Заткнись и молись

Часть 1

Уголовное дело № 110214547 по факту совершения преступлений, предусмотренных п. «б» ч. 2 ст. 111 УК РФ и п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ, возбуждено 03.03.2004, окончено 25.04.2004.

Следователь Серов С. С. установил: 24.02.2004 около 15:00 гражданка Куликина Н. С., 1975 г. р., и ее сожитель гражданин Потыркин Н. И., 1969 г. р., находясь в состоянии алкогольного опьянения по адресу: ул. Коммунистическая, д. 25, совершили убийство малолетней дочери Куликиной Н. С. – Куликину А. В., 2003 г. р., ударив ребенка головой об угол стола в присутствии малолетнего сына Куликиной Н. С. – Куликине М. В., 1999 г. р. Труп закопали в сугробе возле дома.

09.03.2004 около 20:00 гражданка Бабышева О. К., 1952 г.р., обнаружила внука – Куликина М. В., 1999 г. р., одного в доме. Куликин М. В. спал в кроватке Куликиной А. В., обняв ее замороженное тело.

Утро многих из нас начинается не со стакана теплой воды, йоги и прочей лабуды, которую льют из сети зафильтрованные блогерши с патчами под глазами, а с сигареты. В идеальных сторис нам никогда не пустят дым в глаза, а вот пыль – пожалуйста. Проникая в кровь, губительная смесь бодрит не хуже кофеина, каждым вдохом подкрепляя патологическую зависимость. И как бы ни старался Минздрав, родители и Аллен Карр1 – все бесполезно. Бес-тол-ку! Однажды прикурив, желание дымить никуда не исчезает. Никогда. Поверьте. Хотя вы и так знаете, 100 раз пожалев, что когда-то повторили чью-то глупость. Чужую, ага. Не думаете же вы, что это был ваш собственный выбор! Показали, повторил – родители, знакомые, кино, реклама, журналы. Loshara.

Программа, выработанная эволюцией для выживания сапиенсов, дала сбой. Немытые дикие предки следовали действиям друг друга, чтобы не попасться льву, гиене, медведю или не отравиться манящей и сочной мякотью ядовитого плода. А мы уподобляемся, чтобы угробиться побыстрее, желательно мучительно и нестерпимо больно, обрекая себя в лучшем случае на вечную борьбу с сомнениями. А может, еще одну, ничего же не будет, верно? Шрам на теле, хронические болячки, звонки от бывшего в три часа ночи, никотиновая кабала – с нами до конца жизни. Как и посаженный желудок, засранные легкие, желтая эмаль, осипший и огрубевший голос. Лучше вообще не начинать, серьезно. Может, и не было бы этой истории – спойлер – тоскливой и печальной!

Меня зовут Аня Котова. В моей жизни все шло по голливудскому вылизанному сценарию, пока я не украла жвачку и, испугавшись быть пойманной, не закинула ее в карман рядом стоящей девчонки. Беднягу пристыдили на глазах у всего магазина, мать влепила ей пощечину, зато в школе она стала получать подарки от анонима – совесть у меня установлена по умолчанию.

Шучу.

Даже потом все было идеально, пока … Я до сих пор не могу понять, в какой именно момент моя жизнь превратилась в унылый артхаус, проваливший все показы со зрительским рейтингом 0.01.

Я родилась в крошечном северном городке с осенним именем. Город N был настолько маленьким, что McDonald's и KFC я открыла для себя только после поступления в универ в областном центре. Фастфудом моего детства была вермишель «Александра и Софья», которую мы с подружками уплетали сухой. Измельчали ее прямо в упаковке, высыпали сверху приправу, трясли – и вуаля, деликатес готов. После четырех часов шатаний по улицам (заходить домой опасно – загонят!) эта грубая, жесткая, прилипающая к зубам лапша, соленая до одури, казалась верхом гастрономического блаженства.

Мой город построило поколение, ласково называвшее все, что западнее Уральских гор, большой землей, откуда 30 – 40 лет назад приехала энергичная молодежь осваивать северные широты, расплачиваясь за высокие заработки здоровьем. На земле все было лучше, дешевле, вкуснее. Север – перевалочный пункт. Здесь обогащались, а на пенсии возвращались домой, щеголяя новеньким авто с топовой комплектацией, просторным домом и бытовой техникой, которой порой даже не знали, как пользоваться, главное, что есть! На земле родня и выросшие дети, решившие осесть подальше от вечной мерзлоты и полярного круга.

Маленький и холодный город, сирота без наследства, выросший где-то на границе тундры и тайги. Здесь нет брусчатки, утоптанной ногами поколений наших пра-пра-пра в квадрате. Нет балюстрад, изысканных фасадов, только выцветшие пятиэтажки, будто обернутые в тетрадные листы в клетку. Нет кафешек, где великие литераторы зачитывали свои творения. Нет университетов, академий и консерваторий, которые могли бы похвастаться выдающимися выпускниками (их просто нет, только колледжи). Памятников архитектуры, внесенных в список всемирного наследия ЮНЕСКО, тоже нет. Значимое преимущество города N – отсутствие вечных спутников мегаполисов: блядской усталости от толпы и шума, стрельбы из Гелендвагенов на проезжей части, маньяков, извращенцев, показывающих детям свои скромные отростки, и сраных пробок. Человейник-душегуб, где ты не живешь, а вечно в пути, – это не про любимый N. Город не принимает оброк в виде времени и энергии, нет нужды тратить полжизни по маршруту дом – работа – дом. Город-крошка уютный и компактный, но не для выпускников и их родителей. Школьники лет с пятнадцати мечтают уехать туда, где громко, людно, есть метро, Stars Coffеe, вонючие подворотни, убогие кварталы и бомжи, бичи вперемешку с попрошайками в подземных переходах. Вот это жизнь!

Помню эти страждущие лица, изображающие то скуку, то рвотные позывы от тусклой жизни в «этой чертовой дыре». А я ее любила и уезжать не спешила. Зачем? Это мой дом, моя колыбель. Ну, разве что так, для опыта и образования. Вот честно, без проблем проживу без архитектуры и бла-бла-бла, но вот уединение и тишина мне жизненно необходимы. После восемнадцати лет в суровом северном климате, где каждую зиму минимум две недели мы проводили дома из-за экстремально низких температур, а лето длилось от силы месяц, я полюбила мороз, снег и тишину. Ошеломляющее безмолвие в минус 50. Город вымирает, единственные признаки жизни – огни в окнах и редко проезжающие машины, которые удалось завести. Умиротворяющее спокойствие. Здесь никогда ничего не случается. Здесь всегда все будет хорошо. Город конформизма. Город единства. Город–идеал.

Мои родители, отчаянные романтики, тоже когда-то приехали на Север. Они стремились не к деньгам, а к возможности строить жизнь по своим правилам вдали от безжалостно предсказуемого прозябания с огородами, дачами и поливочными часами по четвергам. Там они и встретились. Мелкая, всего 155 см ростом, похожая на бочку в толстенном тулупе, мама с ружьем наперевес охраняла склад, обходя его по периметру. Папа шутки ради дёрнул ее за капюшон, и она упала в сугроб. Мне они всегда представлялись эдакими Тосей и Ильей, героями любимого советского фильма «Девчата». Вся их жизнь в отвратительных условиях в бугульминском вагончике 3 х 4 метра с удобствами на улице виделась мне через призму киношной романтики.

В нашей семье никогда не было строгих запретов. Гулять до 22:00, позвать гостей, не забыв предупредить, купить новое платье – пожалуйста, все для тебя. Хочешь выпить – пей дома (только после шестнадцати лет!). Наслушавшись историй друзей о пьяных подростках, уснувших в луже собственной блевотины прямо в подъезде, родители приняли верное решение: запрещать бесполезно. На этом их либеральность заканчивалась. С курением все обстояло иначе, несмотря на дурной пример пыхтящих за столом гостей. Не очень-то педагогично читать лекцию о вреде никотина, подкуривая третью сигарету за час. Запрет на дым, желтые ногти и зловонное дыхание – строгое, стойкое табу. Когда тебе шестнадцать, ты не рискуешь, но в двадцать проверять, сработает ли АБС2 на тормозах родительского терпения, не страшно.

Просто чтобы вы знали, это было счастливейшее время в моей жизни.

Я, конечно, слетала бы на Бали, но с родителями не поспоришь. Они, как и семь миллионов россиян, предпочли этим вашим азиатским прелестям отдых без заморочек. Лету четыре серии «Отчаянных домохозяек» – и ты в Турции. Сразу забывается год упорного, тяжкого, а иногда и насильственного труда, наполненный страданиями от недосыпа, неврозов и дедлайнов. Вдыхая теплый морской воздух, понимаешь, что все это было не зря. Определенно нет. Горячий песок обжигает пяточки, а за баром уже ждут мохито, виски-кола, пиво и джин-тоник. Добавим к этому чистые пляжи, уникальное архитектурно-культурное наследие и, конечно же, турецких красавчиков, готовых зацеловать прекрасную половину населения России с головы до пят. Но будьте осторожны, обделенные вниманием и голодные до мужчин российские женщины, турками можно наслаждаться, но не использовать в быту! Проверено.

