Пока цветет вишня
ПРОЛОГ
Через открытое окно тёплый майский ветер проникает внутрь, заставляя трепетать уголки занавесок. С улицы доносится щебет птиц и едва уловимый, но пьянящий аромат вишни, кусты под окнами расцвели как раз к концу четверти. Еще какая-то пара недель и начнутся летние каникулы, все разъедутся, чтоб через три месяца встретиться вновь и провести вместе свой последний год в стенах родной школы.В кабинете ещё нет учителя, но жизнь в классе уже кипит.
В классе душновато, но по-весеннему уютно.
Посреди кабинета, на втором ряду за третьей партой от окна – сидят Антон и Лена, обнявшись. Он укутал её в свой свитер, накинув на плечи. Лена прижалась спиной к его груди, зарывшись в любимый запах и крепкие объятия. Антон, чуть склонив голову, вдыхает аромат её волос. Они пахнут легким цветочным шампунем. И, кажется, он дышит только ею.
Сзади за ними сидят подруги Лены, Даша и Лиля.
Даша судорожно дописывает домашку по литературе, с явной обречённостью приговаривая:
– Так, если Гамлет – это отражение внутренней борьбы человека с собой, то я – отражение человека, который вечно всё делает в последний момент…
Лиля в наушниках мотает головой в такт музыке, ритмично постукивая ногой по ножке стула. Иногда подсматривает в тетрадь Даши, но делает вид, что всё знает.
Впереди сидят трое парней: Никита (Ник), Миша (Майк) – тоже из их класса, а Рома, брат Никиты, на класс старше. Никита с азартом рассказывает про очередную катку, которую они вывезли благодаря ему. Миша жует жвачку и стучит карандашом по столу, слушая Ника, а Рома присев на край парты залипает в телефон.
Майк обернулся, сложив руки на груди с видом профессионального комментатора:
– Ну что, голубки, опять мастер-класс по «Как найти идеальный угол для обнимашек»? – с усмешкой произнёс он.
– Майк, завидуй молча, – буркнул Антон, не открывая глаз. – Ты тоже можешь прижать свой рюкзак. Вдруг ответит взаимностью.
Класс взорвался смешками. Лена только улыбнулась и спрятала лицо в свитере Антона.
– Майк просто ревнует, – хмыкнул Никита, оборачиваясь через плечо. – Его максимум – это объятия с подушкой и правой рукой.
Майк, приложив руку к сердцу и скорчив трагическую гримасу, театрально вздохнул:
– Моя подушка не выносит таких оскорблений. Между прочим, у нас с ней серьёзные отношения! Каждую ночь стабильность, тепло и никакой драмы. И не рассказывай ей про Анюту.
С этими словами он поцеловал свою правую руку. Ник скривился:
– Фу, Майк, ты сейчас убил весь мой завтрак.
– Это ты ещё одеяло не упомянул, – сказала Лиля, снимая один наушник. – Настоящий любовный треугольник.
– Можете, пожалуйста, шутить потише? – не отрываясь от тетради, процедила Даша. – Гамлету не нравится ваш шум. Он тут страдает.
– Гамлету бы точно понравился ваш класс, – заметил Рома, не отрываясь от телефона. – Драма, любовь, безумие – всё как он любит.
Лена тихо фыркнула и обвела взглядом своих одноклассников:
– У нас реально нет ни одного нормального в классе? Может хотя бы человек пять то наберется из пятнадцать?
Антон рассмеялся:
– Нормальные не выживают в 10 «А». Только свои.
Он потянулся, слегка приподнимаясь над партой, и с лёгкой улыбкой добавил:
– Так, народ, запомните этот момент. Это было лучшее начало дня в истории 10 «А».
– Дай угадаю: потому что Лена тебя обнимает? – подмигнул Никита.
– Потому что все свои здесь, – спокойно ответил Антон и снова притянул Лену к себе.
Звенит звонок, все поднимаются со своих мест и неспешно идут в кабинет литературы. Лена и Антон выходят последними. У выхода из кабинета Антон, ловит Лену за запястье и притягивает к себе, целует в висок и опять вдыхает ее аромат, нежно шепча я ей на ухо: «Не могу тобой надышаться, Вишенка».
Глава 1. Лена
На часах 3:15. Ночь.
За спиной тёмный, сонный город. Впереди загородная трасса выныривает из темноты и теряется где-то. Прямая и пустая, затерянная между полями и лесополосами. Дорога пуста – ни фар, ни встречных машин, ни признаков жизни. Только чёрное полотно под колёсами и звёзды, отражающиеся в зеркальной визорной глади шлема. Асфальт мокрый от ночной росы, фары выхватывают полосы дорожной разметки. Тишина… Такая густая, что кажется, она звенит в ушах, но такая приятная и родная. И одиночество.
На спидометре 250.
Чёрная «Ямаха R6». Каждая деталь будто выточена из гнева. Он будто врастает в дорогу, зарывается в неё, сливается. Хищник. Гладкий, быстрый, злой. Обтекаемый силуэт, заниженное сиденье, острые линии. Байк тяжело дышит, как зверь на поводке, готовый сорваться. Гудит, дрожит всем корпусом, урчит, будто спрашивая: «Ну? Жмём?»
Спидометр рвётся вверх 260.
Скорость ломает воздух, будто его можно крошить в пыль. Шум встречного ветра такой плотный, что кажется, он сдавливает грудную клетку. Всё, что не пристёгнуто – рвётся прочь. Воздух хлестает по телу сквозь экипировку, сквозь кожу, сквозь нервы, сквозь кости.
На нем хрупкая девушка в чёрной экипировке. Волосы заплетены в косу. Мотокуртка с защитой, перчатки, плотные брюки, ботинки. Шлем с затемнённым стеклом прячет лицо. Но за этим стеклом – она. Лена. Она опустила голову, плотно прильнула к баку, прижавшись грудью, как к сердцу зверя, и чувствует, как внутри него пульсирует сила. Она – та, кто держит его за горло. Она – та, кто отпустил страх. И в этот момент она жива. Реально жива впервые за долгое время. Ее эмоции живые. Ее глаза горят жизнью. На губах улыбка. Ресницы наконец-то высохли от слез.
Лена чувствует всё. Каждую микровибрацию руля. Каждое движение газа. Шины, впивающиеся в асфальт на повороте. Мот начинает плавно закладываться – она клонится вместе с ним, и на миллисекунду кажется, что земля вот-вот поцелует её колено. И ей плевать.
Пальцы крепко сжимают руль, в ушах рёв двигателя, сердце бьётся в такт с оборотами. Её волосы, собранные под шлемом, прилипли к шее, дыхание горячее, грудь сдавлена от напряжения и возбуждения. Слёзы, копившиеся где-то внутри неделями, испаряются. Боль притупляется, страх стирается. Есть только мгновение, когда всё под контролем, когда можно просто ехать и ни за что не отвечать.
Всё внутри неё кричит: «Дальше. Быстрее. Громче. Еще. Не останавливайся.»
Адреналин взрывается где-то между рёбрами, выжигая остатки страха, сомнений и тоски. Лена улыбается. Настоящее. Широко, остро. Её не видно за шлемом, но она улыбается этому миру, этому ветру, этой скорости.
В этот момент есть только она и скорость. Плевать на всё. Сейчас только она и дорога. Только резкий поворот, где можно упасть или вылететь, но… Ей не страшно.
В груди растекается дикое чувство свободы. Не той, о которой пишут в книгах, не философской. А настоящей, телесной и душевной, когда ветер врезается в грудную клетку, когда каждый нерв под кожей звенит от напряжения, и всё тело – один сгусток энергии.
Огни приборной панели пульсируют алым, как сердце. Тахометр на грани. Мотор ревёт, срываясь. Звук – словно выстрел в ночь. И в этой скорости – смысл. В этом звуке – крик. В этом байке – свобода. Лена не просто едет. Она живёт. Так, как не жила уже много лет.
Нет проблем. Нет чувств. Нет притворства. Нет мужа. Нет прошлого. Нет слов, которые не сказала. Нет боли, которую носила годами.
Муж? Забвение. Ребёнок? Больное чувство вины, которое сейчас отступает. Любовь? Она разбита, выжжена, запутана.
Только дорога. И в эту минуту – она бесконечна. Только байк. Только мотор. Только скорость. И он подчиняется только ей. Только она. Не жена, не мама. А Лена, бешеная душа в чёрном шлеме, летящая сквозь ночь, как снаряд судьбы.
И на этой скорости кажется, что, если поехать ещё чуть быстрее можно догнать саму себя. Ту, которая когда-то мечтала, смеялась, любила. Которая не была привязанной к кухне, к страхам, к чужим ожиданиям. Ту, у которой внутри не было пустоты.
Сейчас она не жена. Не мать. Не Лена-как-надо. Сейчас она просто чёрная стрела, мчащаяся в темноту. В три часа ночи. В себя настоящую. И плевать, что будет утром. Пусть мир рухнет. Пусть рассвет не наступит. Пусть её проклянут. Сейчас она – свободна. И пусть даже одна секунда этой свободы стоит всего. Она выбрала её.
Лена жмёт на газ. Спидометр поднимается ещё. 280. И пусть мир катится к чёрту. Она – летит.
Справа, в темноте, вспыхивают огни заправочной станции. Несколько бледных фонарей, вывеска, пара машин у колонок. Лена сбрасывает скорость. Байк под ней послушно замедляется, рык мотора переходит в глухое, тягучее урчание. Она плавно встает на подножку, снимает шлем – волосы липнут к вискам, дыхание прерывистое, в груди еще гремит эхо бешеной езды.
Воздух прохладный, пахнет бензином, запыленной травой и кофе из автоматов. Она оставляет байк у колонки, идёт внутрь. Лена чувствует, как на неё смотрит охранник за стеклянной перегородкой, в черной экипировке она выглядит как существо из другого мира.
Оплата. Кофе – чёрный, как ночь, в тонком бумажном стакане с пластиковой крышкой. Горький, обжигающий. Она делает первый глоток, и внутри всё замирает. Не от вкуса. От того, что, наконец, остановилась.
