Подсмотренная жизнь

Меч и нежность

Глава 1

Тимофей был «потомственным верующим». Даже его родители, с рождения посещали церковь, еще завернутыми в пелёнки. Бабушка и дедушка прошли через гонения и преследования, прадедушка был расстрелян за веру в Бога. Многие в церкви говорили ему:

– Хорошо тебе, ты с детства наставлен на Библейских истинах, ты впитал их с молоком матери.

Но почти никто не знал, сколько страданий доставляли эти слова чувствительному сердцу мальчика. Он рос очень впечатлительным и чутким и не мог спокойно слышать, как его родители ругались почти каждый день, с короткими перерывами, словно в войне давая себе и друг другу короткую передышку. Они действовали по принципу «Не выноси сор из избы» и потому мало кто знал, что творилось в их доме. Но дети росли в тяжелой обстановке.

– Да какой ты верующий, если не позаботился о самом простом! – бросала укоризненно Тома с утра, указывая на пакет с мусором, который Толик забыл вынести вечером.

– Ты на себя посмотри, – сердито отвечал Анатолий, – сама-то не успела глаза продрать, а колбасу себе в рот сунула. А вчера не позаботилась о том, чем мы завтракать будем.

– Там был один пластик! – закипала Тома, – он «не сделал бы погоды», скупердяй! Яичницу поешь.

– Еще как сделал бы, ты прекрасно знаешь, что даже пластик копченной колбасы придал бы аромат всей яичнице, а ты его сама сожрала!

– Так-то ты выполняешь своё обещание любить жену! – ядовито парировала Тома.

– С тебя беру пример, ты же обещала проявлять заботу обо мне и ребенке, а сама способна любить только себя!

Подобные перепалки происходили в доме почти каждый день. И даже когда родители молчали, Тимофей замечал, как внимательно они наблюдают друг за другом, пытаясь уловить любую мелочь, чтобы позже было в чём упрекнуть супруга.

Молодая семья даже думала о разводе в первый год совместной жизни, но не решились выносить свои проблемы на церковь, и решили попробовать «сосуществовать», если уж не получилось стать счастливой парой.

Они оба читали Библию каждый день по плану, который получили в церкви, чтобы прочитывать её с начала до конца за год. Но все их усилия вели к одной цели: «Лучше знать, как правильно строить жизнь, чтобы позже более точно и обоснованно упрекать близких в том, что они не смогли исполнить».

Нередко Тимофей видел, что папа спит в гостиной на диване и это означало, что «легкая перебранка» выросла в серьёзную ссору. Но проходило время, и отец вновь возвращался в родительскую спальню.

Шли годы. Тамара надеялась, что после рождения сына , муж станет уделять ей больше внимания и заботы, но получилось наоборот, он часто упрекал жену в том, что она заботится о сыне больше, чем о муже. Тома даже плакала от обиды, твердя:

– Я родила тебе сына, а с твоей стороны ни грамма благодарности!

– Так значит ты родила его для меня? – привычно парировал муж. – Получается, что тебе ребенок не нужен?

За свою жизнь Тимофей наслушался всякого, что хотел бы не слышать никогда. Но в его памяти было много тяжелых, обвинительных слов. Конечно, он получал от родителей всё, что нужно для жизни и роста. Они даже соревновались, доказывая друг другу, кто из них является более заботливым родителем или лучшим воспитателем. Но они не замечали, что никогда не смотрели в глаза своему ребенку, чтобы понять ту душу, которая пришла в мир через их семью, чтобы полюбить его самого, Тимофея, а не превращать его в объект для доказательства друг другу чего-то.

Посторонние не могли понять, почему в общении с этой семьёй всем так холодно? Ведь везде, вне своего дома они вели себя как образцовая семья, в церковь всегда приходили без опозданий, чистые и красивые. Если нужно было что-то сделать для всей общины, они оба не отказывались, хотя всегда предпочитали служение с минимум физической работы и желательно чтобы их труд был заметен.

Младшая сестрёнка Лия родилась, когда Тимофей пошел в первый класс. Тима так сильно тосковал без любви и сердечного тепла, что привязался к малышке всей силой своего сердца. Лия смотрела прямо ему в глаза, и даже ловила взгляд. Когда она смогла обнять брата своими крошечными ручками, малышка обнимала его, не глядя по сторонам, чтобы отметить, видят ли родители, как она обнимает брата. Тима понимал, что для сестренки он – настоящий человек, любимый брат, а не объект, на котором что-то правильное показывают.

Для Тамары рождение Лии было попыткой спасти свой брак от очередной опасности развода. Она не хотела позора в церкви, но усталость от того, что в семье не смогла получить того, о чем раньше мечтала, доводила её до отчаяния, хотелось все бросить и просто сбежать. Но привычка вести себя «как дОлжно» не позволяла ей сделать тот решительный шаг, который она не раз мысленно проигрывала.

Однажды Тамара заметила, что Толик стал поглядывать по сторонам, и она сильно испугалась. Даже мечтая о разводе, в глубине души она все же знала, что не уйдёт. И вдруг, заметив взгляды мужа, поняла, что может потерять семью не по своей воле. И тогда она приняла решение забеременеть. Но это было не просто, ведь между супругами уже довольно долго стояла стена и Анатолий спал на диване в гостиной. И все же, ради возможности получить второго ребенка и удержать мужа, женщина пошла «на мировую» . Чрез время он вновь вернулся в супружескую спальню.

