Я выберусь из этого мира

Лаборатория была погружена в вязкую тишину, нарушаемую лишь ритмом приборов и мерным капанием жидкости в прозрачных трубках. Слабое свечение капсул делало помещение похожим на храм, где жертвами становились не люди, а сама жизнь.

Онисама сидел за длинным столом, но взгляд его снова и снова возвращался к шприцу, лежавшему в стороне. Внутри густо переливалась тёмная кровь. Шприц, который он когда-то принёс из старой лаборатории.

Воспоминания настигали его вспышками – будто короткие, болезненные кадры: холодный пол, багровый свет ламп, собственный крик, сорванный до хрипоты. Его пальцы, судорожно сжимающие металлический корпус, когда он набирал кровь у мёртвого Луки. И тошнотворное осознание, что руки, дрожащие от боли, принадлежат убийце.

Он отвернулся от шприца, но тень прошлого не отступила. Перед ним – крошечный эмбрион, соединённый из яйцеклетки и выбранной им спермы. Всё шло по строгому плану, каждый шаг был выверен десятками поколений до него. Но когда пальцы коснулись холодного металла шприца, план распался.

Не понимая сам, зачем это делает, Онисама ввёл в капсулу кровь Луки. Движение было резким, почти инстинктивным, будто это не он решал, а сама судьба.

– Хотя бы часть тебя останется, – прошептал он одними губами.

Он сделал её девочкой. Дочерью Луки. В глубине души он верил: даже если она унаследует его характер, то, возможно, женская оболочка смягчит жестокость. Что-то в ней станет другим. Спокойнее. Чище.

«Ты не должен исчезнуть совсем», – думал он.

Закрыв капсулу, он вернулся к работе. Остальные девяносто девять детей создавались строго по правилам, из других образцов. В лабораторном журнале он аккуратно записал имена «родителей» – чужих мужчин и женщин, чтобы никто никогда не узнал правды.

Только в его сердце оставалась тайна: продолжение Луки будет жить.

Прошло три года. Всё шло своим чередом: новое поколение росло под присмотром Саны и других чистых, у которых была предрасположенность к воспитанию детей.

В большом зале, полном света и голосов, смех перемешивался с детскими шагами и хлопками ладошек. Кто-то катался на руках у воспитателей, кто-то играл в догонялки, кто-то разглядывал кубики, складывая их в немыслимые башни.

Посреди этой суеты сидела Сана, окружённая ребятнёй. Она терпеливо следила за порядком, мягко поправляла и направляла, улыбаясь каждому. Но взгляд её то и дело возвращался к одной девочке, что стояла в углу.

Эта девочка будто нарочно выпадала из общего строя. Утренние косички давно превратились в растрёпанный веник: одна резинка уже куда-то исчезла, вторая держалась на честном слове, болтая на распущенных прядях. На ногах у неё – два разноцветных носка, а платье успело испачкаться краской. Она глядела из-под лобья, холодно и оценивающе, будто вовсе не ребёнок. Это была Люсиль.

Она не играла, не смеялась с другими, а пристально смотрела на мальчика, сидевшего чуть поодаль. Тот был кругленьким, с мягкими щеками и короткими каштановыми волосами. Он возился с игрушечной кухней: аккуратно ставил пластиковую сковородку на плитку и с серьёзным видом «жарил» пирожки.

Это был Киросава. Его полнота удивляла воспитателей. Сана даже показывала мальчика Онисаме, спрашивая, всё ли в порядке. Онисама лишь разводил руками: анализы в норме, пусть растёт. «Перерастёт, – говорил он, – будем наблюдать, но всё обойдётся». Сана перестала волноваться, но изредка всё же с любопытством поглядывала на «пирожка».

Люсиль же смотрела на него слишком долго. Наконец подошла, ткнула мальчика пальцем в плечо и насмешливо сказала:

– Да ты сам как пирожок!

Слова прозвучали обидно. Киросава покраснел, глаза его заблестели от смущения и злости. Но Люсиль только расхохоталась и, словно птица, вспорхнула в сторону, усевшись у стены. Она смеялась звонко, заливисто, словно сама шутка была нужна только ей.

Киросава сидел неподвижно, чувствуя, как щёки горят. Сначала ему было больно и стыдно. Но чем дольше он смотрел на Люсиль, которая хохотала, закрыв лицо ладонями, тем сильнее ловил себя на странном чувстве: её смех ему нравился.

Он собрал все игрушечные кастрюльки и сковородки в коробку, поднял её и решительно направился к Люсиль. Девочка перестала смеяться, выпрямилась, уставилась на него огромными серо-зелёными глазами.

Киросава остановился перед ней, вдохнул и сказал:

– Если я пирожок, то ты будешь настоящий обжора. Давай играть вместе.

Люсиль моргнула, пожала плечами – и впервые не стала спорить.

С того самого дня, как Люсиль обозвала Киросаву «пирожком», они стали неразлучны. Прошло два года, и теперь, когда детям было почти по пять, взрослые уже привыкли к тому, что где Люсиль – там и Киросава.

Она выбегала из комнаты девочек, босиком, с растрёпанными волосами, едва завидев Киросаву в коридоре. Разбегалась и с визгом бросалась ему на спину или в грудь, сбивая с ног.

– Люсь! – стонал Киросава, падая навзничь, прижимая к себе девчонку, чтобы она не ударилась. – Ты мне все рёбра переломаешь!

– Не ной, пирожок! – заливалась смехом она и каталась вместе с ним по полу.

Даже если ему было больно, он улыбался и поднимался, отряхивая одежду. Всегда – за ней, всегда – рядом.

Взрослые не могли не замечать этой странной близости. Сана, сидя в зале, где дети собирались на игры, качала головой, наблюдая, как двое вечно держатся вместе.

– Они словно близнецы, – сказала она как-то Инисе, когда тот помогал раскладывать материалы для урока. – Смотри: вместе едят, вместе играют, вместе дерутся.

Иниса усмехнулся, поправив пшеничные волосы.

– Не дерутся, а тренируются, – заметил он мягко. – Люсиль, конечно, заводная. Но посмотри, как он её принимает. Это редкость – найти друга так рано.

– Или врага, – пробормотала Сана. – Её характер… Она неуправляемая.

Слова Саны не были преувеличением. За эти два года Люсиль не раз показывала, что правила – не для неё.

– Люсиль! – Сана поймала её за руку, когда та прятала за спину яркий карандаш. – Это не твоё. Верни.

– Я? – девочка распахнула серо-зелёные глаза и изобразила удивление. – Это Киросава взял.

– Неправда! – воскликнула Сана. – Я видела, как ты…

– Это я, – тихо сказал Киросава, выступив вперёд. – Я взял. Простите.

Сана вздохнула, отпуская руку девочки. Люсиль усмехнулась уголком губ, и в её взгляде блеснула победа.

Другой раз её поймали ночью: под матрасом Люсиль лежали мелкие игрушки, куски ткани, бусинки, вытащенные с учительских столов.

– Люсиль, что это?! – Сана держала в руках пригоршню мелочей.

– Это не моё, – ответила девочка, не моргнув. – Киросава туда положил.

– Это я, – снова сказал он, поднимая глаза на взрослых. – Я положил. Ей ни при чём.

– Кира, – Сана опустилась на корточки, заглядывая ему в глаза. – Зачем ты всё время берёшь её вину на себя?

Мальчик смутился, пожал плечами.

– Потому что… если её будут ругать, ей будет грустно.

Сана потерла переносицу, сдерживая улыбку и раздражение одновременно.

– Господи, что же из вас выйдет…

Онисама не вмешивался, но отчёты Саны и Инисы слышал регулярно.

– Слишком близки, – говорила Сана. – Она тянет его вниз. Ворует, врёт, провоцирует. А он – берёт всё на себя.

– Но ты же видишь, – возражал Иниса, улыбаясь. – Он светится рядом с ней. А она смеётся – только рядом с ним. Разве плохо, что они нашли друг друга?

Сана вздыхала, качала головой.

– Иногда мне кажется, что это не дружба, а беда.

Иниса пожимал плечами:

– Быть может. А может, именно они докажут, что истинная связь существует.

В тот вечер Люсиль и Киросава снова сидели вместе, уткнувшись в одну книгу с картинками. Девочка подперла голову ладонью, лениво перелистывая страницы. Мальчик – серьёзно и увлечённо показывал пальцем, что «это дом», «это дерево», «а это – кухня».

– Кира, – сказала вдруг Люсиль, щурясь. – Знаешь что? Если я буду воровать, ты всё равно скажешь, что это сделал ты?

– Да, – кивнул он без колебаний.

– Глупый пирожок, – хмыкнула она и улыбнулась.

И смех её снова разлился по комнате – звонкий, как колокольчик, заставляя его сердце стучать быстрее.

Детям было почти по шесть лет. Здание, где они жили и учились, гудело, словно улей: смех, топот, звонкие голоса. Большинство детей росли любознательными, послушными, тянулись к играм и учёбе. Все – кроме Люсиль. Она всегда находила способ выделиться: то спорила с воспитателями, то сбегала с уроков, то утаивала что-то под матрасом.

Однажды вечером возле здания прошёл чистый из старших поколений. Он беседовал с приятелем, а из кармана у него нечаянно выскользнула пачка сигарет. Он не заметил, а вот Люсиль заметила сразу.

Серая пачка блеснула на камне. Девочка рванула к ней, прикрыла ногой и, оглянувшись, сунула в карман. Никому ничего не сказала.

Поздно вечером, когда все дети уже готовились ко сну, она бесшумно выскользнула из комнаты девочек. Приглушённым шёпотом позвала:

– Кира! Пошли.

– Куда? – Киросава сонно протёр глаза, высунувшись из комнаты мальчиков.

– Тсс. Дело есть. Я тебе покажу, как взрослые живут.

Она ловко помогла ему перелезть через низкий забор, ведущий в сад. Киросава ворчал, что уронит штаны, но всё равно шёл за ней.

На лавочке, спрятавшись в тени, Люсиль достала «добычу».

– Смотри! – она потрясла пачкой. – Это сигареты. Настоящие.

– Это же для взрослых, – замялся Киросава.

– А я уже взрослая, – самоуверенно заявила она. – Хочешь – научу.

Она сунула в рот криво зажатую сигарету и попыталась зажечь спичку. Пламя дрогнуло, едва коснулось бумаги, и девочка шумно затянулась. Уже через секунду её лицо исказилось, глаза защипало, и она закашлялась так, что едва не выронила сигарету.

– Видишь? Легко! – прохрипела она, вытирая слёзы. – Твоя очередь, пирожок.

– Я?.. – Киросава неуверенно взял сигарету. – Ну ладно.

Он тоже попытался затянуться, но через миг начал кашлять ещё громче. Оба согнулись пополам, хрипя и смеясь, как будто это было самое весёлое приключение на свете.

И тут позади раздался голос:

– Ну и что вы тут устроили?

Дети вздрогнули. В тени сада стоял Иниса, скрестив руки на груди. Его лицо оставалось спокойным, но взгляд был строгий.

– Э-э… мы просто… – пробормотал Киросава, пряча пачку за спину.

– Это я! – выпалила Люсиль. – Это я всё придумала.

– Нет, это я! – выкрикнул Киросава, прикрывая её.

Иниса шагнул ближе, вытянул пачку из рук мальчика и посмотрел на них обоих.

– Хватит. Мне надоело, что вы всё время играете в эти «кто виноват». Сигареты – не игрушка. Поняли? Вы дети. Вы ещё даже кровь толком не пьёте, а уже считаете себя взрослыми.

Оба молчали, глядя в землю. Люсиль нахмурилась, Киросава виновато теребил край рубашки.

– Вставайте. Пошли внутрь, – сказал Иниса и крепко взял их за руки.

Позже, сидя с Саной за столом, он тяжело вздохнул:

– Нашёл их за домом. Курили. Чуть не задохнулись оба.

Сана закрыла глаза рукой.

– Боже мой, эта девочка… Она неуправляема. Я надеялась, что это пройдёт, но сомневаюсь.

– Киросава всё равно рядом, – мягко заметил Иниса. – Может, он её исправит.

Сана покачала головой:

– Исправить Люсиль?.. Я не уверена, что это вообще возможно. Но будем надеяться.

Вечер в лаборатории был тихим. Слабый свет ламп скользил по металлическим поверхностям, приборы мерно гудели, словно дышали в такт городу. Онисама сидел за столом, когда в дверь постучали.

– Войдите, – отозвался он.

В комнату вошли Сана и Иниса. По их лицам сразу было видно: разговор будет серьёзным.

– У нас проблема, – первой начала Сана, садясь напротив. – Снова с Люсиль.

Иниса кивнул и добавил мягче:

– Я застал её и Киросаву вечером за домом. Они пытались курить. Пачка сигарет оказалась у неё. Кашляли так, что едва не задохнулись.

Онисама не дрогнул лицом, лишь слегка нахмурил брови.

– Это дети, – сказал он. – Любопытство естественно.

– Любопытство – да, – резко возразила Сана. – Но она всегда идёт наперекор. Воровство, ложь, теперь это. Она тянет Киросаву за собой. И он всё время прикрывает её! Он берёт вину на себя, а она только смеётся. Если это не остановить сейчас… – Сана замолчала, сжав ладони.

– Я не хочу наказывать детей слишком строго, – мягко заметил Иниса. – Но и закрывать глаза нельзя.

Сана повернулась к Онисаме, её взгляд был твёрдым:

– Что нам делать? Ты сам видишь, это не похоже на обычные детские шалости. Она упряма, хитра и не слушает слов. Я боюсь, что дальше будет только хуже.

Онисама какое-то время молчал. Его голубые глаза казались ещё холоднее в свете лампы. Наконец он сказал:

– Она всего лишь ребёнок. Любовь и забота – вот главное. Не нужно давить строгостью. Взрослые поступки приходят с возрастом. Пока же она ищет границы дозволенного. Вы должны быть рядом. Наблюдать. Учить. Но не ломать.

Сана с сомнением качнула головой, но промолчала. Иниса облегчённо выдохнул и встал.

– Мы будем следить, – пообещал он.

Когда дверь за ними закрылась, тишина вновь вернулась в лабораторию. Онисама остался один. Некоторое время он неподвижно сидел, всматриваясь в темноту, а потом протянул руку к архивам.

Папки с данными шестилетней давности тихо зашуршали под его пальцами. Он нашёл нужный раздел – список ста капсул прошлого поколения. Глаза скользили по строкам, пока не наткнулись на знакомую запись.

Капсула №47.

Официальные родители – имена подставные. Но пометка, едва заметная, оставленная его собственной рукой… кровь. Кровь Луки.

Онисама задержал дыхание. Сердце болезненно толкнулось в груди.

– Дочь Луки, – прошептал он.

Он откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Внутреннее беспокойство поднималось, но он заставил себя выдохнуть медленно, ровно.

«Она унаследовала характер, – подумал он. – В этом нет сомнений. Лука всегда был упрямым, дерзким, жадным до запретного. Похоже, дочь пошла в него.

