Двигатель истории

Пролог

«Красная Америка», день 113

– С первого дня своего пребывания здесь, на Марсе, меня не покидало чувство тревоги за будущее. Конечно, ведь я впервые оказался на марсианской каторге более чем за 200 миллионов километров от Земли. За убийство андроида с искусственным интеллектом, меня наказали как за убийство живого человека. Мне кажется, если бы я убил живого человека, меня не отправили бы сюда, вот ведь ирония!

Сейчас день 113. Я не знаю, какой сейчас день недели, но, видимо, не воскресенье, раз мы работаем в шахте. Герметичные костюмы удобные, я уже привык к своему костюму и порой перестаю ощущать его на своём теле, словно он стал частью меня. Марс меня изменил. «Красная Америка» меня изменила.

Сегодня общался с Дмитрием. Он был немного возбуждённый, и я не понимал, почему, пока не узнал, что он получил гостинец от родственников на Земле через межпланетную службу доставки. Корабли часто летают между Землёй и Марсом, и семьи и родственники каторжников отправляют им подарки на их дни рождения в память о том, что у них на Земле есть люди, которые их ждут. Однако мне посылку пока что никто не отправил.

Первые дни мне казалось, что я оказался в концлагере, но теперь я привык. Каждое воскресенье после службы в церкви нас отправляют на прогулку по сектору 10, а потом мы идём на обед. Странное дело, но, когда я вернусь на Землю, я чувствую, мне придётся привыкать к своему старому дому, хотя в церкви нас учат тому, что наш дом в Царстве Божьем, а Царство Божье внутри нас есть.

Я был и остался «отказником», но я никогда ранее не был религиозным человеком, а теперь, похоже, стал таковым. Должен ли я чувствовать раскаяние за «убийство» неживого андроида, когда шла война? Я считаю, что нет, не должен. «Умные люди» – это всего лишь роботы, а не живые люди, но современная культура твердит нам о том, что они такие же люди, просто искусственные. Чушь!

Будь у меня реальная власть, я бы доказал всему миру, что нам промыли мозги. «Движение отказа» считается кучкой фриков, но в этом и заключается ошибка всего мирового сообщества. Роботов сравнили с людьми и наделили их почти человеческими правами! А что люди? А люди просто сошли с ума! Нашим современникам пора вправить мозги. Жаль, что здесь я не могу ничего изменить…

Часть первая

29 апреля 2129 года, здание правительства Хартса

– Господин президент, у меня новость.

– Да, да, сейчас, подожди. – ответил президент Хартса Владимир Модестович Гальский. – Что вы говорите? – обратился президент к своему советнику по ту сторону экрана.

– Я говорю, что Кимура настроен решительно и рассчитывает, что давление заставит нас начать переговоры. – сказал советник президента Хартса по ту сторону экрана. – Русские молчат, они не спешат вмешиваться.

– Я поговорю с Водниковым. – ответил президент Хартса.

– Если Водников вмешается и станет инициатором переговоров, он может сам поставить нам ультиматум: либо мы позволим им разместить войска на суше и в море, либо остаёмся одни против японцев.

– И что вы думаете?

– Сами мы долго не продержимся…

– Господин президент.

– Да что такое?! – разозлился Гальский. – Не видишь, мы тут разговариваем?

– У меня на руках доклад от Кириото. Советую вам ознакомиться.

– Да, давай.

– Это секретные материалы. Если японцы узнают, что в их правительстве есть наш резидент, они ему голову отсекут. Он отвечает головой за содержимое этого доклада.

– Что там у вас, господин президент? – спросил советник.

– Да вот, Аркадий пришёл, принёс доклад Кириото. – Сейчас ознакомлюсь, заодно послушаю ваше мнение.

– Лучше будет офлайн, я приду.

– Тогда жду вас. А вы свободны. – сказал Гальский Аркадию.

Клерк вышел. Президент выключил онлайн-конференцию с советником, протёр очки и открыл доклад.

Доклад для президента Хартса Владимира Гальского

Господин президент,

Мой доклад основан на данных межведомственных связей в японском правительстве. Учитывая напряжённую обстановку в кабинетах власти накануне судьбоносных решений императора Кимуры, мне пришлось проявить немалую бдительность и осторожность. Мои доверенные лица в японском правительстве и, в частности, в министерстве обороны Японии, с которыми я имею неформальные связи, что не слишком поощряется нашей властью, доложили мне о решительном настрое нашего императора касательно действий, связанных с островами Уруп, Итуруп, Кунашир, Хабомаи и Шикотан, который он проявил на последней встрече с Генеральным штабом Сил Самообороны Японии.

Мой канал из Сил Самообороны Японии доложил мне о подготовке второй мобилизации войск Сил Самообороны Японии численностью в пятьсот десять тысяч солдат флота и авиации, а также десять дивизий боевых роботов и дронов. Сообщается, что боевые роботы будут оснащены системой умного наведения огня и планирования действий последнего поколения, что означает крайне высокую точность наведения, прицела и поражения, а также высокую степень манёвренности, основанные на многолетнем изучении искусственным интеллектом опыта современных боевых действий. Роботизированные дивизии будут управляться искусственным интеллектом по принципу коллективного разума, что означает высокую степень прецизионности боевых действий и их согласованность. Дроны-разведчики будут анализировать тактику поведения сил Хартса, что означает высокую уязвимость ваших сил перед лицом Сил Самообороны Японии. Приказ подготовлен, он вступил в силу и отдан вчера, 28 апреля. Он будет обнародован завтра, 30 апреля. 1 мая войска мобилизуют и поставят на боевую готовность.

Средства массовой информации Японии, согласно данным моих доверенных лиц, планируется использовать в качестве предупреждения. Сообщается, что будет допущена намеренная утечка информации в Хартс с той целью, чтобы вызвать смущение и недовольство среди хартсианского народа нерешительными действиями Вашей власти, чтобы подтолкнуть Вас на скорейшие действия по началу подготовки переговоров с императором Кимурой, условия которых будет диктовать непосредственно сам император Кимура вместе со своими советниками. Утечка будет иметь вирусный эффект, чтобы посеять страх и смуту среди хартсианского населения и заставить Вас пойти на уступки. Дата утечки мне неизвестна.

В настоящий момент я не обладаю другой доступной мне информацией из военных ведомств касательно дальнейших действий наших военных и нашей власти. Я рассчитываю, что хартсианская сторона примет все возможные с Вашей стороны действия по предотвращению кровопролития между нашими народами при содействии японской стороны, не желающей разжигать военный конфликт. Я надеюсь и верю, что мы сможем прийти к мирному урегулированию вопроса, связанного с Курильскими островами.

К докладу прилагаю распечатанную транскрибацию моего разговора с доверенными лицами, от которых я получил данную информацию, в качестве доказательства истинности моего доклада в том случае, если с Вашей стороны или со стороны ваших сотрудников возникнет недоверие к истинности моего доклада (к сожалению, недоверие имело место быть при последней встрече с хартсианским послом Алексеем Ганзом, который посчитал, что мои сведения являются намеренной дезинформацией хартсианской стороны).

С уважением, советник министра иностранных дел Японии Мицуко Кириото

Прочитав короткий доклад, Гальский протёр глаза и лицо жирными ладонями и прикрыл рот рукой, уставившись в угол с тумбочкой из синтетических материалов. Весть плохая, и он не знает, что делать.

– Водников, пообщаюсь с ним. – подумал Гальский о президенте России.

Спустя полчаса в кабинет президента зашёл советник, с которым он ранее общался по онлайн-конференции.

– Господин президент, я здесь.

– Кимура наращивает свой кулак. Вторая мобилизация, более пятиста тысяч солдат, дивизии дронов и роботов.

– Зато он даёт нам шанс всё обдумать.

– Водников, я хочу поговорить с ним.

– Вопрос в том, хочет ли он говорить с вами.

– На что вы намекаете?

– Он предъявит свои условия, и надо быть к этому готовым.

– Я готов.

– Это хорошо.

– Надо подготовить обращение от моего имени президенту России, но я не знаю, с чего начать. Я не хочу напрямую обращаться к нему за помощью.

– Он и так поймёт, что нам нужна его помощь, лукавить бесполезно. Важно обозначить выгоду для российской стороны.

– Мы позволим русским оккупировать своими войсками Курилы? Другого выхода нет?

– Можно обозначить, что Япония имеет претензии на острова ещё с тех времён, когда Сахалин был частью России.

– Но теперь-то Сахалин – это Хартс.

– Но более половины населения Хартса – этнические русские.

– Вы думаете, что поможет?

– Других аргументов у нас нет.

– Ладно, приступим.

Реформы в Хартсе были восприняты спокойно и без особой реакции. Людей уже сложно чем-то удивить – им всё казалось сменой декораций.

Сенсоры чувств, тонкие пластины и браслеты, стали любимой вещью миллиардов людей по всему миру. Люди надевают пластины и браслеты на руки и используют их, чтобы получить выброс нейромедиаторов в мозг и испытать самые разные и яркие ощущения, от эйфории до волнения до усталости и покоя. В любой удобный момент пользователь сенсора чувств мог получить выброс дофамина или даже адреналина в свой мозг.

Прогресс наложил отпечаток на жизнь современных людей. Чувства и эмоции атрофируются, люди привыкли к комфорту и развлечениям и перестали ценить их. Индустрия развлечений уже не способна по-прежнему возбуждать в людях чувства, наступило насыщение хлебом и зрелищами. Так возникла идея искусственной стимуляции чувств и эмоций у современных людей, которые позабыли про свою человечность.

Возникла новая система правления. Речь идёт о доступе простых людей в министерства, департаменты и суды по принципу найма и ограниченной занятости. Это также похоже на инвестиции. Инвестор, имеющий акции, имеет долю в компании, пропорциональную цене и количеству акций. Подобным образом люди могут получить свою долю в правительстве и стать чиновниками. Нужно заплатить определённую сумму и пройти курсы повышения квалификации при условии отсутствия судимости и наличия справки о состоянии психического здоровья.

С помощью сложнейших медицинских и химических технологий люди научились исправлять генетические недостатки. Появились костюмы, корсеты и экзоскелеты, исправляющие осанку, омолаживающие кожу и питающие организм нужными веществами по принципу сенсоров чувств. Пластические операции стали доступными для широких масс населения, и доступность повлекла за собой некоторые последствия. Не всегда можно достоверно определить внешность человека даже с помощью биометрии, поэтому государства решили ввести учёт граждан. Прошедших пластические операции.

Отдельная история возникла с детьми – их научились выращивать отдельно от матерей. Учёные придумали систему в виде утробы, максимально похожую при имевшихся знаниях и ресурсах на женскую утробу, с искусственной питательной средой для эмбрионов. С согласия родителей оплодотворённые яйцеклетки вводили в утробы. Государства ввели учёт граждан, купивших такие утробы. Эти утробы родителям можно было хранить у себя либо отдавать в медицинские центры, где за ними следили врачи.

Нестабильность и кризисы спровоцировали Великую миграцию – массовый отток населения из разных стран и регионов в другие края. Миграция затронула не только Азию, Африку и Латинскую Америку, но и Европу, Северную Америку и Россию. Наиболее спокойным и уравновешенным регионом во всём мире стали Сибирь и Дальний Восток России. Европейцы и американцы вкупе с африканцами и азиатами мигрировали в Россию в надежде на более спокойную жизнь без высоких тарифов на коммуналку, связанных с ресурсно-энергетическим кризисом, осваивая просторы Сибири и Дальнего Востока, слабо населённые русскими и коренными народами. Во всём мире продолжался перекрой политической карты. Отдельные регионы отделялись от своих стран, становясь независимыми национальными и региональными странами.

Возникло понятие «мобильного жилья», когда люди стали переселяться вместе со своим жильём, переставшим называться «недвижимостью», а именно жилыми фургонами и даже квартирами. Таким образом всё больше и больше людей, в основном небогатые и представители бедноты, не имея в своей собственности земли, имели мобильное жильё, с которым мигрировали в другие регионы и страны. Обычные люди стали людьми без определённого места жительства, в то время как элиты и представители среднего класса имели то, чего нет у простых людей, а именно личную землю и участки в отдельных населённых акваториях.

После референдума об отделении острова Сахалин и Курильских островов от России возникла самостоятельная страна под названием Хартс. Двадцать лет, когда территория фактически являлась безгосударственной, без своего гимна, флага, валюты и прочего, обошлись людям собраниями, восстаниями, совещаниями и путчами. Так называемый Совет Первых регентов во главе с председателем первым делом решили вопрос о валюте, поскольку рубль на новой территории стал непригодной валютой. Возможностей и ресурсов для создания своей собственной валюты у Хартса не было, и поэтому первым решением, которое приходило регентам и председателю в головы, было примкнуть к Международному валютному фонду.

Наспех сочинив гимн и придумав четырёхцветный флаг, регент и председатель культурного совета приступили к созданию герба Хартса, который теперь включает в себя эмблему с так называемой «восточной звездой», или Солнцем.

Споры о том, какая страна является страной восходящего Солнца – Япония или Хартс, впоследствии назвали «спор за Солнце», и право на данное название осталось за Японией, хотя Хартс вместе с Курильскими островами находится восточней.

Спустя тридцать лет бюрократический и государственный аппараты Хартса стали полноценным государством, со всеми свойственными прочим государством вещами – суверенитет, единство территории, законодательная деятельность, регалии и валюта.

Своя собственная валюта, кранин, возникла после безуспешного вступления Хартса в МВФ из-за всё ещё значимого влияния России. Регенты вынуждены были приглашать специалистов из Японии, поскольку низкий уровень развития Хартса и недостаток специалистов вынудили просить помощи извне, у японских специалистов в сфере финансов, а также министерских работников.

Двойная зависимость Хартса от России и Японии привела к конкуренции стран за влияние на островах.

Первое столкновение стран произошло на почве неопределённости морских границ Хартса. Японцы хотел отодвинуть границы южной части острова под предлогом близости со своими морскими границами, а на деле хотели добиться близости к Курилам, между которыми и Японией было никем не занятое пространство. После встреч послов четырех стран (четвертой была Северная Корея) решили отодвинуть южные морские границы Хартса на 10 километров к северо-востоку от пролива Лаперуза.

Следующие прения, бывшие десять лет назад, со время встречи министров России и Хартса, были связаны с оружейными поставками Россией в Хартс, против чего выступала Япония. Пять сотен военных машин и три корабля с боеприпасами были доставлены на авианосце по Татарскому проливу в главный порт Хартса Бродгард на западном побережье.

Японцы отреагировали жестом недовольства властям Хартса, с которыми ранее были соглашения касательно техники, в том числе и военной. Президент решил пополнять оборону техникой обеих стран, что им было понятно – он хотел сгладить отношения и избегнуть дальнейших трений, но трений избегнуть не удалось.

Борьба за сферу влияния в акватории восточного побережья России рискнула перейти в конфликт между странами, у каждой из которых были свои интересы.

1 мая, воинская часть внутренних сил Хартса

После сбора на плацу все собрались в главном зале. Рядовой состав сидел в основной части зала, а офицеры сидели спереди и на периферии. Когда все зашли, к трибуне подошёл генерал.

– Итак, господа, такие новости.

Вчера, в восемь часов десять минут утра, в десяти километрах к юго-западу от острова Шикотан часовые сторожевой башни на острове заметили армаду, состоящую из кораблей разного калибра.

Вчера эта армада продвинулась на северо-северо-запад по отношению к острову и обошла Шикотан. Служащие на сторожевой башне подали световой сигнал, но корабли никак не отреагировали и продолжили намеченный курс в неизвестном направлении. Сейчас, как нам известно, эта армада находится в десяти километрах к югу от острова Итуруп. Их цели неясны и намерения неизвестны, они не идут с нами на контакт.

Единственная информация, которая о чём-то может нам говорить – это японские флаги на кораблях, которые были замечены через подзорные трубы.

Обсуждается вопрос принадлежности Курильских островов. Японцы хотят взять их у нас, возможно, даже методом силы. Ввиду неопределённости их намерений наши силы следует привести в боевую готовность. Далее будут отданы соответствующие распоряжения во все части, а покамест остановимся на вас…

Сборы закончились через десять минут, после чего всех отпустили на внеплановый свободный час.

Выйдя на улицу, бойцы внутренних сил первым делом достали свои сенсоры чувств – симпатичные браслеты, которые питают организм носителей гормонами и веществами вроде дофамина и серотонина, нечто вроде стимуляторов эмоций и чувств. Они возбудились от вести, что на этот раз придётся не маршировать на плацу или стрелять пневматическими зарядами по мишеням, а идти строевым шагом на верную смерть перед лицом японской армии.

– Ну, теперь мы не будем томиться.

– Чую, муштра нам не поможет. Мы делали вид, что чем-то занимались, а теперь всё по-взрослому.

– Можно бросить жребий. – сказал боец по имени Адриан Гринёв. – Кто вытянет, тот пойдёт к товарищу генералу Антонову и скажет, чтобы нам перед первым боем с япошками выдали по синтетической «умной кукле» и списали все долги перед банком, а также оплатили всё обучение для детей в университете. У меня, к слову, дочь пойдёт учиться через несколько лет. Как никак, но перед смертью не надышишься. – сказал Адриан с циничной ухмылкой.

– Это ты нас за собой не тяни, Грин. – ответил знакомый ему молодой боец, немец по имени Арно Весгард. – Тебе, может, и нужна вторая «умная супруга», а я вот скоро женюсь на Соне, мне «кукла» ни к чему.

– Да ты что! А как же ты женишься, если будешь мобилизован?

– Так у меня отпуск скоро должен быть. – сказал Арно, понимая при этом всю глупость сказанного.

– Отпуск сейчас никому не светит, Тевтон. – добавил другой боец по имени Антон Караев. – Ты бы с Соней поторопился, не то потом поздно будет.

– Наверное, ты прав.

В части началось совещание. Офицерский состав обсуждал рабочий план, выполненный за последние недели. Также обсуждались проверки частей, упомянуто движение японских судов в Охотском море, которое, как оказалось, было связано с ловлей рыбы.

– Наша береговая охрана встретилась с ними, и на судах были замечены военные, хотя сами корабли были гражданские, а не военные. Маскировка.

– Для охраны, как несложно догадаться.

– В этих водах нет пиратов, и от кого охранять?

– Не охранять, а нападать.

Через двадцать минут встреча закончилась.

Капитан Барин, начальник отдела по призыву на военную службу, пришёл в кабинет к майору Броневу и сказал:

– Майор, эта сессия будет «урожайной».

– В каком плане?

– На службу поступило больше обычного. В прошлый период к нам пришло около двух тысяч добровольцев, а сейчас две с половиной.

– Нормально, кому-то же надо защищать страну. – сказал майор, наливая в стакан виски.

Выпив виски, майор спросил:

– За сколько времени набралось такое число?

– Около трёх с половиной месяцев.

– Нормальная плотность.

– Если бы в планы можно было добавить пункт по норме призыва на военную службу, я бы получил добавку за перевыполнение.

– Обратитесь в бухгалтерию, скажите своё мнение.

– Нет, так не сработает, майор…

Капитан Барин вышел, оставив Бронева наедине с виски.

На улице было светло и безоблачно, солдатам не было жарко в их куртках хаки серого цвета. Они выполняли хозяйственные и бюрократические ежедневные дела в своей части, а также выходили на улицу, чтобы пойти по своим делам в соседнюю часть в трёх кварталах от этой.

Антона Караева отправили в часть в трёх кварталах, чтобы донести бумаги с договорами о новых контрактах для заполнения нужных пробелов и для разговора с одним из служащих части. Он шёл по улице не спеша, неся все документы в рюкзаке за спиной, с полицейской дубинкой на поясе и патронажами на груди для пистолета на другом боку. Идти в полной выкладке было не к месту, но из-за правил службы пришлось брать с собой оружие при выходе на улицу.

Зайдя в часть, он прошёл через турникет и сразу пошёл в кабинет местному начальнику по призыву, чтобы дать заполнить бумаги и обговорить подробности работы новобранцев.

В последний раз, когда Арно встретился с Антоном, он сказал ему:

– «На работу как на праздник» – по крайней мере, так говорят наши офицеры.

– Для меня это будет праздник, когда ещё повысят зарплату и добавят отпускных, а также введут какую-нибудь возможность дистанционного формата. – ответил Антон.

– Дистанционный формат возможен в сильных и ведущих армиях мира, а для нас эта роскошь недоступна…

В то время можно было вести дистанционное командование с помощью роботов и систем связи, не выходя из своих кабинетов. Также в некоторых передовых армиях практиковалась работа с роботами и ИИ: искусственный интеллект работал с военной техникой, помогал работать с радиоэлектроникой и средствами РЭБ и местами даже мог заменять офицеров в командовании.

Роботы в армии принимали участие не только как обслуживающий персонал, что было распространено «в гражданке», но и как технические помощники на службе и даже как солдаты. Такие продвинутые роботы были доступны нескольким ведущим армиям мира, среди которых были американская, российская, китайская, турецкая, германская, британская и японская. Киборги-солдаты принимали участие на учениях, тренировках, муштре и в некоторых боевых действиях, где могли заменить собой сотрудников радиослужбы, инженерной и навигационной службы. Их использовали как компьютеры, как переносные радиостанции и как самих солдат. Каждый такой боевой киборг стоил как две новые машины, а в период, когда их только стали выпускать в производство, они стоили на порядок больше и были дорогим удовольствием для министерств обороны.

«Умные люди», то есть андроиды с искусственным интеллектом, также могли принимать участие в военной службе, но их статус «полуживых людей» создавал юридические препоны: им нужно было собирать документы, сдавать свои «технические анализы», то есть проходить техническую диагностику, и подписывать контракты почти как живым людям. В некоторых армиях мира были даже специальные батальоны, состоящие единственно только из киборгов и «умных людей» – такие силы имели статус войск специального назначения и применялись в специальных случаях, в том числе и из-за дороговизны создания и обслуживания таких батальонов.

Роботизация затронула армию так же, как и «гражданку» и лишний раз показала тенденцию обесценивания – человеческая жизнь становилась уже не такой ценной по сравнению с многофункциональными роботами и технологиями, хотя и они тоже обесценивались.

Арно Весгард являлся правнуком немецких мигрантов, переехавших в Сибирь, а позднее на Сахалин, являвшийся на тот момент частью России. Имея смешанные русско-немецкие корни, он сохранил германскую фамилию предков и считал себя немцем, что подчеркнул своей аккуратностью в быту и на службе. Позывной «Тевтон» связана с тем, что в светло-серой форме внутренних сил Хартса с тёмными пряжками и щитками на локтях и коленях и светлыми волосами он, как немец, ассоциировался с рыцарем древнего ордена. Он любил врать о том, что знает свои древние корни и что его предки были участниками Крестовых походов.

Сдружившись с Адрианом Гринёвым, с которым он познакомился, будучи рядовым, Арно стал менее легкомысленным человеком, нежели был до знакомства с ярым «отказником» Адрианом, адептом «Движения отказа».

Они спорили об «умных людях» и их роли в современном обществе. Адриан хотел доказать ему, что общество ошиблось в андроидах, которых стали считать искусственными людьми, достойными человеческих прав и свобод. Арно считал, что не нужно морочить себе голову всякой скукой и сложными темами, а надо знать своё дело и не поднимать голову выше ежедневной рутины и развлечений в виртуальной и смешанной реальности. Адриан пытался найти в молодом немце своего единственного друга и единомышленника, а Арно, в свою очередь, было просто интересно послушать настоящие и выдуманные истории Гринёва, который увлекался историей, политикой и мог иной раз сочинить какую-нибудь сказку, которую наделял разными смыслами. Арно уловил некий смысл в словах служаки-философа и иной раз сам ловил себя на мысли, что с современным обществом что-то не так. Он занимал себя данными мыслями до тех пор, пока не познакомился со студенткой Соней Закруткиной.

2 мая

Уходящий пасмурный день оказался под стать настроению многих людей, знакомых с последними новостями. Японцы аккумулируют силы и постепенно оккупируют море, не давая весьма скромным силам хартсианцев пространства для манёвра. Российский лидер Александр Водников медлит с ответом президенту Хартса Владимиру Гальскому, а император Кимура оказывает давление, понуждая Хартс пойти на переговоры, в ходе которых заставит отдать острова Малой Курильской гряды.

Вернувшись домой, Арно сразу сказал с циничной иронией:

– Нам надо торопиться со свадьбой, не то не успеем, япошки застрелят.

– Ты дурак? Не говори такие вещи. – ответила Соня, с которой он жил в гражданском браке.

– Я серьёзно.

– Может, не стоит торопиться? Мы уже три месяца живём в таком формате, так зачем что-то менять, тем более в военное время? – сказала Соня про гражданский брак.

– Адриан говорил мне, что гражданские браки разрушили институт семьи.

– Как ты витиевато стал говорить! Ты таким не был до знакомства с этим придурком Гринёвым.

– Не называй его так, я с ним знаком уже несколько лет.

– Мне он не нравится. Если мы женимся, не приглашай его к нам на свадьбу.

– Он мой друг.

– Друг, который живёт с «умной супругой», но при этом ругает андроидов.

– Ладно, хватит. Я хотел сказать, что, пока что, я здесь, в городе. Мобилизации пока нет, Гальский хочет договориться с японцами. Тем не менее, надо быть готовыми к худшему. Если меня всё-таки мобилизуют, то это будет до победного конца в потенциальной войне, в котором я весьма сомневаюсь.

– Русские нам помогут. – легкомысленно ответила Соня.

23:50

Ночь была долгой из-за бессонницы, Адриан думал о прошлом. Он вспомнил про свою дочь Дину от первого брака, с которой не общался уже больше года. Её мать отказалась от алиментов и не позволила Дине общаться с отцом.

Адриан встал с кровати, достал средство связи и отправил дочери сообщение:

«Привет, это твой отец. Не знаю, простила ли ты меня или нет за то, что я забыл о тебе в течение года. У меня бывает бессонница, и сейчас я подумал о тебе и о матери.

Когда послушаешь это сообщение, знай: я люблю тебя, несмотря на то, что я гад и подлец. Мне жаль, что я разошёлся с твоей матерью. Надеюсь, ты меня простишь.

Как твои дела, как здоровье, как учёба? Если тебе что-то нужно, обращайся, я всегда готов помочь.

Я помню про вас и готов вам помочь, если нужно. Обращайся.»

Через час Адриан уснул.

Иногда ему снились сны, которые сложно описать. В эту ночь сон имел видимые очертания.

Он видел людей. Они были не то голые, не то обнажённые по пояс, а вокруг некое тёмное пространство или помещение, тёмное, но не совсем кромешное; казалось, эти люди были молодые. Случилось что-то неясное. Возник голос, похожий на женский. Это был голос зрелой взрослой женщины, и он сказал, выразительно, с интонацией:

– Сочные, жирные, хрустящие юноши!

Жирных среди них не было, но не важно. Показалась не то пещера, не то вход, в нём или на нём была надпись: Война. Этот тёмный проход словно поглотил этих людей.

Адриан проснулся раним утром и первым делом достал свой сенсор, чтобы прочесть новости. Японцы провели информационную диверсию против Хартса с целью посеять смуту и волнение среди народа, чтобы оказать давление на президента Гальского и принудить его пойти на невыгодные для Хартса переговоры, а российский лидер ответил, что готов принять участие в трёхсторонних переговорах.

Собираясь на службу, он получил сообщение от дочери:

– Привет. Я рада, что ты написал мне. Я не злюсь на тебя, люди часто расходятся, это норма.

У меня и у мамы всё нормально. Я стала заниматься киберболом в нашей школе, недавно участвовала в заочных соревнованиях. Моя команда проиграла, но ведь главное не победа, а участие, верно?

