Огнеупорные

Ознакомительный фрагмент

Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.

1.

Третье марта

В депо пахнет смесью кофе, металла и свежей краски – странно уютное сочетание для места, где каждый день начинается с ожидания тревоги. За панорамными окнами – серое утро Сильвер-Крика, воздух холодный, с примесью снега и дыма, как будто город сам дышит воспоминаниями о зиме. В шесть утра, сквозь щели в воротах, просачивается бледный свет, ложится полосами на бетонный пол и блестит на хроме пожарной машины, которую наш инженер-водитель Дуглас Райдер с любовью полирует, бормоча себе под нос что-то вроде «эта малышка должна сиять».

Где-то дальше, в углу спортзала, Райан Броуди на спор отжимается с кем-то из другой бригады, толпа наблюдает и упрямо раззадоривает их – обычное утро, та же рутина, то же тихое предвкушение смены. Наш капитан – Артур Лин сидит в своем кабинете с открытой дверью, погруженный в бумаги, но все равно держит руку на пульсе, как будто чувствует, когда кто-то из нас начинает дышать не так. Все спокойно, размеренно – до тех пор, пока не раздается хлопок двери.

– Угадай что? – Рейчел влетает в общую комнату, сияющая как лампочка, с привычной кружкой кофе, которую я уже видела трижды за последний час.

Я даже не поднимаю взгляд от планшета.

– Даже боюсь предположить.

– До меня дошли слухи, что сегодня это чертово место сгорит дотла.

– Так ты решила сообщить о запланированном поджоге? – хмыкаю я, и уголки ее губ поднимаются еще выше.

– Имя Хэйз Брайар тебе о чем-нибудь говорит?

– Нет. А должно?

– Господь, Элоди, – закатывает она глаза, плюхаясь в кресло напротив. – Его перевели к нам неделю назад, и сегодня его первая смена. Я же говорила тебе!

– Извини, я не запоминаю сплетни.

– Это не сплетни! Я просто… делюсь информацией.

– Не начинай, Рейч, – стону я, откидываясь на спинку дивана.

Но она лишь вздыхает с преувеличенной драматичностью:

– Говорят, он настолько хорош собой, что на выездах из-за него вспыхивает огонь даже там, где это невозможно.

– Тогда ему стоит сменить работу, – усмехаюсь я, но внутри уже чувствую, как растет раздражение.

– Где еще в нашем захолустье ты такого найдешь? – продолжает она, и я понимаю, что этот разговор мне не выиграть.

– Роман на работе – последнее, что мне нужно.

– Никто не говорит о романе, – протягивает она, закатывая глаза. – Иногда приятно просто… смотреть.

Я собираюсь ей ответить и привести, как минимум пять аргументов почему и “просто смотреть” плохая идея, но Кэп появляется в дверях, пересекаясь с ее сиянием и превращая его в уважительное молчание.

– Рид.

– Кэп.

– Полагаю, ты уже в курсе, – он бросает на Рейч короткий, теплый взгляд. – У нас пополнение. Хэйз Брайар из Монтаны. Будет здесь через пару минут. Хочу, чтобы ты провела ему экскурсию.

Я уже открываю рот, пока Рейчел успевает шепнуть одними губами: это судьба.

– У него медицинская подготовка, – добавляет Лин. – Так что покажи ему свой отдел, где что лежит и как работает.

– Да, сэр, – выдыхаю я и поднимаюсь.

Коридор встречает меня прохладой и тихим гулом разговоров. Спускаясь со второго этажа, я слышу, как где-то внизу хохочет Броуди, как шумит кофемашина, как за стеной кто-то настраивает аппаратуру. Все это будто фон – привычный, заземляющий, пока мои шаги гулко отдаются в бетонном пространстве. Я поворачиваю за угол – и в следующую секунду врезаюсь во что-то твердое и абсолютно неподвижное. Воздух вырывается из легких, мир идет под откос, и я уже готова встретиться с полом, но не успеваю.

Чьи-то сильные руки – горячие, уверенные – хватают меня за талию и притягивают к себе. Мгновение – и я слышу, как сердце стучит в ушах громче, чем все звуки депо вместе взятые. Запах – теплый, с нотами дыма, кожи и свежего мыла. Тело будто узнает его раньше, чем разум: мышцы напрягаются, дыхание сбивается, в пальцы дрожат от близости.

Я поднимаю взгляд. Он выше меня почти на голову, плечи широкие, как будто созданные держать на себе весь мир. На лице легкая небритость, от которой его черты становятся еще резче, а челюсть – опасно притягательной. Свет падает на него так, что каждое движение кажется выверенным, будто замедленным. Волосы темные, чуть растрепаны, глаза – стальные, холодные на первый взгляд, но в них есть глубина, от которой внутри все сжимается.

Он держит меня крепко, но аккуратно, как будто боится причинить боль. И в эту секунду я забываю, как дышать.

– Ох, вау, – первым отзывается незнакомец, и я наконец от него отступаю, – женщины, конечно, и прежде оказывались в моих объятиях, но… ты явно оказалась быстрее их всех.

Его тон мягкий, словно он специально смазывает остроту слов, превращая их в флирт, от которого у меня предательски полыхают щеки, будто я только что вбежала в огонь без защитной экипировки. Я мгновенно беру себя в руки, глубоко вдыхаю и заставляю сердце биться ровнее. Нельзя дать ему то, что он явно пытается из меня вытянуть, потому что я понимаю, кто он, и… Рейчел не соврала ни на йоту.

– Элоди Рид, – представляюсь я, нарочито спокойно, игнорируя его замечание, – парамедик сто одиннадцатой бригады.

– Хэйз Брайар, – он лениво улыбается, будто само его имя должно меня развлечь, и пожимает мою руку. – Новый пожарный из сто одиннадцатой бригады.

Его ладонь горячая, сильная, пальцы обхватывают мои дольше, чем позволяет приличие. Взгляд намеренно цепляется за мое лицо, как будто он ждет, когда я дрогну. Приходится вырывать руку – резким, неловким движением, и только тогда он отпускает, снова растягивая губы в самодовольной усмешке.

– Ты, – я бросаю взгляд на часы, – раньше времени. Но это даже к лучшему. Я покажу тебе станцию, познакомлю с командой и…

– У тебя всегда такое радушное приветствие для новичков? Или я просто особенный? – хмыкает он.

– Я не приветствую тех, кто потом будет разносить по отделу идиотские шутки.

– Оо, – протягивает он, явно наслаждаясь, – тебе понравится моя харизма.

– Можешь рискнуть, – отзываюсь я, уже поворачиваясь и двигаясь по коридору, не оглядываясь, – если хочешь, чтобы я вылила тебе кофе в ботинки.

– Тогда буду держать язык за зубами, – почти обещает он, легко догоняя меня, – хотя, признаюсь, с тобой хочется его использовать иначе.

– Ты мерзкий.

– Ты еще не знаешь, насколько.

Я резко останавливаюсь, разворачиваюсь и прищуриваюсь на него, уже готовая ответить, но он снова успевает раньше меня.

– Ты ведешь себя так, будто я заразен.

– Просто не хочу подхватить твой самодовольный вирус.

– Поздно, – фыркает он, – судя по тону, симптомы уже начались.

– Уверен, что это не аллергия на твое эго?

– Если бы я знал, что тебе так интересно мое эго, пришел бы без формы.

– Тогда экскурсия закончилась бы быстрее, – закатываю я глаза, потому что ее бы вовсе не было.

– Значит, ты признаешь, что увидь ты меня без формы – мы оказались бы в первой попавшейся подсобке?

Я начинаю закипать. Его слова звучат слишком легко, слишком самоуверенно, а запах – смесь свежего мыла, дыма и чего-то чертовски мужского – лезет под кожу, мешая мне ясно мыслить. Я разворачиваюсь на пятках и иду вперед, не оборачиваясь, не проверяя, следует ли он за мной – но он, к сожалению, делает это.

Первый этаж мы проходим быстро: короткое знакомство с другой бригадой, быстрые рукопожатия, несколько шуток. Дальше – склад с медикаментами: металлические стеллажи, коробки, подписанные банки, порядок, который держу одна я. Все объясняю сухо и четко. Затем мы поднимаемся на второй этаж – в общую зону, и, как назло, там ни одной живой души.

– Это общая зона, или, как ее называет кэп – гостиная.

– Здесь мило, – почти серьезно говорит Хэйз, взяв в руки одну из фотографий в рамке на комоде.

– Это наш второй дом, – пожимаю плечами я. – Нам всем нужно иметь здесь что-то хорошее в конце смены.

– Но мы же в одной бригаде, верно?

– И?

– Ты будешь иметьменядо, после и во время смены, Элоди.

Он переходит черту так легко, будто ее и нет. Его надменность ударяет по нервам, и злость во мне вспыхивает новым пламенем. Я уже открываю рот, чтобы высказать все, но дверь распахивается.

– Смотрите-ка, кто здесь! – Райан взрывается восторгом, будто встречает старого друга. – Новое мясо!

– Очень вдохновляюще, приятель, – смеется Хэйз в ответ. – Хэйз Брайар.

– Райан Броуди. А это, – он указывает за спину как раз в тот момент, когда в дверях появляется моя рыжая бестия, – Рейчел Майколсон.

– Слава бежит впереди тебя, Брайар, – смеется подруга, протягивая руку.