Онисама аккуратно убрал папку обратно. Решение было принято: он будет наблюдать за ней. Через отчёты Саны и Инисы, через собственные наблюдения. Но тайна останется только в его сердце.

В этот вечер он особенно остро почувствовал, как тонка грань между прошлым и настоящим.

Весна пришла в город мягко, но в здании детей было неспокойно. Семилетие нового поколения – особый день. Сегодня каждому предстояло впервые попробовать кровь и сделать шаг во взрослую жизнь чистых.

Но ещё до праздника утро оказалось трудным. Некоторые дети лежали с красными щеками, жалуясь на жар. Обращение начиналось: тело перестраивалось, просыпались клыки и жажда. Воспитатели спокойно наблюдали, привычные к этому процессу, но дети всё равно испытывали смятение.

Люсиль лежала на своей кровати, широко раскрыв глаза. Она не дрожала и не плакала, как другие девочки. Её взгляд упирался в потолок, а мысли метались, будто кто-то чужой нашёптывал их изнутри.

Ей чудились коридоры старой лаборатории: тусклый свет, запах металла и крови. Она видела свои – нет, чьи-то – руки, которые держали скальпель. Видела детей в капсулах, людей, прикованных к столам. Холодные опыты, бесстрастные шаги от комнаты к комнате.

Она села и уставилась на ладони. Маленькие, детские, слабые. Но память подсовывала другое – руки взрослого мужчины, длинные пальцы, испачканные в чернилах и крови.

Сердце забилось так, что в ушах зашумело. Люсиль поднялась и пошла по коридору, шатаясь, будто её вели невидимые нити. В туалетной комнате она заперлась одна и подошла к зеркалу.

Зеркало отражало её полностью. Маленькая девочка в длинной ночной рубашке, волосы растрёпаны, щёки пылают жаром. Но чем дольше она смотрела, тем меньше видела себя.

Глаза сузились. Лицо вытянулось. В отражении стоял мужчина лет тридцати, с пепельными волосами, серо-зелёными глазами. Взгляд холодный, пронизывающий, знакомый до боли.

– Лука… – шёпотом сказала она.

Она ахнула и отпрянула от зеркала, но отражение не исчезло. Оно словно издевалось, показывая правду.

Воспоминания нахлынули. Лаборатория. Опыт за опытом. Теории. Чистые в капсулах. Живые тела – как материал для исследований. И смех – её собственный смех, но мужской, низкий, полный безумного восторга.

Она прижала ладони к лицу.

«Я живу. Но это не я. Это он. Лука. Запертый в теле девочки…»

Слёзы навернулись на глаза, но она их не вытерла. Стояла, всматриваясь в хрупкое отражение семилетней девочки и не могла поверить.

– Нет… это не может быть правдой, – прошептала она. Но в душе знала: правда.

Она долго смотрела в зеркало. Время будто остановилось.

И вдруг всплыла ещё одна картинка: два или три года назад в их здание приходил Онисама. Говорил о чём-то с Инисой. Высокий силуэт, чёрные волосы, холодный взгляд – и то, как сердце сжалось, когда она увидела его.

Люсиль – нет, Лука внутри неё – почувствовал то же самое, что и тогда, в прошлой жизни.

Сад был украшен так, словно это был настоящий городской фестиваль. Длинные столы ломились от сладостей: пирожные, фрукты, напитки в хрустальных кувшинах. Музыка переливалась лёгким звоном, и дети, сбивчивые, взволнованные, толпились у входа.

Сегодняшний день был особенным: их семилетие. День, когда каждый впервые пробует кровь – не из пробирки, а живую, настоящую. День, когда они окончательно становились частью общества чистых.

Люсиль шла рядом с Киросавой. Он время от времени бросал на неё тревожные взгляды: девочка выглядела бледной, глаза потемнели, губы сжаты. Она не прыгала ему на спину, не кричала «пирожок». Она молчала.

«Наверное, температура…» – решил Киросава, и сердце сжалось от заботы.

Детей выстроили в длинный ряд, плечо к плечу. Сана ходила между ними, поправляла воротники, гладила по головам, успокаивала.

– Всё будет хорошо, – говорила она. – Не бойтесь.

На площадку стали выходить старшие чистые: мужчины и женщины из разных поколений. Их было больше сотни. Каждый подходил к ребёнку, склонялся и тихо предлагал:

– Не желаешь выпить моей крови?

Одни дети кивали сразу, едва сдерживая нетерпение. Их глаза вспыхивали красным, клыки прорезали нежные губы, и первый укус оставлял на коже взрослого тонкий след. Другие – смущались, отказывались, и тогда к ним подходил следующий.

Вскоре воздух наполнился едва уловимым ароматом крови. У большинства детей глаза заалели, они дрожали от возбуждения, но всё же учились контролировать жажду.

Люсиль стояла неподвижно. Первым к ней подошёл молодой парень – высокий, красивый, с улыбкой на лице. Он присел на корточки, заглядывая ей в глаза.

– Ну что, малышка? Хочешь попробовать?

Люсиль посмотрела на него холодным, пронзающим взглядом – взглядом, который не принадлежал ребёнку. Губы её изогнулись в насмешке, и она покачала головой.

– Нет.

Парень удивился, но лишь пожал плечами и отошёл к следующему ребёнку.

Вскоре к ней подошла девушка, протянула руку:

– Может, я попробую ещё раз? Хочешь моей крови?

– Нет, – отрезала Люсиль и отвела взгляд.

Сана заметила это. Она подошла ближе, остановилась рядом с девочкой.

– Ты уже второму отказываешь, – тихо сказала она. – Совсем не хочешь?

Люсиль подняла на неё глаза. Взгляд был тёмный, не по-детски серьёзный.

– Хочу. Но не их.

– Чью же тогда? Тебе кто-то понравился? – Сана нахмурилась.

Девочка молча подняла палец и указала в сторону, где у края сада стоял Онисама. Он беседовал с Инисой, обсуждая какие-то научные проекты, изредка бросая взгляд на происходящее.

Сана удивлённо распахнула глаза.

– Он не предлагал сегодня свою кровь, Люсель. Но… я спрошу.

Она окликнула:

– Онисама!

Тот повернулся, и, уловив серьёзность в голосе Саны, медленно подошёл.

– Что случилось?

– Эта девочка… – Сана кивнула на Люсиль. – Она отказывается от всех. Хочет только твою кровь.

Онисама посмотрел на девочку. Та стояла прямо, неподвижно, и её серо-зелёные глаза впились в него. В них было что-то странное, слишком взрослое для семилетней.

– Как тебя зовут? – спросил он, опускаясь на колени, чтобы оказаться на её уровне.

– Люсиль, – тихо ответила она.

Сердце Онисамы дрогнуло. Это имя он помнил из архивов. Дочь Луки.

На лице его появилась мягкая, едва заметная улыбка.

– Хорошо, Люсиль. Если ты хочешь именно мою кровь, я не против.

Он обнажил шею, слегка наклонившись к ней. Девочка медленно потянулась вперёд. Маленькие клыки блеснули на солнце и осторожно коснулись его кожи.

Укус был лёгким, почти детским, но уверенным. Тёплая кровь коснулась её губ, и жар, сжигавший тело, отпустил.

Она отпрянула быстро, вытерла губы ладонью. Но перед этим на секунду задержала взгляд на Онисаме – и в её глазах мелькнул испуг. Словно она боялась его запаха, его вкуса, его близости.

Затем резко отвернулась и быстрым шагом отошла в сторону, не оглядываясь.

Онисама поднялся с колен, посмотрел на Сану.

– Вот так, – сказал он. – Она сделала выбор.

– Это и есть та самая Люсиль, о которой мы говорили, – тихо напомнила Сана.

Онисама ничего не ответил. Он лишь проводил девочку взглядом, в душе ощущая странную смесь нежности и тревоги.

Когда музыка стихла, а взрослые начали убирать со столов, дети всё ещё шумно переговаривались, делились впечатлениями. Щёки у многих горели, глаза сверкали алым отблеском: первый опыт крови всегда оставался незабываемым.

Киросава, взъерошенный и запыхавшийся, нашёл Люсиль у края сада. Она сидела на скамейке, ссутулившись, словно хотела остаться незаметной.

– Люсиль! – он подбежал, сияя. – Ты не представляешь! Я… я сделал это три раза! Трёх взрослых! – он выставил вперёд три пальца, гордый до предела. – И это… это было так вкусно! Даже вкуснее, чем пирожки.

Он рассмеялся, вспоминая, как один из взрослых пошутил: «Ты точно станешь кулинаром – даже кровь сравниваешь с пирожками».

Люсиль поначалу смотрела куда-то вбок, не слушая. Ветер трепал её растрёпанные волосы, и в глазах отражалось не веселье праздника, а холодная тяжесть. Но вдруг она подняла взгляд на Киросаву.

Мягкая улыбка скользнула по её губам.

– Молодец, пирожок, – сказала она тихо. – Ты смелый.

Киросава вспыхнул от счастья, что она похвалила его. Он сел рядом и начал взахлёб пересказывать подробности: кто как предлагал ему кровь, какой был вкус, как у него закружилась голова от удовольствия.

А Люсиль слушала его вполуха и думала о другом.

«Быть ребёнком, наверное, не так уж плохо…»

Она прикрыла глаза, позволяя себе впервые за долгое время ощутить тепло рядом с собой – не холод одиночества, а простую радость Киросавы.

«Но если Онисама узнает… если он поймёт, что я – Лука, он снова убьёт меня. Я не позволю. Пусть все думают, что я всего лишь девочка. Пусть я буду обычным ребёнком. Для него я останусь Люсиль, и никто больше».

Она снова улыбнулась Киросаве – уже искренне.

И в этот миг её смех и его сияющие глаза переплелись, будто в этот вечер всё зло прошлого действительно могло раствориться в детской дружбе.

Прошла неделя после праздника обращения. Жизнь снова текла привычным руслом: дети играли, учителя наблюдали, Сана и Иниса вели занятия.

Люсиль же – старалась быть прежней. Она вновь хохотала, прыгала на Киросаву, тянула за волосы соседок по спальне, подсовывала чужие вещи под матрасы, но теперь делала это куда тоньше. В её поступках появилось расчётливое изящество. Она заранее придумывала хитрые уловки, подстраивала так, чтобы вина всегда падала на случайность или вовсе растворялась без следа.

Взрослые перестали её ловить.

– Странно, – недоумевал Киросава, глядя, как Люсиль снова выскакивает сухой из воды. – Теперь тебя вообще никто не наказывает… Ты стала умнее?

Люсиль в ответ лишь заливалась звонким смехом и дразнила его:

– Я всегда была умнее, пирожок. Просто ты только сейчас заметил.

Но внутри Киросава что-то тревожно ёкало: в её улыбке стало чуть больше холода, чем прежде.

На десятый день после праздника Люсиль уже не могла терпеть. В её голове крутились воспоминания – яркие, рваные кадры лаборатории. Металлические двери, стеклянные колбы, ряды приборов. Она знала: там, за лесом, стоит её прежний мир. Мир Луки.

«Надо увидеть. Надо убедиться, что он остался. Что я не потеряла всё».

Ночью она дождалась, пока в спальне воцарится ровное дыхание спящих девочек. Сердце билось так громко, что ей казалось, его слышат все. Она аккуратно вытащила из-под кровати заранее собранную сумку: фонарик, тетрадь, карандаш, немного еды.

– Тсс, – прошептала сама себе и приоткрыла окно.

Ночной воздух был прохладным. Она ловко вылезла наружу и бесшумно спрыгнула на траву.

Город спал, но даже во сне он оставался живым. Где-то мерцали кристаллы-фонари, вдалеке слышался плеск воды у фонтанов. Люсиль скользила тенью: то прижималась к колонне, то пряталась за высоким кустом, то замирала в тени арки, пока мимо проходил дежурный.

Каждый шаг был игрой на грани. Она наслаждалась этим – умом взрослого в теле ребёнка.

«Если поймают – скажу, что заблудилась. Но не поймают. Сегодня я Лука. Сегодня я снова хозяин своей судьбы».

Выйти из центра оказалось труднее всего. На то, чтобы пробраться к окраине, ушло почти четыре часа. Когда, наконец, город остался позади, и впереди раскинулась темнеющая линия леса, небо уже начинало светлеть.

– Чёрт… рассвет, – прошептала Люсиль, но шагать не перестала.

Лес встретил её влажной прохладой. Узкие тропинки вели глубже, туда, где между деревьев проглядывали знакомые силуэты. Каждый шаг отзывался эхом памяти: вот тут она когда-то шла к лаборатории, вот здесь скрывала улики от чужих глаз…

Чем дальше, тем сильнее учащалось дыхание. Туман стлался между стволами, и сквозь него показалось то, чего она так ждала: разрушенное здание среди деревьев.

Старая лаборатория.

Потрескавшиеся стены, выбитые окна, облупившийся камень. Но она стояла. Её мир. Её прошлое.

Люсиль остановилась у самой кромки леса, сжимая ремешок сумки. Внутри всё дрогнуло – то ли страх, то ли восторг.

Дверь в лабораторию поддалась с хриплым скрипом. В нос ударил запах сырости и пыли. Стены заросли паутиной трещин, окна зияли пустыми провалами, и казалось, что само здание – мёртвое тело, оставшееся наедине с ветром и временем.

Люсиль вошла внутрь и замерла в холле. Узкая лестница, ведущая на второй этаж, показалась ей болезненно знакомой. Она медленно поднялась по ступеням, каждая из которых откликалась эхом её шагов, словно стонала от воспоминаний.

Повернув направо, она открыла дверь – и затаила дыхание.

Это был кабинет. Кабинет Луки.

И здесь всё было иначе. Пыль исчезла, будто кто-то заботливо вычищал каждый угол. Стол был на своём месте, бумаги аккуратно сложены, даже потолок, в отличие от остального здания, выглядел ухоженным. Не обвалившийся, а обновлённый.

«Кто… кто следил за этим местом?..» – мелькнула мысль.

Люсиль подошла к столу, кончиками пальцев провела по полированной поверхности. Всё было так, как в тот последний день, когда Лука ещё дышал. Слёзы жгли глаза, но она не дала им упасть.

Она открыла дверь и вышла дальше по коридору. Чуть правее от лестницы находилась ещё одна дверь. Она знала её. Приоткрыла – и сердце дрогнуло.

Спальня.

Небольшая комната с кроватью у стены, столиком напротив и привычным креслом у окна. Лука часто оставался здесь на ночи, избегая возвращения в роскошную, но холодную квартиру. В этой комнате он чувствовал себя живым.

И теперь она – Люсиль – снова стояла здесь, будто время не тронуло ничего. Всё чисто, всё цело. Даже постель аккуратно заправлена.

Она обвела взглядом стены, и прошлое накрыло её с головой. Слёзы всё же прорвались.

