Архивариусы эмоций

Глава 1: Планета образцов

Научно-исследовательское судно "Эмпирик" вошло в солнечную систему третьей планеты бесшумно, как тень. Его внешний корпус, покрытый композитными нейроадаптивными материалами, поглощал электромагнитные волны всех частот, делая корабль невидимым для примитивных радаров местных жителей. Массивное судно, длиной в четыре километра и шириной в полтора, замедлилось и заняло высокую геосинхронную орбиту над северным полушарием.

Главный Архивариус Нарвел стоял перед панорамным визуализатором в своей лаборатории и наблюдал, как голубая планета медленно вращается под ними. Его высокая, худощавая фигура оставалась неподвижной, а шесть длинных пальцев периодически касались сенсорной панели управления, увеличивая различные участки поверхности. Большие, лишенные век глаза с тройными мигательными мембранами фиксировали и анализировали каждую деталь.

– Сканирование биосигнатур завершено на восемьдесят шесть процентов, Главный Архивариус, – доложил один из его ассистентов, не поднимая глаз от рабочей консоли.

Нарвел едва заметно наклонил свой увеличенный череп в знак признания информации. Его серо-голубая кожа слегка мерцала под холодным светом лаборатории, когда он приблизился к голографическому дисплею, отображающему первичные результаты сканирования.

– Популяционная плотность превышает прогнозируемые показатели на двенадцать процентов, – отметил он. – Передайте в отдел биометрии, что требуется корректировка алгоритмов выборки.

Научный комплекс "Эмпирик" не зря считался гордостью алгорианского флота. Пятнадцать палуб, сотни лабораторий, архивных хранилищ и исследовательских модулей. Это был плавающий в космосе город, населенный тремя тысячами ученых и технического персонала. И все они были здесь с одной целью – изучение и каталогизация самого необычного ресурса, обнаруженного алгорианцами за последние два тысячелетия: человеческих эмоций.

Нарвел направился к центральному лифту, который бесшумно доставил его на командную палубу. Перед входом в конференц-зал он активировал нейроинтерфейс, проверяя статус всех шестнадцати подразделений своего отдела. Удовлетворенный полученной информацией, он вошел внутрь.

Директор миссии Сильф уже ждала, стоя у трехмерной карты планеты. Ее фигура, еще более тонкая и высокая, чем у Нарвела, излучала характерную для высших эшелонов алгорианской иерархии холодную эффективность. Рядом с ней находились руководители других ключевых отделов: главный биоаналитик, координатор внедрения и начальник службы безопасности.

– Главный Архивариус, – Сильф обозначила его прибытие коротким жестом шестипалой руки, – мы ожидали вас для начала.

Нарвел занял свое место за овальным столом из жидкого металла, который мгновенно подстроился под его физиологические параметры.

– Прошу прощения за задержку в две целых четыре десятых минуты, – ответил он. – Финальные калибровки архивационных массивов требовали моего непосредственного участия.

Директор Сильф активировала центральную голограмму, и над столом возник детализированный трехмерный образ человеческого мозга с выделенными нейронными путями.

– Коллеги, – начала она, – как вы знаете, миссия "Терция" является приоритетной для Научного Консорциума Алгории. За тридцать шесть циклов исследований разумных видов мы никогда не сталкивались с подобным феноменом.

Голограмма увеличилась, фокусируясь на лимбической системе человеческого мозга. Цветные потоки сигналов пульсировали по нейронным сетям с интенсивностью, вызвавшей едва заметное напряжение даже на бесстрастных лицах присутствующих.

– Этот вид демонстрирует эмоциональную активность, превышающую все зафиксированные параметры. Диапазон, интенсивность и комплексность этих реакций представляют собой уникальный научный ресурс.

Нарвел наблюдал за трехмерной моделью с отстраненным профессиональным интересом. Его отдел был ключевым в этой миссии: именно Архивариусы должны были разработать методологию извлечения, каталогизации и хранения эмоциональных состояний людей.

– Главный Архивариус, – обратилась к нему Сильф, – каков статус готовности вашего отдела?

– Мы завершили калибровку всех двухсот шестидесяти четырех архивационных модулей, – ответил Нарвел. – Модифицированная технология экстракции прошла все симуляционные тесты с эффективностью в девяносто восемь целых семь десятых процента. Программы каталогизации адаптированы под расширенный спектр человеческих эмоциональных состояний.

Он активировал свою персональную проекцию, и рядом с моделью мозга появилась схема процесса архивации.

– Мы разработали трехуровневую систему классификации. Первичный уровень включает шесть базовых эмоциональных состояний, идентифицированных самими людьми. Вторичный уровень содержит шестьдесят четыре производных состояния, а третичный – четыреста девяносто шесть комплексных эмоциональных кластеров.

Координатор внедрения, низкоранговый алгорианец с характерными голубыми отметинами на черепе, подал сигнал и получил разрешение говорить.

– Какова оптимальная методика извлечения? Ранние тесты показали нестабильность при прямом нейрологическом сканировании.

– Мы модифицировали экстракторы, – ответил Нарвел. – Новый протокол включает двухфазное сканирование: сначала бесконтактное считывание биоэлектрической активности, затем – направленное квантовое зондирование синаптических связей. Это позволяет получать целостные эмоциональные паттерны без повреждения нейронных структур.

Директор Сильф одобрительно наклонила голову.

– Временные рамки первичной фазы сбора?

– При оптимальной эффективности – восемнадцать локальных суток для базовой выборки из десяти тысяч субъектов.

Главный биоаналитик, чье имя Нарвел не мог вспомнить, подал сигнал.

– Наши предварительные данные указывают на значительную вариативность эмоциональных реакций в зависимости от возраста, географического положения и социальных условий. Рекомендую расширить начальную выборку до пятнадцати тысяч субъектов.

Директор Сильф обратила свой холодный взгляд к Нарвелу.

– Это возможно?

– Потребуется перераспределение ресурсов и увеличение активных сборочных групп с восьми до двенадцати. Но да, технически это выполнимо.

– Утверждено, – кивнула Сильф. – Приступайте к развертыванию сборочных групп через шесть часов. Первые результаты хочу видеть через двадцать четыре часа.

Начальник службы безопасности, коренастый для алгорианца офицер с имплантированными под кожей лица сенсорными узлами, поднял руку.

– Директор, какие параметры скрытности для данной операции?

– Максимальные, – ответила Сильф без колебаний. – Согласно протоколу "Невидимый наблюдатель". Никакого контакта с аборигенами. Абсолютная изоляция собранных образцов от их сообщества. Полное стирание памяти о процедуре.

Она повернулась к голограмме планеты.

– Несмотря на их технологическую отсталость, эти существа демонстрируют примечательную адаптивность и тенденцию к формированию коллективных защитных реакций. Вероятность обнаружения должна быть сведена к абсолютному минимуму.

Нарвел мысленно отметил эту информацию, хотя она вряд ли имела прямое отношение к его задачам. В конце концов, скрытность операций – забота службы безопасности, а не Архивариусов.

– Если вопросов больше нет, – продолжила Сильф, – переходим к координации первого развертывания. Главный Архивариус, останьтесь.

Когда остальные руководители покинули конференц-зал, Директор Сильф подошла ближе к Нарвелу. Ее высокая фигура отбрасывала длинную тень на голографический глобус.

– Нарвел, – использование личного имени вместо должности было редкостью в алгорианской коммуникации, – Научный Консорциум придает особое значение этой миссии. Наши предварительные зонды зафиксировали эмоциональные всплески такой интенсивности, что анализаторы выходили из строя.

Она активировала на своем нейроинтерфейсе какой-то файл, и на визуализаторе появились графики с экстремальными пиками.

– Это показания с зонда, который наблюдал за человеческим поселением, пострадавшим от природного катаклизма. Эмоциональные реакции превысили все теоретические пределы.

Нарвел изучал данные с профессиональным любопытством.

– Впечатляюще. Неудивительно, что наше оборудование не справилось. Мы никогда не сталкивались с подобной интенсивностью эмоций.

– Именно, – кивнула Сильф. – И это делает их бесценными. Эти образцы могут дать нам понимание эмоциональной эволюции, которое мы утратили в своей истории.

Нарвел помнил курсы эволюционной биологии. Алгорианцы эволюционировали на планете с крайне ограниченными ресурсами, что требовало максимальной рациональности в принятии решений. Естественный отбор неумолимо устранял эмоциональные реакции как неэффективные и потенциально опасные. Последующие тысячелетия генетической оптимизации завершили процесс, оставив алгорианцев с высокоразвитым рациональным интеллектом, полностью свободным от эмоциональных помех.

– Я понимаю важность миссии, Директор, – ответил он. – Мой отдел обеспечит максимальную эффективность сбора и архивации.

– Хорошо, – Сильф отключила визуализатор. – Есть еще один аспект, о котором не стоило говорить на общем собрании. У нас есть основания полагать, что работа с человеческими эмоциональными паттернами может представлять… определенный риск.

Нарвел едва заметно наклонил голову, выражая внимание.

– Какого рода риск?

– Теоретически возможно… эмоциональное эхо, – Сильф произнесла эти слова с легкой паузой, что было необычно для алгорианской речи. – Гипотетический феномен нейрологического резонанса между анализируемыми эмоциональными паттернами и дремлющими эмоциональными центрами мозга алгорианцев.

– Это только теория, – заметил Нарвел. – Нет документированных случаев такого резонанса.

– Верно. Но в данном случае мы имеем дело с беспрецедентной интенсивностью. Ваш отдел должен внедрить дополнительные протоколы безопасности. Нейрологические фильтры для всего персонала, участвующего в прямом анализе образцов. И, конечно, регулярный мониторинг нейроактивности.

– Будет сделано, – кивнул Нарвел. – Я лично проконтролирую внедрение этих мер.

– Отлично, – Сильф направилась к выходу, но остановилась. – И, Нарвел… Я выбрала вас руководителем этого отдела из-за вашей безупречной репутации. Ваша способность сохранять абсолютную объективность и эффективность даже в нестандартных ситуациях хорошо известна. Не подведите меня.

Когда Директор ушла, Нарвел остался один в конференц-зале. Он подошел к визуализатору и снова активировал голограмму планеты. Сотни миллиардов существ, чьи мозги непрерывно генерировали эмоциональные состояния такой интенсивности, что это казалось невероятным. Существ, которые воспринимали мир не через призму рациональности и логики, а через призму чувств.

Для алгорианца это было одновременно примитивно и удивительно.

Нарвел активировал коммуникатор.

– ТЗ-7, подготовьте лабораторию для финальных тестов архивационной системы. Я буду через десять минут.

Сборочная группа "Альфа" материализовалась в густом лесу в пятнадцати километрах от небольшого человеческого поселения. Шесть алгорианцев в защитных скафандрах с активированными фильтрами восприятия, делавшими их невидимыми для людей, быстро развернули мобильное оборудование.

Нарвел наблюдал за операцией через нейроинтерфейс, сидя в центре управления на "Эмпирике". Рядом с ним молодой ассистент ТЗ-7, которого все называли просто Тез, координировал потоки данных от других семи групп, разворачивающихся в разных частях планеты.

– Группы "Бета" и "Гамма" сообщают о готовности, – доложил Тез. – "Дельта" и "Эпсилон" завершают развертывание. "Зета", "Эта" и "Тета" находятся в процессе транспортировки.

Нарвел кивнул и переключил внимание на группу "Альфа". Он лично выбрал эту локацию из-за интересного социологического профиля поселения – изолированная община с сильными эмоциональными связями между членами.

– Командир "Альфы", начинайте первичное сканирование, – приказал он.

На главном экране появилась карта поселения с наложенной сеткой биоэлектрической активности. Алгоритмы анализа быстро выделили субъектов с наиболее интенсивными эмоциональными сигнатурами.

– Интересно, – пробормотал Нарвел, изучая данные. – Концентрация эмоциональной активности в северо-восточном секторе. Командир, направьте детальное сканирование на квадрат Е-4.

– Выполняю, Главный Архивариус.

Через несколько секунд на экране появились детализированные показатели. Нарвел увеличил изображение и увидел источник аномальной активности – небольшое здание, внутри которого находилось около тридцати человек.

– Социально-ритуальное собрание, – прокомментировал Тез, изучая данные. – Судя по биохимическим показателям, они испытывают комплексный спектр эмоций, преимущественно связанных с потерей и коллективной поддержкой.

– Похоронная церемония, – определил Нарвел, сопоставив данные с предварительной информацией о человеческих обычаях. – Идеальный сценарий для первичного сбора. Командир, выбирайте субъектов согласно протоколу Р-16.

– Принято. Начинаем выбор субъектов.

Алгоритмы группы "Альфа" быстро проанализировали всех присутствующих и выделили пятерых с оптимальными показателями для первичного сбора. Нарвел изучил их данные:

– Субъект-1: женщина, возраст 42.7 лет, высокая интенсивность печали и социальной привязанности. – Субъект-2: мужчина, возраст 67.3 лет, комплексное сочетание скорби и облегчения. – Субъект-3: молодая женщина, возраст 24.1 лет, чрезвычайно высокий уровень эмоциональной нестабильности.

Он остановился на этом профиле и увеличил данные.

– Любопытно. Эмоциональная амплитуда превышает стандартные показатели на тридцать процентов. Тез, проведите предварительный анализ.

Молодой ассистент быстро обработал информацию.

– Субъект демонстрирует экстремальные колебания между горем, гневом и… неопределенным комплексным состоянием, которое наши алгоритмы не могут точно классифицировать.

– Пометьте как приоритетный образец, – распорядился Нарвел. – Командир "Альфы", начинайте экстракцию с Субъекта-3.

– Выполняю.

Командир группы активировал портативный экстрактор эмоций – устройство размером с человеческую ладонь, способное дистанционно считывать и архивировать эмоциональные паттерны. Субъект-3, молодая женщина с темными волосами, стояла у гроба, не подозревая, что стала объектом инопланетного исследования.

Экстрактор испустил невидимый для человеческого глаза импульс, и на экране центра управления начали формироваться первые эмоциональные паттерны. Нарвел наблюдал, как сложная сеть нейрологических импульсов преобразуется в цифровой архив.

– Потрясающе, – прошептал Тез, забыв о стандартном алгорианском бесстрастии. – Такая комплексность и глубина…

Нарвел молча согласился. Эмоциональный паттерн Субъекта-3 демонстрировал структуры, которые они никогда раньше не наблюдали. Горе переплеталось с гневом, отрицание с принятием, любовь с чувством вины – всё это создавало узор такой сложности, что даже продвинутые алгорианские алгоритмы с трудом справлялись с его анализом.

– Завершите экстракцию и переходите к остальным субъектам, – приказал Нарвел. – Затем подготовьте избранных к полному сканированию.

Полное сканирование требовало транспортировки субъектов на корабль для более детального анализа. Алгорианская технология позволяла делать это незаметно для людей, а после процедуры возвращать их с имплантированными ложными воспоминаниями.

– Группа "Бета" сообщает о готовности к первому сбору, – доложил Тез.

– Пусть приступают, – кивнул Нарвел, не отрывая взгляда от данных Субъекта-3.

Что-то в этом эмоциональном паттерне притягивало его внимание. Какая-то странная… знакомость? Нет, это было нелогично. Алгорианцы не могли "узнавать" эмоции – их мозг был лишен соответствующих структур.

– Тез, – обратился он к ассистенту, – подготовьте лабораторию для детального анализа этого образца. Я хочу лично провести первичное исследование.

– Да, Главный Архивариус.

Через два часа все восемь групп сообщили об успешном завершении первичного сбора. Сорок избранных субъектов были незаметно транспортированы на "Эмпирик" для полного сканирования. Нарвел направился в свою лабораторию, где его ждал первый образец для архивации – эмоциональный паттерн Субъекта-3, молодой женщины с похорон.

Лаборатория главного архивариуса была святилищем точности и контроля. Идеально откалиброванное оборудование для анализа самых тонких нейрологических состояний, квантовые процессоры для обработки петабайт данных, голографические интерфейсы для визуализации эмоциональных структур.

Нарвел активировал центральный архивационный модуль – кристаллическую сферу диаметром в полметра, внутри которой вспыхнули миллионы крошечных огней, формируя трехмерную модель эмоционального паттерна Субъекта-3.

– Начать полную развертку, – скомандовал он.

Сфера развернула паттерн в объемную структуру, заполнившую половину лаборатории. Нарвел буквально стоял внутри эмоционального опыта человека – сложнейшей сети импульсов, химических реакций и синаптических связей, создававших то, что люди называли "чувствами".

Он протянул руку и коснулся особенно яркого узла в структуре. Система идентифицировала его как центр эмоции, которую люди называли "горе".

– Интенсивность в 6.7 раз превышает средний базовый уровень, – прокомментировал автоматический анализатор. – Связана с потерей социально значимого объекта.

Нарвел переместился к другому кластеру, пульсирующему темно-красным цветом.

– Гнев, – определила система. – Направлен на субъекта идентификации "мать". Интенсивность высокая, но подавлена социальными ограничениями.

Архивариус методично исследовал структуру, отмечая каждый эмоциональный центр и связи между ними. Его шесть пальцев быстро скользили по голографическому интерфейсу, помечая и каталогизируя.

– Активировать вторичный анализ, – приказал он.

Система начала более глубокое сканирование, проникая в подструктуры эмоциональных кластеров. На визуализаторе появилась биография Субъекта-3:

"Эмма Чен, 24 года. Родилась в небольшом городке. Единственный ребенок в семье. Сложные отношения с матерью. Отец умер пять лет назад от сердечного приступа. Мать скончалась три дня назад после длительной болезни. Эмоциональный конфликт вызван сочетанием горя от потери и облегчения от завершения страданий близкого человека, усиленного чувством вины за это облегчение."

Нарвел внимательно изучал данные. Человеческие эмоции были удивительно комплексными, переплетенными системами, часто содержащими противоречивые элементы. Для алгорианца, привыкшего к чистой логике, это было одновременно примитивным и завораживающим.

– Активировать финальную фазу архивации, – скомандовал он.

Система начала процесс сжатия эмоционального паттерна в цифровой архив, который можно было хранить и изучать. Миллиарды нейрологических связей преобразовывались в компактный формат, сохраняя при этом всю сложность и глубину оригинала.

И именно в этот момент произошло нечто неожиданное.

При обработке особенно интенсивного кластера горя Эммы Чен, система на долю секунды показала аномальное значение в нейрологическом мониторе самого Нарвела.

Архивариус моргнул тройными веками, глядя на быстро исчезнувший показатель. Это было… невозможно. Должно быть сбой в системе. Он сделал мысленную пометку провести диагностику оборудования.

– Архивация завершена, – сообщила система. – Эмоциональный паттерн сохранен. Классификация: комплексное горе с элементами противоречивой привязанности.

Нарвел закрыл голографический интерфейс и отключил архивационный модуль. Странное ощущение, которое он испытал на мгновение – что-то похожее на… резонанс? – полностью исчезло. Конечно, это был просто технический сбой.

Алгорианцы не имели эмоций. Это был неоспоримый факт их биологии, результат миллионов лет эволюции и тысячелетий генетической оптимизации. Эмоциональный отклик был физически невозможен.

И всё же, направляясь к двери лаборатории, Нарвел ощутил странный импульс обернуться и посмотреть на кристаллическую сферу, в которой теперь хранился эмоциональный опыт Эммы Чен.

Этот импульс не был логичным. И это тревожило.

Глава 2: Протокол каталогизации

Лаборатория глубокого анализа на палубе С научно-исследовательского судна "Эмпирик" напоминала операционный зал, спроектированный существами, для которых понятия стерильности и точности были возведены в абсолют. Стены из самоочищающегося биополимера переливались мягким голубоватым светом, создавая идеальные условия для работы с чувствительными нейроинтерфейсами. Центральное пространство занимал архивационный комплекс – система из соединенных квантовыми связями кристаллических матриц, способных хранить и воспроизводить эмоциональные паттерны с точностью до отдельных синаптических импульсов.

Главный Архивариус Нарвел стоял перед главной консолью, его высокая, стройная фигура отбрасывала длинную тень на мерцающую поверхность пола. Шесть длинных пальцев быстро скользили по голографическому интерфейсу, настраивая параметры нового протокола каталогизации.

– Тез, – обратился он к своему помощнику, который занимался калибровкой одного из модулей, – передай параметры базового сканирования на транзитные анализаторы. Нам нужно увеличить точность первичного забора минимум на двенадцать процентов.

ТЗ-7, молодой алгорианец с характерной для младшего научного персонала голубоватой окраской кожи, быстро выполнил команду.

– Главный Архивариус, потребуется перераспределение энергии из резервного контура. Текущий расход уже превышает стандартные нормативы на восемь целых три десятых процента.

Нарвел коротко кивнул.

– Активируй протокол приоритетного распределения. Директор Сильф одобрила повышенное энергопотребление для нашего отдела.

Он вернулся к настройке основной системы, когда его нейроинтерфейс просигналил о прибытии первой группы субъектов для полного сканирования. Сорок людей, отобранных во время первичного забора, были транспортированы на корабль в состоянии искусственного сна, вызванного дистанционными нейромодуляторами.

