Мехран ринулся по стене к месту сражения, на бегу лихорадочно соображая, что может предпринять. При такой скорости боя, подмога из крепости не успеет прийти. Демоны пробьются к воротам раньше! Он остановился и дернул из-за пояса длинный пистолет.
«Нет! Прицелиться в демона невозможно! Убить великана! В одиночку засовы не открыть!»
Мехран выстрелил. Осечка! Еще раз! Снова осечка! Прокляв отсыревший порох и всех оружейников крепости, он отшвырнул бесполезную железяку.
Тут взгляд Мехрана упал на свисающую сеть. Он позволял заходившим на ночь в город рыбакам сушить на стене снасти в обмен на их первую утреннюю добычу.
В безумной надежде непонятно на что, Мехран остановился и рванул сеть на себя. Кое-как расправил, приготовив к броску. Глянул вниз. Пока он возился, бой почти кончился. Демон с двумя саблями сразил последнего защитника крепости, перепрыгнул через него и кинулся отпирать ворота. К дверям в коридор, издалека гремя доспехами, бежала стража. Великан, приготовив оружие, стоял шагах в десяти от ворот, как раз под Мехраном, готовый задержать погоню.
Думать было решительно некогда. Еще несколько мгновений и ворота откроют! И тогда случиться может все, что угодно! Мехран крепче ухватил сеть и прыгнул вниз. У него оставался всего один шанс на спасение города. Совсем крошечный. Но Мехран ухватился за него без колебаний. Он упал на великана, сбивая того с ног и опутывая сетью. Тут же выхватил кинжал, чтобы изо всех сил ударить врага рукояткой по голове. Великан бесшумно обмяк и растянулся на земле. Мехран стремительно развернулся лицом к воротам, одной рукой приподнял голову пленника, а другой приставил ему кинжал к горлу.
Убравший за пояс обе сабли демон тем временем уже вытащил из пазов два засова и открывал последний.
– Сдавайся! – заорал Мехран не своим голосом.
Покрытый с головы до ног чужой кровью демон вздрогнул и оглянулся.
– Ни шагу! – угрожающе крикнул ему Мехран. – Кинешься на меня или к засовам, я его тут же прирежу!
Демон не шевелился. За спиной Мехрана все громче бряцала доспехами где-то бегущая подмога. Нужно выстоять хотя бы пару минут.
– Сдавайся! Бросай оружие! Или он сдохнет!
Чтобы подтвердить сказанное, Мехран медленно провел кинжалом так, что на шее великана появились капли крови. Демон вполне мог наплевать на подельника и открыть ворота. Или убить Мехрана вместе с его пленником. Но злодей не шевелился. Время тянулось безумно долго. Сейчас он впустит сообщников. Сейчас зарубит на месте. Сейчас великан очнется…
– Господин, что прикажешь? – прогремело над ухом.
Мехран с отчаянной радостью понял, что уже не один противостоит жуткому демону. За плечами плотные ряды стражи. Теперь поговорим по-другому.
– Этому нож к горлу. И вяжите его крепче! – скомандовал Мехран, вставая. – Если второй дернется, тут же прирезать!
Он не отводил взгляда от замершего у ворот врага. Тот так и не попытался напасть или сбежать. Значит, уже не сделает ни того, ни другого. Значит, попался. Мехран сплюнул и уверенно крикнул:
– Эй ты! Отбросил сабли! Мордой в землю! Живо!
Демон повиновался. Сложив оружие, он зачем-то глянул на небо, затем опустился на колени, сжал кулаки и согнулся в поклоне. Было удивительно видеть, как разбойник, только что с легкостью убивший тридцать лучших воинов, сдается без боя. Решение, что делать с чужаком дальше, пришло само собой.
– Оглушить и связать! – приказал Мехран страже. – Но не бить! Эти двое теперь моя собственность! По праву добычи в бою, по закону Величайшего Хозяина, объявляю лазутчиков своими рабами!
Он отступил в сторону, пропуская вперед подчиненных, и прислонился к стене. Ни к чему показывать, что у него подкашиваются ноги. Город спасен. Это главное. Ворота снова накрепко запирают. Нужно будет кроме засовов еще навесить замки. К ногам Мехрана, рядом с великаном, кидают бесчувственного, по рукам и ногам перетянутого веревками демона. Теперь можно рассмотреть его лицо. Браскиец! А второй явно из далеких краев. Волосы светлые. Только сейчас Мехран понимает, что не только спас город, но и сказочно разбогател. Боги вознаградили за годы верной службы! Теперь можно оставить заставу, наконец-то заработать достаточно денег, чтобы построить большой дом. А потом выкупить невесту. Да не какую-нибудь нищую замухрышку. А ладную широкобедрую дочь купца. Или даже судьи… А то и самого наместника…
Теперь у него есть два великолепных невольника. Воины, каких поискать. Великана в деле он, конечно, не видел, но вполне ощутил его мускулы. Такой редкий товар и продать можно за дорого. Но Мехран не станет этого делать. Он сам будет возить демонов по всем самым крупным боям рабов!..
– Куда их, господин?
Вопрос стражника выдернул Мехрана из мечтаний о грядущем благоденствии. Действительно, куда? Если не хочет попортить чужаков, то их нельзя долго держать связанными. А кандалов на заставе нет… А что устроят эти двое, если вырвутся на волю…
Мехран мысленно провел руками по лицу. До чего опасная добыча! Словно два песчаных льва! Не в кладовке же на заднем дворе казармы их держать! Нет. Нужно время. Всего несколько дней. И он все приготовит. Одолжит кошель золота у свояка, наймет приличный дом с крепким загоном для рабов…
– Грузите на телегу, – нашел нужное решение Мехран. – На рассвете отвезем их в зиндан. Живее!
Стражники поволокли пленников прочь из коридора. Великана еле подняли шестеро. Мехран оглянулся, чтобы проверить, надежно ли закрыли ворота. И только теперь подумал:
«Почему засовы отпирал браскиец? Второй ведь должен быть сильнее? И как он вообще смог их открыть, когда засовы поддаются только двум стражам? Как он сдвинул их с места в одиночку?»
От понимания, какой непомерной силой обладал его раб, Мехрана передернуло и бросило в пот.
«Может продать их сегодня же, от беды подальше? Но тогда денег не хватит на достойную женитьбу. Нет! Боги послали чужаков мне. Я сам пленил их и никому не отдам! Вот только… Не стоит доверяться веревкам».
Он вышел из коридора на площадь заставы и глянул на брошенных у стены чужаков. Великан, не открывая глаз, чуть повел головой. Мехран тут же подскочил и ударил его ребром ладони по шее. Затем быстро отдал приказы по восстановлению порядка. Проследил, чтобы дневные стражи заняли положенные места.
«Все. Теперь время заняться своим добром. Нужно во что бы то ни стало доставить их в зиндан! Оттуда не сбежишь. А я уж постараюсь приготовить моей добыче достойную клетку и цепи потолще».
– Принести ковры для встреч важных гостей! – велел он страже. – И закатать туда этих двоих! Но только по плечи. Обоим накинуть удавки. Потом грузите на телегу. Я сам повезу их.
Показалось солнце. Сев рядом с двумя длинными тугими свертками, Мехран пристально вгляделся в неподвижные лица рабов. Оба взрослые мужчины лет сорока. Браскиец красавчик, каких поискать. Нос и губы тонкие, совсем как у благородных, лоб высокий, брови вразлет. Отличный раб. А у великана лицо, словно топором вырублено. Но не урод. И волосы почти белые. Редко такие встретишь. Оба хороши. Но нечего обманываться смазливой мордашкой. Это два демона.
До зиндана путь неблизкий. Пока волы дотянут туда телегу, чужаки еще не раз очнутся. Но на то и петли на шеях. Уж придушить свою добычу Мехран точно успеет. А даже если не сразу успеет, то плотные шерстяные ковры – не веревки. Из них не вырвешься. Недаром мудрые предки от рассвета мира перевозили так самых опасных разбойников.
Отдав тюремщикам за неделю строжайшего хранения двух рабов все, что осталось от последнего жалования, и подписав кучу бумаг, Мехран наконец-то вышел из душного здания зиндана.
«Вот и все. Теперь бегом к свояку за деньгами. Если заартачится, то посулю ему сверх пени за долг еще и долю с первого выигрыша на боях…»
– Где мои рабы?! – раздался вдруг истошный крик, сопровождаемый грохотом копыт. – Здесь?
– Здесь, господин Филад! Здесь! – отозвались сразу несколько угодливых голосов. – Их недавно от заставы на этой вот самой телеге привезли! Мы все видели, господин! Видели их лица и волосы! Это были те двое! Великан и браскиец!
Мехран с негодованием оглянулся.
«Что? Кто-то посмел открыть пасть на мою добычу?»
У зиндана тем временем осадил взмыленного жеребца какой-то долговязый детина в полосатом купеческом халате на голое тело. Рядом тут же засуетились несколько слуг. Беспорядочно маша руками, они принялись наперебой докладывать хозяину про схватку на заставе и ее последствия. Вокруг них тут же собрались зеваки. Оказывается, о случившемся уже растрезвонили на весь город.
– Браскиец и белый великан? – быстро уточнил у доносчиков купец. – Это точно они!
Он плотнее запахнул халат и крикнул, привставая в стременах:
– Те двое мои рабы! По праву разбитых кораблей! Чужаков нашли на побережье мои люди! У меня есть свидетели! Требую свой товар по закону!
Мехран почувствовал, как у него все внутри вскипает от гнева. Какой-то ушлый торгаш посягнул на его богатое будущее!
– Вот уж нет! – взревел он, сжимая кулаки. – Это мои рабы! Я никому их не отдам! Мои по праву добычи в бою!
– Каком-таком бою, уважаемый? – Глаза купца превратились в две злые щелочки. – Чужаков нашли вчера вечером у разбитой в щепки галеры! Я приведу двадцать человек свидетелей! Я могу дать подробные описания своих рабов вплоть до числа шрамов на их телах! А ты? Ты можешь так?
– Каком бою?! – заорал Мехран, окончательно зверея. – Каком бою? А в таком, в котором чужаки порубили насмерть больше тридцати моих людей! Скажи-ка, может это ты послал своих рабов напасть на стражу и открыть ночью ворота города морским разбойникам? А?
Купец побледнел, но быстро пришел в себя и буркнул:
– Никого я не посылал. Чужаки сбежали. Тому есть свидетели. Верните мне рабов, и я накажу их по всей строгости! Выпорю кнутом и брошу в яму на месяц!
– Ах, сбежали! – Мехран торжествующе обвел взглядом внимательно следившую за ними толпу горожан. – Чужаки от него сбежали! Вы слышали его слова, уважаемые? Все слышали? Купец сам признался, что потерял право на этих рабов! Не смог удержать! Не по ловцу звери! А вот я взял их в бою! Не дал открыть ворота крепости! Спас Харрур от разграбления! Связал чужаков и доставил в зиндан! Так кто теперь их законный хозяин?
– Ты! Твое право! Ты! – зашумели люди вокруг.
Мехран приосанился, считая дело решенным, но тут же понял, что весьма поторопился. Купец быстро кивнул подручным, и те растворились в толпе. Криков в поддержку Мехрана сразу стало гораздо меньше. Зато со всех сторон понеслось:
– Право разбитых кораблей выше! Это дар богов! Кто первый нашел, тот и хозяин! Вернуть рабов Филаду! Вернуть!..
«У, продажные шакалы!» – мысленно простонал Мехран, понимая, что драгоценная добыча вот-вот выскользнет из его рук.
Пальцы Алькинура крепко сжались на подлокотниках кресла. Слушать рассказ охотника с невозмутимым видом становилось все труднее. А старый хитрец, будто нарочно, ходил вокруг да около, не говоря главного.
– …Возле стражника и купца быстро собралась тут же поделившаяся надвое толпа любопытных, и спор из ругани чуть не перешел в драку всех со всеми, – рассказывал Салим. – Вскоре на шум явился правитель Харрура, очень недовольный тем, что пришлось вставать в такую рань. Выслушав обе стороны, он оставил пленников в тюрьме, а их дальнейшую судьбу велел решать местному судье. Но выяснилось, что тот уехал к родственникам на соседний остров. Правитель распорядился немедленно послать туда гонца и удалился. И вот, к тому времени, как я прибыл в Харрур, чужеземцы уже целый день сидели в подземелье зиндана, а весь город, в ожидании решения дела, судачил о них и спорил, кому же должна достаться такая редкая и опасная добыча.
Салим остановился и кашлянул, прочищая горло. Алькинура накрыла волна раздражения, но он смог с ней справиться и только чуть скривил губы. Старика еще рано казнить…
– Я, как только услышал всю эту историю, сразу же поспешил к начальнику тюрьмы, – постарался выгородить себя Салим явно дрогнувшим голосом. – Показал ему свиток с твоей драконьей печатью, о великое солнце Даавгара, и заявил твое коронное право первой руки на принесенную богами моря добычу. Затем, для большей надежности, оставил охотников охранять тюрьму, а сам взял сменных лошадей и сразу бросился через пустыню к тебе, мой повелитель! Я, загоняя коней, скакал без остановки день и ночь, чтобы как можно быстрее поведать то, что узнал. Вот я здесь и готов услышать твой приговор, владыка!
Открыв глаза, Алькинур пристально посмотрел на замершего перед ним охотника, который так и не сказал самого главного. Наконец шах заговорил ровным, ничего не выражающим голосом:
– Прежде, чем я решу, какой судьбы ты достоин за нарушение моего приказа, ответь мне на один вопрос. Какого цвета глаза у того браскийца, что сражался как демон?
Старик опустился на колени и, глядя прямо на Алькинура, ответил твердо, с плохо скрываемым торжеством:
– Как бирюза! После того, как заковали в колодки, служители тюрьмы привели чужеземцев в чувства, внимательно осмотрели, а затем, как обычно в таких случаях делают, составили подробную опись, чтоб избежать потом споров об имуществе. Вот та бумага из зиндана! – Охотник вынул из-за пазухи свиток и протянул Алькинуру. – Тут ясно написано: «глаза, как яркая морская волна на солнце»! Это точно он! Я нашел убийцу, владыка! Нашел!
1.3
Тьяро дождался, пока тюремщики выйдут и закроют дверь.
Он второй раз за сутки очнулся связанным. Опять оказался в полной темноте. Только сейчас было намного хуже. Тьяро попытался освободиться и вскоре убедился, что это совершенно невозможно. Его ноги чуть выше колен, низко нагнутую шею и запястья широко разведенных в стороны рук крепко сжимали между собой огромные куски тяжелого камня. Тьяро сидел в колодках на земляном полу, касаясь его лишь одной точкой тела и босыми ступнями. Но могильный холод уже успел проникнуть во все суставы.
Тьяро тут же начал выгибать спину и шевелить ногами, чтобы хоть как-то разогнать кровь и согреться. Не имея возможности оглянуться, он тревожно вслушался в темноту и тихо спросил:
– Сэд? Ты меня слышишь? Ты не ранен?
Вначале ему не ответили. Время во мраке тянулось невозможно долго, и Тьяро уже начал сходить с ума от неизвестности. Наконец раздалось:
– Да… Тери. Слышу. И вроде даже цел. А ты?
Кондор облегченно выдохнул, затем фыркнул и, презрительно улыбаясь, ответил:
– Ни царапины. Они, видимо, так торопились меня связать, что даже не избили. А кровь на мне чужая.
– Можешь выбраться? – прозвучало из темноты уже громче.
– Нет, – бросил Тьяро с раздражением и чувством вины за свою слабость. – Эти клятые кошевы колодки слишком крепкие. Я могу их чуть приподнять, но не разбить. Прости друг.
– Бывает, – сразу отозвался Сэдрик. – Не вини себя. Но что с твоими глазами? Почему тюремщики сказали, что они цвета морской волны? Ты же еще утром был сероглазым. И вроде даже не напивался днем.
Тьяро еще больше разозлился и гулко грохнул колодками по полу. Сегодня все случалось не так!
– Не знаю, – буркнул он, наконец. – Я ведь действительно трезвый. Не знаю, почему глаза поменяли цвет. Как же не вовремя…
Тьяро прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего и не натолкнуть Сэдрика на новые неудобные вопросы. Только напрасно. Сэд все равно спросил:
– Ты знаешь, в какие земли мы попали? Почему нас оставили в живых? Почему даже имена не стали узнавать?
Злясь на себя все больше, Тьяро опустил голову. Он слишком хорошо знал ответы. Но стоит ли сейчас открывать Сэду всю горькую правду? Говорят, ожидание смерти хуже самой смерти. Что ж, он понесет страшную ношу один. Пусть в душе друга останется место надежде.
– Тут все просто, – начал Тьяро, стараясь не выдавать чувства и тщательно подбирать слова. – Судя по общему с Браско языку, мы на одном из островов Даавгара. Не спрашивай, как такое может быть. Вчера мы плыли в Западном море, а сегодня оказались здесь. Скорее всего, виновна та клятая туча. Я ничего не помню с тех пор, как над нами погасло солнце. Очнулся в том вонючем хлеву.
– Я тоже ничего не помню, – отозвался из темноты Сэдрик. – Так там действительно была магия?
– Скорее всего, – подтвердил Тьяро и тут же сменил тему. – А захватили нас по праву разбившихся кораблей. Все, что попадает на Даавгар во время бурь, считается даром богов и переходит тому, кто первым найдет потерпевших крушение и все их грузы. Если, конечно, шах лично или через посланца с документом не заявит право первой руки на добычу. Тогда все достанется правителю. Чужаков здесь не любят и терпят живыми на своей земле только в качестве рабов. Вот ими мы с тобой теперь и станем. А рабам имена не нужны. Так что пока будем жить. Сейчас они, наверное, решают, кому именно нас отдать или продать. А все эти подземные радости – только потому, что мы стражу крепко потрепали. Долго нас тут держать не станут. Когда окажемся у новых хозяев, снова постараемся сбежать. Так что все еще может быть хорошо.
Сэдрик не поверил тому, что услышал, хотя Тьяро говорил как всегда твердо и уверенно. За последние десять лет совместных путешествий по всей Готвадее, а также землям сопредельных родному королевству государств они очень хорошо узнали друг друга.
«Обворожительно! – усмехнулся про себя Сэдрик. – Тери еще меня утешает! Будто я не слышу, что врет, как торговец гнильем на базаре… Неужели все так плохо? Что ж ты такого натворил, братишка, что боишься назвать даавам свое имя? Ты ведь дядя их верховного шаха! Да тебя, как говорят на юге, должны во дворец в золотой лодке на руках отнести! А ты пошел рубиться, чтобы сбежать из города. А теперь сидишь тут в колодках и молчишь, как рыба…»
Однако вслух Сэдрик произнес совсем другое:
– Я рад, что ты цел, Тери. Мы с тобой и не из такого выбирались. Бывало хуже!
Постепенно разговор угас. После всего пережитого сил у Сэдрика с Тьяро совсем не осталось. Их мучили голод и жажда, мышцы затекали, нестерпимо болели, холод проникал в самую душу, а в головах все еще гудело от недавних оглушающих ударов.
Время в лишенном света подземелье остановилось. Кормить пленников, видимо, не собирались. Иногда тяжелая дверь со скрипом отворялась, и все в той же темноте приходил стражник. Он грубо проверял, живы ли они, и давал выпить немного воды. Время от времени друзья впадали в обморок и постепенно стали ощущать себя погребенными заживо.
Сколько продлилась пытка, они не знали. Но через несколько дней, а может через вечность, Тьяро и Сэдрик снова очнулись от звуков лязгающего засова и скрипа открывающейся двери. На этот раз темноту разорвали факелы, раздались тяжелые шаги, и все вновь затихло. Вошедшие молча ждали, пока узники придут в себя.
Когда Тьяро вновь обрел способность видеть, он поднял голову и осмотрелся. Стражники с факелами его не заинтересовали. Но вид того, кто стоял впереди, убил в Кондоре последнюю надежду на избавление. Все складывалось хуже некуда. Над ним, положив руки на заткнутую за пояс рядом с кнутом и боевой сетью саблю, возвышался высокий крепкий старик с уродливым широким шрамом через все лицо.
Едва увидев грозного посетителя, Тьяро без сил уронил голову. Глаза закрылись сами собой, а услужливая кошева память подбросила яркие картины событий годовой давности.
Вот он оставляет раненого Сэдрика восстанавливать силы в одном из прибрежных городков, а сам отправляется на очередную морскую вылазку.
Вот он уже в каюте плывущего корабля: разбирает старые карты и пожелтевшие от времени рукописи. Он так увлечен работой, так жаждет поскорее добраться до вожделенного клада, что ничего вокруг не видит и не слышит. На палубе возникает шум боя.
Вот сражение охватывает уже весь корабль. Тьяро выбегает наверх. На палубе яростно рубятся друг с другом команды двух кораблей, борта которых крепко сцеплены абордажными крючьями.
Кондор не разбирается, чье там судно и почему завязалась резня. Он просто подхватывает пару сабель и кидается в самую гущу боя.
И вот. Это лицо. На счету Тьяро было уже столько людских смертей, что он давно перестал обращать внимание на противников и не запоминал их. Но тут все случилось иначе: лицо мальчишки, попавшего под его удар, тут же испустившего дух и отброшенного в сторону, забыть не вышло.
Вначале оно перекашивается гримасой злобы, затем вспыхивают удивление, боль, отчаяние, страх… За какие-то мгновения Тьяро успевает увидеть в глазах убитого им парня целую жизнь. И они уже никогда не оставят его в покое.
Затем Кондор отвлекается на других противников, но краем глаза замечает, как к телу мальчишки рвется высокий старик. И вот уже он, с искаженным болью и яростью лицом, несется на Тьяро с кривой саблей наперевес.
Вот Бракари блокирует оружие старика клинком в правой руке, а левой наносит удар через все лицо. Седой мститель заливается кровью и падает, а Тьяро идет дальше.
Вот схватка окончена. Команда корабля Кондора пленных не берет и добивает на месте всех раненых. Тела сбрасывают на палубу второго корабля, чтобы потом по какому-то местному обычаю отправить в море.
Ведомый непонятным чувством, Тьяро подходит к тому парню. Наклоняется и чуть не падает на палубу рядом с ним. На руке мальчишки – фамильный перстень дома Алькинура.
Тьяро убил собственного племянника.
Старик наверняка служил телохранителем принца. Тьяро смотрит по сторонам, но седого мстителя так и не находит. Его, наверное, уже перенесли на мертвый корабль.