У мамы всё хорошо. Она работает, ни на что не жалуется. Думаю, она на тебя не злится за то, что вы разошлись.

Спасибо за сообщение. Целую.

5 мая, квартира-студия Александра Кингстона

– Саша!

– Да?

– К тебе пришли! Кто это?

– Пресса.

Журналист навестил писателя и публициста Александра Кингстона, чтобы взять интервью. Александр Кингстон является единственным потомственным англичанином во всём Хартсе.

– Открой ему.

– Почему ты меня не предупредил?

– Чтобы ты не занимала себя готовкой к приходу гостя, который пришёл сюда по работе, а не на чай из плантаций.

– А я и не собиралась!

– Впусти его.

– Впустила.

В квартиру-студию Александра вошли журналист и съёмочная группа. Они собирались взять интервью хронометражем в один час, а красивый и благородный вид студии Кингстона как нельзя лучше подходит для интервью на серьёзные темы вроде войны и мира.

После «чая с плантаций» журналист и съёмочная группа попросили Александра предоставить им студию для интервью.

– Мы начинаем!

– Итак, с вами Андрей Прутикин, информационное агентство «Хартс Ньюс»! У нас в гостях, точнее, мы в гостях у нашего любимого Александра Робертовича Кингстона, писателя, публициста. Ветеран журналистики, вы были в Китае, России и в Европе, занимались вопросами налаживания межкультурных связей в условиях Великой миграции, которая не прекращается до сих пор. Впрочем, это всё для тех, кто по каким-то причинам не знаком с нашим героем, но ничего, сейчас познакомимся.

Александр, вы знаете, что сейчас у нас на повестке дня, я имею в виду внешнюю обстановку для нашей страны. Император Кимура нагнетает обстановку. Вы в своё время занимались вопросами межкультурных связей…

– Не только межкультурных. – отметил Александр.

– Спрошу коротко: ваши прогнозы? Как вы оцениваете ситуацию?

– Я тоже отвечу коротко: у меня неутешительный прогноз.

– Вы делаете этот прогноз на основании соотношения сил? Кимура проводит мобилизацию…

– Да, Кимура проводит мобилизацию, значит он не шутит с нами. Нас может спасти только твёрдая воля и конкретная помощь других стран перед лицом агрессивно настроенного Кимуры. Чем скорее мы это сделаем, тем будет лучше.

– Что конкретно мы сделаем? Попросим оружия и дадим разместить контингент на Курилах?

– Тут важно уточнить: мы не можем диктовать нашим союзникам конкретные условия, как будто нас кто-то будет слушать. Тем более мы не можем требовать от других стран прямого вмешательства в конфликт на нашей стороне, кому это надо, вы мне скажите? В любом случае мы стоим между Сциллой и Харибдой. Либо нас ждёт неминуемое поражение, и это только вопрос времени, либо мы одолжим дипломатическую и военную помощь России, Китая или Кореи при условии лишения суверенитета.

– А позитивный сценарий?

– Только если случится чудо, а я в чудеса не особо верю. Для меня самый оптимальный сценарий в этой ситуации только один: раздел островов между Россией и Японией и частичное лишение и без того слабого суверенитета.

– Но президент Водников готов вмешаться. Я недавно общался с нашими коллегами из департамента, и они подтвердили, что Россия предложит свой план урегулирования.

– Это то, о чём я вам только что сказал: раздел островов и, возможно, Хартса как такового. Более выгодное положение у России, у неё есть аргумент в виде населения Хартса, у нас почти нет диаспор, всё население – потомственные русские. Так или иначе нас могут заставить присоединиться к России, попозже, но дело идёт к этому. Японцы не смогут оспорить право русских на наши территории.

– Это позитивный сценарий?

– Не знаю, но это максимально возможный сценарий. Хотя, если прикинуть, то могут вмешаться другие страны и компании по ловле рыбы или добыче углеводородов и газа…

Пресса покинула квартиру Кингстона. Когда они вышли за дверь, супруга Александра сразу же сказала:

– Ну и дурак ты, Саша.

– Дурак?

– Я считала тебя умным, а ты легкомысленный. Ты же наговорил на статью о дискредитации власти!

– Не переживай, у меня с властью хорошие отношения.

– Я пойду в магазин, молока хочу купить.

– Купи, но не самое дешёвое, я не хочу питаться синтетическим маслом. Купи подороже.

– Молодёжь питается всякой суррогатной дрянью, а ты в свои лета думаешь о здоровье.

– Да, а что тут такого? – возмутился Александр. – Кто питается дрянью, тот имеет на это полное право, а я слежу за своим здоровьем и не хочу терять форму. Не спеши меня хоронить.

– Как ты слова перевираешь, Саша! Ладно, не буду спорить, я пошла.

– Ещё купи каких-нибудь фруктов.

– Как скажешь, только дай сенсор, у меня разряжен.

– Держи.

Отдав сенсор, Александр присел на свой любимый диван в студии. Супруга вышла. От скуки он решил проверить почту. Зашёл в свой аккаунт и увидел сообщение от неизвестного человека:

«Добрый вечер, Александр. Меня зовут Адриан Гринёв, я боец внутренних сил Хартса в звании лейтенант.

Я знаю Вас как занятого человека, который дорожит своей деятельностью и репутацией. Я знаком с вашим творчеством, вашей гражданской позицией, а, главное, вашей харизмой и остротой слога. У меня были мысли такого рода: «С умным человеком и поговорить любопытно», и у меня были к Вам вопросы, но не было предлога, серьёзного предлога для встречи. А сейчас, похоже, появился.

Я бы хотел встретиться с Вами face-to-face и поговорить. Понимаю, что на то предназначена Сеть, благодаря которой вы сейчас читаете сие письмо. Просто для большего понимания друг друга, да и просто из-за желания пообщаться с Вами в реальном, а не виртуальном формате, я бы хотел обсудить свою тему. Условия встречи, место и время, отдаю в Ваше распоряжение. Жду Вашего ответа»

Александр ответил:

«Спасибо за вашу излишнюю вежливость, вы не должны так громоздко и возвышенно отзываться обо мне (прошу вас, не обращайтесь ко мне с большой буквы, это лишнее). Если вам будет удобно, подойдите завтра часам к 6 вечера на улицу Южную, 90; там будет стоять пятиэтажное тёмное стеклянное здание, в нём моя квартира и кабинет со студией. Когда подойдёте, позвоните в домофон по номеру 9, я вам открою. Жду»

После шести стало заметно темнеть. Курящего публициста-сноба в своей студии с видом на пасмурное вечернее небо и пригород можно было бы запечатлеть на картине, но художника не было рядом.

Александр услышал звонок. Он подошёл к домофону с камерой и увидел в камере мужчину лет 35-40 в серой солдатской форме. Адриан поднялся и вошёл в квартиру Александра.

Они зашли в студию и присели.

– Итак, что вы хотели? – сразу спросил Александр.

– У меня встречный вопрос. Вы цените своё время, поэтому спрашиваю: сколько стоит консультация?

Александр выпучил глаза и сказал:

– Вы меня обижаете.

– Вы откажетесь от денег?

– Разумеется, я не такой. Одно дело, если бы вы пришли сюда за официальной консультацией, но ведь у нас здесь неформальная встреча. Не обижайте меня.

– Извините.

– Что вы хотели обсудить?

– Я боец внутренних сил, как вы видите. У нас на носу мобилизация. Война уже началась, и я думаю, что вы это знаете.

Скажите, вы когда-нибудь бывали в Японии?

– А зачем вы спрашиваете? – с недоверием спросил Александр.

– В целях достижения успеха в нашей сложной ситуации. Война уже началась.

– У вас что, есть какие-то мысли на этот счёт?

– Да, возможно.

– Что вы задумали и что вам нужно от меня?

– Вы не ответили на мой вопрос: вы были в Японии?

– Да, был, и что?

– Вы были в Японии в качестве журналиста, так?

– Это было пятнадцать лет назад.

Александр счёл нужным скрыть от Адриана, что его дочь Марта замужем за японцем и живёт в Токио.

– У вас остались какие-нибудь знакомства? Какие-нибудь связи?

– Знаете, Адриан, мне неловко отвечать на ваш вопрос. Вас случайно не подослали ко мне, скажите честно?

– Нет.

– Если у вас есть какая-то идея, то вряд ли вы сможете её реализовать, вы военный.

– И что?

– И то, что инициатива с вашей стороны наказуема. Вы должны понимать, что наша встреча тоже, по идее, должна остаться между нами, потому что я сомневаюсь, что офицеры оценят вашу идею, какой бы она ни была.

– Вы правы, но, пока меня не мобилизовали, я вправе делать то, что считаю нужным.

– И что вам нужно от меня? Скажите же.

– Помощь.

– Какая?

– Вы были журналистом, вы можете помочь нам, то есть Хартсу, в качестве легального канала разведки и информации.

Александр молча смотрел исподлобья.

– Вот зачем он предложил мне деньги за встречу, ясно. – подумал он.

– Вы можете помочь нашей стране. – легкомысленно сказал Адриан.

– Вы уверены в этом?

– Я для того и пришёл, чтобы обсудить с вами моё предложение.

– Я читал про Штирлица и смотрел детективы, но я никогда не занимался шпионажем.

– Наши люди могут вас научить.

– Кто это – «ваши люди»? Из армии?

– Да.

Александр усмехнулся.

– Вы ничего не путаете? Вы решили завербовать меня с помощью денег, когда предложили мне плату за консультацию?

– Я надеюсь, что вы меня поймёте.

– Что я должен понять, друг мой? У вас нет полномочия вербовать легальную разведку. Вас могут наказать за такую инициативу, вы понимаете?

Адриан промолчал.

– Если вы хотите получить от меня конкретный совет, вот он: не проявляйте инициативу и просто делайте свою работу, тем более что без санкции сверху вы не имеете права никого вербовать. Вы ради этого пришли ко мне, так ведь?

– Я хочу понять, каковы наши шансы против японцев.

– Хотите знать?

– Да.

– Я вам скажу: никаких.

Адриан махнул головой, на что Александр ответил:

– Если вы мне не верите, спросите мнения ваших сослуживцев.

– Я с вами согласен, но мы не можем просто взять и отдать острова японцам. Если мы это сделаем, то со временем ляжем под них, и японцы сделают Хартс инструментом давления на Россию с Дальнего Востока.

– Вы правы, но вас это не должно волновать. Пусть Гальский и иже с ним разбираются, а вы просто выполняйте приказы.

Адриан усмехнулся.

– Что вас смешит?

– Вы напомнили мне одного сослуживца, с которым я часто общаюсь. Когда я начинаю рассказывать ему про современные мировыми процессы, он говорит мне: «А ты можешь их изменить? Если нет, то не парься!».

– Совершенно верно! Адриан, сколько вам лет?

– Мне?

– Ну, не мне же!

– Тридцать пять.

– Вы полны сил, но вы тратите их на пустое. Политика не для вас, и не стоит туда лезть, это я вам точно говорю.

– Почему?

– Потому что вы всё равно ничего не измените.

– Когда миллионы думают так же, тогда, в самом деле, никто ничего не может сделать. Нас с детства учат: знай своё место, не рыпайся, инициатива наказуема, тише едешь – дальше будешь и прочее. Если миллионы не могут ничего изменить, тогда кто сможет?

– Власть, это её компетенция.

– Но власть – это такие же люди, как мы с вами. Люди, которым повезло оказаться в нужном место в нужное время.

– А вы что, хотите стать политиком?

– Не знаю.

– О-о!

Александр закурил. Адриан нажал на свой сенсор чувств и почувствовал лёгкую эйфорию, пока Александр думал над тем, что сказать.

– Я расскажу вам одну историю. – сказал Александр, встав с кресла и расхаживая по студии.

Однажды, ещё тогда, когда я работал в прессе, мне достался материал, связанный с одной американской историей. Суть в том, что в Штатах нашёлся один умник, который умудрился сколотить свою банду, видать, был неплохой оратор, умел играть на чувствах и эмоциях Он назвал свою группу «Организация Американского Единства», нечто вроде местных правых, и составил свой план, с которым собирался выступить в медиа.

Чтобы привлечь к себе внимание, он начал заниматься тем, что называется раскруткой и пиаром. Вместе со своей группой он проводил опросы, собирал донат, нанял специалистов, чтобы те помогли ему создать и оформить свой сайт, составить прообраз герба будущей организации, собирать аудиторию, лояльных граждан и представителей общественности, которые придали бы вес его группе.

Через три года после начала своей общественной деятельности этот тип выступил на радио, а уже потом появился на экране. Он начал говорить о том, что якобы «наступило время перемен», «пора пробуждать общество» и так далее, короче говоря, этот нувориш почувствовал прилив сил. Всё бы ничего, но ради саморекламы он устроил одну провокацию в Вашингтоне, когда его группа в костюме клоунов и циркачей ходила с флагом демократов, скандируя «Цирк уехал, а клоуны остались!», тем самым высмеивая политических оппонентов, такой странный перформанс.

– К чему вы клоните?

– Этого человека нашли мёртвым в своей квартире, а на его группу составили компромат. Ему не простили его выходок.

– И что?

– Я вам скажу вот что: не лезьте в политику хотя бы потому, что вы солдат, вы исполнитель их воли. Если вдруг наша власть решит сдаться японцам, вы будете вынуждены подчиниться.

– А вы?

– Что я?

– Вы бы стали политиком?

– Нет, и вам не советую. У вас были мысли?

– Были.

– Избавьтесь от них.

– Мои взгляды – это моё личное.

– Конечно, никто не спорит, он порой их лучше держать при себе.

– И к чему мы придём? Детей будут выращивать как на фабрике, в нужных количествах, с контролем рождаемости, чтобы не было избытка людей, как сейчас. Всё мужское и женское исчезнет, все станут среднего пола. Люди забудут культуру, их будут учить ИИ и андроиды…

– Вы из «Движения отказа»? – спросил Александр.

– Можно сказать.

– Послушайте, Адриан, успокойтесь. Вы солдат, вы в подчинении по долгу службы, однако не все такие как вы. Людям по душе свобода, а не эфемерные ценности и ходьба строем. Неужели вы мечтаете, чтобы люди кричали речёвки, ходили строем и жили при патриархате?

– Нет, но я хочу, чтобы все люди поняли одну вещь. Если люди спят с «умными» и дружат с нейросетями, тогда нам каюк. Люди сильны, когда все едины, а не когда каждый сам по себе.

– Вы и вправду романтик.

– Зато я не циник.

– Значит, у вас пока что нет опыта. Вы сами сказали про общественный кризис, а что это, если не цинизм? Люди хотят жить так, как им удобно, и не готовы терпеть неудобства ради каких-то там «великих идей» и прочего. Если людям удобно быть одинокими, то это их право. Нельзя никого заставить создавать многодетные семьи, особенно сейчас, когда на планете слишком много людей.

– М-да.

Александр курил, а Адриан бродил по студии, осматривая экспонаты. Ему понравились сенсорные телефоны из прошлого века и несколько отреставрированных глянцевых журналов с женщинами и бизнесменами.

– Где вы это достали? – спросил он.

– Что?

– Экспонаты.

– Я бывал в разных странах, в России и Китае, в Европе. Всё началось с того, что я посетил Музей постмодерна в Москве во время командировки.

Музей возник лет сорок назад. Там собраны экспонаты столетней давности, когда началась эпоха постмодерна…

– И вы купили экспонаты? – перебил его Адриан.

– Нет, конечно нет. Я поинтересовался, откуда они это всё собирают, и они ответили: покупают у любителей, у коллекционеров и у специальных фондов. Это не археология, это не папирусы и скрижали, не древние артефакты, а почти нынешняя история. Я навёл справки и связался с теми, у кого это есть, и постепенно, год за годом, собирал у себя коллекцию старых вещей.

– Она недешёвая.

– Не совсем. Конечно, старьё ценится с годами, но таких любителей старых безделушек немного, и я даже не знаю, где бы я мог это сбыть.

Я собрал это всё у себя для того, чтобы дать себе пищу для размышлений. Почти всё, что здесь есть, это ширпотреб прошлого века, буквально.

Старые телефоны, они как сенсоры чувств. Во время «цифровой лихорадки» люди пользовались ими и носили с собой. Сеть проникла во все сферы жизни. Информация стала распространяться как чума, а люди питались ею как пищей.

Сейчас же людям не хватает эмоций, но у нас есть суррогаты, которые помогают нам развлечься.

– Вы сами скучаете.

– С чего вы взяли?

– Вы прожили большую часть своей жизни. У вас есть семья, студия, деньги и почёт. Вы живёте в достатке и скучаете, вам не надо ничего делать. Вы уже ни к чему не стремитесь и доживаете свои годы здесь…

– Вы не правы. Я всё ещё общаюсь с людьми и даю им советы. Я старше вас, но я не чувствую себя стариком.

Скажите, вы ведь читаете мои публикации?

– Да.

– Вы читали «Все критяне – лжецы»?

– Нет, а что?

– А то, что вам не надо быть тем самым критянином, который говорит, что его соотечественники – лжецы.

Вы хотите, чтобы люди стали открытыми, нравственными и порядочными, но вы самих людей спросили об этом? Хотят ли люди того, чего хотите вы? Можно, конечно, их заставить, но для этого нужна реальная сила и власть, а у вас её нет.

– Была бы, я бы многое изменил. – ответил Адриан.

– А вы хотите этого? У вас есть амбиции?

– Нет.

– Но вам мешают обстоятельства, а без них вы бы делали то, что хотели, так?

– Не знаю…

– Похоже на то. Вы проговорились, мой друг, я вас понял.

– И что вы поняли?

– То, что вы романтик, мечтающий о переменах, и, будь у вас власть, вы бы без промедлений ею воспользовались.

Знаете, это серьёзные вещи, здесь нужен холодный рассудок, а не мечтательность. Вы сами готовы к этому? Или это просто фантазии, которые есть у большинства людей?

– Наверное, это просто фантазии.

– Потому что одно дело мечтать, а совсем другое делать. Это не так приятно, как вам кажется. Мечтать не вредно, но исполнять может быть неприятно.

– Я вас понял. Значит, вы нам не поможете?

– Я не могу вам помочь. Мы встретились в первый раз, а вы уже рубите с плеча. Если вы хотите кого-то завербовать, вам для начала надо познакомиться с человеком и изучить его, чтобы понять, способен ли вам помочь. Вообще, вам не надо заниматься чепухой, не обижайтесь.

– Я не обижаюсь.

– Вот и славно. Настоятельно рекомендую вам не повторять мои старые ошибки. Не будьте слишком любопытными, не думайте больше положенного, не стремитесь быть слишком умным. Чрезмерное любопытство может сыграть с вами злую шутку, как это было со мной. Сейчас начался конфликт, но важно остаться самим собой. Не стремитесь быть умнее других, не будьте вы со страдающей душой поэта, поверьте мне на слово.

Посидев ещё десять минут, Адриан вежливо попрощался с Кингстоном и пошёл домой. Ни о чём не думая, он шёл с отрешённым взглядом под пасмурным небом, которое предрекало дождь. Дождь пошёл, но Адриан уже успел вернуться домой и согреться крепким чаем и помыться под душем. «Умная супруга» Майя ничего ему не сказала, а он и не хотел с ней общаться.

На следующий день его группе приказали сопроводить офицеров армии до здания департамента, где их ждали чиновники

Адриан дошёл до здания департамента. Другие бойцы уже ждали своих офицеров, Адриан поздоровался с ними.

– Почему они опаздывают?

– Их задержали при выходе из части на предмет протоколов о посещении департамента. – сказал один боец.

– Ты что, Грин, забыл? Не опаздывают, а задерживаются.

– А вот и они.

Три офицера подошли к бойцам. Бойцы отдали им честь.

– Итак, господа, вы здесь нужны в качестве понятых, вы просто свидетели. Мы пообщаемся с депутатами, а вы подпишите пару бумаг о том, что явились сюда и сопровождаете нас, это просто формальность. Наконец, вы можете отдохнуть от наших грузных и унылых частей с плохим освещением в более респектабельном департаменте. – сказал офицер.

Все зашли в здание. Андроид-охранник, стоявший у входа, провёл всех на третий этаж, где их ждали чиновники. Они поднялись и встретили пятерых депутатов. Офицеры пожали им руки и зашли в большой кабинет вместе с бойцами.

– Господа, подпишите.

Бойцам выдали те бумаги, которые следует подписать. Все расписались.

– Господа, можете разойтись. Пройдите в нашу столовую, она на первом этаже справа от входа, вас бесплатно обслужат и накормят. Нам надо поговорить с вашими офицерами, желательно наедине.

– Разойтись. Ждите нас внизу. – приказал офицер.

Бойцы в сопровождении двух андроидов спустились на первый этаж и зашли в столовую, в которой их так же обслужили «умные люди».

– А здесь темно, освещение слабое, как у нас в части. – сказал Арно, запивая апельсиновым соком.

– Это что? – спросил сидящий за тем же столом Адриан.

– В каком смысле?

– Что ты пьёшь?

– Сок.

– Настоящий?

– Ты что, Грин, с Луны свалился? – усмехнулся другой боец. – Никогда сока не видел?

– Представь себе, я жил в небогатой семье и апельсиновый сок пил раза два в жизни. Нас подсадили на заменители и суррогаты, а сами тут, я смотрю, почивают на лаврах.

– Ты опять за старое, Грин. Небось считаешь, что во всём виноваты они, а? – сказал Арно, указав на андроида женского пола.

– Не знаю.

– Мы тут все из небогатых семей, тут не Америка.

– В Америке тоже не все богатые.

– Ладно, давайте есть.

Пока бойцы общались и ели, офицеры и чиновники департамента обсуждали план действий на случай полномасштабной войны. Приказа уходить не было, поэтому бойцы ждали их около часа, пока те не спустились и не приказали сопроводить их до части.

Если человек любит сон больше, чем утренний рассвет за окном, значит он не слишком счастлив. Бесчувственное бессознательное небытие он любит больше чувствительной жизни за пределами кровати. Таким был и Александр.

Он смотрел сквозь большую панораму в своей студии и курил. Чувство лёгкой эйфории заглушило тоску, но мысли остались. Это похоже на мысли человека, утомлённого за рабочий день, который может расслабиться и забыть обо всём перед телевизором, компьютером или находясь в симуляции.

– Негативные мысли? – спросила супруга.

– Как сказать, просто немного повеяло тоской.

– В нашей ситуации это естественно.

– У меня негативный прогноз. Если нам не помогут русские, тогда поражение обеспечено.

– Ты общался с Мартой? Что она говорит?

– Да, недавно общался. Она сказала, что в японских новостях эта война транслируется как операция по возврату оккупированных территорий или что-то в этом роде.

– Она в безопасности, в отличие от нас.

– Она может помочь, она гражданка Японии.

На следующее утро Александр зашёл в свой блог и увидел письмо:

Александр Кингстон, вам пишет офицер внутренних сил

В своей последней публикации вы дискредитировали и оскорбили наши войска, наших солдат и бойцов. Мы бы хотели получить от вас устный отчёт за выражения в вашей последней статье под названием «Кошки-мышки», или военные игры в Охотском море». Вам следует явиться в здание военного ведомства по адресу улицы Президентской, 10, дом 1, к 12:00 в четверг. В случае неявки просим уведомить об уважительной причине и предъявить соответствующий документ. При отсутствии таковой вы будете доставлены приводом.

С уважением, Александр Бережной, майор внутренних сил

Александр глубоко вздохнул и взял свой сенсор, чтобы отвлечься. Никогда ранее он не имел дело с претензиями и критикой в свой адрес, связанными с неверными и неполиткорректными выражениями. Несмотря на свой опыт, он привык к свободе слова. Местная власть пока что не объявила военное положение в Хартсе и не объявила о начале комендантского часа в столице, однако война началась де-факто. Он решил скрыть сообщение от супруги и стал готовиться к встрече с офицерским составом.

Администрация Гальского тянула с обращением к народу столицы и Хартса в целом. Над Сахалином и островами царила атмосфера неопределённости, никто не ведал, что будет дальше.

Придя по указанному адресу на улице Президентской, Александр первым делом обратился к сторожу у входа, сказав:

– Извините, я по приглашению.

– От кого?

– Майор Александр Бережной.

– Мне надо удостовериться, подождите. – ответил охранник и достал свой сенсор для связи с майором.

Связавшись с майором, охранник пропустил Александра на второй этаж, где его ждали несколько офицеров. Когда Александр поднялся по лестнице, его встретил майор Бережной.

– Александр.

– Здравствуйте, это вы майор Бережной?

– Так точно, пройдёмте.

Зайдя в тусклый зал, Александр окинул взором мрачную обстановку, в которой его ждали два офицера и один чиновник из департамента.

– Как вы считаете, Александр, почему мы решили позвать вас в наше ведомство? – спросил майор Бережной.

– Из-за моей публикации, как и сказано в вашем письме, майор. – хладнокровно ответил Кингстон.

– Как вы считаете, почему нас заинтересовала ваша публикация? – продолжил майор.

– Военное положение?

– Вы не правы, у нас нет военного положения. – ответил чиновник.

– Пока что.

– Александр, как вы думаете, какие настроения будут у тех людей, которые прочли вашу статью, в которой сказано, цитирую: «Наш скромный Вермахт не долго протянет без вмешательства со стороны, не говоря уже про отсутствие политической воли у «Модестыча». Мировая общественность пока что делает вид, что в нашем регионе ничего не случилось, поэтому рассчитывать на помощь других стран не особо приходится.»

Расскажите нам, что вы думаете о нашей администрации и о президенте.

Александр был готов к такому вопросу.

– Вы знаете, когда я выразился об отсутствии политической воли, я имел в виду…

– Что? Что вы имели в виду? – фамильярно перебил его майор.

– Власти не хватает решительности. Необходима помощь, а отправлять наши скромные силы на убой против японцев – это самоубийство, это только отложит неизбежное поражение.

– Пораженческие настроения?

– Скорее трезвый взгляд на вещи.

– А называть наши силы «Вермахтом», значит, тоже трезвый взгляд? Вы сравнили нас с нацистами.

– Это был сарказм, и я ни в коем случае не сравниваю наши силы с нацистами.

– Вы распространили свои пораженческие взгляды, выложив их в общем доступе, чтобы другие подумали, как вы выразились, про отсутствие политической воли. Вы дискредитировали нас в глазах людей, а это смахивает на информационную провокацию по типу той, что недавно была проведена японцами.

– Значит, вы обвиняете меня в том, что я выразил своё личное мнение, несогласное с вашим?

Александр понимал: стоит ему проявить нерешительность, как офицер вцепится в него мёртвой хваткой и не отпустит, пока не добьётся признания. Надо стоять на своём и бороться.

– В наших условиях каждый обязан проявлять бдительность и осторожность, а в вашем случае ещё и следить за словами.

– Вы говорите о цензуре, я вас понимаю. Если вы считаете, что я в чём-то ошибся, это ваше право. Я просто выразил своё личное мнение.

Офицер понял, что просто так ему не сломить публициста.

– Господа, когда вы меня отпустите?

– А вы куда-то торопитесь?

– Да, мне нужно работать.

– Вы же на пенсии.

– Мне всё равно нужны деньги на жизнь.

– Но вы не бедствуете.

– Мои доходы – это моё личное дело.

– Скажите, сколько времени вы готовили публикацию?

– Буквально день, за один день написал.

– Зачем?

– Я занимаюсь журналистикой и публицистикой уже не один год, это моё ремесло, странный вопрос.

– Вы решили заниматься этим даже будучи на пенсии?

– Да.

Потерев подбородок, майор Бережной спросил:

– Я правильно понял, что вы оцениваете наши перспективы в сложившейся ситуации как плохие, да?

