Братство 2. Второй шанс

Размер шрифта:   13
Братство 2. Второй шанс

Глава 1

– Вот вроде и недавно вы дембельнулись, – проговорил Маугли, оглядывая нас. – А будто лет сто прошло. Не, что ни говори, а гражданка людей меняет. Совсем другие люди внешне, не узнаю даже!

– А ты думал, – Шустрый сел на подлокотник кресла. – Теперь всё, не покомандуешь, товарищ старший лейтенант, хе-е.

– Да мне и не надо, – бывший командир оглядел нас всех ещё раз. – Сами вот справляетесь, держитесь. И Андрюха Старицкий присматривает.

– Так вот, сначала Царевич ко всем ходил, чтобы не потерялись, теперь вот Старый всех собрал. Даже Славу Халяву из клуба вытащил… он упирался-упирался, а мы его за руки-ноги оттуда тащили.

– Не сочиняй, – отрезал Славик.

Собрались мы снова у Царевича. В этот раз стало намного теснее, ведь кроме нашей семёрки здесь ещё и Маугли. Ещё и Моржова пригласили, правда, он занят на работе, и неизвестно, сможет ли появиться сегодня.

Привезли и Самовара, хотя он сначала не хотел. Он сидел в своей коляске в комнате, старой, потому что новую только заказали, и слушал рассказы Маугли о том, что сейчас творится в армии после войны. Сам Маугли сидел в спортивной куртке Царевича, сняв, наконец, свою форму.

В квартире обычно было прохладно, но когда набилось столько народа, это уже не ощущается. Даже, наоборот, стало жарко. Ещё и на кухне варилось мясо в двух кастрюлях – притащили Шустрый с Царевичем из посёлка. Варилось оно просто, без всякого рецепта, просто мясо с крепким бульоном, куда набросали лук и круглую картошку.

На столе кроме бутылок стояли консервные банки с «братской могилой», как их в шутку назвал Шустрый – килькой в томате. Был ещё томатный сок, очень много, кто-то его сильно любил. Халява вот не любил, поэтому при виде его морщился, но пил. В армии и не такое пил.

Ну и ещё колбасы, сыры, помидорки, правда, эти были твёрдые, как пластмасса. Купили апельсины, китайские, каждый в отдельном красном целлофановом мешочке. Их привозят целыми коробками, и под Новый год их станет много. Ещё яблоки, Саня Газон разрезал их выкидным ножом, но так, чтобы получались зубчики.

Стол полный, но я был уверен, что съедим всё.

Кастрюли парили, окна с деревянными рамами запотели, Халява даже снял свои вечные тёмные очки и сидел, чистил картошку ножиком с отломанным кончиком, вытирая пот со лба рукавом.

– Главный специалист по чистке картошки, да, Халявыч? – на кухню пришёл Шустрый. – В армии придрочился, да?

– Иди ты уже, – отозвался Славик. – Займись делом!

– Каким?

– Каким-нибудь!

– А ты чё, в клуб опять намылился?

Халява сматюгнулся и замахнулся, будто собрался кинуть в Борьку картошку, но тот оперативно ушёл, правда, совсем ненадолго.

– А хлеба нет? – он заглянул в хлебницу. – А то чё, как в анекдоте, будем масло прямо на колбасу мазать?

– Вот и сходи в магаз! – рявкнул Славик. – Хоть какая-то польза будет.

– Под окном мешок есть, – крикнул Царевич из ванной, – там возьми. Только он мёрзлый!

– А где взял?

– Да срочники из части ходили по квартирам, продавали, по полтыщи за булку. Солдатский. Я купил мешок сразу на всякий случай. Шопен, может, заберёт.

Шопен пришёл не один – под курткой тащил своего щенка. Одноглазый пёсик рос быстро, и он уже стал больше, чем когда я его видел в последний раз.

– Да в общаге нельзя оставить, он скулит, а там все о’ут из-за этого! – он поставил собаку на пол и скинул бушлат. – О, командир!

– Ты ещё более тощим стал, Толик, – удивился Маугли. – Я думал, ты на гражданке хоть немного отъешься.

– А? Да чё-то не толстею.

– А чё он, думаешь, собаку-то взял? – появился Шустрый. – Чтобы ветром не унесло, смотри, какой тощий. Ничего не ест, как хомяк всё откладывает в свои нычки.

– Не гони, Шустрый! – пробурчал Шопен. – Сам-то бы всё жрал и жрал. Или ещё хуже. Помнишь, как из-за тебя тушёнки лишились?

– Ну едучий случай, хватит уже напоминать!

– А чё, каждый день видишь, как танк три ящика тушняка из пушки расстреливает?

Достали солдатский хлеб из шкафчика под окном. Хлеб был не только мёрзлым, но и очень тяжёлым и плотным, почти как кирпич, нож сломать можно, хоть топором руби. Но съестся, да и Шопен заберёт – раздаст беспризорникам в своей округе. С ними он, выходец из детдома, общий язык находил легко.

Ну а щенок сначала веселился, что все на него смотрят и играют с ним, потом напрудил лужу на кухне, забрал тапочек Царевича и полез с ним под диван.

В комнате расселись кто как, потому что мест не хватало, но никто не смущался, сидели впритык.

Зачем-то включили телевизор, там показывали «Что? Где? Когда?», но без звука, потому что из магнитофона играл «Сектор Газа»:

– Как бы мне её обнять, эх, боюсь, ядрёна мать, я ведь женщин никогда не обнимал.

В кладовке у Царевича нашлась гитара, Шопен тут же принялся её настраивать.

– А помните? – он поднял голову на нас. – Там в подвале тогда какой-то мужик тогда пел, неб’итый? Не помните? Мы тогда заходили погреться, а он там поёт. Про осень чё-то там.

– Это Шевчук был, – сказал Царевич, скрестив руки на груди. – Из ДДТ. Он в третьей роте тогда сидел, пацаны говорили. Потом к другим уехал.

– А? Кто? Да не гони, Ца'евич, – Шопен замотал головой. – Чё бы он там забыл?

– Да чё я гнать-то буду? Зачем мне это? Пацаны говорили, и по ящику тогда показывали.

– Царь Султаныч, а ты когда нас с подругой своей познакомишь? – вездесущий Шустрый уже был здесь.

– С какой? – Газон тут поднял голову.

– Да вон, на фотке! – Шустрый полез в шкаф.

– Будешь по моим вещам лазить, – обычно спокойный Царевич сжал кулак и погрозил ему, – я тебе такую жизнь устрою, Шустрик.

– Эх ты. Деваха такая, а ты стесняешься чего-то.

Халява вернулся с кухни, я его поманил в коридор.

– Где там батя твой? А то встречи горят.

– Да должен был прилететь с Москвы днём… – начал Славик.

– Из Москвы, – поправил его Самовар, услышав из комнаты.

– Короче, – Халява почесал затылок, – час назад только приземлился, задержали самолёт. Про тебя он не забыл. Завтра – сто пудов встреча. Он и сам хочет послушать, интересно ему. Думает, что на бухло мы выпрашивать будем, поэтому надо будет убедить. Просто так не даст.

– Убедим. Афганцы загорелись идеей, продавать будут с минимальной наценкой, чтобы затраты на дорогу отбить. Но без нас провернуть не смогут – в компах они туговато соображают, самоучки. Остался вот твой отец, если займёт. Но если что – на пару компьютеров у нас денег хватит, и там раскрутимся.

Мясо варилось дальше, ароматы распространялись на всю квартиру, стало совсем жарко, только Самовар кутал ноги. Казалось ему всё, что они мёрзнут. Все мы читали про эти фантомные боли в оторванных конечностях, и тут помочь ему не могли, кроме компании и поддержки.

Между делом я подошёл к нему с каталогом, поправили с ним смету с учётом новых цен. Маугли же подтянул к себе газету, в которой Царевич оставил неразгаданный до конца кроссворд.

– Знаменитый роман Э. Войнич, – произнёс он. – Четыре буквы.

– Овод, – тут же отозвался Пашка Самовар, почти не раздумывая.

– Это я помню, – Маугли внёс запись. – Автор «Войны и мир» – Толстой… Стыдно не знать, Руслан.

– Я не дошёл дотуда, – раздался смущённый голос Царевича.

– И… оба-на. Город, где родился Нильс Бор… это кто такой вообще? Десять букв, первая – А, последняя – Н, четвёртая – Е, шестая и восьмая – Г.

– Химик это знаменитый, – проговорил Самовар, поправив что-то на листе со сметой. – А город… хм-м… Копенгаген?

– Ко… – Маугли занёс ручку, но писать не стал, – итить твою, не подходит, первая А. Остальное всё бьётся.

– Значит, там где-то ответ неверный, – не терпящим возражения тоном сказал Пашка.

– Это не химик, – вдруг произнёс Шопен, отвлекаясь от гитары. – Это физик.

– Базаришь, – неодобрительно сказал Газон, рассматривая свои часы золотого цвета. – Самовар говорит, что химик, значит – химик.

Часы у Сани с виду крутые, но явно поддельные, вот он и смотрел, не слезла ли с них краска. С внутренней стороны браслета, где металл прижимался к коже, всё уже слезло.

– Да физик, отвечаю, пацаны! – спорил Шопен. – Я в школе училке про него отвечал.

– Или физик? – Самовар задумался сам и подкатил коляску к шкафу, где у Царевича лежали книги. – Посмотреть бы где.

Ну да, интернета сейчас нет в каждом устройстве, у нас тут и мобилы-то не у каждого. Только в книжке искать.

А встреча шла дальше. На улице вечер, темно, а у нас весело. Ходили из комнаты в кухню и наоборот, Шопен чуть не посолил суп во второй раз, а потом увидел в шкафу лавровый лист и перец горошком, и, судя по всему, такое он никогда не видел раньше. Но Шустрый ему не верил, думал, что тот над ним смеётся.

Жаль, что Даша сегодня не работает в магазинчике поблизости, а то бы позвал, познакомил со всеми. Но ещё познакомлю.

– Девок, может, позовём? – предложил Шустрый и полез в карман. – Вот, телефончики нашёл, – он показал сорванную со столба красную листовку с надписью «твоя Багира» и номер.

– Не, в шалманах нормальных не найдёшь, – с видом знатока сказал Газон. – Там страшные, как жена майора Нелидова. Надо в сауну идти, вот там все городские девки, самые-самые. Но надо туда переть, где ты их здесь разместишь? Погнали в сауну, я знаю хорошую.

– Можно в клуб завалиться, – предложил Слава Халява. – А чё, я там много кого знаю. Всем хватит, познакомлю.

– Да вы тут не скучаете, – заметил Маугли с улыбкой. – Сначала ещё думаю – ехать или не ехать, что-то заменжевал. А тут – прям рад, что вы так все не разошлись, вместе остались, – он вытер глаз.

– Да ты чё? – удивился Шустрый. – Чё так случилось?

– Да, так, нахлынули чувства, – офицер кашлянул. – В армии-то не скажешь напрямую, как к вам привык, чтобы вы не наглели, а вот на самом деле-то как вы ушли, то всё, сразу всё не так стало. Не то всё. Знал бы, что так будет – уволился. Сопляки совсем какие-то пришли, чё с ними делать?

– Ну что, садитесь жрать, пожалуйста, – позвал Царевич с кухни.

– Да туда не влезем, – сказал я. – Есть раскладной стол?

– В кладовке, – Руслан почесал затылок. – Скатерти только нет.

– Смеёшься? – произнёс Халява. – Не с пола – и то ладно. В армейке-то как только не ели.

Вытащили стол, протёрли, поставили на него кастрюли. Стол, хоть и большой, но всё равно, мы едва за него влезли. Мясо свежее, сваренное огромными кусками, разрезали их на большие порции, ещё разлили бульон по тарелкам. Ещё и хлеб как раз оттаял, можно есть, не ломая зубы. Шопен отлил немного бульона в блюдце, чтобы остыло, для щенка.

Всё сварилось, Халява взял нож и, не слыша возражений, порезал Самовару порцию на мелкие куски, Маугли разливал всё из бутылок по стопкам, которые ради такого случая вытащили чехословацкий сервиз из югославской стенки бабушки Царевича.

Первый и второй тост, как обычно. Третий – за пацанов, стоя, как и принято.

И после него в дверь раздался звонок.

– Моржов, может? – предположил я.

Царевич пошёл открывать и вскоре вернулся. Да, Моржов, бывший десантник, а ныне опер уголовного розыска, приглашение принял. Крепкий широкоплечий парень, стриженный под ноль, вошёл в комнату. Вид хмурый.

– Во, какие люди, – улыбаясь, но совсем невесело произнёс Моржов, здороваясь с каждым. – О, лейтенант Магодеев! Привет, Ильдар! Хорошо, что приехал.

– Задержался на работе? – спросил Маугли.

– Да, – Моржов отмахнулся. – Вызов был, зато как раз в вашем районе закончил.

– А что там было? – поинтересовался я, прожевав кусок мягкой свинины. Соли в самый раз, Царевич как-то умеет угадывать, сколько солить.

– Да… может, помните Гриху Верхушина? – Моржов задумался. – Ты, Андрюха, не видел, но остальные должны помнить. У него Малыш прозвище было.

– Не очень помню, – сказал Шустрый.

– Слушай, ну ты-то как раз должен помнить. Здоровый такой, метра два ростом. Вы с ним тогда на руках боролись, он тебя сборол почти, а ты как перданул, он вздрогнул, а ты победил.

За столом раздался громкий смех.

– Да не было такого, – оправдывался Шустрый, отшатнувшись назад.

– Было-было, – Халява кивал. – Мы тебя тогда хотели из палатки выгнать, чтобы ты на улице спал, – он засмеялся. – Ну и что с ним? С Грихой?

– Он руку там оставил, – серьёзным тоном сказал Моржов, и улыбки погасли. – Но он мужик пробивной. Все справки собрал, свидетельства, всё, как полагается, и добился, чтобы ему выплатили боевые, и по ранению, и всё остальное. Пробивной, – повторил он.

