Наемник

Пролог

Перо замерло над листом, отбрасывая дрожащую тень от пламени свечи. Я, Фредерик Бауэр, старый солдат с ноющими на погоду костями и покрытой шрамами шкурой, землевладелец и член совета города Виллизау, хочу поведать вам, мои внуки, историю своей жизни. Не историю великих битв – о них и без меня уже все написали. А историю уроков, которые стоили мне крови, дружбы и разбитых иллюзий.

Глядя в ваши горящие глаза, я все чаще замечаю в них юношу, что много лет назад рвался на войну за славой и богатством, а значит вы уже достаточно взрослые, чтобы понять, чем пахнет эта слава и усвоить эти уроки.

Я расскажу вам, как и чему учился на пыльных дорогах Италии и в грязных окопах Неаполя. О том, как моими учителями стали люди, раньше мне совершенно не знакомые, циничный капрал, научивший меня выживать, благородный итальянский изгнанник, научивший меня думать, старый ветеран, научивший любить жизнь, и многие другие люди, ставшие мне настоящей семьей.

И начну я свой рассказ с того дня, когда моя жизнь раскололась надвое – с того дня, когда я по своей юношеской наивности решил, что уже стал мужчиной…

Глава 1. Братство

Для любого мужского коллектива характерны три ярко выраженных признака: тяга к традициям, жесткая иерархическая структура и круговая порука. А кроме того, такой коллектив обладает каким-то сверхъестественным чутьем на слабость. Стоит хоть на мгновение замешкаться в нерешительности, как это сразу же почувствуют.

Поэтому каждый новичок в мужском коллективе в первые же минуты столкнется с необходимостью проявить себя в полной мере, показать, из чего он сделан, и уже исходя из этого займет подобающее место.

– Ты меня слышишь? – спросил Крис, выдергивая меня из размышлений по дороге на тайный сбор кнабеншафтена¹ – молодежного братства нашей общины.

– Да, да, конечно, – заверил я друга, хотя понятия не имел, о чем он только что говорил.

– Так вот, – продолжил Крис, – сперва надо осмотреться, приглядеться к старожилам, понять, кто главный, кто так, подпевала, а потом уже находить общий язык с ними.

Крис был лидером нашей тройки, яркий, харизматичный, фантастически разговорчивый молодой человек с вьющимися каштановыми волосами, вздернутым носом и несмываемой улыбкой на лице. Он шел пружинистой походкой по тенистому лесу и активно жестикулировал в такт своим словам. Казалось, в мире нет ничего, что может испортить его настроение, и ни одного вопроса, на который этот обаятельный юноша не смог бы найти ответа.

Он знал все обо всем, ну, или по крайней мере мог так убедительно объяснить причины любого события и явления, что у слушателя не возникало даже сомнений в правдивости его слов. Это свойство делало его прекрасным собеседником и желанным гостем в любой компании.

Порой я завидовал этим чертам характера Криса, и мне страшно хотелось хоть немного быть на него похожим.

– А правда, – пробасил Ханс, второй мой приятель, шедший справа от меня, – что при посвящении нужно обязательно подраться с тремя членами братства?

– Конечно, – не задумываясь ответил Крис, – как же они поймут, чего ты стоишь. А ты что, боишься?

– Не-а, – помотал головой Ханс, – я привычный, я за вас волнуюсь.

Ханс действительно выделялся среди нас троих ростом и физической крепостью, он почти на половину головы был выше нас с Крисом и гораздо шире в плечах. Его отец был кузнецом, и с самого детства Ханс был привычен к труду и большим физическим нагрузкам. Однако применять силу Ханс не любил, хоть и умел. Из нас он был, пожалуй, самым грозным, но в то же время миролюбивым бойцом.

– Да не волнуйся, – махнул рукой Крис, – прорвемся, да, Фред?

– Угу, – кивнул я и снова погрузился в свои мысли.

Идея пойти в молодежное братство принадлежала Крису, я его поддержал, поскольку так же, как и он, хотел выбраться из болота постоянной рутины, нужды и бестолковой борьбы за выживание. Мы оба видели в этом шанс что-то изменить в своей жизни. Жизни, надо сказать, совсем неприглядной.