Лена выходит на улицу, пересекает пустой участок парковки и садится на холодную деревянную лавку, положив шлем рядом и обняв тёплый стаканчик кофе, будто он мог дать хоть немного опоры, приводит свое дыхание в порядок. Снимает перчатки, кладёт их рядом, откидывается назад, закидывая голову вверх. Небо – глубокое, колючее от звёзд.
Байк рядом – тёплый, полный бак бензина, как сердце, готовое снова рвануть в никуда. Он – её спутник, её молчаливый союзник этой ночью. Мимо проехала машина, на мгновение осветив фарой её черную «Ямаху» R6, с глянцевыми боками и стальными линиями, будто нарисованную. Лена взглянула на него, и сердце странно дрогнуло. В голове начали вспыхивать яркими вспышками воспоминания и совсем другой мотоцикл. Его мотоцикл.
Теплый майский вечер. На улице пахнет цветущей вишней. Она стояла у подъезда, постукивая кроссовкой по бордюру. Джинсы, тёплый худи, волосы в косе – всё, как он и просил. Сообщение от Антона пришло час назад:
«Погуляем. Будет сюрприз. Джинсы, теплое худи, волосы в косу. Доверься.»
Сначала она улыбнулась. Потом нервно. Сюрприз от Антона – это всегда было что-то на грани. Но отказаться… она не могла или просто не хотела.
И вот он – Антон. Блестящий кислотно-зелёный Kawasaki, новый, как будто только из салона. Антон в полной экипировке: черная куртка с защитой, шлем с тёмным визором, плотные перчатки. Настоящий чёрный рыцарь на железном коне. Лена невольно выдохнула.Ровно через пятнадцать минут звук мотора разорвал тишину квартала. Вибрация от байка будто прошла по асфальту, заставив старенькие окна дрожать.
– Охренеть… – сказала она вполголоса, даже не поняв, что вслух.
Антон снял шлем. Его растрепанные волосы, хитрая улыбка и немного озорной огонь в глазах.
– Ну что, вишенка, поехали откроем сезон?
Она не двинулась с места.
– Я ни разу не каталась. Вообще ни разу.
– Так тем интереснее. Сегодня – твое крещение.
– Я… я не знаю, Антон. Это же… страшно. – Она сделала шаг назад.
Он подошёл ближе, держа в руках второй шлем.
– Смотри. – Натянул на неё шлем бережно, словно венчал. – Вот. Все еще красивая, но теперь и защищённая.
Он достал из кофра перчатки и протянул:
– Держи, надевай.
Она колебалась.
– Антон, я серьёзно. Я не уверена.
– Лена, я с тобой. Я тебя не уроню, не напугаю, не буду гнать. Только ты решаешь.
Он уже надел ей наколенники, застегнул липучки. Потом жилет с жёсткой спинкой.
Он обернулся, взглянул ей прямо в глаза, словно мог заглянуть куда-то глубже.– Антон… – прошептала она, не зная, просит ли она остановиться или продолжать.
– Если страшно – скажи. Поедем на такси в парк, погуляем и будем есть мороженое.
Она молчала, сердце колотилось. А потом кивнула на байк.
– Знаешь главное правило мотоциклиста? – спрашивает с легкой улыбкой Антон.
– Села – дала?
– Уронил – женился, – смеется Антон. – но твой вариант мне тоже нравится.
– Только ты держи меня, ладно?
– Всегда. – Он улыбнулся. – Держись крепче, вишенка. Сейчас ты влюбишься.
– Я уже. – Шепотом ответила Лена.
Глава 2. Лена
А утром всё снова стало обычным. Слишком обычным, как будто вчерашней ночи на трассе вовсе не было.
Я стояла у плиты, мешала овсянку для Тима и ловила себя на мысли, что утро всегда одинаковое: кастрюля на огне, детские кроссовки, валяющиеся у двери, чашка кофе, которую я снова не допью. Всё повторялось день за днём, и в этой повторяемости было что-то удушающее.
– Мам, я не хочу кашу! – Тимофей, мой семилетний сын, появился в дверях кухни с растрёпанными волосами и серьёзным видом. – Можно бутерброд?
Я усмехнулась. Иногда он напоминал мне Игоря – упрямый, спокойный, всегда знает, чего хочет. Мой муж. Мой правильный муж, который вечно в командировках и звонит строго по расписанию.
Кто-то бы сказал: «Тебе повезло». Муж – надёжный, ребёнок – здоровый, крыша над головой, работа. А мне казалось, что я живу будто на автопилоте. Как на прямой трассе, где дорога уходит далеко вперёд, и свернуть некуда.
Я поймала своё отражение в окне кухни – уставшее лицо, волосы, собранные кое-как, тёмные круги под глазами. И где-то там, глубоко внутри, снова зашевелилось то чувство, которое я прячу от всех. Тоска. Жажда чего-то другого. Настоящего.
Именно этим «настоящим» когда-то были мои школьные друзья. 10 «А» – особый класс, особенные люди. Лиля, которая всегда смеялась громче всех и могла вывести из равновесия любого учителя. Даша – тихая отличница, но с глазами, в которых всегда пряталось что-то дерзкое. Никита, вечный «компьютерщик», для которого важнее была клавиатура, чем дневник. Майк, главный сердцеед в школе. И… Антон.
Я вздохнула. О нём лучше было бы не вспоминать. Но именно с ним связано слишком многое, слишком острое. Сладкое и горькое одновременно.
– Мам, а ты грустишь? – спросил Тим, заглядывая мне в глаза.
– Нет, – я улыбнулась, поцеловала его в макушку и подала тарелку. – Просто думаю.
На часах было всего 8:15 утра. Впереди обычный день. Но именно с таких дней когда-то всё меняется.
Лена отвезла сына в школу, сама вернулась домой, тихо прикрыла за собой дверь и сняла куртку. В квартире стояла привычная тишина. Обычно она старалась занять её делами: работа, уборка, готовка. Но сегодня ноги сами остановились у спальни.
Шкаф. Тот самый, где хранились фотографии значимые для вещи. Она знала: стоит только открыть – и на неё обрушится целый водопад воспоминаний.
Пальцы на секунду замерли на дверце, но всё же потянулись к ручке. Щелчок. Запах старой бумаги, чуть выветрившийся аромат духов, которым когда-то душилась. Вытаскивает коробку, потом ещё одну. Фотоальбомы, открытки, письма, билеты с концертов, высохшие цветы, пара школьных тетрадей с надписями на полях.
Лена опустилась прямо на пол, скрестив ноги, и положила стопку альбомов рядом.
Первый альбом – семейный. Мама, папа, брат, бабушки, дедушки, дядя. Семейные праздники, пикники, прогулки или просто домашние фотографии. На первой фотографии, она совсем маленькой девочкой сидит на коленях у отца, крепко-крепко его обнимая за шею и целует в щечку. На следующей они всей семьей – папа, мама, Лена и брат, встречают новый год, на голове у брата смешной разноцветный парик из дождика. Дальше были бабушка с дедом по линии отца, их Лена любила очень сильно, но к сожалению, в живых их уже не было. Первая слезинка прокатилась по слезам. Она перевернула ещё несколько страниц. В каждой фотографии частичка её прошлого. Вот мама на кухне, в фартуке, с мукой на щеках, но всё равно улыбается в камеру. Вот папа, чинящий старый «Жигуль», брат стоит рядом, делая вид, что помогает. Снимки, где бабушка, по линии матери, тянет пироги из духовки, а дед, с недовольным лицом сидит рядом за столом и ждет эти пироги. Лена смахнула вторую слезу. Воспоминания были такими живыми, будто люди с фотографий сейчас выйдут к ней из рамок, заговорят, рассмеются. Она не была в гостях в родном городе уже 3 года. Работа не отпускала.
Дальше был школьный альбом и пошли школьные годы. Первый звонок, смешные банты, хвостики, белая блузка и чёрная юбка, а в руке букет цветов, срезанных бабушкой в своем огороде, и широкая счастливая улыбка без передних резцов. Лена улыбнулась – она помнила то утро до мелочей. Следующая, где они с Майком сидят за одной партой, она все также широко улыбается, радуется, чего не скажешь о Майке – Мише Потапове. Он был соседом по парте Лены всю начальную школу и не любил учебу с первого дня в ней. Позади от них сидели Даша и Лиля. Одна с косичками-дракончиками, другая с одним высоким хвостом и белым огромным бантом. Потом пятый класс, экскурсии, поездки в автобусе всем классом. Даша – в очках, все с теми же косичками-дракончиками и всегда с книжкой. Лиля – живая, заводная, на каждой фотографии делает рожицу или дурачится.
И вот, наконец, старшие классы. Лена перевела дыхание. Страницы будто оживали. С первой страницы на неё смотрела девочка с широко распахнутыми глазами и косой, сбившейся на плечо. Она сама, лет шестнадцать. Улыбка такая живая, такая искренняя, будто впереди вся жизнь, и ничего не может сломать. На снимках была их компания: Даша, Лиля, Никита – вечно с телефоном в руках, Майк, который никогда не стоял спокойно, и… Антон Демидов.
Он почти не смотрел в камеру. Всегда чуть в стороне, всегда с этой загадочной улыбкой и прищуренными глазами. Но стоило взглянуть и в груди начинало щемить. Лена чувствовала, как ладони становятся влажными.
Среди фотографий затесался снимок с выпускного вечера, сделанное кем-то случайно. Она – в светлом платье, с распущенными волосами. Антон – в костюме, строгий, красивый до боли. Их глаза встретились даже на этом фото. Там, где она пыталась улыбаться, а он прятал что-то за грустной насмешкой. Лена провела пальцами по странице и глубоко вздохнула.
Со следующей страницы выпал небольшой конверт из крафтовой бумаги. Он упал на пол, раскрываясь в падении. Лена замерла, руки дрогнули. Она подняла конверт, хотя прекрасно знала, что хранится внутри. Фотография. Немного потрёпанная по краям, но всё такая же живая. С неё смотрел парень лет девятнадцати в военной форме, с коротким «ёжиком» на голове и небесно-голубыми глазами. Он будто светился изнутри. Такой молодой, такой сильный, уверенный в себе. Антон. А на заднем фоне был цветущий вишневый сад. Лена провела большим пальцем по его лицу на фото, задерживаясь на линии губ. Потом перевернула фотографию, на обратной стороне которой было написано «Моей Вишенке».