Но мысли тянули её глубже. Туда, где скрывалась тьма.

Люсиль спустилась вниз в подвал. Узкий коридор вёл к дверям, и там её встретила разруха. Каменные стены потрескались, балки обвалились, полки зияли пустыми ячейками. Там, где когда-то стояли ряды пробирок, бумаги, записи, теперь не осталось ничего.

Пустота.

Здесь когда-то Лука скрывал детей. Здесь же оборвалась его жизнь.

Теперь это место было окончательно мёртвым.

Люсиль стояла, сжимая кулаки, пока дыхание не стало неровным. Потом развернулась и пошла обратно наверх.

В спальне она опустилась на кровать, сбросила сумку. За окном уже светало, и серое утро заливало комнату мягким светом. Она подошла к столу, выдвинула нижний ящик.

Там – несколько папок. Но теперь они были заботливо сложены в прозрачные пакеты, будто кто-то пытался уберечь бумаги от времени и сырости.

Люсиль не стала их открывать. Она знала наизусть каждую строчку, каждую цифру, каждый символ.

Она вернулась к кровати, легла на спину и уставилась в потолок.

«Сколько лет прошло?.. Сколько? Я… я умер… Но я снова здесь. В этом теле. В этой жизни. Сколько же времени я провёл во сне?»

Ответа не было. Она ещё не знала, что прошло пятьсот лет.

Мысли путались, пульс гнал в висках шум. И наконец усталость победила.

Люсиль уснула. Крепко, без снов. Впервые за долгое время в стенах, которые казались ей родным домом.

Утро началось спокойно. Солнечные лучи заглядывали в окна комнат, где девочки, зевая и перешёптываясь, одевались и спешили вниз на завтрак.

Но вдруг одна из них остановилась у двери, нахмурилась и обернулась к Сане, которая как раз проходила мимо.

– Сана… Люсиль нет в кровати, – неуверенно сказала девочка.

Ещё две подружки переглянулись и кивнули.

– Мы думали, может, она умывается или уже в столовой… но её нигде нет.

Сана побледнела.

– Что значит «нет»? – спросила она резче, чем хотела, и, не дожидаясь ответа, метнулась по коридору.

Сердце билось в висках. Она забежала в соседнюю спальню, распахнула дверь и бросилась к спящей фигуре.

– Киросава! – почти крикнула она, тряся его за плечо.

Мальчик вздрогнул, зажмурился, а потом резко распахнул глаза.

– Что? Что случилось?

Сана наклонилась к нему.

– Ты не знаешь, где Люсиль? Может, она тебе что-то говорила? Может, вы собирались куда-то?

Киросава сонно заморгал, а потом быстро замотал головой.

– Нет… нет, я ничего не знаю! – голос его дрогнул, и в груди защемила тревога. – Она… она пропала?..

– Не паникуй, – сказала Сана, хотя сама едва держалась. – Вставай.

Через несколько минут внизу, в просторной столовой, собрались все дети. Сана вместе с помощниками несколько раз пересчитала их, сверяясь со списками.

Результат был один и тот же: пропала только Люсиль.

Шёпот прошёл по рядам. Кто-то из малышей заплакал. Киросава сидел, прижав к себе ладони, бледный, как мел. Его взгляд метался по окнам, по дверям – будто девочка могла в любую секунду вбежать, звонко смеясь, и крикнуть, что это всё шутка.

Но Люсиль не приходила.

Сана набрала номер на кристалле связи. Гудки тянулись бесконечно, пока наконец в трубке не раздался бодрый голос Инисы.

– Да, Сана? Что-то случилось?

– Иниса, – голос её дрогнул. – Люсиль пропала.

В трубке повисла пауза.

– Пропала?.. – Иниса заговорил медленнее. – Сколько времени прошло?

– Утро. Девочки сказали, её кровать пустая. Мы всё обыскали – комнату, здание, двор. Ничего.

Иниса шумно выдохнул.

– Хорошо. Слушай внимательно. Сейчас я свяжусь с теми, кто свободен в городе. Мы поднимем поисковую группу. Вы должны осмотреть всё вокруг здания ещё раз. И… – он помолчал. – Сана, надо объявить, что ребёнок пропал. Пусть весь город знает.

– Уже, – коротко ответила она. – Я отправила вестников.

К этому времени уже были прочесаны все углы здания, подвалы и чердаки, а также площадь перед домом. Но следов не нашли.

Весь город уже гудел.

На улицах Северного квартала женщины переговаривались, бросая обеспокоенные взгляды на детей:

– Девочка пропала… маленькая…

– Наверное, спряталась где-то, играет…

– Или обиделась на кого-то…

На Востоке чистые оставляли лавки и шли помогать обыскивать площади. Кто-то проверял крыши домов, кто-то подвалы. На Юге уже прошли по каждому саду, под каждой аркой. На Западе учёные временно закрыли лаборатории и отправились прочёсывать улицы.

Каждый говорил по-своему, но все чувствовали одно: тревогу.

Кто знал Люсиль ближе, те склонялись к тому, что девочка сбежала намеренно.

Кто слышал о ней впервые – решали, что она всего лишь заигралась и уснула где-то.

Но никто даже не допустил мысли, что её могли похитить. У чистых не было в обычае воровать детей.

Когда солнце стало клониться к закату, Сана и Иниса сошлись во мнении: пора прочесывать лес.

Тем временем, в разрушенной лаборатории, Люсиль спала крепким сном. Она лежала раскинувшись на кровати, будто здесь была хозяйкой, и лишь лёгкий сквозняк из выбитого окна шелестел занавеской.

Сон оборвался резко. Она открыла глаза, потянулась и… испуганно подскочила.

– Чёрт… – выдохнула она, хватая сумку.

Изнутри она достала небольшой кристалл связи. Его грань засветилась голубым светом, и в воздухе вспыхнула полупрозрачная голограмма с цифрами.

18:03.

Люсиль застыла. В груди всё оборвалось.

– Вечер… Уже вечер?!

Она металась глазами по комнате.

«Если я вернусь сейчас – мне конец. Сана сотрёт меня в порошок. Все уже заметили, что меня нет. И никто не должен узнать, что я была здесь. Лаборатория – запретное место. Сюда даже взрослые не ходят. Если узнают… если узнают…»

Она опустилась обратно на кровать, вцепившись в сумку. Голова пульсировала от мыслей.

«Нужен план. Я не могу вернуться прямо отсюда. Скажу, что заблудилась в городе. Скажу, что уснула где-то в закутке… Да, так проще. Главное – чтобы никто не догадался, что я была в лаборатории. Никогда. Никому».

Люсиль глубоко вдохнула и закрыла глаза, прижимая кристалл к груди.

Теперь всё зависело от того, как умело она сыграет роль ребёнка, потерявшегося по глупости.

Люсиль выбежала из тёмных коридоров лаборатории и рванула по лесной тропе. Сердце билось быстро, дыхание сбивалось, но она заставляла себя бежать.

«Надо придумать. Надо заранее знать, что сказать. Скажу, что заблудилась… что уснула где-то… Только не про лабораторию. Никто не должен догадаться».

Ветки хлестали по лицу, земля пружинила под босыми ступнями. Она уже различала далёкие голоса:

– Люсиль! Люська! Где ты?!

Голоса множились, приближались. Чистые прочёсывали лес цепью.

Девочка замерла, оглянулась. Они были совсем рядом. Если её найдут сейчас, на этой тропе, слишком близко от лаборатории – догадаются. Проверят. Увидят следы.

«Нет… нельзя».

Взгляд упал на куст, молодой, ещё не распустившийся. Между ветвей виднелась щель. Люсиль юркнула туда, сбросила сумку, подложила её под голову и свернулась клубком.

«Сплю. Я всего лишь заснула. Пусть лучше думают так».

Она закрыла глаза. Секунды тянулись мучительно долго, пока наконец чей-то тёплый голос не прозвучал прямо над ней:

– Вот ты где…

Мягкая рука коснулась её плеча. Люсиль дёрнулась, приоткрыла глаза и изобразила испуг.

– Я… я… – прошептала она с дрожью, будто только что проснулась.

Чистый, молодой мужчина с крыльями цвета меди, облегчённо улыбнулся.

– Ты нас всех очень напугала, маленькая. – Он осторожно поднял её на руки. – В лесу опасно. Есть звери, есть растения, что могут быть ядовиты. А ты ещё слишком маленькая, неокрепшая.

Он прижимал её к себе, убаюкивая голосом.

– Никогда больше так не делай, слышишь?

Люсиль опустила голову на его плечо, изображая усталость и лёгкое раскаяние. На губах мелькнула тень хитрой улыбки, скрытая от его глаз.

Мысль чистого разошлась волной, отразившись в головах ближайших:

«Нашёл её. Всё в порядке. Несу обратно».

Через мгновение весть дошла до города. Сана, Иниса и остальные вздохнули с облегчением.

Когда мужчина приблизился к окраине, он расправил крылья. Солнечный свет играл в их перьях, и, держа девочку на руках, он взмыл в воздух.

Прямо к центру города. Прямо туда, где ждали остальные дети и взрослые.

Чистый с медными крыльями опустился прямо у входа в здание для детей. Его шаги эхом отозвались по мраморным плитам двора. На крыльце уже стояли Сана и Иниса. Вокруг сгрудились другие воспитатели, несколько детей тянули шеи, пытаясь разглядеть подругу.

– Вот она, – сказал чистый и осторожно передал девочку в руки Саны.

Сана едва не выронила Люсиль – не от тяжести, а от нахлынувшего чувства. Глаза её блестели, руки дрожали. Она крепко прижала ребёнка к себе, потом тут же отстранила, резко схватив за плечи.

– Ты понимаешь, что ты сделала?! – голос её сорвался на крик. – Мы подняли весь город! Все думали… все думали… – Сана задохнулась, слёзы покатились по щекам.

Люсиль стояла тихо, опустив голову. Взгляд её был устремлён в пол. Ни одного слова, ни оправдания, ни протеста.

– Ты маленькая… ты же могла погибнуть! – Сана шагнула ближе, и её рука дрогнула, будто она готова была ударить. – Ты хоть понимаешь, что мы пережили?!

Иниса мгновенно оказался рядом. Его ладонь перехватила Санину руку прежде, чем та успела опуститься.

– Хватит, – сказал он жёстко, но тихо. – Она ребёнок.

– Она неуправляемая! – выкрикнула Сана, дрожа всем телом. – Я… я чуть с ума не сошла!

Иниса обнял её за плечи, удерживая, чтобы та не сорвалась снова.

– Достаточно.

Сана тяжело дышала, сжимая кулаки. Её губы дрожали, по лицу катились слёзы.

– Ты хотя бы посмотри на меня! – почти умоляюще произнесла она, пытаясь поймать взгляд девочки.

Но Люсиль лишь сильнее уставилась в пол, будто не слышала.

Молчание тянулось долго. Гул голосов за спиной стих – даже дети перестали шептаться, глядя на напряжённую сцену.

– Пусть молчит, – наконец сказал Иниса. – Мы сами решим, что с этим делать.

Он обвёл взглядом остальных, словно ставил точку. Сана опустила руки, закрыла лицо ладонями и отвернулась, всё ещё дрожа.

Люсиль же осталась недвижимой. Внутри она чувствовала странное торжество. «Пусть они думают, что хотят. Пусть придумывают оправдания. Я не скажу ни слова».

И в её молчании было больше силы, чем в любых криках и оправданиях.

Онисама шагал по лесу, когда в его голове отозвалась мысль: «Нашлась».

Тихий выдох сорвался с губ. Напряжение, сковывавшее его плечи весь день, на миг ослабло. Но вместо того чтобы возвращаться вместе с остальными, он свернул в сторону.

Его шаги вели всё дальше, пока за густыми стволами не открылся силуэт знакомого здания. Старой лаборатории. Место, в котором переплелись слишком многие его воспоминания.

Он переступил порог, и воздух, пахнущий сыростью и затхлой пылью, встретил его тишиной. В полумраке внимание сразу зацепилось за нечто непривычное: едва заметные следы босых детских ног, оставленные на сером полу.

Онисама медленно двинулся вперёд, глядя вниз. Следы тянулись по коридору, сворачивали в подвал. Там, где когда-то тьма поглотила столько жизней. Он задержался у входа, потом проследовал дальше – в кабинет. На столе всё было так, словно время здесь остановилось. Но именно лёгкая дорожка пыли, нарушенная маленькими ступнями, подсказала, что девочка сидела здесь недавно.

Из кабинета следы вели в спальню. Там они обрывались у кровати.

Онисама задержал дыхание.

«Ты искала что-то… или кого-то. Но только здесь. Только эти три места».

Его брови сдвинулись. В груди кольнуло подозрение, но он не стал додумывать. Остался стоять в тишине, среди стен, хранящих призраки прошлого, и позволил себе минуту уединения.

Вдруг тонкий звон коснулся уха – кристалл связи ожил.

– Онисама… – голос Саны дрожал, в нём слышались и слёзы, и усталость. – Нам нужно срочно поговорить. Насчёт Люсиль. Насчёт её поведения. Я… я больше не знаю, что с ней делать.

Он на мгновение прикрыл глаза, отбрасывая тяжёлые мысли.

– Хорошо, – ответил спокойно. – Через час встретимся. У Рэя.

Он отключил связь и ещё раз окинул взглядом комнату, где оставались едва заметные следы. Потом развернулся и вышел из лаборатории.

Его шаги были неторопливы, но в них звучала тяжесть размышлений.

Западная часть города гудела вечерними голосами. Бар Рея, как всегда, был полон – кто-то смеялся, кто-то спорил, кто-то играл в кости в углу. Но за стойкой царила привычная тишина: Рей с деланным равнодушием протирал бокалы, внимательно слушая каждого гостя.

У стойки сидели трое: Сана, Иниса и Онисама.

– Я больше так не могу, – резко сказала Сана, обхватив ладонями кружку. – Девочка совершенно неуправляема. Сегодня я едва не ударила её. – Голос дрожал. – Я боюсь, что однажды сорвусь по-настоящему.

– А я говорил, – вставил Рей, хитро усмехнувшись, – надо просто пару раз отшлёпать по попе, и всё пройдёт. – Он театрально развёл руками. – Метод проверенный.

Сана вскинула на него злой взгляд, и он тут же смолк, уткнувшись в бокал.

– Саночка, – мягко заговорил Иниса, положив ладонь ей на плечо, – мы с тобой воспитатели, а не надсмотрщики. Но и закрывать глаза нельзя. Люсиль опасна тем, что она тянет за собой Киросаву. Если так пойдёт дальше, он станет её тенью.

Онисама всё это время молчал, поглаживая пальцем край стакана. Наконец произнёс:

– Я сам поговорю с ней. Лично.

Сана удивлённо взглянула на него:

– Ты?..

– Да. Это мой долг. Она ребёнок. Но ребёнок с характером, который может сломать её жизнь, если не направить.

