Тайна Озёрной Глади

Глава 1: Письмо из Заречья

Город гудел за окном монотонным, привычным гулом. Сирена где-то вдали, приглушенный грохот метро под землей, бесконечный поток машин – этот звуковой коктейль был саундтреком жизни Алисы вот уже девятнадцать лет. Она стояла у окна своей комнаты, прижав ладонь к холодному стеклу, и смотрела, как сумерки окрашивают бетонные коробки соседних домов в грязно-лиловый цвет. Ей казалось, что если очень сильно захотеть, можно почувствовать, как здание под ногами медленно, почти незаметно, дышит, как живой организм. Но нет, это была лишь иллюзия, игра уставшего сознания.

Комната была ее крепостью и в то же время клеткой. Здесь, на забитых книгами полках, современные учебники для поступления в институт по экономике мирно соседствовали с потрёпанными томами славянских мифов и скандинавских саг, купленными на блошиных рынках. На стене висел ковер с причудливым узором, напоминающим то ли дремучий лес, то ли сплетение корней. На туалетном столике в беспорядке лежали странные находки: отполированное морем стеклышко, похожее на самоцвет, причудливая сухая ветка, перо вороны. Эти вещи, не имеющие ценности в мире ее матери, были для Алисы сокровищами. Они пахли чем-то другим – ветром, свободой, тайной.

Ее собственная жизнь такой тайной не казалась. Она была расписана по пунктам, как деловой план: успешно сдать экзамены, поступить на престижный факультет, построить карьеру. Мысль об этом вызывала тошнотворную тяжесть в животе. Цифры, графики, отчёты – всё это казалось таким же бездушным, как стеклянно-бетонный пейзаж за окном.

Единственным убежищем были сны. Почти каждую ночь ей снилось одно и то же: она бежит по лесу, не чувствуя под ногами колючих веток, или стоит на берегу огромного озера, в тёмной воде которого отражаются незнакомые созвездия. Она слышала шёпот, похожий на шелест листвы, и чувствовала на себе чей-то взгляд, полный древней мудрости и бездонной тоски. Просыпалась она с щемящим чувством потери, будто оставила за гранью яви что-то очень важное.

Дверь в комнату открылась без стука. В проеме возникла Светлана. Она выглядела безупречно, как всегда: строгий деловой костюм, идеальная укладка, взгляд, способный просверлить бетонную стену. От нее пахло дорогими духами и холодной решимостью.

– Алиса, я тебя трижды звала. Ужин на столе. И убери, пожалуйста, этот хлам, – она бросила критический взгляд на ветку на полке. – Похоже на метлу для Бабы-Яги. Неужели нельзя купить нормальный декор? Цветок в горшке, например.

– Это не хлам, мама, – тихо возразила Алиса, не поворачиваясь от окна. – Она красивой формы.

Красивую форму имеют бриллианты, дорогая. А это – просто палка, – Светлана вздохнула, демонстрируя своё истощённое терпение. – Не надо опять уходить в свои фантазии. Мы договорились обсудить твоё заявление в институт. Я договорилась о встрече с репетитором по математике на среду. Нужно подтянуть тебя до нужного уровня.

Вот так всегда. Любая попытка Алисы выразить себя натыкалась на непробиваемую стену прагматизма. Ей казалось, что мама говорит на другом языке, языке цифр и планов, где не было места ни снам, ни «красивым веткам».

– Мам, я не уверена насчёт экономического, – рискнула она сказать, глядя на отражение матери в тёмном стекле. – Может, есть что-то ещё…

– Что «ещё»? – голос Светланы зазвенел, как натянутая струна. – Филология? История? Чтобы потом не найти работу? Я не для того строила свою жизнь, чтобы моя дочь влачила жалкое существование. Мир не крутится вокруг твоих фантазий, Алиса. Он жёсткий. И нужно быть к этому готовой.

Алиса сжала кулаки. Спорить было бесполезно. Этот разговор они вели уже сто раз, и он всегда заканчивался одинаково – молчаливым противостоянием и чувством вины с её стороны.

Разговор прервал звонок в дверь. Светлана, бросив на дочь последний предупредительный взгляд, пошла открывать. Это была почта. Не электронная, а самая что ни на есть настоящая. Конверт из плотной желтоватой бумаги, с кривым, будто бы выведенным дрожащей рукой, адресом. Алиса увидела его первая. Конверт пах. Слабый, едва уловимый аромат сушеных трав, древесной коры и чего-то неузнаваемого, но до боли знакомого. От этого запаха сердце забилось чаще.

– Кому это? – Светлана вертела конверт в руках с видом человека, разглядывающего подозрительный предмет. Её лицо резко изменилось, стало каменным и напряжённым, когда она разглядела обратный адрес. – Заречье. Бабушка Марья.

Она произнесла это имя так, словно оно было проклятием. Алиса замерла. Бабушка Марья… смутный образ из раннего детства: морщинистое доброе лицо, теплые руки, пахнущие медом и молоком, и огромный, казавшийся ей тогда волшебным, лес за окном деревенского дома. Она не видела бабушку лет десять. Светлана никогда не хотела ездить в Заречье, ссылаясь на занятость, а потом и вовсе перестала о ней говорить.

– Дай я, – Алиса протянула руку.

– Не надо, – резко сказала Светлана, собираясь разорвать конверт.

– Мама, это же мне! – Алиса неожиданно для себя выхватила письмо. Оно было теплым на ощупь. – Адресовано мне. Смотри.

Светлана смотрела на нее с непонятной смесью гнева и страха. – Алиса, не читай. Выбрось. У бабушки… странности. Она живет в своем мире. Не надо впутываться в это.

Но Алиса уже вскрывала конверт. Внутри лежал сложенный в несколько раз листок бумаги, исписанный тем же нетвёрдым почерком.

«Дорогая моя внученька Алиса,

Пишу тебе, зная, что это письмо будет для тебя нежданным. Прости старую женщину за беспокойство. Дела мои плохи, здоровье пошатнулось сильно. Ноги не слушаются, старенькие уже, а в доме одной управиться трудно. Крыша в сарае течёт, дрова рубить некому, огород требует руки.

Не решалась беспокоить, знаю, что у тебя своя жизнь, городская, институт на носу. Но сердце чует, что пора. Очень хочу повидать тебя перед тем, как отправиться в последний путь. Лето на носу, каникулы. Может, выкроишь недельку-другую, чтобы помочь старухе? В деревне воздух хороший, тишина благодатная. Отдохнёшь от городской суеты, голова прояснится.

Не слушай, если мать твоя будет отговаривать. У нас с ней свои счёты, давние, но к тебе они отношения не имеют. Ты вся в свою бабку, я это всегда знала. Жду. Если решишься, телеграмму пришли, не забудь, встречу на повозке.

Любящая тебя бабушка Марья.

Заречье, дом на отшибе, у старого ельника. Всё. Найдешь.»

Алиса дочитала и подняла глаза на мать. В комнате повисла тягостная, густая тишина, будто сгустился сам воздух.

