Она следит

Часть I. Школа и первые чувства

Глава 1. Лиза

Питер пахнет мокрым асфальтом и школьным мелом. В окне, затянутом каплями, всё размыто – даже я сама. Смотрю на отражение и думаю, что мне пятнадцать, и я ничего не понимаю о том, как внутри рождается что-то странное, похожее на электричество.

Он идёт по коридору – не быстро, не спеша, будто у него всё время мира. Никита. Белая рубашка чуть расстёгнута, волосы взъерошены, улыбка ускользающая. Я замечаю, что все девчонки оглядываются, но будто бы не решаются говорить. А я решилась. С самого утра решила. Мне нужно было сказать хоть что-то. Чтобы он посмотрел на меня, не как на очередную из класса.

Звонок глохнет в ушах. Я перехватываю его у двери спортзала. Сердце стучит, пальцы холодные.

– Привет, – говорю. Голос звучит не моим.

Он оборачивается, приподнимает бровь.

– Привет, Лиза, да? – вспоминает, и мне от этого становится теплее.

– Да. Я просто хотела… – слова путаются, – может, после уроков…

Он смотрит немного растерянно, потом улыбается. Мягко, без издёвки.

– Ты классная, правда. Но… я сейчас не хочу ни с кем встречаться. Извини.

Эта улыбка – нож, завернутый в доброту. Он проходит мимо, а воздух рядом будто пустеет. Всё, что было до этого – шорох бумаги, запах мелков, шум дождя – растворяется. Я стою и не чувствую ног.

Позже, на уроке, его голос звучит из другого ряда. Я вижу, как он что-то говорит другу, смеётся. Улыбка та же. И внутри что-то шевелится – не боль, нет. Как будто я вижу то, что должно было быть моим, но мир это у меня отобрал.

Я достаю тетрадь, рисую линии. Имя – его имя – появляется на полях. Потом зачеркиваю. Слишком глупо. Слишком очевидно. Но рука снова выводит буквы. Никита. Сердце бьётся так громко, будто кто-то может услышать.

Когда урок заканчивается, я не спешу уходить. Он проходит мимо снова, даже не замечая. И я понимаю: если бы он посмотрел ещё раз, если бы сказал хоть одно другое слово – всё было бы иначе. Но он не сказал.

И внутри появляется тихое надо. Не «надо забыть», нет. Просто надо. Как будто есть что-то, что я должна сделать, чтобы он всё-таки посмотрел.

За окном дождь превращается в стену. Я иду домой, слышу шаги за собой – свои шаги, эхом. Кажется, я могу угадать, как звучали бы его. Лёгкие, уверенные. Я представляю: завтра он снова пойдёт по коридору, снова не посмотрит. А я всё равно буду рядом. Невзначай. Как тень. Мне страшно и спокойно одновременно.

К утру Питер просыпается в тумане. Я смотрю из окна: дворники разгоняют воду, и всё кажется чистым, новым. Но внутри ничего не очищается. Я снова представляю его – и где-то в груди рождается мысль: если он не замечает – я сделаю так, чтобы заметил. Ещё не знаю как. Просто знаю, что теперь – не смогу иначе.

После последнего урока класс пустеет. Воздух в коридоре пахнет мокрой одеждой и мелом. Я остаюсь сидеть у окна – просто чтобы не идти домой. На подоконнике оседает холод. Капли на стекле собираются в тонкие ручейки, и я веду пальцем по ним, как будто могу управлять дождём.

Он проходит мимо снова.

Я вижу только спину, но будто чувствую тепло его кожи через ткань рубашки. Смех где-то впереди, хлопки по плечу – и всё вокруг размывается. Мир становится звуком его шагов.

Не знаю, зачем я поднимаюсь, зачем беру сумку и иду следом. Просто ноги сами ведут. Не потому что я хочу – потому что не могу не идти.

Он даже не оборачивается. И это – ещё больнее.

Во дворе школа кажется другой. Люди идут мимо, кто-то машет рукой, кидает шутки. Никита с друзьями сворачивает за угол, и я вижу, как он садится на автобус. Я стою на расстоянии, где ещё не видно меня. И вдруг думаю – «а что, если просто запомнить?» Маршрут. Номер автобуса. Время. Ни в чём плохого нет, правда? Просто интересно.

Дома мама спрашивает, почему я молчу. Говорю, устала. На самом деле, я только думаю.

Вечер тянется, как жвачка, дождь стучит по подоконнику. В телефоне – фотографии класса. Он есть на паре из них. Я увеличиваю, смотрю на глаза. Они будто смотрят сквозь экран, не видят, но всё равно смотрят.

Становится жарко.

Я закрываю глаза. Перед сном слышу всё тот же звук шагов – лёгких, ровных, уходящих вдаль. И думаю: «в следующий раз я не дам ему пройти мимо.»

Глава 2. Никита

Питер снова серый. Каждое утро здесь одинаковое – только дождь меняет ритм. Я стою у окна, смотрю, как капли скатываются по стеклу, и думаю, что за окном – другой мир. Люди бегут, кто-то опаздывает, кто-то пьёт кофе на ходу. А я всё время чувствую, будто ещё не проснулся.

В школе то же самое. Шум, перемены, разговоры ни о чём. Я смеюсь вместе с ребятами, но не слушаю. Где-то внутри – пустота, как будто всё это происходит не со мной. Стараюсь не задумываться, просто идти по коридору, швырять рюкзак в угол, слушать музыку.

Но иногда, когда смеюсь, вдруг ловлю странное ощущение – будто кто-то смотрит.

Поворачиваюсь – никого. Может, показалось.

Лиза мелькает где-то рядом, у окна. Вижу краем глаза – светлые волосы, ровная осанка. Не думаю о ней специально, просто замечаю. Она всегда будто держится чуть особняком. Не из тех, кто громко смеётся или старается понравиться. Но в её взгляде есть что-то… напряжённое. Не знаю, как описать. Когда наши глаза случайно встречаются, она отводит взгляд слишком быстро, будто обожглась.

Не придаю значения. У всех бывают странности. Просто в последнее время всё кажется немного не таким, как раньше. Может, весна виновата – воздух пахнет мокрой землёй, и от этого внутри что-то беспокойно двигается.

После уроков я выхожу на улицу. Воздух влажный, пахнет железом.

Дождь моросит, и я натягиваю капюшон. На остановке несколько человек, я ставлю наушники в уши, выбираю первую песню. Пока жду автобус, ловлю взгляд в стекле остановки – отражение чужих лиц, своё, и где-то за спиной – силуэт. Может, просто случайность, кто-то идёт мимо. Не оборачиваюсь.

Когда двери автобуса закрываются, я чувствую, что кто-то смотрит издалека. Это ощущение быстро проходит, но в груди остаётся лёгкое беспокойство.

Наверное, просто день такой.

Дома всё как всегда: отец что-то ворчит про оценки, мать говорит тише.

Я включаю свет, бросаю рюкзак и открываю окно. Питер шумит, капает, живёт. И где-то среди этого звука дождя мне кажется, будто есть ещё одно дыхание – тихое, незаметное, где-то совсем рядом.

Глава 3. Лиза

Дождь не прекращается третий день. Питер умеет в этом быть настойчивым – будто сам город учит терпению: наблюдать, ждать, не выдавать себя. Я стою у окна, в руках кружка с остывшим чаем. Смотрю вниз, на двор, где дети прыгают по лужам.

Через дорогу – остановка. Его автобус.

Иногда достаточно одной детали, чтобы день стал другим. Сегодня – его куртка, тёмно-синяя, с обрывком белой нити у рукава. Я заметила это ещё вчера. Теперь вижу издалека и понимаю: он идёт на ту же остановку, в то же время, тем же шагом. Всё становится закономерным. И если знать закономерность – можно быть рядом, не привлекая внимания.

Я выхожу на улицу через несколько минут после него. В руках – телефон, наушники. Всё выглядит естественно. Сначала иду по другой стороне улицы, потом ближе. Думаю, что если кто-то спросит, куда я направляюсь, скажу – в магазин, в аптеку, куда угодно. Но никому это не нужно. Все заняты собой.

Когда он входит в автобус, я задерживаюсь. Не подхожу, не сажусь рядом. Просто запоминаю номер маршрута.

Этого достаточно. Пока.

Вечером я рисую на полях тетради маленькие стрелки, цифры – во сколько он выходит из школы, сколько времени до остановки, когда приходит автобус. Это выглядит как обычные заметки, если не знать, что внутри каждой цифры спрятано имя. Мне кажется, что это не слежка. Это способ быть рядом. Никто ведь не говорит, что наблюдать – значит причинять вред.

Иногда мне страшно. Я представляю, что он оборачивается, замечает меня. Что я стою слишком близко. Что наши глаза встречаются – и тогда я не знаю, что говорить. Но он не оборачивается. Пока нет.

На следующий день всё повторяется. Он идёт по тротуару, я – немного позади. Мы оба под одним дождём, но будто в разных мирах. Мне кажется, если я остановлюсь – что-то оборвётся, и я больше никогда не услышу его шагов. А если иду – то мир держится на этом звуке.

Когда он исчезает за дверью подъезда, я стою ещё минуту, просто слушаю. Потом тихо ухожу. Мне нужно знать, что завтра всё будет так же. Что у меня ещё будет шанс идти следом.

Дома, перед сном, я открываю тетрадь и добавляю новую строку : «18 : 42 – дошёл до подъезда. Не заметил». Пишу аккуратно, ровно. Это не дневник, это порядок.

Закрываю тетрадь. И понимаю, что впервые за долгое время мне спокойно.

