Тяжёлая реальность. Флибустьер

Станция

Это Вольная станция гоблинов выглядела словно монструозный узел, сросшийся из обломков и цельных фрагментов других космических станций, некогда принадлежавших совершенно разным культурам и эпохам. То, что сейчас парило в пустоте, представляло собой хаотический конгломерат из трёх, а то и четырёх конструкций, грубо состыкованных, перевязанных массивными энергетическими хомутами и дополнительно укреплённых слоями броневых плит и силовых экранов.

Старая промышленная платформа – её можно было узнать по коридорам-трубам, уходящим во все стороны, и по остовам когда-то работающих шахтёрских кранов. Эти конструкции явно когда-то служили для переработки руды или слежения за добычей астероидных масс, но теперь были замурованы и превращены в склады. Некоторые из шахтёрских манипуляторов ещё висели на месте, только их кончики были усилены орудийными блоками или примитивными прожекторами, превращёнными в ослепительные световые прожекторы для слежения.

Оборонная станция времён Древних Империй – её геометрия резала глаз. Ровные, прямолинейные коридоры и толстые бронепластины, скрывающие древние батареи. Многие из этих пушек были заменены, но часть сохранилась, и сейчас явно входила в состав главного оборонного пояса. На их серых стволах ещё можно было различить потускневшие имперские клейма, закрашенные грубо и неровно чужой чёрной краской.

Гражданский узел связи – третий фрагмент можно было узнать по выступающим дискам антенн и переплетению тонких кабелей, протянутых вдоль поверхности. Это был центр приёма и ретрансляции сигналов, когда-то обслуживавший торговые маршруты. Теперь он превращён в нервную систему станции. Отсюда шло управление десятками и сотнями беспилотных дронов, камер наблюдения и сенсорных мачт, торчащих, как шипы дикобраза.

Четвёртый кусок – походил на исследовательский модуль или госпиталь. Овальные блоки, некогда белые, теперь перекрашены в тёмные, с узкими иллюминаторами, из которых сочился тусклый свет. В некоторых местах виднелись следы варварских переделок. Вырезанные люки… Приваренные новые шлюзовые камеры… А поверх старой гладкой обшивки были наварены массивные контейнеры, очевидно, с неизвестным грузом.

Весь этот хаос держался не на проекте, а на силе воли и грубой инженерии. Будто кто-то, не имея доступа к нормальным верфям, срастил всё вручную – болт за болтом, кабель к кабелю, соединяя несовместимое.

Вокруг станции практически всегда кипело движение. Это были самые разные корабли. Десятки малых судов… Патрульных фрегатов… Перегруженных барж… И даже мелких челноков… Которые вились вокруг, как мухи вокруг очередной падали. Они садились и взлетали вразнобой, их траектории постоянно пересекались, но никто не сталкивался – всё контролировалось строгой диспетчерской сетью. Было видно, что движение поставлено на поток, и каждый здесь знал своё место.

По орбите станции вращались сферические и цилиндрические контейнеры, усеянные антеннами и линзами. Они мигали красными и синими огоньками, следя за каждым приближающимся объектом. Их оптика могла различать даже мелкие фрагменты обшивки.

В чёрной пустоте висели стаи автоматических хоть и сильно устаревших дронов. У некоторых вместо корпусов – грубые решётки с закреплёнными ракетными установками, у других – массивные турели на шарнирах. Их прожекторы время от времени вспыхивали, пробегая по корпусам приближающихся кораблей, будто ощупывая их. Чуть дальше от станции можно было заметить едва заметные всполохи – это мерцали активные поля ловушек и магнитных мин. Они висели на якорях, но умели смещаться при тревоге, чтобы блокировать весь сектор.

Издали станция походила на тёмный, колючий узел, почти органический – как будто кто-то выдернул огромный кусок металлического рифа и бросил в космос. Но, при приближении, быстро становилось ясно, что это не хаос, а тщательно выстроенная система обороны и контроля. Каждый люк… Каждая шахта… И каждая выступающая панель… Всё имело своё назначение.

И главная мысль, что возникала у любого, кто смотрел на это сооружение была одна и та же. Внутрь не попасть незамеченным. Здесь не было “слепых зон”. Всё кишело стражами – живыми и механическими, и сама станция словно дышала недоверием.

Внутри этот хаос оказался куда более обжитым и даже упорядоченным, чем можно было ожидать. Несмотря на то, что станция слеплена из нескольких разных модулей, каждый сектор обрёл свою функцию. Сложилось впечатление, что сам хаос превратили в систему. Тут каждый знал, где его место, и что можно или нельзя.

На внешнем периметре базировались патрульные пираты и наёмники, чьи корабли зависали на причальных узлах. Они выполняли сразу две роли. И “охранников”, и потенциальных грабителей. Система тут была проста. Тот, кто приближается, обязан заплатить сбор за вход, иначе его могут встретить неприятно.

В специальных доках стояли ремонтные платформы. Местные умельцы могли за несколько часов залатать пробоину, сварить из хлама новый двигатель или заменить панель обшивки. Качество было низкое. Да. С этим никто не спорит. Но делалось всё это весьма быстро и дёшево.

Первый уровень, что именовался грубым рынком. Здесь царил хаос. Узкие коридоры были забиты ларьками, прилавками и контейнерами. Торговали в этом месте практически всем. От самых разных запчастей и оружия до рабов, редких артефактов и запрещённых технологий. Воздух был тяжёлым – смесь дешёвого алкоголя, горелого металла и пота.

Второй уровень – купеческие залы. В более просторных отсеках располагались постоянные лавки и склады тех, кто обосновался тут надолго. Там можно было найти более крупные партии товара. Ящики с боеприпасами… Целые контейнеры с топливом или продовольствием… Оружейные стенды… Здесь уже действовали правила. За сделки следили специальные “надзиратели”, чтобы не началась резня.

Третий уровень – тот самый чёрный аукцион. Это была особая зона, куда доступ имели только “свои”. Там продавали действительно очень редкие и самые ценные вещи. Старые реликвии… Обломки имперских технологий… Фрагменты искусственного интеллекта… Артефакты иных рас… Торги шли тайно, часто с завязанными лицами, чтобы никто не знал, кто покупает.

В старых секторах, что когда-то были исследовательскими или административными, теперь теснились казармы пиратских банд, общие спальни для торговцев, дешёвые кабаки и притоны. Стены там были закопчены, освещение мигающее, а коридоры – полные пьяных голосов

Были и более респектабельные “апартаменты”, которые занимали уважаемые торговые картели и капитаны крупных кораблей. Там пахло не потом и гарью, а дорогими ароматами и охраной в экзоскелетах.

Центральный узел был настоящим сердцем станции. Так как именно тут располагались залы диспетчеров и совета хозяев. Здесь управляли трафиком, распределяли доки и следили за всем движением. На множестве голографических карт высвечивались траектории кораблей, запасы топлива, активность дронов.

Совет хозяев состоял из нескольких самых влиятельных лидеров – пиратских капитанов и торговых магнатов. Их слово было законом, но закон этот был очень гибким. Кто заплатил больше, тот и прав.

За этим центром располагались сейфовые хранилища, куда стекались на хранение самые ценные грузы. Платина… Артефакты… Данные… Доступ туда имели только избранные. Имеются тут и развлечения и подпольные арены. В отдельном секторе находились бои без правил. Арены, где сражались не только люди, но и кибер-звери или даже заключённые и пленные. Там же работали кабаре, притоны, виртуальные капсулы развлечений и десятки заведений, где можно было проиграть всё, что только есть.

Атмосфера внутри была везде специфическая. Везде витал шум. Громкая музыка, грохот металла, выкрики зазывал и рев двигателей. Здесь было истинное смешение культур. Рядом мог сидеть пират в обвисшей и полуразбитой броне, торговец в шёлковых одеждах и наёмник в полированном экзоскелете. Опасность чувствовалась в каждом коридоре. Нож можно было получить в спину за лишний взгляд, но при этом именно этот хаос создавал ощущение свободы.

Хотя было здесь одно главное правило:

“Здесь можно всё, если у тебя есть чем заплатить.”

Это была зона вольной торговли, убежище беглецов и пиратов, но вместе с тем – место, куда стекались даже легальные торговцы. Им проще было рискнуть и заплатить мзду пиратам, чем тратить недели на официальные маршруты и налоги.

Основное негласное правило – никаких боевых орудий или скорострельного оружия вне специализированного полигона. За нарушение подобного правила могли показательно наказать. Это правило не было выгравировано в каких-то кодексах и не печатается на билбордах. Оно пережёвывается веками и платится кровью только в тех редких случаях, когда кто-то забывает его уважать. Формулировка была проста и сурова:

“Нельзя открывать огонь и применять тяжёлое вооружение на беспомощных территориях, куда стекался торговый поток.”

Почему было именно так? Да всё потому, что такая торговая станция – это базар и фактически нервы разумных. Клиенты исчезнут, если каждый визит грозит сожжённым стендом и вылетевшими в окно ценностями. Пиратская власть здесь – не безумие. Она – менеджмент риска. И потому даже бандиты согласились с таким правилом. Так как от этого напрямую зависели и их собственные доходы.

Несколько слоёв контроля держат этот своеобразный “закон тишины”. И в первую очередь это совет владельцев и та самая диспетчерская. Они давно уяснили, что если рынок горит, то и им никто не платит. Управляющий совет, несколько капитанов и старых торговцев, держит под самым плотным контролем центральный узел. У них есть свой собственный “реестр нарушений” и список наказаний – от штрафов, весьма крупных, до пожизненного запрета на причал. Нарушил – больше никогда не сможешь приходить сюда продавать хоть что-либо.

Есть тут также и нейтральные надзиратели, которых именовали “хромые”. Это разумные существа, нанятые именно как нейтральные контролёры. Обычно это бывшие военные, инкассаторы или даже обветшалые боевые дроиды, чьи “голоса” не продаются. Они патрулируют весь этот базар, а их слово – почти приговор. При первых признаках незаконной эскалации насилия они подают сигнал тревоги и могут изолировать целый сектор.

Также имеются автоматические дроны-контролёры и полноценные сетевые фильтры. Для этого в зоне сектора рынка стоят стационарные оптические и сенсорные блоки. Если кто-то пытается поднять тяжёлое вооружение, сигнал немедленно уходит в диспетчерскую. Тогда в дело вступают пушки прикрытия и световые прожекторы – не чтобы убивать, а чтобы лишить агрессора мобильности и привлечь внимание. Тут действуют просто, но эффективно. Техники принудительно блокируют ангары и даже маркируют судно как “подозрительное”. А уже потом следуют экономические санкции. Штрафы… Конфискация товара… Запрет на сделки… Принудительная работа на причале… Всё это и многое другое. Деньги на этой станции – язык власти. И все прекрасно понимали, что лишить торговца доступа к рынку – значит лишить его жизни.

Тем более, что на таких станциях слухи распространяются быстрее, чем листовки. Один проигнорированный запрет, и ты – “тот, кто стреляет по рынку”. Через пару дней никто не будет торговать с тобой, а для торговцев это может быть куда горше пуль.

А для тех, кто хочет какие-то свои разногласия решить подобным образом, имеется полноценный “Полигон”. То самое место, где разрешена чуть ли не полноценная война. Только без тяжёлого и весьма разрушительного оружия. Если хочешь пострелять “по-взрослому”, если у кого-то конфликт дошёл до такой степени, которую нельзя решить словами и старые счёты требуют крови – нужно идти на этот самый полигон. Это отдельная специально оборудованная секция станции. “Сфера правил”, где бой – не хаос, а ритуал.

По своей сути, это отрезанная часть станции – чаще всего какой-то “обломок” в стороне от торговой зоны, окружённый высокими экранами и сенсорными сетями. Он отделён силовыми выбранными “коридорами” и шлюзами. Попасть туда можно было только через контрольные ворота. Полигоны бывают трёх типов. Для дуэли – для малых, персональных поединков… Арена, куда собирается целая толпа, и предназначена для развлечения многочисленных зрителей. И реальный “боевой тест” – поле в секторе астероидов, где можно провести полную проверку кораблей и техники.

На входе в этот сектор, каждого желающего провести дуэль, записывают участников, их вооружение, и даже цель поединка. Честь… Месть… И даже раздел потенциальных трофеев. Даже подписываются гарантии. Кто за что платит? Кто контролирует выплаты, если проиграл? Даже составляется полноценный контракт. Условие, что никто из пришедших не будет подавать иски в центральный суд станции. Впечатляюще, и страшно. Всё это как контракты гладиаторов.

Но даже выход на полигон не означает “всё можно”. Так как там разрешены конкретные классы вооружения и ограничены типы “живого” урона. Как пример… Если два капитана желают выяснить спор, то они могут согласовать используемые типы орудий, дистанцию, и даже наличие щитов. Если кто-то скрыто привозит запрещённое – нейтральные “хромые” или дроны охраны сразу это фиксируют и по закону полигон признаёт вызов недействительным.

На арене есть старые арбитры – уважаемые ветераны, которые следят за исполнением условий и вправе остановить поединок, если он переходит рамки. Их решения действительны немедленно. У арбитров есть “ключи” – активы, которые позволяют им дистанционно отключать настилки, активировать локальные сорберы энергии и в крайнем случае – они могут блокировать весь сектор с помощью имеющихся систем контроля и защиты.

К тому же, не стоило забывать о том, что даже от этого могла зависеть экономика и зрелища. Дуэли – это ещё и коммерция. Зрители платят за билеты… А удачные ставки делают капиталы… Торговцы организуют пари… Поэтому полигон – это очень дорогая игрушка… И для богатых. И для тех, кто хочет доказать своё право. Именно там решаются большие долги, и именно туда ходят те, кто “не боится показать свои мускулы”.

Конечно, кто-то может заинтересоваться тем, как торговцы и пираты вообще уживаются в одном месте? Для этого существует целая сеть негласных договоров. Вольная станция – это не анархия, а плотная сеть интересов. Где существует чёткий раздел зон влияния. Одни контролируют причалы… Другие – склады арсенала… Третьи – чёрный рынок… Каждый платит чётко определённый “налог” совету станции и, в обмен, получает “иммунитет” на своей территории. Никто не поспешит сжечь чужую торговую точку, потому что завтра его лавку сожгут. И это как минимум…

Всё контролируют специально составленные контракты безопасности. Тех, кто платит за защиту, не трогают… Тех, кто пытается дерзко заработать на чужом, не имея для этого никакого, даже эфемерного права, и кто был на этом пойман – показательно наказывают… Плата за защиту – это одновременно и страховой взнос. Если твой груз отберут, то защитник гарантирует компенсацию или организует месть.

При крупном споре стороны передают дело нейтральной арене. Здесь арбитры решают дела либо компенсацией, либо дуэлью. Для многих решающим фактором в таких делах становится репутация – и местные разумные предпочитают её сохранять. Нарушители заносятся в специальный реестр, который в последствии отправляется на все остальные станции, что имеются поблизости. Чтобы предупредить местных хозяев о возможных проблемах со стороны определённых разумных. Так что подобные умники быстро станут “кредитно мёртвыми”. Никто не продаст им запчастей… Никто не даст возможности арендовать причал… И такое наказание будет куда эффективнее любого палача.

Торговцы делятся слухами, “кто из них и за что, а главное – кому именно платит”, кто организовывает налёты наёмников. Информация в таких местах – это полноценная валюта. Знать, какой капитан держит ЗАВИСИМОСТЬ к конкретному контрагенту – значит иметь рычаг.

От этого могут зависеть санкции и “безопасные способы разрешения споров”. Это полноценные практики, позволяющие избежать кровопролития. В которые входят даже выкуп и заложники. Да. Часто спор решают через выкуп. Вместо крови – деньги и товар. Торговые арбитражи. Платные комиссии. Суды купеческих советов. Техничные испытания. В таких местах конкурируют не только силой. Демонстрация товара, испытание надежности – всё вносят в решение. Публичное отлучение. Но для многих самое страшное наказание – это лишить провинившегося разумного права появляться в таком месте и торговать. На Вольной станции подобный приговор, особенно для торговцев – хуже смерти.

