Государственный Алхимик

Глава 1

"Ничто не происходит без достаточного основания".

Закон логики

***

– Расслабьтесь, парни! Сегодня точно ничего не случится!

Мне, конечно, никто не поверил.

Я надел защитные очки и окинул взглядом группу студентов-алхимиков, собравшихся в лаборатории.

– Ага, в прошлый раз ты тоже так говорил. – Один из парней шагнул назад, подальше от меня и стола с реагентами.

За ним отошли остальные студенты.

Я перевёл взгляд на профессора Быковского – маленького щуплого старичка лет восьмидесяти.

– Ну вы-то мне верите, Иван Борисыч?

– Верю я только в одно, Ломоносов, – вздохнул профессор, – что сегодня вы наконец пересдадите экзамен и оставите алхимию в покое. Ради всего живого во Вселенной.

Кто-то из студентов тихо рассмеялся, но остальным было не до смеха.

Быковский скептически поджал губы – да так, что те почти исчезли за пышными седыми усами.

Ростом он едва доставал макушкой мне до груди и рисковал пострадать больше остальных. Лишь профессорский статус не позволил ему отойти подальше вместе со всеми.

– Итак, господа! – начал я, беря в руки огнеупорный горшок для плавления элементов. – Сейчас я приготовлю алхимическую смолу «Костяной Лак» из области Классической Трансмутации. Для этого необходимо нагреть в тигле три части смолы терновника до выделения синего дымка.

Через минуту нагрева в алхимической печи из горшка со смолой действительно пошёл синий дымок.

Ага, хороший знак.

Взяв щипцы, я достал горшок из печи и водрузил на специальный держатель на столе.

– Затем добавляем одну часть порошка китовой кости. Фосфаты кальция связываются со смолой. Ждём реакции с выделением газа.

Реакция не заставила себя ждать.

Смесь в горшке активно забурлила, держатель задрожал, в нос ударил запах тухлятины.

Студенты сделали ещё шаг назад.

Профессор Быковский не двинулся с места. Он всё ещё верил, что я никого не покалечу и сдам экзамен, после чего оставлю алхимию в покое.

– Затем добавляем три капли жидкого железа, – продолжил я. – А после процесса амальгамации происходит горячее окисление, смола должна почернеть.

В горшке зашипело и коротко вспыхнуло чёрным.

Студенты отшатнулись в стороны.

Профессор Быковский удержал себя на месте, зато лицо у него стало какое-то обречённое.

Я прокашлялся.

– Ну и последний штрих. Добавляем в смесь каплю крови драконовидного быка. Так создаётся волокнистый коллагеновый лак. Покрытое этим лаком оружие не тупится, а броня выдерживает мощнейшие удары. Из побочных эффектов – запах жжёной кости и небольшое свечение в темноте.

Я поднёс к горшку вскрытую ампулу со свежей бычьей кровью.

Студенты уже столпились у выхода из лаборатории, а вот профессор Быковский остался стоять рядом со мной.

– Умоляю, Ломоносов, только не сожгите кабинет, как в прошлый раз… и как ещё четыре раза до этого, – прошептал он. – Если б не уважение к вашему легендарному предку, великому Михаилу Васильевичу, то я б давно вас отчислил и отправил бы на процедуру Избавления от магии.

– Всё будет хорошо, господин профессор, – заверил я. – Никто не пострадает. О, кстати! Совсем забыл добавить ртуть.

– Ртуть?.. Какую рту-уть? – вытаращился на меня профессор, будто сразу ужавшись вдвое.

– Вот эту, – улыбнулся я и достал из кармана ещё одну ампулу.

Затем вскрыл её, быстро отломив пальцами наконечник.

– Ртуть здесь лишняя… – начал было Быковский, но капля из ампулы уже упала в горшок.

Смола вспенилась, тигль затрясся вместе с держателем, а потом – и вместе со столом… с полом… с кабинетом…

– ЛОЖИ-И-ИСЬ! – выкрикнул профессор и ухнул вниз, на пол.

Студенты ломанулись в дверь, устроив давку.

Через несколько секунд кабинет перестал дрожать, смесь в горшке успокоилась и начала превращаться в прозрачный костяной лак.

– Ну вот, Иван Борисыч, – улыбнулся я, – а вы боялись. Ртуть никогда не бывает лишней. Получился лак наивысшей пробы, сами посмотрите…

Не успел я договорить, как горшок со смесью затрещал.

Профессор вскочил, толкнул меня на пол и тут же упал рядом со мной, прикрыв голову руками.

Раздался короткий, но смачный хлопок.

Ну а потом последовал долгоиграющий взрыв.

Около минуты пришлось лежать и слушать, как осколки горшка летают по лаборатории, разнося всё вдребезги: колбы, мензурки, трубки.

Всё это время сверху на нас летели щепки, штукатурка, осколки и пыль. Пару раз проскакивали молнии, накатывали волны жара, вони и дыма.

Когда всё наконец закончилось и наступила тишина, профессор закашлялся, сел на полу и схватился за лоб, оглядывая разрушенную лабораторию.

– Клянусь таблицей Менделеева, – выдавил он, – сегодня же вы вылетите из академии. И мне плевать, что вы из рода Ломоносовых. Я не желаю больше видеть вашу персону в этом учебном заведении. Вместе с вашей ртутью!

«Ну наконец-то», – подумал я с облегчением и не сдержал довольной улыбки.

На самом деле ради отчисления весь этот цирк и затевался.

Мне пришлось изрядно напрячь мозги, чтобы придумать, как довести смесь в горшке до нужного взрыва. Ну и профессора – заодно.

– С чего такая улыбка, студент? – сощурился тот.

– Да так, – пожал я плечом, – за вас радуюсь. И за всё живое во Вселенной.

– Да вы издеваетесь?! – зашипел Быковский, вскакивая с пола, как молодчик. – Плавиться вам в Атаноре, негодник!!!

Его седые усы будто поседели ещё больше.

Он всплеснул руками и выпалил всё, что обо мне думает:

– Вы – худший алхимик за всю историю алхимии! Вы родились с самым убогим даром из возможных! Ваша магия никогда не принесёт пользы обществу и нашей доблестной армии!.. И вообще… вам известно, что я состою в Государственной Комиссии по процедуре Избавления от магии? Так вот имейте в виду, что вы уже на очереди! Я Председатель Комиссии и подтверждаю, что вы ни на что не годны! ВЫ ОТЧИСЛЕНЫ! И скоро вы подвергнетесь процедуре Избавления! Пути назад нет! Сегодня же поставлю в известность вашего отца! Надеюсь, вы осознали, какой кошмар вас ждёт?! Осозна-а-али?!

Лицо несчастного профессора перекосило от гнева.

– Осознал, Иван Борисыч, ещё в детстве осознал, но спасибо, что напомнили, – ответил я, поднимаясь с пола и отряхивая пыль со штанин.

– Вот и помните об этом всегда!!! – рявкнул профессор.

В ответ я опять пожал плечом.

Быковский мог быковать сколько угодно. Лично для меня экзамен прошёл на отлично, потому что алхимия – последнее, чем я хотел заниматься.

Хотя вряд ли в этом мире нашёлся бы хоть один человек, мечтающий о процедуре Избавления. Ну где вы видели мага, который хочет, чтобы его лишили магии, и даже специально провоцирует для этого события?

Хм-м…

А я есть.

Приятно познакомиться.

***

– Илья, отец тебя убьёт! Или ещё хуже – отправит на процедуру Избавления, а потом в монастырь! Разве ты хочешь в монастырь?

Это первое, что спросил у меня старший брат Оскар, когда я уселся в салон нашего семейного маго-парового экипажа. Громоздкий, как вагон поезда, и неприлично дорогой, он покатил по главному проспекту Архангельска.

Слова брата меня нисколько не напугали.

Во-первых, при слове «монастырь» я испытывал приятное чувство уюта.

А, во-вторых, весть о моём отчислении уже достигла родственников. Значит, всё прошло отлично. Чем быстрее узнают, тем раньше меня отправят на процедуру Избавления.

Именно этого я и добивался вот уже полгода – с того момента, как отец засунул меня в самую престижную академию страны, где обучали мирных магов.

Он же не знал, что я далёк от мирной магии, как ртуть от железа, и что моя цель – это ратная магия и Корпус Героев. Пусть даже в роли анонимного солдата, потому что другой роли мне там не светит.

– Но если задуматься, то хорошо, что тебя отчислили, – добавил Оскар. – В академии наконец-то поняли, что такой, как ты, не может быть настоящим алхимиком. Это же издевательство над нормальными магами и всей Ранговой Системой Просветления по шкале академика Маевского!

Я не среагировал на его желчь, хотя в подобные моменты ехидный и тонкий голос брата невыносимо резал слух.

Он часто говорил фразу «Такой, как ты», потому что боялся сказать мне прямо в глаза: «Выродок», «Недоалхимик» или «Ртутный бездарь».

Ничего умнее этот кретин всё равно придумать бы не смог.

Он всегда был туповат, сколько его помню. Между нами было два года разницы, но умнее меня он точно никогда не выглядел, зато любил уколоть побольнее.

А ведь Оскар даже понятия не имел, кто я на самом деле.

Никто не знал о моём настоящем происхождении и о том, как я попал в новый для себя мир.

Это случилось восемь лет назад, когда я был ещё мелким пацаном. Мне было всего десять, и в своём родном мире я тоже был магом, только совсем другим. Настолько другим, что лучше бы удавился, чем притронулся к алхимии! Эта поганая магия и её адепты всегда были моими врагами.

– Чего молчишь, Илья? – ехидный голос Оскара опять резанул слух. – Мне порой кажется, что ты специально добиваешься того, чтобы тебя лишили магии. Возможно, вместо мозгов у тебя ртутный коктейль.

Он усмехнулся.

Я покосился на его холёную физиономию, на его зализанные гелем светлые волосы и золотой гербовый значок на груди. Невыносимо захотелось сломать Оскару нос, как пару лет назад уже случалось, но я лишь смерил брата безразличным взглядом и отвернулся в окно.

Этот урод мог язвить сколько влезет – у меня была своя цель, а глупая драка могла всё испортить.

Я и так слишком долго ждал.

И слишком много вытерпел.

Тогда, восемь лет назад, я очнулся в теле своего одногодка – другого десятилетнего мальчика, тоже мага. Этого ребёнка звали Илья Ломоносов и в тот момент он умирал от лихорадки на кровати в госпитале, в окружении своей княжеской семьи.

Тогда казалось, что все его родственники только и ждали, когда он наконец подохнет и унесёт с собой в могилу бремя родового позора.

Но нет.

Благодаря мне тело Ильи выжило, а в нём поселилось моё сознание и часть моих магических сил.

И вот прошло восемь лет с того дня, а мне до сих пор кажется, что вся семья только и ждёт, когда Илья Ломоносов куда-нибудь денется.

Особенно этого хотел Оскар.

Он, как и все вокруг, отлично знал, что его младший брат владеет только самым паршивым из всех искусств алхимика, чем позорит свой легендарный род.

На процедуре Пробуждения магии у Ильи Ломоносова проявилась не сила золота, как у остальных в семье Ломоносовых, а сила… ртути.

Ртути, мать её!

Это было сродни издевательству, ведь ртуть не помогала создавать чистые вещества и высшие сплавы, а уж тем более алхимических гомункулов.

Это был приговор.

И ведь я попал не абы в кого, а в потомка единственного в истории страны Государственного Алхимика – Михаила Ломоносова, мага из первой касты «Золото и Солнце».

Да, он больше века как умер, но это не мешало потомкам пользоваться его именем и заслугами.

Мне же было плевать, что я ртутный алхимик, а не золотой.

Я люто ненавидел алхимию и с момента попадания тайно занимался восстановлением собственной магии, упорно и кропотливо. Правда, без особых результатов.

И чем больше я старался, тем чаще приходил к выводу, что мне мешает магия Ильи Ломоносова – та самая алхимия. Она блокировала мою личную силу, и я уже догадывался почему.

В своем прошлом мире я учился только одному – уничтожать алхимиков и их магию, а сейчас сам стал алхимиком. По иронии судьбы во мне слились две противоположные силы: алхимия и то, что её убивает.

В итоге я решил, что одна из магий должна пойти под нож – то есть под процедуру Избавления. Естественно, что это была ненавистная мне алхимия. Правда, процедуру Избавления можно было пройти только после наступления совершеннолетия.

А терпения и упорства мне было не занимать.

Эта цель заставляла меня вставать по утрам, улыбаться родственникам, которые меня ненавидят, продолжать тайно восстанавливать хотя бы крохи собственной магии, как-то жить, общаться, заводить друзей, принимать дворянские правила и в итоге даже ходить в академию.

Вот и сейчас, сидя с братом в семейном экипаже, я помнил о своей цели, поэтому пропустил его желчь мимо ушей и заметил с театральным трагизмом:

– Монастырь – это, конечно, жестокое наказание. Не знаю, как переживу. Наверное, попрошу пару симпатичных монашек составить мне компанию.

Оскар скрипнул зубами и собрался опять съязвить, но, напоровшись на мой тяжёлый взгляд, передумал.

Лишь через десять минут нервного молчания он всё же осмелился глянуть на меня и тихо сообщил:

– Отец в гневе. Срочно хочет тебя видеть. Говорит, что наконец принял решение насчёт тебя. Не знаю, что он решил, но мне почему-то кажется, что через пару часов магии у тебя уже не будет.

Он многозначительно улыбнулся и не стал ничего добавлять.

Как и я.

Добавить тут было нечего.

***

Домой мы вернулись через час.

В большом зале, где обычно проводили торжества и балы, принимали высоких гостей и созывали семейные советы, сегодня тоже было многолюдно.

Когда слуги проводили меня и Оскара в зал, то мы увидели не меньше трёх десятков родственников.

Это значило, что отец не просто принял важное решение – он собирался рассказать об этом всей семье.

Окружённый советниками, охраной и родными, князь Борис Ломоносов восседал в кресле, ожидая, когда мы подойдём ближе.

В дорогом костюме-тройке от модельного дома Зельц, в зелёной мантии с подбоем из редчайшего меха жёлтого соболя он выглядел королём мира. И, по сути, им являлся. Династий касты золотых алхимиков в стране было наперечет, и жили они роскошно.

Отец хмуро поглядел то на меня, то на Оскара, расстреливая нас блеклыми голубыми глазами.

На высокой спинке его кресла, как всегда, мерцал герб рода – золотая башня с алхимическими весами на шпиле. Символ победы алхимии над вселенским хаосом, равновесие между магией и наукой, миром и войной, жизнью и смертью, справедливостью и бесчестием, добром и злом.

Назывался этот герб – Башня Мер и Весов.

На этом гербе семья Ломоносовых клялась, на него уповала и на него же валила вину, если вдруг чего случилось.

– Ну что же, молодые мои наследники! – начал отец и стал ещё более хмурым. – Я наконец принял решение! Это значит, что пришло время обозначить ваши дальнейшие судьбы!

Прозвучало это пафосно и по ритуалу.

Всё, как надо.

В зале и без того было тихо, но сейчас воцарилась гробовая тишина. Только Оскар был слишком расслаблен, а из этого я сделал вывод, что свою судьбу он уже знает – папа сообщил ему заранее.

Я же внутренне напрягся, ожидая только одного – процедуры Избавления.

Отец, по обыкновению, начал с любимого сына, надежды рода и всего алхимического сообщества Архангельской губернии.

Он улыбнулся Оскару тепло и многообещающе.

– Что ж, сначала свою судьбу узнает мой старший сын, княжич Оскар Борисович Ломоносов, алхимик первой касты «Золото и Солнце», ранга Познающий Ученик, согласно Ранговой Системе Просветления по Шкале академика Маевского. Итак, внимай мою волю, наследник! А она такова, что ты породнишься с Домом Солонец – почтенной семьёй легендарных травников всего Русского Севера, давними нашими друзьями и верными союзниками.

Я покосился на Оскара.

Вот, значит, как.

Женить его собираются.

Да ещё и на травнице из рода Солонец. Вариантов там было немало: у семьи Солонец имелись две девушки на выданье и ещё три – возрастом помладше, на перспективу. И это не считая ещё одной, уже без подобных перспектив. Некоторые из них уже достигли ранга Прозревших Мастеров, так что Оскару придётся несладко.

– Через неделю, мой дорогой Оскар, готовься свататься по всем канонам, – добавил отец. – Не будем отходить от традиций магов-травников. Семья Солонец чтит их беспрекословно. Отдадим дань уважения самой древней магии в мире.

Он так и не назвал кандидатку Оскару в жёны.

Родственники зашептались.

Кто-то заулыбался, кто-то удивленно вскинул брови, а кто-то закивал, оценив успех Дома Ломоносовых – породниться с семьёй Солонец мечтают чуть ли не все знатные Дома Империи, но не каждому легендарные архангельские травники отвечают согласием.

Отец перевёл взгляд на меня.

В зале тут же повисла тишина. Напряжённая и взрывоопасная.

Прямо скажем, родственники меня с детства не особо любили. Это как любить чёрную кляксу на безупречно белом костюме.

– А теперь мой младший сын, княжич Илья Борисович Ломоносов, алхимик ранга Пробуждённый Неофит, согласно Ранговой Системе Просветления по Шкале Маевского. Итак, внимай мою волю, наследник…

– Простите, Борис Андреич, по протоколу вы забыли назвать его касту, – виноватым шёпотом напомнил отцу его помощник Виктор Камынин.

– Спасибо, Витя, – кивнул отец, затем прокашлялся и произнёс: – Алхимик пятой касты!..

Он сделал печальную паузу, чтобы все ещё раз прониклись семейным горем, и только потом добавил:

– Ртуть и Меркурий!

Все, конечно, прониклись.

«Ртуть и Меркурий» звучало не просто паршиво. Хуже было только слово «мертвец».

Опять послышались перешептывания родни, тяжкие вздохи и нервное хмыканье.

– Это непростое решение, господа, но необходимое, – добавил отец. – Я отправляю младшего сына… – Он опять замолчал.

Повисла очередная пауза.

Уже не печальная, а какая-то неловкая и в то же время зловещая.

«Ну говори уже! – мысленно поморщился я. – Отправь меня на процедуру Избавления! А потом – сразу в монастырь. А почему нет? Я вполне могу там устроиться, как мне надо. Зато подальше от алхимии и поближе к собственной магии. Там мне вообще никто мешать не будет. Если вдуматься, то монастырь – лучшее место для развития силы!».

М-да.

Никогда бы не подумал, что в этом мире я тоже захочу в монастырь.

Отец поднял руку и громко объявил:

– Я отправляю младшего сына на процедуру Избавления!

Весы на гербе вздрогнули и качнулись в одну сторону – в сторону справедливости. Для каждого – своей.

Я мысленно выдохнул. Наконец-то! Ещё чуть-чуть – и алхимия перестанет блокировать мои силы.

– Внесите сюда резонаторную капсулу для процедуры Избавления! – велел слугам отец. – Не будем откладывать! У меня уже есть полное заключение от Комиссии по Избавлению!

Он показал всем чёрный бланк с гербом Государственной Комиссии и крупной красной печатью, на которой отчётливо значилось:

ПРОЦЕДУРА ИЗБАВЛЕНИЯ – ОДОБРЕНО.

ПОДЛЕЖИТ ИСПОЛНЕНИЮ СОГЛАСНО ПРОТОКОЛУ.

Отец оглядел всех и добавил:

– Это не моя прихоть! Это решение Комиссии! Степень наказания равна степени вины, а суровость процедуры оправдана всеобщим благом для общества! И, как глава рода, я одобряю это наказание для моего сына! Пусть он простит меня, но так говорит мне воля Башни Мер и Весов!

Родственники зашептались, в ужасе глядя на Бориса.

Даже для такого позорного наследника, как я, это было слишком жестокое наказание. Говорят, в резонаторной капсуле некоторые маги умирали от болевого шока, а другие сходили с ума.

К тому же, процедуру проводили под наблюдением комиссии и всегда в государственных учреждениях – это был строгий закон.

Но не в этот раз.

Только что Борис продемонстрировал своё влияние и умение обходить законы.

Когда в зал вкатили громоздкую махину, очень похожую на несуразный стальной гроб с проводами, трубками, щипцами, крюками, магическими печатями и креплениями для обездвиживания жертвы, одна из дам упала в обморок.

– Боже мой! Борис, останови это безумие! – выкрикнул кто-то из родственников.

Но отец будто не заметил всеобщего ужаса.

Он поднялся с кресла и посмотрел на меня так, что холодок пробежал по спине.

– Ты готов, сынок?

Я глянул в сторону резонаторной капсулы, а потом молча направился к ней. И если б в этот момент я сказал, что мне не страшно, то соврал бы.

Было жутко настолько, что вспотели ладони, а в ногах появилась слабость.

Но я продолжал идти к капсуле.

Воображение уже нарисовало, как меня привязывают ремнями, как крышка стального гроба захлопывается, как вокруг вспыхивают магические печати, заканчивается воздух, как трубки с раствором проникают под кожу, а провода вонзаются в мышцы, как всё тело парализует и выгибается, как барабанит сердце, натягиваются жилы, хрустят суставы, и как из моего плеча живьём вырывают…

– Сынок! – услышал я позади голос отца. – Остановись!..

Глава 2

Крышка капсулы неожиданно захлопнулась.

Захлопнулась прямо перед моим носом!

А ведь до неё оставалась всего пара метров. Два шага до цели, к которой я шёл столько лет!

– Открой капсулу, пока живой, – процедил я, сверля глазами слугу, который закрыл крышку.

– Сынок! – ещё громче позвал отец. – Ты сошёл с ума?! За кого ты меня принимаешь? Я всего лишь решил напугать тебя. Понадеялся, что мой нерадивый сын возьмётся за ум. Но ты не испугался, паршивец! Ну и что мне с тобой делать?

Из толпы родственников послышался выдох облегчения.

Я обернулся и посмотрел на отца.

