Проклятие Бессмертных: Метка Вечных (книга 1)

Глава 1

Нина

Что ты делаешь, когда просыпаешься с татуировкой, которой у тебя не было прошлым вечером?

«Хм. Что за чушь?» – вот первая мысль, что пронеслась в моей голове, когда я разглядывала странный знак на своём запястье.

С виду – самая обычная татуировка. Крошечная, размером с пятирублёвую монету, будто бы нанесённая одним точным движением иглы с чёрной тушью. Всего один символ – архаичный, странный, ничего знакомого. Просто перевёрнутая латинская буква «г» с завитком, перечёркнутая по центру спиралью.

После яростной атаки с помощью спирта и отбеливателя я добилась лишь того, что кожа вокруг покраснела и заныла, откликаясь на каждое прикосновение тупой, ноющей болью. Медленно и неохотно я пришла к выводу: чернила и впрямь находятся под кожей, въелись в неё так, словно были там всегда.

Или, по крайней мере, это было на них очень похоже.

Я была абсолютно уверена, что это не внезапно проступившее родимое пятно такой дурацкой формы. Оно и правда выглядело как настоящая татуировка – чёткие линии, ровный цвет, никаких признаков неаккуратности или кустарной работы. Проблема была в том, что вчера вечером его ещё не было. Я не была на вечеринке, не пила и ничего не забывала. Лунатизм? Исключено. Я легла спать ближе к двум ночам, после того как досмотрела очередные три серии корейской дорамы, которую уже неделю смотрела запоем – ни один салон в городе в такое время уже не работал. Да и среди знакомых тату-мастеров не было шутников с таким больным чувством юмора. Я легла в кровать, уснула под привычный шум машин за окном, а проснулась – и вот тебе, пожалуйста. Татуировка. Прямо на запястье, не заметить невозможно, спутать не с чем.

Поразительно, как человеческий мозг справляется с, казалось бы, невозможным. Потратив целый час на безуспешные попытки стереть эту дрянь, моё сознание просто отказалось обрабатывать проблему дальше, словно нажало кнопку экстренного выключения. Загадка была вытеснена куда более простой и насущной задачей – я опаздывала на работу. Вот это я могла понять. Вот это могла решить. Вот с этим можно было иметь дело.

Вместо того чтобы погружаться в пучину паники, гадая, что же это такое на моей руке и откуда оно взялось, я просто… занялась обычными делами. Я впопыхах собралась, наспех подвела глаза чёрным карандашом, кое-как причесалась, запихнув непослушные волосы в хвост, и помчалась на остановку. Я даже не знала, зачем стараюсь выглядеть прилично. Не похоже, чтобы мои «коллеги» это оценили. Они не отличались особой общительностью, болтливостью и внимательностью к деталям. Ничего личного – они просто не могли себе этого позволить.

Они были мертвы, в конце концов.

Я работала экспертом-криминалистом в бюро судебно-медицинской экспертизы. Каждому новому знакомому приходилось объяснять, что моя работа – это не то, что они видели в том самом сериале про следователей, где все ходят в дизайнерских костюмах и раскрывают дело за сорок минут экранного времени. Всё было куда прозаичнее и приземлённее. Моя задача – собирать данные, фиксировать показатели и результаты. Существовали другие, более важные, лучше оплачиваемые и куда более умные люди, которые сидели в тёплых кабинетах и действительно раскрывали преступления, складывая факты в стройную картину. А я всего лишь вставляла в умерших пластиковые градусники, вырезала кусочки тканей для анализов по разным поводам и делала множество малоприятных фотографий для экспертизы.

Это не значит, что у меня не было живых коллег. Просто так было забавнее думать о людях на столе, освещая свою работу налётом чёрного юмора. Иначе пришлось бы относиться к тому, что я делаю, слишком серьёзно, а так жить было попросту невозможно – сойдёшь с ума от мрачности происходящего. Мои настоящие коллеги были милыми, обычными людьми, с собственной жизнью, о деталях которой я не имела особого понятия. И всех всё устраивало – мы соблюдали негласные границы.

Вопреки расхожему мнению, в морге никто не работал по ночам, как то любят показывать в фильмах ужасов с их атмосферой вечного мрака и скрипучих каталок. У меня была самая обычная, с восьми до пяти, рутинная жизнь, как у большинства обычных людей. Пусть и связанная с мёртвыми телами. Что ж, кому-то ведь приходится этим заниматься. Правда, иногда от меня слегка пахло химикатами, несмотря на все старания. Я использовала мятный шампунь, потому что если брала что-то цветочное, то начинала пахнуть, как похоронное бюро – приторно и удушающе.

Прислонившись к запотевшей стенке старенького автобуса, я уткнулась в телефон, машинально листая пальцем бесконечную ленту новостей, не вчитываясь в заголовки. Автобус снова задержался, пришлось ждать на остановке больше двадцати минут, что было совершенно неудивительно. Весь Барнаул в час пик намертво вставал в пробках, превращаясь в одну сплошную вереницу машин.

Было забавно, что в нашем сибирском городе можно было запросто опоздать на работу на пятнадцать минут, и всем было совершенно плевать – никто даже бровью не поведёт. Автобусные маршруты Барнаула, особенно в межсезонье, когда погода не могла определиться между осенью и зимой, становились настоящим испытанием на прочность нервной системы. Я подозревала, что, если голубь вздумает присесть на дорогу, движение встанет минут на двадцать, пока птица не соизволит убраться восвояси.

Я даже думать не хотела о том, что творилось здесь зимой, в настоящую сибирскую пургу, когда ветер сбивал с ног, а снег залеплял глаза.

Я, хоть и против своей воли поначалу, успела полюбить Барнаул со всеми его причудами и недостатками. Я перебралась сюда из деревни в Алтайском крае, чтобы поступить в университет и получить нормальное образование, потом была практика, меня взяли на работу, и вот я застряла здесь, пустив корни. Теперь у меня была типичная жизнь одинокой девушки лет двадцати семи. Несколько комнатных растений на подоконнике, которые я периодически забывала поливать, работа, пара близких друзей, увлечения вроде просмотра дорам и – как знак личного прогресса в суровых сибирских реалиях – собственная однокомнатная квартира, за которую я выплачивала ипотеку.

Моя жизнь была такой же, как у большинства людей вокруг: подъём по будильнику, работа, дом, заполнение свободного времени чем придётся, сон, снова подъём, снова работа, день за днём, неделя за неделей. Пару раз в неделю я встречалась с друзьями в каком-нибудь кафе или выпивала по бокалу пива с дышащими коллегами, обсуждая всё что угодно, кроме работы. Изредка случались одно-два свидания, которые обычно ни к чему не приводили, и жизнь казалась вполне удавшейся, во всяком случае, не провальной.

Разве это не успех? Намылить, промыть, повторить.

Каждый день был похож на предыдущий, как близнец на близнеца. И большинство людей считало именно такую жизнь успешной и правильной. Медленно и плавно двигаться к закату, делая одно и то же – предсказуемо, безопасно и по расписанию.

Если честно, сегодняшний день всё же немного отличался от обычного.

Я то и дело почёсывала руку сквозь рукав тёплой кофты, не в силах остановиться. Едкая химия, которой я атаковала свою внезапную татуировку утром, теперь дико зудела и чесалась. Может, и не стоило набрасываться на неё с мочалкой и хлоркой, будто пытаясь оттереть пятно от краски, но тогда я была на грани настоящей паники. Закатав рукав, я украдкой взглянула на метку, надеясь, что она волшебным образом исчезла за время поездки. Может быть, отбеливатель всё же подействовал с задержкой? Но нет. Вокруг красного, раздражённого пятна, которое я сама же и устроила своими попытками стереть татуировку, метка по-прежнему красовалась на своём месте, чёткая и насмешливая.

Я не чувствовала той боли, которую, вероятно, должна была причинить свежая татуировка. Абсолютно ничего не ощущалось, пока я не принялась яростно её сдирать утром. Ощущение было такое, словно она была со мной уже много лет, давно стала частью тела.

Я-то прекрасно знала, как должна выглядеть татуировка на человеческой коже. Я видела сотни, если не тысячи тату на телах, и знала, как чернила со временем приобретают лёгкий сероватый, слегка размытый оттенок по краям, как бы искусно и профессионально их ни нанесли. У меня самой не было ни одной татуировки, но у большинства тел, попадавших на мой стол в морге, они имелись – от маленьких символов до полноценных рукавов.

Эта штука на моей руке была невозможна. Её просто не должно было там быть. По всем законам логики, мне следовало бы мчаться в больницу и требовать объяснений, но что, чёрт возьми, они мне скажут? Посоветуют не баловаться наркотиками или алкоголем, и тогда, глядишь, я не буду просыпаться с татуировками, о которых ничего не помню? Мне бы просто не поверили, если бы я сказала, что пила яблочный сок, смотрела корейские дорамы и легла спать в своей квартире. Решили бы, что я либо напилась до беспамятства и не помню, либо меня опоили в каком-нибудь баре или клубе.

В любом случае, вызвали бы полицию, я написала бы заявление на нескольких листах, и ровным счётом ничего бы не произошло. Никто не пострадал, никто не убит, ничего не украдено, и начинать расследование было попросту не с чего. В лучшем случае, приехали бы проверить мою квартиру на следы взлома. Я уже проверила сама – их не было, дверь заперта, окна целы. Полицейские могли бы только развести руками и уехать, посоветовав быть осторожнее.

Так что же, спрашивается, мне было делать? Взять отгул на работе и сидеть дома? Свернуться калачиком на полу и рыдать без остановки, пока не кончатся слёзы? Вызвать экзорциста и попросить его изгнать демона татуировок?

Я не была из тех, кто плачет и паникует при первых признаках неприятностей. Я считала себя здравомыслящим, рациональным и логичным человеком, способным держать себя в руках. Ещё в медицинском университете я подрабатывала фельдшером на скорой помощи, наматывая километры по ночным вызовам. Я усвоила простой, но действенный принцип «сперва действуй, потом паникуй» от нескольких старших, куда более циничных и бывалых барнаульских парамедиков, повидавших на своём веку всякого.

Те ещё были ребята, надо сказать.

Метод был предельно прост – сначала реши проблему, а уж потом рыдай в подушку, если очень хочется выпустить пар. Не раз и не два я приезжала на вызов, где человек, с которым случилась реальная беда, был в относительном порядке и держался из последних сил, а тот, кто звонил и вызывал скорую, нуждался в помощи куда больше из-за острого приступа паники и истерики.

Сперва действуй, потом паникуй. Я повторяла эту мантру про себя, как заклинание, пытаясь сдержать нарастающую волну тревоги, которая грозила накрыть меня с головой. У меня на руке была татуировка, которую я не помнила, чтобы делала, и её появление было абсолютно невозможно с точки зрения здравого смысла. Но ничто не невозможно на самом деле, всё лишь временно необъяснимо. Как фокусы в цирке: узнаешь секрет – и всё становится смешным и таким простым, что хочется ударить себя по лбу. Стоило мне понять, в чём подвох, и всё станет очевидным и логичным.

Всю дорогу до работы я рассеянно потирала то место на руке, где красовалась метка. Теперь оно стало ощутимо гореть и пульсировать под пальцами. Как с укусом комара – трогать его было себе дороже, только усиливаешь зуд, но, как и с укусом комара, я не могла остановиться, снова и снова проводя пальцами по ткани рукава.

Проходя мимо поста охраны, я привычным движением швырнула свою потрёпанную сумку на чёрную ленту рентгеновского сканера. Государственное учреждение, государственная безопасность, государственная бюрократия. Это было Бюро судебно-медицинской экспертизы, и располагалось оно не в самом фешенебельном и престижном районе города, мягко говоря. Пусть здание и примыкало к массивному зданию краевой больницы, но всего в паре кварталов отсюда находился мрачный следственный изолятор, в этом самом ничейном пространстве между спальными районами и промышленной зоной с заводами.

Сюда постоянно пытались зайти самые разные люди – кто под кайфом от наркотиков, кто не в себе от горя, большинство – нечто среднее между этими крайностями.

– Привет, Гриша, – бросила я охраннику, выуживая сумку с другой стороны сканера.

Он был моложе большинства своих коллег-охранников, которые обычно были крепкими мужчинами предпенсионного возраста. Когда-то, почти шесть лет назад, мы вместе начинали с практики в медицинском университете, сидели на одних лекциях. У Гриши была явная склонность не слишком напрягаться, если дело его не увлекало по-настоящему. А увлекало его очень немногое в этой жизни, так что работа охранника с её размеренным графиком и предсказуемыми обязанностями подходила ему просто идеально.