– Начинайте подготовку для полного сканирования Субъекта-3, – распорядился Нарвел. – Остальных распределите согласно протоколу БС-17.

– Сейчас же, Главный Архивариус, – отозвался Тез, активируя транспортный модуль.

В центре лаборатории материализовалась платформа с лежащей на ней молодой женщиной. Эмма Чен, Субъект-3, находилась в состоянии глубокого сна, ее мозговые волны отображались на боковом мониторе в виде ровных, медленных колебаний дельта-ритма.

Нарвел подошел ближе, изучая человеческое существо с отстраненным научным интересом. Ее биометрические показатели были в пределах нормы для вида, хотя эмоциональная активность даже в состоянии сна превышала средние параметры на семнадцать процентов.

– Активируйте архивационную камеру, – приказал он.

Над платформой возникло полупрозрачное силовое поле, а из стен выдвинулись тонкие манипуляторы с сенсорными окончаниями. Система была спроектирована для максимально точного считывания нейрологических паттернов без физического вторжения в мозг субъекта.

– Для коллег, впервые участвующих в процедуре архивации, – начал Нарвел, активируя обучающий режим для трех младших архивариусов, присутствовавших в лаборатории, – я проведу подробное объяснение технологии сбора эмоций, разработанной специально для этой миссии.

Он активировал голографический дисплей, на котором появилась детализированная схема человеческого мозга с выделенными структурами, отвечающими за эмоциональные процессы.

– Стандартные методы нейросканирования, которые мы применяли для других изученных видов, оказались недостаточно эффективными при работе с людьми. Причина в уникальной сложности и интенсивности их эмоциональных реакций.

Нарвел увеличил изображение лимбической системы.

– Эмоции людей формируются в результате комплексного взаимодействия между корковыми и подкорковыми структурами мозга, эндокринной системой и автономной нервной системой. Это создает многоуровневые паттерны, которые невозможно полностью зафиксировать при стандартном сканировании.

Он активировал следующий слайд, показывающий схему модифицированного архивационного процесса.

– Наша новая методология включает трехфазную архивацию. Первая фаза – бесконтактное квантовое сканирование нейронной активности в режиме реального времени. Вторая фаза – селективное усиление эмоциональных центров через направленную стимуляцию. Третья фаза – комплексное моделирование и архивация целостного эмоционального состояния.

Тез завершил калибровку системы и присоединился к объяснению:

– Ключевое отличие от стандартного протокола – использование резонансных квантовых датчиков, которые могут фиксировать не только электрохимическую активность мозга, но и квантовые состояния нейронных комплексов, – он повернулся к Нарвелу. – Система готова, Главный Архивариус.

Нарвел кивнул и активировал начальную последовательность.

– Запускаю первую фазу архивации.

Тонкие манипуляторы расположились вокруг головы спящей женщины, излучая невидимые для человеческого глаза квантовые импульсы. На главном экране начала формироваться трехмерная карта нейронной активности – сложнейшая сеть сигналов, постоянно меняющаяся даже в состоянии сна.

– Обратите внимание на интенсивность активности в гиппокампе и миндалевидном теле, – указал Нарвел младшим архивариусам. – Даже в бессознательном состоянии эмоциональные центры продолжают обрабатывать недавний травматический опыт.

Один из младших архивариусов, которого Нарвел идентифицировал как КЛ-12, подал сигнал запроса на комментарий.

– Главный Архивариус, наши предварительные данные указывали, что человеческие эмоции являются преимущественно сознательными процессами. Однако наблюдаемая активность предполагает значительную бессознательную составляющую.

– Верное наблюдение, – ответил Нарвел. – Изначальная гипотеза требует корректировки. Человеческие эмоции функционируют на многих уровнях сознания одновременно, что делает их еще более ценными для нашего исследования.

Он перешел к следующей фазе, активировав режим селективной стимуляции. Система начала посылать тонко настроенные импульсы к различным участкам мозга Эммы, вызывая усиление активности в эмоциональных центрах. На боковом мониторе появились индикаторы увеличения активности.

– Мы целенаправленно активируем эмоциональные структуры, связанные с недавним травматическим опытом субъекта, – продолжил объяснение Нарвел. – Это позволяет создать более четкий архивный слепок эмоционального состояния.

Брови Эммы слегка нахмурились, а мониторы показали увеличение сердечного ритма и изменения в дыхательном паттерне.

– Переходим к финальной фазе, – скомандовал Нарвел. – Активируйте комплексную архивацию.

Кристаллические матрицы архивационной системы начали светиться интенсивнее, поглощая и структурируя потоки данных, поступающие от сканеров. В центре главного экрана начала формироваться трехмерная модель эмоционального состояния Эммы – сложнейшая структура из переплетающихся цветных потоков и узлов, представляющих различные аспекты ее горя.

Нарвел приблизился к экрану, изучая формирующуюся структуру с профессиональным интересом.

– Примечательно, – отметил он, указывая на особенно плотный узел в центре структуры. – Эмоция, которую люди называют "скорбь", имеет гораздо более комплексную архитектуру, чем предполагали наши модели. Она содержит элементы других эмоциональных состояний: гнева, отрицания, страха, даже определенные формы принятия.

Тез, наблюдавший за процессом с другой стороны консоли, отметил аномалию в показаниях.

– Главный Архивариус, детекторы фиксируют необычно высокие значения в области височной коры. Это может указывать на связь эмоционального состояния с конкретными воспоминаниями.

– Интересно, – Нарвел активировал дополнительный сканер. – Расширьте область сканирования. Давайте зафиксируем эти ассоциативные связи.

Система послушно перенастроилась, и на дополнительном экране начали появляться фрагменты воспоминаний Эммы, связанные с ее эмоциональным состоянием: больничная палата, изможденное лицо пожилой женщины, букет белых лилий, темное кладбище под дождем, стеклянная шкатулка с жемчужным ожерельем…

– Архивируйте и эти ассоциации, – распорядился Нарвел. – Они являются неотъемлемой частью эмоционального паттерна.

По мере того как процесс архивации продолжался, Нарвел ощутил легкое напряжение в центральной части своего мозга – области, которая у алгорианцев была аналогом человеческой лимбической системы, но значительно атрофированной в результате эволюционного и искусственного отбора. Это ощущение было настолько легким и мимолетным, что архивариус едва обратил на него внимание, списав на обычную нейронную усталость после длительной концентрации.

– Архивация завершена на восемьдесят три процента, – сообщил Тез. – Эмоциональный паттерн полностью структурирован и готов к сохранению.

– Превосходно, – кивнул Нарвел. – Запустите финальное сжатие и перенос в основное хранилище.

Система начала процесс кодирования и сжатия эмоционального паттерна для долгосрочного хранения. Трехмерная структура на экране медленно сворачивалась, превращаясь в компактный цифровой архив, сохраняющий при этом всю полноту оригинального опыта.

В этот момент Эмма слегка вздрогнула во сне, и мониторы показали внезапный всплеск активности в ее мозге. Нарвел мгновенно среагировал, активируя стабилизационный протокол.

– Неожиданная активация REM-фазы, – прокомментировал он. – Тез, скорректируйте параметры нейромодуляции.

– Выполняю, – отозвался помощник, быстро внося изменения в настройки системы. – Странно. Похоже, субъект реагирует на процесс архивации даже в состоянии искусственного сна.

Нарвел подошел ближе к платформе, наблюдая за лицом Эммы. Ее веки трепетали, а на губах появилось едва заметное напряжение.

– Это подтверждает нашу скорректированную гипотезу, – сказал он. – Человеческие эмоциональные процессы функционируют на более глубоких уровнях сознания, чем мы предполагали.

Он активировал дополнительный нейромодулятор, который усилил состояние сна. Лицо Эммы расслабилось, и мониторы показали возвращение к стабильным дельта-волнам.

– Архивация завершена, – сообщила система. – Эмоциональный паттерн успешно сохранен.

Нарвел активировал функцию просмотра и перед ним развернулась миниатюрная версия архива – идеально структурированный эмоциональный паттерн Эммы Чен, готовый для дальнейшего изучения и анализа.

– Первый полный архив человеческих эмоций, – произнес он с ноткой научного удовлетворения. – Начало новой главы в наших исследованиях.

Тез и другие архивариусы собрались вокруг, изучая результат их работы.

– Это… впечатляюще, – произнес КЛ-12, нарушив обычную алгорианскую сдержанность. – Степень сложности превосходит все, что мы архивировали ранее.

Нарвел кивнул, не отрывая взгляда от модели.

– И это только один эмоциональный паттерн одного субъекта. Представьте, какое разнообразие мы обнаружим, когда обработаем большую выборку.

Он закрыл визуализацию и обратился к своей команде:

– Подготовьте транспортировку Субъекта-3 обратно на планету. Стандартный протокол: имплантация ложных воспоминаний о обычном сне и пробуждении. И подготовьте лабораторию для следующего субъекта.

Когда команда разошлась выполнять поручения, Нарвел остался у главной консоли, просматривая технические параметры процедуры. Всё прошло идеально, с эффективностью в 97.8% – превосходный результат для первого полного сканирования.

И всё же что-то беспокоило его. То странное ощущение напряжения в центре мозга, которое он испытал во время архивации… Нарвел активировал самодиагностику своего нейроинтерфейса, но система не обнаружила никаких аномалий. Его мозговая активность находилась в пределах стандартных параметров для алгорианца его возраста и ранга.

Логичным объяснением была обычная нейронная усталость после интенсивной работы. Ему стоило запланировать короткий период регенеративного отдыха в ближайшие 36 часов.

Нарвел закрыл диагностический экран и переключился на планирование следующего этапа работы. Перед его отделом стояла амбициозная задача: создать полную библиотеку человеческих эмоций, структурированную по типам, интенсивности и ситуационному контексту.

Конференц-зал для ежедневных отчетов на командной палубе "Эмпирика" был заполнен руководителями всех научных подразделений корабля. Директор Сильф, стоя у головного конца овального стола, просматривала данные, поступившие за первые двадцать четыре часа операции.

– Удовлетворительно, – произнесла она, завершив анализ. – Все отделы демонстрируют показатели в пределах или выше прогнозируемых параметров.

Ее холодный взгляд остановился на Нарвеле.

– Главный Архивариус, ваш отчет особенно впечатляет. Сорок полных эмоциональных архивов за первые сутки – это на восемь единиц больше, чем предусматривал план.

Нарвел слегка наклонил голову в знак признания.

– Модифицированная технология архивации оказалась более эффективной, чем мы предполагали, Директор. Кроме того, человеческие субъекты демонстрируют исключительную эмоциональную активность, что упрощает процесс фиксации и архивации.

Главный биоаналитик, немолодой алгорианец с характерными серыми отметинами на увеличенном черепе, поднял руку, запрашивая слово.

– Наши предварительные исследования выявили любопытную корреляцию между социальными структурами людей и интенсивностью их эмоциональных реакций. Субъекты с более развитыми социальными связями демонстрируют усиленные эмоциональные отклики на аналогичные стимулы.

– Это соответствует нашим наблюдениям, – кивнул Нарвел. – Субъект-3, например, показал исключительную интенсивность эмоций, связанных с потерей социально значимого индивида – матери. Мы планируем более детальное изучение этой корреляции.

Директор Сильф активировала новый раздел данных на общем экране.

– Согласно этим показателям, процесс архивации наиболее эффективен для эмоций, которые люди классифицируют как "негативные": горе, страх, гнев. При работе с "позитивными" эмоциями эффективность снижается на двенадцать процентов. Чем это объясняется?

Нарвел задумался на мгновение.

– Наиболее вероятное объяснение – эволюционное. Негативные эмоции связаны с выживанием и имеют более четкую нейрологическую структуру. Позитивные эмоции более диффузны и часто переплетены с другими состояниями.

Он активировал свой личный дисплей, показывая сравнительные модели.

– Взгляните на структуру страха и радости. Страх формирует компактные, интенсивные нейронные кластеры, преимущественно в миндалевидном теле. Радость распределена по более широкой сети, включающей префронтальную кору, лимбическую систему и даже соматосенсорные области.

– Это создает проблему для нашей миссии? – спросила Сильф, ее голос не выражал беспокойства, лишь практический интерес.

– Нет, только требует корректировки протоколов, – ответил Нарвел. – Мы уже адаптируем методологию для более эффективного захвата позитивных эмоциональных состояний.

Директор кивнула и переключилась на отчеты других отделов. Нарвел слушал с профессиональным вниманием, но часть его мыслей была занята анализом странного ощущения, которое он периодически испытывал во время особенно интенсивных архиваций. Это не было похоже на стандартную нейронную усталость – скорее, на какой-то резонанс между его мозгом и анализируемыми эмоциональными паттернами.

Он вспомнил предупреждение Директора Сильф об "эмоциональном эхо" – теоретическом феномене, который никогда не был документально подтвержден. Мог ли он действительно испытывать что-то подобное? Но это противоречило всему, что было известно об алгорианской биологии. Их эмоциональные центры были атрофированы до такой степени, что даже теоретически не могли активироваться.

Совещание завершилось новыми директивами: увеличить квоты сбора на пятнадцать процентов, расширить географию операций, начать формирование предварительных категорий эмоциональных паттернов для будущего комплексного анализа.

Нарвел направлялся обратно в свою лабораторию, когда получил уведомление от Теза: Субъект-3, Эмма Чен, была выбрана для повторного сканирования.

– На каком основании? – спросил Нарвел через нейроинтерфейс.

– Биометрический мониторинг показал формирование нового комплексного эмоционального состояния, связанного с процессом адаптации к потере, – ответил Тез. – Идеальная возможность для сравнительного анализа.

Логика была безупречной. Возможность изучить трансформацию эмоционального состояния с течением времени представляла значительную научную ценность.

– Одобрено, – отправил Нарвел. – Подготовьте протокол для повторного сканирования через сорок восемь часов.

Вторая полная архивация эмоционального паттерна Эммы Чен была назначена на конец третьих суток миссии. К этому времени отдел Нарвела уже создал впечатляющую коллекцию из более чем двухсот эмоциональных архивов, представляющих широкий спектр человеческих чувств: от базовых эмоций вроде страха и радости до сложных состояний, таких как ностальгия, амбивалентность и экзистенциальная тревога.

Эмма была доставлена на корабль той же группой сбора, что и в первый раз. Нарвел лично наблюдал за подготовкой к процедуре, изучая предварительные данные биомониторинга. За прошедшие дни ее эмоциональное состояние действительно претерпело значительные изменения: острая фаза горя начала уступать место более сложному комплексу чувств, включающему принятие, рефлексию и постепенную реструктуризацию эмоциональных связей.

– Активируйте полный протокол архивации, – распорядился Нарвел, когда Эмма была размещена в сканирующей камере. – Особое внимание уделите темпоральным изменениям в структуре горя.

Тез настроил параметры системы и запустил процесс. На главном экране начала формироваться новая трехмерная модель эмоционального состояния Эммы. По мере того как структура становилась более детализированной, Нарвел заметил явные отличия от первого архива: центральный узел горя стал менее интенсивным, но более разветвленным, формируя новые связи с другими эмоциональными центрами.

– Примечательно, – прокомментировал он, указывая на новую структуру, формирующуюся на периферии. – Эмоция, которую они называют "принятие", начинает интегрироваться в общий паттерн.

Тез изучал данные с другой консоли.

– И обратите внимание на этот узел, Главный Архивариус. Согласно лингвистическим маркерам, это может быть то, что люди называют "облегчением" – эмоциональная реакция на завершение длительного стресса.

– Да, – согласился Нарвел, – но оно переплетено с другой эмоцией… смотрите сюда. Это "вина" – негативное чувство, связанное с самооценкой и социальными нормами. Поразительно сложное сочетание.

По мере продолжения процесса архивации Нарвел снова ощутил то странное напряжение в центре мозга. На этот раз оно было сильнее и продержалось дольше – несколько секунд вместо мгновенной вспышки. Он едва заметно вздрогнул, что не укрылось от внимательного взгляда Теза.

– Главный Архивариус, с вами все в порядке?

– Да, – быстро ответил Нарвел. – Просто небольшое нейронное напряжение. Ничего значительного.

Но это была не вся правда. Вместе с напряжением он ощутил что-то еще – мимолетное, но отчетливое чувство… сопереживания? Нарвел не был уверен, что это правильное определение, но на мгновение ему показалось, что он почувствовал отголосок горя Эммы – не просто увидел его структуру, а действительно ощутил его эмоциональную окраску.

Это было невозможно. И потенциально опасно.

Нарвел решил, что после завершения процедуры ему необходимо провести более тщательную самодиагностику. Возможно, длительное воздействие человеческих эмоциональных паттернов создавало какой-то нейрологический эффект, который не был предусмотрен в протоколах безопасности.

– Архивация завершена, – сообщила система. – Эмоциональный паттерн успешно сохранен.

Нарвел активировал функцию сравнительного анализа, и перед ним развернулись две модели – первоначальный эмоциональный паттерн Эммы и его текущее состояние.

– Начните детальное сравнение структур, – приказал он. – Я хочу видеть все значимые изменения с точностью до третичных нейронных связей.

Система начала анализ, выделяя изменившиеся элементы разными цветами. Красным обозначались ослабевшие связи и узлы, зеленым – усилившиеся, синим – полностью новые структуры.

– Сохраните результаты в отдельный архив, – распорядился Нарвел. – Это первый в нашей базе данных пример эмоциональной эволюции с течением времени. Исключительно ценный материал.

Тез выполнил команду и приступил к подготовке транспортировки Эммы обратно на планету. Нарвел использовал этот момент, чтобы незаметно активировать протокол самодиагностики своего нейроинтерфейса. Система начала тщательное сканирование его мозга, ища любые аномалии в нейронной активности.

Результаты появились через несколько минут и были… тревожными. Система зафиксировала кратковременную активацию в обычно неактивной области его мозга – атрофированном аналоге человеческой лимбической системы. Активация была слабой и мимолетной, но однозначно зафиксированной.

Нарвел быстро стер данные диагностики. Если подобная информация попадет в систему мониторинга, это может активировать протоколы эмоционального заражения, что означало бы немедленный карантин и отстранение от работы.

Он решил временно игнорировать этот феномен. Возможно, это была просто аберрация, вызванная интенсивной нейрокогнитивной работой. Если ситуация повторится, он проведет более тщательное исследование.

– Транспортировка Субъекта-3 завершена, Главный Архивариус, – доложил Тез, вернувшись к главной консоли. – Имплантация ложных воспоминаний прошла успешно. Субъект не сохранит никаких следов нашего вмешательства.

– Хорошо, – кивнул Нарвел. – Продолжайте подготовку следующей группы субъектов согласно обновленному протоколу.

Когда Тез удалился выполнять распоряжение, Нарвел активировал визуализацию эмоционального архива Эммы и погрузился в изучение его структуры. Он не просто анализировал данные – часть его сознания искала объяснение странному феномену, который он испытал. Был ли это действительно резонанс с человеческими эмоциями? И если да, то что это значило для него, для миссии и для фундаментального понимания алгорианской биологии?

Один факт был неоспорим: Субъект-3, Эмма Чен, каким-то образом вызывала в нем реакции, которые не укладывались в рамки стандартной алгорианской физиологии. И это делало ее не просто интересным научным образцом, но и потенциальным ключом к чему-то большему.

Нарвел решил продолжить личный мониторинг этого субъекта без уведомления остальных членов команды. Ради науки. Ради понимания. Ради… чего-то еще, чему он пока не мог дать точного определения.

Глава 3: Параметры эффективности

Командный центр мониторинга на тридцать второй палубе "Эмпирика" напоминал нейронную сеть огромного организма, через которую проходили потоки данных с сотен сборочных групп, действующих на поверхности Земли. Огромные голографические экраны отображали карту планеты с отмеченными точками активных операций, графики эффективности сбора и статистику проанализированных эмоциональных паттернов.

Директор Сильф стояла в центре зала, ее высокая фигура отбрасывала длинную тень на светящийся пол. Шесть длинных пальцев быстро скользили по персональному интерфейсу, когда она просматривала последние отчеты.

– Неудовлетворительно, – произнесла она, обращаясь к собравшимся руководителям подразделений. – Темпы сбора образцов за последние тридцать шесть часов снизились на семь целых три десятых процента. Это противоречит нашим прогрессивным целям.

Ее холодный взгляд остановился на Нарвеле.

– Главный Архивариус, объяснитесь. Ваш отдел ответственен за координацию и оптимизацию процесса сбора.

Нарвел выступил вперед, активируя свой дисплей.

– Директор, снижение темпов связано с необходимостью коррекции методологии. Первичные данные показали, что ускоренное сканирование приводит к потере до восемнадцати процентов тонких эмоциональных нюансов. Мы оптимизируем протоколы, чтобы сохранить баланс между количеством и качеством архивов.

Он продемонстрировал сравнительные модели двух эмоциональных паттернов: один, собранный по стандартному протоколу, и другой – по ускоренному.

– Обратите внимание на значительную потерю структурной целостности во втором образце. Подобные искажения недопустимы для научной точности нашей миссии.

Директор Сильф изучила данные, ее лицо оставалось бесстрастным.