– Ну и что пишет твоя бабушка? – спросила Светлана ледяным тоном, скрестив руки на груди.

– Она больна. Ей очень нужна помощь. Она просит меня приехать на лето.

– Ни за что! – вспыхнула Светлана. Ее сдержанность исчезла, уступив место неподдельному страху. – Ты не поедешь. Это исключено.

– Почему? – Алиса встала, чувствуя, как в ней закипает редкое для нее упрямство. – Она старая, одна! Я ее почти не помню. Это же моя бабушка!

– Ты ничего не понимаешь! – мать резким движением смахнула невидимую соринку со стола. – Там… там не место для тебя. Это глухомань, болота, нищета. И Марья… она не в себе. У неё крыша поехала от одиночества. Она верит в какую-то чертовщину, в духов леших, в домовых! Я не хочу, чтобы она этими бреднями тебе голову забила.

– Бреднями? Мама, мне девятнадцать лет! Я сама могу решить, что для меня бред, а что нет. И что плохого в том, чтобы помочь родному человеку? Это же только на лето!

– Родному? – Светлана горько усмехнулась. – Она чужая нам, Алиса. Мы живём в другом мире. Реальном. А там… там время остановилось. И слава богу. Я сбежала оттуда, и это было лучшее решение в моей жизни. И ты не вернёшься туда. Я не позволю.

«Сбежала». Это слово повисло в воздухе, тяжелое и многословное. Алиса впервые ясно поняла, что Заречье – это не просто точка на карте. Это болезненная, не зажившая рана в прошлом её матери. Но чем больше Светлана сопротивлялась, тем сильнее Алису тянуло туда. Этот зов был сильнее страха перед матерью, сильнее сомнений. Он исходил из самого письма, из этого странного тёплого листка, который она сжимала в руке.

– Я всё равно поеду, – сказала Алиса тихо, но очень чётко, глядя матери прямо в глаза. – Мне нужно это. Я чувствую.

– Чувствуешь? – Светлана подошла к ней вплотную. – Ты живешь чувствами, а не головой! Поездка в эту дыру сорвет твою подготовку к институту! Ты провалишь экзамены! Ты разрушишь свое будущее!

– А может, наоборот, найду его! – выкрикнула Алиса, и её голос впервые зазвучал с силой. – Потому что моё будущее точно не здесь, не в этих стенах, не с этими учебниками по экономике! Я ненавижу всё это! Я задыхаюсь здесь!

Она не планировала говорить так резко. Светлана отшатнулась, как от пощечины. На ее глазах выступили слезы. Алиса никогда не видела свою сильную мать плачущей.

– Хорошо, – прошептала Светлана, отвернувшись и быстро смахнув предательскую слезу. – Делай как знаешь. Ты совершеннолетняя. Я не могу тебя удерживать силой. Но помни, я тебя предупреждала. Не приходи потом жаловаться.

Она вышла из комнаты, не хлопнув дверью, а тихо прикрыв её за собой. Этот тихий уход был страшнее любого скандала. Алиса осталась одна, дрожа от выброса адреналина и охватившего её чувства вины. Но под ним было другое, новое, незнакомое ощущение – решимость. Она снова развернула письмо и перечитала его. Слова «сердце чует, что пора» и «ты вся в свою бабку» отозвались в ней глухим стуком, будто ключом, повернувшимся в замке.

Она подошла к окну. Город за стеклом теперь казался не тюрьмой, а всего лишь временной остановкой. Где-то там, за сотни километров, была другая жизнь. Её родная бабушка которую она так давно не видела, лес, тишина. И тайна. Та самая, которую она чувствовала всю свою жизнь.

Не раздумывая больше, Алиса села за компьютер. Она нашла расписание автобусов. Рейс до райцентра, откуда до Заречья нужно было добираться на попутках, ? был всего один, и он отправлялся через три дня.

Палец завис над кнопкой «Забронировать». Она снова услышала за стеной сдержанные, подавленные рыдания матери. Сердце сжалось от боли и сомнений. Но потом она вспомнила запах письма – запах леса, свободы и чего-то безвозвратно утерянного. И нажала «Оплатить».

Решение было принято. Путешествие в неизвестность начиналось.

Глава 2: Бабушка Марья и Тени Прошлого

Автобус, скрипя тормозами, остановился на краю света. По крайней мере, так показалось Алисе. Кончился не только асфальт, но и, казалось, сама цивилизация. За пыльным окошком автобуса расстилалось бескрайнее море зелени, упирающееся в линию темного, почти черного леса на горизонте. Воздух, ворвавшийся в легкие при открытии двери, ударил в голову, как крепкое вино. Он был густым, сладковатым от цветущих трав, с горьковатой ноткой хвои и свежего навоза. После городской гари Алиса закашлялась, но с каждым вздохом чувствовала, как с легких спадает какая-то многолетняя окалина.

Деревня Заречье приютилась на берегу медленной, ленивой речки, через которую был перекинут шаткий деревянный мост. Избы стояли криво, но с достоинством, некоторые были украшены затейливой резьбой, потемневшей от времени. Курицы бродили по единственной улице, важный петух орал на завалинке. Все здесь было неспешным, укорененным, настоящим.

Алиса с трудом вытащила свой городской рюкзак из багажного отделения и осталась стоять на пыльной дороге, пока автобус, фыркнув черным дымом, развернулся и покатил обратно в большой мир. Одиночество нахлынуло мгновенно, но оно было не пугающим, а величественным. Тишина оглушала. Не абсолютная, нет – здесь был свой оркестр: жужжание пчел, стрекот кузнечиков, отдаленный лай собаки, шелест листьев. Но это была живая, природная тишина, а не мертвая гулкая тишь бетонных коробок.

«Дом на отшибе, у старого ельника», – вспомнила Алиса слова письма. Спросив у загорелой женщины с ведром молока, как пройти к Марье, она получила в ответ долгий, изучающий взгляд.

– Марья-то? Через мост, милка, да прямо по тропке, что в лес уходит. Там ни с кем не спутаешь. Скажешь, Агафья с поклоном.

Тропинка действительно была одна. Она вилась между кочковатым лугом, уходя вглубь ельника. Стволы елей стояли тесной стражей, их ветви сплетались в плотный полог, сквозь который пробивались лишь редкие солнечные лучи, ложась на землю золотистыми пятнами. Воздух стал еще гуще, пах смолой и влажным мхом. И снова это чувство – дежавю. Она здесь уже была. Не в детстве, а в своих снах.

Дом появился неожиданно. Не изба, как в деревне, а скорее старый, но крепкий сруб, почерневший от времени, с резными наличниками, на которых угадывались фигурки птиц и странные символы. Дом будто вырос из земли, став частью леса. Крыша была поросша мхом, а на крыльце в глиняном горшке цвел яркий, почти огненный, цветок, которого Алиса никогда не видела. Вокруг царил образцовый порядок: дрова аккуратно сложены под навесом, грядки прополоты, но чувствовалась неуловимая заброшенность, отсутствие мужской руки.