Тамара понадеялась, что муж, получив еще одного ребенка в более зрелом возрасте, привяжется к семье сильнее. Частично её расчет удался. Лия с её искренней улыбкой и удивительно мягким характером, могла растопить даже каменное сердце. Толик действительно души не чаял в малышке и перестал смотреть по сторонам. Было заметно, что он принял решение жить в семье.

И все же, отношения супругов почти не изменились и дети росли, цепляясь сердцем больше не за родителей, а друг за друга. Хотя оба ребенка любили родителей, страдая и пытаясь заслужить их любовь.

Глава 2

Тимофей и Лия росли, и их мир расширялся за пределы стен родного дома. В церкви, где семья по-прежнему появлялась каждое воскресенье, они начали замечать другие семьи – те, что казались совсем иными, несмотря на общую веру, общие молитвы и одну и ту же Библию. Но, зная, что со стороны их семья тоже выглядит благополучной, Тимофей был осторожен в суждении о жизни в других домах.

Но в доме родственников они с сестрой появлялись часто, и там реальность невозможно было скрыть. Семья дяди Саши и тети Оли выделялась особо даже в церкви. Их дом, куда Тимофей и Лия иногда заходили после служения, выглядел как другой мир – полный тепла, смеха и какого-то необъяснимого уюта, которого так не хватало в их собственной семье.

Тимофей, которому уже исполнилось четырнадцать, часто наблюдал, как дядя Саша, возвращаясь с работы, обнимал тетю Олю с такой искренней радостью, словно не видел её целую вечность. Их дети – ровесники Тимофея и чуть младше – бежали к отцу, наперебой рассказывая о своем дне, и он слушал их с улыбкой, задавая вопросы, будто каждое слово было для него важным. Тетя Оля, смеясь, готовила ужин, а дядя Саша то и дело подшучивал над ней, но в его шутках не было ни капли яда – только нежность. Даже когда их младший сын, Ваня, случайно проливал сок на скатерть, никто не повышал голос. Тетя Оля просто улыбалась, вытирала пятно и говорила:

– Ничего, Ванечка, в следующий раз будешь аккуратнее.

Лия, которой было уже семь, тоже замечала эту разницу. Она цеплялась за руку брата, когда они сидели в гостиной у дяди Саши, и шепотом спрашивала:

– Тима, почему у них так весело, а у нас дома… не так?

Тимофей не знал, что ответить. Он и сам задавался этим вопросом, но каждый раз, пытаясь найти ответ, натыкался на стену. Родители учили его и Лию быть послушными, читать Библию, молиться и следовать Божьим заповедям. Но в доме дяди Саши и тети Оли не только вера, но и радость казалось, жила не только в словах и молитвах, но в каждом их взгляде, в каждом прикосновении, в каждом смехе. Их дом был как оазис, где никто не пытался доказать другому, что он лучше или праведнее.

Однажды, после очередного служения, Тимофей решился спросить у дяди Саши напрямую. Они сидели на крыльце их дома, пока Лия с другими детьми играла во дворе.

– Дядь Саш, – начал Тимофей, мягко водя пальцем по деревянной ступеньке, – вы тоже читаете Библию, как мама с папой, в церковь ходите, как мы. Но у вас… всё по-другому. Почему?

Дядя Саша посмотрел на него с доброй улыбкой, но в его глазах мелькнула задумчивость. Он помолчал, словно подбирая слова, а затем сказал:

– Знаешь, Тима, Библия – это как меч. Она острая, правдивая, она указывает на наши ошибки и учит, как жить. Но если держать этот меч неправильно, можно ранить тех, кого любишь. Мы с Олей тоже учились, и до сих пор учимся, держать этот меч так, чтобы он защищал, а не разрушал.

– А как это – держать правильно? – спросил Тимофей, чувствуя, как в груди зарождается надежда, что, может быть, есть какой-то секрет, который он сможет принести в свою семью.

– Нежность, – просто ответил дядя Саша. – Библия учит нас любить, прощать, быть терпеливыми. Но без нежности эти слова остаются просто правилами. Апостол Пётр написал: «Будьте братолюбивы с нежностью». Нежность – это когда ты видишь человека, а не его ошибки. Когда ты не просто читаешь о любви, а живёшь ею. Мы с Олей не идеальны, поверь, у нас тоже бывают трудные дни и бывает, что мы ссоримся.

– Вы?! – поразился Тима, – никогда бы не подумал!

– Конечно! Мы же тоже несовершенные люди и иногда в нас говорит не любовь, а эгоизм, и тогда мы ссоримся. Но ведь проявить любовь друг ко другу можно, когда покрываешь недостатки любимого и прощаешь.

– И вы миритесь? – уточнил мальчик.

– Конечно. Ведь мы стараемся каждый день выбирать друг друга, а не свои обиды.

Тимофей молчал, переваривая услышанное. Он вспоминал, как родители, читая Библию, искали в ней не утешение, а аргументы для новых споров. Как мама подчёркивала в книге строки о долге мужа, а папа – о послушании жены. Они оба знали Писание чуть ли не наизусть, особенно те места, которые могли ранить другого. Их слова были остры, как тот самый меч, о котором говорил дядя Саша, и этот меч ранил их самих и их детей.

Лия, подбежав к брату, прервала его размышления. Она держала в руках одуванчик и, смеясь, дунула на него, наблюдая, как белые пушинки разлетаются по ветру.

– Тима, смотри, как красиво! – воскликнула она.