– Ваши аргументы логичны, Главный Архивариус, но они не учитывают общие параметры миссии. Научный консорциум ожидает от нас фундаментальные результаты в установленные сроки. Мы не можем позволить себе задержки.

Она активировала новую проекцию – график целевых показателей миссии.

– Согласно этим параметрам, мы должны собрать и проанализировать минимум десять тысяч полных эмоциональных паттернов в течение первого цикла операции. При текущих темпах мы достигнем лишь восьмидесяти семи процентов от плана.

Нарвел почувствовал легкое напряжение в основании черепа – необычная реакция для алгорианца, особенно в профессиональной ситуации.

– Директор, я понимаю важность количественных показателей, – ответил он, тщательно контролируя тон. – Однако научная ценность нашей миссии определяется не только объемом данных, но и их точностью. Собрать десять тысяч искаженных паттернов – это не то же самое, что собрать восемь тысяч полноценных.

Несколько руководителей других отделов едва заметно повернули головы в сторону Нарвела. Такое возражение директивам Сильф было необычным для алгорианской рабочей иерархии.

Директор молчала несколько секунд, анализируя ситуацию.

– Ваше стремление к точности похвально, Нарвел, но приоритеты миссии определяю я. – Она обратилась к начальнику операционного отдела: – Увеличьте количество активных сборочных групп на тридцать процентов. Перераспределите энергоресурсы для обеспечения их функционирования.

Затем она снова повернулась к Нарвелу:

– Главный Архивариус, вашему отделу предписывается адаптировать протоколы архивации для обработки увеличенного потока образцов без ущерба для значимых параметров качества. У вас есть двенадцать часов на перенастройку систем.

– Это… проблематично, Директор, – ответил Нарвел, активируя детализированную схему архивационного процесса. – Архивация эмоциональных паттернов требует прецизионной настройки нейроквантовых сканеров. Ускорение процесса неизбежно приведет к искажениям в тонких структурах, особенно в области комплексных и смешанных эмоциональных состояний.

Он указал на диаграмму точности в зависимости от скорости обработки:

– Как вы можете видеть, при увеличении скорости архивации более чем на пятнадцать процентов точность экспоненциально падает. Это фундаментальное ограничение технологии, а не вопрос оптимизации.

– В таком случае, – холодно ответила Сильф, – вам придется разработать альтернативный подход. Возможно, фокусирование на определенных категориях эмоций? Или селективная архивация наиболее ценных аспектов каждого паттерна?

Нарвел задумался. Предложение было рациональным, но что-то в нем вызывало… дискомфорт? Это ощущение было новым и странным.

– Селективная архивация технически возможна, – медленно ответил он. – Мы могли бы сосредоточиться на базовых эмоциональных компонентах, игнорируя более тонкие нюансы и взаимосвязи. Но я должен отметить, что именно в этих нюансах может скрываться наибольшая научная ценность.

Директор Сильф слегка наклонила голову.

– Ваше беспокойство отмечено, Главный Архивариус. Однако приоритет остается неизменным: увеличение общего количества архивов. Реализуйте необходимые изменения в протоколах. Если потребуется, можете временно снизить требования к точности для базовых эмоциональных категорий.

Она обратилась ко всем присутствующим:

– Новые квоты будут активированы через двенадцать часов. Совещание окончено.

Когда руководители начали расходиться, Сильф подала Нарвелу сигнал остаться. Дождавшись, пока все покинут командный центр, она подошла ближе.

– Нарвел, ваше поведение на этом совещании было… нестандартным, – сказала она, внимательно наблюдая за его реакцией. – Подобное выражение несогласия нетипично для вас. Обычно вы проявляете безупречную дисциплину и следование протоколам.

Нарвел осознал, что его возражения действительно выходили за рамки обычного алгорианского профессионального этикета, где эффективность и подчинение иерархии ценились выше индивидуальных мнений.

– Прошу прощения, Директор. Моей целью было лишь обеспечение оптимальных научных результатов миссии.

– Но вы должны понимать, что определение "оптимальных результатов" – это прерогатива руководства, а не отдельных исполнителей, – ее голос оставался ровным, но в нем появилась новая нота – что-то похожее на подозрение. – Возможно, вам следует пройти стандартную нейрологическую проверку. Продолжительная работа с человеческими эмоциональными паттернами может создавать… нежелательные резонансные эффекты.

Нарвел почувствовал мгновенную тревогу при мысли о нейрологической проверке. Если медицинский отдел обнаружит аномальную активацию его эмоциональных центров, последствия могут быть серьезными.

– Уверяю вас, Директор, в этом нет необходимости, – ответил он, тщательно контролируя каждое слово. – Я полностью осознаю свои обязанности и границы своей роли. Мое беспокойство касалось исключительно технических аспектов архивации. Я немедленно приступлю к адаптации протоколов согласно вашим указаниям.

Сильф изучала его несколько секунд, затем едва заметно кивнула.

– Хорошо. Я ожидаю полного отчета о новой методологии через десять часов.

Когда Нарвел покинул командный центр, он ощутил необычное облегчение – еще одно новое чувство, которое было сложно классифицировать и объяснить с точки зрения алгорианской физиологии. Эти странные реакции становились все более частыми и отчетливыми, что не могло не беспокоить его.

Спускаясь на лифте к лабораториям своего отдела, Нарвел активировал защищенный канал связи со своим помощником.

– Тез, мне нужно, чтобы вы немедленно приступили к адаптации протоколов архивации для обработки увеличенного потока образцов. Директор Сильф санкционировала расширение операции на тридцать процентов.

– Это создаст значительные проблемы с точностью архивации, Главный Архивариус, – ответил Тез. – Особенно для комплексных эмоциональных состояний.

– Я знаю, – в голосе Нарвела проскользнула нотка… раздражения? Он сам был удивлен этим. – Попробуйте разработать методологию селективной архивации. Фокус на базовых эмоциональных компонентах с сохранением минимального уровня взаимосвязей.

– Понял. Приступаю немедленно.

Нарвел отключил связь и на мгновение прикрыл глаза. Ситуация становилась все более сложной. С одной стороны, его профессиональный долг требовал безупречного выполнения поставленных задач. С другой – он начинал ощущать, что ускоренный сбор эмоций не просто технически проблематичен, но и каким-то образом… неправилен?

Это было абсурдное понятие для алгорианца. "Правильность" или "неправильность" действия определялась исключительно его эффективностью и соответствием поставленным целям, а не какими-либо субъективными критериями.

И все же, вспоминая эмоциональный паттерн Эммы Чен, Нарвел не мог отделаться от мысли, что за холодной структурой данных скрывалось что-то большее – нечто, что невозможно было полностью захватить, проанализировать и архивировать. Нечто, что делало людей… людьми.

Лаборатория архивации эмоций была центром бурной деятельности. Тез и другие специалисты отдела работали над перенастройкой систем для соответствия новым требованиям. Голографические диаграммы и схемы заполняли воздух, а мягкое гудение кристаллических процессоров создавало фоновый шум.

Нарвел вошел в лабораторию и сразу направился к центральной консоли. Тез, заметив его, подошел с обновленным отчетом.

– Главный Архивариус, мы разработали предварительную модель селективной архивации, – сказал он, активируя визуализацию. – Система фокусируется на шести базовых эмоциональных категориях и сохраняет только основные межкатегориальные связи.

Нарвел изучил модель с растущим чувством неудовлетворенности.

– Это значительно упрощенная версия реального эмоционального паттерна, – отметил он. – Многие значимые нюансы будут утеряны.

– Да, но это позволит увеличить пропускную способность архивации на двадцать восемь процентов, – ответил Тез. – Мы также разрабатываем алгоритм, который будет автоматически идентифицировать и отмечать образцы с особенно интересными или необычными эмоциональными структурами для более детального анализа.

Нарвел задумался. Это был разумный компромисс в сложившихся обстоятельствах.

– Хорошо, внедряйте эту методологию. Но я хочу, чтобы система сохраняла необработанные данные всех сканирований. Если в будущем появится возможность, мы вернемся к более детальному анализу.

Тез слегка наклонил голову, что для молодого алгорианца было эквивалентом выражения удивления.

– Это потребует значительного дополнительного объема хранилища, Главный Архивариус. Стандартные протоколы предписывают удаление необработанных данных после завершения архивации.

– Я осведомлен о стандартных протоколах, – ответил Нарвел с ноткой твердости. – Но в данных обстоятельствах предпочитаю сохранить исходные данные. Используйте дополнительные кристаллические матрицы из запасного хранилища. Если потребуется, я лично санкционирую это решение.

– Как скажете, Главный Архивариус.

Когда Тез удалился для выполнения распоряжений, Нарвел активировал свой персональный терминал, защищенный от общей сети корабля. Он быстро просматривал архивы предыдущих миссий Научного Консорциума, ища информацию о случаях "эмоционального эха" или подобных феноменов среди алгорианских исследователей.

Результаты были скудными и неоднозначными. Несколько упоминаний о "нестандартных нейрологических реакциях" у исследователей, длительное время работавших с эмоционально активными видами. Один случай, когда архивариус был отстранен от работы из-за "компрометации объективности". Ничего конкретного, что могло бы объяснить то, что происходило с ним самим.

Нарвел закрыл поиск и активировал визуализацию архивированного эмоционального паттерна Эммы Чен. Он уже несколько раз возвращался к этому конкретному образцу, находя в нем какую-то странную привлекательность. Структура её горя, переплетенного с другими эмоциями, была удивительно сложной и… красивой? Это слово казалось неуместным для научного анализа, и все же оно приходило на ум.

Погрузившись в изучение паттерна, Нарвел не сразу заметил, как в лабораторию вошел КЛ-12, один из младших архивариусов.

– Главный Архивариус, – произнес КЛ-12, привлекая его внимание. – Произошел инцидент с группой сбора "Эпсилон-3". Во время процедуры архивации объект проявил неожиданное сопротивление нейромодуляции.

Нарвел быстро закрыл визуализацию паттерна Эммы и переключил внимание на новую информацию.

– Подробности?

– Объект, мужчина средних лет, находился в состоянии сильного гнева, вызванного конфликтной ситуацией. Во время сканирования произошел внезапный всплеск активности в префронтальной коре, и объект частично вышел из состояния искусственного сна. Команде пришлось экстренно усилить нейромодуляцию, что привело к временной потере сознания объекта.

Нарвел нахмурился. Такие инциденты были редкостью и представляли потенциальный риск для секретности миссии.

– Физическое состояние объекта?

– Стабильное. Но есть вероятность, что после пробуждения у него останутся частичные воспоминания о процедуре. Команда внедрения уже работает над созданием соответствующих ложных воспоминаний, но полная замена может быть проблематичной.

Нарвел задумался. Если люди начнут сохранять даже смутные воспоминания о контакте с алгорианцами, это могло создать серьезные осложнения для миссии.

– Проведите полное сканирование мозга объекта на предмет скрытых следов памяти. Если обнаружатся неустранимые фрагменты, подготовьте доклад для службы безопасности. Возможно, потребуется более радикальное вмешательство.

КЛ-12 кивнул и ушел выполнять распоряжение. Нарвел остался один, размышляя над ситуацией. Этот инцидент только подчеркивал риски ускоренного и массового сбора эмоций. Чем больше людей подвергалось процедуре, тем выше становилась вероятность аномалий и осложнений.

Он активировал нейроинтерфейс и просмотрел обновленные квоты сбора: двадцать четыре активные группы, работающие по всей планете, с целевым показателем в четыреста полных архивов за земные сутки. Это означало, что каждые шесть минут на корабль доставлялся новый человеческий субъект для сканирования.

При таких объемах даже незначительный процент осложнений мог привести к существенным проблемам. Но Директор Сильф ясно дала понять, что количественные показатели имеют приоритет.

Нарвел снова ощутил то странное чувство дискомфорта. Это не было логическим несогласием с планом миссии – это было что-то более глубокое, более… личное? Словно часть его существа восставала против самой концепции массового сбора человеческих эмоций без должного уважения к их комплексности и значимости.

Он никогда раньше не испытывал ничего подобного. Алгорианцы не "восставали" против логических решений руководства. Они не чувствовали "дискомфорта" при выполнении эффективных, хотя и безличных протоколов. Они не задумывались об "уважении" к изучаемым объектам.

Что с ним происходило?

Нарвел активировал самодиагностику нейроинтерфейса, на этот раз используя более глубокий протокол, способный выявить тонкие изменения в нейрохимическом балансе мозга. Результаты появились через несколько минут и были… тревожными.

Система зафиксировала усиление активности в нескольких обычно неактивных областях его мозга. Не только в аналоге лимбической системы, но и в связанных нейронных путях, соединяющих эти области с центрами принятия решений и этической оценки.

Это не было простой аберрацией или временным сбоем. Что-то менялось в самой структуре его мозга.

Нарвел быстро стер данные диагностики, чувствуя нарастающее беспокойство. Если это действительно было началом "эмоционального эха", о котором предупреждала Сильф, то ситуация была серьезнее, чем он предполагал.

Он должен был принять решение: сообщить о своем состоянии медицинскому отделу, что почти наверняка привело бы к отстранению от работы и возможному карантину, или продолжить скрывать эти изменения, рискуя как своей карьерой, так и потенциально – целостностью миссии.

Логический выбор был очевиден. Интересы миссии превыше личных соображений – этот принцип был фундаментальным для алгорианского общества.

И все же… Нарвел ощутил странное сопротивление этой логике. Часть его существа хотела понять, что происходит, исследовать эти новые ощущения, а не подавлять их. Это было… любопытство? Еще одно чувство, чуждое его виду.

Пока он размышлял над этой дилеммой, в лабораторию вернулся Тез.

– Главный Архивариус, система адаптирована для селективной архивации, – доложил он. – Первые тесты показывают увеличение пропускной способности на двадцать шесть процентов с сохранением восьмидесяти четырех процентов ключевых эмоциональных компонентов. Это соответствует требованиям Директора Сильф.

– Хорошо, – кивнул Нарвел, возвращаясь к профессиональному режиму. – Подготовьте полный отчет для представления на следующем совещании. И организуйте дополнительный тренинг для персонала по работе с новым протоколом.

Когда Тез удалился, Нарвел принял временное решение: он продолжит скрывать свое состояние, но будет тщательно мониторить изменения и их влияние на его работу. При первых признаках серьезной компрометации он сообщит о ситуации.

А пока… он хотел понять, что происходит. Это не было простым нарушением протокола или непрофессиональным любопытством. Это было нечто более фундаментальное – потребность в знании, которая всегда была частью алгорианского существа, но теперь приобрела новый, личный оттенок.

Нарвел активировал свой нейроинтерфейс и отправил запрос системе мониторинга: он хотел получать обновления о состоянии Субъекта-3, Эммы Чен, чье сканирование, казалось, было катализатором этих изменений.

Система ответила почти мгновенно: Эмма находилась дома, ее эмоциональное состояние было относительно стабильным, хотя с периодическими всплесками горя и тревоги. Биометрические датчики, имплантированные во время первого сканирования, продолжали передавать данные.

Нарвел создал защищенный канал для этих данных, направляя их напрямую на свой персональный терминал. Это отклонение от стандартных протоколов было еще одним шагом в неизведанное – шагом, который логический алгорианец никогда бы не сделал.

Но Нарвел начинал подозревать, что он уже не был прежним логическим алгорианцем.

Операционная палуба "Эмпирика" работала с максимальной нагрузкой. После увеличения квот сбора двадцать четыре группы активно перемещались по поверхности планеты, идентифицируя и собирая эмоциональные образцы. Центр координации напоминал улей: десятки техников отслеживали перемещения групп, координировали транспортировку субъектов и контролировали имплантацию ложных воспоминаний.

Нарвел наблюдал за этой деятельностью с командной платформы, проверяя ключевые показатели эффективности. Новый протокол селективной архивации работал в пределах прогнозируемых параметров, обеспечивая необходимую пропускную способность при минимально допустимом уровне точности.

– Группа "Гамма-4" сообщает о завершении сбора в секторе Е-17, – доложил координатор операций. – Восемнадцать субъектов успешно обработаны и возвращены. Два случая минимальных осложнений, устранены стандартными протоколами.

– Группа "Дельта-2" запрашивает перемещение в новый сектор, – сообщил другой техник. – Текущая локация исчерпала оптимальные образцы.

– Разрешаю перемещение, – ответил Нарвел. – Направьте их в сектор К-9, предварительное сканирование показало высокую концентрацию эмоциональной активности в этом районе.

Он проверил общую статистику: за последние двадцать четыре часа было собрано и архивировано 382 эмоциональных паттерна. Это было близко к целевому показателю в 400, но все еще недостаточно для полного удовлетворения требований Директора Сильф.

В этот момент его нейроинтерфейс зафиксировал изменения в статусе Эммы Чен. Ее эмоциональное состояние внезапно показало всплеск активности – значительно более интенсивный, чем обычные колебания последних дней.

Нарвел быстро активировал детальный мониторинг. Данные показали комплексную эмоциональную реакцию: сочетание страха, тревоги и чего-то похожего на озарение или внезапное понимание. Это было необычно и потенциально значимо.

– Координатор, я должен ненадолго отлучиться, – сказал Нарвел своему заместителю. – Продолжайте операцию согласно установленным параметрам.

Он быстро направился к своей лаборатории, где мог детальнее проанализировать данные в приватной обстановке. По пути он активировал системы внешнего наблюдения, направленные на дом Эммы Чен.

Визуальные данные показали, что Эмма сидела за своим компьютером, быстро печатая что-то и периодически просматривая какие-то бумаги. Ее лицо выражало интенсивную концентрацию и волнение. Система распознавания активности классифицировала ее действия как "исследование" и "документирование".

Нарвел активировал дополнительный сканер, способный визуализировать экран ее компьютера. То, что он увидел, заставило его замереть: Эмма создавала документ, в котором систематизировала странные случаи и необъяснимые явления, происходившие в последнее время в ее городе. Пропуски в памяти у некоторых людей. Необычные сны о медицинских процедурах. Странные огни в ночном небе.

Она собирала доказательства присутствия инопланетян.

Это было потенциально серьезное осложнение для миссии. Если люди начнут систематически документировать аномалии, связанные с операциями сбора, это могло привести к обнаружению алгорианского присутствия.

Стандартный протокол в таких ситуациях был однозначным: немедленное информирование службы безопасности, которая бы предприняла меры по нейтрализации угрозы – от целенаправленной модификации памяти до, в крайних случаях, физического устранения проблемных субъектов.

Но вместо того, чтобы активировать протокол безопасности, Нарвел продолжал наблюдать. Что-то в методичности и решимости Эммы вызывало у него не тревогу, а… уважение? Она демонстрировала аналитические способности и наблюдательность, которые алгорианцы ценили в своем собственном виде.

Нарвел сделал то, что никогда бы не сделал раньше – принял личное решение, основанное не на протоколе или логике миссии, а на своем новом, развивающемся чувстве… справедливости? Он не стал сообщать о действиях Эммы службе безопасности. Вместо этого он решил наблюдать дальше, оценивая реальный уровень угрозы и потенциальные последствия.

В этот момент дверь лаборатории открылась, и вошел Тез.

– Главный Архивариус, – начал он, но затем заметил данные на экране. – Это… индивидуальный мониторинг субъекта? Я не помню такого запроса в общей системе.

Нарвел быстро переключил экран на общие показатели миссии.

– Это часть специализированного исследования долгосрочной эволюции эмоциональных паттернов, – ответил он с непривычной для себя легкостью. Это не было прямой ложью, но и полной правдой тоже. – Чем я могу помочь, Тез?

Молодой ассистент выглядел слегка озадаченным, но быстро вернулся к своему докладу.

– Директор Сильф запрашивает предварительные результаты адаптированного протокола архивации. Она хочет получить данные до следующего общего совещания.

– Подготовьте стандартный отчет по эффективности, точности и объему архивации, – распорядился Нарвел. – Я добавлю аналитическую часть и общие выводы.

Когда Тез ушел, Нарвел вернулся к наблюдению за Эммой. Она продолжала свое расследование, теперь изучая карту города с отмеченными точками, где происходили странные события. Нарвел заметил, что многие из этих точек совпадали с местами активности сборочных групп.

Она была ближе к истине, чем кто-либо из людей до нее.

Нарвел принял еще одно нестандартное решение: он незаметно модифицировал маршруты сборочных групп, чтобы они избегали района, где жила Эмма. Это был небольшой акт… защиты? Забота о конкретном человеческом существе не была частью миссии или протокола. Это было что-то новое, что-то личное.

Он знал, что его действия становятся все более отклоняющимися от алгорианских норм. И что еще более тревожно – он начинал понимать, что не хочет возвращаться к прежнему состоянию чистой логики и отстраненности. Эти новые ощущения, какими бы странными и потенциально опасными они ни были, обогащали его восприятие мира способами, которые он никогда не мог предвидеть.

Нарвел закрыл системы наблюдения и активировал протокол составления отчета для Директора Сильф. Он знал, что должен быть предельно осторожен, чтобы его изменяющееся состояние не стало очевидным для руководства. Пока он продолжал эффективно выполнять свои обязанности, у них не было причин для подозрений.