Что происходит, когда кто-то нарушает правила? Да, ничего хорошего. Подобное нарушение – это не просто пуля в голову. Это полноценный каскад воздействий. Немедленная блокировка каналов… Конфискация товара… Наказание в виде “черной метки”, в которую входит тот самый сигнал в соседние торговые узлы подобного рода… И, при повторении – полноценное изгнание… В редких случаях, когда местная власть слаба, происходит кровавый подрыв – но это всегда чревато. Крупные торговцы быстро объединяются против подобного “пиромана”.

И от этого напрямую зависит социальная морфология. В этой искусственной экосистеме те же капитаны, могут быть полноценными магнатами. Так как у них имеются в распоряжении имеются склады и лучшие места для хранения их товаров. Они финансируют охрану… Так что именно они обычно “правят” в совете станции. Имеются тут и пираты-контролёры – те, кто дерёт сборы и исполняет волю совета… Они же – “исполнители правосудия”… Мелкие торговцы и лавочники – это сердце рынка… Без них всё просто умрёт. Наёмники и арбитры – служители порядка… Именно они внушают страх и уважение… Контрабандисты и купцы из “чёрного списка” – те, кто работает в тени, но часто связаны с крупными игроками, являются поставщиками основной доли дохода и весьма значимых ценностей.

………….

Именно на такой станции у Кирилла были и шанс, и определённый риск. Здесь можно было бы найти кристаллы камней душ, специи, рабочие руки и нужные связи – но только если ты понимаешь язык здешней экономики и не сорвёшься открыть огонь в людном ангаре. Но парень уже имел определённый опыт. У него был определённый план. Ценные трофеи… Собственный, хоть и сравнительно небольшой корабль, и ремонтные дроиды. Теперь для него главное было вписаться в систему… Найти “своего” арбитра… И даже понять, кто у ворот – и кто из пиратов станет его партнёром, а кто – охотником за его собственной головой.

Так что его корабль входил в тёмную пасть станции так же неуклюже и уверенно, как зверь, возвращающийся к своим старым шевелениям. Снаружи “Троян” выглядел крошечным – его тонкий клин корпуса отражал ряды прожекторов и мириады антенн станции, как бы подтверждая:

“Мы пришли в дом хищников, но с одним своим собственным секретом в кармане.”

В на главном экране мостика корвета огни причалов растянулись в длинные полосы. Рядом в свободном пространстве вертелись многочисленные грузовые манипуляторы. Их оранжевые лапы складывались и раздвигались, как многочисленные пальцы, готовые ухватить застрявший или нуждающийся в перемещении товар.

Навигационная служба встретила их стандартной симфонией. Запросы на идентификацию… Вежливые, а точнее – корыстные предупреждения о “местных сборах”, а также короткая информационная и документальная музыка – коды причалов… Платёжные реквизиты… Номера стояночных слотов… Представитель навигационного пункта появлялся в эфире как хриплый голос, с шипящим акцентом и неприкрытым любопытством:

“Кто вы и что везёте?”

И в его вопросе уже лежала ставка. Сколько новички готовы заплатить, чтобы не проверяли содержимое его трюмов. Эльфийка Сейрион, ведомая влиянием ошейника раба, заняла место у штурвала. Это была сцена определённой механики. Её пальцы – тонкие, отточенные – стремительно пробежали по родным клавишам корвета, и сама машина, казалось, ответила ей знакомым откликом. Она не говорила много. Её голос был тих, но точен, как резец. Она входила в причальную процедуру так, будто знала каждую трещину на этих доках:

“Причал C-12… Корректировка векторной привязки минус двадцать… Снизить вращение на семь десятых градуса”

Короткие команды звучали, как заклинания, и “Троян” плавно покорялся, наклонялся, выравнивался. А разумные на причале следили, ворча, но уважая – ведь знание штурманских тонкостей ценилось здесь дороже любого золота.

Благодаря её стараниями стыковка прошла тихо, но не бесшумно. Влагоомные зажимы со звуком, похожим на старую печать, защёлкнули, гидравлические стяжки натянулись, и мостик причала как губа сомкнулся вокруг тонкого киля корвета. По трубам причала пробежал запах смазки, выхлопа и тонкий острый привкус озона – запах больших машин, которые делает человек вручную. Служащие этого причального ангара спокойно подошли к люку с своим оборудованием. Один из них – в желтом жилете, с выгоревшим шевроном навигации – спустился по трапу и встал напротив вышедшего ему навстречу Кирилла.

И это был не важный бюрократ, а практик. Карие глаза… Не раз ломанный нос… Явно отбитый при решении каких-то дел. И пальцы, практически “вмятые” во владение сигнатурой причала.

– Документы… Ведомости об оплате. Пробы содержимого… И разовая плата за подключение к сети. – Его голос был сух, но глаза не отрывались от груды трофеев, видневшейся в трюме. – Платёж в империалах или в товаре. Соединение с общей шиной – ещё плюс. И помните, что у нас свои правила.

Кирилл расплатился без театра. Кассета с четырьмя империалами из сундука пиратской каюты легко скользнула в руку навигационного представителя, как знак уважения. Часть денег – стандартный причальный тариф. Часть – неофициальная мзда для тех, кто решает “не лезть” слишком глубоко в содержимое трюма. Документация заполнила экраны планшетов. Номер лота… Время стоянки… Ограничение доступа к причалу… Рабочий быстро подкрутил контактный штекер к бортовому разъёму станционного интерфейса и дал знак подключиться.

Подключение к местной сети – это был маленький ритуал. На дисплеях “Трояна” возник поток прокладок. Авторизация… Обмен ключами доступа… Уступки протокола… Эта сеть не была публичной. Это была кишащая межофисная паутина, торгующая слухами и ценами, кормящаяся данными о том, кто и что именно продаёт. Доступ к ней стоил денег, но давал видимость – видимость спроса, покупателей и тайных аукционов. Техник на причале позаботился, чтобы их канал врезался в нужные узлы. “Черный хаб” для редкостей, “индустриальный лист” для запчастей и “торговая витрина” для объявлений.

Первые шаги были практичны. Кирилл прописал списки трофеев, что доставил на продажу:

“ Первый лот – две трёхствольные орудийные башни , в паре с элеваторами подачи снарядов. Полный комплект оборудования…

Второй лот – пять турелей с автоматическими четырёхствольными пушками противомоскитной обороны среднего класса. Включая системы перезарядки и наведения. Полный комплект оборудования…

Третий лот – два средних истребителя-москита, один – рабочий, второй – донор…

Четвёртый лот – два боевых дроида, один под восстановление, один – донор…

Пятый лот – ремонтные дроиды. Три штуки. Набор запасных плат и расходников…

Шестой лот – старый ИИ-модуль, каютного расположения, с доступом к данным…

Седьмой лот – раритетные ритуальные мечи орков…

Восьмой лот – пленный пилот “москита”. Статус – полностью здоров и функционален…”

Каждое название – маленькая строчка, которая тут же разнеслась по коридорам станции, как запах жареного мяса. И на этот “запах” сеть отозвалась практически мгновенно. Открылись анонимные окна, пришли первые предложения и ставки. Кому-то нужны были те самые артиллерийские башни целиком – для переделки на оборонительные турели… Кому-то – только элеваторы и подающая аппаратура… Один из торговцев, голос которого на линии был как скрипка в темноте, предложил весьма приличную сумму за “каютный ИИ” – он хотел извлечь из него закладки и списки заказчиков. Другой, более громкий и короткий, предлагал за боевые дроиды в ремонт – обмен на топливо и рабочие руки.

Был и вопрос о пилоте. Объявление вызвало непроизвольную перекличку в рядах слушающих. “Эльфийка-рабыня” привлекала взгляд, но привычный всем “член экипажа”, в виде орка – это уже другой товар. В этой сети ценились живые разумные. Гладиаторы… Специалисты… И… Пленники на продажу… Вскоре появились и предложения. Кто-то тёрся о доступность “живого специалиста” – спрашивал о состоянии, о возможности перепродажи, о наличии регистрации. Другие выражали определённую осторожность:

“Пилот может быть ценным информатором. Поставьте его на прослушку, предложите выкуп.”

Некоторые молчали. Как хищники, что предпочитали посмотреть, не торгует ли Кирилл спешно, не станет ли он опускать цену на ценные лоты.

Кирилл же сейчас наблюдал за всем этим как шахматист за доской. Он выкладывал фотографии башен – крупные кадры резьбы и данные с ремонтных дроидов, что проводили их демонтаж, внутренности элеватора, маркировки. В описании башен он подчеркнул:

“Боевая пригодность после установки и проверки… Нуждаются в стандартном техническом обслуживании, и установке на подготовленную позицию. Доставка покупателю – на договорных условиях.”

Картинки с дронами и москитами сопровождались техническими диаграммами. “Двигатель – после технического обслуживания, сенсорный комплекс – действует согласно стандартов соответствующего уровня.” – Всё это уменьшало риск для потенциального покупателя и поднимало цену товара.

Тем временем очередной представитель станции, худой мужчина с какими-то странными, возможно даже ритуальными шрамами на щеках – подошёл ближе и осмотрел клетку с пленным пилотом, которая была удобна и быстро собрана ремонтными дроидами. В клетке пилот сидел, равнодушный и даже какой-то апатичный, его взгляд медленно переводился между решётками и устройствами причала. Он знал, что его судьба теперь будет решаться на весах этой толпы. Насколько дорогим окажется приз, и насколько далеко пойдут покупатели в аморальности. Представитель станции, почуяв сценарий, облизал губы и тихо предложил:

“Можно продать, можно выкупить. Но мы берём проценты – за сопровождение. И если хочешь, я могу выставить его на частный аукцион – для избранных.”

Его глаза скользнули по эльфийке, и в их блеске было то, что здесь всегда есть – голод.

На всё это Кирилл не отвечал сразу. Он взял молчаливую паузу, чтобы замаскировать мысль. По собственному опыту он уже знал, что в таких делах спешка убивает цену. Он мог сейчас бросить этого пилота на рынок и заработать быстро, но куда меньше. Он мог также держать этого разумного как залог. Как “вещь”, которую можно обменять за многое. На информацию о заказчике… Как оплату за безопасный проход… Даже в обмен на кристалл камня Душ, если кто-то искал именно такие редкости… Ему не нравилось продавать живую плоть за мелочь. Ему нужно было получить максимум, и максимум – это не столько деньги, сколько определённая доля влияния и власти.

Немного позже прошёл короткий торг за те самые трёхствольные артиллерийские башни. Два покупателя сцепились в переброске. Первый предложил оплату, но потребовал немедленную транспортировку в нужное место… Второй – давал чуть меньше денег, но гарантировал оплату за транспортировку и гарантировал, что вещи уйдут в руки “серых” мастеров, способных вернуть башни в рабочее состояние быстрее.

Получив эти предложения, Кирилл тщательно взвесил все за и против. Деньги сейчас – свобода сейчас. А услуга – это долг, который можно будет обналичить позже в виде доступа к контактам. Но, как следует над всем поразмыслив, он взял смешанный вариант. Одну башню продать на месте за наличные и топливо, вторую – зарезервировать под долгосрочный контракт с мастером, который пообещал дать в обмен “контакт на поставку информационных кристаллов”.

Когда речь дошла до пилота, Кирилл решил не давать его на открытый рынок. Он выставил частный лот. “Обученный пилот среднего москита – на переговоры.” – И тут же связался с тем самым представителем, предложив ему вариант:

“Приватный аукцион – для двух самых состоятельных покупателей. Один – скупщик рабов, второй – представитель какого-нибудь Консорциума. Или их связные. Третий – разведгруппа, готовая обменять информацию.”

Услышав это предложение, представитель станции задумчиво загудел. Возможность таких торгов даже ему лично приносила куда больший куш, чем просто одна продажа из рук в руки. Важнейшим было то, что при частном предложении можно было контролировать, кто придёт, и взимать “за безопасность” свою комиссию, а также – при необходимости – инсценировать продажу где-то на стороне для отвода глаз.

Внутри Кирилл понимал, что пилот ещё может принести больше, чем наличные. На него можно нажать, выведать какие-то маршруты… Получить ценные контакты… И даже чьи-то имена… Сопряжение с ИИ крейсера и с логами, что он уже успел вытащить, может дать ключевые нити, ведущие к тем, кто платил за “особую цель” – к тому самому жадному до чужого имущества торговцу по имени Сейрет. И пилот – он же живой, нервный источник данных. Лучше получить от него информацию, обменять её на кристалл или безопасный проход, чем нажать на кнопку “продать” и опуститься до торговца телами. Это был расчёт холодной выгодности. Средства плюс информация могут быть куда важнее и выгоднее, чем мгновенная выручка.

Поэтому решение было таким. Пилота оставить в клетке, под стражей дроидов, и выставить на частный торг – но параллельно запустить процесс допроса. Дроиды, настроенные на мягкие сенсорные вызовы, начали собирать небольшие следы разговоров, активировали скрытые микрофоны и записывающие модули. Кирилл сам подошёл к клетке, посмотрел в глаза пленнику и сказал тихо, почти ласково:

– Будь умён. Ты – ценность. Скажешь мне, что знаешь – и мы оба заработаем.

Пилот слегка вздрогнул, потом улыбка, похожая на скорую сделку с холодом, свела его губы. В его взгляде проскользнула искра торговли. Любая цена – это всегда обмен. Пока Кирилл оформлял первые сделки по башням и договаривался доставке в нужное покупателям место со станционными транспортными бригадами, трюмы наполнялись звуками. Грубые рабочие вертелись, дроиды переговаривались короткими щелчками, а эльфийка где-то рядом вела списки энергетических модулей, тихо, сосредоточенно.

Причал стал для “Трояна” и его маленького экипажа местом, где можно было распылить добычу, превратить добытое в нужные вещи. Детали… Оружие… Запасы… И, главное, информацию. И на этой шумной, чёрствой площади правил не закон меча, а более гибкий закон – договор и счёт. Кирилл платил, получал, взвешивал и откладывал, и в каждом его жесте было больше, чем простая торговля. Это была подготовка следующего прыжка, следующего обмена, следующего удара.

Следующая новость пришла не громко. Она просочилась, как масло между латами. Откуда-то из чёрного хаба торговой сети… От попутчика, который “случайно” услышал какой-то тихий разговор в одном из тёмных кабаков. Там говорили про “кресло” и про “шлем”, которые не учат по книжке, а вливают знания прямо в память. Тот самый трюк, что применяли к нему эльфы, когда он, без сознания, вышел из их “игровой” комнаты, и проснулся с освоенным универсальным языком. Кто-то называл это “мнемообруч”… Кто-то – “лоровещалка”… на более официальных листах – “нейроиндукционный интерфейс”… В объявлениях старого рынка – просто “обучающее кресло”.

Кирилл вспомнил, как тогда, в темноте, слова и схемы словно ложились в его голову без усилий. И он говорил на этом универсальном языке, даже сам не осознавая почему. Этот эффект – не религия и не чудо, а технология, смешанная с магией. Он понял, что если есть инструмент, который даёт умение пилотировать корабли, не тратя годы на тренажёры и полёты – значит, можно влить в свою голову те навыки, которые нужны ему сейчас, чтобы “Троян” не был всего лишь одиноким, и при этом чужим клинком в его руке.

Он начал поиск изнутри сети причала. Через свой недавно купленный вход в локальную шину, через те каналы, что открылись после оплаты. ИИ корвета помогал – тихо, экономно, просеивая рекламу и объявления. Сначала попались типовые выкладки. “Базовые модули пилотирования – для малых шлюпок”, “курсы: теория, и практика” – скучные, легальные и дорогие. Но глубже, в чёрных каталогах и закрытых лавочках, зашифрованных под псевдонимами, всплыли и они – комплекты “вливания” и готовые библиотеки.

