Порочные идеалы

Пролог

Зачарованный город

Этот час называли волшебным.

Краткий промежуток времени перед тем, как клубы, бары и танцевальные залы выпроводят последних посетителей, но уже после того, как работники заводов и молодые продавщицы поднялись с кроватей.

Уже добежали по предрассветным улицам до своих рабочих мест горничные, повара, лакеи и дворецкие. Теперь они ждали, пока под светлеющим небом их наниматели добредут до дома после бессонной ночи и небрежно сбросят на пол туфли и галстуки-бабочки, которые слуги тут же подберут.

Неповоротливые грузовики уже развезли позвякивающие бутылки молока, плотно связанные стопки газет и остывающие буханки хлеба. Но начищенные до блеска такси и великолепные лимузины все еще простаивали в полудреме.

Про «вчера» все давно забыли, но «сегодня» пока не наступило. Верхняя половина города еще не уснула, а нижняя уже встала.

Но бессмертные лесные создания не засыпали никогда. Они наблюдали. Они смотрели, как бежит к заднему входу в белый мраморный особняк сонная горничная и чуть спотыкается, подтыкая волосы под накрахмаленный чепчик. Они гадали: не упадет ли она, не пересечет ли границу света. Они гадали: не прислонится ли к дереву лакей, стряхивающий в ладонь пепел с сигареты, не окажется ли в пределах досягаемости.

И они наблюдали, как темноволосая девушка то появляется, то исчезает между роскошными особняками. Идет по улицам в одних чулках и в платье, развевающемся под восходящим солнцем. Идет так, будто весь город принадлежит только ей.

Возможно, однажды так и будет.

Глава 1

Нора

Онора Хольцфалль никогда не опаздывала.

Каждый, кто опережал Наследницу Хольцфалль, приходил слишком рано. Каждый, кто прибывал после нее, считался опоздавшим.

Однако Нора больше не была Наследницей Хольцфалль. Строго говоря, этот титул никогда ей не принадлежал, что бы там ни писали в газетах. Она была лишь наследницей Наследницы. Но теперь Наследницы не стало, и никто не мог с уверенностью сказать, что Нора однажды займет место главы семьи. Она оставалась лишь одной из внучек Мерси Хольцфалль.

И ни один человек во всем Вальштаде, как бы богат он ни был, не посмел бы заставить Мерси Хольцфалль ждать. Даже Нора.

Особенно Нора.

А уж в первый день Испытаний Веритас – тем более.

Часы над банком на Бауэр-стрит показывали без десяти.

Нора как раз успевала.

Конечно, в идеале она пришла бы не только вовремя, но еще и обутая. Впрочем, вопреки мнению газетчиков, Норе порой тоже приходилось мириться с неизбежным.

Сегодня было равноденствие. Якобы первый день весны – хотя прохлада, по мнению Норы, стояла совсем не весенняя. Сегодня день и ночь были равны. И даже сейчас в городе, освещенном магимех-лампочками, равноденствие по-прежнему обладало силой.

Дважды в год бессмертный хульдрекалл по своей воле выходил из леса. Если не обратиться к хульдрекаллу с просьбой о Веритас сегодня, испытания придется отложить до первого дня осени.

«Не ходи в лес, дитя, – вспомнились Норе слова из старой сказки. – Там подстерегают опасности, которые тебе пока не одолеть».

Само собой, газеты не преминули высказать свое мнение о таких скорых испытаниях:

ВЫБЕРИТЕ НОВУЮ НАСЛЕДНИЦУ ПОЗЖЕ – СТАРАЯ ЕЩЕ НЕ ОСТЫЛА!

Некоторые притворно жалели Нору:

ПУСТЬ ДЕВОЧКА ОПЛАЧЕТ МАТЬ, А ПОТОМ УЖЕ СОРЕВНУЕТСЯ!

Но, как и обычно, Нора была согласна с бабушкой, а не с журналистами. Чем раньше пройдут испытания, тем скорее она займет свое законное место.

И потому сегодня Мерси Хольцфалль, матриарх семьи на протяжении вот уже трех десятилетий, спросит у хульдрекалла, кто из внучек достоин занять ее место.

Этому ритуалу уже сотни лет.

Его проводило одно поколение за другим.

Он укреплял узы крови, традиций и древних обетов.

И все же Нора не удивилась бы, реши бабушка дисквалифицировать ее за минутное опоздание на завтрак.

Нора свернула на Кениг-стрит в тот самый момент, когда со скрежетом поднялась металлическая решетка на газетном киоске. Владелец киоска принялся разрезать бечевку на толстых пачках утренних газет и раскладывать их заголовками вверх между упаковками с жевательной резинкой, сигаретами и мелкими зачарованными безделушками.

На глаза Норе попалась передовица «Вестника Вальштада». Фотография на первой полосе была сделана всего несколько часов назад. На ней Нора сидела за маленьким столиком в «Риксе» и смеялась, запрокинув голову. В одной руке у нее покачивался фужер с шампанским, а другая лежала на плече Фредди Лётце, будто показывая: «Ох, Фредди, какой же ты забавный». На пальце сверкал бриллиант размером с вишню, а одна из лямок блестящего платья сползла, бесстыдно обнажая кожу. Нора машинально поправила эту самую лямку. Ей стоило больших усилий выглядеть столь беззаботной. Напечатанный свежими чернилами заголовок гласил:

НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ БЫЛОЙ (И ГРЯДУЩЕЙ?) НАСЛЕДНИЦЕ ХОЛЬЦФАЛЛЬ!

Нора замерла в ожидании пьянящей эйфории, которую всегда испытывала при виде своего лица на первых полосах. Но на этот раз, под лучами холодного утреннего солнца, она была трезва как никогда.

БЫВШАЯ НАСЛЕДНИЦА ХОЛЬЦФАЛЛЬ ТОПИТ СВОИ ПЕЧАЛИ В ВИНЕ

Что ж – Нора взяла в руки «Бюллетень», соседствовавший с «Вестником», – любопытная трактовка. На этой фотографии Нора отпивает из фужера пенящегося шампанского на фоне духового оркестра в кафе «Блисс». На ногах, нахально закинутых на стол посреди царящего вокруг столпотворения, по-прежнему красуются туфли от Люсье. Должно быть, Нора оставила их в баре «Эш». Или в клубе «Алая роза».

Нора продолжила перебирать газеты, которые выкладывал владелец киоска. Само собой, почти все они поместили ее фото на первую полосу. Новости о Хольцфаллях всегда разлетались с прилавков прежде, чем успевали высохнуть чернила.

Особенно после убийства.

ГОРОД В ШОКЕ – УБИТА ВЕРИТИ ХОЛЬЦФАЛЛЬ!

Всю неделю ни одна другая новость не могла пробиться на первые полосы. Каждая газета в городе публиковала под разнообразными заголовками один и тот же снимок.

Безжизненное тело матери Норы.

Озаренное светом полицейских фар.

И вспышками жадных журналистских фотокамер.

За считаные часы до того, как был сделан снимок, мать рассеянно поцеловала ее перед уходом, как маленькую девочку. Нора сдержалась и не стала вытирать щеку, чтобы не чувствовать себя еще большим ребенком. Вместо этого она отпустила какую-то остроту о том, что не хочет носить чужую помаду вместо румян. А может, она этого не говорила. Просто подумала, прежде чем, не оглядываясь, выйти за дверь.

Она точно не помнила, потому что тогда это было совершенно неважно.

А через несколько часов вдруг стало важно. Та встреча с матерью оказалась последней. В следующий раз Нора увидела ее на первой странице газеты. Мертвой.

Именно так она обо всем и узнала. Покинув кафе «Силверлайт» прямо перед рассветом и заметив на улице мальчишку, размахивающего стопкой газет с криками: «Специальный выпуск! Специальный выпуск! Трагедия Наследницы Хольцфалль!»

Ее ждал Тео.

Порой острый ум Норы становился проклятием.

Потому что в тот самый миг, прежде чем Тео успел раскрыть рот, прежде чем она разглядела фотографию тела, Нора сложила фрагменты пазла воедино. Тот факт, что за ней прислали рыцаря Хольцфаллей, выкрики мальчишки-газетчика, плохо скрытая скорбь на лице Тео – ее мать была мертва.

А значит, был мертв и Аларик, брат Тео, рыцарь ее матери. До нее нельзя было добраться, не столкнувшись с Алариком.

Нора была единственным ребенком. Но Тео и Аларик заменили ей братьев. А теперь она в одночасье потеряла и мать, и Аларика. Круг людей, которыми она дорожила, сузился так резко, что ей стало трудно дышать.

В последний раз она увидела лицо матери на снимке с места преступления.

Он раз за разом появлялся в газетах под множеством заголовков.

ВЕРИТИ ХОЛЬЦФАЛЛЬ УБИТА В ХОДЕ ОГРАБЛЕНИЯ!

АРЕСТОВАН ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В УБИЙСТВЕ НАСЛЕДНИЦЫ ХОЛЬЦФАЛЛЬ!

ГРАБИТЕЛЬ РАСКОЛОЛСЯ, КОГДА У НЕГО НАШЛИ УКРАДЕННЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ!