Глава 4. Никита

С утра город будто разбавлен в воде. Туман висит между домами, капли скатываются по стеклу автобуса, и всё сливается в один бесконечный серый шум. Я привык к этому – к дождю, к прохожим с одинаковыми лицами, к беззвучному гулу Питера. Но сегодня… Что-то не так.

Не могу объяснить. Просто чувствуешь – за спиной есть движение, едва заметное, но всё-таки есть. Я оборачиваюсь – пустой тротуар. Только женщина с зонтом и парень в наушниках. Никакой драмы. Никакой угрозы. Просто странное чувство, будто кто-то стоит слишком близко к твоей тени.

Я смеюсь над собой. Серьёзно? Преследование? Это уже бред. Наверное, просто не выспался.

На уроках не могу сосредоточиться. Учитель говорит о химии, доска бликует от лампы, а я смотрю в окно. Там – всё то же небо. В отражении вижу свои глаза – и будто за ними кто-то другой. Не знаю, почему так тревожно.

После школы выхожу первым. Хочу просто вдохнуть воздух, хоть немного почувствовать себя реальным. Но когда прохожу мимо ворот, слышу шаги позади. Не спешные – ровные, уверенные, будто кто-то держит темп. Сначала не обращаю внимания, потом всё-таки поворачиваюсь.

Никого. Двор пуст, только ветер гоняет мокрые листья. Звуки исчезают, но внутри всё ещё звенит.

Вечером я иду в магазин. Свет фонарей отражается в лужах, асфальт блестит, как стекло. Я иду быстро – просто чтобы согреться. И снова чувствую: за спиной кто-то есть. Тень мелькает на витрине, будто следом идёт второй я. Оборачиваюсь – пусто.

Становится неловко. Даже не страшно – просто странно. Как будто кто-то повторяет мои движения, чуть позади, чуть вне фокуса. Но если повернуться – ничего нет. И всё-таки это ощущение не уходит.

Дома выключаю свет, ложусь в кровать. Слышу за окном шум машин, голоса, ветер. Всё привычно. Но перед тем как закрыть глаза, на секунду кажется, что кто-то стоит у подъезда. Смотрит вверх. Не двигается.

Я переворачиваюсь на бок и заставляю себя не думать. Всё нормально. Просто Питер, просто дождь, просто усталость. Никто не следит. Наверное.

Глава 5. Лиза

Я долго смотрю на пустой лист бумаги. Свет из окна падает косо, освещает угол стола. Рядом ручка, чашка с холодным кофе, в воздухе запах дождя и бумаги. Столько мыслей в голове, но все слова кажутся лишними. Как сказать то, что я чувствую, не сказав ничего прямо?

Мне не нужно, чтобы он понял. Мне нужно, чтобы он почувствовал.

Я пишу коротко, чётко, как будто рисую линию, а не предложение:

Вечером дождь льёт без остановки. Воздух пропитан влагой, асфальт блестит, как чёрное зеркало. Я иду к его дому. Не тороплюсь – шаг за шагом, будто каждое движение заранее известно. Он ещё не вернулся, я знаю. Его автобус приезжает через двадцать минут. У подъезда пахнет мокрым бетоном и железом. Я наклоняюсь, засовываю записку в щель между дверью и рамой. Рука дрожит, но не от страха.

Когда выпрямляюсь, сердце колотится в висках. Вокруг – только дождь. Ни одного человека. Всё выглядит обычным. Но внутри всё будто зажжено.

Я ухожу быстро, не оглядываясь.

«Ты всё делаешь по расписанию.» Просто фраза. Без подписи, без имени. Но в ней – весь смысл. Он поймёт, если захочет. Или не поймёт – тогда я напишу ещё.

Складываю лист вчетверо, кладу в карман куртки. Сердце бьётся глухо, будто изнутри. День тянется, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь. Не счастливо – скорее тихо, хищно. Это уже не просто наблюдение. Это шаг.

Дома мне не сидится. Кажется, я чувствую, как он открывает дверь, находит бумагу, читает. Вижу это в воображении, будто на экране: как он нахмурит брови, как пальцы сожмут лист. Как его взгляд на секунду станет настороженным.

И это – лучший момент дня. Мне не нужно, чтобы он знал, кто я. Главное – чтобы он понял, что не один.

Перед сном я записываю в тетрадь: «Он должен почувствовать присутствие».

Потом перечёркиваю, переписываю заново. «Он почувствовал».

Глава 6. Никита

Дождь сегодня другой – не мягкий, а острый, как если бы воздух решил резать кожу каплями. Я стою у двери, достаю ключи. Пальцы скользят по металлу, и в этот момент замечаю что-то белое внизу. Маленький сложенный лист. Почти невидимый на фоне серого бетона.

Наклоняюсь. Бумага влажная по краям, но внутри сухая.

Разворачиваю.

«Ты всё делаешь по расписанию.»

Секунда – и будто всё вокруг замирает. Я читаю снова. Никакой подписи. Просто предложение. Простое, холодное. И всё же в нём есть что-то… личное. Слишком личное.

Сначала смеюсь. Глупо, нервно. Может, чья-то шутка. Одноклассники, кто-то из ребят. Но внутри – не смех. Внутри что-то медленно стягивается, как будто леденеет воздух.

Я стою у двери, слушаю, как дождь барабанит по козырьку. Смотрю вокруг. Подъезд пуст, двор тоже. Только окна напротив – свет, отражающийся в лужах. Никого. Но чувство – будто кто-то рядом. Просто прячется.

Я всё равно поднимаюсь наверх. В квартире тихо, даже слишком. Мать на кухне что-то говорит, но слова проходят мимо, не цепляются за сознание. Я кладу записку на стол и долго смотрю на неё. Буквы простые, аккуратные. Женский почерк? Или просто кто-то старался?

Не могу перестать думать, откуда она. Кто знает, как я хожу. Кто вообще обратил внимание, что я живу по расписанию? Я ведь сам не замечал. А кто-то – да.

Ночью не сплю. Свет от уличного фонаря ложится полосой на стену. Всё кажется слишком громким – тикание часов, капли за окном, даже дыхание. Каждый шорох заставляет оборачиваться.

Около трёх слышу звук – шаги за дверью. Или мне кажется? Встаю, подхожу, прислушиваюсь. Тихо. Но ощущение не уходит. Как будто кто-то стоял за дверью, слушал. И ушёл только тогда, когда я подошёл ближе.

Возвращаюсь в комнату. Ложусь, смотрю в потолок. Бумажка лежит на столе, и луна падает прямо на неё. Белая. Маленькая. Безобидная. А внутри – что-то, что не даёт дышать.

Глава 7. Лиза

Я знала, что он найдёт записку. Всё утро внутри – тишина, как перед выстрелом. Ни страха, ни сомнений. Только ожидание.

Питер опять серый, сыро пахнет железом и мокрым воздухом. Я стою у окна напротив его дома – на той стороне улицы, где старые липы и облезлый забор. Делаю вид, что просто курю. На самом деле – считаю минуты.

Когда он появляется, я чувствую это раньше, чем вижу. По походке. По тому, как держит плечи, как будто устал, но не сдаётся. Он достаёт ключи, и в тот же момент я вижу – замечает белый уголок бумаги. Замираю. Сердце будто проваливается вниз.

Он поднимает лист, читает. Не сразу, медленно, будто не верит, что это ему. Пальцы касаются бумаги – и всё. Он больше не просто человек. Теперь между нами есть связь.

Я вижу, как он оборачивается. Мгновение – и я понимаю, что если он поднимет взгляд выше, увидит меня. Пальцы дрожат, я тушу сигарету, прячусь за дерево. Он стоит, смотрит вокруг. Я не дышу. А потом он уходит – поднимается по лестнице, и дверь закрывается.

Только тогда выдыхаю. На обратном пути руки всё ещё дрожат. Я чувствую странное тепло внутри. Не радость – нет, совсем не это. Что-то другое. Словно я наконец сказала то, что долго не могла. Только не словами – действием. Он теперь знает, что не один. Что есть кто-то, кто видит, слышит, помнит каждую его деталь.

Я возвращаюсь домой поздно. Всё кажется нереальным – люди на улице, свет фонарей, шум дождя. Я будто смотрю на всё через стекло. В комнате темно. Только монитор ноута отражает моё лицо – бледное, с влажными волосами. Я долго смотрю на себя. Смешно: я не выгляжу опасной. Даже сама себе не верю.

Но потом вижу на столе тетрадь. Открываю на новой странице и пишу аккуратно: «Он прочитал. Он искал глазами. Он не увидел».

И почему-то от этого хочется плакать. Не от вины. От близости. Перед сном я снова выхожу на балкон. Дождь утих, воздух пахнет пылью и мокрым камнем. Где-то за углом шумит город, живёт своей жизнью, а я – стою в темноте, грею ладони о перила и шепчу:

– Я рядом, Никита.

Слова растворяются в ветре, но внутри – остаются.

Глава 8. Никита

Утро начинается с холода. Не того, что в воздухе – того, что внутри. Я стою у окна, смотрю, как люди спешат мимо, и думаю о записке. Смешно, но за ночь я перечитал её, наверное, раз десять. Хотел найти смысл, спрятанный между строк. Но там – только слова. Простые, короткие. И всё же они будто шепчут что-то мне одному.

В школе всё идёт, как всегда. Смех, шум, разговоры. Я пытаюсь в них утонуть, не думать. Артём хлопает по плечу – говорит, что выгляжу так, будто не спал неделю. Он смеётся, но я вижу, что ему не по себе. Я достаю записку из кармана. Молча кладу перед ним.