И тут же, оборачивается так, чтобы видела только я, она беззвучно произносит губами: «вау». А потом, будто ничего не было, вливается в разговор – со смехом, подколками и планами на сегодняшний вечер. Они уже вовсю обсуждают, как отпразднуют его перевод, будто готовы закрыть глаза на его заносчивость и петь ему хвалебные оды.

Я отворачиваюсь, стараясь унять злость. Занимаю руки делом – готовлю себе сэндвич. Поджаренный хлеб, плавленный сыр, помидоры, ветчина. Разрезаю его по диагонали, но куски выходят кривыми, и злость только крепче цепляется за меня.

– Тогда сегодня все в силе? – уточняет Райан.

– Да, я уже целую вечность никуда не выбиралась, – признается Рейчел, бросая на меня обвиняющий взгляд.

– Вы с нами?

– Я хочу пойти, – кивает Хэйз, и оказывается рядом со мной.

Этого достаточно, чтобы внимание переключилось с меня на него. Но он не отходит, а наваливается спиной на столешницу – всего в полуметре. Его голос едва слышен, как будто только для меня:

– Но я действительно пойду, если увижу там тебя.

Это становится точкой кипения. Горло сжимает, дыхание тяжелое, в груди – огонь. Злость поднимается от самого живота, и я больше не могу держать ее внутри.

– Слушай, – мой голос звучит грубо и резко, но мне все равно, – не знаю, что за игру ты затеял, но тебе нужно остановиться. Мы на службе. Здесь все серьезно и нет места для твоих выходок. Если у тебя нет разделения между работой и личной жизнью – прекрасно. Но не нужно ждать подобного и от меня.

Его улыбка медленно гаснет, и впервые в его глазах мелькает что-то большее, чем пустое развлечение. Будто мои слова задели его глубже, чем он рассчитывал. Словно за его ребячеством действительно скрывалось желание узнать меня ближе. Но это не моя проблема. Я здесь не за этим.

Он уже открывает рот, будто собирается ответить – может даже извиниться. Но в этот момент громко срабатывает система оповещения. Красный свет вспыхивает над дверьми, сигнал бьет по ушам. И мы все вместе, оставив все свои дела и разговоры, выдвигаемся на службу, потому что в итоге – она всегда является для нас чем-то личным.

2.

Семнадцатое марта

Ночной Колорадо всегда казался мне странным, слишком суровым и непредсказуемым. Март здесь – это не весна, а грязный компромисс между дождем и снегом, который превращает асфальт в скользкую кашу. Сегодняшняя ночь именно такая. Фары пожарной машины выхватывают из темноты обрывки мокрого снега, что падает вперемешку с дождем, и каждый порыв ветра стучит по металлу кабины, будто хочет сорвать нас с дороги. Я сижу, вцепившись в ремень, и чувствую, как двигатель под нами ревет, натужно работая на трассе, которая будто дышит смертью.

Рейчел в наушниках звучит четко и ровно, но я знаю, как ей тяжело сохранять такой тон, когда каждое ее слово может значить для нас жизнь или смерть. Через рацию она передает Кэпу детали: три автомобиля, один из них слетел в кювет, возможные заблокированные пострадавшие, возгорания пока нет, но есть утечка топлива. Она говорит быстро, но спокойно. Райан, сидя рядом со мной, проверяет снаряжение: перебирает карабины, поправляет тросы, проверяет гидравлику. У него свои собственные ритуалы перед боем, но они успокаивают даже меня.

А напротив – Хэйз. Но он не тот Брайар, которого рисуют сплетни. Не веселый клоун, не балагур, который сыплет шутками и обаянием направо и налево. Он сидит слишком серьезный, уставившись в боковое окно. Челюсть сжата, пальцы барабанят по колену – будто отмеряют ритм, который слышен только ему. Его лицо в этот момент невозможно спутать с обычным. В такие минуты он будто перевоплощается в кого-то другого: собранного, выверенного, четко знающего, что делать. И это сбивает меня с толку сильнее, чем любые его ухмылки.

За последние две недели я заметила: стоит прозвенеть тревоге, он будто сбрасывает с себя всю легкость. Ни грамма страха в глазах, ни капли лишней бравады. Только концентрация и желание добраться до очага, вытащить людей и помочь своей бригаде. Это подтачивает мое мнение о нем – слишком быстро и слишком сильно.

Но потом смена кончается, и он возвращается в свою роль: беззастенчиво флиртует, подсовывает мне кофе, хотя я не просила, подает руку, когда я забираюсь в машину, как будто я какая-то чертова принцесса, и перехватывает мои самые тяжелые сумки, будто делает это мимоходом. Но я знаю – это вовсе не мимоход. Это демонстрация, вызов, давление – чтобы я дрогнула и сдалась, чтобы открылась ему так же легко, как большинство девушек до меня. Чтобы, в конце концов, раздвинула перед ним ноги.

И самое мерзкое – я завидую этим чертовым счастливицам!

Хотя… нет. Зависть стала моей горькой правдой ровно после той случайной встречи в продуктовой лавке. Потому что там – я видела его не на показ, не в компании, где он мог бы нарисовать на себе маску героя. Он даже не заметил меня – потому что помогал незнакомому мужчине, чья мать с болезнью Альцгеймера вдруг не узнала ни себя, ни его. Женщина дрожала, терялась, захлебывалась паникой, и Хэйз – тот самый Хэйз, которого я пыталась списать в категорию “смешливый ловелас” – оказался рядом, чтобы удержать ее руки, успокоить своим голосом, объяснить сыну, как говорить с ней мягче.

Он был спокоен, внимателен, тих. Никакой публики и никакой выгоды. Просто он. И я ненавижу себя за то, что эти тихие поступки врезаются в меня сильнее, чем его ухмылки, которые я могу игнорировать.

Но сейчас мы тормозим на трассе, и реальность рвет мои мысли. Мокрая дорога блестит от света аварийных мигалок, слепые зоны в этой метели – словно черные дыры. Картина перед глазами ужасает: одна машина перевернулась и съехала в кювет, перед этим сбив другую, а та протаранила следующую. Металл смят, побитые стекла рассыпаны по земле, как ледяные крошки. Другая бригада уже работает с машинами на дороге, когда мы направляемся к перевернутой машине в самом кювете.

– Рид, осмотрись там. – Голос Кэпа режет воздух. – Броуди спустит тебя. Брайар, ты займись вторым пострадавшим в той же машине. Сначала займемся ими, потом вытащим машину. Вперед!

Райан закрепляет трос, проверяет мою страховку, и я чувствую, как холод металла карабина бьется о мою броню. Он кивает, и меня плавно спускают вниз. Снег колет лицо, а ветер свистит в ушах. Машина лежит на крыше, и в ее окне – женское лицо, бледное, перепуганное, но, по крайней мере, она в сознании.

– Мэм, сохраняйте спокойствие! – я почти кричу, чтобы перекрыть завывание ветра. – Мы поможем вам. Как ваше имя?

– К… Кейтлин, – губы у нее дрожат, а голос срывается.

– Хорошо, Кейтлин, вы отлично справляетесь, – уверяю я, проверяя пульс.

Тот быстрый, но ритмичный. Еще и явное сотрясение – зрачки реагируют медленно, сознание спутанное. Плечо вывихнуто неестественно, а колено распухло, и по положению ноги я догадываюсь о возможном переломе. Она в ловушке – ее тело сковано металлом. Я фиксирую ее шею воротником, насколько позволяет пространство, поддерживаю руку, чтобы уменьшить боль.

– Брайар! – кричу я, когда вижу, как он вместе с Броуди поднимает водителя вверх на носилках. – Ты нужен мне!

– Приятно слышать, Элоди, – его голос звучит так легко, будто мы не стоим посреди ледяного ада.

Он перебирается к моей стороне, цепко двигается по корпусу машины, и в его руках появляется гидравлический резак. Искры летят, металл кричит, пока он спиливает дверь. Я чувствую, как Кейтлин начинает дрожать сильнее, дыхание сбивается, глаза бегают.

Кейтлин вжимается в кресло, ее глаза расширяются, дыхание срывается. Паника накрывает ее мгновенно.

– Нет, нет! Не трогайте! – она дергается, плечо хрустит от движения.

– Кейтлин, – мягко, но твердо говорит Хейз. – Смотрите на меня. Только на меня. Все в порядке. Это шумно, но не больно. Вы справитесь с этим.

– Я… я не могу… – ее голос срывается.

– Можете. Вы уже делаете это, Кейтлин, – он кивает, глядя ей прямо в глаза. – Дышите со мной. Раз. Два. Медленно. Вот так.

– Это… это страшно, – она всхлипывает.

– Я знаю. Но вы не одна, – отвечает он. – Видите? Элоди рядом. И я. Мы оба здесь.

Я успеваю сбить ее учащенный пульс, фиксирую дыхание, накладываю кислородную маску. Хейз все еще говорит с ней, его голос низкий и спокойный, будто скала посреди бури. И это работает – ее дыхание выравнивается, руки перестают судорожно сжимать ремень безопасности.

Дверь наконец поддается, и мы осторожно вытаскиваем Кейтлин. Ее поднимают на тросе вверх, к дороге, и я бегу следом, чтобы передать ее скорой.

В тот самый момент, когда мы передаем девушку медикам, из ее машины вырывается огонь. Горячее пламя поднимается вверх, ветер гонит его в сторону дороги. Райан оказывается ближе всех – он срывает огнетушитель и, не думая, бросается вперед. Его движения резкие, но точные: струя пены накрывает пламя прежде, чем оно успевает добраться до нас.