– Нина, – Гриша широко улыбнулся и оторвался от своего потрёпанного планшета. – Пивасика? Сегодня вечерком?

У него была удивительно добрая, чуть кривая улыбка и взъерошенные каштановые волосы, торчащие в разные стороны. Я всегда думала, что он тратит на их причёсывание ровно столько времени, чтобы не походить на бомжа, но и не больше минуты. Он был из тех парней, что всегда ходят в мятой футболке, а сверху – либо в поношенной толстовке, либо в рабочей форме охранника. Во всяком случае, я не видела его в другом виде за все годы знакомства.

Мы с Гришкой подружились ещё года три назад, когда он только устроился сюда охранником, и до сих пор оставались близкими приятелями, несмотря на все его недостатки. Он был грубоват в общении, и большинство наших коллег считало его скорее законченным козлом, чем милым чудаком с золотым сердцем. Проблема была в том, что Гриша совершенно не умел общаться по-человечески, даже по меркам тех, кто ежедневно имеет дело с мёртвыми телами. Он просто физически не мог удержаться от того, чтобы не высказать всё, что приходит в голову, в каждый подходящий и совершенно неподходящий для этого момент. Я же находила в этом своеобразный юмор и даже определённое очарование, а он мирился с моими странностями и причудами – вот так мы и уживались все эти годы.

– А почему бы и нет? – почти не задумываясь, согласилась я на послематчевые посиделки в нашем любимом баре. – Конкретно сегодня мне как раз не помешает выпить. И даже нужно.

Может быть, я даже покажу Грише эту странную метку на руке, и есть шанс – пусть и призрачный, почти эфемерный – что он не счёл бы меня окончательно сумасшедшей.

– Класс, – бросил он коротко и тут же уткнулся обратно в планшет, словно одним движением вычёркивая меня из разговора.

Ах да, Гриша и его потрясающее отсутствие элементарных навыков общения.

Я взяла свою потёртую сумку с другой стороны рентгеновского аппарата. Гриша даже не взглянул на экран сканера – он никогда этого не делал, слепо полагаясь на автоматику и веря, что машина сама всё увидит. Взвалив рюкзак на плечо, я направилась по знакомому коридору в лабораторию, которую делила с двумя коллегами. Но, поскольку на календаре стояла неделя перед какими-то очередными государственными праздниками, большинство сотрудников взяли удлинённые выходные, пользуясь случаем отдохнуть. Ольга Николаевна и Роман, мои соседи по кабинету, отсутствовали до конца недели – уехали куда-то за город.

День обещал быть спокойным и скучным. Но в голове навязчиво звучало: «внезапная татуировка, внезапная татуировка». Ладно, пусть будет тихий рабочий день без сюрпризов. Я устроилась за своим потёртым столом, щёлкнула кнопкой системного блока, запуская древний компьютер, и принялась проверять электронную почту. Нужно было закрыть несколько дел, поставить галочки в электронных отчётах, загрузить фотографии в базу данных и прочее в том же скучном духе.

Я почесала загадочную метку на руке и тяжело вздохнула. Она была как назойливая муха, жужжащая прямо над ухом и не дающая сосредоточиться. «Эй! Эй! Смотри, у тебя на руке какая-то хрень! Ты должна запаниковать! Эй! Эй, дура!» Сейчас, когда я перестала двигаться и сидела неподвижно, сосредоточиться на работе становилось невыносимо трудно.

Поскольку в комнате я была совершенно одна, я закатала рукав и с нарастающим раздражением уставилась на отметину. Разумеется, она никуда не делась, затаившись под кожей, покрасневшей и воспалённой от моих бесконечных почёсываний и предыдущих отчаянных попыток вывести её агрессивными химикатами.

Я откинулась на спинку скрипучего офисного кресла и подняла руку повыше, чтобы разглядеть метку при ярком свете настольной лампы. Любому тату-мастеру на её нанесение потребовалось бы от силы пять минут работы. Значит, какой-то урод забрался ко мне в квартиру ночью, разложил всё своё оборудование и спокойно сделал татуировку. И шум машинки, и боль от иглы каким-то чудом не разбудили меня. Выходит, меня сначала чем-то усыпили, вырубили.

Эта версия казалась до смешного логичной и правдоподобной. Я отправилась в туалетную комнату и принялась тщательно искать на себе следы от уколов. В этом я была настоящий специалист – всё-таки моя работа именно такая. Полчаса, проведённые в уборной с телефоном в режиме селфи, рассматривая себя под всеми возможными углами, не дали абсолютно никакого результата. Ничего, кроме подтверждения того, что смотреть на себя снизу, задрав нос к потолку, – занятие малопривлекательное и самооценке отнюдь не способствующее.

Я проверила даже классические места, которые так любят использовать маньяки в психологических триллерах: между пальцами ног, под ногтями, за ушами. Сделала глубокий вдох, распустила свои длинные русые волосы из тугого хвоста и провела обеими руками по рассыпавшимся по плечам волнам, пытаясь собраться с мыслями и не поддаться панике. Я поскребла ногтями кожу головы, отчаянно пытаясь заставить свой мозг работать быстрее и эффективнее. На работе волосы приходилось прятать под стерильную шапочку, поэтому я всегда собирала их в высокий пучок, но, честно говоря, предпочитала носить их распущенными – так было комфортнее.

Никаких следов уколов нигде. Может быть, он был где-то очень хорошо запрятан, в каком-нибудь неожиданном месте, и я его попросту не нашла при беглом осмотре? Что ж, я не могла сидеть в уборной весь рабочий день, разглядывая себя. Рано или поздно кто-то из коллег заметит моё длительное отсутствие на рабочем месте и начнёт задавать вопросы.

Вернувшись к своему столу, я с нескрываемым удивлением обнаружила на металлическом столе тело, накрытое чёрным мешком. Раз оно всё ещё находилось в этом мешке – видимо, его только что доставили, буквально пять минут назад. Я растерянно моргнула. На сегодня никакое вскрытие не было запланировано по графику. На лежавшей рядом на столе потёртой папке красовался жёлтый стикер с корявым почерком, выведенным тонким чёрным перманентным маркером: «Ты сегодняшний счастливчик. Иван Сергеевич».

Иван Сергеевич был моим непосредственным начальником. Он обладал неплохим чувством юмора, у нас сложились дружеские и неформальные рабочие отношения, и он полностью доверял мне выполнение моих профессиональных обязанностей. Что ещё лучше, он не стремился контролировать каждый мой шаг и вздох, а взамен я не просила его ни о чём особенном, кроме положенного отпуска. Я была предельно самостоятельным и ответственным сотрудником и прекрасно управляла своим рабочим временем. Мы мирно и благополучно сосуществовали в этой системе.

Но это также означало, что, когда требовалось сделать что-то быстро и качественно, эта задача неизбежно ложилась на мои натруженные плечи.

С тяжёлым вздохом я взяла папку и открыла её, пробегая глазами по содержимому. Тело должно было находиться в холодильнике до понедельника, но Иван Сергеевич его оттуда извлёк раньше времени. Предстоящие праздники и утверждённый график работы были ему, видимо, не указ.

Со смертью, в конце концов, трудно договориться о переносе. Особенно с такими смертями, с какими имели дело мы в нашем бюро. Вежливый медицинский термин, который использовался на нашем официальном сайте для подобных случаев, звучал обтекаемо как «внезапная смерть». Я же, со своим своеобразным и слегка извращённым чувством юмора, давно окрестила их «забористыми смертями».

Среди тех, кто работает с покойниками изо дня в день, встречаются совершенно разные типажи людей. Одни просто отключают все чувства и эмоции, относятся ко всему, что видят и делают, как скучающие банковские клерки к очередной транзакции. Ничего особенного, просто работа, проходим дальше по конвейеру. Другие пропускают всё через себя настолько глубоко, что сами постепенно умирают изнутри, выгорая дотла. А есть такие, как я, кто справляется с ежедневным ужасом с помощью чёрного юмора. Это циничный и болезненный способ взаимодействия с окружающим миром, но, по крайней мере, он позволяет иногда от души посмеяться.

Уж точно лучше, чем закончить, как тот высокий парень из «Хроники тьмы». Как его звали? Высокий человек. Точно, вот так и звали. Я смотрела этот культовый фильм ужасов давно, ещё подростком, и, если память мне не изменяет, он был каким-то странным инопланетянином, методично высасывающим человеческие мозги. Я уже не помнила подробностей сюжета, кроме того, что у него были те самые зловещие парящие серебряные шары.

Я обожала фильмы ужасов всем сердцем. Просто боготворила их, не пропуская ни одной новинки. Это было моим главным увлечением и любимым хобби с детства. С восьми лет отец брал меня с собой в местный видеопрокат каждую пятницу вечером, где я могла взять напрокат две видеокассеты на выходные. Так я и делала неделю за неделей, и каждый раз они были исключительно из раздела фильмов ужасов. В детстве я методично, в строгом алфавитном порядке, прошла всё от «Вия» до «Человека-волка», не пропустив практически ничего.

Ни один из этих фильмов никогда не пугал меня по-настоящему, до дрожи в коленках. Именно эта детская любовь к страшилкам в итоге и привела меня к моей нынешней профессии. С мёртвыми телами было как-то проще справляться эмоционально, если просто представлять, что всё вокруг – ненастоящее, искусная бутафория из латекса. Все эти люди на столах были не настоящими склизкими трупами – а всего лишь качественным реквизитом киноиндустрии.

В папке лежал стандартный полицейский отчёт на бланке. Мужчину нашли прошлой ночью в узком переулке между панельными домами на одной из центральных улиц Барнаула. В отчёте было лишь неразборчиво нацарапано синей шариковой ручкой, что смерть наступила в результате огнестрельного ранения в область груди, предположительно из охотничьего дробовика. Никаких других подробных описаний, никаких аккуратно отмеченных граф. Даже клеточка, указывающая, было ли найдено рядом с телом оружие, осталась предательски пустой. Чёртовы менты и их вечная небрежность. Они никогда не записывали ничего действительно важного для экспертизы. Не раз и не два мне приходилось делать тщательный слепок раны от лезвия ножа, только чтобы потом выяснить, что сам нож всё это время спокойно лежал в вещдоке в другом отделе полиции.

Со вздохом я решительно подошла к телу на столе. Надев стерильную шапочку на волосы, я облачилась в белый халат, натянула пару латексных перчаток со столика рядом и медленно расстегнула длинную молнию чёрного мешка. Я стянула его вниз до самых пят, прежде чем полностью раскрыть содержимое.

– Ну, привет, дружок, – с нескрываемым изумлением поздоровалась я с покойником и склонила голову набок, разглядывая его.

Такое зрелище выпадало далеко не каждый день работы. Мужчина был одет в нечто, отдалённо напоминающее старинный викторианский костюм из исторического фильма. Белоснежная рубашка, расшитый жилет и элегантный сюртук, все крайне старомодные и все выдержаны в оттенках белого и кремового цвета. Даже его кожаные туфли были белыми и когда-то начищенными до зеркального блеска. Этот парень направлялся на какую-то свадьбу? Или, может быть, на дорогой костюмированный бал? У нас в Барнауле разве проходят такие мероприятия?

Со лба у него стекала вниз по правой стороне лица запёкшаяся кровь, что явно указывало на то, что рана была получена, когда мужчина ещё находился в вертикальном положении, стоял на ногах. Она густо покрывала правую сторону его лица тёмной коркой, скрывая в остальном довольно-таки приятные, даже можно сказать, красивые черты. У него были аккуратно подстриженные короткие чёрные волосы – единственное, что не было белым, кремовым или, в случае с его кожей, привычным безжизненно-бледным, с синеватым оттенком, цветом обычного трупа.

– Признаки активной борьбы перед смертью, – пробормотала я себе под нос, делая первую пометку в своём рабочем блокноте.

Иначе чем ещё объяснить эти широкие полосы запёкшейся крови, стекающие неровными потёками от виска к подбородку? То, что в конечном итоге убило мужчину, было совершенно очевидно даже неспециалисту – обширная область множественных мелких отверстий на груди, каждое из которых было обведено и окружено тёмным ореолом засохшей крови. Выстрел из охотничьего дробовика прямо в грудь, и, судя по характеру ранений, произведённый с довольно близкого расстояния и заряженный картечью. Отлично. Просто замечательно. Это сулило мне несколько часов увлекательнейшего времяпрепровождения за кропотливым извлечением каждой отдельной дробины из его разворошённой грудной клетки. Я снова тяжело вздохнула. О коротком рабочем дне перед праздниками можно было смело забыть.