– И что дальше? – я отложил ложку.

– В военкомате мурыжили, мол, денег нет, езжай в Москву, мы тебя на войну не отправляли, кто тебя туда отправлял, с теми и говори… ну, как обычно, сами знаете.

– Наслышаны, – едко проговорил Самовар.

– Но он их задавил, и сегодня ему выплатили. Вот он получил бабки, а вечером вломились в хату три амбала, его избили, а деньги отобрали. И боевые, и что у него дома хранилось. И ювелирку у жены отобрали, и мафон ещё вытащили. Ну и ребёнка напугали.

– Вот ***! – с чувством сказал Халява, и у него аж голос дрогнул от злости.

– Ноги им из жопы вырвать! – добавил Шустрый, без всяких шуток. – Мляха, вот они суки. Он руку… а они.

– Вот че’ти, – Шопен бросил обглоданную кость в тарелку. – Мало им всё.

– Пожалеют, – тихо произнёс Царевич, и это звучало куда с большей угрозой, чем всё остальное. – Это кто-то из своих, сами понимаете. Кто-то из его знакомых, кто знал про деньги. Или в военкомате слили.

– Да тихо, парни! – всё пытался сказать Самовар, оглядываясь на всех. – Сами себя не распаляйте. Выпили же. По пьяной лавке…

– Суки, – Маугли покачал головой. – Вот так сидишь там, на передке, а вернёшься…

– Тихо, парни, – сказал я. – Тихо!

Все повернулись ко мне.

– Зря я сказал, – произнёс Моржов. – Всё равно же пока не нашли. А вы тут уже подпитые, делов натворите ещё.

– И чё, ничё не делать? – вспылил Халява, вставая на ноги. – А если бы на Самовара…

– Погоди, – я поднял руку. – Да, по пьяной лавочке только сами себя распалим, и никого не найдём.

Я посмотрел на Халяву, и он медленно опустился на место.

– Лезть на рожон – нельзя. Но давать в обиду кого-то из наших – не дело. Мы-то вот собрались вместе, и нам навредить сложно. Афганцы кучей собрались и держатся друг за друга. А вот остальные, кто вернулся – поодиночке, теряются. Им-то защиты нет, а что ты один сделаешь? Кто в бандиты пойдёт, но там защита тоже – не самая надёжная. До первого промаха.

– Ты дело говоришь, – сказал Моржов, опускаясь в кресло. – Но… как? Что тут придумаешь?

– Что нужно, то и придумаем. Может, ты сможешь их поймать, кого-то посадишь. Но это ничего не поменяет. А вот вся эта падла в городе должна знать, что трогать «чеченцев» нельзя. Никто в Тихоборске не тронет афганца, потому что знает, что остальные с ним за это сделают. И тут должен понимать, что будет хуже. Но в пределах того, чтобы начальник, – я подмигнул Моржову, – не попадал из-за этого. Он нас и так выручил, ему же потом отвечать, если что случится.

– Но что здесь делать, Старый? – спросил Газон.

– Ну, для начала, – я посмотрел на него, – можешь сказать, кто это такой наглый? Не для милиции? Для нас? У тебя есть возможность узнать.

Саня посмотрел с подозрением на Моржова, но тот стоял, скрестив руки, и снова на меня.

– Ну, смогу. Поинтересуюсь. Но смотрите, если братва приедет разбираться с этими беспредельщиками, то Верхушин должен за это останется.

– Ну, то братва, а то мы. Но если людей будем прикрывать, кто-то нас не забудет, подтягиваться к нам будут. А когда нас много – так легко с нами не сладишь, а мы сами сможем на что-то влиять. Вот и надо, говорю, прикрывать каждого, показать им, что нас они не сожрут. Не против же, Васька? – я повернулся к Моржову. – Потому что сам говоришь – официально ничего ты не нашёл.

– Ну, – он почесал затылок, и короткая, едва отросшая щетина там захрустела. – Обсудим на трезвую голову, короче, – сдался молодой опер.

Но мы точно это обсудим, потому что Моржов был зол. На его товарища напали, и он ничего не может с этим сделать, что его сильно бесило.

И мы посмотрим, что с этим можно сделать.

Глава 2

Парни хотели немедленной расправы над теми ублюдками, что напали и ограбили инвалида, но удалось удержать их в узде. Слова им запали, они согласились, и мы найдём, кто это такой наглый.

Пусть ограбленный Гриша Верхушин служил в другом роде войск, сейчас это уже неважно – лучше держаться вместе. Если получится разобраться, то не только накажем тех гадов, но ещё и десантники в городе начнут нас уважать, да и в области тоже. А контакты нам нужны.

Вечером я сам приду к нему, поговорим по душам. Царевич прав – грабители шли не на удачу, они твёрдо знали про деньги, значит, сдал кто-то, кто десантника хорошо знал.

Возможно, Гриша даже в курсе, кто именно это был, но Моржову не сказал – он же мент. Если это родственник, то за такое его может ждать срок, вот и молчит. Но если вернуть бабки и проучить, то он точно не будет против.

Ну и Газон осторожно поинтересуется, потому что о таких делах блатным быстро становится известно. Начнёт кто-нибудь сорить деньгами, сразу поймут, что было удачное дело. Ну и я сам займусь.

Это вечером, когда Верхушин будет дома, а вот день сегодня обещает быть насыщенным. Я вчера вечером ушёл домой и увёз Самовара, Шустрый тоже ушёл, как и Газон, зато Слава Халява и Шопен остались в гостях у Царевича. С ними Маугли.

Старлею идти особо некуда, да и мы все зазывали его к себе в гости. Шопену вообще всё равно где ночевать, а Славик явно хотел догнаться ещё и гулять до самого рассвета, как он привык.

Так что утром я сразу пошёл к Царевичу собирать народ.

– Сильно пить вы ему не давали, смотрю, – сказал я, входя в квартиру Руслана. – Халява как стёклышко.

– А он всё порывался, – осуждающе сказал Царевич, сидя на кухне. – Догоняться хотел, в магазин бежать. Ещё немного, связали бы, кляп в рот, и на губу, – он показал на дверь в кладовку.

– Заманал нудеть, папа, – Халява, так и лежащий на диване, накрылся с головой, только ступни торчали из-под одеяла.

– Ну что, товарищ старший лейтенант, – я глянул на Маугли. – Помнишь, как ты его будил?

– Помню-помню, – Маугли зловеще хмыкнул. – Можем ещё раз так сделать.

– Не надо, – Славик начал подниматься. – Хватило мне тогда.

– Спишь х’еново, – пробурчал Шопен, вытирая лужицу на полу за щенком. – Пинаешься, толкаешься. Под утро ещё давай орать в ухо: «Шустрый, цинк неси, патронов нет!»

– Не было такого, – Халява смутился.

– Бобика вот напугал.

Щенок потыкался мне в руку мокрым носом, яростно размахивая хвостом, потом ушёл на кухню выпрашивать что-нибудь вкусненькое у Царевича.

Маугли сегодня пойдёт по своим знакомым, кто живёт в городе. Где-то на улице Матросова живёт капитан Федин, танкист, а в посёлок переехал старший лейтенант Сунцов, разведчик.

Офицеры-то друг с другом легче общий язык найдут, а заодно и мы с ними познакомимся ещё раз, только уже на гражданке.

Ну а мы с Халявой поедем по делам. Нужна встреча с его батей, обсудить дело, но не выпрашивать подачку, а предложить вложиться в перспективное дело.

Дальше деньги будут свои, заработаем и вернём, и нам останется. Главное – скопить к 98-му году сумму побольше, и после этого можно будет развернуться по-крупному.

Не договоримся с ним – всё равно найду, где взять денег, но хотелось бы ускориться. Нужно, чтобы компьютеры уже были к Новому году, а не после него.

Время это выгодное – новогодние каникулы и выходные. Конечно, сейчас праздничных дней ещё не так много, никто не отдыхает десять дней, как будет потом. Только первого и второго января, и ещё седьмого, ну и между ними будет суббота и воскресенье. Итого пять дней, причём не подряд. Но всё равно, стоит воспользоваться этим временем для продвижения.

Да и один Новый год у нас отобрали, и тогда, вместо празднования, мы входили в Грозный. Так что заслужили хорошо отпраздновать другой.

За ночь выпал снег толстым слоем, и его ещё не успели затоптать. Падал и падал, сантиметров на десять, и всё вокруг белое. Засыпало машины, двор, дорогу, которую, само собой, никто не собирался очищать на снегоуборщике – в городе такой техники вообще не было. Только дворники с мётлами и лопатами, но их на улице пока не видно.

Халява тут же поругался с Царевичем из-за какой-то мелочи, на что тот невозмутимо отложил щётку, которой очищал лобовое стекло, и шумно выдохнул через нос, что не предвещало Славику ничего хорошего.

– Да хватит, – остановил я их.

Из-за чего они стали нервными, я понял. Через дорогу стояла недостроенная заброшка без окон – слишком знакомая нам картина, ещё падающий снег напоминал о январских боях. Как раз как-то засели у одного такого дома, разбитого артиллерией, и тогда как раз пошёл снег. Своеобразная была картина, и сейчас выглядит похоже.

Сегодня воскресенье, но уже достаточно людно – много пацанов вышло поиграть. Им сегодня не в школу, а по ящику явно идёт «Слово пастыря» вместо мультиков, раз они все на улице. Играли в снежки, лепили снеговика, ну и решили поиграть в войнушку. У одного был автомат с красной лампочкой на месте ствола, который издавал треск при каждом нажатии на спуск, а у другого игрушка повеселее – самодельный пугач из гнутой медной трубки и гвоздя, набитый головками от спичек. В действие пугач приводился чёрной резинкой из велосипедной шины.

Вот и сейчас пацан из него пальнул.

Пух!

Звук негромкий, но отчётливый, и отразился эхом. Слава Халява от неожиданности вздрогнул, выронил пачку сигарет в снег и сматерился так, что дети решили отбежать на всякий случай:

– Б***! – рявкнул он и огляделся по сторонам.

– Целый? – на автомате спросил Царевич у Славика.

– Да чё мне будет-то? – он подобрал пачку и скрипнул зубами. – С пугача стрельнули. Козлы малолетние.

Лёгкий ветер принёс нам запах сгоревшей серы. Пацаны со смехом отбежали ещё дальше, один перезаряжал пугач, набивая его для нового залпа.

– Пить тебе вообще нельзя, Славик, – заключил я, глядя на Халяву. – А то всё утро злой, аж колбасит.

– Собаку заведи, поможет, – посоветовал Шопен и махнул нам рукой на прощание: – Пока, пацаны! Зовите, если чё. Мне всё равно делать нечего.

– Ты послушай, что пацаны говорят, – Руслан скрестил руки на груди. – У тебя конкретно «афганский синдром» начался, Славян. Или «чеченский» уже. Бухаешь, срываешься. Тут сам понимаешь, тебе надо отдыхать, что-нибудь хорошее смотреть, с людьми общаться, а не бухать, чтобы закидонов ещё больше не стало.

Славик что-то пробурчал, что-то вроде: «ты как мой папа стал нудный».

– Ничего, – я пихнул Халяву в бок и положил руку ему на плечо. – Прорвёмся, Владислав Петрович. Всё будет зашибись, – я его легонько потряс. – Погнали.

В машине Славик успокоился, и даже не стал возмущаться, что Царевич включил «Любэ» по дороге вместо радио.

Руслану надо в депо, но он подбросил меня в центр города, а Халяву до автобуса в посёлок. Славик отправился домой привести себя в порядок перед встречей, ну а я наводил внешний лоск.

Встреча ожидается серьёзная, и внешний вид надо учитывать, да и вообще, к нему надо относиться со всей ответственностью. Как пацан не походишь, в 90-е хорошо выглядеть – это важно. Тогда было принято гладко бриться каждый день, делать аккуратные причёски и носить подходящую одежду.

Это не значит, что надо носить широкие малиновые пиджаки со спортивными штанами, это уже выходит из моды, хотя есть те, кто это всё ещё носит. Золотые цепи, толстые «болты» на пальцы, телефоны и часы – всё влияет, как наличие, так и отсутствие.

Короче, в 90-е встречают по одёжке.

Так что часть выигрыша от ставки на Роя Джонса и «финансирования» от покойного Вадика я отложил как раз на такие представительские расходы, чтобы и самому, и остальным выглядеть, как подобает.

Дела ведь сейчас решаются особым образом. Тут и с начальником частной охранной конторы придётся посидеть в кабаке или сауне, и с ментами, и с чиновниками – со всеми. Даже когда братва заявится на стрелку, тоже будут смотреть, во что и как одет.

Это вот в той, первой жизни, уже под конец, можно было заниматься бизнесом через интернет, регистрировать своё дело онлайн, продавать и покупать тоже онлайн, особо ни с кем не взаимодействуя. Но я в своих делах оставлял старый подход, поэтому личные встречи и звонки были всегда, когда можно. И сейчас такой подход никуда не денется, даже наоборот – только поощряется.

Вскоре нужно будет обзаводиться мобильником и пейджером, ещё напечатать визитки, без них сейчас никуда. Затем – тачка, какой-нибудь джип, чтобы по здешним дорогам можно было ездить, ну и выглядеть представительно. А представительно выглядишь – проще будет договариваться с другими.

Но пока же только костюм – широкий пиджак, галстук и брюки. Затем пальто на осень и шарф, после парикмахерская, где фигуристая брюнетка с ярким макияжем сделала мне причёску, как полагается.

Вышел, глянул в стеклянную дверь на своё отражение, и заметил, что уже привлекаю взгляды окружающих. Уже не тощий парень в потёртой дерматиновой куртке и вязаной шапке с надписью «Mike», а не «Nike», и логотипом от «Пумы», а кто-то серьёзный.

Встреча назначена в центре в двенадцать часов дня, в ресторане «Аврора», самом модном кабаке города. Так что куча дорогих иномарок у входа никого не смущала даже днём. Заезжают перекусить или обсудить дела. Музыка днём не играла, но вечером, судя по сцене: стойки с микрофонами и барабанная установка, но без тарелок, здесь бывает живое исполнение.