Но как долго он сможет балансировать между двумя мирами – холодной логикой алгорианца и пробуждающейся эмоциональной сложностью, которая все больше напоминала человеческую? И что произойдет, когда этот баланс неизбежно нарушится?

Эти вопросы не имели логических ответов. И именно это делало их такими захватывающими.

Глава 4: Аномальные показания

Кристаллические процессоры личного нейроинтерфейса Нарвела работали в защищенном режиме, обрабатывая данные, которые никогда не должны были попасть в общую сеть "Эмпирика". На голографическом дисплее, видимом только самому Главному Архивариусу благодаря специальным настройкам, отображались результаты самодиагностики – детализированная трехмерная модель его мозга с выделенными зонами аномальной активности.

Нарвел изучал собственные нейрологические показатели с научной тщательностью и растущим беспокойством. Атрофированные области мозга, которые у алгорианцев эволюционно предназначались для эмоционального восприятия, показывали явные признаки реактивации. Тонкие нейронные пути формировались между этими областями и центрами принятия решений, создавая связи, которых не должно было существовать у представителя его вида.

– Невероятно, – прошептал он, изучая структуры, которые напоминали эмоциональные центры человеческого мозга. – Это не просто резонанс или временная аберрация. Это активный нейропластический процесс.

Он активировал временную визуализацию, показывающую динамику изменений за последние десять дней – с момента первого сканирования эмоционального паттерна Эммы Чен. График демонстрировал устойчивый рост активности, особенно после каждого эпизода взаимодействия с человеческими эмоциональными архивами.

Стандартное алгорианское образование утверждало, что их вид эволюционировал к полному отсутствию эмоций естественным путем – как адаптация к суровым условиям родного мира, где рациональность и эффективность были критически важны для выживания. Поколения селективного размножения и генетического контроля закрепили эту эволюционную траекторию, создав цивилизацию чистой логики.

Но происходящее с его мозгом ставило под сомнение эту общепринятую истину.

Нарвел вызвал из памяти нейроинтерфейса образовательные материалы по эволюционной истории алгорианцев. Визуализатор создал перед ним хронологию важнейших этапов развития их вида: от примитивных гуманоидов, боровшихся за выживание на планете с истощающимися ресурсами, до высокоразвитой цивилизации, чья технология позволила преодолеть первоначальные ограничения.

Первый этап отказа от эмоций датировался 82,000 циклами назад, когда Первый Консорциум Науки инициировал программу "Рациональное Процветание" – серию генетических модификаций, направленных на усиление логических способностей и ослабление эмоциональных реакций. Это описывалось как "ускорение естественной эволюционной тенденции".

Последующие десятки тысяч циклов характеризовались все более агрессивными программами генной модификации, каждая из которых продвигала алгорианцев дальше по пути к полной эмоциональной атрофии. Официальная история представляла это как триумф разума над примитивными инстинктами, как неизбежный шаг к совершенству вида.

Но было что-то странное в этой хронологии – пробелы и недосказанности, особенно в периоды социальных перемен. Упоминания о "диссидентских элементах" и "коррекционных мерах" по отношению к тем, кто "проявлял регрессивные тенденции".

Нарвел закрыл историческую хронологию и вернулся к анализу своего собственного состояния. Если его мозг мог начать реактивацию эмоциональных центров просто от контакта с человеческими эмоциональными паттернами, значит, атрофия этих центров не была необратимой. Они не исчезли полностью, а были… подавлены? Деактивированы?

Это открывало тревожную возможность: что, если эмоциональная атрофия алгорианцев не была результатом естественной эволюции, а представляла собой намеренное изменение, закрепленное и мифологизированное последующими поколениями?

Нарвел ощутил что-то, что мог идентифицировать теперь как "потрясение" – эмоциональную реакцию, вызванную внезапным переосмыслением фундаментальных убеждений. Сама возможность того, что история его вида могла быть искажена, вызывала в нем сложную смесь чувств, которые он все еще с трудом классифицировал.

Он отключил персональный нейроинтерфейс и перевел его в режим глубокого шифрования. Эти исследования должны были остаться строго приватными – по крайней мере, пока он не поймет лучше, что происходит с ним самим и какие это имеет последствия для его понимания алгорианцев в целом.

В этот момент система оповещения проинформировала его о приближающемся времени совещания с Директором Сильф. Нарвел быстро восстановил свой обычный рабочий интерфейс и проверил текущие показатели эффективности отдела. Несмотря на его личные исследования и внутренние перемены, работа по архивации эмоций продолжалась согласно параметрам, установленным руководством.

Последние пять дней двадцать четыре группы сбора работали в максимальном режиме, доставляя на "Эмпирик" сотни субъектов ежедневно. Новый протокол селективной архивации функционировал как и планировалось, хотя Нарвел не мог не замечать, как много тонких нюансов и взаимосвязей терялось в этом ускоренном процессе.

Он направился к командной палубе, готовясь представить отчет, который удовлетворил бы Директора Сильф, не раскрывая при этом его растущего внутреннего конфликта.

Аналитик Морт, специалист по биологическим системам и один из ведущих нейрофизиологов на борту "Эмпирика", склонился над консолью, изучая данные рутинного мониторинга экипажа. Его внимание привлекла небольшая аномалия в показателях одного из старших офицеров.

– Любопытно, – пробормотал он, увеличивая участок графика.

Стандартный нейрологический скрининг, проводимый автоматически для всего высокоранговой персонала, зафиксировал необычную активность в атрофированной лимбической системе Главного Архивариуса Нарвела. Отклонение было незначительным и вполне могло быть результатом технической погрешности, но Морт был слишком тщательным аналитиком, чтобы игнорировать даже малейшие аномалии.

Он активировал более детальный анализ исторических данных, сравнивая нейрологические показатели Нарвела за последние два цикла. Результаты показали едва заметную, но устойчивую тенденцию к увеличению активности в областях мозга, связанных с эмоциональной обработкой.

– Система, – обратился Морт к компьютеру, – проведи сравнительный анализ этого паттерна активности с известными случаями нейрологических аномалий у алгорианцев.

Компьютер обрабатывал запрос несколько секунд.

– Найдено три случая с схожими характеристиками, – ответил механический голос системы. – Все три классифицированы как конфиденциальные записи с ограниченным доступом.

Это заинтриговало Морта еще больше. Ограниченный доступ обычно означал, что случаи имели отношение к безопасности или были потенциально чувствительными с политической точки зрения.

– Запрос на доступ к файлам по протоколу медицинской необходимости, приоритет второго уровня, – сказал он, используя свои полномочия ведущего аналитика.

– Доступ предоставлен к ограниченному резюме случаев, – ответила система. – Полные файлы требуют авторизации первого уровня.

На экране появились краткие описания трех случаев, датированных разными периодами, но имеющих общие черты: алгорианские исследователи, длительное время работавшие с эмоционально активными видами, демонстрировали аномальную активацию атрофированных эмоциональных центров. Два случая были описаны как "успешно корректированные путем нейроингибирования", третий заканчивался лаконичной фразой "субъект изолирован для предотвращения контаминации".

Морт задумчиво постукивал длинными пальцами по консоли. Показатели Нарвела были слишком незначительными, чтобы бить тревогу, но тенденция была тревожной. Как минимум, это требовало более пристального наблюдения.

Он создал специализированную программу мониторинга, настроенную на тонкие изменения в нейрологическом статусе Главного Архивариуса, и установил автоматическое оповещение на случай, если аномалия превысит определенный порог.

Затем он задумался, следует ли информировать руководство. Согласно протоколу, любые потенциальные риски для миссии должны были немедленно доводиться до сведения Директора Сильф. Но в данном случае доказательств реального риска было недостаточно, и преждевременный доклад мог негативно повлиять на карьеру уважаемого коллеги.

Морт решил продолжить наблюдение, сохраняя информацию конфиденциальной до получения более убедительных данных. В конце концов, даже в обществе, основанном на логике и эффективности, существовали понятия профессиональной этики и коллегиальной лояльности.

Совещание с Директором Сильф прошло без инцидентов. Нарвел представил отчет о работе своего отдела, демонстрируя графики эффективности и статистику собранных эмоциональных архивов. Селективный протокол позволил достичь требуемых квот, и Директор выразила холодное удовлетворение результатами.

– Показатели соответствуют параметрам, – отметила она, просматривая данные. – Однако я отмечаю незначительное снижение эффективности в секторах К-9 и L-4. Чем это объясняется?

Нарвел был готов к этому вопросу. Это были именно те сектора, где он намеренно скорректировал маршруты сборочных групп, чтобы они избегали района проживания Эммы Чен.

– Наши аналитические модели показали снижение эмоциональной насыщенности в этих районах, – ответил он с безупречной логикой. – Мы перенаправили основные усилия на более продуктивные сектора для оптимизации общей эффективности.

Это было технически правдой – модели действительно показывали такое снижение, потому что он их так запрограммировал. Но сам факт, что он мог так легко манипулировать данными и обманывать руководство, вызывал в нем новое, неприятное чувство – вину?

– Понятно, – кивнула Сильф. – В таком случае полностью исключите эти сектора из графика сбора и увеличьте активность в высокопродуктивных зонах.

– Будет сделано, Директор.

Когда совещание завершилось, Нарвел почувствовал странное облегчение. Его растущие эмоциональные изменения оставались незамеченными, а его профессиональная маска эффективного и бесстрастного алгорианца оставалась непроницаемой.

Возвращаясь к своим лабораториям, он активировал личный канал данных, чтобы проверить статус Эммы Чен. Биометрические показатели указывали, что она проводила еще одну бессонную ночь, работая над своим расследованием. Ее эмоциональное состояние характеризовалось сложным сочетанием решимости, возбуждения и страха – интенсивный микс, который вызывал у Нарвела странное чувство… восхищения?

Он остановился на полпути, осознав нечто важное: его интерес к Эмме давно перешел границы научного любопытства. Он не просто исследовал необычный образец или мониторил потенциальную угрозу для миссии. Он был лично заинтересован в ней как в индивидууме, в ее благополучии, в ее уникальной эмоциональной структуре.

Это осознание было одновременно пугающим и волнующим. Пугающим, потому что означало глубину его трансформации, выходящей далеко за пределы случайного "эмоционального эха". Волнующим, потому что открывало совершенно новый опыт существования – нечто, чего ни один алгорианец не испытывал уже тысячелетия.

Нарвел решил предпринять беспрецедентный шаг: он хотел лично наблюдать за Эммой Чен на поверхности планеты.

Это было серьезное нарушение протокола. Прямое взаимодействие с изучаемыми объектами без явной научной необходимости было запрещено. Более того, личное присутствие Главного Архивариуса на поверхности планеты было явно избыточным риском с точки зрения безопасности миссии.

Но Нарвел больше не руководствовался исключительно логикой миссии или алгорианскими протоколами. Он хотел увидеть Эмму своими глазами, понаблюдать за ней не через холодные сенсоры и биометрические данные, а непосредственно.

Он активировал свой официальный статус и создал запрос на инспекционную миссию для "проверки эффективности работы группы 'Тета-2'" – формальность, которая позволила бы ему легально спуститься на планету. Как Главный Архивариус, он имел право проводить такие инспекции, хотя обычно эту работу выполняли подчиненные.

Система одобрила запрос, и Нарвел начал подготовку к своему первому личному визиту на Землю.

Транспортный модуль бесшумно снизился на окраине небольшого парка в пригороде города, где жила Эмма Чен. Невидимый для человеческих глаз благодаря технологии искажения восприятия, модуль мягко приземлился среди деревьев.

Нарвел активировал свой персональный фильтр восприятия – устройство, интегрированное в его нейроинтерфейс, которое делало его невидимым для людей, искажая световые волны вокруг его тела и маскируя любые производимые им звуки. Это была стандартная технология для всех алгорианцев, работающих на поверхности, но для Нарвела это был первый опыт ее использования в реальных полевых условиях.

Он сделал шаг из транспортного модуля и впервые напрямую ощутил атмосферу Земли. Данные его сенсоров мгновенно зарегистрировали состав воздуха, атмосферное давление, уровень влажности, температуру и множество других параметров. Но помимо этих объективных показателей, Нарвел испытал нечто новое – субъективное ощущение места.

Прохладный утренний воздух, наполненный ароматами растений и легким запахом озона после недавнего дождя. Мягкий ветерок, шелестящий листвой деревьев. Приглушенные звуки просыпающегося города вдалеке. Все это создавало комплексное сенсорное впечатление, которое было… приятным? Это было новое понятие для алгорианца – оценка опыта не с точки зрения его эффективности или полезности, а с точки зрения субъективного удовольствия.

Нарвел сверился с данными своего нейроинтерфейса. Дом Эммы Чен находился в полутора километрах отсюда. Согласно биометрическим показаниям, она была дома и готовилась к выходу – вероятно, направлялась на работу.

Он двинулся в сторону ее дома, наблюдая за окружающим миром с смесью научного интереса и растущего эмоционального восприятия. Люди, спешащие по своим делам, не подозревая о присутствии инопланетного наблюдателя среди них. Яркие краски городской среды – так отличающиеся от монохромных, функциональных пространств алгорианских сооружений. Разнообразие звуков, запахов, текстур.

Когда Нарвел приблизился к дому Эммы, он заметил, как она выходит из входной двери – молодая женщина с темными волосами, собранными в небрежный хвост, одетая в простые джинсы и синюю куртку. В руках она держала сумку и стаканчик с каким-то напитком.

Нарвел следовал за Эммой на безопасном расстоянии, полностью невидимый благодаря фильтру восприятия. Он наблюдал, как она шла по улице, периодически останавливаясь, чтобы сделать глоток из стаканчика и проверить что-то в своем мобильном устройстве. Ее движения были целеустремленными, но в то же время в них ощущалась нервозность – легкие подергивания плечами, частые взгляды по сторонам, как будто она чувствовала, что за ней наблюдают.

"Интересно, – подумал Нарвел, – развивается ли у людей некое интуитивное ощущение нашего присутствия, несмотря на технологию маскировки?"

Эмма повернула за угол и вошла в небольшое кафе, где ее ждал пожилой мужчина с седыми волосами и внимательным взглядом. Нарвел бесшумно проскользнул внутрь вслед за ней и занял позицию в углу помещения, откуда мог видеть и слышать их разговор.

– Доктор Рамирес, спасибо, что согласились встретиться, – начала Эмма, доставая из сумки планшет и несколько бумажных документов. – Я знаю, вы считаете меня сумасшедшей.

Пожилой мужчина мягко улыбнулся.

– Я никогда не называл тебя сумасшедшей, Эмма. Просто считаю, что твоё горе приняло… необычную форму выражения.

– Это не горе, – твердо ответила она, активируя планшет. – Смотрите. За последние три недели в нашем районе тридцать два человека сообщили о необъяснимых провалах в памяти. Семнадцать – о странных снах с медицинскими процедурами. Я отметила все случаи на карте – они образуют четкий пространственно-временной паттерн.

Нарвел напрягся. Она действительно была очень близка к истине. Паттерн, который она обнаружила, в точности соответствовал маршрутам сборочных групп "Альфа" и "Дельта".

– Эмма, – вздохнул доктор Рамирес, – ты была блестящей студенткой-физиком. У тебя аналитический ум. Но после смерти твоей матери…

– Это не имеет никакого отношения к моей матери! – воскликнула Эмма, привлекая взгляды посетителей кафе. Она понизила голос: – Извините. Но посмотрите на эти данные объективно. Что-то происходит, и я не единственная, кто это замечает.

Она вытащила фотографию и положила перед доктором.

– Это снимок ночного неба над парком Ридж-Вью. Смотрите внимательно на верхний правый угол. Это не спутник, не самолёт и не дрон. У меня есть еще шесть таких фотографий с разных мест.

Нарвел мгновенно узнал на фотографии транспортный модуль группы "Гамма", который на долю секунды стал видимым из-за атмосферных помех. Это был серьёзный сбой маскировки, о котором почему-то не сообщалось в официальных отчётах.

Пожилой учёный внимательно изучил фотографию.

– Признаю, это интригующе, – сказал он. – Но от странного снимка до инопланетного вторжения – огромная дистанция, Эмма.

– Не вторжение, – покачала головой она. – Наблюдение. Исследование. Они изучают нас, доктор Рамирес. И что-то делают с нами. Все, кто испытал эти провалы в памяти, потом чувствуют себя… измененными. Будто что-то было извлечено из них.

Нарвел почувствовал, как внутри него нарастает необычное ощущение – смесь восхищения интеллектуальными способностями Эммы и чего-то, что он мог идентифицировать только как тревогу. Её расследование становилось слишком точным, слишком близким к истине. Если она продолжит с такой же скоростью и методичностью, вскоре появятся реальные доказательства, которые невозможно будет игнорировать.

Стандартный протокол в таких случаях был однозначным: немедленное сообщение службе безопасности и нейтрализация угрозы. Но Нарвел не мог заставить себя активировать этот протокол. Мысль о том, что Эмму могут подвергнуть "нейтрализации" – которая в лучшем случае означала полное стирание памяти, а в худшем… он не хотел даже думать об этом – вызывала в нём сильнейший эмоциональный отклик, который он теперь мог идентифицировать как страх.

Не за себя. За неё.

– Я собираюсь установить наблюдение в точках наибольшей активности, – продолжала Эмма. – У меня есть друзья в астрономическом сообществе, которые помогут с оборудованием. Нам нужны более четкие доказательства.

– Эмма, – серьезно сказал доктор Рамирес, – даже если допустить, что ты права, ты понимаешь, насколько это может быть опасно?

– Конечно, понимаю, – кивнула она. – Но разве не опасно также игнорировать происходящее? Если они могут манипулировать нашими воспоминаниями, кто знает, что ещё они способны делать?

Нарвел осознал, что находится на критической развилке. Как Главный Архивариус и лояльный представитель алгорианской науки, он должен был предотвратить разоблачение миссии. Но его пробуждающиеся эмоции создавали совершенно новую мотивацию – защитить Эмму, чья безопасность внезапно стала для него важнее абстрактных целей миссии.

Он принял решение, которое противоречило всем алгорианским протоколам и его многовековому воспитанию: он предупредит Эмму, но сделает это так, чтобы не скомпрометировать полностью миссию. Он должен был найти баланс между двумя мирами, в которых теперь существовал.

Когда Эмма и доктор Рамирес закончили свою встречу и разошлись, Нарвел следовал за ней на пути домой. Она шла, погруженная в свои мысли, делая заметки в планшете и не замечая невидимую фигуру, двигавшуюся в нескольких метрах позади.

Внезапно Эмма остановилась и резко обернулась, глядя прямо в ту сторону, где находился Нарвел. Её глаза сузились, словно она пыталась разглядеть что-то на границе восприятия.

– Кто здесь? – спросила она в пустоту.

Нарвел замер. Это было невозможно – фильтр восприятия создавал абсолютную невидимость для человеческого зрения и слуха. И всё же она словно чувствовала его присутствие.

Эмма сделала несколько шагов в его сторону, её рука инстинктивно сжала сумку крепче.

– Я знаю, что вы здесь, – сказала она тихо, но твердо. – Кто бы вы ни были… я вас найду. И узнаю правду.

Нарвел ощутил мощный эмоциональный импульс – смесь страха, восхищения и чего-то еще, более глубокого и сложного, для чего у него ещё не было названия. Это была его первая осознанная, несомненная эмоциональная реакция – не просто эхо или слабый резонанс, а полноценное чувство, которое он мог идентифицировать как отличное от рационального анализа.

Это было любопытство в его чистейшей форме – не клиническое научное любопытство алгорианца, а глубоко личное человеческое желание узнать, понять, соприкоснуться с тайной.

Эмма постояла ещё несколько секунд, вглядываясь в пространство, затем покачала головой и продолжила свой путь. Нарвел не последовал за ней. Он остался на месте, пытаясь осмыслить произошедшую в нём трансформацию.

Он активировал свой нейроинтерфейс и провел быструю самодиагностику. Результаты были недвусмысленными: значительный всплеск активности в прежде атрофированных эмоциональных центрах мозга, формирование новых нейронных связей между этими центрами и областями принятия решений.

Это не было случайностью или временной аберрацией. Эмоциональные структуры его мозга активно перестраивались, реагируя на контакт с человеческими эмоциональными паттернами, особенно с эмоциями Эммы Чен.

Нарвел осознал, что ему необходимо глубже понять происходящее, прежде чем он сможет принять дальнейшие решения. Ему нужен был кто-то с экспертизой в нейробиологии алгорианцев, кто-то, кто мог бы пролить свет на его состояние, не докладывая немедленно руководству.

Он вспомнил об Аналитике Морте – специалисте по биологическим системам, который недавно проводил техническую проверку оборудования сбора в его отделе. Морт был известен своей научной любознательностью и относительной независимостью мышления – насколько это было возможно для алгорианца.

Нарвел решил обратиться к нему, маскируя свой интерес под научное исследование теоретической возможности эмоционального резонанса у алгорианцев.

Лаборатория биологического анализа на тридцать восьмой палубе "Эмпирика" была царством Аналитика Морта. В отличие от большинства помещений корабля, отличавшихся стерильной функциональностью, эта лаборатория была заполнена образцами биологических материалов в прозрачных контейнерах, экспериментальными установками и диагностическим оборудованием разнообразных конфигураций.