Описание устройства было всегда примерно одинаковым, разнообразье было в деталях и цене. Кресло-слияния – массивное, с подпружиненной спинкой и системой крепежей. К нему подводятся тонкие гибкие манипуляторы и кабели. В центральной колонке – куполообразный слот для блока питания и “резонатора”…

Шлем – венец – тот самый мнемо – обруч из лёгкого сплава, по контуру которого вкраплены маленькие линзы из чёрного кристалла. От линз отходят чувствительные “зубцы”, которые не прокалывают череп, а ложатся на височные кости и височную кожу, в тех местах, где кортикальные пакеты проходят наиболее близко…

Сердечник – кристаллический модуль, “соединённый” с магической трансмиссией. Бывает нескольких “грэйдов”. Бытовой – дешёвый, много шума и мало пользы… Торговый – среднего качества… И “арканум” – почти легендарные вставки из чистых “камней душ”, которых никто не продаёт просто так…

Набор баз знаний. И в данном случае “корвет-стек” или “пилотирование кораблей класса корвет.” – скомпилированные модули знаний. Геометрия манёвра, матрицы коррекции, тактики захода, аварийные процедуры, эталонные реакции в ста двадцати сценариях. Пачки упакованы в шифр и хранятся на физических кристаллах или в зашифрованных контейнерах баз памяти.

Описание покупки тут же сопровождалось предупреждениями. Внедрение подобных знаний – это не просто загрузка данных. Это короткая, интенсивная серия нейромодуляций. Паттерны возбуждений, которые “переписывают” сеть связей. То, что в книжке и месяцы тренажёров воплощалось мягко, здесь приходило как молния – и мозг должен был принять, согласиться и стабилизировать новую сеть. Упоминались тут и определённые риски. Временная амнезия… Ложные ассоциации… “звуковые привязки” – этакие ложные триггеры… И даже перегрузка – от нескольких часов слабости до более тяжёлых неврологических сбоев… Сейрион, услышав об этом, только поджала губы и сказала одним словом:

– Плата…

Напоминая о той странной печати на выстреле корвета:

“Такая сила требует свою цену.”

ИИ вывел список продавцов в пределах станции. Были три основных пути получить подобные возможности изучать знания в этом мире. Аренда кресла в лаборатории – самый надёжный, но дорогой вариант. За три часа урока тебе “вливают” весь модуль знаний по курсу пилотирования кораблями класса корвет. Плюс – техник сидит рядом и контролирует. Можно протестировать в симуляторе. Минус – публичность и цена. Платёж мог быть куда большим, чем у уличных продавцов…

Покупка бытового комплекта – дешёвый венец и “сырой” стек знаний. От которого он мог получить много побочных эффектов, но позволял набрать практически любую базу знаний. Такой вариант больше подходит тем, кто не боится последующего и возможно весьма дорогостоящего лечения у врача.

Частный контракт с “архитектором душ” – это были весьма редкие, особенно в таких местах, специально обученные разумные, перепрошивающие кристаллы, способные “аннелировать” и согласовать качество знаний для подобного обучения. Они могут быть доступны по связям в Консорциуме или у черных торговцев. Этот способ был дороже всех. Ведь сейчас ему было просто опасно привлекать к себе излишнее внимание.

Обдумывая всё это, Кирилл весьма старательно считывал все возможные числа и риски. Он понимал, что аренда такого оборудования – самое безопасное решение. Но это оставляло бы его зависимым от станции и её правил. Покупка такого оборудования – давала ему некоторую независимость, но и повышала риск “поломать” себя. Архитектор – шанс получить оптимальный стек, но связаться с такими разумными означало стать заметным Консорциумам, и выдать тем, кто может быть заинтересован в подобной информации, данных про появление человека.

Так что он начал фильтровать подобные предложения по возможной совместимости. Нужны были модули, которые можно было бы “привязать” к архитектуре корвета – к его ИИ. Сам же ИИ корвета, сканируя поступающие к нему информационные пакеты, подсказал:

– Есть вариант – частичная аренда плюс перенос. Сначала арендовать кресло, влить базовую математику и пилотные рутины… Проверить, как реагирует мозг реципиента… Затем – купить модуль повышения и домашний венец для повторных тренировок…

Такой пошаговый путь минимизировал риск. Именно за счёт теста, а только затем масштабная покупка. Кирилл связался с несколькими контактами. Сначала – с легальной лабораторией в торговом секторе – учёные там просили приличную сумму и гарантию безопасности для оборудования. В частном секторе всплыл техник по имени Мелл – темноволосый гоблин с узловатыми пальцами, который предлагал “бытовую” версию за цену вдвое меньше, но без гарантий. Был и третий контакт – седовласый “архитектор” с печатью Консорциума, продававший подготовленные “корабельные стеки” за фантастическую цену, но также был готов обсудить бартер:

“Требуются три специфических линзы, один ИИ-блок и доступ к картам.”

Это означало, что если Кирилл отважится, то ему придётся отдать часть своих трофеев либо вступить в рискованную игру с теми, кто, вполне возможно, его уже искал.

Эльфийка подошла тихо и сказала:

– Учиться нужно… Но сначала проверь синхронизацию с твоим ИИ. Мы не в плену тех, кто сделал нас, но риск может быть реальным.

Её голос был не только советом. В нём слышалась память о том, как наука и магия платили чужим залогом.

Устало вздохнув, Кирилл закрыл глаза, и представил кресло и тишину лаборатории. Он решил идти по пути медиума. Первым шагом – аренда оборудования в лаборатории… Быстрый “минитест” знаний на симуляторе, чтобы понять влияние на память и моторные реакции… Затем – покупка домашнего “венца” для закрепления и доработки матриц. Если тест пройдёт нормально – он будет искать “архитектора” через тех, кому сможет заплатить из своих трофеев. И только тогда, установка матричной линзы высокого грейда.

Он отправил запрос на бронь лаборатории и одновременно зарезервировал контакты у одного из торговцев, договорившись о “частном показе” комплектов. Информационная сеть тут же “зашевелилась”. На экране появилось время и адрес. В тишине кабины “Трояна” Кирилл впервые за долгое время почувствовал, что дальше – не только бегство и выживание. Был план. Был путь разума. И было кресло, которое могло превратить в пилота того, кем раньше являлся лишь по необходимости.

Кирилл вынул деньги из имеющегося при нём мешка так же спокойно, как вынимают горсть камней с дороги. Не чтобы сохранить, а чтобы разбросать по хлыстам новых дорог. Монеты звякнули, как металлические обещания. В их звоне слышалась ширь станционных рынков и крик хитрецов-торговцев. На пустом причале, под лёгким шелестом антенн и стальным шорохом манипуляторов, он платил за всё. За право на торговлю… За допуск в закрытые каталоги… За контакт с техником, что мог показать место, где припрятаны подобные кресла и венцы, и, наконец, за “чёрную” платёжную линию, через которую шли сырые копии библиотек знаний. Не являющиеся лицензионными.

Пилот москита – он уже не был живой ценностью для Кирилла. Переход из одной банды в другую, как ему объяснили на скрытом аукционе – это “траектория” жизни в этих краях. Один покупатель – новая команда – и такой разумный уходит как товар, но с документом о “трудоустройстве”.

Да. Деньги, вырученные парнем в ту ночь, были тяжелы, горьки и прямолинейны. Но именно ими Кирилл пускал в ходы свои первые приобретения. Он скупил не роскошь, а инструменты. Аренду обучающего кресла на два часа в лаборатории “Синтез-Х”… Личный мнемо-обруч среднего качества сборки и пару “пилотных стеков” – компромиссных баз знаний, в которых слова были суровы, но полезны.

Эльфийка ворчала, словно старая печка, что знает цену дровам.

– Здесь – только хлам, пыль и отбросы… – Говорила она, пальцами гладя обшивку корвета, как будто уговаривала его не рушить тепло его корпуса. Её голос был тоньше, чем у тех, кто торговал громко. В каждом слове – обида не на монеты, а на то, что мир, где она родилась, мог быть превращён в такой базар.

– Они продают адреса, а не истину. Они предлагают имитацию мастерства, будто разливают по бутылкам нектар богов. Тот самый язык, что “вбивали” тебе в голову, не продаётся на дешёвых чипах.

Кирилл слушал и видел, как в её глазах играла память. Тонкие складки сцеплялись, как провода под кожей. Он знал её. Она могла распознать подмену по запаху. Но у него был и другой счёт на руках – сухой, металлический. Сам корвет и его оборудование требовали не легенд, а умений – сразу, сегодня, на этой станции.

– Если ты упадёшь, – сказал он тихо, – то корабль останется пустой рамой. Корабль не просит, чтобы его любили. Он просит, чтобы им умели управлять.

И в этот момент его голос был без истерики. В нём таилась голая математика выживания.

Лаборатория “Синтез-Х” была крыльями вросшей в станцию склепанной воедино архитектуры. Толстые стены и арки, в которых шились провода как узоры. Внутри пахло антифризом и кофе. В воздухе висел звук – эхо тихих шагов и шёпотов металла. Кресло стояло на пьедестале, оковано ремнями, и вокруг него располагались многочисленные полки с кристаллическими банками, как морские медузы, наполненные светом. Техник, худой как заноза, разговаривал с ними мало, но точно:

– Час аренды – империал… Мнемо-обруч – два… Тест-прогон – в цену включён…

Он скользил пальцами по панели, как дирижёр, и Кириллу сейчас даже казалось, что это устройство “глядит” на них обоих, безэмоционально и терпеливо, словно говоря:

“Ты можешь быть другим.”

Первую сессию Кирилл решил купить честно. Под контролем местных медтехников, в тишине и под присмотром. Он сел в кресло, и металл обнял его. Мнемо-обруч лег тяжёлой короной на его виски, холодный и почти приятный. На экране всплыли схемы – линии траекторий, синусы манёвров, даже влияние местной гравитации. Информация лилась, не как вода – как расплавленный цвет, который вплавлялся прямо в зубцы его памяти. В мозгу закручивалась новая мозаика. Реакции… Рычаги… Углы наклона корпуса корвета при резком повороте… Он повторял мысленные рывки, пока кресло не пискнуло:

“Стабилизировано.”

На лице у него застыла усталая улыбка, а в груди – не радость, а расчёт. Сейрион всё это время спокойно сидела в углу и смотрела, как будто ей показывали чей-то сон. Когда Кирилл вышел, голос её вырвался, едкий и мягкий одновременно:

– Ты купил ремесло на урагане – но ремесло, купленное в торгах, даёт лишь упрощённую правду. Ты можешь знать, как тянуть штурвал, но не поймёшь, почему корабль плачет в ночи.

Она осторожно прикоснулась к его руке. И в этом прикосновении было не требование, а просьба:

“Не потеряй меня в обмен на знания.”

Он отвечал не словами, а жестом. Поставил на стол маленькую коробочку с одним из приобретённых стеков.

– Если что, я хочу, чтобы ты учила тоже. – Сказал он. – Не потому, что боюсь, а потому что хочу, чтобы никто из нас не был уязвима.

Ему было важно, чтобы умение не оставалось монополией. И в её глазах мелькнуло то, что редко всплывало – признание и страх вместе.

Торговцы станции были быстры и хищны. За стек он отдал не весь обмен – оставил часть как залог, как будущую плату тем, кто поможет добыть кристаллы выше грейда. Эльфийка ворчала, но помогала. Она знала, где взять мастера, который сможет “подшаманить” тот самый мнемо-обруч, чтобы он лучше сходился с архитектурой корвета. Их маленькая сделка была смесью осторожности и дерзости. Купить знания сейчас, а в потом – искать его улучшения.

Последующие ночи для них на этой станции тянулись, словно плотная резина. Они сидели в крошечной каюте “Трояна”, где свет казался дешевле, чем воздух, и втыкали чипы в интерфейсы. Книги и схемы лежали рядом с мечами орков, деньги – рядом с карточками доступа. Из стен доносился гул чужих разговоров и тонкий плач дрона, упорно работающего над чужими починками. Каждый раз, когда новый стек вливал очередной блок в их память, на губах у Кирилла появлялась та же суровая улыбка – улыбка тех, кто знает цену уроку. И в ней была ещё одна мысль, безжалостная и ясная. Знание – это власть. Но оно также превращает тебя в мишень. Чем выше ты стал в мастерстве, тем больше желающих проверить твою смелость и твою добычу.

Так они купались в ночи этой торговли. Он – собирал навыки, она – собирала слова, а станция, по-своему в чём-то прекрасная и порочная, снова и снова сглатывала их обещания, как пожирает чужие судьбы. И где-то, среди шипов и антенн, зарождалась новая линия. План не просто выживать, а сделать так, чтобы знание стало не только ножом, но и щитом.

………….

В этот день Кирилл в очередной раз сидел в глубоком кресле, похожем на древнюю кафедру, только вместо резного дуба оно было собрано из гибких карбоновых пластин, и обтянуто тканью с мерцающим напылением. На голову ему был надет обод – тонкий, как венец из жидкого света, и внутри венца чувствовались крошечные иглы-намерения, касавшиеся его кожи не телом, а током. Стоило кристаллу знаний встать в приёмное гнездо, как прямо в череп парня проникал дрожащий шёпот. Сначала – звуки, потом – очертания букв, после – сияние схем и формул, словно кто-то аккуратно разворачивал карту мира у него за лбом.

Каждый кристалл “пах” по-своему. Один – озоном и сухим ветром вакуума, другой – гарью от плазменных сопел, третий отдавал чем-то приторным, как старая библиотека, где книги сами шепчут страницы. Кирилл покупал их один за другим, меняя те самые империалы, полученные за проданные товары и за того самого пилота “москита”, что ушёл в рабство. Для него, человека, это было странным жестом – продать жизнь за возможность научиться управлять кораблём. Но он понимал, что без знаний любой корвет – лишь мёртвый металл. Этакая высокотехнологичная гробница, парящая в темноте.

А эльфийка постоянно ворчала. Она стояла рядом, скрестив руки, словно холодная статуя, и каждый раз говорила:

– Эти базы устарели, они годятся разве что для курсантов задворков. В Империи их давно списали.

Но Кирилл только кивал. Устаревшие – значит, что они точно проверенные временем. А ему нужны были хоть какие-то, чтобы начать. Ведь если завтра с ней что-то случится – а это “если” было слишком ощутимо в здешнем мире, полном обмана и пиратских игр – то он останется один с корветом. И что тогда?

Устройство мнемо-обруча уже влило в его разум первую базу – основы пилотирования малыми кораблями. Тело отозвалось дрожью, как будто он сам десятки раз запускал двигатели, чувствовал, как судно срывается с точки, как пульсирует в груди энергия маршевого ядра. Он вдруг “вспомнил” протоколы и сам процесс посадки, выравнивания по гравитационной линии, “помнил” резкие манёвры в обстреле. И вместе с тем знал, что это не его память, а чужая, скомпилированная, но уже “проросшая” в нём.

ИИ корвета в этом всём ему теперь весьма старательно помогал. В его голосе не было эмоций, но Кирилл ощущал, что машина внимательна и предана только ему. Он велел ей отслеживать всё. Движение судов на орбите, подозрительные сигналы, даже дыхание эльфийки во сне. И однажды ИИ сообщил:

– Зафиксирована попытка подозрительно передачи шифрованного пакета информации. Косвенный канал. Вероятность – сообщение в Империю эльфов.

После этого Кирилл замер, словно лёд коснулся кожи. Он просмотрел запись – и действительно. Эльфийка сидела у терминала, будто лениво листала какие-то архивы, а на самом деле внутри строк и знаков был спрятан шифр. Она пыталась связаться с прежними хозяевами. Видимо, надеялась на то, что если расскажет им правду о своём положении, её простят.

Он долго смотрел на неё в тот день, а внутри всё бурлило. Было похоже на то, как смотришь в иллюминатор – на бесконечность космоса. Чёрное… Бескрайнее… И там, в темноте, мерцают звёзды-ножи. Он знал, что стоит дать слабину – и его предадут.

И всё же он молчал. Продолжал учиться. Продолжал вливать в себя кристаллы знаний. “Тактика пустотных боёв”, “энергетические ядра корветов”, “ремонт навигационных систем”. Каждое занятие было как лихорадка. Пот буквально ручьями струился по его вискам. Мысли спутывались… Но потом приходила ясность… Он чувствовал себя чуть ближе к тому, чтобы стать настоящим хозяином своей машины.

А рядом жила она – его возможная ученица, его возможный палач, его возможная спасительница. И искусственный интеллект корвета, холодный и верный, тихо шептал ему отчёты, будто сказки на ночь. И Кирилл понял, что теперь он должен быть готов ко всему. Даже к тому, что завтра останется один.