Больше он ничего не сказал. Ни слова о том, что видел в старой лаборатории. Этот факт Онисама бережно припрятал в глубине мыслей.

Когда они вернулись в центральное здание, дети носились по залу, громко смеясь. Люсиль сидела чуть в стороне, а вокруг неё толпились ребята.

– И что, страшно было? – спрашивали одни.

– А ты плакала? – дразнили другие.

Она улыбалась уголком губ и рассказывала Киросаве выдуманную историю:

– Я хотела посмотреть, как луна отражается в кронах. Это красиво. Я засмотрелась… и заблудилась.

Киросава кивал, широко раскрыв глаза, словно верил каждому слову.

В зал вошли Сана и Иниса, за ними – Онисама. Взрослые обменялись взглядами.

– Люсиль, подойди, – позвала Сана.

Девочка послушно встала и пошла за ней в соседнюю комнату. Там Сана усадила её на стул, а сама вышла, оставив дверь приоткрытой. В комнату вошёл Онисама и закрыл за собой.

Люсиль сидела тихо, поджав ножки, и смотрела в пол. В её голове метались мысли: «Он знает… он знает… если он узнает, я погибла».

Онисама сел напротив, склонив голову набок.

– Ты ведь понимаешь, что я знаю, где ты была прошлой ночью?

Девочка молчала.

– Это место опасно. Там остались химикаты, яды… Ты могла пострадать. – Его голос был строг, но без гнева. – Мы все переживали. Ты напугала нас.

Тишина.

Он чуть наклонился вперёд:

– Мне придётся наказать тебя. Но я дам тебе право выбора. Скажи, какое наказание ты считаешь справедливым для себя.

Люсиль молчала. Лишь её плечики дрожали.

– Хорошо, – выдохнул Онисама. – Если ты не хочешь отвечать, я задам вопрос иначе. Что ты искала в лаборатории? Почему ты была только в трёх местах? – Он задержал паузу. – Если ты не скажешь, мне придётся заглянуть в твои мысли.

Его ладонь медленно потянулась к её голове.

И вдруг девочка вскочила со стула и забилась в угол. Она прижала колени к груди, глаза расширились от ужаса.

– Это не больно, – сказал Онисама, поднимаясь. – Я лишь хочу понять тебя.

Он сделал шаг – и Люсиль завизжала.

Визг был пронзительным, диким. Она закрыла уши руками и кричала так, что стены дрожали.

Дверь распахнулась – вбежали Сана и Иниса.

– Что здесь происходит?! – воскликнула Сана.

Онисама стоял посреди комнаты, его лицо оставалось спокойным, но глаза выдавали растерянность.

Иниса быстро подошёл к девочке, присел на корточки, взял её за руку.

– Тише, тише… Всё хорошо. – Его голос был мягок. – Никто тебя не обидит.

Люсиль подняла на него заплаканные глаза, ткнула пальцем на Онисаму и всхлипнула:

– Он плохой! Он… он обижает меня!

– Ш-ш-ш… – Иниса аккуратно поднял её на руки. – Всё хорошо. Довольно криков.

Он вынес её из комнаты. Сана и Онисама остались стоять друг напротив друга.

Сана дрожала, в её взгляде читались и злость, и страх.

А Онисама всё ещё видел перед глазами этот взгляд Люсиль – холодный, будто не ребёнка.

С того страшного дня, когда Люсиль сбежала в лес и все городские чистые поднялись на поиски, прошло пять долгих лет. Годы текли ровно, почти размеренно, как того требовал ритм города. Детям из поколения Люсиль исполнилось уже двенадцать.

Мир вокруг казался прежним, но сами они изменились.

Люсиль – всё та же непокорная и хитрая девчонка, но за эти годы она научилась играть куда тоньше. Её детские шалости превратились в изощрённые маленькие преступления: она умела утащить безделушку так, что никто даже не заметит пропажу; могла врать с такой убедительностью, что взрослые сами начинали сомневаться, не ошиблись ли они. Если раньше её ловили за руку, то теперь – лишь разводили руками, чувствуя неладное, но не имея доказательств.

Сана, строго следившая за детьми, не раз признавалась Инисе:

– Я её вижу насквозь. Она врёт, она хитрит, но она всегда на шаг впереди.

Иниса только вздыхал и отвечал с улыбкой:

– Ну что поделать. Возможно, это её дар. Надо лишь надеяться, что он принесёт пользу, а не беду.

Кирасаве же всё это казалось восхитительным. Он видел в проделках Люсиль не угрозу, а какую-то особую магию. Когда она подбрасывала ему камешек в тарелку с кашей, он морщился, но потом смеялся. Когда она прятала его учебники и он в панике искал их по всему зданию, а она наблюдала со стороны, скрывая улыбку, он, найдя книги, всё равно благодарил её – будто это была игра, которую они играли вместе.

– Ты неисправимая, – говорил он ей однажды, когда она украдкой перелила синюю краску в стакан с водой одного из учителей.

– А ты слишком правильный, пирожок, – отвечала она, и оба сдерживали смех, пока взрослые возмущались синей пеной в кружке.

Кличка «пирожок» осталась за ним навсегда.

Когда детям исполнилось двенадцать, пришёл их черёд пройти испытание крыльев. Это было не лёгкое событие. У каждого чистого в этот возрастной порог из спины с болью и кровью прорывались крылья. Неделю дети стонали и ворочались по ночам, Сана прикладывала холодные компрессы, Иниса читал успокаивающие формулы и накладывал печати облегчения.

Люсиль не стонала. Она лишь кусала губы и смотрела в потолок, пока за спиной медленно пробивались её крылья – тёмные, густого цвета, словно отливали дымом. Кирасаве же крылья дались тяжелее. Он несколько ночей подряд задыхался от боли, и именно Люсиль сидела у его постели, бросая на него колкие фразы:

– Вот видишь, пирожок, тяжело быть взрослым.

– Да ну тебя, – шептал он сквозь зубы, – лучше бы ты сидела тихо.

– Ха! Если я замолчу, ты точно умрёшь от скуки.

Он пытался усмехнуться, и от этой усмешки боль будто становилась слабее.

Первые полёты стали для всех праздником. Дети толпами выходили во двор и пробовали расправить новенькие, ещё слабые крылья. Кто-то едва поднимался на полметра, кто-то падал носом в землю. Смех и визг наполняли воздух.

Люсиль, конечно же, сразу пыталась взлететь выше всех. Сначала упала в кусты, запутавшись в ветках, и вся толпа покатилась со смеху. Она лишь вытерла царапины и снова расправила крылья, крикнув:

– Ну, подождите! Я всё равно взлечу выше вас всех!

Киросава бросился следом, помогая ей распутать крылья из листвы.

– Может, хватит? – осторожно сказал он.

– Никогда! – ответила она с блеском в глазах и снова рванула в небо.

В тот день она упала ещё три раза, но под конец действительно поднялась выше других. Стояла на крыше здания, расправив тёмные крылья, и смеялась в лицо ветру.

Киросава смотрел снизу и думал, что его жизнь теперь навсегда связана с этой странной, упрямой девочкой.

Прошедшие пять лет сделали их неразлучными. Люсиль стала тоньше в своих уловках, Киросава – сильнее и выше, а их связь – крепче. Для всех взрослых это выглядело и тревожно, и обнадёживающе. Кто-то видел в них опасность, кто-то – надежду.

Но для самих детей всё было проще. Они просто были вместе. И им этого было достаточно.

Время неслось вперёд, и двое неразлучных детей шаг за шагом приближались к подростковому возрасту.

Кирасава всё так же оставался полноватым, хотя тело вытянулось, и теперь он был на голову выше Люсиль. Его круглое лицо, мягкие щеки и тёплая улыбка всё ещё придавали ему тот самый «пирожковый» вид, за который Люсиль продолжала его дразнить. Но теперь в этих насмешках всё чаще звучала особая интонация – не только детская шалость, но и нечто глубже, почти нежность.

– Ну что, пирожок, ты всё такой же, – говорила она, с хитрым прищуром трогая его щёку.

– Зато я выше тебя, – отвечал он, отодвигая её руку. – Так что скоро смогу носить тебя на руках.

– Только попробуй! – фыркала Люсиль, но в глазах её мелькала искра любопытства.

Для Кирасавы Люсиль уже давно перестала быть просто подругой. Он смотрел на неё иначе – как на кого-то особенного. Он восхищался её смехом, её хитростью, даже её дерзостью. Но сам не до конца понимал, что с ним происходит.

А вот Люсиль понимала. Она знала, что значит влечение, что значит любить и что значит терять. Память Луки жила в её сознании, и именно поэтому ей было ещё страннее ощущать себя девочкой. Мир открывался к ней с другой стороны. Она смотрела на Кирасаву и ловила себя на том, что в её сердце зарождались новые, незнакомые чувства.

После двенадцатилетия детям выделили отдельные комнаты. Целый коридор слева заняли девочки, справа – мальчики. И, разумеется, Люсиль и Киросава выбрали комнаты строго напротив друг друга.

Сана, понимая, что возраст детей вступил в новую пору, стала особенно строго следить за ночами. Она часто проходила по коридору, прислушивалась, не доносятся ли откуда-то смешки или шёпот. Её шаги стали для всех подростков чем-то вроде сигнала тревоги: как только раздавался звук каблуков по каменному полу, все замирали в своих постелях, изображая крепкий сон.

Но Люсиль, как всегда, не собиралась подчиняться правилам.

В ту ночь тишина стояла особенная: Сана только что ушла в дальний конец коридора, проверять комнаты девочек. Люсиль, не теряя ни секунды, откинула одеяло, скользнула босыми ногами на пол и, приоткрыв дверь, выглянула наружу. Тени от лампы дрожали на стенах.

Она бесшумно выскользнула в коридор. Сердце билось быстрее от предвкушения. Подобрав подол ночной рубашки, она крадучись пересекла пространство и, бросив быстрый взгляд в сторону, где скрывалась Сана, толкнула дверь напротив.

Дверь комнаты Киросавы тихо приоткрылась.

Люсиль скользнула внутрь и прикрыла её за собой.

Киросава дремал, когда тихий скрип двери заставил его открыть глаза. Он увидел Люсиль – босую, в длинной ночной рубашке, с растрёпанными волосами. Она приложила палец к губам, мол, тише.

– Лю… что ты здесь делаешь? – шёпотом спросил он, садясь на кровати.

– Скучно, – так же шёпотом ответила она, улыбнувшись своей дерзкой улыбкой. – Ты же знаешь, я не люблю спать одна.

Она подошла и без спроса села рядом. Постель слегка прогнулась, и сердце Киросавы ухнуло куда-то в пятки. Он всегда мечтал, чтобы она была рядом, но сейчас, в тишине ночи, это вдруг казалось слишком реальным.

Они молчали несколько секунд. Слышалось только дыхание и далёкие шаги Саны в другом конце коридора.

– Скажи, пирожок, – вдруг произнесла Люсиль, наклоняя голову, – каково это… любить?

Вопрос застал его врасплох. Он покраснел и отвернулся.

– Не знаю… наверное, это когда ты всё время думаешь об одном человеке. Когда хочешь быть рядом. Даже если он тебя дразнит и изводит.

Она внимательно смотрела на него, и в её взгляде мелькнуло что-то совсем не детское – любопытство, жажда понять.

– А как это… быть девочкой и… – она замялась, подбирая слова. – Чувствовать, когда кто-то тебе нравится?

Киросава беспомощно пожал плечами:

– У меня нет ответа. Но я знаю, что… ты мне нравишься. Всегда нравилась.

Люсиль замолчала, вслушиваясь в собственные ощущения. Она чувствовала, как у неё учащается пульс, как щеки предательски теплеют. Лука в её памяти знал всё о страсти и желаниях, но этот момент был новым. Здесь не было расчёта, не было эксперимента ради науки – только чистая подростковая робость.

Она подалась ближе.

– Тогда, может, попробуем?

– Что попробовать? – прошептал Киросава, хотя уже догадывался.

Люсиль положила ладонь ему на щёку, и в её глазах загорелась искра озорства и решимости. Она приблизилась, и их губы встретились. Сначала робко, неловко – почти касание. Но Киросава, закрыв глаза, ответил на её поцелуй.

Для него это было словно исполнение давней мечты: сердце билось так, будто готово выскочить. Он чувствовал вкус её дыхания, лёгкий запах её волос. Всё в нём тянулось к ней.

Для Люсиль же это стало экспериментом. Она пыталась уловить, каково это – быть девочкой, чувствовать себя слабой, трепетной. И неожиданно для самой себя ощутила лёгкий жар внутри, что-то новое и странное. Она замерла, чтобы понять, а потом снова коснулась его губ, уже чуть смелее.

Когда они отстранились, Киросава весь горел, будто только что пробежал длинный путь. Он смотрел на неё с обожанием.

– Лю… это было… – он замялся, не находя слов.

Она усмехнулась, но в её глазах светилось смущение:

– Эксперимент удался.

– Эксперимент? – он нахмурился, но тут же улыбнулся.

– Ну… я же должна была проверить. – Она ткнула его пальцем в нос. – Но, может быть, стоит проверить ещё раз.

Он не успел ничего ответить, потому что она снова прижалась к нему.

Ночь прошла незаметно. А утром Сана, обходя комнаты, не заметила ничего подозрительного.

После первого поцелуя они уже не могли остановиться. Каждую ночь – то Люсиль кралась в комнату Кирасавы, то он к ней. Их шаги были тише ветра, дыхание замирало, когда в коридоре слышался стук каблуков Саны. Но стоило двери тихо закрыться за спиной, как всё вокруг переставало существовать.

Иногда они просто сидели рядом, обнявшись. Иногда целовались до головокружения. Щёки пылали, сердца колотились так сильно, что казалось, их услышит весь дом.

Днём они находили другие места. Библиотека стала их маленьким убежищем. Они прятались между высоких шкафов, где запах старых книг щекотал ноздри, и там их губы снова находили друг друга. Там, в полумраке, где каждый звук отдавался эхом, поцелуи казались ещё запретнее, ещё желаннее.

Кирасаву эти чувства переполняли. Он горел изнутри, и тело отзывалось на каждое прикосновение Люсиль. Утром он часто запирался в ванной, и, выходя оттуда с пылающими ушами, смущённо отводил глаза.

Люсиль же ощущала всё по-другому. Для неё это был новый опыт: внизу живота сжималось так сильно, что дыхание перехватывало, хотелось большего – и всё же она знала, что её тело ещё слишком юное. Она понимала это умом, но сердце и память Луки всё равно толкали её дальше, подсказывали, что это лишь начало.

Но отказаться от поцелуев они не могли. Это стало их тайной жизнью, их маленьким миром, куда никто не имел доступа.

Так прошли месяцы. Взрослые видели только дружбу, всё ту же неразлучность, только Сана иногда подозрительно косилась на них, слишком часто замечая искры в их взглядах. Но у неё не было доказательств.

А для Кирасавы и Люсиль всё было просто: они открыли для себя новую вселенную.