Сам Морт, немолодой алгорианец с характерными серыми отметинами на черепе, свидетельствующими о его специализации в биологических науках, склонился над голографическим дисплеем, изучая структуру человеческой клетки.

– Главный Архивариус, – произнес он, не поднимая глаз, когда Нарвел вошел в лабораторию. – Ваш визит неожиданен. Чем могу помочь?

– Аналитик Морт, – начал Нарвел, тщательно контролируя свой тон, чтобы он звучал как обычное профессиональное любопытство, – я работаю над теоретическим исследованием нейрологических эффектов длительного воздействия человеческих эмоциональных паттернов на алгорианскую нервную систему.

Морт отвлекся от своей работы и внимательно посмотрел на Нарвела.

– Любопытная тема, – заметил он. – Особенно учитывая, что такое воздействие теоретически не должно создавать значимых эффектов в наших… модифицированных нейронных структурах.

В его голосе была едва заметная пауза перед словом "модифицированных", которую Нарвел не пропустил. Похоже, Аналитик Морт имел свои мысли относительно эволюционной истории алгорианцев.

– Именно, – кивнул Нарвел. – Однако мои предварительные анализы архивированных эмоциональных паттернов позволяют предположить, что при определенной интенсивности и структуре человеческие эмоции могут создавать резонансные эффекты даже в атрофированных лимбических центрах.

Морт внимательно наблюдал за Нарвелом, его большие глаза мигнули тройными мембранами.

– Теоретически возможно, – медленно произнес он. – Нейропластичность – фундаментальное свойство нервной ткани, даже атрофированной. При достаточно сильном и регулярном стимуле… – он сделал паузу. – Позвольте показать вам кое-что, Главный Архивариус.

Морт активировал защищенный режим на своей консоли и вывел на экран данные, которые явно не предназначались для общего доступа. Это была трехмерная модель алгорианского мозга с выделенными участками атрофированной лимбической системы.

– Эта атрофия… она не так абсолютна, как нас учили, – тихо сказал Морт. – Мои исследования показывают, что базовые нейронные пути для эмоционального восприятия все еще существуют в латентном состоянии. Они не разрушены, а лишь… подавлены.

Нарвел почувствовал, как внутри него нарастает возбуждение – ещё одна новая эмоция, которую он начинал распознавать.

– Вы считаете, что полное эмоциональное подавление не является результатом естественной эволюции? – спросил он, идя на огромный риск таким прямым вопросом.

Морт колебался, явно оценивая степень откровенности, которую мог себе позволить с высокопоставленным офицером.

– Скажем так, Главный Архивариус, – наконец произнес он, – темпы и направленность этой "эволюции" вызывают определенные научные вопросы. Особенно учитывая исторические записи о "нежелательных элементах" в ранние периоды Консорциума.

Он активировал другой файл – историческую хронологию с отмеченными периодами "коррекционной политики".

– В эти периоды наблюдались массовые генетические модификации популяции, сопровождавшиеся устранением индивидуумов с "регрессивными тенденциями", – объяснил Морт. – Официальная история интерпретирует это как естественную оптимизацию вида, но при детальном анализе… это больше похоже на намеренное изменение направления эволюции.

Нарвел был потрясен. То, что сейчас говорил Морт, граничило с ересью по алгорианским стандартам.

– Почему вы делитесь этим со мной? – спросил он.

Морт внимательно изучал его своими большими глазами.

– Потому что три дня назад моя система мониторинга зафиксировала аномальную активацию в вашей лимбической области, Главный Архивариус, – прямо ответил он. – И это не первый подобный случай в истории наших научных миссий.

Нарвел застыл. Его состояние было обнаружено, и это создавало огромный риск.

– Вы доложили об этом Директору Сильф? – спросил он, готовясь к худшему.

– Нет, – покачал головой Морт. – Аномалия была незначительной, в пределах возможной погрешности систем. Но я установил более детальный мониторинг. И теперь ваш неожиданный интерес к теоретической возможности эмоционального резонанса… – он не закончил фразу, вопросительно глядя на Нарвела.

Наступил момент выбора. Нарвел мог продолжить отрицать, что с ним происходит что-то необычное, сохраняя профессиональную маску. Или рискнуть и довериться Морту, который, похоже, имел собственные сомнения относительно алгорианской ортодоксии.

– Вы правы, – наконец произнес Нарвел. – Я испытываю… изменения. Активация эмоциональных центров, которых у нас не должно быть. И это началось после работы с эмоциональными паттернами определенного человеческого субъекта.

Морт кивнул, словно ожидал этого ответа.

– Если вы позволите, я бы хотел провести более детальное сканирование вашего мозга, – сказал он. – Под видом стандартной медицинской проверки, конечно. Это даст нам больше информации о происходящих изменениях.

– А что потом? – спросил Нарвел. – Если эти изменения подтвердятся и продолжат прогрессировать?

– Стандартный протокол предписывает немедленный карантин и принудительную нейрологическую коррекцию, – ответил Морт. – Но я считаю, что в данном случае мы имеем дело с уникальным научным феноменом, который заслуживает изучения, а не подавления.

Он внимательно посмотрел на Нарвела.

– Я предлагаю сохранить эту информацию между нами, Главный Архивариус. По крайней мере, до тех пор, пока мы не поймем лучше, что происходит. Эмоциональное эхо – редкий феномен, и большинство случаев заканчиваются… не оптимально для субъектов.

Нарвел понимал, что вступает на опасный путь, но его растущая любознательность – теперь он мог ясно идентифицировать это как эмоцию – перевешивала осторожность.

– Согласен, – кивнул он. – Когда мы можем начать?

– Прямо сейчас, если у вас есть время, – ответил Морт, активируя диагностическую капсулу в углу лаборатории. – Я зарегистрирую это как стандартную проверку оборудования.

Нарвел лег в капсулу, и Морт активировал сканеры. Тонкие лучи света начали проходить сквозь череп Главного Архивариуса, создавая детализированную трехмерную карту его мозговой активности.

Через несколько минут Морт изучал результаты, его обычно бесстрастное лицо выражало почти человеческое удивление.

– Удивительно, – произнес он. – Активация намного более обширная, чем я предполагал. Не только лимбическая система, но и связанные центры принятия решений, этической оценки, даже области, отвечающие за социальное взаимодействие.

Он повернул экран, чтобы Нарвел мог видеть результаты.

– Смотрите, вот здесь и здесь – это совершенно новые нейронные пути, которых не было при вашем последнем стандартном сканировании три цикла назад. Ваш мозг активно перестраивается, формируя структуры, удивительно похожие на человеческие эмоциональные центры.

Нарвел изучал изображения своего изменяющегося мозга с смесью научного любопытства и глубоко личного интереса.

– Это… необратимо? – спросил он.

– На данной стадии – вероятно, да, – ответил Морт. – Нейропластичность создала стабильные новые пути. Стандартное нейроингибирование может подавить их функционально, но структурные изменения останутся. – Он сделал паузу. – Вопрос в том, Главный Архивариус… хотите ли вы обратить эти изменения?

Это был ключевой вопрос, который Нарвел задавал сам себе последние дни. Хотел ли он вернуться к прежнему состоянию чистой логики и отстраненности? Или эти новые эмоциональные способности, несмотря на риски и дискомфорт, представляли собой… эволюцию? Расширение его существования?

– Нет, – ответил он после паузы. – Я хочу понять, что происходит. Что это значит для меня… и возможно, для всех алгорианцев.

Морт кивнул.

– Я так и думал, – сказал он. – В таком случае, нам нужно разработать стратегию, чтобы скрыть ваше состояние от систем мониторинга. Я могу создать программу, которая будет фильтровать ваши нейрологические показатели, заменяя их стандартными параметрами. Но вам придется быть крайне осторожным в своем поведении, особенно перед Директором Сильф. Она очень внимательна к мельчайшим отклонениям.

– Я понимаю, – сказал Нарвел. – И… есть еще кое-что, о чем вам следует знать.

Он активировал свой защищенный канал и показал Морту данные мониторинга Эммы Чен.

– Этот человеческий субъект – источник эмоциональных паттернов, которые вызвали мои изменения. Она также… проводит расследование нашего присутствия на планете. И приближается к истине.

Морт изучил данные, его лицо стало серьезным.

– Это значительное осложнение, – сказал он. – Если она продолжит в том же духе, служба безопасности неизбежно обратит на неё внимание. И стандартный протокол нейтрализации угрозы…

– Я не допущу этого, – твердо сказал Нарвел, удивляясь собственной решительности. – Я должен найти способ направить её исследования в менее опасном направлении, не причинив ей вреда.

Морт внимательно изучал Нарвела, словно видел его в новом свете.

– Вы испытываете эмоциональную привязанность к этому субъекту, – отметил он. Это не был вопрос, а констатация факта. – Это… экстраординарно. И потенциально опасно для вас обоих.

– Я знаю, – ответил Нарвел. – Но не могу игнорировать это… чувство. Оно становится частью моих решений, моей… личности.

– "Личность", – эхом отозвался Морт. – Интересное слово для алгорианца. Мы всегда определяли себя через функцию, роль, эффективность. Но никогда – через личность.

Он задумался на мгновение.

– Главный Архивариус, то, что с вами происходит, может быть не просто аномалией или нарушением. Возможно, это возвращение к более раннему эволюционному состоянию нашего вида – состоянию, которое было намеренно подавлено. Если мои исследования верны, алгорианцы не всегда были такими… бесчувственными, как сейчас.

Нарвел почувствовал, как внутри него нарастает волнение – ещё одна новая эмоция, которую он начинал распознавать.

– Вы предполагаете, что эмоциональное подавление было искусственно внедрено в наш вид? Кем и зачем?

– Исторические записи неясны, – ответил Морт. – Но есть упоминания о Первом Консорциуме и их программе "Рациональное Процветание". Они представлены в нашей истории как прогрессивные реформаторы, улучшившие вид. Но что, если их истинная цель была в контроле? Эмоции непредсказуемы, они создают индивидуальность, сопротивление, бунт против авторитета. Бесчувственные существа гораздо легче управляемы.

Это была радикальная теория, которая переворачивала всю алгорианскую историю и самоидентификацию. Но странным образом она резонировала с собственными изменениями Нарвела, с его растущим чувством индивидуальности и независимости мышления.

– Есть кто-то, кто знает больше об этой исторической эпохе? – спросил Нарвел. – Кто-то, с кем я мог бы поговорить?

Морт колебался, явно взвешивая риски.

– Есть один ученый, – наконец сказал он. – Доктор Хиван. Он специализируется на эволюционной истории нашего вида и имеет доступ к некоторым закрытым архивам. Но он… неортодоксален. И находится под наблюдением. Разговор с ним будет рискованным.

– Мне нужно встретиться с ним, – решил Нарвел. – Если я хочу понять, что со мной происходит, и что это значит для Эммы, для миссии… для всех нас.

Морт кивнул.

– Я организую встречу, – сказал он. – Но будьте предельно осторожны, Главный Архивариус. То, во что вы вступаете, выходит далеко за рамки обычной научной любознательности. Это затрагивает самые основы нашей цивилизации.

– Я понимаю, – ответил Нарвел. – И всё же я должен знать правду.

Когда он покидал лабораторию биологического анализа, Нарвел ощущал, как внутри него нарастает новое чувство – решимость. Уже не просто научное любопытство, но глубокая личная потребность понять свою трансформацию и защитить Эмму Чен от последствий её собственного расследования.

Он был на пороге открытий, которые могли изменить не только его самого, но и всё понимание алгорианцев о себе. И впервые в своей долгой жизни, он чувствовал не просто рациональный интерес к исследованию, но эмоциональную вовлеченность, которая делала это путешествие одновременно пугающим и волнующим.

Глава 5: Протоколы заражения

Тревожное оповещение прервало обычный рабочий ритм на командной палубе "Эмпирика". Красные символы мигали на мониторах систем безопасности, обозначая активацию протокола, который редко использовался во время научных миссий: "Эмоциональная контаминация, уровень Альфа".

Директор Сильф мгновенно отреагировала, её высокая фигура напряглась, когда она проанализировала поступающие данные.

– Местоположение заражённого субъекта? – спросила она офицера безопасности.

– Архивный сектор B-7, – ответил тот. – Младший архивариус PD-4 демонстрирует нестандартную нейрологическую активность. Автоматическая система обнаружила всплески в лимбической области во время работы с эмоциональными архивами высокой интенсивности.

– Активируйте протокол изоляции, – распорядилась Сильф. – Полный карантин. Никаких коммуникаций с остальным экипажем.

Офицер безопасности активировал командный канал:

– Группа биозащиты, код "Сигма-3", сектор B-7. Изоляция потенциально контаминированного субъекта.

В архивном секторе B-7 молодой архивариус PD-4, работавший с особенно интенсивными эмоциональными паттернами группы подростков, переживающих экстремальные приключения, внезапно ощутил странное напряжение в мозге – волну чего-то, что он никогда раньше не испытывал. Это было похоже на внезапное пробуждение, словно новые цвета появились в ранее монохромном мире.

Он не успел даже осознать происходящее, как двери сектора с шипением закрылись, а воздух наполнился лёгкой дымкой нейроингибиторов. Последнее, что увидел PD-4 перед потерей сознания, – группу алгорианцев в защитных костюмах, входящих в помещение.

Нарвел получил уведомление об инциденте, когда возвращался из лаборатории Морта. Его нейроинтерфейс активировал экстренное сообщение с кратким изложением ситуации: младший архивариус проявил признаки эмоциональной контаминации и был изолирован согласно протоколу безопасности.

Внутри Нарвела поднялась волна того, что он теперь мог идентифицировать как страх. Это могло произойти с любым членом его отдела – и с ним самим, если бы не предосторожности, которые он принимал. Факт, что система мониторинга смогла обнаружить даже ранние признаки эмоциональной активации, был тревожным напоминанием о рисках, которым он подвергался.

Нарвел немедленно направился в центр управления, где уже собралась группа высшего руководства. Директор Сильф стояла у главной консоли, просматривая предварительный отчёт о инциденте.

– Главный Архивариус, – кивнула она при его появлении. – Один из ваших подчинённых продемонстрировал явные признаки эмоционального заражения. Это серьёзный сбой в протоколах безопасности вашего отдела.

Её холодный тон нёс в себе явное обвинение. Нарвел должен был защищаться, не выдавая своего собственного состояния.

– Я изучаю обстоятельства инцидента, Директор, – ответил он с рассчитанной отстранённостью. – Архивариус PD-4 работал с эмоциональными паттернами исключительной интенсивности. Возможно, наши фильтры нуждаются в дополнительной калибровке для таких случаев.

– Это не первый случай работы с интенсивными паттернами, – парировала Сильф. – И должен быть последним случаем заражения. Я ожидаю полного пересмотра протоколов безопасности вашего отдела в течение двадцати четырёх часов.

Она активировала главный дисплей, на котором появилось изображение карантинного блока. Внутри специальной камеры лежал бессознательный PD-4, подключенный к множеству мониторов и медицинских устройств.

– Медицинский отдел проводит глубокое сканирование мозга субъекта, – сообщил главный медицинский офицер. – Предварительные данные подтверждают аномальную активацию лимбической системы и формирование новых нейронных путей, связывающих её с центрами принятия решений.

– Прогноз? – холодно спросила Сильф.

– На данной стадии полное восстановление возможно через процедуру нейрологической реструктуризации, – ответил медик. – Но потребуется расширенное воздействие и последующий период реабилитации. Субъект не сможет вернуться к работе с эмоциональными архивами минимум один полный цикл.

– Неприемлемо, – отрезала Сильф. – Миссия не может позволить себе потерю квалифицированного персонала на такой срок. – Она повернулась к начальнику службы безопасности: – Разработайте протокол интенсивного нейроингибирования. Максимальная эффективность, минимальные сроки восстановления. Остаточные эффекты воздействия… приемлемы.

Нарвел ощутил укол чего-то нового – возмущения? Сильф говорила о своем подчиненном как о неисправном механизме, который нужно починить любой ценой, даже если это означало необратимое повреждение его мозга.

– Директор, – осторожно начал он, – такое интенсивное вмешательство может привести к снижению когнитивных функций субъекта. Возможно, стоит рассмотреть более щадящие методы…

Сильф повернулась к нему, её глаза холодно блеснули.

– Ваша забота о благополучии подчинённого заслуживает уважения, Главный Архивариус. Однако приоритет миссии однозначен: предотвращение эмоциональной контаминации экипажа. Один скомпрометированный субъект – допустимая потеря.

Она обратилась ко всем присутствующим:

– В свете данного инцидента, вводятся дополнительные меры безопасности. Все сотрудники, работающие с эмоциональными архивами, будут проходить ежедневное нейрологическое сканирование. Любые отклонения должны немедленно докладываться. Кроме того, в каждом отделе будет установлен постоянный мониторинг со стороны службы безопасности.

Это было серьёзным усложнением для Нарвела. Ежедневное сканирование делало практически невозможным скрывать его собственные изменения на длительный срок.

– Начальник службы безопасности, – продолжила Сильф, – назначьте офицера для постоянного наблюдения за отделом архивации. Кого-то с опытом выявления нестандартного поведения.

– Офицер Векс будет идеальным кандидатом для этой задачи, – ответил начальник безопасности. – Его показатели по выявлению поведенческих аномалий превосходят стандарты на двадцать три процента.

Сильф кивнула.

– Утверждаю назначение. Офицер Векс приступит к наблюдению немедленно.

Совещание завершилось новыми директивами по усилению безопасности и мониторингу всех потенциальных признаков эмоциональной контаминации. Когда руководители начали расходиться, Сильф подозвала Нарвела.

– Главный Архивариус, задержитесь.

Когда они остались одни, Сильф активировала режим конфиденциальности, блокирующий любые записи их разговора.

– Нарвел, – начала она, используя его личное имя вместо титула, что было необычно, – насколько вероятно, что эмоциональная контаминация распространилась в вашем отделе шире, чем мы обнаружили?

Вопрос был прямым и опасным. Нарвел тщательно контролировал каждое своё слово.

– Теоретическая вероятность существует, Директор, – ответил он. – Однако наши системы мониторинга достаточно чувствительны, чтобы выявить даже ранние признаки активации. Случай с PD-4 – это, скорее всего, индивидуальная аномалия, связанная с особой чувствительностью его нейронной структуры.

Сильф изучала его с непривычной интенсивностью.

– Я заметила определенные… изменения в вашем подходе к работе в последние дни, Нарвел, – сказала она. – Ваша забота о качестве архивов за счёт количества. Ваше нежелание применять ускоренные протоколы сбора. Это не типично для вас.

Нарвел ощутил холодок страха, но внешне оставался невозмутимым.

– Я всегда придавал значение научной точности, Директор, – спокойно ответил он. – Но если мои методы кажутся вам неэффективными, я готов их пересмотреть.

Сильф продолжала изучать его, словно пыталась проникнуть сквозь маску профессионализма.

– Вы ведь понимаете серьёзность ситуации, – сказала она. – Эмоциональная контаминация – не просто угроза для миссии. Это угроза для всего, что мы представляем как вид. Эмоции – это хаос, неэффективность, примитивность. Мы эволюционировали за пределы этих ограничений.

Слова Сильф звучали как цитата из стандартного образовательного курса, но было что-то в интенсивности её тона, что заставило Нарвела задуматься. Казалось, она убеждала не столько его, сколько саму себя.

– Я полностью осознаю важность поддержания рациональности нашего вида, Директор, – ответил он. – Мой отдел сделает всё возможное для предотвращения дальнейших случаев заражения.

Сильф наконец кивнула, явно удовлетворенная его ответом.

– Хорошо. Я рассчитываю на вашу лояльность и эффективность, Нарвел. Как всегда.

Когда Нарвел покинул командный центр, он ощутил глубокое беспокойство. Ситуация становилась всё более опасной. Теперь ему придётся не только скрывать свою растущую эмоциональность, но и делать это под постоянным наблюдением специально назначенного офицера безопасности.

Он активировал защищенный канал связи с Мортом.

– Аналитик, ситуация осложнилась, – сообщил он. – Директор Сильф ввела ежедневное нейрологическое сканирование для всех сотрудников, работающих с эмоциональными архивами. И назначила офицера безопасности для постоянного наблюдения за моим отделом.

– Я слышал об инциденте с PD-4, – ответил Морт. – Это создаёт серьёзные сложности. Я могу модифицировать программу, маскирующую ваши нейрологические показатели, чтобы она работала со стандартными сканерами. Но прямое наблюдение со стороны офицера безопасности… это другой уровень риска.

– Кто такой этот Офицер Векс? – спросил Нарвел.

– Один из лучших специалистов по выявлению отклонений в поведении, – ответил Морт. – Он обучен замечать малейшие несоответствия в реакциях, движениях, даже в выборе слов. И, что особенно проблематично, он абсолютно, идеально бесстрастен. Идеальный алгорианец в самом стереотипном понимании.