Славик, принарядившийся в костюм, но в вечных тёмных очках, уже был внутри, листал меню в чёрной кожаной обложке. Стол, где он сидел, и велюровые диванчики вокруг него был отделён от общего зала плотным тёмно-синим пологом. Но сейчас он был приподнят.

– Не похмелялся же? – строго спросил я.

– Терплю вот, сок пью, – он показал на бокал с чем-то густым и красным. – Томатный не люблю, но бодрит, как выпьешь. Сразу думается – «лайф из гуд».

В зале раздавался смех, разговоры. Кто-то с кем-то ссорился на повышенных тонах, но обошлось без драки. Мимо входа в наш закуток прошла официантка в белой рубашке и чёрной жилетке. Симпатичная, но очень уж усталая. И пудра не скрывала тени под глазами.

И очень уж внимательно она на нас посмотрела, только потом ушла. А где я её видел?

– Знаешь, кто такая? – спросил Славик, приглушив голос.

– Вроде где-то видел. Но не помню. Лично её точно не знал.

– Это вот ей Самовар постоянно писал! Ну и когда того козла со спутниковой трубой взяли, ей он звонил. И фотку нам её показывал, помнишь? Говорил, что ждёт она его из армии. И Шустрого чуть не прибил, когда тот что-то про неё сказанул.

– Понятно, – сказал я. – Вспомнил фотку. Она, значит?

– Угу. И дождалась, – Халява потёр подбородок. – Всё-то ходит к ним, матери Пахиной помогает. И парня никакого себе другого так и не нашла.

– А Самовар что?

– Так ты же знаешь его характер сейчас – будто кругом одни враги. Это на нас он хоть перестал огрызаться, а на остальных всё-то срывается. Вот и на неё тогда наорал при всех. Кто-то говорил в кабаке вот этом, – он поёжился, – я слышал краем уха. Нервный же он стал… – Славик задумался. – Ещё хлеще меня. Но понятно, из-за чего. Тут у каждого характер испортится.

– Я с ним поговорю обязательно. Раз уж дождалась и не забыла, то всё может быть серьёзно.

– О, пришёл, – Халява посмотрел на вход и отвёл глаза.

Волнуется, хоть и старается не показывать.

Славкиного отца я никогда не знал, хотя до армии мы и со Славиком-то никогда не пересекались. Слишком разные круги общения: я сын железнодорожника, а он – олигарха местного розлива.

Пётр Бакунин – лысый мужик с громким голосом и наглым взглядом. Толстый, но не жирдяй, а вполне себе крепкий. Раньше явно занимался спортом, но сейчас забросил. Чем-то похож на мента, но это не мент. Это крупный коммерсант из 90-х: жёсткий и жестокий. Но другие в это время на таком пути и не задерживались. Ведь в таком деле дашь слабину – сожрут.

– Здравствуйте, – навстречу ему вышел официант.

– Отдыхай пока, – небрежно бросил Бакунин, даже не посмотрев на него, и стремительно пошёл к нам.

Через стеклянную дверь видно «Мерседес» и пару охранников, стоящих рядом. Ещё один зашёл в зал и сел у выхода, оглядывая окрестности.

Охрана серьёзная и вооружённая. Химкомбинат – самое крупное предприятие города, да и по области одно из крупнейших, и братва явно была бы не против его заполучить себе. Да вот не выходит.

– Бухал опять? – строго спросил Бакунин у Славки, но ответа дожидаться не стал. – У тебя две минуты, – он рухнул на стул, положил перед собой мобилу в кожаном чехле и посмотрел на меня. – Что за дело?

Голос у него такой, будто кто-то случайно выкрутил ему громкость на два тона выше, чем положено. Он аж гремел, когда говорил.

– За две минуты хорошего разговора о деньгах быть не может, – сказал я. – Это серьёзное дело, которое требует планирования и обсуждения, а не дешёвые понты. Пусть тебе студенты-маркетологи за две минуты товар продают, а я работаю обстоятельно.

Взгляд стал заинтересованнее.

– Ну ладно. Поставь сюда чё-нибудь, – бросил он официанту. – Только водку не неси, а то гаврик мой злоупотребляет, – Бакунин засмеялся. – Тачку даже разбил мне недавно.

Официант кинулся выполнять. А у Халявы задёргалось веко. Он сидел ко мне боком, и это было видно, тёмные очки не мешали. Сильно злится.

– После того, что там было – злоупотребляют многие, – сказал я, вступаясь за него, – кто-то сильно, кто-то нет. Слава может хватить лишнего, но не такой уж это алкаш, чтобы так о нём говорить.

– А ты кто вообще? – Бакунин сощурил глаза. – А то мой говорит – какой-то бизнес у сослуживца, а чё к чему – ни слова не понял.

– Я был со Славой там, в Чечне, – я говорил ровным и спокойным голосом. – В одном взводе, и знаю о нём многое, больше, чем остальные. Он меня даже на себе как-то раз вытащил, когда мне ногу прострелили. Тащил в одиночку, мимо «духов», и не бросил. Дотащил.

Халява посмотрел в другую сторону, а вот его отец уставился на меня, раскрыв глаза шире.

Да, понятно, Славик не очень много говорит с отцом, как и я раньше со своим, а про войну, судя по всему, не рассказывал вообще.

В итоге, он молча спивался, а батя так и думал о нём, как о несерьёзном пацане, которому ничего нельзя доверить. Зато под рукой, в одном городе, а не в клубах Москвы.

И чтобы Слава сделал такое – вынес сослуживца? Вот он и удивился. И всё же поверил, хотел ведь верить, что сын-то у него храбрый вырос, со стержнем. Просто сам пока ещё это не разглядел.

– Ну а машина – разбита не по пьяни, – добавил я. – Были обстоятельства, и он рискнул.

– Да хрен с ней, с тачилой, починим, – Бакунин отмахнулся. – Об этом случае, что он тебя раненого тащил, я не знал. Короче, что за дело? Он говорил, что сослуживец открывает бизнес, но не говорил, кто и почему. Короче, баксы вам для чего? На баб не хватает? Так и скажи. Могу в охрану взять, в службу безопасности химкомбината. Парней с горячих точек беру охотно. Заработаешь, я хорошо плачу.

– Нет, – я помотал головой. – У нас будет небольшое дело, с которого мы начнём, но раскрутимся и пойдём дальше. И это – не охрана.

– Типа партнёрство? – он нахмурил лоб. – Собрались пацаны после армии, решили дело замутить? Похвально, конечно, но тут смотри… как тебя? Андрей же? – отец Славика глянул на сына, и тот кивнул. – Смотри, Андрюха, какая тут есть лажа. Просто ты ещё по возрасту не понимаешь…

– Ты мне собираешься сказать что-то вроде: «хочешь потерять друга – открой с ним совместное дело?» – спросил я с усмешкой. – Слышал такое и не раз. В разных вариациях.

– В бизнесе друзей нет, есть партнёры, есть договорённости, – Бакунин наклонился к столу и стал говорить доверительным тоном: – Но это всё нарушают. Там кидают, там предают, там подставляют, и друзья там порой хуже врагов. В бизнесе людей сжирают. Лучше бизнес отдельно, а друзей отдельно. Вот представь, пришли у вас первые деньги. Один говорит – давай компы купим, расширяться надо. Второй – давай «мерс» возьмём. Третий любовницу завёл и хочет всех кинуть, чтобы с ней и бабками свалить в Грецию. Вот чё делать будешь в таком случае? Бизнес – это тебе не армия. Там – действительно жёстко.

Прям акула капитализма, циничный бизнесмен. И всё же он тратит здесь своё дорогое время. Сумма-то нам нужна небольшая, он её даже не заметит, но пришёл ради неё поговорить с нами.

Это из-за сына, конечно, на которого постоянно ворчит, но который когда-то из-за их ссоры попал в армию и на войну. И Бакунину это неприятно, что ничего не смог сделать с этим, как и неприятно то, что Славка после возвращения всё ещё не занят никаким делом. И не знает, как это решить, вот и решил выслушать.

Но просто так помогать не собирается, если это не даст никакой пользы.

Зато как привлечь внимание человека и сбить с мысли – я знал. Кого-то можно сбить доводами и обещанием денег, кого-то разговорами о конкретике, но с Бакуниным нужен другой подход. Сбить с него броню, и дальше нам будет, что обсудить.

– Жёстко, говоришь, – сказал я, всё ещё спокойно. – А ты хоть раз был в ситуации, когда перед тобой валяется раненый и орёт, а ты ничего не можешь сделать – всех, кто идёт ему на помощь, щёлкает снайпер? Или видел, как грузовик с ранеными подрывается на фугасе? Или что делают в плену с теми, кого не вышло обменять или выкупить? Так вот, что такое жёстко – я знаю. Мы все знаем.

Спесь ему сбил, это точно, он задумался. Но это только первый раунд, легко уступать не собирается.

– Ладно, понял, переборщил я малость, – Бакунин бросил тревожный взгляд на Славика. – Конечно, вам повидать всякого пришлось, и похуже какие-то вещи видели. Но тут подход другой, Андрюха. И ты не думай, что я послушаю байки с войны и поделюсь баблом просто так.

– А не надо делиться просто так. Что было раньше – это одно, а мы собрались все, потому что хотим двигаться дальше. И это – один из путей. Вот, давай теперь обсудим, Пётр Иваныч, как будет устроено наше дело, как оно будет организовано, кто главный, а кто нет, и как это всё будет работать. Ну и какие гарантии мы даём тебе, если что-то пойдёт не так.

Ну, сейчас он явно заинтересован. И даже надежда в его глазах есть – вдруг всё получится, и его сын возьмётся за ум? Может, это то самое, что сдвинет всё с мёртвой точки.

Но просто так он ничего делать не будет и даже начнёт спорить. Потому что иначе этот коммерсант не умеет. Но и не с такими говорил.

Глава 3

В ресторане наступало затишье – обед заканчивался, богатеи расходились по своим делам, и до вечера клиентов будет не особо много. Хотя слышно, как кто-то играл в бильярд – доносился звук сталкивающихся шаров.

Ну а у нас всё только начиналось. Прыщавый официант принёс тарелки, вилки и ножи, но Бакунины, отец и сын, не обращали на него внимания.

– Ну, у нас не тот случай, – сказал я, взяв нож за холодную металлическую рукоять. – Я бы согласился, если бы речь шла о том, что собрались друзья со школьной скамьи или знакомые по комсомолу. Или просто человек, с которым ты ходишь в сауну или играть в бильярд. Всё чин-чинарём, как полагается, хорошее времяпрепровождение. Да, это может быть приятный человек, но который в бизнесе ни бум-бум. И которому там веры не будет.

– Ну, – протянул Бакунин. – Это я тебе и хочу сказать. Вот Владик, – он показал на Халяву, – тусовки свои любит, а вот к делу душа не лежит. Думаешь, я не пробовал его чем-нибудь занять?

Славик тем временем молча поменял нож и вилку местами – официант разложил не так.

– Суть-то не в этом, – продолжил я. – Наша группа появилась не так, мы друг друга раньше совсем не знали и знать не могли. Нас свели обстоятельства. Когда распределяли, то направили в один взвод семерых пацанов с Тихоборска. И Славик тоже был там. Повезло.

– Угу, – промычал Халява.

– И вот там всё было не так, как здесь. Там на кону был не процент, не договор и не сделки. Там на кону была жизнь. Ошибёшься – умрёшь, сразу или болезненно, но умрёшь. Кто-то боялся, кто-то вообще убегал, кто-то подставлял других, чтобы самому выжить. Зато рядом остались те, кому свою жизнь можно доверить. Не деньги – жизнь. Меня бы вынес любой из нас, как и я любого. Вот это совсем про другое. Там ты видишь человека в ситуации, сложнее которой не бывает. И вот в ней-то ты человека узнаёшь на все сто.

– Ну допустим, – согласился Бакунин. – Но как это будет у вас устроено? Командовать ровесниками не так-то просто, у них у каждого что-то своё на уме.

– И снова мы про разные вещи.

Я взял нож поудобнее и вилку в левую. Принесли обед: тарелки с шашлыком, лежащим на листьях салата. Помимо мяса на тарелках лежали порезанные помидорки и маринованный лук. В отдельной корзинке принесли хлеб, но каждый кусок приготовлен в виде отдельной мини-буханки: белый и чёрный.

Водку, как и просил Бакунин, подавать не стали, но притащили вино в чёрной бутылке с пыльной этикеткой, официант тут же вынул пробку штопором и разлил его. Запах вина почувствовался отчётливо.

– Там я был сержантом, – сказал я, когда официант отошёл. – Хоть и такой же срочник, но за людей отвечал, иначе было никак. У нас там у каждого была своя роль: снайпер, пулемётчик, радист, даже снабженец, – я хмыкнул, а Славик закивал. – Здесь будет так же. Я представляю, как всё работает, мне и брать ответственность, чтобы всё вышло. У остальных будут свои роли.

– У вас же командир приехал, – заметил Бакунин. Явно интересуется сыном, хоть и не показывает.

– Он ещё не ответил на предложение, но и ему найдём роль, если согласится. Там командовал он, но здесь собираю всех я, и я понимаю, как всё должно работать. Поэтому и останусь старшим. Но вкладываемся мы все. Мы привыкли к такой системе. Даже братва, – я усмехнулся, – так работает. Только у них важен авторитет силы или какой срок ты мотал и по какой статье, а у нас – личный авторитет и насколько ты сам готов вложиться в то, что предлагаешь, а не подставляешь других, чтобы они сами сделали всё.

Я отрезал кусок мяса и закинул в рот. Баранина, но приготовлена правильно, мягкая и сочная.

Вспомнилось, как Шопен откуда-то притащил барана, подорвавшегося на растяжке, которую «духи» ставили на нас.

Тогда часть мяса пожарили на углях, часть сварили похлёбкой. Получилось слишком жёстко, но мы не жаловались. Только потом спичками ковырялись в зубах всю ночь и потом всё вспоминали этот ужин.