Дверь скрипнула, прежде чем Алиса успела постучать. В проеме возникла старушка. Невысокая, сгорбленная, но не дряхлая. Ее лицо было изрезано морщинами, как старую карту, но глаза… Глаза были яркими, пронзительно-ясными, цвета лесной озерной глади. Они смотрели на Алису не с немощью, а с таким глубоким, всепонимающим знанием, что девушке стало не по себе.

– Внученька, – произнесла Марья, и ее голос оказался низким, грудным, совсем не старческим. – Дошла. Я уж думала, заблудишься.

Она не удивилась, не расплакалась от счастья, а просто констатировала факт, будто ждала ее не три дня, а всего пять минут. Шагнула навстречу и обняла Алису. От нее пахло тем же, чем и от письма: сушеными травами, дымком и чем-то неуловимо древним. И снова – щемящее чувство знакомости.

– Здравствуй, бабушка, – выдохнула Алиса, чувствуя, как неожиданное спокойствие разливается по телу. Вся тревога, весь городской нервный комок внутри начал рассасываться.

– Заходи, заходи, дорогая. Чаем угощу.

Дом внутри оказался таким же, как снаружи – древним, но уютным. Воздух был насыщен ароматами сушеных яблок, ладана и все тех же трав. В сенях и в самой избе Алиса сразу заметила странные вещи. Над дверью висел пучок засушенного зверобоя, перевязанный красной нитью. В красном углу, рядом с иконами, висели не то куклы, не то идолы из ткани и веток. На подоконниках стояли склянки с какими-то корешками, а на стене у печи прилеплен был большой, похожий на звезду, камень с дыркой посередине – «куриный бог». Но больше всего Алису поразило то, как бабушка вела себя с растениями на окошке. Подойдя к горшку с геранью, она негромко прошептала: «Ну что, красавица, гостя встречаем? Держись, сейчас водичкой попою». И листья растения, казалось, действительно вздрогнули от ее слов.

За простым деревянным столом, заваренным душистым чаем из самовара с сушеными листьями малины и смородины, Марья расспрашивала Алису о жизни. Но расспрашивала не как мать – не об учебе и планах на будущее, а о снах, о том, что девушка чувствует, глядя на звезды, нравятся ли ей прогулки под дождем. Разговор тек плавно, без суеты. Бабушка слушала внимательно, кивая, и в ее глазах светилось одобрение.

– Мама...... она передавала тебе привет, – соврала Алиса, чувствуя неловкость.

Марья лишь усмехнулась, и в усмешке этой была бездна печали. – Не передавала она мне ничего, детка. И не надо. Знаю я свою дочь. Она от этого мира бежала, как черт от ладана. Искала другую правду. Нашла свою. Я на нее за то не в обиде. Каждому свой путь.

– Почему? Почему она его не приняла? – не удержалась Алиса.

Бабушка задумалась, глядя в окно на темнеющий ельник. – Полукровке трудно. Ни там, ни тут. Она выбрала «там», да всем сердцем, всеми силами. А чтобы выбрать что-то одно, надо от другого отказаться. Выжечь это в себе. Она и выжгла.

Позже, когда стемнело и Марья, сославшись на усталость, ушла в свою комнату за печью, Алиса осталась сидеть у горящей лампады. Ей не спалось. Энергия этого места будто заряжала ее изнутри. Она решила осмотреть дом.

На чердак вела крутая, почти вертикальная лесенка. Чердак был забит старыми вещами, покрытыми пылью и паутиной. В сундуке с отбитой крышкой она нашла детские платьица, выцветшие фотографии и – на самом дне – толстую тетрадь в клеенчатой обложке. На обложке детским, но уже уверенным почерком было выведено: «Света. Моя тайна».

Сердце Алисы забилось чаще. Она спустилась вниз, зажгла свечу и устроилась поудобнее на кровати. Дневник ее матери начинался с обычных для подростка записей о школе, о первых влюбленностях в деревенских парней. Но чем дальше, тем страннее становилось содержание.

«12 июня. Сегодня опять видела Его. В лесу, у старой сосны. Он не человек, я это знаю. Он из снов, из бабушкиных сказок. Он смотрит на меня, и я понимаю язык ветра. Это страшно. Я не хочу этого понимать».

«30 июля. Мама пыталась учить меня травам. Говорит, это моё. Но я не хочу! Я не хочу знать, какая трава от лихорадки, а какая – от сглаза. Я хочу уехать в город, где нет этих шепотов в листве, где вода в кране просто вода, а не… живая. Я боюсь этого дара».

«15 августа. Сегодня Он заговорил со мной. Голос был как шорох листьев. Спросил, почему я боюсь своей крови. Я убежала. Плакала потом всю ночь. Я не такая, как они. Я не хочу быть такой!»

«3 сентября. Познакомилась с парнем из города, он приехал к родственникам. Он такой… нормальный. Рассказывает о машинах, о музыке, о институте. У него нет никакого дара. И он не видит ничего в темноте леса. С ним я чувствую себя просто девушкой. Просто Светой. Может, это и есть спасение?»

Алиса читала, и кусочки пазла складывались в единую картину. Ее мать не просто сбежала от скучной деревенской жизни. Она бежала от самой себя, от своей сути, от наследия, которое считала проклятием. Она выбрала «нормальность», выстроила вокруг себя прочный, понятный мир, и Алиса была частью этого мира. Или должна была быть.

Последняя запись была сделана нервным, торопливым почерком.

«Прощай, дневник. Я уезжаю. Завтра. С ним. Мама смотрела на меня молча. Она все понимает. Сказала только: "Бегство – не освобождение, дочка. Рано или поздно твоя природа найдет тебя". Но я не верю. Я зарою эту часть себя так глубоко, что никогда не вспомню. Я буду счастлива. Я должна».

Алиса закрыла тетрадь. В доме стояла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в печи. Теперь она понимала. Понимала вечный страх в глазах матери, ее яростное стремление к контролю, ее неприятие всего иррационального. Это была не просто черствость. Это была защита. Стена, возведенная против целого мира. Мира, который сейчас окружал Алису и который чувствовался ею как нечто родное, долгожданное.

Она подошла к окну. Ночь была безлунной, но удивительно светлой от мириад ярких звезд. Ельник стоял темной непроглядной стеной. И вдруг Алисе показалось, что между деревьями мелькнула тень. Не животного, а высокая, прямая, почти человеческая, но слишком уж гибкая и бесшумная. И снова – ощущение взгляда. Того самого, из снов. Полного древней мудрости и тоски.

Но на этот раз страх не пришел. Пришло любопытство. Жгучее, неудержимое.

«Мама бежала, – подумала Алиса, прижимая ладонь к холодному стеклу. – А я пришла. и, кажется, я дома».

Глава 3: Шепот Озера

Прошло несколько дней, наполненных непривычным, но приятным трудом. Алиса помогала бабушке по хозяйству: колола дрова (сначала неумело и с опаской, потом все увереннее), пропалывала грядки, носила воду из колодца. Физическая усталость была приятной и удовлетворяющей, она прогоняла городскую тревогу лучше любых лекарств. Дом и лес постепенно переставали быть декорациями из сна и становились реальностью.