При нём не было обнаружено никаких документов, удостоверяющих личность. Более того, его карманы оказались полностью и тщательно опустошены. В этом не было ничего сверхъестественно необычного, даже если большинство людей обычно не грабят жертв по пути на костюмированный бал с помощью охотничьего дробовика. Признаться, честно, по крайней мере, эта странная деталь делала дело немного интереснее обычного.

Первый шаг стандартной процедуры – детальные фотографии с разных ракурсов, затем аккуратно снять слой причудливой викторианской одежды и сделать ещё несколько подробных снимков уже обнажённого тела. Одежда была дорогой на ощупь и совершенно не походила на дешёвый театральный реквизит из китайского полиэстера. Раздев тело по всем правилам, я сделала ещё несколько обязательных фото, тщательно упаковала вещи покойного в прозрачный пластиковый пакет, прикрепила идентификационную бирку и убрала их в большой пластиковый контейнер на нижней полке стеллажа для дальнейшего детального изучения криминалистами традиционного профиля.

Судебной лаборатории требовался образец крови для анализа. Они требовали его всегда и неизменно, независимо от того, насколько очевидной могла быть причина смерти. Я взяла смываемую красную ручку, обвела подходящее место на бедренной артерии и аккуратно ввела стерильный шприц под кожу. Судя по степени окоченения, он был мёртв всего двенадцать-четырнадцать часов, так что получить кровь на токсикологический анализ должно было быть совсем легко. Но когда я медленно потянула поршень на себя, ожидая увидеть тёмную жидкость, в прозрачном шприце оказался лишь воздух.

Что за?..

Я раздражённо швырнула использованную иглу в жёлтый контейнер для опасных отходов у своих ног и взяла другую, на этот раз тщательно выбрав иное, более удачное место на той же бедренной артерии. Я снова медленно потянула поршень на себя и… снова абсолютно ничего. Ни единой капли крови в шприце.

Какого чёрта происходит?

Ладно, попробуем подключичную артерию. Снова результат нулевой, никакой крови. Хорошо. Прекрасно. К чёрту. К чёрту этого загадочного парня и его странное тело. Подойдя к металлическому шкафу с выдвижными ящиками, я порылась в нижнем контейнере и нашла длинную кардио-иглу для забора из сердца. Решено – пойду ва-банк, прямо в сердечную мышцу. Распаковав стерильную иглу из упаковки, я решительно подошла к телу и ввела её прямо в сердце под рёбра.

Ничего. Опять ничего.

Ладно! Ладно, прекрасно, просто замечательно. В его теле попросту не было крови вообще. Полностью обескровлен, как в каком-то фильме про вампиров. Почему бы и нет, чёрт возьми. Я сняла испачканные перчатки и начала делать подробные пометки в стандартном бланке, скрупулёзно детализируя то, что обнаружила, или, вернее сказать, то, чего категорически не обнаружила.

Я могла бы прямо сейчас начать полноценное вскрытие, вскрыть грудную клетку специальной пилой и посмотреть, действительно ли он полностью лишён крови внутри, но это была адская, грязная работа без прямого письменного указания сверху. Труп ещё даже не начал толком разлагаться, так что он не мог быть мёртв достаточно долго, чтобы кровь полностью впиталась в окружающие ткани. У мужчины не было огнестрельных ран достаточно большого калибра, чтобы вызвать такое катастрофическое кровотечение и полное обескровливание. Куда же, спрашивается, делась вся его кровь?

Какая разница в конце концов. Пусть кто-то повыше в служебной иерархии разгадывает эту медицинскую загадку.

Я сделала ещё несколько детальных снимков множественных огнестрельных ран на его груди, прежде чем взять стерильный тампон и начать методично очищать каждую из них от засохшей крови. Похоже, единственная кровь, что осталась у этого загадочного парня, была засохшей и находилась исключительно снаружи тела. Ну и что с того, ничего страшного.

Взяв целую горсть маленьких красных пластиковых маркеров, я начала аккуратно вставлять каждый в пулевые отверстия на груди. Это занятие всегда напоминало мне детскую игру «Башня» с деревянными брусочками. Сделав несколько фото для отчёта, я записала, что оружие, скорее всего, находилось в руках человека, стоявшего примерно в двух-трёх метрах от жертвы и на уровне груди. Вытащив все красные маркеры обратно и выбросив их в контейнер для отходов, настало время перестать откладывать и избегать неизбежного.

Взяв в руки тонкий медицинский пинцет, я принялась по одной кропотливо извлекать маленькие свинцовые шарики дроби из плоти.

Тиньк.

Очередная дробинка глухо упала в металлический лоток. По крайней мере, раны были не слишком глубокими, что радовало. Всего несколько сантиметров вглубь. Достаточно, чтобы убить человека и достигнуть жизненно важных лёгких и сердца, но не настолько глубоко, чтобы приходилось по-настоящему копаться и резать.

Тиньк.

Какое уж тут спокойное завершение рабочего дня перед долгими праздниками.

Тиньк.

Мне предстояло провести за этим монотонным занятием ещё очень и очень долго. Прошло уже сорок пять минут кропотливой работы, а я была едва ли на середине пути.

Тиньк.

Каждый раз, извлекая очередной свинцовый шарик, я помечала обработанную рану крошечной красной точкой смываемой ручкой. Так мне не приходилось играть в угадайку, какие из многочисленных ран я уже тщательно обработала, а какие ещё нет. Это было бы худшим профессиональным кошмаром – пропустить дробину.

Тиньк.

Монотонная, бесконечно повторяющаяся задача позволяла моим беспокойным мыслям свободно блуждать где угодно. И, конечно же, они немедленно и предсказуемо возвращались к загадочной метке на моей руке. Что это за чёртова хрень? Как она вообще туда попала? Что это за больная шутка?

Тиньк.

Как мне избавиться от этой дурацкой метки на запястье?

Тиньк.

По крайней мере, с извлечением картечи я почти закончила. Осталось всего несколько последних кусочков свинца. Последний шарик сидел заметно глубже всех остальных.

Тиньк.

Я чуть не подпрыгнула до самого потолка от неожиданности, когда на столе громко зазвонил старый телефонный аппарат. Вздохнув и приложив руку к бешено колотящемуся сердцу, я отложила пинцет на лоток, сняла защитные очки и испачканные перчатки и пошла к настойчиво звонящему аппарату.

– Да? – ответила я, сняв трубку.

– Нина, это Иван Сергеевич, – раздался в трубке знакомый голос моего начальника. – Не могла бы ты сделать несколько хороших фотографий нашего неопознанного Щёголя – Васи Пупкина? Начальство сверху хочет побыстрее распространить описание по городу до того, как все разойдутся по домам на праздники.

– Сейчас же нет и двух часов дня, – удивлённо заметила я.

– Праздники, – коротко и ёмко пояснил он, и в его голосе слышалась усмешка.

Я покачала головой, представляя, как они там устроились в тёплых кабинетах.

– Да, конечно, я займусь этим прямо сейчас.

– Ты лучшая, Нин. А, и не забудь сделать качественный слепок челюсти для стоматологической идентификации, – добавил Иван Сергеевич, и в трубке щёлкнуло, прежде чем я успела что-то ответить или возразить.

Я положила трубку на рычаг и натянула очередную пару чистых латексных перчаток из коробки.

– Что ж, Щёголь-Вася Пупкин, – прошептала я, вынужденная отдать Ивану Сергеевичу должное за меткое и ироничное прозвище. – Пришло твоё время улыбнуться для фотоаппарата.

Сделав ещё несколько подробных снимков его лица с широкой полосой запёкшейся крови, я принялась методично очищать засохшую субстанцию с его застывших черт, чтобы получить чистый, качественный снимок для ребят с верхних этажей и полицейских. И в тот самый момент, когда я попыталась аккуратно убрать часть крови с его виска влажным тампоном, я замерла на месте, не веря своим глазам. Похоже, под толстым слоем крови было что-то ещё, что-то странное.

Какого чёрта? Этот загадочный парень был просто переполнен сюрпризами.

Выбросив окровавленный тампон в контейнер, я взяла новый, свежий, чтобы как следует и тщательно оттереть это место. Выглядело так, будто на его коже была… белая татуировка. Две отметины, словно бы нанесённые белыми чернилами прямо на кожу. Белые татуировки – большая редкость, особенно на лице человека. Член какой-то банды, возможно? Когда я окончательно очистила все остатки крови, я осторожно повернула его голову набок – тугую от окоченения, но всё ещё податливую – чтобы лучше разглядеть странные знаки при ярком свете.

Я резко отпрянула назад, мои глаза расширились от нарастающего изумления и ужаса.

Символ совпадал с меткой на моей руке. С моей собственной «внезапной татуировкой», появившейся сегодня утром. Его метки не были точь-в-точь такими же – не было перевёрнутой буквы «г» с завитком посередине, – но стиль был совершенно безошибочным, узнаваемым. Как разные символы из одного древнего алфавита или письменности. Эзотерические и странные, словно сошедшие со страниц «Восставшего из ада» или какого-нибудь другого мрачного оккультного фильма про демонов.

Широко раскрыв глаза и онемев от внезапного потрясения, я застыла на месте, не в силах пошевелиться. Как это вообще возможно? Как любое из этого может быть возможно? Сердце бешено заколотилось в моих ушах, пока я отчаянно пыталась осмыслить то, что вижу прямо перед собой. Все мысли разом понеслись слишком быстро и одновременно недостаточно стремительно, сплетаясь в хаотичный клубок противоречий, в котором каждая пыталась вырваться на поверхность сознания.

Ни одной из них так и не удалось победить в этой яростной схватке.

Холодная, мёртвая и совершенно отчуждённая рука с мертвенной нечеловеческой силой внезапно сомкнулась вокруг моего запястья, сжимая его. Лицо трупа само по себе медленно повернулось в мою сторону, чтобы пристально взглянуть на меня. Глаза, расширенные зрачки которых были обведены кровавым алым ободком, встретились с моими в упор.

Я закричала во весь голос, и крик эхом отразился от стен пустой лаборатории.

Глава 2

Нина

Тела иногда двигаются спустя часы после смерти – это знает каждый патологоанатом. Могут дёрнуться из-за остаточных нервных импульсов, да. Мышцы сокращаются, конечности подёргиваются. Но они не поворачивают голову осознанно. Уж точно не открывают глаза, глядя прямо на тебя. И абсолютно, совершенно точно не хватают тебя за запястье ледяной, одеревеневшей рукой с силой живого человека.

А это тело – хватало.

И я, сделала единственную логичную вещь, какая пришла мне в голову в тот момент. Я закричала – пронзительно, истерично, как героини тех самых фильмов ужасов, над которыми я так любила посмеиваться – и рванула руку, с такой отчаянной силой вырываясь из цепкой, как капкан, хватки, что отшатнулась назад, потеряла равновесие и с оглушительным грохотом рухнула на катящийся столик с инструментами. Металлические лотки полетели на бетонный пол, разбрасывая во все стороны скальпели, ножницы, пилы Штрюли и мой любимый энтеротом – тот самый, что я заказывала через специализированный магазин медицинского оборудования.

Татуировки не появляются за одну ночь. Это невозможно с медицинской точки зрения. Мёртвые тела не садятся на столе для вскрытия. Это противоречит всем законам физики, биологии и здравого смысла.

Будучи гордым ценителем всего мистического и жуткого, страстной поклонницей корейских дорам про вампиров и оборотней, я всегда считала, что окажись я в ситуации, подобной тем, что видела на экране своего телевизора, я бы просто схватила ближайший инструмент и прикончила монстра без лишних разговоров и паники. Сколько раз я смеялась над тем, как до невозможности глупо вела себя очередная красотка-актриса в фильме ужасов? Как она плакала навзрыд, паниковала, металась из угла в угол и бежала наверх по лестнице – наверх! – когда следовало просто принять существование чудовища и хладнокровно сделать то, что необходимо для выживания.