Кэп – металлическим тоном, без колебаний – отдает короткий приказ парням заняться машиной. Я слышу, как Райан и еще двое тут же кидаются закреплять тросы, вытаскивать инструменты, готовить гидравлику, но я остаюсь в стороне. Это не моя зона ответственности, не моя работа. Я не могу им помочь с техникой, поэтому поворачиваюсь к трассе – может, сто шестая бригада, та, что возится с машинами наверху, нуждается в паре лишних рук. Уже делаю шаг в их сторону, когда…

Резкий, почти режущий запах бензина бьет меня прямо в нос. Я замираю, и в тот же миг дальняя машина – та, что стояла последней в цепочке – вспыхивает, словно сухая спичка. Огонь поднимается жадным языком в ночное небо, освещая мокрый снег красным и оранжевым, превращая его в искры ада. Суета поднимается мгновенно, словно рой ос.

– Все назад! Отходим! – Кэп орет так, что перекрикивает ветер. – Возможен взрыв, всем отойти как можно дальше!

Люди пятятся, тянутся за шлангами, но пламя только разгорается сильнее. В воздухе стоит гул паники, и я уже готова бежать вместе со всеми, как вдруг слышу другой крик. Тот, который невозможно перепутать с чем-то еще.

– Алекс! Где Алекс?! – женский голос режет сердце.

Я поворачиваюсь, и в скорой, которая уже готова тронуться, чтобы увезти пострадавших, женщина вырывается из рук медсестры. Лицо ее искажено ужасом, пока глаза блуждают в поиске.

– Все в порядке, мэм, – медсестра старается удержать ее. – Мы отвезем вас в больницу.

– Мой сын! Где он?! Где мой сын?!

И прежде чем кто-то успевает среагировать, она пытается броситься к машинам. К тем самым, что уже объяты пламенем и вот-вот рванут. Две бригады пытаются сбить огонь, но безуспешно, и приказ Кэпа остается один: отступить.

Все выполняют его. Все, кроме чертова Хэйза Брайара.

Он стоит на границе огня – высокий, закопченный, с обугленной каской в руке. Плечи черные от копоти, на лице тени, в глазах – пламя. Он будто сам соткан из огня: безумный, упрямый, до дрожи живой. Его взгляд цепляется за крик женщины, и я вижу, как в нем что-то щелкает. В нем не страх – а решимость, грубая и слепая.

– Брайар! – рявкает Лин, подбегая ближе и хватая его за руку. – Отставить! Машина вот-вот рванет, я сказал отойти!

– Там кто-то есть! – выкрикивает Хэйз, вырываясь.

Его голос – как удар, надломленный, срывающийся от ярости.

– Черт тебя подери, парень, назад! Это приказ!

Он бросает короткий взгляд на кэпа, и я успеваю увидеть, как в его глазах – огонь против огня.

– Тогда увольте меня после этого, Кэп, – бросает он коротко.

И без секунды колебания – просто шагает вперед. В само пламя!

Огонь проглатывает его, как зверь, алчно и безжалостно. Мгновение – и его нет. Только искры, дым и треск горящего металла. Я замираю, не дыша. Все во мне сжимается – грудь, горло, пальцы, что дрожат так, что аптечка едва не выскальзывает. Сердце колотится в висках, как сирена, неумолимо, громко, почти болезненно.

Я хочу бежать за ним. Но жар такой, что кожа обжигается даже на расстоянии. Пламя растет, будто злится на всех нас, живых, что стоим здесь и просто смотрим. Оно ревет, как чудовище, требуя новых жертв.

Проходит секунда. Потом еще одна. Время растягивается, ломается, и я уже почти теряю надежду, когда сквозь дым начинает проступать силуэт. Сначала размытый, дрожащий, потом все отчетливее.

Хэйз весь в копоти, на руках обгоревшая форма, а в руках – сверток. Он держит его осторожно, почти благоговейно, будто боится выронить. Это… это младенец – маленький, кричащий, живой.

Мир будто делает вдох и я вместе с ним, но…

Слишком рано.

Рев пронзает все вокруг – оглушительный, низкий, как будто само небо рушится. Взрыв разрывает воздух. Ударная волна подхватывает меня, как тряпичную куклу, и швыряет на землю. Воздух становится сплошным жаром. Уши закладывает, в них звенит так, будто кто-то разбил внутри стекло. Земля буквально дрожит. Искры летят в лицо, и я чувствую запах горелой резины и железа.

Я пытаюсь подняться – руки скользят по гравию, колени содраны. Все плывет. Дым густой, черный, вязкий, будто туман из ада. Я щурюсь, ищу глазами хоть что-то.

Но Хэйза не видно.

– Брайар! – кричу я, не слыша даже собственного голоса. – Хэйз!

Паника взрывается во мне, как вторая волна. Она захлестывает до слез, до комка в горле, до тумана перед глазами. Он где-то там. Он был так близко. Черт, он был так близко.

Я делаю шаг к огню – бездумно, на инстинктах. Но из пелены дыма выходит он.

Хромает, пошатывается. Лицо его – обожженное, грязное, губы в трещинах, волосы прилипли к вискам. Дыхание сбивчивое, но живое. Ребенка уже перехватывает другая парамедик, заворачивая того в плед, унося скорее к матери.

И в следующую секунду он просто падает на меня. Не теряя сознания, но слабея так резко, что я едва удерживаю его вес. Он тяжелый, горячий, дрожащий всем телом. Я подхватываю его под руку, становлюсь опорой, чувствую, как сквозь промокшую форму бьется его сердце – быстро, отчаянно, будто доказывает, что он все еще здесь.

– Осторожно, – шепчу я, ведя его к машине, чувствуя, как колени подгибаются не только у него, но и у меня.

Он не сопротивляется. Только сильнее сжимает мое плечо, словно боится снова потерять землю под ногами.

Мы добираемся до борта нашей машины. Я усаживаю его на ступеньку, хватаю кислородный баллон, открываю вентиль. Мои руки все еще дрожат, движения резкие, нервные, злые от страха, который не отпускает. Надеваю на него маску – чуть сильнее, чем нужно, будто злость легче спрятать за механикой действий.

Он поднимает на меня глаза – усталые, красные, с обожженными ресницами. И даже сейчас, едва дыша, ухмыляется уголком губ.

А я понимаю, что хочу одновременно ударить его и прижать к себе.

– Ты странно выглядишь, – шипит он через маску, голос у него хриплый.

– Это как?

– Так, будто действительно переживаешь обо мне, Элоди.

Я достаю аптечку и начинаю обрабатывать его лицо – ожоги, царапины, кровь, пот и копоть смешались в черный хаос.

– Я просто делаю свою работу, – цежу я, слишком резко прикасаясь к его щеке.

– Да брось, Рид, – он хмыкает, стягивая с себя куртку, – я буквально вышел из взрыва и…

– Вот именно! – перебиваю я, толкая его в грудь. – Какого черта, Брайар?! Ты мог погибнуть. Из-за твоего геройства мне теперь зашивать тебя.

– Если честно, твои руки на мне – не худший исход.

– Замолчи, пока я не засунула тебе шприц глубже, чем это необходимо.

– Грубовато. – Хэйз растягивается в ленивой улыбке, – Но мне даже нравится твоя забота в стиле «я тебя убью, но сначала дай мне тебя подлатать».

– Еще одно слово – и я действительно сделаю это. И без анестезии, – прикрываю я свое волнение сарказмом.

– Ну вот опять – боль и удовольствие – идеально про нас, правда?

Все вокруг будто замедляется – шум сирен глохнет, запах гари и мокрого асфальта отходит на второй план. Я буквально замираю, пока руки соскальзывают с его груди – его дыхание выровнялось, кровь остановлена, и только теперь я понимаю: он уже не в опасности. Для него вызов закончился.

Но для меня – нет.

Он снова играет роль, надевая свою привычную маску – легкая улыбка, шутка на кончике языка. Такой смешной и раскованный Брайар… и сейчас это бесит меня сильнее, чем страх за него.

– Ты действительно ничего не понимаешь, да? – слова срываются с губ резче, чем я планировала.

Его улыбка медленно ослабевает, угасает, будто он наконец перестает прятаться за ней. Взгляд становится серьезным и слишком честным.

– Ты нарушил протокол! – я почти кричу, глотая воздух. – Нарушил приказ капитана! Подверг жизнь необоснованной опасности! Ты даже не знал, что там есть ребенок, потому что бригада проверяла машину и не нашла никого! Ты…

– Хватит! – он резко поднимается, нависая надо мной, и теперь это не тот беззаботный душа-компании Брайар.

Его глаза темнеют, в них полыхает злость, и я чувствую, как мое дыхание сбивается. Он слишком близко.

– Если ты действительно думаешь, что я брошу ни в чем не повинного ребенка в огне, – он сглатывает тяжело, будто слова жгут его изнутри, – то, кажется, ты и правда не самого лучшего обо мне мнения, Элоди.

– Хэйз… – его имя застревает в горле, губы сами собой приоткрываются, и низ живота сводит от этого неприятного напряжения, от его силы, от этой дикой и злостной искры, что бьется между нами.

– Видимо, мне действительно стоит прекратить свои попытки доказать тебе обратное.

Он произносит это тихо, но так, что каждое слово падает в меня камнем.

Все вокруг становится вязким, время тянется слишком медленно. Его взгляд больше не злой, только, как будто, с тяжелым разочарованием. Хэйз отводит глаза, разворачивается и уходит, оставляя меня с гулом в ушах и пустотой в груди, которая кажется глубже любой пропасти.

3.