Лена приехала в гости к родителям на выходные. Скоро начиналась сессия, хвостов у отличницы Лены не было, поэтому она решила съездить в родной городок. Даша и Лиля тоже приехали.
Девушки сидели на кухне у родителей Лены, когда в дверной звонок позвонили. Девушка посмотрела в глазок, на пороге стоял Никита, их одноклассник. Она открыла дверь.
– Привет, – сказал Никита.
– Привет, – ответила Лена. – Проходи, у меня гости, Даша и Лиля тоже приехали, разбавишь нашу девчачью тусовку.
– Извини, Лен, я на секунду. Мне надо тебе кое-что передать и пойду, дел много.
– Ну как знаешь.
Никита вручил Лене маленький конвертик из бумаги светло-коричневого цвета.
– Вот, просили передать. – сказал тихо Никита.
– Кто просил? – спросила Лена, хотя уже на девяносто процентов была уверена, что знает кто. Сердце забилось быстро – быстро.
– Вишневская, – тяжело вздохнул Ник. – открой и все узнаешь. Ладно я пошел, пока. Девчонкам передавай привет.
Лена открыла этот конверт дрожащими руками, там была фотография и маленькая записка. С фотографии на нее смотрел Антон своими голубыми глазами, он был в военной форме на фоне цветущего вишневого сада. На обратной стороне фотографии было написано «Моей вишенке». Лена смотрела на слова на обороте фотографии, и у неё дрожали руки. «Моей вишенке» … Пульсировало в голове. Сердце билось так громко, что, казалось, его слышали Даша и Лиля на кухне. Горло сжало, глаза затуманились. По щекам девушки потекли слезы. В записке был номер телефона и слова: «Я не мастер писать письма, и эта записка недостаточно большая, чтобы выразить, что я сейчас чувству. Но скажу одно: пожалуйста, никогда не меняйся. Ты – самое важное, что я когда-либо получал в этой жизни».
Эти слова ударили сильнее любого воспоминания. В голове разом вспыхнули картины: его смех, его взгляд, его голос… и всё то, как он предал, оставил её с пустотой внутри.
Она сжала пальцами бумагу так сильно, что ногти впились в ладонь.
– Сука. Демидов ты самая настоящая сука! – прошептала Лена и смахнула слёзы.
Со злостью швырнула записку на пол, конверт и фото на комод в прихожей. «Потом выброшу», мелькнула мысль.
«Я. НЕ. ТВОЯ. Не смей называть меня Вишенкой. ТОШНИТ от одного только слова.» Нажала «Отправить». И, не дав себе времени подумать, заблокировала номер.Телефон будто сам оказался в руке. Лена быстро набрала:
Слёзы всё равно катились по щекам, а в груди что-то ломалось. Но уже через минуту она вытерла лицо ладонями, глубоко вдохнула и вернулась на кухню. Подруги весело спорили о чём-то, будто, не заметив её отсутствия. Лена села за стол и сделала вид, что всё в порядке. А внутри у неё горело.
Девочки не стали ее расспрашивать, что случилось. Понятно было все и без слов. Если Лена и плакала, то причина этому всегда был Антон.
Глава 3. Лена
– Алло, Леночка, что-то случилось? – мама Лены, Регина Дмитриевна, ответила на втором гудке.
– Почему сразу что-то случилось, мам? Я не могу позвонить просто так?
– Ну чего ты, конечно можешь. Мы всегда ждём твоего звонка.
– Как дела? Чем занимаетесь с папой?
– Ой, Ленусь, ничего интересного, всё по-старому. Я готовлю обед, папа сейчас приедет перекусить. Как у тебя дела? Чем там мой внучок занимается?
– Тимоха в школе, грызёт гранит науки. Последнюю неделю в этой четверти учится, потом каникулы неделю. Я, наверное, прилягу отдохну, что-то опять бессонницы мучают.
– Опять гоняешь, Ленка? – строго спросила мама.
– Маааам, я не гоняю, я катаюсь. Аккуратно и по правилам.
В трубке послышался глубокий вздох.
– Лен, ты не забывай, что теперь тебе есть, чем дорожить. Подумай о Тиме, что с ним будет, если с тобой какая неприятность случится. – сказала Регина Дмитриевна. – Не дай Бог! – добавила уже шёпотом.
– Мам, ну не начинай, пожалуйста. Я соскучилась сильно по вам с папой и Кириллу. Может быть, мы приедем с Тимом на недельку, можно?
– Ты ещё спрашиваешь? Мы каждый день скучаем и ждём вас! Отец, когда узнает, три свои последние волосины скинет с головы, пока от радости скакать будет.
– Хорошо, спасибо, мамуль. Я тогда пойду посмотрю билеты на эти выходные.
Лена отключила звонок и положила телефон рядом. В груди стало теплее – будто кто-то укрыл одеялом, мысленно она уже перенеслась в родной дом, к родителям. Мамины слова всегда действовали именно так: снимали напряжение, возвращали ощущение, что у неё есть место, где её ждут.
Она откинулась на диван, прикрыла глаза и позволила себе выдохнуть. Внутри всё ещё жгли воспоминания, но рядом с ними поселилась тихая надежда. Может, неделя дома и правда поможет ей собраться.
Мысль о Тиме и о том, как он обрадуется поездке к бабушке и дедушке, заставила её улыбнуться сквозь усталость. Лена ещё пару секунд держала телефон в руке, после подтянула к себе ноутбук, включила его и открыла сайт авиакомпании. Пальцы нервно перебирали клавиши, в голове крутилась только одна мысль: «Нужно домой. Хочу домой». На экране высветились варианты рейсов. Большинство либо слишком ранние, либо с пересадками. Лена задержала взгляд на одном: вечер пятницы, прямой перелёт, четыре часа в пути. Идеально. Не давая себе времени на раздумья, она ввела данные, подтвердила оплату и закрыла глаза, когда пришло уведомление о покупке. Решение принято. Через три дня они с Тимом будут в городе N.
Лена глубоко выдохнула и потянулась за телефоном. Открыла переписку с Игорем. Пальцы быстро запорхали над клавиатурой. Она всё же написала коротко и просто:
«Есть минутка? Можно позвоню?»
Сообщение отправлено. На экране замигала надпись «доставлено».
Экран загорелся, и лицо Игоря заполнило пространство. Родное, близкое, знакомое до мельчайшей морщинки. Но сердце Лены отозвалось лишь слабым толчком, не трепетом, а скорее привычкой.
– Привет, любимая, – улыбнулся он. Улыбка теплая, спокойная. Та, которая когда-то умела согревать до самых костей.
– Привет, любимый, – выдохнула Лена, стараясь не показать, как внутри всё дрожит.
– Что с тобой? – он прищурился. – Ты какая-то грустная. И глаза красные, будто плакала.
Лена отвернулась, провела рукой по волосам.
– Ничего… просто немного взгрустнулось.
– От чего? – голос мужа стал мягким, заботливым.
– Устала, – Лена пожала плечами. – Опять бессонницы замучили. Соскучилась по тебе… и по родителям.
Игорь тяжело вздохнул.
– Лен, – он на секунду прикрыл глаза, – только не говори, что ты снова садилась на байк?
Она закатила глаза, но сдержалась, не сказала того, что вертелось на языке: «Мне не пятнадцать. Я взрослая. Делаю, что хочу». Вместо этого выдавила ровным голосом:
– Ты же знаешь, я не гоняю. Всё аккуратно.
– А Тим? – Игорь нахмурился. – С кем он остаётся по ночам?
– С Полей, – спокойно ответила Лена, хотя внутри всё кипело.
– Полина… – он кивнул. – Хорошо хоть она рядом, хоть кто-то помогает.
Молчание повисло на пару секунд. Лена решилась заговорить первой:
– У Тима каникулы на следующей неделе. Я подумала… свозить его к бабушке и деду. Пусть отдохнёт, побудет с ними.
– Правильно, – оживился Игорь. – Чего вам сидеть в квартире? Родители будут счастливы, а ты встретишься с девчонками, Дашкой и Лилькой. Билеты уже купила?
– Да, – коротко кивнула Лена.
– Вот и умница, – он снова улыбнулся. – Лен, я хоть и постоянно в командировках, но для тебя всегда найду время. Ты у меня самая сильная. Но даже сильные должны отдыхать. Береги себя и Тима.
Её губы дрогнули в слабой улыбке, но глаза остались грустными.
– Спасибо, Игорь.
Он всмотрелся в неё ещё раз, задержался.
– Я скоро вернусь. Потерпишь немного?
– Конечно, – ответила Лена. Слишком быстро, слишком автоматически.
– Я тебя люблю. – попрощался Игорь
– И я тебя. – закончила звонок Лена.
Экран погас, оставив её в тишине. Она долго смотрела на своё отражение в чёрном стекле телефона. Тёплые слова звучали правильно, но сердце оставалось холодным.
Глава 4. Лена
В пятницу ровно в четыре мы с Тимом, нагруженные чемоданами, вышли из квартиры. Такси уже ждало у подъезда, водитель скучающе барабанил пальцами по рулю. Мы устроились на заднем сиденье, и машина тронулась.
Москва в пятничный вечер – отдельная форма пытки. Вечные пробки, красные змейки огней, гул сигналов и бесконечное «стоим-едем-стоим». Таксист ворчал под нос, Тим смотрел в окно, считал этажи домов и пытался отвлечь меня шутками. А я ловила себя на том, что внутри всё сжимается: чем ближе мы были к аэропорту, тем громче становилось моё сердце.
– Мам, а мы точно не опоздаем? – спросил Тим, глядя на часы на запястье.
– Не переживай, успеем, – улыбнулась я, хотя сама нервничала не меньше.
Больше полутора часов мы протискивались по забитым трассам, и когда, наконец, показался светящийся терминал, я выдохнула с облегчением.
Регистрация прошла почти без приключений: чемоданы ушли на ленту, билеты оказались в руках. Тим сиял, как будто мы собирались не к бабушке с дедушкой, а на край света.
Наш рейс значился на табло: «Москва – N, вылет 20:00». До посадки оставалось около двух часов. Мы нашли свободное место у панорамного окна. За стеклом взлетали самолёты, их огни мигали в сумерках, а я ловила себя на мысли, что каждый взлёт – как маленький побег.