Марья по-прежнему была немногословна, но в ее молчаливой мудрости, в том, как она показывала, а не объясняла, как обращалась с растениями и животными, как будто понимала их язык, сквозил целый мир. Алиса ловила себя на том, что начинает различать оттенки тишины и звуков леса. Но главное – та тяга, то необъяснимое влечение, которое она ощутила в первый же день, не ослабевало. Оно исходило с юга, со стороны густого ольшаника, за которым, как сказала бабушка, и находилась Озерная Гладь.

Однажды утром, когда Марья собирала травы у опушки, Алиса набралась смелости.

– Бабушка, а можно я прогуляюсь? К озеру, хочется посмотреть.

Марья выпрямилась, опираясь на поясницу, и ее ясные глаза внимательно изучили лицо внучки. В них не было удивления, лишь глубокая, знающая серьезность.

– Ступай, – кивнула она. – Тропа от старой ветлы, что на краю ельника, видна. Только смотри… Озеро оно не простое. Оно живое. Чувствует. И не всякого к себе подпускает.

– Что значит «не простое»? – насторожилась Алиса.

– Люди говорят, русалки там поют, заманивают, – старуха усмехнулась, и в усмешке этой была тень чего-то древнего. – Но это для чужих. А для своих… оно может говорить иначе. Ты только не пугайся, если что-то почувствуешь или увидишь. Вода всегда показывает истину. Иногда ту, которую мы не готовы увидеть.

Эти слова лишь подогрели любопытство. Алиса двинулась по указанной тропе. Она вилась между могучими стволами, то поднимаясь на поросшие мхом холмы, то спускаясь в сырые, прохладные овраги. Воздух становился все влажнее, а тишина – все более звенящей. Сквозь листву начал проглядывать отсвет – не солнечный, а какой-то иной, более глубокий и мерцающий.

И вот лес расступился.

Алиса замерла на берегу, пораженная. Озерная Гладь была огромной. Вода в ней была темной, почти черной, но не мутной, а кристально чистой и, как это ни парадоксально, прозрачной. Она казалась огромным куском полированного обсидиана, в котором отражалось хмурое небо и темная стена леса на противоположном берегу. Поверхность была абсолютно неподвижна, ни единой ряби. От озера веяло спокойной, холодной мощью и покоем. Это было не просто озеро, а некий портал в иное измерение, живое и дышащее существо.

Она осторожно ступила на узкую полоску галечного пляжа. Галька под ногами хрустела оглушительно громко. Алиса подошла к самой воде и присела на корточки, заглядывая вглубь. Сначала она видела лишь свое отражение – бледное лицо, широко раскрытые глаза. Но чем дольше она вглядывалась, тем страннее оно становилось. Черты лица начали плыть, искажаться, как будто кто-то провел рукой по поверхности зеркала. Вода под ней оставалась идеально гладкой, но отражение менялось.

Алиса почувствовала легкое головокружение. Ей показалось, что из глубины на нее смотрит не ее собственное отражение, а кто-то другой. В темной воде проступили очертания иного лица – более острого, с более высокими скулами, а глаза… глаза были того же пронзительного цвета, что и у бабушки Марьи – цвета водной глубины, но с золотистыми искорками. В них была бездна печали и бесконечное любопытство.

Она инстинктивно отпрянула, и видение исчезло. На месте был лишь ее испуганный взгляд. Сердце колотилось где-то в горле. «Вода всегда показывает истину», – вспомнились ей слова бабушки. Что это была за истина? Ее двойник? Ее настоящая сущность?

Она снова посмотрела на воду, но уже не вглядываясь вглубь, а скользя взглядом по поверхности. И тут она заметила другое. По самому краю зрения, на границе воды и воздуха, начали появляться огоньки. Не яркие, а призрачные, голубовато-зеленые. Они танцевали над самой гладью, словно живые существа, и до Алисы донесся едва уловимый звук. Не песня, а скорее шепот. Множество голосов, переплетающихся в странную, гипнотическую мелодию, в которой нельзя было разобрать слов, но которая звала, манила за собой, в прохладную, темную пучину.

Алиса встала и сделала шаг назад, на сухую землю. Шепот тут же стих, огоньки погасли. Но тяга, влечение к озеру никуда не делись. Они стали только сильнее. Озеро проверяло ее. Испытывало.

Она обошла берег, стараясь держаться на почтительном расстоянии. На одном из камней, частично ушедшем под воду, она заметила странные предметы. Присмотревшись, она узнала в них то, что бабушка называла «узелковыми оберегами» – пучки трав, перевязанные красными нитями, и несколько старых, потемневших от времени монет. Местные оставляли их здесь, как подношение или защиту. Значит, бабушка была права – озеро считалось местом силы, с которым нужно было вести себя уважительно.

Проведя у воды больше часа, Алиса почувствовала, как ее начинает знобить от исходящего от озера холода. Она решила возвращаться. Обернувшись в последний раз, она снова увидела их – те самые глаза цвета водной глубины. Они мелькнули в отражении на поверхности, всего на мгновение, и исчезли. Но в этот раз Алиса не испугалась. В ее груди что-то отозвалось на этот взгляд – не страхом, а признанием.

Она шла обратно по тропе, и мысли ее были хаотичны и тревожны. Она вспоминала дневник матери, ее страх перед «не-людями», перед своим даром. Теперь Алиса понимала, чего именно боялась Светлана. Это была не выдумка. Озеро было живым. Лес был живым. И что-то в ней самой, какая-то часть ее крови, отзывалась на этот зов, понимала этот шепот.

Вернувшись домой, она ничего не сказала бабушке о глазах в воде. Но Марья, взглянув на ее бледное, озабоченное лицо, лишь кивнула, будто и не ждала никаких рассказов.

– Видела? – просто спросила она, наливая внучке кружку горячего травяного отвара.

– Да, – так же просто ответила Алиса. – Видела.

Больше ничего говорить не потребовалось. Они сидели за столом, и тишина между ними была наполнена пониманием. Озеро позвало. И Алиса, в отличие от своей матери, не убежала. Она услышала. И это было только началом.

Глава 4: Первая Встреча

Тот вечер в доме бабушки Марьи был наполнен особым, почти осязаемым спокойствием. Они сидели за ужином, и Алиса рассказывала о своих впечатлениях от озера, опуская, однако, самые тревожные детали – глаза в воде и шепот. Марья слушала внимательно, кивая, и в ее взгляде читалось одобрение.

«Вода тебя приняла, – сказала она, отодвигая пустую тарелку. – Не каждого она подпускает так близко. Чувствует она тех, у кого сердце чистое, а душа… родственная».

«Родственная?» – хотела переспросить Алиса, но бабушка уже поднялась и начала собирать посуду, словно случайно оброненная фраза не имела особого значения.

Ночь опустилась на Заречье, черная, безлунная. Лесной воздух, еще не остывший после дня, был густ и сладок. Алиса лежала на своей кровати под тяжелым, поскрипывающим лоскутным одеялом и прислушивалась к ночным звукам. В доме было душно. Мысли о таинственном озере, о дневнике матери, о собственной странной сущности не давали ей покоя, смешиваясь в беспокойный клубок.