Первая мысль:
«Возьми тело и сам отвези Алькинуру его младшего брата. Расскажи все, как есть и, по слову даавов, прими свою судьбу».
Но тут же в голове звучит другой голос:
«Зачем брать на себя вину, если свидетелей не осталось? Да и так ли ты виноват? Мальчишка сам на тебя бросился! А то, что ввязался в чужой бой, не разобравшись, с кем воюешь… О таком пустяке можно просто не думать».
И Тьяро ничего не делает. Оставляет все, как есть. Корабль мертвецов увозит своего принца в последнее плавание, а Кондор старается забыть обо всем. Он заливает память и совесть вином, а потом крепчайшим тростниковым джагом. Никому, даже Сэдрику, он о случившемся так и не рассказывает.
А через три месяца Тьяро узнает, что в его замок явился посол с письмом от Алькинура. Послание, не вскрывая, переправили путешествующему по континенту князю. В письме говорилось, что шах отказывается считать убийцу брата родственником и объявляет Тьяро Бракари кровную месть. Даавы не начали войну, не порвали все отношения с княжеством Браско, даже не потребовали выдать им Кондора на казнь. Они просто открыли на него охоту, как на дикого зверя.
С тех пор, не желая вступать в бой с родичами, Тьяро перестает выходить в южные моря и по суше передвигается только в сопровождении внушительного эскорта. И вот, год спустя, столкнувшись с какой-то тучей, Кондор, непонятно как, оказывается не где-нибудь, а в двух месяцах пути от нужного курса, прямо в руках жаждущего крови мстителя! Да еще вместе с Тордальдом! Одно хорошо: старина Грэмм остался в Браско и не пошел с ними в тот клятый рейд…
Сильный рывок за волосы остановил поток воспоминаний и заставил Тьяро снова открыть глаза.
Салим стоял и молча ждал, пока пленник привыкнет к свету, проморгается и посмотрит наверх. Глаза браскийца были главной уликой, главным доказательством вины. Мало ли, что там понаписали в зиндане. Мало ли на свете живет черноволосых красавцев, умеющих владеть сразу двумя саблями. Шах очень доходчиво объяснил Салиму его ошибку плетью по спине. Больше охотник никому на слово не поверит. Он поклялся в том на пламени Хозяина и сейчас должен сам взглянуть в глаза чужеземца.
Тогда, год назад на корабле, Салим вез юного принца на охоту, которую тому вздумалось устроить вдали от родных островов. С ним поплыло десять проверенных ловцов львов и двадцать воинов из личной охраны Гафиза. Но при встрече с морскими разбойниками ничего не помогло. Погибли все. А больше других виной тому был он – безумный страшный демон с двумя саблями.
Салим видел, как тот выскочил на палубу посреди боя и, то ли качаясь на нетвердых ногах, то ли танцуя, сразу же кинулся рубить всех подряд. Какое-то время охотнику удавалось держаться рядом с принцем, прикрывать его и не пускать в самое месиво. Но стоило только чуть отвлечься, и вот Гафиз уже летит прямо на покрытого чужой кровью демона.
Принц привык, что ему все подчиняются, не терпел противоречий. Часто жестоко бил слуг и никогда не встречал настоящего отпора. Вот и теперь, наверное, вообразил себя непобедимым воином и ринулся на самого страшного врага.
Салим опоздал. Он лишь увидел издалека, как демон, походя, полоснул Гафиза и отбросил прочь его тело. Когда охотнику удалось пробиться ближе к принцу, тот уже не дышал.
Как бы Салим ни относился к подопечному лично, тот был братом великого владыки. Тем, кого охотник обязался беречь пуще собственного сердца. Величественным потомком богов, одним своим присутствием, освещавшим земли Даавгара. Важнее безопасности шахов лишь благополучие дракона. Все люди только пыль у подножия престола повелителя.
Со смертью Гафиза весь мир охотника рухнул. Будто это его самого только что зарубили. Салим не выполнил приказ. Не защитил принца. Покрыл вечным позором и себя, и всех предков. Как теперь смотреть в глаза людям? Как предстать перед владыкой?! Как жить?!
Все, что обезумевший от случившегося Салим смог тогда сделать – броситься на ставшего вмиг самым ненавистным существом на свете убийцу. Охотник оказался с ним лицом к лицу и рубанул сплеча. Но демон – он на то и демон, а не человек – остановил его удар. И тут их глаза на миг встретились. Салим никогда в жизни не видел такого взгляда и ни за что не поверил бы, что такое бывает наяву, а не только в сказках. Глаза убийцы мерцали яркой морской волной.
А потом демон ударил его по лицу саблей в левой руке. Свет для Салима погас, и последнее, что на всю жизнь впечаталось в память: безумная, яростная, несущая смерть бирюза.
Пришел в себя охотник уже на корабле посреди пустого моря. Кроме него самого отыскалось еще четверо чудом выживших. Общими усилиями им с огромным трудом удалось вернуться к родным берегам.
Дорогу до столицы и то, как очутился во дворце, Салим не помнил. Во время похорон принца лежал в горячке. Но как только пришел в себя, его тут же принесли на допрос к владыке и приказали открыть глаза.
Алькинур был внешне спокоен и оттого еще более страшен. Он смотрел прямо в душу, и Салим уже в который раз горько пожалел, что не умер. Затем владыка произнес тихо и ровно, но так, словно каждое его слово хлестало кнутом:
– Ты подвел меня. Из-за тебя погиб мой брат. Но боги для чего-то оставили тебя ходить под луной между людьми. Да будет так. Ты поправишься. Будешь жить, искупая вину каждым вздохом. А сейчас поведай мне обо всем, что случилось на корабле. А особенно про демона и бирюзовые глаза, о которых ты неделю кричал в бреду.
Салим, еле ворочая языком, доложил, а потом, чтобы хоть как-то оправдать свое нынешнее никчемное существование, поклялся жизнью изловить и покарать убийцу.
– Жизнью? – переспросил шах, чуть поведя бровью. – Хорошо. Хозяин услышал тебя. Ты сгоришь, если не сдержишь слово. Ибо жизнь твоя теперь не стоит и песчинки. Дашь клятву и пойдешь по следу, как только встанешь на ноги. Лишь исполнив свой обет, ты снова сможешь зваться честным слугой и без стыда смотреть в глаза людям. Но запомни очень крепко: дело охотника только загнать, поймать и доставить зверя, не помяв на нем ни единой шерстинки. То, как и когда он испустит дух, решу я сам. А сейчас я назову тебе его имя. Имя чудовища, которое скрывается под видом человека.
Так Салим всей душой поклялся привести на казнь того, кого когда-то знал ребенком и возил вместе с будущим шахом на охоту. Кого даавы навсегда перестали считать своим, возненавидели и прокляли.
То был князь Браско. Тьяро Бракари. Кондор-убийца.
И вот пленник наконец-то поднял голову и посмотрел на Салима. Да, никакой ошибки! На страшно бледном лице со впалыми небритыми щеками, заострившимися скулами и белыми пересохшими губами полыхнули два нечеловеческих костра бирюзового цвета.
На миг у Салима перехватило дыхание. Он словно рухнул обратно в свой горячечный бред, словно опять умер и ожил, чтобы вновь умирать и оживать… Но тут наваждение кончилось. Узник уронил голову, превратившись из непобедимого демонского отродья в обыкновенную добычу.
Правосудие свершилось! Салим смог исполнить клятву! Оправдался перед владыкой! Боги улыбнулись и устроили так, что сам непобедимый, неуловимый Тьяро Бракари, ужасный легендарный Кондор, сидит перед ним сейчас в нелепой позе, совершенно беспомощный и жалкий.
Пока пленник молчал, опустив голову, Салим окончательно пришел в себя и теперь точно знал, что ему говорить и делать. Если б он был сам по себе – убийцу уже тащили бы во двор, чтобы немедля начать пытки, а затем предать самой изощренной жестокой казни. Но нет. Кондор добыча шаха. А Салим должен лишь доставить Алькинуру его зверя в целости и сохранности. Не попортив шкуру.
Однако молчание затянулось. Салим подошел ближе, нагнулся и грубо дернул убийцу за волосы, заставляя поднять голову и открыть глаза. Браскиец очнулся, но взгляд оставался мутным. Охотника это не устраивало, и он хлестнул Кондора по щекам другой рукой. Тот пришел в себя. Тогда Салим отпустил волосы добычи, сделал шаг назад и начал так необходимый ему разговор:
– Я вижу, ты узнал меня. Но это неважно. Главное, что тебя узнал я. Ты сам понимаешь, в чем виноват и перед кем должен ответить. Твою судьбу и судьбу твоего спутника решит мой великий господин и повелитель шах Алькинур.
Убийца кивнул, потом произнес негромко, но твердо:
– Да. Я знаю. И я готов посмотреть в глаза своей судьбы. Но мой друг невиновен перед твоим великим господином. Отпусти его.
– Это не мне решать, – ответил Салим. – Вы оба добыча повелителя. Только он может казнить и миловать. Я лишь охотник.
– А наша команда? Где наши гребцы?
– Все погибли, – отрезал Салим.
– Я понял, – горько произнес Кондор и вновь склонил голову. Надо же. Оказывается, этому князю не наплевать на потерянных слуг.
В камере стало тихо, но Салим сказал не все, что должен был, потому продолжил:
– В память о том, что ты когда-то назывался родственником самого повелителя, наш господин дарует тебе и твоему спутнику великую милость. Вы поедете в столицу как гости великодушного шаха.
Кондор ничего не сказал и не пошевелился. Салим, шумно выдохнув, продолжил:
– Вас прямо сейчас отвезут на богатый постоялый двор. Предложат купальню, дорогую одежду и вкусный ужин. А утром мы двинемся в путь. У вас будут свои кони, и вы сами будете ими править. Через несколько дней приятного, неспешного перехода достигнем столицу, и там вы предстанете перед нашим повелителем.
Пленник по-прежнему молчал.
– Но есть одно условие, – наконец дошел до сути дела Салим. – Вы должны дать слово, что не попытаетесь сбежать, напасть на меня или моих людей. Не причините себе вред и будете подчиняться всем моим приказам до того момента, как увидите вживую нашего великого господина, шаха Алькинура. Вы должны будете поклясться в этом. Правом Хозяина на добычу.
– Что?!.. – испуганно крикнул Бракари, забившись в колодках. – Связать меня пламенем?..
– Ты знаешь, что значит такая клятва? – спросил Салим громче, не обращая внимания на дерганья пленника.
Кондор замер, чуть заметно покивал опущенной головой и прошептал:
– Я да. Мой друг нет.
Салим опять шумно выдохнул, но произнес ровно:
– Я расскажу. Уже девять веков все двести пятьдесят шесть управляемых шахами островов Даавгара, слава богам, принадлежат дракону. Наш величайший Хозяин, да живет он вечно, безмерно мудр и справедлив. С его приходом шахи вспомнили законы предков, перестали проливать родную кровь и воевать друг с другом. Верховным правителем становится сильнейший в состязании. А чтобы никто ни на кого никогда не нападал, шахи, садясь на трон, клянутся жить в мире. Клянутся правом Хозяина Даавгара на добычу, подтверждая это собственной кровью в огне дракона. Если такое слово нарушить, хоть малейшим действием, Хозяин сразу же узнает. И возьмет в законную добычу самого обманщика, всех его родичей и все, чем тот владеет. Пока даавы не научились жить в мире, наш архипелаг лишился семи островов. Сейчас там лишь оплавленные камни. Кондор видел их, когда приплывал сюда в детстве. Если нарушите клятву, с вашими землями случится то же самое. А сами вы не проживете и получаса. Станете пеплом, вспыхнув изнутри. Хозяин всегда получает свою добычу. В крови у вас будет гореть его благословенное пламя. И оно не простит предательства. Клятвы живы, пока жива магия Хозяина в его огне. То есть вечно. От них никак не сбежать и не избавиться. Можно лишь исполнить. Как предлагается вам, например. Вы освободитесь, как только увидите владыку.
Не открывая глаз, Кондор поднял голову и спросил тихим ломким голосом побежденного:
– А если…
– А если вы откажетесь, то поедете кружным путем в цепях! – зло перебил Салим. – Подохнуть в дороге я вам, конечно, не позволю, но уверяю: это будет худшее ваше путешествие. И даже не надейтесь сбежать! От меня еще ни один зверь не ушел. Так что, давай. Откажись от клятвы. Доставь мне такое удовольствие.
Салим нагнулся и очень тихо сказал на ухо Кондору то, что еще велел передать убийце владыка, затем выпрямился. Теперь все. Нужно дать им время подумать. Только недолго.
«А хваленый князь браскийский-то почти сдался, – с мрачным удовольствием подметил Салим. – Вон как пальцы на руках трясутся. И губы дрожат. Его я быстро дожму. Наверное, сроду в подземелье не сиживал! Все по дворцам да по пирам… Боится. Боится, что я оставлю его здесь еще на три дня, а потом потащу в кандалах. Это тебе не саблей махать. Понял, что попался. Лишь бы второй не отказался. Пока отмалчивается, только глазами меня жжет. Но ничего. Главный у них все-таки мой зверь. Вот пускай сам великана и уговаривает».
Тут, безвольно уронив голову, Кондор прошептал:
– Я согласен…
– Согласен на что? Говори громче! – потребовал Салим.
– Согласен поклясться тебе. Правом… На добычу… – пролепетал загнанный в угол убийца.
– А твой спутник? – надавил уже торжествующий Салим.
– Сэд, соглашайся… – обреченно простонал Бракари, чуть не плача. – Прошу тебя… Умоляю…
– Драные хорьки с вами со всеми! – сердито кинул второй пленник. – Хорошо. Я поклянусь. Но Тьяро! Чтобы я еще раз полез в твои авантюры!
1.4
Как и было обещано, «гости великодушного шаха» оказались в самом большом и богатом караван-сарае Харрура. После принесения клятвы их освободили из подземелья и на закрытой повозке доставили к месту отдыха.
Первым делом, Тьяро и Сэдрика отнесли в купальни. Там погрузили в медные чаны с теплой, благоухающей розами водой и предложили приветственную легкую трапезу. После омовений гостей шаха расположили набираться сил на разогретых мраморных скамьях в небольшой комнате. Сэдрик, ощущая невыносимую слабость и ломоту во всех мышцах, с трудом повернул голову и посмотрел в сторону Тьяро. Тот уже, как ни в чем ни бывало, сидел, поджав ноги, и быстро поглощал одну за другой крупные красные вишни из большой миски.
– Ты и вправду селедка, Тери, – тихо сказал Сэд, слабо улыбаясь. – Ничего тебе кроме воды не нужно. Поплюхался полчаса – и все! Снова жив, здоров и готов плыть на край света.
– Что есть, то есть, брат! – Тьяро тоже улыбнулся и кинул в рот еще горсть вишен.
– Постой! – встревожился Сэдрик. – А что у тебя с волосами? Зачем тебя выкрасили?
– Ты про это?
Закутанный по грудь в мягкое беленое полотно, Тьяро тряхнул головой так, что его густая черная грива упала на лицо. Он выбрал ярко алую прядь и намотал ее на кулак, а остальные волосы вернул на место.
– А это, брат мой Сэдрик, – продолжил помрачневший Тьяро, крепко сжимая пальцы, – наши с тобой кандалы. Короткая цепь, как сказал старик. То, от чего не сбежать. Печать дракона. Красная прядь появляется сама по себе. Как свидетельство того, что человек о чем-то поклялся на пламени Хозяина. У тебя, кстати, теперь есть такая же.
Сэд попытался привстать, чтобы проверить его слова, но Тьяро вскочил, подсел к другу и сам вытащил из его пшеничных волос ставшую алой прядь.
– Вот. Видишь?
Сэдрик чуть кивнул, затем сглотнул и спросил:
– Все так реально и так серьезно?
Тьяро помолчал, затем ответил:
– Да, брат. Все очень серьезно. Серьезней некуда. Иначе я давно закинул бы тебя на плечо и попытался сбежать, а не клевал тут эти злосчастные вишни, как глупый гусак на дворцовой кухне.
Он встал и вернулся на свою скамью. Сэдрик не мог сказать ни слова. Он знал, что Тери не человек. Знал, что у того где-то есть бабушка колдунья. Что сам его младший братишка когда-нибудь, лет через шестьдесят, начнет повелевать океаном… Но это когда еще будет. Сейчас Тери ничем, кроме непомерной силы и вспыльчивости да умения жить под водой, от людей не отличался. Сэд никогда не сталкивался с настоящей магией. В привычном ему мире такое встречалось лишь в сказках. А тут: драконы, волшебные огненные клятвы… Все это никак не могло быть правдой. Но именно так все и обстояло. Тери действительно не сидел бы тут так спокойно, не будь он уверен, что сбежать невозможно.
– Я ведь на самом деле видел спаленные драконом острова, – будто прочитав его мысли, тихо произнес Тьяро. – А однажды на моих глазах сгорел человек с красной прядью в волосах. Просто так. Взял и вспыхнул. Был человек, а стала горсть пепла. Меня, конечно, тут же увели оттуда, но объяснили, что то был глупец, посмевший обмануть Хозяина. Видишь ли, Сэд, магия драконов очень сильна. А тому, что захватил Даавгар, уже, наверное, две тысячи лет. Он может многое.
– Да чтоб тебя, Тери… – простонал, наконец, Сэдрик, тоже сжав в кулаке алую прядь волос. – Я-то все надеялся, что ты придумал какую-то хитрость, что собираешься обмануть старика! Во что ты втянул меня и наши земли?
– А я-то что? – вскинулся Тьяро и, как всегда, вместо защиты пошел в нападение. – Нас в любом случае притащили бы во дворец, закованных в цепи! Шах знает, кого посылать за добычей. Сбежать нам все равно бы не дали.
Скрипнув от приложенного усилия зубами, Сэдрик сел, посмотрел Тери в глаза и сухо начал:
– Тьяро Кордолье Торгедос Бракари, ты совсем последний ум пропил или только притворяешься? Причем здесь шах? Причем цепи? Да я бы год провел в кандалах, лишь бы угроза касалась меня одного! Понимаешь ты это или нет, дурья твоя башка?!
Выкрикнув последние слова, Сэдрик закрыл глаза, затем сказал совсем тихо:
– Ты заигрался, Тери. Ты мог сколько угодно рисковать собой. Даже мной. Но вот так, походя, поставить под удар наши семьи и наши земли… Это чересчур даже для тебя. Как я мог тебе довериться и согласиться на такое? Старик ведь сказал, чем грозит клятва! О Творец! Воистину, когда ты хочешь нас наказать, то отнимаешь разум…
– Но я думал… – начал Тьяро.
– Только о себе! – жестко припечатал Сэдрик, открывая глаза. – Как всегда, Тери, ты думал только о себе! Ему, видите ли, пришлось бы ехать в цепях! А то, что теперь, по твоей милости, жизни наших близких висят на волоске? Ты о них подумал? Нет, конечно. Это ведь такие мелочи! Просто какая-то там земля с какими-то людьми. Что значит их существование по сравнению с удобством путешествия несравненного Кондора!
Тьяро раскрыл было рот, но тут же закрыл его. Сэдрик, осуждающе глядя на побратима, покачал головой и горько произнес:
– Я сам виноват. Все время забываю, что ты не человек. Думаю о тебе, как о взрослом сорокалетнем мужчине. А ты еще просто-напросто глупый самоуверенный мальчишка… Ох, Тери, я не доживу до того времени, когда ты повзрослеешь. Ты хоть понимаешь, что натворил? Какая теперь на тебе лежит ответственность? Надеюсь, что понимаешь и не планируешь нарушать правила. Потому как, если тебе взбрендит погеройствовать, показать норов или даже просто поштормить, ты не только сгоришь сам. Ты погубишь всех своих близких! Всех жителей Браско! Моряков, горожан, виноградарей… Всех! Понимаешь?
Не успел Тьяро что-то ответить, как дверь в их небольшую, отделанную белым камнем комнату открылась. На пороге возник улыбающийся толстяк в рыжем шелковом одеянии. Он несколько раз поклонился, а затем заискивающе протянул:
– О драгоценные гости великого шаха! Я управитель здешних купален. Хорошо ли вы отдохнули? Мы уже готовы начать и отнести вас в первый банный зал! Вы позволите?
Сэдрик наконец-то выпустил чуть не вырванную им с корнем алую прядь и непонимающе взглянул на Тьяро, переспросив:
– Начать? А разве уже не все? И зачем носить?
Тот кисло улыбнулся и пояснил:
– Здесь так принято. Все источники пресной воды на Даавгаре принадлежат шахам. И купальни это очень дорогое удовольствие. Своими ногами по ним уважаемые гости не ходят. Их носят из зала в зал. А бань тут может быть много. Я так думаю, что старик поручил ему показать нам все. Они, действительно, еще даже не начали. С нас просто соскребли грязь.
Толстяк заулыбался шире, снова поклонился и подтвердил:
– Благословенный господин, прекрасный и мудрый, как само море, сказал истинную правду! Многоуважаемый Салим велел нам оказать гостям солнцеподобного владыки радушнейший прием! Я уже вызвал самых умелых банщиков, приказал жарко натопить все печи, достать дорогие редкие масла и приготовить лучшие кушанья! Вам у нас обязательно понравится! А сейчас нижайше прошу дозволения отнести вас в лавандовую баню! Она великолепно снимает усталость после дальней дороги!
Посмотрев на застывшего перед ними с умильной улыбкой даава, Сэдрик снова перевел беспомощный взгляд на Тьяро. Тот, все еще хмурый и нахохленный, пожал плечами, затем пробурчал:
– А разве есть выбор? Ты же сам сказал, что теперь нельзя нарушать правила. А старик велел слушаться банщиков. Зато, хоть узнаешь, что на свете есть еще кое-что кроме рек, горных ручьев и одной на всех бадьи с остывающей водой. В Браско тебя же было в купальни не затащить…
Он повернулся к толстяку и спросил:
– Скажи нам, уважаемый, сколько бань в твоем заведении?
Тот всплеснул пухлыми руками.
– Восемь, о наши несравненные гости! Для вас приготовлены две роскошные комнаты отдыха, два чистейших бассейна, настоящий сад с фонтаном и восемь знаменитых на весь Даавгар бань Харрура! – Толстяк принялся загибать пальцы. – Кедровая, солевая, апельсиновая…
– Довольно, – остановил его Тьяро. – Мы поняли. Давай уже начнем.