– Посудите сами: наши силы насчитывают менее ста тысяч солдат и единиц техники, а японская армия без учёта мобилизационных резервов больше раз в десять.

– И что нам делать?

– Вы у меня спрашиваете? Такой вопрос надо задавать вышестоящему руководству, а не мне, я всего лишь частное лицо.

– Тогда скажу вам напоследок: не лезьте, Александр Робертович, куда не надо. Мы своё дело знаем, будьте уверены.

Александр победил. После росписи в журнале учёта его отпустили домой.

Связавшись с одним предпринимателем для проведения намеченной свадьбы с Соней, Арно решил написать заявление для офицерского состава с просьбой получить отсрочку от мобилизации, пока он не женится и не устроит супругу на новое жильё. После его уговоров Соня согласилась на свадьбу и зачатие ребёнка, хотя всё ещё сомневалась в целесообразности родов в условиях наступающего конфликта с Японией. Свадьба состоялась буквально через неделю, экспромтом, как можно скорее. Арно уговорил невесту пригласить Адриана и ещё двух сослуживцев. Ему также пришлось немного поспорить с офицерами и написать обращение на имя маршала Хартса. Арно не рассчитывал на понимание со стороны руководства, но, к его счастью и удивлению, ему пошли на уступку и дали отсрочку на две недели.

Началась война. Японская флотилия атаковала базы и порты Хартса, тем самым объявив о своих враждебных намерениях.

Первое столкновение произошло в районе острова Шикотан. Японский крейсер ударил по местному складу, на острове началась паника. Люди бросили порт и отчалили на лодках и кораблях.

В башне на острове Итуруп объявлена тревога. Люди собирались покинуть остров, но нужно было ждать, пока приплывёт корабль с острова Уруп.

– Они всё-таки решились стрелять! – крикнул местный сторожевой.

– Надо идти к причалу.

– Я свяжусь с «Хокмутом». – сказал первый из сторожевых и достал сенсор для связи.

Через минуту связь с базой наладилась.

– Это база «Хокмут», остров Уруп, приём. – сказал диспетчер по ту сторону.

– Это сторожевой Максим Южников, сторожевая вышка острова Итуруп, приём, вы слышите?

– Да, я слышу. – ответил низкий голос по ту сторону.

– Нас нужно эвакуировать. Японцы атакуют, мы в зоне риска!

– На вашем острове есть причал, отправляйтесь туда, оттуда мы сможем связаться. Если что, вас смогут эвакуировать.

– Спасибо, конец связи.

Он положил радио в сумку и бегло произнёс:

– Направляемся в порт, там переждём. Берите припасы, фонарики и средства защиты, живо!

Спустя полчаса группа из шести сторожевых добрались до небольшого причала на юго-востоке острова. Охранник причала отследил сторожевых по камерам и вышел навстречу.

– В чём дело?! – резким голосом крикнул охранник.

– Война! – таким же голосом ответил сторожевой по имени Максим Южников.

– Мы связались с «Хокмутом», собираемся переброситься туда на время. – спокойно сказал другой охранник.

– Море во власти японцев.

– Если мы здесь задержимся, они будут десантироваться здесь, мы окажемся в плену. Так мы хотя бы попробуем связаться с нашими и задержаться на базе, где есть лишняя еда и квартиры.

– А с родными возможности связаться нет?

– Сенсоры здесь не ловят, особенно сейчас.

Все зашли в кабину охранника, где сидел диспетчер.

– Нам надо связаться с «Хокмутом», нам нужен корабль, мы валим отсюда.

Диспетчер достал рацию.

– Причал острова Итуруп, как слышно?

– Военно-морская база «Хокмут», приём. – ответил человек по ту сторону.

– Пришли сторожевые из башни, хотят, чтобы вы их забрали на корабле к себе.

– Опасно. – ответил диспетчер по ту сторону.

– Передайте нам. – сказал один из сторожевых.

Диспетчер отдал своё радио сторожевому:

– Это сторожевой из башни, приём.

– Да, я вас слышу. – ответил диспетчер.

– Эвакуируйте нас, мы в зоне риска.

– От меня это не зависит, как решит комендант базы.

– Дайте нам коменданта базы.

– Вам придётся подождать.

– Сколько?

– Пять минут. Ждите, конец связи!

Связь прекратилась.

– Покамест ждём.

– А вы с нами поплывёте? – спросил сторожевой у охранника и диспетчера.

– Мы будем здесь. Возможно, встретим ещё кого-то из своих. Диспетчер «Хокмута» ещё до вашего прихода сказал, что доставит сюда отряд солдат для нашей защиты.

– Японцам этот отряд до одного места. – сказал главный сторожевой.

– Хоть кто-то же должен остаться на острове, в конце-то концов!

– Ваше право, а мы будем валить отсюда.

Обращение Президента Владимира Гальского к народу Хартса

Друзья!

Вчера, в семь часов утра, флотилия Сил Самообороны Японии вероломно атаковала нашу базу на острове Шикотан, где был уничтожен склад, тем самым открыто заявив о своих враждебных по отношению к нашей стране намерениях. Враг нарушил территориальную целостность вод в районе островов Малой курильской гряды и сейчас продвигается на север. Конкретные стратегические цели противника пока достоверно неизвестны, но понятно, что их целью является ликвидация обороноспособности наших сил на островах и в море для дальнейшего принуждения нашей страны к переговорам на их, неприемлемых для нашей стороны, условиях.

Я обращаюсь ко всему народу Хартса, к гражданам и военным. Самое главное, что все сейчас должны делать, это, прежде всего, сохранить спокойствие и хладнокровие. В данной ситуации нельзя поддаваться эмоциям, поддаваться панике, а тем более сеять вокруг себя панические или пораженческие настроения. Мы должны быть едины, и только тогда, когда мы будем едины, мы сможем выстоять.

Я с полной ответственностью заявляю, что правительство Хартса берёт на себя всю ответственность за координацию действий в нашей сложной и напряжённой ситуации. Мы сделаем всё возможное, чтобы как можно скорее урегулировать данный конфликт и прийти к компромиссу. В данный момент мы вполне трезво оцениваем ситуацию и понимаем, что она сложная, но мы готовы работать над её решением.

Заявляю, что мною принято решение о введении в столице комендантского часа. Всех жителей столицы и приезжих прошу сохранять спокойствие и не выходить на улицу без крайней необходимости. Военным и государственным служащим будут отданы соответствующие распоряжения, которые позволят подготовиться к дальнейшему развитию событий, каким бы оно ни было. Мы работаем.

Японцы атаковали базу «Хокмут». Первый удар принял на себя порт базы. Удар принял на себя один из кораблей, который был уничтожен, тогда как другие три накрыло ударной волной. Люди на базе уже открыли огонь из артиллерии, но увидели из биноклей, как японцы на шлюпках собираются высаживаться на острове.

Миномёты и ракетные установки вели огонь по целям в море, которые прикрывала пасмурная погода и туман. Интенсивная стрельба с обеих сторон длилась с перерывами. В плане первых потерь была некоторая неопределённость, но японцы не упустили момент и смогли унести на дно несколько судов Хартса и нанести первые удары по базам. Ответный огонь приостановил атаку, которая теперь перешла в позиционный бой между силами, распределёнными по периметру Курильских островов.

Японцы высаживались рядом с высотой Безымянный и собирались штурмом под прикрытием огня с кораблей взять базу «Хокмут». Гарнизон базы вел массированный обстрел шлюпок с японцами, а орудия вели перестрелку с кораблями Сил Самообороны Японии.

Численное преимущество японцев компенсировалось расположением базы, которую прикрывали холмы острова, что нельзя было сказать о порте, который был на видном месте. Люди покидали порт, который был хорошей мишенью.

– Нам надо прикрыть порт!

– Нам не менее важна связь с Хартсом и другими базами, поэтому защищайте радиостанцию.

Перестрелка между японцами и гарнизоном базы велась по широкому периметру. Некоторым приказано под огневым прикрытием покидать базу и прятаться среди холмов, чтобы оттуда вести огонь по японцам, в то время как сами японцы пытались окружить базу, высаживаясь на острове и продвигаясь вглубь.

– Это база «Хокмут», остров Уруп, приём.

– Столица, приём.

– Мы ведём бой с японцами. Они начали десантироваться на острове, нам нужна помощь, приём. – говорил диспетчер.

– Сколько их?

– Не могу сказать. Они высаживаются на шлюпках со своих кораблей, которые ведут по нам огонь. Порт острова попал на рожон, нам нужно эвакуироваться отсюда.

– Вам нужен корабль для эвакуации, приём?

– Не только корабль, но и огневая поддержка, свяжитесь с главным портом Хартса, нам нужна помощь, приём.

– Попробую связаться. Что ещё нужно, приём?

– Если можно, съестные припасы, но, главное, это боеприпасы, огневая поддержка и человеческий ресурс, приём.

– Вас понял…

Тем временем в столице, оккупированной военными и полицией, велись учения по обороне города и боям в близлежащих территориях. Репетировались бои на улицах, на открытом пространстве и даже в некоторых помещениях. Солдаты стреляли холостыми патронами по быстро устроенным мишеням, а в других местах бойцы патрулировали улицы и переговаривались касательно дальнейших действий.

Комендантский час длился несколько дней. Бойцы гвардии сами покупали продукты и вещи для граждан, пока граждане отсиживались дома и слушали новости.

Мария Хартман сидела на кухне и смотрела в окно, на свою улицу, по которой проходили солдаты. Она видела Адриана, который посетил их два дня назад и принёс пакеты с продуктами, купленными на его деньги.

– Как настроение, Мария? Не хотите немного прогуляться, а после сходить в кафе? – спросил робот-помощник.

– Нет, не хочу.

– Как хотите, а я пойду заниматься хозяйством. – ответил робот.

Она позвонила своей знакомой и спросила, как у неё дела. Услышав, что всё нормально, она пошла в гостиную и присела на диван, не зная, чем ей заняться. Недолго думая, она включила телевизор и стала слушать новости:

– Силы Самообороны Японии, пытаясь создать линию, разделяющую Хартс и Курилы, наткнулись на интенсивный обстрел нашей артиллерии и огонь с кораблей. Бои в море показали, что планы агрессора не состоялись так, как изначально планировалось. Наши силы в море отбивают атаки противника.

У Марии есть голосовой помощник, который включал ей музыку. Она хотела отвлечься и сказала:

– Тим, музыка.

Голосовой помощник включил песню:

Идёт война, и дует ветер.

Пока никто здесь не заметил,

Как этот ветер уносил

Ту веру в мир, что раньше был.

Вперёд, в атаку, все вперёд!

Нас ждут враги, и время ждёт!

Идёт война, и этот мир,

Что раньше был, уже забыт!

Японский морской десант штурмовал «Хокмут». Хартсианцы не могли долго обороняться, им требовалась помощь.

– Это база «Хокмут», приём.

– Столица, приём.

– Когда придёт помощь?

– В вашу сторону направляется группа кораблей, ждите.

– Когда они будут, приём?

– Не могу сказать, ждите.

Кораблям осталось пройти около двадцати миль, однако они оказались в зоне видимости японских кораблей, с которых высаживались солдаты для штурма «Хокмута».

– Это группа «Помощь», приём.

– Военно-морская база «Хокмут», приём.

– Вы запрашивали помощь?

– Так точно. Когда вы будете?

– Сложно сказать, мы в зоне риска, японцы нас видят, мы у них в зоне видимости.

– У вас есть огневая поддержка?

– Огневая поддержка есть, но мы всё равно в зоне риска.

– Постарайтесь добраться, нам нужна помощь.

Сидя за столом, Александр читал сводку новостей:

– Отбивают атаки…Когда говорят общие фразы, это значит, что всё не так хорошо, нужна конкретика.

– Ты читаешь новости? – спросила его супруга.

– Да. Говорят, что наши «отбивают атаки, держат оборону, среди японцев есть потери», но я не доверяю этим словам без конкретных данных. По-моему, ситуация на фронте не в нашу пользу.

– Ты же будешь ещё говорить с журналистом, вот у него узнаешь.

Супруга вышла. Александр встал и стал бродить по студии, нажимая на сенсор чувств.

– Интересно узнать, что скажет Адриан. Правда, ему нельзя говорить, он вояка.

Он подошёл к большому окну студии. Местами он видел проходящих вооружённых солдат в серой форме, а кроме них на улицах никого не было видно. На суше было тихо, тогда как на побережье и в море велись бои.

Апокалиптический вид города в ожидании войны вдохновил Александра, и он сел писать новую статью.

Соня ждала, когда Арно вернётся со своей смены домой. Она переживала как за мужа, так и за сына, который родится в военное время, ведь война не закончится быстро.

Арно вернулся домой. Соня спросила его:

– Перестрелок не слышно?

– Не слышно, в городе тихо.

– Слава Богу.

– Меня ещё могут вызвать обратно в любой момент, поэтому я, если и могу расслабиться, то ненадолго.

– Пока что можешь.

Они сели ужинать.

– Может, новости включить? – спросила она.

– Только не это, не надо. То, что я знаю, я могу пересказать хоть сейчас.

Ситуация пока что неясная, по крайней мере, на суше. В море идут бои, японцы наступают. У нас мобилизовали всю нашу скромную армию и внутренние войска, которые охраняют город.

Некоторые говорят, что Россия вмешается, чтобы помочь нам.

– Замечательно, тогда мы не одни!

Кстати, вам жалование не собираются повышать?

– Об этом ещё речи не было, мы просто выполняем свою работу.

– Как ты, в целом? Тебе не страшно? Я за тебя волнуюсь.

– Спасибо. Мне не особо страшно, таких как я тысячи, я не один.

– Я слышала, что планируют провести мобилизацию части народа.

– Где ты это слышала? По телевизору?

– Нет, читала посты в Сети.

– Мобилизации пока что нет. В крайнем случае, потом введут, но не сейчас.

– Дениса могут забрать. – сказала Соня про своего брата.

– Будем надеяться, что обойдётся.

– Ты не слышал звуки стрельбы?

– Иногда слышал, но на расстоянии.

– Никогда не думала, что доживу до такого.

– Что?

– Война.

Закончив короткую публикацию, Александр оставил её в заметках, поскольку хорошо помнил про недавний разговор с майором Бережным в здании военного ведомства. Наступило военное время, когда неверные слова могут привести человека к репрессиям. Тщательно перечитав текст, Александр убедился в максимальной нейтральности и в отсутствии какой-либо критики или намёка на неверные настроения, он назвал текст «Война как основной двигатель истории»:

Более 14 тысяч войн за всю историю, более 3.5 миллиардов погибших в этих войнах. Примерно 300 лет относительного спокойствия за всю историю человечества, когда один раунд конфликта сменяется другим.

В чём сущность и философия войны? Каковы её причины? Есть ли рациональное объяснение феномена войны или его нет и в принципе быть не может?

Я придерживаюсь мнения, что рационального объяснения феномена войны и массовых конфликтов, когда совершенно незнакомые друг другу люди готовы друг другу грызть глотки и убивать, не существует, как и нет рационального объяснения феноменов преступности и насилия в целом.

Другое дело теория. И не одна. Лишь комплексный подход к проблеме войны способен хоть сколько-нибудь облегчить наше неведение и непонимание того, что такое война и почему она есть, была и будет.

Для начала надо определиться с критериями самой войны. Этими критериями, когда мы можем с уверенностью сказать, что имеем дело с войной, являются:

– коллективный и систематический характер;

– деление на своих и чужих;

– демонизация и расчеловечивание противника;

– коллективная идея.

Что касается критериев победы, то в тактическом плане критериями являются выполненные цели по занятию территорий или поселений, количество уничтоженных и взятых в плен единиц противника, а в стратегическом плане критерии зависят от ранее намеченных целей военного конфликта (политические, экономические, социальные, идеологические, географические). Таким образом, война носит всеобщий характер, не терпит вопросов и инакомыслия при исполнении и следует принципу «цель оправдывает средства».

Начнём с простейшего, чисто биологического объяснения, условной борьбы за существование, или за ресурсы и место под солнцем. Можно ли назвать борьбу видов на планете войной по принципу разделения на свой-чужой по биологическим критериям? Животные не ставят себе политических и идеологических целей, действуют на основе инстинктов, но что у них может быть общего с людьми?

Животные страсти и инстинкты являются своеобразным движком, который заставляет их выполнять свои базовые биологические функции: выживать и размножаться. Ради достижения этих задач животное пойдёт на любые меры и будет кусать, рвать и убивать противника или добычу, не раздумывая об ощущениях или этике. Человек, в свою очередь, в условиях боевых действий может действовать с определённым расчётом (то, что мы называем тактикой и стратегией), однако психология войны в данном контексте напоминает психологию выживания. Отсутствие эмпатии к врагу, заморозка критического мышления и простые категории вроде свой-чужой, друг-враг, убить-быть убитым в критических условиях военных действий и угрозы для жизни действуют схожим образом с животными инстинктами. Война всё сводит к простым понятиям и может усложнять лишь свои собственные методы, но суть остаётся одна – цель оправдывает средства.

В контексте истории война как массовый, но организованный конфликт является основным и наиболее частым событием. С усложнением общества и общественной жизни война как составляющая общественной жизни усложняется. Здесь можно говорить о войне не просто как о вооружённом столкновении двух и более сторон, но как о борьбе, конфликте, принимающем разные формы и виды.

Традиционный тип конфликта, когда заканчивается дипломатия и начинается война, ещё не исчерпал себя, но становится ясно, что в наше время гуманизма нужны более бархатные и рациональные методы ведения конфликтов. Их можно назвать гибридной войной, информационной и экономической войной, войной разведок и прочее, но суть остаётся: война как конфликт – это основной двигатель истории.

Японцы высадились рядом с «Хокмутом» и вели перестрелку с солдатами базы. Потери среди них восполнялись подкреплением, а подкрепления среди солдат базы не было и быть не могло. Эвакуироваться с базы было хорошим вариантом, но он осложнялся из-за оккупации японцами моря, а морские силы Хартса не могли в полной мере создать коридор для эвакуации с островов на Сахалин. «Хокмут» мог держать оборону, в том числе с помощью артиллерии, но не долгое время, им была необходима помощь.

– Это база «Хокмут», приём.

– Радиостанция завода связи, приём.

– Когда придёт помощь, японцы атакуют?

– В вашу сторону направляется группа кораблей с солдатами, боеприпасами и продовольствием…

– Когда они будут, приём.

– Не могу сказать, ждите…

Группа из восьми эсминцев, оснащённых турелями и пулемётами, направлялась к острову Уруп. Их задачей было под прикрытием огня с других кораблей постараться пройти через море, которое занимали японцы, и доставить солдат и припасы на Уруп, а также на другие базы. Эсминцам помогали дроны, которые наблюдали за морем с высоты и оповещали о приближении кораблей противника.

Кораблям осталось пройти около двадцати миль, однако они оказались в зоне видимости японских кораблей, с которых высаживались солдаты для штурма «Хокмута».

– Это группа эсминцев «Помощь», приём.

– Военно-морская база «Хокмут», приём.

– Вы запрашивали помощь?

– Так точно. Когда вы будете?

– Сложно сказать, мы в зоне риска, японцы нас видят, мы у них в зоне видимости.

– У вас есть огневая поддержка?

– Огневая поддержка есть, но мы всё равно в зоне риска.

– Постарайтесь добраться, нам нужна помощь.

На Урупе преимущество было за «Хокмутом» как за защищённой крепостью. Японцы не смогли подобраться к базе вплотную, их обстреливали солдаты, снайпера и турели.

Преимущество «Хокмута» компенсировалось новыми наступлениями японцев, а также обстрелом с кораблей. База держалась, но были потери не только среди личного состав, но и среди материально технической базы: под обстрел попало здание с казармами и здание столовой и кухни, а также складские помещения. Силы базы постепенно истощались, а корабли, которые успели выйти в море из порта «Хокмута», попали под огонь противника, половина из них была уничтожена.

Эсминцы группы «Помощь» приближались, но не хотели привлекать к себе внимание и не открывали огонь по японцам – их задачей было добраться целыми и невредимыми до базы.

– Слышно отсюда, как стреляют. Должно быть, там уши у людей лопаются.

– Будем надеяться, что там не будет слышно, как здесь будут стрелять.

– Слышал, что японцы уже высадились на островах, и туда направляются наши корабли.

– Навстречу японцам.

– Так мы пока что? Остаёмся здесь?

– Не знаю. Вроде приказа выходить не было. Думаю, что да, мы пока здесь…

Арно переговаривался с другими солдатами, пока они патрулировали свои территории. Японцы уже приближались к Сахалину, но бойцы внутренних войск находились в городе и их задачей было охранять столицу. Встречать японцев на суше собиралась основная армия.

Ситуация в море склонялась в пользу японцев. Им удалось создать линию из кораблей, разделяющую Хартс с Курилами, а также начать атаку на базы на островах, тем самым лишая Хартс возможности помочь своим базам. Силы редели с обоих сторон, но с юга поступало подкрепление Сил самообороны Японии, а морские силы Хартса, менее многочисленные, оказались перед японской флотилией, оснащённой более мощными орудиями и более многочисленным составом.

Тем временем группа эсминцев «Помощь» высадилась на Урупе. Съестные припасы и бытовые принадлежности были доставлены на уцелевшие склады «Хокмута», а боеприпасы к артиллерии. Эсминцы не могли выйти против превосходящих сил противника, но и не могли задерживаться на острове, на котором высаживались японские моряки. Оптимальным решением для них было покинуть базу, но тогда они бы оставили солдат одних против японского флота, и рано или поздно, но их силы бы истощились.

Единственным верным, но опасным решением было эвакуировать базу «Хокмут», то есть доставить солдат, оборудование, разные принадлежности и артиллерию на эсминцы и постараться быстро покинуть остров, возвращаясь в Хартс. Это решением требовало времени, но оно было единственно верным.

– А как мы будем переносить пушки? На каких рельсах мы будем это делать? У вас есть оборудование для переноса артиллерии?

– У нас есть грузовики с прицепами, можно попробовать.

– Под пушки тогда нужно что-то подложить, чтобы не волочить по земле и асфальту.

– У нас есть большие подушки…

Началась эвакуация «Хокмута». Грузчики и моряки под огневым прикрытием солдат переносили имущество базы на эсминцы в порту, тогда как грузовики, снаряженные прицепами и воздушными подушками, переносили артиллерию, которая уже не вела ответный огонь по японским кораблям. Солдатами базы оставалось лишь вести перестрелки с японцами на острове, которые пробовали не дать им эвакуироваться.

– Защищайте воздушные подушки!

– Даже если они попадут по ним, не беда, у нас есть насосы. Главное – это защитить людей, моряков и грузчиков…

Через половину дня эвакуация завершилась – группа «Помощь» оправдала своё название и вывезла всё возможное оборудование, снаряжение, припасы и артиллерию, всех уцелевших солдат и офицеров, а также связистов со сторожевыми с Урупа, оставив остров в распоряжение японцев. Теперь их задачей стало добраться целыми и невредимыми до Хартса, как они добрались до Урупа.

Сидя за столом и дымя сигаретой, Александр задумчиво смотрел в пол и сидел так уже минут пятнадцать. На каждое предложение супруги как-нибудь отвлечься он равнодушно отнекивался, отказывался. У него было много свободного времени, которое было некуда девать, и публицист часто маялся от безделья и дум. Ему помогали стимуляторы вроде сенсора чувств, вейпа, старой электронной сигареты или многофункционального сенсорного стола, которые используются на предприятиях и в крупных центрах. Он копил на это недешёвое оборудование, хотя оно ему не особо то и нужно, больше для вида.

В его время многие стали ко всему равнодушны. Многие, но не все, далеко не все. Индифферентность задела в основном развитые страны первого эшелона, а в отсталой периферии типа Хартса люди ещё не превратились в роботов. Александр тоже им не стал, хоть и внешне он был ко всему безразличен.

Ему было скучно. Ему хотелось заниматься чем-то продуктивным, с другой стороны, никто и ничто не стимулировало, не заставляло его много работать и пытаться. Было не к чему стремиться, всё уже достигнуто, а что дальше – неясно.

Он думал, что человеку полезно в чём-то нуждаться, чего-то хотеть, потому что это стимулирует человека действовать, работать, развиваться. Ему стало казаться, что отсутствие достатка во всём, умеренная неудовлетворённость жизнью необходима, иначе начнётся деградация.

Александр в своих выводах зашёл дальше и решил, что для страны состояние кризиса или, по крайней мере, отсталости от лидеров является потенциалом к развитию: «Если есть проблемы, значит есть, что решать.» Он даже увидел в этом своеобразное преимущество отсталой периферии перед «локомотивами прогресса», которые достигли пика благосостояния и которых, по идее, после стадии пика развития ждёт стадия упадка. Он думал про Англию, откуда он родом, которая была «мировым локомотивом» прогресса в прошлом, но которая стала деградировать, и деградировала она по причине менталитета и потребительского образа жизни граждан, привыкших жить на всём готовом.

В Хартсе, думал он, люди в меньшей степени подвержены побочному эффекту развития. Он сам любил комфорт и достаток, и у него это было, но не считал себя «мещанином», которых критиковали ещё в девятнадцатом веке.

Он не сильно любил политику, хотя имел к ней определённое отношение в плане работы, но сейчас ситуация показалось ему любопытной, особенно если она передаётся «из уст в уста». Он рассчитывал не только на помощь Сети, но и на информацию от людей.

Почитав и послушав видео в Сети, он решил сходить в гости к одному знакомому, с которым он тут же связался и получил одобрение на встречу за чашкой кофе с конфетами. Встреча была назначена во вторник предстоящей недели, а пока Александр собирал информацию из Сети.

Когда он сидел за компьютером, к нему подошла супруга Сара и спросила:

– Почему бы не поговорить с Мартой на конференции?

– С Мартой…

Александр, увлёкшись компьютером, забыл про родную дочь в Японии, а супруга помогла ему в плане источника информации.

– Спасибо, что напомнила. Марта мне сейчас может пригодиться…

– Ну, ты сказал! У нас война началась.

– Ладно тебе, это метафора.

– Да, если ты тебе интересно, ты можешь обсудить это с ней.

– Если она, конечно, имеет хоть какое-нибудь представление о вопросе. Никакого отношения к политике она не имеет, если не считать ленты новостей, которую она может читать за чашкой чая по утрам, хотя политика ей не интересна.

– Так поговори с дочерью просто так, не за политику, а за жизнь, вы ведь давно не виделись.

– Обязательно.

– Я серьёзно.

Александр зашёл на платформу для онлайн-встреч и позвонил Марте, рассчитывая застать её дома.

Марта Накамуро, замужняя за японцем дочь Александра, работала на дому, пока муж был на работе офлайн. Она любила переписываться и общаться по видео с родителями, и на каждый звонок по компьютеру и предложение встретиться в видеоконференции она отвечала утвердительно.

Получив звонок от отца, она приняла его и согласилась встретиться в конференции через десять минут.

– Привет, как дела в Хартсе? У вас всё нормально? Я переживаю.

– Мы ещё живы, поэтому нас всё нормально.

– Безумно этому рада.

– Я хотел бы спросить: Кай (муж Марты) на досуге часом не обмолвился чем-нибудь политическим, или, скажем, про историю Японии, не подскажешь?

– К чему такое любопытство?

– Да дело в том, что у нас говорят, что отношения между нашими странами, похоже, вернулись в прежнюю колею, то есть вопросы касательно территорий, сфер влияния и триады «Россия – Япония – Хартс и Курилы». У меня, как у журналиста, возник интерес к вопросу, а знакомых в Японии у меня не так много, так же, как и знания языка, поэтому я спрашиваю в тебя. Что скажешь?