– Вы же сами сказали, что степень наказания равна степени вины, а суровость процедуры оправдана всеобщим благом для общества. Так в чём дело?

Борис снова уселся в кресло.

– Нет, Илья. У меня для тебя совершенно другое наказание. Чуть менее суровое, но тоже на благо общества.

– Другое наказание? – Я едва подавил в себе гнев. – Почему другое?

Отец вскинул брови.

– У меня ощущение, что ты на меня злишься. А если бы я приказал тебя четвертовать прямо здесь, а потом передумал, то ты бы тоже злился?

Не ожидая ответа, он отдал бланк с решением Комиссии секретарю, после чего махнул рукой и велел слугам:

– Уберите капсулу! Живо! Верните её владельцу! Надеюсь, эта вещь нам никогда больше не пригодится!

Я не стал смотреть на то, как уносят машину для Избавления, а моя цель снова от меня отдаляется.

Отец поправил воротник мантии и опять заговорил, обратившись уже к ошеломлённым и побледневшим родственникам. А ужаснуться было чему. Так поиздеваться над собственным ребёнком – на такое был способен только поистине жестокий отец.

Хотя издевательства ещё не закончились.

Похоже, они только начинались, потому что отец снова поднял руку и объявил:

– Итак, господа! Моя воля насчёт младшего сына более милостива и благодушна! Я ссылаю его в Дальний Дом! Это в Гнилом Рубеже, если вы все об этом забыли!

После этого родственники будто онемели.

Оскар тут же покосился на меня, изучая мою реакцию. А реакция у нормального человека могла быть только одна: «Да вы с ума сошли! Уж лучше процедура Избавления!».

Папочка решил спровадить меня не просто подальше от княжеского дома перед важной свадьбой.

Нет, он решил меня убить. Официально сослать туда, где не выживают такие, как я. Недели через две-три ртутный алхимик встретит там лишь счастливую и прекрасную смерть.

Гнилой Рубеж.

Ещё бы.

Эти проклятые земли считались территориями со своими особыми законами, больше похожими на беззаконие. Гнилой Рубеж находился на юго-восточных границах, рядом с одной из Зон Морока с колдунами и землями магического народа Шаньлин. Там же стояли Хинские Рудники – заброшенные шахты, зараженные ядом.

Плюсом ещё и Хребет Шэн, где скрываются летающие кочевники.

Так что у меня, как у ртутного алхимика с первым рангом Пробуждённого Неофита, не было ни единого шанса создать даже годный магический щит, чтобы укрыться от ядовитых паров или атак таких сильных магов-разбойников, как летающие кочевники.

Это был приговор.

Но никто, конечно, не стал перечить главе Дома.

Лишь две моих двоюродных сестры-близняшки – Дарья и Нонна – покачали головами с пышными гривами рыжих кудрей и так печально на меня посмотрели, будто попрощались со мной у гроба.

Ну а потом голос подал дядька Евграф, отцовский младший брат:

– Ты отправляешь мальчика в Дальний Дом, Борис? Но туда уже сто сорок лет никого не отправляли. Как умер великий Михаил Васильевич, так и стоит усадьба. Староста только присматривает. Давно продали бы, да не можем. Мальчик там не выживет. Особенно с пятой кастой алхимика.

Он бросил на меня странный взгляд. Без симпатии, но и без ненависти.

Хотя за всё время знакомства с ним я не припомню, чтобы дядька Евграф хоть немного проявлял обо мне заботу.

Значит, тут было что-то другое.

«Дальний Дом» – так называлась одна из десяти усадеб Великого Михаила, легендарного предка, который и возвеличил род золотых алхимиков северо-западных земель – семьи Ломоносовых.

Он стал первым и пока единственным в истории страны Государственным Алхимиком. Никто больше не удостаивался этого статуса.

Ещё в прошлом веке, перед самой смертью, Михаил вдруг принялся скупать земли, чаще всего заброшенные, негодные для посевов, опасные, ядовитые или мёртвые, и ставил там усадьбы, привозил помощников и слуг, создавал небольшие поселения, мелкие фабрики и даже школы.

Сам он там бывал редко, в некоторых местах только по одному разу, но завещал ни в коем случае ничего не продавать.

Ни пяди земли.

Зачем ему всё это было нужно – никто из семьи не знал.

Так и умер Михаил, в почтенном возрасте, никому не рассказав своего секрета. Многие считали, что это была просто блажь старого алхимика, познавшего Просветление и выжившего из ума.

Эти земли так и прозвали в народе – Ломоносовские Пустыри. Фабрики и школы давно закрылись, только старые усадьбы остались стоять, заколоченные и заброшенные, а рядом с ними – захудалые деревни.

И вот через сто сорок лет после смерти Великого Михаила глава семьи вдруг решил сослать меня именно в такой Пустырь, да еще и в самый опасный, самый дальний, за тысячи километров от Архангельска.

Отец сурово глянул на Евграфа.

– Если мальчик не выживет, то такова воля Башни Мер и Весов.

Больше он ничего не стал пояснять. Затем перевёл взгляд на меня и добавил:

– Ссылка продлится год. Пока что.

Он вдруг мне улыбнулся. Не так тепло, как Оскару, но тоже многообещающе. А потом добавил:

– Великий Михаил завещал ссылать негожих наследников в Пустыри. То есть тех, кто с позором заимеет силу ртути. За столько лет наследников со ртутью у нас не было. До тебя. Мы смирились и с любовью взрастили позор у себя в доме. Но теперь тебе восемнадцать, а значит, ты готов исполнить хотение великого нашего предка.

Ну надо же.

Как он красиво всё завернул!

Сдохни, парень, потому что это – «хотение великого нашего предка». Мы тут вообще не при чём. Зачем мучиться с процедурой Избавления, если можно просто отослать человека на смерть и при этом выглядеть милостивым?

Ну спасибо тебе ещё раз, треклятая алхимия!

– А могу я отказаться и выбрать процедуру Избавления? – прямо спросил я у отца.

– Илья! Что ты такое говоришь? – заволновался дядька Евграф. – Лучше ссылка, чем Избавление…

– Нет! Ты не можешь отказаться! – отрезал отец, оборвав причитания своего младшего брата. – А если будешь артачиться, то я отправлю тебя обратно в академию и приставлю к тебе надзор. Света белого не увидишь! Будешь учиться на отлично под страхом казни, понял? Надоело с вами сюсюкаться! Хватит!

Я нахмурился.

Отличный выбор: или учиться алхимии в тепле и безопасности, зато до посинения, а значит, ещё больше заблокировать свою магию, или поехать на смерть, зато стать свободным хотя бы на год.

Что бы выбрал нормальный человек?

Наверняка, меньшее из двух зол.

Я продолжал молча смотреть в суровое отцовское лицо, а сам уже готовил для себя новую задачу по достижению цели. Что ж, если отец решил отослать меня подальше от семьи и закона, то я сделаю так, чтобы эта ссылка стала для меня ещё одним шансом вернуть собственную магию.

Хм. Вполне возможно, что по уровню свободы от надзора Гнилой Рубеж окажется лучше монастыря.

А может, и нет.

Но чем больше я об этом думал, тем легче мне дышалось.

Наконец я кивнул Борису и ответил спокойно, без претензий и отчаяния:

– Хорошо, отец. Если такова воля Башни Мер и Весов, то я согласен. И когда собираться?..

***

Меня выпроводили уже назавтра.

Выделили охрану из пяти магов-светочей, дали родового помощника-секретаря, снарядили четыре отдельных люксовых вагона в поезде «Архангельск – Пермь – Белогорск» и выставили из дома золотых алхимиков Ломоносовых.

Оскара я в то утро даже не видел.

Как и отца.

Попрощаться со мной пришёл только дядька Евграф с дочерьми-близняшками.

– Не наделай глупостей, Илья, – напутствовал меня дядька. – И гляди вокруг хорошенько, будь осторожен. Сам знаешь, куда едешь. Там Зона Морока рядом, а с колдунами не шутят.

– С Илюшей всё будет хорошо, папенька? – печальным голосом уточнила у него одна из близняшек, Дарья, избалованная и вечно летающая в облаках.

– От скуки он в этой глухомани точно не умрёт, – усмехнулся дядька.

– Умрёт от чего-то другого, – хмыкнула вторая его дочь, Нонна.

Девушка едкая и умная, да ещё с невероятной памятью на рецепты из алхимических учебников.

Но это было не всё. Порой мне казалось, что она с рождения страдает от тяжёлой депрессии.

Нонна Ломоносова откровенно презирала окружающих за их любовь к жизни, зато была единственной в семье, кто относился ко мне нормально.

Мы даже посещали с ней один рысарный клуб, где порой вместе прогуливались на рысарях по ипподрому или участвовали в скачках.

Нонна поправила шляпку и обратилась уже ко мне:

– Мы будем писать тебе письма, Илья, если будут хорошие новости. Поэтому вряд ли ты дождёшься от нас хоть строчки.

– Не люблю письма, – ответил я, улыбнувшись. – Лучше пригляди за моим рысарём, пока я не вернусь.

– Ты про Чёрного Буяна? – Нонна почти улыбнулась, но всё же не совсем: это было не в её стиле. – Надеюсь, после общения со мной твой рысарь не покончит с собой? – добавила она.

– Ну я же ещё жив.

– Судя по последним событиям, это ненадолго.

Пока Нонна не вогнала всех в уныние, её сестра поспешила чмокнуть меня на прощание, а отец пожал мне руку и хлопнул по плечу.

– Пусть хранит тебя Башня Мер и Весов. Прощай, Илья. И не пропадай.

«Не дождётесь», – хотелось бы ответить мне, но я лишь кивнул.

И тут на вокзале, среди толпы, я увидел свою няньку Ангелину.

Вся седая, как лунь, маленькая, но бойкая старушка расталкивала прохожих и катила за собой на тележке не меньше пяти сундуков одинакового оранжевого цвета.

– Илья! Илюшечка! – махнула она ладонью, отыскав меня глазами у поезда. – Не могу же я тебя оставить! Не серчай, крошечка! Я либо с тобой, либо сразу в гроб! Больше никуда! Не прогоняй только!

Я даже опешил.

Неужели Ангелина со мной в Гнилой Рубеж собралась? Ей же сейчас не меньше ста пятидесяти лет! Маги-травники на низких рангах, конечно, долго живут, но и у них есть пределы. Какие ей путешествия? После моего отъезда семья отправила бы её на покой – она заслужила достойный отдых и прожила бы ещё лет сто.

Но нет.

Моя бойкая нянька выбрала Гнилой Рубеж.

Я порой и сам не понимал, за что она меня любит, но няня всегда повторяла: «У старых алхимиков существует поверье: если жидкой ртути придать твёрдость, то получится золото».

Она умела подбирать нужные слова. А ещё – начинки для пирогов.

Увидев Ангелину, Нонна мрачно вздохнула.

– Возможно, ты избавишься от мучений и умрёшь ещё в поезде, отравившись стряпнёй своей няни, чего я совсем не исключаю.

Её сестра осуждающе поцокала:

– Нонни, ну зачем ты так?

Я же криво улыбнулся.

– Это вместо пожелания доброго пути?

– Зачем желать друг другу чего-либо, если всё бессмысленно? – пожала острыми плечами Нонна. – Разве ты не знал, что человечество – это ошибка эволюции? Мы, по сути, обезьяны, а наше сознание – это случайность и трагедия. Представляешь, как был бы прекрасен мир, если бы мы оставались обезьянами? Эволюция просто дала сбой, и нам приходится с этим жить.

Она выдержала паузу, покрутив золотое кольцо на указательном пальце, и уточнила:

– Тебе ещё нужны мои пожелания? Или ты согласен, что всё не имеет смысла?

Я внимательно посмотрел ей в глаза.

– Во Вселенной нет бессмысленных событий. Так говорил мне один старик. Он давно погиб, и тогда мне казалось, что в этом действительно не было смысла, но ведь я до сих пор помню его слова. Возможно, в этом и был смысл.

Девушка нахмурилась.

Впервые ей не нашлось, что сказать. Ну а я снова заставил себя отмахнуться от воспоминаний о своём прошлом мире и о том старике, которого упомянул.

– Нонни, ты всё же очень мра-а-ачная! Фу-у! – закатила глаза её сестра, далёкая от рассуждений о смысле бытия. – У меня от твоей философии опять разыгрался аппетит, а я на новой диете.

– Как только я начинаю верить в человечество, то ты, сестрёнка, возвращаешь меня к реальности, – пробурчала себе под нос Нонна и поморщилась.

Она была в своём репертуаре.

Впрочем, как и моя бодрая нянька, которая обожала жизнь в любом её виде, со смыслом и без него. Не удивлюсь, если во всех её оранжевых сундуках лежали ингредиенты для стряпни.

– Ангелина Михайловна! – махнул я старушке и отправил слуг ей помочь, а сам быстро попрощался с Евграфом и его дочерьми.

Через двадцать минут я уже сидел в отдельном вагоне-ресторане, хлебал изысканный тарийский чай из не менее изысканной чашки Имперских Железных Дорог, поедал стерлядь в сметане и наблюдал, как проносятся мимо станции, деревья и дома.

Через полчаса Архангельск остался позади.

Я полистал газеты, принесённые проводницей, после чего уткнулся в изучение карты Гнилого Рубежа и всего Восточного Пограничного Округа.

Ну а ближе к вечеру, когда я всё же решил отдохнуть и вернуться к себе в купе, то меня ждал сюрприз. Прямо скажем, неприятный сюрприз, потому что сразу возникли вопросы к охране.

Посреди моего купе, у зашторенного окна, стоял парень. Судя по одежде, явно не бедный, но зато весь в крови.

Он с опаской глянул на меня сквозь треснутые стёкла очков и тихо закашлялся, согнувшись пополам и забрызгав кровью пол.

Затем еле перевёл дыхание и выдавил:

– Я тут ненадолго… можно?..

Глава 3

Можно ему или нельзя, я ответил не сразу.

Сначала быстро закрыл дверь купе на внутренний замок.

– Ты кто такой?

Незнакомец еле подавил приступ кашля, вытер окровавленные губы пальцами и наконец выпрямился.

Это был неказистый темноволосый парень лет двадцати, с забавной стрижкой под горшок. Не знаю, как у него получалось видеть мир через сеть трещин на своих очках, но снимать он их явно не собирался.

– Эл, – представился незнакомец. – Можно просто… Эл, Бог Женщин.

Я вскинул брови.

– Кто?..

– Бог Женщин, – не моргнув глазом повторил парень. – Это моё прозвище, в академии дали. У меня врождённый дар соблазнения. Редкая штука, проблемная, но действенная. Хотя не знаю, зачем тебе эта информация.

Я еле сдержал усмешку.

Врёт, паршивец, как дышит!

Не может такой угловатый и невзрачный парень быть магом с опасным и редчайшим даром Сердцееда. В своё время мне довелось встречать одну Сердцеедку – и это была роскошная барышня, охотница за богатыми наследниками. Мало у кого хватило сил ей отказать, даже я чуть не попался.

Но вот это недоразумение – Сердцеед?

Нелепый увалень со стрижкой-горшком и в треснутых очках?

Он стоял сейчас весь в крови и нёс какую-то чушь про свой врождённый дар соблазнения. И это вместо того, чтобы попросить помощи или хотя бы лечащий эликсир.

– Фамилия у тебя есть, Бог Женщин? – спросил я, внимательно его разглядывая.

Он кивнул, но называть фамилию не стал.

– Для тебя я просто Эл. Дай мне три минуты отдышаться, и я уйду.

Было видно, что он старается ни к чему не прикасаться и не оставлять следов, вот только капель крови на полу уже было достаточно, чтобы любой алхимик смог взять образец и установить носителя через списки дворянских родов.

Он опустился на пол и принялся стирать рукавом брызги.

– Ты как сюда попал? – спросил я. – Что у тебя случилось?

Ответ на первый вопрос меня интересовал намного больше, чем на второй, потому что если этот парень смог пробраться в частное купе незамеченным, то грош цена моей охране магов-светочей, их солнечным рунам и лучевым границам.

Эл раскрыл ладонь, измазанную кровью, и показал маленький чёрный ключ, который всё это время держал в руке.

– Вот так я сюда попал, – нехотя сообщил он: без страха, но напряжённо.

Всё сразу стало ясно.

Ко мне пожаловал маг-артефактор. Да ещё хорошего ранга.

Не Просветлённый Творец, конечно, и не Прозревший Мастер. Скорее всего, крепкий Познающий Ученик. Такие ребята создают даже плутовские артефакты довольно высокого класса – например, как этот ключ-отмычку.

Вот только одного такого ключа всё равно было маловато, чтобы проникнуть сюда.

– Что ещё использовал? – прямо спросил я.

Эл нахмурился, но после недолгих раздумий и осознания, что я его отсюда не выпущу, пока он не признается, ответил:

– Невидимка. Матушка подарила её для избегания неприятностей. У неё ранг Просветлённый Творец, так что вещь получилась серьёзная. Твоя охрана меня не заметила.

Он указал на брошь в виде полумесяца, обвитого змеёй.

Вещица была приколота к воротнику порванного костюма. Тоже, кстати, от модельного дома Зельц (их пошив я узнавал сразу – спасибо папе, брату и их личному стилисту).

Пока я разглядывал Эла, тот всё больше хмурился.

В итоге он всё же решил предупредить:

– Даже не вздумай отобрать у меня Невидимку. Это бесполезно. Она всё равно ко мне вернётся, да и на тебе не сработает. Создавали её только для меня.

Ага, ясно.

Парнишка-то непростой.

Мама у него – из редкой касты одухотворённых артефакторов, потому что другой не смог бы создать такую сложную вещь, как эта Невидимка. К тому же, родительница моего незваного гостя ещё и Просветлённый Творец, что означает высший ранг мага.

Таких родов в стране наперечет, как и золотых алхимиков, поэтому если задаться целью, то можно даже вычислить, из какого рода этот «Эл», а потом предъявить претензии его семье.

Он это тоже прекрасно понимал.

– Да уйду я сейчас! – объявил Эл, вскакивая с пола, на котором еще остались разводы крови.

– А я тебя не выгоняю, – пожал я плечом.

Тот даже оторопел.

– Значит, можно у тебя переждать?

– Пережди. Только если ты человека убил, то я сдам тебя ближайшему полицмейстеру.

Я сказал это спокойно, без претензий и угроз, но с расчётом на реакцию. Она и последовала.

Парень скрипнул зубами и разразился праведным гневом:

– Да какое убийство! Это меня чуть не убили!

Ну а потом он рассказал всё, что с ним случилось. Даже спрашивать ничего не пришлось.

Оказывается, полчаса назад на его вагон напали колдуны из Зоны Морока – сразу трое. А с Элом находился только один наёмный охранник-светоч, да и тот невысокого ранга.

Вторжения никто не ожидал – вагон-то сверхзащищённый. Причем не только простыми заговорами, но и серьёзными заклинаниями, плюс алхимической отталкивающей бронёй. Эл специально заплатил за это хорошую сумму Имперским Железным Дорогам.

Через такую защиту обычным колдунам было не пройти.

Но они прошли.

Да ещё никто и не заметил. Сирена не сработала.

По словам Эла, колдуны появились в дымке, материализовались и сразу же напали на охранника. Тот даже пикнуть не успел, как напоролся на Жгучую Паутину и острия железного трезубца.

Ну а потом враги окружили самого Эла.

Он успел задействовать Невидимку, но один из колдунов, самый сильный и высокий из них, не дал ему уйти.

– Отбиваться пришлось изо всех сил! – со злостью сообщил Эл. – А драться я не умею. Не тот профиль. Я мирный предметник, а не ратный маг. И вообще, какого лешего они меня атаковали? И самое главное: как они в бронированный вагон попали? У тебя есть предположения?

Я нахмурился и покачал головой, но после рассказа Эла сразу возникли вопросы:

– Ты вёз что-то запрещённое, что могло бы заинтересовать колдунов? Или просто скрываешься от семьи?

Тот занервничал.

– С чего такой вопрос?

– С того, что ты не снарядил слуг и нормальную охрану, а взял наёмника на стороне. Ты едешь один, и, скорее всего, твоя семья не знает о твоих перемещениях, иначе ты бы ехал не в нейтральном вагоне, а в вагоне с родовыми гербами. Как я, например. И фамилию бы ты свою не скрывал, а забил бы тревогу во время нападения и попросил бы помощи у охраны поезда. Но ты отбился от колдунов, а потом тайком проник ко мне в вагон и теперь прячешься, а заодно несёшь всякую ересь про Бога Женщин. Ещё пояснять?

Эл опустил голову и наконец снял разбитые очки, после чего сунул их в нагрудный карман.

– Нет, не надо ничего пояснять. Ты угадал. Я от семьи скрываюсь. Пришлось окольными путями из Петербурга в Архангельск выезжать, потом садиться в поезд.

– И куда ты едешь?

Тот вздохнул.

– Куда-нибудь на восток. Империя большая, а в поезде безопасно… почти безопасно. Вот я и поехал. Ну и потому что проводница красивая была, не смог устоять.

Я вскинул брови. Это, конечно, был весомый аргумент.

Эл вдруг улыбнулся разбитыми губами и добавил:

– Она потом ко мне заходила, кстати. Вместе с подружкой. Горячего приносили… очень горячего. Могу устроить, чтобы и к тебе пришли…

– С колдунами-то что? – перебил я его.

– Не знаю, – ответил Эл. – Тревогу в поезде не объявили, а значит, никто их не заметил.

Всё это было интересно.

Артефактор чем-то напоминал меня самого: он тоже имел тайны от семьи и тоже ехал «куда-нибудь на восток».

Я решил рискнуть и проверить, говорит ли этот Бог Женщин правду или нахально врёт мне в лицо. И насчёт колдунов, и насчёт своей поездки, и насчёт семьи.