Что ж, теперь настал мой черёд. Это был тот самый момент, о котором я грезила с детства, когда зачитывалась книжками про вампиров из районной библиотеки. Оказалось, что насмехаться над героями кино было куда проще, когда ты не сидишь сам на холодном кафельном полу секционной, уставившись на оскалившееся чудовище, которое совершенно явно, недвусмысленно хочет тебя убить. Сидя на потёртом диване в своей однушке на Пролетарской, судить было легко и приятно.

И что же я сделала, столкнувшись с монстром лицом к лицу? Эта детская мечта, обернувшаяся леденящим душу кошмаром, ожила и сидела на моём секционном столе, уставившись на меня голодными кроваво-красными глазами, словно крокодил, затаившийся в мутной воде и высматривающий свой обед.

Конечно, я должна была защищаться. Схватить тяжёлый молоток с биркой «только для тяжёлых случаев» и раскроить ему череп одним точным ударом. Или скальпель – вонзить прямо в сонную артерию. Или что угодно другое из богатого арсенала патологоанатомических инструментов. В фильмах и дорамах это всегда выглядело так просто, так естественно.

На деле же всё оказалось совершенно иначе. Я просто сидела на холодном полу, разинув рот, как рыба, выброшенная на берег, а мой мозг застыл, словно заевшая виниловая пластинка на старом проигрывателе. Этого не может быть. Этого не происходит. Это невозможно. Где-то в глубине сознания, под тяжёлым, давящим грузом первобытного страха и мощного выброса адреналина, я мысленно извинилась перед всеми теми вымышленными персонажами, над которыми так беспечно смеялась, полагая себя умнее, храбрее, находчивее.

Мужчина на столе был таким же мертвенно-бледным, как и несколько минут назад, когда я начинала вскрытие. Тот же безжизненный, пугающе холодный, бело-синеватый оттенок мёртвой кожи, неизбежно проступающий спустя несколько часов после смерти. Но вместо отстранённого, умиротворённо-спокойного лица обычного трупа его черты были искажены яростью. Нечеловеческим голодом. Жаждой.

– Матерь божья! – вот всё, что я наконец смогла выдавить из пересохшего горла, полусидя, полулёжа на холодном полу секционной и не в силах оторвать взгляд от невозможного, не-должно-существовать монстра. Из зияющих дыр в его груди – там, где застряла картечь, которую я только что извлекала – почему-то не сочилась кровь. Совсем. Будто он был мёртв уже очень, очень давно.

Существо на столе не сводило с меня кроваво-красных глаз – таких красных, что казалось, будто они светятся изнутри адским огнём. Труп – нет, уже не труп – ухмыльнулся, обнажив острые, как бритва, клыки, и в этой улыбке не было ничего человеческого. Только боль. Только голод. Его клыки были длинными – противоестественно, невозможно длинными. Они выступали над нижней губой, и казалось, он искренне, с садистским наслаждением предвкушает то, что собирается со мной сделать.

Да быть не может! Этого не происходит наяву!

Я видела достаточно фильмов ужасов, чтобы понять, кто он такой. Я даже не хотела произносить это слово про себя, даже мысленно. Ни за что на свете я не стану придавать достоинства и реальности той нелепой, абсурдной, невозможной ситуации, в которой оказалась, называя вещи своими именами. Потому что назвать – значит признать. А признавать я была не готова.

К счастью – если здесь вообще уместно это слово – новоявленный монстр-труп ещё не вполне овладел своим мёртвым телом. Его голодный, яростный бросок в мою сторону закончился довольно нелепым, почти комичным падением на бетонный пол секционной с глухим, тяжёлым стуком, от которого по помещению разнёсся гулкий звук. Я наконец отдышалась – когда успела задержать дыхание? – и кое-как поднялась на подгибающихся, ватных ногах, едва не опрокинув в процессе ещё один инструментальный стол.

Неуклюжесть, однако, не слишком смутила существо. Не смутила совсем. Монстр пополз за мной по холодному полу, низко рыча и угрожающе скалясь, его бледные, почти прозрачные в свете люминесцентных ламп губы были оттянуты назад, обнажая слишком длинные, слишком острые белые зубы. Этого было более чем достаточно, чтобы я мысленно сказала «ну уж нет!» и решила, что героическая самозащита – определённо не мой вариант. Не сегодня. Не сейчас. Каким-то чудом, каким-то непостижимым остатком присутствия духа мне хватило сообразительности схватить свой мобильный телефон со стола – единственную связь с внешним миром – когда я сломя голову бежала к двери из своего кабинета.

– А ну вернись, девка! – прохрипел злой, нечеловеческий голос за спиной. Так значит, труп ещё и говорить умел. Прекрасно. Просто замечательно. Его голос звучал хрипло, сухо и гортанно, словно он наглотался острых камней и битого стекла.

Позади раздался оглушительный рёв и шипение – такое, что кровь стыла в жилах. Захлопнув за собой дверь секционной, я не удержалась и обернулась – непреодолимое, болезненное желание взглянуть на существо, которое ещё совсем недавно было просто очередным трупом на моём столе, взяло верх над инстинктом самосохранения. Монстр, совершенно не смущённый своей полной наготой, уже стоял – стоял! – на ногах и неуверенно, но целенаправленно ковылял к двери, его искажённое лицо всё так же выражало животную ярость и голод.

Эта тварь собиралась меня убить. Разорвать. Съесть.

Адреналин пульсировал в моём теле горячими волнами, и я помчалась по длинному коридору морга, когда монстр с грохотом врезался в запертую дверь. Я не оглядывалась больше, чтобы посмотреть, что происходит позади. Я и так знала – чудовище будет преследовать меня. Охотиться. До конца.

– Не смей бежать, дрянь! – проскрежетал монстр, и в его голосе звучала такая ярость, что по спине побежали мурашки.

Как же, приятель.

– Помогите! – закричала я, несясь по выложенному старым советским кафелем коридору в отчаянных поисках кого угодно, хоть живой души. – Кто-нибудь, помогите! Люди!

Впереди, за поворотом у лестницы, послышались торопливые шаги – другие обитатели здания морга спешили на источник истошных криков. Несколько сотрудников в белых лабораторных халатах и офисной одежде столпились на перекрёстке коридоров, их глаза были полны естественного страха и полного непонимания происходящего. Все они были моими коллегами, лица смутно знакомые, но имён большинства я не знала – мы здоровались в столовой, вот и всё наше общение.

Я на полном ходу врезалась в одного из них – высокого парня лет тридцати. Парень поймал меня, крепко ухватив за плечи обеими руками, не дав нам обоим рухнуть на стену или упасть на пол.

Я дрожала мелкой дрожью. Меня мутило и тошнило. Хотелось плакать, орать, биться в истерике. Я обернулась через плечо и увидела монстра, стоящего в полный рост во всей его неживой, кошмарной красе. Его синевато-белая, полупрозрачная в свете коридорных ламп кожа была покрыта трупными пятнами. Существо, казалось, было совершенно равнодушно к множеству зияющих круглых ран на груди – там, где дробовик оборвал его жизнь.

Невозможный, не-должен-существовать труп медленно, методично приближался к нам по коридору, волоча ноги. Он сомкнул губы, на мгновение скрыв слишком длинные клыки. Он ещё не был акулой, стремительно бросающейся на истекающую кровью добычу; он лишь оценивал её, изучал. Выбирал жертву. А мы и были добычей. Мне отчаянно хотелось бежать дальше, но почему-то стоять в небольшой толпе других людей казалось безопаснее. Инстинктивно казалось, что мы все вместе, просто числом, массой, сможем справиться с непостижимым монстром, неумолимо надвигающимся на нас.

– Что… чёрт возьми… это вообще такое? – потрясённо воскликнул один из моих сослуживцев – тот самый парень, что поймал меня. Я была с ним полностью, на все сто процентов согласна.

– Это что, розыгрыш какой-то? – неуверенно спросил другой, оглядываясь по сторонам в поисках скрытых камер. – Первое апреля прошло вроде?

– Хотела бы я, чтобы это был розыгрыш, – тихо, срывающимся голосом проговорила я. Я инстинктивно отступала от медленно приближающегося монстра. Он не сводил с меня своих красных глаз – только на меня смотрел, игнорируя остальных. Мне отчаянно, до животного ужаса хотелось спрятаться за спины других людей, стать невидимой.

Монстр потянул плечами – словно разминался после долгого сна, – и кто-то в толпе испуганно ахнул, услышав оглушительный хруст суставов и сухой щелчок позвонков. И затем… и затем ходячий покойник негромко рассмеялся.

Его смех был хриплым, сухим и мертвенным, словно скрежет крупнозернистого наждака по старому кирпичу. Зернистым и рваным, неприятным до дрожи. Первобытный страх и ужас подкатили тяжёлым комом к горлу, и я попятилась ещё дальше, отчаянно желая оказаться в самом конце толпы, чтобы в критический момент иметь возможность бежать первой. Я не знала, с чем имею дело. С кем. Это было невозможно, противоестественно. Адреналин кричал мне не своим голосом «беги, дура, беги!», и я была готова его слушать.

– Это глупо, просто нелепо, – твёрдо произнесла женщина лет сорока с аккуратной причёской и в таком же аккуратном тёмно-синем офисном пиджаке, решительно выступив вперёд из толпы. – Ладно, хватит дурацких шуток, вы двое. – Женщина уверенно прошла на середину расстояния между сгрудившимися людьми и голым трупом и упёрла руки в боки, словно строгая учительница, отчитывающая парочку нашкодивших учеников за первомайскую выходку. – Грим сделан отлично, признаю, но отсутствие брюк – это уже несправедливо и неприлично по отношению к остальным.

Женщина обернулась через плечо, чтобы бросить на меня откровенно обвиняющий взгляд, и я опешила, с изумлением поняв, что меня считают соучастницей розыгрыша. Главной организаторшей этого спектакля.

– Н-нет, – запнулась я, отрицательно качая головой. – Это не… он не… это не розыгрыш…

– Тогда кто-то здорово над вами подшутил, девушка, – женщина снисходительно улыбнулась мне. – Но шутке конец. Представление окончено.

– Это не шутка… – начала я, но не успела договорить.

Монстр, казалось, окончательно исчерпал интерес к словесной перепалке и разговорам. Он молниеносно бросился вперёд – с такой скоростью, что я даже не успела моргнуть – преодолел оставшуюся часть длинного коридора и в одно мгновение сократил дистанцию между ним и самоуверенной женщиной в пиджаке. Труп-не-труп с размаху врезался в неё, схватив за руки мёртвой хваткой. В тот же миг он разинул пасть – нет, не рот, именно пасть, – обнажив острые и смертоносные клыки, готовые вонзиться в незащищённую шею.

Толпа в ужасе вскрикнула и испуганно отпрянула к холодной кафельной стене, инстинктивно ожидая, что монстр по инерции врежется в них вместе с женщиной всей своей массой. Все отшатнулись и превратились в спутанный, беспорядочный клубок тел и конечностей у стены, словно пытаясь увернуться от неминуемой автомобильной аварии.

Но ожидаемого столкновения не произошло.

Трупа не было.

Как не было и женщины в синем пиджаке.

В тот самый миг, когда они должны были с грохотом врезаться в сгрудившуюся группу людей, оба просто… исчезли. Растворились в воздухе. Испарились.

– Людмила Андреевна? – растерянно позвал пожилой мужчина из толпы. Видимо, так звали ту смелую женщину. Женщину, которая оказалась куда смелее – или куда самоувереннее и легкомысленнее в оценке происходящего, – чем я.

Никто не отозвался на его зов; вокруг не было никого, кроме нас. Мы могли отчётливо видеть во всех трёх направлениях перекрёстка коридоров – везде была пустота.

Они исчезли у нас на глазах в одно мгновение. Ни дыма, ни зеркал, ни подозрительного мигания света, ни люков в полу. Просто… испарились, как будто их и не было никогда.

– Людмила Андреевна! – отчаянно закричал мужчина, и его голос гулко разнёсся по пустому коридору. Ответа не последовало. Только гнетущая, давящая тишина. Мужчина резко обернулся ко мне, его глаза были расширены от плохо скрываемого ужаса и панического непонимания. – Что происходит?! – требовательно спросил он, почти выкрикнул. – Что это было?!

