И лопнул мыльный пузырь…

Вступление

Перед тем как перевернётся первая страница, автор рекомендует включить трек Даены – «душа».

Пусть голос, музыка и слова станут прологом к истории Алетéи.

Эпизод «До»

Её звали Алетéя. Ударение – на вторую «е». В древнегреческом языке это имя означало Истину. Только не ту, что звучит в громогласных речах и красуется на первых страницах хроник, а ту, что нисходит как невидимая благодать – мягко ложится на сердце, готовое внимать, и открывается лишь тому, кто осмелится быть честным с самим собой.

Истина не ищет милости, не красит губы алой помадой, не привлекает жадные взгляды прохожих. Она просто есть. Её можно встретить в утреннем отражении зеркала, когда сон ещё не отпустил, а глаза, свободные от фальши, чисты и обнажены.

Её спутник – скромный и верный – Внутренний Голос, появился вместе с Алетеей и обитает в глубинах её внутреннего мира, ожидая своего часа пробуждения. Сегодня ли, завтра или через десятилетия – неведомо.

В тот самый редкий миг, когда Алетея перестаёт прятаться и осмеливается показывать миру своё истинное лицо, Внутренний Голос становится слышимым. И этого достаточно. Достаточно, чтобы его невидимая, однако такая ощутимая сила вела её по пути пробуждения, наполняя изнутри своей подъёмной и непоколебимой энергией жизни.

Долгое время связь с Внутренним Голосом была не выстроена для девушки. Отвлекающая суета и людской шум осквернили его священное присутствие и отравили чертоги разума девушки. Связь прервалась. Ещё бы немного и вовсе потерялась.

Истина проста: однажды привычная видимость иссякнет, фальшивые роли перестанут овладевать – и захочется простого, человеческого – быть. Быть таким, каким создала природа. В великий час пробуждения у Алетеи появляется неистовое желание войти в собственную тьму.

Там, где раньше была слепота, для неё виднеется то, что всегда было рядом – Внутренний Голос.

– Да лопнет же мыльный пузырь!

Эпизод «Между»

Дверь стояла, словно хранительница забытых миров. Время изъело её поверхность – некогда гладкая и блестящая краска облупилась, крепежи проржавели и превратились в неподвижные, а дерево потрескалось, потемнело. И всё же она не исчезала – знала: придёт та, ради которой всё ещё держит пост.

Алетея подошла к порогу. Чувство времени исчезло – невозможно было определить, какое сейчас время суток. Она оказалась одна посреди непостижимого. И это непостижимое было настолько необъяснимо, что оставалось лишь бездумно хлопать своими миндалевидными и выразительными глазками с длинными ресничками, – и изо всех сил пытаться напрячься, чтобы понять. От этого всё внимание сосредоточилось в зрении: остальные чувства отошли на задний план.

Стоявшая дверь перед Алетеей олицетворяла живые врата, бережно хранящие память Истины её земного пребывания.

– Где это я? – растерянно спросила она. – Как здесь оказалась?

Размеренный ответ последовал тотчас же – то ли извне, то ли из самой глуши её сердца. Казалось, Голос плывёт к ней из параллельного мира:

– Радостно видеть тебя, Алетея!

Ты проделала долгий и усердный путь – местами непроходимый, суровый, неприветливый. Всё, что рушилось за твоей спиной, всё, что пугало и ранило, – на самом деле вело тебя сюда.

Каждое падение было ступенью, а каждый страх – указателем.

И вот – когда-то данное тобой обещание исполнено. Теперь ты здесь и готова. Готова позволить Внутреннему Голосу заговорить и быть услышанным.

Алетея потёрла замутнённые глаза утончёнными, пахнущими топлёным молоком пальчиками. Прострация всё ещё окружила её со всех сторон. Тогда она крепко-крепко зажмурилась, сжала свои изнеженные кулачки, а после, плавно расслабив мышцы век, вновь открыла глаза.

Тягучая пелена спала, а на её место пришла абсолютная ясность: девушка находилась внутри радужного мыльного пузыря, за пределами которого простирался привычный мир. Здесь всё парило, сладострастно пахло и приветливо отзывалось на её присутствие. Миры соприкоснулись, восприятие обострилось – как искра между двумя измерениями: «До» и «После».

Алетея попыталась сделать отрезвляющий вдох, а воздух, озорник, ворвался так стремительно – будто закружил её в виртуозном танго, страстно и пламенно касаясь кончика носа и румяных щёк. Это был акт перехода: порыв ветряного шлейфа незаметно перенастроил систему девушки на подходящую частоту для дальнейшего движения.

В солнечном сплетении пробежала еле ощутимая дрожь – щемящий трепет готовности. Всё внутри звенело и пульсировало.

Во рту пересохло. Алетея, не долго думая, достала из кармана жвачку со вкусом баббл-гам – ту самую, которую всегда носила с собой «на всякий случай». Эта миниатюрная упаковка с длинными металлическими пластинками была для неё способом стабилизации в быстротечном потоке жизни: вставляя «картридж», она ощущала непринуждённость и дозволение говорить, «как оно есть». Девушка приступила интенсивно разжёвывать жвачку, причмокивая от вспыхнувшего и насыщенного вкуса, заполонившего полость рта.

– Ты подошла к пределу своего земного пути, – продолжил Голос. – Эта дверь – граница перехода – за которой осталась та, что когда-то жила легко и с открытым сердцем. Переступить порог – значит шагнуть в неизвестность, однако всем нутром чувствовать без доказательств: «Это моё».

Твой Внутренний Голос поведёт тебя. Он знает путь.