Тимофей улыбнулся, глядя на сестру. В её глазах была та же искренняя радость, что он видел у дяди Саши и тети Оли. И в этот момент он понял, что, возможно, в их с Лией силах принести в свой дом хоть немного той нежности, о которой говорил дядя Саша. Может быть, они не смогут изменить родителей, но смогут любить друг друга так, чтобы их сердца не ожесточались.

– Да, красиво, – тихо ответил он, беря сестру за руку. – Пойдём домой, Ли.

И пока они шли по знакомой дороге, Тимофей думал о том, как начать. Может быть, с маленького – с того, чтобы дома просто выслушать маму, не ожидая очередного упрёка. Или обнять папу, даже если тот будет ворчать. А сейчас слушать лепет младшей сестры и отвечать не её слова. Он не знал, получится ли у него, но в сердце теплилась надежда, что даже в их доме, полном острых слов, однажды найдётся место для нежности.

Раньше, глядя на родителей, так хорошо знающих писание, Тимофей не хотел читать Библию, боясь стать такими же как они. Но теперь он задумался о том, что знание можно употребить как на зло, так и на благо. Ведь дядя Саша знает Библию не хуже, а может даже лучше, чем его папа. И он решил всё же читать библейские истории. Читая книгу Исход, девятнадцатую главу, он обратил внимание на ответ народа, когда Моисей передал им Заповеди:

«И пришёл Моисей и созвал старейшин народа и предложил им все сии слова, которые заповедал ему Господь. И весь народ отвечал единогласно, говоря: всё, что сказал Господь, исполним». И невольно задумался, почему же они, согласившись единодушно, не смогли исполнить? Почему нарушали Заповеди так часто? И он решил спросить у дяди.

В следующий раз, забежав к родственникам, когда взрослые уже вернулись с работы, он подошел к дяде:

– Дядь Саш, а почему народ Израиля так радостно согласился жить по Заповедям, и так быстро «сдулся» и начали поступать как попало?

– Наверное потому, что в тот момент, когда они слушали, то представляли, что с ними будут поступать так, как написано, но не думали, что и им самим тоже предстоит поступать по написанному, – грустно улыбнулся Александр. – А потом поняли, что не получится быть только потребителями.

– Так получается, что наши родители – потребители? – в голосе Тимофея послышалось осуждение.

– Не стоит вставать на ту дорожку, что отравляет твою жизнь, – мягко напомнил Александр.

– Ой! И правда, как легко свалиться в ту же яму! – ужаснулся Тимофей, догадавшись, что только что поступил именно так как делали его родители. – Нет, я не хочу!

– Мы с Олей тоже каждый день помним, что от этой болезни никто не защищён, поэтому следим за собой и детям напоминаем, чтобы не ступать на эту разрушительную тропу, – признался дядя. – Если хочешь, чтобы твоя жизнь была другой, помни слова Иисуса, которые Он сказал Петру: «…что тебе до того, ты иди за Мной». Даже если все вокруг будут поступать иначе, напоминай себе, что ты сам выбрал путь послушания Заповедям любви и старайся поступать по ним. А остальным оставь их право строить жизнь по их выбору, – тихо произнес Александр.

– А вдруг у меня не получится? – грустно вздохнул Тима.

– Знаешь, как едят огромного слона? – вопросом на вопрос ответило дядя.

– Нет, – удивился Тимофей.

– Мааааленькими кусочками, – улыбнувшись, вмешалась тётя Оля, подойдя к мужу сзади и обнимая его за шею.

– А ещё, – продолжил дядя Саша. – Очень важно научиться «положительному мышлению». Помнишь слова апостола Павла: «Я имею похвалу в самом себе»? Так вот, научись каждый день замечать маленькие победы, даже самые крошечные шаги в том направлении, которое ты выбрал, и благодари за них Бога. А с утра проси сил и мудрости поступать правильно. Без силы от Господа с этой задачей справиться практически невозможно. Ведь разрушительное начало в каждом из нас очень сильно.

Слова дяди Саши эхом звучали в голове Тимофея, пока он возвращался домой. «Ты иди за Мной». Эта фраза из Евангелия, которую он раньше слышал десятки раз, теперь казалась не просто цитатой, а вызовом. Он понял, что не хочет быть похожим на родителей, которые использовали знание Писания как оружие друг против друга. Но понимание было лишь первым шагом – как применить это на практике? Как жить по Заповедям любви в доме, где слова часто ранят, а взгляды полны упрёков?

Тимофей решил начать с малого. Он вспомнил, как дядя Саша говорил о нежности, и решил, что будет стараться видеть в людях не их ошибки, а их самих, их сильные стороны. Дома это оказалось сложнее, чем он ожидал. В тот же вечер, не успел он переступить порог, мама, как обычно, встретила его вопросом с оттенком раздражения:

– Тима, ты опять забыл купить хлеба? Я же просила!

Раньше Тимофей либо промолчал бы, чувствуя вину, либо огрызнулся, что она сама могла бы напомнить. Но теперь он сделал глубокий вдох и, мысленно попросив у Бога помощи, вспоминая слова дяди Саши, ответил спокойно:

– Прости, мам, правда забыл. Давай я сейчас сбегаю в магазин?

Тамара посмотрела на него с удивлением. Она ожидала привычной перепалки, но сын смотрел на неё без вызова, с какой-то мягкостью в глазах. Она растерялась и только кивнула:

– Ладно… беги. Только быстро, ужин уже готов.