Он читает. Поднимает глаза.

– Это что?

– Нашёл у двери, – говорю я.

– Может, шутка?

– Может. Только кто бы стал заморачиваться?

Артём пожимает плечами. Говорит, что у меня паранойя. Что, мол, у кого-то из девчонок странное чувство юмора. Я киваю. Но где-то в глубине всё протестует. Это не шутка. Я чувствую.

После уроков возвращаюсь домой. И снова – то же ощущение. Шаги. Ровные, размеренные, будто отражение моих. Я иду быстрее, потом резко останавливаюсь. Шаги тоже замирают.

Поворачиваюсь. Двор пуст. Только кошка перебегает дорогу, мокрый асфальт блестит под светом фонарей. Но страх остаётся. Он не исчезает, просто меняет форму. Теперь это не страх перед кем-то конкретным. Это страх перед тем, что я не знаю.

Дома я закрываю дверь на все замки. Мать спрашивает, всё ли хорошо. Говорю «да», но голос звучит чужим. Я сажусь за стол, снова достаю листок. Пальцы дрожат, но не от холода. Каждый штрих, каждая буква будто оживает.

«Ты всё делаешь по расписанию.»

А ведь это правда. Каждый день один и тот же. Школа, автобус, дом. И кто-то это видит.

Я чувствую, как по спине проходит холод. Поворачиваюсь к окну – и на секунду мне кажется, будто за стеклом движение. Может, просто ветка. Может, тень. Но сердце уже бьётся быстрее.

Поздно вечером Артём пишет:

«Может, ты просто слишком устал. Не накручивай себя.»

Я не отвечаю. Пальцы висят над экраном, но внутри будто пустота. Смотрю на окно. И в отражении вижу себя. Только… не совсем. Как будто кто-то стоит за моей спиной. Смотрит.

Я резко оборачиваюсь. Никого. Только темнота, дождь и тихий, упорный звук капель по стеклу.

Глава 9. Лиза

Он чувствует. Я это знаю.

Это не взгляд, не движение – просто что-то в воздухе между нами изменилось. Когда он идёт по улице, его плечи чуть напряжены. Он будто слушает, как звучит мир за спиной. И я – там. Не рядом, но достаточно близко, чтобы слышать его шаги.

Дождь снова начал с утра. Петербург будто создан, чтобы прятать людей вроде меня: всё серое, размытое, ничто не имеет формы. Идеальный фон для того, кто не хочет быть замеченным.

Я иду следом – осторожно, в ритме его шагов. Уже не ради наблюдения. Ради того, чтобы быть. Ведь стоит исчезнуть – и всё рухнет. Никита – как ось моего мира. Если он остановится, остановлюсь и я.

Он идёт к мосту. Ставит капюшон, достаёт телефон. В этот момент ветер вырывает у него из рук листок – рекламный буклет, ничего важного. Но он ловит его, и я почему-то улыбаюсь. Мелочь. А внутри – чувство, будто это знак. Будто даже бумага не хочет его покидать.

Я стою у перил, чуть поодаль. Смотрю, как он уходит. И вдруг – он останавливается. Резко. Поворачивает голову, словно поймал невидимый шорох. Наши глаза не встречаются – слишком далеко. Но я чувствую, как что-то холодное пробегает по коже.

Он знает. Не кто я, не откуда, – но знает, что есть кто-то рядом.

И это странно успокаивает. Словно он наконец услышал. Словно теперь мы дышим в одном ритме.

Дома я не включаю свет. Окна отражают город – мокрые улицы, огни фар, лица прохожих. Где-то там он тоже смотрит в окно, может быть, в ту же секунду. Я представляю его руки, как они сжимают край стола, как он пытается не думать обо мне, не помнить. И понимаю: поздно. Мы оба уже внутри этой тишины.

Я беру ручку и пишу в тетрадь:

«Если он чувствует – значит, связь настоящая.»

Потом добавляю:

«Он не должен знать, кто я. Ему должно быть просто – невозможно спокойно.»

Слова выводятся аккуратно, будто не я их пишу, а кто-то через меня. Я смотрю на них, и в груди становится тепло, почти больно. От мысли, что он где-то рядом, и не может вырваться.

Глава 10. Никита

Я перестал спать спокойно. Каждую ночь просыпаюсь в одно и то же время – 3:27. Без причины. Тишина, темнота, только гул города за стеной. Но стоит открыть глаза – и сразу ощущение, будто кто-то рядом.

Сначала я пытался это игнорировать. Включал музыку, засыпал под шум фильмов. Потом перестал. Понял, что слушаю – не звуки, а паузы между ними.

Сегодня после пар задержался в университете. Уже темно, коридоры пустые. Выходя, я почувствовал, что кто-то идёт за мной. Не просто совпадение шагов – ритм был точный, почти синхронный.

Я свернул за угол резко. Никого.

Только лёгкий запах – холодный, тонкий, будто от духов. Смесь чего-то металлического и сладкого. На секунду я даже задержал дыхание. Странно, но запах… понравился. Будто он был знаком.

Дома включаю свет в прихожей – и останавливаюсь. На полу у двери лежит перо. Серое, длинное, немного намокшее от дождя. Сначала думаю – птица залетела. Но окно закрыто, всегда закрыто. Я поднимаю перо, верчу в пальцах.

Не записка. Но зачем-то оставлено.

Положил на полку – и сижу, смотрю. Вроде ничего, просто перо. Но внутри всё сжимается, как будто это метка. Напоминание, что кто-то знает, где я живу. Что я не один.

Позже выхожу на балкон. Сигарета дрожит между пальцами – не от холода. Смотрю вниз: улица, свет фонарей, редкие прохожие. И – силуэт.

Стоит у противоположного дома. Плащ, капюшон, руки в карманах. Не двигается. Просто стоит.

Я прищуриваюсь. Порыв ветра – и фигура отступает в тень. Исчезает.

Долго потом стою, не в силах вернуться внутрь. Перо всё ещё лежит на полке. И запах – тот же. Холодный, сладкий, чужой.

Я ложусь в кровать и впервые не закрываю шторы. Пусть смотрит, если хочет. Может, я просто устал бояться. А может, просто хочу знать, кто она.

Часть II. Отторжение и подростковая драма

Глава 11. Лиза

Он начал замечать. Не просто чувствовать – видеть. И это делает его ещё ближе.

Я стояла напротив его дома, пока дождь стекал по капюшону.

Никита вышел на балкон. Свет из окна резал темноту, и я видела, как он курит, чуть ссутулившись. Движения нервные, но в них уже не страх. Скорее – ожидание. Он ждёт, что я появлюсь.

И я появляюсь. Только на миг – чтобы ветер сдвинул край плаща, чтобы он понял: это не тень. Что-то живое. Реальное.

Я не планировала оставлять перо. Оно просто упало из капюшона, когда я возвращалась домой. Но, увидев, как он его поднял, я поняла – судьба выбрала за меня. Теперь каждый предмет, к которому я прикасаюсь, кажется отмеченным им. Каждый шаг по мокрому асфальту будто повторяет его дыхание.

Я знаю, что нельзя заходить так далеко. Но где эта грань, если мы оба её чувствуем?

Сегодня я проходила мимо его университета. Смотрела, как он смеётся с кем-то из друзей. Видела его улыбку – ту самую, которую он когда-то бросил мне в лицо, когда отшил. Помню тот день. Его равнодушный взгляд, его лёгкое «нет». Как будто я просила слишком многого. А ведь я просто хотела быть рядом.

Теперь всё иначе. Теперь он не может не думать обо мне. Даже если не знает, кто я.

Вечером я пишу новую записку. Аккуратными буквами, будто рисую шрам на бумаге:

«Ты видишь меня чаще, чем думаешь.»

Не угроза. Напоминание.

Я несу её к его дому. Оставляю не у двери – на подоконнике, под рамой, где он точно найдёт, если будет смотреть наружу. И стою напротив, пока свет в его комнате загорается.

Он подходит к окну. На секунду наши взгляды встречаются. Не уверена, заметил ли он. Но я – видела.

В его лице было то, чего раньше не было. Не страх. Не злость. Что-то между.

Желание, может быть. Или вопрос: зачем ты делаешь это?

Я улыбаюсь в темноту. Пусть ищет ответ.

Глава 12. Никита

Сон стал странным. Не кошмары – просто слишком реальные образы. Иногда я вижу силуэт женщины у окна. Она не двигается, не говорит. Просто стоит, и я знаю – она смотрит на меня. Каждый раз просыпаюсь с ощущением, что дыхание в комнате не одно.

Днём я стал ловить себя на том, что ищу её. В отражениях витрин, в толпе у перехода, даже в собственных мыслях. Стоит шороху за спиной – и сердце бьётся быстрее. Не от страха. От чего-то другого.

Иногда кажется, что она специально оставляет следы. Незаметные, но точные. Перо, запах, тень. И теперь – записка.

«Ты видишь меня чаще, чем думаешь.»

Я перечитал её десятки раз. Рука у неё уверенная. Почерк – холодный, но красивый. Каждая буква будто знает, куда лечь. Как будто она писала не слова, а дыхание.

Сначала я хотел показать Артёму. Потом понял – не могу. Не хочу.

Это моё. Между мной и ней. Невидимой, безымянной, но почему-то родной.

Сегодня, возвращаясь домой, я снова почувствовал её. Не видел, но знал – где-то рядом. И вместо того чтобы ускорить шаг, я… замедлил. Хотел услышать, как она дышит.