Она ворочалась с боку на бок, пытаясь найти прохладное место на простыне. И вот сквозь дрему ей почудился звук. Сначала тихий, едва различимый, словно ветер задел струны невидимой арфы. Алиса замерла, прислушиваясь. Звук повторился, набирая силу и мелодичность. Это была музыка. Не песня, а именно музыка – странная, завораживающая, сотканная из шелеста камыша, звона воды и тихого, переливчатого посвистывания. Она лилась откуда-то издалека, со стороны Озерной Глади, и вплеталась в самую душу, вызывая щемящее чувство тоски и радости одновременно.

Сердце Алисы забилось чаще. Разум кричал, что это безумие – идти ночью в лес на какой-то призрачный зов. Но ноги сами понесли ее к двери. Она набросила на плечи легкую шаль и босиком, затаив дыхание, выскользнула из дома.

Ночь встретила ее прохладой и оглушительной трескотней кузнечиков. Тропинка к озеру, днем такая ясная, сейчас тонула во мраке. Но музыка вела ее, становясь все громче и отчетливее. Казалось, сам воздух вибрировал в такт этой неземной мелодии. Впереди, сквозь стволы деревьев, уже виднелась темная гладь озера, но на этот раз она не была черной. По ее поверхности скользили, танцуя в такт музыке, те самые голубовато-зеленые огоньки, которые она видела краем глаза днем. Их были десятки. Они переплетались, рассыпались веером и снова сходились, словно живые звезды, исполняющие свой вечный танец.

Алиса вышла на берег и замерла, завороженная. Вода казалась жидким обсидианом, усыпанным светлячками. А где-то совсем близко, прямо у кромки воды, послышался смех. Звонкий, серебристый, как струи родника, и в то же время насмешливый. Он звучал на грани слуха, то приближаясь, то удаляясь.

«Русалки…» – пронеслось в голове у Алисы, и по телу пробежала смесь страха и восторга.

Она сделала неосторожный шаг вперед, желая разглядеть источник этого смеха. Нога на мокром, скользком камне поехала, и Алиса, не успев вскрикнуть, полетела в воду.

Ледяной удар парализовал дыхание. Вода сомкнулась над головой, и мир погрузился в гулкую, темную тишину. Вместо музыки теперь в ушах стоял лишь нарастающий гул. Она беспомощно забилась, пытаясь выплыть, но сильные, невидимые руки – холодные потоки – схватили ее и потащили вниз, ко дну. Шаль и нижняя рубаха тяжелели на глазах, превращаясь в саван. Свет огоньков над головой таял, сужаясь в маленькую, тусклую точку.

Легкие горели, требуя воздуха. Темнота сгущалась, и в ней начали проступать видения. Ей почудилось, что из глубины на нее смотрят десятки бледных лиц с огромными, бездонными глазами. Шепот, который она слышала днем, теперь звучал прямо в ушах, настойчивый и зовущий: «Останься… с нами… здесь покой…»

Сознание начало уплывать. Алиса перестала бороться, позволив темноте забрать себя. И в этот миг, на грани между жизнью и забвением, она увидела его.

Из самой гущи мрака, из пучины, где не должно было быть ничего живого, возник силуэт. Он приближался стремительно, рассекая воду без единого всплеска. Это был молодой мужчина. Бледная, почти фосфоресцирующая в подводном мраке кожа. Черные, как смоль, влажные волосы, обрамлявшие высокий лоб и острые скулы. И глаза… Глубокого, бездонного цвета темной воды, в которых словно отражались все забытые солнцем глубины. В них не было ни жалости, ни злобы – лишь холодное, испытующее любопытство.

Он скользнул к ней, и его длинные, гибкие пальцы обхватили ее талию. Прикосновение было ледяным, но не отталкивающим, а наполняющим силой. Он смотрел ей прямо в глаза, и Алиса, теряя сознание, почувствовала, как ужас сменяется странным умиротворением. Он что-то сказал, но не голосом, а прямо в ее сознании, одним словом, смысл которого она не поняла, но звучание которого навсегда врезалось в память: «Тише…» «Тёмные Топи»…

Затем сильный толчок, и они понеслись вверх. Вода ревела в ушах, свет приближался. Следующее, что она почувствовала, – холодный влажный песок под спиной и давящую тяжесть в легких. Она судорожно вздохнула, закашлялась, извергая воду. Тело сотрясала дрожь.

Она лежала на берегу, на том самом месте, с которого упала. Над ней сияли звезды, а по озеру, как ни в чем не бывало, продолжали танцевать огоньки, и музыка все так же лилась в ночи. Рядом никого не было. Ни мужчины, ни русалок. Только она одна, мокрая, продрогшая и совершенно обессиленная.

Собрав последние силы, Алиса поднялась и, пошатываясь, побрела обратно к дому. Она была как во сне. Еле доплелась до своей кровати, скинула мокрое платье и, не помня себя, рухнула на подушку, мгновенно провалившись в черную, бездонную яму забытья.

Утреннее солнце, пробивавшееся сквозь занавеску, разбудило ее. Алиса села на кровати, чувствуя себя разбитой. Голова гудела, все тело ныло. Она огляделась. Мокрая одежда валялось на полу лужей. Значит, не приснилось.

Она с ужасом вспомнила леденящую воду, темноту и… его. Тот бледный лик в глубине. Спасение. Было ли это реальностью? Могла ли она действительно встретить в озере… кого-то? Или это были галлюцинации утопающего, порожденные воображением и бабушкиными рассказами?

Она подняла руки, чтобы потереть виски, и замерла. На ее левом запястье, на нежной коже, четко виднелся странный след. Он был похож на отпечаток от прикосновения – не человеческой руки, а скорее чего-то гибкого и шершавого. Две тонкие, извилистые полосы, похожие на отпечаток стеблей водорослей, и между ними – более светлый участок кожи, повторяющий форму длинных пальцев. След был бледным, но явным. Он пульсировал едва ощутимым теплом.

Алиса сжала запястье другой рукой. Это не был сон. Это было доказательство. Доказательство того, что в темных водах Озерной Глади жил кто-то. Тот, кто спас ее. Тот, чьи глаза цвета глубины преследовали ее с первого дня.

В этот момент в комнату вошла бабушка Марья с кружкой дымящегося отвара. Ее взгляд сразу упал на мокрую одежду на полу, а затем перешел на бледное, испуганное лицо внучки и на ее руку, сжимающую запястье.

– Ночью гуляла? – спокойно спросила старуха, ставя кружку на тумбочку.

Алиса кивнула, не в силах вымолвить слово.

– К озеру ходила?

Снова кивок.

– Упала?

– Меня… меня кто-то вытолкнул, – прошептала наконец Алиса, глядя на бабушку в надежде увидеть удивление или недоверие.