– Я не знаю, – проговорила я, тяжело дыша и задыхаясь, сердце бешено колотилось где-то в ушах, заглушая все звуки. Я не знала, каковы на ощупь настоящие панические атаки, но смутно подозревала, что вот-вот испытаю одну на собственной шкуре. – Я просто… он был в мешке для трупов, я расстегнула молнию, начала вскрытие, и… – Я замолчала, не в силах закончить мысль вслух. Я проводила обычное рутинное вскрытие, и, как в самом страшном, леденящем душу кошмаре, он поднялся и попытался меня убить. Вот что я хотела сказать. Но какое-то смутное чувство самосохранения подсказало иное. Я отчётливо понимала, что, если я это скажу вслух прямо сейчас, меня немедленно назовут сообщницей монстра, потому что альтернатива – что всё это чистая правда – была абсолютно невозможна и нереальна.

Не говоря уже о том, что они только что собственными глазами видели, как голый мертвец и живая женщина средних лет исчезли прямо у них на глазах, растворились в воздухе. Если я добавлю к этому абсурду громкое заявление, что на мужчине не было никакого грима и что он на самом деле настоящий монстр – вампир или ещё кто похуже, – всё немедленно спишут на меня. На мой розыгрыш, мою вину, моё соучастие.

И это даже не считая того пугающего факта, что на мертвенно-бледном лице покойника была странная отметина – витиеватый узор, до боли, до невозможности похожий на ту татуировку, что таинственным, необъяснимым образом появилась у меня самой на запястье сегодня утром, когда я проснулась. Совпадение? Вряд ли.

Я лишь беспомощно покачала головой из стороны в сторону, искренне надеясь, что обеспокоенный мужчина великодушно припишет моё упорное молчание шоку и панике. Что было совсем недалеко от горькой истины.

Мужчина, кажется, купился на мой жалкий вид.

– Людмила Андреевна! – снова отчаянно крикнул он в пустоту и нервно провёл обеими руками по взлохмаченным волосам. – О, боже правый. Надо немедленно вызывать полицию. Срочно.

***

Полиция, как оказалось, лишь значительно усугубила и без того безнадёжную ситуацию.

Не потому, что полицейские не пытались искренне помочь, нет. Они старались изо всех сил, это было видно. Технически, мы все были в одной лодке, так или иначе работая на общее дело – на то, чтобы сделать Барнаул чуточку безопаснее для обычных людей.

Поначалу даже казалось, что меня великодушно отпустят без лишних неудобных вопросов и подозрений. Но всё резко изменилось в худшую сторону, когда прибывшая полиция внимательно изучила записи с камер наблюдения. Наша система видеонаблюдения в морге была безнадёжно устаревшей и до сих пор работала на настоящих видеокассетах – привет из девяностых.

Как только нужную запись извлекли из архива и торжественно включили на мониторе старого телевизора, полицейские немедленно собрали всех свидетелей происшествия и усадили в одной тесной комнате. Нас было пятеро – теперь я смогла сосредоточиться и спокойно пересчитать. Трое коллег из соседнего отдела, прибежавших на мои отчаянные крики о помощи, и четвёртый – молодой парень, просто оказавшийся в неподходящем месте в максимально неподходящее время. Людмила Андреевна, пропавшая женщина, была старшим администратором в офисе, где работали те трое.

И вот мы сидели все вместе в гнетущей тишине, пока серьёзный полицейский методично перематывал плёнку с записью коридора и уверенно нажимал потёртую кнопку «пуск». Вскоре наша несчастная, перепуганная группа с ужасом поняла, зачем именно нас заставили это смотреть.

Если бы голый мертвец, хватающий ни в чём не повинную женщину и загадочно исчезающий в одном кадре, был единственной проблемой на записи… Этого было бы более чем достаточно для расследования. Но всё оказалось гораздо, в разы хуже.

На зернистой плёнке не было вообще ничего подозрительного.

Точнее, не было монстра-трупа. Его словно не существовало. Вся остальная группа – Людмила Андреевна, я, трое сослуживцев Людмилы Андреевны и парень, неудачно вышедший из столовой, – были отчётливо видны на месте. Всё остальное происходило примерно так, как я это помнила.

Сначала я в панике несусь по коридору морга, истошно кричу и нелепо отскакиваю от стены, явно не справившись с резким поворотом на скорости. Я даже не помнила и не осознавала, что врезалась в стену – вот насколько сильно я была напугана в тот момент.

Появляются остальные четверо свидетелей, и я на полной скорости врезаюсь в сгрудившуюся группу. Мы все синхронно поворачиваемся и напряжённо смотрим на… на абсолютную пустоту. Ничего нет. Никого. Людмила Андреевна решительно делает уверенный шаг вперёд, явно отчитывая невидимого глазу монстра за дурацкий розыгрыш.

А вот и та часть записи, которую было действительно невозможно, немыслимо сложно объяснить с точки зрения логики. Людмилу Андреевну резко дёрнули с ног – словно невидимой силой схватили и потащили – она по инерции врезается в остальных испуганных людей. Все разом визжат от ужаса и беспорядочно падают на стену в один миг, сталкиваясь друг с другом, и Людмила Андреевна просто исчезает. Растворяется.

Полицейский молча поставил запись на паузу, методично перемотал назад и проиграл снова. И ещё раз. Когда никто из нашей растерянной группы не смог внятно объяснить, что же именно было на записи – или, точнее, чего категорически на ней не было, – начался настоящий, серьёзный допрос.

Нас всех оперативно разделили по разным маленьким комнатам. Каждого допрашивал отдельный офицер, настойчиво требуя описать произошедшее в мельчайших деталях. Я прекрасно понимала, что мне придётся хуже всех остальных, ведь именно я была несчастливой обладательницей пристального внимания монстра и его первой, главной целью.

– Итак, – спокойно начал офицер, устало садясь на стул напротив меня в тесном кабинете, который мы временно заняли для допроса. Они допрашивали всех прямо здесь, в морге, а не в участке, в слабой надежде быстро разобраться до конца рабочего дня и отпустить всех измученных свидетелей по домам. – Расскажите ещё раз для меня всю историю. С самого начала.

Я уже дважды подробно рассказала им всё в точности как было. И, учитывая неоспоримый факт, что у полиции были другие записи с камер наблюдения, где я отчётливо была видна в лаборатории морга за работой, пришлось во всём честно сознаться. Скрывать происшествие было совершенно бесполезно – меня засняли камеры.

– Сегодня утром мне поручили тело мужчины, умершего от множественных огнестрельных ранений, предположительно нанесённых из охотничьего дробовика. Я уже всё это подробно говорила, – устало произнесла я, чувствуя, как накатывает волна изнеможения. Мне отчаянно хотелось плакать навзрыд. По крайней мере, добрый офицер принёс мне горячий кофе из столовой, и я теперь вцепилась в тёплую пластиковую кружку обеими руками как в спасательный круг, как в последнюю надежду.

– Так точно, у нас это всё записано в протоколе, – подтвердил офицер, внимательно глядя в свои подробные заметки. – Было ли в этом теле что-то необычное? Что-то, что привлекло ваше внимание?

– Странная одежда, – припомнила я, прокручивая в памяти утро. – Выглядела очень старой – викторианской эпохи, возможно? Или романовской. Определённо не современная.

– Мы её изъяли для экспертизы, да, – кивнул офицер. – Что-то ещё показалось вам странным?

Слава богу, хоть какое-то материальное доказательство того, что этот загадочный мужчина был реальным человеком. Затем настал черёд более сложного, опасного выбора – таинственные отметины на его мертвенно-бледном лице. Раз фотографий тела в деле не было, я справедливо предположила, что на моей рабочей камере тоже не осталось никаких снимков – я просто не успела их сделать. Стоило ли сейчас говорить полиции о жутко совпадающих татуировках на его лице и моём запястье? Категорически нет. Я не хотела быть связанной с воскресшим монстром ни в каком виде, ни при каких обстоятельствах.

– Нет, гражданин начальник, – соврала я, глядя в кофе. – Ничего больше.

Офицер удовлетворённо кивнул.

– И что же случилось дальше? После начала вскрытия?

– Я аккуратно извлекала застрявшую картечь из грудной клетки, когда он, э-э… – Я замолчала на полуслове, уставившись в остывающий кофе и чувствуя, как снова предательски сжимается пересохшее горло.

Страх – поистине удивительная, первобытная эмоция, если хорошенько подумать. Его единственная биологическая цель – любой ценой сохранить нам жизнь. Показать максимально чётко, что безопасно, а что смертельно опасно. Дать нам реальную возможность выбраться живыми из ужасных, критических ситуаций. Но вот я сижу сейчас напротив вооружённого, серьёзного полицейского в безопасном помещении. Совершенно ясно и очевидно, что я в полной безопасности, что мне ничто не угрожает. Но одно лишь яркое воспоминание о том, как тот мёртвый мужчина резко сел на секционном столе и посмотрел на меня красными глазами, мгновенно пересушивало горло и заставляло руки мелко, неконтролируемо трястись.

– Я не имею к этому розыгрышу никакого отношения, – слабо, почти шёпотом проговорила я, умоляюще глядя на офицера. – Клянусь.

– Эй, эй, успокойтесь… – Офицер участливо протянул руку через стол и осторожно положил свою тёплую ладонь поверх моей холодной. Он был совсем молодым парнем, как и большинство участковых в нашем районе, и изо всех сил старался меня успокоить и поддержать. Что-то в мужчине в строгой форме всегда невольно заставляло меня чувствовать себя защищённой и улыбаться, как, я справедливо полагала, и большинство нормальных женщин. Тёплое прикосновение его руки действительно помогало вернуть самообладание, и я позволила ему не убирать ладонь. – Мы не утверждаем, что организатор – это вы. Вы не подозреваемая в чём-либо. Мы просто никак не находим логичных ответов на вопросы и отчаянно пытаемся во всём разобраться и поскорее найти вашу пропавшую коллегу живой и здоровой.

Я благодарно кивнула, откинулась на спинку неудобного стула и изо всех сил заставила бешено колотящееся сердце постепенно успокоиться. Офицер – его фамилия была Мальцев, я разглядела на бейдже – тактично убрал руку и терпеливо дал мне собраться с мыслями, чтобы наконец продолжить допрос.

– Он внезапно сел на столе, – выдавила я. – Труп просто резко поднялся, открыл глаза. Я от неожиданности закричала, упала на инструменты… кое-как схватила телефон и бросилась бежать оттуда что есть мочи, не оглядываясь. Он приказал мне грубо «вернуться» и строго «не бежать». Я совершенно уверена, что он хотел меня убить. Или хуже.

– Итак, по видеозаписи выходит, что вы просто стоите у стола и методично работаете с инструментами… абсолютно ни с чем конкретным, – офицер Мальцев тяжело вздохнул и потёр переносицу. – Но действительно странно то, что мы отчётливо слышим его голос. У нас есть его настоящий голос на плёнке, это зафиксировано. Мы ясно видим, как вещи и инструменты падают сами по себе, словно их кто-то толкает. Что бы это ни было, оно определённо опрокинуло ваш рабочий стол с грохотом.

– И это вот то единственное, что вы находите по-настоящему странным во всей этой безумной истории? – не удержавшись, саркастически спросила я, чувствуя, как подступает истерический смех.

– Ну, э-э, – офицер запнулся, явно смутился, затем обречённо пожал плечами. – Всё это чертовски странно и необъяснимо, если честно.

– Да уж… – пробормотала я. – Ещё бы не странно.

Мы просидели в этом душном кабинете ещё добрых два часа. Офицер Мальцев методично, раз за разом задавал одни и те же вопросы, явно надеясь поймать меня на противоречиях или выявить новые детали. Но я упорно повторяла одну и ту же историю – потому что это была чистая правда, как бы безумно она ни звучала.

Когда меня наконец отпустили – с настоятельным требованием оставаться в городе и быть на связи – за окном уже сгущались ранние осенние сумерки. Барнаул в середине октября темнел рано, и морозный ветер пронизывал насквозь, стоило выйти на улицу.

Я медленно брела к остановке автобуса, кутаясь в тонкую куртку и размышляя о произошедшем. Татуировка на запястье жгла под рукавом – я чувствовала её, хотя технически это было невозможно. Совпадение? Вряд ли. Слишком много совпадений за один день.

Мне нужны были ответы. И я подозревала, что полиция их не найдёт – как они будут искать то, чего не видят камеры? То, во что не верят?

Нет, если я хочу понять, что произошло сегодня в морге, мне придётся разбираться самой. И первым делом – выяснить, что означает эта проклятая татуировка и почему она связывает меня с воскресшим мертвецом.

Автобус подъехал с привычным скрежетом тормозов. Я поднялась по ступенькам, прислонилась лбом к холодному запотевшему стеклу и закрыла глаза.