Обычно я не использовал навыки из собственной магии вот так небрежно – на первом встречном и без подготовки, но с Элом решил попробовать. Силы во мне имелось не так много, а навык Проверки Правды требовал мастерства.

– Шторы плотнее закрой, – сказал я Элу.

Тот покосился на окно, пару секунд подумал, но всё же шагнул назад и задёрнул портьеру.

Как только Эл отвернулся, я сделал короткий жест рукой и вызвал Вертикаль из магии Первозванного – именно так эту силу называли монахи в моём мире.

Вертикаль была невидима для чужого глаза, но для меня выглядела, как бесконечная световая таблица с ячейками и тремя силовыми режимами: Спокойствия, Войны и Абсолюта.

Правда, сейчас Вертикаль была почти пустой, потому что алхимия существенно блокировала мои навыки. За восемь лет я заполнил всего восемь ячеек с Формулами: то есть воссоздал только восемь магических техник.

Одна из них и называлась Проверкой Правды.

Она работала быстро, поэтому пока Эл задёргивал шторы, я отправил из ячейки нужную Формулу прямо в голову парня. Сжатое в искру заклинание мелькнуло по воздуху, устремившись к цели.

Вряд ли мой новый знакомый имел защиту от магии Первозванного, хотя у меня бывало так, что на некоторых местных магах Проверка Памяти не срабатывала. Например, на кровных родственниках. Моя магия тут вообще часто работала с перебоями. К тому же, это была Формула из Режима Спокойствия, а он имел свои заморочки.

Повезло, что у меня вообще вышло восстановить хоть какие-то техники, пусть и самые простые. Моя б воля, то я задействовал бы сразу двойную Формулу, но Вертикаль была сейчас настолько слабой, что ячейки восстанавливали заклинание целые сутки, да и то не всегда.

С другой стороны, надо было радоваться, что у меня имелось хоть что-то из прошлых навыков.

Эл даже не успел моргнуть, как в его голову проникло заклинание. Ну а в следующую секунду я увидел обрывки его воспоминаний за последние сутки.

…Вот парень договаривается с наёмником прямо на вокзале, платит ему за охрану.

…Вот он садится в поезд и подмигивает блондинке-проводнице (а ведь девушка действительно роскошная!).

…Вот к Элу приходят уже две проводницы, и в частном бронированном вагоне начинается то самое – горячее, очень горячее.

Ха-ха! Вот тебе и Бог Женщин!

Да этот повеса даже усилий не прилагал, чтобы соблазнить двух красоток. Только подмигнул одной из них на входе в поезд и бросил пару фраз.

Я невольно усмехнулся.

– Забавно.

– Забавно? – мрачно отреагировал Эл. – Всё это вообще не забавно!

Я быстро досмотрел до конца его воспоминания.

Нападение случилось именно так, как рассказал Эл: трое колдунов возникли в вагоне, убили охранника-светоча железным трезубцем, пробив тому череп и приколотив беднягу к стене, ну а потом попытались захватить Эла.

Не убить, а захватить.

Но парень ускользнул с помощью материнской Невидимки. Потом он проник ко мне в вагон, использовал отмычку и скрылся в моём купе. И самое интересное – он даже не знал, к кому именно ввалился.

Зато я смог узнать, к какому роду принадлежит мой новый знакомый.

Когда он развлекался с двумя проводницами, то одна из них потянула его за ворот рубашки, чтобы её снять. Но он не позволил. Однако метка рода успела оголиться на его ключице, буквально на мгновение.

Это был герб, выжженный прямо на коже.

Такие метки порой специально ставили в некоторых семьях, чтобы чувствовать жизнь, здоровье и смерть своего ребёнка.

Видимо, мама-артефактор очень опекала своего блудливого сыночка, зная о его врождённой особенности Сердцееда.

Обычно такие маги всегда попадают в неприятности, потому что сдержать позывы своего дара не в состоянии. По сути, дар Сердцееда, как и многие другие редкие магические дары, считаются не только преимуществом, но и проклятием.

– А по-настоящему тебя как зовут? – спросил я.

Эл нахмурился, ещё раз зачем-то глянул на зашторенное окно и наконец представился:

– Лаврентий Лавров. Только не смейся.

Смеяться я не стал.

Эл снова сказал правду и подтвердил свой род, о котором я узнал по гербу на его ключице – там был изображён ключ с открытым глазом в венке из лавровых листьев.

Этот герб был известен мне по одной простой причине – я выучил символику всех восьмисот дворянских родов Российской Империи (да, порой мне нечем было заняться). Из них двести пятьдесят – были княжескими.

Так что мне было уже известно, что княжеский Дом артефакторов Лавровых – династия известная, древняя и очень влиятельная. Странно было видеть их отпрыска в настолько незавидном положении.

– Только не называй меня Лавруша, Лаврик, Лавровый лист и прочее такое! – с угрозой попросил Эл. – Иначе я создам для тебя проклятый артефакт, понял?

– Без проблем, Эл, – усмехнулся я. – Мне и самому бы не хотелось пить пиво с Лавровым листом. А вот с Элом, Богом Женщин – вполне.

Он тоже усмехнулся, после чего протянул мне руку.

– Тогда будем знакомы.

Я пожал его худую ладонь и тоже представился:

– Илья Ломоносов. Только не смейся.

Смеяться он не стал. Вместо этого открыл рот, уставившись на меня.

– Ломоносов? Княжич Илья Ломоносов? Это который…

– Ртуть и Меркурий, – закончил я за него.

Эл хмыкнул.

– Ну надо же. Значит, не я один в этом поезде княжич с проклятьем.

– Твоё проклятье хотя бы приносит тебе удовольствие.

Парень всё-таки засмеялся, тихо и по-ребячески.

– А может, по проводнице каждому? За знакомство! А потом – ещё по бокальчику пенного баварского в вагоне-ресторане? А? С икоркой и разносолами!

Ответить я ему уже не успел, потому что в этот момент почувствовал движение воздуха за спиной. Кто-то внезапно появился в купе – кто-то с мощным и горячим биополем. Такое биополе называли Магическим Зноем, а им обладали только одни существа – твари из Зоны Морока.

Это я понял за секунду.

Ну а в следующую секунду мой новый знакомый мертвецки побледнел.

Глава 4

На раздумья не было ни секунды.

Я успел глянуть на побледневшего Эла и определить по направлению его взгляда, где именно появились враги – с какой стороны за моей спиной.

Оружия при мне не было.

Точнее – было, но не совсем оружие.

В креплении на поясе торчали лабораторные щипцы. Они выдерживали высокие температуры, были крепкими, а главное – с заточенными на концах щёчками.

Правда, годились они только для работы в лаборатории, ну в крайнем случае для выдёргивания зубов, а никак не для боя. Но в моих руках щипцы из арсенала лабораторной крысы могли превратиться в смертоносное оружие, поэтому всегда были при мне – я ж мирный алхимик, кто меня заподозрит?

– Дрепа Ем! – услышал я приказ позади себя.

Меня всегда забавлял язык колдунов, когда я его изучал (да-да, мне нечем было заняться).

«Дрепа» переводилось как «убить», а «ем» – «его».

Но вместо «Убить его!» мой мозг всегда слышал смачное русское слово – «ДРАПАЕМ!».

– Дрепа Ем! Дрепа! – опять повторили за спиной.

«Точно! Лучше вам отсюда драпать, господа!» – подумал я и выхватил щипцы алхимика.

Слишком усердствовать не стал, чтобы Эл не заподозрил во мне бойца. Но магию Первозванного пришлось всё равно использовать. Я ведь никогда с колдунами не сражался. Да и вообще ни с кем в этом мире ещё не сражался.

Держа щипцы в правой руке, левой я вызвал Вертикаль и сразу обратился к техникам из Режима Войны.

Их у меня было восстановлено всего три.

И две из них я решил использовать прямо сейчас.

Одна Формула называлась Неуязвимое Оружие. Она давала временную крепость любому предмету в руках: его невозможно было ни сломать, ни сжечь, ни разрушить. Только потерять или выронить, если у тебя кривые руки.

Вторая Формула работала не с предметами, а с телом хозяина Вертикали. Она увеличивала физическую силу, а значит мощь удара, и называлась просто – Усилитель Мышц.

Именно она вошла в моё тело незаметно, а вот вторую Формулу пришлось прятать от чужих глаз. И я не придумал ничего другого, как использовать для этого алхимию.

Взял и задействовал простейший навык Глазировки.

Щипцы в моей руке тут же покрылись ртутной глазурью. Блестящий ядовитый покров окатил моё «оружие» и прикрыл собой заклинание.

В итоге получилась странная смесь, которая дала неожиданный эффект.

О-о-о-очень неожиданный!

Внезапно из Вертикали вырвалось ещё одно сжатое заклинание Неуязвимого Оружия, а ведь оно должно было восстанавливаться не меньше суток. Но Формула возродилась мгновенно, как по щелчку пальцев!..

При этом она выглядела иначе: это была копия заклинания, созданная из ртути.

Из ртути, чтоб её!

У меня не было времени, чтобы это анализировать. Тандем двух противоположных магий я вообще использовал впервые. Ну кто бы додумался объединять алхимию и то, что разрушает химические связи, меняет смеси, уничтожает сплавы и любые результаты алхимического делания?

Вот и я не додумался.

Идея родилась прямо сейчас, и то вынужденно.

В этом мире мне до сих пор не доводилось драться при свидетелях, поэтому не было необходимости прятать искры сжатых заклинаний. Единственным моим свидетелем с десяти лет был скособоченный деревянный манекен, которого я сделал сам и прятал после каждой тренировки в подвале.

Чем-то он был даже похож на этих колдунов…

С разворота я ударил первого из них в шею. Почти не глядя, сработал на одном чутье, Усилителе Мышц и технике ножевого боя, но изобразил всё так, будто мой точный и мощный удар щипцами – случайность.

Даже глаза вытаращил «от ужаса».

Колдун погиб на месте, выронив свой железный трезубец. Такого сопротивления он не ожидал, да ещё и от алхимика с лабораторными щипцами.

Я ж мирный маг – мне оружие вообще законом запрещено.

А тут такое.

Вместо крови из раны на шее колдуна вырвался Магический Зной. Небольшой сноп красного тумана окутал мою руку до запястья и остался гореть бесшумным алым пламенем, будто стал моим частичным биополем.

– Ах ты чёрт… – Я быстро перекинул щипцы в другую ладонь, а сам опустил руку с Магическим Зноем и нашарил на поясе ещё одну вещь алхимика, без которой они не выходили из дома.

Сокровищницу.

Это был накладной кожаный карман с набором небьющихся ареальных пробирок. Туда алхимики совали всё, что попадётся для изучения или коллекционирования.

Моя рука машинально открыла крышку на Сокровищнице и отправила порцию красного огня прямиком в одну из пробирок.

Я успел это сделать, пока второй колдун разбирался с Элом.

И ведь его снова не пытались убить, а только захватить. Я бросился следом, вцепился колдуну в плащ и развернул к себе, ну а потом щипцы, покрытые ртутью и усиленные Неуязвимым Оружием, вонзились ему в грудь.

Удар получился сильным, но угодил мимо сердца, хотя обычно я не промахиваюсь. Но тут промахнулся. Специально, конечно.

Колдун захрипел, опустил трезубец и тут же получил второй удар. Только не от меня.

К схватке внезапно присоединился Эл!

А ведь он мог бы просто улизнуть отсюда, использовав Невидимку, но вместо этого парень подскочил к раненому колдуну и воткнул ему ключ-отмычку прямо в ухо, заострённое и волосатое.

А потом ещё и провернул, будто вскрывал замок!

Вой колдуна оглушил и меня, и Эла:

– ИРУМ АФАРА-А-А-А!

А вот это переводилось как «Уходим!». Ну или – «ДРАПАЕ-Е-ЕМ!».

Третий колдун успел запустить в меня Жгучую Паутину – а такой удар мог убить за секунды – после чего оставшиеся в живых твари просто исчезли в тёмной дымке.

Раненый так и ушёл вместе с отмычкой в ухе.

Я успел увернуться от Жгучей Паутины – удара сетью из сгущенного Магического Зноя. Это было похоже на сеть из красной кислотной лавы. Она пронеслась мимо моего лица и ударилась в стену вагона, тут же расщепив обшивку в пепел, а вместе с ней и броне-металл.

Через несколько секунд я и Эл смотрели через прожженную дыру на то, как проносятся мимо деревья и поля нашей великой державы.

Поезд монотонно стучал колёсами, будто ничего не произошло.

– Храни нас Творец всего сущего… – выдавил Эл и схватился дрожащей ладонью за лоб. – Если выживу, то откажусь от прелюбодеяний на ближайшие два часа… даже три. Да чего уж там! На три с половиной!

В этот момент в купе ворвалась моя охрана из магов-светочей.

Эти бездельники будто специально выжидали, пока меня прикончат.

– Прикрыть княжича! – послышался громкий приказ.

Ну а потом меня накрыло слоями солнечных щитов. Ещё через секунду по всему поезду завыли сирены тревоги. От слепящего света и шума пришлось сощурить глаза.

Я глянул на убитого колдуна, который валялся у моих ног с пробитой шеей.

В трупе уже происходил процесс разложения.

Его кожа из серой стала иссиня-чёрной, потом – пожелтела. Он начал гнить и тлеть прямо на глазах. В нос ударила вонь серы, тухлой рыбы и ацетона. Ещё через семь секунд из открытой пасти и ноздрей трупа появился дымок, тело растворилось и расплылось жёлтой кляксой на полу. Остался лишь плащ.

Эти твари хоть и были похожи на людей – две руки, две ноги, туловище, голова – но всё же людьми не являлись, а значит, и умирали не по-людски.

Это были существа, родившиеся и выросшие в Зонах Морока – земель с Магическим Зноем. Их магия выходила за рамки признанной Ранговой Системы Просветления по шкале академика Маевского.

Колдуны не были ни Пробуждёнными Неофитами, ни Познающими Учениками, ни Прозревшими Мастерами, ни великими Просветлёнными Творцами.

Они не были даже близко похожи на сильных магов-светочей или на древних магов-травников, как не имели ничего общего с дерзкими артефакторами или учёными алхимиками.

Единственные, кто хоть как-то был близок к их тёмной силе – это лихо-маги. Именно они имели природу чудовищ и нечеловеческую мощь, поэтому сразу попадали на службу в Корпус Героев.

Колдуны же сочетали в себе что-то общее от всех официальных магов, мирных и ратных, и в то же время людьми не были.

Их называли просто – колдуны, потому что не могли объяснить ни их природу, ни их цели, ни шкалу их возвышения. Но то, что эта шкала у них тоже есть, признавалось всеми.

– Уберите щиты! – гаркнул я на охрану и крепче сжал кинжалы в руках. – Скажу отцу, чтобы выгнал вас с волчьим билетом! Дармоеды!

В этот момент в купе влетел мой обеспокоенный помощник Виктор Камынин, маг-алхимик второй касты Серебро и Луна, к тому же, всего лет на пять старше меня, поэтому шок от увиденного моментально отразился на его сонном лице.

– Ваше Сиятельство! Ваше…

Он замер в ужасе, оглядев сначала меня, потом Эла, а потом – останки колдуна и его одежду.

Затем его взгляд упал на щипцы в моих руках.

Пришлось специально продемонстрировать на них ртутную глазурь, чтобы было видно, что я использовал навык из области Элементарной Алхимии и даже смог мало-мальски защититься.

Пусть думают, что случайно.

Просто повезло. Ну и потому что мне помогли.

– Если б не этот господин, то меня бы не было в живых, – добавил я и указал на Эла.

Теперь скрыть появление Лаврентия «Эла» Лаврова было невозможно. Тот и сам понимал, что правила обязывают его представиться, а значит, тайная поездка сбежавшего артефактора теперь стала явной, и его семья об этом обязательно узнает.

Через секунду в купе вбежала моя няня Ангелина.

Старушка в ярко-жёлтом платье явилась, как солнце, и воскликнула:

– Илюшечка! Крошечка!..

Ну вот. Опять.

За все эти годы я так и не смог убедить её не называть меня «Илюшечкой» и «крошечкой». Но, скорее солнце перестанет светить, чем моя няня поменяет свои привычки.

Когда же она увидела щипцы с ртутной глазурью в моих руках, то застыла на месте. И вот что странно: она не удивилась и не испугалась, как Виктор, не изобразила заботу о княжиче, как охрана. Она задержала дыхание, приложила ладонь к сердцу и посмотрела на меня так, будто случилось что-то страшное, но великое.

На секунду воспоминания о прошлом всё же возникли в памяти.

Ведь точно так же, как сейчас Ангелина, на меня смотрели в моём прошлом мире. С той же надеждой, с тем же благоговением. Не только семья верила в мои силы, но и вся наша угнетённая страна – единственная из выживших государств.

С трёх лет моим воспитанием занималась отдельная монашеская школа Наби-Но.

Целая школа для одного ребёнка!

Меня обучали магическому боевому искусству, держали вдали от родителей, в строгости и суровых тренировках, так что к десяти годам я много чего умел, быстро повзрослев, хоть и был ещё мелким пацаном.

Монахи школы со мной не церемонились, потому что времени на сюсюканья просто не было. Мы ждали нападения и готовились к схватке.

А противостояли нам алхимики и армии их гомункулов.

Да, именно они. Такие же алхимики, как здесь, только более изощрённые и дерзкие в своих исследованиях. И конечно, далеко не мирные маги.

Вот откуда появилась моя ненависть к этой опасной науке. Те алхимики верили, что имеют право пожертвовать целыми народами в поисках совершенства материи и души, ради своих кровавых экспериментов над людьми.

Бессмертие, панацея, золото – вот три столпа их философии.

И наша монашеская школа стала последней, кто встал у них на пути. Из меня создавали главное оружие противостояния, потому что именно я родился с даром Первозванного.

Это была древняя магия, которая могла разрушать всё, что создавалось алхимиками: их эликсиры, смеси и порошки, доспехи и оружие из алхимических сплавов, уникальные силовые кристаллы и даже гомункулов-титанов.

Но такие дети, как я, появлялись раз в сто лет.

Вот и мне повезло.

А может, не повезло.

Тогда, в детстве, я ещё не думал об этом вот так. Я просто усердно учился, до изнеможения, до кровавых мозолей. В монастыре Наби-Но меня обучали по древним свиткам с заклинаниями всех Первозванных, рождённых раньше. День за днём я постигал умение создавать Формулы заклинаний из разных режимов, затем сжимать их до состояния искры и заключать в ячейках Вертикали для хранения и восстановления.

Это был тяжкий труд.

Ведь каждая Формула – это уникальное сочетание телесных движений из боевого искусства и энергетических линий магии Первозванного. Некоторые заклинания я мог создавать месяц, а для некоторых не хватало и двух-трёх лет.

Именно в то время я и натренировал в себе упорство и нечеловеческое терпение боевого монаха, готового умереть за свой народ.

Главным учителем для меня был старик по имени Наби-Но, который родился с магией Первозванного ещё в предыдущее столетие. Наша школа носила его имя.

Но доучить меня он так и не успел.

Алхимики оказались куда хитрее и могущественнее, чем мы думали. Школа была уничтожена в пыль вместе со всеми знаниями и свитками, а Наби-Но собрал остатки сил, чтобы спасти не свой монастырь, а меня. Он пожертвовал всеми монахами – сотнями прекрасных людей – чтобы спасти меня одного.

Только меня.

Наби-Но применил сразу все Формулы Вертикали и все три режима силы Первозванного, чтобы исторгнуть сознание из моего тела и отправить его в чужое тело такого же возраста, но в другом мире. Он видел в этом смысл, потому что спасал мою уникальную магию.

Возможно, тот прошлый мир давно погиб, не знаю.

Последнее, что я помнил, как Наби-Но сгорает в алхимическом огне, потому что не оставил себе защиты, потратив последние силы на моё спасение.

Все эти люди погибли из-за алхимиков и их жажды великой силы, даже учитель.

Ну а я…

Я поклялся самому себе оправдать возложенные на меня надежды и восстановить магию Первозванного, чего бы это ни стоило. Смерть Наби-Но и его монахов не может оставаться бессмысленной.

А ещё я поклялся уничтожить алхимию.

Мне на собственной шкуре пришлось испытать, чем в итоге заканчиваются их научные эксперименты и «поиски совершенной материи». Вечная жизнь, вечное богатство, вечная молодость – они всё время искали что-то вечное. А заодно уничтожили всё, что было мне дорого: моих друзей, мою семью, мой народ и моего учителя.

– Это было поистине жуткое происшествие! – заметила няня, оборвав мои воспоминания. – Но как хорошо, что всё обошлось. Правда, Илюша? Ты жив – это главное.

Она пронзительно посмотрела мне в глаза, ожидая ответа.

– Да, мне повезло, – кивнул я.

– Вот и славно, мой мальчик, у тебя ещё много дел, – улыбнулась она и, ни на кого больше не глядя, покинула купе.

Мне же предстояло долго и убедительно объяснять полиции, как так вышло, что два мирных мага смогли отбить нападение целой группы колдунов.

Один – с щипцами; а другой – с отмычкой.

Глава 5

– Как ты это сделал? Скажи! Колдуна одним ударом прикончил. Алхимическими щипцами! Как ты вообще до такого додумался? Ты же мирный маг, а не воин, Илья!

Я пожал плечом.

– Да у меня от страха реакция сработала. Выхватил щипцы и ткнул, куда пришлось. Повезло просто.

– Ну коне-е-ечно!

Эл настолько не мог поверить в произошедшее, что в него даже пиво не полезло.

Ни вино, ни чай, ни вода, ни еда.

После осмотра дежурными травниками, лежания под целительскими лампами и разговора с охраной Имперских Железных Дорог, полицией и начальником поезда, нас наконец оставили в покое.

Но сначала меня и Эла всё же попросили показать магическую принадлежность к касте и рангу, будто никак не могли поверить, что два несуразных мирных юнца смогли отбиться от такого сильного врага.