Но Марья лишь тяжело вздохнула и подошла ближе. Она бережно взяла руку внучки и внимательно рассмотрела след на запястье. На ее лице мелькнуло что-то похожее на понимание и… тревогу.

– Водяной, – тихо произнесла она, словно называя имя старого, не слишком приятного знакомого. – Молодой еще, судя по всему. Шалит. Русалкам своим на берег народ заманивать помогает, а сам посильнее добычу ищет.

– Водяной? – ахнула Алиса. – Но он… он спас меня.

– А кто знает, что у него на уме? – Бабушка отпустила ее руку. – Может, спас. А может, просто свою добычу у глупых русалок отбил. С ними, с водяными, шутки плохи. Сила у них большая, а нрав – переменчивый, как погода над озером. Сегодня спасает, а завтра… – она не договорила, но смысл был ясен.

– Что мне делать? – спросила Алиса, чувствуя, как ее охватывает новая, смесь страха и любопытства.

– Пока – ничего. Он тебя пометил. След сойдет через пару дней. Но теперь он тебя знает. И ты его познала. Связь установилась. Теперь озеро будет звать тебя еще сильнее. – Марья посмотрела на Алису строго. – Выбор за тобой, внучка. Можно запереться в доме и не подходить к воде до конца лета. А можно… можно пойти навстречу. Но помни: дорога в мир Нави редко бывает безопасной. Твоя мать предпочла убежать. Решай сама, повторить ли ее путь или пойти своей тропой.

Алиса смотрела на бледный след на своем запястье. Он был реальным, осязаемым доказательством существования иного мира. И он был единственным, что связывало ее с тем, кто смотрел на нее из глубины. Со страхом, но и с растущим решительным любопытством, она поняла, что у нее нет выбора. Она не могла убежать, как ее мать. Она должна была вернуться к озеру, должна была увидеть его снова.

Глава 5: Врата между Мирами

Тишина в горнице после слов бабушки повисла густая, звенящая, словно наполненная невидимой энергией. След на запястье Алисы, тот самый, что оставило прикосновение Водяного, пульсировал в такт бешеному стуку ее сердца. Он был больше не просто странной отметиной, а печатью, ключом, повернувшим замок в двери, за которой скрывалась ее истинная жизнь.

Марья не торопилась. Она подошла к печи, подбросила внутрь полено, и пламя весело затрещало, отбрасывая на стены новые, уже не пугающие, а охраняющие тени. Затем она вернулась к столу, села напротив Алисы и устремила на нее свой пронзительный, всевидящий взгляд.

«Рассказывай, внучка, – сказала она мягко. – Все, как было. Не утаивай ни звука, ни образа. В мире Нави мелочей не бывает».

И Алиса заговорила. Сначала сбивчиво, подбирая слова, потом все увереннее, погружаясь в воспоминания. Она рассказала о музыке, что просочилась в сон и выманила ее из дома, о танцующих над водой огоньках, о серебристом, насмешливом смехе, о леденящем падении в черную пучину. И наконец, о нём. О бледном лике в глубине, о черных волосах, развевающихся как водоросли, о ледяных пальцах, обхвативших ее талию, и о тех глазах – бездонных, цвета самой глубокой озерной воды, в которых плескалась вечность.

«Он сказал мне… прямо в голове…– выдохнула Алиса, снова ощущая тот странный покой, что охватил ее тогда в пучине. – «Тише».

Марья слушала, не перебивая. Когда Алиса закончила, она долго молчала, глядя на языки пламени в печи.

«Ильмар, – наконец произнесла она, словно пробуя на вкус это имя. – Зовут его Ильмар. Молодой еще для своего рода, но сильный. Очень. И гордый. Озерная Гладь – его вотчина, его суть и его крепость».

«Ильмар…» – прошептала Алиса, и имя это, коснувшись ее губ, отозвалось внутри странным теплом.

«Ты должна понять, детка, что ничего случайного тут нет, – продолжила бабушка, и ее голос стал серьезным, наставляющим. – Ты не просто городская девчонка, приехавшая к старухе-бабке. Ты здесь, потому что должна была оказаться здесь. Кровь твоя позвала, а мир Нави откликнулся».

Она встала, подошла к старому сундуку в углу и достала оттуда не книгу, а большую, толстую кожаную тетрадь, испещренную выцветшими чернилами и простыми карандашными набросками трав, знаков и существ.

«Наши предки, Алиса, звались Берегинями, – начала Марья, возвращаясь на свое место. – Не теми русалками из сказок, что парней заманивают, а настоящими, древними хранительницами. Мы стояли на границе. На Стыке. Наш долг был – и есть – поддерживать равновесие между миром людей, Явью, и миром духов, Навью. Мы – мост. Мы – те, кто понимает язык и трав, и ветра, и камня».

Она открыла тетрадь на странице с изображением женщины в простом платье, держащей в одной руке колосья, а в другой – причудливый оберег. Ее лицо было спокойным и невероятно сильным.

«Сила Берегинь – в гармонии. Мы не властвуем над стихиями, мы договариваемся с ними. Мы исцеляем раны, нанесенные миру людским невежеством, и успокаиваем гнев духов, задетых этим невежеством. Эта сила передается по крови. Моей матери, мне… моей дочери… и тебе».

Алиса смотрела на рисунок, и в ее душе что-то щелкнуло. Все странные тяготения, сны, непонятные влечения – все это обретало смысл. Она была не просто «странной». Она была наследницей.

«Но мама… она отказалась», – не спросила, а констатировала Алиса.

Марья вздохнула, и в ее глазах мелькнула старая боль. «Она испугалась. Испугалась ответственности, испугалась своей силы, испугалась, что никогда не будет «нормальной». Она предпочла выжечь эту часть себя, забыть. И стала сильной в мире людей. Но плата за это…» Бабушка покачала головой. «Плата – это вечный страх, вечное бегство от самой себя. Она построила стену, и ты росла по ту ее сторону».

Теперь Алиса понимала. Понимала вечный контроль матери, ее прагматизм, ее неприятие всего иррационального. Это была не черствость, а гигантский, отчаянный бастион, возведенный против собственной сущности.

«А мой отец? – тихо спросила Алиса. – Он… он тоже из мира Нави?»

Марья покачала головой. «Нет. Он был человек. Хороший, добрый. Но слишком хрупкий для силы, что дремала в твоей матери. Он не смог принять ее истинную природу, когда та начала прорываться наружу. Их брак распался. Светлана увидела в этом подтверждение своим страхам – что ее дар несет только горе. И окончательно захлопнула дверь в мир Нави».

Алиса молча переваривала эту информацию. Ее обычный, человеческий отец… это объясняло, почему в ней самой сила была, возможно, не такой яркой, как в бабушке, но от этого не менее реальной.

«Но при чем тут Ильмар? И это… Темная Топь?» – вспомнила Алиса страшные слова из своего полузабытого состояния.

Лицо Марьи стало суровым. Она отложила тетрадь и сложила руки на столе. «Темная Топь – это не просто болото, Алиса. Это болезнь. Древняя порча, что пожирает мир Нави. Она питается болью, забвением, гневом, который люди приносят природе. Вырубленные леса, отравленные реки, забытые святые места – все это пища для нее. Она пробуждается. И с каждым годом ее сила растет».