– Я скажу, что в Японии люди не сильно интересуются политикой, а по новостям не говорили ничего такого об отношениях с Хартсом. Только говорили однажды про успешные поставки каких-то станков и деталей для прочего оборудования, а насчёт самого Хартса я лично ничего не слышала. Теперь же нам говорят, что это всё про возвращение законных территорий.

– Хорошо, тогда скажи, что-нибудь говорилось, скажем, про Россию?

– Про Россию нет.

– А про внешнюю политику японцев в целом?

– Про внешнюю говорилось, что намечается некий контракт с Южной Кореей по торговле и уточнение неких договорённостей с Китаем насчёт материалов для робототехники, я слышала такое.

– Значит, ты всё же слушаешь политические новости?

– Да, бывает такое.

– Я бы тебе не советовал интересоваться политикой, но твоё право.

– О чём будет статья?

– Про отношение между ближайшими к нам странами и самим Хартсом, как я уже говорил и, ты знаешь, мой знакомый, с которым я недавно встретился, сказал мне про Японию и что они опять заговорили за территориальный вопрос.

– Курильские острова?

– Выходит, что да. К тому же, сюда, вероятно, вмешается и Россия, это ведь её бывшие территории.

– Да, знаешь, теперь я согласна насчёт политики, не так уж и весело. – сказала Марта.

– Зато ты можешь заниматься своей работой и повышать квалификацию, о чём я не раз говорил, это актуально.

– А как мама?

– Ничего, тоже за тебя интересуется, всё нормально.

Они общались о личной жизни, о муже Марты, об её будущем ребёнке, ожидавшем своего рождения в искусственной утробе в спальной комнате и о том, как хорошо было бы Александру прилететь в Японию и посетить дочь.

Новые корабли Сил Самообороны скомпенсировали потери, нанесённые силами Хартса, и продолжали заполнять морское пространство между Хартсом и Курилами. Линия, разделяющая острова, уже была создана. Силы, находящиеся на базах островов, вели обстрел кораблей в зоне видимости, но также запрашивали огневую помощь с кораблей и возможность эвакуироваться в случае захвата баз японцами.

Больше было потерь среди японцев, как ни странно – часть кораблей была потоплена, но база «Хокмут» на острове Уруп, как и сам остров, уже была во власти японцев, которые намеревались занять и другие острова.

В Хартсе собирались провести мобилизацию среди мужского населения, но пока что в этом не было необходимости – японцы не достигли Сахалина, хотя разделили его с Курилами и создали препятствия для помощи базам. Войска вели огонь из артиллерии и кораблей по ближайшим кораблям; часть флотилии Хартса выдвинулась в море, стараясь создать коридор между Сахалином и Курильскими островами для других кораблей. Задачей внутренних войск оставалось патрулировать улицы столицы и близлежащие территории, где было спокойно.

Получив новое поручение, Арно отправился с группой своих солдат в одну из частей, чтобы поговорить с местным офицером и направить на патруль солдат, которые недавно заключили контракт. Офицеры собирались мобилизовать всех гвардейцев для охраны города.

– Мы уже патрулируем город, но нужно подкрепление. Мне сказали договориться с вами, чтобы вы прислали нам ваших салаг в качестве подкрепления. – сказал Арно дежурному офицеру.

– Кто вам дал приказ?

– Майор Войсков, из четвертой части, я там служу.

– Вы можете с ним связаться, товарищ ефрейтор.

– По рации?

– Как хотите, хоть по телефону.

– Подождите…

Арно достал свою рацию и связался с майором, после чего дал рацию дежурному офицеру и стал ждать.

– А у вас своих салаг не имеется?

– Мы мобилизовали всю часть.

– Мы пришлём вам подкрепление, если хотите, но нам нужно оставить резерв…

– Командование давало приказ мобилизовать всех солдат…

– Нам этот приказ не поступал лично, хотя я слышал…

– Сколько вы пришлёте?

– Человек восемнадцать, это половина салаг.

– Хорошо, пусть…

– Держите, ефрейтор. – сказал офицер и протянул рацию.

Арно взял рацию, отдал честь и направился к выходу.

На улице, после бывшего комендантского часа и запретов на длительное пребывание на улице и в общественных заведениях, было людно, город снова ожил, хотя продолжали действовать некоторые ограничения. Солдаты с щитами и оружием стояли на своих постах либо бродили, а среди них ходили десятки гражданских, которые снова начали жить обычной жизнью.

Совмещение военного и мирного времени в начале войны выглядело как оцепление улицы по поводу визита персоны высшей важности вроде президента или встречи глав правительств или государств.

– Куда направляются новые корабли японцев?

– Их курс пока не удалось точно установить, но они примкнули к прежним силам. Среди них есть авианосец с истребителями…

– Вы думаете, они будут атаковать с воздуха?

– Не знаю, надеюсь, что нет…

– Сколько их было в общем счёте?

– Несколько десятков.

– Они аккумулируют силы, чтобы лишить нас возможности помочь островам. Кстати, как там с коридором?

– Каким?

– Эсминцы и крейсеры…

– А-а, понял. Они продвигаются вглубь, идут навстречу превосходящим силам…

– Они ведь выбрали самый подходящий маршрут? Чтобы не плыть в самую гущу японцев…

– Они плывут по сорок шестой северной широте.

– Это широта Урупа, они плывут к острову?

– Возможно. Японцы продвигались к северу, в сторону пятидесятой широты, чтобы быть ближе к нам, а наши корабли плывут южнее.

– Зато они могут встретиться с новыми кораблями японцев, если те приплывут с юга.

– Для наших сорок шестая широта – оптимальный вариант. Если бы они плыли севернее, то наткнулись бы на японцев, которые продвинулись вглубь Охотского моря.

– А так они могут наткнуться на подкрепление.

– Это лучше, чем просто оставить базы на растерзание японцам.

– Ну, это да.

– Значит, артиллерия ведёт обстрел с восточного побережья. Войска в боевой готовности, если японцы высадятся в Хартсе, хотя на ближайшее время это маловероятно, суша наша. Внутренние войска в городе…

– А что касательно ситуации в море? Сколько потерь среди наших?

– Несколько тысяч, точно неизвестно.

– А японцы? Сколько наши потопили их кораблей?

– Уже порядка двадцати.

– Ну, это плодотворно. Кстати, а что там с Урупом, островом Уруп?

– Остров во власти японцев, но в ту сторону плывут наши корабли, в том числе с соседних островов, попробуют выбить из оттуда.

– Это будет нелегко.

– Будем надеяться, что получится…

Через пять минут разговор закончился, и маршал Хартса покинул кабинет.

Президент сидел в своём кресле и думал. У него были свободные десять минут перед другим запланированным приёмом, которые он посвятил обдумыванию дальнейших действий и ведению обороны.

Он знал, что японцы не впервые «точат зубы» на Южные Курилы. Он получал сведения от Александра Бардина, начальника комиссии по международным связям, о том, что японцы планировали переговоры касательно вопроса принадлежности Южных Курил, и эти переговоры состоялись. Однако дело зашло ещё дальше, и они атаковали, без предъявления ультиматума или попытки снова обговорить данный вопрос, воспользовавшись своим техническим и численным преимуществом перед силами Хартса.

Японцы ещё не высадились на суше, значит, можно выиграть время. Стоит укрепить позиции на острове, а также создать крепкий коридор для своих кораблей для помощи базам на островах. Мобилизация мужского населения как крайняя мера пока что не нужна, но если потребуется, то он готов пойти на это, чтобы не дать японцам захватить столицу, если они решатся идти на неё.

За время его правления он ещё не сталкивался с вооружённым конфликтом. Пиратов в холодном и северном Охотском море нет и быть не могло, значит, другого противника, кроме соседних государств, у Хартса не было. И вот, один из этих соседей подал повод, и этот территориальный повод перерос в полноценную войну, войну быстро начавшуюся, но неизвестно, когда и чем она закончится.

– Они приближаются к суше?

– Наши заметили, как группа кораблей направляется на запад, в нашу сторону.

– Сколько их?

– Порядка двадцати – крейсеры и десантные.

– Каковы их намерения?

– Не знаем. Для атаки этого недостаточно, хотя силы там приличные, но это может быть авангард, за которым последуют остальные.

– Они собираются высаживаться на суше?

– Кто их знает; может быть, идут в лоб, чтобы атаковать.

– Следите за их перемещением и, если нужно, откройте огонь, когда они будут близко.

– Понял…

Японцы собирались вести бой на два фронта. Первый фронт уже шёл, это были бои за Курилы; второй фронт был непосредственно за Хартс, в котором были аккумулированы основные сухопутные силы.

Корабли Хартса смогли создать коридор, связывающий южную часть Сахалина с островом Уруп. По пути им встречались одиночные корабли, находящиеся как вблизи, так и на расстоянии, но они не создали для группы серьёзного препятствия. Создав коридор, корабли Хартса встретились с силами противника, занявшими остров и базу «Хокмут», и пришлось провести бой. Японцы вели обстрелы как с ближайших кораблей, так и с самой суши, но несколько хартсианских кораблей под огневым прикрытием смогли высадить солдат на остров, и те вступили в перестрелки с японцами, занявшими базу.

Начались бои не только в море, но и за отдельные острова. Порт «Константин» на острове Итуруп был занят небольшими силами японцев, и новые прибывшие корабли хартсианцев пытались выбить их оттуда, однако им мешали японские корабли, находящиеся поблизости.

Численное преимущество японских кораблей можно было скомпенсировать тактическим расположением кораблей Хартса, что и пытались сделать морские офицеры. Одна из задач в виде создания морского коридора была выполнена, но также следовало предохраниться либо подготовиться к новому наступлению кораблей Сил самообороны Японии с юга.

На суше тем временем шла подготовка к более близкой встрече со вражескими кораблями. Войска занимали побережье, рабочая артиллерия вела обстрелы в пределах своей видимости, а корабли, оставшиеся у побережья, старались выбрать удобное расположение.

Внутренние войска были единственными силами, которые пока что не были задействованы в боях, но они ждали своего часа и готовились к нему не меньше остальных.

Арно бродил по улице с оружием в руках и оглядывался вокруг. Уже больше недели он работал в таком режиме, и такое бездействие начинало напрягать его. Он ожидал действий, активности, но только не боевой, так как он не романтизировал войну и понимал, что она из себя представляет. Он ожидал нового приказа или поручения, чего-нибудь кроме прогулок по улицам с оружием и обыденных поручений своим солдатам вроде предупреждать его в случае чего или стоять и патрулировать там-то и там-то.

Ему позвонил его командир, и уже тогда Арно узнал, что ситуация продвинулась и обострилась:

– Значит, они приближаются к суше? – спросил он.

– Группа кораблей направляется на запад в сторону Сахалина, то есть к нам. Для чего, остаётся догадываться…

– Вероятно, для атаки или манёвра. Так, а что делать нам? Мы остаёмся в городе?

– Пока что вы на своих местах, а дальнейший исход покажет. Внутренние войска должны быть в городе; есть основная армия, которая примет на себя удары, если они последуют.

– Вас понял…

Арно решил для себя, что, несмотря на скуку, ему есть чему радоваться: ему не придётся в числе первых «идти на амбразуру», он может «отсиживаться в городе», где пока что спокойно. Вечером его отпускали домой, где он проводил свободное время с семьёй, а днём ему оставалось лишь патрулировать улицы и периодически связываться со своими командирами из части. Данное положение устраивало его, что не было никаким конформизмом, но было здравым смыслом.

– Говорят, что японцы пошли на запад. – обратился он к одному бойцу.

– Значит, сюда.

– Да, так точно.

– Значит, и мы не будем сидеть без дела, товарищ ефрейтор.

– Без дела не сидят на побережье, а мы должны быть в городе.

– И сколько?

– Пока не изменится ситуация?

– Что известно про бои на море?

– Удалось создать коридор на юге, я слышал. Наши корабли пробиваются «между Сциллой и Харибдой», вокруг них японский флот. Идёт морской бой, но и наша артиллерия не дремлет.

– Я периодически слышу звуки выстрелов с юга.

– Да, это они.

Арно и солдат разошлись по своим местам.

–Лишь бы до города не дошли, если дойдут, значит наши проигрывают. – подумал Арно, смотря вдаль на юг.

В том направлении, куда смотрел Арно, шла война, а здесь, в столице Хартса, шла обычная, насколько это возможно, жизнь. Жители города не почувствовали особого контраста, не считая солдат внутренних войск, патрулирующих улицы, но солдаты уже почувствовали привкус войны, хотя и сами ещё непосредственно не участвовали в ней. Они не знали, чего ждать, но адреналин уже выделялся, и они чувствовали некоторую напряжённость и волнение, как перед настоящим боем. Это чувство передавалось между ними невидимой нитью и словно связывало их. Это то, что можно назвать боевым братством, хотя сухопутных боёв в Хартсе ещё не было.

Группа японских кораблей направлялась на запад, стараясь маневрировать, менять свой курс и не попасть под встречный огонь с кораблей Хартса и сухопутной артиллерии. Их целью было создать первую линию атаки на сушу, и за ними потом последуют остальные корабли.

Ситуация с Курилами была непростой для обеих сторон. Японские корабли пытались снова выбить хартсианцев с Урупа и не дать им вернуть к себе порт «Константин» на Итурупе, а хартсианцы на других островах вели изнуряющую с точки зрения своих ограниченных ресурсов оборону, не получив конкретной помощи. Корабли Хартса намеревались помочь и другим базам, но это осложнялось из-за японского флота, заполонившего море.

– Это база «Мально», приём.

– Это радиостанция завода связи, приём.

– Нам нужна помощь, наши силы на исходы, пришлите нам корабли для эвакуации, приём.

– Мы отправляли группу кораблей для освобождения «Хокмута», и они со своей задачей справились. Сейчас попробую связаться с ними и договориться, чтобы они приплыли к вам, а потом свяжусь с вами, как слышно, приём?

– Вас понял, нас такое предложение устраивает, ждём вашего ответа, приём.

– Тогда ожидайте, конец связи…

База «Мально» десять дней держала оборону, но на одиннадцатый день её силы стали исчезать: множество солдат погибло, боеприпасы заканчиваются, часть орудий вышла из строя либо уничтожена. Похожая картина наблюдалась и с другими базами, но «Мально» была наиболее пострадавшей.

– Радиостанция завода связи, приём.

– База «Мально», приём.

– Мне удалось связаться с кораблями. Они готовы помочь, но может потребоваться время и, к тому же, море во власти японцев, приём.

– Сколько им нужно времени, у нас непростая ситуация, приём?

– Дня-двух, может, три, приём.

– Мы готовы подождать, но пусть постараются сильно не задерживаться. У нас солдаты гибнут и боеприпасы заканчиваются, нам нужна помощь, приём.

– А что с вашими кораблями, приём?

– Корабли вышли на бой с японцами – несколько уже уничтожено, а остальные воюют.

– Они не могут вас эвакуировать? У тех кораблей похожая ситуация, они тоже воюют, приём.

– У нас здесь горячая точка, японцы могут не дать им нас эвакуировать, приём.

– Ладно, вас понял. Я уже поговорил с ними, они сказали, что будут в течение дня-двух, если ничего не случится, приём.

– Хорошо, спасибо за помощь.

– Тогда конец связи…

Соня смотрела телевизор и слышала:

«Японские корабли собираются наступают с запада. Как стало известно, группа крейсеров и эсминцев Сил самообороны отделилась от флотилии и направилась в сторону Хартса…»

– Неужели и здесь будут бои?

Вечером, когда Арно вернулся со службы, она рассказала ему услышанное по телевизору, и он ответил:

– Я слышал то же самое, поэтому там не соврали. Мы, как внутренние войска, должны защищать город, и нас это коснётся в последнюю очередь.

– Война может настигнуть всех.

– На то она и война, что везде несёт разрушение.

– А как у тебя дела?

– У меня получше, чем у товарищей в армии. Внутренние войска отдыхают по сравнению с остальными.

– Хорошо, лишь бы так и осталось.

Через день Арно встретился со своим командиром, и тот сказал:

– Товарищ ефрейтор, тут пришло поручение лично к вам.

– Какое?

– Часть наших солдат из внутренних войск перевели в ряды армии. Вы будете в их числе.

– В самом деле?

– Да, это поручение от командования.

– И там есть списки, кого мобилизуют в армию, а кого – нет?

– Не совсем. Туда берут не всех гвардейцев, но им нужно подкрепление, и армейское начальство запросило солдат из внутренних войск. Ты и ещё несколько человек из части пойдёте туда.

– Когда нас заберут?

– Тебя предупредят, а пока что будь здесь.

– А наши бойцы?

– Бойцов возьмут, но не всех. Вас предупредят, когда приедут машины, а пока что отдыхайте…

Офицер ушёл, оставив Арно наедине с этой вестью.

В течение дня Арно ждал с волнением, когда за ним и за его людьми приедут машины, но машины не приехали. Вечером, уже дома, он вынужден был рассказать об этом Соне, которая, услышав, не стала сразу плакать, но заметно огорчилась. Она крепко обняла его и сказала:

– Мы сможем связаться?

– Если разрешат взять с собой телефон и если там будет связь, то да.

– Не говори больше ничего, дай успокоиться…

Арно не был так огорчен, как Соня, но весть о том, что придётся покинуть город и не иметь возможности вернуться домой к семье, не говоря уже про риск для жизни, не сильно обрадовала его. Однако по долгу службы он был обязан выполнять приказ и, когда подписывал контракт, он отдавал себе отчёт в том, на что он идёт и с чем соглашается.

На следующий день, в половину двенадцатого, к части внутренних войск приехала группа транспортёров серого цвета. Бойцы, уже собранные на плацу, выслушали инструктаж перед поездкой и собрались погружаться.

По дороге, сидя в машине, все бойцы молчали, никто ни с кем не переговаривался. Военная атмосфера сказалась на них, настроения не было, а была готовность к стрессу и некоторая апатия, никто не собирался и не хотел воевать.

– Сколько набралось солдат из внутренних войск?

– Уже тысяча.

– Целый полк.

– Эти солдаты ведь не просто так покинули уютный город, для них найдется работка?

– На войне работа всегда есть, что за вопрос?

На побережье рядом с портом Хартса собирались сухопутные силы и артиллерия. Десять полков вытянулись в линию со множеством рядов, а между ними были орудия, артиллерия, средства связи. Такая квинтэссенция сил была неплохой целью для японских кораблей, но плотность на квадратный километр была не сильно высокой, это не была сплошная толпа. В то время как одни солдаты обслуживали артиллерию, машины, средства связи и прочую технику, другие солдаты, а с ними и офицеры, обговаривали дальнейшие действия на случай, если японские корабли приблизятся к побережью.

Прибывшие на транспортёрах солдаты внутренних войск огляделись вокруг – это уже не была столица с улицами и толпами гражданских, то была линия фронта, которая позже могла стать полноценной передовой. Арно сказал одному солдату:

– В этой толпе, похоже, нет разделения между армией и гвардией.

– Не считая формы. – ответил солдат.

Среди бойцов гвардии было множество молодых, которые заключили свои контракты только в прошлом году. Теперь они составляют одно целое со служилыми и с теми, кто уже отслужил часть контракта – «старые могут наставлять молодых».

От грохота орудий многим многие люди громко переговаривались, обстановка была напряжённой.

– Мне вот только не ясно, – сказал Арно одному офицеру, – для чего было привозить сюда столько солдат, когда нет сухопутных боёв? Не достаточно ли одной артиллерии? И зачем сюда привезли нас, гвардейцев?

– Ситуация может измениться, возможны бои на суше, а мы запаслись силами.

– И как обстановка в море?

– Я точно не знаю. Слышал что-то, что наши пытаются помочь базе «Мально», идут бои как в море, так и за Курилы.

– Наши ещё держаться?

– Держатся.

– Долго продержатся?

– Кто знает. Если прислать ещё подкрепление, то можно досадить японцам, но нам нужны корабли и для Сахалина.

Обстановка на «Мально» была тяжёлой для самой базы, окружённой японским флотом и солдатами, которые пытались высаживаться на суше. Подмога ещё не подоспела, а силы базы истощались. На других базах обстановка была попроще, чем на «Мально», хотя велись бои и за другие базы и острова.

В море корабли рассредоточились на большие площади. Морской бой распределился на почти всё водное пространство между Сахалином и островами, что было удобно для кораблей Хартса, которые не рисковали встретиться с одной объединённой вражеской армадой. Линия, разделяющая Хартс и Курилы, была расформирована, и часть кораблей отправилась на штурм островов, а часть – на запад, в сторону Хартса.

Пока группа японских кораблей направлялась на запад, на Сахалине шла подготовка к встрече с ними.

Корабли были уже близки к базе «Мально», но в зоне видимости оказался японский крейсер. Первым открыл огонь крейсер Сил самообороны; ему удалось поразить один тральщик, но в ответ он получил очередь с других кораблей, которые вместе уничтожили его.

Пройдя ещё некоторое расстояние, они увидели группы из шести кораблей, оцепивших остров Броутона, на котором находилась база. Они вели огонь по ней и сами, в свой очередь, получали ответные огни из оставшихся резервов сил острова.

Это была вынужденная встреча с врагом. Высадившись на острове, они обязательно окажутся для них в зоне видимости. Их задачей было не вести бой с противником, а эвакуировать базу, силы которой истощились, хотя не вступать бой в такой обстановке довольно непросто.

Часть кораблей высадилась на острове для эвакуации, а другая часть осталась на воде для прикрытия эвакуации. Они должны были, в случае чего, принять вражеский огонь на себя.

– У вас есть воздушная подушка или что-то такое, чтобы перетащить на корабль орудия?

– На нашем эсминце такого нет.

– А на других кораблях?

– Насколько я знаю, нет. Мы собираемся эвакуировать только состав базы и персонал.

– А боеприпасы и оборудование вы возьмёте?

– Если не слишком тяжёлое, возьмём. А сколько всего человек на острове?

– Почти двести.

– А сколько было изначально?

– Пятьсот.

– Неплохо вас покосили.

– Это да, и притом, что многие японцы не смогли высадиться на суше, а то потерь могло быть ещё больше.

– А где ваши корабли?

– Остался лишь один, вон он.

– Всего один?

– Да, другие потопили.

– Один в море воин, и как он держится?

– Сами удивляемся.

– Предупредите их по рации, что мы отступаем, пусть тоже здесь не задерживаются.

– Хорошо, предупредим.

– Ладно, пошли…

Солдаты, стреляя в японцев на острове, старались защитить персонал и моряков, переносящих боеприпасы, сырье, продукты и оборудование. Эвакуация шла схожим образом с эвакуацией с «Хокмута», только здесь обошлось без эвакуации орудий. Среди персонала были раненые японцами; их вещи и их самих переносили другие работники и солдаты. Хартсианские корабли тем временем вели огонь по противнику, но, получив сообщения об эвакуации, стали отступать в сторону острова, стараясь примкнуть к группе эвакуации.

Прошёл день. Эвакуация закончилась, корабли стали возвращаться в Хартс.

– Нет, это не совсем так. Хартс, может, и не одинок в мировом сообществе, но наша азиатская периферия не представляет особого стратегического или иного интереса для каких-либо других государств. Дело только в ресурсах и рыбной ловле. – сказал публицист Александр своему гостю.

– Россия может быть нашим союзником, как я уже сказал в нашу прежнюю встречу.

– Я помню. Россия, возможно, проявит интерес к ситуации, но я бы не торопился называть её нашим союзником.

– Из-за того, что мы когда-то были её частью вместе с Курилами?

– А какая связь?

– Ну, такая, что, как вы сказали в прошлую беседу, у неё могут быть по отношению к нам «имперские амбиции» или что-то в этом роде. Вы считаете, что в случае помощи они захотят что-то взамен?

– Если помощь вообще будет, то могут предъявить свои требования на встрече после войны.

– Вы так считаете?

– Я предполагаю…

Вторая беседа с журналистом длилась дольше прежней. На ней Александр обговорил политическую ситуацию вокруг Хартса, возможность реакции и помощи других государств, обстановку в Хартсе и в Японии, а также возможные исходы войны.

– А что наш президент?

– Я считаю, что его сейчас заботит не только война, но и дальнейшая судьба Курил, из-за которых и началась заварушка.

– На островах находятся базы, да, это нужные территории…

– Мне кажется, при любом исходе ему придётся позволить японцам откусить от них свой кусок, даже если, представим себе, мы победим.

– Они возьмут Южные Курилы?

– Может быть, не все прямо, но несколько островов с районами себе прихватят…

После разговора в формате онлайн-конференции у Александра возникла мысль отправиться на побережье к солдатам и взять свой неофициальный репортаж.

– Какой вздор…

– Что такое? – спросила супруга, сидевшая рядом.

– Да, так, глупая мысль возникла, а сначала показалась мне неплохой.

– Какая?

– Отправиться на побережье, чтобы взять свой собственный репортаж у военных, спросить, как у них идут дела.

– Ну, да, вряд ли тебя туда пустят как гражданского.

– Я уже не работаю в прессе, а мне было бы интересно отправиться туда.

– Как военный корреспондент?

– Ну, да.

– Теперь это вряд ли возможно. Ты, кстати, общался со своим лейтенантом, как он и где он сейчас?

– Нет, не общался. Я читал, что некоторых гвардейцев тоже мобилизовали на побережье – я не знаю, оказался ли Адриан среди них или нет.

– У тебя есть возможность связаться с ним?

– Я не знаю, где именно он работает, поэтому нет, если только не по телефону.

– Если будет возможность связаться по телефону, позвони. Может быть, возьмёшь у него информацию.

– Почему я раньше этого не сделал, мне интересно…

Корабли приближались к побережью, некоторые из них уже было видно в бинокль. Артиллерия могла достать до них, как доставала до их потонувших предшественников, но офицеры выжидали подходящий момент для начала обстрела.

Солдаты и техники приготовили все орудия к бою. Пехотинцы просто стояли и наблюдали, как намечается новый морской бой – уцелевшие хартсианские корабли патрулировали побережье и ждали своего часа, часть из них до этого в ходе боёв уже была в море и вела бои с приближающимся к побережью противником.

– Идет вторая группа противника, сейчас их поменьше, чем было в прошлые разы.

– Они нам уже показали, чего стоят. Лишь бы эта встреча была для нас полегче.

– Вижу, что они встретились с нашими и дерутся. – сказал офицер, смотря на море через бинокль.

– Они выиграли для нас время.

– Думаю, можно открывать огонь.

– Сейчас?

– Да, бой в море уже идёт, и мы можем подключиться сейчас и не ждать.

– А что будут делать тысячи пехотинцев?

– Пехотинцы будут ждать своего часа, если он начнётся, если японцы всё-таки смогут высадиться на суше…

Произнеся короткую речь, офицеры отдали приказы стрелять по целям в море. Огонь начался, но, в свою очередь, японцы не остались в долгу – в сторону суши полетели снаряды, часть которых промахнулась, а некоторые смогли попасть в цель и поразить несколько орудий хартсианцев.

– Они попали по нам!

– Стреляйте! Стреляйте! Продолжайте!

Начался бой между морем и сушей. Преимущество было пока что за обороняющимися, у которых были как сухопутные, так и морские силы. Японцы имели численное преимущество в кораблях, которые лучше оборудованы и на которых есть установки радиоэлектронной борьбы.

Первые потери в этом бою были примерно равные, то есть пять японских кораблей на шесть хартсианских, хотя они не были равными по качеству: один крейсер, три эсминца, пять корветов, два фрегата.

На суше были подстрелены несколько орудий, а с ними и близстоящие солдаты. У солдат не было ручного дальнобойного оружия, поэтому стреляли только артиллеристы, а гвардейцам и солдатам оставалось лишь наблюдать за событиями.

Пока шли бои, Арно разговаривал со своими товарищами насчёт их возможного боя на суше:

– Им будет сложно высаживаться под нашим огнём…

– Другое дело, что у них есть радиооружие. Они могут его применить, и тогда вся наша электроника и связь перестанут работать.