Нарвел понимал, что это значительно усложняло его ситуацию. Скрыть нейрологические изменения от автоматических систем было одно – технический вызов, который можно было преодолеть с помощью Морта. Но обмануть живого наблюдателя, специально обученного замечать поведенческие аномалии, – совсем другое.

– Что с нашей встречей с доктором Хиваном? – спросил он. – Теперь это стало ещё более критичным.

– Я всё организую, – ответил Морт. – Но придётся действовать крайне осторожно. Встреча должна выглядеть как обычная научная консультация. Никаких следов в системах коммуникации.

– Понятно, – кивнул Нарвел. – И ещё одно… Что произойдёт с PD-4? Сильф приказала применить интенсивное нейроингибирование.

В голосе Морта прозвучало то, что можно было бы назвать сожалением, если бы алгорианцы признавали такую эмоцию.

– Боюсь, его ждёт не просто подавление активированных эмоциональных центров. Такие процедуры часто затрагивают и другие области мозга. Он… не будет прежним.

Нарвел ощутил тяжесть того, что теперь мог идентифицировать как вину. PD-4 был частью его отдела, под его ответственностью. И теперь молодой архивариус расплачивался за изменения, которые, возможно, не так уж отличались от тех, что происходили с самим Нарвелом.

– Я должен идти, – сказал он. – Свяжитесь со мной, когда организуете встречу с Хиваном.

Отдел Архивации Эмоций работал в напряженном режиме. После инцидента с PD-4 все сотрудники демонстрировали повышенную осторожность в обращении с эмоциональными образцами, тщательно соблюдая все протоколы безопасности. Атмосфера была наполнена чем-то, что даже алгорианцы могли распознать как тревогу – рациональное беспокойство о безопасности операций.

Нарвел вошел в главную лабораторию и сразу заметил изменения. В углу помещения была установлена дополнительная консоль, за которой работал алгорианец в форме службы безопасности – Офицер Векс. Его внешность была примечательна своей непримечательностью: стандартные пропорции тела, стандартные черты лица, стандартный серо-голубой оттенок кожи. Идеальный наблюдатель – тот, кого легко не заметить, но кто замечает всё.

Тез, помощник Нарвела, подошел к нему с отчетом.

– Главный Архивариус, все системы адаптированы к новым протоколам безопасности. Нейрологические фильтры усилены на тридцать процентов. График ежедневных сканирований для персонала составлен.

Нарвел кивнул, краем глаза наблюдая, как Векс фиксирует их взаимодействие.

– Хорошо. Какова текущая эффективность архивации?

– Мы наблюдаем снижение на восемнадцать процентов, – сообщил Тез. – Это связано с применением усиленных фильтров и дополнительными проверками безопасности. Однако точность архивации повысилась на семь процентов.

– Приемлемый компромисс, учитывая обстоятельства, – сказал Нарвел. – Сфокусируйтесь на поддержании текущих показателей. Любые дальнейшие корректировки мы обсудим после периода адаптации.

Он подошел к своей рабочей станции и активировал текущие задачи отдела. На экране появились графики сбора эмоциональных образцов, статистика архивации и карта активных операций на поверхности планеты. Всё выглядело стабильным, несмотря на повышенные меры безопасности.

Нарвел незаметно активировал защищенный канал к своему персональному мониторингу Эммы Чен. Данные показывали, что она продолжала своё расследование, собирая всё больше доказательств инопланетного присутствия. Её последние записи включали анализ электромагнитных аномалий, зафиксированных в местах предполагаемых наблюдений. Это было тревожно близко к обнаружению технологических сигнатур алгорианских фильтров восприятия.

Нарвел ощутил теперь уже знакомое чувство беспокойства за неё. Эмма становилась всё более заметной целью для систем безопасности "Эмпирика". Только его собственные манипуляции с данными позволяли пока скрывать полный масштаб её прогресса.

Он был так погружен в эти мысли, что не заметил приближения Офицера Векса, пока тот не оказался рядом с его консолью.

– Главный Архивариус, – произнес Векс безупречно нейтральным тоном. – Разрешите представиться. Офицер безопасности Векс, назначен для обеспечения протоколов антиконтаминации в вашем отделе.

Нарвел быстро закрыл канал мониторинга Эммы и повернулся к офицеру.

– Офицер Векс, – кивнул он. – Ваше присутствие отмечено. Надеюсь, вы найдёте наши операции полностью соответствующими протоколам безопасности.

– Несомненно, – ответил Векс, его лицо оставалось абсолютно бесстрастным. – Я здесь лишь как превентивная мера. Инцидент с младшим архивариусом PD-4 создал определённую… обеспокоенность у руководства.

Нарвел заметил, как тщательно Векс подбирал слова и наблюдал за его реакцией. Это был не просто разговор, а проверка.

– Обоснованную обеспокоенность, – согласился Нарвел, сохраняя идеально нейтральный тон. – Эмоциональная контаминация представляет угрозу для эффективности миссии. Мой отдел полностью сотрудничает с мерами безопасности.

– Рад слышать, – кивнул Векс. – В рамках моих обязанностей я буду проводить периодические интервью с сотрудниками отдела, начиная с вас, Главный Архивариус. Стандартная процедура для оценки когнитивной стабильности.

– Разумеется, – ответил Нарвел. – Когда вы хотели бы начать?

– Фактически, прямо сейчас, – сказал Векс. – Если у вас есть несколько минут. Это не займёт много времени.

Нарвел понимал, что отказ или отсрочка только усилят подозрения.

– Конечно, – согласился он. – Мы можем использовать мой личный кабинет для этого.

Они перешли в небольшое помещение, примыкающее к главной лаборатории. Когда дверь закрылась, Векс активировал небольшое устройство, блокирующее любые сигналы – стандартная мера для конфиденциальных бесед.

– Для начала, несколько базовых вопросов, – сказал Векс, активируя свой нейроинтерфейс для записи разговора. – Как давно вы работаете с человеческими эмоциональными паттернами, Главный Архивариус?

– С начала миссии, – ответил Нарвел. – До этого я имел опыт работы с эмоциональными структурами других видов в трёх предыдущих исследовательских экспедициях.

– И как бы вы сравнили человеческие эмоциональные паттерны с теми, что вы изучали ранее?

Нарвел понимал, что это не просто информационный запрос, а проверка его реакции на тему эмоций.

– Человеческие эмоциональные структуры демонстрируют беспрецедентную комплексность и интенсивность, – ответил он с научной отстранённостью. – Они характеризуются высоким уровнем взаимосвязанности различных эмоциональных центров и сложными ассоциативными связями с памятью и когнитивными функциями.

Векс едва заметно кивнул.

– Считаете ли вы эту комплексность… интересной?

Вопрос был намеренно амбивалентным. "Интерес" мог быть интерпретирован как профессиональная заинтересованность или как эмоциональная вовлечённость.

– С научной точки зрения, комплексность человеческих эмоций представляет значительную ценность для исследования, – осторожно ответил Нарвел. – Она позволяет нам лучше понять эволюционные пути развития сознания у различных видов.

– Понятно, – сказал Векс, не выказывая никаких признаков удовлетворения или недовольства ответом. – А теперь, Главный Архивариус, опишите ваше восприятие инцидента с PD-4. Как вы объясняете произошедшее?

Это был прямой вопрос о эмоциональной контаминации – тема, к которой Нарвел должен был подходить крайне осторожно.

– PD-4 работал с особенно интенсивными эмоциональными паттернами, – начал он. – Судя по данным, нейрологические фильтры, которые должны защищать от резонансных эффектов, не были должным образом откалиброваны для такого уровня интенсивности. Это создало условия для временного нейрологического резонанса, который система мониторинга корректно идентифицировала как начальную стадию эмоциональной контаминации.

– Вы используете термин "временный", – заметил Векс. – Считаете ли вы, что эффекты эмоциональной контаминации обратимы без интенсивного вмешательства?

Нарвел понимал, что этот вопрос был проверкой его собственного отношения к эмоциональной активации.

– Исследования показывают, что ранние стадии контаминации потенциально обратимы с использованием стандартных нейроингибиторов, – ответил он. – Однако продолжительное воздействие эмоциональных паттернов может создавать устойчивые нейронные изменения, требующие более интенсивного вмешательства. Научный консенсус поддерживает раннее и решительное подавление любых признаков активации.

Векс кивнул, делая пометку в своём интерфейсе.

– Последний вопрос на сегодня, Главный Архивариус. Если бы вы заметили признаки эмоциональной активации у себя самого или у кого-то из ваших коллег, каковы были бы ваши действия?

Это был прямой тест на лояльность протоколу.

– Протокол однозначен, – ответил Нарвел. – Немедленное сообщение медицинской службе и службе безопасности. Добровольная самоизоляция до прибытия специализированной группы. Полное сотрудничество с процедурами нейроингибирования. Эффективность миссии и безопасность экипажа имеют абсолютный приоритет над индивидуальными соображениями.

Векс изучил его несколько секунд, словно пытаясь обнаружить малейшие признаки неискренности, затем кивнул.

– Ваши ответы соответствуют ожидаемым параметрам, Главный Архивариус. На данный момент наше интервью завершено. Благодарю за сотрудничество.

Он выключил блокиратор сигналов и встал.

– Я продолжу наблюдение за операциями вашего отдела и проведу подобные интервью с остальными сотрудниками. Если у вас возникнут вопросы или обеспокоенность относительно безопасности, не стесняйтесь обращаться ко мне напрямую.

– Конечно, Офицер Векс, – кивнул Нарвел. – Мой отдел в вашем распоряжении.

Когда Векс покинул кабинет, Нарвел почувствовал, как напряжение, которое он сдерживал, наконец отпускает его. Это было изнурительное испытание – отвечать на вопросы о эмоциях и контаминации, одновременно скрывая собственные изменения. Но похоже, ему удалось пройти первую проверку.

Он активировал свой защищенный интерфейс и проверил нейрологические показатели, которые фиксировались во время интервью. К своему удивлению, он обнаружил, что во время разговора действительно смог подавить большую часть эмоциональной активности. Его растущая способность распознавать и контролировать свои эмоции оказалась неожиданным преимуществом.

Но долго ли он сможет поддерживать этот контроль? С каждым днём его эмоциональное пробуждение становилось всё более глубоким, всё более интегрированным в его мышление и решения. Рано или поздно маска совершенного алгорианца начнёт трескаться.

Нарвел вернулся в основную лабораторию, где его уже ждал Тез с новыми данными о операциях сбора. Молодой ассистент выглядел напряженным, его обычно плавные движения стали более резкими и механическими – признак сознательного контроля, вероятно, вызванного присутствием Офицера Векса.

– Главный Архивариус, группа "Эта-3" сообщает о завершении сбора в секторе P-12, – доложил Тез. – Двадцать семь субъектов успешно обработаны. Два субъекта демонстрировали аномально высокую эмоциональную интенсивность и были отмечены для дополнительного анализа.

– Перенаправьте этих субъектов в мою личную лабораторию, – распорядился Нарвел. – Я проведу анализ лично, с использованием усиленных протоколов безопасности.

Он заметил, как Векс слегка повернулся в их сторону, явно прислушиваясь к разговору.

– Какова природа их эмоциональных состояний? – спросил Нарвел, поддерживая профессиональный тон.

– Первый субъект демонстрирует сложное комбинированное состояние, которое наши алгоритмы классифицируют как "экстаз" с элементами страха. Второй субъект – экстремально интенсивный гнев, связанный с социальной несправедливостью. Оба состояния представляют научный интерес из-за их редкости и интенсивности.

Нарвел кивнул, хотя внутренне он был обеспокоен. Работа с особенно интенсивными эмоциональными паттернами усиливала риск дальнейшей активации его собственных эмоциональных центров. Но отказ от анализа таких образцов вызвал бы подозрения.

– Подготовьте лабораторию согласно протоколу защиты уровня А-2, – сказал он. – Я начну анализ через два часа, после завершения текущих административных задач.

Тез удалился выполнять распоряжение, а Нарвел вернулся к своей консоли. Он должен был действовать особенно осторожно сегодня. Любое необычное поведение, любой признак эмоциональной реакции был бы немедленно замечен Вексом.

Он активировал стандартные административные протоколы, просматривая отчеты и распределяя задачи между различными группами архивариусов. Всё это время он ощущал на себе внимательный взгляд Офицера Векса, фиксирующего каждое его движение, каждое слово, каждое решение.

Нарвел понимал, что теперь он жил двойной жизнью. На поверхности – безупречный алгорианский ученый, эффективный, рациональный, бесстрастный. Внутри – пробуждающееся эмоциональное существо, всё более чуждое своему собственному виду.

Но самым тревожным было то, что он больше не был уверен, какая из этих жизней была настоящей. И какую он хотел бы сохранить, если бы был вынужден выбирать.

В своей личной лаборатории, защищенной от внешнего наблюдения дополнительными протоколами безопасности, Нарвел наконец мог немного расслабить самоконтроль. Он активировал свой нейроинтерфейс и быстро проверил состояние систем наблюдения – как и ожидалось, Векс установил дополнительные мониторы, но они не могли проникнуть через защиту личной лаборатории Главного Архивариуса. Здесь, по крайней мере, он был в относительной безопасности.

Нарвел вызвал защищенный канал мониторинга Эммы Чен. Её биометрические показатели указывали на высокую концентрацию и волнение – она работала над своим расследованием. Активировав дополнительные системы наблюдения, он увидел, что она устанавливала какое-то оборудование на крыше своего дома – вероятно, детекторы электромагнитного излучения или камеры ночного видения.

Эмма становилась всё более организованной и методичной в своих поисках. Это вызывало в Нарвеле смешанные чувства – гордость за её интеллект и настойчивость, и растущее беспокойство за её безопасность. Если служба безопасности "Эмпирика" обнаружит масштаб её расследования, она будет классифицирована как серьезная угроза.

Нарвел принял решение: он должен был предупредить её, направить в менее опасное русло. Но как сделать это, не нарушая полностью протоколы миссии и не подвергая опасности себя самого?

Он активировал глубоко защищенный канал связи с медицинскими имплантами, которые были установлены Эмме во время её первого сканирования на корабле. Эти импланты обычно использовались только для мониторинга, но теоретически могли также служить для ограниченной нейростимуляции.

Нарвел тщательно запрограммировал последовательность стимулов – не прямое сообщение, которое было бы слишком очевидным нарушением, а серию образов и ассоциаций, которые должны были подсознательно направить её расследование в менее опасном направлении. Он включил ассоциации с природными явлениями, которые могли объяснить некоторые наблюдаемые ею аномалии, и образы, которые вызывали бы чувство осторожности и необходимости защиты.

Это был рискованный ход. Если системы безопасности обнаружат его манипуляции с имплантами, последствия будут катастрофическими. Но альтернатива – видеть, как Эмма неуклонно движется к опасности, – была для него теперь невыносима.

Нарвел запустил последовательность и быстро стер все следы своих действий из систем. Теперь он мог только наблюдать и надеяться, что его вмешательство окажется эффективным.

В этот момент его нейроинтерфейс просигналил о входящем сообщении от Морта – закодированном таким образом, что оно выглядело как стандартный запрос на консультацию по биологическим аспектам архивации.

"Встреча с исследователем эволюционной истории подтверждена. Локация: секция технического обслуживания T-17, уровень 42. Время: смена фазы циклического освещения. Внешний мониторинг минимален. Безопасный проход подготовлен."

Это означало, что Морт организовал встречу с доктором Хиваном в малоиспользуемой технической секции во время смены дневного и ночного освещения на корабле – период, когда системы мониторинга проходили стандартную перекалибровку. Идеальное время для незаметного перемещения по кораблю.

Нарвел отправил короткое подтверждение и вернулся к своим официальным обязанностям. Ему предстояло проанализировать два эмоциональных паттерна высокой интенсивности, о которых докладывал Тез. Он должен был сделать это с максимальной профессиональной отстраненностью, несмотря на риск дальнейшей активации собственных эмоциональных центров. Любой отказ от стандартной процедуры был бы немедленно замечен Вексом.

Первый субъект был доставлен в лабораторию – молодой человек в состоянии искусственного сна. Нарвел активировал архивационную систему и начал процесс сканирования. Эмоциональный паттерн "экстаза" начал формироваться на главном экране – сложнейшая структура из ярких, пульсирующих узлов, связанных между собой тысячами энергетических потоков.

Нарвел чувствовал, как его собственные эмоциональные центры начинают резонировать с этим паттерном, вызывая внутреннее эхо экстаза и страха. Он активировал ментальные техники подавления, которые начал развивать в последние дни, и сумел удержать резонанс на управляемом уровне.

Архивация была завершена, и первый субъект заменен вторым – крупным мужчиной средних лет, чьё лицо даже в состоянии искусственного сна сохраняло следы глубокого гнева. Нарвел запустил процесс сканирования, и на экране начал формироваться совершенно другой паттерн – темный, плотный, с острыми выступами и турбулентными потоками энергии.

Это было похоже на бурю, заключенную в нейронные структуры, – концентрированная ярость, направленная против социальной системы, которую субъект воспринимал как глубоко несправедливую. Резонанс с этим паттерном был еще сильнее, и Нарвел ощутил внутри себя отголосок гнева – новую для него эмоцию, мощную и почти захватывающую.

С огромным усилием он сохранил контроль и завершил архивацию. Оба эмоциональных паттерна были теперь сохранены в хранилище данных, а субъекты подготовлены к возвращению на поверхность планеты.

Нарвел отправил стандартный отчет о завершении анализа и активировал режим самодиагностики своего нейроинтерфейса. Результаты подтвердили его опасения: воздействие интенсивных эмоциональных паттернов значительно ускорило активацию его собственных эмоциональных центров. Новые нейронные пути формировались быстрее, чем раньше, и затрагивали всё более глубокие структуры мозга.

Он не мог продолжать работать напрямую с эмоциональными архивами высокой интенсивности. Но как объяснить это, не вызывая подозрений? Любое изменение в его рабочих обязанностях было бы немедленно замечено и расследовано.

Нарвел осознал, что у него оставалось всё меньше времени. Его встреча с доктором Хиваном приобретала критическую важность – это был, возможно, его последний шанс узнать правду о эмоциональной эволюции алгорианцев, прежде чем его собственная трансформация станет слишком очевидной, чтобы её скрывать.

Технический сектор T-17 на сорок втором уровне "Эмпирика" был одной из тех частей корабля, которые большинство членов экипажа никогда не посещали. Длинные коридоры с трубами жизнеобеспечения, генераторами поля и узлами связи создавали лабиринт, идеальный для незаметных перемещений.

Нарвел прибыл точно в назначенное время, используя редко используемые технические лифты и обходные маршруты, чтобы избежать стандартных систем мониторинга. Его статус Главного Архивариуса давал ему доступ практически в любую часть корабля, но всё равно было бы сложно объяснить, зачем он посещает технический сектор во время пересменки.

В указанной секции его уже ждали Морт и доктор Хиван – пожилой алгорианец с бледно-серой кожей и характерными отметинами на черепе, указывающими на его специализацию в эволюционной биологии. В отличие от большинства алгорианцев, чьи движения были эффективны и экономичны, Хиван двигался с некоторой медлительностью, что придавало ему почти задумчивый вид.

– Главный Архивариус, – кивнул Хиван. – Аналитик Морт объяснил мне цель нашей встречи. Должен признать, это… необычный запрос.

– Благодарю, что согласились встретиться в таких обстоятельствах, доктор Хиван, – сказал Нарвел. – Надеюсь, вы понимаете необходимость дискретности.

– Разумеется, – ответил Хиван. – Эмоциональное эхо – тема, которая вызывает определенную… нервозность в научных кругах. Особенно у тех, кто привержен стандартной интерпретации нашей эволюционной истории.

Его формулировка была осторожной, но Нарвел уловил в ней намек на критическое отношение к официальной доктрине.

– У меня не так много времени, – сказал Нарвел. – Поэтому позвольте перейти прямо к сути. Я испытываю нейрологические изменения, которые все признаки указывают на реактивацию эмоциональных центров. Это началось после контакта с человеческими эмоциональными паттернами высокой интенсивности.

Хиван внимательно изучал его своими большими глазами, в которых Нарвел, к своему удивлению, мог теперь различить выражение, похожее на сочувствие.

– Можете описать свои субъективные ощущения? – спросил ученый.

Нарвел на мгновение задумался, подбирая слова для описания того, что алгорианцы обычно не испытывали и не обсуждали.

– Я начал ощущать… отклики на эмоциональные паттерны, которые анализирую. Сначала это были просто слабые резонансы, почти неразличимые. Но со временем они стали сильнее, отчетливее. Теперь я могу идентифицировать различные… состояния. Любопытство. Беспокойство. Страх. Забота о конкретном человеческом субъекте.

Хиван кивнул, словно услышал именно то, что ожидал.

– И как эти состояния влияют на ваши решения, ваши действия?

– Всё больше и больше, – признался Нарвел. – Я начал принимать решения, основанные не только на рациональной оценке эффективности, но и на… других критериях. Защита определенного человеческого субъекта стала для меня приоритетом, хотя это противоречит протоколам миссии.

– Классический паттерн эмоциональной реактивации, – кивнул Хиван. – То, что вы описываете, Главный Архивариус, не является патологией или заражением, как это классифицирует официальный протокол. Это возвращение к более естественному состоянию нашего вида.