Это только начало, тихо прошептал внутренний голос. Что-то подсказывало мне, что он прав.

И я до смерти боялась узнать, что будет дальше.

Глава 3

Нина

Даже если от всего пережитого меня слегка подташнивало, я была рада хотя бы пище в желудке. И алкоголю, конечно же. Впрочем, тошноту вызывал, скорее всего, именно он – крепкий коньяк на голодный желудок никогда не был лучшей идеей. Но, чёрт возьми, оно того стоило! Лёгкий хмельной туман в голове делал этот кошмарный день хоть сколько-нибудь терпимым, смягчал острые углы реальности, которая всё никак не желала укладываться в привычные рамки.

Сидя в полупустом баре на окраине Барнаула, где редко задавали лишние вопросы и не разглядывали посетителей слишком пристально, я рассказала Грише обо всём – о странных отметинах на лице того мертвеца, о том, как он встал и пошёл, словно кукла на невидимых нитях, об его острых, неестественно длинных клыках, которые блеснули в холодном свете морга. Гриша слушал молча, лишь изредка прикладываясь к своей рюмке, и его лицо с каждой минутой становилось всё более бледным. А потом он, разумеется, произнёс вслух то, о чём я боялась даже подумать.

– Погоди-ка. Так этот тип был вампиром, что ли?

– Нет! – я чуть не подавилась своим коньяком, и ледяные кубики звякнули о края бокала. – Нет, это всё ерунда. Бред сивой кобылы. Вампиров не бывает. Их просто не существует в природе.

– Но он же был трупом, – не унимался Гриша, наклоняясь ближе и понижая голос до напряжённого шёпота. – Мёртвым. Холодным. А потом вдруг взял и ожил. И у него были клыки, ты же сама видела. И у тебя есть татуировка, которую ты не помнишь, как сделала. Совпадающая с теми, что ты видела на его лице. Я считаю, мы имеем полное право на небольшую долю здорового заблуждения и конспирологии.

– А я – нет, – выдохнула я, сгорбившись и уткнувшись лицом в ладони, словно пытаясь спрятаться от окружающей действительности. – Если у него и впрямь были такие же узоры, что это вообще значит? Я что теперь, мишень для какой-то странной сверхъестественной секты? Жертва какого-то мистического культа?

– Не знаю, – Гриша тяжело вздохнул, и его плечи поникли. – Но всё это должно быть связано. Обязательно должно! Слишком уж невероятно, чтобы быть простым совпадением. Такого не бывает.

Он был прав, и я это знала. Мысль о том, что эти два события никак не связаны между собой, казалась ещё более нелепой, чем всё остальное происходящее. Так или иначе, отметина на моём запястье имела самое прямое отношение к тому не-умершему-совсем-не-вампиру, который очутился на моём столе в морге. Вопрос был лишь в том – какое именно?

После ужина и пары крепких напитков, не желая вызывать такси после того, как последняя маршрутка уйдёт на стоянку, мы расплатились и двинулись к ближайшей остановке. Холодный октябрьский ветер трепал волосы и пробирался под воротник куртки, заставляя поёжиться. Гриша, хоть и не признавался вслух, с наступлением ночи выглядел всё более озабоченным и бледным, словно привидение. Его взгляд то и дело метался по сторонам, выискивая опасность в каждой тени. Он попросился переночевать на моём диване, и я с огромной радостью согласилась. Альтернативой было спать при включённом свете, что я, наверное, всё равно собиралась делать. Хотя, чёрт побери, свет вряд ли поможет против того, что происходило сегодня.

Мы уже прошли примерно половину пути по пустынным улицам, когда вдруг Гриша резко остановился, словно налетев на невидимую стену.

– Гриш? – обернулась я к нему, недоумевая.

Но он не шевелился и не отвечал. Он просто смотрел куда-то позади меня, и глаза его стали совершенно круглыми от неподдельного ужаса, а лицо побелело настолько, что стало похоже на мел или гипсовую маску. Даже в тусклом свете уличных фонарей это было хорошо заметно.

– Гриша? – снова позвала я, на этот раз громче, но тщетно. Он замер, превратившись в статую.

Значительная часть моего существа отчаянно не хотела оборачиваться, чтобы увидеть то, что превратило Гришу в застывшее изваяние. Инстинкт самосохранения вопил, что лучше не знать, лучше развернуться и бежать, не оглядываясь. Но когда я всё же обернулась, мои худшие опасения оправдались с лихвой. Лучше бы я не смотрела. Гораздо лучше было бы, если бы я побежала со всех ног, не задавая вопросов.

Посреди дороги, прямо на разделительной полосе, стоял мужчина.

По крайней мере, я предположила, что это был мужчина.

Судя по его чудовищным размерам, это мог быть и небольшой автобус или танк.

На нём были полные латы – настоящие, боже правый, средневековые доспехи, словно сошедшие с экрана исторического блокбастера или со страниц фэнтезийного романа. Они покрывали его тело с головы до пят, не оставляя ни единого незащищённого участка, но, в отличие от музейных экспонатов, которые я видела на школьных экскурсиях, когда мы ездили в Санкт-Петербург, отдельные пластины этих доспехов были словно выкованы из кусков странного камня или чёрной вулканической лавы, а не из привычной стали. Они соединялись друг с другом причудливым, почти биологическим, органическим образом, напоминая хитиновый панцирь гигантского насекомого или экзоскелет какого-то доисторического чудовища.

Вся эта броня была усеяна шипами разного размера, выглядела невероятно яростно и зловеще и, без малейшего сомнения, была создана не только для защиты, но и для устрашения противника. И надо честно признать, на обоих фронтах она работала безупречно – я была в равной степени уверена, что эта штука выдержит танковый снаряд, и что я сейчас наложу в штаны от одного только вида.

Незнакомец был невероятно огромен. Его голову скрывал полный закрытый шлем, искажавший и без того чудовищные пропорции и делавший их ещё более пугающими. Шлем вздымался вверх, образуя два величественных, закрученных по спирали и поистине демонических рога, словно позаимствованных у дракона из старых легенд или у библейского демона. Рога и общая массивность доспехов не позволяли точно определить его истинный рост, но от асфальта до самой макушки набиралось почти два с половиной метра, а то и больше.

Даже без брони он должен был быть невероятно широк в плечах и мускулист, чтобы вообще носить на себе такую чудовищную тяжесть и при этом двигаться. В одной руке он с видимой лёгкостью держал меч длиной метра в полтора, не меньше – полноценный двуручный клинок. Латная перчатка, сжимавшая массивную рукоять, была оснащена стальными когтями на каждом пальце, острыми и угрожающими, как и всё остальное в его облике.

И на каждой, абсолютно на каждой видимой поверхности его доспехов был вырезан один и тот же орнамент – сложный, витиеватый узор из переплетающихся линий. Тот самый орнамент, идентичный до мельчайших деталей тому, что теперь красовался на моём запястье в виде необъяснимой татуировки.

– Владыка Каел передаёт вам свой сердечный привет, – раздался мягкий женский голос, и я вздрогнула. – Он желает вам только добра и процветания. Мы не желаем вам зла и искренне просим вас проследовать с нами. Это не займёт много времени.

Он был не один.

Позади него и чуть в стороне, словно в его тени, стояла женщина. Я не сразу её заметила, будучи полностью шокирована и загипнотизирована видом гиганта в латах. Та, что говорила сейчас, обладала роскошными длинными, до самого пояса, волосами цвета воронова крыла, которые струились по её спине волной. На ней было алое платье, которое обтекало её тело, словно слои дорогого шёлка или атласа. Глубокий разрез спереди доходил едва ли не до пупка, обнажая бледную кожу, и подобный откровенный наряд вряд ли сошёл бы за приличную одежду где бы то ни было в нашем провинциальном городе, особенно в октябрьскую прохладу. Но её это, похоже, нисколько не смущало, и холод тоже не беспокоил. Впрочем, платье было далеко не самой странной и примечательной деталью её загадочного образа.

Верхнюю половину её лица скрывала гладкая алая маска без каких-либо украшений. В ней не было прорезей для глаз, и она полностью скрывала всё от переносицы и выше, заканчиваясь где-то у линии роста волос. Поперёк маски шла ломаная, с зазубренными краями спираль, выгравированная на поверхности и сиявшая ярким золотом под тусклым жёлтым светом уличных фонарей.

Именно она и произнесла эти слова, и её полные алые губы тронула мягкая, почти сочувственная улыбка, пока она стояла, безмятежно сложив изящные руки перед собой. Она была разительным, почти шокирующим контрастом бронированному колоссу, рядом с которым стояла – хрупкая фарфоровая статуэтка рядом с бронзовым монументом. Выражение её лица – точнее, то, что я могла разглядеть из-под маски – не было злым или угрожающим. Скорее, отстранённым, спокойным и даже жалостливым, словно она смотрела на глупых детей, которые вот-вот сделают ошибку.

Те немногие прохожие, что ещё оставались на улице в столь поздний час, при виде этой картины быстро развернулись на сто восемьдесят градусов и поспешили прочь, явно не желая иметь дела с происходящим. Две странные фигуры, казалось, не интересовались больше никем вокруг. Их интересовали исключительно мы с Гришей, и это было ещё страшнее.

– Гриша… – тихо прошептала я, осторожно пятясь назад и натыкаясь спиной на друга, который всё ещё стоял позади меня, парализованный ужасом и неспособный пошевелиться.

Столкновение встряхнуло его, вырвало из ступора, и он резко схватил меня за руку, сжав так крепко, что стало больно.

– Нам нужно уходить, – прошептала я, и мои слова были едва слышны даже для меня самой. – Прямо сейчас.

– Владыка Каел настаивает, что бегство – не самое лучшее и разумное решение в вашей ситуации, – произнесла женщина, и её алые губы изогнулись в чуть более широкую улыбку, обнажив ровные белые зубы. Даже несмотря на её слова, тон оставался бархатным, почти успокаивающим. – Хотя, признаюсь честно, это бывает весьма и весьма забавно наблюдать.

Это была последняя капля, переполнившая чашу.

Мы с Гришей одновременно развернулись на месте и – во второй раз за этот бесконечный, кошмарный день – я бросилась бежать, спасая свою драгоценную жизнь. Грише пришлось немедленно отпустить мою руку, чтобы мы не мешали друг другу и не путались под ногами. Мы понеслись по пустынной улице, выжимая из себя всю скорость, на какую только были способны наши нетренированные тела.

Я не была тренированным бегуном и никогда им не являлась. Да, я исправно ходила в тренажёрный зал пару раз в неделю, чтобы поддерживать форму и не заплыть жиром, но в основном тягала железо и занималась с гантелями. Я от всей души ненавидела кардионагрузки и особенно бег. И сейчас я жестоко корила себя за то, что не уделяла ему достаточно времени и внимания. Эти навыки очень бы мне сейчас пригодились, когда от них зависела моя жизнь. Мои лёгкие горели адским огнём, сердце бешено колотилось где-то в горле, угрожая выпрыгнуть наружу, а в глазах предательски темнело и плыло. Всё это можно было списать на страх. Да, конечно. Именно так. Разумеется, именно страх, а не моё отвратительное физическое состояние.

Не знаю, сколько времени или остановок мы пробежали, прежде чем Гриша внезапно и резко свернул в тёмный переулок между двумя пятиэтажками. Я проскочила мимо по инерции и, опасно заскользив по обледеневшему октябрьскому асфальту, с трудом затормозила, едва не упав. Я неуклюже обернулась, чтобы броситься вслед за другом в укрытие.

И замерла на месте.

Нет. Этого просто не может быть. Это невозможно.

Как что-то настолько огромное и массивное может двигаться так невероятно быстро?

Он стоял там – человек в чудовищных латах – всего в каких-то двадцати шагах от меня, преграждая путь. Совершенно неподвижный, он молча наблюдал за мной, слегка склонив голову набок, словно любопытный учёный, внимательно рассматривающий интересный экземпляр жука под микроскопом. И на нём не было ни единого признака недавней погони или хотя бы намёка на усталость – ни тяжёлого дыхания, ни дрожи в мышцах. В то время как я сама была всего лишь потной, жалко задыхающейся и до смерти испуганной развалиной, еле стоящей на подгибающихся ногах.