Местная община, как и вся конфедерация того времени, являла собой удручающее зрелище. Отсутствие плодородной земли, сложный нестабильный климат, гористая местность, покрытая густыми лесами, полностью сводили на нет попытки местного населения вырастить хоть какой-либо приемлемый урожай. Повсюду царили бедность, несмотря на изнуряющий труд, скука и безысходность.

В наших краях способа прокормиться было два: первое – скотоводство. Каждое уважающее себя домовладение старалось обзавестись коровой или хотя бы парой коз, которые давали молоко, творог и сыр. Это было основой рациона нашего брата, молоко и творог пили сами, сыр продавали или обменивали в Энтлебухе или Люцерне на ярмарках.

Альтернативой же мирному скотоводству была война, и в ней конфедераты в высшей степени преуспели.

Отгремели славные битвы у Моргартена и Земпаха, закончилась большая война с бургундским герцогом, и слава о доблести швейцарской пехоты эхом разносилась по всей Европе, открывая простым жителям деревень возможность найма на военную службу к французским королям, немецким императорам и итальянским городам. Платили наниматели хорошо, и из многочисленных походов наемники возвращались домой с деньгами, трофеями и подарками, что радовало членов их семей и городской совет, который получал с этой деятельности значительный доход в казну города.

Неудивительно, что для многих моих соотечественников подобный заработок становился основным источником дохода, превращая простых пастухов в профессиональных солдат.

Отец мой не стал исключением. Чтобы прокормить нас, он проводил в походах разной степени успешности по восемь месяцев в году, оставляя хозяйство и нас на попечение своей старшей сестры Греты и её мужа Гуго.

Гретта и Гуго были добропорядочными людьми с несчастной судьбой. Гуго, как и мой отец раньше, часто нанимался на службу и прошел с десяток военных кампаний, пока не лишился глаза и не ослабла правая рука. Гретта же была прилежная и хозяйственная жена, которая родила Гуго троих детей, но по трагической случайности никто из них не дожил и до семи лет. Старший сын в пять лет заблудился в лесу, его так и не нашли, средний сын умер от легочной болезни в два года, а маленькая дочка родилась уже мертвой.

Самое же печальное, что все это произошло в течение года, и несчастная Гретта чуть было не наложила на себя руки. Мой отец в последний момент успел вытащить ее из петли.

С тех пор мы все жили рядом, и Гретта старалась заменить нам мать, которая покинула этот мир во время родов Лины более десяти лет назад, а Гуго помогал по хозяйству как мог.

Нам, это, собственно, мне, моему старшему брату Гусу и сестрам Эмме и Лине.

Под присмотром старших мы быстро научились всем бытовым премудростям и очень скоро, на радость отцу, стали самостоятельно вести хозяйство вчетвером. Со временем Гретта и Гуго перестали вмешиваться в рабочий процесс и удовлетворенно наблюдали, как мы управляемся без них. Отец же превратил дом в тихую гавань отдыха от ратных дел.

Однако крестьянская доля мне никогда не нравилась, мне было скучно прозябать в рутине, меня тянули ратные подвиги, геройские поступки, преодоление себя и, конечно, победы, о которых любил рассказывать Гуго. Но даже не это было главным. К решению связать свою жизнь с войной меня подтолкнул пример отца. Мне нравились его рассудительные рассказы о походах, множестве мест, в которых ему удалось побывать, о людях и смешных ситуациях, о той жизни, которой мне не хватало. Кроме того, мне всегда нравилась крепость его слов, за ними скрывалась уверенность и воля, которых, по чести сказать, мне порой не хватало, и я искренне считал, что там, на войне, можно этому научиться.

Когда я поделился своими размышлениями с друзьями, Крис сразу предложил вступить в молодежное братство Энтлебуха как самый короткий путь в форхут² – малую баталию, состоящую в основном из молодежи. По его словам, он уже давно вынашивал этот план и собирался нам его предложить, но никак не решался, а мой рассказ пришелся как нельзя кстати.