И эта вселенная помещалась в один поцелуй.

Ночь была тиха, лишь изредка в коридорах послышивались шаги дежурной Саны. Но в комнате Люсиль горели свечи, и на кровати сидели двое. Киросава, как обычно, пришёл к ней под предлогом «ещё немного поговорить», но разговоры давно перестали быть главным.

– Киросава, – прошептала Люсиль, прищурив глаза. – А как насчёт… большего, чем поцелуи?

– Ч-что?! – он покраснел, как всегда слишком быстро, и спрятал лицо в подушку. – Ты с ума сошла, Лю!

Она расхохоталась, легко залезла на него сверху и прижала щёку к его щеке.

– Ну чего ты краснеешь? Мы же только попробуем.

Киросава замычал, пытаясь натянуть одеяло и подушку на голову, но Люсиль ловко стянула их вниз и принялась осыпать его щеки поцелуями. Вскоре он сдался, встретил её взгляд – и их губы снова слились. Целоваться оказалось слишком сладко, чтобы спорить.

Руки, словно сами собой, скользили по одежде. У Люсиль пальцы оказались под футболкой Киросавы, а его ладонь, дрожа, легла на её бедро и выше. Щёки у обоих пылали, дыхание сбивалось.

И именно в этот момент дверь распахнулась.

На пороге стояла Сана. Глаза её округлились, дыхание перехватило. Перед ней – Киросава, растрёпанный и красный, Люсиль сверху на нём, волосы падают на лицо, руки в самых неподобающих местах. И всё это – в три часа ночи.

– КИ-РО-СА-ВА! – голос Саны гремел, как колокол. – Немедленно в свою комнату!

Он вскочил, споткнулся об собственные штаны и с виноватым видом выскользнул за дверь.

– Завтра утром мы очень серьёзно поговорим, – добавила Сана, сверкая глазами.

Люсиль лишь хмыкнула, нырнула под одеяло и притворилась спящей.

В коридоре Сана едва не столкнулась с Инисой, который обходил мальчиков.

– Что случилось? – он приподнял бровь.

Сана закатила глаза:

– Уже третья парочка за ночь! Нужно что-то решать, иначе они всю ночь будут ползать друг к другу.

Иниса тихо усмехнулся, но промолчал.

Утром состоялся совет. Сана, всё ещё злая и смущённая, возмущалась:

– Нельзя же так! Им четырнадцать! Они ещё дети, а уже…

– Сана, – мягко заметил Онисама, – дети взрослеют. Это естественно. Вспомни себя в четырнадцать.

– Это другое! – вспыхнула она и замахала руками. – Совсем другое!

Рей, стоявший за стойкой, прыснул от смеха, но благоразумно отвернулся, когда Сана метнула в него взгляд, способный испепелить.

В конце концов решили: мальчиков и девочек нужно расселить не просто в разные комнаты, а в разные корпуса. Иниса выделил здание в южном квартале, почти на окраине города. Там отныне должны были жить мальчики, чтобы хоть на время удержать порядок.

– С каждым поколением одно и то же, – Сана устало покачала головой. – Четырнадцать лет – и начинается.

– Зато это значит, что они живые, – улыбнулся Онисама. – А это самое главное.

Сана была в ярости. В её глазах горел огонь, и трое мальчишек, которых она выдернула в коридор, сразу поняли – сейчас им достанется.

Киросава мял край рубашки и смотрел в пол. Рядом с ним переминались с ноги на ногу ещё двое: худощавый светловолосый Рэймар и темноволосый, с дерзкой челкой, Кайлен.

– Вы понимаете, что вы вытворяете? – голос Саны гремел, будто она отчитывала не детей, а взрослых провинившихся солдат. – Поцелуи, ночные визиты! Что будет дальше?!

– Н-ничего такого не было, – пискнул Киросава. – Мы только целовались, честное слово!

– Только поцелуи, – добавил Рэймар, прижимая руки к груди, словно защищался от удара.

– Да мы вообще и не думали… – начал Кайлен, но Сана рявкнула:

– Не думали?! А я вас ночью где застала?!

Мальчишки переглянулись и дружно кивнули.

– Ничего такого, только поцелуи, – повторили все трое, будто сговорившись.

Сана тяжело вздохнула, прищурилась, но спорить с ними дальше не стала.

– Ладно. Если узнаю хоть ещё раз – вам будет хуже.

После этого она двинулась к девочкам. В комнате сидели трое – Люсиль, задумчиво ковыряющая ногтем столешницу, и две её ровесницы: скромная Алия с длинными тёмными косами и бойкая Мира, которая, хоть и старалась выглядеть смело, всё равно краснела до ушей.

– Так, девочки, – Сана сложила руки на груди. – Рассказывайте, что вы там ночью делали.

Алия молчала, кусая губу. Мира неловко переглянулась с Люсиль.

– Ну… э-э… только поцелуи, – пробормотала она.

Люсиль вдруг прыснула в кулачок, едва сдерживая смех. Её глаза блестели.

– Поцелуи, поцелуи, – протянула она, словно дразня Сану. – А что ещё мы могли делать? Мы же дети.

Сана прищурилась.

– Вот поэтому мы сейчас идём к врачу. Проверим, что вы «только дети».

Западный квартал встретил их тихим гулом улиц. В небольшом здании с матовыми окнами их ждала доктор Элара – строгая женщина с мягкими глазами. Она работала гинекологом и всегда держалась уверенно.

– Ну что, – Элара взглянула на девочек поверх очков. – Проверим, всё ли в порядке. Не волнуйтесь.

Проверка была недолгой. Вскоре Элара подтвердила:

– Девочки чисты. Сана, можете не волноваться. До серьёзного ещё далеко.

Сана выдохнула, будто сбросила с плеч огромный груз.

К вечеру в центральном зале собрали всех – мальчиков, девочек, и нескольких взрослых наставников. Сана встала перед ними, рядом стояли Иниса и Онисама.

– С этого дня, – объявила Сана строгим голосом, – мальчики и девочки будут жить в разных зданиях. Это решение принято всеми нами, и обсуждению не подлежит.

По залу пронёсся ропот – недовольные, смущённые, возмущённые возгласы. Но никто не осмелился спорить в открытую.

Люсиль молчала. Она сидела на краю лавки, уставившись прямо на Онисаму. Семь лет прошло с той ночи, когда он едва не заглянул в её мысли. Семь лет – и вот он снова рядом. Его лицо не изменилось, но в её взгляде было столько воспоминаний, что сердце сжалось.

«Он даже не знает, кто я. И не должен узнать…» – подумала Люсиль, опустив глаза.

Рядом Киросава стиснул кулаки и шепнул:

– Но как же так, Лю? Теперь мы будем в разных домах…

Люсиль улыбнулась уголками губ.

– Ничего, – сказала она тихо. – Найдём способ.

И в её глазах мелькнула тень того взрослого ума, что прятался за образом девчонки.

Два года прошли словно сквозь пальцы, оставив в сердцах подростков пустоту и томление.

У Кирасавы жизнь текла размеренно, хоть и слишком однообразно. Мальчиков строго отделили в южное здание, где высокие стены и внимательная охрана лишали их малейшего шанса встретиться с девочками. У них был собственный двор для тренировок, комнаты для учёбы, спортзал и библиотека. Всё будто создано для того, чтобы парни сосредоточились только на развитии своих сил, тела и разума.

Кирасава старался – но не по-настоящему. В глубине души всё это было лишь декорацией, потому что каждый вечер, ложась на спину, он смотрел в потолок и шептал:

– Лю… пусть я увижу тебя хотя бы во сне.

Иногда он просыпался среди ночи в слезах, пряча лицо в подушку. А утром, когда Иниса собирал их для тренировок, делал вид, что бодр и весел. Но всё чаще его круглое лицо выглядело грустнее обычного, даже несмотря на вечную доброту в глазах.

Однажды он подошёл к Инисе и почти умоляюще сказал:

– Можно… можно хотя бы раз увидеть Люсиль? Просто… хотя бы пару слов сказать.

Иниса мягко, но строго покачал головой:

– Нет, Кир. Так будет лучше для вас обоих. Подождите время.

Киросава закусил губу и отвернулся, чтобы не показать, как дрогнули его глаза.

Люсиль же жила своей бурной, но скрытой жизнью.

Поначалу она пыталась обмануть охрану, несколько раз подкрадывалась к зданию мальчиков ночью, пробуя разные уловки. Но каждый раз её ловили раньше, чем она успевала подобраться близко. Сана предусмотрела всё: патрули, наблюдение сверху и даже магические печати на окнах.

После третьей неудачной попытки Люсиль села на подоконник своей комнаты, обхватила колени руками и фыркнула:

– Ну и ладно. Заставите меня ждать – значит, дождусь. Но всё равно я умнее вас всех.

Внутри она кипела, но постепенно переключилась на другое – на себя.

К шестнадцати годам её тело изменилось. Грудь округлилась, талия стала тоньше, а бёдра шире. Она замечала взгляды других подростков, но каждый раз, глядя в зеркало, морщилась.

– Симпатичная… но не красавица, – говорила она себе, дёргая за прядь тёмных волос. – Всё равно в толпе потеряюсь.

Особенно когда рядом появилась Лея.

Лея была словно живое воплощение совершенства: высокая, почти на две головы выше Люсиль, с длинными золотыми волосами, мягко вьющимися на плечах. Её зелёные глаза светились, как драгоценные камни, а улыбка могла растопить любой лёд. У неё всё было правильно: и грудь, и талия, и осанка – настоящая кукольная красотка.

Когда Лея вошла в класс по уходу за собой и села рядом, Люсиль едва не перестала дышать.

– Привет, – улыбнулась Лея, поправляя волосы. – Ты ведь Люсиль?

– Угу, – коротко ответила та, разглядывая её боковым взглядом.

«Вот будь я лукой – сразу бы выбрал такую, как она. А я теперь девочка. И выгляжу… так себе.»

Занятие началось. Преподавательница по уходу за собой, статная женщина по имени Тарина, раскладывала на столах зеркала, кисточки, баночки с пудрой и тушью.

– Девочки, сегодня учимся подчёркивать красоту, а не скрывать её. Начнём с бровей.

Люсиль скривилась. Когда Тарина показала, как щипцами удалять лишние волоски, она решилась попробовать. Первое «щёлк!» – и глаза Люсиль округлились.

– ААА! Это что за пытка?! – вскрикнула она, вызвав смешок у остальных.

– Потерпи, это нормально, – улыбнулась Лея. – Потом будет красиво. Смотри.

Она легко, без единой гримасы выщипала себе бровь. Люсиль фыркнула:

– А ты ещё и мазохистка, оказывается.

– Нет, – рассмеялась Лея. – Просто красота требует усилий.

Следующее упражнение – тушь для ресниц. Люсиль осторожно мазнула кисточкой и тут же ткнула себе в глаз.

– Ай! – рявкнула она, отдёрнув руку. – Да кто это вообще придумал?!

– Тсс, – Лея легонько коснулась её руки. – Давай, я помогу.

Она наклонилась ближе, её волосы коснулись плеча Люсиль, и та вдруг ощутила запах – сладкий, лёгкий, ненавязчивый.

Лея мягко провела кисточкой по ресницам Люсиль.

– Вот так. Видишь? У тебя красивые глаза, их только чуть-чуть подчеркнуть.

Люсиль, впервые увидев себя в зеркале с аккуратными ресницами, неохотно признала:

– Ну… может, и не так уж плохо.

На следующем уроке они учились укладывать волосы. Лея ловко закручивала локоны, а Люсиль, сжав губы, мучилась с расчёской.

– Как ты это делаешь? – раздражённо спросила она.

– Я просто люблю ухаживать за собой, – пожала плечами Лея. – Это приятно. Попробуй воспринимать это не как обязанность, а как игру.

Люсиль нахмурилась, но втайне задумалась: «Игру я люблю. Может, и правда стоит научиться.»

Так проходили недели. Люсиль упорно осваивала женские премудрости. Иногда ругалась, иногда смеялась над собой, но постепенно начала привыкать. И хотя внутри всё ещё оставался Лука, мужчина, который никогда бы не возился с помадой и тенями, она училась быть девочкой.

Однажды, глядя в зеркало, она неожиданно улыбнулась самой себе:

– Ну что ж… быть девочкой не так уж и плохо.

Здание мальчиков в южной окраине казалось тихим и мрачным. Снаружи – ухоженные дорожки, клумбы, ровные стены. Внутри же воздух был тяжёлым, почти застоявшимся. Звонкий смех, которым когда-то наполнялись коридоры, теперь звучал редко. Даже на тренировках мальчики двигались вяло, выполняя упражнения больше для вида, чем с настоящим азартом.

Иниса, наблюдая их изо дня в день, всё чаще морщился:

– Они теряют интерес, – говорил он Сане, когда они встречались для обсуждения отчётов. – Это не болезнь, это… тоска.

Однажды утром, когда в зал вошёл Онисама, его окружили сразу все пятьдесят мальчиков. Их глаза светились решимостью, хоть лица оставались серьёзными. Киросава, стоя чуть впереди, сделал шаг и произнёс:

– Онисама, это нечестно. – Его голос дрогнул, но стал твёрдым. – Мы слышали, что прошлые поколения жили вместе, мальчики и девочки. А нас разлучили.

– Да! – поддержал его высокий парень по имени Арден, светловолосый и худощавый. – Мы же не дети маленькие, чтобы не понимать, что можно, а что нельзя.

– Мы обещаем, – добавил третий, крепкий черноволосый мальчишка по имени Риэль, – что не будем… ну… – он замялся, краснея. – Вы поняли.

Остальные закивали, загудели. В зале поднялся ропот:

– Обещаем! Мы просто хотим жить вместе, как все до нас!

Онисама долго смотрел на их лица. И видел там не только каприз подростков, но и настоящую тоску. Даже самые весёлые парни осунулись, а Киросава и вовсе похудел – впервые в жизни его круглое лицо казалось чуть меньше обычного.

Он тихо вздохнул и наконец улыбнулся мягкой, почти грустной улыбкой:

– Ваше обещание… пустое. Я это понимаю лучше вас. Но желание – честное. Я подумаю, что можно сделать.

Мальчики загудели, радостно переглядываясь. Для них его слова уже были надеждой.

Через три дня слухи докатились и до корпуса девочек. Всё началось с того, что одна из помощниц воспитательниц услышала разговор старших и проболталась в коридоре. К вечеру весь этаж уже шептался.

– Мальчики возвращаются! – возбуждённо сказала одна девочка с рыжими хвостиками. – Я сама слышала, что уже решено!

– Правда? – другая захлопала в ладоши. – Я так скучала по Ардену!

Коридоры наполнились щебетом и смехом. Девчонки собирались группами, обсуждая, кто первый пойдёт к кому, кто изменился за два года, кто стал красивее.

Люсиль сидела на подоконнике в своей комнате, поджав ноги. Лея, её соседка по урокам ухода за собой, возбуждённо бегала по комнате, расправляла волосы, смотрела в зеркало.