Управитель тут же снова поклонился и хлопнул в ладони. По его знаку в комнату вбежали рослые слуги с носилками, и уже через несколько минут гости шаха скрылись в густых клубах благоухающего лавандой пара.
Продолжить разговор удалось далеко не сразу.
После первых двух бань Сэдрик крепко засыпал сразу, как только оказывался на разогретой мраморной скамье. В третьем зале оказалось не так жарко, но очень влажно. Пар был настолько плотным, что скрывал все, подобно утреннему туману в речных низинах. Банщики устроили друзей на горячих каменных полках, а затем принялись разминать им мышцы и сбрызгивать холодной водой.
Затем Сэдрика и Тьяро принесли в первую, очень дорого и со вкусом обставленную, комнату отдыха. На полу лежал толстый узорный ковер, большие глубокие кресла украшали яркие атласные подушки, многочисленные светильники горели ярко и ровно. За большим открытым окном в торце комнаты на разные голоса шумел вечерний город. Дверь в коридор не запиралась.
Усадив гостей в кресла, слуги низко поклонились и вышли. Сэдрик быстро осмотрелся. Тьяро уже взлетел на подоконник и жадно уставился в сторону видневшегося вдалеке моря. Он походил на птицу, которую принесли в родной лес, но так и не выпустили из клетки.
Тяжело вздохнув и покачав головой, Сэдрик, наконец, обратил внимание на роскошно накрытый обеденный стол. На красных тарелках высились горы свежих пахучих лепешек, пестрели разнообразные мясные и рыбные блюда, зелень, нарезка из овощей и фруктов, какие-то непонятные сладости… Посредине, на отдельном блюде стоял объемный кувшин ключевой воды с маленькими чашками. Но больше всего Сэда удивило отсутствие столовых приборов.
Он повернулся к Тьяро и громко спросил:
– А как все это есть?
Кондор вздрогнул, но не повернулся. Его плечи вдруг поникли.
– Море меня не слышит, – сказал он, наконец, очень тихо. – Слишком далеко. Я его слышу, а оно меня нет… Слишком далеко. Ты прав, Сэдрик. Я последний болван. Там, у заставы на побережье, нужно было не рубиться, сломя голову, а спокойно позвать на помощь. Возможно, нас бы услышали. Вытащили отсюда. А теперь…
Сэдрик быстро встал, подошел к другу и развернул того к себе лицом.
– А теперь нам нужно хорошо поесть, – твердо заявил Тордальд. – И никаких возражений. Марш за стол и объясни, как со всей здешней снедью справиться.
Тьяро понуро кивнул, соскользнул с подоконника и сел за стол.
– Смотри! – продолжил расположившийся напротив него Сэдрик. – Тут нет никаких столовых приборов! Я могу понять, что пленникам не положено давать ножи с вилками. Но где хотя бы ложки?
– А нигде, – нехотя ответил все еще непохожий сам на себя Тьяро. – На Даавгаре ты их даже во дворце шаха не найдешь. Здесь едят вот так.
Он подхватил щепотью кусочек жареной курятины, макнул в какой-то густой желтый соус и отправил в рот. Затем, так же молча и не поднимая головы, принялся есть руками все остальное. Время от времени Тьяро смачивал пальцы в большой чаше воды с лепестками белых роз. Сэдрик недолго понаблюдал за ним, потом, пожав плечами, присоединился к трапезе.
Как только поели, их отнесли в следующую жаркую баню. После друзей ждал большой бассейн. Тьяро, едва увидев, куда их доставили, тут же соскочил с носилок и нырнул на самое дно. Сэдрик тоже вошел в приятно прохладную воду, с удовольствием проплыл туда и обратно, затем выбрался и упал в кресло. Тьяро все еще сидел на дне.
«Если б не пузырьки воздуха, – подумал Сэдрик, глядя на замершего друга, – я ни за что не сказал бы, что там живой человек. Хотя… В том-то и дело, что Тери не человек. Он только выглядит, как все люди. А на деле он ведь совсем другой. Он морэг. И от того все беды…»
Наконец Тьяро поднялся на поверхность, но только затем, чтобы с шумом и брызгами ринуться вплавь к другому борту бассейна. Так он метался из стороны в сторону, пока за ними не пришли банщики.
Из апельсинового пекла гостей шаха принесли в ярко освещенный, пахнувший лимонами зал и усадили в кресла перед закрепленными на высоких подставках зеркалами. За дело взялись цирюльники. Они ловко убрали волосы посетителей под высокие тюрбаны из полотенец и приступили к бритью.
Мастера работали долго и тщательно. Сэдрику вскоре наскучило за ними наблюдать, и он прикрыл глаза. Острое лезвие неспешно прошлось по его шее, щекам, подбородку и, наконец, исчезло.
Вдруг раздались шум, звон и крики. Сэд тут же вскинулся и осмотрелся. Вокруг Тьяро началась какая-то суета. Дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвался разъяренный старик с тремя воинами.
– Сиди на месте! – приказал он, на бегу ткнув пальцем в Сэда, и рванулся к Тьяро.
Там продолжалась суматоха.
– А ну все прочь от гостя владыки! Бегом за лекарем, болваны! – гаркнул уже разобравшийся в случившемся Салим.
Перепуганные служители купальни кинулись врассыпную. Старик цепким быстрым движением ухватил за волосы смертельно бледного цирюльника, хлестнул его по щеке, а затем кинул на пол, прикрикнув:
– Ни с места, сын неуклюжего осла!
В довесок Салим пнул скорчившегося брадобрея и плюнул на него. Сэдрик смог, наконец, разглядеть Тьяро. Тот сидел в кресле, прижимая к левому плечу окровавленную тряпку.
– Ты как, Тери? – встревоженно крикнул Сэд.
– Жить буду, – отозвался тот почти весело. – Этот косорукий полоснул меня бритвой. Ничего страшного. Просто царапина.
Сэдрик кивнул, но не успокоился. По обилию крови на тряпке он понял, что рана серьезная. А Тери никогда не признается, что ему больно.
Прибежал лекарь. Пока он промывал и обрабатывал руку Кондора, Сэд хорошо рассмотрел ее. Порез шел через все плечо чуть выше локтя и действительно оказался очень глубоким.
– Не извольте беспокоиться, многоуважаемый Салим! – лепетал между работой дрожащий лекарь. – Драгоценному гостю владыки совсем ничего не угрожает! Я сейчас же все зашью! Самым лучшим синим шелком зашью! Самым дорогим, крепким и тонким! И мазь нанесу, и забинтую. Если рану не беспокоить, то не пройдет и месяца, как рука будет полностью здорова…
– Не надо перевязывать, – прервав его, произнес Тьяро сквозь зубы и посмотрел на старика. – Скажи, чтобы только зашил. Не надо мазей и повязок. На мне с ними будет дольше заживать. Я не могу позволить нанести себе вред. Скажи ему!
Салим испытующе посмотрел на Тьяро, потом кивнул лекарю:
– Ты слышал, что сказал гость? Делай так.
Тот поклонился, закончил работу и вручил Тьяро чистое полотенце, чтобы прижать рану. Салим придирчиво осмотрел шов, снова кивнул и обратил внимание на все еще лежавшего на полу брадобрея.
– Вы, двое! – окрикнул старик пришедших с ним воинов. – Тащите эту падаль к столбу, а затем к пламени Хозяина. Вина преступника: поранил посетителя. Да свершит Величайший свой суд!
Завывшего в голос цирюльника подхватили под руки и уволокли из зала.
– Ты, – указал Салим третьему воину, – распорядись, чтобы всем, кто тут был, включая управителя, сейчас же всыпали по десятку плетей!
– А ты, – старик обернулся к Тьяро, – отвечай, что тебе нужно, чтобы поправиться быстрее? Увести вас отсюда? Отправить спать? Дать какие-то снадобья?
– Нет, – тихо ответил тот. – Ничего не надо. Оставь все, как есть. Еще три бани и бассейн. Это то, что мне нужно.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – так же тихо произнес старик. – Мне бы не хотелось вместо тебя привезти владыке горсть пепла.
– Мне тоже хочется пожить хоть немного, – еще тише сказал Тьяро. – Сделай, как говорю. Как ты видишь по шрамам, это не первая рана в моей жизни. Я знаю, что нужно.
– Хорошо. Дальше оба слушайтесь банщиков.
Отдав приказ, старик вышел и закрыл дверь. Вскоре стали возвращаться помятые служители купален, последним появился уведенный воинами брадобрей.
– Его что, не наказали? – удивился Сэдрик.
Тьяро снова кисло улыбнулся и пояснил:
– Еще как наказали. Посмотри на его волосы. Видишь? Раньше красной пряди там не было. Вот это и есть правосудие по-даавски. Здесь за все преступления, кроме убийства, одна кара: плети, а потом немедленная смерть или клятва на пламени дракона больше не повторять то, в чем провинился. Все, конечно, предпочитают второе. Вот и наш бедняга выбрал клятву. Если он еще раз порежет посетителя, то сгорит на месте. Хорошо еще, что волей Хозяина такие клятвы всегда даются только лично. Не правом на добычу, как в нашем случае. Если что, огонь не тронет его близких.
Сэдрик поежился и внимательнее присмотрелся к работавшим вокруг них слугам. У троих он тоже заметил красные пряди в волосах. А у одного даава их виднелось даже несколько.
– Это жестоко, – наконец произнес он.
– Жестоко, – согласился Тьяро. – Такой порядок здесь установил дракон уже много веков назад. Зато на его островах почти нет преступлений. А в тюрьмы попадают лишь чужеземцы вроде нас.
– Но… Но почему я об этом никогда не слышал? Ни о драконе, ни об этих жутких клятвах? Как можно не знать такого о соседней стране?!
– Да потому что ты, Сэдрик не даав. И даже не кровный родич даава, как я, например. Потому и не знал. Никто за пределами Даавгара сейчас не знает о том, что тут происходит. Все думают, что драконы, как и морэги, если даже и существовали когда-то в незапамятные времена, так давно безвозвратно повывелись. Здесь очень закрытое государство. Иноземных купцов, даже браскийцев, не пускают дальше таможенных портов. Сами даавы никогда чужакам о Хозяине не расскажут. Это закон. А что бывает со случайно попавшими сюда странниками, ты уже прочувствовал на себе…
– Бесценные гости! – осторожно прервал разговор подрагивающим голосом управитель купален. – Вы дозволите нам продолжить? Вас уже ждут в следующей парильне…
– Давай! – Тьяро махнул здоровой правой рукой. – Тащи свои носилки. Нам уже наскучило тут сидеть!
Из пихтовой бани побратимов доставили в зал с новым бассейном. Тот был меньшего размера и формой напоминал глубокую чашу. Тьяро снова соскочил с носилок и нырнул на самое дно. Только в этот раз лег и свернулся клубком. Вода над ним даже не колыхалась. Наконец Тьяро поднялся, подплыл к бортику и оперся на него руками. Все время наблюдавший за ним Сэдрик встал с кресла и подошел ближе.
Присел рядом с другом, затем негромко спросил:
– Ты как, братишка?
Тьяро равнодушно пожал плечами.
– А что мне сделается? Я ведь не человек, а селедка. Мне кроме воды ничего не надо. Вот смотри! – Он приподнял порезанную руку. – Уже не кровит. Недели через две ничего кроме шрама не останется. Если, как сказал лекарь, рану не трогать…
Сэд услышал в последних словах друга что-то совершенно невозможное. Он тут же схватил Тьяро за голову и приподнял его лицо, не дав отвернуться.
– Ты чего раскис, как медуза на песке? А? – прикрикнул Сэдрик. – Да, мы влипли по уши. Но это вовсе не значит, что мы отсюда не выберемся. Понял меня? Ты всегда придумывал, как обмануть смерть. Придумаешь и сейчас. Я в этом просто уверен. Давай. Посмотри на меня!
Тьяро нехотя поднял тусклый взгляд. Даже бирюза в нем, казалось, поблекла. Сэд отпустил голову названного младшего брата, сел на бортик бассейна и спустил ноги в воду.
– А знаешь, Тери, – сказал он так, будто продолжил легкую беседу за чашкой чая. – Ничего не случается просто так. Во всем есть смысл. Ты вот, например, попав сюда, понял, что мог позвать на помощь вместо того, чтобы, выпрыгивая из штанов, пытаться все сделать самому. Тебе ведь никому и ничего не надо доказывать. Все и так знают, что Браскийский Кондор непобедим и неуловим. Даже сюда нас затащили какой-то кошевой магией. Потому что знали: в честном бою тебя не взять! Потому что они все тебя боятся!
Тьяро все еще стоял, опустив голову, Сэд продолжил:
– А ты теперь понял, что рассчитывать можно не только на себя. Что можно обмануть врагов, обратившись за помощью к союзникам в тот момент, когда того никто не ждет. Значит, ты стал еще сильнее! Верно?
Увидев, что Тьяро чуть заметно кивнул, Сэдрик веско добавил:
– Вот и славно. Значит так, братишка. Сейчас ты прекратишь себя жалеть, вылезешь из воды, посмотришь мне в глаза и пообещаешь, что мы вернемся домой. Давай, Тери. Я знаю, что ты всегда держишь слово. Вылезай. И скажи мне это.
Сэдрик поднялся и отошел от бассейна.
Сзади раздался шумный всплеск. Еще через миг перед Сэдом замер сверкающий глазами Тьяро. Они молчали, глядя друг на друга. Сэд подумал, что Кондор повзрослел лет на десять за прошедшие несколько минут.
– Я обещаю, – наконец сказал Тьяро очень твердо. – Мы вернемся домой. Обещаю.
– Вот речь не мальчика, но мужа! – одобрил Сэд.
Он положил руку на плечо младшего брата, а потом, ухмыльнувшись, добавил:
– Нет, Тери. Ты не селедка. Ты кит-убийца. И горе тому, кто кинул на тебя сеть.
Тьяро хищно улыбнулся.
В следующей комнате отдыха их опять ждал накрытый стол. Друзья быстро справились с ужином, и слуги тут же унесли пустую посуду. На столе появилось блюдо, на котором красовался изящный кувшин с длинным носом и два кубка.
Тьяро приподнял крышку сосуда, втянул тонкими ноздрями запах содержимого и презрительно скривил губы.
– Вино не того года урожая? – весьма ехидно поинтересовался Сэдрик.
– Вообще не вино! – Кондор со звоном захлопнул крышку кувшина. – Даавы его не пьют нигде и никогда. Говорят, что вино обманывает тело и губит душу.
– Согласись, Тери, в их словах есть смысл! – попытался успокоить друга Сэдрик. – Только подумай, какую часть своей души ты утопил в бутылке за все годы?
– Да что ты понимаешь в вине?! – крикнул Тьяро с откуда-то налетевшим сильным раздражением.
Он вскочил и, как был замотанный в ткань, заметался по комнате. Наконец Тьяро рухнул на кушетку и, прикрыв глаза рукой, проворчал:
– Что ты можешь понимать? Я пью уже скоро двадцать лет! Это же так красиво: смотреть на игру вина в бокале! Ты ведь помнишь, как хорошо мы проводили время у меня в гостях?
– Конечно, помню, – усмехнулся Сэд. – Только что тогда, что сейчас – одним бокалом дело никогда не заканчивалось. А на утро всегда такое похмелье, что никакой настой не помогает. Да и кто бы говорил про вино. Последний год ты хлещешь исключительно джаг!
Тьяро промолчал, только небрежно отмахнулся от Сэдрика рукой. Мол, тема не стоит разговора, но тот все равно продолжил:
– Тери, послушай меня! Ты всегда сбегаешь, когда я начинаю говорить про твое пьянство, но сейчас тебе деваться некуда. Так что слушай. Ты ведь убиваешь сам себя! Надо сказать Алькинуру, если он точит на тебя зуб, то пусть выкинет отсюда на все четыре стороны. Сэкономит на стражниках и палаче. Ты ведь и сам загнешься через несколько лет, если не остановишься и не прекратишь пить!
Теперь уже Сэдрик вскочил с кушетки, начав мерить комнату размашистыми шагами. Тьяро лежал, закрыв глаза, и делал вид, что не слушает.
Тордальд остановился и сказал спокойнее:
– Думаешь, раз я северянин, то ни разу не видел пьяниц и того, чем они заканчивают? Провалы в памяти, попытки спрятаться от мерзких видений, трясущиеся руки с ногами, смерти от желтухи, сердечные удары да много еще чего. У тебя, конечно, от рождения железное здоровье и сила твоих предков, но ведь даже они не бесконечны. Я-то знаю тебя, как никто, и вижу, что ты начал сдавать. Начал терять боевую форму и мощь. Последний год особенно. Еще пару лет назад ты разбил бы те колодки играючи. А помнишь утро, когда мы отменили тренировку из-за того, что у тебя свело пальцы на руках? Что ты станешь делать, когда такое станет происходить все чаще? Когда ты не сможешь держать оружие? Напьешься и шагнешь с башни?
Сэдрик не дождался ответа и продолжил:
– Тери, посмотри на меня. Подумай, сколько всего ты натворил в жизни, будучи нетрезв? Скольких людей оскорбил, унизил, убил! Ты даже не помнишь… А сколько раз мы с тобой оказывались на краю смерти только потому, что ты принимал спорные решения после нескольких бутылок «Белого пламени»? А Элиза? Тебе досталась замечательная златокудрая красавица-жена, которую ты совершенно не заслуживаешь. Она ведь ждет тебя и, несмотря ни на что, все еще за что-то любит. Каждый день ждет, что ты вернешься. А ты, как последняя скотина, приезжаешь раз в полгода, напиваешься на второй же день, а потом снова сбегаешь в море, наплевав на семью и дела княжества. Сколько так, по-твоему, может продолжаться? Я очень сильно боюсь, Тери, что однажды ты вернешься к пепелищу.
Сэдрик помолчал, затем спросил:
– А сейчас ты чего взбеленился? Из-за того, что тебе не дали выпить? Знаешь, пока мы сидели в их клятом подземелье, я даже подумал, что это вполне хорошая идея: запереть тебя в нашей гресколльской тюрьме лет на пять. А что? Режим, труд на свежем воздухе и никакой выпивки! Ты вышел бы оттуда другим человеком!
Тьяро нехотя открыл глаза и посмотрел на Сэдрика. Тот поднял кувшин и разлил его содержимое по кубкам. Затем взял один из них, пригубил и определил:
– Отвар из каких-то фруктов. Знаешь, в Гресколле варят что-то подобное. Только у нас делают не так сладко. Для кислинки добавляют ягоды шиповника и спелые лесные груши. Но даавский тоже вполне ничего. Попробуй!
Медленно сев, Тьяро послушно взял кубок и отпил несколько глотков.
Сэдрик говорил почти сущую правду. Кондор боялся себе в том признаться. Старался не думать и всегда сбегал от подобных разговоров. А теперь бежать было некуда. Такой выволочки ему не устраивали со времен юности. Но несносный Сэд прав! Тьяро сам вырыл себе могилу.
Ведь даже тогда, на том проклятом наемном корабле год назад, он, сидя в каюте, изучал рукописи, прихлебывая джаг! Сколько он тогда выпил? Бутылок шесть? Больше? Оттого и не стал разбираться, с кем именно и зачем кинулся в бой. Пьяному какая разница…
А ведь будь он трезв, то, конечно, вначале узнал бы, что происходит. Хоть обратил бы внимание на одежду и говор противников. Не упустил момент, когда сорвали и бросили под ноги знамя шаха. Он мог остановить это безумие. Мог защитить родичей от дикой бессмысленной смерти. Мог спасти принца. Но ему было все равно. Все равно кого убивать. Тьяро просто присоединился к веселью. И даже не подумал о том, что его глаза из-за выпивки снова стали бирюзовыми.
Вот только похмелье оказалось слишком горьким. Жизнь после того плавания изменилась навсегда. Так ли он невиновен, как пытался себя убедить? Да, Сэд прав…
Тьяро устало улыбнулся, отсалютовал другу и отпил еще несколько глотков отвара. Какое-то время они молчали. Тордальд и Бракари понимали друг друга без слов.
Потом Сэдрик устроился на кушетке и самым беззаботным тоном спросил:
– Итак, что там было за представление?
– Представление? – Тьяро в притворном удивлении поднял брови.
– А как еще такое назвать?
Тордальд поставил кубок на столик и продолжил деланно слабым и дрожащим голосом:
– «Я согласен… Сэд, соглашайся…» Тьфу! Меня чуть не стошнило!
Тьяро расхохотался, потом, проглотив остатки отвара, тоже поставил кубок на столик и взглянул на друга.
– Это долгий и серьезный разговор, Сэд. И сейчас у нас вряд ли на него хватит времени. Так что, пока ответь мне ты. Как часто за последние десять лет я слышал от тебя: «Тьяро! Чтобы я еще раз полез в твои авантюры!»
Тордальд растерянно моргнул и совсем по-детски улыбнулся, а потом рассмеялся и, хлопнув Кондора широкой сильной ладонью по плечу, воскликнул:
– Ты прав, братишка! Я действительно говорю так примерно раз в полгода. Но, согласись, у меня всегда есть на то причины!
И тут уже расхохотались оба.
Последняя баня опять оказалась очень влажной. После нее гостей шаха не скупясь окатили ледяной водой, закутали в мягкие покрывала и отнесли в сад.
– И это называется «сад»? – удивленно воскликнул Сэдрик, едва увидев, где оказался. – Десяток чахлых кустиков, торчащих из кадок посреди комнаты?!
– Называется, – глухо подтвердил Тьяро, вставая с носилок. – На островах дракона почти нет растительности. Только пастбища на побережьях. А в остальном: горы и пустыни. Даавы живут морем и добычей руд. Древесину и продовольствие покупают в Браско. Так что здесь каждый, как ты сказал, чахлый кустик ценится почти на вес золота. И выжить он может лишь под крышей.
Обойдя кадки, Тьяро замер перед сидевший в клетке пестрой птичкой со сверкающими кольцами на лапках. Та раскачивалась на жердочке и свистела так, будто хотела что-то сказать.
– Настоящий сад, – продолжил он, задумчиво постукивая по частым прутьям клетки, – есть только в Давшабаде, где-то во дворце шаха. Но даже я ни разу его не видел.