ЛУКАС ШУЛЬД СОЗНАЛСЯ В УБИЙСТВЕ ВЕРИТИ ХОЛЬЦФАЛЛЬ!

Газеты с фотографиями ее безжизненного тела разлетались как горячие пирожки. Публика продолжала теряться в догадках даже после признания Лукаса Шульда. Что делала Верити в 13-м круге после заката? Какие грязные делишки могли выманить Наследницу Хольцфалль из безопасных верхних кругов города? Почему ее рыцарь не смог ее защитить? Неужели Аларик, тело которого так и не нашли, был в сговоре с Лукасом Шульдом?

А когда об убийстве больше нечего было сказать, журналисты переключились на Нору.

ПРИШЛО ВРЕМЯ ВЫБРАТЬ НОВУЮ НАСЛЕДНИЦУ! КТО ОКАЖЕТСЯ ДОСТОЙНЕЙШЕЙ?

БЫВШАЯ НАСЛЕДНИЦА СКОРБИТ – ЕЕ НЕ ВИДЕЛИ С МОМЕНТА ПОХОРОН!

СМОЖЕТ ЛИ ОБЕЗУМЕВШАЯ ОТ ГОРЯ ОНОРА ХОЛЬЦФАЛЛЬ СОРЕВНОВАТЬСЯ В ВЕРИТАС?

Заголовки, как камешки, били по стенам ее уединения. Насмехались над ней, даже когда она сидела в сотне этажей над улицей, оккупированной фотографами. Они ждали, пока горюющая дочь что-нибудь выкинет.

Что ж. Если им нужно зрелище, Нора его устроит.

Она выбрала неприлично облегающее платье, сшитое из полосок переливающейся золотистой ткани. Оно было возмутительно полупрозрачным и то и дело норовило соскользнуть с плеч, намекая на то, чему не суждено случиться: об этом позаботятся вшитые в подкладку чары. Ее туфли от Шарля Люсье, единственные в своем роде, были изготовлены из витражного стекла и зачарованы прочнее стали. Макияж подчеркивал мираджийские черты лица, доставшиеся ей от рожденных в пустыне предков по отцовской линии. А самая яркая красная помада, имевшаяся в ее арсенале, будто заявляла: у Норы не бывает неприятностей, она сама – воплощенная неприятность.

Она вышла на сцену, чтобы всем продемонстрировать: она не сломлена.

Но на самом деле был лишь один способ доказать, что она все та же наследница, к которой они привыкли.

Победить в Испытаниях Веритас.

ИЗБАЛОВАННАЯ ОНОРА ХОЛЬЦФАЛЛЬ ЗЛОРАДСТВУЕТ, ПРЕДВКУШАЯ ТРИУМФ

Этот заголовок появился в издании «Рупор». Ну еще бы.

Они напечатали фотографию, на которой Нора, облаченная в белую меховую накидку (позднее тоже где-то забытую), лукаво ухмылялась в камеру. Рядом располагался другой снимок, тот самый, запечатлевший безжизненное тело ее матери в залитом кровью переулке.

Вместе эти два снимка говорили громче тысячи слов: Нора предается веселью, когда тело ее матери едва успели предать земле. Нужно отдать должное этой желтой газетенке: никакая трагедия не смогла бы умерить их пылающую ненависть к Хольцфаллям.

– По-твоему, тут библиотека? – Владелец киоска смерил подозрительным взглядом растущую стопку газет в руках Норы. Похоже, он не заметил ее сходства с фотографиями. – Выбери что-нибудь одно и не загораживай проход.

Хм. Вот незадача. Нора была одной из состоятельнейших женщин в городе, но, конечно, денег с собой она не носила. Это делали официанты и обслуживающий персонал, а не Хольцфалли. Вздохнув, она сняла с пальца маленькое кольцо с рубином. Каждая газета стоила один зауб, а за кольцо Нора отдала больше десяти тысяч.

– Вот. – Она положила кольцо в блюдце для мелочи. – Думаю, этого хватит.

Сунув газету под мышку, она вновь направилась по широкому бульвару к бабушкиному дому. Владелец киоска крикнул ей вслед:

– Если это окажется латунь со стеклом, то лучше не попадайся мне на глаза!

Впервые с тех пор, как погибла мать, Нора искренне рассмеялась. Она помахала через плечо одной из газет, демонстрируя свое лицо на первой полосе:

– Так ты много газет не продашь.

Мгновение она полюбовалась его шокированным видом, а потом резко развернулась и побежала к особняку Хольцфаллей.

Глава 2

Лотти

– Вставай, лентяйка.

Несколько мгновений, пока сон окончательно не развеялся, Лотти не могла понять, прозвучали ли эти слова наяву или только у нее в голове. Но, продираясь к сознанию через какофонию в ушах, она сообразила, что ни один из призраков в зарослях шиповника не говорил таким пронзительным голосом, как сестра Бригитта.

Монахиня с лошадиным лицом хмуро смотрела на нее с края ямы, озаренная лучами восходящего солнца. Казалось, само присутствие Лотти глубоко ее возмущало. Будто не она сама швырнула ее в яму.

Лотти не встала. Вместо этого она прижала ладони к глазам. Она не знала, сколько часов провела во сне, а сколько пролежала с закрытыми глазами, надеясь уснуть. Яма с ее ледяным каменным дном и несмолкающими голосами мертвых не очень-то способствовала отдыху. И если судить по числу трапез, которые ей приносили один раз в день, эта ночь в яме была шестой.

А ей предстояло провести здесь семь ночей.

Семь ночей в наказание за дерзость сестре Бригитте.

Для сестер Благословенного Шиповника семерка была священным числом.

На том месте, где теперь стоял монастырь, некогда высилась башня бессмертного бергсры[1]. Несколько тысяч лет назад бергсра приютил в башне юную принцессу, бежавшую от замужества с жестоким принцем. Воины принца семь дней осаждали башню, пытаясь вернуть беглянку. Семь дней бессмертный бергсра и принцесса наблюдали, как глупые смертные пытались проломить стены башни своими глупыми человеческими орудиями.

Через семь дней его терпение иссякло.

Бессмертный окружил башню густыми зарослями шиповника. Колючие ветви схватили нападающих, пронзили их шипами и оплели стеблями. Еще семь дней звучали стоны умирающих, но принцесса заглушала их игрой на арфе. В этой башне, навеки окруженной кустарником и телами, бергсра и принцесса счастливо прожили много лет.

Пока наконец ее жизнь не подошла к концу и бергсра не покинул башню – ветшающий памятник его любви к смертной.

Теперь от башни осталась лишь яма в зарослях неискоренимого шиповника, полная голосами мертвых.

Я повинуюсь моей клятве.

Лотти постаралась отогнать голос.

– С какой стати мне вставать? – Она не сдвинулась с места. Не показала, как отчаянно ей хотелось оказаться подальше от ямы и ее голосов. Бергсре Благословенного Шиповника было неведомо милосердие. Это, как успела уяснить Лотти, роднило его с настоятельницей ордена его имени. А значит, наказание окончилось на день раньше по другой причине.

– С той, что я тебе приказываю, – отрезала сестра Бригитта. – А покорность – добродетель, которую должны усвоить все недостойные.

«Недостойные». Казалось бы, спустя шестнадцать лет это слово уже не должно ее ранить.

– К тому же ты прохлаждаешься здесь уже несколько дней, пока мои святые сестры выбиваются из сил, готовясь к фестивалю.

Ах вот оно что.

– Значит, ты выпускаешь меня на день раньше, чтобы не марать свои святые руки, а заставить меня таскать тяжести с холма.

Святые сестры были единственными, чьих мыслей Лотти не слышала. Сестра Доротея, бывшая настоятельница, говорила, что проклятие Лотти – слышать порочные мысли. А сестры ордена посвятили жизнь служению бессмертным и тем самым очистились от пороков. Но Лотти и так знала, о чем думает сестра Бригитта. Ее выдало на миг дрогнувшее лицо, и Лотти ощутила яростный жар удовлетворения, хоть и понимала, что за эту дерзость тоже придется заплатить.

– Поразительно, – неспешно произнесла сестра Бригитта, развязывая пояс, сплетенный из тонких ветвей шиповника, – что нежеланная дочь, получившая от матери лишь проклятие, ничуть не ценит оказанную ей доброту. Тебе не помешало бы научиться смирению.

Голые ноги Лотти по-прежнему болели от ударов пояса, когда она в пятый раз спускалась с холма к фахверковым домам деревеньки Гельд.

Ранняя весна покусывала холодными зубами раны на коже, ноги вязли в грязи, а гора позвякивающих тарелок норовила вот-вот обрушиться, делая каждый спуск мучительно медленным.

Летом Гельд сиял.

Поля пропитанной солнцем золотистой пшеницы, кормившей всю деревню, окружали ее, подобно священному нимбу. Но в месяцы после сбора урожая эти самые поля представляли собой лишь бескрайние просторы тусклой голой почвы. Сколько бы фонарей ни зажигали жители на площади и сколько бы цветных лент ни развешивали, деревня не становилась менее тоскливой. И улыбки не заслоняли мрачные мысли, которые жадно притягивало проклятие Лотти.