Восемнадцатое марта

Я хватаю стопку бумаг со стола в общей комнате и несусь по лестнице вниз, едва не спотыкаясь на каждом пролете. Сердце бьется так, будто готово выскочить наружу, пока в висках стучит злость. Я держусь из последних сил, чтобы не разорвать эти листы прямо в клочья, пока бегу.

К утру во мне уже нет усталости – ее полностью вытесняет гнев. Он горит в груди, расползается по телу, и чем ближе я к раздевалке, тем сильнее становится желание закричать. Я влетаю внутрь, и меня обдает тишиной – глухой, вязкой, как вода. После пересменки здесь всегда тихо: вы отработали ночь, убрались, написали отчеты – и все стихло. Эта тишина почти действует успокаивающе, почти сбивает с ног мягкостью, но только почти… пока я не замечаю его.

– Какого черта, Брайар? – я хмурюсь и со злостью впечатываю его чертов отчет ему прямо в грудь. – Решил поиграть в героя? Я не нуждаюсь в твоей помощи.

Он выглядит слегка растерянным, отшатывается назад, сжимая у себя на груди листы. На мгновение он теряется, и в его глазах мелькает непонимание.

– Что я опять сделал не так, Элоди?

Он тут же приходит в себя, коротко, раздраженно хмыкает и пробегается глазами по листам.

– Где ты взяла это? – его брови поднимаются, он переворачивает бумаги, будто не верит своим глазам. – Это же мой отчет.

– Вот именно, Хэйз, – я не отступаю и голос становится резче. – Это твой отчет. Поэтому какого черта он не совпадает с действительностью?

Злость врывается в каждую клеточку моего тела. Я ощущаю, как пальцы сжимаются в кулаки до боли, как плечи напрягаются, а челюсти сводит так сильно, что кажется, зубы треснут. Мне хочется вырвать эти слова прямо из его рта и заставить проглотить их обратно.

– И чем ты недовольна в этот раз? – он бросает на меня быстрый взгляд, в котором больше насмешки, чем участия. – Три предложения о тебе – слишком мало? – он хмыкает, небрежно засовывает бумаги к себе в шкафчик. – Я не думал, что ты любишь внимание, Элоди, но если это и так – я бы мог написать о тебе что-нибудь. Может быть триллер? Или тебе больше нравятся детективы?

Гнев захлестывает изнутри, разъедает, как кислота. Я чувствую, как слова застревают в горле, а дыхание становится прерывистым. Я не могу поверить, что он смеется надо мной.

– По-твоему, поэтому я здесь? – я в упор смотрю на него, пытаясь удержаться, чтобы не сорваться на крик.

– Ты права, – уголки его губ поднимаются, и он кивает сам себе. – Это определенно должна быть эротика.

Он уже тянется к дверце своего шкафчика, но я с силой захлопываю ее, едва не придавив его пальцы. Железный удар отзывается в раздевалке эхом, но мне все равно.

– Понял, – он закатывает глаза и отстраняется. – Ты не фанатка удовольствий.

Я смотрю на него и не понимаю, как это вообще может его смешить. На смене он нарушает приказ капитана, не придерживается протокола, рискует жизнями, а потом – просто врет в своем отчете, будто это не имеет значения.

– Ты написал неправду, Хэйз, – мой голос становится выше, чем я хочу. – Неправду о моей работе и обо мне.

И в этот момент его лицо меняется. Маска игрока, дурачка, который всегда прячется за шуткой, срывается с него. В глазах появляется что-то другое – тяжелое, серьезное. Он будто забывает, что секунду назад пытался меня дразнить.

– Я не просила тебя об этом, – напоминаю я, и в голосе дрожит злость, сдержанная ярость, которая больше похожа на боль. – Не просила врать и выгораживать меня, так что засунь свое геройство…

– Геройство? – хмуро хмыкает он, и в его голосе сквозит раздраженный смех. – По-твоему, поэтому я так написал?

Он делает шаг на меня, но я не двигаюсь. Стою, вцепившись пальцами в рукава своей униформы, будто в оружие. Здесь я задаю тон, и он это знает.

– Мне, конечно, приятна твоя лесть, но дело ни черта не в тебе, Элоди.

– Оо, правда? – я прищуриваюсь, не думая, дергаю дверцу его шкафчика, чтобы самой огласить ему то, что по его мнению ни черта не обо мне или моей работе. Листы дрожат в моих пальцах, когда я начинаю читать.

«…Парамедик Элоди Рид пыталась удержать меня от загоревшегося автомобиля. Повторила приказ капитана отступить, но я нарушил его. После взрыва парамедик Элоди Рид оказала мне первую медицинскую помощь. Она проверила дыхательные пути, обработала ожоги на руках, наложила повязку на рассеченную бровь и остановила кровотечение. При ее повторном осмотре – я добровольно отказался от госпитализации».

На этом месте я останавливаюсь. Слова будто перестают иметь вес, и я резко поднимаю глаза на Хэйза.

Он стоит передо мной, усталый до предела после ночной смены. Его волосы все еще влажные после душа, тень щетины делает скулы еще резче, а темные круги под глазами не убавляют привлекательности, только добавляют какой-то грубой мужской силы. Он выглядит слишком красивым даже сейчас, когда я злюсь на него так, что готова сжечь этот отчет прямо у него на глазах.

– Ты права, – выдыхает он тихо, без насмешки, но с тем самым налетом флирта, от которого внутри меня все сжимается. – Это пять предложений о тебе. Вдруг после такого кто-то подумает, что ты мне нравишься.

– Господь, – я зажмуриваюсь и стону, пытаясь проглотить реакцию, но он, конечно же, это замечает.

Он всегда замечает. Всегда делает именно так: нарушает правила, потом ведет себя как клоун и прячется за флиртом, будто этим можно заставить меня смягчиться.

– Я хочу, чтобы ты переписал это, – я заставляю себя дышать ровнее. – Все было не так, и ты знаешь это. Я не делала ни промывание ран, ни замера давления – я вообще не успела довести процедуру до конца.

Он лениво наваливается плечом на шкафчики, скрещивает руки на груди. Этот жест будто говорит: «Ты меня утомила». Его глаза скользят по моему лицу с таким спокойствием, что у меня мурашки бегут по коже.

– И что ты хочешь, чтобы я написал, Рид? – протягивает он с усмешкой. – Как перед осмотром я заставил тебя покраснеть? Или как после того, как ты накричала на меня за нарушение протокола, мы поссорились, потому что ты считаешь меня ужасным человеком?

– Это не так, – резко отвечаю я, но слова звучат слишком мягко.

– Что именно – не так, Элоди? – он отрывается от шкафчика и чуть наклоняется вперед. Его голос становится тише, глубже, и как будто опаснее. – Потому что сейчас я говорю тебе правду. Ту правду, которую ты сама хочешь видеть в моем отчете. В том отчете, где я не прикрываю ни тебя, ни себя самого.

Я чувствую, как во мне что-то ломается. Его слова слишком точны. Я понимаю: он не хотел, чтобы нам попало, потому что даже если он совершил больше нарушений, чем кто-то другой, я все равно не выполнила часть своей работы. Я могла его остановить. Могла заставить себя слушаться. Но я была напугана, зла, позволила эмоциям взять надо мной верх и он ушел. А ведь его могли на время отстранить от работы, если бы я нашла что-то не то в его самочувствии.

– Я был в полном порядке, Элоди, и ты знаешь это, – он говорит уже серьезнее, без намека на усмешку. – Ты должна была провести полный осмотр, но не сделала этого, потому что я ушел. А ушел я, потому что мы поссорились. Поссорились мы, потому что…

– Прекрати это, – перебиваю я, слишком резко, будто иначе просто не выдержу.

Хэйз выдыхает, и этот выдох звучит так, словно он вытряхивает из себя все накопившееся за ночь раздражение.

– Не все из действительности должно быть в отчете, мисс-идеальность, – его взгляд становится темным, тягучим. – Но не вини меня в том, что я скрываю секреты, которые ты сама не хочешь, чтобы были раскрыты.

Я тяжело дышу, гневно, прерывисто, будто каждое слово дается мне с боем. А Брайар уже отстраняется, словно все в порядке, достает из шкафчика свои вещи и начинает одеваться так спокойно, будто наш спор для него – обычная часть утреннего ритуала.

– Мы закончили? – уточняет он, бросая на меня взгляд через плечо.

Я неуверенно киваю, хотя на душенет ничего похожего на завершенность.

– Хорошо, – он забирает вещи и уже отступает к выходу из раздевалки, задержавшись на секунду.

Его улыбка появляется как вспышка – быстрая и теплая, пока он осматривает меня с ног до головы:

– Потому что у меня была чертовски длинная смена, а мне еще предстоит писать о тебе эротический роман.

– Ты не посмеешь, Брайар! – я не успеваю сдержать возмущенный крик.

Но он лишь громко смеется, и этот смех гулко отскакивает от металлических шкафчиков, заполняя все пространство вокруг. И даже когда он уходит, а звук затихает в коридоре, во мне остается его эхо и мысль, от которой никуда не деться – теперь у нас с ним есть общий секрет, который, так или иначе, связывает нас.

4.

Тридцать первое марта

– Не могу поверить, что ты сам сделал это, – смеется Рейчел, благодарно обнимая Брайара за приготовленный им торт.

– Должен признаться, выпечка моя страсть.

– А как же геройство? – хмыкает Райан.

– Нет, нет, нет, – в шутку хмурится Хэйз, – это призвание, чувак. Но думаю, после выхода на пенсию я бы не отказался от собственной пекарни или кофейни, где мог бы продавать свою выпечку.