Пустые, совершенно чёрные, зазубренные прорези его шлема были неотрывно прикованы ко мне. Сам шлем был искусно стилизован под драконью голову – или древний череп дракона. Или, возможно, и то, и другое одновременно, образуя жуткий синтез. Под ним не было видно абсолютно ничего – ни лица, ни глаз, ни намёка на человечность, и возникала совершенно безумная мысль, что внутри вообще никого нет, что это просто пустые доспехи, движимые тёмной магией.

Если целью было напугать до потери сознания – то это сработало на все сто процентов. Я невольно вскрикнула и снова рванула с места, не в силах контролировать свои действия. Я успела сделать всего три отчаянных шага, пытаясь развить скорость, как что-то массивное, тяжёлое и совершенно неумолимое вцепилось в мою руку стальной хваткой. Резкая остановка на полной скорости должна была бы швырнуть меня лицом вперёд на промёрзший асфальт, если бы то, что схватило меня, тут же не подхватило и не поставило обратно на ноги с лёгкостью, с какой обращаются с лёгкой детской игрушкой или тряпичной куклой.

Мою руку сковал жёсткий стальной обруч, но я всё равно отчаянно дёргалась и изо всех сил пыталась вырваться из захвата. Бронированный человек преодолел те пять метров расстояния буквально за долю секунды, с абсолютно нечеловеческой скоростью. Что было ещё хуже и пугающее – он двигался почти совершенно бесшумно для существа, носящего на себе целый танк металлической брони. Тяжёлая латная рукавица безжалостно сдавила моё плечо, не оставляя ни малейших шансов на побег или освобождение.

– Отпусти! – закричала я во весь голос, не заботясь о том, кто может услышать. – Отпусти меня немедленно!

Он лишь молча смотрел на меня сверху вниз, безмолвный, грозный и абсолютно невозмутимый. Он медленно наклонил голову в другую сторону, точь-в-точь как немецкая овчарка, искренне пытающаяся понять команду своего хозяина. Ни одно моё движение не могло сдвинуть его с места даже на миллиметр. Я со всей силы пнула его тяжёлым осенним сапогом по ноге, целясь в колено, но ощущение было абсолютно такое, будто я изо всех сил бьюсь о гранитную скалу или бетонную стену. Он даже не дрогнул и не пошевелился. Единственным результатом моих усилий стала резкая, пронзительная боль, молнией пронзившая мою собственную ногу от пальцев до бедра.

Чудовище медленно подняло другую свободную руку, и я понятия не имела, что именно он задумал и собирался сделать, но он внезапно замер на месте, услышав громкий оклик где-то позади себя.

– Эй, мудак! – раздался знакомый голос.

Монолитное создание неспешно повернуло массивную голову вверх по улице, туда, откуда донёсся звук. Там, метрах в тридцати, стоял Гриша – источник помех и неожиданный спаситель. В его протянутой руке, прямо на меня направленной, был пистолет – я узнала его служебный «Макаров».

– Отпусти её, – твёрдо потребовал он, и его голос почти не дрожал.

Чудовище не сделало этого. Более того, оно вообще не пошевелилось и не отреагировало никак. Просто продолжало молча смотреть на Гришу через прорези шлема, застыв, как древнее изваяние или памятник.

– Последний шанс, урод, – предупредил Гриша, и я услышала, как взведён курок. – Говорю в последний раз.

Тварь медленно развернулась к нему всем корпусом, безжалостно потащив за собой и меня, словно я весила не больше пустого мешка. Его свободная рука поднялась вверх, и ладонь с острыми стальными когтями была обращена вперёд и вниз, словно собираясь схватить что-то невидимое в пустоте воздуха. Странный красноватый свет, до жути похожий на крошечные алые молнии или электрические разряды, внезапно заплясал и затрещал между его металлическими пальцами. Я не могла сдержать испуганного всхлипа, когда эта мистическая энергия быстро сгустилась в плотный сгусток, и тот самый зловещий длинный клинок, который я видела раньше, материализовался в руке монстра буквально из ничего. В одно мгновение его рука перестала быть пустой, и в ней грозно замерло смертоносное, испещрённое сложными узорами лезвие.

Для любого другого нормального человека это было бы тяжёлое оружие строго на две руки. Для этого существа он держал его одной рукой, словно невесомое пёрышко или детскую игрушку. И он вызвал его буквально из ниоткуда, из воздуха. Чудовище увереннее и крепче сжало массивную рукоять меча обеими руками и решительно нацелило острый конец клинка в сторону Гриши. Это был ясный и недвусмысленный ответ на его вызов и угрозу.

Если Гриша так отчаянно хотел боя – этот тип был совершенно не прочь удовлетворить его желание.

– Ох, блядь, – протяжно простонал Гриша в неподдельном страхе, но это не помешало ему прицелиться и решительно выстрелить.

Я бы в другой ситуации боялась, что он может случайно попасть в меня, если бы твёрдо не знала, что Гриша – отличный и опытный стрелок с многолетним стажем. Да и монстр в латах был размером примерно с небольшой внедорожник или микроавтобус, так что промахнуться мимо такой туши было бы физически сложно даже при большом желании. К тому же, если честно, мне казалось, что я уже давно превысила свою дневную норму по части страха и ужаса – больше бояться было просто нечего.

Гриша быстро выпустил несколько пуль одну за другой. Монстр стоял совершенно неподвижно, будто вкопанный, и каждая пуля с громким металлическим звоном отскакивала от его магических доспехов рикошетом, не причиняя ни малейшего видимого вреда или даже дискомфорта. Словно с ним вообще ничего не происходило, словно Гриша швырял в него не смертоносные куски свинца, а безобидные резиновые мячики.

Я рефлекторно пригнулась, инстинктивно закрыв голову свободной рукой, когда услышала, как пули с характерным звоном рикошетят от непробиваемой брони и с глухими ударами впиваются в кирпичные стены ближайших пятиэтажных домов. Стекло припаркованной неподалёку старенькой отечественной «девятки» звонко и мелодично разбилось вдребезги. Дело было совсем не в том, что Гриша неумело промахивался – эта проклятая тварь была буквально и абсолютно пуленепробиваемой, защищённой какой-то немыслимой магией.

– Беги, Гриш! – отчаянно закричала я во весь голос. – Убирайся отсюда! Спасайся! – Может быть, у него ещё оставался хоть какой-то шанс сбежать и выжить, пока это чудовище возилось со мной.

Бронированный монстр внезапно издал низкий, утробный рык – это был первый звук, который я вообще от него услышала за всё время. Ему совершенно очевидно не понравилось, что в него стреляют из огнестрельного оружия. И в следующее мгновение я внезапно оказалась на холодной земле. Он небрежно швырнул меня на обледеневший асфальт, как ненужную тряпичную куклу, отбросив в сторону. Я с силой и болезненно выдохнула весь воздух из лёгких, всем телом ударившись о твёрдую землю.

Теперь латный человек уверенно шагал по направлению к Грише, сжимая в руке призванный меч. Если мой друг и не смог причинить ему никакого физического вреда своими выстрелами, то уж точно сумел основательно разозлить и вывести из себя. Гриша быстро осознал, в каком отчаянном и почти безнадёжном положении он оказался, и осторожно отступил на шаг назад, поднимая руки.

– Э-э, слушай, давай спокойно поговорим, ладно? – голос его заметно дрожал. – Кто вы вообще такие? Что вам от нас нужно? Может, мы могли бы договориться?

В ответ чудовище не произнесло ни единого слова, а лишь неумолимо продолжило медленное преследование. Оно целенаправленно шло на Гришу. Кралось к нему. Бронированный человек явно не спешил никуда, словно этот бронированный монолит был настолько абсолютно уверен в своём неизбежном успехе, что торопиться просто не было смысла. И пока что мы с Гришей действительно не представляли для него никакой реальной угрозы. Даже огнестрельное оружие не причиняло ему абсолютно никакого вреда и даже не замедляло его поступь.

Внезапным, размытым движением, настолько быстрым, что я едва уловила его краем глаза, тварь молниеносно рванула вперёд с совершенно невозможной скоростью. Быстрее, чем я вообще могла уследить взглядом, быстрее, чем должно быть физически возможно. Он резко взмахнул своей когтистой лапой и одним ударом выбил пистолет из руки Гриши, отправив оружие звенящей железякой скользить и подпрыгивать по неровному тротуару.

Гриша испуганно вскрикнул и инстинктивно отпрянул назад, едва не споткнувшись.

– Беги, Нина! – отчаянно крикнул он через плечо, оборачиваясь. – Беги, не останавливайся! – И он немедленно бросился прочь вглубь того самого переулка, в котором пытался скрыться в первый раз.

Делать было совершенно нечего – только бежать со всех сил. Других разумных вариантов просто не оставалось, если я хотела остаться в живых. Я с трудом вскочила на подгибающиеся ноги, быстро подбежала к валяющемуся пистолету и схватила его дрожащими руками. Может быть, если мы разбежимся в разные стороны, нам удастся его запутать и оторваться от преследования. По крайней мере, хотя бы один из нас двоих точно спасётся и выживет, верно? Такова была надежда. Я развернулась и рванула бежать в совершенно противоположном направлении от Гриши.

Я пробежала примерно две улицы, может быть чуть больше, прежде чем мне пришлось остановиться, чтобы хоть немного перевести дух и не умереть от разрыва сердца. Я тяжело прислонилась к холодной кирпичной стене в том самом тёмном переулке, куда свернула, спасаясь, и согнулась пополам, с трудом упёршись дрожащими руками в колени. Я отчаянно пыталась удержать в желудке недавний ужин и жадно вдохнуть хоть немного драгоценного воздуха в горящие лёгкие. Чёрт возьми, мне так отчаянно нужен был воздух. Святые небеса… что же мне теперь делать? Немедленно звонить в полицию? Даже если дежурный не поверит ни единому слову, хуже точно не станет. Либо этот монстр таинственно исчезнет, и я буду в относительной безопасности – либо они своими глазами взглянут на него и срочно вызовут СОБР. Или даже армию с танками и вертолётами.

На меня внезапно упала длинная тень. Что-то настолько высокое и массивное, что полностью заслонило собой тусклый уличный фонарь метров тридцать позади меня. Я с леденящим душу, парализующим предчувствием сразу же поняла, что это определённо не Гриша, и медленно подняла голову вверх, чтобы наконец получить ответ на вопрос, кого же именно из нас двоих в итоге преследовал человек в латах.

Меня. Он целенаправленно преследовал именно меня, а не Гришу.

Он медленно и неотвратимо подходил ко мне, всё так же совершенно не спеша, словно у него была целая вечность. Когда я в панике попыталась снова сорваться с места и бежать, он молниеносно рванул вперёд и внезапно материализовался прямо передо мной, преграждая путь. Это было почти как мгновенная телепортация или перемещение в пространстве, настолько невероятно быстро он двигался, когда хотел. Я мысленно добавила это сверхъестественное умение в постоянно растущий список совершенно сумасшедшего невозможного дерьма, увиденного и пережитого мной за сегодняшний бесконечный день. Одна массивная латная рукавица снова крепко сомкнулась на моей руке выше локтя и безжалостно сжала её – достаточно сильно и болезненно, чтобы причинить острую боль, но не настолько, чтобы сломать кость.

Было совершенно очевидно и понятно даже мне, что он без малейших усилий мог раздробить мне руку в труху, стоило ему лишь чуть сильнее сжать свои стальные пальцы. Ему не составило бы абсолютно никакого труда переломить меня пополам, словно сухую тонкую ветку или спичку. Посыл был предельно ясен и недвусмысленен: если я осмелюсь попытаться бежать ещё раз, он обязательно заставит меня горько пожалеть об этом решении. И боль будет намного, намного сильнее.

Он грубо оттащил меня от защитной стены, и я наконец-то смогла взглянуть на него внимательнее, впервые действительно рассмотрев этого монстра вблизи в тусклом свете. Человек под тяжёлыми доспехами был ростом никак не меньше двух метров – и даже более двух метров – судя по видимому уровню его широких плеч. Там, где металлическая маска-шлем заканчивалась у основания, я неожиданно увидела его обычную человеческую шею, одетую во что-то чёрное, похожее на плотную ткань или кожу.

Хотя бы это успокаивало – значит, он действительно не был пустыми магическими доспехами, самостоятельно бегающими за мной с очевидной целью убийства или похищения. Это уже определённый плюс. Каким-то странным образом это делало его чуть менее жутким и пугающим – осознание того, что внутри этой брони всё-таки кто-то реальный есть. Если у него есть вполне обычная шея, обтянутая чёрной тканью, значит, внутри точно кто-то живой находится.