Я бы на их месте тоже не поверил.

Сначала проверили Эла.

Он со вздохом закатал рукав на рубашке до самого плеча и начал издевательскую лекцию для сотрудников полиции:

– Как вы можете увидеть, господа, у меня на левом плече есть магическая Тагма, как и у других магов. Тагма появляется во время процедуры Пробуждения. У артефаторов это знак круга размером с монету. У меня круг белого цвета, а это означает, что я принадлежу к касте Одухотворённых артефакторов. Однако на моём плече аж два белых круга! Это значит, что я маг второго ранга Познающий Ученик…

– Спасибо, господин Лавров, – сухо перебил его лекцию полицейский. – Тагма подтверждена. Ваша каста: Одухотворённый артефактор. Ваш ранг: Познающий Ученик.

Он так и пометил у себя в бумагах.

В отличие от Эла, я не стал ёрничать и нервировать представителя закона, поэтому молча снял пиджак и задрал рукав рубашки, оголяя плечо.

На моей бледной коже тоже имелась Тагма, но у алхимиков это были не круги разного цвета, как у артефакторов, а ромбы с разными металлами.

В моём случае – жидкая Тагма ртути, а не твёрдая Тагма из золота, железа, серебра или меди, как у «нормальных» алхимиков.

Да, у меня имелся чёртов ромб с блестящей ядовитой жидкостью!

Прямо на коже!

Пока всего один, потому что и ранг был самый начальный.

Тагма не причиняла мне физической боли, не пачкала одежду. Она просто была. И все восемь лет я мечтал, чтобы этот проклятый ртутный ромб вырвали из моего плеча на процедуре Избавления.

Но вышло так, что теперь я демонстрирую её полицейскому, чтобы доказать, что я маг мирный, не представляющий опасности и даже в чём-то жалкий.

– Спасибо, господин Ломоносов, – кивнул мне полицейский. – Тагма подтверждена. Ваша каста: Ртуть и Меркурий. Ваш ранг: Пробужденный Неофит.

Он посмотрел на меня с жалостью и в то же время с недоверием. В его голове до сих пор не укладывалось, как несуразный артефактор и ртутный алхимик смогли выжить.

В итоге на время расследования и для замены моего поврежденного вагона поезд задержали больше чем на сутки.

Почти всё это время я и Эл сидели в отдельном вагоне-ресторане, свежие и бодрые после ванной, а нас потчевали лучшими блюдами и напитками от шеф-повара.

Имперские Железные Дороги умели заглаживать вину, если, конечно, те, перед кем они виноваты, были ещё живы.

Теперь нам предлагали и компенсацию, и реабилитацию, и даже вакцинацию.

Но самое главное – официальное прошение извинений у Дома Ломоносовых и Дома Лавровых, в письменном виде, заверенное печатями и сопровождаемое подарками.

Хотя на самом деле никто так и не установил, как колдуны смогли попасть в бронированные вагоны: сначала к Лаврову, а потом и ко мне. Этим должна была заняться полиция и внутренняя охрана Железных Дорог.

– Ты лучше сам скажи, что от тебя колдуны хотели? – прямо спросил я.

– Да не знаю! – воскликнул возмущённый Эл. – Сам бы хотел у них спросить!

Он сидел без очков и щурился, глядел на меня прямо и не отводил глаз, всем видом показывая, что не имеет к колдунам отношения.

Я решил зайти с другой стороны.

– Значит, твоя матушка – знаменитая княгиня Дорофея Лаврова? Просветлённый Творец?

Он вздохнул, облокотился на стол и уткнулся лбом себе в ладонь.

– Да! – В его голосе появилась обречённость. – Моя матушка очень меня опекает. Настолько, что хочется удавиться.

– А отец?

Эл снова вздохнул.

– А что отец… он давно болеет, постельный режим, санатории на Чёрном море и прочее. Всеми делами матушка заправляет. Заодно на нас с сестрой отыгрывается. Опекает жутко, следит за каждым шагом. Сестра её жалеет, терпит, а сама, наверняка, тоже мечтает сбежать.

Я опять внимательно на него посмотрел.

Мне, одиночке, чужаку и изгою, было даже интересно, как можно бежать от самого дорогого, что есть у человека – от любви матери.

Но тут, конечно, смотря какая любовь. И смотря какая мать.

О своей настоящей матери из прошлого мира я мало что помнил – в три года меня уже отдали в монашескую школу, а родители приходили ко мне только в праздник, раз в году.

– Значит, ты от матери сбежал? – спросил я.

Эл качнул головой, так и не убрав ладонь со лба.

– Не совсем. Матушку ещё потерпеть можно. Но вот церемонию у неё я точно не пройду. Меня ждёт позор, изгнание из семьи и лишение наследства. Точно тебе говорю. Всё достанется моей целомудренной и правильной сестре.

– Что за церемония?

– Родовая церемония по определению уровня ЧЛП артефактора, то есть Чистой Любви к Предметам, – нехотя пояснил Эл, после чего всё-таки взял запотевший бокал с баварским пивом и сделал пару крупных глотков.

– Любви к предметам? – Я вскинул брови.

Мне, конечно, приходилось иметь дело с артефакторами (чаще всего в академии, на рынках и в сомнительных магазинчиках), но я никогда не слышал о ЧЛП таких магов.

Чистота Любви к Предметам.

Хотя чего ещё ожидать от любителей придать вещам свои особые смыслы, порой далёкие от здравого.

Например, зеркало, в котором ты видишь себя в образе животного, с лисьими или заячьими ушами, или с кошачьим носом – зачем?

Или броня со свойством картона.

Или лампа, вызывающая беспрерывные эротические сны – до тех пор, пока не выключишь (ладно, тут понятно зачем).

– Да, Чистая Любовь к Предметам – это важная церемониальная штука, – пояснил Эл. – Если пройду церемонию, то матушка утвердит моё наследство, но самое главное – снимет с меня метку.

Он оттянул ворот рубашки и показал мне метку родового герба на ключице.

Эту выжженную отметину я уже видел, когда просматривал воспоминания Эла.

– Матушка поставила мне её ещё в младенчестве, – пояснил он, – чтобы знать, как я себя чувствую и где нахожусь, хотя бы примерно. Обещала снять, когда мне исполнится десять. Потом – пятнадцать. И вот мне уже восемнадцать, а метка до сих пор на мне. Теперь матушка говорит, что снимет метку только после прохождения церемонии. Она ведь знает, что это мне не по зубам. Так что я навечно под её наблюдением.

– А что такого сложного в этой церемонии? – спросил я.

Эл с грустью уставился в пол.

– Во-первых, надо будет сорок дней не пользоваться предметами вообще, чтобы осознать ценность предметов и хоть немного приблизиться к рангу Прозревшего Мастера. Застрял я в Познающих Учениках. Во-вторых, надо создать себе живой артефакт, со своей душой и характером, а это значит, что есть опасность привязаться к какой-нибудь идиотской вещице. И в-третьих, самое невыполнимое…

Он замолчал, поморщился и добавил:

– Надо быть девственником.

Я опять вскинул брови, едва сдержав усмешку.

– Серьёзно?

– Серьёзнее некуда, – мрачно вздохнул Лавров.

– И кто придумал эти правила?

– Похоже, наш не слишком умный предок. Но я однажды слышал, что девственность можно вернуть. На время, конечно. Есть такое зелье у травниц, не помню как называется…, но у меня записано. Полнейшая запрещёнка, сам понимаешь. У какой-нибудь травницы с рангом Прозревшего Мастера можно поспрашивать. Только это зелье ещё достать надо, что тоже под вопросом.

Он смолк, скептически поджав губы.

– А если всё-таки достанешь? – хмыкнул я. – Тогда и церемонию пройти можно. Зато на кону свобода.

Эл схватился обеими руками за голову и в отчаянии посмотрел на меня.

– А если не достану? Как жить вообще?.. Матушка вечно за мной следить будет!

Проблемы Лаврова на фоне моих выглядели забавными, но всё же для него это было серьёзно.

– И ты из-за этого сбежал?

– Ненадолго. Меня всё равно найдут с помощью метки… – начал Эл, но в его кармане внезапно звякнуло.

Это был характерный звук Скриптории – блокнота мгновенных сообщений.

Вещь довольно удобная.

Когда один пишет что-то в своей Скриптории, то сообщение моментально появляется в Скриптории собеседника и остаётся на листке.

Каждый такой блокнот имеет уникальную опознавательную руну с числом, и надо знать начертание этой руны, чтобы сообщение дошло туда, куда надо.

Кстати, это было совместное изделие двух видов магии – алхимии и артефакторики. Напыление для бумаги делали алхимики, а сами блокноты и чернильные стилусы – артефакторы.

Эл достал из кармана маленький блокнот с зелёными страницами, прочитал сообщение и мрачно констатировал:

– Ну вот. Я же говорил. На следующей станции меня уже ждёт сестра. По поручению матушки она вместе с помощниками отправилась за мной. Так что свобода моя продлится до следующей станции, а там придётся нам с тобой распрощаться.

Не меняя мрачного выражения лица, Эл сунул Скрипторию обратно в карман и залпом допил пиво, потом с горя залил в себя ещё и бокал рейнского вина.

А потом потребовал, чтобы принесли кристальной водки.

Через полчаса он был уже навеселе, балагурил и порой стрелял глазами по сторонам, выискивая хоть одну представительницу женского пола, но, как назло, все официанты были мужчинами, как и шеф-повар, как и охрана, как и мои помощники, даже проводницы куда-то исчезли, а вместо них появились крепкого вида парни-проводники.

Забавно.

Железные Дороги мгновенно приняли меры, узнав, что в их поезде объявился самый настоящий Сердцеед.

В итоге не повезло Элу со всех сторон, зато он составил мне неплохую компанию. Парень был неглупый, с юмором, не трусливый, хоть и прятался от матери. Он мало походил на княжича из древнего дворянского рода, общался просто, не жеманничал и не изображал наследника с голубой кровью.

И да: он почти всегда говорил правду.

Почти.

Что-то он всё-таки скрывал, но моей силы Первозванного пока не хватало, чтобы выяснить более сокровенные его тайны. Да и незачем. На ближайшей станции наши пути должны были разойтись.

Так я думал, пока Эл толкал в рот ближайшую к нему закуску – копчёный говяжий язык с разносолами.

Через час поезд прибыл на станцию.

– Ну всё, друг! Прощай! – Эл дожевал закуску, изобразил решимость и поднялся из-за стола, заодно уронив пустую рюмку и случайно запачкав пальцы в тарелке с осетровой икрой.

Я решил сопроводить пьяного княжича до перрона, чтобы в сохранности передать его в руки родственников. Тем более, что уже почти стемнело.

Эл всю дорогу просил, чтобы я обязательно ему написал и не терял с ним связи, ну а когда мы, окружённые моей охраной, наконец спустились с поезда на перрон, то… никто Лаврова там не встречал.

Вообще никто.

Ни княжеские помощники, ни слуги, ни сестра.

Лавров даже немного протрезвел, выискивая среди толпы хоть кого-нибудь.

– Что-то я не понял, Илья… – пробормотал он озадаченно и тревожно. – Куда сестра делась? Написала же, что уже ждёт меня на станции, вместе с помощниками и…

– Илья! Как же я рада, что всё обошлось! – вдруг услышал я знакомый девичий голос. – Илья!

Я повернул голову и в свете фонарей увидел Нонну – свою кузину, одну из дочерей-близняшек моего дядьки Евграфа Ломоносова.

С Нонной я попрощался перед отъездом в Гнилой Рубеж, но никак не ожидал увидеть её здесь.

– О-о, – выдохнул у меня под ухом Эл. – Что это за рыжая прелестница? Не девушка, а пожар! Кажется, я перестаю контролировать своё… это самое…

Он приосанился, поправил воротник пиджака и внешне перестал быть пьяным.

– Даже не вздумай, – предупредил я.

Тем временем ко мне через весь перрон спешила Нонна.

Вид у неё был уставший и взволнованный, а взволновать такую депрессивную особу, как Нонна Ломоносова, могло только что-то по-настоящему серьёзное.

Глава 6

– Илья! – махнула рукой Нонна.

Она почти улыбнулась.

Почти.

Потому что если бы действительно улыбнулась, то я бы подумал, что всё пропало и нас уже ничто не спасёт.

– Как мне повезло, что я успела тебя перехватить! – воскликнула кузина, стремительно приближаясь. – У меня срочные новости!

От быстрого шага Нонна раскраснелась. Её бы воля, то она бы побежала до меня бегом, но статус княжны не позволял ей настолько торопиться, особенно на людях.

Она остановилась и медленно перевела дыхание, приложив к груди ладонь в зелёной тканевой перчатке – точь-в-точь в тон дорожного платья, довольно теплого на вид.

Эту деталь я отметил сразу.

Охрана из магов-светочей ни на шаг не отставала от девушки, как и две её помощницы – степенные пожилые барышни-травницы запыхались намного сильнее своей молодой хозяйки.

Одна из них катила маленький дорожный чемодан на колёсиках, тоже зелёный, а вторая несла женскую накидку, расшитую золотыми нитями.

– Здравствуй, Нонни, – улыбнулся я.

Мне всегда было приятно её видеть, даже если она явилась с недобрыми вестями и в мрачном настроении. Наверное, за всю мою жизнь это был единственный алхимик, которого я не воспринимал как врага.

– Когда нам телеграфировали, что на твой вагон напали колдуны, то я решила навестить тебя безотлагательно! – сказала Нонна. – И как я рада, что ты не пострадал. Наша семья благодарна всем, кто оказал тебе помощь!

– А как ты успела до меня добраться? – нахмурился я.

Нонна многозначительно на меня посмотрела.

– Помнишь мою лучшую подругу Марьяну Дюжевскую? Ну ту, которую ты мило называешь «техноведьмой». Так вот. Пришлось воспользоваться её экспериментальным летательным аппаратом. – Она хмыкнула и добавила: – И это не метла, если ты так подумал.

Нонна вполне сносно изображала человека без депрессии, даже пыталась шутить.

И, будь мы одни, то она уже бы рассказала, зачем на самом деле явилась на станцию, но этикет обязывал её соблюдать правила.

Сначала я представил девушку своему новому знакомому. Если честно, мне захотелось прикрыть её ширмой, чтобы паршивец Сердцеед не повлиял на Нонну своей неукротимой харизмой.

Ну а тот уже включил свой дар на полную мощность.

Даже с перебором.

– Нонна Евграфовна, – начал он мягко и любезно, – ваше присутствие превращает этот невзрачный перрон в произведение искусства. Я создал сотни артефактов, но ни один из них не сравнится с вами по силе красоты. Похоже, мне придется создать ещё один артефакт, и знаете какой?

Нонна опешила от такого напора.

Настолько опешила, что позволила себе поддаться на провокацию этого засранца.

– И какой же, позвольте узнать?

Эл смущённо улыбнулся.

– Артефакт, чтобы немедленно забыть вас, если вы не согласитесь поужинать со мной сегодня же.

Я покосился на Эла.

Вот это заход. Неплохо.

Можно было бы даже похвалить, если бы объектом соблазнения не была моя двоюродная сестра.

Взглядом я дал Элу понять, что никакого «поужинать» ему сегодня не светит, и если Нонна всё же клюнет на его дар Сердцееда, то мне придётся вмешаться.

Но тут Нонна ответила ему сама, вполне чётко и ясно:

– Прошу простить, Лаврентий Дмитриевич, но я сегодня занята. И завтра. Думаю, я буду занята всё время, пока вы живы.

Тот опешил.

Настолько опешил, что приоткрыл рот и качнулся в сторону. Опьянение к нему внезапно вернулось.

– А… э-э…, а послезавтра?.. – начал он.

– Ну если вы собираетесь дожить до послезавтра, Лаврентий Дмитриевич, то я тоже буду занята, – мрачно обозначила Нонна: депрессия снова взяла над ней верх. – Искренне прошу меня извинить. Однако я распоряжусь прислать вам подарок в честь нашего знакомства.

Наверняка, так сурово и по этикету Бога Женщин ещё ни одна женщина не отвергала.

А ведь я уже приготовился наблюдать, как Нонна мгновенно влюбляется в Сердцееда и собирается упасть в его объятья, но что-то пошло не так.

Лавров даже не сразу пришёл в себя.

Ещё пару минут он стоял столбом, побледневший и растерянный, пока кузина спрашивала у меня, как проходит моя поездка, не ранен ли я, всё ли хорошо и насколько комфортно мне в поезде.

Не знаю, почему на неё не повлиял дар Сердцееда, но Нонна почти не смотрела на Эла, а если и кидала взгляды, то совершенно без интереса. Невзрачный княжич-артефактор Лаврентий Лавров её никак не впечатлил.

– Илья, ты забыл дома документы, – Нонна наконец перешла к делу.

Она передала мне кожаный портфель со спецзамком и печатью против взлома.

Я сделал вид, что действительно забыл документы, хотя ничего, конечно, не забывал.

Что это за портфель, зачем Нонна его сюда принесла, для чего передала прямо в руки и почему так тревожилась – оставалось только догадываться.

– Ох, спасибо, Нонни. А я всё купе перерыл в поисках, – поблагодарил я, забирая портфель.

В этот момент кузина незаметно вложила в мою ладонь ещё одну вещь, совсем маленькую, но мне уже известную – я отлично знал, что это такое, потому что частенько видел её на руке Нонны.

Золотое кольцо.

Совершенно простое, без камней и гравировок, зато тёплое на ощупь, будто его согревал внутренний огонь.

Казалось бы, это было не самое красивое изделие золотого алхимика, но так лишь казалось. Во-первых, оно было тёплым не всегда, а только в определённые моменты. Во-вторых, кольцо имело секрет, о котором знали немногие даже в роду Ломоносовых.

– Ну что ж, дорогой брат, а теперь мне пора, – заторопилась Нонна. – Нужно ещё успеть на встречу с Софьей Солонец. Ты ведь с ней знаком? Она попросила меня помочь с подготовкой к свадьбе.

Я вскинул брови.

– К свадьбе? Неужели она стала невестой Оскара? Он же вдвое младше неё.

– Вряд ли для Софьи имеет значение, какой именно мужчина будет вгонять её в депрессию.

Кузина изобразила загадочную мину, значения которой я не понял.

Что же насчет Софьи Солонец, то она была старшей дочерью семейства архангельских травников и давно вышла из возраста девушки на выданье, хотя выглядела прекрасно, вела бизнес и всегда утверждала, что замуж не собирается.

А тут вдруг собралась.

Да ещё за парня вдвое младше себя и с не самым высоким интеллектом.

– И кстати… насчёт твоего рысаря, – добавила Нонна. – Он слишком буйствовал в рысарне, поэтому мне пришлось распорядиться, чтобы его отослали следом за тобой следующим поездом. Я боялась, что он поранится, пытаясь выбить двери рысарни. Никто бы не смог его успокоить.

Вот тут она слишком много на себя взяла.

Рысарь принадлежал именно мне, и она не имела права распоряжаться его судьбой. Значит, была серьёзная причина, чтобы Нонна отправила животное следом за мной.

– Твой отец распорядился его усыпить, – нехотя и почти неслышно призналась она. – А когда Чёрного Буяна увели из рысарни, то я его оседлала и просто уехала в поле. Сказала, что прокачусь на нём последний раз, но так и не вернулась обратно. Прости, что украла его без твоего разрешения. Не хочу мучиться ещё и виной за невинно убиенных. Мне хватает стандартной меланхолии.

Я взял её за руку обеими ладонями и сжал с благодарностью.

– Спасибо, Нонни…

И тут внезапно в себя пришёл Лаврентий.

– Вы умеете ездить верхом на рысарях, Нонна Евграфовна?

Та нахмурилась и посмотрела на Эла так удивлённо, будто забыла, что он вообще существует и стоит рядом.

– Да, конечно, умею. А вы?

Эл опять приосанился.

– Не представляю жизни без езды на рысарях. Я даже участвую в Императорских Скачках.

Нонна снова опешила.

Эл наконец добился того, чтобы девушка взглянула на него с интересом. Для неё участие в Императорских Скачках было заветной мечтой, но туда не допускали женщин, даже из княжеских семей.

– Неужели? – Она сощурилась.

Почуяв интерес Нонны, Эл пустился во все тяжкие:

– Смею признаться, я участвую в ближайшем сезоне. Буду одним из новых фаворитов.

Он явно сказал это для красного словца, но кузина неожиданно предложила:

– Тогда встретимся на скачках в октябре. Вы не против? И как зовут вашего рысаря?

В глазах Лаврентия отразилась паника.

Судя по всему, никакого рысаря у него и в помине не было, а ездить верхом на таких опасных животных он вообще не умеет, но Бог Женщин сдаваться не собирался, поэтому выдумал на ходу:

– Белая… Белая Стрела.

Нонна опять сощурилась, но взглянула уже на меня.

– Ты слышал, братец? Совпадение знаменательное. Я бы назвала это зловещими происками судьбы, если бы в ней был хоть какой-то смысл. Но ты только послушай: у тебя – Чёрный Буян; у Лаврентия – Белая Стрела; у меня – Красная Фурия. Мы обязательно должны прокатиться вместе. Не исключено, что из этого выйдет что-то катастрофическое, но занятное.

Её голос утонул в шуме гудка – поезд просигналил о скором отправлении.

Нам пришлось поторопиться.

Нонна не стала больше задерживаться и попрощалась с нами, а потом поспешила в сторону вокзала, пообещав обязательно быть на скачках этой осенью.

– И что теперь делать, друг? – уныло прошептал Эл, глядя, как Нонна уходит в сопровождении охраны и помощниц. – Я же рысаря ближе, чем на пушечный выстрел, к себе никогда не подпускал. У меня с этими магическими тварями с детства не сложилось.

– Скажи ей правду, – посоветовал я. – Тогда мне не придётся бить тебя по физиономии за твои попытки соблазнить мою двоюродную сестру.