Каждое лето с самого детства мы с родителями проводили длинные северные отпуска (это не жалкие двадцать восемь дней в году) на югах. Путешествовали на машине под аккомпанемент Михаила Круга, Кати Огонек и Юрия Петлюры3. Мы с Мариной наблюдали меняющийся мир через пассажирские окна семейного авто, следили, как скромная лесотундра набирает цвет и размах с каждой сотней километров, при этом периодически переругивались, пихая и щипая друг друга. Две девчонки с разницей в возрасте в три года на заднем сиденье хуже бойцовских собак в загоне: родителям впереди периодически прилетали то пятки, то руки, то сразу вся нога целиком. Помочь остаться в живых и прекратить беспощадные сестроубийственные схватки мог только строгий папин выговор. Такой, знаете, негромкий, но поджилки тряслись.

Несущественная разница в возрасте стала пропастью для наших с Мариной отношений, пока она не уехала учиться. Эти три года были веским основанием всерьез заявлять, что я испортила сестре детство. Участь всех старших – следить за младшими, отвечать за них и быть примером – не обошла и ее. «Марина, возьми Аню с собой, иначе вообще не пойдешь гулять», – этого заявления уже было достаточно, чтобы пятнадцатилетняя девчонка, собравшаяся на тайное свидание, возненавидела свою младшую сестру. И это вечное: «Ну она же маленькая». Что тут скажешь? Хорошо, что родители не нарожали после меня детишек. Бегдебер4 был прав, четко определив причину ненависти к младшим. Да, мы забираем часть пирога, причем ту, где начинки побольше. Но при этом расплачиваемся вездесущими напоминаниями, что твоя сестра учится на одни пятерки, участвует в олимпиаде, читает книжки, идет на золотую медаль, а ты? Ну зачем тебе эти дурацкие журналы? Нет, тебе еще рано краситься, причешись и не грызи ногти!

Так мы колесили по России, пока на рынок не вышли боги AI5. В Египте, кроме как валяться на пляже и раз-другой скататься к пирамидам, делать было нечего. Поэтому Турция казалась нам идеальным местом: родители отдыхали на пляже, а мы с Мариной культурно просвещались, любуясь древними развалинами и природными памятниками.

В этот раз оставшуюся неделю отдыха мы коротали у бассейна, густо намазавшись кремом SPF-50 и подкидывая монетку, кому идти к бару. Выпало мне, вполне удачно. Я не бессмертная, чтобы курить при родителях, поэтому всегда искала укромное место. Но в то утро папа сам решил взять нам сок. Вот мы и встретились: озабоченный родитель и нерадивое дитя, чуть не проглотившее от удивления тлеющую сигарету.

На тот момент мой никотиновый стаж составлял три года. Родители, конечно же, знали об этом. Но каждый раз, доводя меня до неистового исступления, делали изумленный вид и трепали мне нервы с треском провалившейся еще в прошлом столетии пропагандой против курения. Как и следовало ожидать, папа отчитал меня как малолетку на глазах у всего отеля! Не стесняясь в выражениях, явно намекая на мое слабоумие, он еще раз разъяснил, что к чему. Возмущение от публичной порки и беспардонного ущемления прав довело меня до бешенства.

– Мне 20! Я почти дважды совершеннолетняя6. Имею полное право!

Я опустилась в кресло и огляделась по сторонам. Сидевшие за соседними столиками подпившие немки, удивленно вскинув брови, с интересом наблюдали за нами. Auf Wiedersehen7, мазафака. Хорошо, что здесь не было русских.

– Ты будешь решать, когда сама зарабатывать будешь! Понятно?

Что за аргумент «я тебя содержу – делай, что я скажу»?

– Но, Papa8!

Так уж вышло, с прошлого семестра в университете ввели французский, и он мне так понравился, что я постоянно вклинивала всякие словечки, не всегда зная их значение. Поверхностный полиглотизм в глазах восхищенной аудитории опровергал миф о блондинках.

– Говори нормально!

С папой не сработало. Я практикуюсь, в чем проблема-то? Таким разъяренным он бывал нечасто (и слава богу!). Тихая ярость, ядерный взрыв в вакуумной упаковке. Стоит ли спорить, когда он, в общем-то, безусловно прав? Курить вредно и бла-бла-бла. Промолчать? Неееет. Это капитуляция. Уступать нельзя, позади свобода и личные границы. Качать права и отстаивать свое мнение я научилась в раннем детстве, когда почти все споры решались надутыми губами и топаньем ногой. Жаль, что сейчас такое не прокатит.

– Я сама буду решать, что и когда мне делать!

Финансирование не дает кредиторам право вмешиваться во внутренние дела, ясно? Это чревато всплеском националистических волнений, ясно? Вспомните хотя бы Англо-египетскую войну. «Египет для египтян», а «я для себя». Понятно? Сами курили всю молодость. Бросили не потому, что это ой как вредно, а потому, что высшее образование в наше время – авантюра и развод. Стоит как крыло от самолета и вроде как сулит и «золотой парашют», и ключ ко всем дверям, за которыми тебя непременно ждут ошеломительная карьера и зарплата с семью нулями. На самом же деле на рынке труда ты – хиляк и отброс. То опыта нет, то не слишком ли высокие у вас зарплатные ожидания? Поступить на бюджет почти нереально, несмотря на высокие баллы, красный диплом и всратую медаль (я даже не знаю, где она сейчас лежит!). Так что родителям нужно было сохранить работоспособность, как минимум, еще на пять лет. Так они и бросили.

– Бестолочь!

Папа разочарованно смотрел в сторону бассейна: возразить, конечно, нечего.

Оголтелая толпа толстеньких, загорелых и бледненьких (видно только приехавших) детишек носилась у воды. Они визжали и пищали от удовольствия, плюхаясь бомбочкой в теплую хлорированную жижу. Брызги долетали и до нас. Интересно, сколько человек уже успело пописать в бассейн. На часах 10:30. Солнце припекает, самое время для загара и мохито, а не для семейной драмы.

– Аня, бросай курить! Как у тебя совести хватает?

Когда нечем крыть, мама давит на совесть. А я и вправду никак не могу понять, причем тут она. Порабощенность пагубной привычкой никак не относится к неисполнению дочернего долга: люблю, ценю, уважаю. И курю!

– Марина тоже курит!!!

Мои аргументы иссякли. Боже, как же это бесит! Ей можно, а мне нельзя? В детстве все было одинаковое: платья, игрушки – чтобы никому не было обидно. Мы выросли, но принцип должен сохраниться. Он незыблем и неприкосновенен. Не в этом случае, очевидно. Быть младшей в семье означало находиться под тотальным контролем: «Аня, не делай то. Аня, туда не ходи. Аня, не кури».

– Это же Марина, – безапелляционно сказала мама. Я недоумевающе уставилась на нее: – Ей бесполезно… – добавила она, будто этого было достаточно.

– Мне тоже, понятно?

Дерзко получилось, но результат достигнут: от меня отстали. Папа уничтожил меня взглядом. Мама цокнула и встала из-за стола. Что ж, накосячила я знатно. Папа смотрел на бассейн, мама – на меня, а я – на свои ногти.

После того как родители ушли, мне сразу же захотелось догнать их и помириться. Называйте это как хотите: потребность угождать и получать одобрение или быть хорошей девочкой. Пофиг! Но с этого момента как минимум три дня со мной не будут разговаривать, а у нас еще целая неделя отдыха в одном номере!!! Blyad`.

От грустных мыслей отвлек официант:

– Могу я это забрать, мисс?

Пустой стакан и изгрызенная трубочка, да, пожалуйста, и коктейль мне принесите, lütfen9. Услужливость этого парня не переставала удивлять. Он ВСЕГДА мил. Даже когда его чуть не сносит табун очумевших детишек. Даже когда толстая немка орет ему вслед: «Эй ты, парень, принеси мне еще водка-кола» (так-то, милочка, доллар – и официант будет бегать быстрее). Даже когда на улице жара и бассейн совсем рядом. Даже когда мучает жажда, а вокруг вальяжно прохаживаются противные туристы, чьи лица уже просто не запоминаются (конечно, если это оно не оставило денег). Даже когда мигрень, диарея и работать совсем не хочется. Мил со ВСЕМИ. Даже с той мерзкой немкой, даже с теми пронырливыми детьми, от которых брызги в бассейне разлетались во все стороны и на его белоснежную форму тоже; даже с наглыми постояльцами, которые очевидно забыли, что крепостное право и рабовладельческий строй давно в прошлом. Это либо альтруизм, либо проституция.

– Либо работа, – аккуратно поправив сарафан, Марина присела рядом, достала книгу и сигареты.

– Бред, – я потянулась за пачкой, бояться нечего, родители точно сюда не явятся.

Компания в стельку пьяных немок (в 11-то утра) громко цокала и выкрикивала какие-то фразы, явно не художественного содержания. Меня возмущало, что русских вечно выставляют эдакими тупыми, вечно пьяными люмпенами. Гляньте на этих дам. И это только один отель, причем пятерка*. А что творится в трешках? Я достала телефон и засняла пару сторис с хештегом #Тагил10.

