Позволь себе домик над бездной

ДЕЛО О ПРОПАВШЕМ СПОРТСМЕНЕ

Спортсмен пропал примерно в среду,

Что было для него нормально,

И, выражаясь фигурально,

То было жизненное кредо.

Он пропадал разок в неделю,

Слонялся где-нибудь без дела,

Чтоб отдохнуть душой и телом,

Остросюжетно, оголтело.

Его мамАн пришла к соседке

И говорит ей между делом:

«Ты покорми его обедом,

А то ко мне заходит редко».

Соседка, сделав кофеЮ глоток

И пышную свою поправив гриву,

Мамаше говорит слегка игриво:

«Не знаю я, где ваш сынок».

За голову схватилась мать:

Ну где ее пацан двадцатилетний,

Пропал в этот денечек летний.

И заглянула тихо под кровать.

И видит: ее сЫнка там сидит,

Там, в подкроватье и под одеялом.

Он был компактным редким малым,

И вот мамаша на него глядит.

«Сынуля, за тобой пришла семья,

Пошли домой, тебе ещё тренироваться».

И он не говорит, что хочет здесь остаться,

А просто говорит: «А это, мам, не я».

«А кто же?» – округляет она глазья шире

И смотрит на него почти в упор,

Как будто ей не нравится их разговор.

«Меня на тренировке подменили,

А ваш сыночек – легонький атлетик,

Бежал-бежал и забежал в портал,

Там отдышался, говорил «устал»

И вам просил передавать приветик.

Меня вместо него сюда прислали,

Нельзя ведь человеко-месту пустовать.

Ведь у него тут и работа, и кровать,

И мама есть, но это всё детали».

Мамаша почесала репу от сомнений,

Нельзя же информации всей доверять.

«А чем докажешь? Твою мать

Легко поймать в сачок хитросплетений».

«Что, доказательство нужны? Легко!

Скажите мне, мамаша, честно, -

Сказал двойник, меняя место, -

Ваш сынка любит ли молоко?».

«Ой, обожает, только птичье!».

«Вот видите, а я ведь не люблю его.

Ещё что любит? Расскажите про него,

И мы найдём ещё сто пять отличий».

Задумалась, поджавши рот, мамаша,

Пошел у ней мыслительный процесс,

А дальше – вспышка, озарение, прогресс:

«Пошли домой, не балуйся, Аркаша».

И вновь Аркадий угодил домой.

Ходил он дома весь такой несчастный,

Зато ел много, спал прекрасно,

И повторяла ему маменька: «Ты мой».

Но всё же стала мамка замечать,

Что стал ее сынуля почудаковатей:

Спал на полу, не признавал кроватей,

Как будто не нужна ему кровать.

Он кубарем катался по квартире

И выл протяжными ночами на луну.

«Ой, всё, – сказала его матерь, – не могу.

Ну чистый инопланетянин, подменили».

И думает мамАн: ну как же быть?

Терпенье у ней стало слабовато,

Ну ведь она ни в чём не виновата.

И так решила: надо парня сбыть

соседке. Ведь у них роман давно,

Два года он к ней ходит, как на праздник.

Соседка ушлая, она ведь соучастник

того, что её парень стал того.

Соседке было аж двадцать четыре,

Но мать решает и на то закрыть глаза.

Пусть забирает его старая коза

И с ним теперь живёт в своей квартире.

Маман так от Аркаши своего устала,

Что отвела его туда сама:

«Ой, забери его, а то сойду с ума.

Пока я своего жду из портала».

Сказала, а потом бегом домой.

И дверь закрыла на четыре оборота,

Чтобы не было такого поворота,

Что он вернется к ней как свой.

Соседку эту, кстати, Надей звали.

И вот она, приняв Аркашу у себя,

Ему сказала: «Вся надежда на тебя».

И предложила ему вместе есть хинкали.

И чай пить, и ходить в кино,

Жить жизнь на полную катушку,

Петь песню и играть в игрушку,

Любить любовь и не винить вино.

А там недалеко до выхода в астрал,

Душа к душе и космос где-то рядом,

Но надо было обнести мирок оградой,

Ведь конспирацию никто не отменял.

Боялись очень, что пронюхает мамаша

Про счастье их, что любит тишину.