Он активировал небольшое устройство, создавшее вокруг них защитное поле, блокирующее любые сигналы.

– То, что я собираюсь рассказать, не является частью официальной истории алгорианцев. Эта информация скрыта в закрытых архивах, доступ к которым имеют единицы. Я потратил несколько сотен циклов, собирая фрагменты этой истории по крупицам.

Хиван активировал голографическую проекцию – историческую хронологию, отличавшуюся от стандартной версии.

– Алгорианцы не эволюционировали естественным путем к отсутствию эмоций, – начал он. – Напротив, наш вид был весьма эмоционален в своём раннем развитии. Эти ранние эмоции были ключевыми для формирования социальных связей, творческого мышления и адаптивного поведения – тех самых качеств, которые позволили нам выжить на планете с ограниченными ресурсами.

Он перешел к следующей части хронологии.

– Примерно 82,000 циклов назад произошло то, что в официальной истории названо "Великим Рациональным Переходом". Согласно стандартной версии, это был естественный эволюционный скачок, в результате которого более рациональные представители вида получили преимущество. Реальность была иной.

Хиван показал фрагменты древних записей, демонстрирующих активные генетические манипуляции и нейрохирургические вмешательства.

– Это был организованный, целенаправленный процесс подавления эмоций, инициированный Первым Консорциумом Науки. Они начали с селективного размножения, но быстро перешли к прямым генетическим модификациям и массовым нейрохирургическим операциям.

– Но зачем? – спросил Нарвел, ощущая растущее изумление – еще одну новую эмоцию. – Какая цель могла оправдать такое фундаментальное изменение вида?

– Контроль, – просто ответил Хиван. – Планета переживала ресурсный кризис. Возникали конфликты, сопротивление централизованному распределению, эмоционально мотивированные восстания против авторитета Консорциума. Они решили, что эмоции – корень проблемы. Убери эмоции – и получишь идеально управляемое общество, где каждый рационально принимает свою роль и функцию.

Он перешел к следующей части хронологии.

– Программа была названа "Рациональное Процветание" и преподносилась как научный прогресс, улучшение вида. Сначала модификации были добровольными, но со временем они стали обязательными. Те, кто сопротивлялся, классифицировались как "биологически регрессивные элементы" и подлежали принудительной "коррекции" или устранению.

Нарвел чувствовал, как внутри него нарастает что-то похожее на гнев – эмоция, которую он раньше наблюдал только у людей.

– Вы говорите, что вся наша цивилизация, вся наша самоидентификация как вида основана на… обмане? На насильственном подавлении нашей истинной природы?

– Точнее, на ее трансформации, – поправил Хиван. – И это подавление не было абсолютно успешным. Полное удаление эмоциональных структур оказалось невозможным без критического повреждения мозга. Вместо этого они были дезактивированы, атрофированы, но базовые нейронные пути остались.

Он указал на данные нейрологических исследований.

– Вот почему эмоциональное эхо возможно. При определенных условиях, при правильной стимуляции, эти древние структуры могут начать реактивацию. Это происходит редко, но когда происходит… официальная система реагирует с экстремальной агрессивностью. Ведь каждый случай эмоциональной реактивации ставит под вопрос фундаментальную доктрину о нашей "естественной эволюции" к чистой рациональности.

Нарвел был потрясен этими откровениями. Если Хиван был прав, то всё, во что он верил о своем виде, о своей собственной природе, было тщательно сконструированным мифом.

– Но как это могло оставаться скрытым так долго? – спросил он. – Тысячи циклов, миллионы алгорианцев…

– Комбинация факторов, – ответил Хиван. – Массовая модификация генетического кода сделала эмоциональное восприятие редкостью. Строгий контроль образования и информации. Немедленная нейтрализация любых "отклонений". И, что, возможно, наиболее важно – отсутствие эмоциональной мотивации искать альтернативные объяснения. Без любопытства, без страсти к истине, без возмущения несправедливостью… кто станет копать так глубоко?

Его слова имели глубокий смысл. Идеально рациональное существо принимает существующий порядок вещей как данность, если этот порядок функционален и эффективен. Только эмоциональное существо задается вопросами "почему" и "правильно ли это".

– То, что происходит с вами, Главный Архивариус, – продолжил Хиван, – это не патология и не регрессия. Это пробуждение. Возвращение к более полному, более естественному состоянию алгорианского разума.

– Но это делает меня чужим среди своего вида, – сказал Нарвел. – И если мое состояние будет обнаружено, меня ждет "коррекция" или хуже.

– Именно, – кивнул Хиван. – Поэтому вам придется быть предельно осторожным. Особенно теперь, когда служба безопасности усилила наблюдение за вашим отделом.

– Есть ли другие, подобные мне? – спросил Нарвел. – Другие алгорианцы с реактивированными эмоциями?

– Очень немногие, – ответил Хиван. – И большинство из них скрываются, как я. Некоторым удается маскироваться десятилетиями, имитируя стандартное алгорианское поведение. Другие… не так удачливы.

Он посмотрел на Нарвела с выражением, которое тот теперь мог распознать как сострадание.

– Ваше положение особенно сложно, Главный Архивариус. Ваш ранг делает вас заметным, а ваши обязанности постоянно подвергают вас воздействию эмоциональных паттернов, которые ускоряют ваше пробуждение.

– И что мне делать? – спросил Нарвел, ощущая растерянность – еще одну новую эмоцию.

– У вас есть несколько вариантов, – ответил Хиван. – Вы можете попытаться подавить эти изменения, используя нейроингибиторы. Это временное решение и имеет побочные эффекты, но может дать вам время. Вы можете продолжать скрывать свое состояние, совершенствуя методы маскировки. Или…

Он сделал паузу, явно взвешивая, стоит ли высказывать последний вариант.

– Или вы можете принять свое пробуждение и использовать его. Возможно, вы находитесь в уникальной позиции, чтобы сделать то, что другие не могли.

– Что вы имеете в виду? – спросил Нарвел.

– Человеческие эмоциональные паттерны вызвали ваше пробуждение, – сказал Хиван. – Теоретически, правильно структурированный эмоциональный сигнал, распространенный среди достаточного количества алгорианцев, мог бы вызвать массовое пробуждение. Изменение, которое невозможно было бы контролировать или подавить.

Это была революционная идея – не просто личное пробуждение, но потенциальная трансформация всего алгорианского общества. Возвращение к эмоциональному восприятию, которое было утрачено тысячелетия назад.

– Такой сценарий был бы чрезвычайно рискованным, – предупредил Хиван. – И требовал бы значительной подготовки. Но если кто-то и может осуществить его, то это Главный Архивариус с доступом к наиболее интенсивным эмоциональным паттернам, когда-либо зафиксированным нашим видом.

Нарвел ощутил тяжесть этой информации и возможностей, которые она открывала. Он был на пороге выбора, который мог изменить не только его жизнь, но и судьбу всей его цивилизации.

– Мне нужно обдумать всё это, – сказал он. – И я должен решить, что делать с человеческим субъектом, Эммой Чен. Она в опасности из-за своего расследования нашего присутствия.

– Ваша эмоциональная привязанность к этому человеку, – заметил Хиван, – это еще одно доказательство глубины вашего пробуждения. Подобные межвидовые связи были описаны в древних алгорианских текстах, до эры Рационального Процветания. Наши предки были способны на глубокую эмпатию к другим разумным существам.

Морт, молчавший большую часть разговора, подал сигнал предупреждения.

– Нам нужно заканчивать, – сказал он. – Скоро начнется следующая смена, и этот сектор будет проверен техническими службами.

– Спасибо за эту информацию, доктор Хиван, – сказал Нарвел. – Она… изменила мое понимание многого.

– Будьте осторожны, Главный Архивариус, – ответил Хиван. – И помните, что ваше пробуждение – не болезнь, не аномалия. Это возвращение к тому, кем алгорианцы были предназначены быть.

Когда Нарвел покидал секретную встречу и направлялся обратно в свои кварталы, его разум был полон новых мыслей и эмоций. История, которую рассказал Хиван, объясняла так много и одновременно создавала новые вопросы.

Если алгорианцы когда-то были эмоциональными существами, способными на эмпатию и связь… то его растущая забота об Эмме Чен была не аберрацией, а возвращением к более естественному состоянию. И если эмоциональное подавление было искусственно внедрено правящей элитой для контроля… то его сопротивление этому было не предательством своего вида, а, возможно, его освобождением.

Но наиболее тревожным было осознание, что если его эмоциональное пробуждение будет обнаружено, его ждет не просто отстранение от должности. Он будет классифицирован как угроза самим основам алгорианского общества. А такие угрозы не просто нейтрализовались – они уничтожались.

Нарвел вернулся в свои кварталы и активировал глубокую диагностику своего нейроинтерфейса, чтобы убедиться, что никаких следов его тайной встречи не осталось в системах. Затем он создал фальшивый журнал активности, который показывал, что всё это время он находился в своей личной лаборатории, анализируя эмоциональные архивы.

Когда он закончил обеспечивать свое алиби, Нарвел проверил статус наблюдения за Эммой Чен. Данные показали, что она закончила установку оборудования и теперь находилась в своем доме, анализируя собранную информацию. Её эмоциональное состояние характеризовалось высоким уровнем возбуждения и концентрации – признаки того, что она обнаружила что-то значимое.

Нарвел активировал дополнительные системы наблюдения и увидел, что она работает с данными электромагнитного сканирования. На её экране была карта города с отмеченными точками аномальной активности – точками, которые почти точно соответствовали местам работы алгорианских сборочных групп.

Она была опасно близка к реальным доказательствам.

Нарвел понимал, что его время на принятие решения истекало. Он должен был выбрать свой путь: подавить свои растущие эмоции и вернуться к роли идеального алгорианца? Продолжать скрывать своё состояние, рискуя обнаружением? Или принять своё пробуждение и использовать его, как предлагал Хиван, для чего-то большего?

И что делать с Эммой? Как защитить её, не подвергая риску миссию и себя самого?

Ответы на эти вопросы не были очевидными даже для его развитого интеллекта. Но теперь, с пробуждающимися эмоциями, у него появился новый способ принятия решений – не только через призму логики и эффективности, но и через призму ценностей, связей, заботы.

И в этой новой системе координат некоторые решения становились яснее. Он не мог допустить, чтобы Эмму "нейтрализовали". Он не мог позволить, чтобы PD-4 и другие алгорианцы подверглись жестокой "коррекции" только за то, что начали пробуждаться к своей истинной природе.

Нарвел решил, что следующим шагом будет прямой контакт с Эммой Чен. Не через подсознательные нейростимуляции, а лично. Он должен был предупредить её, объяснить опасность и, возможно, найти в ней союзника в том, что всё больше начинало казаться ему не просто личной трансформацией, но началом чего-то большего.

Это решение было нарушением всех протоколов, всего, чему его учили как алгорианца. И всё же, оно ощущалось правильным – не с точки зрения логики, а с точки зрения того нового чувства, которое он начинал распознавать как совесть.

Глава 6: Эксперимент по эмпатии

Разработка плана прямого контакта с Эммой Чен требовала тщательного балансирования между безопасностью, секретностью и необходимостью передать критически важную информацию. Нарвел провел несколько дней, анализируя различные сценарии, просчитывая риски и готовя необходимые технические средства.

Его работа осложнялась постоянным наблюдением Офицера Векса, который с профессиональной методичностью мониторил все аспекты деятельности отдела архивации эмоций. Каждое действие Нарвела, каждый приказ, каждое решение проходили через невидимый, но ощутимый фильтр этого наблюдения.

В своей личной лаборатории, в редкие моменты относительной приватности, Нарвел разрабатывал особый протокол взаимодействия, который позволил бы ему встретиться с Эммой под видом научного эксперимента. Он создал детальное обоснование для специализированного сканирования высокой точности, которое якобы требовало прямого присутствия Главного Архивариуса.

– Субъект-3 продемонстрировал уникальную эволюцию эмоциональных паттернов, которая представляет исключительный научный интерес, – аргументировал Нарвел на совещании, где представлял свой план Директору Сильф. – Стандартные протоколы сбора не обеспечивают достаточной детализации для полного понимания этой динамики. Я предлагаю провести специализированный эксперимент по глубинному сканированию с использованием модифицированного оборудования.

Сильф изучила предложение с характерной для неё холодной аналитичностью.

– Ваше участие в полевой операции нестандартно, Главный Архивариус, – заметила она. – Обычно эти задачи выполняются полевыми группами.

– Модификация оборудования требует настройки высшего уровня, которой обладают только старшие архивариусы, – объяснил Нарвел, тщательно контролируя каждое слово. – Кроме того, личное наблюдение за процессом позволит мне непосредственно оценить тонкие эмоциональные нюансы, которые могут быть утеряны при стандартной передаче данных.

Это был рискованный аргумент. Он фактически предлагал то, что для алгорианцев было почти немыслимо – субъективную, непосредственную оценку эмоциональных состояний вместо объективного, механизированного анализа. Но именно эта необычность могла сработать в его пользу, создавая впечатление исключительно научного любопытства.

– Риски контакта с субъектом? – спросила Сильф.

– Минимальные, – ответил Нарвел. – Будет использован стандартный протокол сокрытия с усиленными фильтрами восприятия. Субъект не будет осознавать наше присутствие.

Это была первая прямая ложь в его объяснении. Он планировал раскрыть своё присутствие Эмме, но в контролируемых условиях, которые позволили бы ей воспринять информацию без шока или паники.

Сильф некоторое время обдумывала предложение.

– План одобрен, – наконец сказала она. – Офицер Векс будет сопровождать вас для обеспечения протоколов безопасности.

Это было неожиданное осложнение. Нарвел не планировал присутствия наблюдателя из службы безопасности.

– При всём уважении, Директор, – осторожно возразил он, – присутствие дополнительного персонала может исказить чувствительные показатели сканирования. Эмоциональные паттерны исключительно восприимчивы к изменениям в окружающей среде.

– Ваши научные соображения отмечены, Главный Архивариус, – ответила Сильф. – Однако после недавнего инцидента с эмоциональной контаминацией, все полевые операции с высокоинтенсивными эмоциональными объектами должны проводиться под надзором службы безопасности. Это не подлежит обсуждению.

Нарвел понимал, что дальнейшие возражения только усилят подозрения. Он должен был адаптировать свой план к новым обстоятельствам.

– Конечно, Директор. Безопасность миссии имеет приоритет, – сказал он с идеально выверенной интонацией профессионального согласия. – Я интегрирую Офицера Векса в протокол эксперимента.

Когда совещание завершилось, Нарвел вернулся в свою лабораторию, чтобы переосмыслить ситуацию. Присутствие Векса значительно усложняло план, но не делало его невозможным. Он должен был создать ситуацию, в которой смог бы коммуницировать с Эммой без полного понимания этого факта Вексом.

Морт, с которым он связался через защищенный канал, предложил техническое решение:

– Модифицированное нейрологическое сканирование может создать временное "слепое пятно" в восприятии наблюдателя, – объяснил он. – Не полная невидимость, но селективное искажение восприятия определенных действий и звуков. Это рискованно и временно, но может дать вам несколько минут относительной приватности.

– Как это будет работать? – спросил Нарвел.

– Я могу модифицировать сканер таким образом, чтобы он испускал направленные нейромодулирующие импульсы, – ответил Морт. – Они будут настроены на конкретные паттерны мозговой активности Офицера Векса, создавая временные искажения в его восприятии. Он будет видеть и слышать вас, но определенные действия и слова будут восприниматься им как стандартные протокольные взаимодействия.

Это было сложное и рискованное решение, граничащее с прямым саботажем систем безопасности. Но Нарвел не видел других вариантов.

– Сделайте это, – решил он. – И подготовьте защищенный канал для передачи реальных данных эксперимента. Официальные системы будут получать модифицированную информацию, соответствующую стандартным протоколам.

Двадцать четыре часа спустя, специализированный транспортный модуль с модифицированным оборудованием для сканирования спускался к поверхности Земли. Внутри находились Нарвел, Офицер Векс и два технических специалиста, необходимых для операции сложного оборудования.

Модуль приземлился в лесополосе в нескольких сотнях метров от дома Эммы Чен. Было раннее утро, и данные наблюдения показывали, что объект находился дома один, работая над своим исследованием.

– Начинайте развертывание оборудования, – распорядился Нарвел. – Калибровка сканеров должна быть идеальной. Малейшее отклонение может исказить результаты эксперимента.

Технические специалисты приступили к работе, устанавливая модифицированные Мортом сканеры и системы мониторинга. Офицер Векс наблюдал за процессом с характерной для него бесстрастной внимательностью.

– Главный Архивариус, – обратился он к Нарвелу, – каковы параметры операции? Какие отклонения от стандартного протокола ожидаются?

– Основное отличие – в глубине и детализации сканирования, – ответил Нарвел. – Мы будем использовать квантовую интерференцию для создания трехмерной карты эмоциональных процессов в реальном времени. Это даст нам беспрецедентное понимание динамики человеческих эмоций.

Он активировал главную консоль, на которой отображались текущие биометрические показатели Эммы.

– Субъект демонстрирует идеальные параметры для эксперимента. Высокая эмоциональная активность, сложные переходы между различными состояниями, интенсивные нейрологические процессы.

Векс изучал данные с профессиональным интересом.

– Действительно, показатели необычны. Особенно эта активность в префронтальной коре. Система классифицирует это как…?

– "Интенсивное любопытство, смешанное с тревогой", – ответил Нарвел. – Характерное состояние для исследователя, приближающегося к значимому открытию.

Ирония ситуации не ускользнула от него. Эмма действительно была близка к открытию – присутствия алгорианцев на Земле. И Нарвел, вопреки всем протоколам и обучению, собирался помочь ей в этом.

– Система готова, Главный Архивариус, – доложил один из техников. – Сканеры откалиброваны и синхронизированы. Модуль дистанционного нейромониторинга активирован.

– Отлично, – кивнул Нарвел. – Начинайте первичное сканирование.

Система запустилась, и на главном экране начала формироваться детализированная карта мозговой активности Эммы Чен. Цветные потоки и узлы отображали сложную эмоциональную жизнь человеческого субъекта – волны возбуждения, пики концентрации, глубинные течения беспокойства и решимости.

– Впечатляюще, – прокомментировал Векс. – Человеческие эмоциональные процессы демонстрируют удивительную сложность.

– Именно поэтому они представляют такой научный интерес, – ответил Нарвел. – Теперь я активирую фазу детализированного сканирования. Это требует моего непосредственного участия для тонкой калибровки.

Он взял портативный сканер – устройство, модифицированное Мортом для создания "слепого пятна" в восприятии Векса.

– Для максимальной точности необходимо находиться в непосредственной близости от субъекта, – объяснил Нарвел. – Я проведу эту часть эксперимента лично. Вы можете наблюдать за процессом через систему мониторинга.

Векс кивнул.

– Я буду сопровождать вас, Главный Архивариус. Стандартный протокол безопасности.

– Разумеется, – согласился Нарвел, хотя внутренне он был обеспокоен этим осложнением. – Активируйте усиленные фильтры восприятия. Мы должны оставаться полностью невидимыми для субъекта.

Они активировали персональные фильтры восприятия – технологию, искажающую световые волны и звуковые вибрации вокруг них, делая алгорианцев невидимыми и неслышимыми для людей. Затем Нарвел и Векс направились к дому Эммы, оставив техников контролировать основное оборудование.

Дом Эммы Чен был небольшим одноэтажным строением в тихом пригороде. Нарвел и Векс беспрепятственно вошли через заднюю дверь – алгорианская технология позволяла им проходить через большинство человеческих физических барьеров без их повреждения.

Они обнаружили Эмму в её кабинете – небольшой комнате, заполненной компьютерным оборудованием, книгами и досками с заметками. Стены были покрыты фотографиями, картами и диаграммами – визуальным отображением её расследования инопланетного присутствия. Нарвел отметил, насколько точными были многие её выводы и как близко она подошла к истине.

Эмма сидела за компьютером, анализируя данные с своих недавно установленных детекторов. Её тёмные волосы были собраны в небрежный пучок, а лицо выражало интенсивную концентрацию. Время от времени она делала паузу, чтобы записать что-то в блокнот или отметить точку на висящей на стене карте.

Нарвел активировал портативный сканер, направив его на Эмму. Устройство начало собирать детализированные данные о её нейрологической активности, одновременно генерируя направленные импульсы, которые должны были создать временное "слепое пятно" в восприятии Векса.

– Начинаю глубинное сканирование эмоциональных структур, – прокомментировал Нарвел для официальной записи. – Субъект демонстрирует комплексный паттерн когнитивной активности, характерный для интенсивного аналитического процесса.

Он незаметно активировал дополнительную функцию сканера – тонкую нейростимуляцию, которая должна была подготовить Эмму к контакту, постепенно повышая её чувствительность к аномалиям в окружающей среде.

Эффект проявился почти немедленно. Эмма внезапно замерла, затем медленно повернула голову, словно прислушиваясь к чему-то на границе восприятия. Её брови сдвинулись, а рука инстинктивно потянулась к шее, где находился маленький кулон.