– Ой, скорее бы ты пошла на работу! Я бы на тебя посмотрела! Мы, кстати, уже делаем ставки, сколько ты продержишься на первом месте, – не отрываясь от книги, Марина закурила.

– Кто в деле? – Безобразно, но интересно.

– Родители, я и Мила.

Семья и лучшая подруга! Предатели! В самое сердце!

– Ну и? – Спинка стула уже нагрелась и жгла оголенные лопатки.

– Мы с родителями поставили на месяц, Мила – на три, – как мило со стороны HR-а11 продержать меня на воображаемой работе хотя бы испытательный срок, – но тебе еще год учиться, так что все может поменяться.

Любезный официант поменял нам пепельницу, я попросила еще мохито. Щеки зарделись, в голове веял легкий алкобриз. К обеду я буду пьяна. Absolument12 .

Мне в голову пришла сногсшибательная идея, за коктейлем я всегда генерирую лучше.

– Цена вопроса?

Марина подняла взгляд вверх, склонив голову к плечу.

– 5 000.

Мне нужно продержаться всего три месяца и один день! Всего-то! Можно вообще не работать. Устроиться и пропасть! И об этом никто, кроме отдела кадров, не узнает. Ты есть, но тебя нет. У Милы целый табун мертвых душ – прогульщиков, которых она уволить не может, потому что письма они не получают, на звонки не отвечают, двери (да, она даже домой к ним ездит, dura) не открывают. Идеально! Я им запись в трудовой, а они мне 20 000 руб. и признание моей зрелости.

Итак, ставки сделаны, господа. Официант поставил бокал на стол, крупные капли конденсата медленно стекали вниз, вымачивая салфетку. Сделав глоток, я торжественно объявила:

– Готовь денежки, дорогая сестра, с сентября я пойду работать, – любезный турок принес новые салфетки, на бейджике написано «Engin», – официантом.

Мое внезапное решение катализировало оттепель в отношениях с родителями. Она сопровождалась восклицаниями, разведением рук, округлением глаз и угрозами. Но теперь они хотя бы не молчали. Аргументы атаковали меня со скоростью пулеметной очереди: я учусь не для того, чтобы вытирать столы и носить водку; они платят приличную сумму не для того, чтобы обожратые до поросячьего визга мужики глазели на меня; я запущу учебу, или не справлюсь из-за слабого здоровья, или останусь без содержания! Но я, решив, что все складывается как нельзя лучше, ответила убедительным: «Решено».

Оставшиеся дни мы закупались шмотками на новый учебный, а у кого-то и рабочий год. В самолете дружно делили места и, конечно, самое удачное досталось не без помощи родителей мне! А место «где мой подлокотник» – Марине. Ну должны же быть плюсы у младших?

Город N встретил нас дождем и плюс 10. Никто не удивился. Холодрыга, отопление не дали, но в нашем доме сутки напролёт горел камин. Уютно и тепло. Так мы провели остатки лета, наслаждаясь тихой семейной жизнью. Я читала Джейн Остин, учила французский, занималась в балетном классе, подолгу гуляла и заучивала стихи Ахматовой.

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу…

Великолепные строки, отражающие смирение, пережитые страдания, испепелившие и радость, и боль. Любовные трагедии никогда не проходят бесследно – рубцы остаются, это вам любая кардиограмма покажет.

Лирическое настроение сопровождало меня вечерами. А днями я штудировала все пособия для официантов, которые только смогла найти в городской библиотеке, от корки до корки, конспектируя самые важные моменты. В уме я уже считала свои чаевые. Мне так не терпелось начать, всеми мыслями я уже была в «Игнатьеве». Жажда открытий не давала спокойно спать: я планировала каждый день после приезда в город T: куда пойду, где буду покупать белоснежную рубашку и новые балетки для работы, какую прическу себе сделаю, что скажу своим коллегам, как буду разговаривать с гостями, куда потрачу первые чаевые, как буду хвастаться семье, что получила зарплату! Я, как зажжённая петарда, не могла усидеть на месте.

Охватившего меня энтузиазма никто не разделял. Я наблюдала, как смиренно и удрученно, вздыхая и закатывая глаза к потолку, родители и Марина готовятся к новому рабочему марафону, в котором пятницы ждут, как свидетели Иеговы прихода Иисуса Христа. Мое непонимание развенчал любимый автор13 Милы, утверждавший, что люди не любят работу по трем причинам: первая – работа бесполезна или вредна, вторая – она рутинна и скучна, третья – она приносит стресс. Судя по лицам моих домочадцев, они сорвали джекпот. Ну зачем такая работа, если ты не хочешь на нее идти?

25 августа у неба случилась истерика, и мой рейс задержали. Капли стекали по стеклу, через которое с трудом можно было разглядеть проходивших мимо людей. Машины то и дело мигали задними габаритами, проезд был затруднен. На глазах лужицы превращались в озера, которые перекрывали пешеходам проход в радиусе трех метров. В машине было тепло, папа заботливо направил воздух на заднее сиденье. Мы с Мариной сидели, крепко взявшись за руки, и ее кольца передавливали мне пальцы. У нее куча серебряных побрякушек, и она старательно выгуливает каждую пару украшений. И без того было грустно покидать город детства и оставлять семью, а этот ливень еще и расшевелил дремлющую тревогу. Угнетающие мысли заставляли оглядываться на каждый шаг до зала досмотра. Вот они, мои любимые мама, папа и сестра, машут руками на прощанье. Мама плачет, Марина держится изо всех сил, а папа натянуто улыбается. А я не могу не оглянуться, потому что боюсь, что это наша последняя встреча.

И так каждый раз. Так что ливень тут ни при чем.

Полтора часа спустя, гипнотизируя взглядом багажную ленту, я молилась, чтобы получить чемодан первой. На платной парковке уже ждала Алена. Судя по пяти пропущенным и гневным смс «аня блин!», бесплатное ожидание закончилось. Кто ее просил меня встречать? Я оглянулась по сторонам в надежде встретить сочувствующий и понимающий взгляд. Было так людно, как и всегда в это время года. Каждый август вокзалы и аэропорт областной столицы наполняются толпами воодушевленных малолеток, до краев наполненных энтузиазмом и еле сдерживаемым буйством, которое красочным полотном непереваренного обеда разливается в уборных ночных клубов города после литра поглощенных коктейлей.

С 9-го класса мы с подругами строили планы на студенчество, штудируя буклеты университетов и академий. Я мечтала поступить в МГУ. Не потому, что не люблю свою северную провинцию, а потому, что было интересно, как живут там, в столице. Потерплю как-нибудь эти четыре года пробки, грохот метро и режущий глаз печальный контраст лоска и нищеты. По непонятным мне причинам (может, Сатурн с Венерой сошлись в эллипсе созвездия Козерога), Марина решила поступать в наш областной центр. С того самого момента, как она подала документы, моя судьба была предрешена.

Оставались смутные надежды, что родители передумают, но их беспокойство взяло верх после очередного бредового репортажа о без вести пропавших. Их, правда, не смутило, что один из очевидцев говорил о тарелке и человечках с яйцевидными головами. Они просто не хотели отпускать меня одну в Москву, поэтому катили любые аргументы. Как же я выживу в большом и опасном городе? Меня же непременно убьют, украдут, ограбят, изобьют, изнасилуют и так трижды по кругу. Если бы у всех «понаехавших» были такие родители, коренные москвичи вздохнули бы с облегчением.

Так благодаря невротичности мамы и безмолвному согласию папы, я оказалась с Мариной в тысячах километров от Красной площади. У нас была просторная квартира с двумя спальнями и мега-крутым залом-гостиной. Крутизны ему придавал большой диско-шар, ковер с пестрой расцветкой далматинца, огромный книжный стеллаж во всю стену и портрет моего любимого писателя ФБ14, который Марина, по своим литературным убеждениям, наотрез отказывалась вешать на видное место.

Мы весело прожили вместе целых три года, пока она, неожиданно для нас обеих, не вернулась домой отбывать «наказание» в виде исполнения обязанностей офисного планктона в крупной газодобывающей компании, где работал и мой Papa. А все почему? Потому что она поступила в аспирантуру и работала на богом забытой кафедре то ли лаборантом, то ли методистом за гроши, которые родители стерпеть не могли. Кредитор вновь влез в личные дела.

Так моя сестра оказалась ассистентом руководителя какого-то скучного отдела в скучном офисе на скучной улице, где никогда ничего интересного не происходило. Зато родители были счастливы: их ребенок устроен на хорошую работу с достойной заработной платой, дружным (как же!) коллективом и блестящими перспективами – не зря же тратились на нее. Только нас с Мариной это не радовало: мы тосковали друг по другу, а сестра еще и по свободе. Жить с родителями после семи лет вольности – испытание не для слабонервных.