Она швырнула груду тарелок на деревянный стол так, чтобы та зазвенела. Сестра Ева посмотрела на Лотти с укоризной, но, будучи новенькой в монастыре, не решилась ее отчитывать, а просто развернулась и пошла прочь. Ее зеленая ряса с вышивкой в виде колючих ветвей величественно развевалась за спиной.

Других сестер поблизости не было, и Лотти оперлась о стол, прикрыв глаза и давая отдохнуть своему замерзшему, ноющему телу. «Лентяйка, – сказали бы монахини, если бы ее увидели. – Разве ты сможешь избавиться от проклятия, если будешь потакать своим порокам?»

Разговоры на деревенской площади звучали приглушенно, все еще полусонно. Но разноголосица в голове у Лотти не замолкала ни на миг.

Обычно Лотти удавалось не обращать внимания на постоянный гул. Но в Гельде редко бывало так много народу.

Сегодня деревенские жители вместе сезонными работниками закончат сеять пшеницу. Мужчины, которым не нашлось места в городе, приезжали в деревню на несколько недель, чтобы подзаработать и набить животы. Закончив с посевом, они снова садились в тарахтящие автобусы и разъезжались по домам – в Вальштад, Гренц и другие города. Но сегодня Гельд праздновал. Каждая семья приносила свое коронное блюдо, пекарня Хена готовила булочки с кардамоном, а пивоварня предоставляла пиво. Ну а монахини благословляли работников, одаривая их ветками шиповника.

Потом работники уезжали, и их мысли переставали зудеть у Лотти в голове.

Один из них, стоявший в очереди в пекарню Хена, обратил внимание, как задрался подол ее платья, когда она прислонилась к столу. В мыслях другого она увидела собственное голое колено. Они разглядывали, как облегает ее тело платье не по размеру. Лотти чувствовала голод в их взглядах. И отголоски других мыслей, более опасных.

Из-за какофонии Лотти даже не заметила Эстель, пока та не схватила ее за запястье.

– Угадай, что я только что видела в пекарне! – заговорщическим тоном прошипела Эстель ей на ухо. Тепло ее ладони обожгло Лотти. За шесть дней холод ямы проник в нее до самых костей. Но Эстель, если и обратила внимание на ее ледяную кожу и на то, что Лотти уже шесть дней не заходила в пекарню, виду не подала. От прикосновения сознание Лотти наполнилось мыслями Эстель. И эти мысли были не о том, где пропадала Лотти, а лишь о том, что Эстель жаждала ей поведать.

– Что ты видела? – Лотти держалась поближе к лучшей подруге, пробираясь через толпу. Голоса в голове начали затихать.

– Нет уж. – Эстель очаровательно надула губки. – Попробуй угадать.

Лотти и так знала, что видела Эстель. Мысль торопливо прыгнула ей в голову в тот самый момент, когда подруга схватила ее за руку. Но Эстель не хотела, чтобы Лотти действительно угадала. Она желала продлить этот миг, насладиться чужим вниманием, а потом со злорадством раскрыть свой незначительный секрет. А жизнь всегда была проще, когда Эстель получала то, что хотела.

– Что-то неожиданное? – подыграла Лотти.

– Возмутительное! – Эстель театрально схватилась за сердце.

– Ты накрыла тесто, и твоя мать впервые не поправила салфетку на миллиметр, будто ты криво ее положила?

Эстель фыркнула:

– Ага, как же.

– Твой отец сказал о ком-то что-то дурное?

– Скорее уж мама перестанет меня вечно поправлять.

В присутствии Эстель промозглый холод ямы понемногу отступал. Лотти просидела там шесть ночей в компании призраков. Но теперь они с Эстель будто снова вернулись в школу, где виделись каждый день и были неразлучны. Ни одна другая девочка не могла пролезть в их мирок.

Наконец терпение Эстель лопнуло по швам:

– Утром Генриетта зашла к нам за булочками, и угадай, во что она была одета! – На этот раз от Лотти не требовалось угадывать. – В одно из платьев, которые мистер Хинде заказал для дочери!

Генриетта была на несколько лет старше Лотти и Эстель, но когда-то они все вместе сидели в единственном деревенском классе, чтобы обучиться кое-чему перед замужеством или выходом на работу.

Генриетта, окончив школу, вышла замуж за Леннарта Хинде, богатого вдовца, жившего в самом большом доме во всей деревне. Все поднимали тосты за здоровье юной невесты и не столь юного жениха. Все улыбались, поздравляли их, танцевали и поглощали еду и пиво, купленные на деньги мистера Хинде. А Лотти слышала, что на самом деле думали в тот день гости: что не прошло и трех месяцев с тех пор, как скончалась прежняя миссис Хинде. Что Генриетта не сможет воспитать падчерицу, которая всего на семь лет ее младше. Что она совершенно не умеет ни готовить, ни шить, но стоит взглянуть на декольте ее свадебного платья, чтобы понять: Леннарт Хинде женится на ней не ради ее талантов вести хозяйство.

Злые мысли, следовавшие за теплыми словами, раздражали Лотти и не давали ей покоя.

Монахини вечно твердили, что Лотти должна покаяться. Отречься от всех недобродетельных помыслов. Но Лотти знала, как порочны помыслы окружающих.

Их мысли были мелочны, сердиты, завистливы и алчны. А их слова и улыбки в адрес Генриетты и Леннарта насквозь фальшивы.

Но проклятой при этом считалась Лотти?

Это она драила полы до кровавых мозолей на руках, через ночь спала в яме среди шиповника, была обречена жить в монастыре, пока добродетели не снимут с нее проклятие. С какой стати ей пытаться стать добродетельнее всех вокруг? Она слышала, как они упиваются своими мерзкими мыслишками, уверенные, что никто ничего не знает.

Но Лотти знала все.

Наблюдая за Генриеттой, кружившейся в свадебном платье и венке из цветов, видя, как радостно развеваются ее кудри, Лотти тоже поддалась порочному искушению. Она подцепила мысль из головы Эстель и прошептала:

– Зуб даю, она ждет ребенка. Потому ему и пришлось на ней жениться.

Лотти знала, что это не так, но вспышка мстительной радости вытеснила в разуме Эстель жгучую зависть в адрес Генриетты с ее дурацким плоским веснушчатым носом. Генриетты, выходившей замуж за самого богатого мужчину в деревне, за мужчину, в доме которого она сможет вести жизнь изнеженной домохозяйки с мягкими руками. Вместо того чтобы подниматься до рассвета и работать в пекарне родителей, получая взамен лишь мускулы от замешивания теста да пятна от муки на невзрачных платьях.

– Я как раз подумала о том же! – прошептала в ответ Эстель и радостно шлепнула Лотти по плечу. Это привлекло внимание одной из монахинь, заметившей, как они вместе хихикают с края толпы. В наказание Лотти всю ночь отскребала оставшиеся после свадьбы грязные тарелки.

Оно того стоило.

Это мимолетное ощущение близости всегда того стоило.

Проклятие Лотти помогло ей в одном: стать той, с кем Эстель хотела дружить. Становиться ею раз за разом, снова и снова.

Лотти опять вернулась к старым детским привычкам.

– Бьюсь об заклад, Генриетта нарочно дала ему неправильные мерки, когда он делал заказ.

Этот спор она выиграла бы без труда. Лотти подслушала замысел в голове Генриетты, когда та месяц назад несла бланк заказа к почтовому фургону. Она злилась, что муж решил купить новые платья дочери, а не ей. Потому написала на бланке другие мерки. Так, чтобы дочери платья оказались велики, а на Генриетте сидели идеально. А девчонка пусть донашивает их, когда Генриетте они наскучат.

Она бросила конверт в почтовый фургон и пошла прочь. Лотти вдруг подумала, что может все исправить. Выхватить конверт, пока еще не поздно. Уберечь юную дочку Леннарта от унизительного момента, когда предвкушение сменится разочарованием при виде болтающихся рукавов только что надетого платья.

Но это было бы бессмысленно.

Монахини каждый день напоминали Лотти, что, несмотря на все ее усилия, она далеко не праведница. Даже если она поможет дочери Леннарта Хинде, ничего не изменится.

К тому же самой Лотти никто никогда не помогал. Ни рыцари из старых сказок. Ни бессмертный бергсра, который укрыл бы ее в башне от врагов. Ни даже жалостливая проклятая девочка, которая защитила бы ее от себялюбивой мачехи. Лотти никто ни от чего не защищал.

Услышав «догадку» Лотти, Эстель расплылась в ошеломленной улыбке, избавив ее от последних отголосков вины. Они уселись на садовую ограду за домом миссис Мюллер, и Эстель рассеянно вытащила из кармана сверток – две булочки с корицей из пекарни, завернутые в вощеную бумагу. Одну она отдала Лотти, которая жадно вцепилась в теплое тесто. Пустой желудок тут же отозвался урчанием. От завитков теста поднимался сахарно-коричный пар. Они быстро разделили свои булочки – Лотти отдала Эстель мягкую серединку и взяла у нее хрустящий внешний слой, хотя сама тоже больше любила серединку. Таков был привычный ритуал, возникший, когда им обеим было по шесть лет.