Каждый шаг отзывался в теле. Сердце билось в унисон с чем-то чужим. Тишина между нами была плотнее воздуха.

И тогда я вдруг понял – я не хочу, чтобы это закончилось. Не хочу, чтобы она исчезла.

Позже, уже дома, я долго смотрел в окно. Город спал, но мне казалось – кто-то стоит за стеклом, на улице. Я не видел лица. Только силуэт. И этого было достаточно, чтобы внутри всё перевернулось.

Я открыл шторы. Не потому что не боюсь. Потому что – хочу, чтобы она видела

Глава 13. Лиза

Дверь поддалась слишком легко. Щелчок замка, тишина, запах. Запах его.

Я стою в темноте, не двигаюсь. Кажется, что даже воздух внутри другой – тёплый, насыщенный. Будто здесь осталась его тень.

На столе – чашка с недопитым кофе, рубашка, небрежно брошенная на спинку стула. Она пахнет дождём и кожей. Я провожу пальцами по ткани – и сердце будто сжимается.

Это неправильно. Я знаю. Но разве можно остановиться, если внутри всё горит от одного его имени?

Я хожу по комнате медленно, будто по тонкому льду. Каждая вещь говорит о нём: книги, перо на полке, следы от пальцев на стекле. Он не понимает, что всё это – как открытая книга. Он оставляет мне знаки, даже не зная об этом.

На столе лежит его записка. Не моя. Его. Обычные слова – список покупок. Но я читаю их, будто признание.

Хлеб, кофе, молоко.

Глупость, а внутри дрожь. Я прижимаю листок к губам, закрываю глаза. Представляю, как он пишет, как хмурится, как сжимает ручку.

И понимаю: я не просто хочу видеть его. Я хочу быть внутри его жизни, дышать тем же воздухом, быть в каждой мелочи, в каждом звуке, пока он не сможет отличить мои шаги от своих.

Я сажусь на край кровати. Пальцы скользят по простыне, холодной от отсутствия тепла. Он недавно здесь лежал. Я чувствую это. И эта мысль почти сводит с ума.

Поворачиваюсь к зеркалу напротив. Отражение размытое, тусклое, но я вижу в нём себя – глаза, расширенные зрачки, губы приоткрыты. И понимаю, что граница стерта. Я уже внутри него, даже если он не знает.

Я оставляю на подушке белую нить от шарфа. Почти незаметную. Не как доказательство – как прикосновение. Он найдёт её утром. И, может быть, подумает обо мне.

Выходя, я ещё раз оглядываюсь. Комната кажется живой. Как будто стены запомнили мой шаг. А воздух – мой запах.

Снаружи дождь. Я поднимаю капюшон и ухожу, чувствуя лёгкость, почти блаженство. Он не один. Он больше никогда не будет один.

Глава 14. Никита

Просыпаюсь раньше будильника. Тишина какая-то непривычная – слишком ровная, будто комната затаила дыхание вместе со мной. Поворачиваю голову – и понимаю: запах другой. Свежее, мягкое что-то в воздухе. Не моё.

Я сажусь на кровати. Сердце стучит не от страха – от осознания. Кто-то был здесь.

Подушка сбита, хотя я помню – вечером аккуратно поправил её. И на ней… тонкая белая нить. Почти невесомая. Я беру её между пальцами. Холодная, как снег.

Проверяю замок – цел. Окно – закрыто. Но ощущение присутствия остаётся, будто кто-то только что вышел, оставив после себя след. Не физический – ощущение.

Я прохожу по комнате, как будто ищу логическое объяснение. Но внутри уже понимаю – не найду.

На столе лежит мой список покупок. Я не помню, чтобы оставлял его здесь, на видном месте. И почему-то кажется, что бумага чуть согрета, будто кто-то держал её в руках.

Садясь за стол, я утыкаюсь в ладони. Пальцы дрожат. Но не от страха – от странного чувства… близости. Как будто её прикосновение осталось в воздухе, на стекле, на простынях.

Я долго сижу, потом встаю, подхожу к зеркалу. Смотрю на себя и вижу – глаза другие. В них больше нет чистого удивления. Там усталость, и что-то ещё. Признание.

Я не знаю, кто она. Но я уже не могу представить, что она исчезнет. Всё, что происходит, – неправильно. И всё же я впервые чувствую себя… живым.

Когда выхожу из квартиры, ловлю себя на том, что оглядываюсь. Не из осторожности. Просто вдруг хочется увидеть её, пусть даже на секунду. Хочется понять, как она выглядит на самом деле. Голос, глаза, шаг.

Но улица пуста. Только дождь и ветер.

Я ухожу, и всё равно кажется – кто-то идёт следом. И, странным образом, в этом есть покой. Потому что теперь я точно знаю : она – рядом.

Глава 15. Лиза

Он начал искать меня. Я вижу это в каждом его движении – как взгляд цепляется за прохожих, как оборачивается, когда идёт мимо зеркальной витрины. Он чувствует, что я где-то рядом. И теперь уже не хочет, чтобы я исчезла.

Всё стало тихим, но внутри – шум. Постоянный, тонкий, как гул электричества под кожей. Я живу им. Дышу им.

Иногда думаю: может, всё это нужно было только ради этого взгляда – когда человек, ещё не зная, кто ты, уже принадлежит тебе. Но вместе с этим приходит и странное чувство. Словно я тоже в плену. Словно, наблюдая, сама превращаюсь в отражение.

Сегодня я стою на противоположной стороне улицы, когда он выходит из дома. Смотрю, как он засовывает руки в карманы, как поправляет воротник куртки. Его движения такие знакомые, будто мои.

Он останавливается, поворачивает голову. Может быть, случайно. Но мне кажется, что на секунду его взгляд проходит сквозь толпу – прямо по мне. Сердце бьётся слишком громко, почти больно.

Если бы он сделал шаг ко мне – я бы не смогла отступить. Если бы сказал хоть слово – я бы ответила. Но он идёт дальше, и я снова становлюсь тенью.

Дома долго сижу у окна. На стекле отражаются огни фонарей и лицо – моё, но будто чужое. Бледное, уставшее, глаза – слишком тёмные. Я больше не понимаю, где заканчивается наблюдение и начинается зависимость.

Он стал частью меня. А я – его привычкой. Той, что нельзя признать, но и бросить невозможно.

Я открываю тетрадь. Пишу строчки, не думая:

«Он ищет. А я уже нашла. Но если он узнает, кто я – всё исчезнет.»

Ручка дрожит в пальцах. Каждое слово даётся с усилием, будто что-то сопротивляется внутри.

Снаружи снова идёт дождь. Город замирает под его шумом, как под дыханием. Я закрываю глаза и представляю, что он где-то там, в нескольких кварталах, и, может быть, тоже думает обо мне.

Не знает, кто я. Но чувствует. А это – страшнее любой правды.

Глава 16. Никита

Последние недели тянулись как один длинный, вязкий день. Я перестал понимать, где утро, где вечер. Петербург жил своим ритмом – серым, холодным, и всё время казалось, что город тоже знает что-то, чего не знаю я.

Поначалу я списывал всё на усталость. Работа, недосып, слишком много мыслей. Но потом начались мелочи – такие, на которые не обращаешь внимания, пока не становится слишком поздно.

Ключи, лежащие не на том месте. Дверь, чуть приоткрытая, хотя я помнил, что закрывал её. Шум шагов в подъезде, когда я возвращался домой поздно вечером. И самое странное – чувство, что кто-то был в квартире, пока меня не было. Не следы, не запах, не вещи – просто ощущение. Как будто воздух другой.

Я пытался убедить себя, что схожу с ума. Но разум сопротивлялся – потому что где-то глубоко внутри было не только беспокойство. Было ещё что-то. Интерес. Как будто страх стал двигателем.

Иногда я ловил себя на том, что специально оглядывался. Шёл по улице и нарочно замедлял шаг, чтобы проверить – есть ли за спиной тень. Никого. Но стоило мне свернуть за угол – и внутри всё сжималось, будто за мной действительно кто-то шёл.

Пару раз я резко оборачивался, просто чтобы доказать себе, что всё это выдумка. Толпа. Прохожие. Ничего необычного. Но потом взгляд цеплялся за кого-то – за чёрное пальто, за фигуру вдалеке – и сердце начинало биться быстрее. Пока не понимал, что это просто прохожая женщина, случайная, ничего не значащая. И всё равно – что-то внутри не отпускало.

Я перестал спать нормально. Каждую ночь просыпался от едва слышного звука – будто скрипнул пол или щёлкнул выключатель. Иногда вставал, включал свет, обходил квартиру. Тишина. Но даже в этой тишине чувствовалось присутствие. Не чужое даже – скорее, знакомое.

Это пугало сильнее всего.

В один из вечеров я поймал себя на странной мысли – что если это не случайность? Если кто-то действительно есть, но не хочет навредить? Просто наблюдает. Следит.

Я стоял у окна, смотрел на улицу – и вдруг понял, что чувствую чьё-то внимание. Оно было ощутимым, почти физическим. Как будто кто-то стоит где-то там, внизу, и смотрит прямо на меня. Я не видел никого, но чувствовал взгляд.

Глупо, правда? В двадцать четыре года бояться собственных мыслей. Но я не боялся. Я был… настороженно спокоен.

Странное чувство: когда кто-то вторгается в твоё пространство, а тебе не хочется, чтобы он ушёл. Ты не знаешь, кто он. Но его отсутствие пугало бы сильнее, чем присутствие.

На следующий день я пошёл на работу пешком – просто чтобы ощутить движение, шум города, чтобы отвлечься. Дождь моросил, асфальт блестел, как стекло. Петербург будто дышал в унисон со мной – тяжело, прерывисто.