Ханс присоединился за компанию. Он хоть и был пристроен подмастерьем у своего отца-кузнеца, но, как он выразился, решил нас не бросать на произвол судьбы. Он был добрый малый и всегда опекал нас, внося свой по большей части практичный взгляд в наши решения.

К тому же он был младшим из четырех братьев, и перспективы получить в наследство кузницу у него были весьма туманными. Наверное, поэтому он решил попытать счастья с нами. А может, у него тоже в душе начала зреть та протестная тоска, свойственная многим юношам нашего возраста.

В любом случае мы втроем шли по лесу навстречу судьбе, страшась, но готовые принять все ее превратности.

– Ну, вот мы и пришли, – проговорил Крис, указывая на опушку леса, на которой расположилось около двух дюжин молодых людей от четырнадцати до двадцати лет.

Представителем нашей общины в молодежном братстве Энтлебуха был Альбрехт Бибер, сын одного приятеля моего отца. Его я узнал сразу, это был рослый, крепкий, почти как Ханс, молодой человек, одетый в шоссы и приталенный дублет цветов нашего кантона – белый и бирюзовый. На поясе у него висел базелард и короткий меч, а голову украшал берет – отличительный знак ветерана, прошедшего боевое крещение.

Несмотря на то что Альбрехт был всего на четыре года старше нас, он уже успел принять участие в одной кампании на территории Италии и с достоинством носил этот знак отличия.

Когда мы вышли из зарослей, присутствующие сразу же повернулись к нам и замолчали.

– О, а вот и наши новобранцы, – довольно приветливо обратился к нам Альбрехт, отрываясь от беседы.

– Добрый день! – поздоровался Крис за всех и улыбнулся своей самой лучезарной улыбкой. – Рад всех видеть!

Мы стояли в растерянности на краю опушки, не решаясь подойти ближе.

– Что вы там встали, – продолжил Альбрехт, делая шаг нам навстречу и приглашая подойти ближе, – проходите, не стесняйтесь.

Мы подошли ближе, и члены братства обступили нас, образовав ровный полукруг. В толпе я узнал обоих сыновей пекаря, Маттео и Натана, сына плотника Симона, с которым мы в детстве здорово дружили, но в последнее время виделись редко. Здесь был Тим, наш сосед, забавный малый, такой же говорливый, как и Крис, но только не обладавший его обаянием. Сын мельника из Шюпфхайма Анри, такой же рыжий, как и его отец, и с таким же наглым взглядом. Крупный и добродушный Жан, сирота Генрих, росший без отца и матери, со своей теткой-прачкой. Лукас, тоже давний мой приятель, чуть постарше меня, но на голову ниже. Остальных присутствующих я не знал, они были из других общин.

– Ну что, – спросил Альбрехт, подойдя к нам, – хотите, значит, вступить в наше братство?

– Ну да, – снова ответил за всех Крис и посмотрел сначала на меня, потом на Ханса.

– Отлично, – улыбнулся Альбрехт, – уверены в своем решении?

Мы переглянулись и молча кивнули.

– Хорошо, – кивнул Альбрехт и, повернувшись к остальным членам братства, продолжил, – дорогие братья, хочу представить вам троих претендентов на вступление в наши ряды, как это полагается.

Альбрехт зашел к нам за спину и положил руку на плечо Ханса.

– Этого здоровяка, – начал Альбрехт, – зовут Ханс Шмидт, многие из вас его знают, он сын, а заодно и подмастерье нашего кузнеца в Эшольцматте. Думаю, почти все имели дело с ним или с его отцом и знают покладистый нрав и ответственное отношение к работе, свойственные его семье.

Ребята из нашей общины покивали в знак согласия.

– Этот разговорчивый малый, – продолжил Альбрехт, положив руку на плечо Крису, – Крис Хофер, уверен, что многим из вас он так же знаком, по крайней мере его длинный язык. Умный парень, приятный собеседник, в общем, с ним не соскучишься.

Крис улыбнулся и помахал присутствующим рукой.