Вследствие этих печальных событий я стала единственным жильцом нашей уютной квартирки на седьмом этаже. Почти единственным. Алена стабильно раз в месяц по пять-шесть дней жила у меня, Мила гостила каждую пятницу. С ними было нескучно: они терпеть друг друга не могли. Мила считала Алену устрашающе пустой, классической героиней паланиковских15 романов: маргиналка без совести, жалости и сочувствия, патологически испорченная. Глубоко травмированная, поправляла я. Ну и род деятельности ее Мила осуждала. Мягко говоря. А Алена считала Милу убогой, потому что та не делала гель-лак и реснички, не видела разницы между скрэмблом и омлетом (один хрен взбитые яйца!), и противной, потому что та обожала сырую, чуть подсоленную семгу и говядину. Правда, Алене было невдомек, что ее любимые тартар и севиче – ничто иное, как сырое мясо. Стереотип, конечно, но вроде правда – эскорт и мозги – несовместимы. Ничего личного! Это, чтобы вы знали, абсолютно неважно. Человек она замечательный!

Не успела я выйти из аэропорта, как услышала знакомый гул басов, доносившихся из раскачивающегося идеально отполированного черного мерседеса, занявшего сразу три парковочных места. Наглухо тонированное стекло со стороны водителя опустилось. Вот она, королева, сидит в солнцезащитных очках, деловито стряхивает пепел и кивает мне головой: мол, багажник там. К чему жалкие объятия? Можно же просто сделать вид, что мне была оказана великая честь, о которой я не просила.

Что-что, а толк в душевной и, самое главное, подходящей к моменту музыке, Алена знала. Ее нельзя было назвать участливой и добросердечной. Травма – сирота при живых родителях. Бедняжка. Она никогда не интересовалась делами моей семьи или моими личными. Если у меня начиналась настоящая депрессия, которую нельзя вылечить шампанским или виски, Алена пропадала до тех пор, пока в моей ленте не появлялись свежие фото с лучезарной улыбкой и хэштегом #жизньпрекрасна. Но свое равнодушие и холодность она всегда компенсировала музыкальной эмпатией. Ожидать большего от дружбы, зародившейся в очереди в туалет ночного клуба, было самонадеянно.

Она врубила музыку погромче. Сразу после «Грустного дэнса»16 диджей поставил «Младшего лейтенанта»17. Вроде ничего необыкновенного, но как много смысла, нечаянного. Радиоведущий, швыркая кофе и почесывая щетину, в гробу видал эту студию и эти песни, а еще сраный микрофон, сраную работу и в целом сраную жизнь, накидал звуковых дорожек и вышел в окно (бог наградил человека интеллектом и телефоном, а также выбором – спасать или снимать), даже не задумываясь, что Аня Асти – это Ирина Аллегрова нашего поколения. Мои дети будут засыпать под эти треки, как в детстве я под «Привет, Андрей».

Когда-то в нашем доме по праздникам собиралось много гостей. Мама с бигудями на голове не отходила от плиты, папа смотрел телевизор на кухне, открывая банки с соленьями, аджикой и компотами. За полчаса до прихода гостей начинался наш ритуал восторга и радости. Мы наряжались. Мама снимала бигуди сначала с себя, потом с нас. Пахло лаком для волос и помадой Ruby Rose. Слышно шуршание наших платьев, белые колготки искрились на свету. Завораживающее действо, сильное и стойкое настолько, что спустя двадцать лет оно имеет надо мной власть – заставляет рыдать от ушедшего счастья. Я до сих пор чувствую запах маминых духов и вижу неспешное парение блесток. Трясешь головой, а они падают. После застолья взрослые перемещались в зал, где традиционно проходили танцы. И в один из таких вечеров я впервые услышала песни, от которых до сих пор готова рвать голосовые связки.

И да, очень символично петь про лейтенанта в его машине. Щедрый жест –доверить машину своей любовнице. На этом, к слову, добродетель Федора Дорохова заканчивалась.

Мы ехали ко мне. Я не прочь была провести пару дней в одиночестве на своем чердаке (так я называла квартиру) и, как обычно в тоскливом состоянии, посмотреть «Лолиту» с любимым Джереми Айронсом (не будь он так стар, я рванула бы за ним в Лондон). Но у Алены, как всегда, были другие планы.

В детстве мы с сестрой абсолютно не любили убирать игрушки и наводить порядок в шкафах. В воспитательных методах мама не была оригинальна, поэтому все неубранные игрушки отправлялись в мусорку, а наши вещи, которые в случае неровно сложенных стопок сметались с полок снова на пол, чтобы мы складывали аккуратнее, – на половые тряпки. Я честно боялась за свое немногочисленное имущество и поддавалась угрозам, но часто не находила то куклу, то плюшевые юбки, то солнцезащитные очки в ярко-желтой оправе.

Когда семья переехала из квартиры в новый дом – настоящий дворец по сравнению с двухкомнатной брежневкой в 56,2 м2, мы с Мариной устраивали разведывательные экспедиции. Был декабрь, родители уехали за покупками. На тот момент все комнаты на втором этаже были исследованы: помимо спален, там оказались гардеробная, рабочий кабинет и пустая комната. Родители говорили, что она предназначалась для их будущих внуков, то есть для наших детей, а мы с Мариной морщили носы и закатывали глаза на эту несусветную для малолетних пигалиц чушь. Оставалось всего одно место в доме, где мы еще не были, – чердак. Меня всегда волновал вопрос, почему именно в моей комнате косой потолок. Я переживала, что буду биться о него головой, ведь я планировала быть топ-моделью (ха-ха, наивная, я так и не выросла выше 160 см). У Марины таких амбиций не было, могли бы и ей эту комнату отдать. Но в нашей семье было правило: «Кто первый встал, того и тапки». Все честно, – резюмировали родители. Как же! Она пристегнула меня в машине, пока я спала, и в итоге заняла лучшую спальню.

Короче, мы с Мариной стащили ключ, заранее проследив за папой. Три еле слышных (а нам казалось, что весь дом содрогается от этих звуков) щелчка в замочной скважине торжественно констатировали факт, что путь открыт. На минуту мы замерли в оцепенении. Во-первых, мы боялись, что не услышали, как приехали родители. Марина отправила меня проверить, нет ли машины во дворе. Во-вторых, к тому времени мы насмотрелись фильмов на СТС18 типа «Кладбище домашних животных», «Эдвард Руки-ножницы», «Проклятие Чаки», и наша фантазия рисовала самые разные картинки.

Было страшно, но любопытство взяло верх. Увиденное там, за тремя щелчками, любой взрослый назвал бы хламом. Мы же уверовали в существование рая. «Выброшенные» игрушки, книги, стопки виниловых пластинок, старые «Зениты»19, которые когда-то коллекционировал Papa, коробки с разноцветными лоскутками и нитками, банки с красками. Заканчивала эту хаотичную феерию … елка!!! Искусственная ель, скосившаяся набок, а рядом с ней коробки с остатками новогодних игрушек. Главная елка, живая, уже стояла в гостиной и сверкала гирляндами. Чердак стал нашим тайным местом, где мы колдовали, писали письма невидимым друзьям и своим кумирам, шептались и хихикали, играли и фантазировали (когда не дрались) – тихий, чудный мир, только наш с сестрой, наша Нарния20.

Квартира, где когда-то мы жили вместе с Мариной, тянула меня так же, как и чердак в детстве: кто куда, а я – домой, там всегда тепло, уютно, веет чудаковатостью и волшебством.

– Кому пишешь? – Спросила Алена.

– Миле.

Первая сигарета после Турции вскружила мне голову, забетонировала ноги и почти отключила руки. Текст плыл перед глазами под глухое уханье сердца. Алена недовольно фыркнула, но спорить не стала.

Не спрашивая, она завернула в соседний двор к круглосуточному алкомаркету, который удачно располагался в десяти метрах от моего дома. Акции в сети этих магазинов уже не раз соблазняли нас и подталкивали к самым отчаянным попыткам досидеть до конца пары и не уехать домой. Если вы спросите, где самые большие очереди в пятницу вечером, любой ответит, что в «КБ».

Первое правило хорошенькой милашки: «Идя в магазин за вином, всегда бери с собой паспорт». Простояв огромную очередь, мы вернулись в машину за моим паспортом, потому что Алена никогда его с собой не носит, а водительских прав ее лишили месяц назад. В такие моменты меня страшно бесило ее блатовство. Она же называла это разумной платой за порой отвратительный секс с лейтенантом Федей.

– На кой «х» тебе Мила? – Развалившись на диване и потягиваясь, протянула Алена.

Он нее пахло чем-то сладким. Кожа на ногах блестела, стразы на больших пальцах ног переливались.

– Она моя подруга. Я соскучилась. Мы не виделись два месяца, еще нужны объяснения?

Я разбирала чемодан и швырнула Алене хлопковый пакет с халатиком – подарок из Турции.

– Плюс, мне нужна ее помощь, профессиональная.

– Это еще какая?