Но, даже поедая булочки, Лотти все равно чувствовала, как негодует Эстель. Это она должна щеголять в платьях из города. Ей городские наряды все равно шли больше, чем Генриетте. Лотти рылась в разуме Эстель в поисках чего-то, что поможет ее отвлечь, и вдруг наткнулась на обрывок злорадной мысли:

Хотя какая разница?

Когда я уеду с Конрадом в Вальштад, у меня будет навалом разных платьев.

Мысли работали не так, как слова. Они не шли одна за другой, медленно и по порядку, раскрывая лишь то, чего хотел поведать рассказчик. Мысли ничего не скрывали и обрушивались разом. Миг – и Лотти знала обо всем, что произошло с Эстель за эти шесть дней. Будто Лотти была рядом, а не сидела в яме среди шиповника.

Эстель обратила внимание на симпатичного сезонного работника со светлой щетиной, зашедшего в пекарню за причитающейся порцией хлеба. Когда он ослепил Эстель улыбкой, от которой екнуло в животе, она бесплатно дала ему кусок пряного яблочного пирога. С тех пор они встречались украдкой в тенях за амбаром после окончания дневных работ. Но Эстель все же вела себя осторожно и не решалась целиком отдаться мужчине, который через несколько дней уедет навсегда.

Но потом он произнес слова, вскружившие ей голову.

«Когда мы вернемся в Вальштад».

Теперь Эстель грезила не мужчиной, а городом.

Завтра, пока деревня будет отсыпаться после праздника, она сбежит и сядет в автобус, увозящий работников обратно в город. Она забрала деньги, которые родители прятали под половицами в пекарне, и отдала на сохранение Конраду. С этими деньгами она сможет продержаться, пока не найдет работу. Что-нибудь гламурное, например продавщица папирос, как в журналах. Или официантка в клубе, где бывают Хольцфалли.

Эстель собиралась уехать из Гельда, ни на секунду ни задумавшись о тех, кого оставит позади.

Даже о Лотти.

И она улыбалась, глядя Лотти прямо в глаза. Так же, как улыбалась Генриетте на ее свадьбе.

Она отряхнула руки от сахара и сказала, что ей пора возвращаться в пекарню, пока родители не заругались.

Эстель встала, забирая свое тепло, и Лотти ощутила, как холод монастыря вновь пробирается в ее тело. Но теперь он простирался на долгие годы вперед. Ее снова бросят. Она снова останется одна.

И Лотти поняла, что не может отпустить Эстель.

Не ходи в лес, дитя. Там подстерегают опасности, которые тебе пока не одолеть.

Теперь садись и помалкивай, а я расскажу тебе сказку о благородном лесорубе и его волшебном топоре.

Посреди древнего леса стояла крохотная деревушка Вальштад. Бедное маленькое поселение, чьи жители, как и жители всех других деревень, страшно боялись созданий, обитавших в темной чаще. Созданий столь же древних, как и сам лес.

Нёкки прятались в колодцах, хватали детей, отправленных за водой, и топили их. Тролли ломали стены хижин, как яичную скорлупу, и пожирали всех, кто был внутри. Плачущие сироты хныкали по ночам, как потерянные малыши, заманивая сердобольных матерей. А хитроумные волки, умевшие оборачиваться людьми, выслеживали юных дев, собирающих цветы на лужайках, и проглатывали целиком.

На окраине Вальштада жил молодой лесоруб с красавицей-женой. Жили они бедно, но не знали ни голода, ни холода. И были счастливы.

Но вот пришла темная зима и принесла снегопад, которому не было конца. Поговаривали, что виной тому стала междоусобица снежных великанов в горах. Как бы то ни было, снег шел день за днем, неделя за неделей, а потом и месяц за месяцем. Молодой лесоруб трудился не покладая рук, но продал все дрова, которые нарубил, а себе не оставил ничего. Без огня в очаге их дом остыл, есть было нечего, а в двери им скреблись лесные твари.

Однажды утром, когда за окном завывал студеный ветер, лесоруб, глядя, как его жена ворошит угли в надежде найти хоть искру света, понял, что ему придется взять топор и отправиться в опасную чащу.

Но какое бы дерево он ни пытался срубить, все они оказывались промерзшими насквозь и лишь разлетались на щепки под ударами топора. Лесоруб углублялся все дальше и дальше в лес, пока совсем не заблудился.

Много часов он пробирался по снегу, пытаясь найти дорогу к дому, пока вдруг не вышел на лесную опушку. Град больше не бил его по лицу, мороз не кусал за пальцы, сугробы не доходили ему до пояса. Ледяной ветер шумел в деревьях позади, но на самой опушке было тепло, как весной, на земле росла зеленая травка, а луна, пробивавшаяся из-за густых зимних туч, светила почти так же ярко, как полуденное солнце.

Посреди опушки стояло самое прекрасное дерево, какое лесоруб видел за всю жизнь. Кора блестела золотом и серебром, а рубиновые и сапфировые прожилки сверкали в лунном свете.

Лесоруб занес было топор, но тут из дерева послышался голос:

– Не надо, добрый лесоруб. Молю, не срубай мое дерево. Вместе с ним погибну и я.

Лесоруб был в отчаянии. Вернись он с пустыми руками, его и его жену ждет неминуемая смерть. Но он не мог не внять такой отчаянной мольбе и потому опустил топор.

В тот же миг в стволе дерева появилось лицо. Затем рука, нога, и наконец из сердцевины древа вышел хульдрекалл с кожей и одеянием из золотой коры, с волосами из рубиновых листьев и венами из серебряной смолы.

– Благодарю тебя, почтенный лесоруб. – Хульдрекалл был бессмертен и правил всеми, кто жил в лесу. И все же он поклонился лесорубу. – За твою доброту я исполню любые твои желания.

Желания лесоруба были незамысловаты. Он хотел вернуться к жене. Принести с собой достаточно дров, чтобы им хватило до весны. И защитить любимую от лесных чудовищ, скребущихся им в дверь. Хульдрекалл удивился столь скромным просьбам и повторил свое предложение. Он сказал, что может дать лесорубу все сокровища из королевской казны. Но благородный лесоруб лишь покачал головой. И хульдрекалл исполнил его скромные пожелания.

Сначала он дал ему кольцо, свитое из золотистых ветвей его дерева. Это кольцо, сказал хульдрекалл, укажет и осветит лесорубу путь через чащу, куда бы тот ни пожелал направиться.

Потом хульдрекалл протянул руку и отломил с дерева ветвь покрупнее. Изогнувшись, ветвь приняла форму острого топора – лучшего из всех, какие лесорубу доводилось видеть. Хульдрекалл вручил лесорубу топор и пообещал, что им можно будет свалить любое дерево с одного удара.

– Сруби деревья вокруг своего дома в форме круга, – сказал хульдрекалл, – и ни одна лесная опасность не преодолеет эту границу.

Таков был его дар лесорубу. И его детям. И детям его детей. Пока потомки лесоруба будут хранить топор, хульдрекалл будет их защищать.

Глава 3

Тео

Когда-то рыцари совершали великие подвиги. Сражались в битвах, спасали принцесс, охотились на чудовищ.

Но теперь все битвы были выиграны. Правители больше не носили корон. А чудовища попрятались в лесах.

Этим утром Теодрик Риддер, рыцарь дома Хольцфалль, связанный клятвой потомок Хартвина Риддера, охотился на сбежавшую наследницу.

Из бара «Эш» как раз выходили неровным шагом развлекавшиеся всю ночь посетители, подслеповато щурясь на восходящее солнце. Пробираясь через подвыпившую толпу, Тео разыскивал взглядом копну темных волос. В прошлый раз, придя забрать отсюда Нору, он обнаружил ее стоящей во весь рост на столе – она строила башню из фужеров для шампанского. Вокруг собралась золотая молодежь из 1-го круга, подбадривая ее и ахая, когда башня накренялась. Как только в бар вошел Тео, Нора повернула к нему голову. Даже такого крохотного движения хватило, чтобы фужеры зашатались и обрушились, разбиваясь вокруг Норы и сверкая, как звезды.

Под утренним светом осколки стекла казались лишь мусором, оставшимся с прошлой ночи, как и потерянные перчатки и безделушки. Дневной свет забирал все очарование подобных мест. Среди беспорядка стояли несколько посетителей. Те, кто был слишком пьян или слишком богат, чтобы их выставили за дверь.

Тео хватило одного беглого взгляда, чтобы понять: Норы здесь нет.

Каждого Хольцфалля всегда должен был сопровождать рыцарь. Даже братьев Мерси Хольцфалль. Они утратили всякое влияние, проиграв в испытаниях, но все же оставались связаны с самой могущественной женщиной в городе. Никто не хотел повторения инцидента с похищением Фелисити Хольцфалль, случившегося пятьдесят лет назад.

Или убийства Верити Хольцфалль.

Нора, само собой, считала себя исключением из всех правил.

Тео разбудила посреди ночи командор Лиз Риддер, предводительница рыцарей. На миг, до того еще, как окончательно проснуться, Тео будто бы вернулся в ту ночь, когда его разбудили в прошлый раз. В ночь, когда была убита Верити Хольцфалль.

И когда Аларик погиб вместе с ней.