– Что-то не везёт мне в последнее время, – ещё мрачнее отреагировал тот. – Из дома пришлось бежать, на вагон колдуны напали, дар Сердцееда не сработал, ты мне по физиономии бить собираешься, да ещё и на станции никто не встретил. Что со мной не так?

Он опять внимательно оглядел перрон и принялся писать сестре в Скриптории.

Та ответила ему через минуту ожидания. Причем ответила на иностранном языке – я успел заметить появившиеся иероглифы на листке блокнота, написанные уверенно и размашисто. Да ещё и с восклицательным знаком.

Кажется, это был язык народа Шаньлин.

Изучить его мне так и не довелось, о чем я уже успел пожалеть, потому что ехал как раз в сторону границы с их землями.

– Вот достала, опять на мне практикуется, – пробурчал Эл. – Я же не понимаю её по-шаньлински. Хотя я её и по-русски порой не понимаю.

Сестра будто услышала его, и на зелёном листке Скриптории появились строчки уже на русском.

Прочитав ответ, Эл просиял.

– Благодарствую, прекрасная сестрица! – В его голосе послышалось облегчение. – Я твой должник!

Он заулыбался и черканул слова благодарности своей сестре.

Потом закрыл Скрипторию, сунул её в карман пиджака и зачем-то надел на нос свои треснутые очки, после чего изобразил короткий победный танец: шагнул назад, скользнув подошвами туфель по асфальту, сделал оборот, коснулся лба и щёлкнул пальцами.

– Свобода, друг!

Княжичи так себя, конечно, на людях не ведут. Особенно из такого известного и уважаемого рода.

Однако Элу на это было наплевать.

– Ольга уговорила матушку перенести ритуал, – сообщил он уже по дороге к вагону. – Сказала ей, что лучше такие ритуалы проводить в день зимнего солнцестояния. Мол, так лучше проверяется Чистая Любовь к Предметам. Это, конечно, выдумки. Сестра сочинила. Зато теперь у меня есть больше полугода, чтобы достать нужное зелье. Матушка даже согласилась дать мне свободу, до самого ритуала. Видимо, испугалась, что я её возненавижу. Сказала, что не перекроет денежное содержание. А еще позволит мне испытать судьбу. Представляешь? Испытать судьбу! Так моя матушка никогда бы не сказала, но, похоже, она начала понимать меня!

Эл взялся за поручень и легко запрыгнул на ступеньку вагона, затем ещё раз щёлкнул пальцами, повернулся ко мне и объявил:

– Так что я еду дальше! Испытывать судьбу!

– Свою или мою? – усмехнулся я.

– Твою, конечно! – засмеялся Эл. – Моя уже испытана!

– Ну-ну. – Я бы с ним, конечно, поспорил, но у меня имелось более важное дело.

Я спрятал золотое кольцо Нонны в кармане, быстро достал оттуда часы и отщёлкнул на них крышку.

Времени оставалось мало – всего около пяти минут.

И на этот раз решалась не моя судьба, и даже не судьба Эла, а кое-кого другого.

Глава 7

Времени имелось мало.

Оставив Эла в вагоне-ресторане в компании выпивки, чёрной икры и охраны поезда, я наконец отправился к себе в купе, чтобы остаться одному, но по пути опять задержался – столкнулся ещё и с няней Ангелиной.

Увидев меня, та всплеснула руками и встала в тамбуре, не давая пройти.

– Илюша, ты такой бледный! Как ты себя чувствуешь?

– Всё хорошо, Ангелина Михайловна, – как можно мягче произнёс я. – Надеюсь, вы хорошо устроились в своём купе?

– Ну конечно, крошечка. Всё замечательно. Хотя повар в ресторане мог быть и повежливее. Я хотела воспользоваться его духовкой, чтобы испечь тебе пирог с новой начинкой, а он не позволил.

Она улыбнулась и по-заговорщицки тихо добавила:

– Даже не знаю, как в его супе по-бреольски оказалось десять порций леденящего перца. Возможно, начальник поезда разберётся. Он как раз сейчас ест это блюдо на ужин.

Я усмехнулся.

Моя няня, как всегда, была прекрасна.

– У тебя что-то случилось? – нахмурилась она. – Хочешь, я всё же испеку тебе пирог? С поваром договорюсь.

– Лучше просто отдохните. Вы успеете напечь пирогов и в Гнилом Рубеже.

Я взял её за плечи и нахально отодвинул в сторону.

Она не стала мне больше мешать, но всё же добавила, когда я уже выходил из тамбура:

– То, что ты сегодня с ртутью сделал – начало великого пути. А я уж боялась, что не доживу до этого прекрасного дня. Возможно, сейчас передо мной стоит тот, кто изменит всю нашу алхимию до неузнаваемости. И скажу честно, я ведь специально отказалась от поднятия ранга, чтобы продлить жизнь и увидеть всё своими глазами, Илья.

Я обернулся.

Она редко называла меня по-взрослому. Не «Илюшечка», не «крошечка», а «Илья». Это значило, что она хочет, чтобы я обратил на это внимание.

Няня серьёзно на меня посмотрела, а потом вдруг улыбнулась и объявила:

– Пойду всё же договорюсь с поваром! Уж очень мне понравилась его духовка!

Прозвучало это как «Его духовка теперь принадлежит мне!».

Распрощавшись наконец с няней, я добрался до своего купе и спровадил охрану в другой вагон. Затем закрылся на ключ и сразу же проверил портфель, который дала мне Нонна. В нём, конечно, оказалось пусто, потому что дело было вовсе не в документах, которые я якобы забыл.

В ход пошло золотое кольцо.

Я ещё раз убедился, что оно тёплое, а значит, магически заряжено, после чего положил его на стол у зашторенного партьерой окна, уселся в кресло и достал из кармана часы.

Отлично, примерно через пять секунд должно произойти алхимическое чудо.

Через четыре.

Три.

Две.

Одну…

В следующее мгновение кольцо приподнялось над столом.

А потом рука, на которую оно было надето, начала обретать образ и плоть. Вместе с рукой появилось и тело девушки в накидке.

Ещё через десять секунд напротив меня, прямо на столе, сидела Нонна. Вместе с маленьким зелёным чемоданом на колёсиках.

Такую магию переноса материи с помощью заряженного сплава в кольце я наблюдал впервые, но всё равно не удивился. Однажды Нонна во время прогулки на рысарях доверила мне секрет своего золотого кольца, назвав его Кольцом Транспозиции.

Она, как и все в роду Ломоносовых, была золотым алхимиком, да ещё и ранга Прозревший Мастер, а они способны создавать собственные алхимические формулы.

Это кольцо и было таким.

Единственным в своём роде.

На его выплавку ушло пять лет. Его создала сама Нонна, а формулу сплава никому и никогда не рассказывала, пообещав унести её с собой в могилу.

Кузина мрачно меня оглядела, затем спрыгнула со стола, сбросила накидку с плеч прямо на пол и вздохнула… потом ещё раз вздохнула… и только потом произнесла:

– Всё очень серьёзно, Илья, иначе меня бы тут не было.

– Я уже понял, Нонни, – кивнул я, тоже не без мрачности.

Она уселась за стол напротив меня и торопливо заговорила:

– Софья Солонец меня прикроет. Мы договорились. Все думают, что я у неё в усадьбе, помогаю с приготовлениями к торжеству, так что у меня есть примерно четыре недели.

Я нахмурился от нехорошего предчувствия.

– Зачем тебе четыре недели? Ты можешь сказать прямо?

– Чтобы спасти твою бессмысленную жизнь, – ответила Нонна: максимально прямо и всё так же мрачно. – Надеюсь, ты не против, если я прокачусь с тобой до Гнилого Рубежа? И второй вопрос: какой уровень отчаяния вызывают у тебя плохие новости?

Я, конечно, понимал, что случилось что-то серьёзное.

Но не настолько же!

– Ты собралась со мной в Гнилой Рубеж? – уставился я на кузину. – Ты сошла с ума от депрессии?

Нонна закатила глаза.

– Хочешь поговорить со мной о депрессии?

Я поднялся и горой навис над девушкой, уперев ладони в стол.

– Что именно случилось, Нонни? Говори прямо.

– Куда ещё прямее, Илья? – Нонна тоже поднялась и нервно покрутила кольцо на указательном пальце. – Твой отец использовал завещание Великого Михаила о ссылке, но сделал это не с целью ссылки. Он хочет тебя убить.

Я вскинул брови.

Только не от удивления или ужаса, а от того, что Нонна, будучи умной девушкой, не догадалась о намерениях моего отца раньше и сделала из этого «плохую новость».

– Спасибо, что сообщила, – кивнул я, чисто из благодарности к её рвению.

Она нахмурилась.

– То есть, ты уже в курсе, что любой незнакомец, охранник, помощник или даже родственник может оказаться убийцей? Твой отец заплатил кому-то баснословную сумму, чтобы тебя убили и представили всё, как несчастный случай.

А вот это оказалось действительно плохой новостью.

Я давно знал, что Борис Ломоносов мечтает от меня избавиться, но не думал, что он настолько ненавидит меня за позорный дар, что готов заплатить за мою смерть.

Значит, алхимия и в этом мире становится моим врагом?

Ну что ж, тогда посмотрим, кто кого.

– Папенька не хочет ждать, пока меня убьёт Гнилой Рубеж? – сощурился я. – Но ты откуда об этом узнала?

– Случайно услышала в саду разговор твоего отца с кем-то, когда позавчера днём с концерта домой возвращалась, уже после твоего отъезда. Не знаю, с кем твой отец говорил. Я побоялась выглянуть из-за куста, но зато услышала последние фразы. Я даже записала их слово в слово… погоди…

Нонна расстегнула чемодан, вынула оттуда кожаный свёрток и развернула его прямо на столе.

Сначала я подумал, что так выглядит её Сокровищница и что внутри вшитые кармашки с ареальными пробирками, как у меня, но оказалось, что внутри кузина хранила совсем другие вещи.

Там лежали круглые чёрные пластинки диаметром с кофейное блюдце.

У Нонны этих штуковин имелось с десяток.

– И что это? – нахмурился я.

– Минуту, не торопись, – шепнула она и взяла самую верхнюю пластинку, держа её за края.

Затем из чемодана достала ещё и странного вида устройство размером с книгу: с квадратным деревянным корпусом, маленьким рупором и иглой.

– Это трансмутационный графофон, – пояснила кузина не без гордости. – Мы вместе с подругой Марьяной придумали, чтобы звук записывать. Живая Игла-артефакт работает от заклинания и пишет колебания звука на пластинке с напылением из алхимического порошка. Здорово, правда?

Нонна ловко установила пластинку под Живую Иглу и опять заговорила:

– Сейчас я воспроизведу всё, что успела записать. Ты не думай, что я это устройство везде с собой ношу. Просто так совпало. Я иногда записываю музыку… ну то есть концерты в филармонии, и у меня с собой был графофон. Вот я и воспользовалась им. Записала последние фразы того подслушанного разговора.

Она перевела дыхание и нажала кнопку на своём устройстве.

Поначалу я не услышал ничего, кроме тишины, шороха и потрескивания. Но через несколько секунд из маленького рупора появились звуки голоса – густого баритона моего отца.

– Это не просто хорошие деньги. Это баснословные деньги! – сказал он с напором.

Опять послышался треск, а потом снова – голос Бориса Ломоносова:

– Вторую половину суммы перечислю, когда в нашей семье больше его не будет, – сказал он уже быстрее и требовательнее. – Устрой ему несчастный случай. Он мешает мне вернуть уважение нашей золотой магии, как было раньше, во времена Государственного Алхимика! Но я готов пожертвовать собственным сыном для общего блага. Так пусть принесёт пользу роду хотя бы своей смертью. Это не моя воля. Такова воля Башни Мер и Весов!

Наступила тяжёлая тишина.

Нонна подняла иглу и вынула пластинку из аппарата.

– Это всё? – тихо уточнил я.

– Всё. Когда я это услышала, то поняла, что речь о тебе. А потом узнала про нападение колдунов в поезде. Мне так жаль, Илья. Возможно, это первая попытка тебя убить. Колдунов порой нанимают для заказных убийств.

Она замолчала, с беспокойством оглядывая моё лицо.

Я же сразу подумал о том, кто бы мог быть убийцей.

Мысли вернулись к моему новому знакомому – Лаврентию Лаврову. Именно он привёл за собой колдунов в моё купе, и если бы не тайные боевые навыки, то я бы точно не отбился.

Глядя на меня, Нонна закусила губу.

– Илья, мне так жаль. Речь ведь о твоём отце. И о моём дяде. Я его хоть и недолюбливаю, но сейчас… сейчас в полной растерянности. Может, сообщить в полицию? Не знаю, будет ли считаться доказательством такая экспериментальная пластинка с записью, но…

– Никакой полиции! – отрезал я, сверля её взглядом.

– Но почему? Убийца ведь не остановится, и ты об этом знаешь.

Я покачал головой.

– Полиция нам не поможет. У отца безупречная репутация, а я наследник с позорным даром, отчисленный из академии и получивший официальное одобрение Комиссии по Избавлению. Думаешь, в полиции мне кто-то поверит? Это будет выглядеть как месть отцу, который надо мной поиздевался. Все родственники тому свидетели. Так что отец всё предусмотрел и на этот счёт.

Нонна схватилась за лоб.

– Но что теперь делать?

Я посмотрел кузине в глаза, сам не ожидая от себя настолько железного спокойствия.

Наверное, в глубине души я всё же ждал чего-то подобного, просто сейчас убедился в этом. А предупреждён, значит, наполовину спасён. Не знаю, кто это сказал, но точно не монахи из моего мира.

К тому же, после нападения колдунов у меня появились большие планы на треклятую алхимию.

И плевать, что отец задумал сделать её великой и поднять до высот, с которых она упала. Алхимия в этом мире уже давно не магия номер один. После смерти Государственного Алхимика она потеряла позиции и продолжает их терять.

Но амбиции у отца ещё остались.

Не знаю, как моя смерть поможет ему возвеличить алхимию, но просто так я ему не дамся. Не на того нарвался. Знал бы он, скольких алхимиков я уничтожил в прошлом мире, то планировал бы моё убийство иначе. А теперь у меня есть ещё одна причина вставать по утрам и делать собственную магию более смертоносной. Любыми способами, вообще любыми. Даже используя саму алхимию.

Да, занятный парадокс получается.

Чтобы противостоять алхимику, который мечтает возвысить алхимию, я буду использовать алхимию, чтобы усилить магию, которая уничтожает алхимиков.

Наблюдая за моей реакцией, Нонна заволновалась.

Не знаю, что именно она разглядела в моих глазах, но поёжилась, будто от озноба.

– Илья, ты меня пугаешь. У тебя такой жуткий взгляд, будто… не знаю… будто ты собираешься кого-то убить.

Я не стал её переубеждать, но взгляд всё-таки смягчил. Уж кто-кто, а кузина порядком рискнула, чтобы сейчас быть здесь. Хотя у меня уже мелькала нехорошая мысль проверить её память на всякий случай, чтобы исключить из подозрений. Только я бы всё равно не смог этого сделать: Проверка Памяти почему-то не работала на моих кровных родственниках.

– Спасибо, что всё мне рассказала, – поблагодарил я. – Но если мой отец узнает об этом, то тебе не жить. Ты понимаешь?

– Но никто ведь не узнает, правда?

– Не от меня, – ответил я.

– И не от меня, – добавила Нонна.

Чтобы унять волнение, она принялась аккуратно и заботливо укладывать свой графофон в чемодан вместе с пластинками.

Потом опять уселась за стол.

– Тогда закажи в купе ужин, будь любезен. Я проголодалась. К тому же, путь неблизкий. Десять дней ехать через всю державу.

Я глянул на мрачное лицо кузины.

Она, похоже, собралась на десять дней сделать из моего купе не только свой депрессивный будуар, но ещё и депрессивный ресторан.

– Ужин будет, но сначала скажи, зачем ты со мной в Гнилой Рубеж собралась? Тебе своих проблем мало? Тебе лучше вернуться, так будет безопасней.

Она подняла на меня взгляд и призналась ещё кое в чём:

– Я любитель копаться в старых книгах по алхимии, ты же знаешь. Я много читаю, у меня хорошая память. Собственно, для этого я себе Кольцо Транспозиции и сделала. Чтобы тайно проникать в библиотеку с ценными родовыми бумагами. Заряжаешь кольцо на Транспозицию, потом подсовываешь его под запечатанную дверь – и вот ты уже там, куда тебя не пускают.

– Да, это хорошая вещь, – кивнул я.

– Так вот, – продолжила Нонна. – Если бы не это, то я бы никогда не узнала, что ворота всех усадеб, которые создал Михаил на Ломоносовских Пустырях, защищены печатями. Их может открыть только маг из рода Ломоносовых. Неважно, какого ранга. Но этот маг должен быть из касты «Золото и Солнце», понимаешь? Никому другому ворота не откроются. Точнее, любого другого мага эти ворота просто убьют. Так я прочитала в одном из его дневников.

Я скрипнул зубами.

Вот и ещё одна плохая новость.

– Смею предположить, – добавила Нонна, – что твой отец решил подстраховаться. Если ты выживешь в поезде, то умрёшь на глазах у свидетелей от удара золотой печати на воротах. Будто сам Михаил не хочет, чтобы ты жил и позорил его род. Так что можешь поблагодарить своего отца – он весьма предусмотрительный человек.

– Обязательно поблагодарю, – процедил я сквозь зубы.

– Мне очень жаль, что… – начала Нонна, но её прервал стук в дверь.

Принесла же кого-то нелёгкая.

– Илья Борисыч! Смилуйтесь, Ваше Сиятельство! – проорали по ту сторону двери. – Мне скучно пить одному! Присоединяйтесь, будьте милосердны! У меня родился… этот самый… то-о-ост! Илья!

Нонна вскочила.

– Кто это?.. Голос знакомый, – зашептала она нервно. – Неужели тот самый княжич, которого ты провожал с поезда? Почему он всё ещё тут?

– Потому что он решил поехать дальше, чтобы испытать судьбу, но пока испытывает только мои нервы, – со вздохом ответил я и направился к двери, чтобы спровадить Лаврова.

– Не говори ему, что я здесь, – быстро попросила кузина.

– Разумеется. Но тебе придётся притаиться и подождать, пока я уведу его обратно в вагон-ресторан.

Нонна кинулась за мной и ухватила за локоть.

– Может, дать ему таблетку усыпления? Специально для неугомонных пьяниц. Пара таблеток в бокал – и проблема собутыльника решена. Он проспит не меньше суток.

Я покачал головой: у меня уже родился план насчет пьяного Лаврова.

– Ты пока располагайся, не буду тебе мешать. А мне вдруг срочно понадобился собутыльник. Со мной порой такое бывает.

– И как часто бывает? – Нонна вскинула брови.

– Всё зависит от уровня отчаяния, которое вызывают у меня плохие новости.

Я мрачно усмехнулся и, оставив обеспокоенную кузину в одиночестве, быстро вышел из купе.

– Ну наконе-е-ец-то! – выпалил Лавров при виде меня и заулыбался.

Мой собутыльник даже не подозревал, что несколько минут назад попал под подозрение.

Глава 8

Я проверил Эла вдоль и поперёк.

За три дня мне удалось просмотреть множество воспоминаний Лаврентия, истратив на это целых три Формулы Проверки Памяти.

По одной ежедневно.

Я ждал, когда ячейка Вертикали восстановит заклинание, а затем снова отправлял его в голову Эла. Так тщательно я раньше никого ещё не проверял, да и опасался так делать – объект мог почувствовать проверку.

Но Лавров ничего не заподозрил – каждый вечер он был слегка навеселе, потому что выпивал за свою свободу, а в таком состоянии вообще сложно что-то заметить.

Вот он и не замечал.

И каждый раз я проникал в его память всё дальше, просматривал даже самое интимное, не предназначенное для чужих глаз.

Моральных мук при этом я не испытывал, даже когда казалось, что подглядываю за человеком через замочную скважину. Но и никакого удовольствия при этом не получал, а даже наоборот. Проверка Правды была крайней мерой.

Но в итоге – ничего.

Да, теперь я знал много чего из воспоминаний Сердцееда Лаврова. Его любовные интрижки, его горячие постельные развлечения, его пьянки, драки из-за девушек, ссоры с отцом и постоянное враньё матери.

А еще – его прямолинейность и чувство юмора, его раздолбайство и природный талант в магии, достижения в учёбе и попытки создать невероятный артефакт, чтобы повысить ранг до Прозревшего Мастера.

Я проверил всё, до чего мне хватило умений дотянуться, но всё равно не нашёл ничего, что указывало бы на связь Эла с моим отцом и попыткой моего убийства.

И наверняка, узнав о том, что я покопался в его воспоминаниях, Лаврентий «Эл» Лавров разворотил бы мне голову, скинул бы меня с поезда или действительно создал бы проклятый артефакт, чтобы я мучился всю оставшуюся жизнь.

Но он не знал, поэтому был счастлив от того, что едет куда глаза глядят и теперь свободен.

Относительно свободен, конечно.

Его матушка продолжала следить за ним через нательную метку, которую пообещала снять через полгода, когда Эл наконец пройдет семейный ритуал. То есть практически никогда.

Тем временем счастливый Эл уже забыл про нападение колдунов и частенько переписывался со своей сестрой Ольгой по Скриптории. Чаще всего, сидя за чашкой кофе или бокалом пива в вагоне-ресторане (он вообще оттуда почти не выводился).

– Написал Оле о том, что у меня появился друг, у которого я ещё не увёл невесту, – сообщил он мне на третий день путешествия. – А она, знаешь, что ответила? Ответила, что не увёл, потому что у тебя невесты нет. А если б была, то увёл бы.

Я зловеще сощурился.

– Это была бы последняя глупость в твоей жизни.