Постояв еще совсем немного, Тьяро вернулся к Сэдрику, сел напротив него и решительно начал:
– А теперь послушай. Не знаю, сколько у нас еще есть времени. На месте шаха я уже давно развел бы пленников по разным углам, чтоб не сговорились. Или запретил общаться на непонятном языке. Так что не перебивай. Все случилось год назад, когда мы с тобой собрались на Грозовые острова…
Сэдрик слушал молча и внимательно. А когда Тьяро закончил подробный, но быстрый рассказ, вскочил и ответил жестко:
– Какая же ты, Тьяро, все-таки тварь! Я тебе, конечно, друг, даже брат и всегда буду рядом, но только попробуй сейчас сказать, что ни в чем не виноват! Так вот почему ты перестал шататься по южным морям последнее время! А я-то думал: Тери обо мне позаботился. Чтобы другу не приходилось надолго покидать Гресколл. А ничего подобного! На Кондора, оказывается, сам Алькинур охоту открыл! И почему я узнаю обо всем только сейчас, уже оказавшись с тобой в одной клетке?! Знаешь, я бы на месте шахова старика давно б из тебя отбивную сделал. Да что там старик. Мне и на своем месте очень хочется тебе врезать! Даже не врезать, а выпороть! Как последнего сумасбродного капризного мальчишку выпороть! Только ведь не поможет… Ты ж у нас всегда прав и никогда ни в чем не виноват!
Сэдрик немного успокоился, прекратил мерить комнату шагами и сел напротив Тьяро. А тот, как-то непривычно беззащитно глянув на него, тихо произнес:
– Не всегда… Прости меня, брат, если сможешь…
С Тордальда моментально схлынула вся злость. Такого Кондора он видел второй раз в жизни. И его хотелось уже не бить, а защищать от всех и вся любой ценой, несмотря ни на что. Сэд шумно выдохнул и примирительно сказал с горькой улыбкой:
– А куда я денусь, Тери? Прощаю… Что… Что будем делать дальше?
– Дальше? – переспросил вновь ставший решительным Тьяро, мрачнея. – Что прикажут. Клятву ведь нарушать нельзя. Нам придется послушно тащиться во дворец. Это магия дракона, и я перед ней бессилен. В общем, я сейчас даже не селедка, а планктон, пока не увижу шаха.
– А потом? – очень серьезно спросил Сэдрик.
– А потом, брат, начнется самое интересное. Я знал Алькинура в детстве. Вначале искренне считал другом. Потом, уже много лет спустя, понял, что он всего лишь никогда не упускающий выгоды хитрец. Так вот, я просто не верю, что Алькинур казнит меня сразу, как заполучит. Он обязательно попытается выжать как можно больше пользы из пойманной добычи. Полагаю, он знает, почему у меня глаза бирюзовые. И не просто так заставил нас дать клятву. Это пробный удар. Получится или нет. Никто ведь раньше не связывал морэгов пламенем. А теперь шах точно знает, что такое возможно. И, скорее всего, захочет получить от меня еще что-то. Только ничего у него не выйдет. Клятва всегда дается добровольно, иначе не имеет силы. А единственное, чем он может меня принудить, это угроза тебе. Но ты уже не в его власти! У Алькинура нет права на твою жизнь. Ты закон не нарушал. И не можешь больше считаться незваным чужаком, раз шах во всеуслышание признал тебя своим гостем. Поэтому он будет должен тебя отпустить. А меня…
Тьяро сглотнул, затем быстро продолжил:
– Меня, если не соглашусь на новую клятву, скорее всего, просто ослепят. Чтобы я не увидел шаха и до самой казни остался послушным рабом Салима. А я даже слова против не скажу… Я ведь должен. Ради Браско…
– Постой, Тери! – строго сказал Сэдрик. – Остановись и послушай меня. Ты кое-чего не понимаешь. Сейчас в руках Алькинура не только ты, но и все твое княжество. У шаха есть законное право потребовать выдачи на суд убийцы брата. А когда этого не произойдет, поскольку тебя в Браско нет, и никто не знает, где ты, тогда Алькинур может пойти войной. И Готвадея за вас не вступится, потому как все по закону. Понимаешь? Он может сжечь Браско дотла и без дракона! И никто ему не помешает. Кто возглавит оборону? Ческири? Элиза? Кто будет за тебя биться? Флот Даавгара намного больше и сильнее вашего!
– Но я ведь здесь! – с отчаянием воскликнул Тьяро. – Алькинур уже получил мою голову!
– Об этом никто не знает, – осадил его Сэдрик. – И ты сам сказал, что уже данной клятвы шаху будет мало! Так что слушай. Делай как лучше для тебя, если речь пойдет только о моей жизни. Я тебе это как старший брат приказываю. Пусть мы оба погибнем, лишь бы нашим княжествам ничего не грозило. Но! Слушай меня внимательно! Если возникнет угроза войны, тогда соглашайся на все. Что бы он ни решил с тобой сделать, это не стоит жизни твоих людей. Понял? Обещаешь мне? Обещаешь сделать так, как я сказал?
– Обещаю, – отчеканил Тьяро по слогам. – Хотя бабушка прокляла бы меня за такое обещание. Но и ты, брат, пообещай мне кое-что. Пожалуйста, не верь ни единому слову шаха! Особенно, если речь пойдет о моей казни. И очень крепко думай, прежде чем на что-то соглашаться. Пойми. Я, по большому счету, живой труп. Пролитие родной крови самый страшный для даавов грех. Наказание одно: смерть. Причем лютая. И без поблажек, кем бы ты ни был: принцем или нищим. Это непреложный закон, данный драконом. От приговора нельзя ни сбежать, ни откупиться. Единственное, что может спасти преступника, это голова близкого родственника. Если, конечно, таковой найдется и пожелает взять вину на себя. Но тут не мой случай. Я никому не позволю умереть за свое преступление. Только не это. В общем, Алькинур меня уже не выпустит и обязательно убьет, когда наиграется. Но вот играть, скорее всего, он будет очень долго…
Сэдрик хотел что-то сказать, но Тьяро жестом остановил его и продолжил:
– Только не подумай, что я сдался. Нет. Я обещал тебе. Я просто как никогда трезво оцениваю сложившееся положение вещей. И это не значит, что я не буду бороться до конца. Я буду делать все и даже больше, чтобы остаться в живых и сбежать. И постараюсь послать тебе о себе весточку. Но ты должен обязательно вернуться домой! Ты ни в чем перед шахом не виноват и не обязан отвечать за мои грехи. Я сделаю все, чтобы он тебя отпустил. Но и ты, Сэд, обещай думать в первую очередь о себе!
Они хотели сказать друг другу еще многое, но тут дверь распахнулась, и в комнату торопливо вошел Салим. За ним двое охотников и слуги с каким-то разноцветно-блестящим ворохом в руках. Хмуро оглядев добычу шаха и убедившись, что на сей раз все в порядке, старик произнес:
– Одевайтесь и следуйте за мной. Я разведу вас на ночь. Завтра утром ранний подъем, завтрак, затем отправляемся в путь. И слушайте приказ: отныне вам запрещено говорить друг с другом.
В роскошно убранной спальне тоже висела клетка с громко тенькавшей, пока не стало совсем темно, окольцованной птичкой.
Оставшийся в одиночестве, Тьяро метался на широкой мягкой кровати, не в силах уснуть. Он пытался устроиться то так, то эдак; ворочался с боку на бок, колотился головой о подушку, но совершенно безрезультатно. Не было ни сна, ни покоя.
«Сейчас бы джага… Или хотя бы вина… Или встать и размяться… Проклятье…»
Тьяро упал на спину и с жутким раздражением уставился в балдахин невидящим взглядом.
«„Приказываю оставаться в кровати пока не разбужу!“ – да чтоб ты к демонам провалился со всеми своими приказами, старая ты сволочь! Если б не клятва… Лучше б меня оставили в подземелье. Пусть в колодках, зато я был бы гораздо свободнее, чем сейчас! Что ж это за безумие: не сметь встать с кровати!»
Он еще раз попробовал закрыть глаза, но сон пропал окончательно. В голове носился целый ураган из мыслей. Большей частью из арсенала самой грязной ругани браскийских моряков. В первую очередь досталось Салиму и Алькинуру. Потом Тьяро перешел на себя:
«…Как последний драный кош! Но кто ж мог подумать, что подчиняться треклятым приказам так безумно трудно! Я, наверное, сойду с ума… Просто немыслимо… Скажут тебе „стой“ – и будешь стоять, даже если вокруг начнут пушки палить! По своей воле я теперь могу разве что дышать. Я! Кондор! Князь Браско! Должен, как балаганный пес, делать, что прикажут! Я! Да я вообще никому ничего не должен!..»
Через час он немного успокоился. Тьяро сунул под голову скомканную подушку и отдышался.
«Что там Сэд говорил такое про Элизу? Что она может не дождаться? Чушь. Девчонка влюбилась в меня по уши еще до свадьбы и томно вздыхает до сих пор. Что вполне понятно. Я вытащил ее из нищеты замшелого родового замка в лесной глуши и сделал княгиней Браско. Да за одно это она должна быть благодарна мне всю жизнь!
Хотя… Какая из нее княгиня! Так, красивая вышколенная пустышка с романтической чушью в голове, хоть и показалась стоящей внимания на первый взгляд. Как сейчас помню разговор после нуднейшего венчания: „Ах, ваше сиятельство, я ваша любящая супруга навеки… Ах, позвольте, я буду называть вас милым домашним именем!“ Тьфу! Мерзость какая!
„Тебе досталась замечательная жена!“ Да на что она вообще способна!!! Даже нормального наследника родить не смогла… Всего двое детей за десять лет! И те…
„Сбегаешь от семьи в море!..“ Не я один! Все мужчины так делают! Тем более, на десятом году брака. Чего я там не видел? Еще одной вышитой ею розы?! Пф!.. А княжество… Для управления делами есть граф Ческири. Он всегда останется верен, даже если я не вернусь. И у меня уже есть какие-никакие, а сыновья. Элиза, конечно, совсем в княгини-матери не годится, но Ческири все сделает как нужно…»
Тьяро задумался о будущем и чуть не опустил ноги на пол, чтобы встать и подойти к раскрытому окну так, как он всегда делал бессонными ночами. Одуматься и остановиться он смог только в самый последний момент. Кондор подскочил на кровати и, скрипнув зубами, в приступе бессильной ярости принялся со всей силы бить в подушку. Когда бешеная волна схлынула, он рухнул на постель, злой больше на себя, чем на все прочие внешние обстоятельства.
«Как оказывается мало нужно, чтобы довести меня до такого состояния! Просто запретить вставать с кровати! Надо взять себя в руки. Это ведь только начало. Что-то еще придумает Алькинур. Нежничать с убийцей брата шах точно не станет».
Еще через час Тьяро смог забыться тяжелым сном.
Он медленно шел в полной темноте. Почему-то босой. Ступни чувствовали каменный гладкий холод. На руках и ногах что-то грузно звенело при каждом шаге и не давало двигаться свободно. Кандалы!
– Стой. Открой глаза, – раздался сзади властный голос.
Тьяро повиновался. Он знал, кто стоит за ним. Замер на месте и посмотрел прямо перед собой.
«Да ты шутник, Ал…»
Напротив Кондора высилась огромная птичья клетка. Шах начал отдавать новые приказы, которым Тьяро тут же беспрекословно подчинялся, потому что знал, что непременно должен поступать именно так:
– Заведи руки за спину. Теперь ты Птица. Так и буду тебя звать. – Алькинур сцепил между собой одни из многих, по виду, серебряных браслетов на запястьях Тьяро, связывая ему, таким образом, руки. – Птицы ничего не делают крыльями. Только летают. А в клетке летать негде, значит и руки тебе там не нужны. Забирайся в свое новое жилище.
Кондор поднялся по ступеням основания клетки почти на высоту человеческого роста. Нагнулся и шагнул внутрь. Серебряная цепь, соединявшая браслеты на лодыжках, звякнула о порог.
Пол клетки покрывал ковер, недалеко от входа лежало несколько подушек. На одном из частых прутьев закреплен кувшин с длинным носом.
– Садись, – продолжил приказывать шах. – Правила такие. В полный рост не вставать. Передвигаться только на коленях. Еду клюешь без рук. Можешь, при желании, помогать себе ногами. Фруктовый отвар в кувшине. Когда клетку накроют, сидишь или лежишь тихо и не издаешь ни звука, даже браслетами и цепью не звенишь. Подожди-ка… Наклони голову набок. Вот так точно похож на птицу. Так и будешь меня встречать и провожать каждый раз. А теперь свистни, но только тихо. А что, недурно… Недурно… Дозволяю так свистеть, когда захочешь, чтобы выражать мысли и чувства. А сейчас, лег и не вставать, пока не разбужу! Накрыть клетку!
Мир исчез за плотной тканью. Темнота. Духота. Неподвижность. Боль…
– Вставай! Выходи из клетки. Сядь здесь рядом на пол. У меня для тебя есть подарок. Сейчас его установят. А ты пока расцепи браслеты и разомни крылья. Они тебе сегодня понадобятся. Салим, своди-ка его в купальню. И пусть подберут одежду поинтереснее. Иди, Птица, и будь покорным во всем.
Вернулся Тьяро в коротких, чуть ниже колен, пестрых шароварах и пестрой же тунике с очень широкими длинными рукавами. Браслетов на руках и ногах еще прибавилось. От кончиков пальцев к запястьям и лодыжкам протянулись черные полосы сурьмы. Отросшие ниже середины спины волосы заплетены в бесчисленные мелкие косички с колокольчиками и серебряными подвесками.
– Так. Это другое дело! – Шах довольно улыбнулся. – Подними-ка руки. Очаровательно. Беги, полетай по саду и возвращайся. Маши крыльями! И свисти! Красивая птица.
Разведя руки в стороны, обрадованный Тьяро помчался вперед. Хотел помчаться. Из-за бряцавшей по ногам цепи передвигаться получалось только маленькими шагами или прыжками. Он чуть не упал, захотел выругаться, но смог лишь засвистеть. Желанная прогулка обернулась новой пыткой. Кое-как проскакав небольшой круг по саду, Тьяро вернулся к Алькинуру.
– Размялся? Теперь будешь летать так каждый день. Только подольше. Полезай в клетку. Подарок уже на месте.
Тьяро вошел и увидел низко свисающие с потолка качели.
– Нравится? Садись. Клювом ко мне.
Только Кондор выполнил приказ, как стоявший у входа Салим сделал шаг внутрь клетки, ухватил его за соединявшую лодыжки цепь и сильным рывком отбросил к решетке. Алькинур расхохотался.
– Глупец! Чем ты думаешь? Разве птицы так сидят? На качели встаешь ногами, но не в полный рост. Пробуй еще раз.
Тьяро, скрипнув зубами, подполз обратно. Схватился за толстые веревки, подтянулся и встал на качели коленями. Шах довольно кивнул, дозволяя:
– Хорошо. Так можно. Или на корточки. Но ты стой на коленях. Сегодня к тебе придет учитель музыки. Будешь свистеть мне под дутар. На качелях. Выполняй все приказы учителя и знай, что он вправе тебя наказывать. Салим на время урока войдет в клетку, встанет позади тебя с палкой и будет бить по пяткам за каждое замечание. За день ты должен выучивать одну новую песню. Молчишь? Даже возмущенно свистеть не станешь? Сиди там и жди своего мучителя. Спустишься только, когда он закончит с тобой на сегодня. Как ты должен со мной попрощаться? Правильно, голову набок. Голос! Веселее и громче! Вот так. Хорошая птица.
– Вставай!
Тьяро подскочил и схватился за голову. Никаких косичек с колокольчиками. Огляделся. Он сидел на смятой кровати. На полу валялось одеяло и разорванная в клочья подушка. На пороге комнаты караван-сарая стоял хмурый Салим.
– Быстро одевайся и завтракай, – приказал старик. – Вас уже ждут в столице.
1.5
После выезда из Харрура, Сэдрик не раз вспомнил слова Тьяро: «Шах знает, кого посылать за добычей». Сбежать было невозможно. Несмотря на то, что Сэд полностью подчинялся всем приказам, конвоиры ни на миг не спускали с него злобных подозрительных взглядов.
Это понятно. Тьяро для даавов – ненавистный преступник. Они не успокоятся, пока не отомстят за принца по полной. От немедленной расправы их удерживал только приказ шаха доставить убийцу во дворец. А Сэдрик с Тьяро заодно. Значит, тоже считался врагом.
Из всех охранников спокойно смотрел на него только Салим. Сэд запомнил имя старика и теперь, во время долгой совместной дороги, смог разглядеть его внимательно. Тот был выше своих подчиненных, сухощавый, но крепкий и сильный. Немного смуглый, как все южане. Великолепно держался в седле. Всегда знал, что и где происходит. Все видел, все слышал, все контролировал.
«При других обстоятельствах я с удовольствием познакомился бы с ним поближе. У Салима есть, чему поучиться».
Сэдрик тряхнул выделенную ему флягу с водой.
«Хватит еще на два-три часа пути. Не больше. Старик знает, что бежать нам некуда, но все равно держит на короткой цепи».
Тут красивый тонконогий жеребец под Сэдриком стал спотыкаться. Салим вмиг оказался рядом и крикнул:
– Привал!
Ехавшие рядом охранники взяли Сэда в кольцо. Впереди них также окружили Тьяро.
– Новых коней сюда для гостей шаха! – опять скомандовал Салим.
Когда приказ выполнили, старик велел Сэду пересесть, затем все двинулись дальше.
«А цепь-то еще короче, чем я думал, – подметил Тордальд. – Кони у нас, хоть и красивые, а никуда не годятся. Не прошли и трети дневного пути, как уже выдохлись. Вот почему нам позволили свободно ими править».
Вскоре стало слишком жарко, чтобы продолжать путь. Охранники быстро соорудили два навеса на большом расстоянии друг от друга. Прежде чем спешиться, Сэд успел увидеть, как быстро Тьяро нырнул в спасительную тень.
– Проходи скорее, – сказал подошедший Салим, почти без приказного тона. – Подождем здесь, пока солнце немного спустится. Потом двинемся дальше.
Сэдрик спрыгнул с коня и шагнул под полог. Там уже раскинули ковер и положили подушки.
– Располагайся, – продолжил Салим. – Сейчас принесут обед. Ешь и отдыхай.
– Хорошо, – поспешил вступить в разговор Сэдрик. – Скажи, ты ведь сейчас пойдешь к Тьяро?
Старик кивнул. Взгляд его стал холодным.
– Прошу тебя, – продолжил Сэд, приложив руку к сердцу. – Дай ему больше воды! Ты же знаешь, он…
– Знаю, – жестко прервал Салим. – Не человек. И убийца. Я добровольно клялся пламенем Хозяина, что притащу на суд владыки этого зверя. Ему нет прощения. Нет пощады. Я с громадным удовольствием прямо сейчас заживо освежевал бы это чудовище. Но я сделаю, как ты сказал. Дам убийце больше воды. Пока мы едем, он гость. Пытки начнутся только во дворце.
Когда солнце пошло вниз, они двинулись дальше. Сэдрик все старался лучше рассмотреть Тьяро. Но совершенно напрасно. Мало того, что им запретили говорить друг с другом, Салим устроил так, что они не могли даже встретиться взглядами. Тьяро всегда везли впереди, в широком кольце охранников. Кроме того, лица всех участников похода надежно укрыли плотными лисамами еще с постоялого двора. «Меньше песка съедите», – сухо пояснил такую необходимость Салим. Но Сэдрик прекрасно понимал, что причина не только в этом.
Вот и сейчас, часть охраны снялась со стоянки раньше и увезла с собой Кондора. Ехавший позади Сэд лишь иногда мог разглядеть спину друга.
На середине перехода им опять сменили коней и пополнили скудные запасы воды. Сэдрик еле дождался момента, когда Салим оказался рядом и остановил того вопросом:
– Скажи, пожалуйста, как он?
Старик подъехал ближе. Пристально посмотрел Сэдрику в глаза, затем спросил:
– Кто он тебе?
– Младший брат, – ответил Сэд без тени сомнения.
– Брат? – Салим прищурился. – С каких пор львы с акулами братьями стали?
– С тех пор, как воевали вместе, – не отводя взгляда, твердо пояснил Сэд. – Я знаю его больше двадцати лет. Он, правда, мне как брат.
– Верю, – тихо произнес Салим, похлопав скакуна по шее. – Верю. Иначе он не сдался бы страже, чтобы спасти твою жизнь.
– Что?! – Потрясенный Сэдрик рванул поводья, останавливая коня. – Что ты сказал?
– А ты не знал? – Салим снова посмотрел на Сэда и поехал вокруг него. – Ясно. Он умолчал об этом. Той ночью в Харруре он купил твою голову ценой своей. Думаешь, откуда у тебя царапина на шее? Когда тебя схватили на заставе, он уже почти открыл ворота. Можно сказать, был на воле. Его бы никто не догнал и не поймал. Но он бросил оружие и сдался только затем, чтобы тебе сохранили жизнь. Наверное, действительно считает братом.
Салим сделал круг и послал коня вперед. На ходу оглянулся, крикнув:
– Я дал ему больше воды! И белый лисам! Завтра днем сделаем привал подольше. До дворца доедет живым. Обещаю!
Сэдрик уронил руки и замер, не в силах что-то делать и говорить. Кто-то взял поводья его коня и повел за собой.
«Я болван! Круглый, безнадежный болван! Отчитывал Тери, как глупого мальчишку! Ругал за легкомыслие! За то, что думает только о себе! О Творец! А Тери слушал с виноватым видом… Он! Который пошел на верную смерть, чтобы спасти меня! Да что же это такое?!.»
– Привал! Встаем на ночевку!
Выйдя из оцепенения, Сэдрик вздрогнул и осмотрелся. Солнце почти коснулось земли. Стало стремительно темнеть и холодать.
– Спускайся! – обратился к Сэду охранник, который, как оказалось, вел его коня. – Твой костер уже готов. Посиди там, погрейся, пока поставят шатер.
Сэдрик кивнул, спешился и пошел в сторону огня. Впереди виделся еще один костер. Рядом с ним мелькнула гибкая фигура в белом лисаме. Затем стало совсем темно. На плечах Сэда появилось теплое покрывало. Он сел возле костра и протянул к нему руки. Рядом устроился еще кто-то. В ночное небо летели яркие искры. В языках пламени трещал хворост. Сэд, наконец, нашел в себе силы посмотреть на пришедшего.
– С ним все хорошо, – ответил Салим на незаданный вопрос. – Я умею привозить живую добычу.