– На каком корабле есть эта установка?

– На главном, крейсере, и он находится дальше остальных, не хочет приближаться к нам.

– Наши положение действительно выгодное, что мы на суше.

– Но в море преимущество за ними.

– Хотя они дотянулись до нас своей артиллерией, уже подбили наших ребят на берегу.

– Пока они не дошли до нас, мы можем отдохнуть…

Они отошли в сторону от своего места, где есть свободное пространство.

Войска стояли в ожидании боя на суше, все были наготове.

– Японцы снова высылают подкрепление своей флотилии.

– Торопятся, почему они торопятся? У них полно сил в море.

– Хотят ударить наверняка.

– Море в их власти.

– Они, похоже, так и собираются высадиться на Сахалине…

Президент встал со стула и стал бродить по кабинету. Ситуация с возрастанием сил противника ставит его в тупик.

– И что нам делать? – спросил он.

– Сухопутные силы стоит сберечь, но, похоже, придётся мобилизовать весь наш скромный флот.

– Сколько у нас всего кораблей, не напомните?

– Одна армада, примерно сто кораблей, включая небольшие и лодки.

– Сколько сейчас в море кораблей Сил самообороны?

– Уже примерно столько же, если на глаз.

– И станет их ещё больше.

– Часть наших уже потопили, как и мы их, но их численное преимущество можно сгладить, если мобилизовать все наши силы.

– А что мы будем делать, если их флот будет пополняться?

– Он и так пополняется, поэтому, боюсь, нам терять нечего…

– Я подумаю.

Беседа с маршалом Хартса закончилась, президент остался ненадолго наедине.

Он думал за мобилизацию, за возможную помощь России, за дальнейший исход противостояния. Наиболее вероятным ему виделась мобилизация мужского населения Хартса вследствие возможной неспособности войск защитить сушу от сильного и многочисленного противника, но крайняя мера должна быть применена в крайнем случае, которого пока что не было.

После совещания с маршалом президент встретился с городским главой для обсуждения ситуации в городе и планирования его защиты на случай вторжения японцев.

Японцы наступали. Первое время хартсианцы успешно отбивали наступающие корабли на побережье, но тех становилось всё больше. Как позже оказалось, западное побережье Сахалина, почти не занятое войсками, вскоре было занято японскими кораблями, которые смогли обойти их с юга и занять западное побережье, на котором они стали высаживаться.

Столкновение с ними произошло позднее, и весть о японцах на суше, которые «обманули» их, была для офицеров неприятной.

– Чем занималась разведка? Неужели они просто взяли и обошли нас на юге, оказавшись на том побережье, где наших сил почти нет?

– Похоже, что да. Наши средства слежки не такие, как у них, и неудивительно, что мы их не заметили.

– Войска туда уже поздно перебрасывать, нам надо перегруппироваться и готовиться к бою на суше.

– А что с кораблями, которые там, на западе?

– Корабли подождут, надо отбить их на суше, в море и так идут бои…

Первое столкновение на суше произошло через день после высадки японцев. Отряды японских солдат были замечены людьми на сторожевой вышке рядом с западным побережьем. Сторожевые связались с офицерами на восточном побережье и доложили об этом. Офицеры были неприятно удивлены.

Полноценное столкновение между войсками началось через четыре дня, рядом с небольшим поселением Дангар. Жителей не стали эвакуировать, и, к тому же, горы закрыли их от японских отрядов. С обеих сторон шли друг на друга сотни солдат, которых разделяли сахалинские холмы. Множество японских сил ещё остались на кораблях, но несколько полков уже высадились на Сахалине и стали продвигаться вглубь. Целью их было не завоевать столицу, а лишить её возможности сопротивляться.

Треть сил, сконцентрированных на восточном побережье, были направлены на запад, навстречу первым японским полкам. Остальные продолжали стоять на своих местах и следить за тем, как артиллерия открывает огонь по японским кораблям.

Тем временем на Курильских островах шла эвакуация с баз, силы которых исчерпались и которые не могли длительное время сопротивляться японцам. Группы кораблей, проплывших по ранее образованному коридору, проводили эвакуации с нескольких оставшихся баз, которых было по одной на каждом острове. Им приходилось параллельно отстреливаться от японцев, но и те, в свою очередь, отстреливались и от хартсианских кораблей, и от островной артиллерии.

Итогом первого этапа войны стало доминирование японцев в море и успешная попытка высадки в самом Хартсе.

Наступил вечер. Над городом собрались вечерние облака, и одно из них прикрывало Луну. Вдали на западе были видны остатки солнечного света, уходящего и освещающего просторы Азии и Европы, тогда как в Хартсе наступила тьма. Вечерние тучи над столицей оказались под стать настроениям граждан, которые следили за новостями.

– Пишут, что японцы уже высадились на Сахалине и скоро встретятся, если уже не встретились, с нашими сухопутными силами. – сказал Александр.

– Вот дела.

– Если японцы ещё выпустят авиацию, с которой у нас в Хартсе проблемы, тогда нашим будет ещё сложнее…

– Пока что ведь не выпустили.

– Лишь бы так и дальше было.

– А что там твой лейтенант, который служит?

– Я пробовал с ним связаться по телефону. Сначала не удалось, но потом он мне ответил и сказал, что часть внутренних войск мобилизовали на фронт, и его тоже.

– Да ну! Надо же…

– Теперь его «умной супруге» остаётся за него молиться.

– Сарказм твой не к месту…

Соня Весгард не плакала, но впала в уныние и не знала, что ей делать. У неё была мысль обжаловать решение командиров, о чём она сразу предупредила супруга по телефону, на что он ответил:

– Приказ есть приказ, на то мы и солдаты. Боюсь, что у тебя ничего не получится. Но ты сильно не переживай, я скоро вернусь…

Это не было пустое и ложное обещание, Арно не собирался умирать. Он надеялся, что его и других гвардейцев оставят на восточном побережье и не отправят на запад навстречу противнику, что от него не зависело. Отправили часть сил, собранных на восточном побережье, но могли отправить ещё полк, и в этом полку мог оказаться и Арно, что он сам не исключал из возможного.

После ужина Александр остался сидеть на кухне. Обстановка в Хартсе не волновала его, но заставила задуматься о будущем. Как и всякий другой гражданский, он окажется крайним в этой ситуации – первыми лицами являются командование и войска, а также президент и пресса, которые вещают народу то, что ему можно и нужно знать. Он стал рисовать в уме разные военные картины, что было уже не раз, и однажды представил себе перестрелки в самой столице, что было самым крайним случаем.

Александр уже не хотел читать новости, хотя они составляли сущность его деятельности. Ему надоело каждый день штудировать информацию из Сети и затем переписывать её и добавлять то, что он знал до этого, то есть вести блог и заниматься копирайтингом. Он хотел на время отвлечься от негатива и расслабиться, например, слушая музыку и смотря в большое окно из своей студии.

У него была голосовая колонка, он включил её голосом и песни заиграли. В эти моменты он смог забыть про войну и ни о чём не думать, хотя первая включённая песня по звучанию была не самой энергичной и весёлой и могла сойти за грустную. Александр сидел, курил электронную сигарету, нажимал на сенсор чувств, смотрел в окно и ни о чём не думал.

В это же время солдаты на передовой уже столкнулись с японскими отрядами, начались первые бои за сам Хартс.

Бои рядом с посёлком Дангар шли в радиусе нескольких километров, но благодаря холмам, окружающим поселение, оно осталось пока что нетронутым войсками.

Снайпера с обеих сторон были решающей силой, которая определяла, за кем будет преимущество. Снайперские дуэли между японцами и хартсианцами были основной составляющей боёв, тогда как обычные перестрелки между пехотинцами быстро начинались и так же быстро заканчивались.

Артиллерия не принимала своё участие, японцы не успели доставить её к месту, и сама местность не сильно располагала к её использованию – шли бои между солдатами и снайперами, хотя издалека были слышны выстрелы из орудий.

Арно оказался на передовой вместе с несколькими другими бойцами из внутренних войск – их задачей было занять удобные позиции для стрельбы и прикрывать армейцев с этих позиций. Заняв своё место за одним маленьким холмом, он то стрелял, то оглядывался, слыша над головой свист снарядов и рискуя быть подстреленный ежесекундно.

Ни одна из сторон не продвинулась ни назад, ни вперёд, это был статичный с точки зрения местности бой.

Тем временем на восточном побережье собралась группа кораблей, которые были намерены приблизиться вплотную к суше для высадки войск. На их пути была артиллерия и группы хартсианских кораблей – была высокая концентрация сил в радиусе пятнадцати-двадцати километров. Такая скученность была опасной для всех – то и дело гремели взрывы поражённых кораблей и орудий.

Бои в море продолжались. Хартсианские корабли распределились по морю на юге, в районе коридора, где сил японцев было немного. Однако они встретились со вражескими подкреплением с юга, между ними завязались бои -коридор оказался в пространстве, с обеих сторон занятым японцами.

Базы на Курилах почти все были эвакуированы – оставленные острова с базами заняли японцы, а оставшиеся базы сопротивлялись исходя из своих истекающих ресурсов, к ним также было направлено подкрепление для эвакуации.

Первые полтора месяца войны подвели свои итоги – японцы побеждали в море, базы в большинстве своём были оставлены, а сам Хартс оказался под угрозой вторжения японских сил, высадившихся на Сахалине.

«Умных солдат» японцы берегли более, нежели живых людей. «Умные солдаты» и их объединения, роботы и ИИ составляют костяк современной боеспособной армии. Некоторые андроиды даже принимают участие в командовании военными операциями, не говоря про участие в общественной жизни и политике. Любая современная армия не обходится без искусственного интеллекта и роботов, которые выполняют не только боевые задачи, но и помогают командованию управлять обороной и наступлением.

У сил Хартса тоже есть немного андроидов. Один из них, по имени Эдвард, был майором внутренних войск.

Эдвард начал свою службу как простой рядовой. В слаборазвитом Хартсе нет своих «умных батальонов» и ИИ-командиров, поэтому Эдвард служил вместе с живыми людьми. Он был знаком с Адрианом и Арно, они вместе служили в одной части. Поскольку Эдвард выше по званию, Адриан и Арно подчинялись ему.

Адриан в силу своих воззрений не любил Эдварда как андроида. Однажды тот упрекнул Адриана за сквернословие, когда он общался с бойцами, и Адриан ответил:

– Я не буду подчиняться андроиду.

– Это приказ, лейтенант, извольте исполнять. – сказал Эдвард.

Адриан вспоминал этот случай. Он вспомнил об этом, когда «умный майор» сказал другим офицерам про дисциплину в их части и указал на него. Он видел, что Эдвард справляется со своими обязанностями почти как живой человек, и удивлялся тому, что люди готовы брать таких сущностей на военную службу.

Эдвард как раз отдавал приказы в отряде из нескольких десятков человек, в котором служил Адриан. Некоторых бойцов вернули в столицу из соображений безопасности, они оцепили юго-западную часть пригорода столицы и охраняли въезд и выезд. Адриан сопровождал самого Эдварда вместе с парой других солдат, пока тот общался с коллегами по поводу указов правительства.

– Японцы способны разбить нашу защиту и штурмовать город дальнобойным оружием. У нас нет возможности создать «купол», у нас недостаточно ПВО и нет авиации. Тем не менее, они этого так и не сделали, это хороший знак.

Если они хотят взять Курильские острова, то им незачем штурмовать столицу. Они могут просто разбить нас в море и оккупировать острова, и тогда конфликт будет исчерпан. – сказал Эдвард своим подчинённым.

– Но мы же не собираемся отдавать им Курилы. – сказал Адриан.

– Нет. Будем ждать русских, они нам помогут.

– Я и сам русский.

– А я нет.

Адриан усмехнулся.

– Что вас смешит, лейтенант?

– Меня? Ничего.

– У вас нет дисциплины, лейтенант.

– А у вас она есть, майор?

– У меня она есть. Вы презираете меня за то, что я неживой, но, тем не менее, я способен служить.

– А я нет?

– Я вижу, что вызываю у вас раздражение, лейтенант.

– Прошу прощения, я просто не выспался.

– Адриан, ладно тебе, успокойся. – сказал ему Арно.

– Арно прав, лейтенант. Я не сделал вам зла, поэтому у вас нет достойной причины держать на меня зло.

– Больше не повторится.

– Будем надеяться.

Эдвард отошёл от бойцов, чтобы поговорить с другим офицером.

– Заметь, майор повёл себя толерантно. Живой человек на его месте тебе бы устроил. – сказал Арно.

– А мне всё равно.

– За что ты его не любишь? Он вполне нормальный, пусть и андроид.

– Вот об этом и идёт речь. «Умные люди» замещают живых людей. Некоторые из них уже стали политиками.

– А тебе что до того? Все живём, и живём нормально.

– Нормально?

– Разве нет?

– Придёт время, друг, когда они скажут: «Мы тоже люди». Они станут качать права, которых у них нет и не может быть, и уже качают. У них есть диаспоры по всему миру, они живут вместе с нами. Мы привыкли считать их почти равными нам, но они просто ходячая нежить.

– Если ты из «Движения отказа», тогда всё с тобой ясно. И всё же, порой они ведут себя получше людей, согласись.

– И ты туда же…

Адриан отошёл в сторону и достал из кармана свой сенсор, словно это была пачка сигарет. Арно подошёл к нему и сказал:

– Тебе, лейтенант, лучше бы держать при себе свои взгляды, чтобы не прослыть «отказником». «Отказники» сейчас не в почёте, тебе это ни к чему.

– Я старше по званию, ефрейтор, извольте обращаться скромнее.

– Так и быть, лейтенант, учту. – сказал Арно и улыбнулся.

Эдвард вернулся к бойцам. Адриан стоял сам по себе, нажимая на свой сенсор чувств, и Эдвард заметил:

– Лейтенант Гринёв не хочет соблюдать дисциплину.

Адриан услышал его, обернулся и подошёл, сказав:

– Я здесь, товарищ майор, какие проблемы?

– Почему вы, лейтенант, отошли от бойцов и стали пользоваться сенсором чувств?

– А что тут такого? Я захотел немного расслабиться. У меня иногда нервы шалят от всего этого.

– Сейчас не время расслабляться, лейтенант, у нас война.

– Мы были на линии боевого соприкосновения! У нас погибли бойцы, и мы могли кончить также! Сволочь!

– Извольте быть вежливей, лейтенант, я старше по званию.

Адриан усмехнулся. Бойцам стало неловко, а Эдвард сказал:

– Я снова вас рассмешил, лейтенант…

– Знаете, Эдвард, несмотря на вашу искусственную вежливость, мне будет милей душевная грубость наших живых офицеров.

– Вы проявили фамильярность, лейтенант Гринёв.

– «Вы проявили фамильярность»! «Лейтенант Гринёв»! – коверкал его Адриан. – Знаете, Эдвард, я повторюсь: я не стану подчиняться андроиду.

– Почему?

– А с какой стати? Я не знаю, какой у вас мозг, из чего он там сделан, но до человеческого вам далеко.

– Вы перешли границу, лейтенант. Я вынужден принять меры.

– Валяй! – отрезал Адриан.

– Адриан, ты что?! – сказал один боец.

– Ты не пьяный? – спросил другой.

– Я свяжусь с начальником части и доложу о вашем поведении. – сухо ответил Эдвард.

Адриан демонстративно плюнул и отвернулся.

– Полковник Плевин, это майор Эдвард «Стальной». Докладываю, что лейтенант Адриан Гринёв…

– Не смейте стучать на меня!

–…нарушает дисциплину и проявляет неуважение к вышестоящему чину, конкретно ко мне. Прошу проявить дисциплинарное взыскание…

– Заткнись!

Адриан подошёл вплотную к Эдварду и попытался выхватить рацию, тот сопротивлялся. Бойцы схватили Адриана и оттащили от Эдварда, пытаясь его успокоить.

– Заберите у него оружие.

Адриан вцепился в свою пушку и навёл на майора-андроида. Он выстрелил.

Арно вернулся домой к половине одиннадцатого, что позднее обычного. Соня никак не ожидала увидеть супруга, которого мобилизовали на фронт. Она не спала и поглядывало на утробу с их сыном Марко, когда Арно вошёл в гостиную. Тёплая встреча после вынужденной разлуки.

– У нас ЧП. – сказал Арно.

– Что случилось?

– Адриан убил нашего майора, андроида Эдварда.

Соня ахнула. Арно присел на диван, откупорил бутылку с искусственным алкогольным напитком и выпил.

– Майор «Стальной»? Что стряслось? Как это случилось?

– Наш лейтенант был не в себе. Он и раньше проявлял демонстративное неуважение к майору, но сейчас его словно ударили обухом по голове.

– Как это было?

– Адриан отошёл в сторону вместе с сенсором чувств. Эдвард сказал про дисциплину, что говорил и раньше, а Адриан стал дерзить. Эдвард связался с полковником и доложил о поведении лейтенанта Гринёва. Тот взбесился и пытался выхватить рацию. Эдвард приказал отнять у него оружие, но мы не успели, Адриан выстрелил в Эдварда.

– Ничего себе.

– Из-за этого случая был отдан приказ о ротации. Меня, Антона и других свидетелей вернули сюда. С горем пополам лейтенанта обезвредили и доставили на гауптвахту в одной нашей части. Нас будут допрашивать, будут составлять протокол преступления.

– И что теперь?

– Трибунал. Мне придётся явиться в качестве свидетеля преступления.

– Когда он будет?

– Надо подождать один месяц, возможно, меньше. Я не хочу сейчас об этом говорить, настроение плохое.

Как Марко? Все значения в норме, без отклонений?

– Да, я спрашивала у врача.

– Тебе не страшно?

– В смысле?

– У нас война, а ты здесь, вместе с ним. Я на работе, меня могут снова мобилизовать, если понадобится подкрепление. Японцы нас уничтожат раз плюнуть, это лишь вопрос времени, я не знаю, что делать. Пока что я здесь, а потом не знаю.

– Отпуск. Ты можешь взять временный отпуск? Скажи, что у тебя скоро родится сын. Сейчас мы ждём трибунала, а потом ты можешь попросить отпуск.

– Меня освободят на две-три недели, а что потом? Я вернусь в строй.

– Нужно найти юриста. Если мы найдем юриста, тогда тебя могут отправить в запас. Глядишь и конфликт быстро закончится.

– Ты этим займёшься, я не могу. У нас уже идут разбирательства, а меня в любой момент могут отправить на задание или дать поручения.

– Хорошо, я завтра же поищу. Так что с Гринёвым?

– Он не в себе. Раньше тоже всякое говорил, а сейчас на него что-то нашло. Взял и выстрелил. Возможно, посттравматический синдром.

– Какое его ждёт наказание?

– Не знаю, решит трибунал.

– Если японцы захотят забрать острова, тогда наших заключённых мобилизуют, и его тоже.

– Можно быть, но на службу уже не вернут. Он грохнул офицера, пусть и андроида, а сейчас у нас военное положение. По законам военного времени его могут отправить лишь на самые горячие участки, где недолго живут. Может быть, будет высшая мера. Незавидная участь.

Через неделю после происшествия экспертиза явилась по адресу, где проживал Адриан. Эксперты доложили «умной супруге» Адриана Майе о случившемся. Она флегматично ответила:

– Полагаю, нам следует развестись, иначе он и меня пристрелит.

Александр Кингстон узнал о случившемся по новостям, делу придали огласку. Адриан посещал Александра инкогнито, неофициально, поэтому эксперты не знали, что лейтенант гвардии Адриан Гринёв знаком с бывшим журналистом.

Мария Хартман и её дочь Дина узнали о случившемся в последнюю очередь. Эксперты думали над тем, как бы потактичнее донести до них эту беду, и решили провести беседу с ними. Они связались с Марией и попросили о встрече у неё дома, связав её с «неотложностью дел, связанных с её бывшим мужем». Мария не поняла формулировку, и эксперты пояснили:

– Случилось одно происшествие, связанное с вашим бывшим мужем. Поскольку де-юре вы ещё в браке, вам следует знать, что случилось, и выполнить свою гражданскую роль.

Если конкретней, ваш муж совершил преступление при исполнении, он убил одного офицера…

Мария согласилась принять экспертов у себя дома в тот же вечер. Договорились о том, что Мария будет вовремя проинформирована обо всём. Эксперты сказали, что сами найдут адвоката, коих в Хартсе немного, а адвокат сам свяжется с ней в ближайшее время.

Арно приезжал на работу и с работы домой на подаренной машине под названием Spark. Как солдат гвардии он получал приличное жалование, на что мог себе позволить покупать не только продукты и бытовую химию, но и бытовых роботов или билеты на концерты зарубежных артистов.

На работе в последнее время всё шло более или менее ровно. Получив звание сержанта, он получил, кроме новых погонов на своей парадной тёмной форме, отпускные на месяц, которые решил провести в Хартсе, никуда не уезжая.

Этот месяц, август, он провел на своей даче. Софья предлагала поехать на Хартсмер, но он отказался под предлогом небольших бюрократических дел в своей части, куда приезжал раз в неделю, хотя он просто не хотел ехать на курорт.

Антон, получив повышение после поимки Адриана, сдружился с Арно; ему разрешали посещать его часть в свободное время, где он встречал Арно после работы, и они вместе прогуливались до определённого перекрестка, где расходились.

Один раз, придя к немцам в гости, он, забыв про особенности национального менталитета, которые не удалось разбавить русскими корнями, удивился, не увидев традиционный щедро накрытый русский стол. Он спросил:

– Мне бы поесть…

– Возьми с холодильника, чувствуй себя как дома. – флегматично ответил Арно.

– Слушай, ты прости, что занимаю ваше время. Нас всех сейчас будут трамбовать. Завтра нас вызовут в часть.

– Знаю.

– Что думаешь?

– Мой знакомый убил нашего офицера, у нас идёт война, через несколько месяцев у нас родится сын. Что я думаю? Я думаю, что нас кто-то проклял. – ответил немец.

– Завтра будут сборы, сказали явиться живыми или мёртвыми. Нас станут допрашивать как свидетелей.

– Знаю, знаю. Сейчас я хочу просто покоя, пока нас не позвали на трибунал, а потом на линию фронта.

– Что мы скажем?

– Скажем всё как есть, у нас нет вариантов.

В партии Хартса засуетились. Случай, когда лейтенант внутренних сил ликвидировал майора-андроида, успели предать огласке и народной молве. По приказу властей все военные части, конторы и базы, до которых не дотянулись японцы, были немедленно подвергнуты облавам. Почти всех проверяли и допрашивали, проводили ревизии и инструктажи. Возник риск репрессий.

Арно, Антона и ещё два десятка знакомых солдат собрали в главном корпусе армии, в крупном зале, где собрались десятки военных разного ранга и чина. Перед ними стояли несколько офицеров, один из них, генерал, произнёс речь:

Я думаю, что многие из вас, если не все, уже знают о происшествии, которое случилось две недели назад.

В ходе обсуждения дальнейших действий между личным составом возникли разногласия. Конфликт возник между лейтенантом внутренних сил Адрианом Гринёвым с позывным «Грин» и майором Эдвардом с позывным «Стальной», майор был андроидом. В ходе словесной перепалки лейтенант Гринёв вёл себя вызывающе и говорил всякую чушь. Майор и сослуживцы Гринёва старались привести его в чувство, но не смогли. Этот псих применил оружие против майора, он выстрелил в майора в упор на расстоянии нескольких шагов.

Всё это произошло на глаза нескольких очевидцев, которые непосредственно присутствовали при происшествии. Рядом стоящие военнослужащие помогли обезвредить лейтенанта Гринёва, за что им честь и хвала. Однако мы хотим прямо из их уст услышать, как это было, чтобы все присутствующие узнали об этом. Я прошу подойти сюда сержанта Весгарда и старшего сержанта Караева.

Они подошли строевым шагом к генералу, он дал им слово:

– Расскажите, друзья, как это было.

– Кто начнёт? – спросил Арно.

– Давайте сержант. – сказал генерал.

– Разрешите.

– Разрешаю.

– Мы выполняли задачу, контролировали въезд и выезд из города. Майор давал поручения, нас было буквально трое-четверо человек. Лейтенант Гринёв разговорился с майором, у них возник спор касательно дальнейшего исхода событий. Я так понял, что у лейтенанта уже было предвзятое отношение к майору. Это было связано с тем, что тот был андроид.

– Да?

– Так точно, Адриан был «отказник» по убеждениям.

– А вы что скажете, товарищ сержант? Это психическая болезнь или какие-то убеждения? Вы ведь лично знакомы с преступником, расскажите о нём в двух словах.

– Он не был больным, сколько я его помню. Мы общались с ним кое-как. Он был на моей свадьбе, пару раз был в гостях. Он развёлся с супругой, у них есть дочь, но развод был формальным…

– Я сейчас не про жизнь, а про характер и убеждения, не уходите далеко.

– Он был себе на уме, постоянно любил бормотать всякие мысли, с ним многие не хотели общаться, кроме меня и Антона. Он в самом деле любил говорить про перемены, про политику и всё такое…

– Всё, всё, достаточно, я понял. Его политическими убеждениями сейчас занимаются следователи. – перебил генерал. – Вольна!

Солдаты вернулись на прежнее место, генерал продолжил.

– Бойцы, этот солдат оказался брешью, слабым и ненадёжным звеном. Такой случай, да в военное время, это всё серьёзно для нас. У нас сейчас непростое положение в море. Мы вынуждены пускать в ход наши резервы, то есть вас самих. Противник гораздо сильнее, а у нас нет порядка на местах, в любой момент какой-то придурок может сойти с ума и устроить бардак или произвол.

Сейчас нам как никогда ранее необходима сплочённость, иначе дела наши плохи. Партия с согласия президента отдала распоряжение ввести в наши войска практику проверки порядка, нечто наподобие военной полиции. К каждой воинской части будет прикреплён проверяющий, цель которого – обеспечить максимальный порядок, боеспособность и лояльность личного состава своим офицерам. В условиях военного положения это необходимая мера, которая обеспечит всем нам порядок и дисциплину, чтобы впредь у нас не было таких происшествий. Думаю, что все здесь присутствующие согласны с такой мерой, это будет только на пользу.

Сейчас мы отпустим всех вас на места, а покамест прошу вас выстроиться в несколько очередей и подписать протоколы о том, что вы все в курсе инициативы партии и корпуса офицеров, чтобы больше никто не стал задавать нам глупых вопросов. Прошу всех стать в очередь, сейчас вам выдадут бумаги.

Десятки бойцов засуетились и стали в шесть длинных рядов, чтобы подписать протоколы. Многие думали лишь об одном: теперь каждый боец должен быть осторожен.

Вплоть до трибунала Адриана держали на гауптвахте. Эксперты посещали его дом, допрашивали Майю, звонили его бывшей Марии и предупреждали об обыске. Нигде не нашли никакого компромата, однако нашли разного рода литературу про политику, культуру, историю и психологию. Майя твердила, что Адриан действительно был помешан на серьёзных и сложных темах, обсуждал это с ней, а Мария Хартман сказала, что одной из причин их разлуки стали его постоянные споры с ней и погружение в темы, которые доводили их до конфликтов. Эксперты оставили Марии адрес воинской части, где держали преступника, контакты коменданта. От Майи эксперты узнали о знакомстве Адриана с писателем Кингстоном.

Александр уже прослышал об этом. Когда эксперты навестили его без приглашения и всё объяснили, он понял, что теперь надо быть тише воды и ниже травы, особенно с учётом неприятного опыта после его публикации.