На пересечении Невского и Фонтанки я остановился у перехода и вдруг заметил отражение в витрине. Своё – и… ещё одно. Размытое, едва различимое. Фигура за моей спиной. На секунду сердце остановилось.

Я обернулся – никого. Только люди, машины, шум. Но я был уверен, что кто-то стоял. Буквально в двух шагах.

Вечером, возвращаясь домой, я шёл медленно, стараясь не смотреть по сторонам. Но глаза всё равно выискивали знакомые очертания – пальто, силуэт, шаг. Я не хотел этого, но не мог остановиться.

Каждая тень, каждый звук теперь имел значение. Каждый шорох заставлял меня вслушиваться. Я стал тем, кем никогда не был – человеком, который ищет следы там, где их, возможно, нет.

Позже ночью, когда я опять проснулся от неясного звука, то не включил свет. Сел на кровати, прислушался. Тишина. Но странно – сердце билось не от страха, а от… ожидания.

Я подумал: а если я выйду сейчас в коридор – она будет там? Не знаю, почему я сказал она. Просто – чувствовалось. Что это нечто женское. Мягкое, холодное, тихое.

Я сидел так, наверное, минут десять, пока не понял, что улыбаюсь. Без причины. Просто потому, что ощущение присутствия стало почти привычным. Будто кто-то рядом, невидимый, но не враждебный. Просто… рядом.

Я не рассказывал об этом никому. Пытался работать, общаться, но разговоры стали пустыми. Все звуки глушились, лица теряли смысл. Жизнь превратилась в ожидание – не событий, не перемен, а её. Того, кто стоит за моей спиной, но никогда не заговорит.

Я стал зависим от этой тишины. От ощущения взгляда, которого нет. От присутствия, которое не докажешь.

Сегодня утром, выходя из дома, я заметил под дверью листок. Белый, без подписи, без ничего. Просто лист. Пустой.

Я поднял его, перевернул. На обратной стороне – еле заметная линия. Словно кто-то провёл ногтем. След. И всё.

Я стоял долго, держа этот листок в руке, не зная, что с ним делать. Потом просто сложил и убрал в карман.

Пусть будет со мной. Как напоминание. О том, что, возможно, всё это – не просто игра воображения.

Вечером я снова стою у окна. Смотрю вниз, на улицу, и в голове одна мысль: если ты есть – покажись. Просто дай знак.

Тишина. Но вдруг внизу мелькает движение – фигура в пальто, мимолётная, едва различимая. И на мгновение всё становится на свои места. Я не знаю, кто это. Но чувствую, что она знает меня лучше, чем кто-либо.

И почему-то – в этом нет ужаса. Есть только странное, ледяное спокойствие. Как будто я всё это время ждал именно её.

Глава 17. Лиза

Ночь – это мой союзник. Она знает, как скрывать дыхание, как прятать шаги. Когда город засыпает, я будто оживаю. Все лишние звуки исчезают, и остаётся только он – где-то там, на другом конце улицы, в своей квартире, где горит тусклый свет настольной лампы.

Иногда мне кажется, что я чувствую, как он дышит. Словно между нами – не расстояние, а тонкая нить, которая дрожит от любого моего движения. Стоит мне задержать дыхание – и он тоже замрёт, будто откликнувшись.

Я знаю, это невозможно. Но когда я стою под его окнами и смотрю на силуэт в тёмном стекле – всё кажется возможным.

Сегодня я не хотела выходить. Был дождь, тот самый осенний петербургский дождь, что пахнет железом и тишиной. Но в какой-то момент я просто встала, накинула пальто и пошла. Без причины. Без цели.

Когда подошла к его дому, было почти полночь. Окна тёмные. Только одно, знакомое, – с мягким светом внутри. Он ещё не спал.

Я остановилась напротив, под старым деревом. Сквозь ветви можно было видеть чуть дрожащий свет. Сердце билось слишком часто, будто напоминая, что это неправильно. Но в то же время – единственно верно.

Я не могла отвести взгляд. Мне казалось, если моргну – он исчезнет.

Я не знаю, когда это началось. Когда наблюдение стало дыханием. Когда страх потерять его стал сильнее страха быть пойманной.

Он чувствует меня. Я вижу это. Он стал двигаться иначе – осторожнее, внимательнее, будто вслушивается в шаги, в воздух. И мне от этого странно спокойно.

Раньше я следила издалека, боялась даже приблизиться. Теперь – не боюсь. Пусть знает, пусть чувствует. Это не игра. Это – что-то другое. Что-то, чего я сама не понимаю.

Иногда я думаю: а вдруг он не просто чувствует? А ждёт. Ждёт, когда я сделаю шаг.

Эта мысль опасная, но тёплая. Я держусь за неё, как за спасение.

Я стою под его окном, слушаю, как капли падают на подоконник, и представляю, как он сидит внутри – может быть, пьёт чай, читает, или просто смотрит в темноту, думая обо мне. О той, кого не видел, но уже знает.

Смешно, правда? Мы никогда не говорили. Но я чувствую, что он ближе всех, кого я знала. Ближе даже, чем я сама. К утру дождь утихает. Город дышит сыростью. Я иду домой медленно, почти не ощущая усталости. Но как только захлопываю за собой дверь – пустота накрывает.

Моя квартира – тихая, холодная, будто чужая. Ни одного следа того, что я только что была рядом с ним. Только отражение в зеркале – бледное, усталое, но глаза горят.

Я подхожу ближе, провожу пальцем по стеклу. На кончике остаётся тонкий след. Я улыбаюсь.

Это всё, что у меня есть. Следы. Взгляды. Дождь, разделяющий нас.

Иногда я думаю, что всё это – не любовь. Не та, о которой пишут. Это что-то другое, более острое, более тихое. Как боль, которую не хочешь лечить.

Я не хочу, чтобы он узнавал. Не сейчас. Не так. Пока всё должно оставаться на грани. Там, где дыхание слышно, но слов нет.

Солнце встаёт медленно, окрашивая небо в серо-золотой оттенок. Я стою у окна и смотрю на отражение домов в лужах. Думаю о нём. О том, что где-то там он, возможно, тоже не спал. Что, может быть, сейчас смотрит в своё окно – и чувствует то же самое.

Эта мысль греет, но и пугает. Потому что если мы оба чувствуем одно и то же – то кто из нас наблюдает, а кто – наблюдаемый?

Я не знаю. И, наверное, не хочу знать.

Пусть всё останется так: между светом и дождём, между сном и явью. Пусть он ищет. А я – буду рядом. Всегда.

Глава 18. Никита

Я стал жить настороже. Каждое утро начиналось с того, что я внимательно осматривал комнату – будто искал следы сна, материализовавшиеся в реальность. Сначала это выглядело глупо: проверить замок, взглядом провести по столу, по подоконнику. Но теперь я делал это осознанно. Не из страха, а потому что мне нужно было что-то найти.

Я больше не обманывал себя. Я знал – кто-то был здесь. Не каждый день, не каждую ночь, но иногда. Иногда воздух в квартире пах иначе, будто в нём задержалось чужое дыхание. Иногда предметы лежали под чуть другим углом. Иногда я чувствовал… присутствие.

Сегодня было иначе. Утро началось с редкого солнца – такого, что в Петербурге бывает только несколько дней в году. Свет был холодный, резкий, обнажающий каждую частицу пыли. Я сидел на кухне с чашкой кофе и ловил себя на мысли, что жду чего-то.

Когда ты живёшь в постоянном ощущении чужого взгляда, тишина становится врагом. Ты ищешь подтверждение, хоть какое-нибудь. Пусть даже самое маленькое.

Я допил кофе, поставил кружку в раковину и уже собирался уйти в комнату, когда увидел её.

На подоконнике, рядом с кактусом, лежала булавка. Обычная, серебристая, с маленькой чёрной головкой. Я не пользовался такими вещами. У меня вообще не было ничего подобного. Я замер.

Может, она здесь давно? Но я ведь смотрел. Каждое утро. Здесь ничего не было.

Я подошёл ближе, дотронулся пальцем. Холодный металл. Настоящий. Не галлюцинация.

Сердце будто провалилось куда-то вниз. Не от страха – от осознания. Она была здесь.

Я не знаю, почему решил, что это «она». Может, из-за тонкости этого предмета. Из-за какой-то почти женской небрежности, с которой он был оставлен. Не демонстративно, не специально. Просто… оставлен.

Я взял булавку, вертел её в пальцах, рассматривая. На кончике – еле заметный изгиб, будто её пытались воткнуть в ткань и передумали. Как след от сомнения.

Я положил её на стол и долго смотрел. Бессмысленно, но не мог отвести взгляд. Всё остальное перестало существовать.

Весь день прошёл в тумане. Я ходил на работу, разговаривал с людьми, но мысли всё время возвращались к этой булавке. Кто-то приходил в мою квартиру. Кто-то стоял у окна, может быть, смотрел на улицу, трогал вещи. Я представлял, как это происходило: как она тихо открывает дверь, проходит босиком по полу, касаясь ладонью стены, будто проверяя реальность.

И в этих мыслях не было страха. Было что-то другое. Тепло. Интерес. Ощущение связи, странной и неразумной, но – настоящей.

Вечером я вернулся домой и первым делом посмотрел на подоконник. Булавка лежала там же. Я не трогал её с утра. Не хотел нарушать. Теперь она казалась частью квартиры. Частью меня.