Тимофей заметил, как тон мамы смягчился, и это придало ему уверенности. Он схватил кошелёк и выбежал в ближайший магазин, а по дороге думал, что, может быть, это и есть тот маленький шаг к нежности, о котором говорил дядя Саша. Он не пытался доказать маме, что она неправа, и себя ни в чём не обвинял, а просто сделал то, что мог, чтобы помочь.

Дома, за ужином, атмосфера была привычно напряжённой. Отец, как обычно, молчал, уткнувшись в тарелку, а мама бросала на него короткие взгляды, словно ожидая, что он скажет что-то не то.

А Тима, заметив, что Лия случайно зацепила стакан рукавом, мягко отодвинул его, не упрекнув её в неосторожности, затем подал салфетку, заметив, что сестра тянется за ней. Лия, сидя рядом с Тимой, тихонько пнула его под столом и шепнула:

– Почему ты сегодня такой добрый?

Тимофей улыбнулся сестре и шепнул в ответ:

– Пытаюсь быть как дядя Саша. Хочу, чтобы у нас тоже было… как у них.

Лия посмотрела на брата с любопытством, но ничего не сказала, только крепко сжала его руку под столом.

В следующие дни Тимофей стал замечать, как трудно удержаться от привычного желания осудить или ответить колкостью. В школе, когда его одноклассник Максим, вечно подтрунивавший над всеми, в очередной раз подшутил над его старой курткой, Тимофей почувствовал, как внутри закипает раздражение. Но вместо того чтобы огрызнуться, он вспомнил слова Иисуса: «Ты иди за Мной». Он посмотрел на Максима и, вместо привычного «Отстань», сказал:

– Слушай, Макс, а что тебе самому нравится носить? Может, посоветуешь, где взять крутую куртку?

Максим опешил. Он явно ждал ссоры, и даже умышленно нарывался на неё, но вместо этого Тимофей задал вопрос с неподдельным интересом. Парень замялся, а потом, к удивлению Тимофея, начал рассказывать о каком-то интернет-магазине, где он заказал свои кроссовки. Разговор перешёл на другие темы, и впервые за долгое время Максим не пытался задеть Тимофея. Это было маленькой победой, но она окрылила его.

Дома Тимофей старался быть внимательнее к Лии. Он заметил, что сестрёнка часто замыкается, когда родители начинают спорить, и решил отвлекать её. Однажды, когда мама с папой снова начали перебрасываться колкостями из-за того, кто должен был помыть посуду, Тимофей взял Лию за руку и сказал:

– Пойдём, Ли, поиграем в шашки.

Они ушли в его комнату, и пока Лия расставляла свои шашки, Тимофей рассказывал ей смешные истории из школы. Её смех был как лекарство – не только для неё, но и для него самого. Он чувствовал, что, защищая сестру от тяжёлой атмосферы, он сам становится сильнее.

Но были и моменты, когда Тимофей срывался. Однажды отец, раздражённый чем-то на работе, буркнул, что Тимофей «вечно где-то шляется, вместо того чтобы помогать по дому». Тимофей не сдержался и резко ответил:

– А ты сам-то часто помогаешь? Всё время только маму пилишь!

Отец замер, мама ахнула, а в комнате повисла тяжёлая тишина. Тимофей почувствовал, как щёки горят от стыда. Он вспомнил слова дяди Саши о том, что осуждение – это тропа, которая разрушает. Он сглотнул и, собрав всё своё мужество, сказал:

– Пап, прости. Я не хотел так говорить. Если надо помочь, скажи, я сделаю.

Отец посмотрел на него с удивлением, но потом кивнул и пробормотал:

– Ладно… там в коридоре лампочка перегорела. Можешь заменить?

– Конечно, – ответил Тимофей и пошёл за стремянкой.

Этот случай стал для него уроком. Он понял, что путь, о котором говорил дядя Саша, не будет лёгким. Быть нежным и любящим в мире, где так легко скатиться в обиды и упрёки, требовало усилий и немалых. Но каждый раз, когда он выбирал не осуждать, а помогать, не спорить, а слушать, он замечал, как что-то внутри него менялось. Он становился спокойнее, увереннее, и даже в их доме, полном острых слов, иногда мелькали моменты тепла – как тогда, когда мама, улыбнувшись, похвалила его за починенную лампочку, или когда Лия, обнимая его перед сном, шепнула:

– Ты лучший брат на свете!

Тимофей знал, что впереди ещё долгий путь. Но он решил, что будет идти за Тем, Кто учил любви, даже если вокруг всё останется прежним. И, может быть, когда-нибудь его маленькие шаги помогут растопить лёд, не только в его сердце, но и в сердцах тех, кто рядом.

Каждый вечер, склоняя колени у постели, Тимофей благодарил Творца за каждую маленькую победу в течении дня. А утром, вставая, обращался за помощью свыше, будто выходя на очередную важную битву. И это действительно были битвы с собственным дурным началом, со склонностью к осуждению и к концентрации на поражениях и неудачах. Путь победителя казался в начале почти что героизмом.

Глава 3

Но прошло не так много времени и Тимофей заметил, что в нём появляются черты характера победителя и созидателя, вместо прежнего разрушителя. И это вдохновляло. Теперь борьба уже не казалась такой тяжёлой и бесплодной как раньше. Она приобретала более чёткие очертания.

Легче всех «переключилась» Лия. Она с рождения была мягче всех в семье и теперь буквально засветилась добром и счастьем. Сестра, услышав о решении старшего брата, тоже приняла решение следовать за Иисусом, живя по Заповедям любви, отказываясь от осуждения.