– Злой ты, Илья, – поморщился Эл, после чего окинул взглядом пустой ресторан. – Но жаль, конечно, что ты без невесты едешь. Не хватает компании дам. Или взять, к примеру, твою двоюродную сестрицу, Нонну Евграфовну…

– Вот её попрошу оставить в покое.

Эл опять поморщился.

– Ты ещё и зануда. Даже помечтать не даёшь. Вот была бы Нонна в этом поезде, то я бы даже соблазнять её не стал. Просто наслаждался бы её обществом. Чисто платонически. Признаюсь честно, так я никогда ещё не делал, но готов пожертвовать собой.

– Да ты герой, Эл, – усмехнулся я. – Какая сила воли.

Знал бы он, что Нонна сейчас находится в соседнем купе и пробует на вкус очередной пирог моей няни, то уже бы отправился на соблазнение неприступной девушки.

Но он не знал.

Он вообще мало что знал о моих делах, хоть порой и спрашивал, зачем я еду в такую глухомань.

На всякий случай я проверил ещё и своего помощника Виктора Камынина. Он служил у нас в доме уже много лет и был одним из секретарей отца, поэтому его надо было просмотреть.

На него я потратил ещё одну Формулу Проверки Памяти, едва дождавшись следующего утра и восстановления ячейки Вертикали.

Правда, это ничего мне не дало.

Все воспоминания Виктора, которые мне удалось увидеть, касались только поездки и чисто секретарской работы: билеты, размещение, услуги, оплата, договорённости.

Хотя был интересный момент.

Мой помощник, оказывается, в любую свободную минуту читал журналы со статьями о рысарях. Уж очень эти звери ему нравились. Их окрас, магические возможности, особенности ухода и прочее. Правда, не нравились цены. Это были невероятно дорогие звери.

В целом, Виктор Камынин содзавал впечатление человека верного, увлечённого и порядочного, хоть и немного тревожного.

Зато пока я занимался проверкой Эла и Виктора, Нонна успела сделать из моего купе свой будуар, а заодно – лабораторию. Кстати, не такую уж депрессивную.

В её маленький зелёный чемодан влезло неожиданно много вещей, от платьев, щипцов для волос и губных помад до мобильной алхимической лаборатории и миниатюрной плавильной печи – атанора от французской фабрики «Мулин».

Три дня я наблюдал, как кузина возится с набором пластинок из разных сплавов, разглядывает их под микроскопом, капает из пипетки всё новые растворы и сыплет порошок из китовой кости.

Реакции всегда были разные: от густого дыма до тихого шипения. Получилась и пара небольших взрывов. Однако Нонна не прекращала попыток, не обращая внимания на провалы. Она помнила все рецепты, даже если там было больше сотни ингредиентов!

Её защитные очки пестрели разноцветными брызгами, как и фартук, а рыжие локоны часто выбивались из-под косынки и падали на лоб влажными от пара пружинками.

И все три дня я думал о том, что алхимики из моего прошлого мира тоже были такими же увлечёнными. Они так же проводили эксперименты и искали новые рецепты по улучшению всего на свете, пока в итоге не сделали слишком страшные открытия.

На четвёртый день, вернувшись в купе после завтрака, я всё же не выдержал:

– Что ты делаешь, Нонни?

Она отвлеклась от микроскопа, выпрямилась и посмотрела на меня сквозь забрызганные раствором очки.

– Это называется «алхимия», Илья.

– Серьёзно? – Я потеснил её плечом и сам глянул в микроскоп. – А ты не считаешь это занятие бессмысленным? Мы ведь все умрём, потому что человечество…

– Заткнись, как говорят в народе! – фыркнула Нонна и предприняла попытку отпихнуть меня от микроскопа. – Ты мешаешь мне проводить серьезный эксперимент! Уйди!

Я не двинулся с места.

В голову пришла опасная идея, на которую я бы раньше ни за что не согласился. Да я бы удавился, чем такое предложил кому-то неделю назад!

Но сейчас предложил:

– Научишь меня?

– Чему? – оторопела кузина.

– Алхимии. Я тоже хочу проводить эксперименты и знать тёмные тайны этой науки.

Она посмотрела на меня, как на идиота.

– Илья, ты в порядке? Ты же в академии учился почти полгода. В самой элитной академии нашей страны!

– Меня отчислили. Диплома нет, научной степени нет…

– Совести тоже нет, – добавила Нонна.

Я улыбнулся, рассчитывая на ответную улыбку, но кузина лишь помрачнела.

– Ты меня прости, Илья, но как я буду тебя учить? Прямо тут? К тому же, у меня нет права преподавания и лицензии. Это нарушение закона.

– А никто не узнает. Даже если кто-то увидит твою мобильную лабораторию у меня в купе, то я скажу, что это моя. Я вообще-то тоже алхимик. К тому же, тебя официально тут нет. Прямо сейчас ты находишься в гостях у Софьи Солонец. У тебя есть прикрытие.

Нонна скептически хмыкнула и задумалась.

Не знаю, где были мои мозги предыдущие три дня – надо было сразу её попросить, но я почему-то не воспринимал Нонну как учителя. Только когда увидел, насколько она увлечённый алхимик.

И не просто алхимик, а мастер с Тагмой из трёх золотых ромбов!

В академии такого добра, как учителя, у меня было с лихвой, но учился я так себе – ненависть к алхимии во мне зашкаливала. К тому же, я был занят другой магией и попытками её восстановить. Но сейчас была совсем другая ситуация.

После того, как у меня получился удачный выброс Формул из Вертикали и их копирование с помощью алхимии, я подумал, что надо бы к этой самой алхимии присмотреться получше. Пусть даже с таким убогим даром ртутного мага, как у меня.

Во-первых, чисто из практической необходимости, чтобы ещё раз попробовать усилить собственную магию, но уже с другим подходом к проблеме – а вдруг получится?

Во-вторых, чтобы понимать, как эту чёртову алхимию потом уничтожить, если её адепты зайдут слишком далеко. Врага лучше знать изнутри, все его секреты и уязвимости, чтобы ему противостоять.

– Хорошо, – наконец согласилась Нонна. – Научу тебя некоторым основам. Но у меня есть важное требование. Очень важное.

Я нахмурился, но всё же решил выслушать.

– Никакого Лаврентия Лаврова рядом со мной! – объявила кузина строго.

– Гарантировать не могу, – честно признался я. – Он человек непредсказуемый.

Нонна выставила указательный палец.

– Никакого Лаврентия Лаврова, Илья! Прошу тебя и даже умоляю! Теперь я твой учитель и требую соответствующего отношения. Не подпускай Лаврова к этому купе даже близко. Пусть развлекается в ресторане, а ты будешь делать домашние задания и сдавать мне экзамены. На всю оставшуюся неделю поездки я разработаю тебе план обучения. Хорошо, что Имперские Железные Дороги такие протяжённые.

– Ладно, согласен. Спасибо, Нонни, – поблагодарил я, приняв её резонные требования, после чего уточнил с улыбкой: – А знаешь, что ещё хорошо?

– Что? – насторожилась Нонна.

– На ближайшие семь дней в твоей жизни появится смысл.

Она моментально разозлилась и пригрозила мне кулаком в белой резиновой перчатке.

– Ещё один такой выпад, студент Ломоносов, и вы опять будете отчислены!..

***

Нонна меня, конечно, не отчислила.

Наоборот, принялась обучать алхимии с таким рвением, будто в её жизни действительно вдруг появился смысл.

Отличница своего факультета и обладательница особых институтских титулов по специальностям «Классическая трансмутация» и «Элементарная алхимия», она вдруг забыла о своей депрессии.

Ну а я всю неделю открывал для себя алхимию, отодвинув лютую ненависть на второй план.

И учился я совсем не так, как в академии.

Когда ты действительно хочешь получить знания, то впитываешь всё, до чего можешь дотянуться. Тебе всего мало и хочется узнать ещё больше. Не нужно угроз и требований – ты делаешь всё с большой охотой.

Порой я так увлекался, что Нонна нахально выдёргивала из моих рук книгу по основам Классической Трансмутации или очередную пластинку сплава, оттаскивала от микроскопа или мини-атанора, а потом указывала пальцем на кровать.

– Спать! Это лучшее средство от выгорания! Впитывай знания постепенно, а не жадными глотками, иначе рискуешь захлебнуться. И не факт, что тебя потом реанимируют. Так ушло много великих учёных. Не будь, как они!

– Не будь, как великие ученые?

– Не будь, как болван!

Время шло, поезд мчался «куда-то на восток», стучал колёсами; моя няня Ангелина пекла пироги, отобрав духовку у местного повара, и кормила весь персонал поезда; мой приятель Лавров просиживал штаны в вагоне-ресторане и переписывался с сестрой Ольгой; а я и Нонна продолжали обучение.

Возможно, это были самые спокойные и прекрасные дни за последнее время, но когда-то они должны были закончиться.

И вот на десятый день, уже после полуночи, наш поезд прибыл в маленький городок на востоке страны – Белогорск.

Нонна давно собрала чемодан, не оставив ни одного свидетельства своего пребывания в моём купе, после чего отдала мне своё золотое кольцо и притаилась за портьерой.

– Кольцо я уже зарядила на Транспозицию, но следи, чтобы меня никто не заметил, – прошептала она, махнув мне на прощание ладонью в зелёной перчатке.

По задумке, я должен был выйти из поезда вместе с охраной и помощником Виктором, а потом отправиться на станцию, где нас уже ждали нанятые заранее извозчики-шофёры. Нонна присоединилась бы ко мне уже в экипаже.

На всё это времени было немного.

Но, как назло, со мной увязался Эл, а ведь он говорил, что даже не собирается гостить у меня в усадьбе. Ещё вчера он сообщил: «Прости, друг, но деревня не для меня. Как станет скучно, лучше приезжай ко мне в Петербург».

Но когда я спустился с поезда на перрон, то вдруг услышал за спиной:

– А почему бы не приблизиться к народу? Ты же приближаешься, а я что, хуже? Напишу матушке, чтобы прислала слуг прямо сюда. Пусть они тоже приблизятся к народу, им полезно!

Я обернулся.

Ко мне с чемоданом в руке спешил Лавров.

– Ты пьяный, Эл? – нахмурился я.

– Я уже неделю не пью, если ты не заметил! – оскорбился тот. – Хотя как бы ты заметил, если из своего купе почти не выходил. Проводник сказал, что ты опыты алхимические проводишь. Пытаешься создать философский камень?

Так и не ответив на его идиотский вопрос, я задал свой:

– Ты уверен, что готов к жизни в деревне, Эл? Там слишком свежий воздух и на дорогах нет брусчатки.

Эл опять оскорбился.

– Ты за кого меня принимаешь? Если воздух свежий, то мы его испортим, а если нет брусчатки, то мы её положим!

Я вздохнул и глянул на часы. Сейчас любой спор с Лавровым стал бы потерей драгоценного времени.

– Хорошо, тогда добро пожаловать в «куда-нибудь на восток»! – кивнул я наконец. – Всё, как ты хотел. Только поторопись.

– Ну держись, провинция! Такого Бога Женщин тут ещё не видели! – заулыбался Эл и поспешил за мной.

Через пять минут он уже не был таким бодрым и решительным. Особенно когда испачкал дорогие туфли в глине, а она тут была повсюду.

– Ещё не передумал? – спросил я, когда Эл уже собрался усаживаться в экипаж.

Он мрачно глянул на свои измазанные туфли; потом – на мои измазанные туфли. Не знаю, что именно щёлкнуло в голове Эла, но на его физиономии опять появилась решимость.

– Нет, не передумал!

Когда я наконец спровадил Лаврова и уселся в свой экипаж, то сразу зашторил окна. Затем положил золотое кольцо Нонны на сиденье и опять посмотрел на часы. Успел вовремя. Скоро кузина должна была появиться.

Она не могла видеть, куда именно переносится, поэтому всегда сильно рисковала, когда пользовалась своим кольцом.

Прошло три минуты.

За окном экипажа всё ещё переговаривались шофёры, салон чуть подрагивал, пыхтели трубы и прогревались паро-магические двигатели машин – экипажи готовились к выезду. Путь до усадьбы должен был занять всю ночь с дозаправкой маго-пара на двух почтовых станциях.

Прошло ещё немного времени.

Я продолжал наблюдать за кольцом на сиденье и ждал… ждал…

Внезапно дверь экипажа распахнулась, впуская в салон холодный ночной воздух и свет фонарей.

– Ехать одному – скука смертная! – объявил Лавров и, не спрашивая разрешения, залез ко мне в экипаж.

– Эл, твою ж мать… как говорят в народе, – скрипнул я зубами, едва сдержав выражение посерьёзнее.

Этот паршивец уселся задом прямо на золотое кольцо Нонны!..

Глава 9

– А в чём проблема? – уставился на меня Лавров. – Подлечи нервишки, Илья. Могу дать контакты одного петербургского психоаналитика.

Он откинулся на спинку сиденья с очень деловым видом.

Я же был готов вырубить его ударом кулака, чтобы убрать из экипажа. Только не хотелось потом разгребать последствия и разбираться с его семейством, а самое главное – с его мамой.

Поэтому я выбрал импровизацию.

– Эл, мне вздремнуть надо! – Я ухватил его за грудки и сдёрнул с сиденья, подтолкнув к двери.

Кольцо бесшумно упало на пол, покрытый ковром, но Эл ничего не заметил, потому что уставился на меня в недоумении.

– Спать в пыхтящем экипаже? Ты не в себе? Тут же трясёт, как в преисподней!

Пришлось опять импровизировать, уже на другую тему.

– По приезду познакомлю тебя с одной красивой горничной. Только завтра. А сейчас я спать хочу, глаза закрываются. Эл, будь другом! Мне вообще всё равно, где спать, когда я спать хочу! Хоть в преисподней!

Он замер у двери и внимательно на меня посмотрел.

– А горничная точно красивая? Такая же, как Нонна Евграфовна?

– Почти один в один, – заверил я, пускаясь в откровенное враньё.

– Ну что ж… – Лавров ещё немного помедлил у двери, но всё же открыл её и вылез наружу. – Тогда добрейшей ночи! И не сломай себе шею, когда будешь тут спать!

Я уж было ухватился за дверную ручку и потянул дверь на себя, но Эл поставил ногу в проём и опять внимательно на меня посмотрел.

– Хочешь совет?

– Давай завтра, – отмахнулся я, но это было бесполезно.

Лавров качнул головой. Вид у него стал знающий и мудрый.

– Нет, завтра будет уже поздно. Чем раньше я тебе дам этот совет, тем лучше. Потом спасибо мне скажешь.

Он понизил голос и добавил:

– Тебе точно нужен психоаналитик, Ломоносов. Ты с этим не тяни. В наши неспокойные времена без мозгоправа никак.

И пока я не пообещал, что обращусь к мозгоправу, он не дал мне закрыть дверь.

Избавившись наконец от Лаврова, я выдохнул и быстро поднял кольцо с ковра.

Через секунду оно опять лежало на сиденье, а ещё через пару секунд сработал перенос материи, и в полумраке экипажа начала появляться Нонна, в накидке и с неизменным зелёным чемоданом в руке.

Я откинулся на спинку сиденья в ожидании.

– Надеюсь, обошлось без происшествий? – спросила кузина, как только материализовалась до конца.

– Если не считать за происшествие Эла, то да, – нервно усмехнулся я.

– Эла? Какого Эла?

– Того самого, который участвует в Императорских Скачках. У него прозвище такое. Эл.

Про Бога Женщин я добавлять не стал – слишком травмирующе звучит для целомудренного девичьего уха.

Нонна зыркнула на меня с недовольством.

– Так и думала, что с ним будут проблемы. Он же пьяница!

– Это он от горя тогда напился… ну а потом – от радости.

– Не хочу о нём говорить! – отрезала Нонна.

– Тогда поговорим о золотой печати на воротах и о том, как мы всё провернём, – тут же предложил я.

На это кузина сразу согласилась и даже почти улыбнулась. Ради этой печати она, собственно, сюда и прибыла.

Ну и ради спасения моей «бессмысленной жизни», конечно.

***

Это был долгий и ухабистый путь.

На почтовых станциях я сразу же выходил из экипажа, чтобы Лаврентий не вздумал ко мне подсаживаться, как в прошлый раз. Но он ни разу так и не показался на улице.

Оказалось, что он спит, как младенец. Я увидел это в незашторенном окне его экипажа.

– Эл спит, – сообщил я Нонне, вернувшись обратно.

– Мне всё равно, что делает этот пьяница. Я же сказала, что не хочу о нём говорить, – поморщилась та. Затем задумалась ненадолго и вдруг спросила: – Интересно, как скоро он признается, что не умеет ездить верхом на рысарях?

Я вскинул брови, изобразив удивление.

– С чего ты взяла, что он не умеет?

Она укоризненно глянула на меня.

– Ты тоже считаешь, что я не способна отличить хорошего рысарного наездника от никакого? У него же на лице написано, что он боится рысарей, как огня. Твой Эл за дурочку меня держит, да? Выдумал какую-то Белую Стрелу. В его случае это должна быть Белая Горячка. Но мне даже забавно увидеть, как Лаврентий будет выкручиваться на Императорских Скачках. По всем дворянским правилам, он теперь обязан там быть, иначе прослывёт трусом и пустословом, при свидетелях пообещав даме участие в таких престижных соревнованиях и не явившись на них.

Я мысленно хлопнул Эла по плечу.

Значит, весь зародившийся интерес Нонны сводился лишь к тому, как будет выкручиваться Лаврентий.

Что ж. Шансов с моей кузиной у него не было никаких.

Мне даже не пришлось вмешиваться, чтобы не дать Нонне попасть на крючок Сердцееда. Кузина сама всё сделала и даже переборщила, чтобы наказать Эла за то, что «он держит её за дурочку». Теперь ему действительно придётся что-то решать с Императорскими Скачками, чтобы не уронить репутацию.

А вот Нонну репутация Лаврова мало интересовала.

Весь оставшийся путь до усадьбы она раз пять обговорила наш план по открытию ворот. Надо было сделать так, чтобы Нонну никто не увидел, а меня никто не заподозрил.

Она сняла кольцо с пальца и передала мне.

– Никто не должен меня видеть, Илья. Ни одна живая душа.

Я и сам это понимал.

С печатью надо было разобраться максимально быстро и незаметно.

Никто из тех, кто присматривал за усадьбой, не знал, что печать на воротах особого вида и открывается не просто алхимикам из рода Ломоносовых, а именно золотым алхимикам.

По всем канонам, об этом знал только глава рода, то есть мой отец. Даже дядька Евграф не должен был догадываться. А если знал и не предупредил меня, то либо ему запретили, либо у него была заинтересованность в моей смерти.

Только чем я так помешал семье именно сейчас?

У Нонны на этот счёт тоже не было никаких мыслей, поэтому мы снова вернулись к обсуждению усадьбы.

По рассказам кузины, наш предок Михаил Васильевич бывал там нечасто, да и усадьба считалась скромной и самой дальней из всех, поэтому так и называлась – Дальний Дом.

То, что это был дальний… о-о-очень дальний дом, я успел оценить во время поездки, но то, насколько этот дом скромный, я увидел только на рассвете, когда мы остановились у хлипкого моста через одну из притоков Амура.

Мост был настолько старый и гнилой, что шофёры всех пяти экипажей хором заявили моему помощнику Виктору, что мы не проедем. Наши маго-паровые машины были слишком тяжёлыми для этого моста.

Я не стал выслушивать оправдания Виктора и пересказ разговора с шофёрами, а сразу направился к главному из них, рослому чернобородому детине.

– Эх, какая оказия, Ваше Сиятельство! Беда-то какая! – всплеснул руками он. – Тяжёлая техника тут отродясь не бывала, а мужики из Усть-Михайлово только на телегах, дровнях да в кибитках катаются. Им и такого моста вдоволь.

– И что ты предлагаешь? – спросил я, хотя у меня уже родилась идея.

Однако было интересно, как бы повёл себя не княжич или какой-нибудь высокоранговый маг, а простой человек из ближайшей округи.

Шофёр даже смутился того, что я спросил совета у него, а не у своего помощника, или что не заорал, не психанул и не приказал кого-нибудь наказать за задержку.

– Можно было бы… эт самое… Илья Борисыч…

Он замялся, опять глянул на мост и всё же решил предложить:

– Можем брод отыскать. Свернуть с дороги-то… дальше проехать, к каменному разливу. По бережку-то. Большой воды давно не было, брод найдём быстро.

Над рекой стоял густой утренний туман, но на том берегу легко угадывалась тёмная крыша мельницы. Деревня Усть-Михайлово и усадьба Ломоносовых были совсем недалеко. Осталось только перебраться через реку.

Шофёр махнул рукой, показывая на другой берег.

– Во-он там, Илья Борисович! Усадьба-то стоит. Крыша-то с мезонинами!

Я всмотрелся в белёсую мглу за рекой, пытаясь разглядеть усадебную крышу, но ничего не находил.

– Вон там, высокие ели по правую руку, – подсказал шофёр. – А усадебка-то ваша ниже!

И только когда я отыскал наконец глазами вершины старых елей и уронил взгляд ниже, то заметил щербатую крышу с мезонинами, точнее с одним мезонином.

Всё остальное скрывал туман, но моё воображение уже нарисовало полную разруху, под стать щербатой крыше. Правда, чтобы добраться хотя бы до этой крыши, надо сначала выжить по дороге.

Я оторвал взгляд от далёкой усадьбы и посмотрел на бородача в потёртой суконной шляпе.

Мог бы он быть убийцей?

Вполне.

Вот сейчас доверюсь ему и съеду с дороги, а там уже ждёт его шайка. Сгинуть тут недолго, никто и не узнает, куда делся молодой и бестолковый княжич.

С другой стороны, убийца мог напасть на меня и раньше. Всю ночь ведь ехали по глуши. Но, вполне возможно, что это просто шофёр, который не знал, что по мосту наши экипажи не проедут и для него это тоже сюрприз.

Мысленно я ругнулся.