– Помнишь, как Шопен барана принёс? – спросил Халява, легко улыбаясь. Тоже вспомнил.

– Вот как раз думал. Нам тогда много не надо было – кусок мяса и крыша над головой.

Поели молча, только Бакунин не ел, сверлил меня взглядом.

– Ну, предположим, – сказал он. – Хотя, конечно, не верится, что Владик будет подчиняться – меня-то он сроду не слушается, даже в детстве упрямился. Но у вас там свои порядки. Ладно, считаем, что всё понятно, всё серьёзно. А чё по сути? Чё вообще делать будете? Чем именно заниматься?

Я вытер руки мягкой салфеткой и положил на стол кожаную папку со сметой. Там были расписаны расходы на десять и на пятнадцать компьютеров, в зависимости от выделенных средств. Посчитаны комплектующие, корпуса, мониторы, ИБП, периферия. Кроме того, аренда в центре города, электричество и зарплата администратору, расходы на охрану, усреднённые, но близкие к реальным ценам. Не забыли и про мебель. Ну и там же был план по окупаемости, расценкам и прочему.

Самовар отнёсся к делу максимально серьёзно.

Бакунин нахмурил лоб и достал из кармана пиджака футляр с очками. Вид в них у него сразу стал не такой зверский. Славик как-то показывал фотку, на ней его отец носил свитер с рубашкой, а голову не брил наголо, из-за чего у него была профессорская лысина. Совсем не походил на этого важного коммерсанта, как сейчас.

Он водил пальцем по строкам, шлёпая губами. Халява при виде этой картины что-то про себя хмыкнул, наверное, вспомнил какой-то случай.

– А почему вообще именно это дело? – спросил Бакунин, глядя на меня поверх очков. – А не другое? Я думал, будет просто продажа компов, а у вас – почасовая аренда.

– Нет конкуренции, не надо лицензий, низкий порог входа – покупай компы, арендуй помещение и работай. Ну, как низкий – когда понимаешь, что делаешь, то низкий.

– Если нет конкуренции, то может быть две причины. Или ещё никто не понял, в чём выгода, или это нахрен никому не нужно, – проговорил отец Славика.

Сам Халява же ел мясо, скрипя зубчиками вилки по зубам. Отец сурово на него посмотрел.

– В Москве и Питере схема опробована, – сказал я, – уже популярная, но даже там её пока что не поставили на поток. А здесь мы вообще будем первыми в Сибири. И что удобно – можно масштабировать и на город, и на область. Это же не химкомбинат, здесь купил ещё десять машин – и уже новая точка.

– Хм…

– Ещё и интернет можно будет подключить, – добавил я. – Именно для кафе, с платой за время. Клиенты – студенты и школьники, их оттуда за уши не оттащишь. И это не просто про игры – интернет опять же будет, можно будет запускать курсы компьютерной грамотности – тогда и фирмы к нам подтянутся обучать персонал. Плюс будет продавать компы на заказ, делать ремонт, торговать комплектующими, а это вообще никто в области не делает, только готовые ввозят. Ну и на закуску ещё поставить туда кассеты, диски, всякую технику. Но это потом. Первый этап – компьютерный клуб под Новый год.

– Когда каникулы будут, – тут же ухватил суть Бакунин. – Пацаны же играть будут ходить, они любят такое.

– Именно. Ну и все наши при деле, а у нас все – молодые парни, для которых работы нет. Кто грузчиком идёт, кто в бандиты. Ну или бухает. Надо дело находить, и это не хуже любых других.

– Угу, – он шумно выдохнул. – А если пролетим?

– Продадим компы с хорошей маржей, потому что берём комплектующие почти по закупочной цене и собираем сами. Процентов тридцать навара точно будет. Так что в накладе не останешься.

– Если братва не сожжёт, – Бакунин хмыкнул. – Хотя вы парни серьёзные, не подлезет.

– Ну и компы будем сами собирать, – сказал я и кивнул Халяве – Будешь учиться джамперы ставить, Славик. Это примерно так же, как разминировать – очень кропотливая работа. Только здесь в худшем случае всего лишь комп сожжёшь, а не взорвёшься сам.

Халява засмеялся.

– Но будем учиться все, – закончил я.

Его отец закрыл папку и отложил к себе, после полез за мобилой.

– У нас наличных-то не бывает, – задумчиво сказал Бакунин, глядя в потолок. – Всё же на векселях и бартере держится. Чё, может состав минеральных удобрений возьмёшь? Шучу. Короче, завтра к обеду подходи к финансисту, Владик покажет, к кому. Найдём тебе налик, выдадим по расписке двадцать тонн у.е.

– Пойдёт.

– Десять компов бери и посмотрим, как всё пойдёт.

– Вот и договорились.

Пожали друг другу руки, разошлись. Бакунин явно доволен сделкой. Будто ожидал какого-то развода, а тут подвернулось серьёзное дело. Конечно, это не его масштабы, ведь весь бизнес стоил раз в десять дешевле его «Мерседеса», но задумку он оценил.

– А я думал – не выйдет, – сказал улыбающийся Славик, сняв тёмные очки. – Думал – как начнёт…

– Не, он бы всё равно дал, просто меньше, лишь бы ты при деле был. А тут видит, что выгодное дельце, и ты – не папенькин сынок, а чего-то добиться можешь, работая и без него. Вот и вложился.

– Может быть, – он кивнул на бутылку с вином. – отметим?

– Нет, – отрезал я. – Рано ещё вино пить. К Самовару сходи лучше, оформите с ним заказ, чтобы завтра сразу к афганцам поехать с деньгами.

– Понял.

* * *

Завтра, кроме заказа, ещё будут юридические проволочки и аренда помещения, которое мы уже присмотрели, ну и прочие вопросы, а на сегодняшний вечер оставалось серьёзное дело. Можно его даже назвать репутационным.

Сначала я вернулся домой, и во дворе у себя увидел «Ниву», в которой сидел Царевич и смолил сигарету, глядя, как дети кидаются снежками. Вид у него задумчивый.

– Чего задумался? – я постучал в окно.

– Да… да фигня какая-то на уме, – он кашлянул. – Сидишь, в голове гоняешь всякое.

– Голову раньше времени не забивай. Пошли, чай пока попьём, потом двинем.

Идти к десантнику Грише в гости в костюме не требуется, не в ресторан, туда надо что-нибудь попроще.

Открыл дверь своим ключом. Батя дома, слышно, как он что-то жарит на кухне. Картошку, судя по запаху. Царевич посмотрел туда с неловким видом. Он же работает у отца в цеху, ему непривычно так запросто приходить к начальнику домой.

– Здорово, парни, – отец выглянул из кухни. – Картошку жарю, подождите.

– Здрасьте, Валерий Палыч, – скромно сказал Руслан.

– Проходи, – я пихнул Царевича в спину, чтобы он прошёл в комнату, и показал на диван.

В пишущей машинке бумаги нет, отец сегодня ещё не печатал свою книгу. Телевизор включён, там шла какая-то передача местного телевидения. Этот канал смотрели редко, особо передач там не было, да и показывало оно не целый день, а только вечером.

В основном там крутились рекламные блоки, громкие и аляповатые, совсем непрофессиональные, как и любая другая реклама регионального телевидения. Ещё включали местные новости, по праздникам транслировали спортивные игры областного футбольного клуба. Была передача, где по заявкам родственников и друзей поздравляли именинников и включали их любимую песню. Ну и показывали некрологи – фотографии под грустную музыку, в основном от Морриконе, с бегущей строкой, где было написано, кто умер, отчего и где пройдёт прощание.

Но сегодня было что-то новенькое. За столом в студии сидел чернявый майор с новеньким орденом на груди и с жаром рассказывал о своих подвигах в Чечне: как навёл «Град» на боевиков, засевших в укреплениях, как спасал раненых под обстрелом и сколько освободил пленных. Его послушать, так он будто уничтожил всю армию Ичкерии, причём дважды.

Я сел рядом с Царевичем и присмотрелся к майору внимательнее. Видел его впервые.

– И чего его рядом с нами не было? – в шутку спросил я. – Он бы там всех победил.

– По-любому особист, – предположил Руслан. – Рожа такая.

– Не, это штабист, – сказал я, немного подумав. – Матёрый, причём. Из тех, что приезжали, иногда стреляли в сторону врага, потом уезжали назад водку пить и в грудь себя колотить, как хорошо повоевали. Даже перед нами пальцы гнули, какие они вояки, блин, псы войны. Зато «боевые» получали, и награды.

– Угу.

– Штабист, – подтвердил отец, заходя в комнату. Он вытирал руки полотенцем. – Орден мужества ему дали. Говорит, штурмовал дворец Дудаева и Совет министров, возглавил батальон, куда был прикомандирован, когда их комбата убило. А я слушаю, да что-то думаю, что говорить он слишком любит.

– При штурме совмина я его не видел, – я напряг память. – Хотя там много кто был. Там морпехи ещё были, Лёня Белоусов и Сева Михалюк… чай горячий?

– Вот дед твой тоже не любил вспоминать, – сказал батя, посмотрев на меня. – Ты его и не помнишь, наверное.

– Медали он мне показывал – помню. За освобождение Варшавы вроде бы была, её точно помню.

– А вам так ничего и не собираются выдавать? Медали, ордена?

– На представление отправляли, – сказал Руслан, немного подумав. – На Халяву отправляли, на тебя отправляли, – он кивнул на меня, – за ранение и за тот танк. Самовара ещё хотели наградить. Но куда-то отправили, и там оно всё и потерялось.

– Всё ему досталось, – я показал на телевизор. – Ща, я быстро.

Я переоделся в спортивный костюм и потащил Царевича на кухню, где мы поели жареной картошки. А они как давай обсуждать работу:

– А что с два ноля – двадцать пять? – строго спросил отец. – Ты же передний редуктор центровал?

– Ну, с Евгений Петровичем, – Руслан, ковыряющийся вилкой в сковородке, задумался. – В ТУ-28 запись есть, приёмщик проверял.

– Да знаю, что есть, и что Витя смотрел. Но всё равно не то что-то с ней. Короче, эта лайба на техосмотр заходила, потом на межпоездной попала – все пакеты на ПРР изорвало, как бумагу. Техосмотр на цех ремонта спирает, что плохо отцентрован вал. Ну да фиг им, там два ТО пройдено после ремонта. Их это ответственность…

– Весёлая у вас работа, – заметил я. – Нихрена не понял. У тебя сало осталось? А то жареная картошка без сала – как-то не то.

– В морозилке, – показал отец. – Я уже забыл про него.

Почти тридцать лет для меня прошло, а про сало вдруг вспомнил. Ну вовремя, ничего не скажешь. Зато поели.

* * *

После мы отправились к Грише Верхушину, сослуживцу Моржова. Парни его знают, а вот я его не видел. Но даже если бы никто из нас его не знал, воровство «боевых» у инвалида кого угодно разозлит.

Гриша – в возрасте, он старше Моржова, есть жена и маленький сын. После ранения его комиссовали, и он вернулся сюда, пока сидел без дела. А какое дело, когда правой руки нет?

Дверь чуть-чуть приоткрылась, оттуда выглянула молодая женщина в домашнем халате и с косынкой на голове. На лице виден синяк, слабо замазанный пудрой. А дверь на цепочке, как в американских фильмах, у нас одно время тоже стали ставить такие. Правда, быстро поняли, что это бесполезная штука при реальных ограблениях.

– Вы к кому? – женщина напряглась и беспокойно посмотрела назад.

– К Грише, – сказал я. – Позовите, мы ненадолго. Поговорить.

В квартиру она нас пускать не стала, даже закрыла её на замок.

– Мать Гриши с моей матерью подруги, кстати, – тихо произнёс Царевич. – Я его до Чечни видел несколько раз, в гости приходили, и когда пересекались под Шатоем, он меня вспомнил. У него брат ещё есть младший – наш ровесник, тоже видал. Но в армию он не ходил, отмазался.

– Не пересекался с ними.

Замок снова загремел, и дверь открыл высоченный мужик в тельняшке. Усатый, загорелый, уже с брюшком, но ещё крепкий. На мускулистом левом плече набит парашют, а правая культя перемотана бинтом – руку он потерял выше локтя.

– Чё надо? – грубо спросил он, поглядев на меня, и взгляд скользнул по Царевичу. – А, Руслан, здорово! Ничё ты вымахал, не узнал даже!

– Да такой же и остался, Гриша, – Царевич улыбнулся. – Это вот Андрюха Старицкий, Старый, мы тебе о нём всё рассказывали. Он тогда в госпитале лежал, когда мы с вами под Шатоем стояли.

– С Моржовым вашим там лежал, – добавил я.

– А, понял-понял – он рассказывал, – Гриша закивал. – А я же вас всех ещё раз видел. Когда ваш капитан с нашим майором ругался, чтобы тот раненых забрал. Ещё и вас захватил. Но там не до того было, чтобы ручкаться. Прижали тогда конкретно.

Голос у него чуть невнятный, но это понятно, из-за чего. Видно шрам над губой, который не закрывали усы, и когда он открывал рот, то заметно, что передних зубов нет. Прилетел осколок, скорее всего.

Гриша Верхушин пожал нам руки своей левой, как мог, и позвал внутрь. Вот так запросто.

В квартире жарко и влажно, в ванной громко работала стиралка, но не автомат, а старая машинка. В зале темно, свет не включали, только телевизор работал. Показывали «Клуб Белый попугай», с ещё живым, но уже в солидном возрасте Юрием Никулиным.

Вдоль одной стены стоял диван и два кресла, перед ними журнальный столик, вдоль другой – стенка, но не старинная югославская, а поновее. Она забита книгами, видео и аудиокассетами.

На полу вместо одного ковра лежало две ковровые дорожки рядом. На них играл мелкий пацан с игрушкой – красной пожарной машинкой. Но колесо оторвалось, и он подбежал к отцу с просящим взглядом.

– Парни, не в службу, а в дружбу, – Гриша показал на машинку. – А то с одной рукой сами видите – бесполезно.