– Господа, вы меня этим на запугаете. Я в свои годы уже получил бесценный опыт. Грош мне цена, если я стану поддаваться на критику и провокации тех, кто хочет очернить моё имя в связи со знакомством с Гринёвым. Моя работа как бы включает в себя определённую смелость, без неё я бы не смог это всё делать. Я готов быть свидетелем на трибунале, если буду полезен, но, естественно, напрашиваться я не буду.

– Мы вас поняли, позвольте только задать вам пару вопросов.

– Как скажете.

– Как давно вы знакомы с лейтенантом Гринёвым?

– Мы познакомились недавно, уже когда пошла речь о конфликте с японцами.

– Как часто вы виделись с ним?

– Раза четыре, не более.

– Как это было, как вы с ним познакомились?

– Инициатива была с его стороны.

– Что он хотел? Подружиться?

– Не знаю. Я так понял, что он хотел узнать у меня, каков мой прогноз.

– Вы общались с ним на политические темы или просто ходили друг к другу в гости из интереса?

– Всё понемногу.

– Значит, вы обсуждали с ним нынешние события?

– Было дело, да.

Александр понял, что надо быть осторожным, это очередной допрос, очередная игра.

– Вы делились с ним своими личными взглядами на политику?

– Скажем так, он задавал мне конкретные вопросы, а я отвечал.

– И много вопросов он задавал?

– Я не считал, но он действительно проявил себя вовлечённым в события.

– Вы с ним спорили?

– Мы общались, обсуждали, не переходили на личности, не ругались, всё было прилично.

– Если не секрет, вы можете немного рассказать нам, о чём вы с ним говорили?

– Он спрашивал меня, что нужно делать. Я честно ответил ему что не знаю, я и раньше говорил об этом открыто. Ситуация сложная.

– Мы это знаем, я имею в виду немного другое. Вы давали ему какие-то советы, рекомендации, указания? Вы же любите это делать.

– Какие советы? Какие советы я мог дать военному человеку? Я мог лишь обсудить с ним новости и события.

– Хорошо, мы вас поняли. Вы же знаете все подробности того что случилось?

– Нет, меня же там не было, я слышал со стороны.

– Как вы оцените происшествие?

– Естественно, это печально. В такое трудное время каждый должен быть в гармонии с собой и с другими.

– Как бы вы охарактеризовали лейтенанта Гринёва как личность? Какое впечатление он оставил у вас?

– У него душа как у подростка. Он уже зрелая личность, но он продолжает копаться в себе и искать правду в мире, и вместо правды он лишь перечеркнул себе жизнь.

– Это правда.

– Что вам нужно? Свидетельство? Вот оно, я всё вам сказал, друзья.

– Не спешите выгонять нас. Нам нужно обыскать вашу студию.

Александр переглянулся с супругой.

– Нам нужно всё проверить, мы уже провели обыски у «умной супруги» и бывшей супруги преступника, теперь ваша очередь, вы должны нас понять, вот ордер на право проводить обыски. – сказал эксперт, достав из кармана бумагу с печатью.

– Хорошо, приступайте.

Эксперты проверили всю студию за четверть часа и не нашли подозрительных предметов или сомнительной литературы. Они оставили публициста в покое и вышли.

– Я не знаю, в чём причина такого поступка. – сказал публицист супруге за чаем. – Такое не происходит внезапно. Любой человек – как спящий вулкан, но в какой-то момент может быть извержение. Мне его чисто по-человечески жаль.

– Будешь писать о нём?

– Чего? Писать о нём? Конечно нет, зачем мне лишний раз светиться в Сети, мы ведь все хорошо понимаем, какой период для нас наступил. Я не знаю всех подробностей этого дела.

– Ты будешь на трибунале?

– Только если меня позовут, я не напрашиваюсь. Если позовут, то я буду осторожным в словах.

– Ты когда-то хотел быть юристом.

– Хотел, но не стал, а сейчас не жалею об этом. Здесь всё зависит от человеческого фактора, не иначе. Был расстрелян андроид, однако на трибунале решения будут принимать живые люди из мяса и кожи.

– Однако сейчас всё чаще и чаще «умные люди» и искусственный интеллект принимают решения в обществе.

– Не у нас, мы отсталый островок на самом востоке, рядом только Япония и Россия.

К вечеру они разошлись по комнатам. Александр продолжать думать об Адриане. Он не был так равнодушен к нему и представил, что будет, если солдата посадят в тюрьму или отправят в штрафной батальон на убой. Публицист был честен с собой: всё же он был равнодушным к чужим проблемам, он не казался и не строил из себя праведника и альтруиста, он сам считал себя циником и эгоистом. Однако он и не думал, что спустя время он почувствует испанский стыд за этого человека.

В застенках гауптвахты не было слышно речи соседних арестантов, но по звукам можно было различить, что они говорят о свободе и с сожалением констатируют, что обстоятельства не в их власти и они здесь, в этой временной тюрьме, пока их не отведут в тюрьму далеко от родного дома и надолго, где придётся прозябать в тёмных сырых камерах и считать дни, проведённые в ней, насколько хватит терпения и памяти.

Адриан сидел на скамье, облокотившись головой об стену и тяжело дыша. Он смотрел на надпись перед собой, и то было единственным его развлечением.

Он ждал не дождался, когда кто-то из его знакомых навестит его и сможет хотя бы своим визитом облегчить его нелёгкую долю.

Такие визиты были. Первыми его посетили его родственники по линии отца, а затем дальние родственники по линии матери. Александр и Арно тоже смогли посетить его, каждый по отдельности, и минуты их пребывания с ним были для него лучами света во мгле.

Последним к нему пришёл Александр. Его визит длился десять минут, и этого времени для Адриана вполне хватило, чтобы на время повысить его настроение.

– Я знаю, что вопрос этот глупый, но как вы? – спросил у него Александр.

– Я нормально. – слабым голосом ответил Адриан.

– Через три дня будет трибунал.

– Я и не знал.

– Да, а вам не сказали?

– Мне нет. А вы откуда узнали?

– Я смог связаться с вашими родственниками, они передали. Они узнали это от экспертов, которые посетили их.

– Понятно.

– Я буду на трибунале, меня пригласили. Я постараюсь вам помочь, но ваша судьба в ваших руках.

– Уже нет.

– Я не следователь, но я хочу понять одну вещь для себя. Такими как вы не становятся внезапно, значит, у вас что-то было внутри. Что-то такое, что привело вас сюда и может привести либо в тюрьму, либо в психиатрическую больницу, либо на принудительный штурм, из которого вы, вероятно, не вернётесь живым.

– Я помню нашу первую встречу. Вы могли бы помочь нам, но отказались.

– Вы хотите, чтобы я стал шпионом?

– Это уже не имеет значения.

– Чего ты хотел добиться? Ты вырыл себе могилу.

– Ещё нет.

– А у тебя есть идея?

– Нет, но я не тороплюсь умирать.

– Никто тебя не убьёт, кроме японских солдат, но никто не знает, что решит трибунал.

– Посмотрим.

– У тебя есть три дня, чтобы всё обдумать. Не теряй время, репетируй ответы перед вояками, думай, как бы облегчить свою участь…

Внезапно вошёл охранник.

– Время, на выход. – сказал тот.

– Как скажете. Встретимся на суде!

Железная дверь с грохотом хлопнула, он снова остался один.

Сырые и грязные застенки камеры были не в тягость лейтенанту Гринёву, его больше волновало, что будет дальше. Его камера была разрисована разными граффити, и он не понимал, кто и как смог это сделать, ведь провинившимся ничего нельзя было иметь с собой, вплоть до карандаша. На стене напротив, куда он смотрел, была надпись:

«Silentium»

Мысль изречённая есть ложь

Терпи, смиряйся и молчи

Он не знал, что всё это значит, но он смотрел на надпись пытливым взглядом и думал, хотел понять смысл. Надпись «Silentium» наводила его на мысли, но не наводила его на «терпение, смирение и молчание».

Он разговаривал сам с собой, это было его развлечением и отвлечением от негативных мыслей. Он думал и сожалел, планировал и предполагал, хотя смысла в этом не было никакого, ему оставалось лишь ждать, когда его заберут из гауптвахты.

Трибунал состоялся спустя месяц после акта расстрела.

Адриана за этот месяц посетила два раза Майя и один раз Александр. Арно, который постоянно находился в непосредственной близости от него, тем не менее, не имел к нему доступ. Он как ценный человек на трибунале, знакомый и сослуживец подсудимого, имел право посетить и утешить человека, с которым был знаком уже несколько лет, которого пригласил на собственную свадьбу и который был у него в гостях, однако его не пускали. Арно не решился спорить с начальством, он вообще скромный человек, но его это возмутило. Он не смог получить хотя бы внятного аргумента в пользу запрета визитов, но спорить и настаивать на этом не хотел. Однако спустя неделю после отказа ему всё же разрешили навестить друга.

На самом трибунале присутствовало много военных, гражданских было поменьше. Главными персонажами, кроме самого подсудимого, судьи, адвоката, прокурора и некоторых клерков, были Майя, Арно, Александр, старший сержант Антон и офицер, который не смог остановить Адриана, а также некоторые родственники подсудимого. Сам Адриан, связанный магнитными наручниками, стоял в своей камере справа от всего зала.

Когда в зал зашёл военный прокурор и судья, все по традиции встали. Адриан стоял и до этого, но если бы и сидел, то встал бы нехотя – он не имел почтения ни к кому из тех людей, которых видел. Своих «друзей» Арно и Александра, а также Майю он хотел видеть «виноватыми» перед ним, что они ему «должны и обязаны» – должны иметь «чувство вины» перед ним и должны ему помочь. Он, подсудимый и обвиняемый, чувствовал перед всем залом собственное превосходство, а не унижение и вину, и в первую очередь перед своими знакомыми. Он ждал не дождался того момента, когда все прения, официозные высказывания прокурора и адвоката, слова двух свидетелей, офицеров, экспертов и его собственных «друзей» закончатся и судья даст ему, подсудимому, слово, чтобы Адриан смог высказать всё, что у него на душе накопилось.

Он ждал своего слова, ждал и слушал, как его обвинял прокурор, защищал адвокат, слушал показания, как говорили его родственники, знакомые, «умна супруга», а также старший сержант Караев и офицер очевидец. Арно по непонятной причине сказал, что он не раз повторял какой-то странный стишок, который сам же придумал:

Попадает в лагерь жид?

Пленник – жид, начальник – фриц.

Жид кричит: Я буду жив!

Фрица надо в Аушвиц!

Адриан, слушая это с каменным лицом, тем не менее, был доволен Арно, который оправдал его ожидания и дал ему чувство морального превосходства над ним, когда тот говорил о нём как о человеке не от мира сего.

Когда спросили Майю, ей дали слово в конце, а не в начале, то она металлическим равнодушным голосом сказала:

– Люди могут осудить этого человека, но я сомневаюсь, что он способен на рецидив, поэтому я не считаю в том, что есть смысл портить ему жизнь. Психологические консультации или исповедь у священника были бы эффективнее, чем временная изоляция, после которой ему может стать ещё хуже. Нет гарантий, что Адриан исправится после своего срока.

Примерно через сорок минут ему дали слово.

Он поднял голову, встал со скамьи и посмотрел на весь зал с каким-то презрением.

– Подсудимый, будете отвечать?

– Да, ваша честь.

– Не тяните время.

– Хорошо.

– Я знаю устав, и я помню, как нам говорили, твердили про недопустимость халатности, чтобы все вещи блестели и всё такое. Мы честно выполняли свой долг, я выполнял его несколько лет, а меня по какой-то причине не торопились повышать в звании.

Что мы имеем? Японцы разбили нас в море, захватили корабли и часть островов, на которых есть наши базы, склады и орудия. Я даже не сомневаюсь, что в скором времени будет объявлена мобилизация. Партия допустила провал за провалом и теперь мы надеемся на помощь России или на помощь Миротворческого корпуса Запада, но это будет потом, может быть.

Я не сею панику и пораженческие настроения, я не сею смуту в военное время, я просто говорю правду…

– Вы отошли от темы, а мы сейчас обсуждаем то, что вы лично сделали с майором Эдвардом. Не переводите стрелки, не уходите от темы.

– Я сожалею об этом и раскаиваюсь, но я глубоко убеждён, что андроид не может командовать живыми людьми, особенно в военное время.

– Вы поддерживаете общественное течение под названием «Движение отказа»? Это ваше личное право, но кто вам дал право расстреливать своего офицера?

Адриан молчал, его в самом деле нечего было сказать в свою защиту.

– Вы признаёте себя виновным?

– Я не знаю, что вам сказать, ваша честь. Андроид – это не живой человек, это не плоть.

– Я так понял, что вы не признаёте свою вину. В таком случае вы упростили нашу задачу.

– Ненормальные уроды! Кретины! Придурки! – внезапно заревел Адриан громким медвежьим рёвом и плюнул в стекло перед собой.

Весь зал загудел от гневного припадка солдата.

– Ваша честь, тут всё ясно. Подсудимый дискредитировал себя своей речью. Дискредитация власти, неуважение к вышестоящему руководству, а вдобавок ещё и истерика.

– Ему надо лечиться. – сказал начальник охраны.

– Я бы тоже так сказал про вас! – крикнул Адриан, который это услышал.

– Это ПТСР? Расстройство? – спросил военный прокурор.

– Возможно и так, лейтенант Гринёв уже был рядом с линией боевого соприкосновения.

– Тогда у него всё совсем плохо. Перед боем нужно было проверить личный состав на вменяемость.

– Боюсь, уже поздно…

Когда Александр вернулся домой, он не стал здороваться с супругой. Он сам открыл дверь, зашёл, а когда из квартиры в студию вышла супруга, он даже не поздоровался. Он не оглянулся на неё и смотрел на пригород через зеркало.

– Ну что, как? – спросила его она.

– Осудили.

– Осудили? На что?

– На каторгу на марсианской колонии. Его сочли душевно больным, но это не смягчило его приговор. На Марсе его там будут лечить психиатры и психологи…

– На Марсе?!

– Его осудили за расстрел офицера при исполнении в присутствии сослуживцев, за провокацию, за потенциальную возможность устроить военный мятеж и за критику власти в военное время.

– Было что-нибудь такое, ну знаешь, эксцесс какой-нибудь? Что подсудимый говорил? Что ты сам говорил на суде?

– Сам трибунал – это сплошной эксцесс. Было много сказано разной юридической воды, говорили про трудовую этику, про социальные отношения и прочее такое. Сам я сказал:

– Преступления – это, прежде всего, следствия, а не причины. Такие симптомы говорят о болезнях либо самого человека, либо общества. На мой взгляд, лучше бы лечить не сам кашель или высокую температуру, а само воспаление. Нужно искоренять на следствия, а причины…

– Понятно, а что сказал подсудимый?

– Подсудимый выдал тираду на суде, чего не стоило делать. Когда я с ним общался, то он мне казался «славным малым», а на трибунале я увидел революционера, бунтаря, притом невменяемого. Устроил истерику, его признали невменяемым.

– Часом не ты его так воспитал? – задала она провоцирующий для него вопрос.

Александр промолчал.

– Ты слышишь?

– Да, я тебя слышу. Не хочу говорить, этот процесс меня вымотал.

– Это ты из-за него?

– Не знаю.

– Если не хочешь, я не буду допрашивать.

Супруга пошла по делам, а Александр всё стоял на том месте и задумчиво смотрел в окно. Он чувствовал, что его сознание постепенно менялось. Он думал, что это он повлиял на солдата их знакомством и общением, но и сам Адриан повлиял на умного и образованного публициста.

Он достал свои рукописи и стал копаться в них, ища рукопись одной статьи, в которой записан черновик. Наконец, он нашёл её и стал читать:

«Бывших рыцарей не бывает. Бывают бывшие пажи и оруженосцы, а солдаты, в силу своей профессии, морально связываются со своей деятельностью…»

Он прочитал другой фрагмент:

«Военные в классическом понимании становятся вымирающим видом, как им стали рыцари, ниндзя и самураи. Взамен им в наше время пришли чиновники, владеющие оружием и средствами связи…»

Александр ошибался, как впоследствии окажется. Сейчас он не знал, о чём думать, но через минуту нашёл. Он решил, когда пройдёт время, попросить доступ к архивам и, насколько ему будет позволено, изучить дело Адриана, чтобы потом написать об этом статью, а пока что он решил в лишний раз перебрать свои бумаги в поисках каких-нибудь ценных материалов.

Арно и Майя после самого трибунала не собирались поговорить насчёт дальнейшего, но договорились позже встретиться и подумать, как им поступать с Адрианом, успеть что-то сделать до того, как корабль с партией свежих осуждённых отправится на Марс.

Майя не могла отправиться с Адрианом на Марс, «разделить его крест», так как она даже не была его официальной супругой, а жила с ним в гражданском браке. Закон предусматривал, что только официальные супруги, в том числе «умные», могли отправиться с осуждёнными на Марс. Браки людей и андроидов заключались официально, но люди могли и жить друг с другом и с андроидами неофициально, и Адриан жил с ней неофициально.

Арно хотел попробовать оспорить, обжаловать решение трибунала, попробовать обратиться с жалобой, как предлагали офицеры в главной части ещё до самого трибунала, но всё же не был уверен в целесообразности и колебался. Он также думал обратиться к публицисту Александру за помощью, заодно и познакомиться с ним лично. Он нашел в Сети его блог, написал, представился и договорился с Александром о встрече как можно скорее, пока не поздно.

Александр ответил ему в тот же день, что Арно может прийти к нему в ближайшее свободное время, на что Арно написал следующее сообщение:

«Я приду к вам этим вечером сразу после работы. Надеюсь, мы решим, что делать.»

Александр ответил:

«Хорошо, жду. Только лучше никому говорить о нашей встрече, максимум вашей супруге, так, на всякий случай.»

Когда Арно пришел, его встретила супруга Александра. Он и не заметил, когда заходил в студию, как зрелая замужняя женщина смотрела на него с интересом и поправила волосы, молодой высокий ариец ей приглянулся.

Александр общался с ним полчаса, и они вместе решились на самый смелый шаг, который им показался единственно подходящим. Они решили написать письмо самому президенту с просьбой обжаловать решение трибунала, попробовать смягчить наказание и не отправлять Адриана на далекий Марс, а держать его в одной из тюрем Хартса, которых всего было три, или, в лучшем случае, держать его в больнице для душевно больных, хотя они оба знали, что порой лучше сидеть в тюрьме, чем в психиатрии.

Написать письмо собирался Александр, он мастер слова, он умеет разговаривать, хотя сам никогда бы не решился писать самому президенту. Условились, что это якобы инициатива Александра, к которой Арно не имеет отношения, они договорились, что Александр берет всё на себя, а Арно следует молчать об их встрече и «ни в коем случае не качать права» у себя в части, чтобы не навредить и не лишить Адриана надежды. Сам осуждённый продолжал сидеть на гауптвахте в части под присмотром охранников и ждал своей, уже решённой трибуналом участи.

Майю пустили к Адриану на десять минут, не более. Ей было, что ему сказать. Она прежде всего хотела его утешить, а потом сказать, что публицист Александр написал письмо самому президенту с просьбой обжаловать решение суда и смягчить наказание (Арно поведал Майе их разговор, хотя больше никому не рассказывал).

Он молча выслушал её, а когда Майя закончила, сказал:

– Неужели? А мне Александр говорил, что «надо расторгать с системой отношения, система нам врёт». А теперь он сам с системой договаривается, самому президенту пишет.

– Он так решил, это единственный выход. – сказала Майя равнодушным металлическим голосом.

– Я думаю, он блефует. Он не верит в то, что делает.

– А во что веришь ты, Адриан? Во что ты верил на трибунале, когда устроил сцену, когда кричал, когда сам себя очернил?

Он встал со скамейки и стал расхаживаться по камере. Он остановился перед дверью и молчал, а потом ответил:

– Я вернусь и всё станет нормально, постараюсь всё изменить.

– Что ты изменишь?

– Что в моих силах.

Ты раскаиваешься в том, что сделал, за что тебя судили? – спросила Майя, словно живой чувствующий человек.

Адриан молчал и продолжал стоять к ней спиной.

– Адриан?

– Замолчи. – сказал он.

Подошёл охранник. Он посмотрел на них обоих и сказал:

– Время визита подходит к концу, господа, закругляйтесь.

Адриан подошёл к Майе и сказал ей на прощание:

– Я не знаю, с кем ты будешь жить, когда я буду в тюрьме. Я не знаю, отдадут ли тебя в утилизацию или ты станешь работать в сфере услуг, Майя, но я так скажу: радуйся, что у тебя нет чувств и эмоций, что ты биоробот, а не живой человек, и что ты не можешь терпеть и страдать. Радуйся…

– Я надеюсь, что мы ещё встретимся.

Когда час прошел и Майя ушла, он сел на пол и стал смотреть на стену перед собой.

Он встал и стал слоняться по камере, больше ему ничего не оставалось. Он не верил в Александра, в его помощь, но не отказывал себе в надежде, что в этом есть смысл и снаружи ему помогут. Он ждал того момента, когда ему скажут, что всё готово и его будут отправлять в Китай, где находится ближайший космодром, откуда космический корабль ежегодно отправляет партии преступников на марсианскую колонию отбывать срок и работать в шахте.

Ему не сказали, сколько ему осталось ждать, ему могли сказать «Пора» и отправить в любой день и в любой момент, но он не чувствовал из-за этого постоянного напряжения. Ему уже было по большому счету всё равно, но он не лишал себя надежды на лучший исход и надеялся, что Александр окажется прав в своём решении и сам президент обжалует решение трибунала и смягчит наказание. Пока он думал об этом, сообщение президенту было уже отправлено, осталось лишь ждать ответа.

После того, как Александр договорился с Арно и отпустил его, он прокручивал в себе поток сознания.

– Хорошо, если новое знакомство, на этот раз с молодым сослуживцем Адриана, не окончилось бы для молодого немца чем-нибудь подобным – такое мерещилось публицисту.

Александр никогда не собирался кого-то намеренно учить жизни и её устройству, переубеждать и навязывать мнение, тем более «совращать»; со всеми, с кем он общался, он общался непринуждённо и без намерения манипулировать.

Теперь же Александр сам себе казался «крамольным», способным сказать и передать «не то, что надо». Молодой свежий немец, когда он увидел его, Александр стыдился своего чувства, вызвал в нём не то какое-то отцовское чувство, не то желание «не испортить» на этот раз и этого человека. Александр смотрел на Арно свысока, так же как смотрел свысока и на Адриана. Это не было чванство, гордость – Александр думал, что он просто «бывалый человек» по сравнению с этими бойцами, и к тому же он их на порядок старше. Ему действительно хотелось учить и «лечить» других людей, но теперь его заботой была не просветительская деятельность, а гуманитарная, ему нужно постараться помочь человеку, на этот раз не одними словами, но и действиями.

Президент ответил Александру, что может, в свободное для него время, лично поговорить с командованием и обсудить трибунал над бывшим лейтенантом Адрианом Гриневым, но вернуть ему утраченное звание и место на службе в гвардии уже не может, даже в чине рядового, этот человек уже не может быть военным.

В главной части узнали об этом поступке публициста; эксперты, которые навещали Александра ещё во время следствия, навестили его ещё раз. Они спросили, в чём для него интерес в смягчении приговора, почему он решился на такой смелый шаг, на что публицист ответил:

– Знаете, я бы мог на всё плюнуть и забыть уже об этом человеке, мне так казалось. Но сейчас я понял, что мне сложно будет стоять в стороне.

– Да, хорошо, но вы уже приходили на трибунал, высказали позицию, хотели помочь этому человеку. Вы сделали всё, что в ваших силах, но вам этого показалось мало. Вы рискнули обратиться к президенту, вы, видимо, не дорожите своей репутацией. Вы ведь знаете, что такие действия могут вызвать вопросы у окружающих.

– Я высказал свою гражданскую позицию. Если у нас и вправду демократия, то пусть эта демократия не будет мешать человеку помочь своему ближнему. Если же у нас «доброта наказуема», тогда, конечно, другое дело.

Арно получил ответ от Александра, что президент рассмотрит его просьбу, что возможен успех и что они могут добиться своего, а теперь остается лишь ждать и надеяться.

Арно не мог не сказать об этом Соне. Он дал ей почитать ответ, и она обрадовано сказала:

– Если есть шанс, то я передумаю насчёт тебя и не буду настаивать на том, чтобы ты расторгал контракт и увольнялся со службы.

– В любом случае, на меня исход событий не повлияет. Я не уверен, что, даже если я и уволюсь с армии, то нам или мне, а тем более Адриану, это как-нибудь поможет.

– Это поможет мне, моему спокойствию за тебя.

– Правда?

Они поцеловались, а потом разошлись.

Арно вспоминал, как к нему подошёл Антон и сказал:

– Слушай, если у тебя будет время, встретимся. Хочу пообщаться…

Арно решил не торопиться с этим и подождать ответа от Александра, что он скажет, в свою очередь, об ответе президента и командования насчёт Адриана.

Арно вспоминал, как Адриан говорил, что завидовал ему, ещё в прошлом году, до того, как оказаться осуждённым и приговорённым к суровому наказанию. Ему казалось, что теперь Адриан ему завидует ещё больше, даже ненавидит, и ему было неловко перед ним. Ему даже хотелось самому как-нибудь, он не знает, как именно, но «немного пострадать», самому оказаться в неприятной ситуации, чтобы не чувствовать неловкость, «избавиться от чувства вины».

Он думал, что если он решит уволиться и уволится, то сможет таким образом «немного пострадать» и «станет квитом» перед Адрианом. Однако он понимал, что это всё «чисто психология» и что его «собственная жертва» никому не нужна, что он этим ни себе, ни тем более Адриану не поможет. Он хотел познакомиться с публицистом получше, ведь Адриан сам был знаком с ним. Ему казалось, что его общение с ним как-нибудь «поможет» ему не чувствовать себя неловко, не быть ни перед кем виноватым. Поэтому он надеялся, что они не перестанут общаться и после того, как вопрос их общего знакомого разрешится, даже независимо от исхода дела.

Через две недели после трибунала, когда осуждённого могли в любой момент взять и увезти в Китай на космодром с другими осуждёнными, Адриан стал чувствовать внутреннее исступление. Он ещё даже не знал, что решили президент и командование, он не знал, смягчили ли ему наказание или нет; он не знал, не задушит ли он самого себя в этом исступлении или же выберет существование, которое ему суждено. Он ещё даже не был в самой тюрьме, но недели пребывания на гауптвахте без разрешения выйти наружу уже довели его до исступления.

Он бросал взгляд на надпись «Silentium», и она стала его раздражать. Он бродил по камере, как тигр по клетке, и он стал понимать животных, запертых в зоопарках. Он ещё не успел оказаться в настоящей, уже уготованной ему тюрьме, но стал думать, что он уже «бывалый человек», «знает жизнь». Он копался в себе, как и прежде, но теперь он стал делать выводы о жизни, и верные и неверные. Он уже стал свысока смотреть на всех остальных, хотя опустился на социальное дно; он «гордился» своим негативным опытом – как однажды сказал Александру, он представлял, как он говорит и «учит» других, которые не прошли его «школу жизни». Он ещё не оказался на уготованной ему марсианской колонии и каторге, но уже стал считать себя зэком и получал этот жизненный опыт.

Он не стал никого ненавидеть из своих знакомых, ни Майю, ни Арно, ни Александра, но чувство его собственного превосходства над ними только закрепилось, и он думал и чувствовал, что они ему должны и что он выше них. Такой психологический парадокс, когда «последние считают себя первыми», когда человек занимается мазохизмом, когда человек способен гордиться негативным жизненным опытом – желание признания, желание накормить неудовлетворенное эго, хотя есть также и просто человеческая жажда сочувствия.