Я зажёг лампу, сел на диван. Дождь начинал барабанить по стеклу, и свет лампы казался почти живым. В отражении окна я видел своё лицо и эту маленькую точку серебра на подоконнике.

Я подумал: если она снова придёт – заметит ли, что я оставил её на месте? Поймёт ли, что я заметил?

Позже, перед сном, я выключил свет и остался в темноте. Но спать не хотелось. Тело будто само прислушивалось – к каждому звуку, к каждому шороху. Ветер, капли, редкие машины за окном. И вдруг – лёгкий щелчок.

Металл о стекло.

Я открыл глаза. В темноте почти ничего не было видно, но я точно знал, откуда пришёл звук. С подоконника. Я подошёл, включил настольную лампу. Булавка всё так же лежала на месте, но теперь – чуть ближе к краю. Может, скользнула? Может, сквозняк?

Но окно было закрыто.

Я сел напротив, не притрагиваясь. В груди было странное спокойствие – будто всё это происходило не впервые. Будто я уже давно знал, что всё закончится именно так.

Я вспомнил, как раньше смеялся над историями о преследователях. О людях, которые живут в чьей-то тени, следят, не говоря ни слова. Теперь я сам стал частью этой тени.

И, может быть, я не хочу из неё выходить.

Я взял булавку, сжал в ладони. Острая головка уколола кожу – едва заметно, но достаточно, чтобы остался след. Капля крови выступила на пальце. Я смотрел на неё и улыбнулся.

Это было доказательство. И присутствия, и того, что я жив.

Перед сном я положил булавку на прикроватный столик. Так, чтобы утром увидеть её первой. Не как напоминание о страхе – а как знак. Как приглашение.

Пусть придёт. Пусть оставит ещё один след. Пусть покажется хотя бы на секунду.

Я хочу знать, кто она. Но, если честно, ещё больше боюсь, что однажды проснусь – и её не будет вовсе.

Глава 19. Лиза

Он нашёл её. Булавку.

Я узнала это не сразу. Не от него – он ведь даже не знает, кому она принадлежит. Я просто почувствовала. Как будто воздух между нами изменился. Как будто он впервые посмотрел туда, куда я хотела, и задержал взгляд.

Всё началось утром, когда я стояла у окна своей квартиры. Дождь скатывался по стеклу, как будто хотел стереть весь город, и в отражении я видела его дом. Окно в его комнате было открыто – впервые за долгое время. А потом я заметила: ничего лишнего на подоконнике. Пусто. Булавка исчезла.

Мелочь. Но для меня – сигнал.

Я отступила от окна, чувствуя, как что-то холодное и острое поднимается изнутри, будто то же железо, из которого была сделана булавка. Он нашёл её.

Взял в руки. Дотронулся.

Это значит – он знает. Не кто я, но то, что я есть.

Я должна была радоваться. Долгие годы я жила, не имея доказательства, что он хоть как-то замечает моё присутствие. Он шёл по жизни уверенно, спокойно, не подозревая, что за каждым его шагом наблюдают глаза, в которых уже не осталось покоя. Теперь всё изменилось. Он видел след. Значит – видел меня.

Но радость не пришла.

Вместо неё в груди разлилось беспокойство – тяжёлое, вязкое. Как будто я слишком далеко зашла. Как будто эта черта, которую я годами обходила, осталась где-то позади.

Я не помню, когда начала бояться самой себя. Может, тогда, когда впервые зашла в его подъезд. Может, когда впервые коснулась дверной ручки, зная, что он спит за этой дверью. Или, может быть, тогда, когда впервые увидела, как он смеётся с другой. Не со мной.

С того дня всё внутри перевернулось. Я перестала быть просто Лизой – той, что умеет прятать чувства за холодной улыбкой. Я стала чем-то другим. Чем-то, что живёт в темноте и питается ожиданием.

Вечером я не выдержала. Снова пошла к нему. Дождь усиливался, город тонул в отражениях, фонари расплывались в лужах. Я шла быстро, стараясь не смотреть по сторонам – как будто каждое окно могло увидеть мою вину.

Подъезд был тем же – серым, пахнущим сыростью и пылью. Я знала каждый скол на стене, каждую трещину на плитке. Они были ближе, чем люди.

Поднявшись, я остановилась у его двери. Сердце билось так громко, что я боялась – он услышит. Рука дрожала. Я не собиралась входить, просто… хотела убедиться, что всё как прежде. Что ничего не изменилось.

Но изменилась я.

За дверью было тихо. Так тихо, что в этой тишине слышалось дыхание. Не моё – его. Я чувствовала его присутствие так отчётливо, будто между нами не было дерева и замка, будто стоило только сделать шаг – и мы окажемся в одном воздухе.

Я закрыла глаза, прижалась лбом к холодной поверхности двери. Между нами – всего несколько сантиметров. И годы. Годы, которые я пыталась прожить вместо него, но всё равно возвращалась сюда.

Внутри где-то мелькнул звук – шаг, может быть. Я отпрянула.

Может, он и правда почувствовал? Может, стоит прямо сейчас – постучать, сказать, что я случайно проходила мимо, что просто хотела… что? Посмотреть?

Нет. Он не должен знать. Ещё нет.

Я стояла там долго, пока пальцы не окоченели. Ветер из окна на лестничной площадке шевелил волосы, и я чувствовала себя призраком – той, кто живёт между этажами чужих жизней.

Потом услышала – как внутри хлопнула дверь. Наверное, в ванной. Или он просто проходил мимо.

Я поняла: он не один. Это ощущение – мгновенное, но режущее. Как будто из-под кожи вырвали что-то живое.

Я спустилась вниз, не чувствуя ног. Выйдя на улицу, вдохнула влажный воздух – и только тогда заметила, что плачу. Слёзы были тихими, почти незаметными, но каждая будто разъедала кожу.

Дома я долго сидела на полу, прижавшись спиной к стене. Комната казалась пустой, и я впервые за долгое время почувствовала – холодно. Не физически, а внутри.

Я открыла ящик стола – там лежали вещи, которые напоминали о нём. Фото, записки, обрывки газет. И ещё – вторая булавка. Точно такая же, как та, что он нашёл.

Я взяла её, провела пальцем по острому кончику. Боль вернула чувство реальности.

Я хотела положить её рядом с первой, чтобы он понял – это не случайность. Чтобы он догадался. Но теперь – не могла. Если он понял, что за ним следят, он начнёт искать. А если начнёт искать – найдёт. Меня.

Я легла, не включая свет. Город шумел за окном, сирены, редкие голоса, и всё это казалось чужим. Я прижимала булавку к ладони, чувствуя, как она оставляет след.

Мы теперь связаны. Он взял мою вещь, я держу её отражение. Между нами – линия, тонкая, как металл, и острая, как мысль, которую нельзя произнести вслух.

Я не знаю, что будет дальше. Но впервые за всё это время я поняла, что не могу остановиться. И всё же… внутри зародилось другое чувство. Страх. Что, может быть, однажды он действительно откроет дверь – и увидит не загадку, не идею, а меня. Такую, какая я есть.

Глава 20. Никита

Я больше не мог делать вид, что ничего не происходит. С того дня, как нашёл булавку, квартира перестала быть просто пространством. Она стала ареной. Каждая вещь, каждый звук, каждая тень – будто подсказка. И чем дольше я жил в этом напряжении, тем сильнее оно становилось.

Я говорил себе, что всё выдумал. Что, может, сам положил булавку, просто не помню. Что эти мелочи – игра воображения. Но ложь перестала работать.

Что-то было рядом. И я хотел узнать – что именно.

В тот вечер я купил небольшую камеру наблюдения. Обычную – без проводов, с датчиком движения. Можно было бы посмеяться: взрослый мужчина, решивший подглядывать за пустотой. Но пустота – единственное, чего я больше не чувствовал.

Я установил камеру на шкафу, направив на вход и коридор. Проверил: изображение передаётся на телефон. Картинка была тусклой, зернистой, но достаточно чёткой, чтобы увидеть движение. И всё же внутри было чувство – будто я совершаю что-то неправильное.

Не страх, нет. Скорее, предчувствие. Как будто я собирался заглянуть в зеркало, в котором отражаюсь не только я.

Первые два дня ничего не происходило. Видео сохраняло часы пустоты. Только я, по утрам и вечерам, мелькал в кадре – усталый, рассеянный, с тем самым выражением человека, который ждёт, но не знает чего.

На третий день – ночью – телефон завибрировал. Движение.

Я проснулся мгновенно. Экран мигнул, включилась запись. Всё внутри сжалось.

На видео – коридор. Полоска света от окна. И… тень.

Она двигалась осторожно, почти бесшумно. Не воровато, не спеша. Так двигаются те, кто знает, куда идёт. Кто уже бывал здесь раньше.

Я поднял яркость экрана. Силуэт – тонкий, высокий. Плечи чуть сжаты, движения аккуратные, будто человек старается не задеть воздух. Я не видел лица. Но… было что-то знакомое.

Как будто я уже встречал эту походку. Этот ритм.

Я перемотал назад, снова вперёд. Никаких звуков. Только шаги – короткие, уверенные. Словно каждый шаг – признание в том, что ты здесь имеешь право быть.

Потом – движение у окна. Тень остановилась, словно смотрела наружу. Долгие несколько секунд – неподвижность. И вдруг – лёгкое движение руки. Что-то оставила? Или забрала?

Потом исчезла.

Я сидел в темноте, уставившись в экран. Дышал часто, как после бега. Холодный пот выступил на лбу.

Мир будто стал другим. Это не сон, не совпадение. Она правда здесь была.