– И последний, – рука Альбрехта легла мне на плечо, – мрачный, задумчивый малый, сын хорошего приятеля моего отца, Фредерик Бауэр. Отец его – храбрый солдат и отличный друг, уверен, что и Фредерик пошел в него.

Я потупил взгляд и кивнул.

Толпа загудела и засвистела в знак одобрения.

– Спасибо, Альбрехт, – зычным голосом произнес мужчина лет двадцати пяти, выходя вперед, – будем знакомы, меня зовут Леонард Рихтер, и я являюсь предводителем братства Энтлебуха. Альбрехт порекомендовал вас, но вы должны понимать, что всех подряд мы, конечно, не принимаем, нам нужны смелые, сильные и решительные ребята, на которых можно положиться. Поэтому, помимо рекомендаций от Альбрехта, мы устроим небольшую проверку ваших навыков и морально-волевых качеств, по результатам которых будем уже принимать окончательное решение о приеме. Вам понятно?

– Да, – почти одновременно ответили мы втроем.

Леонард Рихтер, или «дядя Лео», как его за глаза называли члены братства, был предводителем молодежного братства Энтлебуха уже почти десять лет и пользовался большим доверием у властей Энтлебуха. Он здорово умел держать братство в узде и готовил прекрасных бойцов для ополчения кантона. Можно сказать, что через его руки прошли почти все кнехты³ форхута.

Однако для молодежного братства он был все же несколько староват, за что и получил свое прозвище. Поговаривали, что у него даже есть дети от одной вдовы, но жениться ему не разрешают власти Энтлебуха, поскольку Лео им удобен.

Но это были лишь слухи.

– Хорошо, – продолжил Леонард, – первое, с чего мы начнем, будет проверка ваших практических навыков: стрельба из арбалета, метание тяжестей, бег по пересеченной местности и боевые качества. Все просто, почти как на ярмарке.

Мы втроем молча кивнули.

– Альбрехт, – скомандовал Лео, – веди своих подопечных.

Альбрехт сделал знак, чтобы мы следовали за ним. На поляне уже были приготовлены девять мишеней, по три на разном расстоянии: в десять, двадцать пять и пятьдесят шагов.

– Думаю, что не нужно вам объяснять, что делать, – сказал Альбрехт, указывая на три стареньких арбалета, лежащих на земле рядом с болтами и зарядной системой «козья нога» ⁴.

– Но, – решил внести уточнение Альбрехт, – с зарядкой не мешкаем, она тоже оценивается. Ребята, – он указал на полукольцо, образовавшееся позади нас, – будут вам помогать, отбивая такт на тамбуринах. Ваша задача – уложить натяжение и выстрел в семь, а лучше в пять тактов. Готовы?

– Ага, – ответил за всех Крис, поднимая свой арбалет.

– Хорошо, ребята, – Альбрехт повернулся к полукругу, – Генрих, ты следишь за Крисом, Жан, на тебе Ханс, Лукас, ты смотришь за Фредом. Остальные, начинаем отбивать такт. Поехали!

Стрельбу из арбалета можно назвать приятным занятием, я во всяком случае его всегда любил и на каждой ярмарке старался непременно поучаствовать в состязании стрелков. Побед у меня, к сожалению, не было, но это не отменяло того факта, что стрелять я умел.

Упор, натяжение, болт в ложбину, прицел, спуск, щелчок тетивы. Пять тактов на тамбурине – удобный темп. Первый мой болт попал почти в центр мишени на десяти шагах, два следующих легли рядом с первым. Это успокоило меня, и следующий болт пошел в мишень на двадцати пяти шагах, но на пять дюймов левее и ниже центра, все еще в пределах красного круга. Я мотнул головой и выпустил еще два болта: второй пошел чуть выше первого, но также далеко от центра, третий попал уже ближе к центру.

Что же, последнюю мишень я решил брать более вдумчиво, задержав дыхание и тщательно выцеливая круг. Получилось семь тактов, но зато мишень была поражена даже лучше, чем на двадцати пяти шагах.

Результатом я был доволен и посмотрел, как отстрелялись Крис с Хансом.