Зал ожидания был полон привычного шума: объявления о посадке, гул голосов, детский смех, запах кофе и выпечки, который тянулся от ближайшего кафе. Тим, радостно болтая, тянул Лену за руку:
– Мам, смотри, там магазин с комиксами! Можно я посмотрю?
– Иди, только недалеко, – кивнула Лена, стараясь улыбнуться.
Он убежал, растворившись среди разноцветных витрин, а Лена осталась одна на металлическом кресле у панорамного окна. За стеклом под мерцающим светом прожекторов двигались самолёты: огромные машины, способные унести людей далеко, в другие города, в другие жизни.
Она обхватила руками бумажный стаканчик кофе, но руки дрожали. Тёплый пар касался лица, а внутри всё было холодно и тревожно.
«Почему так не отпускает?.. Почему кажется, что я стою на пороге чего-то огромного?» – мысли вертелись, как воронка.
Лена посмотрела на расписание вылетов. Её рейс светился зелёным – вовремя. До посадки оставалось чуть больше часа.
Она прижала пальцы к губам. Сердце билось чаще, чем нужно. Было в этой поездке что-то неуловимое, что-то судьбоносное. Словно внутренний голос шептал: после этих выходных ты уже не вернёшься той, что была прежде.
Тим вернулся, сияя глазами и держа в руках новый комикс. Лена сжала его плечо и улыбнулась, слишком натянуто. Но сын не заметил.
А где-то глубоко внутри, под грудной клеткой, жила острая тревога и предчувствие перемен.
Кабинет биологии. Большая перемена. За окнами весна, пригревает яркое и теплое солнышко. Пустота и тишина. Лена сидит за первой партой, механически перебирая страницы учебника. В голове нет места для учебы. Там прочно засел один он. Антон. Его голос. Его улыбка. Его взгляд, от которого хочется спрятаться и остаться рядом одновременно.
Она тихонько вздыхает, утыкается лбом в ладони.
– Вишенка, о чем задумалась?
Сердце вздрогнуло. Она вскидывает взгляд – напротив стоит он. Улыбается, слегка склонив голову на бок, и разглядывает ее своими безумно красивыми и блестящими глазами, цвета глубокого океана.
– Ты почему не в столовой? – шепчет она, будто кто-то может их услышать.
– Решил провести несколько минут с тобой, ты против?
– Нет, – слишком быстро, слишком искренне. Щёки вспыхивают, будто лампочка под кожей.
Антон садится рядом, двигает стул ближе и заключает Лену в свои тёплые объятия. Он пахнет чем-то любимым: солнцем, зелёным чаем и мятной жвачкой.
– У тебя руки холодные, – шепчет он, берёт её ладони в свои. – Надо греть. Я, между прочим, могу быть твоей личной грелкой, и не только для рук.
Лена смеётся, пряча смущение:
– Это официальная должность?
– Да. С перспективой карьерного роста… до мужа.
Лена опускает глаза, но на губах всё равно сияет улыбка.
Она фыркает:
– А если я тебя уволю?
– Тогда обжалую решение в суде. – Он смеётся, мягко сжимая её пальцы. – Но скорее всего, просто буду обнимать долго и крепко. Пока не передумаешь.
Лена закатывает глаза, но губы сами собой растягиваются в улыбке.
– Ты вообще-то на биологию не записан. У тебя, кажется, история?
– История. – Тяжко вздыхая, говорит Антон. – В кабинете с самым занудным учителем на свете. Но я решил, что перед тем, как впасть в кому от скуки, хотя бы пять минут побыть рядом с тобой.
– Сейчас будет звонок иди уже к себе. – говорит Лена, толкая Антона со стула.
– Подождёт. Я решил оставить там только тело. Душа будет сидеть здесь, за этой партой, рядом с тобой. Серьёзно, Лена, если выбирать между датами битв и тобой… ты всегда выигрываешь. – Он встаёт, поправляет рюкзак на плече.
– Многострадальный кабинет биологии, – шепчет она. – Тут не фотосинтез, а флиртосинтез. Ты всегда такой?
– Какой? Милый и пушистый? Только с тобой, вишенка.
Звонок. Антон уходит в кабинет истории. На прощание еще раз крепко обнимает её. Он уходит, оставляя за собой лёгкий запах геля для душа и ощущение тепла. Лена снова открывает учебник. Приходит преподаватель, остальные ученики и начинается урок.
В кармане вибрирует телефон. Она достает его и видит сообщение от абонента «Антоша»:
«Скучаю, вишенка»
А следом еще одно:
«А ты?»
Глава 5. Антон
Я сидел в зале ожидания бизнес-класса московского аэропорта, слушая сквозь наушники привычный гул. Москва всегда раздражала меня: её пробки, бесконечная спешка, толпы людей, суета, в которой невозможно было дышать. Здесь даже воздух казался тяжёлым. В моём городе всё иначе – тишина и простор. Ночью я мог гнать по свободным трассам на своём байке, чувствуя, как ветер рвёт из груди остатки усталости и злости. Днём – садился за руль машины, чтобы решать дела.
Мой бизнес рос, занимал всё больше места в моей жизни. Основной офис был в городе N, но недавно мы открыли филиал в Москве – проект, который я делал вместе со старым другом Романом Елисеевым. Для всех он Ромаш, но я-то знаю, что за этим мягким прозвищем скрывается настоящий хищник. Он брат Ника, моего одноклассника. Мы давно знали друг друга, и в какой-то момент стало проще объединить силы, чем конкурировать.
Откинулся на кожаное кресло и посмотрел в большое окно. За стеклом двигались самолёты, их огни резали темноту. Скоро посадка.
Я поймал себя на странной мысли – в этот раз возвращение в город N почему-то казалось особенным. Будто впереди ждёт встреча, которую я слишком долго откладывал. Сердце, обычно спокойное и уверенное, на секунду сбилось с ритма. Внутри было то же чувство, что перед гонкой: напряжение, азарт и какая-то необъяснимая тоска.
Выключив телефон, чтобы никто не отвлекал, прикрыл глаза и выдохнул. Учуяв терпкий запах свежесваренного кофе, мой желудок болезненно скрутился, напоминая о себе. Весь день я носился между офисом, встречами и инстанциями, забыв даже о перекусе. В Москве это было нормой будто сам город диктовал: «некогда, потом».
Я поднялся и направился к стойке, заказал двойной эспрессо и круассан. На автомате даже не потому, что люблю сладкое, а потому что организм требовал хоть чего-то. Пока ждал заказ, поймал себя на мысли, что в моём городе я бы давно заехал к маме, и на столе уже стояла бы тарелка борща и горячие пирожки. Там время текло иначе.
Достав кошелёк, чтобы оплатить заказ, я задел тайный кармашек. На пол мягко соскользнула маленькая фотография. Я наклонился, поднял её – и сердце предательски ёкнуло. На снимке я совсем пацан, рядом со своим первым байком, и Лена… моя Вишенка. Мы тогда смеялись так беззаботно, обнявшись, словно впереди вся жизнь. Наверное, это был один из самых счастливых моментов в моей жизни. Второй – когда Улька впервые сказала «папа».
Я прикрыл глаза, и картинка ожила. Вспомнилось, как впервые посадил Лену за руль. Она дрожала, руки скользили по грипсам, шлем казался ей тяжёлым, а сама она – такой хрупкой. Боялась жутко, но упрямо не сдавалась. А потом… потом уже невозможно было стащить её с байка. Моя смелая малышка.
Однажды, в шутку, я пересадил её вперёд, а сам устроился сзади. Она визжала и смеялась одновременно, боялась заглохнуть и в то же время ловила кайф от скорости. Волосы выбивались из-под шлема, а в глазах горел огонь. Таких эмоций больше не дарил никто.
Сначала они ехали по городу. Вечерний асфальт тёплый, фонари отражались в блестящих боках байка, а Лена цеплялась за Антона так, будто боялась упасть, хотя он чувствовал – кайфует. Она обнимала меня одной рукой за грудь, другой за живот, головой прижималась к спине. Мое сердце в этот момент готово было пробить грудную клетку, с такой силой билось. Я обнимал ее ножку, проводил рукой по бедру. Моя малышка, как же я кайфовал в тот момент. Байк, скорость, в крови адреналин, и эта крошка обнимает меня. Даже через две мотокрутки я чувствовал ее тепло, а через закрытый визор чувствовал запах моей Вишенки. Кажется, я схожу с ума. Мне хотелось остановится и наброситься на ее губы животным поцелуем. Специально сбрасывал скорость на поворотах, чтобы она привыкала, давал ей почувствовать ритм дороги.
Когда мы выехали за город, трасса опустела. Свернув на просёлочную дорогу, чувствовался запах травы, были пыль и звёзды над головой. Я остановился, снял шлем и посмотрел на Лену.
– Хочешь попробовать? – спросил я, кивнув на руль.
Она округлила глаза, как будто я предложил прыгнуть с парашютом.
– Ты с ума сошёл? Я же не умею! Я нас угроблю!
– Не угробишь, – спокойно ответил я, снимая с себя перчатки и протягивая ей. – Я рядом буду. Только газуй плавно.
– Антон, я серьёзно, я боюсь, – её голос дрогнул, но в глазах уже мелькала искра интереса.
– Вишенка, – сказал мягче, чем хоте, глядя прямо в глаза. – Доверься мне.
Она вздохнула, закусила губу и нерешительно соскользнула с заднего сиденья. Руки дрожали, когда она надела мои перчатки. Я помог ей устроиться, объяснил, где сцепление, тормоз, показал, как держать руль.
– Только не отпускай меня, ладно? – попросила она, садясь вперёд.
Я усмехнулся, уселся позади и обнял её за талию, мои руки накрыли её ладони на руле.
– Даже не подумаю.
Мотор снова зарычал. Лена вцепилась, словно в спасательный круг, а потом… поехала. Сначала медленно, рывками, с визгом: «Антооон, я сейчас заглохну!», а потом всё увереннее, всё смелее. Я чувствовал, как в ней что-то ломается – страх уходит, а вместо него приходит азарт.
Она смеялась так звонко, что её голос пробивался даже сквозь шум ветра. И я понял: всё, пропала девочка. Теперь её уже не оттащишь от байка.