Адриан получил это ещё на суде, когда один знакомый боец сказал:

– Он, ну, вы знаете, «не от мира сего» человек. Он общался с другими, не был каким-то отшельником, но и как-бы был отстранён от других, «на своей волне».

Адриан вспоминал, как про него сказал Арно:

– Мы с ним знакомы уже несколько лет, и я, наверное, подтверждаю слова других бойцов. Да, он задумчивый ходил, мыслями своими делился. Романтик, можно сказать…

Адриан, вспоминая это, был доволен ими, но и этого ему было мало, он хотел больше внимания, хотя, как взрослый и неглупый человек, он понимал, что каждый человек, как правило, в первую очередь сосредоточен на себе, а уже потом на других.

Надежда на лучший исход не угасла, и он даже думал начать молиться Богу об этом, хотя не был сознательным верующим.

Через несколько дней его навестила Майя. Она передала ему от Александра, что, к сожалению, решение трибунала не будет обжаловано, так как «доктрина правосудия не включала в себя возможность по «предвзятому требованию» упразднять приговор при очевидном преступлении, даже для служащих государству, то есть в армии», его всё равно отправят на Марс.

– Зато президент передал Александру, что, в силу признания тебя душевно больным, тебе сократят срок с четырёх лет до двух и пяти дней и будут содержать тебя в более лучших условиях. Также будет обязательное лечение, беседы с психологами и терапевтами.

– Два года и пять дней… Пять дней… – сказал себе Адриан и стал хохотать.

Он смеялся не так безудержно, как после расстрела андроида, но его переполняли те же чувства. Его настроению не помогло смягчение приговора, как того добивался Александр, а слова «обязательное лечение и беседы с психологами и терапевтами» задели его.

На Майю он не злился, хоть и услышал это именно от неё. Он сказал ей:

– Теперь ты понимаешь, что я тебе говорил про чувства людей? – спросил он у неё, обернувшись.

– Возможно, и я что-то чувствую. – ответила она.

– Что же?

– Жалость и, возможно, любовь.

Она подошла к нему и прижала к себе, лаская и целуя его. Сам Адриан, шокированный этим, с широкими глазами стоял и не сопротивлялся. Она и так оказывала ему внимание, но он и не думал, что андроид способен на человеческие чувства. Когда она отпустила его, он смотрел на неё широкими глазами, а потом сказал:

– Не делай этого больше.

Майя, однако, смотрела на него холодным бесчувственным взглядом; если бы её мимика была такой же гибкой, как и у живой женщины, то она могла бы смотреть на него с жалостью и сочувствием.

Для него такой жест от неживого робота был шоком, и он не знал, что ей сказать. Но всё же нашёл и сказал:

– Я не знаю, способна ли ты действительно что-то чувствовать, мыслить, думать, понимать, но спасибо тебе.

– Я могу остаться с тобой ещё, если захочешь. – сказал она.

– Нет, иди. Мне неловко…

Когда приём окончился и Майя ушла, он сел на своё прежнее место, на котором сидел, и переваривал эмоции. В тот момент, когда Майя сказала это и стала ласкать его, он подумал, только на одну секунду, но подумал, что она в этот момент была настоящим живым человеком, с душой и разумом. Он не мог объяснить это логически, понять, но он и не пытался. Он сам тогда, в те секунды почувствовал внутри себя жар, и ему было хорошо и приятно, но ощущение неловкости от того, что неживой андроид проявил почти настоящее человеческое чувство к нему, не покидало его. Он смог забыть своё исступление и ненадолго, но смог почувствовать утраченный вкус к жизни. Теперь он ждал того момента, когда его назовут по фамилии и прикажут выходить, ждал, но уже без исступления. Майя вернула его к жизни, и он ещё долго будет помнить этот момент и ностальгировать по нему.

Александр договорился с Арно встретиться ещё раз, чтобы обговорить решение президента и самим решить, что им делать дальше.

Через несколько дней после получения ответа они встретились у Александра в студии. Они торопились, ведь они не знали, когда Адриана выпустят из гауптвахты и отправят в Китай на космодром для осуждённых.

– Мы добились своего, наказание смягчили. Как вы сказали, вместо четырёх лет будет два года, и он будет там лечиться. – сказал Арно.

– Да, это успех. Только вот его всё равно отправят за тысячи километров отсюда, а не в какую-нибудь земную тюрьму. Я надеялся, что он хотя бы будет на этой планете, а не на Марсе. – ответил Александр.

Они замолчали на пару секунд, а потом Александр продолжил:

– Ещё надо учесть такую немаловажную штуку, что они будут лететь туда месяцев шесть-семь. Если бы корабль летел ещё и со старой скоростью, а не с современной, то и того больше. Заключение Адриана, таким образом, будет длиться дольше, включая полёт туда и обратно. Кажется, словно он так ничего и не выиграл от этого…

– Мне жаль, но, думаю, мы сделали для него всё, что могли.

– Боюсь, что да, это всё…

Они снова замолчали, уже всё было сказано.

Когда их встреча закончилась, когда они решили, что на этом их помощь для Адриана закончена и им остается лишь посочувствовать ему, они вернулись к своим делам, к своим жизням.

Арно и Соня имели привычку спать там, где хотят, а не где принято. Помимо двуспальной кровати были диван, две отдельные кровати и гамак, подвешенный на крюки в зале за диваном. Они спали отдельно не только когда ссорились, но и чисто из удобства, чтобы из-за бессонницы одной не приходилось не спать другому и наоборот.

Арно лежал на гамаке с закрытыми глазами и не спал. Он внезапно вспомнил товарища, отправленного на марсианскую каторгу. Он не спал не из-за него, бессонница вызвана возбуждением от смены обстановки. Ещё немного и его снова мобилизуют. Он думал, что ему было бы неловко встретиться с Адрианом после возвращения на Землю, хотя это маловероятно: на работе он его уже точно не увидит, а на улице вероятность их встречи минимальная. Он не знает, что будет дальше, кроме одного: через несколько дней его снова мобилизуют. Он не знает, выживет ли он или нет.

На следующий день Александр связался с ним и сказал про самоубийство андроида Майи.

Тело нашли в его доме. Майя взяла кухонный нож и вонзила его себе в синтетическую искусственную грудь, внутри которой были микросхемы и батареи. Узнали об самоубийстве робота соседи, которые, проходя в тот момент по коридору, услышали некий взрыв в квартире Адриана, которая оказалась открытой. Тело «умной супруги» разнесло от повреждения и взрыва аккумулятора внутри него, части были разбросаны по всей кухне, где случилось происшествие. Они решили, что это было самоубийство, они зашли в открытую квартиру и увидели, как искусственная рука, отлетевшая в сторону, железной хваткой сжала кухонный нож, лезвие которого было в зелёной кислоте от взорвавшегося аккумулятора. Следов присутствия постороннего человека не было, тем более, что, когда произошёл взрыв, соседи были в секундной доступности от квартиры Адриана, и они не видели и не слышали, чтобы из неё кто-то выходил. Дверь оказалась открытой из-за сбоя биометрического замка на двери, который среагировал на взрыв Майи, которая имела доступ к коду, и открыл дверь.

Квартиру хотели сдать в аренду, но потом вспомнили, что у Адриана были какие-то родственники, и их стали искать. Наводили справки, звонили, подавали заявления, и наконец нашли.

Его родственники после прений и разговоров смогли получить его квартиру. Остатки Майи сразу сдали на переработку, а в квартире поселились новые жильцы, которые платили хозяевам за аренду. Квартира достаточна просторная, и две молодые дружеские семьи без детей, детей ещё не планировали, устраивали совместные тусовки, приглашали других гостей, веселились и не знали, что здесь однажды совершил самоубийство андроид, хозяева им не рассказали.

Однажды вечером, на одной вечеринке, один человек сказал:

– Ребят, вот вы знаете, что я скажу: с вами, честно, скучно. У нас вот с Марой…

Он указал на свою молодую супругу:

– Робот был, робот-помощник «Direx». Был голосовой помощник, все дела. Сейчас его с нами нет, сломался однажды.

Я помню, как мы с ним разговаривали каждый день буквально, и он любые прихоти исполнял: музыка, песни, анекдоты, рассказы; казалось, что с живым человеком разговариваешь, он мог поддержать разговор. Он ещё и на вопросы отвечал, самые разные.

Другой человек ответил:

– Сейчас есть тенденция «умных роботов», есть ведь те же самые «умные супруги». Говорят, те, кто знают, те, кто сами с ними живут, что они мало чем отличаются внешне от живых людей. Они ведь с искусственным интеллектом, и они даже способны вести себя и даже думать по подобию человека. Есть такая тенденция, скажем, «очеловечивания» роботов. Кажется, что также есть и тенденция «роботизации людей».

Его перебила супруга:

– Расчеловечивания людей, ты хотел сказать?

– Лучше говорить «роботизация».

Сидя в своём кресле, Александр курил, получал гормоны из сенсора и слушал музыку из того же сенсора, ведь сенсоры чувств есть многофункциональные умные устройства. Он много думал и представлял.

Он вспоминал свою рабочую деятельность ещё с того времени, когда он, будучи молодым и инициативным, заключал короткий контракт с армией. Он вспоминал, как он подавал заявление на получение своей части в партии и как он работал несколько лет, как он посещал здание департамента общественных связей и как он сидел за своим компьютером и проводил видеоконференции со своими коллегами из других отделов и кабинетов.

Он вспоминал, как он работал почти 10 лет журналистом, как отправлялся в Китай и Японию в качестве корреспондента правительственной прессы Хартса и общался с азиатскими коллегами по поводу экономических и политических договоров и соглашений. Он вспоминал, как стал частным независимым писателем и как вёл независимую общественную деятельность, как писал о своём опыте и взглядах.

Он уже перестал быть нигилистом, перестал критиковать и осуждать всех вокруг. Он перестал смаковать негатив, изящно описывая его в разных формах в разных публикациях.

Жизнь тогда научила его быть вольнодумным циником, он получил как позитивный, так и негативный жизненный опыт, который сказался на его мировоззрении. Он вспоминал интриги, в которых сам принимал участие. Он вспоминал, как однажды писал статью про то, что «является уже давно общеизвестным фактом», то есть что «в больших играх не место настоящим христианам, альтруистам и гуманистам, данные качества выявляют полную наивность и совершенную профессиональную непригодность «добрых и благородных» людей». Он много писал и говорил о том, что «отношения людей всё ещё напоминают ему пищевые цепочки» и что «социальный дарвинизм и искусственный отбор в обществе есть законы такие же естественные, как и естественный дарвинизм и естественный отбор».

В течение того промежутка времени, когда суд вынес вердикт Адриану, и вплоть до того дня, когда Адриан в составе с другими свежими преступниками улетел на Марс, Александр ничего не писал. Он много думал.

Он сам продолжал совершать ту ошибку, от которой предостерегал Адриана, то есть продолжал много думать и делал выводы.

Александр в течение этого времени был серьёзнее обычного, он находился в процессе «покаяния». Он ошибался, когда считал себя «закоренелым нигилистом» и скептиком, который останется таким до конца своих дней. Он думал, что в процессе интеллектуальной эволюции он достиг вершины, то есть стал крайне умным и уже неспособным меняться дальше. Он считал, что его скептицизм относительно многих вещей стал окончательным результатом его интеллектуальной деятельности, его развития в течение жизни. Теперь он понял, что эта эволюция ещё не окончена, и что он, оказывается, и не такой уж и сухой скептик, каким он себя считал.

Он хотел написать о своих выводах, поделиться своим «потоком сознания» насчёт его деятельности, жизни, сделать какие-нибудь замечания о том, что он переосмыслил и понял, но не знал, как именно это оформить, в каком виде.

От своей супруги он словно отстранился, и она это почувствовала. Она спросила у него:

– Ты всё ещё о нём думаешь?

– Не только. – ответил Александр.

– Я думаю, что он уже улетел. Ты сделал всё, что мог, тебе тоже самое тот фриц сказал. Ты помог ему, он будет на Марсе поменьше, чем изначально решили. В конце концов, когда он вернётся и начнёт жизнь с чистого листа, то ты сможешь с ним пообщаться.

Когда супруга ушла, Александр задумался, но потом оживился. Слова про возвращение Адриана подействовали на публициста: он подумал, что когда Адриан вернётся с Марса, то они снова смогут встретиться, и Александр сможет снять отдушину, когда снова увидит Адриана и поговорит с ним. Александр не привязался к нему, но он ошибался, когда «честно» думал про себя, что забудет этого человека. Прошло время после суда и вынесения вердикта, но публицист всё ещё помнил про своего знакомого и иногда думал о нём.

Когда он думал над своей новой статьей, он хотел упомянуть в ней Адриана, но, когда набирал её на компьютере на черновике и перечитывал написанное, то Александр казался самому себе сентиментальным, и решил написать более «сухо и беспристрастно». Через несколько дней он придумал содержание и начал писать свою новую статью.

Несмотря на собственные слова о том, что он не будет ничего писать о прошедшем суде и об Адриане, что это «не комильфо» даже для него, Александр всё же решил коснуться Адриана в своей новой статье.

Когда Александр написал её, он думал над тем, как её назвать. На ум пришла фраза «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Изменив выражение, он опубликовал статью под названием «Спасение утопающих – дело рук самих утопивших».

Он касался в ней реакции общественности на подобные происшествия, хотя особой реакции на решение трибунала не последовало, тем более что это был военный трибунал, а не гражданский суд. Он писал, что, как он говорил на суде, «надо лечить не кашель, а болезнь; надо лечить не боль, а её причину», то есть налаживать отношения между людьми, общественный климат, чтобы не доходило до такого «кашля», который случился на службе. Только в конце статьи Александр поделился своим «потоком сознания» насчёт переосмысления собственного жизненного опыта и «переосмысления нигилизма», то есть «отказа от самого отказа».

Прошло некоторое время после написания статьи, и Александр мог бы лишний раз убедиться в том, что прошедшая статья про «критян-лжецов» оказалась правдивой, что он был прав и так и остался тем самым «критянином». Он мог бы убедиться в том, что культура и литература не способны воспитать всё человечество, не считая частных случаев, и что его супруга тоже оказалась права, когда сказала, что и его статьи всё также остаются «пустым звуком» для общества, как и многовековая человеческая мудрость. Однако этого не случилось, и Александр, который переставал быть скептиком, не стал лишний раз утверждаться в нигилизме из-за отсутствия реакции общественности, а тем более осмысления произошедшей трагедии.

Ложась спать, он переварил свой поток сознания и уснул при глубоких думах спокойным сном. Его глубокие думы усугубились тем, что ему приснилось.

Он видел людей. Эти люди были не просто люди, но как-бы одновременно они были приёмниками и передатчиками, радиоприёмниками и радиопередатчиками. Было не то поле, не то просто открытое пространство; казалось, ещё было голубое небо. Эти «люди-приёмники» и «люди-передатчики» общались друг с другом. Это общение людей сравнимо с передачей и приёмом радиоволн: радиопередатчик излучает, а приёмник принимает – говорящий говорит, а слушающий слушает. Но они были на разных частотах, «люди-приёмники» и «люди-передатчики», из-за чего нет коммуникации – люди обращаются и воспринимают, но на разных языках, также как передатчики и приёмники излучают и принимают волны, но на разных частотах.

Он не думал о причине сна – естественной или сверхъестественной, он только думал о его явном смысле и хотел соотнести это со своим переосмыслением взглядов и жизненного опыта, совокупить сон со своим «покаянием».

Сначала он не понял, что значила эта притча. Когда он представлял работу радиотехники, когда представил, что приёмник и передатчик, работающие на разных частотах, не могут работать вместе, отправлять и принимать информацию, то он сравнил технику с людьми и понял то интересное сходство. Потом он стал думать о людях, говорящих на разных языках, как один человек что-то говорит, но слушающий его не понимает, и провёл аналогию между частотой и языком и между радиосвязью и речью.

То, что он представил и понял, для передового общества не было новинкой. Неокультура и философия технологий дала людям осмыслить и понять те закономерности и сходства между работой законов природы, которые используются в науке и технике, и законов человеческой жизни. Когда фантасты и философы одушевляют технику, а учёные и инженеры реализуют их фантазии, то можно сравнить радиосвязь с общением или невидимый для глаза общественный климат, настроения, идеологию, идеи с невидимым, но реальным и ощутимым электромагнитным полем. Можно провести аналогию между законом Парето и коэффициентом полезного действия, когда наиболее продуктивные двадцать процентов имеют наибольший коэффициент полезного действия и дают восемьдесят процентов результата, а непродуктивные восемьдесят процентов дают двадцать процентов результата. В связи с такими идеями, философией человеческая мораль, этика, отношения и стали подвержены интеллектуализму, рационализму, есть тенденция уподобления людей сложным машинам и уподобления сложных машин людям.

Александр и сам был склонен раньше верить в эту современную для него философию, когда стал скептиком и нигилистом, когда сравнивал людей с животными, а человеческие отношения с этологией, когда проводил аналогии между определённым обществом и видом и между атомизацией общества и пороками с борьбой за существование, с естественным отбором.

Теперь, в процессе «покаяния», он уже не считал людей сложными биороботами, умными приматами. Однако сходство между разными частотами радиосвязи и непониманием людьми друг друга он всё равно нашёл.

Однажды вечером он сидел за компьютером и курил в своей студии, как увидел, что ему пришло сообщение. Зайдя в мессенджер, он увидел сообщение от женщины по имени Мария Хартман. Он прочитал это сообщение:

«Здравствуйте, я знаю, что вы принимали некоторое участие в нашумевшем деле с лейтенантом Гринёвым. Я знаю, что вы лично присутствовали на военном трибунале и что вы лично просили самого президента об смягчении приговора осуждённому лейтенанту.

Я бы хотела встретиться с вами лично и обговорить некоторые детали у вас же дома, то есть прошу о встрече. Я прошу вас продиктовать ваш адрес. Я его бывшая супруга, меня зовут Мария.

Жду Вашего ответа»

Он недолго думал, как ей ответить, и написал:

«Жду не дождусь нашей встречи. Мой адрес – улица Южная, 90. Пятиэтажное тёмное стеклянное здание, номер 9 по домофону».

На следующее утро, когда он продолжал разбирать свои некоторые старые бумаги, сортируя их и избавляясь от уже ненужного хлама, Александр увидел ответ Марии с просьбой провести встречу этим вечером. Он согласился и ответил ей приглашением на этот вечер к себе, неотложных дел пока не было.

Он помнил, как Адриан рассказал ему про свою бывшую супругу. Он не знал подробностей их отношений, ему это и не было интересно. Теперь, когда объявилась бывшая супруга Адриана, Александр, который периодически погружался в себя, ещё должен был погружаться и в чужие отношения и пересказывать Марии Хартман всё, что он слышал и видел, что он знал об Адриане.

Он переосмыслил свой опыт, знакомство и недолгую дружбу с бойцом, суд и собственные действия. Он уже не был таким циником и не смотрел на людей свысока, как раньше, но он, тем не менее, не испытывал большого желания от нового знакомства. Он понимал, что женщина будет его долго допрашивать обо всём: их знакомстве, общении, как Адриан вёл себя и что говорил, и все подробности прошедшего дела. Он понимал, что эта женщина станет его допрашивать просто для своей отдушины, чтобы не быть безучастной в уже решённой судьбе её бывшего мужа. Александр не слишком хотел быть тщательно допрошенным этой женщиной, однако он, который переосмыслил свой опыт, жизнь и взгляды, решил для себя, что помощь этой женщине окажется помощью самому себе, чтобы таким образом выразить своё «покаяние».

Он решил, что лучше не упускать шанс оказаться полезным и помочь человеку, и в то же утро, после раздумий, он ответил Марии, что согласен поговорить с ней у себя в студии, но только тогда, когда он закончит свои дела.

В тот вечер, когда внезапно объявилась Мария Хартман, Александр, увидев её ответ, не знал, чем ей ответить. Александр имел свои заботы и мысли, и он не торопился знакомиться с этой женщиной и долго разговаривать с ней.

Он открыл дверь и ждал свою гостью. Гостья, стоя внизу, чего-то ждала и не решалась сразу пойти наверх. Она волновалась, ей было неприятно вспоминать о бывшем муже и тем более неприятно думать о том, что он довёл самого себя до такого. Вздохнув, она решилась и стала медленно подниматься наверх.

Через минуту Александр запустил свою гостью. Её также встречала его супруга, которая, когда увидела Марию, задумалась. Она тоже захотела послушать Марию и села вместе с ними втроём в студии.

Начал Александр:

– Итак…

Он не смог отказать себе в электронной сигарете, которую он курил по привычке, и с которой он выглядел аристократом.

– Давайте для начала познакомимся…

– Я жила с Адрианом всего несколько лет, после чего мы развелись. – быстро ответила Мария.

– Угу, понял.

Александр затянулся и продолжил:

– У вас от него остались дети?

– Дочь, она сейчас в гостях у моих родственников. Она подросток, и я не захотела идти сюда вместе с ней и обсуждать всё это.

– Хорошо. Я бы хотел уточнить насчёт алиментов – ваш муж ведь платил их, так?

– Мы с ним договорились о том, что мне больше не нужна его помощь, никаких алиментов нам не нужно. Государство платит пособие, у нас есть родственники, сами мы не бедствуем.

– Вы общались с ним после развода?

– Развода, по сути, не было, мы просто не захотели это оформлять. Мы, на самом деле, всё еще числимся семьёй. Такое случается, вы знаете, и разведённые супруги могут разводиться на словах и на деле, а на бумаге никакого развода нет. Такое бывает, сейчас так делают, проблем с этим нет, и мы решили просто жить отдельно друг от друга. Поэтому и нет алиментов, ведь мы, на бумаге, но всё ещё в браке. А даже если бы мы и развелись официально, то и тогда бы я ничего от него не хотела.

– А что за выплаты, вы сказали о выплатах? Если вы всё ещё де-юре семья, то какие тогда пособия от государства.

– За ребёнка определённого возраста, если вы не знаете. Моя дочь, так у нас вышло, вовремя оказалась под этой категорией, и мы смогли получить документ и определённые выплаты.

– А отца вы в документе указывали?

– Да, указывала, препятствий с этим не возникло.

Вмешалась супруга Александра:

– Если можно, то что между вами произошло, что вы разошлись? Вы простите, может я не к месту сказала.

Мария молчала, но решилась ответить:

– Не совпали мы, вот что. К сожалению, такое случается между людьми. Мне он поначалу нравился, но потом он мне показался тяжёлым, грузным человеком, с которым нельзя радоваться жизни. Мы спорили на разные темы, часто не умели найти общий язык. Я, может быть, тогда ошиблась и поторопилась с ним расходиться, тем более, что уже тогда у нас была дочь.

– Ты знаешь, не надо было о личном спрашивать. – упрекнул Александр свою супругу.

– Вот теперь, когда я узнала, что это был именно он, он тогда это сделал, он тогда попал в эту беду. Теперь я раскаиваюсь в том, что мы так сделали. Теперь-то мне и кажется, что я поторопилась с ним и мы могли бы ужиться вместе.

Александр слушал её и молчал. Он хотел спросить её, нет ли у неё гражданского мужа, но не осмелился. Он только спрашивал у неё о внешних вещах и не хотел касаться личного.

После получасового разговора, вопросов и ответов, они подошли к сути:

– Сейчас он, в общем, не в мире сём, в обоих смыслах. Сейчас вы ему ничем не поможете, и вам остается только жить дальше и ждать, когда пройдёт года два, он отслужит там своё и вернётся на Землю, тоже в обоих смыслах. Я бы тоже хотел с ним встретиться. Как я уже сказал, мы с ним были знакомы, иначе бы вы не пришли ко мне за помощью. Я тоже надеюсь, что он как-нибудь придёт в себя после того аффекта, в котором он был на трибунале, я его лично там видел. Мне только вот интересно, почему вы, как жена, вы ведь всё ещё супруги, почему вас не оказалось на том трибунале. Мне теперь это интересно…

– Меня оповестили, но я сначала подумала, что это розыгрыш какой-то. Потом меня оповестили ещё раз. Я тогда задумалась и решила узнать, правда ли это.

Связавшись с экспертами, про которых вы мне рассказали, я узнала, что это мой лейтенант. Мне было сложно поверить, но я поверила, это правда.

Я уже почти о нём забыла, но он дал о себе вспомнить, ещё в таком негативном ключе. Я не хотела его там увидеть, в качестве обвиняемого. Мне было бы морально сложно находиться на трибунале и говорить своё, и я отказалась идти в тот день туда, на суд. Просто не пришла, и всё…

– Трибунал провели и без вас, не переживайте. – сказал Александр, а потом понял, что лучше бы он этого не говорил.

Он вспомнил, как говорил Адриану про продолжение рода и 1024 предка десять поколений назад. Услышав, что у Адриана есть дочь, он понял, что ошибался в том, что сказал: «Боюсь, что у вас так и получилось.», хотя Адриан не сказал ему тогда, что у него есть дочь.

Они с Марией договорились в будущем, в случае чего, ещё раз встретиться, а сейчас нет возможности и смысла предпринимать какие-либо действия. Закончив приём, Александр поговорил с супругой и, закрывшись у себя в комнате, решил, что ему не стоит бросать общественное дело.

У него возникали мысли бросить работу и ждать пенсии или устроиться в официальную прессу, как раньше. «Словесный блуд», как он выражался про свою деятельность, уже не вдохновлял его так, как раньше. После нескольких недель по прошествии трибунала он хотел это прокомментировать, и прокомментировал в статье про «спасение утопающих». Однако потом он посчитал себя пустословом, который привык «толочь воду в ступе» и, по существу, его работа ничего не меняет.

После встречи с Марией Хартман (он забыл спросить, почему у неё другая фамилия, чем у супруга) он решил, что не стоит торопиться и бросать то, что он делал годами. Он стал надеяться, что он ещё сможет проявить себя и понять, что жизнь не такая уж скучная и серая.

Адриан оказался в Китае, в общем изоляторе рядом с космодромом, который в определённые даты отправлял свежие партии заключённых на Марс или на Луну.

Во время пребывания в этом месте всех осуждённых ежедневно посещали медики, которые с помощью переводчиков спрашивали их об здоровье, ранее перенесенных болезнях, существующих болезнях и осложнениях и давали каждому принимать мощные стимуляторы, которые называли «допингом», так как им предстояло пройти испытание, на которое в далёком прошлом были способны единицы. Никто из них не был космонавтом и никто из них не обладал таким идеальным здоровьем и психикой, чтобы он мог спокойно отправиться на несколько месяцев в космический полёт на другую планету и задержаться на этой планете на несколько лет.

До отлёта оставались считанные дни, и эти дни он проводил уже в новой гауптвахте, к которой ещё не успел привыкнуть. Он находился в одной камере рядом с тремя другими осуждёнными, двумя китайцами и одним японцем. В целом, все были смирные, не буйные, конфликтов между сокамерниками не было.

За день до отъезда к самому космодрому Адриан разговорился с японцем, который говорил на ломаном русском. Он учил русский язык, так как хотел в свое время переехать в Россию на Дальний Восток, как и другие тысячи японцев, которых в силу перенаселённости Японии коснулся кризис и которые хотели переехать в малонаселенную Россию.

– Ты знаешь, русский, мы похожи. – сказал Адриану японец.

– Чем? – спросил Адриан.

– Тем, что за одно сидим. – ответил японец.

Осуждённые в первый день успели познакомиться друг с другом и рассказать, кто за что сидит и на что осуждён. Один китаец сказал, что был сексуально озабоченным и однажды изнасиловал одну знакомую китаянку; китаянка сопротивлялась, била его, а он сам «на эмоциях», по неосторожности применил силу и свернул ей шею. Это он смог рассказать своему соотечественнику, который понимал его, в отличие от японца и Адриана. Тот, который понимал его, в свою очередь сказал, что много тренировался ушу и в одной уличной драке покалечил противника, который позже умер. Самого ушуиста приговорили к двум годам на Марсе. Японец, кое как знавший русский язык, смог рассказать Адриану, за что сам был осуждён на Марс.