Потом Лиз произнесла:

– Онора пропала.

Долгие годы тренировок позволили чувству долга заглушить горе. Я повинуюсь моей клятве и буду защищать их любой ценой. В его голове прозвучали слова, определявшие жизнь всех Риддеров.

Нора ускользнула из-под надзора.

Ну еще бы. Это же Нора.

Другие рыцари всю неделю делали ставки: согласится ли Нора принять участие в Испытаниях Веритас? Или упрется, желая получить Наследие напрямую от бабушки, как получила бы от матери? Но у матери она была единственным ребенком. А у бабушки было несколько внучек, каждая из которых после смерти Верити получила шанс стать Наследницей. Если бы Нора заупрямилась, рыцарям, несомненно, приказали бы притащить ее на испытания силой.

Теперь до рассвета и до начала церемонии оставалось всего несколько часов, а Нора куда-то сбежала. И остальные наверняка понятия не имеют, вернется ли она по своей воле. Но Тео знал ее. Лучше, чем кто-либо другой.

Поэтому он и был единственным рыцарем в казарме, которого разбудили посреди ночи.

– Она не делилась со мной планами на вечер, командор, – сказал он Лиз и потянулся за рубашкой и дублетом, аккуратно сложенными на крышке сундука у изножья его узкой койки.

Лиз раздраженно поджала губы. Тео нечасто видел, чтобы командор Риддер столь ярко проявляла эмоции.

– Она сглупила, не взяв с собой рыцаря.

– Верити рыцарь не помог. – Еще до того, как открыть рот, Тео понял, что опасно близок к нарушению субординации. – Командор, – добавил он на всякий случай.

С момента смерти Верити почти никто не произносил имя Аларика. И сейчас Тео не стал его произносить. Но его отсутствие ощущалось в молчании, повисшем между Тео и командором Лиз.

Брат Тео считался лучшим рыцарем их поколения и уже в восемнадцать лет был выбран личным рыцарем Верити Хольцфалль. Его долгом было защищать Наследницу.

И он не справился.

Верити погибла.

А Аларик пропал.

Даже рыцари порой опускались до сплетен. В первые часы после известия о смерти Верити Хольцфалль и пропаже Аларика по казарме поползли слухи о том, что Аларик жив. Что он не сумел защитить Верити и сбежал, страшась наказания. Как Сигизмунд Риддер триста лет назад, который пересек море, чтобы избежать кары за интрижку с Меритт Хольцфалль. На его поиски ушли годы, но все же его поймали. Выследили и схватили другие рыцари, его семья. Когда его вернули в Вальштад, Фиделити Хольцфалль приказала ему высечь себя до смерти. И Сигизмунд Риддер, бессильный перед родовой клятвой, подчинился.

Но Тео знал своего брата.

Аларик ни за что не поступился бы своим долгом. Он был лучшим из рыцарей. Благодаря не только навыкам, но и принципам. Он презирал несправедливость, трусость и неверность. Он был таким рыцарем, о которых сочиняли сказки во времена, когда все боялись древнего леса. Он бы ни за что не поступился своим долгом.

Пока в газетах строили догадки об убийстве Верити, в казарме строили догадки о пропаже Аларика. От тела Верити вела кровавая дорожка. Ее мог оставить раненый рыцарь, отправившийся искать подмогу. Или мертвое тело, которое тащили к реке. Рыцари, обучавшиеся вместе с Алариком, пытались сообразить, кто мог одолеть его в бою. Он не пропускал ни одного удара на тренировочном поле с тех пор, как ему исполнилось двенадцать.

А потом был арестован Лукас Шульд. У него нашли похищенные украшения Верити. Тщедушный тип с пристрастием к выпивке и азартным играм. Нисколько не похожий на того, кто сумел бы одолеть в бою лучшего из рыцарей. И все же Тео знал: Аларик сдержал бы клятву до самого конца.

Тео всегда ценил свою клятву. Свой долг.

Им повезло родиться Риддерами. Так учил их отец. Большинство людей всю жизнь ищут хоть какую-то цель. Многие умирают, так и не найдя ее. А у Риддеров цель есть с самого рождения. Они защищают семью, которая защищает весь остальной город.

Они живут, чтобы умереть ради Хольцфаллей.

– Я найду ее. – Тео надел рубашку. Я повинуюсь моей клятве и буду защищать их любой ценой.

Командор Лиз смерила его взглядом, пока он зашнуровывал ботинки. Похоже, в ее глазах Тео недотягивал до брата. Но командор лишь кивнула:

– На рассвете она должна быть дома.

Нора, разумеется, не взяла с собой локанц. Еще одно правило, с которым она не считалась.

Всем Хольцфаллям полагалось иметь при себе маленький зачарованный предмет, позволяющий определить их местоположение. Локанцем Норы была пара бриллиантовых пусетов, сопряженных с наручными часами Тео, чтобы он всегда мог ее найти. Когда Нору замечали без локанца, она заявляла, что серьги не сочетаются ни с одним из ее нарядов. Будто Тео не знал, что ее гардеробная по размеру равна небольшому дому.

Без помощи магии Тео был вынужден полагаться на сплетни журналистов. В клубе «Алая роза» он нашел белую меховую накидку, в баре отеля «Парагон» – серебряные шпильки, в «Риксе» – неоплаченный счет на двадцать тысяч заубов. В последнюю очередь Тео извлек из-под коктейльного столика в баре «Эш» пару зачарованных стеклянных туфель. В конце этой дорожки из драгоценных улик он отчасти надеялся найти саму Нору с фужером шампанского в руке, ожидающую, пока ее отвезут к бабушкиному особняку.

Но солнце уже восходило над горизонтом, и вместе с ним просыпался город. Значит, Нора либо сама успела к завтраку, либо решила рискнуть, испытав терпение бабушки.

Среди засидевшихся в баре посетителей Тео заметил Фредди Лётце. Фредди был третьим в очереди на наследование процветающей транспортной компании и печально известным ловеласом. Тео знал, что Нора считает его невыносимо скучным. Но в 1-м круге жило не так уж много людей, и потому она часто проводила с ним время.

Фредди Лётце терпеть не мог одиночество. На этот раз его спутницей была симпатичная девушка с ярко-рыжими волосами до пояса. Фредди имел привычку подцеплять молодых мечтательниц, обещать им луну с неба и очень скоро про них забывать. Нора, в свою очередь, завела привычку подбирать этих девушек и устраивать на работу в одно из многочисленных владений Хольцфаллей. Тео подозревал, что половину их горничных наняла именно она.

– Фредди. – Тео пересек лабиринт из опрокинутых стульев и брошенных на пол бокалов. Ему пришлось повторить имя еще два раза, прежде чем мальчишка Лётце поднял на него мутный взгляд. Развязанный галстук-бабочка Фредди болтался на рубашке, которая, несомненно, оставалась свежей и чистой лишь благодаря зачарованным запонкам.

– Рыцарь без наследницы. Печальное зрелище. – У Фредди заплетался язык, а веки тяжело нависали над глазами. – Хольцфаллей здесь нет, так что можешь валить.

Рыжеволосая девушка, которую он обнимал одной рукой, подняла взгляд, услышав фамилию Хольцфалль. Приглядевшись, Тео понял, что она одета в костюм танцовщицы, а броский макияж явно предназначен для сцены. Яркие серые глаза остановились на символе, вышитом на его дублете. Топор Хольцфаллей. Герб Риддеров.

Тео не сдвинулся с места, и Фредди лениво махнул рукой:

– Пшел вон, мальчик.

Тео мог одной левой повалить Фредди Лётце на пол, как разодетую тряпичную куклу. Он был выше на целую голову. Фредди годами не поднимал ничего тяжелее канапе, а Тео тем временем неустанно тренировался. Но Фредди не стоил и капли его пота.

Тео остался стоять, нависая над диванчиком, где развалился Фредди с рыжей танцовщицей. Само собой, тот вскоре раскололся.

– Она ушла. – Фредди поднес бокал к губам, понял, что там ничего не осталось, и призывно щелкнул пальцами в сторону бармена. Тот его проигнорировал.

– Нора, – уточнил Тео.

– «Нора». – Губы Фредди изогнулись в паскудной усмешке. – Как фамильярно для сторожевого пса. Тебе следовало бы называть свою госпожу «мисс Хольцфалль».

Тео уже повернулся, чтобы уйти, но слова Фредди заставили его замереть; плечи свело от злости. Рыцарям не к лицу мелочность и самолюбие. Тео знал свою клятву. Он знал свое место в городе и среди Хольцфаллей.

Некогда рыцари совершали подвиги, сражались с врагами на дуэлях, спасали прекрасных дам…

– Не найдется чего-то пишущего? – спросил Тео у мужчины за барной стойкой, который устало распускал подвязки на рукавах рубашки. Бармен протянул ему ручку из нагрудного кармана, и Тео нацарапал на салфетке пару строчек.

– Рыцари, – фыркнул бармен, подворачивая манжеты. Тео вернул ему ручку и вновь подошел к диванчику, где сидели Фредди с танцовщицей.