Мы съехали на обочину, мотор затих, и вокруг сразу стало непривычно тихо. Лена, вся растрёпанная, в своём шлеме. Да, этот шлем будет только ее, я купил его специально для нее, а сбоку на нем нарисованы две вишенки на ветке, я и моя девочка. Дышала Лена так, будто пробежала марафон. Я слез с мотоцикла, снял с неё шлем и положил на сиденье. Её щеки горели, глаза сияли – в них плясали огоньки, как у ребёнка, которому только что подарили целый мир.
– Ну как? – спросил я, хотя ответ уже был написан на её лице.
Лена ещё секунду сидела, сжимая руль, а потом я просто взял её за талию и стянул к себе. Она упёрлась ладонями мне в грудь, но не отстранилась. Склонился ниже и коснулся её губ. Вишенка замерла на миг, а потом подалась вперёд сама. Поцелуй был неуверенным, быстрым, но в нём было всё – восторг, страх, благодарность.
– Антон! – выдохнула она, когда мы разомкнулись. – Ты понимаешь, ЧТО это было?! Я же ехала сама! Я даже не думала никогда что не смогу! Это… это… Боже, у меня руки до сих пор дрожат, смотри! – она вытянула ладони, и правда дрожащие. – Но это не страшно, понимаешь? Это… кайф! У меня сердце – вот здесь, в горле! И когда ветер в лицо – я будто летела! И ты рядом, и я слышала, как ты смеёшься, думала, что вот сейчас упаду, но нет, не упала!
Она тараторила так быстро, что сама задыхалась от слов. Я смотрел на неё и улыбался, потому что именно за это её обожал: за её живые, искренние эмоции, которые не спрячешь и не притворишься.
Я снова прижал её к себе, поцеловал в висок и шепнул:
– Вот такая ты настоящая, Вишенка.
– Мужчина, – кто-то вырвал меня из моих мыслей. – Мужчина, ваш кофе готов.
Я забрал стаканчик с кофе и булку, снова уселся в кресло у окна. Горячая жидкость обожгла язык, но вместе с горечью в горле отозвалось что-то тёплое. В такие моменты я особенно остро чувствовал, как не хватает дома. И, возможно, не только дома. Здесь же всё чужое, не то. Даже кофе.
Глава 6. Лена
Мы с Тимофеем стояли на посадке. По нему уже явно было видно, что ожидание вымотало: лицо уставшее, губы надуты, и каждые две минуты звучало:
– Ну, когда уже полетим, мам?
Приветливая девушка за стойкой проверила паспорта и билеты, пожелала нам счастливого пути. Телетрап. Узкий коридор, пахнущий металлом и воздухом кондиционера. Очередь к трапу двигалась медленно, как назло. Тим шагал впереди, подрагивал плечами, на которых висел рюкзак с перекусом и игрушками, и что-то бормотал себе под нос. Я смотрела только на него – на своего непоседу, который вечно крутится как Юла и норовит залезть куда не надо.
Мы проходили через бизнес-класс. Я всегда выбирала эти места, если летела одна, но с Тимом проще в первом ряду основного зала. С ним главное, чтобы было просторно и близко до выхода.
И вдруг что-то изменилось в воздухе. Будто чьё-то присутствие прорезало пространство, пробрало до костей. Я почувствовала на себе взгляд острый, тяжёлый, до дрожи. Мурашки пробежали по коже. На секунду стало некомфортно.
Лёгкое касание к руке. Почти невесомое, как дуновение ветерка, но я вздрогнула и повернула голову. Мы встретилась взглядами. Мои темно-карие глаза, цвета молочного шоколада, с небесно-голубыми глазами, холодными, отстранёнными, но до боли родными.
Демидов Антон.
– Привет, – едва шевельнулись его губы. Настолько тихо, что я поняла только по движению.
– Привет, – отозвалась в ответ так же глухо. И, не задержавшись ни на секунду, отвернулась, крепче взяв Тима за плечо и направляясь дальше по проходу.
Мы с Тимом прошли на свои места, пристегнули ремни, прослушали демонстрацию стюардесс. Третье кресло в ряду пустовало, и Тимофей, как настоящий барин, моментально развалился на двух сиденьях. Как только самолёт оторвался от земли, он уже спал.
А я… я не могла уснуть.
Это злая шутка судьбы, иначе не объяснишь. Наши места оказались прямо за креслом Антона. Нас друг от друга отделяла только платная штора. Его широкая спина, его знакомый разворот плеча, его запах – всё рядом. Четыре часа. В замкнутом пространстве. Пытка.
Боже, я готова была разрыдаться. Хотелось топнуть ногами, как маленькая, закричать: «Не хочу! Не хочу лететь с ним! Высадите его прямо сейчас!» Но вместо этого я сидела, стиснув зубы, и чувствовала, как сердце грохочет в груди. Слезы уже собирались в уголках глаз.
Я пошла в туалет умыться, смыть липкий пот с лица и стереть с кожи ощущение его случайного касания. Но едва я открыла дверь кабинки, как мы столкнулись лбами.
– Осторожнее, – тихо сказал он.
– Тебе не сказали, что у бизнеса своя туалетная комната? – спросила я.
– Там занято. А мне срочно надо было, – отрезал он.
Я попыталась пройти мимо, но его рука аккуратно легла на мою. Лёгкий, но цепкий жест. Я вздрогнула, словно меня обожгли.
– Лена… как у тебя дела? – спросил он неожиданно мягко.
– Антон, я не собираюсь вести с тобой разговоры. Моя жизнь – это моя жизнь. И в ней всё отлично: любимый муж и любимый сын.
– Любимый муж, значит? – прищурился он. – И где же он?
– Тебе-то какое дело?
– Никакого, – усмехнулся Антон, но в его голосе прозвенело что-то горькое.
Я тяжело выдохнула, аккуратно освободила руку.
– Игорь в командировке. Мы с Тимом летим к моим родителям, соскучились. Всё? Допрос окончен?
Антон склонил голову набок, будто разглядывая меня, и тихо сказал:
– Даже не спросишь, как у меня жизнь?
– Нет, – я посмотрела прямо в его глаза, не моргая. – Мне это неинтересно. Даже ради вежливости.
И прошла мимо.
Вернувшись на своё место, осторожно устроила Тима поудобнее, накрыла его пледом. Он даже не шелохнулся, спал как убитый. А вот у меня сна не было и в помине. Я чувствовала, как кровь шумит в висках, будто я только что пробежала марафон.
Зачем он это делает? Зачем вообще полез ко мне? Не мог сделать вид, что мы незнакомы?
Я закрыла глаза, сделав вид, что хочу поспать, но не смогла. Внутри всё дрожало. Казалось, я чувствую на себе его взгляд сквозь спинку кресла, через штору, сквозь расстояние. Сколько лет прошло, а мне всё так же трудно дышать рядом с ним.
– Вам что-нибудь принести? – тихо наклонилась стюардесса.
Я мотнула головой, не открывая глаз. Но через секунду всё-таки приоткрыла и увидела, как Антон оборачивается, чтобы что-то заказать. Он разговаривал спокойно, его профиль был слишком близко. Я зависла, разглядывая его. Снова почувствовала запах его одеколона, с которым переплетаются воспоминания. Он обернулся, и мы опять встретились глазами.
Резко отвернулась к иллюминатору. Там облака. Белые, пушистые, будто ватные. И в них хотелось спрятаться, раствориться, исчезнуть.
– Мам, – вдруг пробормотал сквозь сон Тим, – мы уже прилетели?
– Нет, солнышко, спи, – я погладила его по волосам, стараясь говорить, как можно спокойнее. Мальчик снова уснул, а у меня внутри всё сжималось.
Спереди послышался тихий скрип кресла. Я почти физически ощутила, как Антон придвинулся ближе, наклонился через кресло. Его голос прозвучал низко, едва слышно, так что только я могла разобрать:
– Ты всё ещё злишься на меня?
Я замерла, вцепившись пальцами в подлокотник.
– Антон, – прошипела я, не оборачиваясь, – если ты не замолчишь, я подниму скандал прямо здесь.
Он хмыкнул. Тихо. Но я услышала. И от этого стало ещё хуже, сердце заколотилось быстрее. Я закрыла глаза, сделав вид, что сплю. Но сама знала: уснуть в этом полёте мне не суждено, но на удивление, может быть от стресса, я отключилась.
Глава 7. Лена
Июнь. Тёплый, густой воздух, закатное небо, окрашенное в розово-оранжевые тона. Я неслась на своём байке по просёлочной дороге, ветер развевал волосы из-под шлема, казалось, что весь мир в этот миг принадлежит только мне.
И вдруг – удар. Колесо наехало на кочку, руль дёрнулся, и я, не успев среагировать, потеряла равновесие. Удар о землю, звон железа, хруст по гравию… Но защита спасла меня, боли почти не было. Я поднялась, отряхнула джинсы и куртку, но сердце бешено колотилось.
Байк лежал на боку. Из двигателя тонкой струйкой текло масло, запах горечи разносился в вечернем воздухе. Я с усилием подняла его, но завести уже не смогла только глухие щелчки.
– Чёрт… – выдохнула я.
Солнце садилось, за горизонтом уже клубилась темнота. Я достала телефон, набрала папу. «Абонент недоступен». Он был на ночной смене. Попробовала Игоря – гудки, гудки, а потом тишина.
Телефон пискнул, предупреждая: «20% заряда».
Я закусила губу, глядя на экран. Паника накатывала, и в то же время злость на саму себя. Надо было быть внимательнее, надо было ехать по трассе, зачем я поперлась сюда.
Я открыла соцсеть. Лента пустая, практически все, кто мне могли помочь «офлайн». Но в списке – два имени: Рома и Антон. Сердце дрогнуло.
Я колебалась пару секунд и всё-таки написала Роме:
"Ром, привет, я тут чуть-чуть разложилась, мот не заводится, папа не отвечает, я за городом, подскажи советом, что делать?"
Сообщение улетело, и я уставилась в экран. Минуты тянулись мучительно долго. «Прочитано» и тишина. Ни слова в ответ.
Я тяжело вздохнула и уже почти закрыла чат, как вдруг всплыло новое уведомление. Сердце ухнуло вниз. Это был Антон.
Антон:
"Лен, где ты? Что с тобой случилось? Напиши точнее, где находишься."