И странно – вместе с тревогой во мне поднималось чувство, которое я не мог назвать. Не страх. Не злость. Что-то мягче, теплее. Будто часть меня радовалась, что она всё-таки пришла.

На следующее утро я пересмотрел запись снова. Десятки раз. Каждое движение, каждый изгиб плеча. И с каждым просмотром внутри росло странное узнавание. Не из памяти, а из интуиции. Из ощущения, будто я знал её всегда.

Я попытался представить лицо – и впервые подумал о ней. О Лизе.

Не знаю почему. Просто вспомнилось. Она тоже всегда появлялась неожиданно. Могла смотреть так, будто видит тебя насквозь, и при этом – не говорить ни слова.

Слишком спокойная. Слишком собранная. И слишком похожая на эту тень.

Я провёл день как во сне. Люди вокруг говорили что-то, но слова проходили мимо. Я возвращался к видео, как к тайне, которую нужно было разгадать.

Вечером пошёл домой пешком – через Невский, потом по узким улочкам, где ветер гонял листву. Свет в окнах дрожал, отражался в лужах. Петербург в такие вечера будто выдыхает – медленно, с усталостью. И мне казалось, что где-то рядом кто-то идёт тем же шагом, в том же темпе. Параллельно.

Я не оборачивался. Не хотел разрушать иллюзию. Пусть идёт. Пусть наблюдает.

Дома я выключил свет, оставив лишь тусклый огонь лампы у окна. Сел напротив двери. Ждал.

Часы тянулись, как вода. За стеной кто-то тихо слушал музыку, капала вода из крана. Мир дышал, но я слышал только одно – тишину между вдохами.

Каждый раз, когда сквозняк шевелил шторы, я вздрагивал. Каждый раз, когда в окне мелькал свет фар, казалось, что кто-то движется за стеклом.

Я не включал камеру. Теперь хотел увидеть всё сам.

Ближе к трём часам ночи я услышал – тихий скрип. Сначала подумал, что показалось. Но потом – снова. Шаг. Ещё один.

Я поднялся. Сердце билось так сильно, что стучало в ушах. Пальцы дрожали, но я не отводил взгляда от двери.

Тишина. Потом – едва уловимое дыхание. Снаружи.

Я сделал шаг. Подошёл ближе. Слышал её. Она стояла там, за стеной. На секунду мне показалось, что я чувствую даже запах – лёгкий, холодный, как дождь. И знакомый. Слишком знакомый.

Я не открыл. Не смог.

Когда всё стихло, я стоял ещё долго. Рука тянулась к замку, но внутри было странное сопротивление. Если я открою – всё закончится. И, может быть, я не готов.

Я опустил ладонь, отступил, сел на пол. Снаружи – тишина. Только город дышал где-то вдали.

И я понял: эта игра уже не про страх. Она – про зависимость. Про то, как легко стать пленником того, кого не видишь.

Перед рассветом я снова включил камеру. Теперь – не чтобы поймать, а чтобы запомнить. Пусть она приходит. Пусть оставляет следы.

Я не хочу остановить её. Я просто хочу знать, что она – рядом.

Часть III. Взросление и зависимость

Глава 21. Лиза

Я заметила её сразу. Маленькая, почти незаметная чёрная точка на шкафу – слишком ровная, слишком правильная для случайности. Камера. Он поставил камеру.

Я стояла в его квартире, не двигаясь. Свет из окна был слабым, рассветным – тот самый серый петербургский свет, который делает всё плоским, как старая фотография. И в этом неподвижном кадре я – единственное живое.

Мне следовало уйти. Прямо сейчас. Но я не могла.

Это чувство – быть увиденной – оказалось сильнее страха. Может, я ждала этого слишком долго. Годы наблюдения, годы шагов по чужим теням – и вот теперь взгляд повернулся в мою сторону. Наконец-то.

Я подошла ближе. Камера молчала, безмолвный глаз, который видит всё, но ничего не говорит. Мне казалось, что где-то, на другом конце, он сидит, смотрит на экран и ждёт, что я сделаю.

И я не знала – стоит ли дать ему то, чего он хочет.

Внутри было странное ощущение: будто я стою на грани между жизнью и сном. Каждое движение давалось с усилием, будто сквозь воду. Я прошла по комнате – медленно, шаг за шагом, по тем же линиям, по которым ходила всегда. К окну. К столу. К кровати, где когда-то видела его спящего.

Всё казалось прежним, но воздух другой – настороженный, наблюдающий.

Я чувствовала его взгляд, даже если он не смотрел. Эта мысль пробуждала что-то глубоко внутри – тревогу и… возбуждение, похожее на боль.

Теперь всё наоборот: он – наблюдатель, я – тень.

Я присела на край кровати и провела ладонью по ткани. Тихо. Только моё дыхание и далёкий шум города. Сердце билось слишком быстро, слишком громко.

Сколько времени он уже знает? Смотрел ли записи? Узнал ли?

Я старалась не представлять, но воображение рисовало его лицо – сосредоточенное, настороженное, чуть с прищуром. Он видит, как я стою здесь, как касаюсь вещей, как дышу его воздухом.

И пусть это неправильно. Но впервые за всё это время я чувствую, что существую.

Я поднялась, подошла к камере. На секунду задержала взгляд прямо в объективе. Там, за этим крошечным стеклом, он. И если он смотрит – значит, мы, наконец, встретились. Без слов, без касаний, но – честно.

Я хотела сказать что-то. Простое. Что я не враг. Что я просто не смогла уйти. Но слова застряли где-то в горле.

Молчание оказалось громче.

Потом я сделала то, чего сама от себя не ожидала. Я улыбнулась. Не холодно, не как раньше – настоящей, тёплой улыбкой, которую никто никогда не видел. Пусть он запомнит. Пусть знает, что я не прячусь.

Я взяла лист бумаги со стола – тот, на котором он делал какие-то заметки – и аккуратно написала:

“Ты не должен бояться. Я всегда рядом.”

Положила лист под камеру. Так, чтобы он точно увидел.

Когда я вышла на улицу, город уже просыпался. Трамваи, запах кофе из соседнего кафе, серое небо, с которого опять начинал падать дождь. Я шла медленно, чувствуя, как внутри всё перемешалось – страх, радость, растерянность.

Теперь всё стало иначе. Я перестала быть призраком. Теперь – он тоже в ловушке.

Весь день я не находила себе места. Каждую минуту казалось, что он сейчас смотрит запись, читает слова. Что поймёт. Что увидит меня.

Я представляла, как он сидит перед экраном, как его пальцы сжимаются, как дыхание сбивается. И внутри поднималась волна, которую я не могла сдержать. То ли вина, то ли восторг.

Я столько лет жила в его тени – теперь он живёт в моей.

Поздно вечером я снова подошла к окну. Дождь барабанил по стеклу. На улице – отражения фонарей, растянутые, будто следы воспоминаний. Я видела его окно. Свет горел.

Он был дома.

Я знала, что должна остановиться. Но не могла. Тело двигалось само – пальцы уже тянулись к куртке, к ключам. Я знала, что если пойду – будет иначе. Теперь он знает, что я есть. И если увидит снова – всё закончится.

Но зависимость сильнее логики. Она не требует смысла. Она требует – действия.

Я снова оказалась у его двери. Как будто день просто перемотался назад. Сердце билось в висках, руки дрожали. Я не притрагивалась к замку, просто стояла, слушала.

Тишина. Потом – лёгкий шорох, шаги. Он был там.

Я знала: камера всё ещё включена. Если я войду – он увидит. Каждый мой шаг, каждое движение. И, может быть, это именно то, чего я добивалась все эти годы – быть пойманной им.

Я прижала ладонь к двери, закрыла глаза. И прошептала – едва слышно:

– Ты видишь меня теперь?

Я не вошла. Не смогла. Отступила, ушла вниз по лестнице, чувствуя, как с каждым шагом становится тяжелее дышать. Снаружи воздух был мокрым, липким. Питерская осень. Такая же безжалостная, как наши чувства.

Дома я сняла пальто и упала на кровать, не включая свет. Слёзы пришли неожиданно – тихие, без причины. Не от страха. От осознания.

Теперь всё по-другому. Он знает. Он видит. А я – не могу остановиться.

В эту ночь я долго не спала. Камера стояла между нами, как стекло аквариума, разделяющее два живых существа, которые тянутся друг к другу, не умея дышать в одном мире. Я прижимала к груди вторую булавку – ту, что осталась у меня. Она холодная, тонкая, будто пульс чужого сердца.

Я не знала, кто из нас теперь больше зависим: я – от его внимания, или он – от моего присутствия.

Но я знала одно: назад дороги больше нет.

Глава 22. Никита

Я не сразу заметил записку. Утро началось как обычно – с тишины, слишком чистой, чтобы быть настоящей. Я пил кофе и смотрел на серый свет, медленно пробивающийся через дождевое стекло. Город снова был безликим. А потом я увидел её.

Белый лист на полу, прямо под шкафом. Там, где стояла камера.

Он лежал неровно, будто кто-то положил его торопливо, почти с сожалением. Я наклонился, поднял, и сразу узнал почерк – тонкий, ровный, будто писала рука, привыкшая держать эмоции под контролем. Но в этих словах не было контроля. Только намерение.

Ты не должен бояться. Я всегда рядом.

Я перечитал несколько раз. Каждое слово впечатывалось в сознание, словно в кожу. “Не должен бояться.” Как будто она знала, что я боюсь. “Я всегда рядом.” Как будто это не угроза, а обещание.