– Слушай, Тим, – поделилась она однажды. – Нам в «воскреске» сказали, что Иисус выбрал себе служение оправдания. И я тоже так хочу. Я буду стараться оправдывать людей, а не осуждать.

– Это круто! – поддержал её Тимофей. – Я тоже постараюсь.

Тимофей и Лия, вдохновлённые своим решением жить по Заповедям любви, сами того не замечая, стали менять атмосферу в доме – медленно, но ощутимо. Их новые привычки – отвечать добром вместо раздражения, слушать вместо того, чтобы спорить, и искать в людях хорошее – стали маленькими искрами света в привычной холодной тишине их семьи. Лия, с её природной мягкостью, словно расцвела: её улыбка стала чаще, а слова – теплее. Тимофей, в свою очередь, чувствовал, как в нём растёт уверенность созидателя, а не разрушителя, и это придавало ему сил продолжать.

Однажды вечером, когда Тамара снова начала упрекать Анатолия за то, что тот не помог с ужином, Лия, сидевшая за столом с книжкой, подняла глаза и сказала с искренней улыбкой:

– Мам, пап, а давайте я сегодня посуду помою? Вы оба сегодня устали, отдохните.

Тамара замерла с ложкой в руке, а Анатолий удивлённо посмотрел на дочь. Обычно в такие моменты дети молчали, стараясь не вмешиваться в родительские споры, но Лия говорила так просто и искренне, что её слова разрядили напряжение. Тамара, всё ещё слегка растерянная, пробормотала:

– Ну… ладно, Лиечка, спасибо.

Анатолий, почувствовав укол совести, добавил:

– Я помогу. Не дело, чтобы ты одна всё делала.

Тимофей, наблюдавший за этой сценой, решил поддержать сестру. Он встал и начал убирать со стола, бросив с лёгкой улыбкой:

– А я тогда стол протру. Командная работа, это же классно, да?

Лия хихикнула, и даже Тамара невольно улыбнулась. Впервые за долгое время за ужином не было привычной перепалки. Атмосфера стала чуть легче, словно кто-то приоткрыл окно в душной комнате.

Такие моменты стали повторяться. Тимофей замечал, что родители, видя его и Лию, которые не осуждают и не отвечают резкостью, сами начинают говорить тише, сдержаннее. Однажды, когда Анатолий привычно буркнул, что Тамара опять забыла купить его любимый чай, Тимофей, вместо того чтобы промолчать, сказал:

– Пап, давай я схожу за твоим чаем завтра? А то мама, наверное, просто закрутилась, у неё же работы много.

Анатолий посмотрел на сына, словно пытаясь понять, нет ли в его словах подвоха. Но в глазах Тимофея была только доброта, и отец, к удивлению всех, кивнул:

– Ладно, Тима. Спасибо. И… ты прав, у мамы дел хватает. И вообще, я же могу сам его купить.

Тамара, услышав это, замерла. Она не привыкла, чтобы муж признавал её усилия, и уж тем более не ожидала, что сын вступится за неё так ненавязчиво. А решение мужа самому купить чай – сразило её с непривычки. В тот вечер она впервые за долгое время посмотрела на Анатолия без привычного раздражения, а он, словно почувствовав это, предложил:

– Может, вместе ужин приготовим завтра? Как раньше?

Тамара кивнула, и в её глазах мелькнула искренняя теплота, которую Тимофей не видел уже давно.

Лия тоже вносила свою лепту. Её решение «оправдывать, а не осуждать» проявлялось в мелочах. Когда мама однажды обронила, что устала от бесконечной готовки, Лия, не говоря ни слова, на следующий день испекла простые печенья по рецепту из интернета. Они получились слегка подгоревшими, но она с гордостью поставила их на стол и сказала:

– Это для вас, потому что вы такие классные родители.

Анатолий, попробовав печенье, рассмеялся и сказал:

– Лиечка, это лучшее, что я ел за неделю!

Тамара, глядя на мужа и дочь, тоже засмеялась, и в тот момент дом наполнился звуком, который давно здесь не звучал, – общим смехом. Тимофей почувствовал, как в груди становится тепло. Он понял, что их с Лией усилия – не напрасны.

Конечно, не всё менялось мгновенно. Иногда родители возвращались к старым привычкам, и в доме снова повисала напряжённая тишина. Но теперь эти моменты становились короче. Тамара начала замечать, как Анатолий иногда сам убирает со стола, не дожидаясь её просьб. А он, в свою очередь, стал реже ворчать, если что-то шло не по его плану. Однажды, когда Тамара задержалась на работе и не успела приготовить ужин, она ждала привычных упрёков, но вместо этого Анатолий сказал:

– Ничего, Том, я закажу пиццу. Дети, выбирайте, какую хотите!

Тимофей и Лия переглянулись, едва сдерживая улыбки. Это было не просто пиццей – это был знак, что их отец тоже начал меняться, пусть и медленно.

Дети, сами того не осознавая, стали зеркалом, в котором родители видели свои поступки. Видя, как Тимофей и Лия выбирают любовь и доброту, Тамара и Анатолий начали задумываться о своих словах и действиях. Они стали чаще молчать там, где раньше начинали спор, и чаще благодарить друг друга за мелочи. Однажды Тамара, глядя на то, как Тимофей учит Лию играть на гитаре, тихо сказала мужу:

– Знаешь, Толик, они у нас… такие хорошие! В них столько тепла…

Анатолий посмотрел на жену, и в его взгляде не было привычной настороженности. Он кивнул и ответил:

– Может, и мы можем? Надо пробовать.