Кухня-гостиная наполняется смехом и разговорами, легкая теснота только подогревает атмосферу. Все вокруг смотрят на Хэйза, словно он сам праздник, а не просто один из нас. Я же чувствую, как скулы тянет от раздражения, и тихо выскальзываю через заднюю дверь, не желая быть частью этого хора восхвалений.

На заднем дворе пахнет дымом и мясом. Я устраиваюсь на утепленный шезлонг у костра, вытягиваю ноги и прикрываю глаза, позволяя солнцу приглушить шум из дома. В паре метров от меня Кэп вместе со своей женой Риной жарят стейки, спорят о специях, смеются, и это выглядит почти слишком домашне для нас – людей, которые проводят половину жизни среди огня и металла. В этом году день рождения Рейчел выпал на наш выходной, и поэтому вся наша «пожарная семья» собралась вместе, прихватив заодно еще и свои настоящие семьи. Дети бегают по двору, дерутся за шарики и мыльные пузыри, мужья и жены переговариваются с нашими ребятами, кто-то запускает музыку и домашнее караоке. Повсюду украшения, смех и крики – буквально самый настоящий праздничный хаос.

Я делаю глоток прохладного безалкогольного пива, и горечь напитка греет меня сильнее костра. Может, он и остудит мое раздражение. Только я не знаю, отчего оно именно – оттого, что все снова крутятся вокруг Хэйза, или оттого, что сам он будто перестал замечать меня. Я выросла среди мужчин – отец, трое братьев, и последнее, чему они меня научили – это врать самой себе. Поэтому я признаюсь: после того ДТП, младенца, которого он вынес из огня, и нашей стычки из-за его отчета в раздевалке, он, скорее всего, меня ненавидит. Мы почти не разговариваем вне работы. На вызовах он работает так, будто между нами ничего и не было. И я уж точно больше не встречаю его случайно в продуктовом магазине. Мне не нужно его внимание – правда не нужно. Но здесь, в этой толпе, есть что-то еще, что колет меня изнутри.

Дверь распахивается, и вся компания вываливается на улицу. Рейчел, Райан и… чертов Хэйз. Они идут прямо ко мне, словно нарочно. Рейч падает на соседний шезлонг, вытягивает ноги и тут же удобно устраивает их на Райане. Тот лишь закатывает глаза, но больше для издевки, чем от какого-то реального раздражения, они ведь все таки лучшие друзья, и… тут Хэйз делает то же самое со мной.

Его сильные руки касаются моих лодыжек, поправляя мои ноги, и даже через тонкие колготки я чувствую это прикосновение слишком отчетливо. Он усаживается у моих ног, кладет их себе на колени – так естественно, как будто мы делали это тысячу раз. И при этом продолжает болтать с Райаном о хоккее, словно ничего особенного не происходит.

– …Нью-Йорк однозначно заберет себе кубок в этом году, – самодовольно заявляет он, отчего я невольно хмыкаю.

– Ни за что, чувак, – Райан морщится, – Сиэтл сделает это за них.

– Ага, – смеюсь я, – если только Чикаго перестанет играть вообще.

Хэйз оборачивается ко мне. Его улыбка едва заметная, почти удивленная, глаза прищурены от теплого, уже почти апрельского солнца. Он явно не ожидал услышать подобного от меня.

– Что? – бросаю я в ответ на его взгляд. – У Нью-Йорка хреновая защита. Они доигрывают этот сезон только за счет атаки. Но как только их соперник сильнее в ней – у них все рушится еще до второго периода.

Рейчел смеется и сияет так, будто это ее личная победа. Я же поворачиваюсь на Райана, решив, что он тоже не прав.

– Сиэтл? Серьезно? – мои слова заставляют его хмыкнуть и откинуться ладоням на шезлонг позади него. – Трое их ключевых игроков вне игры до конца сезона. Эти ребята умеют играть только в полном составе, а плей-офф почти всегда идет в меньшинстве. У них нет ни малейшего шанса.

– Поэтому Чикаго? – вмешивается Хэйз.

– Поэтому Чикаго, – подтверждаю я. – Их вратарь работает без опоры на защиту. Коэффициент его остановленных бросков зашкаливает за девяносто три процента. Они умеют держать меньшинство и реализуют почти каждое второе большинство.

Наступает короткая тишина. Никто не спорит. И только смех Рейчел разрывает ее, снимая напряжение между нами.

– Да девочка, – она салютует мне своей кружкой травяного чая, – ты уделала их обоих.

– Как и всегда, – соглашается Райан. – Не моя вина, что я рос среди девушек.

– Это определенно твой плюс, – отмечаю я, стараясь игнорировать слишком пристальный и внимательный взгляд Хэйза.

Разговор постепенно снова становится легким. Народ собирается кучнее, кто-то разносит тарелки со стейками и хот-догами, дети кружат вокруг костра с зефиром, музыка чуть громче смешивается со смехом. Атмосфера простая, почти семейная, и я чувствую, как ее тепло заполняет даже те уголки во мне, что я упрямо продолжаю держать холодными.

Все кажется почти привычным. Те же голоса, смешки, запахи еды, дети, которые визжат, гоняясь друг за другом по двору. Я уже пять лет работаю и отдыхаю с этими людьми рука об руку – я знаю каждую их привычку, каждое движение. Здесь нет ничего нового. Но все меняется, когда я чувствую тепло там, где не должна.

На моей лодыжке вдруг оказывается чужая ладонь. Шершавое, сухое тепло. Хэйз касается меня и делает это так буднично, будто случайно, и продолжает болтать о чем-то с Рейчел и Кэпом. Его голос уверенный, раскатистый, а смех искренний – и никто, кроме меня, не замечает, что его пальцы сейчас едва заметно вычерчивают круги на моей косточке. Все слишком просто. Слишком обыденно. Но я чувствую каждое движение и даже больше. Я чувствую его так, будто эти круги чертятся прямо по моим нервам, и мое тело реагирует мгновенно.

Низ живота сводит, дыхание перехватывает, и я едва подавляю дрожь во всем теле. К щекам приливает кровь, и я почти заливаюсь краской, потому что это прикосновение… оно слишком интимное. Слишком неправильное и одновременно чертовски приятное. Я убеждаю себя, что это ничего не значит, что это просто случайность. Я слегка дергаюсь, пытаясь не привлекать к себе внимание, но давая ему понять, чтобы он прекратил это. Не потому что мне это не нравится. Наоборот – от этого становится слишком приятно, слишком опасно приятно.

Но он не останавливается и будто действительно не замечает этого. Его рука становится увереннее, пальцы сильнее сжимают мою ногу, притягивая ее ближе к себе. И теперь он касается меня так, что это невозможно не заметить. Продолжая обсуждать с Райаном что-то о строительстве, смеясь, словно ни в чем не бывало, он держится за меня. И это сводит меня с ума.

Пока я повторяю себе одно и то же, чтобы убедить себя в этом и искренне поверить – у меня просто давно никого не было. Это только потребность, тоска по близости и ничего больше. После Чейза из отделения скорой помощи я дала себе клятву, что больше никогда не ввяжусь в роман там, где работа и адреналин переплетаются с личным. С ним, конечно, все было иначе – мы просто спали вместе. Ни совместных компаний, ни реальной, какой-то душевной близости. Но при пересечениях на работе – она страдала больше, чем должна была и это было полностью моей виной.

Поэтому я не выдерживаю. Подрываюсь с места, будто мне срочно нужно уйти. Безалкогольное пиво оставляю на подлокотнике, даже не заботясь о том, чтобы его случайно не пролили или никто из детей не поранился о возможные осколки, если бутылка разобьется. Мне нужно убраться отсюда и выдохнуть – поэтому дом Рейч становится моим укрытием, когда внутри, к счастью, никого не осталось – все переместились во двор.

Я иду в гостевую ванную, закрываю дверь и включаю кран. Ледяная вода бьет в ладони, я умываюсь, втираю влагу в кожу, словно могу стереть ею все свое напряжение. Но из зеркала на меня смотрит ядовито-красное лицо. Я злюсь на себя. Злюсь на то, что позволяю этому человеку влиять на меня. Хэйз Брайар – добряк, клоун, герой. И почему-то тот, о ком я думаю чаще, чем должна. Он слишком хорош собой – и я ненавижу это в нем. Эти глаза, яркие и темнеющие в одно мгновение, широкие плечи, татуированные предплечья и его руки… черт возьми. В моих самых прекрасных и самых ужасных снах эта рука оказывается на моем горле и я не знаю, что пугает меня сильнее: сам сон или то, что мне в нем нравится.

Я выхожу из ванной, вытирая лицо, и, конечно же, застаю его в кухне. Хэйз стоит у холодильника, лениво достает всем напитки – два графина с домашним лимонадом – Рейчел привезла нам этот рецепт из самой Трансильвании. И даже здесь Брайар выглядит чересчур самоуверенным, будто весь этот дом принадлежит ему.

– Хэй, – бросает он, оборачиваясь. – Будешь еще свое пиво?

– Нет, я… – запинаюсь, – мне нужна пауза.

– Хорошо.

Он захлопывает дверцу, облокачивается на холодильник и смотрит прямо на меня. Его глаза сканируют каждую мелочь на моем лице, и я ненавижу, что от этого каждый раз чувствую себя разоблаченной.

– Ты в норме? – хмурится он, будто пытается заглянуть глубже, чем я готова ему позволить.

– Более чем.