– Я думал, ты уже свалил, – протянул Фредди. – Послушай, рыцаренок… – Он осекся и вздрогнул, когда рука Тео оказалась в сантиметре от его лица. Но удара не последовало – он всего лишь подал рыжей девушке салфетку, на которой было написано, как получить работу горничной у Хольцфаллей.

Некоторые девушки, проводившие время с Фредди, по глупости и впрямь думали, что он их любит. Что он сдержит обещания. Но большинство были умнее и хотели лишь денег. А работа горничной у Хольцфаллей, как однажды сказала Нора, неплохо оплачивалась и требовала меньше притворства.

Танцовщица быстро прочла надпись на салфетке. Фредди неуклюже попытался ее выхватить, но девушка, будучи трезвой, опередила его и спрятала записку в вырезе платья. Она посмотрела Тео в глаза и едва заметно кивнула.

Тео отошел, но успел услышать похабную шуточку Фредди о том, можно ли считать салфетку в ее декольте приглашением.

– Вы, рыцари, прямо-таки не можете пройти мимо девицы в беде, да? – заметил бармен, когда Тео направлялся к выходу. Уже у самых дверей он услышал, как тот вдруг добавил: – Твой брат был прав насчет тебя.

При упоминании Аларика Тео застыл на месте.

Но когда он обернулся, бармена нигде не было.

Глава 4

Нора

– Мисс Онора. – Маргарет открыла дверь Норе, взбежавшей наверх по ступеням особняка Хольцфаллей мимо жадных вспышек фотокамер и перекрикивающих друг друга репортеров, и торопливо закрыла, отгородившись от суматохи снаружи. Наложенные на дверной проем чары моментально заглушили шум, запечатав Нору в святилище родового гнезда. – Позволите взять… – Старшая горничная запнулась, увидев, что на Норе нет никакой верхней одежды, несмотря на весеннюю прохладу. – Ваши газеты? – тут же нашлась она.

– Спасибо, Маргарет. – От внимания Норы не ускользнул беглый взгляд, брошенный Маргарет на ее ноги в чулках, когда многострадальная старшая горничная взяла у нее стопку газет. Нора, в отличие от некоторых ее предков, не умела читать мысли, но ей и без этого было ясно: Маргарет беспокоится об уличной грязи, которую Нора разнесет по всему дому. А наказание за испачканные ковры понесут слуги.

Но она зря переживала.

Пусть Нора и не из тех, кто возвращается домой до полуночи, не растеряв по дороге туфли, но зато она легко могла зачаровать два золотых браслета с помощью одной только шпильки. За пару минут она нацарапала на них символы, которые придадут магической энергии необходимую форму, после чего застегнула браслеты на лодыжках.

Большинству людей для такой работы пришлось бы обратиться к дорогому профессиональному чародею. Однако Нора не относилась к большинству.

Ее ступни были безупречно чисты.

– Вас ждут в голубой гостиной. – Маргарет сделала книксен.

«Ждут». Нора не могла просто взять и спросить, пришла ли она последней, ведь тогда станет ясно, что ей не все равно. Разумеется, ей не все равно. Между ними развернулась борьба. Значение имела любая мелочь.

Едва Маргарет отвернулась, чтобы убрать газеты в шкаф, Нора тут же прижала кончики пальцев к блестящему столику у стены, пробуждая свой врожденный дар. Кровь Хольцфаллей была так насыщена магией, что некоторые из них могли использовать свои особые таланты даже без помощи зачарованных предметов. Среди членов семьи были эмпаты, ясновидящие, а иногда и телепаты, хотя последние не встречались уже сотню лет.

Нора же обладала даром перемотки – то есть могла видеть прошлое в любом предмете, запечатлевшем изображение. Лучше всего подходили зеркала и фотографии, но при необходимости могла сгодиться любая отражающая поверхность. Как-то раз Нора перемотала пузыристое изображение на фужере с шампанским.

Большую часть столика занимала огромная ваза с розами, но свободного пространства должно было хватить, чтобы… Вот оно! Перематывая отражение на блестящей древесине, Нора увидела две светловолосые головы.

Констанс и Клеменси, которых привел их отец.

А следом за ними – Модести и ее мать.

Чудесно. Все ее кузины уже собрались. Несомненно, в надежде произвести хорошее впечатление на бабушку. Да, пунктуальность – это добродетель, но, с другой стороны, приходить слишком рано тоже невежливо. Позже Нора непременно озвучит это соображение за спинами кузин.

По крайней мере, ей выпал шанс на эффектное появление.

На ее бриллиантовый браслет были наложены чары бриза. При активации вырезанные на золоте схемы приводили в движение потоки воздуха вокруг владельца. Такие браслеты давно заменили изящные зачарованные веера, которыми раньше пользовались дамы в жару. Приближаясь к голубой гостиной, Нора перегрузила браслет магической энергией, превратив легкое дуновение в резкий порыв ветра.

Створки дверей распахнулись, и Нора предстала перед своей семьей. Пять лиц повернулись к ней с выражением шока, раздражения – или и того и другого.

Как приятно, когда тебя встречают родные.

– Нора! – Руки Констанс были крепко сжаты у нее на коленях. – Мы уже думали, что ты не придешь.

За столом оставались два свободных места. Тиски, сдавливающие грудь Норы, наконец ослабли. Она успела на завтрак раньше бабушки.

– Точнее, надеялись, что я не приду. – Щелчком пальцев Нора вновь активировала чары бриза, чтобы захлопнуть за собой двери. Не то чтобы для этого была необходима магия. Вся суть в том, что Нора могла себе это позволить. Констанс открыла было рот, потом снова закрыла, пытаясь подобрать вежливый ответ. Ее сестра, Клеменси, ее опередила.

– Мы волновались! – Клеменси была достаточно тактична, чтобы изобразить на лице беспокойство. Они с Констанс походили на близнецов, хоть и не были ими на самом деле. Констанс было семнадцать, Клеменси – пятнадцать. У обеих классические светлые локоны Хольцфаллей и молочно-белая кожа. Сегодня они даже оделись в одинаковые платья: одно желтое, другое розовое. Как фарфоровые куколки, слепленные по одному образцу.

– Мы как раз говорили, что надо отправить за тобой рыцаря. Мы это говорили, верно? – Клеменси махнула рукой в сторону сэра Галдрика Риддера, стоявшего у дверей подобно безмолвной статуе. Нора не сумела подавить смешок. У Клеменси не было права посылать рыцарей даже в магазин, а уж тем более за Норой. Не говоря уже о том, что за ней наверняка отправили кого-то в тот самый момент, когда обнаружили ее побег из-под надзора.

На столе, накрытом белой льняной скатертью, красовались семь сервировочных майоликовых тарелок с изящной росписью, четырнадцать пар серебряных вилок и ножей с ручками из слоновой кости и семь высоких хрустальных бокалов с выгравированными магическими узорами, призванными охлаждать напиток.

А также древний топор, воткнутый в самый центр стола.

Обычно Мерси Хольцфалль предпочитала ставить на это место вазы с каллами, но сегодня был особый день. Пусть их семья уже давно не работала лесорубами, традиции остались прежними.

Нора не в первый раз видела древний топор Онора Хольцфалля. Но сейчас, вонзенный в стол, он пробудил в ней предвкушение, которого никогда не пробуждал, вися на стене бабушкиного кабинета.

Констанс была старшей из кузин, но ее, вопреки обычаю, не усадили по правую руку от главы семьи. Это место пустовало, дожидаясь Норы. Должно быть, из-за этого на лице Констанс застыло такое кислое выражение.

На другом конце стола, предназначенном для наименее важных особ, сидело предыдущее поколение. Точнее, то, что от него осталось.

Когда-то у Мерси Хольцфалль было пятеро детей.

Проспер, Грейс, Верити, Пейшенс и Вэлор.

Из них в живых остались трое.

Но лишь двое присутствовали в гостиной.

Дядя Проспер, отец Клеменси и Констанс, развалился на стуле, угрюмо вертя в пальцах серебряный зачарованный портсигар, сохранявший сигареты свежими. Пустая трата магии. Дядя Проспер никогда не давал сигаретам залежаться.

Рядом с ним с идеально прямой спиной сидела тетя Пейшенс, кидая на брата раздраженные взгляды каждый раз, когда портсигар ударялся о стол. Напротив расположилась ее дочь Модести.

Примечательно, что тети Грейс нигде не было видно.

Норе не следовало этому удивляться. У тети Грейс не было детей, которые могли бы принять участие в Веритас. Но лишь сейчас Нора поняла, что в глубине души рассчитывала на поддержку своей любимой тети, будучи единственной претенденткой, оставшейся без родителей.

Но тетя Грейс, вероятно, как раз ложилась в постель, как следовало бы и Норе.

– Что ж, к несчастью для вас, я пришла. – Нора заняла свое место справа от бабушки, и Констанс наморщилась еще больше. Ее лицо всегда выдавало, о чем она думает. Судя по карточным долгам Проспера Хольцфалля, эту особенность она унаследовала от отца. С насмешливой улыбкой Нора добавила: – От меня вам так просто не отделаться.

– Значит, придется потрудиться. – Модести рассмеялась, стараясь обратить искренность в шутку.