– Ты представляешь, два года мы их не видели! Они же наверняка повзрослели, окрепли! – Лея сияла, словно её уже пригласили на свидание.

Люсиль фыркнула, но внутри всё сжалось.

«Два года. Два года без Кирасавы. Он даже не написал мне ни слова… Но, может, и правда скучал? Или забыл? А вдруг у него теперь есть другая подруга?»

Она стиснула зубы и заставила себя усмехнуться:

– Ну да, окрепли. Наверное, только и думают, кого первой потащить за руку.

– Ой, перестань, – Лея отмахнулась. – Всё равно это здорово.

В это время, в мужском корпусе, мальчики тоже не находили себе места. Киросава сидел на своей кровати, держал в руках перо и чистый лист бумаги. Он уже двадцать минут пытался написать хоть что-то – письмо Люсиль, которое бы передал при встрече. Но каждый раз сжимал бумагу в комок и отбрасывал в сторону.

Утро началось шумно. Коридоры наполнились гулом шагов, звоном чемоданов и смехом. Мальчишки, наконец-то вернувшиеся в центральный корпус, тащили свои вещи, переговаривались, толкались плечами. Иниса шёл позади, отмечая в списке каждое имя, проверяя, все ли прибыли и всё ли на месте.

– Арден, вещи на полке аккуратно! – строго сказал он светловолосому мальчишке, который уже пытался закинуть сумку на шкаф.

– Есть, наставник! – отозвался тот, ухмыляясь.

Сана в это время стояла в конце коридора с тетрадью. Она внимательно следила, чтобы комнаты были подготовлены: постели заправлены, окна распахнуты, полы вычищены. Когда она заметила, что Киросава замешкался у своей двери, она невольно улыбнулась.

«Ну конечно. Ему даже думать не пришлось. Его комната прямо напротив Люсиль. Это было предсказуемо», – подумала она, тяжело вздохнув.

Киросава занёс чемодан в свою комнату, но вместо того чтобы сразу постучать напротив, остановился. Его сердце колотилось так, будто он только что пробежал круг по стадиону. «Я встречусь с ней в столовой. Или… на уроках. Сейчас не время», – убеждал он себя.

Столовая зазвенела голосами уже через час. Длинные столы ломились от подносов с фруктами, хлебом, горячими блюдами. Девчонки сидели группами и украдкой косились на мальчишек.

– Смотри, смотри на Киросаву! – шептала одна, прикрывая рот ладонью. – Ты только посмотри, какой он стал!

– Это что, тот самый «пирожок»? – недоверчиво отозвалась другая. – Да он теперь… настоящий красавец.

Киросава чувствовал на себе десятки взглядов, и от этого ему становилось ещё жарче. Он пытался казаться спокойным, улыбался, здоровается с ребятами, но в глубине души искал глазами только одну – Люсиль.

Но её не было.

– Может, опоздала? – пробормотал он, больше себе, чем кому-то. – Она всегда любила выпендриваться…

Когда прозвенел звонок на первый урок, а Люсиль всё так и не появилась, сердце мальчика сжалось. Он не мог сосредоточиться на уравнениях, цифры расплывались перед глазами.

«Она злится? Она избегает меня? Или… что-то случилось?»

Тем временем Люсиль лежала в своей комнате, крепко закутавшись в одеяло. Сквозь занавески пробивался свет, на полу валялись её носки, скомканная рубашка и раскрытая тетрадь.

Она повернулась на другой бок, сонно зарылась лицом в подушку и пробормотала:

– Все эти разговоры про мальчишек… Бред.

Вчера вечером, когда девчонки восторженно обсуждали возвращение мальчиков, она только усмехнулась. Внутри всё сжималось: два года без Кирасавы, и теперь встреча с ним пугала её куда больше, чем радовала.

– Люсиль! Люсиль! – дверь её комнаты распахнулась, и вбежали две девчонки, запыхавшиеся и сияющие. – Ты уже видела Киросаву? Ну? Видела?

Люсиль сонно приподнялась на локте, её волосы растрёпались, на щеке отпечатался узор от подушки. Она с непониманием уставилась на подружек.

– Что? Кого видела? – буркнула она, протирая глаза.

– Ну, Киросаву же! Он тебя ищет! – хором выпалили девчонки и переглянулись, явно сдерживая улыбки.

– И? – протянула Люсиль, приподняв бровь. – Что, я должна бегать его искать?

– Нет… но он точно тебя ищет, – загадочно повторили девчонки и выскочили из комнаты, хихикая.

Люсиль только вздохнула. Она натянула рубашку, зачесала волосы пальцами и, стараясь не выдать волнения, спустилась в столовую. Внутри шум стоял как на рынке: мальчишки и девчонки вперемешку болтали, делились историями. Люсиль замерла у дверей, сердце заколотилось. «А вдруг он тут?»

Но взгляд скользнул по залу, и она облегчённо выдохнула – Кирасавы не было.

Она прошла вдоль столов, взяла сэндвич с тарелки у стены и, не задерживаясь, направилась к выходу. «Лучше поем на воздухе. А там видно будет».

В это время сам Киросава уже стоял перед её дверью. Он долго мялся, то поднимал руку, то опускал её. Наконец решился – постучал.

Дверь приоткрылась сама от лёгкого толчка, и он заглянул внутрь. Но комната была пуста.

– Чёрт… – пробормотал он, отступая назад.

Внизу, в столовой, его заметили друзья.

– Эй, Киросава! – окликнул Арден, хитро подмигнув. – Ты ищешь Люсиль?

– Да, а что?

– Да вот же она, на улице! – и прежде чем он успел что-то сказать, двое мальчишек подхватили его под руки и почти выпихнули к выходу. – Давай, давай, не тормози!

Люсиль в это время уже обошла угол центрального здания. Села на низкий бордюр, откусила сэндвич, жуя и вглядываясь в сад.

– Ничего особенного, – пробормотала она себе под нос, стараясь не думать о том, что скоро придётся встретиться с Киросавой.

Она достала из-за пояса спрятанную пачку сигарет – ту самую, которая перекочевала с ней ещё со времён её мелких шалостей. Огляделась по сторонам, убедилась, что рядом никого нет, и закурила. Дым щекотал горло, но успокаивал нервы.

И тут к ней подбежали ещё две девчонки – другие, уже с пылающими щеками.

– Люсиль! – прошептали они, едва сдерживая восторг. – Кирасава идёт! Он прямо сюда!

Сердце Люсиль дрогнуло. Она быстро стряхнула пепел, но не успела затушить сигарету. Подняла глаза – и замерла.

Из-за угла шёл высокий парень. Его шаг был уверенным, плечи расправлены, лицо освещала улыбка. Каштановые волосы мягко падали на лоб, зелёные глаза сияли радостью.

Люсиль даже не сразу поняла, что это он.

«Это… Киросава?»

Её пальцы дрогнули, и сигарета едва не выпала из рук.

Кирасава, завидев её под стеной здания, сначала ускорил шаг, а потом почти побежал. Его улыбка сияла так ярко, что девчонки, прятавшиеся за углом, прыснули от восторга.

– Люсиль! – позвал он и, не давая ей опомниться, схватил её за талию. Поднял на руки, закружил, так что сигарета едва не выпала из её пальцев. – Как же я рад тебя видеть! Где ты была весь день? Я тебя обыскался!

– К-Киросава?! – Люсиль чуть не задохнулась от неожиданности. – Отпусти! Немедленно отпусти меня!

Он тут же поставил её на землю, всё ещё сияя, словно солнце.

А Люсиль, не веря глазам, начала ходить вокруг него, словно осматривая диковинную статую.

– Так… стоп, – протянула она подозрительно, прищурившись. – Это что ещё за… кто?

– Что «кто»? – рассмеялся он.

– Где мой пирожок? – сурово спросила Люсиль, ткнув ему пальцем в грудь. – Куда делся мой пухлый, круглолицый, милый пирожочек, а? Кто этот красавчик и что он сделал с моим Киросавой?

Он смутился, потёр затылок и улыбнулся шире:

– Ну… я это, вырос немного.

– Вырос он… – пробормотала она и обошла его ещё раз. – Нет, серьёзно, что это за парень стоит передо мной? Где тот, кого можно было завалить одним прыжком? Где мои мягкие щёчки для щипков?

Кирасава захохотал и шагнул к ней ближе, глядя сверху вниз – теперь он был на голову выше её.

– Щёчки-то вот они, только теперь не такие уж мягкие. Хочешь проверить?

– Проверю ещё, – буркнула она, но уголки губ предательски дрогнули.

Он чуть наклонился и заглянул ей в глаза, уже без смеха:

– Я всё тот же, Люсиль. Твой пирожок. Просто… стал другим.

Она фыркнула, чтобы скрыть внезапное тепло в груди, и отвернулась, делая вид, что прикуривает сигарету, хотя руки дрожали.

Весь день девчонки не унимались.

– Видела, как он её поднял? – шептала одна, прикрывая рот ладонью.

– Ага! Он же её прям крутил, как перышко. Вот бы мне так! – отвечала вторая, вздыхая.

– Жаль, что он уже занят… Да и всем понятно, кем именно, – и завистливые взгляды метались в сторону Люсиль.

Люсиль делала вид, что не замечает пересудов, но её уши горели от смущения. Киросава же будто и не слышал ничего – он весь день ходил за ней, не отходя ни на шаг, словно боялся снова потерять.

А вечером, когда город погрузился в сумрак, Люсиль сидела у окна своей комнаты и думала, как же дотянуться до Кирасавы. Сердце колотилось, мысли метались. Она помнила вкус его губ, тепло его ладоней, и теперь, после двух лет разлуки, она не могла просто лечь спать.

Тихий стук в стекло заставил её вздрогнуть. Она распахнула занавеску – напротив, в своём окне, стоял Киросава. Он помахал рукой, приложил палец к губам и показал жестом: встречаемся.

Через пару минут Люсиль на цыпочках выскользнула из комнаты. Сердце стучало громче, чем её босые шаги по каменному полу. Но не успела она дойти до середины коридора, как заметила: у дверей мальчишеского крыла стоят двое взрослых чистых. Один зевал, другой проверял печати на дверях. А ещё дальше, у поворота, сидела Сана, вооружённая чашкой чая и неусыпной бдительностью.

Люсиль втянула воздух сквозь зубы.

– Чёрт, – прошептала она себе под нос.

Из-за угла показался Киросава. Он тоже крался, прижимаясь к стене, и, заметив охрану, отчаянно замахал руками: назад, назад!

Она отрицательно покачала головой и улыбнулась – неужели после всего они сдадутся?

Но стоило им сделать ещё пару шагов, как один из охранников кашлянул и бросил взгляд в их сторону. Киросава едва успел отскочить обратно за угол, а Люсиль метнулась к лестнице, словно ничего и не было.

Через несколько минут они снова встретились – теперь уже в библиотеке, куда охранники не заглядывали так часто. Между книжными стеллажами они переглянулись, дыхание сбивалось.

– Слушай, – выдохнул Киросава, – тут теперь всё серьёзно. Нам в этот раз точно не дадут.

Люсиль прищурилась и хищно улыбнулась:

– Думаешь, я отступлюсь?

Он смутился, почесал затылок, но не выдержал и наклонился к ней. Их губы снова встретились, на секунду заглушая всё – и охрану, и строгие правила, и даже опасность быть пойманными.

А где-то неподалёку Сана, листая отчёты, подозрительно нахмурилась: слишком уж тихо было в здании.

Сана в ту ночь едва не настигла их. Она обошла все комнаты, уже собиралась заглянуть в библиотеку, но в этот момент один из мальчишек громко выронил ведро в коридоре. Сана, вздрогнув, повернула назад, отчитывая незадачливого подростка, а Киросава и Люсиль, затаив дыхание, прижались друг к другу за стеллажом. Их сердца колотились так громко, что казалось, их вот-вот выдаст этот шум.

– Ещё чуть-чуть, и она нас нашла бы, – прошептал Киросава, когда шаги Саны стихли.

– Ага, – Люсиль улыбнулась, прижалась лбом к его щеке. – Но разве от этого не интереснее?

Она засмеялась тихим смешком, и Киросава только вздохнул, понимая, что она всё воспринимает как игру.

Дни тянулись. После уроков и тренировок, когда их поколение выходило к озеру, все подростки разбредались – кто-то плескался в воде, кто-то спорил, кто быстрее взлетит на крыльях. А они всегда находили свой уголок. Под старым раскидистым деревом, у корней которого удобно было сидеть, они «читали книги». На деле – страницы открывались редко. Их пальцы осторожно скользили друг по другу, будто проверяя: можно ли ещё дальше. Иногда Киросава гладил её запястье или щёку, а она, с хитрой улыбкой, сплетала свои пальцы с его, задерживала прикосновение.

– Ты меня слушаешь вообще? – шептала Люсиль, когда он забывался и утыкался носом в её волосы.

– Эм… – Киросава смущался, отводя взгляд. – Ну… просто… ты пахнешь вкуснее книги.

Она прыснула со смеху, ткнула его локтем в бок:

– Вот и правильно. Зачем тебе эти буквы, если есть я?

Вечерами они частенько пробирались в комнату для чтения. Там всегда было полумрачно, пахло старой бумагой и пылью, и редко кто из ровесников задерживался там дольше получаса. Зато для них это стало маленьким убежищем. Они усаживались рядом на диван, и их губы тянулись друг к другу всё чаще. Целоваться они научились так, что каждый новый поцелуй становился длиннее и горячее прежнего.

Руки же постепенно переставали быть послушными. Поначалу они осторожно касались плеча или шеи. Потом ладони Киросавы задерживались на её талии, а пальцы Люсиль – на его груди. С каждым днём они осмеливались всё больше.

Иногда её ладонь скользила ниже, и Киросава, задыхаясь, отталкивал её руку:

– Лю… не надо…

– Почему? – в упор смотрела она, губы блестели после поцелуя. – Ты же хочешь.

– Я… да… но… – он не находил слов. – Тебе надо… подождать немного.

Люсиль закатывала глаза и откидывалась на спинку дивана.

– Подождать… подождать… У меня такое чувство, что я старею быстрее тебя.

Она понимала, что тело девочки всё ещё не готово к настоящей близости, но её, Луку, жёг интерес. Ей хотелось понять, каково это – быть женщиной, и именно Киросава стал для неё ключом к этим открытиям. Иногда она даже закрывалась в своей комнате и пыталась сама нащупать ответы на вопросы, которых в её прошлой жизни просто не существовало.

А Киросава, хоть и разрывался между желанием и страхом, оставался на удивление стойким. Он чувствовал, что Люсиль для него – не просто игра или любопытство. Он любил её так, что готов был сдерживать себя ради неё самой.

Полгода тянулись в таких встречах: полушутки, полупоцелуи, полузапретные ласки. И всё это было вдвойне сладко именно потому, что всё приходилось скрывать.