Напряжение между нами густеет. Оно в воздухе, как электричество перед грозой – стоит протянуть руку, и можно обжечься.

– Я сделал что-то не то? – он прищуривается, а его голос звучит лениво, но в глазах сквозит беспокойство.

– Почему ты так решил? – я не отвожу взгляда, делаю вид, что могу выдержать его допрос, когда единственное, чего я хочу – это чтобы он сдался первым.

– Ты ушла, – он чуть приподнимает бровь, будто это очевидно. – Обычно, когда женщина уходит посреди разговора, она либо злится, либо хочет, чтобы я пошел за ней.

– Не обольщайся, Брайар, – сухо бросаю я. – Я просто не видела смысла продолжать разговор. Хотела… привести себя в порядок.

Он хмыкает, подходит ближе, и я чувствую, как от него пахнет огнем и чем-то острым, почти пряным.

– Ага. Райан предупреждал об этом, но ты и правда вечно серьезная даже на вечеринках, – его губы тронуты усмешкой, но голос мягкий. – Остальные хотя бы делают вид, что расслабились.

– Я не умею делать вид, – отвечаю я, наконец приходя в себя. – В жизни я точно такая же, как и на работе.

– Вот именно, – Хэйз усмехается чуть шире. – Всегда собранная, в броне, без права на ошибку. Даже когда в руках не аптечка, а безалкогольное пиво.

– А ты вот наоборот, – я складываю руки на груди. – На работе ведешь себя так, будто вся твоя жизнь сплошная вечеринка. Повсюду шутки, флирт и смех. Будто все это – просто игра.

– Может, потому что иногда людям нужно немного игры, – отвечает он спокойно. – Но если у тебя есть какие-то вопросы о моей некомпетентности на рабочем месте – ты всегда можешь обратиться к Кэпу, верно? У него, по-моему, нет ко мне вопросов о качестве выполнения моих должностных обязанностей.

– Ага. Все надежно скрыто под множественными слоями твоих масок, – парирую я. – Ты, кажется, не можешь без них жить.

– Не могу? – он делает шаг ближе, а его взгляд становится темнее. – Или ты сама ничего другого не хочешь во мне увидеть, Элоди?

– Ты слишком любишь подливать масла в огонь, – шепчу я, чувствуя, как сердце ускоряется.

– А ты слишком боишься загореться, – отвечает он тем же тоном. – Но, знаешь, Рид… не обязательно тушить все, что начинает гореть.

На мгновение между нами тянется тишина. Смех с улицы даже в открытые двери звучит будто издалека, кто-то открывает бутылку шампанского, всеобщие разговоры звучат еще ярче. Но я не слышу ничего – только его дыхание и глухой стук своего сердца.

– Ты чертовски самоуверен, – наконец выдыхаю я.

– Может быть, – он наклоняется ближе, почти касаясь губами моего уха. – А может быть, просто вижу то, чего ты сама стараешься не замечать.

Хэйз лениво отстраняется, забирает кувшины с лимонадом и уходит во двор, оставляя меня посреди кухни, с бешено колотящимся сердцем и чувством – что я только что сама открыла ту дверь, которую больше всего хотела держать закрытой.

5.

Второе апреля

Я в третий раз проверяю список из сорока девяти пунктов и снова нахожу несоответствие. Секунду назад казалось, что все совпадает, но теперь – будто что-то сместилось, будто кто-то тайком убрал один из пунктов, только чтобы вывести меня из себя. Я нахмуренно вчитываюсь в строки, провожу пальцем по бумаге, по чекбоксу, который уже сто раз отмечала в прошлом. Все на месте и все равно что-то не сходится.

Передо мной разложены аптечки – ровные, аккуратные, стерильные. Все, как я привыкла: бинты, антисептики, шприцы, перевязочные материалы, индивидуальные наборы, дыхательные маски. Все, что нужно, лежит перед глазами. Но где-то, глубоко под кожей, ощущение пустоты, как будто я упустила не пункт – а что-то гораздо большее.

Я вздыхаю и начинаю все сначала – в четвертый раз. Пересобираю аптечки одну за другой, выверяю каждое движение. Привычная рутина должна бы действовать на меня успокаивающе, но сегодня все иначе. Руки двигаются автоматически, но мысли блуждают. Я чувствую напряжение в воздухе – то самое, что возникает, когда кто-то рядом с тобой слишком живой.

Большие ворота пожарной части распахнуты настежь – для проветривания, как происходит всегда в ночную смену. Апрель в Колорадо – время непостоянное, и небо, кажется, сходит с ума. Дождь барабанит по асфальту, гроза режет темноту белыми вспышками. Воздух пахнет прохладой, металлом и мокрой землей. Каждый раз, когда гремит гром, вибрация уходит в пол и будто отзывается в груди.

На мне только обтягивающий лонгслив, длинные рукава которого приспущены до запястий, но я не чувствую холода – воздух хоть и кажется мне морозным, но в этом нет никакого дискомфорта. Может, уже привыкла, а может, просто слишком сосредоточена… или же слишком отвлечена. Потому что все это время я чувствую егоприсутствие. Все верно – Хэйз Брайар – мой напарник на сегодняшнее ночное дежурство.

Он возится с пожарной машиной, что-то проверяет, двигается с уверенностью человека, который знает, что делает. Вода блестит на его руках, когда он поднимает тяжелые шланги. Я стараюсь не смотреть, но, кажется, каждый его шаг резонирует во мне, будто он перестраивает частоту воздуха.

– Будешь долго смотреть в бездну, – рвано бросает он, таская дополнительные баллоны, когда я возвращаю свое внимание аптечкам, – бездна начнет смотреть в тебя.

Я закатываю глаза, возвращая себе профессиональную собранность. Больше никаких глупостей. Я парамедик, и это моя работа. Я могу делать ее хорошо – без оглядки на мужчину, который, кажется, родился, чтобы раздражать меня.

Я выравниваю ряды ампул, аккуратно фиксирую ремешки на аптечках. Все точно, четко, по протоколу. Движения размеренные, но под кожей все дрожит. Я чувствую его взгляд даже спиной – будто он не просто смотрит, а скользит по моей коже.

– Перестань пялиться, – бросаю я, не оборачиваясь.

– Я всего лишь дышу в твоем присутствии.

– Значит, перестань дышать.

– Опасное предложение от парамедика, – усмехается он, заставляя меня все-таки повернуться. – Но звучит чертовски горячо.

Я фыркаю, но уголок губ все-таки предательски дергается.

– Ты неисправим.

– А ты улыбаешься, – он мгновенно подмечает.

– Нет.

– Да. Я все видел.

– А я видела твою медкарту, – произношу я, приподнимая подбородок, – у тебя зрение минус полтора. Так что ничего ты не видел.

Он медленно расплывается в улыбке – той, от которой кажется, что свет становится теплее. Смотрит на меня, будто застал за чем-то постыдным.

– Интересовалась моим здоровьем, Элоди? – хмыкает он.

– Думаешь, меня это волнует? Как это мило с твоей стороны.

– Тебе правда нравится быть настолько честной?

– А тебе правда нравится со всеми флиртовать? – парирую я, но он только смеется.

– Нет, – Хэйз пожимает плечами, – только с тобой, Элоди.

– Я думала, мы это уже обсудили.

– Что-то я не припомню.

– Я это заметила.

– Что еще ты заметила?

Он сокращает расстояние между нами так быстро, будто это ему действительно позволено. Воздух между нами густеет. Я чувствую запах дождя, дыма и чего-то, что принадлежит только ему. Сердце делает неровный рывок, будто пропускает удар.

– Ты… – начинаю я, но слова застревают в горле.

– Стою слишком близко?

– Вот именно.

– Ну, – он делает еще полшага вперед, смотря точно глаза в глаза, – ты ведь всегда можешь отойти от меня, верно, Элоди?

Я невольно бросаю взгляд на его губы. Они влажные, мягкие на первый взгляд, и почему-то все внутри меня сокращается, будто мышцы помнят то, чего никогда не было. Воздух становится плотным, дыхание – коротким, а мои собственные губы мгновенно пересыхают. Я ненавижу то, что он раздражает меня и притягивает одновременно.

Это всего лишь биология. Химия. Тело посылает сигналы мозгу, что кто-то – угроза и притяжение в одном лице. Адреналин, дофамин, кортизол – все перемешивается, пока разум пытается не дать им победить.

– Ты можешь сколько угодно меня ненавидеть, – его голос становится ниже, тише, – но, черт возьми, ты выглядишь чертовски красиво, когда злишься на меня.

Мое тело реагирует мгновенно – сердце стучит в висках, кожа будто нагревается изнутри. И он, словно чувствуя это, делает шаг назад: не давит, не наседает. Просто смотрит, давая мне пространство и время.

– Принесу нам кофе, – спокойно говорит он и уходит, оставляя за собой запах дождя и чего-то горячего, от чего я не могу отдышаться.

Хэйз уходит наверх, будто ничего не произошло – спокойно, уверенно, с пустой кружкой кофе в руке и тем самым ленивым шагом, от которого у меня внутри что-то непрошено дрожит. Я смотрю ему вслед, пока его силуэт не исчезает на лестнице, и будто только тогда позволяю себе вдохнуть. Воздух кажется слишком плотным, жарким, тяжелым от запаха дыма, дождя и кофе.

Мне нужно на воздух и срочно!