Тетя Грейс и Верити Хольцфалль были настоящими сестрами, такими, какими обычно описывают сестер. Подругами и союзницами во всем. Нора проводила с ними столько времени, что почти забыла, как презирают друг друга все остальные члены семьи. Дядя Проспер и тетя Пейшенс ненавидели Верити за победу в испытаниях. Ненавидели тетю Грейс за то, что она не ненавидела Верити. И ненавидели друг друга за деньги, которые тащили из семейного состояния, тем самым урезая свое содержание.

Нора всегда знала, что кузины ее не любят. Они выказывали почтение, пока ее мать была Наследницей. В один прекрасный день Нора унаследовала бы все богатство и всю магию их семьи, и им пришлось бы либо найти работу (страшный позор), либо удачно выйти замуж, либо зависеть от нее до конца жизни.

Она видела, как то же самое происходило с предыдущим поколением. Чем глубже увязал в карточных долгах дядя Проспер, тем чаще он появлялся у них с матерью на пороге с сияющей улыбкой и бутылкой шампанского для «любимой сестры». Но когда ему везло, он не уделял Верити ни минуты.

Пока нормальные дети играли в куклы, кузины Норы плели интриги. Скорее всего, они знали, что не смогут никого провести. Впрочем, Нора тоже играла свою роль: притворялась, будто принимает их подхалимство за настоящую дружбу.

Теперь игра изменилась.

Со смертью матери Нора лишилась гарантии того, что станет следующей Наследницей. И много лет сдерживаемая ненависть кузин выплеснулась наружу. Но вместе с тем она по-прежнему могла выиграть. Ее шансы на Наследие составляли один к четырем. Нора обвела стол испытующим взглядом. Будь она азартна, как дядя Проспер, то оценила бы свои шансы и повыше, чем один к четырем.

У привычки держать кузин на расстоянии вытянутой руки был один недостаток: Нора не слишком-то хорошо их знала. Но недооценить Констанс и Клеменси, кажется, было невозможно. Как бы низко Нора ни ставила планку, эти двое всегда ухитрялись под нее поднырнуть.

Однако от глаз Норы не укрылось то, что Модести усадили по левую руку от бабушки.

Равно как и ее скромное платье из серовато-бежевого кружева в цветочек. Оно подчеркивало ее светлые волосы и голубые глаза, а также идеально подходило к обстановке дома. Умно. Модести намеренно оделась так, чтобы казаться здесь своей. Норе с ее мираджийскими чертами лица такое было не под силу, что бы она ни надела. Хотя именно у нее было больше прав находиться здесь, чем у кого бы то ни было.

– Мы так и не дождались тебя на премьере вчера вечером. – Тетя Пейшенс наконец прервала напряженное молчание. – В газетах пишут, что актерская игра Модести была блистательна.

Когда-то тетя Пейшенс была эмпатом и могла считывать чувства окружающих. Проиграв в Испытаниях Веритас, она потеряла этот дар вместе со всей остальной магией. И, похоже, с чувством такта. Было неловко смотреть, как она пытается перевести все внимание на Модести.

– Ах да, Модести ведь работает. – Слова сочились презрением. Работали только нуждающиеся – те, кто нуждался в деньгах. К Хольцфаллям это не относилось. Впрочем, если бы тетя Пейшенс не начала проталкивать Модести в мир кинематографа, когда той было всего шесть, то к настоящему моменту наверняка разорилась бы. – Приношу свои извинения. Я не пришла, потому что скорее бы выцарапала себе глаза, чем лицезрела Модести два часа подряд.

Дядя Проспер на другом конце стола попытался замаскировать смешок кашлем, а вялое выражение на лице тети Пейшенс вдруг сменилось раздражением. Мать Норы и тетя Грейс любили смеяться, вспоминая легендарные истерики, которые закатывала в детстве Пейшенс. Предпоследняя по старшинству, всеми позабытая Хольцфалль. Дочь, угрюмо дожидавшаяся, пока ей перепадут крохи родительского внимания, львиную долю которого отнимали Грейс и Верити. Но порой ее недовольство перерастало в пылающую ярость.

Нора видела этот гнев в действии лишь однажды, когда ей и Модести было лет семь и тетя Пейшенс начала кричать на дочь и трясти ее из-за потерянной шелковой перчатки. Чтобы оттащить Пейшенс, понадобились трое рыцарей.

Тетушкино лицо покраснело, и Нора подумала: не выплеснется ли на нее прямо сейчас вся злоба, накопившаяся за шестнадцать лет? На такое представление она бы с удовольствием посмотрела. Но Модести заговорила первой, предотвратив взрыв.

– О, не волнуйся, милая кузина. – Модести самодовольно улыбнулась. – Ты еще увидишь меня на следующей премьере! Просто ты пропустила чудесную новость! Мистер Хильдебранд будет снимать фильм про Темперанс Хольцфалль.

Темперанс Хольцфалль, их предок, жила шесть сотен лет назад, во времена последнего короля Гаманикса. Юный король безумно влюбился в Темперанс и сделал ей предложение. Но она отказалась от короны ради участия в Испытаниях Веритас. Променяла жизнь королевы на шанс получить семейное Наследие. Ее посчитали недальновидной. Но ставка окупилась. Темперанс приняла участие в испытаниях вместе с шестью своими братьями и стала единственной выжившей. Король меж тем так и не женился и умер, не оставив наследников. Королевская династия прервалась, и Хольцфалли стали величайшей силой в государстве.

Поговаривали, что дети Темперанс сильно походили на короля. Нора, впрочем, подозревала, что эти слухи распустили сами Хольцфалли, чтобы еще больше возвеличить свою родословную.

– Вот как? – Нора привстала и потянулась за серебряным чайником на столе. Ее кузины вежливо сидели с пустыми чашками. Нора же была уверена, что ей простят даже убийство. Уж слишком рано налитую чашку чая, во всяком случае, точно. – И он додумался до этого совершенно самостоятельно?

Дар Модести был одним из самых коварных в семье. Она могла заронить в чужое сознание мысль, которая прорастала и начинала казаться своей собственной. Например, режиссер мог искренне считать, что он сам решил пригласить на главную роль Модести, а не кого-то по-настоящему талантливого.

– И он хочет, чтобы Темперанс сыграла я. – Модести сделала вид, будто не заметила намека на обвинение. – Говорит, что я выгляжу точь-в-точь как настоящая Наследница Хольцфалль.

Удар пришелся прямо в точку.

Хватило бы одного взгляда на портреты, которыми был увешан особняк, чтобы понять: Нора была чужой в собственной семье. Портреты сливались в бескрайнее море белой кожи, светлых глаз и еще более светлых волос. Темные волосы Норы среди этих золотых кудрей выделялись как чернильная клякса.

Хольцфалли претендовали на родство с королевской династией, распуская слухи о детях Темперанс. А вот Норе претендовать на подобное не требовалось. Королевскую кровь она унаследовала от отца. Мираджийская внешность указывала на ее предков – пустынных правителей. Она была внучкой принцессы в изгнании. Пусть Нора не была похожа на предыдущих Наследниц, но следующие Наследницы будут похожи на нее.

– Замечательно. – Нора яростно принялась размешивать чай серебряной ложечкой. – Ты сможешь хотя бы поиграть в Наследницу. – Движения ложечки активировали чары, запечатленные в гравировке на ручке: они делали чай крепче, когда его размешивали по часовой стрелке, и слабее, когда против часовой. – Если тебе понадобится совет из личного опыта, приходи ко мне. – Норе не пришлось бы так долго размешивать чай, если бы к столу Мерси Хольцфалль подавали кофе. Но кофе, как и другая бабушка Норы, был родом из Мираджи, и Мерси не одобряла его иностранное происхождение.

Чай постепенно темнел, пока ложечка Норы звенела о фарфор в повисшем напряженном молчании. Норе доводилось слышать, что некоторые семьи собираются на общие трапезы потому, что любят проводить время вместе, а не потому, что соперничают за тысячелетнее Наследие магии и богатства.

– Рада, что все пришли вовремя. – Голос раздался словно из ниоткуда, и все тут же поспешно вскочили на ноги. Все, кроме Норы. – Пунктуальность, знаете ли, – это добродетель.

– Но на Веритас ее ни разу не испытывали, – пробурчала Нора в фарфоровую чашечку. Ее бабушка тем временем вышла из потайной двери, которую Нора никогда раньше не замечала.

Особняк Хольцфаллей возвышался на том же самом месте, где тысячу лет назад стоял домик Онора Хольцфалля. За минувшие века он вырос во сто крат, с каждым поколением расползаясь все дальше, обрастая новыми флигелями, потайными ходами и зачарованными дверьми, которые могли вести куда угодно.

На Мерси Хольцфалль было голубое платье с высоким горлом. Светлые волосы убраны наверх. Она носила множество зачарованных украшений – кольца, броши, шпильки и пуговицы. Даже в шестьдесят красота Мерси ничуть не поблекла. На ее лице не появилось ни единой морщинки, пусть она и управляла семьей уже четыре десятка лет.

Вслед за бабушкой в гостиную вошла ее личный рыцарь, командор Лизелотта Риддер. Она возглавляла рыцарей так же долго, как Мерси возглавляла семью, но носила простую рыцарскую униформу. Серый дублет с вышитым на груди семейным гербом: силуэт Онора Хольцфалля, заносящего над головой топор. Норе всегда казалось, что он вот-вот ударит топором прямо в сердце рыцарю.