Изображая заинтересованность, она уже шныряла по полкам холодильника. У Алены была аллергия на все домашнее: фотографии, ужины, заготовки. Она даже дома не готовила, ее максимум – бородинский хлеб с соусом из «Ашана». Но, к моему удивлению, она не покрывалась ужасными язвами и не падала на пол, хватаясь за спазмированное горло, от маминых пельменей и регулярно опустошала морозилку. По ее словам, это избирательность, как по мне –эксбиционизм наглости. Ее нахальство не знало предела. Она без спроса брала мои вещи, в которых потом светилась в сторис, проверяла холодильник и надевала мои домашние тапочки.

– Ну, вообще-то, я собираюсь работать в этом году, и мне нужно идеальное резюме.

Идеальная форма. Идеальные балетки, прическа, маникюр, макияж – все нужно подготовить заранее. На кухне грохотали кастрюли. Ни вопроса «Зачем?», ни воодушевленной поддержки «Вау, классно!», только:

– Так загугли.

Она стояла, оперевшись о дверной косяк гардеробной, и что-то набирала в телефоне.

– Тебе сколько пельменей варить?

Гуглить можно только односложное. По другим запросам поиски решения проблем в интернете бесполезны. Открываешь первую ссылку, и пока дойдешь до сути, пятьсот раз закроешь эту дерьмо-статейку. Открываешь следующую – там все то же самое. Копирайтеры, получающие 45 рублей за 1000 знаков (без пробелов!), не чураются слизывания чужих текстов. Плюс велик риск заплутать по ссылкам: контекстная реклама или громкие заголовки легко сбивают с пути. Сколько раз я заходила посмотреть прогноз погоды, а потом оказывалась на сайте распродаж!

Мила работала HR-ом (именно HR-ом, а не кадровичкой!) в самом крутом, как она ранее горделиво и несколько высокомерно утверждала, проекте региона – Пикули Сибири – любовь с первого хруста (для нас просто рассольная фабрика). Ну еще бы! Мега-дорогое оборудование, только самые последние разработки. На этом, пожалуй, все передовое заканчивалось, давая дорогу убогому на фоне дорогущих декораций примитивизму. Отношение сверху вниз «на пох*й» в виде переработок, безбожной оптимизации, оглушительных криков на планерках и конского объема работ можно было видеть на ее осунувшемся лице и в озлобленном взгляде.

– Ты бы взяла меня на работу? – Спросила я у Милы, застывшей в прихожей в попытках снять кроссовки, не развязывая шнурков.

На дресс-код она давно забила. Черные джинсы, белая футболка с принтом, черный слегка мятый пиджак. От моей яркой и озорной подруги, со вкусом подбиравшей аксессуары и не выходившей из дома без макияжа, не осталось и следа. Вжав голову в плечи, она устало подняла глаза. Пауза затянулась. Алена цокнула из гостиной. Только мне одной было понятно, что эта напускная усталость не для публики. Мила просто задолбалась.

– Нууу, даже не знаю, – наконец ответила она, обнимая меня после долгой разлуки.

– Почему? Мы же друзья! Я отличный работник: ответственная, исполнительная, пунктуальная, а пунктуальность – это вежливость королей, между прочим. Хотя в твоем пролетарском мире такие, как я, явно не в почете.

От просвещенных и знающих свои права товарищей, зачастую не испытывающих желания работать сверх нормы, старались избавиться примерно так же, как от последних Романовых, неистово и злобно. И этим, кстати, занималась Мила. Палач в юбке. Мегера.

– Ой, да всем насрать на твою вежливость, Ань, – по-доброму усмехнувшись, Мила подняла принесенный пакет и протащила его в кухню.

– Мадам или Дюймовочка21? – Спросила Алена.

– Герда, – ответила Мила и выставила на стол урожай с фабрики: баночки маринованных опят и корнишонов. Люблю гостей, которые приходят не с пустыми руками. – Ты очень молодая, ветреная, к тому же студентка.

– И что? Многие студенты совмещают…

– Я не спорю, котик. Но ты спросила, взяла бы я тебя на работу, – голос у нее был такой жалостливо-жесткий. – Нет, не взяла бы. Нечего тебе делать в этой жопе, ты и сама знаешь, – усевшись в кресло, подытожила она.

Мы познакомились пару лет назад в этой самой заднице. В моменты выброса неликвидной продукции на фабрике воняло до тошноты. А помойные мухи, опьяненные свалившейся на них удачей, бесстрашно мельтешили перед глазами, норовя залететь то в рот, то в ухо. Место на самом деле привлекало только отчаянных: каждое утро вставать в половину пятого и проезжать 60 км, чтобы просто поработать, – чем не безысходность? Что там забыла Мила? Сначала набиралась опыта, а потом тешила свое эго. Я же проходила на фабрике двухнедельную практику. И не спрашивайте, что турист22 делал в колхозе. Просто звезды так сошлись, что цифры, затребованные администрацией по квоте практикантов, были слишком высоки, и Мила решала проблему как могла.

Тогда она не была такой тусклой. «Вот, что с людьми делает работа», – говорила Алена. Когда мы познакомились, Мила была цветущей, энергичной и зараженной застилающей глаза идеей работы во благо компании. Помните Сайма из «1984»23? Так вот, это моя Мила. За великую идею она готова была растерзать уничижительными усмешками и непробиваемыми аргументами любого, посмевшего посягнуть на истину. Она остервенело отстаивала новые порядки. Будь Мила большевичкой, то наверняка стояла бы в первом ряду в подвале Ипатьевского дома24, выпуская пули в императорскую семью, а потом после доклада влюбленно смотрела бы на своего вождя, ожидая великой похвалы. Да, это была зараза. Болезнь прогрессировала. Где раньше был пыл и энтузиазм, остались разочарование и пустота, трансформировав Милу из Надежды Крупской во Фанни Каплан.

В оправдание Милы хочу заверить, что шеф у нее и вправду был очень харизматичный, колоритный тип. За ним хотелось идти, забыв все на свете. Такой, знаете, будто всего неделю назад телепортировался из 90-х, а его малиновый пиджак еще не успел разгладиться на вешалке. Решал все по понятиям, и отказать ему было невозможно. Он пер как бульдозер. Корпоративный абьюзер в чистом виде.

– И что мы празднуем? – Спросила Мила. – Среда – это вам не пятница, нет уважительной причины напиться.

– Ну, вообще-то, мое возвращение и начало моей самостоятельной и независимой жизни! – Меня распирал восторг.

– Не понимаю, зачем тебе устраиваться на работу! – Лениво протянула Алена, перелистывая страницы Vogue, лежавшего на журнальном столике. – У тебя и так все есть!

– Работу? – Подкуривая сигарету, Мила удивленно таращилась на меня через балконное стекло.

– Ну да, может, мне кто-нибудь поможет? – В одной руке поднос с фужерами, в другой – бутылка шампанского. – Самое сложное в универе закончилось, до нормальной работы и свободной жизни еще целый год. Что мне еще делать?

– Котик, ты заблуждаешься! – Мила, сдвинув сигарету в уголок рта, аккуратно снимала мюзле. – Думаешь, что настоящая жизнь, полная приключений, начнется, когда ты получишь диплом и начнешь работать? Нет, котик, на этом твоя свободная и беззаботная жизнь закончится. Мечтаешь, что вот стану взрослой, построю карьеру, и все будет как в американских фильмах, – она усердно крутила пробку, – а по факту вся твоя жизнь будет в кредит. Тратить шестьдесят часов в неделю на работу для того, чтобы твоей зарплаты хватило только на покупку квартиры с пятидесятилетней ипотекой, за которую, возможно, еще будут расплачиваться твои дети и внуки.

Раздался долгожданный хлопок.

– Не драматизируй! – Алена выхватила бутылку и начала наполнять бокалы. – Если тебе не повезло, это не значит, что и ей тоже.

Иногда она умеет поддержать. Мы отлично знали, как Милу сводила с ума ипотека. Она покраснела от злости. Но годы работы на фабрике научили ее дипломатии и правилам холодной войны.

– Ну что ж, время покажет. А пока выпьем за будущие успехи и начало трудовой деятельности еще одной бедолаги! – С легкой усмешкой она подняла бокал, крепко сжав челюсть.

– Куда ты планируешь устраиваться? – Спросила Алена.

– «Игнатьевъ», – торжественно провозгласила я.

Я так долго ждала этого вопроса.

– Что? – Прозвучало синхронно.

– А что? Готовь деньги!

Неужели Мила думала, что я не узнаю про спор?

– Это же… ужасное место, там одни алкаши и бомжи! – Для Алены рестораны со средним чеком меньше 5 000 руб. – бомжатники. – И к тому же, Аня, там убили человека! – Понизив голос, закончила она.

Об «Игнатьеве» в городе не слышал разве что таджик Джамшед, только что сошедший с трапа самолета. Даже приезжавшие на выходные северяне ехали либо в «Игнатьевъ», либо уже были там, либо забредали туда после неудачных попыток найти что-то достойное в центре города.