Спасибо папочке, теперь я в каждом человеке буду искать потенциального убийцу.

Можно было поступить проще и применить Проверку Правды, но мне не хотелось рисковать из-за первого встречного и тратить на него силы.

Решение тут могло быть одно – обратиться к идее, которая родилась у меня сразу.

– Насчет брода, ты, конечно, молодец, – сощурился я, стараясь не слишком сверлить мужика взглядом, – но у меня есть другая идея. Так будет быстрее, чем искать брод. Только не пугайся.

Шофёр нахмурился, сдвинув шляпу на макушку.

– Да не пугливый я, Илья Борисыч. Только комаров боюсь, а остальным меня не взять. Всевышний, он же всё видит…, а очи мои чисты перед ним! Вот вам крест!

Он перекрестился горячо и размашисто.

Я кивнул ему и помощнику Виктору, после чего развернулся и отправился к последнему экипажу из пяти. В нём ехала моя няня.

И как оказалось, Ангелина даже не думала спать в дороге.

Она сидела в жёлтом дождевике и кружевном чепчике, а заодно курила трубку с табаком собственного изготовления, зажав её зубами и пуская дым по всему салону – хоть топор вешай!

Но это было не всё.

Узловатыми пальцами няня держала лупу с подсветкой и читала свою любимую поваренную книгу – «Рецепты чумной природницы Агафьи».

Ангелина так увлеклась, что даже не заметила, как я открыл дверь в её экипаж.

На меня пахнуло ядовито-сиреневым дымом. Глаза моментально заслезились.

Фу-х, ну и вонь…

Порой мне казалось, что любимый табак моей няньки мог уничтожать целые армии своей ядрёной вонью.

– Ангелина Михай… кха-кха… Михайловна… – закашлялся я, – отвлекитесь от чтения.

Старушка вздрогнула, подняла лупу с подсветкой и посмотрела на меня одним глазом через увеличительное стекло.

– Ты такой бледный, Илюша, – пробормотала она, часто заморгав. – Тебе срочно нужно покушать.

Как она разглядела мою бледность и необходимость «покушать» сквозь густые клубы дыма, оставалось загадкой.

– Нужны ваши навыки, Ангелина Михайловна. И это не кулинария.

Она заулыбалась, сразу догадавшись, о чём речь. Быстро отложила книгу и лупу, а потом ловко вылезла из экипажа.

– Где объект? – деловито уточнила она, вынимая трубку изо рта.

Я указал на мост.

– Он гнилой, не выдержит наши экипажи.

– Гнилой, значит? – Няня снова зажала трубку зубами и решительно отправилась к мосту, будто он стал её врагом номер один. – С гнилью у меня разговор короткий! – пыхнула она трубкой, огибая группу шофёров.

Те уставились на маленькую старушку в жёлтом плаще и чепчике.

Она же просеменила мимо и наконец встала у моста, уперев кулаки в бока.

– Не бывать тут гнили, пока я жива!

Ангелина была не просто магом-травником.

Она специально не поднимала ранг выше начального, чтобы жить дольше. Это серьёзно ограничивало её умения, зато усиливало один навык.

Няня относилась к пятой касте травников. Их называли Чумные Природники. Они управляли болезнями животных, гниением, грибами, природными токсинами и галлюциногенами.

Что же насчёт моей няни, то она ненавидела гниль. Любую. Все её виды.

Просто не переносила!

Увидев гниль, она не могла спокойно пройти мимо, поэтому научилась легко вытягивать её с помощью магии травницы и превращать в дистиллированную воду.

Вот и сейчас, глядя на почерневший мост в тумане, она видела ещё одну возможность очистить мир от порчи.

– Мужики! Смотрите! Это же Чумная Природница! – перепугался один из шофёров.

Все пятеро сразу отошли подальше. Даже тот, кто утверждал, что не пугливый и боится только комаров.

Правда, бояться всем пришлось недолго – секунд за десять Ангелина сделала своё дело. Сначала она наклонилась и прикоснулась ладонью к земле, так нежно и заботливо, будто погладила ребёнка. А потом её силуэт окутал речной туман.

– Ну, ну… ми-и-илая… – услышал я её бормотание. – Что же ты серчаешь, родная? Мы с тобой одной природы… из одного чрева вышли… из одного семени…

Что именно она сейчас делала и к кому обращалась, никто не видел.

Все стояли, молча уставившись на клубы тумана, пока не услышали тихий шорох брёвен моста, скрип и всплеск воды у берегов.

– Может, лучше брод поищем, Илья Борисович? – шёпотом предложил мне Виктор. – Неспокойно как-то и зябко. То колдуны, то теперь мост этот. Доверились бы броду, а не…

Он смолк.

Туман перед нами рассеялся, и в рассветных лучах предстал мост.

– Как такое возможно?.. – открыл рот Виктор.

– Чумная Природница сделала новый мост, – зашептались мужики.

На самом деле Ангелина вернула мосту прежнее состояние – до гниения. Теперь он выглядел так, будто его только что построили: светлые обтесанные брёвна, крепкие перила, даже запах свежей древесины.

И пока все пялились на обновлённый мост, няня проследовала к своему экипажу, опять пыхтя трубкой на ходу.

С её пальцев капала вода, а тыльные стороны ладоней выглядели жутко: тёмные, в плесени и мелких грибницах.

Перед тем, как усесться в экипаж, няня обернулась и улыбнулась мне.

– С гнилью у меня разговор короткий, ты же знаешь! – повторила она, после чего так же ловко скрылась внутри салона и захлопнула дверь.

Шофёр-бородач снова перекрестился и глянул на меня.

– Никого не боюсь, Ваше Сиятельство! Никого, окромя комаров и Чумных Природниц! Вот вам крест!

Мы наконец расселись по экипажам и снова отправились в путь. Мост выдержал все тяжёлые машины, даже не скрипнул.

– Твоя няня меня порой пугает, – тихо сказала Нонна, когда мы пересекли реку. – Меня все старые травники пугают, но твоя няня – особенно. Ушла бы уже на покой, а она вместо этого…

Экипаж резко остановился, и Нонна чуть не съехала с сиденья на пол, но вовремя успела ухватиться за поручень.

– ОСТОРОЖНО! ТУТ ЛОВУШКА! – услышали мы выкрик из кабины шофёра. – Это деревенские темень навели! Ни зги же не видно! Вот болваны! От кого тут обороняться-то?! Глухомань стра-а-ашная! Кто сюда сунется?

Потом послышался торопливый и негромкий голос моего помощника Виктора:

– Мы же сунулись! Но это недоразумение! Сейчас договоримся! Сейчас, сейчас, это просто недоразумение… ой, простите, споткнулся… ничего ж не видно! Вот ироды неблагодарные!

Прошло меньше минуты.

Я даже вылезти из экипажа не успел, как машина опять тронулась и ровно затарахтела маго-паровым двигателем, а за ней – и остальные.

Наполовину сдвинув шторку, я глянул на улицу за окном, чтобы хоть немного разглядеть деревню Усть-Михайлово, рядом с которой мне предстояло жить, но ни черта не увидел.

Темнота стояла такая, будто вместо рассвета опять наступила ночь. Значит, деревенские устроили тут Мглистую Ловушку – элементарное заклятие от лихо-мага. Для всех чужаков, видимо. В том числе, и для меня.

И главное – ни одного фонаря, чтоб их!

Ни единого источника света! Даже в окнах домов! Будто едешь по кладбищу.

– Ничего, Илья… ничего… ты тут ненадолго, – зашептала Нонна, но в её голосе я всё-таки уловил панику. – Ты же дворянин, а твой предок столько сделал для этих мест, поэтому никто не посмеет тебя тронуть…

Её опять прервали.

На этот раз это был более спокойный выкрик шофёра:

– Приехали, господа! Вот и усадьба!

Я задёрнул шторку и посмотрел на кузину.

– Готова? Уверена, что справишься с печатью прямо отсюда?

Она собралась ответить, но её в очередной раз прервали.

В дверь экипажа кто-то нервно постучал, и, судя по выученной вежливости, это точно был не Лаврентий.

– Илья Борисович! Ваше Сиятельство! – услышал я взволнованный голос помощника Виктора Камынина. – Илья Борисович! Беда! Ворота усадьбы сожжены!.. Их нет!

Глава 10

Нонна зажала ладонью рот и уставилась на меня.

Ворота сожжены – эта новость выбила из колеи не только её, но и меня.

– Будь наготове, – шепнул я и быстро покинул экипаж, заговорив уже громко и с недовольством: – В чём там проблема, Витя? Какие ворота?!

Помощник часто заморгал и вместо того, чтобы хоть что-то внятно пояснить, начал оправдываться:

– Илья Борисович, откуда ж я знал! Я ж не знал! Батюшка ваш строго-настрого велел проследить, чтобы вас точно к воротам подвезли, чтобы вы ворота увидели и сами их открыли…, а этих ворот-то и нету…, а где ж я их возьму! Илья Борисович!

– Не паникуй, разберёмся, – бросил я и посмотрел ему за спину, чтобы наконец увидеть причину его оправданий.

На улице, кстати, было уже не так темно – Мглистую Ловушку начали рассеивать мои охранники, а свет фар от экипажей освещал унылую и в то же время страшную картину.

Ворота действительно были сожжены.

Причем, не так давно.

Остались только почерневшие каменные столбы. Верхняя кованая перекладина с гербом Ломоносовых упала на одну сторону, ровно по диагонали, будто перечёркивая собой вход.

Створок у ворот вообще не было. От них остались лишь чёрные головешки брёвен, торчащие из опор и ощетинившиеся, как переломанные гнилые рёбра.

Кто вообще додумался сделать их деревянными? Удивительно, что они простояли так долго – больше ста сорока лет.

Только вопрос у меня к этим воротам всё равно остался.

Сохранилась ли на них золотая печать?

Я вгляделся дальше – на заросший сорняками парадный сад, подъездные дорожки и потрескавшийся фасад двухэтажной усадьбы. Заметил два длинных флигеля с почерневшими от влаги стенами, парадный балкон, четыре колонны с внушительным крыльцом и заколоченный вход.

Узнал и щербатую крышу с мезонином.

Да, всё это выглядело заброшенным, сгнившим и старым, даже древним.

Но вот что я заметил: сюда много лет никто не заходил. Создавалось впечатление, что дальше сожжения ворот дело не дошло. Никто и шагу не ступил на территорию парадного сада.

– Где староста? – обратился я к Виктору. – Кто присматривал за усадьбой? Дайте мне его! Срочно!

– Уже ищут, Ваше Сиятельство! – тут же отчеканил Виктор. – Семей тут немного, десять дворов всего. Тридцать семь душ. Двадцать два мужского полу и пятнадцать женского. А староста где-то близко живёт. У бывшей фабрики, как мне сказали. Найдём быстро!

Пока все были заняты поиском старосты, я велел шофёру своего экипажа подъехать ближе к воротам, чтобы у Нонны появилась возможность лучше воздействовать на печать.

Я был уверен, что печать-убийца на входе всё ещё жива, потому что иначе усадьбу давно бы разграбили или сожгли вместе с воротами, но никто туда так и не вошёл.

Нонна говорила, что в старых записях Михаил Ломоносов указывал одно и то же место для размещения печати – герб на воротах. А он как раз не сильно пострадал, только перекладина упала на один бок. Кованая и украшенная позолотой башня с алхимическими весами блестела почти как новая.

Значит, вот что должно было меня убить.

Сам герб Ломоносовых.

Башня Мер и Весов.

Очень символично, папа. Почти как божья кара, только за что – непонятно. И снова проклятая алхимия пыталась меня уничтожить.

Тем временем Виктор выкрикивал распоряжения охране и шофёрам. Я покосился на него и подошёл ближе к упавшей набок перекладине с гербом, но прикасатьсяа не стал. Вместо этого сунул руку в карман и достал Кольцо Транспозиции, чуть тёплое, согретое лишь частичным зарядом.

Теперь многое зависело от умений Нонны управлять своим перемещением.

Я шагнул к воротам ещё ближе, уходя в тень от света фар. Потом быстро положил кольцо себе на ладонь и протянул руку к перекладине.

Герб жадно блеснул, будто почуял чью-то скорую смерть.

Я покосился на экипаж, где сидела Нонна. Шторка в окне чуть дернулась. Это значило, что кузине нужно, чтобы я подошёл к гербу ещё ближе, иначе ничего не сработает.

Моя рука и без того была уже близко, но я подошёл ещё. Кольцо на ладони сразу приподнялось – Нонна задействовала частичное перемещение, чтобы материализовать только свою руку.

Это было великое мастерство, но его всё равно не хватало, чтобы достать до печати.

Я снова покосился на экипаж.

Шторка в окне опять дёрнулась. Так Нонна просила меня приблизиться к воротам ещё. Пришлось наклониться к перекладине, практически касаясь герба пальцами.

В этот момент мне не хотелось даже думать о том, что именно Нонна может оказаться моим убийцей и тем самым человеком, которому заплатили «баснословную сумму». Что всё это – лишь красивая ловушка под видом сестринской помощи, и что прямо сейчас меня сожжёт печатью к чёртовой матери, потому что я тупица.

Нет, мне совсем не хотелось об этом думать, но я думал.

Шторка на экипаже внезапно сдвинулась вбок, и в окне появилось лицо кузины.

Она в ужасе замахала мне руками.

О таком знаке мы не договаривались, но он мог значить только одно: «УЙДИ ОТ ПЕЧАТИ! НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ!».

По лицу кузины было видно, что она готова выскочить из экипажа прямо сейчас, чтобы оттащить меня от перекладины с гербом. И если бы Нонну тут увидели, то наказание для неё было бы самым суровым (меня-то и без того уже наказали).

Я не мог такого допустить.

Но и не мог отойти от этих треклятых ворот.

Так что вместо паники я улыбнулся Нонне – мол, давай попробуем ещё раз – ну а потом приблизил ладонь с кольцом практически вплотную к гербу.

Кузина прикусила губу и… решительно кивнула, а потом снова задёрнула шторку на окне, пока её никто не увидел.

В следующую секунду Кольцо Транспозиции снова приподнялось над моей ладонью. Кожи коснулись прохладные полупрозрачные пальцы, и рука Нонны наконец легла на герб.

Позолота снова блеснула.

По кованной перекладине пронеслась дрожь.

А дальше… ничего.

Ничего!

Видимо, этого было недостаточно. Нонне нужно было подойти самой и воздействовать на печать напрямую, а не вот так, с помощью Транспозиции.

Перекладина продолжала подрагивать, герб заблестел ярче, будто собирался выпустить смертельный луч.

Над ним поднялась и замерцала круглая магическая печать, повторяющая герб, только золотистая и полупрозрачная.

Это была та же Башня Мер и Весов, и её весы вдруг качнулись в левую сторону. Если бы это было равновесие между Жизнью и Смертью, то качнулись весы явно в сторону Смерти.

Моей смерти, разумеется.

Нонна снова сдвинула шторку на окне, замаячила руками и в панике замотала головой. Я даже представил, как она всё же выбегает из экипажа и бросается к перекладине, чтобы воздействовать на печать и спасти мою бессмысленную жизнь.

И пока она этого не сделала, я подключил магию Первозванного.

Частично кузина уже сделала дело: она активировала печать, как золотой алхимик. Оставалось сделать так, чтобы весы на печати снова пришли в равновесие.

Левой рукой я вызвал Вертикаль и обратился к нестабильному Режиму Спокойствия. Это был огромный риск, но у меня имелась в запасе одна сложная Формула, которую чаще всего использовал мой учитель Наби-Но. Она не давала сил, не укрепляла оружие и не уничтожала армии врагов. Долгое время я вообще считал её пустой тратой времени и сил. Но сейчас вспомнил именно про неё.

Эта Формула использовалась для баланса противоположных энергий внутри тела и называлась «Равновесие Монаха».

Да, так и называлась, поэтому я про неё сразу вспомнил, когда увидел весы. Магия Первозванного умела разрушать магию алхимии, но умела ещё и укрощать её Равновесием, чтобы не тратить на разрушение много энергии.

Это была одна из базовых техник в моей монашеской школе.

Равновесие Монаха достигалось долгими медитациями и укреплением внутреннего стержня. Муштра по этой технике была страшная. И теперь я понял почему.

Мелькнув по воздуху, Формула осела прямо на весы герба – на правую чашу. Весы медленно начали уравновешиваться.

Я покосился на экипаж, чтобы увидеть лицо кузины, но… напоролся взглядом на Лаврентия!

Да что ж такое, мать его!

Он стоял рядом, глазел на печать и на то, как чаши на Башне Мер и Весов приходят в равновесие.

– Алхимия всё же очень красивая магия, – пробормотал он. – Почему ты не сказал, что будешь укрощать гербовую печать? Я бы проснулся пораньше, чтобы такое увидеть.

Пока он это говорил, весы на печати встали ровно.

А через мгновение она просто исчезла.

Герб на перекладине ещё раз блеснул позолотой, будто передавал привет. Я перевёл дыхание и только сейчас заметил, насколько вспотел от напряжения. Ещё бы. Не каждый день видишь перед собой весы собственной Жизни и Смерти.

А может, это были весы двух противоположных магий: алхимии и того, что может её уничтожить.

Ещё раз переведя дыхание, я наконец выпрямился, сжал в кулаке похолодевшее кольцо Нонны и сунул его обратно в карман пиджака. Однако краем глаза всё же успел заметить, что Виктор отвлёкся от раздачи распоряжений и сейчас смотрит на тот самый карман.

Молчит и смотрит, чтоб его.

Правда, длилось это недолго – его отвлекли. Пара моих охранников подвела к нам низенького и худого взъерошенного мужичка, а лучше сказать притащила. Он был босиком, в заштопанном исподнем белье, да ещё и мокрый, измазанный в глине и с разбитым носом.

– Старосту нашли, Илья Борисович! – отрапортовал охранник и швырнул мужичка на землю. – Этот паскудник сбежать хотел! Мы его из реки выловили!..

Староста сел на земле, поджав колени, и поёжился.

Не только от озноба, но и от смущения.

– Прикрыть бы срам-то… люди добрые… – пробормотал он тонким голосом, глядя то на мою охрану, то на Виктора, то на меня и Лаврентия.

– Дай ему шинель, – велел я охраннику. – И подними его на ноги.

Меня ещё не отпустило напряжение после открытия золотой печати, но вопросов к старосте накопилось много, поэтому отпускать его так просто я не собирался.

Мужичка моментально ухватили под локти и подняли на ноги.

Он торопливо накинул на себя шинель с плеча моего охранника. Только оказался староста настолько низкого роста, что полы одежды уткнулись в землю и испачкались в грязи.

– Родион Сергеич Поплавский, Ваше Сиятельство! – деловито представился староста, пригладив мокрые неряшливые кудри. – Отчего же не предупредили, что посетите?

Я чуть не поперхнулся.

Этот падлюга сбежать пытался, а ещё объяснений просит!

Из его разбитого носа всё ещё капала кровь, но он будто не обратил на это внимания. Он даже улыбнулся, учтиво так и преданно.

При этом его взгляд постоянно перемещался с меня на Лаврентия и обратно. Староста никак не мог понять, кто именно из нас – молодой наследник семьи Ломоносовых.

И я, и Эл были одеты богато, стояли в модных костюмах-тройках и дорогих туфлях, пусть и измазанных в грязи не меньше, чем у остальных. А глаз у этого старосты точно был намётан.

– И что же ты, Родион Сергеич, за усадьбой не следишь? – сощурился я. – Кто ворота сжёг?

Он сглотнул, перестав улыбаться, и опять пригладил кудри.

– Так оно… эт самое… я же у мельничихи был… за мукой эт самое… вчерась оно было…

– Что «вчерась»? Говори ясно! – Я повысил голос.

Внутренняя пружина опять начала сжиматься, на этот раз уже от того, что внятного ответа добиться невозможно. Это паршивое место оказалось втрое хуже, чем я ожидал. Вот какого чёрта я вообще тут делаю? Ещё и Нонна из-за меня рискует.

– У мельничихи я вчерась был… эт самое, после полудня, – уже более внятно начал староста, видя, что я начинаю злиться. – Мельница-то ближе всех к усадьбе стоит, на бережку. И вот вчерась прибегает… эт самое… повитуха наша, к мельничихе-то. И кричит! И воет! Говорит, явилися опять летучие убивцы с Хребта и начали эт самое… жечь ворота сразу! Мы уж умаялися, Ваше Сиятельство, ловушки-то на них ставить! А у нас магов-то мало, всего трое на всю деревню, да и то все не годятся. Вот вчерась эти бандиты и пробились к воротам-то!

Я нахмурился.

Ну наконец-то хоть что-то понятно.

– Летучие убивцы и бандиты – это летающие кочевники с Хребта Шэн? – на всякий случай уточнил я.

– Они! – воскликнул староста, взмахнув руками. – Они, окаянные! Спасу нет! Позавчерась заброшенную фабрику подпалили, ерохвосты! А неделей раньше – лавку нашу единственную сожгли! И скот воровали! И на мельницу покушалися, ироды! Стоит она, мельница, никого не трогает…

– А сбежать-то ты от нас зачем пытался? – перебил я его.

– Да вы ж меня бы за энти воротья на суку бы повесили! Я же не спас их от сожженья! Прошу милости вашей, добрые люди! Не виноват же!

Я потёр вспотевший лоб, всё больше ненавидя это место.

Никогда раньше мне не приходилось изображать всезнающего дворянина и управлять людьми, особенно такими малоуправляемыми. А ещё – наказывать их или миловать.

Крепостное право отменили уже давно, а люди все привыкнуть не могут.

– Собери народ завтра после полудня, Родион Сергеич, и магов ваших тоже. Поговорим, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос не был слишком усталым. – И приведи пару крепких мужиков, помочь в усадьбе. Оплата хорошая.

Услышав про оплату, староста опять заулыбался.