– Ща.

Царевич, сам ещё пацан, сел на ковёр, подложив под себя ноги, и начал заниматься починкой, а сын Гриши, поначалу настороженный, смотрел за процессом из-за его плеча. Гриша включил свет.

– А я от Моржова слышал, – сказал Верхушин, усаживаясь в кресло, – что местные парни из махры, кто в Чечне был, собираться стали. Дружные, какое-то дело открывают. Мне даже интересно стало. Не братву же организовываете?

– Не, – я помотал головой. – Это не самая надёжная работа. Да и не улыбается мне в бандиты идти.

– Это не каждому, да, – он задумался. – Ну, мы-то редко собираемся, да и в городе наших мало, все заняты. Тут же кто в офицеры подался, кто как… Машка, чай поставь! – крикнул Гриша.

И он, даже не спросив, чего явились, начал запросто с нами общаться. Может, ему скучно, ведь никуда не ходит, может, признал нас за своих, ведь мы все были в Чечне. Или, что он сам общительный. Скорее всего, всё вместе, ведь прошло всего несколько минут, и даже у меня появилось ощущение, будто мы знали друг друга несколько лет.

Бывают же такие люди. Всего немного времени прошло, и мы уже сидим, смеёмся над его историями:

– А, я не рассказывал же, как из госпиталя выбирался? Я же в Ростове лежал, а чтобы комиссоваться, надо было ехать в Москву. Там же все бумаги, врачи. Короче, купил билеты на поезд, в плацкарт, еду там, с мужиками за жизнь говорим… А поезд-то через Украину едет, прикиньте, мужики!

– Ты не знал? – спросил Царевич.

– Откуда? Я же как и вы, в тех краях впервые побывал. И на кассе не сказали, – он засмеялся. – Вот я и встрял на таможне. У меня же паспорта не было, я с военником ехал. А там таможенники ихние зашли в купе, морды наглые, зверские. А как документы увидели, как давай мне что-то чесать на своём!

– И что дальше? – спросил я.

– Орали-орали, один аж с автоматом пришёл, меня на выход гонит. Я им говорю, что с госпиталя в Москву еду, культю показываю, а он мне: та ты шо, та ты шо, я тэбе не розумию! Шпионом ещё назвал и обматерил, на русском причём.

Да, некоторые поезда, идущие с юга в Москву, тогда и правда ходили через Украину аж до 2015 года, и таможенники проверяли всех, кто едет. Ну а тут офицер с военным билетом, вот они переполошились.

В итоге Гриша договорился с таможенниками, и этому я совсем не удивлён. Болтливый мужик, но весёлый, общий язык находит со всеми, говорит с нами, как со старыми друзьями.

Бывают такие люди, и даже травма ему не помеха. Но есть проблема – возможно, и про деньги он так же рассказывал всем. И это всё усложняет.

Ну, может, Газон разузнает, найдём гадов. Если нет – ну, посмотрим, чем его занять, чтобы не бросать. Что он, на нищенскую пенсию инвалида сына растить будет?

– Вот такие дела, мужики, – сказал Гриша на кухне, где мы собрались за столом с нехитрой закуской – маринованные огурцы и хлеб с колбасой. – По чесноку – лучше бы с этим вернулся, чем с деньгами, – он показал на культю. – Ну, не знаю, как дальше. У меня тачка батина осталась, продам, с братом напополам поделю, проживу. Какую-то пенсию должны же дать, я же доказал, что это боевое ранение.

– Так кто к тебе влетел домой, ты точно их не знал?

– Не знал, – десантник помотал головой. – И голоса не знакомые, и одежда. Вообще какие-то левые. А вам-то это зачем? Морж попросил? – он нахмурился. – Думает, что менту не скажу, а вам скажу?

– Он говорил, но мы решили сами, – сказал я. – Потому что неправильно это. Плевок в лицо всем, кто там был.

– А чё тут сделаешь? – Гриша пожал плечами.

– А кому ты говорил о деньгах?

– Да блин… всем. Фиг догонишь уже.

Казалось бы, откуда у него враги? Со всеми дружит. Но завистников полно, как и гадов, готовых поживиться на всём. Вот и влетели какие-то хмыри, ударили жену, напугали ребёнка, побили его самого – мужика без руки.

Значит, кто-то услышал, но круг подозреваемых слишком большой.

Это злило. И так не видели справедливости, а это уже совсем через край.

Зато познакомились с хорошим и неунывающим человеком. Полезно всем: и ему, и нам.

Но искать гадов мы всё равно будем. И найдём.

– Слушай, – сказал Царевич, когда мы вышли на улицу. – А у меня тут мысль одна появилась на этот счёт.

– Ну давай, рассказывай.

– Да сходить надо в одно место, поговорить с человеком. Может, он в курсе?

Глава 4

* * *

В Грозном не такие низкие температуры зимой, как у нас дома, но мы всё равно мёрзли, сидя в этом разбитом магазине. Ещё и капитан Аверин следил за тем, чтобы мы регулярно приводили себя в порядок при первой возможности, и заставлял хоть как-то мыться, мол, чтобы человеческий облик не потеряли.

Холодно, и вода у нас была только ледяная, из реки Сунжа, что шла через город. Но Аверин уже доказал, что его нужно слушаться, мы и слушались. Поэтому мы и живые, и чистые, насколько это возможно в таких условиях. Но мёрзнем, и жрать нечего со вчерашнего дня.

Где-то рядом, через пару улиц, долбил пулемёт. Редко, короткими очередями, но зло и очень громко. Должно быть, ДШК, у «духов» много старого советского оружия с разграбленных баз и складов.

Шипела рация, по ней слышно, как кто-то кому-то кричал, что у него осталось всего семь «карандашей».

– Картошку бы, – тихо сказал я. – Жареную, с лучком. И с салом бы ещё, а? Как вам?

– А у нас под прошлый Новый год мама селёдку под шубой делала, – мечтательно произнёс Царевич, шмыгая забитым носом. На коленях у него лежала СВД, которую он бережно поглаживал. – Вкусно так было. У всех оливье, а у нас селёдка под шубой.

– А вот у Ашота на вокзале чебуреки – жирные, горячие, все пальцы обожжёшь, но до чего же вкусные, – пробурчал Газон, жуя спичку. – Никто так делать не умеет, кроме него.

У Халявы забурчало в желудке.

– Тише ты, услышат, – хохотнул Шустрый. – А я бы вот картошечки печёной поел, из костра. И с лучком бы ещё зелёным. И пирожки с капустой мамка печёт ещё…

– Заманали, – проговорил Халява и сплюнул в сторону. – У меня живот уже болит из-за вас. Хоть ремни вари и жри.

– А мы как-то соляночку ели в столовой, – Самовар осторожно выглянул на улицу. – Всё идеально, и соли, и копчёности даже были, всё в меру. М-м-м. Вот бы ещё раз. Вроде и простенько, но до чего же вкусно.

– А ты чё прикольного жрал, Халявыч? – спросил Шустрый, ткнув его локтем. – Ты же зажиточный, много чего пробовал.

– М? – Халява огляделся и поёжился, потом подышал на руки в перчатках без пальцев. – Устрицы. В ресторане в Москве ел как раз до армии. На льду лежат в своих раковинах. Ножом подцепишь, они открываются. Лимончиком сбрызнешь – её аж колбасит. Живая же должна быть.

– А это рыба или мясо? – с недоумением спросил Шустрый.

– Дебил ты. Устрица это!

– Кто-то идёт, – сказал я, коротко выглянув наружу. – Приготовились!

Стрелять не пришлось – увидели знакомый тощий силуэт среди деревьев, на которых ещё остались следы побелки. К нам возвращался Шопен, что-то держа под курткой. На плече у него болтался автомат с двумя магазинами, скреплёнными изолентой друг с другом.

– Ух, пацаны, где я был, не пове’ите! – доложил он, хитро улыбаясь.

– Жрал, наверное, – пробурчал Халява.

– Вот, хватайте!

Он притащил с собой две буханки белого хлеба, вкусно пахнущего, хрустящего. Я взял одну в руку и не поверил – ещё тёплый, приятно грел пальцы, свежий и мягкий. Желудок свело так, будто кто-то сжал его кулаком. А у Халявы в животе заурчало ещё сильнее.

– Ну ты спаситель, мля, – протянул Шустрый. – Волшебник, блин, на боевом вертолёте, хлеба свежего нашёл.

– Ты где этот хлеб надыбал? – спросил Газон.

Мы тут же изорвали эти булки на куски, но так, чтобы не терять много крошек. Тёплый белый хлеб странно смотрелся в этой обстановке, грязной и пыльной, среди гильз и битого кирпича. Но долго мы не присматривались, есть начали сразу.

– Да там какие-то типы приехали к штабу, на камеры всё снимают, – сказал Шопен, с улыбкой глядя на нас. – Возят их, всё показывают и кормят, как на убой. Даже хавчик свежий им подогнали, и хлеб горячий привезли на грузовике. Вот я и подобрался тайком. А страхово было, там мужики в краповых беретах охраняли, сразу бы вломили. Вот ещё есть, – он показал банку тушёнки. – Просроченная, правда, ну ничё. Главное – зелёное и чёрное не есть, – Толик засмеялся.

– Шопен, слушай, – я откусил ещё кусочек. – А что ты вкуснее всего в жизни ел?

– А? Да это… – он задумался. – Персики. В банке, консервированные. У нас у одного пацана мамка нашлась, забрала его. А он нам банку оставил на прощание. Всё разделили, я кусочек только съел. Вот бы ещё их похавать.

* * *

– Берём, конечно, – сказал я, когда Царевич показал на банку консервированных персиков, тоже вспомнив, что Шопен это любит.

Мы зашли в магазин. Руслану завтра на работу, а утром не с чем чай попить – постоянные гости, то есть мы, кто у него всё время обитает, всё съели.

– Значит, к брату Гришки Верхушина предлагаешь зайти? – спросил я. – Его поспрашивать?

– Он недалеко живёт, ещё и шляется среди всех этих местных гопников, – вполголоса сказал он, пока продавщица, толстая тётка в переднике, подбивала итоговую цену через деревянные счёты. – Вспомнил, что он постоянно во дворах ходит, со всякими компашками бухает. Работает грузчиком на овощебазе. Может, слышал чего, да боится сказать. Такие дела они между собой обсуждают. Или кто к нему подходил из борзоты местной, спрашивал о брате. Сам понимаешь – вариантов много.

– Мог и не только слышать, – проговорил я, задумавшись об этом.

– Ты о чём?

– Давай пока с ним поговорим, решим, а то не люблю заранее на кого-то наговаривать. Мало ли, вдруг зря о нём плохо думаю.

– А, – неопределённо сказал Царевич, не очень понимая, о чём я. Потом дошло. – Да ну, ты чё, Андрюха? Чтобы родной брат сдал? Не. Я вот за своего брата, хоть он и чеченец наполовину, любого порву. Брат же, одна мама, сам понимаешь. Кстати, – он посмотрел на меня, – выручишь с одним делом?

– Без вопросов. Говори.

– Да я тут по дурости ляпнул одну вещь, – он принял пакет от продавщицы. – У Тимурки день рождения скоро, а я сказанул, что приду обязательно. А всё за городом будет проходить, и сам понимаешь, кто придёт – чеченцы одни, компаньоны Султана. А слово я уже дал. Сходишь со мной? А то я один там не вывезу, психану ещё. А ты же у нас самый серьёзный, – Царевич хитро глянул на меня. – Самый взрослый, по разговорам уж точно.

– Без проблем, Руся. Сходим.

Да уж, угодил Царевич. Но младший брат старшего безмерно уважал, а Царевич за ним приглядывал в своей манере. Схожу, конечно, выручу.

– Султан ему карабин купил охотничий, только не показывал ещё, – продолжил Руслан, застёгивая куртку перед выходом. – Постреливать будут. Просто придём, поздравлю, посидим в стороночке, уйдём.

– Султан-то не против таких гостей?

– На словах-то зовёт, но на деле против, конечно. Они там про свои дела затирают, а тут мы, сразу косится будут. Но Тимур уже у него всё выпросил, вот и никуда не денется. Кстати…

Он заметил что-то на витрине и снова подошёл к кассе, к неудовольствию продавщицы, которая хотела спокойно почитать женский роман в мягкой обложке.

– Ты не пробовал лапшу эту, заварную? – спросил Царевич, показывая пальцем.

– Доширак? – спросил я.

– Не, как-то по-другому называется. Мужики на работе покупали, говорят хорошая. Запах, конечно, китайский, но всё попробовать хочу, что за байда такая…

Название на пачке не прочитать вообще – там одни иероглифы. Из Китая, а вот «Доширак» в наши края ещё не дошёл. Кроме того, на витрине среди ярких пачек лапши были зелёно-белые коробочки древесных грибов, тоже китайские, их надо запаривать кипятком, как и лапшу.

– А дайте, пожалуйста… – начал Руслан.

Но его сбили с мысли, когда позади нас открылась дверь и вошли покупатели.

– А это фуфел базарит ещё чё-то, – гнусавым голосом говорил один, растопырив пальцы. На нём вязаная шапочка и сине-фиолетовый скрипучий пуховик. – А я ему сходу предъявил: чё ты метлой своей метёшь по беспонту? За базар отвечать надо.

– Да он лох, в натуре, – проблеял второй, тощий парень со сбитой на макушку лохматой кепкой. На лице много веснушек. – С ним связываться-то западло, а он ещё…

– Здорово, Игорёк, – протянул Царевич, глядя на второго.

– О, Руслан, хай! – у того тут же куда-то ушли из голоса блатные интонации.

– К брату пошёл? – спросил Руслан.

– А, не… просто с друзьями собрались, вот…

Он торопливо заказал водку, три бутылки, подсохший с утра батон и сыр, и бросил на прилавок лохматые смятые купюры.

– Погоди-ка, – Царевич взял его за локоть. – Я к брату твоему ходил. Надо бы поговорить, кто там на него налёт устроил. Слышал что-нибудь? Мы сами от себя ищем, кто это такой наглый избил. И найдём.