Уникальная атмосфера кутежа и безудержного веселья, драки, пиво рекой, опасные бармен-шоу стали визитной карточкой ресторана. Мне он сразу понравился. Однажды преподаватель по технологии и организации ресторанного сервиса устроил нам встречу с управляющим «Игнатьева». Его бодрый монолог произвел на меня впечатление. «Игнатьевъ» представлялся мне потрясающим местом, где работают только профессионалы. Когда имеешь дело с такими асами, не остается сомнений в исключительности команды. Педант с блестящим управленческим опытом, фанат дисциплины и порядка, продавец от бога. Именно его пылкая и зажигательная речь о ресторанной жизни подтолкнула меня к решению работать в «Игнатьеве». Это место – эпицентр жизни, где не бывает ни минуты тишины, где события меняются с бешеной скоростью. Подходящий вариант, чтобы скоротать три месяца и один день!

До этого вечера единственным достоинством слова résumé для меня было его великолепное звучание в оригинале, все остальное – формальность. Мила была возмущена моим вероломством, и нам с Аленой пришлось прослушать наискучнейшую лекцию о том, что такое резюме и как его правильно составлять.

Никаких селфи – это убого и вульгарно. Если вы хотите занять место «принеси-что-то-там» в скромном ИП без официального трудоустройства и социальных гарантий, пожалуйста. Но претендуя на более высокооплачиваемую работу в престижной компании, осветите резюме, за неимением удачных кадров, хотя бы паспортным ликом. Да, лицо серьезное, немного пришибленное, зато вас не заподозрят в плоскости мышления. Выигрышно также смотрятся фото с презентаций, семинаров, тренингов.

Чтобы никого не разозлить и не испортить собеседование, пишите правду. Особенно если речь идет о семейном положении с обременением. Ну вы понимаете, дети часто болеют, а мамки отсутствуют на работе, при этом получая законные выплаты из СФР. Работодателям не понравится, если вы будете фигурировать только номинально, да и то на бланках больничных листов.

Об опыте пишем кратко. Место работы, профиль компании, должностные обязанности (здесь без зазрения совести описывайте все, чем занимались, даже если это было нормирование расходов туалетной бумаги и перчаток ПВХ для грузчиков), четкие сроки работы в компании (опытные рекрутеры проверяют сведения о трудовом стаже, и несовпадение хотя бы в месяц, не говоря уже про год, вызовет подозрения, и вас вряд ли примут на работу) и, конечно же, причины увольнения.

Чтобы избежать проклятий в свой адрес, не откликайтесь на должность, которой вы не соответствуете. Имейте уважение ко времени человека, который будет читать ваше резюме в надежде, что вы и есть Тот Самый Кандидат.

– Что в голове у человека, который претендует на должность, ни на 1 % не подходя по требованиям? Какой из тебя главный энергетик, если у тебя нет ни пятой группы допуска по электробезопасности, ни опыта, ни чертового образования и, судя по всему, мозгов? – Мила сопровождала свое возмущение яростными взмахами рук. – Это, блин, каждый день происходит. Когда я вижу заветное письмо на электронной почте с темой «Резюме на Вашу гребаную вакансию», во мне просыпается надежда. Это как с мужиками, ты в вечном поиске, а он все не ТОТ самый! Когда я открываю файл, то прихожу в бешенство, потому что какой-то Степан, видимо, только научился пользоваться клавиатурой и мышкой и нечаянно ткнул не туда. А еще больше меня бесит, – она вошла в раж, щеки пылали, – когда вот эти самые товарищи, не умея ничего, хотят зарплату генерального директора.

Мы с Аленой, которая от скуки безостановочно отпивала из бокала и листала ленту, переглянулись. Что ж, мы бы тоже не отказались от халявных денег. У Алены это вообще кредо. Не помню, чтобы она хоть когда-нибудь работала. Эскорт – это хобби. Дело для души.

Мы продолжили составлять резюме под колкие комментарии и истории Милы, а потом я вдруг проснулась у себя в кровати.

Дверь в гардеробную открыта – Алена опять что-то стащила. На столе в гостиной включенный ноутбук. В комнате чисто, посуда помыта – никаких следов скромной попойки. Обожаю свой «автопилот»: в каком бы состоянии я ни была, всегда приберусь, сниму макияж, умудрюсь не потерять контактные линзы, приму душ и мирно усну на своей подушке. Единственным напоминанием о веселом вечере был абстинентный синдром, выраженный головной болью и тошнотой, а также фрагментарная потеря памяти.

Выпив пол-литра воды, я уселась напротив ноутбука, пытаясь сконцентрироваться на событиях вчерашнего вечера. Ничего! Вот мы закончили писать часть «О себе», в которой мои любимые подруги наперебой описывали меня – ничего лестного, как обычно. Помню, как кидала в них подушки. Подушки на месте, а память – нет.

На мониторе мигала вкладка – сообщение от Милы в VK25. «Привет, котик! Как ты?» – написано в 06:50! На часах 11:45. В это время Мила обычно собиралась на обед. Я посмотрела на пустую бутылку шампанского, на балконе стояла еще одна. С тоской подумала о том, как должно быть ей сейчас хреново. Миле, конечно, не впервой приезжать на работу с похмелья, но вот делать это регулярно, наверное, опасно.

Я: «Я умираю. А ты? Тебя не спалили?»

М: «Каждый раз, как в первый. С утра думала, что помру, сейчас нормально. Кому палить-то? Самой себя, что ли? Тебе, кстати, не ответили?»

Я: «Кто?»

Панический страх натворить что-нибудь по пьяни неизменно сопровождал меня каждое похмельное утро, уютно устроившись в воспаленных извилинах моего мозга. И временами накатывал. Что я могла натворить? Кому написать? Кому позвонить? Я схватила телефон и трясущимися руками стала проверять журнал звонков. К счастью, там оказались звонки от Алены и Милы. Никаких исходящих сообщений.

Мила: «Почту проверь. Ты вчера мне написала, что сделала ЭТО».

Черт! Электронная почта! Что я могла сделать? Что «ЭТО»? Сердце ухало, его стук отдавался в уши. Риск умереть от внезапной остановки сердца – 90 %.

Последнее письмо отправлено в 23:11 на электронный адрес какого-то Мирского С.М. Что это еще за хрен? Колесико загрузки крутилось неимоверно медленно, прокатываясь шестерёнками по моим ослабшим нервам, я уже была готова плакать.

«Добрый день, Сергей Максимович!

В мае этого года мы с одногруппниками были на экскурсии в Вашем ресторане. Я до сих пор нахожусь под впечатлением и хочу стать частью Вашей команды.

Направляю Вам свое резюме на должность официанта в русском пивном ресторане «Игнатьевъ».

С уважением

Анна Котова»

Запятую пропустила, дура! Я так долго обдумывала содержание резюме, так долго ждала момента, когда мы с Милой его составим, оформим, выберем мое фото и нажмем кнопку «Отправить», скрестив пальцы! А это случилось в один миг, который я даже не помню! Вот бы с девственностью так не получилось!

Часть 2

Уголовное дело № 120217111 по факту совершения преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 167 УК РФ, возбуждено 13.06.2013, окончено 25.08.2013.

Следователь Серов С. С. установил: 13.06.2013 около 00:30 несовершеннолетняя Понагина А. С., 2000 г.р., подожгла дом, расположенный по адресу: ул. Комсомольцев, д. 23. В доме находились ее мать Понагина С. В., 1985 г.р., и сожитель матери Чукин В. С., 1973 г.р.

В результате пожара Понагина С. В. получила ожоги 3-й степени, Чукин В. С. скончался на месте.

Люблю этот город за гладкие, как кожа корейского айдола, дороги, благоустроенность и компактность. За самобытность и богатую историю. За то, что государственное финансирование используется-таки по назначению, и выделенные средства доходят до конечного пункта, позволяя сохранить отголоски прошлого. Город-музей под открытым небом: повсюду барельефы и мемориальные доски. В каждом квартале по церкви, действующей или закатанной под асфальтом. Разобрать собор для высвобождения материалов – частая практика в 1930-х. Необязательно уверовать в Бога, чтобы оценить красоту и проникновенность здешней культовой архитектуры, делающей городскую атмосферу уютной, мирной и чуточку домашней.

По всему центру витает дух времени, ненавязчиво знакомя с событиями прошлых столетий. Здесь когда-то был первый роддом. А вот этот ящик с литой ручкой в стене храма – не для мусора: сюда раньше скидывали новорожденных, чтобы о них хоть кто-то позаботился. Гуманно. В здании наркодиспансера в 19 веке (какая ирония!) располагалась городская винодельня. Тут – стена от снесенной мечети. Слышны звуки органа из польского костела. В вышине мелькают флюгер многострадальной синагоги и крыша старой водонапорной башни с заколоченными окнами и исписанными стенами. Наверно, даже к лучшему, что брандмауэры и мельницы не сохранились. Их исторический шарм и шершавость воспоминаний не будут попраны безвкусным граффити и низкими подтеками недержания маргиналов, алкашей и простых придурков.

Студенческие корпуса раскиданы по исторической части города так, что, прогуливаясь между парами от одного до другого, любуешься причудливым соседством современной застройки и памятников деревянного и каменного зодчества. Бетонные конструкции, облицованные зеркалами Гезелла, высокомерно отбрасывают тень на утопающие по самые окна домишки, пережившие если не восстание декабристов, то революцию 1905 года точно.