Это все гормоны, повторяю я мысленно, почти шепотом, будто убеждаю в этом не себя саму, а кого-то другого. Только гормоны! Да, он красивый, уверенный в себе, добрый и чертовски обаятельный. Тот, кто улыбается, и кажется, будто солнце выходит из-за туч. Но я уже встречала таких. Они приходят, разбивают твое сердце и уходят. Для них это – просто игра, проверка личных границ, способ развлечься, пока кто-то другой собирает после них осколки. А у меня в жизни и без того достаточно всего, что разбивает мое сердце. Я не собираюсь позволить еще одному мужчине сделать все то же самое со мной снова.

Я выдыхаю и направляюсь к воротам пожарных боксов. Ночь влажная, воздух холодный, пахнет грозой и мокрым металлом. Я сажусь на спуск под крышей – вроде бы в помещении, но все равно будто на улице. Дождь бьет по асфальту, мелкие капли долетают до моего лица, ветер пробирается под лонгслив, заставляя кожу покрываться мурашками. Я подбираю ноги к груди, обхватываю их руками, и позволяю себе просто быть. Без необходимости все контролировать хотя бы некоторое время.

Но гроза набирает силу. Небо над Сильвер-Крик будто взбесилось – молнии вспыхивают над лесом, вырезая силуэты деревьев, и каждая вспышка режет тьму пополам. Я смотрю на это и неожиданно чувствую… покой. Этот шум, эта стихия – будто забирают все, что я не могу сказать.

– Ненавижу гром и молнии, – раздается рядом ухмылка Хэйза.

Я вздрагиваю, не сразу оборачиваясь. Он протягивает мне кружку кофе – горячую, с тонкой струйкой пара – и усаживается рядом, но на допустимое расстояние. Его плечо достаточно близко, чтобы чувствовать тепло, но не настолько, чтобы можно было назвать это прикосновением. Он вытягивает вперед свои длинные, сильные ноги и делает глоток из своей кружки, тихо вздыхая.

– Меня это удивляет, – признаюсь я, глядя на горизонт.

– Что именно? Что они пугают меня?

– Я думала, ты ничего не боишься.

Он усмехается, едва заметно, и его голос становится ниже, мягче:

– Я этого не говорил.

На некоторое время мы замолкаем. Сидим рядом, не касаясь друг друга, просто слушаем, как дождь барабанит по крыше, как небо рвется молниями. Перед нами – горы, где вспышки света отражаются от склонов, будто само небо горит.

– Моя мама умерла в такую погоду, – тихо произносит он. Голос ровный, но в нем есть что-то, от чего у меня замирает сердце. – Мы ехали по шоссе от бабушки поздно ночью, пока пьяный водитель не выехал на встречку.

– Мы? – выдыхаю я.

– Да, – он смотрит вдаль, но его взгляд стеклянный, – мне было семь. Я сидел на пассажирском сидении точно за ней.

Я сглатываю, не зная, что ответить. Тишина между нами становится почти физической – плотной, режущей.

– Поэтому ты решил стать спасателем? – спрашиваю я наконец.

Он коротко усмехается, будто пытается сбросить с себя тяжесть слов. Поворачивается ко мне, и в его глазах что-то беспокойное, неуверенное, как будто он сам не знает, можно ли об этом говорить.

– Думаешь, это глупо?

– Нет, – качаю головой, чувствуя, как в груди сжимается что-то теплое и болезненное. – Ты… ты пережил самое страшное, что может пережить ребенок.

Я уж точно знаю, о чем говорю. Моя мама умерла, когда мне было три. Я не помню ее голоса, не помню, как пахли ее волосы, но боль от этого пустого места живет во мне, как шрам. И никакие годы не стирают его.

– Поэтому сейчас ты хочешь защитить тех, кто действительно нуждается в этом, – тихо продолжаю я. – Чтобы никто не пережил то, что пережил ты.

Он долго смотрит на меня, будто что-то ищет в моем лице. Но так ничего и не говорит. Только коротко кивает и снова возвращает взгляд к небу.

– Мне очень жаль, Хэйз, – шепчу я, и голос предательски дрожит.

Каждый справляется со своей болью по-разному. Кто-то, как он, учится говорить об этом спокойно, даже с долей иронии, будто превратил боль в часть своей истории. А кто-то, как я, хранит ее глубоко внутри, не позволяя прикоснуться ни к одному воспоминанию. Потому что если не говорить об этом – значит, этого не было. Тогда этого будто не существует, но это ложь. Эта боль живет во мне. Я не могу от нее избавиться. Все, что мне остается – проживать настоящее здесь и сейчас.

– Слушай, – начинаю я, собираясь с силами, – то, что я говорила там, у машины…

Я делаю глубокий вдох. Мне почти двадцать семь лет, я молодая женщина и я должна уметь говорить прямо о своих чувствах.

– …я действительно это имела в виду.

– Я тоже, – отвечает он тихо, и его губы снова трогает едва заметная усмешка.

– Я серьезно, Хэйз, – почти прошу я, чувствуя, как сердце сжимается. – Тебе нужно прекратить все это. Я правда не понимаю, зачем ты говоришь мне все эти вещи, чего пытаешься этим добиться, но… – я оборачиваюсь на него, и Хейз уже отвечает мне тем же, – этого не будет.

Он молчит, просто смотрит. И в его взгляде – не вызов, не насмешка, а что-то глубокое. Тепло и понимание, но все равно… опасно близко к тому, чего я боюсь больше всего.

Он кажется абсолютно спокойным. Сидит напротив, опираясь локтем о колено, и вглядывается в меня так, будто хочет вытащить наружу каждую мысль, каждую трещинку, которую я прячу за ровным тоном и сдержанным лицом. Его взгляд тяжелый, но не давящий – скорее настойчивый, как у человека, который привык добираться до сути, а не довольствоваться фасадом.

– Я тебе не нравлюсь? – его голос мягкий, но я слышу в нем что-то опасное – слишком честное.

– Что? – хмыкаю я, хмурясь, – Нет…

– Ты считаешь меня плохим человеком?

– При чем здесь вообще это, Брайар? – я поднимаю на него глаза. – Я сказала, что не считаю так.

– Тогда почему?

Слова застревают у меня в горле. Я замолкаю, потому что не могу вывалить на него свой список причин. Я не могу сказать, что не хочу быть чем-то мимолетным, но и не могу быть чем-то постоянным. Не могу признаться, что каждый раз, когда он смотрит на меня вот так, мне кажется, будто я слишком обычная, слишком неправильная, чтобы нравиться такому, как он. Что если он узнает меня настоящую – не парамедика Элоди Рид, которая держит все под контролем, а женщину, которая иногда едва держится – эта картинка рухнет прямо у него на глазах.

– Должна быть причина, – продолжает он спокойно, – помимо отговорки о том, что романы на работе запрещены. Потому что у всего есть лазейка и…

– Хэйз, – перебиваю я его, голос звучит тверже, чем я чувствую себя внутри.

Он тяжело выдыхает, наваливается вперед, опираясь на свои вытянутые ноги, и просто смотрит на меня, будто я – человек, который все еще чего-то не понимает. В его взгляде нет раздражения. Там только честность и какая-то тихая боль.

– Ты правда мне нравишься, Элоди, – серьезно говорит он. – Жаль, что это не очевидно для тебя, но это так.

Эти слова бьют по мне сильнее, чем гром снаружи. Я застываю, будто если двинусь, он не перестанет говорить все это, и я просто… останусь здесь. Он не может говорить такие вещи так, будто это правда. Это звучит как признание, а не как способ затащить меня в постель. Но Брайар может заполучить буквально любую девушку в городе – я это знаю наверняка, потому что видела, как на него смотрят. И от этого ощущение только сильнее: что со мной он просто играет, просто хочет понять, чем я отличаюсь от остальных и действительно ли я делаю это.

– Извини, Хэйз, – возвращаю я себе контроль, даже если внутри все дрожит, – но я предпочту поцеловать змею, вместо тебя.

– Тебе повезло, что я кусаюсь, – усмехается он, и мои губы сами предательски трогает легкая ухмылка. – Я не хотел смущать тебя, – признается он после короткой паузы. – Вернее, хотел, но не так, чтобы ты чувствовала себя некомфортно.

Эти слова слишком важны для меня. Они ложатся во мне где-то глубоко – как напоминание, что он не просто игрок. Но это ничего не меняет, хотя именно этим он и заставляет меня думать о нем так, как я не должна.

– Все в порядке, – отмахиваюсь я, надеясь, что мы все прояснили.

– Я сбавлю обороты, – обещает Брайар со слишком честной ухмылкой, – Но только немного.

– Ох, – притворно закатываю глаза я, – а я уже понадеялась.

– Ты полюбишь меня, Элоди – смеется он, – Обещаю тебе.

И я смеюсь в ответ. Смеюсь так, будто это действительно шутка. Смеюсь, чтобы скрыть, что это – первое, и, возможно, единственное чего я боюсь сильнее всего.

6.

Восьмое апреля

Я влетаю в дом, где стены уже хрипят под давлением огня. Воздух густой, горячий, дым режет глаза даже сквозь маску. Внутри темнота словно живая, она дергается отблесками пламени и рвет нервы обрывками криков и треском падающих досок. Где-то наверху раздается детский плач – пронзительный, отчаянный. Этот звук разрывает меня изнутри, сжимает сердце и ускоряет наши шаги.

Райан идет впереди, разливая воду из ствола, прокладывая нам путь к лестнице. Вспышки пламени гаснут, только чтобы тут же загореться вновь. Я карабкаюсь за ним на второй этаж, каждый шаг отдается гулом в костях – слишком поздний вызов и слишком быстрое распространение огня. Но у нас нет выбора. Там – люди.