Он сел в кресло как в спину старого друга – не робко, а с выверенной уверенностью. Кожаные ремни заскрипели, опоясывая его по линии ключицы, лёгкий вакуумный шум поглотил звук причальной станции, и вокруг него осталось только тело корабля и его собственное дыхание. На висках будто прохладой звенел потревоженный мнемо-обручем слой памяти. Стек знаний, который он влил в себя на этой станции, теперь шёл по его нейронам, как река по руслу. Ровно… Быстро… Без лишних всплесков…

ИИ корвета гудел в наушниках тихо, как металл, который вспоминает своё назначение.

“Старт-протоколы… Готовность восемьдесят семь процентов. Стабилизаторы – работают… РСА – управление грузовой автоматикой – в норме…” – Сухо отчитывался он, и Кирилл, закрыв глаза на миг, отпустил пальцы, чтобы дать мыслям лечь по местам. Воспоминания, не его собственные воспоминания, а библиотеки старого тренинга, сами ожили в его пальцах. Выдержать перегрузку… Почувствовать начало срыва… Не дать штурвалу выскользнуть из ладони…

Окно кабины разлилось видом причала – блёклые габариты, ореолы прожекторов, рой мелких судов, как мухи у фонаря. Он перевёл взгляд на элеваторные зажимы, дал команду – и их защёлки едва ощутимо отобрались. Корвет оттолкнулся от причала, будто проснулся и потянулся. Мягкий импульс двигателей… Лёгкое подмигивание трёх маршевых форсунок… И корпус выполнил первый, робкий шаг в вакууме…

Первый тест – выход на позицию. Не прыжок в гиперпространство, не бой, а именно та простая вещь, которую многие забывают. Удерживать вектор, пока вокруг пулей летят обломки и манипуляторы причала. Он почувствовал, как в вену грудной клетки вползли цифры и схемы. Оптимальное угловое ускорение… Компромисс между экономией топлива и скоростью отклика руля… Точка, где при повороте не начинается нежелательное лавирование сопловых каналов. Руки двигались по органу управления так, будто уже прожили тысячу посадок. Тонкая подача тяги вправо, короткий шаг RCS – и “Троян” встал в нужном угле, как лодка в пристани, прихваченная к берегу.

Управляющий ИИ уже старательно шептал:

“Микрокоррекция три сотых радиуса… Гироскопический дрейф компенсирован… Доверенность руля девяносто четыре сотых…” – И это было почти человеческой похвалой. Но память в его голове не была простой доской. Знание сидело глубже – оно включало в себя и предчувствие того, как судно будет “крикнуть” при первом резком манёвре, где начнут скрежетать крепления, какие законы трения начнут шептать в опорах.

Он выключил автопилот. Маленький сдвиг рычажка – и мир вокруг его рук перестал быть чужим. Каждый джойстик, каждая педаль отозвались живым откликом. Первое движение – лёгкая проба рулей. Горизонтальная девятка… Затем мягкий наклон по оси… Корвет ответил эластично, но с тягой. Так что ему даже в пустоте космического пространства не стоило забывать про инерцию. Внутри корпуса разошлось лёгкое биение – реакторы поволновались, тепло пошло по листам. Сиденье придавило бёдра, и первое чувство перегрузки, как ладонь по лбу, прожило секунду. И вот тут знание, посланное прямо в его мозг кристаллом, проявилось наиболее просто:

“Сопротивление корпуса растёт при наклоне более двенадцать процентов… При перегрузке больше двух целых двух десятых G – уменьшать тягу кормовых сопел на двадцать процентов…”

И руки инстинктивно сделали нужное. Потом он начал усложнять упражнение. Разворот с нулевой скоростью относительного движения – так, чтобы корпус корвета повернулся на сто восемьдесят градусов, не сдвинувшись с места, чтобы не задеть висящий рядом грузовой модуль. Это требовало тонкой игры RCS. Четыре коротких запрессовки… Синхронизация форсажа… Уягкий удар антифорса… В первый раз корвет чуть унесло в сторону – маленький свист передней кромки, и в кабину ворвалась паника старой программы. Судно могло зацепить обломок. Но, шаг за шагом, как по старой партитуре, он вёл корабль. Запоздалое движение ногой, коррекция плеча, моментальное переключение тяги – и “Троян” развернулся ровно, подобно обтекаемой ладье.

Он подбросил градус риска – вошёл в карман мрака между двумя навигационными буями и одним диковинным защитным дрон-столбом. Это был довольно сложный манёвр. Пролёт сквозь сеть прожекторов, где сигнал мог гаснуть от помех, где датчики ИИ могли среагировать на ложную строчку. Кисть руки чуть дрогнула – и практически сразу в ноздрях он почувствовал запах озона, как если бы воздух сам вспоролся от напряжения. Но память делала своё:

“В точке пересечения два – три – включить малый гироскоп. На семь десятых секунды включить симметричный импульс RCS.”

Он сжал рычаг – и корвет, нежно как кошка, проскользнул между столбами света, оставив за собой едва заметную линию теплого следа.

Когда он выполнил несколько таких упражнений, ИИ выдал статистику:

“Уровень управления – семьдесят два процента от эталона… Реакция на внешние возмущения – улучшена… Расход топлива – в пределах нормы…”

Это были сухие слова, но в его груди зазвучала музыка. Та самая музыка грубой, почти примитивной радости. Знание работало.

На внешнем мониторе промелькнул силуэт эльфийки у причала. Она стояла, скрестив руки, и внимательно следила за его манёврами. Её лицо отразилось на главном мониторе мостика, как тонкая и холодная печать. Кирилл увидел, как она роняет взгляд на свой карманный терминал, потом снова на него. ИИ, который всё это время сканировал линии связи, прошёлся по логам и тихо предупредил:

“Попытка передачи зашифрованного пакета информации через сеть станции – блокирована. Источник идентифицирован. Наружный ретранслятор, сектор L-3. Вероятность авторства Сейрион – девяносто один процент.”

Кирилл сжал зубы – не столько от гнева, сколько от понимания. Её попытка связаться с Империей эльфов была попыткой защитить мостик в своём прошлом. Он кивнул сам себе, и это был кивок человека, который научился ставить выбор.

“Пусть будет. – Подумал он. – Её прошлое – её выбор. Моя задача – сейчас держать рули.”

Он устраивал и трюки, и своеобразные эскизы. Резкие развороты в девяносто процентов, компенсационные “зигзаги” против ракетных вспышек, тестированный заход на посадку на малую площадку платформы, имитация отказа одного маршевого канала и ручная перераспределённая тяга между оставшимися. Каждый раз, когда система демонстрировала отказ, в игре или в ситуации, он отрабатывал правильную последовательность. Стабилизировать… Оценить… Перезагрузить… Вывести в безопасный режим… Память с кристаллов не давала ему готовых вариантов. Она давала ему шаблоны, которые с его разума и памяти переводились в руки в виде приобретённых рефлексов.

Самый тяжёлый момент пришёл, когда он симулировал попадание в электро-магнитный шторм. Приборы моргнули, и на секунду потухла вся управляющая панель. Приборы сообщили о ряде ложных показаний. Его ладонь сразу же скользнула к аварийному рычагу – и память происхождения выдала ему нужную формулу:

“При частичном отказе гироскопа – мгновенно активировать резервный контур, и вручную скомпенсировать крен на семь десятых радиана.”

Он сделал это, и на мониторе появился спокойный график. Корабль не упал в спираль, а выпрямился, будто крыло натянуло струну. Когда паника ушла, в груди у него остался тот же вкус – холодный и сладкий одновременно, как запах соли после грозы. Он всё же справился.

Выход в свободный полёт длился не долго – тридцать, сорок минут – но каждую секунду он прожил как урок, как вызов, как подтверждение. То тепло в висках не было обманом, то знание – не пустой звук. Он вернулся на причал, уменьшил тягу, прикрутил швартовы, и под его руками “Троян” снова устроился в удерживающих и стыковочных захватах дока, как птица на гнезде.

Когда ремни отстегнулись, он почувствовал усталость, но не ломоту. Словно мускул, который стал чуть сильнее. Эльфийка подошла тихо и, не произнося упрёков, спросила:

– И? Хватило имитации?

Её голос был ровен, но в нём слышался вопрос, которого не скроешь. Она хотела знать, можно ли теперь доверять его рукам свою жизнь.

Кирилл же спокойно посмотрел на неё, морщинки вокруг его глаз наполнились темным светом станции, и ответил коротко:

– Досадно мало, но достаточно, чтобы не быть мишенью.

Потом он улыбнулся – улыбка была почти звериной. В ней было обещание и предупреждение. В кабине всё ещё оставался запах нагретого металла и лёгкая сладость электронного озона – и больше ни слова. Он знал, что всего этого обучения хватит на то, чтобы вывести корвет из самых простых западней, но не хватит, чтобы справиться с потенциальными врагами. Хотя бы с той же Империи эльфов. И в этом знании был тот самый колкий комфорт. Мир большой, но он теперь не совсем беспомощен в нём…

………..

Сейрион сидела неподалёку от кресла пилота – будто просто ждала, пока Кирилл закончит очередной цикл упражнений, но на самом деле её глаза неотрывно следили за каждым его движением. Не за тем, как двигались руки по пульту управления, и не за тем, как бегали цифры на экранах, а именно за ним. Она словно пыталась поймать тот момент, когда он перестаёт быть просто случайным смертным, случайно оказавшимся в руках с кораблём, и начинает проявлять себя… Чем-то другим.

В груди эльфийки росло странное чувство. Страх? Нет, скорее тревога, знакомая с детства. То самое ощущение, когда понимаешь, что всё вокруг меняется слишком быстро, и ты рискуешь оказаться лишней. Ещё недавно она была единственной, кто мог управлять этим “Трояном”, кто знал, как хотя бы посадить корабль, как включить жизнеобеспечение, как удержать курс. Кирилл зависел от неё, и это было её единственной защитой. Он не мог отправить её “на рынок”, как отправляют ненужную рабыню, просто потому что без неё его собственная жизнь была бы под угрозой. Но теперь… Теперь этот парень сидел в кресле и с хмурой сосредоточенностью, с упорством, от которого её пробирал холод, учился делать всё сам. И делал это слишком быстро. Непозволительно быстро.

“Если так пойдёт и дальше, – думала Сейрион, сжав руки на коленях, – он очень скоро поймёт, что я для него только обуза. А когда поймёт… Решение, очевидно, придёт ему в голову само. И он решит избавиться от меня. Продать, как продают любое имущество, которое теряет ценность.”

Она знала, что такие люди – практичные и холодные – именно так и поступают. Кирилл выглядел не из тех, кто будет держать рядом слабого спутника только из жалости. А ей вовсе не хотелось оказаться в руках очередного хозяина, для которого её жизнь стоила бы не больше пары десятков империалов.

Её взгляд скользнул по парню. Он не замечал, что его изучают. Он был слишком сосредоточен на линии курса, на движении стрелок приборов, на мягкой вибрации штурвала. Но в этом сосредоточении было нечто странное. Он действовал так, словно у него уже был опыт. Как будто он не впервые держал в руках корабль, не впервые жил в мире технологий и космоса.

И Сейрион вспомнила кое-что ещё, что не давало ей покоя с самого первого дня. Она своими глазами видела, как он доставал вещи… Буквально из воздуха. Ни одного пространственного контейнера, ни одного транспортного кристалла рядом не было. А предметы просто возникали в его руках. Сначала она думала, что это обман зрения, что-то вроде скрытых карманов или миниатюрных артефактов хранения. Но потом поняла… Нет… Это было именно то, чем пользовались величайшие инженеры пространственных школ. Пространственная магическая инженерия – секрет, доступный единицам.

А ещё было то странное орудие. Почти выброшенный хлам, списанный узел, который она видела собственными глазами – искорёженный, выжженный, непригодный к использованию. И Кирилл, едва взглянув, сумел его восстановить. А потом, когда тяжёлый крейсер пиратов появился на горизонте, она впервые за много лет почувствовала настоящий страх. Она прекрасно знала, что даже фрегат с лёгкостью разорвёт их кораблик. А тут был крейсер. Тяжёлый. Бронированный. Со щитами и артиллерией, способной испепелить “Троян” одним залпом.

Она уже готовилась к худшему. Готовилась к тому, что смерть настигнет её вместе с этим странным человеком, который по случайности стал её хозяином. Но выстрел из главного орудия корвета перечеркнул её ожидания. Один удар – и щиты крейсера рухнули. Вторым – и корабль был рассечён так, будто его корпус был сделан из воска.

Сейрион тогда впервые за долгое время испытала шок, сравнимый с тем, что переживает воин на поле боя, когда вдруг сталкивается лицом к лицу с легендой. Этот парень снова… Сделал невозможное…

А значит, в нём есть нечто большее, чем простая человеческая удача или выносливость. И если она хочет выжить, ей нужно не отдаляться от него, не сопротивляться, а наоборот – держаться ближе. Ближе, чем он позволит. Даже если придётся опустить гордость, даже если придётся встать в позу смиренной и верной спутницы.

Потому что только рядом с ним она сможет прикоснуться к тому, что ищет уже давно. К этим тайнам пространственной и магической инженерии, к тому, что знают только избранные. Может быть, именно через него ей удастся узнать, как представительницы семьи Рилатан сумели распознать в нём ту самую силу, недоступную даже старейшинам величайших семей Империи.

Она невольно улыбнулась. Кирилл ничего не заметил. И хорошо. Пусть думает, что она всё ещё просто рабыня. А она будет ждать. Ждать, наблюдать, подмечать каждую деталь. И использовать момент, когда он сам поймёт: совсем избавиться от неё – значит лишить себя тех преимуществ, которые она ещё может предложить.

И в этот миг в её сердце впервые появилась не только тревога, но и надежда. Надежда, что этот странный человек может стать для неё не хозяином, а ключом. Ключом к свободе, к знаниям… И даже, вполне возможно, к чему-то большему.

Холодные лампы кабины мигнули отражением её глаз – глубоких, внимательных, теперь уже задумчивых. Она знала, что игра только началась. И ставки в ней слишком высоки, чтобы позволить себе проиграть.

Она сидела в полутьме, и её мысли лились тяжело, как тёмный мёд, в непредвиденные узоры. Сейрион чувствовала, как в её груди нарастает старая, почти священная гордость – та, что передавалась по женской линии Рилатан. Та самая, что учила держать спину прямо даже перед палачами. Эта гордость была ее щитом и её присягой. Не умолять… Не падать на колени… Не просить пощады… И это самое воспитание говорило ей о том, что рабство – это пятно, которое можно вытереть только честью или кровью.

Но теперь, сидя бок о бок с человеком, который безжалостно стирал границы её значимости, она понимала, что гордость – роскошь, которой нельзя питаться в пустоте. Перед ней была штука иного масштаба – корвет, железо и кристаллы, возможности, которых её род не мог бы дать, потому что величие дома Рилатан лежало в других мирах и других играх. И если она хочет вернуться в круги своих – если хочет, чтобы её имя снова значило что-то другое, чем “пленница” – ей придётся выбирать.

Мысль, что она может быть продана, взбесила молодую женщину, и притащила в её голову тысячу самых разных образов. Скидка… Торг… Чужая рука, как тупой молот, что ломает судьбы… Но практически через час наблюдений она увидела то, что пугало её ещё больше. В глазах Кирилла не было боязни, там росла уверенность. Уверенность, что без неё он может обойтись – и этот прогноз жег её наизнанку.

“Если придётся – я поступлю как многие. – Думала она, чувствуя, как внутри что-то сжимается. – Сдам свою гордость на алтарь цели.”

И в этом немом признании не было ни капли театра. Это был холодный, расчётливый шаг, как когда воин прячет меч, чтобы дойти до вражеской цитадели с маской гостя. Сейчас её терзания имели тысячи оттенков. С одной стороны – стыд. Так как ей предстояло полностью предать идеал, ступить на ту землю, куда не ступала благородная нога. С другой – необходимость. Знание, которое даёт Кирилл – это ключ к тому, чтобы перестать быть товаром. И наконец – животный страх. Страх быть выброшенной, перепроданной, уничтоженной. Гордыня и страх шли по спирали, и каждый новый импульс обучения у него за штурвалом делал их противоречие острее.