Я опустился на стул, записка всё ещё была в руках. Тишина теперь казалась другой – не пустой, а наполненной дыханием. Я чувствовал её присутствие даже здесь, где никого нет. Её шаги, её взгляд.

И странно – внутри не было паники. Только ощущение, что всё наконец встало на место. Как будто я просто догнал то, что и так всегда следовало за мной.

Я посмотрел на камеру. Она была выключена – я сам снял запись накануне, хотел отдохнуть от постоянного наблюдения. Но теперь жалел. Теперь мне нужно было знать. Посмотреть, как она стояла здесь. Что делала. Как держала эту бумагу.

Я включил камеру, открыл файл ночной записи. Картинка медленно ожила.

Сначала – темнота. Потом дверь. И она.

Силуэт, знакомый до боли. Тонкие линии, мягкие движения. Она шла уверенно, спокойно. Не воровка, не беглянка – человек, который имеет право быть здесь.

Она подошла к камере, посмотрела прямо в объектив. Я затаил дыхание.

Это был не просто взгляд. Это было – признание.

Не “прости”. Не “поймай”. А что-то вроде: я здесь, и ты знаешь это.

Потом она улыбнулась. Тихо. Без вызова, без страха. И я понял – она знала, что я смотрю.

В груди стало тесно. Я не мог оторваться от экрана. Всё, что было до этого – случайные догадки, намёки – теперь стало реальностью. Она была не выдумкой. Не бредом. Она реальна.

Я смотрел, как она пишет. Как аккуратно кладёт лист под камеру. Как на секунду замирает, будто ждёт моей реакции, и потом уходит.

Когда дверь закрылась, я почувствовал, как внутри всё сжимается – как будто с ней ушла часть воздуха.

Я долго сидел, ничего не делая. Пальцы дрожали, но не от страха. От осознания.

Она не хотела мне зла. Если бы хотела – не оставила бы эти слова. Не улыбнулась бы.

Но зачем тогда всё это? Почему – столько лет?

Я начал вспоминать. Школу. Класс. Смех, взгляды, случайные прикосновения. Имя, которое почему-то всплыло в голове. Лиза.

Я видел её иногда в городе – мельком, в толпе, как будто случайно. Никогда не думал, что за этим что-то стоит. Но теперь, когда прокручиваю память – понимаю: она была всегда. На заднем плане. В отражении окна, в полутьме переулка, в том, как иногда кто-то называл моё имя слишком знакомым тоном.

Неужели это она?

Я подошёл к окну. Дождь снова заливал стекло. Я смотрел на город, на его бесконечную серость, и думал: если это Лиза – почему я не вижу страха? Почему – наоборот, чувствую, будто наконец нашёл того, кто знает меня лучше всех?

Всё, что я чувствовал до этого – тревога, настороженность – исчезло. На их месте осталось странное спокойствие. И жажда. Понять. Увидеть.

Я хотел увидеть её. Своими глазами.

Вечером я вышел на улицу. Не для того, чтобы идти куда-то конкретно – просто идти. Питер был мокрым, уставшим. Дома отражались в лужах, небо опускалось всё ниже.

Я шёл по тем же улицам, по которым, возможно, ходила она. Каждое окно, каждая витрина казались местом, откуда она могла смотреть.

И впервые – мне хотелось, чтобы смотрела. Чтобы следила. Чтобы видела, как я ищу её.

Возвращаясь, я поймал себя на том, что оглядываюсь. Не потому что боюсь. Потому что надеюсь. Что она там. Что идёт следом.

Один раз мне даже показалось – в отражении витрины мелькнула тень. Та же походка, тот же ритм. Я остановился, но не обернулся. Не хотел разрушить ощущение. Пусть будет.

Пусть она рядом.

Дома я положил записку на стол. Разгладил, прочитал снова. “Я всегда рядом.” Теперь эти слова звучали не как предупреждение. А как обещание.

Я включил камеру – не чтобы поймать. Чтобы дать ей знать: я жду.

Пусть приходит. Пусть расскажет. Пусть объяснит, почему я теперь думаю о ней каждую секунду.

Ночь выдалась тихой. Я не спал, просто сидел, слушал, как стучит дождь. И вдруг понял – впервые за долгое время мне не одиноко. Даже если она не придёт – она есть. И этого достаточно.

Я смотрел на камеру и чувствовал странную уверенность: рано или поздно, она вернётся. Не потому, что должна. А потому что иначе – не сможет.

Как и я.

Глава 23. Лиза

Дождь барабанил по мокрому асфальту, превращая улицы Петербурга в серебристые реки света. Я шла медленно, в пальто, которое защищало меня только от холода, но не от волнения, с каждым шагом ощущая, как грудь сжимается всё сильнее. Каждый фонарь отражался в лужах, и в этих отражениях казалось, что город наблюдает за мной так же, как я наблюдала за ним столько лет.

Я остановилась у его окна. Тот самый свет, который всегда оставался включённым на ночь, теперь был мягким и тёплым, словно ожидал меня. Сердце колотилось так сильно, что я почти слышала собственные удары, как барабан, раздающийся по всему телу.

Я знала, что он там. Он ждёт.

И в тот момент, когда я стояла под дождём, растерянная, холодная вода стекала по плечам и капала на улицу, я впервые ощутила, что могу потерять контроль. Годами я держала себя в руках, тщательно пряча свои чувства, свои страхи, свою одержимость. Но сейчас всё разрушалось внутри меня, словно стекло под давлением.

Я шагнула ближе к окну, едва дыша. Свет от лампы внутри слегка отражался в мокром стекле, и я увидела его силуэт. Он стоял прямо, неподвижно, как статуя, но внутри я ощущала каждую дрожь его присутствия. И вдруг – он поднял взгляд. Наши глаза встретились.

Холод прошёл по спине, и сердце будто остановилось. Мир исчез. Только мы двое – сквозь стекло, через толщу прозрачного барьера, который отделял наши миры. Я чувствовала его взгляд – глубокий, внимательный, изучающий. Он смотрел не на моё тело, не на мои движения, а прямо в меня. Так, будто видит каждую мою мысль.

Я зажмурилась на мгновение, пытаясь собраться, но голос вырвался сам, шёпотом:

– Никита…

Слово было почти неслышным, растворялось в шуме дождя. Я услышала собственный страх, собственную растерянность. Но это было правдой. Я боюсь.

Он не сказал ни слова. Просто удерживал взгляд. И в этом молчании я ощущала больше, чем когда-либо прежде. Он знал. Он чувствовал.

Я сделала шаг назад, инстинктивно, и тень от фонаря растянулась по мокрой мостовой. Сквозь стекло я видела его лицо – напряжённое, сосредоточенное, но без страха. Он ждал.

И тогда я поняла: всё, что я делала до этого, всё моё наблюдение, все ночи, проведённые в тени – теперь перестало быть контролем. Он контролировал меня так же, как я когда-то пыталась контролировать его. И это было страшно. Но одновременно странно… приятно? Не знаю, как назвать это чувство, но оно жило внутри меня, как огонь, который нельзя потушить.

Я вновь шагнула вперёд, ближе к стеклу, пытаясь понять, что происходит.

– Ты… ты видишь меня? – прошептала, едва слышно, так, будто боялась, что произнесённое слово разрушит этот миг.

Он слегка кивнул. Мгновение длилось вечность. Мы стояли на разных сторонах стекла, и всё вокруг – дождь, город, шум машин – исчезло. Был только этот контакт, эта растерянность и понимание, что мы больше не можем жить в тишине.

Я закрыла глаза на мгновение, пытаясь осознать собственные чувства. Страх, восхищение, тревога, возбуждение – всё смешалось в непонятный клубок эмоций. Я впервые поняла, что зависима от того, что он меня видит. Что я не могу уйти. Что хочу остаться здесь, под дождём, на грани, которую сама себе запретила пересекать.

Я шептала снова:

– Я… не могу уйти.

Он не улыбнулся. Он просто смотрел. И это было достаточно.

Я поняла, что больше нет привычной дистанции. Между нами нет ни улиц, ни окон, ни фонарей. Только этот момент, этот взгляд, эта растерянность, которую я впервые испытывала на виду.

Дождь усиливался. Капли стучали по стеклу, и я протянула руку, чуть касаясь холодного стекла. Он не двинулся, но я чувствовала его внимание, словно он ощущал каждый миллиметр пространства между нами.

Я отступила на шаг, и внезапно захотелось смеяться и плакать одновременно. Смеяться – потому что всё это наконец стало явью. Плакать – потому что я боюсь себя, своих чувств, того, что потеряла контроль.

И тогда я услышала его шёпот, едва различимый сквозь стекло:

– Лиза…

Мир снова сузился до двух точек – его глаза и мои. Я поняла, что этот момент изменит всё. Что после него не будет пути назад.

Я осталась стоять под дождём, мокрая, дрожащая, растерянная, но… живая. Живая в том смысле, которого я давно не испытывала. Живая и увиденная.

И впервые за много лет я поняла: даже страх может быть сладким, если кто-то смотрит на тебя именно так. Так, что невозможно отвернуться. Так, что невозможно уйти.

Я стояла там, слушая дождь, ощущая его взгляд, и тихо прошептала снова:

– Я здесь.

Он кивнул, не произнося ни слова. И в этот момент я поняла – больше не могу скрываться. Больше не могу контролировать себя. Он уже держит меня своим взглядом.

Мир вокруг дрожал от напряжения. Город, дождь, фонари – всё растворилось. Был только он и я, разделённые стеклом, но соединённые чем-то сильнее, чем страх, чем годы наблюдений, чем все преграды, которые я когда-либо строила. И я знала: это только начало.