А то ж сидит за стенкой, говорит: «Ну-ну,

Вот было счастье ваше – стало наше».

И вот живут – и счастливы в моменте,

Вот прямо здесь и прямо вот сейчас,

И каждый час – это счастливый час,

И жизнь летит, летит, как в киноленте.

И эту радость вряд ли кто отнимет.

И все ж пугает их час-иск,

Когда восстанет мама-сфинкс,

А им не нужен древний тот Египет.

Решают пожениться они тихо.

Он дарит ей красивое кольцо,

И радость озаряет ей лицо,

И он становится счастливым мигом.

Но тут вот мамка подоспела – дверь с ноги,

И метит в сердце материнский дротик.

«Ну как живёте? – спрашивает – как животик?»

Как будто счастье забирает за долги.

«Мы поженились, только и всего», -

Сын отвечает и ему кивает Надя.

Стоят и смотрят на нее не глядя,

Как будто щас скандальчик будет ого-го.

«Что, поженились? – говорит мамаша. -

Ну поженились, – повторяет, – молодцы.

Всегда ведь вылетают из гнезда птенцы, -

И смотрит на сынка, а тот обескуражен.

Он думал, что нарвется на грозу,

А мамка рада, что сынок женился.

– Ты знаешь, а отец тобой б гордился», -

И утирает мать от радости слезу.

ТРУП ЗА ДВЕРЬЮ – ЭТО Я

Тот день не задался уже с начала:

Вначале я попал в лёгкое ДТП,

Потом пошел дождь и т. д и т. п.

Голова болела, в брюхе урчало.

Я знал, что придётся выплатить штраф,

Сам не помнил, как добрался до дома,

Как будто местность слишком знакома.

Думал о том, что могли ведь лишить и прав.

Помню дверь, дверной замок и ключи.

Они звякнули в пол – я стоял как дурак,

И мне голос сказал изнутри: это знак.

Но я сказал себе самому: замолчи.

Я не знал, что сейчас потеряю края,

Как теряют очертания в темноте,

Приближаясь к последней черте.

Потому что труп за чертой – это я.

Я ходил взад-вперёд по комнате,

Не решаясь взглянуть правде в глаза.

Я что, умер? Я был не против, но и не за.

В стародавние времена сказали бы «пОлноте».

Я лежал на полу в банном халате.

Я присел возле себя на корточки.

В мозгу запестрели кадры, как фоточки.

Я резко встал – всё, с меня хватит.

Я едва не захлебнулся флешбэками.

Они лезли из памяти, меня не спросив,

Как будто их нельзя сдать в архив.

Я решил выйти на воздух, там покумекаю.

Ночь. Тишина. Отец стоит как живой

Перед глазами. И холодок пробегает по коже.

Я вижу по его пьяной роже,

Что лучше мне сегодня не возвращаться домой.

Дальше бокс, снова бокс, как арбуз

Трещит моя голова, когда бьют в голову.

Я отплевываюсь с кровью в сторону.

На сегодня, пожалуй, хватит. Уже перегруз.

Захожу в бар, чтоб заземлиться.

Хочу нажраться уже, как свинья.

Опять вижу дверь, комнату, труп. Это я.

В баре мелькают какие-то лица.

Я заливаю в себя за барной стойкой.

Заходит байкерша, снимает шлем.

Мне почему-то хочется сказать ей: «Мэм,

я не против проснуться с тобою в койке.

И лучше поедем к тебе, а ко мне нельзя,

У меня там труп… Ну и вообще как-то скверно.

Ты думаешь, что я спятил? Ну, наверно…

Я уже под столом. Я уже как свинья».

Я снова не помнил, как добрался домой,

Дверь на счастье оказалась открыта.

Я упал на диван, как в родное корыто.

Я лежал как мертвец. Труп лежал как живой.

Я проснулся через день от звонка,

Звонила жена из далёкой Америки.

Я был рад, хоть надоели ее истерики,

Но сейчас она спасала меня издалека.

Я был мил, улыбался ей по видеосвязи.

Она говорила, что вот и прошел симпозиум.

Я понимал, что наши чувства с коррозией,

Но тогда я был рад даже этой заразе.

Мы поженились лет десять назад,

Если мне все правильно помнится.