Лена:
"Привет, все нормально, сама справлюсь"
Антон:
"Лен, не глупи, рассказывай, а то подниму всех на уши"
Лена:
"Антон! ВСЕ НОРМАЛЬНО!"
Антон:
" ЛЕНА! РАССКАЗЫВАЙ!"
Лена:
" * смайлик с закатывающимися глазами* "
" *смайлик красный, злой и ругающийся матом* "
"Я разложилась на проселочной дороге, ну там где в первые села за руль, не заметила ямку, не справилась с управлением, мот упал и с него, кажется, бежит масло, он не заводится, сама была в защите, не пострадала, папа на смене, на телефоне 20% заряда, уже 18%"
Антон:
"Блять!"
"Нахера ты вообще туда поперлась, тебе городской дороги мало? Ты голову то включай иногда"
Лена:
"17%"
Антон:
«Лен, слушай сюда. У меня руки связаны, я в части, не могу выехать. Но уже написал брату. Он через полчаса будет у тебя. Скидывай геопозицию прямо сейчас.»
Лена:
«Антон, не надо! Я сама как-нибудь…»
Антон:
«Лена, не беси меня! Скинь координаты! У тебя батарея садится!»
Лена:
(прикрепляет геопозицию)
«15%…»
Антон:
«Всё. Сиди там, не отходи от байка. Через 20–30 минут будет тёмный джип, водитель – мой брат. Он нормальный, не бойся. Загружает мот и везёт тебя домой. Поняла?»
Лена:
«Поняла…»
Антон:
«Хорошая девочка. И, Лена… если ещё раз решишь «сама справлюсь», я тебя лично придушу, поняла?!»
Лена:
«Угу»
Антон:
«Я серьёзно. Всё, жди. Я потом напишу. Больше не могу сидеть в телефоне, а то придется искать вазелин.»
Лена:
«В благодарность отправлю тебе целую коробку.»
Антон:
«Спасибо, но я предпочитаю девочек-ягодок, а тут из ягодок только повариха весом 150 кг, ростом 150 см, и возраст, кажется, такой же.»
Лена сидит на обочине, уже начинает темнеть, вокруг стрекочут кузнечики и летают комары. На горизонте появляются фары, сердце колотится – страшно. Подъезжает огромный черный внедорожник, за рулём крепкий мужчина, чуть старше Антона.
– Ты Лена? – спрашивает он, своим грубым голосом.
– Да…
– Я брат Антона – Артур. Так вот ты какая, Лена, приятно наконец-то лично познакомится. Наслышен. Давай, залезай в салон, а мот я подниму сейчас в прицеп.
Он уверенно, будто сто раз делал, поставил горку, по которой закатил мотоцикл и закрепил его. Лена села внутрь, в машине пахло кожей и бензином. Дорога домой казалась долгой и короткой одновременно. Артур спросил только как так получилось, Лена рассказала наверно в пятый раз за последние пару часов эту историю.
Припарковавшись возле подъезда Лены, Артур вышел и помог девушке выйти из машины. Мотоцикл спускать не стал, забрал в свой сервис, сказал – завтра его посмотрит и позвонит расскажет, что с ним.
Дома я сходила в душ, обработала раны, их было всего пару. Рассказала маме, что случилось. Она, конечно, сразу пустилась в слезы. Потом перезвонил Игорь, пришлось и ему пересказать эту увлекательную историю и выслушать пару упреков, о том, что я не берегу себя.
Уже лежа в кровати, я бездумно листала ленту соцсетей. Телефон мигнул, пришло новое сообщение. Сердце почему-то пропустило удар, когда увидела имя.
Антон:
«Не делай так больше, Вишенка, будь осторожна и береги себя! Но если что-то случится – звони и пиши мне сразу. Спокойной ночи, бандитка-рецидивистка. Когда-нибудь получу из-за тебя сердечный приступ.»
«Вишенка…» – слово, от которого сердце сладко и больно сжалось.Я уткнулась в экран, улыбка сама скользнула по губам, но глаза защипало. Я слышала его голос, как будто он рядом, видел меня, держал за руку.
Пальцы сами легли на клавиатуру, хотелось ответить, что тоже скучаю, что рада его сообщению… но я написала только «спасибо большое» и пообещала, что больше так глупить не буду.
Сон накрыл меня быстро, как волна.
Глава 8. Лена
Из сна меня вырвал мягкий голос стюардессы, попросившей пристегнуть ремни. Пришлось разбудить и Тима. Сонный и недовольный, он поёрзал, но подчинился. Самолёт заходил на снижение, и сердце у меня билось всё быстрее. Ещё немного и мы будем в моём родном городе. Волнительно. Я уже представляла, как увижу маму, папу, бабушку с дедушкой, и в груди разливалось тёплое предвкушение.
Посадка прошла мягко. Как только самолёт затормозил, и пассажиры зааплодировали, весь салон пришёл в движение. Люди спешили к выходу, толпились в проходе, торопливо тянули свои сумки сверху. А мы с Тимом застряли на местах, потому что из-за суеты никак не могли достать нашу ручную кладь.
Наконец поток людей чуть рассосался, и я потянулась к полке над головой. Но едва моя рука коснулась ручки сумки, как её перехватила другая – большая, тёплая, уверенная ладонь. Я обернулась и сердце ухнуло вниз, а потом рвануло в горло.
– Лен, я помогу, – спокойно сказал Антон.
– Спасибо, не надо. Она лёгкая, – быстро ответила я, торопясь спрятать дрожь в голосе.
– Перестань, – мягко, но безапелляционно сказал он.
Сумка и правда была лёгкой, но Антон не дал мне взять её. Снял с полки так, словно держал что-то важное, и понёс к выходу, пропуская нас с Тимом вперёд.
Я чувствовала на себе его взгляд и слышала его шаги за спиной. Слишком близко. Слишком знакомо. Казалось, он снова дышит мне в затылок, как когда-то, на школьных прогулках, когда догонял меня и тихо шептал «Вишенка». Выпрямив спину, сделала вид, что не замечаю, хотя сердце билось так громко, что, казалось, услышат все пассажиры.
Тим шёл рядом, тянул меня за руку, и только это удерживало меня от того, чтобы обернуться.
Телетрап. Толпа двинулась плотной волной, и мы шагнули вместе: я, сын и человек, которого я столько лет пытаюсь забыть.
– Лен, как вы будете добираться? – раздался его голос за спиной, спокойный, будто между нами никогда не было пропасти лет.
Я обернулась, прищурилась.
– А что? Тебя тоже подкинуть надо? – я попыталась пошутить, но вышло слишком резко.
Антон едва заметно улыбнулся.
– Да нет. Хотел предложить услуги таксиста в своём лице. Моя машина на стоянке. Давай я отвезу вас.
Я глубоко вдохнула, стараясь не показать, как внутри всё сжалось.
– Спасибо, Антон, но это будет неудобно и тебе, и мне. Мы с Тимом вызовем такси. Не хочу создавать тебе проблем с ГАИ, у тебя ведь нет детского кресла. Да и нам, скорее всего, не по пути.
На секунду его глаза стали жёстче, но голос остался ровным:
– Твоя мама живёт там же?
– Да. Там же, – коротко ответила я, и тут же отвела взгляд, притянув к себе Тима за руку, словно ставя между нами защиту.
Он кивнул, будто что-то для себя отметил, и больше не стал настаивать. Но я чувствовала на себе его взгляд ещё долго, пока мы направлялись к зоне выдачи багажа.
Мы с Тимом дождались чемодан на ленте и направились к выходу. Я уже доставала телефон, чтобы вызвать такси, как прямо перед нами плавно притормозил серебристый внедорожник с четырьмя знакомыми кольцами на эмблеме.
Окно опустилось, и в проёме появился Антон.
– Лен, у меня есть кресло. Правда, розовое. Не смущает?
Я тяжело выдохнула, приготовившись возражать:
– Антон… – начала, но он даже не дал договорить.
Уже через секунду он вышел, легко подхватил мой чемодан и убрал его в багажник.
Потом присел на корточки прямо перед Тимом:
– Так, парень, давай знакомиться?
Я знала, что Тимофей у меня скромный, чужих людей не жалует. Обычно при встречах он просто молчит и прячется за меня.
– Меня зовут дядя Антон, я… – Антон замялся, но быстро нашёлся: – …друг твоей мамы. – и протянул руку.
Тим неожиданно ответил рукопожатием:
– Тимофей. Сын моей мамы.
Я едва удержалась от улыбки, а Антон тихо рассмеялся, искренне, без тени неловкости.
– А ты с юмором, парень. Ну что, прыгай скорее в кресло.
Всю дорогу я будто онемела. Иногда кивала на вопросы Антона, иногда отмалчивалась, делая вид, что смотрю в окно, хотя в голове вертелась только одна мысль: зачем я вообще села к нему в машину.
Зато Тим – мой тихий, обычно застенчивый мальчик – вдруг ожил так, будто включили невидимую кнопку. Он не замолкал ни на минуту, и я ловила себя на том, что впервые слышу его таким разговорчивым с незнакомым человеком. С одной стороны, меня радовало это, но другая огорчала, я понимала, что сыну не хватает мужского общения, не хватает вечно работающего отца, рядом.
– Я уже почти закончил первый класс, – с гордостью сообщил он. – У нас скоро праздник, учительница обещала медали и грамоты.
Антон улыбался и кивал, ловко подыгрывал сыну.
– И какие предметы тебе нравятся больше всего?
– Мне нравится математика. И физкультура. А русский язык не люблю. И еще у нас музыка, но там мы только поём, а я не люблю петь.
Он тараторил, путаясь в словах, но глаза его светились. Я слушала и не верила своим ушам. Мой мальчик, который обычно прячется за мою спину даже при встрече с соседями, теперь сыпал словами, как горохом.
– А оценки какие у тебя? – мягко уточнил Антон.
– По математике пятёрки, по чтению тоже… а по русскому бывают четвёрки. Но мама говорит, что это тоже хорошо.
Я чуть улыбнулась краем губ.
Потом Тим с жаром принялся рассказывать, куда я его вожу: на футбол, на английский, на шахматы. Какие кружки нравятся, какие – нет. Антон слушал внимательно, вставлял только короткие вопросы, будто боялся перебить.