Новостройки взяли в осаду деревянный центр и береговую линию, выселяя коренных горожан в крохотные квартирки где-то на окраине, оставляя единичные экземпляры разодетых от фундамента до карниза в ажурную резьбу особняков. Все, как у Гиляровского: «Исчезают нестройные ряды устаревших домишек, на их месте растут новые, огромные дворцы26». Улицы укоротили, крошечные сады и скверы заасфальтировали, оставляя воспоминания о тени пышных кленов на страницах путеводителей и в памяти пенсионеров, сгорбленные деревяшки снесли, памятники отреставрировали. Ветшающие дома и руины с замурованными окнами и дверями отошли от центра всего на пару кварталов. Свернув не в тот проулок, оказываешься в какой-то глухой, убогой деревне середины 90-х. В то время, как всего в десяти минутах ходьбы разбит помпезный сад у здания городской администрации, а над обрывом ржавой речушки громоздятся каменные и деревянные громадины с арочными окнами и цветными изразцами.

Дома богатых и влиятельных купцов, меценатов и чиновников 18–19 вв. стали пристанищем музеев, военкоматов и ресторанов. «Игнатьевъ» – жемчужина города, ресторан с собственной пивоварней и живой музыкой –располагался в одном из них. Над кирпичным полуподвалом возвышался роскошный оштукатуренный желтый дом с мезонином и высокими расписными воротами. Изящная лепнина, окна в наличниках, над главным входом – огромная резная вывеска.

И вся эта красота – в центре города, растянувшегося на пару километров вдоль реки. Никакой мешанины, ничего лишнего. Улицы широкие, застройка невысокая. В солнечную погоду лучи света со скоростью цунами разливаются по проспектам и закоулкам, освещая не только новый день, но и надежды и мечты.

Мои – уж точно. Ответ на письмо пришел в обед. Приятный бонус после мучительного похмелья и бесплодной попытки вспомнить детали прошлого вечера. Подробности вечеринок, как правило, хранятся в памяти телефона. И это очень даже кстати. Сердце глухо лупит о грудную клетку. 100 ударов в минуту, не меньше. На лбу испарина. Всегда один и тот же страх увидеть ужасное: писаю в подъезде, убиваю случайного прохожего, сношаюсь с бомжом, записываю прямой эфир голой – в общем все, о чем потом пожалею. И вот я открываю галерею и с облегчением выдыхаю: никаких непотребств. Спасибо, Господь! 75 ударов в минуту. Включаю запись с поющими чашами, достаю тонометр и закрываю глаза. Давление 120/70, сердечный ритм приходит в норму. Риск умереть от внезапной остановки сердца – 20%.

Собеседование было назначено, и в указанное время я сидела за высоким массивным столом из грубой древесины, безнадежно пытаясь балансировать на седалищных костях, чтобы удержать ляжки от стыдливого растекания по сиденью. Обстановка чарующая: теплый свет ламп отражался в лакированных поверхностях столов и барной стойки, скользил по ним, создавая неповторимую атмосферу уютного шале на вершине холодной горы с мягким мерцанием рождественских гирлянд. Добродушное поскрипывание половиц, нежнейший аромат кофе, мелодичное потрескивание углей отзывались в моем сердце приятным удовлетворением от, несомненно, импульсивного, но все же верного решения, принятого у бассейна в Сиде.

Не заставив себя ждать, минута в минуту, подошел он – гид по барам, ресторанам и высокому сервису, Сергей Максимович, он же ГП. Собеседование проходило по сценарию из пособия для начинающего HR27: дружелюбное приветствие, создающее располагающую и доверительную атмосферу, приятный диалог с уместными личными вопросами, открытые позы и профессиональные шуточки. Если бы он сверкнул белоснежной голливудской улыбкой, ну, вы знаете, такой, которую обычно показывают в рекламе зубной пасты, с ярким, сияющим и ослепительным блеском на одном зубе, то я бы подумала, что попала в настоящий формалистический рай. Все по правилам, по учебнику, по закону, и никакого подвоха. Все счастливы и радушны.

Движущей силой лифта с небес на землю стали неоплачиваемая стажировка («нам нужно на вас посмотреть») и платный медицинский осмотр, расходы на который, конечно же, не компенсировались. Хотите работать в общепите – раскошеливайтесь. Давно пора принять, говорит Мила, прав всегда тот, от кого тебе что-то нужно: работа, займ, секс, ребенок, алименты и т.п. Цитировать с поднятым вверх указательным пальцем кодексы бессмысленно. Молчи, кивай и улыбайся.

Скотч в анусе (по-научному соскоб на энтеробиоз), два часа лекции о санитарных нормах в душном помещении под усыпляющий тембр, минус 5 600 руб. с моей карты (конечно, готовую медкнижку можно купить дешевле, но мне хотелось сделать все, как полагается) – и вуаля, в 10:05 я стою в новеньких балетках, выглаженной белой блузе и узкой черной юбке у сцены, переминаясь с ноги на ногу. Половицы предательски скрипят в такт моему волнению. Сердце бешено бьется, ком подкатывает к горлу. Лицо вот-вот взорвется от приливающей крови. Я мило улыбаюсь коллегам, в ответ встречая недоумевающие и равнодушные взгляды.

Дружелюбие и благосклонность исходили только от ГП. После разбора полетов о провалившихся продажах на выходных и раздачи планов на неделю меня представили коллективу и закрепили за худощавым, долговязым парнем с густыми черными волосами, сваленными в анимешную прическу а-ля Учиха Саске28. «Я просто не расчесался», – промямлил Пиноккио, Пино, на мой комплимент, отчаянно вздохнул и повел за собой. Остальные меня не замечали. У них начался очередной, предсказуемый, как и вчера, как и на прошлой неделе и в прошлом году, рабочий день. Шаркая ногами, уставшие официанты поплелись в сторону стейшенов29 готовить зал к бизнес-ланчу.

Никто в «Игнатьеве» не любил эти контролируемые только количеством посадочных мест разорительные набеги кочевников из ближайших офисов. Запара лютая, гости меняются со скоростью света, оставляя за собой засранные кашицей из хлеба и брусничного морса столы, всем нужно получить заказ сиюминутно, на кухне кончается резаный хлеб, трафик официантов, в прямом смысле слова летающих по ресторану, близится к джакартскому30. Зад в мыле, заказы в денежном эквиваленте маленькие и никакого «чая»31. Это как пытаться вызвать эрекцию у мужика, плотно сидящего на «Прозаке», или довести до оргазма безнадежно фригидную женщину. Пот в три ручья, а выхлопа нет. Утомительно и досадно.

Опытные официанты, «старички», под разными предлогами старались начинать рабочий день после обеда, чтобы успеть подготовить зал к вечерней посадке. Особенно по пятницам и субботам, когда пиво льется рекой, милые хрюшки целым стадом жарятся на мангалах, гости становятся пьяненькими и щедрыми. Даже если не оставят нормальных чаевых, то на дополнительные продажи раскрутятся точно. Ну а если не получалось отмазаться, они с невозмутимым видом айсберга, таранящего Титаник, неспешно плыли по залу к дергающимся от собственной важности гостям, успевшим сожрать весь хлеб и покромсать уголки подложек.

Жизнь в ресторане била ключом, освежающим и фантасмагоричным. Меня окружали герои сказок и мультиков, но только в adult version32. Наглая и матерящаяся Дюймовочка с прокуренным голоском. Гламурная, сутулившаяся Барби с перманентно блестящими губами, длиннющими ногтями и наращёнными ресницами. Хрупкая и высоченная Золушка с тонким голоском и кротким взглядом Настеньки из «Морозко». Долговязый и худющий Пиноккио, его щеки полыхали при каждой попытке соврать. Добрая Фея-крестная с потрясающим звонким смехом и щеками – наливными яблочками, всегда готовая прийти на помощь. И наконец, ГП – Гарри Поттер, самый настоящий, вымахавший под два метра ростом, с рваной челкой, закрывавшей лоб, круглыми очками, постоянно сползавшими вниз по переносице. Он мог за секунду одним взмахом руки разогнать курятник – излюбленное место официантов, огороженное от зала зубчатым забором. Оно выгодно располагалось между баром и сценой: можно намахнуть (не верьте барменам и официантам, которые говорят, что не пьют на работе), быть в первых рядах, пропуская через тело мощнейшие вибрации басов, следить за обстановкой в зале или просто зависнуть в телефоне.

Анимаги за баром из обаяшек превращались в церберов, если кто-то заходил за стойку. Это был настоящий анклав. Они делали все, что хотели, и это-то в рамках трудового договора! Все знали, что бар трогать нельзя. Пятилетка за два дня? Легко! Справиться с планом в одиночку без кухни? Нефиг делать! Наши бармены – легенда. По пятницам и субботам гости в три ряда выстраивались у стойки, чтобы поближе увидеть грандиозное fire-show. Обнаженные по пояс красавчики устраивали настоящий Burning Man33, синхронно жонглируя горящими бутылками под «It’s my life» Бон Джови, «Moscow calling» группы «Парк Горького» и «The final countdown» «Европы». Только после одного такого перформанса мы находили по пять лифчиков и две пары обгоревших трусиков, валявшихся за стойкой.