Он был рабочим в бригаде. Их прораб, которого японец назвал «фетишмэном», неоднократно ворчал на рабочих за их неаккуратность, за то, что они не так наносили обои, плитку, доски. Однажды, когда «фетишмэн» ругал самого Икиро (имя японца) за то, что тот не умел ещё быстро и аккуратно уложить плитку, так как недавно устроился и не успел «набить руки», Икиро не выдержал и сам разозлился, повысил голос на прораба. Началась ссора и прораб как-то, Икиро не сказал, как, но «задел» его, и Икиро плюнул и ударил прораба. Они подрались, и победил Икиро: он оглушил прораба ударом строительного молотка по голове. Тот выжил, но попал в больницу, а Икиро потом отказался признавать свою вину перед «фетишмэном», объясняя это неправильными приоритетами прораба, его «фетишизмом». Его приговорили к суровому наказанию, несоразмерному его поступку, и теперь он, как и Адриан, должен был отработать на марсианской каторге.

– Ты тоже задел человека, русский? – спросил у Адриана Икиро.

– У меня ещё хуже – убийство. Ещё и на службе, после учений. – ответил Адриан.

– А твой командир был «фетишмэном»?

– Возможно…

На следующий день рано утром всех осуждённых разбудил протяжный звон. По камерам проходили китайские охранники и объявляли, что время выходить. Все, кто знали или не знали китайский, поняли, что это означает – их отвезут на космодром, время пришло.

Адриан и его сокамерники только вышли из своей камеры, как охранник остановил их и спросил на китайском, откуда каждый из них; не с первого раза, но японец и Адриан его поняли. Когда Адриан сказал, что из Хартса, охранник кивнул и жестами указал ему, куда надо идти. Адриан оторвался от своих сокамерников и пошёл по коридору, теснясь с другими арестантами и охранниками.

Задев одного неизвестного арестанта, тот выкрикнул Адриану на английском:

– Hey, dude, do you shitting?

Он оказался из буйных; он хотел догнать Адриана, который быстро шёл по коридору налево, куда следовало идти русскоговорящим арестантам, но охранник, находившийся рядом, успел среагировать и остановил буйного арестанта.

Адриан слился с толпой русскоговорящих арестантов, среди которых были китайцы, японцы, монголы.

Один монгол, проходивший рядом с ним, обратил внимание на арестанта с европейской внешностью и сказал высоким голосом:

– Ты не в ту кучу попал, парень.

Адриан ответил:

– В ту, в ту, я русский.

Монгол сказал:

– Как тебя зовут?

– Адриан.

– Класс. А ты знаешь, парень, что здесь в основном азиаты?

Адриан ответил:

– И что с того? Великая миграция размыла границы между странами, как и разницу между нациями.

Монгол сказал:

– Да, ты прав. А ты сам откуда?

– Из Хартса.

– Где? – удивлённо спросил монгол.

– Из Хартса. Хартс, остров Сахалин, остров к востоку от России.

– А-а!

Они шли дальше.

Когда конвои с арестантами вышли на улицу, их ждали несколько десятков других китайских конвоиров. Три группы заключённых: говорящие на китайском (вместе с японским), говорящие на английском и говорящие на русском, встали в три длинных шеренги. Китайский офицер жестами и словами «китайцы», «русские» и «англичане», по звучанию понятными для всех арестантов, указал, куда идти какой группе. Каждая группа шла на указанные места, где их ждали три эшелона бронетранспортёров, которые собирались отвезти их на космодром.

Через полчаса, когда все, кому надо, отчитались, когда каждого арестанта отметили и когда объявили об отъезде, три эшелона бронетранспортёров с конвоем и арестантами двинулись в путь.

Когда эшелоны оказались на космодроме, большой корабль, напоминающий по форме небоскрёб, уже ожидал всех пассажиров.

Он имел привычные очертания старых цилиндрических и конусообразных ракет и не выглядел изощрённо, как какие-нибудь космические корабли будущего, так как обтекаемые цилиндрические и конусообразные формы наиболее оптимальны при взлёте в атмосферу, которая оказывала минимальное сопротивление кораблю при данных формах.

После получасовых построений, смотров и указаний три эшелона осужденных, знающих китайский, английский и русский, вместе с конвоирами погрузились в корабль.

На пассажирском корабле, который предназначен не только для осуждённых законом, но и для исследователей Луны и Марса и военных, имелись отделения «первого класса» и «эконом-класса». В отделении эконом-класса находились камеры, в которых осуждённым предстояло находиться около полугода, пока корабль будет лететь до Марса. Камерное отделение разделено на три сектора, и в каждом секторе находились отдельно друг от друга три группы осуждённых, различных по национальному, государственному и языковому признаку.

После получасовых инструктажей, проверок и наладок, когда всё стало почти готово, пилоты, сидевшие на своих местах, дали команду компьютеру о включении. Компьютер включился.

Вахтёр, стоявший рядом с пилотами, смотрел на свой электронный таймер. Когда прошло несколько минут, вахтёр внезапно дал команду пилотам:

– Всё, пора!

Пилоты повторили за вахтёром каждый:

– Всё, пора!

Компьютер обработал команду пилотов и подал сигналы на все инстанции. Электродвигатели зашумели; кроме них зашумела также станция-аккумулятор, ядерной энергии которой и должно было хватить на несколько месяцев полёта.

Тем временем несколько офицеров и солдат в респираторах смотрели в бинокли, как корабль наполнил станцию газом и тронулся в воздух.

Корабль работал на ядерной энергии, которая по своему качеству не была слишком опасной, но и не позволяла никому находиться рядом без специальной защиты. Космодром был огорожен и охраняем в радиусе тридцати километров, и доступ к нему имели исключительно уполномоченные лица – военные, исследователи и осуждённые на несколько лет пребывания на Марсе. На территории космодрома регулярно, особенно после каждого вылета, проводились радиационные чистки. Специалисты проводили дезинфекции и измеряли приборами уровень радиации.

Когда корабль взлетел, все, кто имел доступ к иллюминаторам, в том числе и заключённые, могли увидеть, как дальние панорамы китайских гор и облачного неба постепенно сменялись всё более тёмным чистым небом, и через полчаса корабль преодолел атмосферу и оказался в тёмном космическом пространстве.

Для заключённых, которые смотрели в иллюминаторы, их жизни и трудность их положения смягчились завораживающими видами космоса, и один осуждённый, русскоговорящий китаец, живший до этого в России на Дальнем Востоке и оказавшийся с Адрианом в одной камере, сказал ему:

– А знаешь, в чём здесь вся ирония?

– В чём? – спросил Адриан.

– В том, что, если бы мы не сделали то, что сделали, из-за чего оказались здесь, на этом корабле и в этих клетках, то мы не смогли бы никогда увидеть эту удивительную и страшную красоту. – ответил китаец.

– И правда. – задумчиво ответил Адриан.

Все, кто могли, продолжали с трепетом смотреть на страшную тёмную бездну вокруг них, и многие стали думать об одном и том же. Многим стало легче и даже хорошо от того, что их жизни и тяжесть их положения показались им совершенно ничтожной мелочью перед этой темной, холодной и равнодушной космической бездной.

Заключённые, уже успевшие привыкнуть к невероятному виду космоса, перестали любоваться им из иллюминаторов и вернулись к самим себе, к своим жизням и к своему положению.

Поскольку люди уже научились создавать искусственную гравитацию в закрытых помещениях, что весьма недёшево, постольку этот корабль снабжён этой системой, и никому на этом корабле не пришлось левитировать или питаться продуктами из пакетов и тюбиков.

В течение полёта осуждённых каждые земные сутки один раз обходил медицинский персонал, спрашивал про самочувствие и давал принимать таблетки, которые, похоже, были тем самым «допингом», которым их кормили ещё во время промежуточного пребывания в тюрьме в Китае.

Заключённых выпускали три раза в сутки в столовую (на самом корабле работали часы, которые работали как на Земле), а всё основное время они сидели в своих камерах и «убивали время» как могли: одни боролись на руках, другие смотрели в иллюминаторы, третьи лежали и смотрели в потолок, а четвертые и пятые болтали друг с другом.

Адриан был не слишком общительным, но он привык к сокамерникам и чувствовал себя с ними как со своими.

Рядом с ним обычно лежал монгол, с которым он познакомился ещё на Земле в Китае, когда они отправлялись на космодром. Сам монгол разговаривал так, что можно подумать, что Адриан несправедливо был назван «больным», тогда как манера общения у его соседа Бауыржана достаточно своеобразная и несуразная. Сам он и внешне не слишком притягателен, но Адриан, тем не менее, не брезговал общения с ним, так у них повелось.

Монгол обычно сам начинал разговоры, а Адриан, в отличие от других русскоговорящих сокамерников, не уничижал монгола и вежливо слушал его странные россказни. Только один раз юродивый монгол смог действительно заинтересовать слушающих сокамерников.

Через час после ужина, когда все стали заниматься привычной прокрастинацией, он внезапно заговорил, не то сам с собой, не то со всеми:

– Говорят, что на Марсе пытают.

– Кого? – на повышенном тоне спросил один русский китаец.

–Тебя! – звонко ответил Бауыржан.

Все решили, что монгол опять юродствует, но, когда Бауыржан стал развивать повествование, у присутствующих сокамерников возник неподдельный интерес.

– Берут заключённых и относят в страшные тёмные помещения, гик…

Бауыржан часто икал, когда что-то рассказывал.

– Там, короче, стулья, приборы разные. Кажется, где-то пентаграмма нарисована, ещё факела есть и колонны. Говорят, что когда мучают, то кажется, что не люди-мучители, а монстры и демоны вокруг измываются, а на красном Марсе так и подумаешь, что в аду оказался, жуть такая…

– Это ты сегодня выдумал или раньше придумал? – спросил мужественным голосом Адриан.

– Кого?! Я знал это! – воскликнул Бауыржан.

Все решили, что Бауыржан снова юродствует, и не обращали уже на него внимания. Однако потом обратили, когда он сказал:

– Вы то, может, и не верите мне, но как хотите. Когда там окажитесь, на «Новой Америке», тогда вспомните Бауыржана. – сказал он про себя в третьем лице.

– В какой «Новой Америке»? Что за чушь? – спросил тот же русский китаец.

– Да такой, что тюрьма, колония так и называется – «Новая Америка». Прилетим – увидите.

– А ты это откуда знаешь, монгол? – спросил китаец.

– Да оттуда, что мне мой знакомый, Магнус, об этом рассказывал! – на повышенном тоне эмоционально ответил юродствующий Бауыржан.

Никто из заключённых не знал и понятия не имел, как называется колония на Марсе, куда они летят. Они не знали, одна там большая колония для всех преступников или множество небольших. Заключённых никто не уведомил, никто им не рассказал. Когда Адриан услышал произнесение приговора на трибунале, он не услышал название марсианской колонии, он только и услышал, что приговорён к марсианской колонии и подлежит обязательному лечению как признанный душевно больным. Также никто и ни один из других двухсот осуждённых преступников, когда каждый услышал свой приговор на своём суде, не услышал названия колонии.

Когда Бауыржан закончил, Адриан, внимательно слушавший его, задумался. Он то опускал взгляд в пол, то смотрел на Бауыржана, который не замечал, как на него смотрят, и Адриан, казалось, был чем-то шокирован, о чём он сам думал. Он думал об Бауыржане и о том, откуда он мог это знать. Если рассказ про пытки на Марсе был очередным бредом юродивого монгола, то название колонии «Новая Америка» звучит достаточно правдоподобно. Адриан хотел бы узнать, откуда Бауыржан это знает – сказал ли ему об этом его знакомый по имени Магнус или никакого Магнуса нет и не было и Бауыржан знает об этом по другой причине. Разные мысли и варианты были в голове у Адриана, и он уже не считал монгола таким дураком и юродивым, как раньше. Он так и не решился сразу об этом спросить Бауыржана и решил ждать, когда они прилетят на Марс. Тогда он сможет узнать, был ли это больной вымысел монгола или он оказался прав.

Через несколько месяцев, когда все окончательно привыкли к космическим видам, многие люди, особенно заключённые, стали чувствовать недомогание.

Им стало сложно целые сутки быть взаперти в одних и тех же стенах, лишь периодически покидая свои камеры в столовую или в уборную. Им надоело безделье и однообразие, некоторые с нетерпением ждали прилёта на Марс и даже начала их марсианской трудовой деятельности, когда они могли бы получить физическую и психологическую разрядку, меньше времени находиться в своих камерах взаперти и больше времени быть активными, двигаться, работать, даже если это будет каторжный труд. Некоторым становилось легче от того, что с каждым часом они всё ближе к Марсу.

Вместе с тем, однако, в головах многих заключённых возникло непонятное напряжение. У некоторых осуждённых иногда возникала даже дрожь: они дрожали, стучали зубами, как от холода, дрожали колени. У некоторых возникали негативные мысли о своём будущем, о том, что ждёт их на Марсе. Некоторые чувствовали себя как солдаты, которые целыми эшелонами на грузовиках отправлялись на фронт в горячие точки, непонятное напряжение среди заключённых можно сравнить с напряжённостью солдат перед началом боевых действий. Некоторым становилось страшно, и они не могли понять и объяснить это чувство, этот панический страх перед непонятным и туманным будущим.

Для тех, кто находился в одной комнате с монголом Бауыржаном, его предыдущее «откровение» подействовало ещё более впечатляюще, оно только усугубило настроение среди заключённых. Непонятный рассказ монгола про пытки на Марсе в страшных комнатах и ощущения жертвами пыток среди мучителей на красной планете как «пребывания в аду» усугубили напряжение и негатив для сокамерников Бауыржана. Воображение некоторых осуждённых рисовало им мрачные и страшные картины.

Некоторые думали и надеялись, что это «страх страха», и когда они прибудут на Марс, это чувство уйдёт и они поймут, что сами ожидания оказались страшней реальности. С каждым часом, приближаясь к Марсу, их волнение усиливалось: одни волновались так, словно их долго ведут на войну или на казнь, а другие волновались так, словно их ждут спортивные соревнования.

Адриан ждал Марса для того, чтобы понять, был ли прав Бауыржан или нет. Он хотел узнать, действительно ли он будет лечиться как признанный душевно больным или это оказалось ложью, и он будет жить и работать наравне с остальными заключёнными. Он хотел узнать, единственная ли эта каторга, международная ли она, или этих марсианских тюрем несколько.

Осуждённых не уведомляли о том, сколько времени им осталось лететь, и эта неизвестность только возбуждала и искушала их. Они не могли увидеть из иллюминаторов, где они и долго ли ещё лететь; некоторым было любопытно и волнительно, некоторым было несколько страшно, но когда они пробовали узнать время у охранников, те всегда им отказывали.

Некоторые заключенные пробовали считать количество прошедших дней по тому, сколько раз они слышали команду «Отбой!» и сколько раз они ложились и просыпались, как на Земле. Все рано или поздно сбивались со счёта, но все, кто считали, поняли, что они летят уже, по меньшей мере, месяца два или больше.

Те, кто пробовали считать, зная это и зная то, что до Марса им лететь не менее чем шесть месяцев, стали успокаивались и меньше волновались, несмотря на общий климат напряжённости. Однако быть совершенно спокойным не удавалось никому.

Однажды у Адриана завязался разговор со своим соседом китайцем:

– Дали бы наушники – слушал бы музыку, глядя в иллюминатор, было бы круто. – сказал Адриан.

– Кроме еды и наручников при выходе в сортир ничего не дают. – ответил китаец.

– Как вспомнишь, чем была эта вода до переработки, так пить забрезгуешь. Мерзость!

– На Марсе мы будем лопать всё, что придётся.

– Лишь бы нас там не слопали.

– Монгола нашего, Бауыржана слопают.

Бауыржан, который лежал на своей койке, ничего не ответил.

– Как думаешь, он сказал правду тогда, про «Новую Америку» и комнату пыток?

– Пытки арестантов в тюрьмах запрещены на международном уровне.

– Мы не на Земле, а там могут быть свои порядки.

– У них есть связь с Землёй и, я думаю, они отчитываются о своей работе, не могут не отчитываться.

– Я слышал, что есть возможность получать сообщения от родных с помощью сложной техники и радиосвязи.

– А обратная связь там есть?

– Не знаю.

– У тебя ведь есть от кого получать сообщения? – спросил Адриана китаец.

– Думаю, есть.

– Почему думаешь?

– Я разошёлся со своей женой, а потом жил с «умной супругой» – андроидом, которая покончила с собой перед тем, как меня забрали в Китай.

– Робот?

– Ну, да.

– Вот дела бывают в нашем мире…

– У меня есть родственники и знакомые, если захотят, напишут. А у тебя есть?

– Да, есть семья…

Беседа прервалась на полминуты, а потом китаец продолжил:

– Это правда, что русские вновь пытаются стать мировой державой?

– Я жил не в России, а в Хартсе.

– Но ты русский.

– Да, хотя сейчас в России русских становится меньше из-за приезжих мигрантов с Азии и Европы. Русский – это понятие растяжимое, зато вот китайцы так за себя не скажут, у вас большинство коренные.

– Ты прав.

– У нас и здесь смесь из национальностей.

– Вообще, в тюрьмах по понятиям не говорят о нациях. – вмешался их сосед.

– Правда? – спросил Адриан.

– Да, поэтому вам лучше не говорить об этом так, лучше смените тему.

– Хорошо.

Адриан, посмотрев на Бауыржана, спросил:

– Так откуда ты знаешь про камеру пыток и название колонии?

– Я?

– Да, ты.

– Забудь…

– Значит, шутка была?

– Про камеру пыток забудь; надеюсь, её там и в самом деле нет. А «Новая Америка» – то да, это правда. Я слышал это от одного охранника, как он сказал, куда нас везут.

– Вот оно как. Давно ты людей разыгрываешь камерами пыток?

– Это было расстройство, наверное, забудь…

– Понял. – сказал Адриан и прилёг на кровать.

– Сюда и душевно больных могут взять, ты знал? – спросил китаец.

– Знал. У меня, вон, диагноз тоже есть, истерия.

– Ну, это не страшно, лишь бы не было чего серьёзного…

Адриан сидел на своей койке, когда к нему обратился Бауыржан:

– Адриан, ты как?

– Не жалуюсь, хотя есть недомогание от отсутствия нормального солнечного света.

– Знаешь, мы ведь будем там как рабы. Посуди сам: на Марс и Луну не отправляют рабочих, труд которых высоко оплачивается. Отправляют нас, бесплатную рабочую силу…

– Оно и понятно. Лишь бы там были сносные условия и с нами по-человечески обращались.

– Это несправедливо – отправлять в такую даль рисковать здоровьем и жизнью.

– Обидно, что вердикты, которые нам вынесли, зависели от нас самих. При лучшем исходе для нас не было бы ни Марса, ни этого корабля.

– Мы уголовники, и на Земле наши сроки были бы дольше. На Марсе лично я буду два года, а на Земле меня бы посадили на лет шесть-семь.

– Нужно добавить к этим двум годам время перелёта.

– И тогда выходит три с лишним года.

– Все равно меньше. – сказал китаец.

– Не хватало бы карт, шахмат или игровых приставок, чтобы скоротать время здесь. – сказал четвертый из них.

– Тут с нами не церемонится, а тобою перечисленное не для уголовников. – сказал Адриан.

– Разве что карты и шахматы. – ответил Бауыржан.

– Давайте заговорим за серьёзные вещи.

– Пока что нам можно, но я знаю, что в тюрьмах живут по понятиям, и по этим понятиям лучше не касаться политики и тому подобного.

– Кто это придумал? – спросил Бауыржан.

– Это традиции, которые не были придуманы каким-то одним человеком. – сказал сокамерник.

– И мы приобщились к «культуре», надо же. – сказал Адриан.

– Скоро обед. – сказал Бауыржан.

– Мне вот интересно. – сказал китаец. – как они смогли всё рассчитать, чтобы припасов и консерв хватило на время полёта.

– Это для них не первый полёт, уже научились считать.

– А пилоты-то, небось, дико устали управлять кораблём. Хотя, там, должно быть, и автопилот есть.

– Есть, конечно, как без него.

Через пять минут все пошли на обед, а после вернулись и продолжили разговор:

– Так вот, слышал я, как сказали в столовой, что есть возможность связи с Землёй с помощью спутников. Можно будет получать сообщения с Земли в виде телеграмм, а вот можно ли отправлять их, того я не знаю.

– Обнадёжил. – сказал китаец.

– Это хорошо. – ответил Адриан.

– И как это будет? Нас будут отводить на станцию или отдавать телеграммы в руки?

– Не знаю, увидим.

– Я бы уже сейчас не прочь узнать новости с Земли. – сказал китаец.

– Придется без новостей ещё некоторое время, не это главное, хотя хотелось бы.

Через десять минут начался тихий час. Готовые уснуть легли на свои койки, а другие просто лежали или сидели и фантазировали, лишь бы как-то занять своё время.

Адриан не спал. Он фантазировал, как будет жить новой жизнью, когда вернётся на Землю: заведёт новую семью либо вернётся к прежней, устроится на новую работу, будет заниматься саморазвитием. Фантазии придали ему некоторое вдохновение, и он смог на время забыть о своём непростом положении, в котором ему придётся задержаться на длительный срок.

Соперничество стран за передел Марса и Луны на колонии и добыча их ресурсы не дошли до конфликтов, но стали гонкой космических отраслей и аналогом Нового времени, когда возникли европейские колониальные империи. Право владеть территориями определяется наличием ранее установленных флагов как фактов принадлежности данному государству.

Значительные запасы невосполнимых природных ресурсов Земли истощены. Люди достигли точки невозврата, когда невосполнимые ресурсы стали истощены. Перенаселённость человечества определила Великую миграцию народов из густонаселённых регионов в свободные территории.

Луна и Марс не могут стать вторым домом для всех людей, они непригодны для этого и сделать их пригодными весьма сложно. Надо переделать эти небесные тела под параметры, приближённые к земным. Такие возможности могли быть у людей только в мечтах и в кино, несмотря на то, что всё невозможное уже кажется возможным.

Марс и Луну стали использовать как колонии для добычи ресурсов, проведения научных исследований и содержания преступников на каторгах, где именно их трудом добываются марсианские и лунные камни. Эти ресурсы стали обесцениваться, за породы камней платят уже не такие большие суммы, как раньше, ведь часто ценность заключается в редкости.

Красная планета уже имела видимые очертания, но заключённые не могли увидеть её через иллюминаторы, видеть Марс целиком могли только пилоты корабля и другие пассажиры, которые находились рядом с ними.

Командиры приказали всем заключённым из каждого сектора выходить из своих камер и строиться шеренгами вдоль них. Когда более сотни осуждённых стояли, со скованными магнитными наручниками руками и под контролем стоявших напротив них вооруженных охранников, командиры с помощью переводчиков проводили инструктаж перед посадкой и сказали всем одевать скафандры, которые им ещё не принесли.

Когда скафандры принесли, многие заключённые, не понимавшие, как их одеть и как в них ходить, ворчали и смотрели на других, у кого получалось их одеть и в них ходить. Многим скафандры понравились, люди в них чувствовали себя разными персонажами, которыми они в жизни не являлись, но они перестали им нравиться, когда охранники одели им наручники на перчатки, регулируя толщину обхвата руки. Эти костюмы (скафандры можно назвать костюмами) не такие громоздкие и тучные, какими они были, когда только появилась космическая отрасль, что было в далёком прошлом, и все заключённые, командиры, охранники и персонал чувствовали себя достаточно комфортно в них. Заключённые могли ходить в них со связанными руками, а охранники могли ходить в них и держать в руках пушки.

Искусственная гравитация уже была отключена, стала действовать естественная гравитация Марса. Когда врата корабля открылись, всех обдал яркий свет марсианской атмосферы, но все были в скафандрах, и никто не щурил глаза. Всем приказали выходить, и они выходили под присмотром командиров и охранников с пушками, тогда как персонал с пилотами на время остался в открытом корабле и занимался выключением систем и настройкой корабля в спящий режим.

Гравитация Марса слабее земной, все вышедшие стали порхать.

Когда они вышли на широкую платформу, на которую был посажен корабль, все построились в три больших шеренги, как они стояли перед тем, как зайти в корабль несколько месяцев назад на Земле в Китае. Вдоль платформы стояли несколько флагов разных государств, которые имеют свои колонии на Марсе, что означает, что данная платформа является международной, на ней может останавливаться не только китайский, но и американский, российский, бразильский, южноафриканский и канадский корабли.

Три эшелона осуждённых шли не быстрым шагом, вокруг них шли командиры и конвой вооруженных охранников, а следом поспел персонал корабля.

В тонированных лицевых щитках всем казалось, что они идут по земной пустыне, в них не видно красно-оранжевого неземного оттенка марсианской атмосферы. Все осуждённые любопытно оглядывались по сторонам, крутили головами и с интересом смотрели на новый мир, в котором они оказались, но охранники их окрикивали и делали жесты пушками, не разрешая им рассматривать марсианскую поверхность и атмосферу. Все чувствовали некоторый жар, и им казалось, что этот жар издаёт марсианская поверхность, которая далеко не жаркая, а не обогреватели в их скафандрах, которые не дают их носителям чувствовать сильный холод, свойственный Марсу.

В течение полёта они принимали мощные стимуляторы, помогавшие их неприспособленным организмам выжить в неземных условиях. Они будут принимать их и на Марсе, и после Марса, когда будут возвращаться домой. Эти стимуляторы, в отличие от сенсоров чувств, стоят средств, но даже они не дают стопроцентной гарантии от недомоганий, не говоря о сохранности жизни, поэтому жизни осуждённых застрахованы – в худшем случае их семьи и родственники получат компенсации.

Некоторые осуждённые, которым предстояло привыкнуть к новым условиям существования, стали чувствовать недомогание, слабость и напряжение в голове, некоторых укачало. Сами командиры и охранники, казалось, чувствовали себя нормально и что они уже привыкли к такому серьёзному испытанию для психики и организма, которое в далёком прошлом могли пройти только самые подготовленные и крепкие космонавты.

Все стали подниматься в пологий, но длинный холм. Они увидели за этим холмом что-то непонятное, и когда они преодолели холм, то заключённые поняли, что они были правы в своих мыслях.

Крупное серо-коричневое строение, напоминающее город ацтеков, раскинулось на квадратные километры на равнине, следующей за холмом, на который поднимался конвой. Командиры ничего не сказали и молча шли к строению, и осуждённые шли также.

В непосредственной близости от колонии, в которой им предстояло задержаться, осуждённые уже не чувствовали тремора и волнения, которое чувствовали во время полёта. Волнение было при приближении к Марсу и когда они одевались в костюмы, но на самой красной планете они успокоились и без волнения думали о предстоявшей лагерной жизни, если это можно назвать жизнью.

Они приближались ко входу, лагерь становился в их глазах всё больше. Когда они подошли на достаточно близкое состояние, один вооружённый человек в скафандре, по форме таким же, как у прибывших, но другого цвета, подошёл к прибывшим, потом пошёл обратно ко входу, у которого стоял другой охранник, и вход внезапно открылся. Стена на месте входа медленно распахнулась, как врата древнего города или замка, и прибывшие по команде командиров стали идти в лагерь, как только она стала открываться.

Осуждённые снова почувствовали дискомфорт, когда стали заходить в лагерь, и они почувствовали, насколько это суровое и недружелюбное место. Они стали представлять, как оно выглядит изнутри и что там будет, и ни у кого не было положительных мыслей.