И вдруг спросил:
– А почему ты всё время рассказываешь только про маму? Это мама всегда тебя возит в школу и на тренировки?
Мальчик замолчал. На его лице мелькнула тень, а у меня в груди что-то вспыхнуло. Я резко ткнула Антона локтем в рёбра и сквозь зубы прошипела:
– Это не твое собачье дело. Не суй нос в чужую семью.
Он молча сжал губы, отвернулся к дороге. Но с Тима партизан изначально никудышный. Он не выдержал паузы и тихо, но честно выдал:
– У папы важная работа. Он начальник и часто уезжает в командировки. А когда приезжает, то работает дома.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Захотелось ладонью закрыть Тимке рот, лишь бы он больше ничего не ляпнул. Но поездка продолжалась, и Антон вёл машину спокойно, будто не замечал мою злость.
– Дядя Антон, а у тебя есть дети? – вдруг, после короткой паузы, выпалил Тим.
Я аж дернулась. Ну почему именно этот вопрос?
Антон мельком глянул на меня, потом снова на дорогу.
– Да, у меня есть дочь. Её зовут Ульяна. Вы почти ровесники. Тебе уже есть семь лет?
– Да! – гордо кивнул Тим. – Исполнилось месяц назад.
Антон чуть улыбнулся. Он знал, потому что поздравлял меня в соцсети, когда я родила.
– Ульке будет зимой семь. Она пока в школу не ходит, пойдет в следующем году.
– А ты часто с ней играешь? – глаза сына блестели любопытством.
– Стараюсь, как позволяет работа, – ответил Антон мягко. – Но каждые выходные мы выбираемся вместе. То в парк, то в детскую комнату, смотря какая погода.
– А мама у неё есть? – Тим спросил так серьёзно, что я невольно закатила глаза.
Антон даже усмехнулся уголком губ.
– Конечно. У всех есть мамы.
– И вы живёте все вместе? – не унимался мой партизан.
– Нет, – тихо сказал Антон, и его голос вдруг стал глуше. – Иногда.
Тим уже набирал в грудь воздух для следующего вопроса, но я резко прервала:
– Так, Тим! Хватит. Не красиво задавать такие личные вопросы постороннему человеку.
Я специально выделила слово, словно ударила им по воздуху. В салоне воцарилась тишина. Тим обиженно нахмурился и отвернулся к окну. Антон крепче сжал руль, на миг его пальцы побелели.
Дорога тянулась долго, сорок минут показались вечностью. За окнами сменялись дома и поля, а внутри машины стояла глухая и напряженная тишина, которую я почти физически ощущала кожей. Тим время от времени пытался что-то добавить, но я уже отвечала односложно.
Наконец машина свернула к знакомому двору. Антон аккуратно припарковался у подъезда, вышел, открыл багажник и достал наш чемодан.
– Ну вот и приехали, – спокойно сказал он, ставя сумку у моих ног.
Я кивнула, стараясь не задерживать взгляд на его лице.
– Спасибо. До свидания.
– До свидания, Лен. Пока, Тим, – он махнул рукой сыну.
– Пока, дядя Антон, – откликнулся Тим неожиданно легко.
Я взяла сына за руку, другой подхватила чемодан за ручку, и мы пошли к подъезду. Лишь у самой двери я заметила, что сердце до сих пор колотится чаще обычного.
Глава 9. Антон
Я сидел в машине уже больше двадцати минут, мотор давно заглушен, руки сжимают руль так, что костяшки побелели. Не мог себя заставить тронуться. Просто уехал за угол от дома её родителей, чтобы не маячить под окнами, и теперь завис тут, как мальчишка после свидания.
Чёрт, да что со мной происходит? Неужели можно вот так – спустя десять лет – снова срываться изнутри из-за одной только её улыбки? Из-за одного «спасибо», сказанного усталым голосом?
Да какие у нас вообще были отношения? Толком никаких. Да, учились вместе. Да, гуляли. Да, она отдала мне свой первый поцелуй. Да, первый ее секс тоже был со мной. И всё. Это ведь не повод спустя годы сидеть вот так и ощущать, будто сердце вырвется из груди, стоит только взглянуть ей в глаза.
Но, чёрт возьми, именно с ней я впервые почувствовал себя живым. Когда был рядом с Леной, даже воздух казался другим. Лёгким, вкусным. Словно до неё я дышал вполсилы. С ней рядом мир переставал быть серым – всё наполнялось красками.
Прошло десять лет. Десять грёбаных лет!
Мы ведь с ней не были близки уже десять лет… не разговаривали часами, не делились тайнами. Мы только существовали друг у друга на экране – в ленте, в фотографиях, в случайных лайках. Только вот это странное, мучительное «присутствие» друг друга. Но почему же тогда сердце до сих пор дергается, стоит только её силуэту мелькнуть где-то в сети? Как это объяснить? Как назвать? Разве это нормально? Наверное, это сможет понять только тот, кто любил по-настоящему.
А настоящая любовь – она ведь одна. Приходит раз в жизни. И потом уже всё – все остальные чувства бледные, как копии с копии, случайные отражения, которые никогда не дотянутся до оригинала. Потому что любовь, когда она настоящая, не похожа на чувство – это болезнь, это ярость, это зависимость. Она входит в кровь, проникает в каждую клетку, и назад дороги уже нет.
Когда видишь её и мир перестаёт существовать. Всё меркнет, всё обесценивается, и есть только она. Когда хочется обнять так сильно, сжать до боли, до скрипа костей, лишь бы не отпускать. Так, будто от этого зависит твоё спасение. Когда ждёшь встречи, как ждут чуда, как ждут спасения…, и ты уже заранее дрожишь от счастья, зная, что снова увидишь её, услышишь её голос. Когда любое её слово важнее тысячи чужих. Когда хочется спрятать её, как самое драгоценное, закрыть от ветра, от грубого взгляда, от всего, что может причинить боль. Когда её обида больнее собственных ран, её проблемы становятся твоими, и ты готов закрыть её от всего мира, защитить, как маленькую девочку, даже ценой самого себя. Когда начинаешь верить, что смысл жизни – не абстракция, не работа, не деньги, а она. Только она. Ради неё дышишь, ради неё просыпаешься, ради неё живёшь.
Говорят, влюбиться можно много раз. Наверно. Но по-настоящему любишь только однажды.
А потом – её нет.
И твоя жизнь вдруг превращается в выживание. В пустоту, в которой воздух стал тяжелым, как камень, и каждая минута напоминает о том, что рядом её нет. Ты продолжаешь жить, но будто по инерции: ешь, работаешь, дышишь. Но всё это – фальшь. Настоящее осталось там, где была она. И когда она ушла, вместе с ней ушла жизнь. Ушло солнце, ушли краски, ушла вера в то, что ещё может быть счастье. Осталась только дырявая тень, человек без сердца, который всё равно продолжает любить, несмотря ни на что.
Живешь, как умеешь. Делаешь вид, что всё нормально. И вроде бы есть работа, есть семья, есть обязанности. Но счастья… счастья в тебе больше нет.
Я видел, как менялась она. Видел её свадьбу. Видел, что у неё появился сын. И всё равно не смог заставить себя отписаться. Следил. Тихо, молча. Как больной. И вот сегодня… встретил её лицом к лицу. Услышал голос. Почувствовал запах её волос. И меня снова накрыло с головой.
Разве так бывает? Или так чувствуют только те, кто однажды по-настоящему любил?
С Леной я хотел всего – любить, защищать, обнимать, строить мир вокруг нас двоих. Хотел прожить жизнь так, чтобы каждое утро начиналось с её глаз. Но понял это только, когда она ушла. И вместе с ней будто ушла сама жизнь.
А я… я остался просто оболочкой человека, без души. И вот, десять лет спустя, я снова смотрю ей в глаза и понимаю, что ничего не изменилось. Я всё тот же пацан, готовый ради неё на всё. Только поздно. Слишком поздно.
Я выдохнул, стёр ладонью влагу с глаз и всё же потянулся за телефоном. Сейчас мне нужен был кто-то, кто знает меня до костей, кто видел и мои падения, и мои взлёты. И этим «кто-то» был Ник.
Пальцы дрожали, когда я набирал его номер. Он взял сразу.
– Алло, брат, ты где пропал? – бодрый голос, как всегда.
Я сглотнул, голос предательски охрип.
– Ник… я тут… – сделал паузу, потому что слова застряли. – Я встретил Лену.
На том конце наступила тишина.
– А-а… – только и выдохнул Ник. – И?
Я усмехнулся сквозь боль:
– «И» такое, что я сидел с ней в одном самолёте четыре часа, задержав дыхание. Отвёз её с сыном к родителям. А сейчас сижу в машине за углом их дома и, чёрт побери, не могу уехать. Меня кроет, Ник. До дрожи. До слёз. Как пацана сопливого.
– …Тох, – протянул он осторожно, будто боялся обжечься. – Десять лет прошло. Ты уверен, что это оно, а не просто воспоминания, ностальгия?
Я стиснул зубы.
– Ностальгия? Ты называешь ностальгией то, что я еле удержался, чтобы не прижать её к себе прямо в аэропорту? Ностальгия – это когда вспоминаешь запах маминого борща. А у меня… у меня сердце выламывает рёбра, когда я смотрю на неё.
В трубке повисла пауза. Я почти слышал, как он собирает слова.
– Ты ведь понимаешь, что она замужем? У нее сын. У нее своя семья, а у тебя своя. – тихо сказал Никита.
Я закрыл глаза, в висках стучало.
– Понимаю. И от этого ещё хуже. Потому что я должен был отпустить её тогда, десять лет назад. Должен был! А не могу, Ник. Не могу. Всё внутри орёт, что она – моя. Что только с ней я был живым. А без неё… пустота.
Голос сорвался, и я замолчал. На секунду стало даже стыдно, что друг слышит, как меня ломает.
– Антон… – тихо сказал Никита, и в его голосе впервые прозвучала не бравада, а сочувствие. – Ты просто до сих пор её любишь.
Я усмехнулся криво, горько:
– Не «до сих пор». Я просто люблю. Всю жизнь.
Телефон дрогнул в руке. Я прикрыл глаза, глядя в темноту за окном.