Она вспоминала моменты своего детства – уроки этикета, тонкий аромат библиотеки дома, голос матери, который учил измерять слово и жест. И понимала, что чтобы теперь сделать то, что ей предлагали обстоятельства, ей самой придётся перевернуть эти уроки. Придётся надеть маску, научиться демонстрировать улыбку так же искусно, как мать накладывала шелк на плечи. Она знала цену обмана. Также она знала и цену его результата.

И вот, в ночной тишине каюты, над её грудью застыло тяжёлое решение. Оно не родилось вдруг – оно формировалось как намерение. Сначала подыгрывать, затем подсказать, потом – намекнуть, и только в конце – подать ёмкий сигнал, откуда течёт её ценность. Не так, чтобы унизиться. Не так, как рабыня. А как партнёр, что умеет торговаться.

Она продумывала шаги, и в уме выглядело всё почти театрально точно. Первое – доказать свою полезность без шантажа. Показать, что она – не только обуза, но и актив, который даёт преимущество. Быть полезной – это сократить оправдания для продажи. Она начала с малого. Молча чинила панели… Прятала в карман схемы, которые могла вытащить из архивов станции… И даже однажды незаметно подчинила одного ремонтного дроида так, чтобы тот работал тише – и Кирилл это отметил. Маленький жест, который не просил благодарности, но оставлял след своеобразного уважения…

Второе – аккуратное раскрытие знаний. Демонстрировать не все, но столько, чтобы он понял ценность её опыта. Она говорила о тонкостях энергетических узлов, вспоминала, как однажды в гаванях Великого дома Рилатан выравнивали фазу, и бросала слова, которые звучали незадачливо, но вели за собой нити:

“В моей семье знают один или два старых приема с резонансом линз… Это редкость, и её следует хранить.”

Слова были как семена – маленькие и терпкие. Но они должны были быть посеяны, чтобы взошли нужные ей ростки сомнений в его разуме.

Третье – работа с телом и голосом. Она не представляла себе низкого трюка ночного соблазна в грубой сцене… Её оружие было нюансом. Легкий наклон, когда выбираешь инструмент. Тихая поправка одежды в нужных местах. Случайное касание его запястья при передаче инструмента. Неуклонно внимательный взгляд в нужный момент – не больше. Она знала, что увлечь этого парня даже таким образом – это не акт безумства, а настоящий искусственный инструмент, которую надо сыграть точно, по нотам. И это сродни дипломатии. Каждый взмах ресниц – это слово в её дискурсе.

Но у неё было и моральное сопротивление. Её предубеждение против “дикаря” – не просто снобизм. Это память о том, как эльфы смотрели вниз на тех, кто не читал сроки жизни древа и не знал резонанса кристаллов. Этот человек был груб, иногда вульгарен, пахал мир как чернозём, ругал и смеялся. Как же теперь она, представительница одной из младших семей Рилатан, станет играть роль легкодоступной спутницы? Это был внутренний плен против самоуважения.

Она сочиняла компромиссы. Не сдавать себя полностью, а продавать лишь кусочки, словно пережёванную пищу. Она разрешала себе мелкие шаги притяжения, но при этом вела фальшь как инструмент, а не как душу. Она была актрисой в спектакле выживания. Всё, что она излучала, было надуманным светом, защитной оболочкой, и в ту же минуту – научным расчётом.

Ночь за ночью Сейрион тренировала эту маску. Она училась улыбаться так, чтобы не растерять достоинство. Говорить с тоном, который звучал доверительно, не позволяя стать мягкой. Её сердце дрожало от каждой лестной фразы, от каждого взгляда, который мог значить слишком много. Но она знала, как настраивать боль. Сжимать её в кулаке, отводить глаза, прятать дрожь.

Параллельно рос и другой план – план бдительности. Соблазнение и ближний контакт – лишь первый акт. Второй – аккуратное выведывание того, чего именно он боится? Что он ценит? Какие у него тайны и возможности, про которые она не знает? Она училась читать спады в его голосе, замечать, когда он защитно стискивает губы, или когда пальцы его слегка дрожат перед принятием решения. Её прежние уроки дома учили отличать правду от шума по малейшему изменению дыхания.

Страх и надежда боролись в ней, но постепенно они выстраивались в стратегию. Сейрион решила, что она не предаст саму себя – она предаст только образ, навязанный ей пленом. Она готова была продать гордыню ради свободы. Она была готова поменять мечи Великого дома Рилатан на знания о пространстве и механизмов, чтобы не стать снова ничьим товаром. И если ради этого придётся надеть улыбку, то пусть улыбка будет умной.

Внутри неё теплилась ещё одна мысль, почти пугающая в своей честности. Возможно, по пути, она обретёт нечто большее. Не просто билет домой, но и понимание, что власть не всегда приходит через рождение, что знание и хитрость могут переплавить родовую честь в новый доспех. Это не оправдание. Это – выбор. И она уже сделала.

И вот, когда она встала из тени, притянув к себе плащ, её движения были ровны, как ходы у шахматной королевы. В её глазах мелькнул новый цвет – не покорность, но расчётливость. Она подошла к Кириллу, и её голос, когда прозвучал, был мягок и неожиданно тёплым:

– Ты сегодня хорошо летал. Позволишь мне показать одну мелочь, которую ты, возможно, не учёл?

Это было приглашение и тест одновременно – улыбка, как мост. И в этот момент она уже знала, что сделала первый шаг на дороге, которая может вернуть ей имя.

Она несколько ночей подряд просидела у терминала, как у алтаря, и пробовала разные молитвы. Каждый её “знак” в сети рождался из страха. Сначала – простое имя… Потом – адрес… Потом – просьба… Но ошейник был не просто железом и проводами. Он был как старый священник, знающий, когда душа хочет согрешить. Первый раз, когда Сейрион попыталась написать прямо – набрала строчку, где простым человеческим языком говорилось то, что ей хотелось вскричать всему миру:

“Я здесь… Мне нужно вырваться… Скажите родным…”

Она послала это в ту короткую щелочку забытого канала, который нашла в архиве, и ошейник отозвался мгновенно – не болью, а как будто закрытием окна в её голове. Слова погасли, и она почувствовала внутри себя то же, что чувствуют те, у кого отрывают дыхание. Лишение права на намерение.

Её пальцы замерли, экран мерцал, в ушах стоял гул ремней станции – и в этой остановке было всё. Стыд… Злость… Горькая досада, будто кто-то переложил её душу на лезвие бритвы и теперь наблюдает, не раздадутся ли шаги по скользкому металлу. Она попыталась другой дорогой. Спрятать истину в бесполезной болтовне… Отправить зашифрованный список товаров с аккуратными пометками, и в середине строки – почти шёпотом – проскользнуть слово, которое в их семье значило “дом” и “берег”. Но ошейник “учуял” не столько намерение слов, а саму их тень. Он не видел букв. Он читал вину в мыслях, и снова – щелчок, как если бы в комнате погасили свет. Сейрион испытала паническую безнадежность. Её собственные мысли – садились под колпак, как птицы, и не могли вспорхнуть.

Она пробовала еще и еще. Искала технику обхода – не электрическую, не вёрткую, а человеческую. Пыталась заимствовать чужие аккаунты, просила торговцев послать по доверенности торговые ноты, уговаривала старого контейнерного мальчишку передать “письмо” в виде пломбы на ящик. Никто не хотел связываться. На Вольной станции предпочитали спокойствие, а спокойствие стоило больше, чем любая дружба. И везде ошейник отвечал ровно. Не ломая ей шею, но затормаживая намерения, которые хоть чуть-чуть пахли враждой против хозяина. Каждый раз, когда мысль имела оттенок “вреда”, даже гипотетического, она встречала невидимую пробку в шишковидной железе своего мозга, и слово застревало на языке, как рыба в сетке.

Тогда в её голове возникла простая, жестокая мысль – не отключать ошейник, а обмануть его добротой. Если устройство не позволяет думать о том, чтобы навредить хозяину, возможно, оно и не будет мешать, если посыл будет звучать как помощь. И этот поворот был, казалось бы, логическим чудом. Если нельзя говорить “уходи”, можно сказать “знай и помоги”. Она поняла, что нужно сделать так, чтобы даже в её мыслях не мелькнула тень сопротивления – тогда ошейник останется тих, как было задано. Ей предстояло научиться думать не о бегстве как акте вражды, а о бегстве как о помощи – помощи дому, семье, тому, кто однажды дал ей право на имя. Это было лицемерие? Да. Это было унижение? Ещё какое. Но в этом унижении таилось шанс – на маленькое, но настоящее сообщение.

И она стала собирать слова как цветы в букете, не давая им упасть в открытые ладони прямоты. Координаты не могли звучать как координаты – они должны были превратиться в рецепт, в список покупок, в рутину, которую оценят и не посчитают враждебностью. Она вспоминала детскую песенку, ту самую, что мать напевала с утра, стараясь пробудить детей:

“Там, где три камня, там и луг…” – и поняла, что метафоры, сваленные в рифму, леску, строчку, могли проскользнуть в сеть незаметно. Но она не стала рисовать карты. Она рисовала образы – “туда, где синий шпиль и старый маяк, нарядите для них кошмы” – и в этих образах хранились кровь и вкус дома, и её родные поймут эти намёки, потому что язык родился не только из букв, но и из мелодии. При этом она осознавала и потенциальную опасность. Не стоит прямо учить способам кодирования. Эти образы были персональными. Они подходили женщине, воспитанной в Великом доме Рилатан, а не кому-то постороннему. И в этом – её защита.

Она начинала посылать такие “полезные” сообщения:

“Мы нашли набор редких металлов… Могу подсказать выгодный канал сбыта, если захотите получить прибыль… Также обнаружен судовой журнал с перепиской… Могу передать, если будет нужно…”

В тексте – ничто не считалось враждебным. Это было предложение о помощи, о товаре, о выгоде – и ошейник молчал. Но внутри фразы, как в слоёном пироге, она проецировал ещё мысль, одобренную другой рукой:

“Мой дом в опасности. Ищите по тону песню о трёх камнях.”

Это была не команда, не план – это была надежда, завёрнутая в коммерческое письмо. Ошейник считал этого полезным. Он даже, как ей казалось, содействовал – по сути, ведь мысли не вредили хозяину.

Но первые такие “завернутые” передачи не прошли без риска. Передачу перехватили – не ошейник, а смертельно равнодушный сканер станции, и Сейрион ощутила, как каждое слово отзывается в ней эхом. Голос её предательства и голос её желания спастись слились в одном шёпоте, и сладостная мышеловка самой её совести щёлкнула. Она проснулась от удушья совести:

“Я играю с ним, – думала она, – я продаю себя, но я покупаю шанс”.

Ошейник не выдал её намерения, но этот курс, маскировать боль, сейчас требовал мастерства актрисы и железного сердца. Она тренировалась перед зеркалом. Говорить и не выдавать… Улыбаться и не сдаваться… Делить свой взгляд на два потока – один для хозяина, один для родины…

В минуты, когда сердце внутри её тела колотилось как птица в клетке, она лгала самой себе:

“Я просто помогаю ему… Я – приношу ему пользу… Я – дар и поддержка для его интересов…”

И все эти слова – крошечные, как крупицы соли – складывались в полноценную лодку. Она понимала, что ошейник слушает тону мысли, а не смыслу слов, поэтому она надевала на свои намерения шерстяные свитера из безобидности. Речь о безопасности… О торговле… О выгоде… Её страх превратился в работу над фразой – она оттачивала каждое предложение так, как ювелир шлифует рубин:

“Продам… Передам… Помогу…”

И в этих словах скрывала больше, чем показала. И это срабатывало. Сообщения доходили до знакомых, которые были не профессиональными шифровальщиками или дешифровщиками, а теми, кто жил в памяти песен, и они читали между строк.

Но не всё было гладко. От одной передачи пришёл ответ, как звенящая медная монета:

“Пришли список. Нужна срочность. Кто посредник?” – И в этом слове “посредник” она услышала одновременно и угрозу, и шанс. Именно тогда она поняла, что если станет ясным, что она – не просто торговец, а сама шкатулка с ключами, то хозяин легко может обменять её на то, что ему будет куда дороже. Её сердце заколотилось:

“Тогда он точно сможет продать меня за кристалл.” – И в этой мысли родился новый план, ещё более тонкий. Не только давать знать о местонахождении и нуждах семьи, но одновременно строить для хозяина такую зависимость от её знаний, чтобы выгода от её присутствия перевешивала его искушение распрощаться с ней.

И тогда она начала давать ему не только намёки на родину, но и маленькие сервисы своеобразного “товарищества”. Подправляла ему данные о выгодных покупателях. Мягко указывала на уязвимость в процедурных шагах. И даже иногда предлагала какие-то улики, которые могли бы сберечь ему как ресурсы так и возможности. Она училась быть полезной не униженно, а остро, почти как клинок, который, вворачиваясь в руку мастера, делает хозяина сильнее. Ошейник, который видел только злобу по отношению к владельцу, в таких мыслях не находил греха. Теперь Сейрион знала о том, что если она станет не угрозой, а инструментом, то её слова пройдут, и с теми словами пройдёт и её зов к дому. Первая такая отточенная фраза – холодная, деловая, без слёз – ушла ночью.

“Мы обнаружили на складе нестандартный блок… Могу организовать его опломбирование и пересылку по вашей доверенной линии… Место – причал, сектор C. Нужна печать. Сообщите, если приступить…”

Ни строчки про бегство, ни намёка на протест – всё звучало как хозяйская мелочь. Но в том сообщении, под красивой квартирой слов, держалась мелодия, необходимая лишь тем, кто знал её рифму. И когда ответ пришёл, он был не торговым приказом, а обещанием:

“Принято. Будь осторожна. Отвечу через два дня.”

Ей повезло – посланцы её рода были старыми и осторожными, они знали читать песни. После этого сообщение Сейрион легла на койку и плакала не от боли, а от усталости. Она заплакала, потому что всё её существо рассекалось на два. Одна часть – та, что училась лгать, подыгрывать и соблазнять, иная – та, что так жаждала дома, что она готова была съесть свою гордость ради одной ночи при очаге. Она плакала тихо, как кто-то, кто знает цену обмена. И в эти слёзы вкралась новая мысль. Она не будет делать это вечно. Пока корвет приносил ей знания, пока хозяин нуждался в её умениях, она будет жить этим двойным языком. Но как только придёт шанс, она использует его не для мщения, а для вырезания себя из этой сети. Знание и свобода – вот её меч.

Так текли её дни. Попытки и падения, тонкие слова, музыка в кодах, слезы в ночи. Она научилась играть на языке полезности так, чтобы ошейник оставался слеп. В её сердце же поселилась странная совесть – не совсем вина и не совсем гордость – и там, между этими двумя, зреет надежда, что однажды правда не потребует уже хитростей, а придёт сама, как рассвет.

Сейрион изменилась тихо – так, будто кто-то негромко переставлял мебель в комнате, в которой ты думаешь, что весь инвентарь застыл навечно. Сначала он заметил лишь крошечные смещения. Взгляд, задерживающийся на экране его личной консоли… Почти незаметный жест, когда она убирала прибор – не на прежнее место, а чуть в сторону, будто прятала что-то от случайного взгляда… Тогда Кирилл подумал, что устал, что ночь над станцией тянет фрагменты сна в реальность. Но ИИ сложил все её сообщения в цифры, делая это изо дня в день, и именно эти цифры говорили ему правду.

Искусственный интеллект “Трояна” не фантазировал. Он смотрел и считал. Периоды активности, пиковые обращения к внешним ретрансляторам, шифрованные всплески в сети, ритмы её дыхания у консоли, снижение частоты морганий во время ночных дежурств, крошечные манипуляции с терминалом – всё это сливалось в строгий график. Когда Кирилл впервые запросил отчёт, экран выдал ей ровную, беспощадную диаграмму:

“Вероятность намерений на внешнюю коммуникацию – возрастает. Тональность сообщений – смесь ностальгии и просительных вариаций.”