Его открытая шея.

И тут все те многочисленные годы, бездумно потраченные на регулярный просмотр фильмов ужасов и боевиков по ночам, наконец-то сослужили мне неожиданную службу. Откуда-то из самых тёмных глубин моего сознания, из первобытного страха, бушующего адреналина или просто животной инстинктивной потребности выжить любой ценой, я внезапно нашла в себе силу и решимость, чтобы сделать нечто по-настоящему умное впервые за весь этот кошмарный вечер.

Я резко подняла тяжёлый пистолет Гриши, который подобрала с холодной земли, и с силой уперла его холодное дуло прямо в узкую щель в его мощных доспехах – там, где заканчивалась защитная маска и начинались массивные наплечники. Я решительно направила ствол вверх, под его подбородок, что было на удивление легко сделать, учитывая значительную разницу в нашем росте. И прежде чем он вообще успел как-то среагировать на мои действия или остановить меня, я, не раздумывая больше ни секунды, изо всех сил нажала на спусковой крючок.

Оглушительный выстрел прогремел в тесном переулке.

За свою не самую короткую жизнь я видела очень, очень много крови.

Честно говоря, в моей профессиональной жизни её было более чем предостаточно. Начиная от многочисленных фильмов ужасов, которые я добровольно и с удовольствием смотрела по ночам в обнимку с конфетами, заканчивая настоящими мёртвыми телами на моём рабочем столе в городском морге, годами напряжённой работы квалифицированным фельдшером скорой помощи и постоянной службы в качестве спасателя-добровольца в местном отделении МЧС.

Я видела огромное количество отвратительных, изувеченных людей, включая того несчастного парня, который совершенно не уважил технику безопасности при работе с промышленным токарным станком на заводе, когда я ещё работала на «скорой». Я видела множество по-настоящему отвратительных, мерзких вещей, вообще. Но тот мощный фонтан горячей алой крови, что внезапно брызнул на меня густой струёй, едва не заставил мой поздний ужин немедленно проделать стремительный обратный путь вверх по пищеводу. Это было совершенно иначе, чем всё, что я видела раньше. Это было ужасающе свежо. Это было по-настоящему, здесь и сейчас. И самое страшное – это была целиком и полностью моя личная вина и ответственность.

Я застыла на месте, словно окаменела, совершенно не зная, что делать дальше или даже о чём думать, пока отчётливо ощущала липкое тепло чужой крови на холодной коже своей руки и лица. Кровь была такой горячей, почти обжигающей.

Спустя целую вечность, которая на самом деле показалась лишь мгновением, массивный человек тяжело рухнул на колени с глухим стуком, его железная хватка на моей руке наконец-то ослабла и разжалась, и он беспомощно упал вперёд. Он замер в таком положении на долгое мгновение, словно раздумывая, а затем с тяжёлым, гулким стуком и громким лязгом металлической брони окончательно повалился на бок, подняв облачко пыли.

Я медленно, на ватных ногах попятилась к спасительной стене, с трудом сглатывая огромный ком в пересохшем горле и изо всех сил пытаясь не испачкать серый тротуар жидким содержимым своего бунтующего желудка, пока тёплая липкая жидкость медленно стекала по моей коже. Я судорожно стала отчаянно стирать её с лица дрожащей рукой и с ужасом поняла, что мои руки безостановочно и отчаянно трясутся, словно в лихорадке.

Я только что хладнокровно застрелила человека. Я только что убила живого человека. Я только что застрелила человека насмерть.

Эти страшные слова бесконечно крутились и повторялись у меня в голове, как безнадёжно заевшая старая пластинка. Это была чистая самооборона, законная защита жизни. Но это было совершенно неважно; я всё равно застрелила его. Он активно преследовал меня с оружием. Он вообще не казался нормальным человеком. Он буквально вызвал огромный меч из абсолютного ничего, из воздуха. Это всё неважно; я застрелила его в упор. Он сейчас мёртв и лежит в луже крови. Он истекает кровью прямо передо мной. Следовательно, я совершенно точно застрелила живого человека насмерть. Мои спутанные мысли беспорядочно путались и метались, отчаянно пытаясь хоть как-то осмыслить только что произошедшее.

Всё, абсолютно всё, чего я хотела в этом огромном мире – это немедленно оказаться как можно дальше отсюда. Быть наконец-то дома, в безопасности, в тёплой постели под одеялом. Чтобы всё это ночное происшествие оказалось дешёвой фальшивкой, нелепым лихорадочным бредом больного воображения. Может быть, я на самом деле лежу в коме в больнице, и всё это – просто причудливое порождение моего умирающего мозга, поражённого раком или инфекцией.

Я сильно ударила себя ладонью по бедру, отчаянно пытаясь проснуться от кошмара. Нет, не помогло. Было просто очень больно, а я всё ещё находилась здесь, в этом холодном переулке. Я только что в упор застрелила человека. Мысль совершенно не отпускала, постоянно возвращалась, угрожая полностью вытеснить всё остальное и окончательно ввергнуть меня в полномасштабный нервный срыв с истерикой.

«Нет, идиотка! Нет, прекрати! Паниковать будешь потом, позже. Сначала срочно реши проблему. Паниковать успеешь потом». Какая-то глубокая часть моей профессиональной подготовки опытного фельдшера скорой помощи внезапно дала о себе знать, включилась автоматически. Паниковать строго потом. Я вполне смогу позволить себе роскошь хорошей паники несколько позже, когда окажусь в безопасности.

Я осторожно поставила всё ещё тёплый пистолет на предохранитель, как учил Гриша, и аккуратно сунула его в свою потрёпанную сумку. Лихорадочно порывшись в ней, я наконец нашла мятую бумажную салфетку от утреннего кофе из автомата, заткнутую туда на всякий случай ещё утром. Я отчаянно и судорожно пыталась хоть как-то стереть липкие брызги со своего лица и дрожащих рук, но получалось плохо. Мне срочно нужно было как можно быстрее добраться до дома. Я точно не могла поехать на маршрутке в таком ужасном виде, не могла спокойно вызвать такси – водитель немедленно вызовет полицию. Оставался только один реальный вариант передвижения.

Идти пешком через весь город. По крайней мере, на улице уже довольно поздно и достаточно темно. Может быть, меня никто особо не заметит в темноте. Я быстрым, почти бегущим шагом вышла из мрачного переулка и решительно направилась в сторону дома. Добираться пешком через весь Барнаул предстояло минимум час или даже два, но реального выбора у меня сейчас просто не было.

Достав из глубокого кармана куртки мобильный телефон липкими пальцами, я немедленно позвонила Грише. Длинный вызов прозвонил несколько томительных раз и в итоге ушёл на автоответчик. Я не стала ничего ему говорить или оставлять сообщение. Вместо этого я молча сбросила звонок и тут же набрала его номер снова, и снова.

Я только что хладнокровно застрелила человека. Огромного человека в полных средневековых латах, который настойчиво пытался сделать… честно говоря, кто вообще знает, что именно. Я напряжённо попыталась восстановить в затуманенной памяти всю цепь произошедших событий. Та загадочная женщина в длинном красном платье и странной алой маске без прорезей. Она совершенно чётко сказала, что некий «Владыка Каел» – это того ли человека я только что застрелила в упор? – вежливо просил нас пойти с ним куда-то.

Значит, он пытался нас обоих похитить? Зачем это ему нужно? Куда он собирался нас тащить? Кто он вообще такой? Какое отношение всё это имеет к загадочной отметине на моей руке или к тому ожившему трупу с клыками, что напал на меня в морге? Каел теперь окончательно мёртв. Я же застрелила его в упор, пуля вошла прямо в череп снизу, так что теперь он больше не проблема для нас. Но что насчёт той таинственной женщины в алом красном платье, со странной золотой маской на лице?

Восемь настойчивых звонков Грише подряд, и так никто и не ответил на том конце, так что я наконец-то с тяжёлым сердцем сдалась. Попробую дозвониться ещё раз через час-другой, когда он успокоится. Что-то в унылой монотонности долгой ходьбы по ночному городу и полном одиночестве заставило всё разом обрушиться на меня. Всё произошедшее за день навалилось на мои плечи тяжким грузом, словно внезапный удар кирпичом по голове. Без Гриши рядом, который мог бы помочь нести этот невыносимый груз и разделить ответственность, горячие слёзы, которые я упорно сдерживала весь этот бесконечный день, наконец вырвались наружу помимо воли и потекли по моему грязному лицу.

По крайней мере, вокруг на улицах не было абсолютно никого, кто мог бы увидеть меня – окровавленную, грязную и горько плачущую, одиноко бредущую по пустынным ночным улицам Барнаула в полном одиночестве. Я безнадёжно вытерла горячие слёзы той же грязной салфеткой и просто дала им свободно излиться, не сдерживаясь больше.

Теперь главной задачей было принять всё случившееся как свершившийся факт, как данность. У меня есть необъяснимая татуировка, которую невозможно логически объяснить – ладно, пусть, но она совершенно точно есть на коже. Установленный факт. На меня жестоко напал мёртвый труп человека, каким-то образом восставший из мёртвых. Крайне маловероятно, но абсолютная реальность. Нас с Гришей активно преследовал настоящий монстр в полном латном средневековом облачении, который мог двигаться намного быстрее, чем я вообще способна была увидеть глазом. Полный абсурд, но правда.

Всё, на что я теперь могла искренне надеяться – это то, что Гриша в полном порядке и безопасности. Что он просто уронил свой телефон во время бегства. Что ему всё-таки удалось благополучно сбежать от преследования, и он сейчас в безопасности где-то. Что те неизвестные люди, которые охотятся на нас, не послали за нами двоими ещё кого-то опасного. И тут меня неожиданно осенила внезапная догадка, которая одновременно вызвала и животный страх, и леденящий ужас.

А что, если они охотились именно за этими загадочными отметинами?

Я быстро закатала рукав куртки и внимательно посмотрела на маленькую чёткую татуировку у себя на запястье, нервно выдыхая дрожащее прерывистое дыхание. Эти мистические знаки были единственным, что логически связывало абсолютно всё воедино в одну картину. Единственное, что прямо соединяло меня с тем ожившим трупом в морге и чудовищным человеком в красных магических доспехах. Если они действительно охотились за обладателями этих знаков, тогда… была одна единственная вещь, которую я могла попытаться сделать для спасения.

Был лишь один известный мне способ, чтобы навсегда избавиться от неё.

Я громко и совершенно безнадёжно простонала в пустоту ночи.

Ох, как же невыносимо больно это будет.

Глава 4

Нина

Вдох. Выдох.

В этом нет ничего ужасного, правда? Другого выбора у меня попросту не оставалось. Либо это, либо смириться и ничего не делать. А бездействие было хуже всего. Бездействие означало, что я признаю своё бессилие – а я ненавидела чувствовать себя беспомощной больше всего на свете.

Я сидела на кухонном табурете и смотрела на своё левое запястье, на эту зловещую метку. До сегодняшнего дня она была просто странным, сюрреалистичным, но безобидным рисунком. А потом за мной погнались два разных чудовища с идентичными символами. Под рукой я расстелила одно из старых, потёртых полотенец, что вечно валяются на полке на всякий пожарный случай. Они всегда выручают – вытереть лужу, подстелить во время ремонта, а то и для… домашней хирургии.

Ну, знаете. Обычные бытовые мелочи.

Вся моя аптечка первой помощи была разложена на столешнице – солидный арсенал, оставшийся со времён работы фельдшером в городской скорой. Выбросить такое наследство было попросту жалко. Тем более что всё это добро я когда-то вытащила из больничных запасов перед увольнением – пусть хоть какая-то компенсация за мизерную зарплату и ночные смены.

Я тяжело вздохнула и потянулась к металлической рукоятке, торчащей из гранёного стакана с медицинским спиртом. Достала свой монтажный нож и с тоской посмотрела на тонкое лезвие. Отступать некуда. Так надо.

Если я смогу срезать эту штуку с себя, есть мизерный шанс, что я окажусь в безопасности. Теоретически. Других теорий у меня не было, так что приходилось довольствоваться этой. Может быть, эти твари выслеживают нас именно по этой метке? Может быть, она работает как какой-то маяк, проклятый GPS-трекер, вживлённый под кожу? Тогда её нужно просто удалить. Вырезать. Избавиться от неё раз и навсегда.