Да и у бара была своя харизма. Парни никогда не давали трубочки к пиву, аргументируя тем, что «в нашем баре не сосут». Поддерживали пьяненьких женщин комплиментом, шуткой или подарком от заведения. У них всегда было что сказать гостю: «Тигры крови не боятся» – на случай, если пришла подцепить парня на ночь, а он отказался из-за внезапно начавшейся менструации; «Хороший левак укрепляет брак» – когда женатый постоянник, неловко улыбаясь и краснея, садится за бар с новой любовницей. Послать тоже могли. Сколько было пролито слез и выпито пива – известно только нашим парням. Несмотря на «синие»34 конфликты, гости всегда оставались довольны. Они были окружены заботой, а главное – вниманием. Пьяные выходки и разболтанные секреты оставались профессиональной тайной бара.

Я чувствовала себя Алисой в стране ложек и вилок, в округе размазанных по тарелкам соусов, в городе скомканных салфеток, на проспекте вскукоженных от пролитого пива подносов. Неудержимый энтузиазм и бесконечный поток вопросов доканывали всех, от поваров до уборщиков. Больше всего доставалось Пино, который втайне мечтал избавиться от меня не самым гуманным способом. Мне все было интересно, все! От того, на каком масле обжаривают куриное филе для «Цезаря» и по какой технологии натираются столовые приборы, до того, как чистят дымоход. Оказалось, никакой технологии нет, курицу жарят на «Слободе», а трубу чистят, забив на меры пожарной безопасности и охраны труда, замотанным в пищевую пленку мангальщиком.

«Игнатьевъ» был одним из самых «тяжелых» заведений города: нагрузки колоссальные. Смена в ресторане с кухней на цокольном этаже заменяла неделю тренировок в зале. У всех официантов жопы были покруче, чем у фитнес-марафонщиц. Я каждый раз считала эти долбанные ступеньки, чтобы не выронить поднос, попутно уворачиваясь от встречного потока персонала. Двадцать чёртовых ступенек! Двадцать узеньких скрипучих, проваленных в центре дощечек. Это только от кухни до первого этажа. И восемнадцать до балкона, увешанного флажками с логотипами фирменного пива. Его заказывали «жирафами» – метровая пластиковая елда объемом четыре литра с медной подставкой весом в три килограмма. За вечер мы обслуживали пять-шесть столов по четыре-восемь посадочных мест, одним «жирафом» дело никогда не ограничивалось. Восемь штук в среднем за вечер. Плюс литровые кружки, тяжеленные до боли в ключицах, три в одной руке, три – в другой. После первой пятницы я отменила бронь на абонемент в ТGym.

В тот же вечер моим новеньким балеткам пришел конец: они раскисли от пролитого пива, и подошва предательски отвалилась. А новая обувь для официанта – это боль! Разнашивать ее приходиться во время смены, летая вверх и вниз по этажам – foot-БДСМ для самых отчаянных. Теперь моя косметичка пополнилась всевозможными пластырями: гидроколлоидными, латексными, тканевыми, разноцветными, с подушечкой и без – в общем, на любое настроение и для любого места натирания.

Но больше всего проблем доставляли даже не мозоли, а наши посетители. Типичный шекспировский драматизм сменялся боярским гонором или просто плохим настроением. Вереница бестактных, обожратых лиц крутилась шарманкой. Однажды я назвала гостей клиентами, за что была одарена едким замечанием: «Клиенты у проституток, а у вас, милочка, гости». Милашки с длинным чеком, щедрыми чаевыми и «Анечка, вы просто чудо» чередовались с быдлом – капля в рот, и понеслось: тут вам и разбитые стекла стейшенов, сломанные стулья, покалеченные официанты, а иногда и повара.

Так что коллектив в «Игнатьеве» собрался отборный, закаленный, матерый. Приветливым его с первого взгляда не назовешь, поэтому адаптироваться к новой среде мне было сложно. Очутившись в ресторанном мире, я будто уменьшилась в размере и смотрела на окружающих снизу вверх. Каменела от страха, когда ГП делал замечания. «Выкала» тем, кто казался старше и выше по должности, вызывая недоумение. Я боялась сказать лишнее слово и поддержать беседу. Все, кроме ГП, Феи, Золушки и бара, были настроены ко мне пренебрежительно и равнодушно: еще одна девочка-студентка, которая сбежит через пару смен.

Даже после месяца работы влиться в команду не получалось просто потому, что не было ни малейшего понятия, как это делать. Я никогда не была новенькой. Сработавшийся коллектив со своими законами и шутками не особо стремился облегчить мне задачу. Любой спор решался либо юмором, либо криками с хабальной акцией «ты мне слово, я тебе десять». Я как-то огрызнулась Барбе, и от психологического нокаута меня спасло не мое красноречие и лекции по конфликтологии, а Дюймовочка. Дипломатия? Нет, не слышали.

Но во всем этом наждачном хаосе была притягательная простота и легкость, греющая внезапными объятиями и подбадривающим крепким словцом. «Игнатьевъ» – это большая семья, очень своеобразная семейка Аддамс а-ля карт, но такая дружная и теплая.

С гостями тоже приходилось несладко. Я измазала тюбик тонального крема в первые две недели, потому что краснела каждый раз, подходя к столику с заученным приветствием: «Добрый день, меня зовут Анна. Сегодня я буду вашим официантом. Вы готовы сделать заказ?». От страха я тараторила быстрее Тины Канделаки в «Самом умном»35. Перфекционизм довел меня до состояния передутого шара. Еще одна подкачка – и ба-бах!

Спокойным субботним утром моя расфуфыренная и высокомерная гостья заказала каре ягнёнка с картофельным пюре. Ну кто ест каре с картошкой? Спаржа, овощи на гриле, брокколи и листовой салат – да! Но пюре? Серьезно? Кухня выдала его, красиво уложенное в форме розочки, Вова-мангальщик пожарил мясо, я переложила его к гарниру и унесла заказ – все по методичке. Через три минуты сучка-гостья гнусавым голосом с завидной артикуляцией выговаривала мне об отвратительном сервисе, нахальном равнодушие персонала и моей тупости. Через пятнадцать минут она повторила все в точности при ГП, приукрасив историю лживыми подробностями. Я расплакалась прямо в зале. ГП, как ни странно, слушал исполнение шизоидной бабехи с такой же заинтересованностью, как я рассматриваю пальцы на ногах, сидя на унитазе – с сочувствием и легким отрешением, неторопливо дожидаясь, пока мочевой сделает свое дело. ГП не только не отчитал меня, но еще и похвалил. Я все сделала правильно, но не учла, что гребаная пюреха была сделана накануне!

В этом новом мире моя персональная гелиоцентрическая система потерпела крах. Центробежная сила, вращавшая мир вокруг моей нескромной персоны, резко и грубо отбросила меня на задворки новой Вселенной, где было страшно, неуютно и холодно. Здесь никто не будет уговаривать, никто не даст поблажек. Эллинистическому строю пришла на смену Спарта. Реальность без прикрас, где люди зарабатывают на жизнь, чтобы прокормить детей, заплатить за аренду квартиры и выудить деньги на новую кофточку, а не борются за свободу курения.

Фрустрация, сменяющаяся паникой, загоняла меня обратно в зону комфорта, где довольные, потирая руки, поджидали родители. По их улыбкам читалась торжествующая фраза отеческого превосходства, подстрекающая натворить какую-нибудь дичь: «А мы тебе говорили». Но инфантильное желание утвердить свою зрелость и отстоять право на никотин было сильнее. И я продолжала полет вниз по кроличьей норе, а они поддерживали меня. Как могли.

«Сколько прошло? Месяц? Ну, увольняйся» – Papa.

«Что, уже заднюю даешь? А ты что хотела, чтобы тебе в зад заглядывали и в лобик целовали?» (ну вообще-то да) – Марина.

«Думаешь, нам было легче?» – мама.

Откуда в людях эта эгоцентрическая убежденность, что, если упомянуть об их более важном и значимом опыте, то тебе непременно должно стать легче? Это еще менее эффективно, чем фразы типа «Ты не одна такая». Облегчение должно прийти от того, что кому-то хреновее, чем мне? Это так работает? Короче, мам, обнулением страданий не помочь! Вводные-то у нас разные. Если бы вы были мной, вы бы тоже взвыли!

Хотя, соглашусь, начинать карьеру северян в 70-х было непросто. Никакой вам инфраструктуры, асфальтированных дорог и тротуаров, центрального отопления, теплых туалетов, дезинсекции, дератизации, доставок, WB36 и КБ на каждом углу и других благ, встроенных в современную жизнь по умолчанию. Свежие овощи и фрукты в скудном ассортименте и то только летом. Захотел банан зимой – хоти дальше или ешь прошлогодний компот с персиками. Они осваивали северные широты на свой страх и риск. У меня брови ползли вверх от папиных рассказов, как он на «Урале»37