Он смотрел на эти строки и чувствовал, как в груди у него зарастает поле из чёрных шипов. Она всё ещё носила в себе желание вырваться из-под его контроля. Она всё ещё держала в голове те старые стихи и лады, в которые вросла память её рода. Он видел это и понимал – не как мужчина, а как хищник, который не может позволить себе подобного врага у себя за спиной. Того, кто держит меч, и того, кто помнит минувшую казнь. Если она освободится, то с её стороны не будет жалости к нему. Он видел в её памяти то, что могло превратить его в мишень. Образы расплат, имена, шифры, пометки о скрытых тропах и слабых местах. И мысль, чёрная и острая, возникла у него, как тень на стене – не план, а порождение страха:

“Если Сейрион уйдёт, то впоследствии она сама продаст всё то, что знает… А вот кому именно она передаст такие данные… Это сложно предугадать.”

Он не был монстром с одной мыслью. Он был человеком, который изучал действительность. И поэтому его разум начал выстраивать себе оборонительные притчи. Как удержать рядом того, кого он теперь опасается потерять… Как обратить память в залог… Как сделать так, чтобы её путь к дому был не дорогой назад, а тропой, на которой она остынет и утратит желание вообще вести бой… В этих притчах не было чертежей, были лишь образы – старые, как ночи у костра. Он представлял себе мосты из слов и ограждения из сделок, сцепляющие её имя с его судьбою так, чтобы уход значил бы потерю самого дорогого. И всё это ИИ видел и выдавал на экран ему в цифры, потому что ИИ не понимал стыда:

“Повышенная эмоциональная привязка к дому… Вероятность скрытой коммуникации – семьдесят восемь процентов… Уязвимость – высокая, если не предпринять контрмеры…”

Цифры не были приговором, но они были зеркалом – и Кирилл уставился в него как в пророческое стекло. Его мысли взлетали и падали как мельницы в темную погоду. Он слышал в голове голос Сейрион – тонкий, холодный, немного презрительный, когда она сравнивала его с “дикарём”, – и он видел, как её глаза горели старой, благородной ненавистью. Эта мысль – что, получив свободу, она поднимет руку – была не просто инстинктом мести. Это было видением, как отголосок той древней чести, которую она хранила, будет работать против него. И он не мог игнорировать её силу.

Но у Кирилла была и другая справедливость. Она помогла ему жить. Её знания, её руки, её жесты – пока что они сохраняли “Троян” от потенциальных проблем. Он вспомнил ночи, когда её пальцы вводили коды, как молитву, когда её смех, едва слышный, скрашивал мрачную обстановку… Он вспомнил страхи, когда её шепот лечил датчики, и в этом образе видел человечность. Так родилась у него двупутная мысль, странное сочетание страха и признательности. И в этом сочетании – зародился намёк к решению, не мастерскому, но человеческому. Лучше держать рядом и сделать её столь связанной с ним, чтобы уход значил бы исчезновение себя самой, чем толкнуть её в объятия мщения.

Он не писал приговоров, он не чертил планов. Он думал о местах, где можно бы показать ей иные горизонты – не за счёт обмана, а за счёт создания новых связей, маленьких обязательств, бытовых острых углов, которые делают дом не только местом рождения, но и сценой новых привязанностей. Он думал о сделке. Не о продаже, а о взаимности. И в этом его стратегия была не жестокой инженерией, а кузницей привычки.

“Привычка – почему бы и нет?” – Думал он. Привычка бывает сильнее законов, и привычки можно возделывать мягко, как сад.

Он не повернул бы никогда к убийству. Даже в худших фантазиях он видел, что подобное зло оставит его пустым. Но он начал придумывать не планы разрушения, а планы удержания. Дать ей смысл находиться с ним рядом, показать ей выгоду остаться, обратить её семейную гордость к общему делу, сделать так, чтобы её честь не требовала расплаты, а скорее – испытания, которое она должна пройти вместе с ним. Он думал о словах и подарках, о тех малых услугах, которые не ломают человека, но держат его душу.

Достаточно долго размышляя над всем этим, Кирилл всё-таки решил, что этой дамочке нужно какое-то достаточно серьёзное занятие. Иначе она не успокоится. Видимо, все её мысли были заняты именно тем, что она пыталась продумать возможность возвращения себе хоть какой-то хотя бы эфемерной Свободы? Поэтому он понимал, что её нужно так загрузить, чтобы у неё даже мысли не было о том, что и как она делает. Тем более, каким образом всё это может отразиться на её собственном положении. Не говоря уже о тех проблемах, которые она сама может получить на свою голову, пытаясь вырваться из-под его контроля кому-то это могло показаться достаточно странным. И, вполне возможно, даже предвзятым с его стороны вот только сам Кирилл прекрасно осознавал главный нюанс. Если он даст этой дамочке хотя бы Призрак Свободы, то она постарается ему отомстить. Ещё бы! Ведь ранее она считала себя госпожой жизни. А тут её не только унизили, но и вынудили считаться с чужими интересами. И даже более того… Когда парень пытался подставить себя на место этой потенциальной жертвы, то он практически сразу понял, что она точно будет пытаться ему отомстить. Именно поэтому ему и нужно было сейчас найти возможность загнать её в такое положение, чтобы она не видела вообще никакой возможности вывернуться, и избавиться от его влияния. И в первую очередь это была мысль о том, что её нужно заставить ещё больше погрязнуть в своеобразных преступлениях против собственного народа.

Да. Всё это звучит очень ужасно и нелицеприятно. Вот только сам Кирилл прекрасно понимает, что в сложившейся ситуации, если Сейрион будет вынуждена играть против собственного народа, то потом никакие попытки загладить эту вину с её стороны не принесут нужного результата. Более того… Ему надо сделать так, чтобы она и сама прекрасно осознавала сам факт того, в каком положении она окажется. И в данном случае именно так он сможет отсечь у неё любую мысль о том, что она может банально его предать и отдать на растерзание эльфам. Да… Для кого-то эльфы могут до сих пор считаться воздушными и благородными созданиями. Но только не для того, кто побывал в той самой "игровой" комнате. Уж что-что, а этого факта он никогда забыть не сможет.

Именно поэтому Кирилл и задумал своеобразную операцию, которая должна была заставить эту дамочку сделать всё таким образом, чтобы впоследствии у неё не было ни единого шанса вырваться. И в первую очередь для этого он начал задавать ей вопросы. И из-за ошейника ей приходилось отвечать правдиво. Для начала парень захотел выяснить у неё, где могут находиться различные маршруты кораблей эльфов. В частности, тех же военных, которые его сейчас интересовали более всего. Что тут можно было сказать? Это было ему нужно именно по той причине, что он довольно быстро осознал главный нюанс. У эльфов на флоте служат, особенно на каких-нибудь небольших патрульных кораблях, в основном молодые представительницы их расы. Это был факт, с которым не поспоришь. И именно на этом он не собирался сыграть. Именно на том, насколько они оказались агрессивными в этом странном и необычном для него мире. Хотя парень уже начал привыкать к всему этому. Однако он понял главное. Вспоминать то, к чему он привык на Земле, в виде тех самых сказок или фэнтезийных рассказов, где эльфы это благородные “могущественные” и “мудрые” существа, тут явно не стоит. И всё именно из-за их предвзятого отношения ко всем другим разумным. В земных сказках эльфы обычно были покровителями других разумных существ, относясь к ним также, как мудрые старцы относятся к каким-нибудь молодым но наивным мальчишкам. Тут же всё было наоборот. Они старательно пытались всех унизить и превозносить только себя лично. А оказавшись сами на месте таких вот “игрушек” эти разумные почему-то становились весьма нервными, как будто им не нравилось такое положение дел. Да. Парень сам часто вспоминал о той молоденькой эльфийке, которую вывел из опасных территорий, и которая вроде бы сначала вела себя достаточно адекватно… Но была одна большая сложность, напрямую связанная напрямую с тем фактом, что Кирилл прекрасно понимал один нюанс, который осмыслил в результате всех этих размышлений… У неё выбора не было! Она была вынуждена ему подчиняться, и идти фактически на поводу у человека. Всё только по той простой причине, что могла легко погибнуть даже от самых безобидных существ на той территории. А ведь он практически поверил в то, что они подружились? Она расспрашивала его… Интересовалась различными нюансами охоты и поиска на тех территориях. И всё это, к сожалению самого парня, оказалось всего лишь мишурой. Он уже пообщался со своей рабыней и выяснил, что ту наказали не за то, что она посмела так поступить с разумные существа. А именно только за то, что она посмела протянуть свои наглые ручонки к чужому "имуществу". Именно что к имуществу. И никак иначе. Оказывается, та самая молодая красотка, совершенно забыв поинтересоваться мыслями самого Кирилла на эту тему, решила записать его в собственность. Что естественно ему не понравилось. Да, как такое вообще могло понравиться? Это насколько надо быть неадекватным, чтобы позволить себя записывать в подобный список, и считать себя всего лишь вещью? Конечно же Кириллу такое было не по нутру. Сейчас он очень хотел бы отыграться на эльфах за подобное пренебрежение к его собственному мнению. Особенно в отношении той, что сама пытала его в той самой “игровой” комнате.

Конечно, он прекрасно понимал, что даже эта эльфийка будет против подобных игр. Особенно в отношении других эльфов. Ведь Сейрион также и сама прекрасно понимает, что сейчас она может всё-таки попробовать переиграть ситуацию, попытавшись банально вернуть украденное хотя бы в виде самого Кирилла. Корвет она уже не вернёт. Потому что от него мало что осталось. А вот, например, гибридную разработку парня в виде того же самого корвета “Трояна” попытаться вернуть она может вполне. Тем более, что её и саму довольно сильно заинтересовало главное орудие этого кораблика.

Конечно, парень долго размышлял над тем, по какой причине это практически древнее орудие, проявившее такую эффективность, не являлась стандартным для подобных военных кораблей. Ведь он прекрасно видел то, насколько оно может быть полезно. Но потом, как следует поразмыслив, парень понял главный нюанс. Оно было… Слишком медленным. Да. Оно было мощным. Однако медленным. Сильно нагревающимся и… Очень… Очень… Очень дорогим! Примерно прикинув расценки на те самые камни Души, которые были необходимы для создания этого орудия, Кирилл понял всё. Особенно после проверки баз данных “Трояна”, ему стало понятно, что стоимость подобного орудия само по себе фактически превышает стоимость орудия главного калибра линкора. Да! Главного калибра. Того самого. И что в данном случае проще изготовить? Линкор! Да. Он будет дороже того самого корвета. Однако он и более живучим будет. Часто линкорам даже применять свои орудия не приходится. По той простой причине, что линкор, сам по себе, кого хочешь заикой оставит от одного своего размера и грозного вида.

Видимо именно поэтому таких корабликов было сделано всего лишь несколько штук. После чего про них банально забыли. Хотя их эффективность отрицать вряд ли кто-то смог бы. Они подвижны и опасны. Но… Если бы они могли стрелять хотя бы раза в три быстрее… Тогда да! Тогда они были бы более эффективны. А так… Основная сложность заключалась именно в самом этом орудии. Оно забирало на себя практически восемьдесят процентов энергии реакторов этого корабля. После чего подобное судно превращалось просто в беззащитную лоханку, которая даже генерировать силовое защитное поле не может. Это после модификации самого Кирилла и установки более современных реакторов, на “Трояне” энергии хватало на всё. И, по сути, можно было бы воскресить эту технологию. Ведь главная ошибка тех, кто упускал всё это из-под своего надзора, заключалась в том, что они смотрели только вперёд. Они не оглядывались назад. И не пытались использовать технологии из прошлого более эффективно. С учётом более современных возможностей. Зато сам Кирилл был лишён такой предвзятости. И с удовольствием он использовал бы даже катапульту. Если бы она была эффективнее того же бластера или лазера. На той же самой Дикой планете ему помог именно такой подход. Напрямую связанный с старыми технологиями. Да, практически с древними. Если бы он не знал ничего об этом, то как бы он там выжил? Да никак! Он в первые же дни стал бы жертвой какого-нибудь местного существа. И всё.

Именно благодаря всем этим мыслям парень сейчас прекрасно понимал, что ему нужно толкнуть эту эльфийку ещё дальше в болото проступков против собственного народа. Ведь сейчас она что сделала? Перешла дорогу одному какому-то там семейству. Да, возможно, обеспеченному и влиятельному. Но наверняка там имеются и другие такие же семьи, которые между собой конфликтуют? Благодаря чему, Сейрион всегда может найти для себя другого покровителя, предоставив тем что-то ценное, что смогла “увести” у этой семьи? И в данном случае именно ценным можно было предоставить самого Кирилла или же его модификации корвета. Однако, когда её преступления против собственного народа будут иметь отношение не только к личным ресурсам какой-то одной могущественной семьи, а фактически ко всей этой Империи… В этом случае у неё выбора не будет. Насколько бы не были могущественными её потенциальные покровители, против всей Империи они уж точно пойти не смогут.

И именно на этом сейчас и собирался сыграть Кирилл, старательно разузнавая у неё всё то, что эта дамочка могла знать про потенциальные маршруты различных кораблей, имеющих отношение именно к имперскому флоту. Да. Он понимал, что там велик риск. Но есть и возможность. Ведь, например, если есть какие-то промежуточные системы, которые эльфы считают полностью своими и подконтрольными, То именно там наверняка они чувствуют себя вполне свободно. А значит, именно там и можно попытаться их подловить. Он не собирался устраивать охоту на какой-нибудь сверхтяжёлый линкор или даже дредноут. Это было бы очень глупо, и даже по-детски наивно. У него из экипажа только он сам и эта эльфийка. Как максимум, его собственный корабль под управлением искусственного интеллекта ,который и так с трудом справляется со всеми этими новшествами, что парень привносил в собственный корабль. Поэтому он понимал главное… Ему нужны те самые виды оборудования, подходящие для его корабля, считающегося в далеком прошлом тяжёлым корветом. А для кого-то даже сверхлёгким крейсером, или фрегатом… Ну, тут смотря с какой стороны смотреть на эту ситуацию. По сути, сейчас его корабль был длиной триста семьдесят метров в самой длинной части корпуса. А вооружён – как полноценный фрегат. И это, не считая его главного калибра, который, кстати, выполнял основную функцию именно в виде каркаса центральной оси его корабля. Благодаря чему, кстати, этот кораблик мог производить посадку на планету. О чём так же не стоило забывать. Не каждый корабль был способен на подобное, особенно из последних модификаций. Да. Корабли эльфов были ажурными и красивыми. Но прочность у них была средняя. И при воздействии того же сопротивления атмосферы или притяжения планеты их корпус мог просто не выдержать и развалиться, ещё находясь в воздухе. Этот же корабль был более прочным, словно его заведомо разрабатывали для каких-то миссий либо в атмосфере отдельных планет, либо вообще на их поверхности.

Что дало бы ему возможность даже в Звёздной системе, где есть заброшенные или даже никому ненужные пустынные планеты прятать свой корабль там, где его просто никто не ожидает, что явно лишит потенциальных противников любых вариантов противодействия. Особенно если они не ожидают со стороны планеты появления такого "сюрприза".