На лестничном пролете мы находим мужчину. Он лежит на боку, без сознания, обугленные балки придавили ему руку. Шея выгнута под странным углом – явное падение с лестницы. Я быстро присаживаюсь рядом, проверяю пульс и дыхание. Они есть, но слабые. Шея нестабильна, значит – минимум движений.

– Мне нужна помощь! – кричу я сквозь маску. – Прижми здесь, держи голову, не давай ей сместиться!

Райан мгновенно выполняет приказ, удерживая голову и шею в зафиксированном положении. Я накладываю жгут выше локтя, чтобы остановить кровотечение из руки, проверяю зрачки, прикладываю кислородную маску, фиксирую поврежденную конечность как могу. Но конструкция все еще держит его.

Рядом появляется Хэйз. Он поднимает взгляд на балку, в его глазах – тот самый стальной фокус, который включается у него только на вызовах.

– Его нужно вывести отсюда, и быстро, – отзывается Райан.

– Мне нужно двадцать секунд, – отвечаю я, продолжая стабилизировать.

Я подменяю Райана, удерживая шею пострадавшего, пока он вместе с Хейзом поддевает балку ломом. Мышцы на его руках напрягаются так, что ткань костюма едва не трещит. Балка сдвигается, мужчина дергается – я сдерживаю его движение, не позволяя травмировать шею сильнее.

– Давай! – рычит Хейз, и вместе с Райаном они наконец освобождают его руку.

– Броуди, выноси его! – кричу я, когда мужчина оказывается свободен. – Брайар, ты со мной!

Мы двигаемся дальше, по коридору, где огонь рвется к нам с обеих сторон. С каждой секундой жара все больше, кожа под формой липнет от пота. Но впереди слышен женский голос, сорванный и полный ужаса:

– Помогите! Пожалуйста!

Мы прорываемся в самую дальнюю комнату. Она захлопнута пламенем, но Хэйз лупит струей воды, создавая проход. Внутри – ад. В углу, в детской кроватке, стоит малыш, держась за люльку и кричит до хрипоты. Женщина на полу, кашляет и не может подняться, надышавшись дыма.

– Спасите моего малыша!

– Мэм, – кричу я, пробираясь к ней, – мы вам поможем!

Хэйз не теряет ни секунды – он уже тянется к ребенку, подхватывает его и прикрывает собой, выводя из огня. Я же остаюсь с женщиной. Ее пульс слабый, дыхание сбивчивое. Я натягиваю на нее кислородную маску.

– Он уже в порядке, – обещаю я, глядя ей в глаза. – Его несут к отцу. Он в безопасности. Как вас зовут?

– Ханна, – едва шепчет она.

– Хорошо, Ханна. Теперь мы позаботимся о вас и вернем к детям, слышите?

Она кивает, но силы ее покидают. Веки опускаются, тело обмякает. Я хлопаю ее по щеке, контролирую дыхание, удерживаю ее здесь, потому что знаю: если вынести ее без стабилизации, она может не дожить до скорой. Внутренние повреждения слишком опасны – резкое движение способно убить.

Проверяю живот – и нахожу колотую рану внизу, кровотечение сильное. Я давлю, накладываю повязку, стараюсь замедлить поток. Сердце грохочет в груди, а огонь снова захлопывает выход, превращая его в оранжево-черный водоворот.

– Нужны носилки и скорая, – говорю я в рацию, задыхаясь. – Женщина с колотой раной в животе, сильная кровопотеря. Немедленно!

Но в ответ лишь тишина и временами едва уловимый треск помех.

– Кэп? – снова зову я.

Рация молчит. Из нижних этажей не слышно ни криков, ни стука сапог. Просто пустота.

– Рейч? Броуди? – мой голос срывается, но в ответ только шипение.

Я снова проверяю пульс Ханны, давлю сильнее на ее повязку. Кровь просачивается сквозь перчатки, и это ощущение слишком реальное и слишком липкое.

– Брайар? – зову я, почти крича.

Но и он не отвечает. Рядом со мной только гул пламени вокруг.

– Черт, – выдыхаю я, понимая, что мы словно отрезаны от всего мира.

Ханна вздрагивает, глаза распахиваются. Она пытается подняться, но ее руки дрожат.

– Вам нельзя двигаться, Ханна! – умоляю я, прижимая ее обратно. – Любое движение – и крови станет больше.

Но она хватает меня за руку, ее пальцы холодные и цепкие.

– Пожалуйста… скажите им…

– Нет, – перебиваю я ее, чувствуя, как сжимается горло. – За нами вернутся. И вы сами им все скажете.

Я знаю – мне запрещено врать. Я не должна обещать того, в чем не уверена. Но сейчас, в этом аду, где рация молчит, а огонь дышит в затылок, я впервые нарушаю это правило. Потому что единственное, что я могу дать ей здесь и сейчас – это надежду.

Женщина снова отключается. Ее веки дрожат, дыхание становится неровным, и я чувствую, как паника пытается пронзить меня изнутри, но я заставляю себя дышать ровно. Огня вокруг становится больше, он подбирается ближе, глотая комнату с каждой секундой. Я оглядываюсь, судорожно и быстро, и понимаю: если мы не сможем выиграть хотя бы немного времени, этот ад сожрет нас раньше, чем сюда доберется хоть кто-нибудь из бригады.

– Ханна, – я склоняюсь ближе, почти касаясь ее лба своим шлемом.

– Да? – шепчет она, беззвучно рыдая, губы едва шевелятся под маской.

– Расскажите мне о ваших детях.

Ее глаза распахиваются, в них на миг мелькает недоумение.

– Что? – не понимает она, задыхаясь.

– О детях, – я продолжаю мягко, но настойчиво, удерживая ее сознание. – Два мальчика и дочка, правильно? Сколько им лет?

Моя рука сильнее прижимает повязку к ее животу, я фиксирую рану, чтобы хоть ненадолго остановить кровотечение. Мне нужно, чтобы она говорила, чтобы цеплялась за мысли, а я могла отвлечься и оценить, чем затормозить наступление огня.

– Калебу семь, – едва слышно хмыкает она, и в этом хриплом звуке есть тепло. – Он обожает естественные науки. Постоянно таскает домой какие-то камни, листья… говорит, что это для его коллекции.

– Замечательно, – я улыбаюсь, даже если улыбку под маской никто не видит. – Он наверняка вырастет ученым.

Мой взгляд скользит по комнате. В углу я замечаю детский коврик с синтетическим покрытием и несколько мягких игрушек. Это может сработать: коврик, если бросить его, даст временный заслон для огня – не остановит его, но замедлит. Я тянусь, перехватываю его одной рукой и накрываю пол там, где пламя уже подбирается к нам.

– А еще Маркус, – продолжает Ханна, голос ее дрожит, но слова цепляются за жизнь, как и она сама, – ему всего полтора года. Он обожает свою сестру, никогда не отходит от нее.

– Это чудесно, – поддакиваю я, крепче сжимая ее ладонь.

– И Анна… – слезы катятся по ее щекам, но она говорит, – ей пять, и она папина принцесса.

– Какая счастливица, – отвечаю я, и чувствую, как в горле встает ком. – Я тоже всегда мечтала о дочке и двух сыновьях.

Слова срываются с губ сами, и я осознаю их только тогда, когда рядом с нами трещит пол. Деревянные доски позади воспламеняются, сыплются искрами, словно предупреждают: время кончилось. Я должна сдвинуть Ханну, иначе пламя поглотит нас. По протоколу я не имею на это права – при ее ране любое перемещение смертельно опасно. Но у нас нет другого выхода. Я осторожно, насколько позволяет обстановка, подхватываю Ханну и тяну ближе к центру комнаты, туда, где еще несколько секунд будет безопаснее.

– Кэп! – я хватаю рацию, нажимая кнопку. – Ответьте!

Но там все еще тишина.

Ни голоса, ни шума.

Ханна кашляет, кровь проступает в маску, и я понимаю: началось внутреннее кровотечение. Ее тело дергается, пальцы вцепляются в мою руку.

– Вам нужно уходить, – хрипит она.

– Нет, – отвечаю я, тверже, чем себя чувствую. – Все в порядке. Они скоро придут за нами. Мы дождемся их вместе.

Но огонь уже совсем близко. Горячие языки пламени пляшут в нескольких сантиметрах от нас, и каждый вдох становится тяжелее предыдущего.

– Просто… просто скажите им, что мама любит их, – ее голос ломается, словно тонкая нить.

– Я… – слова застревают в горле.

– Элоди! – грохочет сквозь гул огня голос, и я поднимаю голову.

Хэйз. Его крик пробивает этот ад, и в груди что-то переворачивается. Я вижу, как он, весь в огне и воде, пробивается к нам, заливая пламя перед собой. Никогда еще я не была так рада видеть его, и эта мысль бьет в самое сердце.

Я уже поднимаюсь на ноги, когда все мгновенно меняется. Потолок над нами с гулом разламывается, как бумага, балки, одна за другой, с треском падают вниз. Одна, вторая, еще и еще, словно дом сам решил похоронить нас здесь заживо. Время замедляется – я слышу только собственный стук сердца и чувствую, как земля уходит из-под ног. Пол проваливается, и мы вместе с Ханной летим вниз, в клубы дыма и пламени, в огненный хаос, где каждое мгновение может стать для нас последним. И единственное, что я слышу перед кромешной, бесконечной тьмой – это то, как Хэйз Брайар слишком болезненно кричит мое имя.

Продолжен