Сэдрик не мог сейчас выдавить из себя ни слова про Тьяро. Они застревали в горле острым колючим комом. Потому только кивнул, приложив руку к сердцу, и тихо спросил:
– Почему ты говоришь, как охотник?
– А я охотник и есть, – так же тихо сказал старик, пошевелив хворост в костре. – Промышляю львов на диких островах Даавгара дольше, чем ты живешь на свете. И никогда не возвращаюсь к владыке с пустыми руками.
– Львов? – удивился Сэд. – Привозишь их шкуры?
– Нет. – Салим слегка усмехнулся. – Не шкуры. Я привожу повелителю живых львов. Ловлю и привожу. Живыми и здоровыми. А уж что с ними делают во дворце, не моя забота.
Хотя старик говорил о своем, Сэд не мог не думать, что тот имеет в виду Тьяро. Кондор был для Салима таким же зверем.
– Те парни, что с нами едут, – продолжил старик, глядя в огонь, – это мои ученики. Мы не один год вместе ходим на ловлю. Даавские песчаные львы может и не такие крупные, как те, что живут у вас на большой земле, зато более ловкие и злобные. Их можно взять только, если все охотники хорошо знают друг друга, доверяют и действуют заодно. А с этими вот парнями мы добыли уже два десятка зверей.
– Потому у тебя такое странное оружие? – спросил Сэдрик, чтобы хоть что-то спросить.
– Ты про сеть? – Салим положил руку на пояс. – Да. Она всегда со мной. Это непростая сеть. Не та рыбачья чепуха, которую на тебя кинули в Харруре. У наших такое плетение, что сразу зверя облепят и шагу сделать не дадут. А прочность такая, что двух львов с их когтями да клыками выдержат. Наши сети никому не порвать. А кроме того кнут. И аркан. Такой же прочный. Мы без снаряжения не ходим. Мало ли где, какой зверь вздумает напасть или сбежать? Я и мои парни всегда начеку. Стоит только зверю дернуться, вмиг окажется под сетями. Там мы его придушим да свяжем. А если попробует оскалить зубы и кинуться, то вначале отходим кнутами. Так-то. От меня еще ни один зверь не ушел. Потому он и выбрал клятву. Знал, кого за ним прислали.
– Знал? – кое-как выдохнул Сэдрик. – Тьяро знал, что ты охотник? И про сети?
– Конечно, знал, – Салим снова пошевелил хворост в костре. – Я возил его и нашего владыку, когда тем было лет по десять, посмотреть на ловлю львов. Все показал. Все рассказал. Он мог не узнать меня, но не мог не разглядеть мой красный пояс. Такие на Даавгаре носим только мы. Охотники на львов. Их вручает старший после первого добытого зверя. Поэтому твой спутник знал, что даже ему от нас не уйти. Мы скрутим любого. И живым привезем владыке. От нас кулаками да саблями не отмашешься.
Сэдрик снова погрузился в глубокие раздумья. Салим сидел рядом молча, затем встал.
– Пойдем. Твой шатер уже готов. Ужинай и ложись спать. Встаем на рассвете.
Оказавшись в шатре, Сэдрик подумал, что точно не сможет уснуть после всего, что сегодня узнал. Он все еще не мог простить себе, что не спросил Тьяро, как именно тот попал в плен. И даже не поблагодарил! Только ругал и ругал последними словами… А ведь Тери всего лишь мальчишка. Для морэга сорок лет, это подростковый возраст. Они живут по пять веков. И только после ста лет начинают мыслить действительно по-взрослому.
За горькими думами Сэд не заметил, как выполнил приказ поужинать. Теперь нужно лечь. Но вот уснуть вряд ли получится. Сэдрик выпил принесенный ему чай и растянулся на мягких шкурах. Вдруг глаза закрылись сами собой, и все тревоги пропали.
Салим тихо зашел в шатер, присел возле глубоко и ровно дышащего заморского великана, затем осторожно приподнял тому веко. Довольно кивнул.
– Все в порядке. Спит. Можете войти!
По слову старшего рядом с ним появились двое охотников.
– Меняйтесь трижды за ночь с теми, что снаружи, – распорядился Салим. – Оставляю белого зверя на вас. Я пойду сторожить черного.
Следующие два дня пути не принесли Сэду ничего нового. Жаркое солнце над головой. Бесконечный песок под копытами никудышного коня. Вода на дне фляги. Долгие дневные стоянки. И мелькающий где-то далеко впереди белый лисам.
Салим больше не приходил. Только иногда проезжал мимо, чтобы отдать быстрый приказ. Все остальное время старик находился возле Тьяро. Кружил рядом с ним, как голодный стервятник вокруг пока еще живой добычи. У наблюдавшего за этим Сэда холодело сердце. Он прекрасно помнил все сказанное Салимом:
«Он убийца.
Не будет ни пощады, ни жалости.
Пытки начнутся во дворце.
Я с громадным удовольствием освежевал бы зверя прямо сейчас…»
Вечером, сидя у костра, Сэд смотрел на звезды и вспоминал их с Тери первое морское путешествие. На маленькой парусной лодке. Кондор затащил туда совершенно сухопутного Сэдрика клятвенными заверениями пройти вдоль берега Браско только до следующей бухты. А когда они оказались на борту, попросил закрыть глаза.
– Закрыть глаза? – удивился Сэд. – Это еще зачем?
– А так будет интереснее! – крикнул стоявший у руля Тьяро. – Я покажу тебе самое красивое место. Прошу тебя!
Вцепившийся в борта Сэдрик похмурился, но все-таки согласился:
– Хорошо, Тери! Но тут же недалеко плыть? И не глубоко?
– Я тебя вмиг домчу! – весело отозвался Тьяро. – Ты скоро сам все увидишь! Закрывай глаза!
– Сделано, – сообщил Сэд и лег на дно лодки.
Волны качали их маленькую посудину. Над головой затрещал от натуги парус. Вскоре Сэд обратил внимание, что стало подозрительно тихо. Куда-то делся чаячий гвалт.
– Тери! Долго еще? – спросил обеспокоенный Сэдрик, не поднимая век. – Мне кажется, мы уже далеко заплыли. Где там твоя красота?
– Прямо здесь! – радостно прозвучало над ним. – Садись, брат. Только пока глаз не открывай.
Сэдрик усмехнулся и поднялся. Тьяро стоял позади.
– А теперь смотри! – шепнул он. – Это мое секретное место.
Вдохнув глубже, Сэдрик открыл глаза и тут же вцепился в борта мертвой хваткой.
– Да чтоб тебя, Тери! – заорал он, вскипая от бешенства. – Скажи спасибо, что у меня руки заняты! Сейчас вмазал бы тебе промеж глаз!
Лодка покачивалась посреди бесконечного во все стороны моря. Ветер стих. Солнце почти коснулось волн.
– И почему уже вечер? – спросил Сэд, чтобы не думать о жуткой бездне под ногами. – Мы же отплыли днем?
– Как бы тебе сказать… – протянул Тьяро, отходя на шаг назад. – Я тебя немного усыпил утренним чаем…
– Что?! – взревел Сэдрик и, забыв про все страхи, вскочил, поворачиваясь к морэгу. – Да я тебя!..
– А ну стой на месте! – тут же крикнул Тьяро, отпрыгивая на самый нос лодки. – Стой, где стоишь! А то я сейчас нырну и уплыву отсюда! Останешься один и будешь выбираться сам!
– Ах ты, селедка мокрохвостая! – в сердцах ругнулся Сэд, но с места не двинулся. – Я тебе все припомню! Я тебя в снегу с головой закопаю! Понял?!
– Да понял, я! Понял! – расхохотался несносный мальчишка. – А теперь вон туда посмотри!
Все еще красный от гнева, Сэдрик обернулся и задохнулся снова. На этот раз от восторга.
Солнце уже наполовину ушло в море. Волны будто ожили и переливались яркими красками от светло-желтого до изумрудного. Вдруг из воды что-то вылетело и рассыпалось сверкающим веером. Потом еще, еще и еще! Рыбы! Рыбы с крыльями! Они, светясь в последних лучах солнца, взмывали над морем целыми стаями, проносились совсем близко от лодки, затем исчезали под водой.
– Это!.. Это!.. – Сэд глотал воздух, но его все равно было мало. – Что это?
– Мое секретное место, – тихо сказал Тьяро, вставая рядом с обезумевшим от счастья Сэдом. – Ты первый из людей, кто его увидел.
– Спасибо, брат!
А потом они всю ночь лежали на дне лодки, изучая южные созвездия.
– Вот видишь, Сэд? Там три ярких звезды вертикально в ряд, а ниже еще четыре поменьше?
– Вон те? Вижу. И что это такое?
– Якорь. Бабушка говорит, он дает силы. Помогает понять, за что в жизни надо держаться.
– И за что же? – поинтересовался Сэдрик.
– А я знаю? – вскинулся Тьяро. – Пойди, у бабушки спроси!
Сэд рассмеялся и удержал за руку вскочившего друга.
– Да не шторми ты так! Рассказывай дальше!
– Ладно, – примирительно выдохнул Тьяро и сел. – Слушай. Самое важное это Древо. Вот там высоко: яркая зеленоватая звезда. Видишь? А под ней много маленьких. Как яблоки на ветках. Видишь? Так вот. Верхушка Древа никогда не двигается. Она указывает путь домой. В Браско. Из любой точки южных морей надо плыть на нее.
Костер затрещал. Сэдрик чуть пошевелил веткой хворост и опять с раздирающей грудь тоской посмотрел на небо. Прямо над ним сверкали Якорь и Древо.
Как часто бывает, Сэд понял, что раньше было хорошо, только, когда стало еще хуже. Все три дня пути через пустыню он переживал за Тьяро, но все-таки видел брата издалека. Точно знал, что Бракари жив и здоров. На следующий день не стало даже этого.
– Уже утро!
Сэдрик проснулся от резкого окрика Салима и сел. Старик смерил его взглядом, затем сказал тише:
– Встает солнце. Я уезжаю во дворец. Дотуда осталось всего полдня пути. Тебе приказываю во всем подчиняться моему помощнику Хазуру. Ты его знаешь. Слушайся охотников. И оставайся внутри шатра, пока тебе не разрешат выйти.
– А что с Тьяро? – тут же спросил Сэдрик, встав и шагнув к Салиму.
Но тот не ответил. Только сверкнул глазами, хищно улыбнулся и вышел.
Сэд упал лицом в подушку.
«Уезжаю во дворец…
Дворец…
Дворец…»
Ненавистное слово билось в голове, разрывало сердце, не давало дышать.
Кто-то вошел и сказал:
– Твой завтрак.
Кое-как совладав с собой, Сэд сел и осмотрелся. Рядом с ним стояло блюдо с лепешками, ломтями мяса, сыра и миской крупных, ярко-красных вишен. Тордальда затрясло. Перед глазами все поплыло. Вдруг что-то твердое коснулось губ.
– Пей!
Не понимая, что делает, Сэдрик глотнул и упал в спасительную темноту.
Спал он недолго. Кто-то затряс его руку.
– Вставай! Тебе надо поесть!
Потянули вверх. Сэдрик сел и открыл глаза. Напротив него сидел молодой помощник Салима.
– Поешь! – приказал Хазур.
Сэд сглотнул и снова посмотрел на блюдо. Миски с вишнями там уже не было.
– Ты должен поесть, – повторил Хазур чуть мягче. – Ты гость шаха. Ты должен быть сытым.
Слово «должен», дважды повторенное и слегка выделенное охотником, очистило разум. Сэд выпрямился, кивнул и принялся за мясо с лепешками. Когда блюдо опустело, Хазур встал.
– Что с моим братом? – тут же спросил Сэдрик.
– Не выходи из шатра, – вместо ответа приказал охотник. – Здесь ты найдешь все необходимое. Я приду в полдень.
Хлопнул разноцветный полог. Сэдрик остался один. Время поползло мучительно долго. Снаружи слышалось только ржание коней. Как бы Сэд ни старался, у него не получалось уловить разговоры охотников. Становилось все жарче.
«Чем больше времени проходит, тем ближе Салим ко дворцу».
Кулаки сжались сами собой. Сэд почувствовал, что его накрывает бешенство. Он тут же вскочил, прижался спиной к державшему шатер столбу и крепко сцепил позади него руки в замок.
«О Творец! Дай мне силы!»
Такие приступы случались крайне редко, но очнувшись после них, Сэд находил себя посреди полного разгрома. Можно было подумать, что там бушевал раненый медведь.
«Только не сейчас! Нет…»
– Охрана! – крикнул он во весь голос, понимая, что другого выбора нет. – Сюда!
Вбежал Хазур.
– Усыпи меня! Или свяжи! – прохрипел Сэд, уже едва сдерживаясь. – Быстрей!
По телу пронеслась огненная судорога. Глаза залило кроваво-алым. Руки расцепились. Шею что-то сдавило. Все исчезло.
Очнулся Сэдрик от брызнувшей на лицо воды. С трудом подняв налившиеся свинцом веки, увидел сидящего рядом Хазура.
– Я никого не убил? – тихо спросил Сэд о самом главном.
Хазур криво улыбнулся.
– Раз ты еще не стал пеплом, значит, нет, – заключил охотник. – Ты походил на потерявшего стаю льва-одиночку. Те так же безумно смотрят и тоже рвут всех без разбора. Шея не болит?
Сэдрик сглотнул и чуть повернул голову.
– Терпимо. Что с моим братом?
Хазур встал.
– Я принес тебе обед. Ешь.
Сэд снова остался один в шатре. Очень хотелось вышвырнуть проклятое блюдо вслед охотнику. Приступ бешенства прошел, а вот желание разнести тут все в щепки – нет.
«О Творец! Дай мне силы!..»
Посидев с закрытыми глазами, Сэд смог немного успокоиться. Снова посмотрел на блюдо. Хвала Всевышнему, вишен там не появилось. Зато в центре стоял тот самый кувшин с крышкой и длинным носиком. И два кубка. Те самые.
Сэдрик грохнул кулаками по полу, вскинул голову и в голос завыл, проклиная себя за все, что наговорил Тьяро.
– Ты опять? – обеспокоенно спросил заглянувший в шатер Хазур.
– Уйди, – простонал Сэд. – Просто уйди.
Полог снова упал, отрезая весь внешний мир.
«Поесть. Надо поесть. Я должен поесть».
Наконец-то покончив с обедом, Сэдрик встал перед блюдом на колени, приоткрыл крышку кувшина и принюхался.
«Отвар из каких-то фруктов. У нас в Гресколле варят что-то подобное. Только делают не так сладко…»
Он осторожно разлил содержимое кувшина в два кубка. Взял один. Выпил все до дна. Поставил обратно. Несколько раз сглотнул, пытаясь избавиться от комка в горле. Потом бережно поднял второй кубок.
– За тебя, Тери! – выдохнул он чуть слышно. – Прости меня, брат!..
Он пил очень долго. Очень маленькими глотками. На каждом из них прося у Тери прощения.
Весь вечер Сэд провел в метаниях по шатру.
«Старик говорил, что до столицы осталось полдня пути. Полдня! Значит они уже во дворце. Значит, уже начали… О Творец! Тьяро! Братишка! Если бы я мог хоть чем-то тебе помочь!»
Наконец-то принесли ужин. Сэдрик так измучился, что обрадовался даже такой перемене.
– Где мой брат? – отчаянно крикнул он ставящему блюдо охотнику.
Тот лишь многозначительно хмыкнул и вышел. Сэд опять остался наедине с испепеляющим душу горем. Посмотрел на богатый ужин.
«Как я могу есть, когда Тери сейчас… И только из-за того, чтобы спасти мою жизнь! О братишка! Почему ты не сбежал?! Конечно. Ты никогда бы так не сделал. Ты ведь обещал. Сколько раз ты спасал меня? Сколько раз бросался в самое опасное место только затем, чтобы помочь? И чем я тебе отплатил?»
Сэд опять со всей силы грохнул кулаками возле жалобно звякнувших тарелок и отмахнулся от заглянувшего на шум Хазура.
«Надо ужинать. Я заставлял Тери есть. Должен заставить и себя».
Когда блюдо опустело, Сэд взял чашку. Он уже догадался, что там налит не просто чай. Стоит лишь глотнуть – сразу крепко уснешь.
«Короткая цепь. Шах знает, кого посылать за добычей. Но не выпить зелье нельзя. Охотники наверняка проверяют, сплю я или нет. Хорошо. Так хоть ночь пройдет быстрее. О Творец, что будет дальше?»
Осушив чашку, он лег и закрыл глаза.
1.6
Наутро, после завтрака, к Сэду пришел Хазур. Подобно Салиму осмотрел пленника и наконец-то заговорил с ним:
– Вот и все. Сейчас собираем лагерь и едем. К вечеру будем во дворце.
Сэдрик вскочил с криком:
– Где мой брат? Что вы с ним сделали?
Хазур сложил руки на груди, помолчал и начал:
– Ты задаешь слишком много вопросов. Но я отвечу. Твой проклятый богами брат уже давно в руках владыки. Салим сам увез ему зверя еще вчера рано утром. А уж что именно с ним там сделали, делают и еще будут делать до начала казни, остается только догадываться. У владыки много палачей, и у каждого из них есть любимые пытки. Одно могу сказать точно: зверь еще жив. Кровников никогда не казнят сразу, и тем более не станут спешить с убийцей брата повелителя. Такому уж наверняка придумали самые особые почести. Предварительные пытки всегда идут несколько дней. Умереть легко и быстро ему не позволят. Как бы я хотел на это посмотреть! Не каждый день встретишь смертника, которого не нужно даже связывать. Который сам встает так, как нужно палачам и не дергается, стоит только ему приказать… Но хватит разговоров! Быстро завтракай, одевайся и выходи наружу. Нужно успеть уложить твой шатер и двинуться в путь до жары.
Вскоре сборы окончились, и отряд выехал в сторону столицы.
Сэдрик не мог нормально дышать и не видел того, что происходило вокруг. Он изо всех сил гнал от себя мысли о том, что потерял Тьяро и больше никогда его не увидит. Ведь надежда всегда должна быть! Бракари везунчик, его хранят и море, и земля!
Но с каждым часом, с каждой минутой дворец приближался, а черная бездна отчаяния все больше заполняла сердце. О себе Сэд не думал вовсе. Острое чувство потери брата и мысли о том, что в этот самый момент Тьяро жестоко пытают, а тот вынужден смиренно все терпеть и даже не пытается оказать сопротивление, вытеснили из его души все остальное.
Тордальд бездумно спрыгнул с коня, когда все остановились, и спешились перед какими-то воротами. Пошел, куда повели, ничего не замечая вокруг. После купальни и долгого облачения в новую одежду, Сэдрик оказался в каких-то комнатах. Он, не раздеваясь, упал на кровать, и, неожиданно сам для себя, заплакал навзрыд.
Проползло еще четыре дня. В такой же безысходности и безызвестности. Сэд надеялся, что, очутившись во дворце, он хоть что-то узнает о Тьяро. Но все оказалось иначе. С ним по-прежнему никто не разговаривал о том, что рвало сердце.
Пришедшие наутро слуги с поклонами помогали одеваться и умываться. Наперебой интересовались, что будет угодно гостю великого шаха, и чем они могут его развлечь. Предлагали привести лучших танцовщиц или музыкантов. Но на вопросы о Тьяро только пожимали плечами. Кончилось все тем, что доведенный до края Сэд пригрозил свернуть голову каждому, кто спросит, чего заморский господин желает.
Слуги попадали в земных поклонах и с тех пор просто молча делали свое дело. Сэд, глядя на них, только сжимал кулаки в бессильной ярости.
«Испугались. Поверили. Знали бы они, что я ничего не могу сделать. Даже выпустить на волю эту несчастную птичку из клетки! Ее жалобный свист просто сводит меня с ума!»
Кроме того, постоянно происходило что-то, так или иначе напоминавшее Сэду о Тьяро и его плачевной участи. То прямо под окном принимались кого-то пороть, то с барабанами проходили зазывалы из купален, то слуги в коридоре начинали громко и подробно обсуждать, как нужно правильно казнить убийцу…
Единственным спасением от бесконечных терзаний и мук совести стал усыпляющий чай. Вечером пятого дня Сэд как мог быстро справился с ужином и дрожащими руками схватился за чашку.
– О благословенный господин! Уже утро! Соблаговоли встать, умыться и одеться!
Услышав уже ставшие ненавистными медовые причитания слуг, Сэд открыл глаза. Сел и кивком позволил войти.
«Шестой день! Шестой! Для Тьяро седьмой во дворце! Да сколько ж это может продолжаться?!»
На мозаичном столике появилось серебряное блюдо с едой.
Сэда передернуло. С какой огромной радостью он обменял бы все это разноцветное пахучее изобилие на сапрасову пустую похлебку из трех луковиц и горсти водорослей! Только бы вместе с Тери!
– Сегодня особенный день, о несравненный господин! – с масленой улыбкой заявил старший над челядью, после того как Сэд запихал в себя завтрак. – Нам велели облачить тебя в лучшие парадные одежды! Их сшили специально для тебя!
– Зачем?! – взревел Сэдрик, прижав побледневшего слугу к стене.
– Я… Я не знаю… – проблеял тот чуть слышно. – Нам велели… Я ничего, совсем ничего не знаю!
С громким стоном Сэд отпустил даава.
– Делайте, что хотите.
Через полчаса слуги отошли в стороны. Кроме просторных шаровар, высоких сафьяновых сапог и трех рубашек из тончайшего белого полотна на «прекрасном господине» появились широкий шелковый пояс; длинный, расшитый жемчугом жилет и два доходящих до пола роскошно украшенных парчовых кафтана: один с узкими, другой с очень широкими рукавами.
– Мы закончили с облачением! – объявил старший. – Теперь самое главное. О великолепный господин, сядь, пожалуйста, чтобы мы смогли заняться твоими дивными волосами!
Сэд удерживал себя только мыслью о том, что весь этот балаган может приблизить к разговору о Тьяро. Не просто так ведь на него напялили эти безумные наряды!
Еще через час Сэду поднесли зеркало.
– О бесподобный господин! Ты прекрасен, как утренняя заря!
Он себя не узнал. Из стеклянной глубины на него изуродованными сурьмой глазами смотрел осунувшийся бледный человек в сиреневом кафтане и высоком белоснежном тюрбане, из-под которого виднелись тщательно уложенные, чем-то блестящим намазанные кудряшки.