Тимофей, услышав этот разговор, почувствовал, как сердце наполняется радостью. Он понял, что их с Лией решение следовать за Иисусом, выбирая любовь и оправдание, не только меняет их самих, но и медленно, но верно, преображает их дом. Это был долгий путь, но теперь он видел, что каждый маленький шаг – каждая добрая фраза, каждый тёплый взгляд – словно камешек, брошенный в воду, создаёт круги, которые доходят до самых дальних уголков их семьи.

Через время на стене в комнате Тимофея появилась рамочка с фразой из Библии:

«…что тебе до того? ты иди за Мною»

                        Евангелие от Иоанна 21:22

Он хотел напоминать себе собственное решение каждый день, чтобы оно осталось девизом, преображающим его жизнь и атмосферу их дома. Наконец счастье поселилось в их доме и Тимофей боялся его упустить.

Какие же из наших решений реально наши? Мы состоим из врождённых способностей, темперамента и определенного склада ума, которые диктуют наши поступки. Нас воспитывают родители, закладывая определённые ценности, на нас влияет наше окружение. Нередко мы спонтанно принимаем неверные решения, затем несём их последствия, которые неизбежны. Так насколько же свободен наш выбор?

Подсмотренная жизнь

Глава 1

Россия 90-х годов была как раненый зверь, корчащийся в агонии после распада Советского Союза. Перестройка Горбачева сменилась ельцинским хаосом: гиперинфляция пожирала сбережения, заводы закрывались, а полки магазинов пустовали, если не считать импортных жвачек и сигарет, которые казались символом новой свободы. На улицах Москвы и Питера, да и в любом провинциальном городе, царил разгул преступности – "крыши" от рэкетиров, перестрелки между бригадами, коррумпированная милиция, в которой скорее брали взятки, чем ловили воров. "Новые русские" в малиновых пиджаках разъезжали на "мерсах", хвастаясь золотыми цепями и сотовыми телефонами размером с кирпич, пока простые люди стояли в очередях за хлебом или торговали на рынках всем, что под руку попадется: от бабушкиных солений до контрабандных джинсов. Ваучеры, которые обещали сделать всех миллионерами, обернулись фарсом – их скупали за копейки олигархи, а народ оставался в нищете. В воздухе витал запах "легких денег": кто-то спекулировал валютой, кто-то привозил из Турции или Китая вещи, а кто-то просто грабил. Телевизоры показывали американские фильмы про успех, но реальность была жестокой – выживает сильнейший, или тот, кто хитрее.

В этой мясорубке выживала и семья Олега – вернее, то, что от нее осталось. Мать, Тамара Ивановна, растила сына одна в крошечной съемной квартире на окраине Москвы, в хрущевке с облупившейся штукатуркой и вечно текущими кранами. Отец ушел еще до рождения Олега, сбежав к молодой любовнице, устав от тошноты жены и ее "капризов" во время беременности.

– Он сказал, что жизнь ему дана не для того, чтобы мучиться. Он не привык думать ни о ком, кроме себя. – как-то обронила мать, но больше о нем не вспоминала.

Тамара работала на двух работах: днем – бухгалтером в умирающем НИИ, где зарплату задерживали месяцами, а вечером – уборщицей в коммерческом ларьке, где хозяин платил наличкой, но унижал за каждую копейку. Денег едва хватало на еду и оплату жилья – иногда они ужинали картошкой с хлебом, а зимой нередко кутались в старые одеяла, потому что не могли отремонтировать отопление, а хозяин съёмной квартиры не заботился об этом. Квартирка была тесной: одна комната, где Олег спал на раскладушке, а мать – на диване, кухня с газовой плитой, которая то и дело гасла. Раньше переезды были частыми – хозяева повышали цены, и Тамара снова искала вариант подешевле, таща чемоданы по снегу или грязи. Теперь Олегу казалось, что эта квартира у них надолго, так как дешевле и хуже трудно было найти.

Но мать билась как львица. Она верила, что образование – ключ к лучшей жизни.

– В этой стране все перевернется, сынок, но умные всегда выплывут, – говорила она, отказывая себе в новой одежде, чтобы оплатить репетиторов.

Олег учился в обычной школе, но мать наскребла на курсы английского – в те времена это было редкостью, почти роскошью. Пока сверстники курили в подворотнях или сбивались в уличные банды, Олег зубрил словари и слушал кассеты с BBC, которые мать выменяла на рынке. К восемнадцати годам он говорил по-английски свободно, с акцентом, но уверенно – это открывало двери в мир импортных товаров, иностранных партнеров и "новых возможностей". Тамара гордилась сыном:

– Ты не как эти, Олежка. Ты умный, ты далеко пойдешь.

Но нужда давила – Олег видел, как мать стареет раньше времени, с седыми прядями и усталыми глазами. Он видел, как она нередко держится за сердце и пьёт лекарства, и хотел помочь, но работы для "умных" не было: или фабрика за гроши, или улица с ее "легкими деньгами".

Но однажды Олега пригласили в группировку – через знакомого, который шепнул:

– Там платят хорошо, и не надо горбатиться.

Ринат, предводитель, сразу приметил парня:

– Умный, с английским – это золото в наше время, – спокойно и холодно оценил он. – И рожа у него интеллигентная – это тоже ценная валюта.