Через три года я уже был с любовницей,

Потому что с женой был ад.

Протрезвев я огляделся – всё чисто.

Труп исчез из реальности моего дома,

Как будто он явился в месте ее разлома,

Но эта рана закрылась достаточно быстро.

Память об этом никуда не ушла, осталась занозой.

Вдруг стали звонить знакомые и друзья.

Я б им никогда не сказал, что труп – это я,

потому что они не задавали таких вопросов.

Заглушая боль мыслей, я въёбывал:

На работе как папа Карло, дома как граф Монте Кристо.

Тут и там я получается жил не своею жизнью,

Но жить своею – верная смерть, я уже пробовал.

Очень выручала любовница Эльга.

Она приходила ко мне неспроста.

Я целовал ее руку, шею, уста.

Она любила меня и хорошие деньги.

Их стало много, как на грех. Как на грех.

Но не потому, что я получил наследство.

Я просто умел монетизировать бегство

От боли. Я бежал лучше всех.

Иногда боль догоняла. Например, на похоронах.

Хоронили отца Серёги, друга по бизнесу.

Я подумал, что больше такого не вынесу,

Увидев рядом свою могилу. Ну нах…

И зачем я вообще попёрся на кладбище.

Его отцу было 94, ну ему как бы и норм.

А мне 37, и я тоже пошел червям на корм.

Домой я тащился как черепаха, как черепашище.

Я вспоминал дату смерти на том надгробии.

Я крутил в голове это пятое октября.

Оно совсем было близко, а значит всё было зря.

Умереть – стало круглосуточной фобией.

Я понимал: моя жизнь убывает.

Я искал поддержку почти у всех.

Серёга сказал, заглушая свой смех:

"Возрастная потеря смыслов. Бывает".

Эльга сказала, что я думаю не о том.

Другие знакомые у виска покрутили.

Я позвонил жене, оставшись один в квартире.

Жена сказала, что перезвонит потом.

В мозгу всплывало лицо учительницы:

«Почему опять хмурый, а ну улыбнись».

Была ночь. Я решил немного пройтись,

Но меня догнало лицо новой мучительницы.

Вдруг я увидел своё отраженье в стекле,

К офису как будто сама привела дорога.

Я думал там пусто. Но там был Серёга.

А ещё была Эльга, и их секс на столе.

Я захлопнул дверь и ушел в себя.

Начал искать забвения в пьянстве,

Мне казалось, нет выхода в этом пространстве.

И я за всю жизнь так и не понял кто этот "я".

Но все ж я старался как мог держать лицо

Делал вид, что в общем и целом доволен.

Я пошел на работу, мне сказали: уволен.

Я почувствовал: стало сжиматься кольцо.

Говорил: «ну и пусть, ну и пусть, ну и пусть».

Позвонил, когда добрался до дома, жене:

«Чё не звонишь? Ты меня ещё помнишь, не?»

И она вдруг сказала: «Я не вернусь».

Так настал мой октябрь, число пятое.

Я спросил сердце, чтобы быть честным.

Сердце сказало: «Не страшись неизвестным,

То, что будет потом – дело десятое.

А пока позволь себе домик над бездной.

Просто позволь себе домик над бездной».

РОЖДЕНИЕ ПРОШЛОГО ИЗ ДУХА ЛЕСА

В тени судьбы я был как пахарь,

Пахал с восьми до восьми,

Ещё делал селфи, читал разные СМИ

И вдруг встал на якорь.

Если б не отпуск, то я б не вывез.

От меня давно свалила семья,

Поэтому дома остался лишь я

И мой экзистенциальный кризис.

Я знал: ждать не стоит чудес.

Впереди маячили события-депрессанты,

Но я предпочитал альтернативные варианты,

Поэтому решил махнуть в лес.

Я подумал: почему собственно говоря и нет,

Взял вещмешок и кинул в него еду и одежду.

В лесу я не столько хотел обрести надежду,

Сколько избавиться от тяжёлого груза лет.

В голове крутилось: как ты глуп, как ты глуп,

Сидел бы дома, жевал свою интернет-жЫвачку.

Вскоре я подъехал к лесу на тачке,

Потом взял мешок и пошел вглубь.

Лес шумел, беспокойство было как фон.