Наконец слуги с поклонами удалились. Под окном снова закричали зазывалы купален:
– Приходите, уважаемые! У нас лучшие лавандовые бани! Они великолепно снимают усталость после долгой дороги!..
Сэдрик подумал, что если сегодня опять ничего не случится, то он просто сойдет с ума.
– Свир, свир, свир! Свир! – особо громко свистнула делившая с ним заключение птичка.
Скрипнула дверь. Сэд боялся повернуться. Как будто от этого что-то зависело. Как будто одно его неловкое движение могло все разрушить.
– Я вижу, ты готов.
Салим! Пришел Салим!
Обернувшись, Сэд встретился со стариком взглядом. Охотник слегка поклонился, потом ничего не выражающим голосом сказал:
– Здравствуй, Сэдшан! Здесь тебя будут звать именно так, ибо негоже великому шаху ломать язык об имена чужеземцев.
Не обращая внимания на слова Салима, Сэдрик шагнул к нему вплотную и произнес угрожающе тихо:
– Что с моим братом?
– Отойди назад, – приказал, не отводя взгляда, Салим вместо ответа. – Сядь.
Сэд повиновался и упрямо повторил:
– Что с моим братом?
– Сегодня ты все узнаешь, – пообещал старик. – Но вначале скажи мне: правда ли, что ты можешь впасть в бешенство?
– Что с того? – угрюмо бросил Сэд.
– А то. Если ты не можешь владеть собой, то как ты исполнишь клятву послушания? Я не хочу увидеть, как ты сгораешь. Ясно? Сегодня тебе предстоит очень важный разговор. Можешь поручиться, что не кинешься во время него на людей, как безумный зверь?
Сэдрик был вынужден отрицательно покачать головой. Он уже ни в чем не был уверен.
– В таком случае, я тебе помогу. – Салим сел напротив него. – Встану за твоей спиной и затяну петлю на шее. Если понадобится, быстро успокою ненадолго. Согласен?
Не сдержав кривой улыбки, Сэдрик спросил:
– Тебе нужно мое согласие? Да неужели?
– На это нужно, – очень спокойно ответил Салим. – Это не приказ владыки. Это помощь тебе. Ты человек. На тебе и твоих землях вины нет. Ты не убивал на том корабле. Обещаю, что воспользуюсь удавкой только, если ты опять потеряешь себя. Согласен?
Сэдрик смог только кивнуть. Потом кое-как выдавил из себя:
– Что меня ждет?
Салим встал.
– Ты сам все увидишь. С этого момента молчи, пока не разрешу говорить. Поднимайся и следуй за мной.
Как только Сэдрик вышел из комнаты, за его спиной тут же возникли еще двое охотников. Шли молча. Миновали несколько лестниц, коридоров и оказались у входа на просторную террасу с ажурным беломраморным ограждением по краям.
Старик велел Сэду закрыть глаза, провел под руку куда-то вперед, усадил в кресло и встал вплотную за его спиной.
– Приказываю: когда скомандую – смотреть только прямо, взгляд не отводить, глаза не закрывать, не сметь оглядываться, не вставать.
Так прошло несколько бесконечных минут. Сэдрик весь обратился в слух и уловил звуки позади себя: шаги нескольких человек, скрип кресла, тихие голоса…
«Пришел кто-то важный. Сам шах? Конечно. Вот почему нельзя оборачиваться. Чтобы не увидеть его и не выйти из-под подчинения Салиму».
Тут он почувствовал, что на шее появилась широкая удавка.
– Открой глаза! – приказал старик.
Сэд замер.
«Что же все это значит? Что такое мне хотят показать? А может быть кого? Тьяро?! Смогу ли я его увидеть и не кинуться на выручку? Вот тут и понадобится салимова помощь…»
Он выдохнул и взглянул прямо перед собой.
За террасой лежал небольшой, залитый солнцем закрытый двор, в центре которого высилось огромное, выше человеческого роста, колесо. Рядом торчала плаха и два больших топора на длинных ручках.
Сэдрик, хоть и непрерывно думал последние дни об ужасном положении брата во дворце, оказался совсем не готов увидеть все воочию. Мысли в его голове понеслись вскачь:
«Нет! Только не это! Они что, хотят, чтобы я вот так сидел и смотрел? На казнь? На его казнь? Кошева клятва! Как же безумно хочется вскочить и разгромить тут все! Тьяро, нет, пожалуйста, только не это!»
– Здравствуй, Сэдшан. Рад видеть тебя в своем дворце. Слава знаменитого воина, князя Гресколла, достигла и наших земель. Тебе понравилось быть моим гостем?
Сэд опешил. Он был готов услышать от шаха что угодно, но только не комплименты. Плаха перед глазами и страх увидеть на ней Тьяро никак не вязались со светским разговором.
– Отвечай великому господину шаху Алькинуру, – шепнул Салим и положил руку Сэдрику на плечо.
Тот, сглотнув, медленно произнес:
– Да. Ты очень гостеприимен, господин.
Сэд смотрел прямо перед собой на орудия казни и старался взвешивать каждое слово. Как же он ненавидел придворные игры! Гораздо легче идти в атаку или отражать нападение врага. Сейчас Сэдрик чувствовал себя так, словно ступал по болоту или тонкому льду: каждый неверный шаг нес за собой гибель.
А ровный голос Алькинура тем временем вновь зазвучал откуда-то из-за спины Сэда:
– Сегодня я пригласил тебя, о благородный Сэдшан, полюбоваться на увлекательное зрелище: казнь нелюдя, пролившего родную кровь. Можете начинать!
Сразу после слов шаха мерзко завыли невидимые трубы. Двое широкоплечих палачей вытолкали во двор еле передвигавшего ноги осужденного, довели до плахи и приказали встать на колени. Человек повиновался.
Сэд сжал подлокотники кресла и впился глазами в близкую полуобнаженную фигуру. Обреченный на смерть человек был среднего роста и стройного телосложения. На руках и груди под бесчисленными ранами и кровоподтеками виднелись крепкие мускулы. Густые черные волосы с одной ярко-алой прядью слиплись в грязные сосульки и так покрывали плечи. Лица не разглядеть.
Несмотря ни на что, Сэдрик гнал от себя мысль, что перед ним стоит Тьяро, и до последнего не хотел верить в то, что это происходит с ними на самом деле. Как бы он ни жаждал всем сердцем снова увидеть брата, пусть это будет не он! Только не здесь и не так!
– Да будет тебе известно, благородный Сэдшан, – опять зазвучал из-за спины ровный и даже доброжелательный голос. – Казнь кровника на Даавгаре, после обязательных предварительных пыток, идет пять дней. В первый преступника секут кнутами, обливая морской водой, во второй лишают языка, в третий глаз. Это тоже делается долго и весьма занимательно. Но даже любопытные зрелища утомляют, если длятся несколько часов подряд. Как ты можешь убедиться, все уже свершилось.
Шах замолчал, снова надрывно завыли трубы. Палачи ухватили смертника за волосы и развернули его лицом к террасе. Сэд вздрогнул. Губы человека во дворе были полностью разбиты в кровь. Глаза покрывала широкая бурая повязка.
«Ослепили! Его ослепили!»
– Но не расстраивайся, – продолжил Алькинур. – Сегодня и завтра мы с тобой увидим самое интересное: колесование, потрошение и наконец: отсечение головы. То, что останется от тела, разрубят и бросят собакам. А голову преступника поднимут на пику и укрепят над городскими воротами. Искусство палачей проявляется в том, что смертнику с первого дня пыток и до последнего момента ни на миг не дают забыться: уснуть или впасть в обморок. Никакой пощады. Только боль и бесконечные муки. Но и помереть раньше времени, разумеется, никто не позволит. На то есть специальные средства, для поддержания сил. Весьма мерзкие на вкус. Смертника кормят и поят только ими. Вот плата за пролитие родной крови!
Опять загудели проклятые трубы. Палачи вывернули осужденному руки, тот выгнулся от боли и чуть слышно замычал. Сэдрик крепче вцепился в подлокотники кресла и до хруста сжал зубы.
– Сегодня особенный случай, – продолжил спокойный голос из-за спины. – Этот вот осужденный признал свою вину полностью и готов сам идти на казнь. Его не нужно даже привязывать. Можно просто велеть ему неподвижно лечь на камни и рубить по кускам. Он не станет сопротивляться. Но так палачам будет несподручно, а нам с тобой плохо видно. Поэтому все-таки задействуем колесо.
Пока Алькинур спокойным тоном перечислял все гадкие ужасы свершающейся казни, Сэд отчаянно пытался разглядеть хоть что-то, доказывающее, что обреченный человек перед ним – незнакомец.
Конечно, тот походил на Бракари, как две капли воды; конечно, такой безумной страшной покорности могло быть только одно объяснение… Но Сэдрик все равно отказывался верить в реальность происходящего. И вдруг его взгляд остановился на левой руке смертника. Кроме других повреждений, плечо пересекала тонкая, но видимо глубокая, полузажившая горизонтальная рана. И ставшие кое-где бурыми стежки ярко-синего шелка на ней.
«Клятый брадобрей! Нет!»
Сэд забыл, где находится, что должен и не должен делать. Он дернулся вперед, ударяясь грудью о мраморные перила террасы, и завопил:
– Нет! Тери!!!
Кондор вздрогнул и слепо повернул голову. Но палачи тут же парой точных ударов оглушили его, бросив бесчувственное тело на каменное покрытие двора.
Сэд ощутил, как чуть затянулась удавка. Вспомнил о приказе не вставать. Не отрывая взгляда от беспомощно лежавшего брата, откинулся на спинку кресла и уронил на пол выломанные подлокотники.
За спиной вновь раздался спокойный голос:
– Благородный Сэдшан, благодарю тебя за участие в церемонии. Прежде чем привязать смертника к колесу, ему обычно дают проститься с близкими, а затем, в знак милосердия и чтобы палачам было удобнее, в первый и последний раз оглушают до начала казни. Я рад, что сегодня все идет согласно древним традициям. А пока палачи готовятся, у нас с тобой есть время поговорить.
Сердце Сэдрика бешено стучало. Он должен что-то сделать! Он не допустит этого! Сэд крикнул:
– Господин, пощади! Возьми мою голову вместо его!
За спиной помолчали, затем шах ответил очень жестко:
– Невозможно. Смерть для убийцы суть воля богов и закон мудрейшего Хозяина Даавгара. Кровь моего брата вопиет о возмездии. Никто не вправе отменить казнь. А ты этому нелюдю на помосте не родственник, чтобы пролить кровь за него. Но…
Сэдрик перестал дышать.
«О Творец! Пусть будет возможность помочь! Любая!»
– Но казнь казни рознь… – продолжил шах задумчиво. – Ты же знаешь, что твой друг выкупил твою жизнь дорогой ценой? Сдался моим людям на верную гибель, чтобы тебе не перерезали горло возле ворот Харрура? Сейчас ты тоже можешь сделать подобное. Купить этому нелюдю легкую смерть. Цена: твоя трехлетняя служба мне там, где укажу. Залог: клятва верности на пламени Хозяина. Не правом на добычу как сейчас. А только лично…
– Я согласен! – тут же крикнул Сэд.
– Но если ты служить не пожелаешь, – продолжил шах, не обратив на это внимания, – то казнь пойдет своим чередом. Сегодня убийце, после того как приведут в чувство, будут по частям отсекать руки и ноги, а завтра распорют чрево и под вечер наконец-то отрубят голову. Когда мой трофей украсит собою городские ворота, я освобожу тебя от клятвы и отпущу в родные земли. Я ни к чему тебя не принуждаю. Ты мой гость и совершенно волен в своем решении. Убийца должен умереть, а уж каким образом, выбирать тебе. Думай, я не тороплю.
Сэд не мог оторвать взгляд от палачей, которые растягивали веревками бесчувственное тело на колесе. Он уже набрал дыхание, чтобы скорее подтвердить согласие служить и остановить свершающийся ужас.
Но тут в его голове зазвенели последние прощальные слова Тьяро:
«Не верь шаху! Думай только о себе!»
Сэд тряхнул головой.
«Нет, братишка, я так не смогу! Да как я буду жить дальше, если сейчас тебя брошу! Ты вот ни коша о себе не думал, когда спасал меня и сдавался шаху в лапы! Прости, Тери, но я сделаю по-своему».
– Согласен! – выкрикнул Сэдрик, боясь, как бы Алькинур не передумал. – Я согласен служить тебе три года. Но ты казнишь его быстро, похоронишь как человека и покажешь мне его могилу.
– Будь по сему, – постановил шах. – Ты благородный воин, и я верю твоему слову. Салим, дай знать палачам, что колесование сегодня богам не угодно. Решим дело отсечением головы. Твою клятву, Сэдшан, величайший Хозяин примет после казни. Ты посмотришь на меня и, будучи свободным человеком, дашь слово служить верно. А завтра тебе покажут могилу. Согласен?
– Согласен, – тут же подтвердил Сэд. – Я буду служить тебе верно. Это мое добровольное решение.
Палачи тем временем сняли Тери с колеса, привели в чувство и поставили на колени у плахи.
– Да свершится! – провозгласил Алькинур.
Долго и пронзительно завыли клятые трубы. Палач толкнул Кондора в израненную спину и велел положить голову на плаху. Тот выпрямился, расправил плечи, а затем выполнил приказ. Густые черные волосы Тьяро на мгновение взметнулись подобно крылу птицы.
Сэдрик замер.
Блеснул на солнце топор. Через миг все кончилось.
Время остановилось. Мир вокруг перестал существовать. Сэду показалось, что он тоже умер.
К жизни его вернул громкий властный голос шаха:
– А теперь, благородный Сэдшан, встань, подойди ко мне и преклони колени. Произнеси клятву и подтверди ее в пламени Хозяина. Скоро ты отбудешь в прибрежные крепости моего острова. Будешь проверять их войска, укреплять оборону и бороться с теми, кто везет грузы мимо таможни.
Здесь редко бывали люди. Между забытыми всеми камнями, поднимая вихри мелкого серого песка, гулял только ветер. Сюда не долетали жизнерадостные звуки Давшабада. Никогда не приходили пышные процессии с плакальщицами. Здесь не лилась кровь жертвенных животных. Не улетали в руки богов нежные клубы дорогих благовоний. Даже одинокий случайный путник был на этом дальнем кладбище редкостью.
Здесь хоронили умерших от заразных болезней и погибших чужаков. Сюда три дня назад Сэда привел Салим. Охотник молча указал на один из камней и тотчас уехал.
На темно-сером шероховатом валуне не было никаких надписей. Только неумелое свежевыбитое изображение птицы в клетке. Упав перед камнем на колени, Сэд простоял так весь день до захода солнца.
Там, под грубым надгробием, лежал его приятель, его предатель, его боевой товарищ, его вечная головная боль, его друг, его брат, его спаситель, его потеря. Тьяро Бракари.
Как много они пережили вместе! С какой светлой радости началась их дружба в кадетском корпусе, и каким горьким разочарованием обернулась. Сколько раз потом юный Сэдрик думал, что никогда в жизни не заговорит больше с Тери. Не простит предательства и обмана.
Того, как худенький Бракари почти со слезами хлопал длиннющими девчачьими ресницами и, заикаясь, говорил, что не выдержит даже одного удара розгой. Строил из себя маленького хрупкого мальчика. А затем бросил его одного отвечать за гадость, которую сам же и придумал. Сэд вначале верил, что спас от наказания несчастного, запутавшегося в собственных проказах младшего друга. Потом случайно увидел, как Тери от нечего делать играючи таскает валуны одной рукой, и все понял. Хитрый Бракари никогда не показывал свою силу, предпочитая казаться слабым и позволяя другим себя защищать. Это была такая игра со скуки.
Сэд тогда подумал, что вот так и появляются кровные враги. Даже хотел порезать себе ладонь и поклясться, что непременно убьет мелкого гаденыша. Но почему-то не смог. Было в этом южном малыше что-то такое. Непонятное. Сэдрик просто вычеркнул Тьяро из своей жизни. Не сказал ему ни слова до самого конца обучения.
Все изменила затяжная война Готвадеи с Гайлуном. Прошло пять лет. Гремел далеко не первый бой, в котором Сэд участвовал.
Действующая армия оказалась его родной стихией. Здесь было не то, что на дворцовом паркете, здесь он был на своем месте. Вчерашний выпускник кадетского корпуса, он, благодаря возрасту, трезвомыслию и способности ладить с бойцами, быстро вызывая у них уважение, очень скоро стал старшим офицером.
В том памятном бою все шло по плану. Подразделение Сэда вступило в сражение и надежно удерживало вверенные позиции. Тордальд стрелял, а потом рубился наравне со всеми. Но вдруг он, привыкший всегда держать в поле зрения общий ход сражения, увидел что-то странное. Даже не увидел, а почувствовал. Его словно потянуло в сторону, туда, где сражалась соседняя рота.
Там был он. Тери рубился сразу с несколькими противниками, явно побеждая, но Сэд не почувствовал радости. Он почему-то вначале ощутил могильный холод, а только потом увидел врага, который целился в Кондора из ружья. Решение пришло само. Сэд кинулся между ними.
Очнувшись, он увидел себя лежащим в лекарской палатке, а рядом с его постелью, спрятав лицо в ладонях, стоял на коленях Тери. Его плечи и спина судорожно вздрагивали от почти беззвучного плача. Потом случился долгий разговор. Тьяро, размазывая кулаками слезы по закопченному лицу, рассказывал невероятную правду о себе, о морэгах и землянах, просил прощения и обещал, что больше нигде никогда не бросит.
С тех пор они стали почти неразлучны. Этого не изменили ни годы, ни уход Бракари из армии, ни дела княжеств, ни жены и дети.
Сегодня Сэд не мог не прийти. Во главе большого отряда он уезжал в самую дальнюю из прибрежных крепостей острова. С ее проверки начиналась служба шаху. Сэд приказал ждать его у столичной заставы, а сам верхом прискакал сюда.
Он опустился на колени, стащил с головы шелковый, расшитый золотом лисам военачальника и прижался лбом к шершавому горячему камню с птицей.
– Привет, братишка!
Больше сказать ничего не получилось. Горло сдавил сильный спазм. Сжав кулаки до боли, Сэдрик сел рядом с валуном, привалившись к нему спиной.
«Как же так, Тери? Как же так? Это ведь я должен лежать в земле. А тебя ждали пятьсот лет приключений! Как же так?»
Перед внутренним взором Сэда пронеслись картины из их с Кондором жизни, начиная с первого взгляда в корпусе и до того момента, как Тьяро вышел на тот клятый двор…
«Нет! Я хочу помнить тебя другим. На коне. На палубе корабля. В Брагеро. И пусть все помнят тебя таким же!»
Сэдрик отер слезы, достал платок, завязал в него горсть песка и убрал за пазуху ближе к сердцу. Коснулся лбом камня.
– Ты всегда будешь мне братом! – прошептал он по-гресколльски.
Надев лисам, Сэд встал, вскочил на коня и, не оглядываясь, галопом поскакал в сторону столицы.
1.7
Сад, занимавший обширное крыло дворца шаха, был прекрасен. В его многочисленных светлых залах, коридорах и комнатах, скрываясь от жары и безжалостных соленых суховеев Даавгара, зеленело настоящее чудо. Вдоль выложенных на полу мозаичных дорожек располагались большие кадки с редкими растениями со всего света. Нежные запахи цветов витали здесь круглый год, поочередно сменяя друг друга. Там, где дорожки расширялись, образуя площадки, высились изящные мраморные фонтаны. В тихое журчание воды чудной музыкой вплетались голоса птиц. Искусно выполненные клетки висели по всему саду так, чтобы маленькие солисты не мешали друг другу. Слушателей же ждали гостеприимные кресла и диваны, расставленные заботливой рукой вблизи пернатых певцов.
Впрочем, слушатель, чаще всего, к ним приходил только один. Победоносный и грозный, солнцеподобный владыка моря и земли – верховный шах Даавгара Алькинур. Часть дворца, в которой находился сад, принадлежала к его личным покоям. Зайти сюда, кроме распорядителя, немых служителей и самого хозяина, мог только тот, кого владыка пригласит лично, и случалось такое крайне редко.
Сегодня великая честь выпала Салиму. Шах дозволил ему сопровождать себя на дневной прогулке, и теперь охотник, мягко ступая, следовал за господином.
Алькинур, сорокалетний смуглый воин с крепкой рукой и тяжелым взглядом, шел по саду нарочито медленно. Он останавливался послушать журчание воды, вдыхал пряные ароматы цветов, подходил к заливавшимся звонкими трелями птицам… Но думал мрачный владыка вовсе не о местных красотах:
«Да. Салим достоин вновь стать доверенным слугой. Он как смог исправил содеянное. В точности выполнил все указания: нашел, связал и привез мне добычу. Самую редкую и опасную добычу под луной. Морэга».
Шах еле сдержался, чтобы не раздавить в кулаке бархатистые лепестки кокосовой орхидеи. Осторожно убрал от маленького треугольного цветка руку и пошел дальше.
«О отец! Почему ты не рассказал мне обо всем раньше? Зачем было тянуть до смертного часа?»
Едва дождавшись, пока выйдут лекари, Алькинур метнулся к постели отца. Газимгед, пугающе бледный и осунувшийся, лежал, закрыв глаза. Сквозь тонкую рубашку и повязки на груди проступали яркие красные пятна.
– Владыка! Что я могу для тебя сделать? – сказал Алькинур, стараясь унять дрожь в голосе.
– Проверь, чтобы тут никого не было, и закрой дверь на ключ, – тихо, но твердо произнес шах, чуть поморщившись.
Алькинур кинулся выполнять волю отца и вскоре вернулся.
– Я все сделал! Что…
– Молчи! – Газимгед повернул голову и грозно сверкнул глазами. – Молчи и слушай! Подойди ближе.
Когда Алькинур встал на колени возле изголовья кровати, шах тихо продолжил:
– Теперь ты повелитель Даавгара. На пять лет трон твой. Дальше будешь биться за него сам. И только посмей опозорить наше имя! Ты должен остаться верховным шахом и должен передать трон сыну. Понял? Иначе я прокляну тебя с того света.
Склонив голову в знак покорности, Алькинур поцеловал холодеющую руку отца.
– Но я позвал тебя не только для того, чтобы передать корону, – произнес Газимгед еще тише. – Отныне ты станешь хранителем тайны нашей семьи. Здесь точно нет пламени Хозяина?
Внимательно оглядевшись, Алькинур заверил:
– Нет, владыка! Жрецы унесли все чаши.