Иногда, днём, когда девочки ещё были на занятиях, а мальчики только вернулись с тренировок, Киросава украдкой заходил к Люсиль. Он садился на край её кровати, ждал, пока она вернётся из туалета или с кухни. Комната казалась ему самым уютным местом в городе – только потому, что в ней пахло ею.

И вот однажды дверь тихо скрипнула, и на пороге появилась Люсиль. На ней был лёгкий халат, явно накинутый наскоро, под которым угадывалась вся её хрупкая фигура. Волосы были растрёпаны, щеки слегка розовые.

– Ты… что… – Киросава подскочил, будто застали его самого на месте преступления.

– Что? – она сделала невинное лицо, прикрывшись полами халата, но не слишком торопясь его завязать. – Мне жарко.

Она подошла ближе, села рядом, склонив голову набок, и хитро улыбнулась.

– Ну? Ты даже смотреть не можешь? – она ткнула пальцем в его щёку.

Киросава покраснел так, что уши вспыхнули. Он схватил ближайшую подушку и уткнулся в неё лицом.

– Лю! Надень что-нибудь! Я… я не могу так!

– Не можешь? – она тихо засмеялась, склонившись к его уху. – А я думаю, что можешь.

Он глухо пробормотал в подушку:

– Я сейчас с ума сойду…

Люсиль, довольная его реакцией, поднялась, медленно прошлась по комнате и бросила:

– Знаешь, ты забавный. Любой другой уже давно бросился бы на меня, а ты – прячешься от собственной девушки.

Она специально произнесла «девушки» с нажимом, и Киросава приподнял голову:

– Ты моя. Но я не хочу, чтобы тебе было плохо.

– Хм, – она щёлкнула пальцами и присела рядом, снова затягивая пояс халата. – Всё-таки ты слишком правильный.

Такие сцены повторялись всё чаще. Иногда она садилась к нему на колени, обнимая за шею, и шептала в губы:

– А давай попробуем хоть чуть-чуть? Никто не узнает.

Киросава, уже задыхаясь от её близости, отводил её руки и почти умолял:

– Лю, пожалуйста… Если начнём, я не смогу остановиться. А ты ещё не готова.

Она делала вид, что обижается, отворачивалась к стене, но в глубине души улыбалась. Для неё это был эксперимент, игра на грани. Для него – испытание, которое он каждый раз выдерживал, хоть и с трудом.

Ночами, лёжа у себя в комнате, Киросава стискивал подушку, стараясь унять бурю в теле. И всё же, несмотря на мучения, он чувствовал гордость: он смог удержаться. Он берег её, как что-то бесконечно ценное, даже когда она сама провоцировала.

Люсиль же, лёжа в своей постели, перебирала в голове варианты новых «ловушек». Ей было любопытно – до какого предела он сможет устоять.

Комната была тиха. Киросава сидел на краю кровати, слушая, как в соседней комнате журчит вода – Люсиль ушла в душ. Он привычно ожидал её новой выходки, очередной дерзкой попытки сбить его с толку. Но взгляд вдруг зацепился за её сумку, небрежно брошенную у стены.

Сумка была полуоткрыта, из неё торчал уголок книги. На тёмной обложке кривым почерком значилось: «Личный дневник».

Сердце Кирасавы кольнуло любопытство. Он почти слышал в голове её голос: насмешливый, игривый. А вдруг она писала обо мне? О том, что думает обо мне, обо всём, что между нами?..

Он протянул руку, пальцы дрожали. Немного поколебавшись, вытащил книгу и раскрыл.

Строчки ударили по глазам, как молния.

«Когда он проходит мимо, я не могу дышать. Его шаги звучат в моей голове, как отголоски прошлого… Когда его глаза встречаются с моими – сердце останавливается. Я не знаю, сколько ещё смогу притворяться равнодушной. Его руки, такие спокойные, сильные… иногда я думаю, что только они способны удержать меня от падения.»

Кирасава замер. Он перечитал ещё раз, надеясь, что ошибся. Но нет – снова и снова строки были о нём. Не о Кире, не о том «пирожке», которого она дразнила и обнимала ночами. Всё было о Онисаме.

Онисама.

Имя жгло глаза.

Кирасава пролистывал страницы, с каждым словом становясь всё холоднее. Люсиль описывала, как тайком наблюдала за старшим, как искала его силуэт в толпе, как ловила запах его крови, как не могла заснуть, пока не вспомнит мельчайшую деталь в его движении.

Ни одной строчки про него. Ни одного слова о том, что он значил для неё.

Только Онисама.

Книга дрожала в его руках. В груди поднималась глухая тяжесть, будто вся его жизнь до этого момента рушилась. Он всегда верил, что они с Люсиль – одно целое. Он терпел её дерзости, её провокации, её смех и слёзы. Он мечтал о дне, когда она наконец признается, что любит его так же сильно, как он её.

А она всё это время писала о другом.

Кирасава захлопнул дневник и прижал его к груди, чувствуя, как в горле встаёт ком. На глаза наворачивались слёзы, но он отчаянно сдерживался.

– Почему… – шепнул он в пустоту. – Почему не я?..

Вода в душе перестала течь. Послышались лёгкие шаги Люсиль. Киросава в панике сунул дневник обратно в сумку, сердце билось так громко, что казалось, она услышит его из коридора.

Дверь приоткрылась. Люсиль вошла, стряхивая с волос капли. Она была в лёгком халате, всё такая же дерзкая, вся такая его. Но теперь Киросава не мог смотреть на неё прежними глазами.

Он отвернулся, сжал кулаки и заставил себя улыбнуться – криво, натянуто, чтобы скрыть боль.

– Ты долго, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Я уж думал, ты опять устроила какой-то фокус.

Она хихикнула, как обычно. Ничего не подозревала.

А внутри Киросава чувствовал, что трещит по швам.

Люсиль, едва высушив волосы, подошла к Кирасаве ближе, привычно склонилась к нему, будто собиралась снова спровоцировать на игру. Но он резко встал.

– Мне нужно идти, – коротко бросил он, даже не взглянув ей в глаза.

Она нахмурилась, но решила, что это очередная его глупая обида, махнула рукой. Только когда дверь за ним закрылась, в комнате повисла странная, чужая тишина. Люсиль села на кровать, уставилась в пол и не могла понять – что произошло? Почему его взгляд стал таким холодным?

С этого дня всё изменилось.

Кирасава перестал заходить по утрам, не ждал её в столовой, не искал глазами в зале. Наоборот – он будто нарочно обходил её стороной. Даже на уроках, где они годами сидели за одной партой, он пересел подальше, или вовсе не приходил.

Люсиль сначала злилась, потом пыталась выловить его, но он ускользал, словно избегал прикосновения к самому воздуху рядом с ней.

Только через несколько дней ей удалось выцепить его за углом здания.

– Стой! – она вцепилась в его руку. – Что с тобой происходит? Ты как будто меня не знаешь!

Он медленно отвёл глаза. Взгляд был тяжёлым, полным усталости.

– Я прочитал твой дневник, – тихо сказал он.

У Люсиль задрожали губы. Сердце сжалось, будто кто-то прижал его железной ладонью. Она молчала, глядя на него огромными глазами, и в голове метались десятки оправданий.

Потом она вдруг расхохоталась – слишком громко, слишком резко.

– Ты всё неправильно понял! – махнула рукой. – Это… это просто фигня! Я так, писала для себя. Шутки какие-то, ерунда.

Но Киросава не поверил.

– Хватит, Люси, – его голос дрогнул, но был твёрд. – Я знаю, что это не просто так. Такие слова не пишут «ради шутки». И если ты любишь не меня… если всё это время это был кто-то другой… – он сжал кулаки. – Думаю, на этом надо остановить наши отношения.

Люсиль застыла. Мир вокруг будто рухнул, и только звон в ушах остался. Она смотрела на него, но не могла вымолвить ни слова.

Кирасава развернулся и ушёл.

После этого они словно стали чужими. Не разговаривали, не сидели рядом, не обменивались даже случайными взглядами. Между ними выросла глухая стена.

Дети их поколения быстро заметили перемены. Те, кто всегда восхищался их дружбой и видел в ней что-то светлое, теперь с тревогой перешёптывались. Даже взрослые чувствовали неловкость: ведь для них Кирасава и Люсиль были символом – почти как надежда на то, что новое поколение чистых будет дружным и любящим.

Но эта надежда рухнула.

Девочки, наоборот, шептались радостно – красавчик Кирасава снова свободен. Двое мальчишек тоже с нескрываемым интересом косились на Люсиль: ей ведь тоже симпатизировали.

А она сидела на подоконнике своей комнаты, кусала губы и думала: «Глупый. Ну и глупый же ты. Ты всё равно не понимаешь…»

Сначала Люсиль рвала и метала. Несколько ночей подряд она бросала подушку об стену, кусала губы до крови и думала: «Как он мог? Этот мальчишка, этот пухляш, которому я дарила всё своё время… И он решает отвернуться от меня только из-за какой-то глупой тетрадки?»

Но постепенно злость улеглась, уступив место холодному рассудку. Лука в ней поднялся на поверхность, и Люсиль поймала себя на том, что смотрит в зеркало не глазами обиженной девчонки, а взглядом мужчины, прожившего куда больше, чем этот зелёный подросток.

– Глупый, – прошептала она, сжимая пальцы. – Просто глупый мальчишка. Его чувства – это слабость. А я не имею права на слабость.

С тех пор мысли о Кирасаве стали тускнеть. Её тянуло уже к другому – к прошлому, которое она оставила без присмотра. Воспоминания о старой лаборатории зудели в голове, как незаживающая рана. Там остались её настоящие тайны, её дневники, её инструменты. И главное – её наследие.

Она терпеливо ждала: составляла расписание, выбирала дни, когда Сана и остальные взрослые были заняты. Теперь у неё были силы – настоящие, чистые силы, и она могла заметать следы, оставаться невидимой, не оставлять ни пылинки лишней.

«Я вернусь туда, – думала она. – Найду всё, что принадлежит мне. И начну заново».

Она особенно вспоминала кинжал – серебристый, изящный, когда-то вручённый ей отцом. Но он исчезнет. Найти его так и не удастся.

Тем временем Кирасава жил своей болью. Внутри у него всё кипело, особенно когда он случайно ловил взгляд Люсиль. Он злился на неё, злился на себя, злился на то, что не может перестать думать о ней.

Чтобы заглушить это чувство, он сблизился с одной из девушек из старшего поколения. Её звали Миэна. Она была на несколько лет старше, красивая, уверенная в себе, с тёплой улыбкой и длинными серебристыми волосами, которые переливались на солнце.

Она сразу обратила внимание на Кирасаву – высокий, статный, с горящими зелёными глазами, в которых теперь жила не только доброта, но и тень боли. И, конечно, она быстро вытянула к нему руки.

– Ты слишком хмуришься для своего возраста, – мягко сказала Миэна в первый раз, когда они остались вдвоём. – Для тебя ведь всё только начинается.

Кирасава не ответил, но не оттолкнул её. Ему нравилось это внимание, нравилась её уверенность. Нравилось то, что с ней можно было забыться.

И он ухватился за это чувство, как утопающий за бревно.

Прошло полгода.

В их поколении теперь уже никому не было меньше семнадцати. Девчонки взрослели, парни крепли, у всех за спиной расправлялись крылья, и жизнь постепенно входила в новую фазу.

Но между Люсиль и Кирасавой тянулась глухая, непробиваемая стена. Она всё чаще пропадала – то ли в библиотеке, то ли «гуляя» по городу, хотя на самом деле шаг за шагом возвращала себе свою лабораторию. Он же всё чаще появлялся рядом с Миэной.

И если раньше все взрослые улыбались, видя, как они неразлучны, то теперь вздохи и переглядывания говорили об обратном: символ их детской любви рухнул.

Лето в тот год было жарким, густым, как будто даже воздух в саду и у озера лениво таял в солнечных лучах. После занятий всех подростков вывели к озеру – мальчишки и девчонки смеялись, переговаривались, кто-то толкался, кто-то жонглировал камешками, а пара более смелых уже босиком бежала к воде, будто маленькие.

Люсиль устроилась у своего дерева – того самого, где когда-то они с Кирасавой прятались от чужих глаз. На коленях у неё лежал большой лист бумаги, и карандаш скользил по поверхности. Она штриховала не лица и не пейзажи, а тела, линии, странные переплетения – то, что выглядело скорее как схемы и структуры. Нечто между искусством и расчётом.

Её внимание отвлек хохот и громкий топот.

Она подняла голову и увидела, как несколько мальчишек их поколения вчетвером тащили Кирасаву к озеру. Он упирался, смеялся в полный голос, пытаясь вырваться, но сопротивление было наполовину притворным. Толпа подбадривала, хлопала в ладоши.

– Давайте! В воду его! – кричал кто-то.

И через миг Киросава оказался в воде. Мальчишки с визгом и радостным ревом окунали его с головой, брызги летели во все стороны. Те, кто стоял ближе к берегу, визжали и отскакивали, остальные хохотали до слёз.

– Ну всё, теперь у нас ещё один настоящий мужчина! – выкрикнул один из парней, и его слова утонули в очередной волне смеха.

Люсиль нахмурилась. Она положила карандаш на колено, всмотрелась в сцену.

Её окружили несколько девчонок, которые тоже наблюдали за этим действом.

– А что это вообще? – хмуро спросила Люсиль, кивнув в сторону мальчишек.

Одна из девчонок закатила глаза:

– У каждой группы своя традиция. У нас мальчишки решили, что когда кто-то… ну, лишается девственности, он «становится мужчиной». И тогда его окунают в озеро.

– Сначала месяц назад они так одного парня «праздновали», – добавила другая. – Потом ещё одного. Теперь вот Кирасава.

Люсиль дернулась, будто от пощёчины.

– Кошмар какой-то, – усмехнулась она, стараясь говорить холодно. – Зовут это взрослостью, а ведут себя, как дети.

Девчонки прыснули, но спорить не стали.

А внутри у неё всё похолодело. Значит, у Кирасавы и Миэны дело действительно дошло до конца. Значит, их связь не просто флирт или утешение. Она попыталась отогнать мысль, оттолкнуть, списать на «глупую традицию», но щемящее чувство не отпускало.

Она снова наклонилась к своему листу и начала выводить новые линии – резкие, чёткие, будто ножи.

«Глупость, – убеждала она себя. – Пусть играет в любовь. А я займусь делом. Всё остальное – слабость».

День клонился к вечеру, солнце медленно ползло вниз, золотя крыши зданий. В столовой уже шумели подростки – кто-то громко обсуждал занятия, кто-то спорил о том, кто быстрее плавает, а кто-то уже подтаскивал к себе лишнюю порцию хлеба.

Люсиль, держа в руках тарелку с лёгким ужином, направлялась к выходу. Дверь распахнулась навстречу, и на пороге оказался Киросава. Они почти столкнулись – так близко, что она почувствовала тепло его плеча.