– Это кто инвалида-то избил? – с участием спросила продавщица. – Да как земля таких носит? Гриша-то парень такой хороший, всегда здоровается.

– Да какие-то отморозки напали, – протараторил Игорь. – Я у пацанов интересовался, никто не знает. Так-то бы мы живенько с пацанами спросили за это, если бы нашли. Но ищем, – Верхушин-младший гордо поднял голову. – Найдём – спросим за это конкретно!

– Черти какие-то на брата Игорька напали по беспределу, – добавил его спутник. – Мы им в натуре устроим, Гриша-то всегда пацанов выручал во дворе!

– Ладно, погнали мы, – Игорь вырвался и торопливо пошёл на выход. Бутылки звякали в пакете.

Царевич пожал плечами, мол, не вышло, зато никуда идти теперь не надо.

И я бы с ним согласился, если бы не одна деталь. Вернее – несколько деталей.

Неплохой у Игорька прикид – пальто, кепка с мехом, кожаные тупоносые ботинки, новые джинсы. Под клетчатым красным шарфом можно было разглядеть цепочку на шее, а когда он расплачивался – на запястье были видны часы.

И главная деталь, на которую я обратил внимание в первую очередь – провод наушников. Сами-то наушники – с креплением на голову, но он носил их на шее. Провод ещё из-за низкой температуры застыл, стал твёрдым, болтался. Вёл он куда-то под свитер, однотонный, крупной вязки, под ним было что-то круглое. Там плеер?

Почему я обратил внимание? Сейчас же не нулевые и не десятые, когда вся молодёжь ходила с МП-3 плеерами, и не двадцатые, когда стало много беспроводных наушников.

В 90-е наушники на улице носили редко, опасались потерять или что кто-нибудь отберёт. Да и на морозе жалко технику, хотя были меломаны, которые повсюду ходили с плеерами, а сейчас ещё не так холодно.

Сначала хотел догнать, но подумал: пусть пока идёт. Надо бы обсудить это всё в другой ситуации, не в магазине при посторонних. Заодно захотелось посмотреть, что у него там дома творится. Может навести на какие-то мысли.

Игорь Верхушин и его товарищ ушли, а Царевич про них будто забыл и смотрел на упаковки с китайской лапшой. Вот же блин, хоть и снайпер глазастый, а самое важное проглядел.

– Это брат Гриши? – уточнил я.

– Угу.

– Ничего странного с ним не заметил?

– Да ничего, – Руслан удивился.

– Он же, говоришь, в мелкой дворовой банде ошивается и грузчиком работает, а прикид серьёзный. И плеер с наушниками.

Царевич замолчал, глядя куда-то перед собой, сощурив глаза так, будто целился из своей СВД.

– Он раньше как чухан ходил, – тихо сказал он. – За братом вечно шмотки донашивал. А тут приоделся, да.

– И плеер модный, должно быть.

– Да, – Царевич закивал. – Видел, сколько кассет у Грихи дома было? Вот он не слушает, а младший музычку любит. Разную. Но у старшего всё пока хранится.

– Ну давай тогда с ним побеседуем предметно ещё раз, обстоятельно. Явно может знать больше.

Долго идти не пришлось, буквально в соседний дом.

В подъезде под ногами валялось много шелухи от семечек, стены исписаны так капитально, что почти нет свободного места. На втором этаже собралась компания с гитарой, несколько пацанов, которые пели Петлюру и пили пиво, но среди них брата Гриши не было.

– Сбивая чёрным сапогом с травы прозрачную росу… – орал нестройный хор, но при виде нас замолчали.

– Игорь Верхушин не пробегал? – спросил я.

Местные пацаны обернулись к нам. Эти малолетки, им лет от пятнадцати до семнадцати максимум. Тот, кто играл на гитаре, лопоухий парень в кожанке, приподнял кепку со лба и смерил нас внимательным взглядом. Может, и знает нас, наших в городе не так много.

– Ну, был, домой зашёл, – ответил он. – С девками сидят, нас не зовут.

Мы поднялись дальше, сидящие на ступеньках пацаны отодвинулись, песня вскоре продолжилась.

Младший Верхушин слушал разную музыку, не только блатняк, как можно было подумать сначала. Мы услышали, что именно, когда подошли к хлипкой фанерной двери.

– Айн, цвай, полицай, – раздавалось с той стороны.

Я нажал на звонок, он запищал, но музыка не смолкала. Не слышат. Поэтому мы начали звонить так, как делают только менты и бандиты – громко стучать и не отпускать кнопку.

Я давил, Царевич стучал кулаком.

Музыку выключили, кто-то затопал с той стороны. Открыл какой-то рыжий парень в майке. На плече видна наколка.

– Чё надо? – пробурчал он.

– Отойди-ка, – Царевич нагло прошёл в квартиру.

Он сильно обозлился, когда понял, как всё вышло, а рыжий решил, что лучше с нами не связываться.

У них там весело: на кухне и в комнате четверо парней и три девушки, все уже пьяные и весёлые. Сам младший Верхушин уже почти раздел крашеную блондинку, когда мы его прервали.

Парни – наши ровесники, двоих мы уже видали в магазине, включая Игоря, но всё равно они выглядят младше нас. Вид гоповатый, но сейчас много у кого такой. Могли напасть на Гришу Верхушина? Да вполне, толпой на однорукого десантника у них бы хватило смелости.

Хотя сейчас они чего-то перетрусили, никто не возмущался, что мы тут ходим, внимательно следили за нами настороженными взглядами. То ли вид у нас серьёзный, то ли чуяли на инстинктах, что с кем-кем, а с нами лучше не спорить.

Но самое интересное было в зале. На двух табуретках стоял новенький музыкальный дисковый центр, а на нём – стопка дисков с музыкой. Удовольствие недешёвое, особенно для грузчика, ещё и учитывая, что квартира в плохом состоянии, и мебели было мало. Даже телевизора нет. А центр новый, коробки с пенопластом даже не выбросили, стоят в углу.

Ну а на подоконнике лежал компактный дисковый плеер и наушники. Дорогая игрушка, не каждому по карману. Не очень надёжный, разбалтывался при ходьбе, зато понтов выше крыши.

– Это чё за дела? – начал один из присутствовавших в зале парней, но Царевич отпихнул его без всяких слов. Он стал ещё злее, ведь всё выглядело очевидно.

– Ну давай поговорим, – сказал я, подходя к Верхушину-младшему, выводя его в коридор. – Ты грабёж брата устроил?

– Да не я это! – тот отступил к стене. – Отвечаю!

– Не проотвечайся, – я напирал на него. – Техника откуда?

Он вспотел.

– Вы чё, – возмущался кто-то в комнате, – вы на кого наехали?

– Молчать, – отозвался Царевич, раздался шлепок, и стало тихо.

– Ты не понимаешь, – спокойно сказал я. – Это дело почти личное. Твой брат был там же, где и мы. И это касается всех нас, раз он сам без руки и справиться один не может. Вот и пришли мы, чтобы вы понимали, кого тронули. Найдём всех, и все огребут. И лучше тебе нас не злить.

– Да я не при делах, – голос стал неуверенным. – Просто ко мне Сима подошёл, говорит – когда твой брат дома будет? Где-то услышал. Ну и всё, я подсказал. И всё, больше ничего не делал, отвечаю! Я потом уже узнал, что там случилось, *** буду!

– Ты мне сказки не рассказывай, наслушался уже разных.

– Отвечаю! – чуть не всхлипывая, воскликнул младший Верхушин.

– А деньги тебе за что дали? На что ты технику купил, меломан хренов?

– Ну, это самое… он говорил, немного возьмёт, на общее. Гришка же раньше с ними двигался, в школе ещё. Говорит – по понятиям будет.

– У, блин, вот ты конь педальный, – я пихнул его к стене. – Надавать бы тебе по шее. Оставил брата без денег, зато себя не забыл.

– Да я ничё-ничё…

Я поднял руку, чтобы он заткнулся, а пацан дёрнулся, будто решил, что я буду его сейчас бить.

– Давай так, – тихо сказал я. – Технику завтра продаёшь или сдаёшь назад – мне неважно. Идёшь с бабками к брату, возвращаешь, а я проверю, чтобы ты всё это сделал. Но это завтра, а сейчас говоришь мне, где Сима. Тогда бить будем мало, и не так больно. Может быть, даже без ног обойдёмся. От брата тебе всё равно больше достанется. Рука у него одна, зато тяжёлая. А учить таких как ты можно только одним способом, иначе не доходит.

– Сима – крутой! – тот выпучил глаза.

– Мы круче.

Рассказал всё: и кто такой Сима, что он глава дворовой банды, промышлявшей воровством шапок и цепочек с прохожих и мелким разбоем. И как помогал ему – подсказал о времени и стоял на шухере. Ну и поведал, где сидит этот Сима.

Будто не понимал, что делает. Да всё он понимал, скотина. И долю получил ещё, и потратил. Ну, брат очень огорчится, но явно не бросит попыток сделать из него человека, выбивая из него всю дурь.

Что удивило – тупорогие друзья Игорька, бухавшие с ним, были не в курсе, откуда бабки. Он говорил им, что они с большого дела, строил из себя крутого пацана, двигающегося с серьёзными людьми.

Но такой поступок с братом оказался западлом даже для них, ведь и Гришу знали, и такое не одобрили. Да и слышали, как Игорёк божился. Хотя могли бы и догадаться, откуда пошли бабки. Но тупорогие, просто пришли побухать нахаляву, как приятели нашего Славика, тусующиеся с ним по клубам. Зато общаться с косячником они точно больше не будут.

Но основная часть бабла осталась у Симы, он ещё не всё потратил, и надо забирать то, что выйдет. Вдвоём с Царевичем мы запугали эту компашку малолеток, но этих мало, а там людей побольше. А когда малолеток становится много, в толпе у них отключаются мозги, и они теряют берега. Да и сам Сима отмороженный. Надо, чтобы прикрывали. Поэтому нападём внезапно, решим вопрос серьёзно, чтобы до всех дошло.

Поэтому начали звонить, чтобы собрать всех на помощь.

И никто не отказал, несмотря на поздний час. Наши – само собой, пришли все, ведь они ждали, что мы позовём. Пришли Шопен, Шустрый, трезвый Халява, скоро обещал подъехать Газон. Но мы решили не переть на рожон, и вызвонили Маугли.

Он, так как был в курсе истории ещё со вчерашнего вечера, откликнулся и взял своих друзей-офицеров.

Все собрались неподалёку от самодельной качалки, где заседал Сима, явно мечтая, что скоро сам станет серьёзным авторитетом в городе. Но его планы мы обломаем.

Парни стояли кучкой, курили, обсуждали, но пока не по делу, просто вспоминали. Все трезвые.

– Хуже всего было в самом начале – тридцать первого числа, – вспоминал один, плечистый мужик, в темноте я не видел его лица. – В первые часы, когда ещё ничего не понятно было, куда попали. Если бы сразу сказали, что будет, не было бы таких потерь.

– Угу, – закивал другой.

– Мужикам же сказали – ни в кого на улицах не стрелять, проверять документы, оружие изымать. Будто кто-то из «духов» его бы отдал. Совсем там все оторванные были от жизни, кто такие приказы отдавал. А пацаны некоторые так вообще разошлись по улицам, магазины искали. Думали, ещё работают, купить хотели всякого, чтобы Новый год отпраздновать. И потом как давай стрелять, организованно. Запустили в город и расстреляли. Показали сразу, куда мы попали. Прямо в ад, на. Нашим-то я запретил машины покидать, а пацанов положили прям по дворам.

– Видел такое, – сказал Царевич. – Но у нас был капитан Аверин, сразу весь расклад дал. Вот мы и выжили.

– Помню его, – подтвердил офицер. – Матёрый мужик был. Меня жена в церковь недавно притащила, так я за него свечку ставил. Нас тоже прикрывал тогда, а то бы «духи» пожгли нас. Будь он живой – сейчас бы точно пришёл, не любил такого беспредела.

– Вот там, в Чечне, только про гражданку вспоминали да про девочек рассказывали, – недовольно проговорил Халява. – А здесь все разговоры об одном и том же.

– Так и есть, – плечистый закивал. – Сам на себя ругаюсь, но всё равно тянет повспоминать.

Это капитан Федин, усатый мужик, настолько смуглый, будто соляра въелась в его кожу. Он был командиром танковой роты, и это одна из его «коробочек» тогда взорвала нашу тушёнку.

Федин уволился из армии, сейчас ездил челноком в Китай, продавал шмотки на рынке. Ещё был разведчик Сунцов, ныне работавший грузчиком в строительном магазине, невысокий угрюмый мужик.

Третьего офицера я не знал, Маугли представил нас. Это Витя Романов, старлей, ныне работавший в частной охране. В Чечне он не был, но служил в Таджикистане, где тоже было жарко, и с другими поддерживал контакт.

Ну и появился Моржов, десантник, опер, но сейчас он будто бы пришёл, как частное лицо. Он нужен, чтобы проследил, что всё пойдёт как надо после сеанса воспитания. Нам же нужно проучить гадов, но чтобы самим после этого не уехать на зону. Ну и не на кладбище, конечно, если противник вдруг решит биться до последнего.

Я рассказывал, что узнал. Наши парни привыкли меня слушаться, отставные офицеры ко мне ещё только присматривались, но расклад я давал грамотный. Офицеров здесь много, и слушаться бывшего сержанта они точно ни с того, ни с сего не собираются. Но сейчас гражданка, в которой они своего места особо и не нашли, и запросто общаются с нами. Там бывали разные офицеры, но в этих можно быть уверенным, что не сдадут. И заодно – поддержим знакомство и после войны, это очень важно.

Да и дело такое, которое могло коснуться любого из нас. Любой мог вернуться оттуда инвалидом, и у него так же могли отобрать всё. Поэтому все так злы.

– Ну что, пойдём – поговорим с ними, как надо, – закончил я. – Он там так и сидит со своей кодлой. И думает, что ему всё можно. Зря он так решил.