Эльфийка практически сразу поняла, что парень готовит какую-то пакость для представителей её родной расы. Однако противодействовать ему никак не могла. Ей пришлось рассказывать про то, как она некоторое время служила в патрульных силах Империи. И его догадки оказались вполне верными. Практически на окраине территории Империи имелась подходящая Звёздная система, которая у эльфов считалась проходной или промежуточной, как здесь говорят. Через неё часто проходили различные патрули. Но уже давно они не воспринимали эту территорию как возможную угрозу для себя. Да. Там имелся уже давно практически “под ноль” выработанный астероидный пояс. Никаких полезных ресурсов там и близко быть не могло. Имелась пара разбитых, по какой-то причине, ив далёкой, фактически недосягаемой древности, спутников. Представляющих из себя разве что кучу мусора и обломков. Ничего ценного там и близко не было. Слабое светило в виде красного карлика освещало эту пустынную территорию. Так что эльфы даже не замечали, когда проходили через эту Звёздную систему. И именно на этом парень и собирался сыграть, устроив там своеобразную засаду и дождавшись какой-нибудь корабль-курьер или одинокий патрульный фрегат. Всё только для того, чтобы усилить собственные возможности. Ему были нужны части оборудования для собственного корабля. Он не собирался летать на фрегате эльфов. Тем более какого-нибудь новейшего образца, или последнего поколения. Это было бы глупо даже предполагать. Так как на него тут же объявят охоту всем Имперским флотом. А вот если он будет летать на своём старом, с виду, корвете… Внутри корпуса которого будет достойная начинка… Тут дело уже совершенно другое. Тем более, что даже сама эльфийка не могла взять в толк саму мысль того, что собирался провернуть парень. Ведь она банально не понимала того, зачем ему может быть нужно охотиться на современные корабли эльфов. Ладно если бы он собирался перепродать подобное оборудование или даже сами корабли кому-нибудь из их прямых конкурентов-врагов? Это ещё как-то можно было бы понять… Но то, что он собирался провернуть… Даже для неё выглядело просто дико. А для него это было вполне нормально, и даже в чём-то предсказуемо. Потому что парень понимал главный нюанс… Его корабль должен стать воплощением того самого Троянского коня. Снаружи он выглядит обычным и даже в чём-то безобидным. Особенно в отношении других, более современных кораблей. А вот внутренняя начинка даст фору любому из них. Да и искусственному интеллекту будет куда проще проводить сопряжение систем, когда они будут соответствовать его классу, а не к какому-то жуткому старью или непонятному “разнобою”, собранному из подходящих по размеру в примерном варианте видов оборудования.

Честно говоря, наблюдать за тем, как эльфийка всё больше и больше психологически "ломается", Кириллу даже нравилось. Он не применял к ней физическую силу, а именно только психологию. И сейчас, заставляя её планировать эту охоту на собственных сородичей, парень вынуждал её всё больше и больше погружаться в эту клоаку потенциального преступления против собственного народа. Чем больше она это осознавала, тем меньше у неё оставалось надежд на то, что она сможет вырваться из его рук и стать свободной и даже более того… Заслуженный на родине. Да. Она заслужит на родине кое-что… Но только не ордена и награды, а кое-что другое. И в этой ситуации станет именно тем, кто ему нужен. Верным помощником, который просто никуда не сможет деться. Кажется, на Земле подобное называлось круговая порука? Вроде бы именно так в различных преступных синдикатах некоторых индивидуумов заставляли стать членами их группировки, вынуждая банально кого-нибудь убивать собственными руками? Ну, в данной ситуации, он не собирался никого убивать. По крайней мере, без видимых причин. А зачем? Он ведь понял главный нюанс. Эльфы могли стать весьма дорогостоящим товаром на рынке! И почему бы ему не воспользоваться этой возможностью, чтобы укрепить свои позиции? Эльфы собирались сделать из него раба? Да. Собирались. Теперь пусть почувствуют на себе всё то же самое.

К тому же, эта дамочка сама ему рассказала о том, что те же патрульные Империи, когда видят какой-нибудь одинокий корабль, не имеющий государственной привязки, например, какой-нибудь вольный торговец, идущий по своим делам, они могут позволить себе просто напасть на него и уничтожить такой корабль. Просто потому, что им захотелось… Потренироваться… Иногда они позволяли себе захватывать членов экипажей таких кораблей. Для тех самых игр. Да… Да… Для тех самых игр, в которых Кирилл уже поучаствовал. Именно поэтому он понимал, что в данной ситуации у него нет никаких причин для того, чтобы мучиться моральными терзаниями в отношении того, что кто-то из “невинных” представителей этой расы может, совершенно случайно, пострадать по его прихоти. Всё только по той причине, что для эльфов было в порядке вещей иметь в собственном распоряжении “низшее существо” в виде игрушки. А низшими для них являются представители любой возможной расы разумных существ. Да. Они предпочитают обзаводиться разумными питомцами. Им так "веселее и интереснее". Так что ничего странного в том, что они сами станут чьими-то питомцами, Кирилл теперь не видел. И даже заставлял эту эльфийку саму ему в этом помогать.

Новый путь

Ночь на Вольной станции гоблинов была как забытый том, страницы которого тихо шуршат под пальцами. Лампы причала мерцали, отблески ржавого металла дрожали в стекле, и в этом мерцании всё казалось ненадёжным, словно можно было отломить целую жизнь пальцем, если нажать в нужном месте. Кирилл стоял у иллюминатора, смотрел на сплетение ходов и доков, и думал так, как думает охотник, у которого в клетке трепещут ровно две мысли… Добыть и не попасться… Но на этот раз в его голове шуршали не только мысли – там создавался план слов и привязок, а не чертежей и капитуляций.

Он начал очередной разговор как всегда – мягко, но с твердостью, как человек, который знает цену предложения. Не угрозой, не приказом, а намёком, как тот, кто кладёт на стол карту и улыбается, ожидая, что другой увидит ту скрытую линию, что ей выгодна.

– Нам не хватает рычагов. – сказал он, не отрывая взгляда от огней. – Наш корабль надёжный, но слишком… Старый и слабый… Было бы неплохо иметь в нём больше техники, что могла бы держать удар и дольше жить.

Сейрион посмотрела на него так, как смотрят старые часы – с пониманием, но с внутренним циферблатом, где каждый час – воспоминание. В её глазах вспыхнула искра, которой он всё ещё немного опасался. Не искра благодарности, а искра старой гордыни, подогретой слабо тлеющими огоньком надежды. Она усмехнулась – тихо, и в этом усмешке был свод древних договоров.

– Ты хочешь то, что у нас было. – Сказала она. – У вас есть способ добраться до такого? – её голос не дрогнул, но скрытый смысл был ясен. У неё снова появилось видение свободы, выточенное на чужом металле.

Она предложила не что иное, как охоту в легенде. Взять цель, столь драгоценную, что сама её добыча сотворит новую жизнь. В её воображении сияла сцена – один перелом, один удар, и на её ладони окажется не только механика, но и знак свободы. Документы… Коды… Имя, которое отмоет позор. Её предложение звучало как вызов, но в его тоне тянулось и обещание:

“Если ты падёшь – то и мне не поздоровится… Но если ты победишь…”

Кирилл услышал в её словах не только надежду, но и ту самую усталую правду. Она всё ещё жаждет мести и обретения своего дома в форме сделки с судьбой. Он видел её взгляд, проектировавший месть – не ради крови, а ради правды, ради отплаты за все те ночи, когда над ней смеялись, судили и ломали. И он понимал – если позволить ей действовать в порыве эмоций, то их обоих унесёт шторм, от которого не останется ничего, кроме пепла и обломков старых имен.

Помня обо всём этом, он улыбнулся бледно и аккуратно. Именно так, как умеют улыбаться те, кто знает цену не только победы, но и её счета.

– Ты говоришь об охоте. – Спокойно и даже деловито произнёс он. – Но охота должна быть результативной. Нам нужен результат, а не жертвы.

Он уже почувствовал то, как в нём просыпается древняя хитрость, не техника орудия, а мудрость хитреца. Не в силе прямого столкновения – а в умении заставить врага поверить в то, чего нет. Он не стал обсуждать с ней планы ловушек и не стал давать ни одной детали о том, как заманить или ударить. Вместо этого он начал плести другую сеть – сеть доверия, зависимости, мелких привязок, которые удерживают не силой, а пользой.

Он предложил ей определённые варианты, которые выглядели как уступки, но были скорее нитями. Парень собирался учить её тому, что знает сам – не чтобы дать ей оружие, а чтобы показать дорогу, как выходить из тени и не оставлять шрамов. Он подмял под себя ритмы её жизни. Приглашал на работу с системами, давал ей мелкие победы и возможности показать себя – так, чтобы у неё не оставалось убедительного повода для немедленного побега. Параллельно он обращал внимание на то, чтобы сделать её зависимой от новых дел – от задач, которые значили бы для неё больше, чем острый порыв вернуться домой ради расплаты.

Самое главное заключалось в том, что в его словах не было приказа, и в его действиях не было обмана. По крайней мере, в грубой форме. Он не хотел ломать её слишком сильно. Он хотел научить её тому, что бывает положение безысходности. Это была холодная стратегия, но в ней таилась мягкая правда. Легче держать человека рядом, если тот сам видит, что остаться выгоднее, чем уйти. И не в силе – в связях и в новых целях.

Уже потом, глубокой ночью, под тусклым светом лампы, он говорил с ней о звёздах, о старых легендах, со своего мира. А она – о том, какие корабли были созданы для чего, не объясняя, не предлагая тактики. Он предлагал ей быть рядом, чтобы вместе выковать новую судьбу, и в этих словах скрывалась не хитрость, а шанс. Шанс на то, что её обида утихнет, когда она увидит, что может получить больше не от разрушения, а от создания. Сейрион услышала его и поняла то, что он хотел до неё донести. Не сразу, но всё же… Она ответила ему не словами, а жестами. Стала приходить к нему с вопросами о механике, о том, как устроено щелевое поле, не чтобы взломать, а чтобы понять устройство мира, в котором теперь ей предстояло жить. И в этом движении было и испытание, и демонстрация того, что она готова торговаться – но не сердцем, а разумом.

Так их разговоры шли по ночам, и каждый намёк был как камешек, брошенный в тихую воду. Волны расползались, и в этих волнах рождалось или доверие, или коварство – выбор, который они оба делали с каждым вздохом. Кирилл не сказал ей прямо о ловушках. Он дал ей иное – картину мира, где хитрость важнее грубой силы, где знания могут спасать или губить. А когда она настойчиво предлагала “охоту”, он не отвергал мечту, но переворачивал её в другую рамку. Не “возьми и убей”, а “получи и используй”.

В конце концов, их разговоры не рождали взрывов и не поднимали красных флагов. Они создавали медленную алхимию – и в этой алхимии таилось главное. Не промысл, а выбор. И Кирилл, и Сейрион, каждый по своей линии, готовились к тому, что их пути станут плотнее – либо в узах союза, либо в щербатой бездне конфликта. Но пока лампы причала дрожали, и в воздухе висело железо и соль, они оба знали одну простую вещь. Лучший план – тот, который не привёл бы к тому, чтобы мир вокруг них стал ещё более разрушен.

Её глаза потемнели на мгновение, и в них всплыл отдалённый небесный мост – не карта, а память, запах далёкой соли и звук кораблей, как стук каденции в сердце. Сейрион говорила тихо, и голос её был уже не приказом, а шёпотом, которым матери прощаются с домом:

– Я тебе уже говорила про ту систему… – И её тихие слова повисли, как нить между пальцами. – Её называют Рубейном, хотя те, кто служил в залах Великих домов, называют её иначе – Пустышка. Это был узел между двумя большими скоплениями, как стык двух рек. Если одна река – это торговля, другая – военные пути Империи, то Рубейн – это место, где они на короткое время текут рядом. Иногда через неё даже идут караваны… Идут патрули… И иногда мимо проскальзывают те, кто везёт вещи, о которых шёпотом говорят в коридорах дворцов. Не всегда крупные – иногда это небольшие партии, едва заметные в отчётах, но очень дорогие.

Она описывала систему не цифрами и не тактикой, а цветом. Ситцевые туманы, низкие, как гребни, и скопления каменных спутников, от которых отражались прожекторы на килях проходящих судов. Её голос обрисовывал узкие коридоры среди пылевых облаков и астероидных полей, где сигнал гаснет как свеча в руке бури. А память эльфийки тщательно хранила детали, но не в плане инструкции. Она знала, какой тип караванов предпочитал этот маршрут… Она помнила запахи груза, который чаще всего шёл по коридору – плиты редких сплавов, контейнеры с заархивированными записками, обёрнутые в ткани, которые не пропускают магию. Она знала и то, что делало Рубейн опасным. Там слишком уж сильно ощущалась плотная рука Империи. Там очень часто шастали быстрые патрули, которые не щадили ни случайного торговца, ни безобидного шахтёра.

При всём этом, в её голосе звучала тоска и расчёт одновременно. Она понимала, почему ей хотели бы вернуть то, что было украдено, и почему для Кирилла это было бы лакомым трофеем. А ещё она знала цену:

– Попытаться взять там что-то – это не просто риск, это танец с королевским мечом. Ты либо выйдешь из этого танца с трофеем, либо с рухнувшей крышей над головой и с именем, записанным в черных списках навсегда.

Её взгляд вернулся к Кириллу, и в нём было и приглашение, и предупреждение:

– Если это нужно тебе – знай, что дорога туда не ведёт к свободе сама по себе. Свобода там может быть ловушкой.

Её рассказ был картой эмоций. А Кирилл слушал и ощущал, как в нём рождается не только амбиция, но и осторожность. Он видел, как в её рассказе светлеет надежда – и понимал, что её надежда подпитывает опасность. В мозгу его возникали не планы нападений, а цепочки вопросов. Чем это место может быть дорого… Какие альтернативы существуют… Что значит “получить” те самые редкие компоненты без кровопролития и скандала. Он чувствовал в себе ту же дрожь, что и у неё – но понимал, что играет с огнём, который не будет различать виновных и невинных.

“Важно, – подумал он, – что есть пути, менее жёсткие, чем рука насилия. Рубейн может быть и дверью, и ловушкой. Там проходят не только караваны, там бывают торговые маршруты, дипломатические связки, закупки через посредников – места, где можно и тихо обменять, и договариваться, и искать старые тайны в архивах легально, пусть и с риском коррумпированности и взяток. Мудрее всего – не бросаться в безумную авантюру, а искать мосты. Посредников… Доверенных торговцев… Какие-то купеческие дома… Чей долг перед короной меньше их жажды наживы…”

Сейрион закрыла глаза и, как в молитве, и тихо прошептала:

– Если мы пойдем туда, то должны быть готовы потерять не только вещи. Готов ли ты расплатиться?

И в её голосе не было уговоров – была проверка. Она знала цену. И знала, что следующий шаг – не техническая схема, а моральный выбор. Идти по краю клинка или искать дорогу, которая не превратит свободу в новую клетку. Решение спустилось на него не в виде молнии, а как тяжёлая, тёплая туча – медленно, но неотвратимо. Кирилл понимал, что здесь, среди этих гоблинских доков с их шалостями и лживой гостеприимностью, они уже играли по чужим правилам. Вокруг “Трояна” сгустилось слишком много взглядов – не торговых, не любопытных, а в виде того самого долгого прицела, что держат охотники при виде потенциальной жертвы. И тратить время на допросы и сделки в этом вольном углу означало раздувать интерес к себе до пожирающего всё пламени. Лучше – уйти и искать судьбу там, где ветер ровнее, и где можно прятаться в толпе без тёплого гнезда внимательности.

Сборы были быстрыми и тихими. Дроиды шевелили вещи, как старые садовники, выкапывая корни, которые уже не приживались. Эльфийка ходила рядом, собранная и хрупкая, как стекло в оправе из золота. В ней бурно текли старые ветры желания – и ещё более старые страхи. Она не показывала открытого радушия. Напротив, её лицо оставалось маской осторожности, но в её глазах порой мелькали те самые огни, о которых он уже знал, что надежда и готовность к тому, чтобы рискнуть ради дома.

Облако подозрений разрасталось вокруг них. Сначала были случайные встречи – грубые жесты на причале, чьи-то пальцы указывали в их сторону и затем немного нервно прятались в крепко сжатые кулаки. Затем – более тонкие сигналы. Короткие сообщения в локальной шине, которые начинались с фразы “Интересно, чем занят тот странный огр…” и заканчивались ссылками на давние списки наград. Корабли, что прежде казались беспомощными грузовиками, вдруг загораживали пространство… А орды мелких челноков, которые всё ещё держались на дистанции, уже нервно качались, словно зловещие чайки, ожидающие гибель морского льва.

И в разгар этого притяжения к ним подошёл он – пиратский капитан, что держал за собой старый линейный крейсер орков, весь в бороздах от ионных штормов и в многочисленных латках из старого металла. Его корабль был как древний зверь. Тяжеловесный… Длинный… С линиями, напоминающими броню горного гиганта… Он терпеливо тёрся о орбиты, как старик, который всё ещё находит в мире удобные скамьи. Сам капитан – это была грубая симфония из кожаных складок, всё ещё острых зубов, залёгших в усмешке, и цепких глаз. Он вышел на причал не как хозяин, а как тот, кто жрёт пространство ради себя. Медленно… С короной из пыли на плечах.