С момента прихода Олега в группировку, он опекал парня, как старший брат, похлопывая по плечу и угощая сигаретами.

– Ты не из тех, кто режет овец зря, – говорил Ринат. – Ты будешь стричь их умно, по-новому.

В их аферах Олег оказался полезен: переводил контракты с иностранцами, придумывал схемы с импортными товарами. Он очень хорошо чувствовал, где можно было надбавить на товар в десять раз, а в чём не стоит жадничать и заработать не много, зато получить долгосрочную перспективу.

Ринат утверждал:

– С твоим умом ты далеко пойдешь. Времена меняются, брат. Я думаю о нормальном бизнесе – не эти мелкие делишки, а что-то большое.

Ринат рисовал перспективы так заманчиво, что Олег не мог не загореться.

– Представь, братан: мы открываем фирму по импорту. Ты знаешь английский – будешь договариваться с американцами или немцами. Они шлют электронику, одежду, все, что у нас сейчас в жутком дефиците. А мы здесь, не просто перепродаем – мы строим сеть. У тебя такие прекрасные идеи: как обойти таможню легально, как декларировать правильно, чтобы безопасно и не платить лишнего. Ты там про рекламу говорил. Может и реклама потом нужна будет? Сейчас-то только подавай, какая реклама?! Овцы все сметают, был бы товар. С твоей интеллигентной рожей ты сможешь втереться в доверие к иностранцам. А то со мной они «жмуться» и «очкуют» работать. Говорят, что я – «рожей не вышел». А у тебя рожа молодого профессора. И выглядишь ты старше своих лет. Вот и будем работать вместе. У меня – сила и деньги: я дам стартовый капитал, отобью от конкурентов, подкуплю кого надо. А ты – с иностранцами договоришься. Мы станем «новыми русскими» по-настоящему – с офисом в центре, машинами, поездками за границу. Ты будешь директором, я – инвестором. Через год-два – миллионы в банке, дом для твоей матери, не съемная хибара. Мы не в застрянем здесь, брат, мы в будущее шагнем. С таким как ты – умным, правильным – и с моей «крышей», мы непобедимы. Главное – дружить и делать дела вместе. Что скажешь, пойдем далеко?"

Олег колебался, но слова Рината эхом отзывались в голове. Может, это шанс выбраться из нужды? Или ловушка?

Глава 2

Некоторое время подумав, Олег не выдержал искушения и согласился. Но, осознавая, что выбрал рискованный путь, он не рассказал подробностей матери.

– Мам, я нашел работу, приличную, в офисе, – сообщил он ей.

– Но же еще институт не окончил, только на третий курс перешел. Как же тебя взяли?! – обрадовалась и смутилась Тамара Ивановна.

– Мам, это твоя заслуга. Из-за английского, – бодро сообщил Олег, не говоря о подробностях. – Я могу работать после занятий, буду переводить документы. Ты наконец-то сможешь уйти из «комка».

Женщина вздохнула с облегчением. Тяжелая жизнь не прошла без следа, у нее было больное сердце и мыть пол каждый вечер становилось все труднее.

– Я всё же пока поработаю. Ведь, если что-то пойдет не так, меня обратно не возьмут. Времена не те, – решила она.

Но дела Олега быстро пошли в гору. Ринат оказался прав, иностранцы, несмотря на юность Олега, соглашались с ним работать, когда он говорил, что его страхуют взрослые. Люди видели, как обстоятельно и осторожно Олег ведёт переговоры, как быстро схватывает всё, что важно и замечает детали.

Зная, как действует его лицо на порядочных людей, Ринат всегда посылал на встречи Олега, в сопровождении тех, кто выглядел прилично. Но для своих, внутри страны, он приезжал сам и всё сразу менялось. Никто не рисковал связываться с Олегом, за спиной которого видели Рината.

Вскоре деньги перестали быть для семьи Олега проблемой. Он даже хотел бросить институт, но мама настаивала, и он не рискнул отказывать матери, решив получить диплом. Но теперь он не часто появлялся в аудиториях, предпочитая «разводить» все экзамены. Его время стало цениться намного дороже, чем стоимость импортных часов или тостера для преподавателя.

Но через два года случилось несчастье. Тамара Ивановна попала в больницу с инфарктом и, несмотря на все усилия врачей и деньги, потраченные на её лечение, умерла.

Олег был в отчаянии, но не мог бросить бизнес. Он продолжал работать. Бизнес набирал обороты, и ему становилось страшно. Олег еще не мог до конца объяснить свой страх, но ему показалось, что отношение Рината к нему изменилось. До этого времени Олег считался замом Рината, и хотя имел право подписи, всё же на нём не лежала основная ответственность за финансы. Но теперь руководитель предложил открыть новую компанию, директором которой должен стать Олег, взять на неё кредит в несколько миллионов долларов и продолжить дело «с размахом».

Олег попытался отговорить Рината, но тот был очень упрям. Олег сильно переживал. Он понимал, что в миг может лишиться всего, если Ринат заметит его кем-то другим, но и брать на себя настолько огромный кредит он не хотел, понимая, что может лишиться жизни. Но Ринат был очень настойчив и Олег уже почти позволил себя уговорить.

Всё изменилось в один миг. Однажды, придя в офис Рината не вовремя, он оказался свидетелем «разборки». Не успел он войти в кабинет, как услышал голоса за дверью. Стены кабинета руководителя имели много окон, в которых стояли рифленные матовые стекла, за ними угадывалось довольно много фигур, но слышалось лишь два голоса.