– Так я пятерых приведу! И два сына мои сгодятся! Крепкие они, как эт самое… богатыри!

Он быстро оглядел всю мою свиту: пятерых охранников магов-светочей, моего помощника Виктора, а заодно и Лаврентия (няня в это время была в экипаже).

– А девок-то надо? – уточнил староста.

Услышав про «девок», Лаврентий кашлянул себе в кулак, явно намекая про моё обещание насчёт красивой горничной.

– Надо, – ответил я. – Горничная нужна, уборки будет много.

– Тогда двух отправлю! – гарантировал Родион Сергеевич. – Кровь с молоком, шустрые! Не девки, а ягоды! Вмиг усадьбу в порядок приведут!

Он пообещал всё организовать быстро и хорошо.

И судя по его хитрющей физиономии, сбегать он больше не собирался.

***

Староста сделал всё, как надо.

Уже к обеду в усадьбу явились работники: пятеро крепкого вида мужчин и две молодых девушки – обе, как и сказал староста, настоящие «ягоды». Пухлощёкие, пышногрудые, с длинными чёрными косами.

– Это тебе не столичная клубника со сливками, – негромко констатировал Лаврентий, после чего улыбнулся и добавил: – Это крыжовник в сметане. Сытно и натурально.

– Избавь меня от своих гастрономических аналогий, – усмехнулся я.

Эл вскинул брови.

– Серьёзно? А ты что, на диете?

Я пропустил его слова мимо ушей, хотя на диете, конечно, не был. Внешность Ильи Ломоносова – высокого поджарого блондина с зелёными глазами – обеспечивала меня не просто женским вниманием, а порой его переизбытком.

И да, я этим пользовался. Чай не монах.

По крайней мере, в этом мире.

Но сейчас мне и правда было не до всякого рода девиц. Дел навалилась куча – столько, что я сам себе напоминал губернатора целой области. Хорошего губернатора, а не плохого.

Надо было привести усадьбу в порядок.

Отремонтировать ворота и заборы, вычистить фасады, флигеля, внутренние залы и мебель, поменять окна, разобраться с парадным садом, подъездными дорожками и создать хотя бы простые условия жизни: вода, еда, въезд, выезд, охрана и прочее, вплоть до клозетов.

За сто сорок лет это место покрылось тонной пыли, территория заросла березами, елями и сорняками, деревянные постройки сгнили и скособочились, фасады и колонны потрескались, окна помутнели от времени.

Я, конечно, был наследником дворянского рода и прозябал в академии аж целых полгода, но меня никогда не учили быть управленцем.

Нигде не учили: ни в этом мире, ни в том. Так что управлял я своим маленьким двором, как считал нужным.

Мой помощник Виктор, кстати, тоже был так себе управленцем. Еще хуже меня. Он носился по усадьбе, психовал, размахивал руками, спотыкался и командовал работниками так, что кричал до срыва голоса, а потом сипел, как больной.

Порой он так злился, что хватался за серебряную серьгу в виде полумесяца (это был символ касты «Серебро и Луна»), будто собирался вырвать её вместе с ухом.

Зато няня Ангелина была спокойна и непоколебима, как старый дуб, поэтому чётко определила себе задачу:

– Займусь садом, Илюша. Через неделю ты его не узнаешь.

Заодно она исследовала усадьбу на наличие гнили, а её тут было столько, что даже Чумная Природница не сразу справится.

Но забавнее всего было с Нонной.

Ещё утром, после открытия золотой печати, я помог кузине благополучно переместиться в одну из комнат усадьбы, но она бы не смогла там долго скрываться.

И вдруг у неё родилась идея. Прямо скажем, опасная идея.

– Изображу горничную! – объявила Нонна. – А почему нет? Обвяжу голову косынкой, заплету косу, сотру помаду, не буду пудриться и брызгаться духами, уберу корсет, надену простенькое платье и фартук… ещё калоши или как они называются… И никто и не узнает!

Я нахмурился.

– Виктор узнает. Он на тебя ещё дома в Архангельске насмотрелся. Знает, как ты выглядишь.

Нонна мотнула головой.

– Не узнает. Он всегда видел меня при параде, а тут я буду совсем другая. Сменю амплуа! Это будет удивительное приключение!

Она хлопнула в ладони и чуть не улыбнулась от радости, но вовремя себя остановила.

Я потёр лоб.

Впервые видел аристократку, которая радовалась тому, что ей придется быть горничной.

Хотя идея, конечно, имела смысл, но не имела никаких гарантий. Виктор мог узнать Нонну – он не идиот. Да и Лаврентий её видел. Один раз и тоже при параде, но всё же. А уж про мою няню Ангелину и говорить нечего – она раскусит Нонну сразу (но с няней можно было договориться).

Видя моё сомнение, Нонна принялась уговаривать:

– Это совсем ненадолго, Илья. Пожалуйста. Всего на несколько дней. Я ведь скоро покину усадьбу и отправлюсь обратно в Архангельск. Софья Солонец не сможет прикрывать меня вечно. Вот дождусь свою подругу Марьяну с её экспериментальным летательным аппаратом и улечу.

Я всё ещё сомневался.

– Может, просто оборудовать для тебя комнату?

Нонна опять стала мрачной.

– Раз в жизни мне представилась возможность побыть свободной от условностей высшего общества, а ты хочешь отобрать у меня это? Я обещаю, что никаких проблем не будет.

Она посмотрела на меня так уверенно и в то же время умоляюще, что я решил дать ей эти несколько дней «свободы от условностей высшего общества».

Только был один вопрос.

– А работу горничной ты тоже делать будешь?

Нонна тут же приняла вызов.

– Если понадобится, то буду. Ты меня этим не испугаешь!

Она действительно не испугалась (а я всё же на это рассчитывал).

Правда, пришлось подключить няню, потому что обмануть её всё равно бы не вышло.

– А я всё ждала, когда ты мне про Нонночку скажешь, Илюша, – улыбнулась Ангелина. – Я почувствовала её ещё в поезде, когда ощутила всплеск энергий при переходе материи. Я старая, но не глупая.

Ну кто бы сомневался, что она уже и так всё поняла.

Зато теперь Нонна была под присмотром далеко не глупой женщины.

Няня помогла кузине умыться и переодеться, заплела в скромную косу её пышные рыжие кудри, подарила свой самый старый фартук и повязала на её голову косынку.

– Ну вот, почти похожа на горничную, – кивнула няня, разглядывая Нонну. – Сегодня научу тебя чистить картошку, хочешь?

– Хочу! – объявила Нонна. – Чистить картошку – это же так увлекательно!

Кажется, она сказала это без иронии.

Я и сам впервые видел кузину без «парада». Лицо Нонны вдруг стало лучистым и свежим. А ещё у неё на носу, оказывается, были веснушки, которые она ловко скрывала белилами.

– Слишком яркие волосы, – нахмурилась няня. – Но я могу временно сделать их светлыми, забрав у тебя природную краску. Хочешь?

– Хочу! – опять согласилась Нонна: ну какая бы девушка отказалась от смены цвета волос?

На процедуру ушло около пяти минут.

Няня просто взяла рыжую косу Нонны обеими руками и что-то прошептала. Этого хватило, чтобы шевелюра девушки потеряла краски, волосы побледнели и стали светло-русыми. Теперь Нонна-блондинка стала действительно не похожа на саму себя.

– Прекрасно, – улыбнулась няня.

– Для убедительности сделаю ещё и вот так! – Нонна провела пальцами по пыльному камину и измазала себе щёку.

Няня тут же поморщилась.

– Это лишнее, девочка моя. Крестьянки, может, и простые девушки, но точно не грязнули.

В этот момент в зал постучали.

– Илья! Мне сказали, что ты тут! – Это был Лаврентий. – Слушай, ты был прав! Деревня не для меня! Она осточертела мне уже на второй день! Хочу вернуться в Петербург!

Я быстро глянул на кузину.

– Ну вот сейчас и проверим, насколько ты похожа на горничную.

Нонна замотала головой и зашептала в панике:

– Нет-нет-нет! Только не он! Не-е-т!

– Заходи, Эл! – пригласил я громко. – Надеюсь, тебя не смутит, что тут уборка.

Няня с улыбкой подала Нонне полотенце и быстро вышла через вторую дверь.

Кузина скомкала полотенце, потом зыркнула на меня со злостью и принялась стирать пыль с камина, да так яростно, что вызвала у меня усмешку.

В этот момент в зал вошёл Лаврентий.

Глава 11

– Только не уговаривай меня остаться! – с порога объявил Эл.

Он стремительно вошёл в зал.

И даже не обратил внимания на «горничную», а Нонна лишь усерднее принялась протирать камин полотенцем.

– Ты уж прости, но всё же деревня не для меня, – поморщился Эл. – Воздух и правда слишком свежий, да и брусчатки нет. Вечно туфли грязные. Не в калошах же мне ходить… не знаю… так же, как она.

Лавров небрежно указал на Нонну.

– Да я не отговариваю, – пожал я плечами, внимательно за ним наблюдая. – Хочешь уехать, твоё право. Ты теперь человек свободный.

Если честно, Эл уже порядком меня напрягал своей бесцеремонностью. Надо было чётко обозначить ему рамки, пока он не сел мне на шею или не натворил бед. Мне и без него проблем хватало.

– Только относись с уважением к этому месту, понял? – добавил я, давя его тяжелым взглядом. – И ко всем правилам, которые тут установлены. И к людям, которые тут живут и работают. Это касается и женщин. Если ты не уважаешь всё это, значит, не уважаешь и меня. Надеюсь, я понятно выразился?

Обычно мой мрачный и требовательный взгляд все понимали правильно. Например, брат Оскар.

Вот и Эл отлично понял.

– Прости, Илья. Прости, дружище. Я правда перегнул, – покаялся он, нахмурившись, но и не отводя взгляда. – Места тут прекрасные. И люди хорошие. И без твоего разрешения я здесь ничего трогать не буду, никуда не полезу, ни на одну девушку не посмотрю… наверное. Сам знаешь, порой невозможно такому сопротивляться.

– Пару раз по лицу получишь – и сразу научишься сопротивляться.

– Думаешь, не получал?

– Видимо, мало получал.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и снова Эл отлично меня понял. Он поднял руки и произнёс:

– Всё, Илья, можешь не продолжать. Тебя сложно не услышать. Я всё понял. – Он вздохнул и глянул в окно. – Да-а-а, красиво тут, очень красиво, не спорю. И люди трудолюбивые. Но девушки какие-то… неказистые. Не изящные, что ли. Я привык к другому.

– К клубнике со сливками? – уточнил я с усмешкой, чтобы немного разрядить обстановку.

– Угадал, – честно признался Эл. – Там хоть и попадает клубника с гнильцой, но она всё равно изящнее, чем вот это.

Его взгляд опять указал на стоптанные калоши Нонны.

Ну а потом Эл заметил её изящные лодыжки, тонкую талию, обхваченную фартуком, и горделивую осанку, которую вымуштровали в кузине ещё с детства.

В его голове явно случился диссонанс.

Лавров нахмурился и озадаченно пробормотал, уставившись на Нонну:

– Постой… неужели я вижу то, что вижу?

Я напрягся: был риск, что Эл всё-таки узнает Нонну.

Кузина вцепилась в полотенце, натирая несчастный камин до блеска. Лаврентий подошёл к ней ближе и внимательно вгляделся в её лицо.

– Эл, в чём дело? – спросил я.

– А ведь я думал, что ты мне тогда про горничную соврал, чтобы из экипажа выпроводить, – пробормотал он, не сводя глаз с Нонны.

Затем медленно моргнул и воскликнул:

– Удивительно похо-о-ожа! Просто невероятно! Нонна Евграфовна, конечно, красивее и ярче с рыжим цветом волос, но эта девушка… Бог мой…

Нонна перестала тереть камин и подняла голову, посмотрев Элу прямо в глаза.

– Что угодно, господин? Если я мешаю, то могу уйти.

Она собралась выйти из зала, но Лавров преградил ей путь и не дал сбежать.

– Как тебя зовут? – спросил он, с жадностью разглядывая её лицо.

– Рам… Рас… Рагнеда, – выдавила Нонна. – Меня зовут Рагнеда, господин.

Она изобразила скромность и опустила глаза.

– Рагнеда значит «радость», – сумничал Лавров. – А ты не улыбаешься.

Для Нонны это было испытание.

Не поднимая глаз, она растянула губы в улыбке – такой жуткой, что мне стало не по себе. Улыбка Нонны Ломоносовой не обещала ничего хорошего ни мне, ни Элу.

– Ты в пыли испачкалась, Рагнеда. – Эл подошёл к ней ближе и поднял руку, чтобы стереть пыль с её щеки.

Нонна тут же перестала улыбаться, стиснув полотенце в руках. Такого обращения она бы ни за что не стала терпеть даже в образе горничной, поэтому влепила бы Лаврову пощёчину, это точно.

Пришлось вмешаться.

Я подошёл к нему и, крепко приобняв за плечи, отвёл его в сторону. Причём, сделал это довольно грубо и болезненно для его узких костлявых плеч.

– Эл, оставь горничную в покое. У неё много работы. А ты, похоже, забыл, что я тебе сказал пару минут назад.

– Не забыл, Илья, – пробормотал Эл, морщась от боли и еле оторвав взгляд от Нонны. – Конечно, не забыл!

– Отлично. – Я чуть ослабил хватку, но отвёл его ещё подальше от кузины. – Так что ты там говорил насчёт возвращения в Петербург?

– Какого возвращения? – нахмурился Эл. – А-а… ты про это. А ты знаешь, мне тут подумалось… э-э… могу ли я помочь тебе с усадьбой? Я в конце концов не самый плохой артефактор и могу быть полезным. Если ты, конечно, разрешишь остаться. Клянусь соблюдать все установленные тобой правила. Даю слово Дома Лавровых.

Он обернулся и опять посмотрел на Нонну.

– А как же слишком свежий воздух? – уточнил я, стараясь не сильно над ним издеваться.

– Мне как раз не хватало свежести, очень не хватало. В Петербурге такой спёртый воздух, потому что…

Фразу Эл не закончил. Он бросил ещё один взгляд на «Рагнеду» и, когда я наконец вывел его в коридор, прошептал:

– Как же она хороша, Илья. Это не клубника и не крыжовник. Это… не знаю… дикая горькая рябина. Аж скулы сводит, как она прекрасна!

– На расстоянии, Эл, – предупредил я, опять давя его взглядом. – Рябина прекрасна на расстоянии, понял? Никакого дара Сердцееда я в этой усадьбе не потерплю. Ты меня хорошо понял?

Он кивнул.

– Можешь не беспокоиться. Буду учиться платоническим отношениям. Вообще этой горничной докучать не буду, пока она сама не обратит на меня внимание. Представлю, что это репетиция перед встречей с настоящей Нонной. Так ведь можно?

Я вздохнул.

Идея Нонны насчёт горничной уже начала приносить проблемы. Хотя чего я ожидал? Знал ведь, что так будет.

У меня даже возникла идея обратиться к няне за каким-нибудь зельем, которое нейтрализует Дар Сердцееда хотя бы временно. Мне не хотелось выдворять Эла из усадьбы со скандалами и портить отношения с влиятельным родом Лавровых. Мама Эла была не просто высшим магом-артефактором, но ещё и состояла в Комитете по вопросам снабжения Корпуса Героев.

Эл сам об этом рассказывал.

Его матушка имела колоссальные связи в военной среде, хотя была мирным магом. Лично для меня это был шанс заручиться поддержкой влиятельного человека. В конце концов, я спас её драгоценного сыночка от колдунов в поезде, о чём Эл уже написал матери. Я даже получил от неё официальную благодарность в виде письма и драгоценного подарка – золотых запонок с бриллиантами. Мне передали их прямо на одной из станций, за пару дней до прибытия в Белогорск.

К тому же, Эл запланировал познакомить меня со своей матерью, когда отправится на церемонию, чтобы доказать свою ЧЛП, то есть Чистую Любовь к Предметам. В целом, перспектива была неплохая.

Однако из-за шанса получить своего человека в Корпусе Героев я не собирался подсовывать Элу свою кузину.

– Учти, Эл, если эта горничная пожалуется мне, что ты её домогаешься, или какая-нибудь другая девушка, то… – начал я.

– Такого не будет, даю слово Дома Лавровых! – ещё раз заверил меня Эл, после чего добавил: – Но знаешь, я вдруг осознал, как мне нравится деревня. Свежий воздух, нет брусчатки. Где ещё такое найдёшь? Красота!..

***

Проблемы у меня начались не только с Нонной.

Назавтра стало намного хуже.

После полудня собрался народ со всей деревни. Хотя «народ» – это сильно сказано. Так, небольшая группа людей.

Как отчитался мне Виктор, Усть-Михайлово насчитывало всего десять дворов: двадцать два мужчины и пятнадцать женщин. Деревня была образована ещё Михаилом Ломоносовым вместе с усадьбой, здесь же он когда-то построил школу, часовню и даже фабрику по производству алхимического стекла.

Сейчас ничего не работало.

Из деревни многие уехали, а те, кто остался, жили сами по себе и им это нравилось. Никаких баринов, помещиков и крепостных давно не существовало. Крестьяне получили свободу и довольствовались тем, что выращивала и создавала их маленькая община.

И явившись сюда, я нарушил их спокойный мир.

Хотя, не совсем спокойный – проблемы у деревни всё-таки имелись. Как минимум, с летающими кочевниками.

Староста собрал всех около мельницы, недалеко от сожжённых ворот усадьбы, на поляне у реки. Судя по истоптанной траве, это было место частого сбора.

Я не стал никого томить. Встал на бревенчатое крыльцо у входа в мельницу и объявил громко:

– Меня зовут Илья Борисович Ломоносов! По велению главы рода я заселился в усадьбе Михаила Ломоносова, Государственного Алхимика, и сейчас привожу всё в порядок. Староста Поплавский, который…

– Да знаем мы! Он работников в усадьбу снарядил! – перебил меня худой старик с бородой, сплетённой в небрежную косичку, и с длинными седыми волосами.

Он стоял дальше всех, у деревьев, навалившись на берёзу плечом, зато голос у него был такой громкий, что все обернулись.

Меня и самого от этого голоса морозец пробрал – до чего он был напористый и грозный.

– Архип! Сбавь голосищ-ще! Мальчонку испугаешь! – тут же попросила одна из молодых женщин. Дородная, с большой грудью и тоже не тихим голосом.

– Дык я и так шепчу, Марфуша! – ещё громче объявил дед. – Экие тут неженки завелись! Прямо ромашки в самом деле!

Я зыркнул на старика, давя его взглядом, но тому хоть бы хны.

– Ну давай, давай! – снова прогромыхал он. – Вещай, младенец! Приехал ты сюда, а мы чегось должны делать? В ножки тебе падать? Агась! Привыкли к людской ласке, бояре! Да выкусите! – Он потряс тощим костлявым кулаком. – А мы свободы-то повидали, теперь обратно нас под сапог не загонишь! Понял, барчонок? И не зыркай тут на меня, аки волк! Видали волков и похуже! А ты щ-щ-щенок ещё!

Раздался всеобщий хохот.

Я скрипнул зубами.

Вот, значит, как. То «младенец», то «барчонок», то «щенок». Видимо, тут будет ещё сложнее, чем я думал.

– Уезжай восвояси, барчонок! – присоединился к деду ещё один мужик, помоложе и покрепче. – Мы и без тебя тут славно живём!

Виктор занервничал и замаячил рукой, чтобы я сошёл с крыльца и отправлялся в усадьбу, пока меня тут не растоптали всей деревней.

Вместо этого я поднялся на ступень выше и незаметно использовал магию Первозванного. Движением указательного пальца вызвал Вертикаль и, покосившись на неё, задействовал кое-что интересное.

В Режиме Войны была одна занятная техника. Называлась она Формула Громогласия. Если применять её в бою, то можно даже неплохо дезориентировать врага, но я воспользовался только крохами этой возможности.

– У ВАС ЕСТЬ ВРАГ!!! – рявкнул я так, что даже громкоговорящий дедок вздрогнул и выпрямился по струнке, перестав наваливаться плечом на берёзу.

Наступила гробовая тишина.

Только шелест воды в реке и скрип мельницы напоминали о том, что течение жизни вокруг продолжается.

– У вас есть враг – и это не я! – продолжил я всё так же громко, намного громче деда. – На вас нападают летающие кочевники! Жгут ваше имущество и посевы! Забирают скот! Как вы собираетесь защищаться? Ловушки ваши не работают! О полиции тут вообще никогда не слышали! Окружная Пограничная Стража имеет тут частичные полномочия! Так что паршиво вы тут живёте, а не «славно»! Глаза-то разуйте!

Я замолчал и внимательно оглядел людей.

Да, выражался я не совсем по-дворянски, но зато по делу.

Народ зашептался.

– А ты нам защиту предлагаешь? – громко спросил самый рослый мужик из всех.

Двухметровый детина в волосатыми ручищами-кувалдами. Краснолицый, будто обожжённый на костре, с чёрной повязкой на лбу, молодой ещё, лет тридцати, но уже с клюкой.

Он грузно на неё опирался и смотрел мне прямо в глаза, ожидая ответа, а с такими людьми лучше не юлить, да я и не собирался.

– Да! Предлагаю! – ответил я. – Мы можем…

– Ничего мы не можем! – опять перебили меня. – Только не с тобой!

На этот раз это был не дед Архип, которого я уже мысленно обозвал дедом-рупором, а тот самый двухметровый детина с клюкой.

– Уезжай отсюда, парень, пока цел! Не примеряй на себя лавры Государственного Алхимика! – пригрозил он, разговаривая вполне грамотно, без коверканья, эканья и «эт самого». – Ты тут не выживешь! Только не с таким позорным даром, как у тебя!

Услышав его слова, мой помощник Виктор схватился за лоб трясущейся рукой и уставился на меня в панике. У нас был уговор: никому не рассказывать про мою касту «Ртуть и Меркурий».