– Слышал, – сказал он, когда подошёл, и его голос был низок, как ветер над железным полем, – что у тебя есть куски железа и мысли в голове. У нас дома есть место для таких, кто хоть что-то умеет. Приходи в мой “флот”. Служи – и будет тебе хлеб и долг.

Послание было простое – приглашение, маскирующееся под угрозу. Для многих такое прозвучало бы как честь. Устроиться в пиратскую эскадру орков, получить роль, где никто не спрашивает о происхождении. Но в словах капитана слышалось и собственное желание. Иметь рядом того, кто внезапно оживил древнюю пушку и убил крейсера. Он видел в Кирилле не человека, а ресурс – не случайный, а полезный, и хотел прибрать этот ресурс под свою руку.

Кирилл же улыбнулся ему в ответ. Но без улыбки. Внутри у него разгорелась та самая, пугающая мысль. Быть принятым в подобную группу – значит потерять свободу решения, обменять себя на какой-то эфемерный порядок. Он слышал в этой простоте просьбу, за которой скрывалась цепочка обязанностей. Он видел, как старый орк мечтал о том, чтобы узреть свои дни в блеске трофеев. И он не был тем, кто приглашал бы себя в клетку добровольно.

Но больше, чем усталость от чужих рук, его волновало нечто иное. Внимание, которое к ним проявили, могло быть и ловушкой, и ключом. Рубеин – система, куда вела Сейрион – сейчас манила его, как большой рынок тайн, но также эта система была островком Империи. Туда не заходят легко и просто те, кому только захочется. Решение отправиться туда родилось из расчёта. Если они решать и дальше оставаться на этой станции, то неизбежно получат урон – имена, прослушки, попытки купить их тишину. Лучше притупить внимание и тихо уйти, чем очутиться загнанными в угол в полдень.

Он видел, как капитан орков ожидал ответа. Ночь была прохладна, и в её дыхании слышались тысячи голосов – торговцев, шепчущих и торгующих, пьяниц и тех, кто продаёт свободу. Кирилл дал короткий ответ. Не отказ… Не согласие… А своеобразное обещание подумать. Он пошёл обсуждать детали, не обнажая своих карт. Он говорил о переговорах и дозаправке, словно собирал время, необходимое для того, чтобы покинуть док в момент, когда тени бойцов этого старого капитана пиратов ещё не сомкнулась вокруг них.

В душе у него снова ожила осторожность. Он не верил в силу, которая приходит без платы. Он знал, что однажды придётся выбирать. Справедливость или выгода. И он не желал, чтобы выбор был сделан за него. Так он решил. Отправиться в Рубейн – да. Но не впрямую, не как мститель или как грабитель, а как странник, ищущий торговые пути и сведения, где можно было бы променять золото на знание, а не на кандалы. И если там станет опасно – он сразу же уйдёт. Если встретит угрозу – он будет искать обходной путь. На этот раз хитрость должна быть мягче, как ткань, что сама ведёт за собой руки.

Эльфийка слушала его планы, её лицо было непроницаемым, но в огнях её глаз он видел и страх, и что-то ещё – словно согласие, смычок на ноте, с которой выйдет новая песня. Она знала цену Рубеина. Он знал цену её надеждам. И в этом их молчанье было нечто большее, чем просто слово. Это была закладка для пути, куда они отправятся – не как охотники, а как двое, у которых за спиной куда больше врагов, чем возможных оправданий.

Но перед отправлением, Кирилл специально сходил на рынок, чтобы прикупить припасов. Окунувшись в его атмосферу будто в тёплую гостиную, где каждый запах – как рукопожатие старого друга. Ларьки всё также шумели… Многочисленные торговцы старательно сверяли документы… Дроиды “весело” стучали своими многочисленными ногами по металлизированному настилу. Он выбирал не потому, что нуждался, а потому, что ему нужно было быть на виду. Видимость – это тоже оружие. Он покупал канистры, гофр-шланги, фильтры – вещи, которые имели смысл для любого путешественника. Не говоря уже про пищевые брикеты, которых парень взял с тройным запасом. Он платил ровно столько, чтобы монеты звенели в карманах, и оставлял словесные маркеры, словно еле заметные следы, которые не стоило чистить.

Он говорил не прямым языком, а загибал фразы, как те, кто ткет сеть из слов.

“Мы собираемся… К… Рубеину… – Говорил он на рынке. – Не торопясь… Кое-какие старые дела надо довести до конца.”

Иногда он позволял себе слишком громко произнести имя системы. Иногда, в ответ на невинный вопрос, он улыбался и добавлял мелкую деталь, за которую торговцы цеплялись, как рыба за наживку. Кирилл был осторожен, и не назойлив. Но главное – он делал всё так, чтобы эта назойливость выглядела как естественная часть разговора – мол торговец, мол, отдай мне чуть больше топлива – “а то ведь дорога дальняя”.

Торговцы слушали и шептались. Их шепоты – порошок слухов – поднимались, как туман с холодного причала:

“Кто это? Огр? Явно не чистокровный… К тому же, вроде как возит редкости… Хм-м… В Рубеин, говоришь?”

Их голоса были остры и тягучи, и в каждом была наживка. Ничто человеческое не чуждо торговцу, особенно если в словах горит обещание наживы. И потому одна-две пары глаз встретились, улыбки появились, и кто-то позвал знакомого – капитана с седыми усами, который любил искать у судьбы тот самый случай, когда можно было взять риск и обернуть его в прибыль.

Внутри этого шума Кирилл чувствовал себя дирижёром, устало играющим на скрипке, вся композиция которой – невербальная. Он знал цену того, чтобы быть замеченным. Знал цену того, что его заметили те, кому не стоит попадаться под руку. Но он видел в этом и обратную выгоду. Внимание чужих рук… Чужих глаз… Всё это могло сыграть роль зеркала, в котором отражение правды становилось искажённым.

“Если кто-то придёт следом – так пусть я буду к этому готов.” – Думал он. Пусть всё этот мир покажет сам. Чьи желания окажутся сильнее… Чей страх превратится в действие…

Он не говорил при торговцах о возможных “ловушках” и не настраивал никого на прямые шаги. Его игра была тоньше. Он позволял другим видеть то, что нужно, и не видеть того, что вредно. Он умышленно оставлял в разговорах те самые “случайные” фразы – о времени отхода, о заправке, о планах на ночь. Эти слова работали не как стрелы, а как тень на стене, и люди сами додумывали, что под тенью скрывается золото. И покупатели – люди бизнеса и звери торговли – додумывали именно то, что могло быть выгодно именно им.

Тем временем корабельный ИИ “Троян” тихо и настойчиво полировал их следы. Он тщательно отслеживал каждый электронный шёпот, каждый ретрансляторный всплеск, отмечал слабые аномалии. Кирилл смотрел на цифры, читал графики, но затем показательно “отворачивался” и посылал в мир человеческие слова. Хриплое “пустяки”, дружеское “не переживайте, всё в порядке”, скучный “мы уходим завтра утром”. Так он создавал запах – запах уверенности и уязвимости одновременно.

Сейрион наблюдала за всем этим с тенью улыбки, которая то стягивалась, то расплывалась. Она понимала, играла и с собственной надеждой. Эти разговоры для неё – ещё одно доказательство, что он был готов рисковать ради целей, которые она считает своими. Но в её глазах читалось не только облегчение. Было и острое ощущение клина. Она знала цену, когда внимание к корвету возрастало, и понимала, что риск их заметности – не только чистая польза.

Никто из собиравшихся торговцев не знал сути “Трояна”. Они видели бронированный клин старого корвета и его худощавого хозяина, и думали, что перед ними – шанс нажиться. Многие мечтали просто пробить его, вытащить из него сырьё и отдать купцам. Те, кто мыслит шире, смекнули, что в его руках – нечто большее. Не столько товар, сколько способность испортить кому-нибудь из них настроение. И это их привлекало ещё сильнее – громче, как звонок на рынке о новой редкости.

Когда один или другой капитан пришёл и предложил “взять его в эскадру” – это был язык силы, желанный и простой. У тебя – сила, у нас – порядок. Если ты с нами – мы тебя прикроем. Кирилл отвечал ровно, с улыбкой, не отказываясь от шансa увидеть, кто из них готов действовать, а кто – лишь мечтать. Он не говорил “да”, но не говорил и “нет”. Он брал время. Ведь время – это то, что позволяет другим открыть себя. Тот, кто хочет слишком сильно, выдает себя в своих жестах. Тот, кто тих – лишь наблюдает.

Вечером, когда лампы причала потускнели и шум улегся как холодная волна, он вернулся на причал, где хранилась его тайна. Там, в тёплом полумраке, он заглянул в скрытые от всех уголки своей машины – не в подробности, а в образ. Вещи, которые не совпадают с людьми, вещи, что выглядят невозмутимо и молчат. Это была его внутренняя комната. Он не показывал её чужим и теперь точно знал, как спрятаться в ней, если нужно. Вот в этой комнате – не в техническом описании, а в ощущении – он черпал спокойствие: там его сердце могло биться, не зная любопытства чужих глаз.

Он понимал, что в этот раз игра будет куда более сложной. Так как она будет двойная. Если кто-то придёт за ним вслед, этот кто-то придёт с собственным грузом страха и надежды и может встать на путь куда более опасный, чем он сам. И в этом тоже таилась некоторая выгода. Не потому, что он желает, чтоб кто-то пострадал, а потому, что мир сам разобьёт гордыню жаждущих, и правда их желаний обнажится. Он хотел увидеть – и изучить – как именно это происходит. Кто встанет на сторону алчности, а кто – на сторону сделки и взаимной выгоды.

…………

Корабль медленно отшвартовался от причала. Вокруг шумели манипуляторы и резали воздух струи топлива. Навигационные лампы мигнули. За их спиной всё те же упрямые посторонние взгляды остались висеть мгновенной тенью. На борту “Трояна” – в то утро, которое пахло озоном и кофе – он дал короткий приказ:

– Уходим. Курс – Рубеин. Запас топлива – максимальный. Осторожность – первостепенна.

Слова были просты, но в них звенела решимость. Тьма космоса снова распахнулась на главном экране мостика корвета, когда тот плавно скользнул от станции, у Кирилла в груди было то странное, чуть ли не ледяное спокойствие. Это было чувство человека, который отправляется на риск не потому, что он ищет славы, а потому, что нет больше смысла оставаться на месте, где за ним слишком пристально наблюдают чужие глаза.

Когда корвет отшвартовался, оставляя за кормой причал, Кирилл смотрел на тонущие огни и думал о тишине предстоящего пути. Внутри него было одновременно страх и любопытство: страх, что одна из теней последует за ним; любопытство, чтобы понять, кто из этих теней окажется не хищником, а простой пешкой в игре чужих желаний. И в этой тишине он ощутил одну простую мысль: лучше быть тем, кто задаёт тон, чем тем, кто отпадает от чужого свистка.

Всё это было не указанием к действию и не планом ловушки – это была сцена: человек, который умело пользуется языком и видимостью, как маской; рынок, который пожирает слухи; и судьба, которая движется не по прямой, а по шорохам прошептанных слов.

Когда нос корвета мягко скользнул прочь от арендованного причала, и станция осталась у них за кормой как тяжёлая рана, которая светится, пульсирует и шуршит. Кирилл ощущал в зубах вкус металла и бензина. В голове – ровный ритм приборов, как пульс чужого зверя. Он посмотрел на панель, на те цифры и голограммы, которые сопровождали любую их отставку от берега, и на мгновение подумал о том странном чувстве – будто уходят не только они, а уходит целая часть чьей-то ковки.

Когда “Троян” вышел на выбранный курс и дал мягкий ускоряющий импульс, по его глазам от пробудившейся сенсорной сетки пробежали полосы. Интенсивность поля, указатели малых топливных выбросов, своеобразные “шахматные” точки кораблей в окружающем вакууме. Всё это казалось делом привычки – до тех пор, пока на экран не накатила бледная тень. Сначала расплывчатая, как след от пальца на стекле… Потом вырисовавшаяся в силуэт – длинный, тёмный километровый брусок, обшитый неровной тяжёлой бронёй. Значок, обозначавший на экране этот корабль, прямо сказал о том, что это был старый линейный крейсер орков. И… Замигал красным…

Кирилл почувствовал, как что-то внутри него охнуло. Эта фигура не была случайной. Он видел, как статные, тяжёлые корабли орков летят неторопливо, как бронзовые слоны в космосе. Медленно, но непреклонно. И в этот миг, когда один такой брусок окрасился в красный, другой – в тёмно-серый – выявился и третий. Корпус с короткими, низкими линиями, с выпуклыми механическими жилками и мощными наростами, как у старых гномьих судов. Его форма говорила сама за себя. Это был не современный охотник, а нечто переделанное из прошлого века. Но такой… Достаточно зубастый… И всё ещё не сдавшийся времени.

ИИ корвета, безэмоциональный и точный, выдал строки:

– Судя по движению, за нами следуют… Старый орочьий линейный крейсер. Курс совпадает на девяносто восемь процентов с нашим… Второе судно – конструкция гномов, классический тяжёлый крейсер, курс – совпадение девяносто три процента… Скорость – умеренная… Манёвры – пока прямолинейные.

Цифры вспыхивали и угасали, как знамёна на ветру. А Кирилл, устало вздохнув, посмотрел сначала на экран, затем на эльфийку. Отражение её лица мелькнуло в стекле – бледное, напряжённое, сёдла на крыльях сомнений. Он видел в её глазах тот же узор, что наблюдал в архивах. Интерес, но и та тонкая мысль, которой не нужно было доверять – мысль, что бывший пленник может оказаться одновременно и спасителем, и мучителем.

Станция за кормой корвета постепенно уменьшалась, но интерес к ним только возрастал. Почему два таких корабля, столь разных по роду, вдруг синхронно направились по одному и тому же маршруту? В командах подобных кораблей такое не делается без плана. В мире пиратов – без приказа. И Кирилл чувствовал, как в этом совпадении таится человеческая логика. Кому-то уж очень захотелось откусить кусок, пока хозяин, по их мнению, был слеп.

Он не стал произносить вслух своих догадок. Вместо этого у него включился тот странный, тихий азарт, который бывает у охотника, видящего приближение шторма. Не сразу страх, а расчёт. На табло промелькнули данные. Расстояние до объектов… Скорость сближения… Характер подписей… У тяжёлого корабля орков были старые позывные, у гнома – маркировка, пониженная и маскированная. Кто-то из наблюдателей на станции решил действовать – или просто сделал ставку, что корвет “огра” будет для них очень лёгкой добычей.

Вокруг, в радиополосе, как призрачный шёпот, пробежали короткие сообщения торговых каналов – здешние, неофициальные. Дальше – перебои, как от случайных хлопков. Мир говорил сам за себя. За ними тянулись не случайные души, а чьи-то планы.

Снова вздохнув, Кирилл затянул ремни, ощутив, как в его ладонях застыло тепло управления. На грудь снова легла тяжесть ответственности и возможность. Его пальцы слегка скользнули по холодному металлу подлокотника, что был покрыт искусственной кожей – и он не видел уже в приборах только врагов. Он видел возможности реакции. Возможности, не техники смерти, а манёвра, не разрушения, а отвода и отвлечения. Он думал не о сражении, а как о том, чтобы вынести уроки из приближающейся тени – как прочитать их намерение прежде, чем оно станет явью.

За иллюминатором, там, где тонут звёзды, три силуэта выстроились в странный треугольник. “Троян” в его тонком клине – немного уязвимый, немного странный, и за ним – два больших, тяжёлых, терпеливых зверя. Всё это напоминало сцену с далёкого бала. Толстые бронированные фигуры на заднем плане… Глаза, жаждущие нового чуда… Кирилл вздохнул и позволил себе улыбнуться – не от радости, а от той ясности, что всегда приходит к тому, кто знает цену риска. Теперь всё было проявлено. Каждый шаг впереди – был проверкой, а не загадкой.