«Что она делает?»

«Она иссушает. Затягивает в трясину малых духов, искажает больших. Лес, пораженный Топью, становится тихим и мертвым. Вода в зараженных источниках становится черной и ядовитой. Она медленно, но верно расширяет свои границы. И если ее не остановить…» Бабушка посмотрела прямо на Алису, и в ее взгляде была бездна тревоги. «Она поглотит сначала Навь, а потом дойдет и до Яви. Реки превратятся в зловонные канавы, леса – в гнилые болота, а воздух станет тяжелым и ядовитым. Равновесие будет разрушено навсегда».

Алисе стало холодно. Она смотрела на уютную горницу, на огонь в печи, и представляла, как все это медленно чернеет, покрывается слизью и разлагается.

«И что… что можно сделать?»

«Берегини в былые времена умели сдерживать Топь. Наша сила, сила гармонии и жизни, – противоположна ей. Мы могли очищать источники, залечивать раны земли. Но наша кровь со временем истончилась, смешалась с человеческой, а знание было утеряно. Я уже стара, силы мои на исходе. Я едва могу удерживать границу вокруг Заречья».

Марья протянула руку и накрыла ладонью руку Алисы, прямо над следом от Ильмара.

«Но ты… ты – новая надежда. В тебе течет кровь и Берегинь, и… кое-кого еще».

Алиса замерла. «Кого?»

«Твой дед… отец твоей матери… не был человеком, Алиса».

Глаза девушки расширились от ужаса и изумления. Она смотрела на морщинистое лицо бабушки, пытаясь представить…

«Он был… Духом?»

«Лешим, – просто сказала Марья. – Хозяином этих лесов. Наша любовь была против правил обоих миров. Но она случилась. И родилась Светлана. Полукровка. Как и ты. Но если в твоей матери больше человеческого, то в тебе… в тебе, я чувствую, сила Нави бьет ключом. Именно поэтому Ильмар вышел к тебе. Он почуял в тебе не просто человека, а родственную душу. Силу, способную быть ему равной».

Алиса откинулась на спинку стула, пытаясь осмыслить все это. Она была наполовину человеком, на четверть Берегиней и на четверть… Лешим? Ее дед был духом леса? Кровь застыла в ее жилах. Она вспомнила, как легко ориентировалась в лесу, как понимала шепот листьев. Это было не воображение. Это было наследие.

«Темная Топь боится союза, – продолжала бабушка. – Союза стихий. Силы Воды, которой правит Ильмар, и силы Земли и Жизни, что дремлет в тебе. Вместе вы можете создать свет, способный развеять тьму. Но Ильмар… он горд и недоверчив. Он столетия видел, как люди губят его владения. Он не станет слушать просьбы старухи или доверять какой-то девчонке. Нужно, чтобы он сам признал в тебе силу. Признал равной».

«Как?» – прошептала Алиса, чувствуя, как на ее плечи ложится неподъемная тяжесть ответственности.

«Тебе придется войти в мир Нави по-настоящему. Не краем сна, не упав в него случайно, а сознательно. Открыть Врата и шагнуть внутрь. Тебе придется научиться говорить на языке стихий. И тебе придется снова встретиться с Ильмаром. Не как утопающая с спасителем, а как посланница с предложением союза».

Алиса смотрела на след на своем запястье. Страх сжимал ее горло. Но под ним было что-то еще. Нечто древнее, мощное и спокойное. То, что она унаследовала от Берегинь и от Леса. Чувство долга. Чувство принадлежности к этому миру. И жгучее, неутолимое любопытство.

«Я боюсь», – честно призналась она.

«И правильно делаешь, – кивнула Марья. – Только дурак не боится входя в мир духов. Но твой страх должен стать твоей осторожностью, а не параличом. Ты не одна. Я буду направлять тебя. А твоя кровь… твоя кровь будет течь в нужном направлении. Она уже ведет тебя».

Бабушка встала и подошла к полке с травами. «Завтра начнем. Я научу тебя азам. Как слушать землю, как понимать язык воды, как отличить доброго духа от злого. А потом… потом ты сама должна будешь найти дорогу к озеру и позвать его. Сознательно».

Ночь за окном была уже не такой черной. Она была наполнена жизнью, тайной и смыслом. Алиса сидела за столом, глядя на кожаную тетрадь Берегинь. Она провела пальцами по шершавой странице с изображением своей пра-пра-бабушки. Она больше не была Алисой – чужой, непонятой городской девушкой. Она была Алисой, наследницей Берегинь, дочерью Леса и ключом к спасению двух миров. И след на ее запястье был не отметиной чудовища, а печатью ее судьбы.

Она глубоко вздохнула и почувствовала, как страх отступает, уступая место решимости. Дверь в ее старую жизнь захлопнулась. Теперь ей предстояло шагнуть в новую. И первый шаг она сделает навстречу темным водам Озерной Глади и тому, кто правил ими.

Глава 5.1: Ильмар

Вода. Она всегда была моим единственным правдивым отражением. В ней – лишь истина глубин, ничто не скроешь. Но сегодня в ней появилось искажение. Её лицо.

Она упала. Глупо, нелепо, как это всегда бывает с ними, с людьми. Испугалась огоньков, потеряла равновесие. Её страх был густым и сладким, как забродивший сок, и он привлёк моих русалок. Они уже тянули к ней свои бледные руки, готовые увлечь в вечный танец в холодной мгле.

Я наблюдал. Как всегда. Почему я вышел тогда? Любопытство? Её отражение в воде, искажённое паникой, было… иным. В нём мелькало что-то, чего я не видел веками. Не просто животный ужас, а вспышка. Искорка чего-то древнего, почти забытого.

Я вытолкнул её на берег. Её кожа обожгла мне пальцы – не жаром, а самой своей жизненной силой, настолько чужеродной и плотной, что я едва не отшвырнул её обратно. Я оставил на ней знак. Не специально. Моя сущность просто впечаталась в её плоть, как вода впитывается в песок. След. Метка.

А теперь эта старуха, Марья, смотрит на этот след и открывает ей «правду». Словно правда – это что-то простое, что можно взять и положить на ладонь, как камень.

Она говорит ей о мире Яви. О духах. Обо мне. Слышу их разговор сквозь толщу воды и стену её дома. Голос старухи – ровный, как гладь озера перед бурей. Голос девушки – прерывистый, полный неверия и дрожи.

«Ты – наполовину из этого мира, Алиса. Твоя кровь – ключ».

Ключ. Какое высокопарное слово. Её кровь – это коктейль. Кровь Берегинь, этих самоназначенных хранительниц баланса, чья сила давно истончилась до шепота. И кровь… Лешего. Да, я знаю. Я всегда знал. Старый Хозяин Леса, нарушивший свой же закон. И что породил этот союз? Девчонку, которая пугается ночных огней и тонет на мелководье.