Однако помни: выбор по прежнему остаётся за тобой.

Девушка сделала несколько неуверенных шагов назад, пятясь от дверного порога.

– Не готова… не смогу, – беззащитно и смущённо пролепетала она себе под нос.

Тело застыло в оцепенении. Голова грузная, мысли неразборчивы, сердце всё ещё неврологически стучит, подпрыгивая от ощущения предстоящего и грандиозного действия. Внутри усиливался чёрный шум – гул воспоминаний, нависший над ней, как пелена непрекращающегося ночного кошмара.

Сейчас ей полных девятнадцать лет. Каждый понедельник она даёт себе очередное обещание – уйти от догоняющего прошлого: сначала в мыслях, потом в поступках. Однако всё тщетно.

Мрачная и застывшая история прошедших дней настигает без предупреждений, точно гигантская волна во время шторма, тянущая вниз и лишающая стабильного дыхания. В этих океанических водах Алетея захлёбывалась ни раз.

Триггеры – якорные вспышки детских и юношеских травм – всплывали, как ожившие призраки, требуя быть увиденными и прожитыми. Однако их натиск разрушал её душевную организацию больше, чем исцелял: на открытую рану сыпали новую дозу соли.

С детства вокруг Алетеи надулся мыльный пузырь. Это произошло после испуга в раннем детстве – неожиданная потеря родного и всем сердцем любимого человека. Малышкой она не сразу поверила в случившееся: долго была уверена, что это ошибка, которую можно «отмотать назад» и исправить; что ушедший обязательно вернётся. Таким образом, пузырь стал спасение от жестокой реальности – переварить утрату она так и не смогла.

В прозрачные стенки пузыря по мере взросления Алетеи врастали слова-запреты: «не мешай», «будь тише», «не чувствуй громко». Однако под нарастающей бронёй, далеко от посторонних глаз, пряталась другая – дикая, стихийная и храбрая душа, распахнутая навстречу буйным ветрам. Та, что знала Истину, не соглашалась на меньшее и чувствовала телом правду, когда разум пытался подавить.

Жизнь шла своим чередом: девушка двигалась вперёд, как положено в «типичном» сценарии. Только под радужным, мыльным куполом скрывались острые зазубрины под названием «притворство» – подмена живого стандартом. И всё её существование постепенно превращалось в диалог между хорошей и правильной девочкой, которая держит всё под контролем, и неудобной, непредсказуемой, которая просто есть.

Испытания приходили одно за другим, однако некогда брошенные слова-паразиты в её сторону проросли, ожили и исклевали чувственное сердце, вырвав аорты.

Чтобы посеянные сорняки взошли, необходима была токсичная среда для прикормки. Несмотря на то, что девушка отчаянно боролась – за себя, за жизнь, за сохранение внутреннего мира, пытаясь противостоять прорастающим паразитам – сила отравляющей речи сыграла сокрушительную роль: ежедневные сражения с Медузой Горгоной, стрелявшей завистливыми глазами и пускающей змеиный яд в кровь по венам, оканчивались поражением неопытной и непорочной души.

Как можно было противостоять отравляющим посевам? Отделить их от себя и вернуть носителю? Они звучали обыденно и не вызывали подозрений. Хотя неизлечимые последствия оставались. Правда, кроме Алетеи их никто не замечал, а эти «замечающие» делали вид, что «всё в порядке» и «хватит придумывать».

Позже всё настолько усугубилось, что вместо поддержки молодая девушка получала унижения, а вместо принятия – отвержение.

Запугивание вирусно поражало нежную систему, превращая Алетеи в «опасность» для себя и окружающих. Это стало фатальным ударом, предвестием конца: долго находясь в изолированной и разрушающей атмосфере, неизбежно заболеть – рано или поздно внутри что-то надломится.

В четырнадцать – когда просыпалось самосознание и естественное желание отделиться, – хэппи-энда не произошло: обессилев, Алетея упала на колени, пронзив их острыми лезвиями. Её окончательно добили.

С этого момента она переступила через себя и вошла в иную реальность – истерическое ощущение движения посреди бездыханной бездвижности: тело существует, а душа чахнет.

Внутри накапливалась непрожитая энергия – разрушительные и невыраженные эмоции. Покой и принятие её скитающейся души так и не были найдены.

Перед глазами висела выжженная метка – «нельзя». Всё накопленное и подавленное периодически давало о себе знать, заполняя голову тяжёлыми и назойливыми мыслями. Сколько раз она с мольбой поднимала взгляд к небу – в поисках глаз той, кого потеряла в три года. Сколько раз ждала послания от Создателя… Однако перед её взором открывалось лишь безмятежное небо и летящий, сверкающий вдали самолётик, оставляющий за собой облачную линию. Когда-то ей думалось, что именно он «делает» облака – что это его небесная задача.

Она бессознательно выбирала риск и саморазрушение как способ почувствовать хоть что-то. Испытывала себя на прочность, будто вопила миру о своей боли, чтобы хоть так заметили. Только никто не слышал и помощи не предлагал.

Ей запрещено было быть собой. Стоило на долю секунды проявиться в подлинном и сияющем воплощении, как являлась Горгона, винившая её во всех смертных грехах, и злостно втаптывала в рыхлую грязь, пахнущую прошедшим ливнем, и сравнивала с сырой землёй полной дождливых, обезглавленных червей.

Бунтарство отныне позволяло заявлять о себе – жёсткий способ выбивать себе право на место. При этом в сердце образовался ноющий и грузный осадок – Внутреннему Голосу не приходилось по душе выбранный метод.