– Ладно, дружище, спасибо, что выслушал. Надо домой ехать, Улька уже весь телефон оборвала и мать пишет, почему так долго не еду. – попрощался с другом Антон.
– Ага, давай, брат. Если что-то интересное у Дашки узнаю, расскажу.
– Спасибо, Ник. – и отбил звонок и поехал домой.
Глава 10. Антон
Я остановился у дверей гаража. Домой идти не хотелось от слова совсем. Там меня ждали только пустота, тишина и одиночество.
Улька в основном жила у меня, когда её мать уезжала на выставки за границу, ну и выходные были моими днями. Первые два года после рождения Ульяны Антоновны мы с её матерью пытались строить семью. Хотя «строить» – громко сказано. Я пытался не изменять и терпеть её загоны и ревность. Она пыталась смириться с тем, что в моём сердце ей никогда не найти места.
Через два года этой взаимной пытки мы разъехались. Я купил им квартиру в центре, договорились только об одном: отец у Ули один. И это я. Никто из Элиных кавалеров не имел права услышать от неё слово «папа» обращенное не ко мне.
«Почему бы не открыть сезон?» – мысль пронеслась неожиданно. Середина апреля, весна ранняя, тёплая, вишня и черёмуха уже цвели. Запах стоял такой густой, что впечатывался в память и душил сильнее любого алкоголя. Прокатиться на байке – лучший способ вычистить голову, оставить позади навязчивые мысли и боль.
Мотоцикл – это не просто железо. Это характер. Это скорость. Это риск. Это адреналин. Это желание почувствовать жизнь и убежать от боли.
Я не знал, куда ехать. Просто завёл мотор и дал газу. Байк взревел, будто тоже ждал этой свободы, и я сорвался с места.
У меня целая коллекция, но самые дорогие сердцу: первый кислотно-зелёный Kawasaki, на котором я катался с Леной. Тот самый. На нём я никого больше не возил. Даже Алину как бы она ни просила. Этот байк был только для неё. И второй – моя гордость, зверь, сделанный на заказ: MTT Turbine Superbike. Разгон до трёхсот за пятнадцать секунд. На нём не едешь – летишь. Душой и телом.
Ночной город был пуст. Фонари мелькали цепочкой, дорога уносилась под колёсами. Ветер хлестал по лицу, свистел в ушах, вырывал из головы ненужные мысли. Но только ненужные. Самое главное оставалось. Я никак не мог выбросить ее образ из головы. Ее голос, ее глаза, ее запах. Кажется, что это все отпечаталось у меня на подкорке.
Я добавил скорости, но чем быстрее ехал, тем сильнее всё внутри сжималось. Сердце грохотало в такт мотору. Светофоры – красные, зелёные, жёлтые. Всё сливалось в одну полосу света. Я чувствовал себя живым только в этот момент, когда между мной и смертью всего пара секунд. Руки на руле дрожали, но не от страха. От злости. От бессилия. От того, что я люблю её так, что срывает крышу, а она принадлежит другому.
Так не заметив я выехал за город. Сбросил скорость только, когда дорога вывела к пустырю. Заглушил мотор, и тишина рухнула на меня всем весом. В горле стоял ком, руки всё ещё дрожали.
Я запрокинул голову к небу и засмеялся хрипло, глухо, как безумец.
– Вишенка… ты сводишь меня с ума, – выдохнул я в ночь.
Тёплый майский вечер. Воздух пах цветущими вишней и черемухой так сильно, что казалось им пропитано всё вокруг. Антон ехал к её дому, и сердце колотилось так, будто собирался на свидание впервые в жизни. Хотя, по сути, так оно и было. Это был первый его раз с двойкой.
Она ждала у подъезда. Стояла, переминаясь с ноги на ногу, постукивала кроссовкой по бордюру. Джинсы, худи, волосы собраны в косу именно так, как он просил.
Подъехал. Снял шлем и словил её взгляд. Чистый, открытый, немного испуганный. От этого внутри будто что-то щёлкнуло. Он всегда играл в уверенность, в наглость, но в тот момент сам боялся больше, чем она. Боялся, что скажет «нет».
– Ну что, вишенка, поехали откроем сезон? – спросил, и постарался улыбнуться так, будто ему всё равно.
Лена замерла.
– Я ни разу не каталась. Вообще. – Голос дрогнул.
Она смотрела прямо в глаза. Молчала. Но в глазах было видно, что доверяет ему. Вот за это я её и любил за смелость там, где на самом деле страшно до дрожи.
Антон шагнул ближе. Натянул на нее шлем осторожно, будто касался чего-то слишком хрупкого. Хотел, чтобы она знала, что с ним она в безопасности. Разговаривал с ней таким мягким голосом, что сам удивился. Каждое движение было как обряд. Антону хотелось не просто покатать её, а сделать частью своего мира. Пусть байк, ветер и скорость станут для неё не страшными, одноразовым развлечением, а образом жизни.
Антон помог ей сесть, почувствовал, как её руки обвили его талию. Тонкие, осторожные, но от них кровь зашумела в ушах, заглушая мотор.
– Держись крепче, вишенка. Сейчас ты влюбишься, – сказал он и дал газу.
А потом услышал её шёпот, почти неслышный за шумом двигателя:
– Я уже.
Они сорвались с места. Девушка ещё сильнее прижалась к парню, и это ощущалось так естественно, так породному, будто именно так и должно быть всегда. Сердце готово было пробить грудную клетку.
Они летели по дорогам города, лавировали между машинами, будто были единым целым с ветром. Кайф и адреналин разносились по венам с той же скоростью, что и мотор гнал их вперёд. Мир вокруг размывался, оставляя лишь свет фонарей и биение двух сердец.
Через некоторое время они выехали за город. Дороги опустели, и, наконец, достигнув пустыря, Антон сбросил скорость и остановился. Мотор затих, оставив после себя звенящую тишину.
Он первым слез с байка, протянул ей руку, и Лена доверчиво вложила свою ладонь в его. В её глазах сверкал восторг, а всё тело дрожало от только что испытанных эмоций.
Антон притянул её к себе, крепко-крепко обнял и уткнулся носом в её макушку. Она спрятала лицо в изгиб его шеи, и вдруг, почти невесомо, коснулась губами его кожи.
По телу обоих пробежали мурашки. В этот миг они уже не были просто Антоном и Леной. Они были чем-то большим – единым.
Постояв так ещё некоторое время, позволив воспоминаниям о прошлом накрыть меня, я вспомнил свой первый сезон. Сегодня всё было похоже то же чувство свободы и жгучей тоски.
Я завёл мотор снова и отправился обратно к городу. Катался до самого рассвета по тем же маршрутам, где когда-то мы гоняли вместе с Ленкой. Казалось, её смех ещё звенит за спиной, её руки всё так же держат меня за талию. Но это было лишь эхо.
Домой я вернулся, когда небо уже розовело. Сбросив одежду, встал под душ горячая вода смывала пыль ночи, но не мысли. А потом рухнул в кровать и провалился в тяжёлый, беспокойный сон.
Глава 11. Лена
Вишня цвела по всему городу. Казалось, сладкий аромат пронизывал воздух, стены домов, кожу и мои воспоминания. Я тогда не знала, что запах способен так глубоко врезаться в память. Но сейчас, возвращаясь в родной город, я снова чувствовала его и вместе с ним всё то, что столько лет пыталась забыть.
С момента нашего прилёта прошло уже два дня. Вроде совсем немного, но каждый день здесь был таким насыщенным, будто мы с Тимом проживали маленькую жизнь.
Мы навестили бабушку и дедушку. Тим был в восторге от их пушистой кошки. Он гонялся за ней по всей квартире, а та, не сильно сопротивляясь, лишь важно помахивала хвостом и время от времени жалобно мяукала, оглядываясь на меня: «Ну и зачем ты притащила мне этого ребёнка?» Но сыну хватило одного часа, чтобы возомнить себя полноправным хозяином и пытаться «дрессировать» кошку, а бабушка и дед только умилялись и смеялись.
Мама же с первых минут включила режим заботливой наседки. Её главный тезис был прост: «Вы оба какие-то худющие, срочно нужно вас откармливать!» И теперь каждый обед напоминал пир на весь мир. Борщи, котлеты, вареники, пирожки – мама словно соревновалась сама с собой, сколько блюд сможет вынести на стол за один раз. Тим был счастлив, а я уже начинала опасаться за все свои труды в спортзале. Но спорить с мамой было бесполезно.
На третий день мы договорились встретиться с Дашей. Я давно хотела познакомить Тима с Соней. Четырёхлетняя кудряшка – настоящее солнечное облачко. Даша часто присылала мне её фотографии: светлые волосы, как у ангела, и огромные голубые глаза, в которых светилось всё счастье детства. Они с Сонечкой не были родными по крови, но душами связались навечно.
Я знала, что Тимофей обычно держится осторожно с новыми людьми, слишком серьёзный и замкнутый мальчик для своих семи лет. Но почему-то именно встречу с Соней он ждал с особым интересом. Утром всё расспрашивал: «А она красивая? А у неё есть игрушки? А сколько у неё кукольных домов?» Я только смеялась и гладили его вихры:
– Ну узнаешь сам, скоро всё увидишь.
А вечером нас ждала другая встреча – совсем иного рода. Наша «девчачья банда» снова собиралась вместе: я, Даша и Лиля. План был прост: завалиться в бар, как в старые добрые времена, поболтать обо всём на свете, выпить пару коктейлей и почувствовать себя снова юными, беззаботными и свободными.
Я стояла у окна, смотрела, как ветер качает бело-розовые лепестки вишни, а на душе было так хорошо! Как не было никогда.
Мы с Тимом вышли из такси и остановились у знакомого подъезда. Сердце кольнуло: сколько раз я поднималась по этим ступенькам ещё школьницей, к Дашке домой на чаепития, ночёвки, готовить доклады в последний момент. Теперь всё казалось иным. Я держала сына за руку и чувствовала, как прошлое и настоящее переплетаются в один тугой узел.
– Мам, а у тёти Даши правда есть дочка? – уточнил Тим, поправляя на плече свой рюкзачок с машинками.
– Правда, – улыбнулась я, не стала его поправлять, потому что Соня и правда считала Дашу своей мамой. – Сонечка. Тебе понравится, вот увидишь.