– Тогда слушай. – Глаза шаха лихорадочно загорелись. – Сыну передашь эти мои слова только на смертном одре! Понял? Слушай. Наш род издревле хотел встать с колен. Перестать ползать в пыли перед драконом. Самим стать Хозяевами Даавгара так, чтобы ящер служил нам и нашим потомкам. Войну начал еще твой прадед. Я должен был ее завершить… Но я не успел. Теперь начинается твоя битва! Слушай!
Алькинур приник еще ближе.
– На моей груди ты найдешь кисет с горным хрусталем. Когда я уйду… Только, когда я уйду, возьми его, надень и носи всю жизнь, не снимая. Дракон… – Газимгед надрывно кашлянул. – Дракон очень силен. Почти бессмертен. Сила исходит от него и пропитывает все, что находится рядом. Люди записывали знания про ящеров и их магию по крупицам многие века. Составляли тайные книги. Твой дед и прадед собрали много таких книг. Ты должен будешь прочитать их все. Ты должен знать, как говорить с драконом. И все верховные шахи вот уже девятьсот лет ведут записи. Ты найдешь книги в моем саду. Никогда не выноси их оттуда. Никто во всем мире не должен знать о них и том, что ты готовишься к битве с ящером. Так вот. Когда ты войдешь в его пещеру, то увидишь гору золота, на которой он спит. Каждая монетка там бесценна, ибо вобрала магию Хозяина. Но не вздумай ничего оттуда брать! Даже осколок драгоценного камня! Дракон тотчас почует, если убудет от сокровищ. Глупцы, захотевшие обворовать ящера, стали пеплом!
Затаив дыхание, Алькинур жадно ловил каждое слово отца. Про погибших века назад в пещере Хозяина шахов говорили по всему Даавгару. Но вот, оказывается, что там случилось!
– Прадед, да улыбаются ему все боги вечно, не смог сам стать верховным правителем из-за врожденного увечья. Но он готовил к битве своего наследника почти с тех пор, как тот встал на ноги. Тренировал его тело и дух от рассвета до заката, не давая никаких послаблений. И начал собирать по всему свету книги о драконах. Когда твой благословенный дед возмужал, он с первого раза победил в турнире. А потом придумал, как обмануть ящера. – Газимгед слабо улыбнулся. – Не стал красть его золото, чтобы завладеть магией. Нет. Он приносил свои, совсем не ценные камни. Горный хрусталь. Дед приходил туда девять раз. И всегда при нем был этот кисет. Вскоре, люди стали замечать, что их повелитель не стареет. Так подействовали на него камни. Продлили его век. Он прожил сто девять лет. Отец, будь благословен он вечно, умер в девяносто семь лет от случайной болезни, а выглядел при этом не старше сорока. Ему приходилось старить себе лицо и белить волосы, чтобы сохранить тайну. Умирая, отец передал камни мне. Я тоже носил их к ящеру. Когда ты сходишь с ними в пещеру еще хотя бы дважды, сможешь прожить сотни лет! И запомни, чем ближе ты окажешься к дракону, тем больше силы возьмет хрусталь! А лучше всего, если ящер выпустит пламя! Тогда камни даже светятся от полученной магии! Я подробно написал об этом…
– Но, владыка…
– Молчи, мальчишка! Я еще не все сказал. А времени мало. Чтобы перестать ползать перед ящером, одного долголетия мало. Нужна сила. В одиночку людям дракона не одолеть. Предания гласят, что девять веков назад была страшная война. Ящеры бились насмерть с вышедшими из океана морэгами за право владеть нашим миром. Она унесла почти всех воинов с обеих сторон. Оставшиеся заключили соглашение не нападать друг на друга. Сейчас жив только дракон, захвативший наши земли. Морэгов тоже очень мало, кроме того, они скрываются между людьми. Но отец нашел в книгах имя: Алшеришма. Могущественная владычица океана. Ее дочь унаследовала силу и стала женой нынешнего князя Браско. И передала магию крови своим детям. Поэтому отец отдал князю один кристалл в плату за руку его дочери. Твоей матери. Она была не человеком. Она тоже была морэгой.
Алькинур закусил губы, чтобы не закричать.
«Морэга! Хранительница древних тайн! Моя мать! Уже десять лет, как умершая от оспы!»
Газимгед презрительно скривился.
– Ты всегда был слабаком. Совсем не умеешь держать себя в руках. Позор на мою голову. Но другого наследника у меня нет. Так судили боги. Гафиз еще хуже тебя. Так что слушай.
Пошедший алыми пятнами Алькинур придал лицу бесстрастное выражение.
– Хотя бы так, – холодно бросил Газимгед. – Никогда не смей больше позориться и выдавать чувства. Ты теперь шах. Будь этого достоин. Но я не все сказал. Мы скрыли ото всех сущность твоей матери. Это легко. Морэги внешне отличаются от людей только цветом глаз. Потому всегда пьют особый настой, делающий их сероглазыми. Это надежные чары. Но есть слабое место. Их действие смывает выпивка. Если морэга сильно напоить крепким вином, его глаза снова станут бирюзовыми. Запомни это.
– Я запомню, владыка! Я…
– Молчать! – снова оборвал Алькинура отец. – В саду есть книги и про морэгов. Прочти их все. Выучи наизусть. Ты должен знать, каковы дети моря. Только они могут противостоять ящерам. Так. Слушай дальше. Князь Браско не хотел отпускать дочь на острова дракона. Но мудрый отец купил его согласие, пообещав несколько веков жизни. Агатэ, твоя мать должна была родить мне наследника-морэга. Но боги судили иначе. Сила родителей не всегда передается детям. И ты, и Гафиз – просто земляне. Просто земляне… Человеки… Пыль под лапами дракона. Но это не вся тайна. У тебя есть старшая сестра. Сэлсетэ. Она морэга. Береги ее. Никому не показывай. Не выдавай замуж раньше времени. Пусть ей исполнится хотя бы сто пятьдесят лет. Морэги не стареют. Взрослеют телом, как и люди, а потом веками живут так, будто время для них остановилось. А вот душа их взрослеет совсем иначе. Первые сто лет они не могут полностью ясно мыслить. Легко поддаются на обман и хитрости. Быстро впадают в гнев. Не задумываются о последствиях своих поступков. Вот зачем боги устроили так, что морэги до столетия почти не могут овладеть собственной магией. Потому не спеши отдавать сестру. Хрусталь продлит тебе жизнь. А Сэлсетэ даст силу. И ты сможешь попытаться встать перед ящером. Если хватит смелости. Или ползай всю жизнь на брюхе. Скорее всего, так и будет. Боги посмеялись надо мной. Я хотел жить триста лет, а умираю в шестьдесят! Хотел сына-морэга. Непобедимого воителя, наделенного силой десятка богатырей. Способного со временем бросить вызов дракону. А получил только двух жалких, ни на что не годных сопляков! Все, ради чего столько лет жил наш род, пошло прахом… Уходи. Не мешай мне умирать.
Огромным усилием воли сохраняя внешнее спокойствие, Алькинур еще раз поцеловал неподвижную, ставшую словно восковой, руку отца. Встал, поклонился. И все-таки решился спросить:
– Скажи, владыка! Если мать была морэгой, то кто такой ее младший брат?
Взгляд Газимгеда непривычно потеплел.
– Тьяро? А сам как думаешь? Кем может быть тот, кто лучше тебя во всем? Кто ныряет, как дышит? Сражается так, что о младшем Браскийском Кондоре уже сейчас слагают легенды? Тьяро морэг. Возможно, последний под луной. Лет через семьдесят он обретет внутреннее спокойствие и ясность мысли, потом войдет в полную силу. Будет повелевать морями. Если б не эта моя нелепая смерть… Я на коленях умолял бы его встать на мою сторону в борьбе с ящером. Поэтому я отдал еще один кристалл князю Браско. Чтобы тот отпустил свое мнимо сероглазое сокровище погостить у нас целый месяц. Чтобы Даавгар стал для Тьяро родным и знакомым. Пока что, так и есть. Вы хоть и были тогда мальчишками, морэг наверняка еще помнит тебя и считает родичем. Может прийти на помощь, если хорошо попросишь. Но ты ведь и тут обязательно все испортишь… Ты не такой, как он. Ты слабак. О боги, за что мне такая ранняя смерть?
Еще раз смерив сына ставшим вновь презрительным взглядом, шах отвернулся, выдохнув только:
– Я сказал все. Убирайся. О Тери…
Алькинур скрипнул зубами и остановился у клетки с редкой птичкой. За позолоченной решеткой с жердочки на жердочку прыгал его любимец, самец горной синицы.
– Чур-чур! Чур-чур! Чур!
Шах щелкнул пальцами. Ярко-бирюзовый птах сорвался с места, сверкнув драгоценными кольцами на лапках, пролетел круг по обширной клетке, сел подальше от стоявшего перед ним человека и снова подал голос:
– Чур!
Алькинур усмехнулся и вернулся из воспоминаний к мыслям об идущем за ним охотнике:
«Да. Боги улыбнулись Салиму. Он нашел отданного на мой суд морэга. Старик сделал все, как нужно: привел зверя к месту казни невредимым».
Алькинур велел охотнику ждать его сигнала у фонтана, а сам неторопливо двинулся в самую дальнюю часть сада. Он легко дотрагивался до нежных лепестков, принюхивался к ароматным листьям лавровых кустов, глубоко погружаясь в размышления. Вот он уже так далеко зашел, что не слышались ни фонтаны, ни птицы. Тут тишину нарушил резкий голос:
– Наконец-то ты появился. Может, все-таки скажешь, что там было за представление?!
Приказав заморскому великану не покидать шатер и во всем слушаться Хазура, Салим положил руку на кнут и направился к морэгу. Тот лежал, свернувшись клубком, и смешно причмокивал во сне.
«Надо же. Совсем как человек. Даже как ребенок. – Салим невольно улыбнулся и тут же одернул себя. – Меня такими уловками не обманешь. Я-то знаю, кто ты есть. И в чем угодно поклянусь владыке на пламени Хозяина за возможность посмотреть, как с тебя сдирают шкуру».
Охотник достал кнут и громко щелкнул им недалеко от чудовища.
– Вставай!
Зверь дернулся, открыл глаза и сел. Салим внимательно осмотрел его. Жара, действительно, понемногу убивала морэга. Не зря брат так беспокоился о нем. Внешне зверь выглядел прилично, но дышал совсем не так, как в Харруре: коротко, рвано, почти со свистом. Ничего страшного. Уже сегодня будем во дворце. И здоровье убийце больше не понадобится.
– Я принес еду. Быстро завтракай и собирайся в дорогу. Скоро выезжаем.
Отдав приказ, Салим сел напротив чудовища. Пусть знает, что цепь становится все короче.
Морэг скривился и недовольно буркнул:
– Чего уставился? Пошел вон! Я что, уже не гость? Так-то ты выполняешь волю повелителя?
Салим хмыкнул. Он видел подобное много раз. Пойманный зверь, пытаясь доказать самому себе, что еще на что-то способен, начинает кидаться на решетку. Значит боится. Правильно делает. Ему есть, чего бояться. Пусть бесится. Недолго осталось.
– Если б ты уже не звался гостем, то жрал бы сейчас пыль у моих ног. И запивал собственной кровью. А не свежезабитых цыплят и фрукты. Ешь, не болтай попусту. Или помочь?
– Пошел вон! – оскалился все еще считающий себя князем зверь, и начал нарочито медленно смаковать мясо по маленьким кусочкам.
– Ешь быстрее, – приказал Салим, и громко хлопнул себя по колену. – Я пойду седлать коней. Если к моему приходу ты не будешь готов, я сам накормлю и одену тебя. Со всем почтением.
Заметив, как вспыхнувший гневом морэг все же стал глотать, почти не жуя, Салим довольно усмехнулся и вышел. К его возвращению уже полностью одетый зверь сидел рядом с пустым блюдом.
Охотник опустился на ковер напротив добычи. Посмотрел в злые бирюзовые глаза. Представил в мельчайших подробностях все, что сделал бы с ненавистным чудовищем прямо сейчас, если б имел такое право. Сжал зубы.
«Нет. Зверь добыча шаха. И добыча Хозяина. Я лишь охотник. Я должен выполнить приказ владыки. Привезти зверя. Да. Нужно думать о нем, как о простом звере. Это обычный лев. И я доставлю его в столицу».
– До дворца полдня пути, – начал Салим почти спокойно. – Сейчас мы поедем вдвоем. У тебя будет много воды и хороший конь. Я не стану тебя связывать.
Он снял лисам и указал на свои волосы:
– Смотри: тут осталась лишь одна красная прядь. Я искупил страшный позор невыполнения приказа, а также исполнил клятву покарать убийцу брата владыки, когда нашел тебя и связал пламенем. Потому, мне безразлично: доедешь ты до дворца живым или сгоришь по дороге. Право Хозяина на добычу выше, чем право шаха. Я вполне могу привезти повелителю вместо тебя горсть пепла. В золотой чашке. Как гостя. Итак. Решай сам. Надумаешь бежать – беги. Далеко не убежишь. Только давай пешком. Пожалей коня. Конь у тебя сегодня будет очень хороший. А решишь напасть, я просто пристрелю тебя. А потом соберу твой пепел в чашку. Все понятно?
Морэг опять оскалился и что-то пролаял на чужом языке.
– Отвечай по-нашему! – чуть прикрикнул Салим. – Все понял?
– Ты жалкий раб! – выплюнул бессильно злобствующий зверь. – В моем дворце тебя не пустили бы даже на порог отхожего места! Я не буду нарушать правила. Но и на поводке не пойду. Мы ведь сейчас недалеко от горы Трех сестер? Верно? Отсюда я знаю дорогу в Давшабад. Я поеду первым. А ты станешь глотать пыль из-под копыт моего коня!
– Как будет угодно гостю! – Салим снова ухмыльнулся. – Поехали.
Морэг тут же занавесил лицо хвостом лисама, выскочил из шатра, взлетел в седло. Не оглядываясь на Салима, дернул поводья и послал коня в галоп.
Охотник поехал следом. Он не спешил. Зверь шел туда, куда нужно. А скакать по пескам долго во весь опор невозможно. Потому Салим с двумя сменными конями ехал спокойно. Через час он нагнал морэга. Тот встал и судорожно глотал остатки воды.
– Что, уважаемый гость, – не скрывая злорадства, поинтересовался Салим, – жарковато? Хочешь еще водички? Просто попроси. Вежливо. Я угощу.
– И не подумаю! – отшвырнув далеко прочь пустую флягу, опять огрызнулся зверь. – Пытки должны начаться только во дворце. А до того ты мой раб! Вот и делай, что приказано! Я не должен ни в чем нуждаться!
– Как скажешь, господин мой! – расхохотался Салим и подъехал ближе. – Лови.
Морэг схватил брошенную ему флягу, сделал еще несколько жадных глотков и плеснул на лицо.
– Чего уставился? – взвизгнул зверь с каким-то девичьим надрывом, заметив, что за ним наблюдают.
– Я? – удивился Салим. – Я только смиренно жду, когда мой господин двинется в путь и позволит мне глотать пыль за его конем!
– Ты грязное животное! – еще раз брызнул ядом зверь.
– Езжай уже, – чуть прикрикнул Салим. – Следующая остановка будет в тени Двуглавой горы. Знаешь, где это?
Вместо ответа морэг опять послал коня в галоп, действительно обдав Салима тучей мелкого песка. Ухмылка на лице охотника тут же пропала.
– Ах ты, звереныш! – сквозь зубы ругнулся он, прочистив глаза.
«Знает, поганец, что я не могу его тронуть! Но ничего. Ничего. Ты скоро свое получишь. Сполна получишь».
Доехав до тени Двуглавой, морэг стащил лисам и лег на шею коня. Салим уже видел такое на днях и знал, что нужно делать. Он достал из седельной сумки глубокое блюдо и, наполнив его водой, поставил на расстеленный большой платок.
– Слазь! Пойло готово.
Мешком свалившись с коня, зверь на четвереньках поплелся. Видимо на запах воды, потому что голова его так и болталась у самого песка. Салиму, глядя на жалкое, почти подыхающее существо, даже захотелось помочь, поднести блюдо поближе. Но он тут же остановил себя.
«Нет. Пусть тащится сам. Меньше станет зубами клацать».
Наконец морэг добрался до воды, рухнул на платок, уронив голову в блюдо, и замер. Салим подождал немного, затем присел рядом. Ухватил зверя за гриву и приподнял его морду над водой.
– Ну как, уважаемый гость? Тебе оказывают достаточно внимания? Ты охолонул? Или еще раз макнуть?
– Еще… – прохрипел морэг.
Салим разжал пальцы, и голова зверя упала в блюдо, скрывшись под водой почти полностью. Так повторялось еще четырежды. Салим опасался надолго оставлять пленника без воздуха. Кто знает, что у мерзавца на уме. Вдруг решил утопиться назло всем. Что бы охотник ни говорил, ему до дрожи в руках хотелось притащить владыке морэга живым. Мгновенная смерть от пламени дракона – совсем не то, чего заслуживает проклятый убийца. Нет. Пусть даже не надеется.
В шестой раз вытащив зверя из воды, Салим услышал сиплое:
– Хватит… Теперь спать. Здесь. В тени.
– Как прикажешь, господин мой! – процедил Салим, убирая блюдо и отпуская гриву рухнувшего на землю зверя. – Чего-то еще желаешь?
– Чтоб ты… сдох… – чуть слышно буркнул морэг, и затих, лежа на платке.
Сидевший рядом Салим повернул зверя на бок, затем приподнял ему веко.
«Да. Все, как в прошлый раз. Уснул. Вот и славно».
Пока морэг валялся на песке, а Салим обихаживал коней, обедал и отдыхал, солнце немного опустилось.
– Эй ты, уважаемый гость! – гаркнул охотник зверю прямо в ухо. – Вставай! Нам пора ехать. Остался один перегон. Во дворце тебя заждались.
Морэг открыл глаза и сел. Поправил одежду. Презрительно глянул и приказал:
– Накорми меня. Быстро. И дай больше воды.
Салим рассмеялся и отвесил шутливый поклон.
– Конечно, господин мой. Все, что захочешь! Для тебя готовы самые лучшие кушанья. Последнее желание смертника у нас законное право!
Он сходил за блюдом с едой, поставил его перед морэгом, а сам сел напротив. Было очень приятно видеть, с каким отчаянным ожесточением зверь рвал зубами сушеное мясо и раздирал на части лепешки.
«Он, конечно, никогда не признает, что боится. Но так оно и есть. О боги! Молю, позвольте мне увидеть его казнь! Я не прошу дать мне поучаствовать в пытках. Но хотя бы посмотреть! Хоть издалека!»
Когда зверь догрыз последнее яблоко и выпил целую флягу воды, Салим встал, приказывая:
– Покрывай голову и догоняй. Едем до того места, откуда становятся видны северные предместья Давшабада. Или глотай пыль, плетясь позади. Как пожелаешь, господин мой.
Морэг опять сверкнул демонскими глазами, ругнувшись по-собачьи, но кое-как нацепил лисам и поплелся в сторону коней. Салим легко обогнал его, вспрыгнул в седло и полетел вперед. Вскоре он услышал топот копыт за спиной и довольно усмехнулся:
«Конечно! Гордынька-то душит посильнее жары! Как так, сам развеликий Кондор и у кого-то в хвосте плетется! Да он сейчас все сделает, чтоб меня обойти!»
Охотник рассчитал верно. Морэг изо всех сил гнал коня, почти лежа на его шее. Вот он поравнялся с Салимом. Вот с радостным гиканьем ушел вперед.
«Лети-лети… Далеко не улетишь…»
Тут охотника потянуло назад. Он оглянулся. Привязанные позади сменные кони из числа тех, которые обычно везли пленных, не выдержали бешеной скачки. Они стали спотыкаться, затем захрипели, упали и замерли. Салим спешился, отвязал их. Затем отер с них пену и наполовину засыпал туши песком.
«Готово! Теперь за зверем! Пора взять его на строгую сворку и тащить к живодерам!»
Когда охотник прискакал на место встречи, то увидел морэга лежащим у ног коня.
«Нет! – обожгло Салима. – Только не подыхай раньше времени!»
Схватив полный бурдюк, он кинулся к зверю. Откинул в сторону его лисам и принялся лить воду прямо на голову пленника. Тот вскоре очухался, замычал, повернулся и принялся жадно ловить струю ртом.
«Жив! Жив паршивец! – облегченно выдохнул Салим. – Вот и славно».
Выхлестав на морэга весь бурдюк, Салим отошел к своему коню, достал из седельной сумки длинную паранджу без выреза для глаз. Потом вернулся и, крепко ухватив за шиворот, вздернул шатающегося пленника на ноги.
– Мы почти приехали, господин мой! – издевательски вежливо шепнул охотник прямо в мокрое ухо зверя. – Сейчас я окажу тебе последние почести. Возьму к себе в седло, раз уж ты не в силах больше править конем. Приказываю молчать, делать, что говорю; не дергаться и не мешать мне! Понял?
Тот еле заметно кивнул.
– Вот и славно. Послушная зверушка.
Салим отпустил морэга, затем быстро, пока тот снова не упал, накинул на него паранджу цвета чайной розы и вскочил на коня.
– Давай руку! – приказал охотник, наклонившись в седле. – Забирайся!
Подхватив полностью завернутого в плотную ткань зверя, Салим усадил его перед собой, затем крепко обхватил одной рукой.
– Вот так и поедем, красавица моя! – хохотнул охотник и неспешно двинулся в сторону видневшихся вдали предместий Давшабада.
В пыли возле ворот поселка сидел просивший милостыню оборванец. Салим кинул ему мелкую монету, жестом велев следовать за собой.
Охотник подъехал к пустующему дому на окраине, обернулся и приказал идущему позади человеку:
– Эй ты, бродяга! Сиди здесь, у ворот, пока не позову. Если сделаешь все в точности, как прикажу, то потом будешь есть каждый день и навсегда получишь крышу над головой. У тебя остались родные?
– Нет, добрый господин! Никого нет. Всех забрало море и болезни… Еще год назад… Я тоже долго болел, потерял все и теперь уже несколько месяцев сплю под луной. Да ты же меня видел здесь, когда приезжал в прошлый раз. Я помню тебя, добрый господин, тогда ты тоже дал мне монетку! Я все сделаю, что ни прикажешь! Я буду ждать тебя тут хоть до утра!