Глава 5

Мы шли в темноте, решительные, настроение не подавленное, наоборот, даже появился какой-то раж. Потому что идём всей толпой, вместе, прикрывая друг друга. Но при этом не лезем на рожон, не пьяные, с холодными головами, понимаем, чего хотим добиться.

Я шёл впереди, слушая, что обсуждают офицеры.

– А ты ещё телевизору веришь, – Маугли усмехнулся, разговаривая с танкистом. – По ящику то сказали, по ящику это, – передразнил он.

– Вот я смотрю телевизор, – капитан Федин расправил усы, – потому что уверен в нём на все сто: всё, что там говорят – полный п***ж!

– Ну ты живчик, конечно, сказанёшь порой, – произнёс наш новый знакомый, лейтенант Романов. – А вы слышали, пацаны, как Федина хоронили? Живчик он и есть живчик.

– Нет, – отозвался Царевич. – А что там было?

– Так чё. Приехал груз двести в наш родной город – цинковый запаянный гроб. Пишут, мол, капитан Федин, командир танковой роты, пал в боях за Родину, героически погиб при взрыве танкового боекомплекта, ну и так далее и так далее. Гроб вскрывать не дали, кстати. Закопали, дали залп, помянули, а через сорок дней он сам приехал. Живой.

– Не того в гроб положили, – догадался Халява. – Бывает. У меня вот жетон Царевича, – он потянул цепочку на шее, – мы с ним менялись на удачу. Если бы чё случилось с одним из нас, похоронили бы совсем не того.

– А я бы знал, предупредил бы по телефону, – сказал Федин. – А мне отпуск дали, я довольный домой еду, сюрприз думаю всем устрою, обрадую. Захожу во двор, батя дрова рубит, меня увидел, аж топор выронил, сел на пенёк, лицо покраснело. Я уж думал, сердце у него схватило, домой забегаю таблетки какие-нибудь взять, а там мать меня увидала, как давай орать благим матом, и икону достала. Вот рёву-то было.

– Зато живой, – заключил я.

– Ну да, – танкист закивал. – Паника кончилась, прорыдались, потом все только радовались, что живой.

– Лучше живой и здоровый, чем мёртвый и больной, – вставил Шустрый с усмешкой.

– Это да, – Федин заржал. – Но лучше без таких сюрпризов. А могилка всё-то стоит, не выкапывали бедолагу какого-то, всё-то в военкомате разобраться не могут, кого в гроб упаковали и с какого перепугу на меня подумали. Напутали что-то в штабе, спорят ещё, что это я там лежу. А я и не тороплю. Раз место занято, то точно поживу ещё, рано пока на тот свет.

Танкистов мы любили и уважали. Мужики эти крепкие, как броня танков, на которых они шли в бой. Они горели и погибали целыми экипажами, но никогда не предавали и не бросали нас.

Танк в городе – машина очень уязвимая. Им обязательно нужно было прикрытие пехоты, без него они умирали быстро, поэтому взаимопонимание у нас появилось с самого первого дня.

До нас доходили слухи, что якобы кто-то из танкистов переходил к Дудаеву на своих танках за огромные бабки, но мы такое никогда не видели и не верили, что это возможно. Слухов-то каких только не бывает, придумывать все горазды. Да и дудаевские танки были уничтожены ещё в первый месяц боёв.

Так что взаимопонимание появилось быстро, и, как я вижу, оставалось до сих пор.

– А ты чё это? – удивился Маугли, заметив ещё одного участника нашей банды.

Приехавший Саня Газон нацепил чёрный спортивный костюм, чёрную куртку, а вязаную шапку раскатал в маску с прорезями для глаз. Только по походке можно понять, что это Газон.

– Оставь, – сказал я. – Кому-кому, а ему светиться нельзя.

Газон рисковал больше всех нас. Мы шли против небольшой банды без серьёзных связей, которая сама не вывезла тех, кого решила ограбить. Но Газон – из братвы, из крупной ОПГ, и ему предъявят за такое. И не только дело в том, что он пошёл на дело без одобрения своего бугра – с нами ещё мент. И всё же, Саня решил идти, нас не оставил.

Первым делом – разведка.

– Там сидят, – Шопен заглянул в окошко полуподвальной качалки.

База Симы и его кодлы размещалась в подвале старого дореволюционного дома, где гопники обустроили качалку. Ход туда один, но окна большие, часто открывались, чтобы проветрить от курева. Кто-нибудь может полезть через них, тем более, решёток нет.

Внутри видно самодельные тренажёры, штангу с множеством блинов на стойке, гантели и гири. В углу на парашютных стропах висела боксёрская груша из красного дерматина.

– Надо бы тоже качалку замутить, – прошептал Шустрый рядом со мной и пихнул Халяву. – Спорт – сила, клубы – могила, да, Славян?

– Да ну тебя.

– Замутим, – сказал я. – Помещение найти, купить инвентарь, и погнали. Боксом можно заняться, мы с Царевичем ходили раньше. Можно ещё кого-то из твоих ребят подтягивать, – я поглядел на Шопена. – Лучше, чем клей по подворотням нюхать. Поговорим потом.

– Без база’а, Ста’ый, – отозвался Шопен.

– Эти тоже возятся, – Шустрый хмыкнул. – Соревнования по литроболу устроили.

Да собравшаяся там молодёжь к спортивному инвентарю не подходила, у них были другие развлечения – на ободранном столе из-под настольного тенниса стояли бутылки водки и закуска. Примерно девять парней от четырнадцати до двадцати, и один – постарше, ему почти тридцатка, в чёрной куртке, стриженый под машинку.

Сразу видно – встревает по блатной теме. Авторитет среди них, вроде как. Отмечают удачное дело. Это и есть Сима.

Из магнитофона, наверняка ворованного, играл шансон, но кто именно пел, я понять не мог, через стекло звуки почти не доносятся. Да и пофиг. Зато нет девушек, будет проще, меньше визгов, можно работать жёстче. Они-то с женщинами не церемонятся, бьют и срывают шапки, как говорил брат Гриши, да и жену десантника ударили. Ответка придёт сегодня.

Много времени на подготовку не ушло. Обсудили план, и тут у нас, у «махры», было больше опыта, чем у танкиста и остальных. Нам-то уже доводилось устраивать зачистки помещений, и противниками у нас были не пьяные гопники, а умелые бойцы, знающие свой город как пять пальцев.

Толстая дверь, оббитая изнутри войлоком, была закрыта изнутри на крючок в виде изогнутого гвоздя, но неплотно. Опытный Шопен легко подцепил его проволокой и открыл. Запахло чем-то кислым.

Все остались в темноте, чтобы привыкли глаза, а Царевич подобрался к распределительному щитку, посмотрел на эти скрутки, но разобрался, откуда питается подвал – подключились туда недавно и очень грубо.

Начали.

Свет погас, только музыка играла – магнитофон на батарейках.

– Птицы в клетке, звери в клетке, а на воле – вороньё!

– Лежать, ***! – взревел Газон.

Мы влетели внутрь, сразу устремляясь к тем, кого мы заранее определили, как самых опасных. Без автоматов, но инстинкты работали, будто мы устраивали зачистку здания.

Дальше – дело техники. Самым наглым по морде и уронить на пол, добавив пинками и кулаками. Кто пытался сбежать – перехватывали. Кто хотел взять какое-нибудь импровизированное оружие или заточку – тех били сильнее. Они дезориентированы, а лучи фонарей через окна их только сбивали. Пьяные обкурыши встретить нас не смогли.

– Лежать! – орал Моржов, как заправский мент.

Будь это реальный бой – положили бы всех за пару секунд вообще без потерь. Одна граната и пара очередей решили бы дело.

– Ну а ты куда, Копперфильд? – голос Шустрого звучал уже не так весело, как обычно. – Исчезнуть хотел?

– Вы чё, – гундел кто-то в темноте. – Вы чё, попутали, менты?

Сима хотел сбежать через окно в отдельной комнатке за общим залом, но его поймали и затащили назад за ноги. После пары гулких ударов он замолчал. Халява наступил ему на грудь, а Шустрый подобрал со стола кухонный нож с заляпанной ручкой и подошёл ближе.

– Ты с кем связался, падаль? – спросил он, распаляя сам себя. – Не того ты грабануть решил. Видел, как «духи» бошки режут? Показать?

– Бабки где? – я наклонился к нему. – Которые ты у десантника отработал, пока его брат на шухере стоял?

– Вы чё? – Сима начал приподниматься. – Попутали? Да я Налима знаю, он вас…

– Ты мелкий гопник, – перебил я. – И Налим за тебя вписываться не будет. Ты для него никто, с нами он из-за тебя ссориться не станет. Наоборот, ещё тебя самого спросит за это. А вот ты нашего товарища ограбил, и за это… думаешь, по понятиям накидать что-то сможешь? Не с теми ты связался.

Остальных разводили, кого куда, по темноте. Тут суетился Моржов, и он сделал хитро – сразу, пока горячие, заставить их писать явку и сдавать пахана, типа, он вас всех уже заложил, чтобы самому зоны избежать. Помогало, закладывали друг друга только в путь.

Заодно выясняли, кто именно был на квартире Верхушина, чтобы наподдавать им особо. Сами-то они распускали руки, так что им ответку вернули сполна. Кого посадят, кого нет, но получили все.

– В сейфе бабосы, – голос Симы дрогнул, когда он понял, что запугать нас на словах не выйдет. Когда он сам напугался, то больше не походил на серьёзного бандита.

– Уже не такой крутой, – сделал я вывод. – Все вы боитесь, когда отвечать приходится.

Этот козёл часть денег уже потратил: купил травки, которую собирался реализовать на улице. Нам самим с таким связываться опасно – заденет всех. Но хоть часть бабла вернули, да и у него там ещё лежала выручка с каких-то его разбойных дел.

Ну а Моржов сделает себе палку – показаний хватит, чтобы упаковать Симу. Остальным сделали внушение, с кем связываться нельзя. Тут и адвокат не поможет, впрочем, какой адвокат будет у главы дворовой банды? Государственный защитник, который отнесётся к делу спустя рукава.

Конечно, крупная братва узнает, что случилось, но из-за мелких гопников они на конфликт не пойдут. Они и сами порой таких гоняли, особенно когда пропихивали своего кандидата в мэры города. Делали вид, что сами якобы следят за порядком.

Но за нами будут присматривать внимательнее, вдруг решат, что появились конкуренты. Надо будет их ещё чем-нибудь озадачить, чтобы снова не до нас стало.

Один из захваченных нас повеселил. Он решил, что раз мы не менты, то можно взять нас на понт.

– Вы чё?! – высокий парень-качок с татуировкой, одетый в майку, поднял руки в боксёрской стойке. – Чё толпой-то, на? Давай один на один, на! Любого порву, на!

– Ну попробуй, – равнодушно сказал Царевич, расслабленно выходя вперёд.

– Давай лучше я, Ца’евич, – сказал Шопен, который был ниже этого качка аж на голову. – У тебя всё равно башка постоянно болит.

Качок пошёл вперёд, довольно усмехнувшись.

Затем последовали звуки нескольких ударов, пыхтение, мат, слёзы и стоны. Вскоре качок лежал на полу, держась за отбитую коленку. А чего он хотел? Шопен дерётся с малых лет, он в этом мастак.

– А хорошо вы придумали, пацаны, – сказал Федин, через несколько часов, когда мы закончили и Моржов увёз Симу в ГОВД. – Показали борзоте, на кого те полезли.

– Старый придумал, – Маугли кивнул на меня. – Говорит – найти надо, и жёстко ответить. Это же во всех плевок был, кто там.

– Да. Но ответили. Надо почаще видеться.

– Не теряйтесь сами теперь, – сказал я. – Подходите к нам. Вот сейчас как раз нужно вместе держаться, или по-одному задавят, и пофиг, какое у кого звание раньше было. Афганцы это давно поняли, и нам надо.

– Вот приятно умного человека послушать.

Распрощались и с танкистом Фединым, и с Романовым, и с неразговорчивым разведчиком Сунцовым, который говорил мало, но дрался хорошо. Только распрощались, но вдруг начался один разговор, следом второй, и всё никак не расходились, аж до ночи болтали, хотя несколько раз уже пожимали друг другу руки и собирались уходить.

Просто не хотели терять давно забытое чувство единения, которое сегодня проявилось особенно ярко.

Когда вернулись оттуда, у меня первое время было впечатление, что все наши хотят держаться по отдельности, кроме Царевича, который ездил ко всем. Пересекались регулярно, но всё равно, будто что-то изменилось.

Будто все хотели забыть поскорее то, что пережили, и держались подальше от тех, кто мог напомнить о случившемся. Будто это что-то могло изменить. И тем не менее я и сам уехал в той, первой жизни, а остальные так и держались порознь.

Ошибочная это была мысль, как оказалось, а сейчас я вижу это особенно ясно. Но после случившегося остальные тоже поняли, что всё же надо держаться всем вместе. Ведь это сила, с которой остальные вынуждены считаться. Да и вокруг будут люди, проверенные в ситуации, хуже которой не бывает.

Я это понял раньше, собирал теперь всех наших, вот даже офицеры к нам потянулись.

Ну а деньги вернули человеку, у которого теперь не будет болеть голова, чем кормить семью. Гриша Верхушин тут же клятвенно пообещал, что нас не забудет и познакомит с разными людьми, кто может нам пригодиться. Да и сам обещал помочь чем сможет. Он же пробивной, даже у Минобороны смог выбить себе деньги, а это мало кто может.

* * *

Разные были люди, кто нам попадался в Чечне. Были те, ради кого сам идёшь на всё. Были те, за кого хотелось отомстить, были те, кого хотелось прикрыть. Разные были люди, да. Некоторых я вспоминал всю свою первую жизнь, про некоторых думал сейчас, что как мне повезло, что знаю их, и что получил второй шанс помочь им и себе.