– Привет, – тихо сказал он, чуть улыбнувшись, будто пытался сделать вид, что всё как раньше.

– Привет, – ответила Люсиль так же спокойно. Словно ничего не произошло. Она скользнула мимо, легко, будто ветер, и вышла во двор.

Киросава обернулся, задержался на секунду, провожая её взглядом. Но она уже села на ближайшую деревянную скамью под тенью дерева, устроила тарелку на коленях и принялась лениво ковырять еду, делая вид, что всё в порядке.

Он сделал шаг внутрь столовой – и тут к нему подошёл один из парней. Тот самый, что давно уже бросал взгляды в сторону Люсиль.

– Слушай, Киросава… – начал он, понизив голос. – Ты же… ну, ты не против, если я попробую с Люсиль?

Киросава замер. Первая вспышка внутри – желание двинуть ему кулаком в лицо, заставить забыть даже мысль об этом. Но он резко сжал кулаки и проглотил порыв.

– Она не моя собственность, – выдохнул он через силу. – Мы… не общаемся. Выбор за тобой.

Парень кивнул, явно облегчённо.

– Я просто не хотел проблем с тобой, вот и всё.

– Не волнуйся, – глухо сказал Киросава, отворачиваясь. – Я не вмешиваюсь в её жизнь.

Парень благодарно улыбнулся и пошёл во двор.

Люсиль сидела всё так же на скамейке, смотрела на небо, и лишь слегка подняла глаза, когда он опустился рядом.

– Эй… – начал он с улыбкой. – Хочешь вечером прогуляться?

Люсиль машинально хотела отказаться, уже открыла рот, чтобы отмахнуться, но тут краем глаза заметила у дверей столовой знакомую фигуру. Киросава всё ещё не вошёл внутрь. Он стоял в тени, будто не решался ступить дальше, и наблюдал за происходящим.

В её глазах мелькнула искра. Она улыбнулась парню и неожиданно мягко сказала:

– Ладно. Почему бы и нет.

Парень просиял. А Люсиль, сделав вид, что снова переключилась на ужин, почувствовала, как где-то в груди неприятно защемило. Но мысль её была проста: «Пусть посмотрит. Пусть знает, что я не одна».

Вечер в городе был тихим: солнце садилось за крыши домов, окрашивая их в медь и золото. Подростки расходились по своим делам: кто-то в библиотеку, кто-то – на тренировку, а кто-то просто шатался по улицам, делая вид, что важнее них никого нет.

Киросава не пошёл никуда. Он стоял у окна своей комнаты и смотрел вниз, в ту сторону, где видел Люсиль вместе с другим парнем. Они шагали рядом, и тот что-то оживлённо рассказывал, размахивая руками. Люсиль в ответ улыбалась – легкой, почти рассеянной улыбкой. Но для Киросавы это выглядело как нож в сердце.

Он сжал подоконник так сильно, что костяшки пальцев побелели.

«Если бы это был Онни-сама… – пронеслось в голове, – я бы ещё понял. Пусть. Пусть она даст ему то, чего не хватало ему всю жизнь – тепла и любви. Это было бы честно. Но этот… просто мальчишка. Неужели ей всё равно, с кем быть?»

Он отвернулся от окна, но внутри всё горело. Зависть, обида, желание выбежать наружу и сорвать эту прогулку. Но вместе с тем – страх. Страх услышать от неё холодное: «Это не твоё дело».

А Люсиль тем временем шла рядом с парнем и думала совсем о другом. Он что-то рассказывал про последние тренировки, про то, как в их группе мальчишки соревновались, кто быстрее освоит контроль над стихией. Она кивала, вставляла редкие «угу», но её взгляд то и дело уплывал вдаль.

«Где мой кинжал? – мелькало в голове. – Я точно помню, что оставила его под половицей в спальне лаборатории. А его там нет. Значит, кто-то забрал. Но кто? Неужели Онни-сама?

Она сделала вид, что слушает, но её пальцы машинально выводили узор на краю рукава – так она всегда делала, когда погружалась в мысли.

Парень между тем набрался смелости:

– Люсиль… может, мы как-нибудь сходим вдвоём к озеру? Ну, не просто с ребятами, а вот… вдвоём.

Она посмотрела на него. Её большие серо-зелёные глаза сверкнули странной, почти насмешливой искрой.

– Посмотрим, – ответила она легко, будто бросила кость собаке.

Парень растаял от счастья. А Люсиль снова отвернулась к закату, внутри усмехнувшись:

Тем временем Киросава, лёжа на кровати, сжимал в руках подушку, задыхаясь от чувства, что её теряет. Каждый смех, каждый шаг Люсиль рядом с другим он представлял в красках, и от этого сердце разрывалось.

Осень пролетела незаметно – дни укорачивались, воздух становился прозрачным и прохладным. Первые морозные утренники украсили траву инеем, а за ними пришли и настоящие холода. Город укрылся лёгким снегом.

За эти месяцы жизнь у всех шла по-своему.

Люсиль всё ещё время от времени прогуливалась с тем парнем, который так настойчиво ухаживал за ней. Они ходили к озеру, иногда заходили в столовую вместе, несколько раз даже сидели в библиотеке. Но каждый раз, когда он пытался прикоснуться к ней больше, чем позволяла дружба, – наклонялся ближе, чтобы поцеловать, или обнимал её за плечи, – в ней просыпался хищный холод Луки. Всё её тело отталкивало прикосновение. Она резко отскакивала, глаза мгновенно становились колючими, и парень понимал: за этой улыбкой нет ни малейшего желания быть рядом.

Его обижало, что все усилия тонут в пустоте. И, наконец, в один из вечеров, когда снег уже скрипел под ногами, он остановился, глядя на неё серьёзно:

– Я понимаю… ты не хочешь. Значит, я тебе неприятен. Наверное, это не судьба.

Люсиль только пожала плечами. Она не стала ни спорить, ни удерживать.

– Наверное, – коротко ответила она.

Их история закончилась без ссор, без громких слов. Просто он больше не подошёл к ней, а она спокойно продолжила жить, как будто ничего не было.

У Киросавы всё было иначе. Его девушка, Мэй, старше и опытнее, сначала с радостью принимала его внимание. Он пытался быть с ней – смеялся, обнимал, делился историями. Но чем дальше, тем чаще он замолкал, уходил в себя. Их жаркие летние ночи становились всё реже. Он сидел рядом с Мэй, но мыслями блуждал далеко – там, где серые глаза Люсиль всё ещё смотрели на него, будто обвиняя.

Мэй чувствовала это слишком остро. Однажды, в конце ноября, когда за окном уже кружил первый снег, она сказала ему прямо:

– Знаешь, Кира… Я не перевалочный пункт. Я не та, кто будет лечить чужие раны. Пока в твоём сердце живёт она, нам с тобой не по пути.

Кирасава молчал, опустив глаза. Он отрицал – говорил, что не любит Люсиль. Но и сам понимал, что звучит это фальшиво.

Расставание было болезненным. Но боль эта была тихой, не обжигающей, как когда-то с Люсиль. Скорее – печалью. Он знал, что Мэй была хорошей, настоящей, и заслуживала лучшего, чем его полусердечная привязанность.

Зима вступила в свои права. Снег лёг мягким покрывалом на крыши, улицы и деревья. Дети их поколения бегали, кидались снежками, смеялись, а в воздухе пахло морозом и дымком из каминов.

Люсиль сидела на подоконнике своей комнаты, рисовала что-то острым карандашом в тетрадке, изредка выглядывала в окно. Киросава тем временем бродил по улице, подолгу задерживаясь взглядом на заснеженном дереве у озера, где когда-то они сидели вдвоём.

Зима входила в силу, скрывая город под белым покрывалом. Снег скрипел под ногами, а дыхание превращалось в облачка пара. Для всех детей этого поколения дни текли одинаково: занятия, прогулки под присмотром старших, редкие развлечения у озера. Но для Люсиль и Киросавы зима стала временем перемен.

Люсиль всё чаще исчезала по вечерам. Она разработала собственную систему: выбирала самые тихие часы, когда в коридорах уже стихал смех, а Сана уходила проверять мальчиков. Сила чистой помогала – шаги были бесшумны, следов на снегу она почти не оставляла. И дорога всегда вела её к старой лаборатории.

Она научилась прятать присутствие, заметать даже мелкие следы своего пребывания: поправить коврик, аккуратно пригладить простынь, закрыть шкаф так, чтобы дверца встала ровно в щель. Но однажды, ближе к середине зимы, утомлённая, она уснула прямо на кровати Луки. Натянула на себя старый плед из шкафа и затерялась во сне, словно в воспоминаниях о прошлой жизни.

В ту ночь Онисама, по обыкновению навещавший лабораторию раз в год, вошёл в неё. Он убирал пыль, следил, чтобы химикаты не вытекали, чтобы прошлое Луки не превратилось в опасность для города. Но едва переступил порог, сердце неприятно кольнуло: он почувствовал чужое присутствие.

Тихо поднялся наверх. Сначала кабинет – пусто. Потом спальня. Он открыл дверь и замер. На кровати, под старым пледом, мирно спала девочка с длинными волосами. Свет луны скользил по её лицу. Люсиль.

Онисама долго стоял, всматриваясь. В его голове рождались догадки: она чувствует кровь отца? Тянется к нему бессознательно?

Мысль о том, что в девочке может проснуться Лукина жестокость, жгла его тревогой. Но будить её он не стал. Вышел так же тихо, как и вошёл, лишь крепче решив для себя: поговорить с ней. Запретить ей посещать это место. Слишком опасно, слишком много теней прошлого.

Кирасава же, напротив, бросился в бурю. После расставания с Мэй он будто сорвался с цепи. Месяц он ходил мрачным, тянул за собой печаль. Но однажды его заметила девушка постарше. Ему польстило внимание, и он ухватился за него, словно за спасательный круг.

Они встречались пару недель – смех, долгие вечера, поцелуи, постель. Но едва пламя стихало, он терял интерес. Его сердце оставалось занято чужим образом, и никакая нежность не могла заменить то, что было потеряно. Тогда появлялась следующая. И ещё одна. И ещё.

Зима прошла под этот ритм: за три месяца у него было шесть девушек. Некоторые сами хотели испытать с ним что-то новое, зная, что он красив, молод и горяч. Некоторые всерьёз надеялись отвлечь его от призрака прежней любви. Но все уходили разочарованные – он оставался тем же, кто в тишине по-прежнему думал о Люсиль.

К концу зимы о нём уже шли слухи: «Кирасава – лавеллас. Сколько он там сменил за зиму? Пять? Нет, шесть!» Мальчишки подшучивали, девчонки перешёптывались, старшие вздыхали, качая головами. Но он лишь усмехался, будто подтверждая легенду о себе.

Так шла зима: Люсиль – в одиночных походах к прошлому, всё глубже увязая в тайне Луки. Кирасава – в череде мимолётных романов, словно в бессмысленной гонке от самого себя.

Весна вступала в свои права. Снег ещё держался в тенях, но в воздухе уже витала свежесть распускающейся зелени. В Центральном здании стоял особый шум: готовились к празднику восемнадцатилетия поколения.

В зале повесили гирлянды, расставили длинные столы. Девочки в новых платьях щебетали друг с другом, мальчики подшучивали и строили из себя взрослых. Кто-то играл музыку, кто-то показывал небольшие сценки. Даже несколько старших подготовили короткие номера и шутки. Атмосфера напоминала мини-бал: праздник, первый серьёзный шаг во взрослую жизнь.

Люсиль сидела ближе к краю, в последних рядах. Она почти не участвовала в представлениях, но её и без того замечали. За эти два года она сильно изменилась: научилась ухаживать за собой, уложенные волосы мягко блестели в свете ламп, брови аккуратно подчёркивали черты лица, лёгкий макияж придавал взгляду глубину. Она не была «яркой красавицей», как Лея, но ухоженность и внимательность к деталям делали её заметной. И за всем этим сквозила её внутренняя уверенность – то, чего так не хватало многим.

Кирасава, сидя с друзьями, исподтишка бросал взгляды на Люсиль. Он помнил, какой она была раньше: хулиганка, манипуляторша, девчонка, что вечно тащила его в сомнительные приключения. Сейчас же перед ним сидела юная женщина, сдержанная, ухоженная, но с тем самым лукавым блеском в глазах. И это тревожило его ещё сильнее. Полтора года почти полной тишины между ними превратились в мучительное ожидание. Сегодня он впервые подумал: может, пора хотя бы поговорить. Пусть не как раньше, но просто – узнать, чем она живёт.

В зал вошёл Онисама. Его появление, как всегда, было тихим, но зал тут же стих. Он прошёл к центру. Став перед юными чистыми, он сказал речь – не длинную, но полную спокойной силы:

– Сегодня вы переходите на новый этап. Взросление – это не только крылья и сила. Это умение хранить в себе любовь. Умение быть честными, верными и добрыми. Это – ваш истинный путь.

Зал слушал внимательно, хотя многие едва понимали смысл. Но слова ложились глубоко.

Люсиль же, устроившись на своём месте, еле заметно усмехнулась. Лука внутри неё издевательски комментировал каждую фразу: «Какая любовь? Какая доброта? Всё это пустые слова. Главное – не потерять себя. Остальное – детские сказки». Но при этом её взгляд не отрывался от Онисамы. Каждый его жест – лёгкий наклон головы, движение пальцев, когда он поправлял волосы, – притягивал её внимание. Она поймала себя на том, что прикусывает губу, словно девчонка на первом свидании.

Она смеялась над его словами в голове, но не могла отвести глаз.

Когда праздник подошёл к концу, музыка стихла, старшие разошлись, а юные чистые всё ещё переговаривались, делясь впечатлениями, Онисама шагнул в сторону, будто кого-то искал глазами. Его взгляд упал на Люсиль – и он спокойно кивнул ей, мол, подойди.

У Люсиль кровь застыла. Сердце гулко билось, словно сейчас выскочит наружу. «Всё. Он понял. Он видел. Он уже знает…» – мысли метались хаотично. Она даже не сразу поднялась со скамьи. Ноги стали ватными, дыхание сбилось, а лицо вспыхнуло.

Онисама не спеша повёл её к боковому коридору. В зале смех и шум перекрывали их шаги. Люсиль то и дело метала взгляд по сторонам, словно искала путь к бегству. Но он лишь остановился и, как обычно, сказал спокойно, без тени угрозы:

– Я знаю, что ты бываешь в старой лаборатории.

Эти слова пронзили её, как удар кинжалом. Горло пересохло. Она не знала, что ответить, и просто застыла, широко раскрытыми глазами глядя на него.

Но Онисама продолжил всё тем же ровным голосом:

– Будь осторожна. Не трогай химикаты, не пробуй ничего из того, что там осталось. Это опасно. Слишком опасно для тебя.

Он даже не смотрел на неё с подозрением – в его взгляде было скорее беспокойство старшего за младшую. Но для Люсиль всё звучало иначе: «Он всё понял… он видит Луку во мне…»