Беседа проходила в очень напряженной обстановке. Через неплотно закрытую дверь, Олег заметил, что охранник, стоящий у двери, держит свой пистолет наизготовку.

Лето того года в Москве выдалось особенно душным и изнуряющим – одним из тех, когда асфальт плавится под ногами, а воздух тяжелый, пропитанный пылью со строек и выхлопами от старых "жигулей" и новеньких иномарок, кажется тягучим. И хотя уже наступил август, солнце палило нещадно с самого утра, превращая город в раскаленную сковороду: температура зашкаливала за 30 градусов, и даже в тени не было спасения. Люди на улицах обливались пОтом, женщины обмахивались газетами, а мужчины расстегивали рубашки до пупа, слоняясь в поисках тени или бутылки теплого пива из ларьков. В офисе Рината, расположенном в старом здании на окраине, кондиционеров не было – это была роскошь для "новых русских" покруче. Ринат стремился выйти на уровень, когда сможет снять офис в том районе, где уже установлены системы охлаждения воздуха.

Окна кабинета были распахнуты настежь, чтобы хоть как-то впустить воздух, но вместо свежести в комнату врывался лишь горячий ветер с улицы, несущий запахи бензина, пыли и жарящихся шашлыков с ближайшего рынка. Шторы колыхались лениво, как флаги на безветрии, а мухи жужжали, кружа вокруг потных лиц. Дверь в кабинет, обычно плотно закрытая, приоткрылась от внезапного порыва ветра – того самого, что иногда налетал с реки, принося иллюзию прохлады, но на деле лишь раздувая жару. Сквозь щель пробивался сквозняк, шевеля бумаги на столе и усиливая эхо голосов, делая их еще более отчетливыми.

Олег тихо отступил, стараясь не шуметь, оставаясь в коридоре, сердце заколотилось.

– Не лезь в нашу нишу, – услышал Олег незнакомый голос, явно звучавший угрожающе.

– Это мой бизнес, – голос Рината в этот раз звучал не так уверенно как прежде.

– Знай своё место! – прорычал незнакомый собеседник. – Ты всегда крутился в малом и среднем. Не лезь в нашу нишу, если хочешь жить.

– Но я и не поднимался выше, – явно спасовал Ринат.

– И последнюю партию ты не заказывал в десять раз больше? – язвительно поинтересовался голос. – И на открытие новой компании бумаги не собирал? Или ты решил какой-то «овцой» прикрыться? Думал я не узнаю?

– Нет, мы же только обсуждали возможности, – ответил Ринат, явно испугавшись.– Еще ничего не решено. Я бы обязательно к вам зашел, если бы начал что-то.

Олег вспомнил, последний разговор, когда Ринат всё-таки уговорил Олега открыть новую компанию. Ринат сказал, что закажет новый пакет документов, который он, Олег, должен будет подписать в качестве директора. Ринат вложил все свои деньги в предоплату за большую партию товара, а на остальное планировал оформить кредит, под которым должно было стоять имя Олега.

Тогда кабинете Рината они были вдвоём и сейчас, быстро спрятавшись за угол, Олег понял, что шеф уверен, что именно он доложил конкуренту о готовящейся сделке и заказе товара. Но Олег никому и ничего не говорил. Стоя за углом, он понял, что кто-то из сотрудников вот также как он сейчас услышал разговор, или секретарша Рината докладывает более сильному конкуренту.

Олег замер, сердце колотилось так сильно, что казалось, его стук услышат все в кабинете. Пот градом катился по спине, пропитывая рубашку, но это была не только жары – это был холодный, липкий страх, который сковал его, как тиски. Он понял все в один миг: разговор, который он подслушал, был не просто разборкой, а приговором для него, Олега. Ринат, этот уверенный в себе "предводитель", спасовал перед кем-то «покруче» – перед настоящими "авторитетами", чьи "ниши" были неприкосновенны. Олег вспомнил свой недавний спор с шефом:

– Не надо расширяться, Ринат, это опасно, мы и так хорошо стоим, – пытался убедить руководителя Олег.

Но Ринат настоял, и теперь ясно – кто-то сдал их планы. Не он, Олег, но Ринат подумает именно на него.

"Мы были вдвоем в кабинете, – пронеслось в голове. – Он решит, что я «стуканул», чтобы подсидеть его, или спастись от кредита, который он хотел на меня навесить – И вдруг еще одна мысль встала в сознании очень отчётливо. – Ринат с самого начала этой затеи определил мне место «овцы». Он решил, что этот самый мужик, который сейчас пришел с разборкой, убьёт меня за то, что я – «зеленый», осмелился влезть в его бизнес. И тогда все деньги, даже то, что получил бы я в банке, остались бы у Рината, как учредителя, а я просто исчез бы!"

Испуг накатил волной: руки задрожали, ноги стали ватными, а в горле пересохло, и не только от жары. Он оглянулся – коридор пустой, но куда бежать? Офис был ловушкой: охрана у входа, камеры отсутствовали, но люди Рината везде. А за пределами? Улица, где любой может подстрелить за углом, и никто не спросит. Олег знал: эти люди держат все на крючке: милицию, суды, даже больницы. Он выяснил это, когда мать попала в больницу. Для неё сразу нашлись все дефицитные лекарства и лучшие доктора, хотя все они не спасли её. Но Олег выяснил, как далеко заходит власть Рината и его знакомых, когда ему что-то нужно.