Нарвел бросил быстрый взгляд на Векса. Офицер наблюдал за процессом с бесстрастным вниманием, но в его глазах появилось едва заметное напряжение. Модификация Морта работала, но, возможно, не так эффективно, как планировалось.

Необходимо было действовать быстро. Нарвел активировал следующую фазу – направленный квантовый импульс, который должен был временно нарушить работу фильтра восприятия, делая его частично видимым для Эммы, но только для неё.

Эмма резко вдохнула и отпрянула от стола. Перед ней в воздухе появились смутные очертания высокой фигуры – не полностью материализовавшейся, но определенно присутствующей.

– Кто здесь? – спросила она, её голос был удивительно твердым для человека, столкнувшегося с потенциально сверхъестественным явлением.

Нарвел активировал направленную звуковую передачу – технологию, позволявшую его словам достигать только ушей Эммы, оставаясь неслышимыми для Векса благодаря модификациям Морта.

– Эмма Чен, – произнес он тихо. – Не бойтесь. Я не причиню вам вреда.

Её глаза расширились, но она не закричала и не попыталась бежать. Вместо этого она сделала глубокий вдох и заговорила, стараясь сохранять спокойствие:

– Вы… один из них. Тех, кого я ищу.

– Да, – ответил Нарвел. – И вы были удивительно точны в своём расследовании.

Он бросил ещё один взгляд на Векса. Офицер продолжал наблюдать, но, похоже, не замечал необычной коммуникации. Он видел только Главного Архивариуса, проводящего стандартное сканирование неподвижного человеческого субъекта.

– Почему вы здесь? – спросила Эмма. – Чего вы хотите от нас?

– Это сложно объяснить за ограниченное время, которым я располагаю, – ответил Нарвел. – Но я должен предупредить вас. Ваше расследование не осталось незамеченным. Вы в опасности.

Эмма невесело усмехнулась.

– Я так и думала. Слишком близко подобралась, да?

– Именно, – подтвердил Нарвел. – Протокол предписывает… нейтрализацию потенциальных угроз секретности.

– И всё же вы предупреждаете меня, – заметила она, её острый ум быстро анализировал ситуацию. – Почему? Вы не согласны с этим "протоколом"?

Это был проницательный вопрос, который затрагивал самую суть трансформации Нарвела.

– Я… меняюсь, – ответил он после короткой паузы. – Контакт с человеческими эмоциями вызывает изменения в моей нейрологической структуре. Я начинаю… чувствовать.

– Чувствовать? – переспросила Эмма. – Вы хотите сказать, что обычно не…?

– Наш вид эволюционировал за пределы эмоций, – объяснил Нарвел, используя официальную версию алгорианской истории, хотя теперь знал, что она ложна. – Но контакт с вашими эмоциональными паттернами активирует давно подавленные структуры в моём мозге.

Эмма наклонила голову, изучая его полупрозрачную фигуру с научным интересом, который теперь перевешивал страх.

– Это началось после того, как вы… изучали меня? – спросила она. – Я помню сны. Медицинские процедуры. Яркий свет. Это было реально, не так ли?

– Да, – признал Нарвел. – Вы были одним из первых субъектов нашего исследования. Ваши эмоциональные паттерны во время скорби по матери были исключительно интенсивными. И они… повлияли на меня.

Эмма на мгновение замолчала, обрабатывая эту информацию. Затем спросила:

– Вы здесь, чтобы изучать наши эмоции? Почему?

– Они представляют научный интерес, – ответил Нарвел. – Человеческие эмоции демонстрируют интенсивность и комплексность, которые мы не наблюдали у других видов.

Он бросил ещё один взгляд на Векса и заметил, что офицер начинает проявлять признаки беспокойства, слегка поворачивая голову, словно пытаясь уловить что-то на границе восприятия. Модификация Морта ослабевала.

– Наше время истекает, – быстро сказал Нарвел. – Вы должны прекратить своё публичное расследование. Уничтожьте все явные доказательства. Продолжайте исследования только в абсолютной тайне.

– А если я откажусь? – спросила Эмма. – Если я решу рассказать миру правду?

– Тогда я не смогу защитить вас, – честно ответил Нарвел. – И те, кто придёт следом, не будут столь… избирательны в своих методах.

Эмма изучала его с интенсивностью, которая, казалось, проникала сквозь его фильтр восприятия, видя его настоящего.

– Вы рискуете, предупреждая меня, – сказала она. – Почему?

Нарвел ощутил внутри себя волну того, что теперь мог идентифицировать как глубокую эмоциональную связь – нечто, выходящее за рамки простого научного интереса или даже эмпатии.

– Я не знаю, – ответил он. – Это… нелогично. Но я не мог позволить вам оказаться в опасности.

Векс внезапно повернулся к Нарвелу, его обычно бесстрастное лицо выражало лёгкое замешательство.

– Главный Архивариус, сканер показывает аномальные паттерны. Возможно, сбой в системе калибровки?

Модификация перестала работать. Нарвел быстро восстановил свой профессиональный тон:

– Вероятно, интерференция с локальными электромагнитными полями. Завершаю текущую фазу сканирования.

Он повернулся к Эмме и быстро произнес, используя направленную звуковую передачу на максимальной фокусировке:

– Я вернусь. Будьте осторожны.

Затем он деактивировал специальные модификации, полностью восстанавливая фильтр восприятия. Для Эммы он снова стал невидимым, хотя она продолжала смотреть прямо на то место, где он стоял, её глаза были полны решимости

и отчаянным любопытством.

– Сканирование завершено, – сухо доложил Нарвел. – Результаты соответствуют параметрам эксперимента. Возвращаемся к транспортному модулю для полного анализа данных.

Он и Векс покинули дом Эммы и направились обратно к месту посадки. Нарвел тщательно контролировал свои движения и голос, стараясь не демонстрировать никаких признаков эмоционального возбуждения, которое бурлило внутри него. Прямой контакт с Эммой, её реакция, момент связи между ними – всё это вызывало в нём каскад новых ощущений, которые становилось всё труднее подавлять.

Когда они достигли транспортного модуля, Нарвел сразу занялся анализом собранных данных, создавая видимость полного погружения в научную работу. Это давало ему необходимое прикрытие для обдумывания произошедшего и планирования следующих шагов.

– Результаты эксперимента превзошли ожидания, – сообщил он техникам и Вексу. – Субъект демонстрирует уникальные паттерны нейрологической активности, особенно в области префронтальной коры и лимбической системы. Это расширяет наше понимание человеческих эмоциональных процессов.

Векс, наблюдавший за процессом анализа, слегка наклонил голову – жест, который у алгорианцев обычно означал вопрос или сомнение.

– Во время сканирования я зафиксировал определенные… аномалии в процедуре, Главный Архивариус, – сказал он. – На 4.3 минуте был странный всплеск активности, который не соответствовал стандартному протоколу.

Нарвел почувствовал мгновенное напряжение, но его внешняя реакция была безупречно спокойной.

– Отмечено, Офицер Векс. Это результат интерференции с локальными электромагнитными полями, генерируемыми человеческой техникой. Я зафиксировал это отклонение в журнале эксперимента для дальнейшего анализа.

Это объяснение казалось удовлетворило Векса, хотя его взгляд задержался на Нарвеле чуть дольше обычного. Главный Архивариус понимал, что находится под более пристальным наблюдением, чем раньше. Его небольшая уловка могла не полностью ускользнуть от внимания офицера безопасности.

Транспортный модуль поднялся с поверхности Земли и направился обратно к "Эмпирику", скрытый от человеческого наблюдения технологией искажения восприятия. Нарвел активировал защищенный канал для передачи реальных данных эксперимента Морту, маскируя это как стандартную процедуру резервного копирования.

Вернувшись на корабль, Нарвел отправился прямиком в медицинский отсек под предлогом стандартного посткантактного сканирования. Там его уже ждал Морт.

– Как прошел эксперимент, Главный Архивариус? – спросил Аналитик, когда они остались наедине в защищенной от наблюдения зоне.

– Модификация работала, но не так долго, как мы рассчитывали, – ответил Нарвел. – Векс начал замечать аномалии к концу коммуникации. Но основная цель достигнута – я установил прямой контакт с Эммой Чен.

– И как она отреагировала? – в голосе Морта проскользнуло нечто похожее на научное любопытство.

– Удивительно спокойно, – сказал Нарвел. – Никакой паники или иррационального страха. Только интерес, аналитическое мышление и… решимость. – Он сделал паузу. – Её интеллект впечатляет. Она быстро поняла ситуацию и задавала точные вопросы.

Морт внимательно наблюдал за Нарвелом, отмечая тонкие изменения в его голосе и выражении лица, которые становились все более заметными для того, кто знал, что искать.

– Ваша эмоциональная активация продолжает прогрессировать, – сказал он, активируя сканер для проверки нейрологического состояния Главного Архивариуса. – Прямой контакт с объектом, вызвавшим первоначальный резонанс, значительно усилил процесс.

Результаты сканирования появились на экране, и Морт изучил их с профессиональным интересом.

– Интенсивная активность в центрах эмпатии и социальной привязанности, – отметил он. – Формирование новых нейронных путей между эмоциональными структурами и центрами принятия решений. Ваш мозг перестраивается с удивительной скоростью.

– Это… проблематично? – спросил Нарвел, чувствуя нечто, что мог теперь идентифицировать как беспокойство.

– С медицинской точки зрения – нет, – ответил Морт. – Процесс удивительно органичен, словно ваш мозг возвращается к более естественному состоянию. Но с точки зрения безопасности… – Он не закончил фразу, но смысл был ясен.

– Я должен быть более осторожным, – кивнул Нарвел. – Векс уже проявляет признаки подозрения. А Директор Сильф… – Он почувствовал холодок при мысли о том, что произойдет, если она обнаружит его состояние.

– Что вы планируете делать дальше? – спросил Морт. – После контакта с Эммой Чен?

Нарвел задумался. Его план формировался не только на основе логического анализа, как это было бы с обычным алгорианцем, но и под влиянием растущих эмоциональных импульсов.

– Я должен снова увидеть её, – сказал он. – Объяснить больше. Возможно… сотрудничать. Она может помочь мне понять эмоции изнутри, с человеческой перспективы. И я могу защитить её от тех, кто считает её исследования угрозой для миссии.

Морт выглядел обеспокоенным – насколько это было возможно для алгорианца.

– Это чрезвычайно рискованный курс действий, Главный Архивариус. Любой дальнейший контакт увеличивает вероятность обнаружения. А прямое сотрудничество с человеческим субъектом… это беспрецедентное нарушение протоколов миссии.

– Я осознаю риски, – ответил Нарвел. – Но что-то внутри меня… не может поступить иначе. Это сильнее логики или протоколов. Это… необходимость.

Морт изучал его несколько секунд.

– То, что вы описываете, в человеческих терминах называется "моральным императивом", – сказал он. – Это когда эмоциональный импульс становится настолько сильным, что перевешивает рациональные соображения безопасности или выгоды. Интересно наблюдать это явление у алгорианца.

– Вы не одобряете мой план, – заметил Нарвел.

– Я не высказываю одобрения или неодобрения, – ответил Морт. – Я лишь отмечаю, что ваши решения всё больше мотивированы эмоциональными факторами, а не логикой. Это не хорошо и не плохо – это просто факт вашей трансформации.

Он активировал программу, которая маскировала результаты сканирования Нарвела, заменяя их нормальными параметрами для стандартного отчета.

– Если вы решили продолжать этот путь, я предоставлю техническую поддержку, насколько это возможно. Но вам придется действовать с максимальной осторожностью. Особенно в отношении Офицера Векса.

– Я понимаю, – кивнул Нарвел. – Спасибо за вашу помощь, Аналитик Морт.

Когда Нарвел покинул медицинский отсек, он ощутил странное смешение эмоций: тревогу за риски, которым подвергал себя и Эмму; благодарность за поддержку Морта; но прежде всего – растущее чувство решимости и связи с конкретным человеческим существом, чьи эмоциональные паттерны каким-то образом пробудили в нем то, что было подавлено тысячелетиями эволюции – или, как он теперь знал, намеренной генетической модификации.

Нарвел понимал, что движется по опасному пути. Но впервые в своей долгой жизни он чувствовал, что делает это по собственному выбору, а не следуя запрограммированным протоколам или холодным рассуждениям эффективности.

Тез заметил изменения в поведении Главного Архивариуса почти сразу после его возвращения с Земли. Это были тонкие отклонения – едва заметные паузы перед принятием решений, легкие изменения в тоне голоса, мимолетные выражения на обычно бесстрастном лице. Для большинства алгорианцев эти признаки были бы невидимыми, но Тез, как личный ассистент Нарвела, был натренирован замечать малейшие детали.

Они работали в главной лаборатории архивации, анализируя последние эмоциональные паттерны, собранные полевыми группами. Нарвел был сосредоточен на экране, где отображалась сложная структура человеческого страха – тёмные, острые формации нейронной активности, переплетающиеся с более светлыми элементами, которые система идентифицировала как "надежду".

– Интересная комбинация, – прокомментировал Тез. – Система классифицирует это как "страх с элементами преодоления". Характерно для ситуаций, когда человеческий субъект сталкивается с опасностью, но активно ищет пути её разрешения.

Нарвел изучал паттерн с необычной интенсивностью.

– Эта структура… похожа на то, что испытывала Эмма Чен во время нашего специализированного сканирования, – сказал он. – Страх, смешанный с решимостью и любопытством.

– Эмма Чен? – переспросил Тез. – Вы имеете в виду Субъект-3? Необычно, что вы используете её идентификационное имя вместо кодового обозначения.

Нарвел мгновенно осознал свою ошибку. Алгорианцы всегда использовали нумерацию для обозначения исследуемых объектов, никогда – личные имена. Это была базовая научная дистанция, которую он непроизвольно нарушил.

– Оговорка, – быстро исправился он. – Субъект-3 представляет особый исследовательский интерес из-за эволюции эмоциональных паттернов с течением времени. Я часто обращаюсь к данным этого конкретного случая.

Тез принял объяснение без видимых сомнений, но Нарвел заметил, что молодой ассистент начал более внимательно наблюдать за ним. Это было неизбежно – чем дальше прогрессировала его эмоциональная активация, тем труднее становилось маскировать её проявления.

– Главный Архивариус, – продолжил Тез, – при анализе последних архивов я заметил статистическую аномалию. Субъекты из секторов K-9 и L-4 демонстрируют повышенную осведомленность о возможном наблюдении. У 17.3% объектов фиксируются эмоциональные реакции, классифицируемые как "ощущение скрытого присутствия".

Это было тревожное наблюдение. Именно в этих секторах жила Эмма Чен и разворачивалось её расследование. Очевидно, её активность и, возможно, её разговоры с близкими людьми начали распространять осознание инопланетного наблюдения.

– Это требует дополнительного анализа, – сказал Нарвел. – Подготовьте полный отчёт о эмоциональных паттернах в этих секторах за последние тридцать дней. Необходимо определить, является ли это статистической флуктуацией или значимой тенденцией.

Он знал, что это была не флуктуация. Эмма начинала влиять на коллективное сознание своего сообщества, и это создавало реальный риск для секретности миссии. Рано или поздно служба безопасности заметит это, и тогда…

Нарвел не хотел даже думать о последствиях. Стандартный протокол предписывал радикальные меры в случае масштабного нарушения секретности – от массового стирания памяти до, в крайних случаях, устранения ключевых свидетелей.

– Я отмечу эту аномалию как требующую специализированного мониторинга, – сказал Тез. – Информировать службу безопасности?

– Пока нет, – быстро ответил Нарвел. – Сначала проведём собственный анализ. Возможно, это просто результат изменений в методологии сбора данных после инцидента с PD-4.

Тез выглядел слегка озадаченным этим решением. Стандартный протокол требовал немедленного информирования службы безопасности о любых потенциальных нарушениях секретности.

– Как скажете, Главный Архивариус, – согласился он, но в его тоне проскользнула едва заметная нотка сомнения.

Нарвел заметил эту реакцию и понял, что его нестандартные решения начинали привлекать внимание даже самых лояльных подчиненных. Ему нужно было быть более осторожным, более… алгорианским в своих внешних проявлениях.

В этот момент в лабораторию вошёл Офицер Векс. Его появление было внезапным и, как всегда, бесшумным.

– Главный Архивариус, – обратился он к Нарвелу. – Директор Сильф запрашивает ваше присутствие в центральном командном пункте. Немедленно.

Тон Векса был стандартно нейтральным, но Нарвел ощутил холодок тревоги. Внезапные вызовы к Директору редко означали что-то хорошее.

– Конечно, Офицер Векс, – ответил он. – Тез, продолжайте анализ. Я вернусь после встречи с Директором.

Нарвел следовал за Вексом по коридорам "Эмпирика", внутренне готовясь к возможным сценариям предстоящего разговора. Была ли обнаружена его коммуникация с Эммой? Заметили ли его эмоциональную активацию? Или это было связано с растущей осведомлённостью людей в секторах K-9 и L-4?

Когда они достигли центрального командного пункта, Директор Сильф стояла у главного стратегического дисплея, изучая карту Земли с отмеченными точками активности. Её высокая фигура излучала холодный авторитет.

– Главный Архивариус, – кивнула она при их появлении. – Благодарю, что прибыли так оперативно.

Нарвел заметил, что в командном пункте присутствовали и другие высокопоставленные офицеры: начальник службы безопасности, главный координатор сбора, даже главный корабельный инженер. Это выглядело как экстренное совещание высшего руководства.

– Директор Сильф, – ответил он с идеально выверенным профессиональным тоном. – Я всегда доступен для приоритетных вопросов миссии.

Сильф активировала центральный дисплей, на котором появилось изображение Эммы Чен, работающей с каким-то оборудованием на крыше своего дома.

– Этот человеческий субъект, – начала Сильф, – демонстрирует аномально высокий уровень осведомлённости о нашем присутствии. Наши системы мониторинга зафиксировали значительное увеличение активности, связанной с поиском доказательств инопланетного наблюдения.

Она активировала следующий экран, показывающий детализированную карту электромагнитных аномалий, которые засекли детекторы Эммы.

– Субъект создал примитивную, но удивительно эффективную систему обнаружения следов наших фильтров восприятия. Более того, она начала распространять свои теории среди определённого круга людей, создавая риск масштабного нарушения секретности.

Нарвел ощутил, как внутри него нарастает тревога, но внешне сохранял полную невозмутимость.

– Это тревожное развитие событий, – сказал он. – Каковы рекомендуемые меры реагирования?

– Протокол в таких случаях однозначен, – ответила Сильф, и Нарвел почувствовал, как его сердце – или алгорианский аналог этого органа – сжимается в предчувствии её следующих слов. – Субъект должен быть изолирован для глубокой нейрологической коррекции. Все следы его исследования – уничтожены. Контакты – подвергнуты селективной модификации памяти.

– Это… радикальное вмешательство, – осторожно заметил Нарвел. – Возможно, стоит рассмотреть менее инвазивные методы? Направленное искажение результатов её исследований, например? Или внедрение ложных данных, которые приведут к неверным выводам?

Сильф внимательно посмотрела на него.

– Ваше предложение альтернативных мер заслуживает внимания, Главный Архивариус. Однако анализ рисков показывает, что субъект демонстрирует исключительные аналитические способности и устойчивость к информационным манипуляциям. Вероятность успеха тонких методов воздействия оценивается всего в 62.7%.

Она активировала следующий экран, показывающий детализированный профиль Эммы Чен – её образование, профессиональную историю, психологические характеристики.

– Этот субъект представляет уникальную комбинацию научного скептицизма, интуиции и решительности. Обычные методы дезинформации, которые эффективны для 93.4% человеческой популяции, в данном случае имеют значительно сниженную эффективность.

Нарвел изучал профиль Эммы, испытывая странное смешение эмоций: гордость за её исключительные способности, тревогу за её безопасность и растущее чувство необходимости защитить её от своих собственных коллег.

– Возможно, именно эти качества делают её ценным объектом для исследования, – сказал он, пытаясь найти аргумент, который бы апеллировал к научным интересам Сильф. – Её уникальные когнитивные процессы могли бы дать нам новое понимание человеческой способности к абстрактному мышлению и интуитивному анализу.

– Интересное наблюдение, – кивнула Сильф. – И я согласна с научной ценностью этого субъекта. Именно поэтому протокол предписывает не устранение, а нейрологическую коррекцию. Мы сохраним её когнитивные способности, удалив лишь конкретные воспоминания и мотивационные паттерны, связанные с поиском доказательств нашего присутствия.

Это было меньшим из зол, но для Нарвела всё равно звучало как катастрофа. Нейрологическая коррекция такого масштаба неизбежно изменила бы фундаментальные аспекты личности Эммы, её любознательность, её решимость, её уникальный взгляд на мир. Это было бы не просто стирание воспоминаний, а своего рода… частичное убийство того, кем она была.

– Когда планируется операция? – спросил он, пытаясь выиграть время.

– Группа изъятия будет готова через двенадцать часов, – ответила Сильф. – Оптимальное время для операции – ночной период, когда субъект находится в состоянии сна. Это минимизирует риск сопротивления и упрощает последующее внедрение ложных воспоминаний.