Салим молча кивнул, заехал во двор, спешился и плотно закрыл за собой ворота. Затем ссадил морэга с коня, завел в дом, снял с него паранджу.
Кондор немного пришел в себя. Он, как и было приказано, молчал и стоял без движения. Но снова смотрел на Салима с надменным презрением. Кривил губы так, словно ему под нос сунули вонючую падаль. Охотник только хмыкнул и поднес ко рту пленника чашку с водой.
– Ну, что ж, господин мой. Мы почти в столице! Тут с тобой по-другому поговорят. Пей!
Стражники у ворот Давшабада остановили небольшую, крытую потрепанной выгоревшей на солнце тканью повозку и направили на оборванного возницу длинные копья.
– Стой! Кто едет? Что везешь?
– Я простой бедняк! – залепетал в ответ испуганный человек на козлах. – Я нашел странника в пустыне! Он был еще жив и богато одет! А рядом лежали два мертвых дорогих коня… Он точно ехал в столицу! Потому я и решил привезти его сюда.
Воины переглянулись. Старший из них грозно приказал оборванцу:
– Быстро спускайся вниз и встань на колени! Карим, держи его крепче. А мы посмотрим, кто там у тебя.
Схватив возницу, стражники окружили повозку и сдернули с нее ткань. Внутри, на большой куче какого-то тряпья, лежал неподвижный седой человек с широким шрамом на лице. Глаза его были закрыты. Один из воинов присмотрелся, наклонился ниже и воскликнул:
– Да это ж Салим! Главный охотник на львов самого повелителя! Слава богам, сердце бьется! Но он едва дышит. Эй ты, бродяга! Может, ты сам напал на него? А теперь привез сюда, чтоб еще и награду получить? Держите-ка его крепче! Хархад, помоги!
– Я ни в чем не виноват! Я нашел странника в пустыне! Он уже был таким! Пощадите! Я не виноват! – заголосил бродяга и забился в руках схвативших его воинов, раз за разом надрывно выкрикивая одни и те же слова оправданий.
Начальник стражи нахмурился, затем приказал:
– Карим, заткни-ка этому вруну рот и привяжи покрепче за повозкой. Пусть с ним во дворце разбираются. Я сам доставлю туда Салима.
Когда они оказались во дворце, и стало известно, кого привезли, встречать прибывших вышел распорядитель шахского сада со своими людьми. Он поблагодарил стражника за службу, выдал награду и отпустил его.
Подождав, пока вокруг не останется чужих глаз, Фарух откинул полог и помог Салиму выбраться наружу. Затем они, уже вдвоем, осторожно вытащили из-под груды вонючих тряпок покрытого паранджой неподвижного человека и опустили его на принесенные служителями носилки.
– Это что, и есть тот самый зверь, которого мы так долго ждали? – негромко спросил распорядитель сада.
– Да, Фарух! – довольно ответил Салим. – Боги улыбнулись нам. Я смогу искупить вину. Зверь наконец-то попался и теперь ответит за все. Смотри, какой он смирный! Будет крепко спать до вечера. Пушкой не разбудишь! Ты ведь сообщил повелителю, что мы прибыли?
– Конечно, сообщил, Салим, – быстро подтвердил Фарух. – Владыка уже распорядился выслать несколько отрядов стражников на безнадежные поиски нашего дорогого гостя. Им приказано не возвращаться раньше, чем через три дня. Они ведь найдут ваших мертвых коней?
– Очень хорошо. Коней обязательно найдут. Все будет так, как приказал наш премудрый повелитель. А я пока займусь подготовкой его добычи. Зверя нужно отмочить, чтоб оклемался немного, почистить, переодеть и определить на постой, пока спит. Так надежнее. Он хоть и послушен моим приказам, но уж больно норовистый. А, кроме того, показываться во дворце мне пока что нельзя. Я ведь «чуть живой после бури»!
– Вот именно, Салим, не забывай про это. – Фарух многозначительно покачал головой. – Тебя еще должны осмотреть, чтоб все выглядело правдоподобно. Так что, запирай зверя покрепче и ложись в постель. Я скоро пришлю к тебе лекаря. Остальным займешься потом. До вечера успеешь.
– Тут ты прав. Так я и сделаю, – согласился Салим, а затем оглянулся на привязанного к повозке человека. – Да, вот еще что, Фарух. Забери-ка в свое хозяйство вон того нищего, что привез нас в столицу. Я обещал ему, что если сделает все, в точности как скажу, то будет есть каждый день и спать под крышей. Слово надо держать, а малый он еще вполне крепкий. Полагаю, из бродяги выйдет отличный немой служитель сада.
Салим заглянул в потайное смотровое окошко. Вымытый и одетый низшим рабом зверь наконец-то проснулся и теперь, сидя на голом полу, вертел головой по сторонам.
«Пытается понять, куда попал. Смотри-смотри! Некуда тут смотреть! Только стены, дверь да щель для света под потолком вместо окна».
Понаблюдав еще немного, охотник вошел с факелом в тесную полутемную каморку. Морэг не двинулся с места. Только вопросительно посмотрел.
– Послушная зверушка, – зло заметил Салим. – Помнишь все последние приказы. В том числе: не дергаться и молчать. Это правильно. Теперь слушай новые!
Зверь опять скорчил презрительную морду и не отвел взгляд. Теперь морэг смотрел с гордым вызовом. Салим даже улыбнулся:
«Ах, вот как! Решил показать зубы! Делаешь вид, будто тебе все равно, что с тобой тут сотворят! Хорошо. Посмотрим, надолго ли тебя хватит…»
– Приказываю: можешь двигаться, но не пытайся напасть на кого-либо или выйти отсюда самостоятельно. И, кроме меня, теперь во всем подчиняться еще тем, кто придет за тобой. Не сопротивляться палачам, что бы с тобой ни делали.
Салим пристально смотрел в бирюзовые глаза. Они с каждым услышанным словом становились все злее и решительнее.
«А он действительно готов на все. Что же…»
– Я люблю, когда зверь показывает зубы, – продолжил Салим уже вслух. – Это значит, будет интересно ломать его норов. Потому, пока что кину тебе кость. Разрешаю говорить…
– Да провались ты! – тут же оскалившись, рявкнул морэг.
– …Пока не запретят те, кто придут за тобой, – закончил Салим, выходя из камеры. – А придут они уже совсем скоро.
Под бурю самых грязных ругательств охотник запер дверь и ударил по ней кулаком.
«Владыка сказал держать тебя здесь. Вот такая первая пытка. Неизвестностью. Сиди тут один и вздрагивай от каждого звука. Думай, что уже пришли палачи! А беготни по коридору за ближайшие дни будет предостаточно. Уж я за этим прослежу!»
Только на четвертый день Салим открыл дверь камеры. Растрепанный зверь сидел, склонив голову. В углу валялся пустой кувшин. От двух лепешек совсем ничего не осталось. Морэг подобрал даже крошки.
– Встать! – гаркнул Салим.
Зверь медленно повиновался.
– Посмотри на меня!
– Что ты хочешь увидеть, старик? – тихо спросил морэг, поднимая голову. – Я еще жив. И готов перегрызть тебе глотку.
Если б за плечами Салима не было многих лет ловли и укрощения зверей, он отшатнулся бы. Бледный морэг прожигал его нечеловеческим, хищным взглядом. Охотник тут же крикнул:
– На колени! Морду в пол!
Злая бирюза затуманилась, и зверь рухнул, как подстреленный.
«Да он же совсем не спал! – догадался Салим. – Все три дня! Бился тут о стены и ждал палачей! Как же велик и мудр наш повелитель! Воистину, ожидание смерти – лучшая пытка!»
Салим подошел к зверю и сапогом опрокинул его на бок. Тот из последних сил оскалился и, брызжа слюной, крикнул:
– Что смотришь? Делай уже! Делай, что обещал! Где твои палачи? Давай их сюда!
– Будут тебе палачи, – заверил Салим с холодной улыбкой. – Уже сегодня. Помнишь, что ты должен во всем им подчиняться? Казнь кровника идет пять дней. Сегодня порка. Завтра ты лишишься возможности говорить. Послезавтра – видеть. А на седьмой день…
Охотник все еще смотрел в становившиеся все безумнее глаза зверя.
– А на седьмой ты встретишь свою судьбу, – припечатал Салим. – Предстанешь перед владыкой.
Морэг сплюнул. Потом тихо спросил:
– Что с моим братом?
– Уже во дворце, – ответил Салим. – Тебе не о нем надо беспокоиться.
– Что с ним? – упрямо повторил морэг. – Он здоров?
– Пока что да. Можешь двигаться, на прежних условиях, – кинул Салим, вышел и закрыл дверь, оставляя зверя биться в клетке.
1.8
Элиза стояла на балконе самой высокой из башен дворца Брагеро.
Великолепное роскошное родовое гнездо князей Бракари так и не стало для нее своим. Что в первый день после свадьбы, что сейчас, десять лет спустя, она ощущала себя здесь синицей среди стаи попугаев. Все в Браско оставалось чужим и непонятным. Бесконечные сиесты, фестивали, мистерии. Жгучие специи во всех блюдах, реки вина по случаю и без оного. Сопровождаемые дикими жестами, громкие крики вместо разговоров. Совершенно возмутительно наглое отношение черни к правителям и непонятное панибратство княжеского двора с горожанами…
Просто какое-то безумие. В первый год после замужества Элиза еще пробовала выезжать в город, но то, с чем приходилось сталкиваться, было настолько непонятным и пугающим, что она прекратила попытки раз и навсегда, ограничив свой мир только дворцом.
Но и это не главное! Самым ужасным в Браско оказалось беспросветное одиночество. Все ее мечты о счастливой семейной жизни разбились вдребезги, как хрустальный колокольчик на мраморных ступенях дворцовой лестницы.
Принцесса Элиза оторвалась на секунду от вышивания и, собравшись с духом, негромко спросила:
– Матушка, так это правда? Я поеду в Браско? Так далеко?
Сидевшая напротив нее в глубоком мягком кресле Гэрдэль фок Хелшенгауф закрыла лежавшую на коленях книгу и недовольно поджала губы.
– Правда, Элхен. Это все твой братец учудил. Надо же до такого додуматься. Отдать высокородную девушку из герцогского дома за какого-то дикаря! Это все ваши новомодные философические трактаты! Торговая выгода превыше чести… Во что превращается мир…
– Но, матушка…
Вдовствующая герцогиня-мать поглядела на тут же опустившую глаза дочь с ледяным удивлением.
– Элхен? Ты что, вздумала мне перечить? Был бы жив твой отец, такого позорного брака никогда не случилось бы. Я бы не допустила! Ты вышла бы замуж за благопристойного графа чистой крови и жила под моим присмотром, в одном из горных замков Шрадфарга! И только так!
– Да, матушка… Конечно. – Элиза вновь взялась за иглу, но затем все же рискнула озвучить еще один крайне важный для нее вопрос. – Через пролив от Браско лежит Даавгар. Говорят, что там правит дракон… Это наверное очень опасно – жить там, где…
– Что за чушь, Элхен! – раздраженно прервала ее мать. – Где ты нахваталась этих бредней? Наслушалась нянькиных страшилок на ночь? И откуда она их только берет… Тебе давно пора повзрослеть и перестать якшаться со всяким сбродом! Сегодня же велю выслать эту полоумную старуху в предгорья. Давно следовало так поступить. А ты, Элхен, запомни раз и навсегда, если до сих пор не смогла уразуметь: просвещенный человек может доверять только проверенным наукой фактам! Я столько усилий потратила на твое образование. И что я слышу? Принцесса Шрадфарга боится драконов! Какой позор! Никаких летающих ящеров и подобной им магической дребедени не существует. И никогда не существовало! Это давно доказано учеными! Поняла меня?
– Да, матушка…
Гэрдэль коротко кивнула и сухо продолжила:
– Очень на то надеюсь. Не хватало еще, чтобы ты опозорила нас перед всем светом. Сегодня же возьми в библиотеке труд нашего почтенного придворного аналитикуса мэтра Вади Капванди «Описание устройства правления государств, граничащих с Великим королевством Готвадея на юге». Сей достойный всяческого уважения ученый муж очень подробно описал там и Даавгар, и многие другие варварские земли, основываясь на самых достоверных источниках. Ознакомься и выучи весь трактат наизусть! Там ясно и совершенно однозначно сказано, что правит этими островами кучка полоумных шахов. А все разговоры про дракона, не более чем глупость. Ты слышала меня, Элхен? Глупость! Старые бессмысленные сказки! И не более того. Этому нет никаких, ровным счетом никаких современных свидетельств. Запомни раз и навсегда. Ты поедешь в страну необразованных, верящих сказкам дикарей. Так не опускайся до их уровня! Помни, для чего Творец дал нам разум. Будь всегда образцом человека просвещенного!..
Оказавшись, наконец, в своей комнате, Элиза подошла к высокому стрельчатому окну и посмотрела на вековые кедры, росшие вплотную друг к другу. Их огромные, покрытые тяжелой темной хвоей лапы крепко переплелись, став единым целым. Элиза смахнула слезинку, сняла с шеи серебряный медальон, раскрыла и поцеловала расположенный внутри портрет.
– Батюшка! Милый батюшка! Как мне вас не хватает! Почему вы так рано ушли от нас? Я до сих пор помню, как вы брали меня на колени. Как гладили по голове и рассказывали истории про кедры за окном. Вот эти самые, что растут сейчас в обнимку. Я все помню. Вы говорили мне, как полюбили друг друга два дерева из разных лесов. Как белки носили им послания. Как ждала любимого зеленая красавица. Как не смогла удержать земля могучего воина-кедра. Как он шел к избраннице сквозь бури, горы и реки. Как влюбленные встретились, несмотря на все препятствия, чтобы жить вместе навсегда…
Элиза села в кресло и продолжила, вытирая слезы:
– Батюшка! Меня выдают замуж! В чужую далекую страну! Я так боюсь… Матушка говорит, что там живут одни безумные дикари. Что у них нет никакого порядка и почтения к благородным людям. Что там пренебрегают научными знаниями. Что брат продал меня, заставив Браско заплатить втридорога за контракты на пеньку и строевой лес для их флота. А князь возжелал моей руки только для того, чтобы, как говорят заводчики, «улучшить породу» нашей голубой кровью… Неужели все так и есть? Слышать разговоры об этом так горько. Ведь может же такое быть, что князь Бракари выбрал меня по портрету? Я так хочу быть счастливой, батюшка! Как в книгах! «И жили они душа в душу…» Я верю, что будущий супруг меня полюбит и поможет понять его страну. А я… Я уже, наверное, люблю его. Он такой… Я вам сейчас его покажу!
Она соскочила с кресла и подбежала к стоявшему на камине портрету, изображавшему черноволосого князя Браско в парадном кафтане. Элиза поднесла заветный медальон ближе и прошептала:
– Посмотрите, батюшка, какой князь красивый! Какие выразительные серые глаза! Обратите внимание, как он смотрит! Величественно, гордо! Он настоящий король! А я стану его королевой! И он обязательно полюбит меня!
Элиза, позабыв о слезах, еще раз поцеловала портрет отца, надела медальон и спрятала у сердца. Обернулась к горделиво взирающему на нее жениху и с улыбкой исполнила перед ним изысканнейший придворный поклон.
– Конечно, ваше сиятельство, я с огромным удовольствием составлю вам пару на этот тур!
Она запорхала по комнате, повторяя под воображаемую музыку фигуры сложного танца, затем замерла напротив портрета, продолжая разговор:
– Сердечно благодарю вас, ваше сиятельство! Ах, что вы, государь мой, как я могу называть вас просто по имени! Но раз вы так настаиваете, то… Хорошо, Тьяро… Как? Вам угодно, чтобы я называла вас по-домашнему? Как мило! Ах, к чему столько подарков! Ваше общество и ваше внимание ко мне дороже самых прекрасных жемчужин. Я так рада стать вашим сердечным другом…
В лицо стоявшей на башне замка Брагеро княгине прилетел резкий ветер и высек из глаз слезы. Она вскинула руки, защищая лицо.
«Как будто мне мало поводов для плача… Все против меня… О Творец, дай мне силы…»
Элиза, в потрясающе роскошном, расшитом золотом и сотнями сверкающих бриллиантов подвенечном платье княгинь Браско, торжественно проплыла вслед за мужем в гостиный зал их супружеских покоев и присела на самом краю кресла, замерев в радостном предвкушении чуда.
«Вот сейчас все и начнется! Это среди посторонних людей он был так холоден и почти не смотрел на меня. И это правильно: правитель всегда должен быть гордым и неприступным для дворни и, тем более, для черни. Но теперь мы одни… Ах, как долго я этого ждала! О Творец, как я счастлива! Я, кажется, сей момент умру от восторга! Сейчас он повернется, улыбнется мне, подхватит на руки…»
– Тебе налить выпить?
– Что простите?.. – Элиза непонимающе подняла на мужа взгляд и несколько раз моргнула.
Князь залпом осушил полный бокал вина, как-то странно на нее посмотрел и небрежно спросил:
– Я говорю: выпить хочешь? Лично мне это сейчас крайне необходимо. Такого безумно скучного и долгого дня у меня еще никогда не было.
Он отвернулся, опрокинул в себя еще один полный бокал, а затем стал пить прямо из горлышка взятой со стола бутылки. Элиза смогла преодолеть растерянность и произнесла самую, на ее взгляд, подобающую сложившейся ситуации фразу из вызубренных:
– Сердечно благодарю вас, государь мой, я воздержусь. Сейчас еще слишком рано для употребления горячительных напитков. Возможно и вам…
– Что?!
Этот пронзительный уничтожающий взгляд резко обернувшегося к ней супруга и этот полный возмущения тон были Элизе настолько хорошо знакомы, что она, прежде чем успела о чем-то подумать, соскользнула с кресла, замерла в глубоком придворном поклоне, опустив глаза, и пролепетала:
– Прошу простить мне неуместную дерзость, господин мой…
Он фыркнул, совсем как норовистый конь из матушкиной конюшни, и сделал еще два громких долгих глотка.
– Поднимайся.
Голос князя прозвучал уже не так строго, потому Элиза решилась встать и посмотреть на него.
«Ничего. Супруг в своем праве. Это не значит, что он не будет добр и нежен со мной…»
Князь зашвырнул пустую бутылку в угол, открыл новую, судя по цвету, уже не с вином, и упал в стоявшее посреди комнаты кресло, порывисто расстегивая ворот парчового кафтана.
– Садись. Не стой там столбом, – кинул он все тем же небрежным тоном и опять начал пить из бутылки.
Элиза вновь присела на край кресла, собралась с духом и начала приготовленную фразу:
– Государь мой…
– Постой! – прервал ее князь, махнув полупустой бутылкой. – Ты что, так и будешь меня все время называть?
Сердце Элизы радостно забилось:
«Вот оно! Все как в книгах!..»
Она улыбнулась, поднялась с кресла, подошла к мужу и, грациозно опустившись у его ног, нежно проворковала:
– Ах, ваше сиятельство! Вы так великодушны! Конечно, если вам угодно, я буду рада называть вас по имени! Я ваша любящая супруга навеки! Могу я называть вас каким-то домашним именем? Возможно: Тьярхард?
Этот нечеловеческий, почему-то ставший бирюзовым, а не серым взгляд она запомнила на всю жизнь. Опаляющий. Уничтожающий. Безумный.
Князь вскочил и принялся быстро ходить вокруг нее, зло выкрикивая:
– Чушь! Какая кошева чушь! Вот что я скажу. Запомни раз и навсегда! Я твой муж, ты моя жена. На этом все! Точка! Штиль! Больше никто никуда не плывет! Ты будешь звать меня по титулу! В редких случаях по имени. Но исключительно по моему полному первому имени! Безо всяких этих мерзких словесных кружев и прочей гадости! Ясно?!
Он остановился, сел в кресло, глотнул из бутылки, затем продолжил резким, леденящим душу тоном:
– Раз уж пришлось жениться, то я выполню все, что должен: консумирую брак, затем стану приходить дважды в неделю для исполнения супружеского долга. Говорят, этого вполне достаточно. Мне нужны наследники. Я буду тебе всегда верен. И буду всегда возвращаться в наш замок, где бы ни оказался. Это я тебе обещаю. В остальном, не вижу поводов для общения. Мы совершенно разные, чужие люди. Тебе предоставлены собственные покои, денежные средства, слуги, экипажи. С вопросами обращайся к Ческири. И запомни: княжеской чете не подобает выставлять чувства напоказ! Никакой романтической чуши! Ты стала княгиней! Потрудись быть этого достойна и выполнять предписанные правила! Блюди себя и рожай наследников!
Он сделал еще несколько громких глотков и припечатал:
– Все! Ступай на свою половину. Я приду вечером.
Элиза без сил опустилась на колени и прижалась лицом к белоснежным ажурным перилам балкона башни.
«О Творец! Укрепи мои силы! Не дай сойти с ума от моей ненужности здесь. От безнадежности…»
Как много времени прошло с тех пор, как ей впервые показали парадный портрет будущего мужа и сказали, что она станет княгиней на другом конце света. Как она ждала свое счастье и как горько оплакала в глубокой тайне от всех то, что так и не случилось.
Элиза закрыла глаза.
«Как же я устала. Бесконечное одиночество. Бесконечное ожидание неизвестно чего. Бесконечная никому не нужная жизнь в чужой золотой клетке. Но что я могу поделать? Что могу изменить? Я всего лишь женщина. Я должна быть благодарна мужу. Я должна… О Творец! Дай мне силы…»
Прошло несколько минут. Элиза снова посмотрела на по-прежнему пустую лазурную гладь.
«Он опять уехал. Но почему же так безумно неспокойно на душе? Почему я не могу, как обычно, дожидаться его, сидя за вышивкой? Что не так? Совсем как тогда, когда он пропал на год.
Неужели… Неужели сбывается то страшное пророчество?!»
За накрепко закрытыми ставнями раздался оглушительный раскат грома. Элиза проснулась и вдруг почувствовала, что в спальне еще кто-то есть. Она тут же села и потянулась к шнуру звонка, чтобы позвать слуг.
– Не стоит, – тихо, но твердо прозвучало из темноты. – Будет только хуже.
По телу Элизы пробежал холод. Рука ее безвольно упала на подушку.
– Кто… Кто здесь? – кое-как смогла произнести Элиза, каменея от страха.
– Та, что меньше всего хотела бы говорить с тобой сейчас, – так же тихо прошелестело в ответ.