Крис отстрелялся отлично, на двадцати пяти шагах даже лучше меня, а вот на пятидесяти немного хуже. Ханс прекрасно отстрелялся по ближней мишени, также как и я по второй, а вот на третьей один болт у него ушел выше мишени, и в круге видны были только два болта.

– Ну что же, – проговорил Альбрехт, – неплохо, неплохо. К Фреду вопросов нет, только на двадцати шагах надо бы поработать над спуском, видно, что дергаешь. Крис, тоже хорошо, только не поднимай так прицел, поверху пошли. Так, а вот Ханс куда-то потерял один болт. Куда?

– Выше ушел, – потупившись, ответил Ханс.

– Ну да, иди тогда собирай все болты, раз так.

Пока Ханс пошел за болтами, Леонард подвел итог.

– Здесь вы молодцы, результат неплохой, даже тот выстрел Ханса пойдет, в такт вписались, так что первое испытание вы все прошли. Следующее – это метание камней. Альбрехт, покажи новобранцам снаряды.

Метать нам пришлось огромные валуны весом фунтов по тридцать. Разбег, толчок, и камень летит, падая на землю так, что она отдается дрожью. Стоит ли говорить, что в этом состязании хуже всех оказался я? В то же время Ханс запустил булыжник так далеко, что его рекорд в тот день не смог повторить ни один из присутствовавших членов братства.

– Интересные у вас результаты, ребята, – задумчиво проговорил Леонард, – вопрос тут только к Фреду, плохо, новобранец, очень плохо.

Следующим испытанием был бег по пересеченной местности. Нашей задачей было преодолеть подъем на гору длиной в две мили и вернуться обратно. Бежали втроем, а члены братства сопровождали нас смехом и улюлюканьем почти на всем пути.

Задание это не вызвало у нас никаких сложностей, поскольку каждый швейцарец с детства привычен к горам, и мы втроем часто уходили в многочасовые походы ради посещения ярмарки или чтобы посмотреть красивый рассвет. Поэтому, когда мы пришли к финишу, нас отделяли друг от друга всего пара шагов.

Леонард встретил нас одобрительным кивком.

– В этом испытании я не сомневался, – сказал он, – но главное испытание у вас впереди.

Последним состязанием был швинген. Тогда он не был столь популярен, как сейчас, и каких-то устоявшихся правил и специального снаряжения еще не было, поэтому боролись в чем придется, и в каждой местности действовали свои правила.

Нам обмотали толстые веревки вокруг пояса и подвели к импровизированной арене – небольшому пятачку земли, усыпанному опилками и стружкой. Состязаться предстояло с тремя представителями братства, причем подряд, без отдыха. Задача была одна: бросить соперника на лопатки либо, если чистый бросок не получится, прижать его к земле.

Первым вышел Ханс. Несмотря на то что он еще не до конца отдышался после забега, он достаточно легко повалил Генриха, который по телосложению был сильно мельче. Затем он долго возился с Жаном, который был и покрупнее, и явно опытнее Генриха, но в результате смог одолеть и его, сначала неуклюже завалившись вместе с ним, а затем уже прижав к земле.

Третьим соперником против Ханса вышел Альбрехт.

Альбрехт почти сразу умудрился подцепить ногу Ханса и вывести его из равновесия. Через мгновение он уже повалил удивленного Ханса и прижал его к земле, сев на него сверху как на лошадь.

Следом пошел Крис.

– Ну как? – спросил я Ханса, когда тот тяжело дыша сел рядом со мной на землю.

– А, ничего особенного, – с усилием проговорил Ханс, – но Альбрехт, конечно, ловкий малый.

Первым соперником Криса был маленький, но юркий Лукас. Крис всеми силами пытался поймать его в объятия и повалить на землю, но Лукас вовремя выскальзывал и бегал вокруг. Наконец, не выдержав, Крис буквально прыгнул на Лукаса в попытке навалиться на него грудью, но тот в последний момент юркнул под ноги летящему на него Крису и перевалил того через свои плечи.

Крис аж крякнул в момент, когда шмякнулся спиной об землю. Лукасу засчитали победу, а Криса оставили для следующего поединка.