Они говорят о Топи. Тьма на восточных рубежах. Да, я чувствую её. Холодную, липкую, бездонную пустоту, что пожирает мои ручьи, отравляя их в самом истоке. Она ползет. Медленно, но неотвратимо. И они думают, что эта… полукровка… сможет что-то изменить?

Марья вещает о союзе. О том, что только наследница крови Берегинь может остановить Топь. Какая наивная сказка. Топь не остановить. Её можно лишь сдержать. Отбросить. И для этого нужна сила. Настоящая сила. Не память о былой славе, не разбавленная человеческой слабостью кровь.

Она говорит ей моё имя. «Ильмар». И зачем? Чтобы она могла звать меня? Просить о помощи? Я не слуга людей и не защитник их потомков.

И всё же… Этот след на её запястье. Он горит на моём собственном сознании, как клеймо. Связь установлена. Я вытащил её из пучины, и теперь её судьба навсегда переплелась с моей. Не по её воле. Не по моей. По прихоти текущей воды.

Пусть приходит. Пусть попытается поговорить со мной. Я покажу ей, что такое настоящая мощь. Я научу её страху, который не идёт ни в какое сравнение с испугом перед падением в озеро. И если в ней и правда есть искра той силы, о которой шепчутся… что ж. Возможно, я найду ей применение.

А если нет… вода всегда знает, как избавиться от того, что не должно в ней находиться.

Часть 2: Мир Нави. Глава 6: Ученица Берегини

Рассвет в Заречье больше не был для Алисы просто сменой времени. Первые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь стынущий ночной воздух, несли особое послание. Они скользили по росным паутинкам, превращая их в хрустальные арфы, и касались верхушек елей, будто зажигая зеленые свечи. Теперь Алиса видела не просто свет – она чувствовала, как с его приходом мир Нави на мгновение замирает, уступая дорогу миру Яви, и в этом переходе была своя, строгая гармония.

Марья разбудила ее до восхода. «Силу ловить нужно на зорьке, внучка, – сказала она, подавая кружку травяного чая с горьковатым, бодрящим вкусом. – Пока земля не нагуляла дневной жар, а роса не высохла, энергии чисты и послушны».

Они вышли в огород, еще влажный от ночной прохлады. Воздух звенел от птичьих голосов, и каждый звук казался теперь не просто шумом, а частью огромной симфонии.

«Первое, что должна понять Берегиня, – начала Марья, останавливаясь посреди грядок, – это то, что она не владеет силами. Она – часть их. Как ручей часть реки. Ты не можешь приказать земле или воде, но можешь попросить, и если просьба твоя искренна и голос твой чист, они откликнутся».

Она протянула руку над кустиком мяты, листья которого слегка поникли. «Почувствуй его. Не глазами. Закрой их».

Алиса послушно закрыла глаза, чувствуя себя немного глупо. Она слышала пение птиц, чувствовала солнце на своих веках.

«Не слушай ушами, – тихо сказала бабушка. – Слушай кожей. Тем местом, где душа встречается с миром».

Алиса попыталась. Сначала в голову лезли посторонние мысли – о вчерашнем разговоре, о следе на запястье, о темных глазах Ильмара. Она отгоняла их, как назойливых мух. И постепенно, сквозь суету собственного ума, она начала различать нечто иное. Слабую, едва уловимую вибрацию, исходящую от растения. Она была похожа на тихий стон, на ощущение жажды.

«Оно… хочет пить», – неуверенно прошептала она.

Марья одобрительно хмыкнула. «Вот видишь. А теперь протяни к нему руки. Ладонями вверх. Представь, что ты – мост. Что ты пропускаешь через себя силу земли, которая течет в тебе по праву крови, и направляешь ее к корням».

Алиса сделала глубокий вдох и выдох, стараясь унять дрожь в пальцах. Она представила, как от подошв ее ног вглубь земли уходят невидимые корни, как ее собственная кровь замедляет свой бег, уподобляясь темным, насыщенным сокам земли. Потом она мысленно собрала это ощущение сытости, прохлады и жизни в ладонях и направила его к мяте.

Сначала ничего не происходило. Потом ей показалось, что воздух между ее ладонями и растением стал гуще, зазвенел. А затем… затем она увидела. Не глазами, а внутренним зрением – тонкую, прозрачную нить света, соединившую ее ладони с поникшими листьями. Листья мяты вздрогнули, выпрямились и, казалось, стали на мгновение ярче и сочнее.

Алиса ахнула и разомкнула руки, потеряв концентрацию. Нить исчезла.

«Получилось!» – воскликнула она, захлебываясь от восторга.

«Получилось поднять умирающее растение с колен, – поправила ее Марья, но в углах ее глаз собрались лучики довольных морщинок. – Это начало. Самого слабого духа поля таким фокусом не удивишь. Но начало – оно и есть начало. Кровь твоя помнит. Теперь почувствуй землю под ногами. Не просто как почву, а как живое существо».

Алиса сбросила тапочки и встала босыми ногами на прохладную, влажную землю. Она снова закрыла глаза, и на этот раз ей потребовалось меньше времени. Она почувствовала не просто вибрацию, а целые потоки. Медленные, мощные, как кровь в спящем великане. Одни несли ощущение покоя и стабильности, другие – чистую, животворящую силу, третьи, совсем тонкие и быстрые, – радость и легкость. Это были жилы мира Нави, его кровеносная система.

«Видишь? – тихо сказала Марья. – Земля дышит. И ты учишься дышать с ней в одном ритме».

Следующие дни превратились в череду удивительных открытий. Бабушка учила ее не заклинаниям из книг, а самому языку мира. Они шли в лес, и Марья заставляла ее часами сидеть у старого дуба, слушая его неторопливые мысли, похожие на гулкий перекат камней в глубине оврага. Она учила её различать голоса ветра – сердитый свист в вершинах сосен, ласковый шёпот в листве берез, предупреждающий рык перед грозой.

Однажды Марья принесла из дома горсть разной крупы – пшено, гречку, овёс. Они сели на завалинке, и бабушка рассыпала зерна по старому деревянному подносу.

«Теперь собери, – сказала она. – Не руками. Волею».

«Как?» – растерялась Алиса.

«Представь, что каждое зернышко – это отдельная нота. А твоя воля – мелодия, которая должна собрать их в аккорд. Ищи между ними связь. Они все – дети одной земли, одной стихии».

Это оказалось невероятно сложно. Алиса смотрела на рассыпанные зёрна до рези в глазах. Она пыталась «поддеть» их мысленно, сгрести в кучу невидимыми граблями. Ничего не выходило. Зёрна лежали неподвижно.

Отчаявшись, она закрыла глаза и просто представила их. Не как задачу, а как часть целого. Она вспомнила ощущение земли под ногами, ее спокойную, собирающую силу. Она представила, как эта сила исходит от неё самой мягким, ровным кругом, притягивая к центру всё, что одной с ней природы.

Когда она открыла глаза, она увидела, что зёрна медленно, словно железные опилки к магниту, поползли к центру подноса, образуя аккуратную кучку. Не все, может, треть. Но они двигались!