Но были и последние гады. Худший среди всех – один контрактник, с которым мы познакомились в 96-м году. Весной, уже после того, как Самовар подорвался на мине. Когда вовсю говорили, что скоро будет мир.

Тот «контрабас» был даже хуже Владика. Потому что Владик был готов на всё ради своей жизни, в том числе подставить других. А этот же подставлял других ради бабла.

Однажды в нашей роте появился дезертир. Один пацан исчез без следа, и все думали, что он сбежал. Через неделю – дезертировал второй. Оба – новички, прибывшие к нам совсем недавно.

И мы бы не сказали, что это трусы. Чернявый неразговорчивый Рома упрямо тянул лямку и в бою не дрейфил, а весёлый Димон не давал никому раскиснуть. Нам эти парни нравились, они хорошо вписались в коллектив, и вдруг – дезертиры?

И другой вопрос: куда ты убежишь в горах? Это чужие места, везде могут поймать, от своих отходить нельзя, а что делают с пленными – видели все.

На третий раз, когда пропал Матюха, интеллигентный парень из Питера, мы поняли, что дело нечисто, ведь каждый из них виделся с тем контрактником перед пропажей. Мы начали разбираться, но вдруг сами попали в плен к чеченцам втроём с Царевичем и Шустрым, где нас держали в зиндане – глубокой яме.

Выпустили быстро. Про это как-то выяснил отчим Царевича и связался со своими. Мы вернулись, и картина стала понятной. Тот контрактник, пользуясь положением, выцеплял пацанов по одному и отправлял их за водкой в ближайший аул, но так, чтобы никто об этом не знал.

Там их хватали в плен, а он получал с этого долю – миллион старых рублей. После боевики требовали выкуп за пацанов и наваривались на этом, получая за каждого по пять-десять миллионов деревянных. Выгоды мало, зато затрат никаких и похищать было легко.

Ну а нас он сдал боевикам, испугавшись расправы. И когда мы вернулись, здорово перепугался и хотел бежать к боевикам, правда, мы его догнали.

Короче, хоть где-то случилась справедливость, и контрактника посадили. Он был тупой и даже не подумал о том, что кто-то может о нём рассказать. Ну или он думал, что из плена никто не вернётся. Некоторые ведь так и не вернулись.

Неважно. Если бы он не сел, однажды ему бы это аукнулось точно.

А почему я об этом вспоминал? Потому что Царевич решил сдержать слово, которое дал единоутробному брату, что придёт к нему на день рождения, и попросил меня, чтобы я не оставлял его там одного среди чеченцев. И там та история будет вспоминаться особенно сильно, особенно когда услышишь их речь и музыку.

Само собой, бросать Руслана одного я не собирался, как и перепоручать это дело кому-то. Даже если сейчас мирная обстановка, всё равно может быть слишком много поводов для конфликта, и даже обычно спокойный Руслан мог вспылить из-за какой-нибудь фразы. Да и не дело – идти туда одному.

А мне он доверяет, вот и позвал.

Спустя пару дней после встречи с Симой, который сейчас был под следствием и помалкивал про нас, убеждённый, что иначе будет хуже, мы поехали за город в загородный дом отчима Руслана – Султана Темирханова, не собираясь оставаться там дольше необходимого.

– Поздравим просто, побудем немного для приличия и уйдём, – сказал Царевич, сидя за рулём.

– Вот там бы кто сказал, что мы поедем в такое место, нам бы никто не поверил, – я усмехнулся.

– И не говори, Андрюха. Отчим, кстати, звонил вчера, хотел поговорить с нами.

– Насчёт бабок?

– Не, те бабки, которые он мне занимал – моя тема. Тут другое. Типа у него какой-то племянник приехал, изучает город, дело думает открывать, хочет деньги вложить куда-нибудь, Султан предложил свести с нами.

– Не, – я помотал головой. – Неизвестно, что он предложит. Да и помнишь, какие баксы у них ходили?

– Ага, – Руслан кивнул. – От которых пальцы зелёные были, краска слезала. Одни фальшивки.

– Именно. И без его участия справимся.

– Я тоже так думаю. Просто тебе решил передать, сам понимаешь, вдруг придумаешь чего. Если не хочешь говорить – так и передам.

– Ну, чего бы и не побазарить? Не мешки ворочать, как говорится. Но общего дела с ним не будет, и причины всем прекрасно понятны. Но всё равно нужно знать, что задумал племянник твоего отчима. Вдруг конкурент будет.

– Короче, ты своего точно не упустишь, – Царевич хмыкнул и прибавил скорость. – Из любого разговора всё по максимуму выжимаешь.

– Так и надо, Руслан. Поэтому и продержались против следака.

Он кивнул.

Вскоре загородный дом с высоким забором и сваренными из железа воротами показался впереди. Ворота начали медленно открываться.

Глава 6

Дал слово – держи. Мы бы точно не поверили, что такое возможно, но сейчас мы ехали в гости к чеченцам, ещё и без оружия.

Хотя я думал, что мы с Царевичем будем мозолить всем глаза, но в загородном доме хватало своих проблем. Напряжённая атмосфера чувствовалась кожей, будто мы стояли с горящей свечой у бочки с бензином и светили в неё.

– Рад вас видеть, – по-русски приветствовал нас отчим Руслана на крыльце дома. – Прошу внутрь.

Территория вокруг дома большая, покрытая снегом, но дорожки очищены. Весь двор заставлен дорогими машинами, в основном иномарками. Звучала чеченская речь, но нет музыки, совсем никакой.

Внутри дома тепло и чисто. Какие-то парни приняли верхнюю одежду и развесили в шкафах, после чего оперативно удалились. Я огляделся. Дом, конечно, роскошный: двухэтажный, с полами и стенами, отделанными деревом. Повсюду ковры, толстые настолько, что гасили звук шагов. Солнца из окон мало, свет только с ламп на потолке. Зато с кухни доносился приятный запах жареного мяса, аж желудок заурчал.

Вскоре попался именинник Тимур, которому сегодня исполнилось шестнадцать. Он сбежал с лестницы, мы коротко его поздравили, и Царевич вручил брату книгу в подарочной обёрточной бумаге – справочник «Пистолеты и револьверы» за авторством А.Б. Жука. Тимур любил читать про всякие пушки.

Пацан принял подарок и тут же куда-то сорвался – его позвали из другой комнаты.

Мы тут не единственные русские. Была мать Руслана и Тимура, которая косо поглядела на воротник рубашки Царевича, и он его поправил. Было ещё несколько пацанов – скорее всего, одноклассники Тимура. Они держались кучкой и смотрели вокруг, пуча глаза. Но к ним относились радушно, угощали сладким, и они постепенно расслабились. Один достал фотоаппарат, и ему разрешили снимать.

Ну а остальные – чеченцы. Судя по всему, Султан хотел использовать день рождения сына как повод, чтобы обсудить дела с компаньонами. А что именно – остаётся неизвестным.

Мы в курсе, что у Темирханова раньше был контакт с дудаевцами, тем более, он тогда каким-то образом вытащил нас из плена. Правда, как обстоят дела сейчас, неизвестно, там каждый полевой командир мнит себя главным.

Конечно, Султан не кинется нападать на нас у себя дома – законы гостеприимства никто не отменял, но Руслан был напряжён, и я тоже. Это рефлексы, которые остаются навсегда.

Место не напоминало тот аул, где мы сидели в зиндане, да и на другие, в которых мы побывали, это не походило. Но всё равно, чувство настороженности нас не покидало.

И я не зря сразу отметил, что место похоже на бочку с бензином. На нас косились, но больше всего внимания привлекали трое бородачей, стоявших поодаль от всех.

Большинство мужчин здесь бородатые, но эти трое выделялись даже среди них своим поведением, внешностью и тем, что стояли отдельно с таким видом, будто им здесь всё не нравилось.

Когда один из одноклассников Тимура захотел снять их на «Кодак», один, с бородой, но без усов, яростно запротестовал.

Тут к ним подошёл старик, которого мы видели в кафе с Султаном, и безусый замолчал, чуть склонив голову.

– Можно будет фотографировать на улице тех, кто не против, – спокойно сказал он парню, а бородачу что-то сказал на чеченском, негромко, но отчётливо.

Пацан кивнул и ушёл, а старик кивнул Султану и пошёл дальше, опираясь на трость левой рукой.

– Это ваххабиты, – догадался я, ещё раз посмотрев на троих бородачей.

Царевич пожал плечами, ему это ничего особенного не сказало. Ну, хоть многие и слышали это слово, да мы и сами встречали их там, но разницы с другими не делали. Об этом заговорят немного позже.

Пока даже сами чеченцы относятся к такому настороженно, даже настороженнее, чем к нам, будто они тоже чужаки. Кто такие мы, они понимают, а вот ваххабиты им пока непривычны. Только хозяин дома старается, чтобы не было конфликтов, остальные держатся в стороне.

Да уж, какие деловые партнёры у Султана. Про громкие теракты в ближайшие годы в городе я не слышал, а катастрофа на железной дороге была по другой причине, так что вряд ли кто-то из них здесь для этого. А как приехали? Да кто только сюда не приезжал. Покопаться, так наверняка выясниться, что кто-нибудь из них в федеральном розыске.

Но всё же, я отметил их себе в памяти. Скоро и сами чеченцы поймут, с кем связались, когда ваххабиты начнут враждовать с Масхадовым.

Пока же это гости, поэтому в доме не играет музыка – из-за ваххабитов, у которых она запрещена. И раз это гости, их не тревожат, ведь старые обычаи, адаты, требуют уважения ко всем гостям.

Открылась дверь со стороны кухни, и запахло жареным мясом, пловом и лепёшками.

– Вот знаешь, Андрюха, – Царевич потёр виски и выдохнул, – вот пахнет так, а вот голоса их послушал, и в башке другой запах.

– Бывает. Голова болит?

– Угу. Будто горелой ватой пахнет. Посижу немного.

Он сел на диванчик, стараясь не морщиться от боли, я сел рядом и провёл рукой по велюровому подлокотнику. Да, голова у Царевича заболела от обстановки, ему здесь очень неуютно.

Тревожить его разговорами не стал, поднялся и прошёлся по комнате, раз за стол пока не звали. Захотел рассмотреть то, что висело на ковре на стене – несколько шашек и кинжалов.

Шашки интересные, кавказские. Некоторые украшены серебром, а некоторые – совсем старые, без украшений. У всех рукоятки утоплены в ножны почти до самого конца.

Видел одну похожую в Осетии и даже держал в руках – с клеймом в виде зубов на клинке, острая как бритва, даже волоски на руке сбривала, и лёгкая, весила чуть больше полукилограмма. На ней были тёмные пятна, и хозяин, весёлый осетин по имени Тузар, хвастался, что этой шашкой двести лет назад его предок зарубил кровника, вот и следы с тех пор остались – кровь не смывали.

Кинжалы тоже разные, есть украшенные с серебряными рукоятками, и обычные, грубоватые и широкие. У некоторых рукоятка длинная, у других – совсем короткая, даже полностью не обхватишь.

– Вот сразу видно того, кто раньше держал в руках оружие, – раздался голос за спиной. – Заинтересовала наша история, брат?

Чеченец, лет тридцати, очень высокий, подошёл к ковру и присмотрелся к нему. Он брился недавно, но щетина всё равно упрямо росла из его шеи. На нём дорогой костюм: широкий двубортный пиджак и брюки, на запястье часы.

– Думаю, как такой держать, – сказал я. – Рукоятка совсем маленькая, квадратная, а вот клинок – здоровенный. Неудобно же. Эти набалдашники на рукоятке разве не мешают?

– Главное – правильно его взять, – сказал он с несильным акцентом. – Есть много способов, но только один подходит для рукоятки под три пальца.

Он посмотрел назад, разыскав взглядом Султана, и, дождавшись его кивка, снял один кинжал с ковра и вытянул его из ножен.

Клинок потемневший, на нём видно клеймо в виде полумесяца и арабской вязи. Очень длинный и широкий, а дол был не по центру, а располагался асимметрично с двух сторон. Должно быть, очень острый до сих пор.

– Раньше всех учили драться на них, – рассказывал чеченец. – Наш кинжал – единственный в мире, которым можно рубить не хуже, чем шашкой. Почитай воспоминания вашего доктора Пирогова, он описывал страшные раны от такого клинка. Но для этого нужно правильно его взять.

Чеченец взял кинжал необычно, не так, как взял бы я. Он развернул его гвоздиками от себя, большой палец положил на плоскость рукоятки, а остальные пальцы разместил так, что выпуклые набалдашники не только мешали, а даже наоборот – пальцы в них упирались, чтобы оружие не выпало.

– Такими кинжалами было принято рубить, – продолжал он, – но запрещалось колоть. Уколол – опозорился навсегда. Только на войне можно было колоть врага. А на поединке чести – только рубка. Это сильное оружие, даже ваши цари носили его, как часть костюма.

Чеченец несколько раз взмахнул кистью, и кинжал со свистом рассёк воздух. После этого он вложил его назад и осторожно повесил на стену.

– Муса, – представился он. – Племянник Султана. И, получается, брат Руслана, – Муса заулыбался. – Но мы с ним раньше не виделись, к сожалению.

Царевич устало взглянул на него. Кажется, голова у него заболела сильнее.

– Это ты с нами хотел поговорить? – спросил я, сразу перехватывая инициативу.

– Да, – протянул он. – Вообще, я из Волгограда, и, признаться честно, в Чечне никогда не был, и вряд ли побываю. Но дядя позвал меня в Тихоборск, вот я и решил изучить город. Говорят, вы открываете какое-то дело?

– И какой у тебя в этом интерес, Муса? – спросил я.

Говорил спокойно, без угроз и наезда, но и не заискивая. Уже знаю, что чеченцы к таким разговорам относятся серьёзнее, чем если сразу перед ними вилять.

– Я мог бы в этом поучаствовать, – Муса посмотрел на меня. – Вложился бы или помог.

– Без причины деньги никто не даёт, – сказал я. – Так в чём интерес?

– Заработать? – он хмыкнул. – Это недостаточный интерес?

Продолжить чтение