Когда командор Лиз увидела Нору, на ее бесстрастном лице на миг промелькнуло раздражение. Она молча подала сигнал другому рыцарю, стоявшему у дверей, и тот немедленно вышел из комнаты. Видимо, чтобы отозвать тех, кого отправили на поиски Норы после ее ночного побега.

– Как вы спали? – спросила бабушка, жестом приглашая их сесть.

– О, я прекрасно выспалась, бабушка, – подала голос Констанс, аккуратно подтыкая подол платья. – Мне показалось, что перед таким важным днем нужно лечь пораньше. – Она демонстративно бросила взгляд на Нору.

– Я бы не удивилась, будь все наоборот. – Мерси переплела пальцы над тарелкой. – Я совсем не спала накануне своей Церемонии Веритас. Волнение означает, что ты в полной мере осознаешь важность момента.

Констанс смущенно опустила взгляд, больше не пытаясь привлечь ее внимание. Нора могла бы сказать кузине, что вопрос был с подвохом. Как и большинство вопросов, которые задавала бабушка.

– По традиции каждый глава нашей семьи участвует в Церемонии Веритас дважды. Первый раз – перед испытаниями, второй – перед выбором преемника. То, что мне предстоит участвовать в ней в третий раз, – большая трагедия. – Взгляд бабушки намеренно остановился на Норе. Семнадцать лет назад Мерси Хольцфалль сидела здесь со своими детьми. Теперь двое из этих детей, включая Наследницу, были мертвы.

Вэлор Хольцфалль, младший ребенок в семье, погиб на самих испытаниях. Пятеро братьев и сестер катались на коньках по замерзшей реке, когда лед под ними вдруг обрушился. Это было испытание хладнокровия. Довольно иронично. Хотя Нора сомневалась, что кто-то из них оценил шутку, когда лед волшебным образом сомкнулся над их головами. Тетя Грейс первой сумела вырваться из ледяного плена и тут же принялась освобождать своих братьев и сестер. Но она не успела добраться до самого младшего.

Вэлору Хольцфаллю было всего четырнадцать.

После похорон Испытания Веритас продолжились.

Тетя Пейшенс и дядя Проспер тоже сидели за этим столом семнадцать лет назад. Они не победили ни в одном испытании. До конца добрались только Верити и Грейс. Мать Норы, Верити, сумела опередить свою сестру. Едва-едва.

И вот спустя семнадцать лет они оказались здесь. Новое поколение, которому предстояло вступить в состязание за приз, которого Верити Хольцфалль так и не дождалась.

– Никто из вас не готовился соревноваться в Веритас, – сказала Мерси четырем внучкам и жестом велела служанке налить чай. – Но это и к лучшему. К Испытаниям Веритас нельзя подготовиться и их нельзя обмануть. Они раскроют вашу истинную сущность. Покажут, кто из вас умнейшая, смелейшая, достойнейшая имени нашей семьи.

Мерси по очереди взглянула каждой в лицо. Нора следовала за ее взглядом. Клеменси и Констанс едва скрывали предвкушение и страх, а Модести изображала безмятежность.

– Не сомневаюсь, некоторые из вас, совсем как ваши родители, захотят пожаловаться, что испытания несправедливы. – На этот раз она посмотрела на угрюмое лицо тети Пейшенс. – Как и в обычной жизни, на несправедливость сетуют те, кто проиграл. И я отвечу вам так же, как всем, кто приходит ко мне с жалобами: жизнь справедлива к тем, кто этого заслуживает.

Нора много раз слышала эту философию, когда бабушка готовила ее к роли Наследницы. Бедные были бедны из-за того, что не обладали добродетелями богатых. Будь они умны, трудолюбивы и мудры, как богатые, они и сами были бы богаты. В семействе Хольцфалль добродетели стояли превыше всего.

Взгляды всех собравшихся устремились к топору.

За много поколений Испытания Веритас изменили свой вид. Но их цель осталась прежней: первым найти в лесу легендарный топор Онора Хольцфалля. Сегодня ночью Мерси Хольцфалль вручит топор бессмертному хульдрекаллу и задаст тот же вопрос, который задал тысячу лет назад Онор Хольцфалль. Кто заслуживает унаследовать этот могущественный дар? И, как и в каждом поколении до них, хульдрекалл поможет выбрать достойнейшего претендента.

И начнутся испытания.

Они могут произойти в любой момент и принять любую форму. Они могут подвергнуть проверке смелость, честность, умеренность или любую другую добродетель. Они могут быть как общими, так и индивидуальными. Очевидными или неявными. Но исход всегда один: победитель каждого испытания получит кольцо, которое позволит ему войти в лес и попытаться отыскать топор, чтобы обрести семейное Наследие.

Испытаний будет столько же, сколько и претендентов. У всех будет шанс себя проявить. Возможно, в конце у каждой из них на руке будет по одному кольцу. А возможно, все четыре кольца достанутся лишь одной, а остальные будут опозорены. Или мертвы.

– Ну что же, – сказала Мерси и приподняла мизинец. По топору скользнула магическая искра. – Кто из вас начнет?

За столом повисло молчание. Они знали, что им предстоит сделать. За этим их и позвали. Чтобы привязать к топору свою магию и согласиться отдать ее победительнице.

Крупная ставка и колоссальный приз.

Показная храбрость Модести куда-то подевалась. Язвительность Констанс и Клеменси тоже исчезла без следа.

Нора резко встала. Ножки стула с визгом проскрежетали по полу гостиной.

Колебаться имело смысл только в том случае, если Нора сомневалась в своей победе.

За тысячу лет топор не затупился. Лезвие было достаточно острым, чтобы Нора смогла порезать об него большой палец. Она ощутила, как движется магия в ее крови, цепляясь за топор. Будто невидимая нить, обвившаяся вокруг лезвия. Чары дернули ее магию, словно готовясь распустить ее и вытянуть из Норы. Но пока было рано. Сначала должна была завершиться игра.

Следующей встала Модести, не желавшая никому уступать. За ней – Констанс и, наконец, Клеменси.

И вот все четверо стояли за столом лицом друг к другу. Топор выпил их кровь, не позволив ни единой капле упасть на безупречную скатерть Мерси Хольцфалль.

Наконец бабушка взялась за топор рукой в перчатке, вытащив его из стола и запечатав чары. Магия топора будет дремать, пока одна из них не найдет его в лесу. Как только топора коснется рука смертного, магия проигравших размотается и покинет их, оставив после себя лишь пустую катушку, а Наследница вдруг обретет в четыре раза больше сил, чем было у нее при рождении.

А заодно получит и магию, копившуюся в семье много поколений.

За изысканно накрытым столом воцарилась многозначительная тишина. Они пришли сюда кузинами, а уйдут соперницами.

– А теперь… – Мерси Хольцфалль накрыла древний топор салфеткой, а слуги начали вносить в комнату еду. – Онора, не объяснишь ли, почему ты так вырядилась к завтраку?

– Я? – Нора села и подчеркнуто беспечно взяла булочку с подноса. – По-моему, это все остальные недостаточно приоделись.

Глава 5

Лотти

На то, чтобы засеять поля Гельда, у работников ушло две недели. Лотти же посеяла семена сплетен среди деревенских жительниц всего за два часа.

Сигрид Штраусс она нашептала, что Эстель целовалась за пекарней с сезонным работником. Эльзи Гент рассказала про деньги, которые Эстель стащила у отца, чтобы уехать в город. Монахини всегда твердили, что сплетни – дурная привычка. Но Лотти делала это ради самой Эстель.

Все знали, что случалось с деревенскими девочками, сбегавшими в большой город. Те, кто поудачливей, возвращались домой, поджав хвосты. А те, кому везло меньше…

Когда слухи дошли до отца Эстель, Лотти тут же об этом узнала. Как и вся деревня. Мистер Хен ураганом промчался по площади к кучке рабочих, раскуривавших сигарету. Он не отличался мощью, но на его стороне были гнев и внезапность. Одним яростным движением он прижал Конрада к окну пекарни. А затем, не дав молодому человеку опомниться, выудил из его кармана кошелек.

– Вор! – выкрикнул мистер Хен, поднимая находку над головой. На шум начали оборачиваться. – Городские отбросы! Все вы – мошенники и проходимцы! – Похоже, Лотти и Эстель ошибались: мистер Хен все же умел ругаться.

– Ничего я не крал, – громко возразил Конрад и с ухмылкой поднял руки, изображая оскорбленную невинность. – Ваша дочь сама мне отдала.

Мистер Хен снова бросился на Конрада, но другие жители Гельда встали между ними, не давая чужаку сдвинуться с места.

– Захлопни свою лживую пасть. Посмотрим, как ты запоешь, когда приедет полиция!

Ближайший полицейский участок находился в городке Линтцен в двух часах езды. Но Конраду хватило одного упоминания полиции. Он дернулся в руках удерживавших его мужчин, и на миг Лотти уловила отголосок воспоминания. Полицейские разгоняют забастовщиков, и…