Вторым соперником был опять Жан, но на этот раз вес и телосложение были на его стороне. Кроме того, после удара Криса стал одолевать кашель, и видно было, что он никак не может восстановить дыхание. Более крупный Жан не стал предпринимать каких-либо хитрых действий по выведению Криса на бросок, а наоборот, стал давить бедолагу, стараясь как можно сильнее утомить. Наконец, когда Крис совсем опустил руки, Жан навалился на него и, подцепив ногу, уронил того на спину, упав на Криса сверху.

Во время третьего поединка на Криса было больно смотреть, он тяжело дышал, и пот лился ему на глаза. Он почти перестал сопротивляться. Рыжий Анри с легкой ухмылкой поднял Криса двумя руками, схватившись за веревку, и швырнул со всей силы о землю, в завершение специально навалившись на него всем весом.

Крис крякнул, выпуская воздух, и зашелся кашлем. Анри же, довольный собой, поднялся и с пренебрежением посмотрел на распростертого Криса.

– Фред, теперь ты, – махнул мне Альбрехт.

Настала моя очередь выходить в круг.

Легкий мандраж прошел по моему телу. Нет, я не боялся присутствующих, да и знал, что у них нет задачи меня покалечить или убить, но в то же время я хорошо понимал, что эти схватки были ничем иным, как настоящей проверкой. Ни стрельба из арбалета, ни метание камней не давали представления о силе духа претендента, а вот схватка, особенно после изматывающего бега, давала.

Крис себя проявил не лучшим образом, даже я это понял, нельзя было опускать руки. Здесь принцип был простым: стой, пока еще в сознании.

Войдя в круг, я встретился взглядом с Анри, который остался для первой схватки со мной. Самодовольная ухмылка все еще была у него на лице.

Мы пожали руки и схватились за пояса.

Анри был чуть старше и крупнее меня, и это чувствовалось. Но я был осторожен и старался на рожон не лезть, понимая, что любое мое действие будет требовать больших усилий и точности исполнения. Я выжидал, когда соперник предпримет действие, в надежде поймать его на контрприеме.

Анри же ошибочно принял мою пассивность за нерешительность. Сочтя, что победа достанется ему легко, он сильно дернул меня на себя, выводя из равновесия, и выставил одну ногу вперед с целью перевалить меня через нее. Это был примитивный прием, я легко его разгадал и быстро обвил выставленную ногу своей. Плотно зацепившись и упершись второй ногой, я изо всех сил толкнул соперника плечом. Анри, потеряв опору, повалился на землю вместе со мной, от неожиданности все еще держа меня за пояс.

Оказавшись сверху, я уперся плечом и головой в грудь Анри и отчаянно засеменил ногами, раскатывая Анри на обе лопатки, прижимая к земле. Он попытался встать на мост и скинуть меня с себя, но я уперся как старый буйвол и еще больше стал давить, выбрасывая ногами комья земли со свежей весенней травой.

– Есть прижатие! – крикнул Леонард.

Я ослабил напор, и Анри рывком выбрался из-под меня.

– Не было прижатия! – крикнул он, вставая с земли.

– Было, было, – спокойно проговорил Леонард.

– Давай переборемся! – настаивал Анри, повернувшись ко мне.

– Не вижу смысла, – осадил его Леонард, – Фред тебя переиграл. – И, обратившись к остальным, спросил: – Все согласны?

Члены братства закивали головами в знак подтверждения.

– У тебя будет еще возможность помериться силами, – успокоил его Леонард.

Анри зло посмотрел на меня и, не пожимая руки, пошел прочь от ристалища.

– Следующий, Жан, – Леонард посмотрел на здоровяка и указал на меня.

Поднявшись на ноги, я почувствовал, что дыхание мое сбито, а в голове пульсирует кровь. Я собрал слюну, чтобы смочить пересохшее горло, и сплюнул. Нужно выстоять.

Жан был больше Анри, но и медленнее. Он сразу начал наседать, прижимая к земле всем своим весом, как наседал до этого на Криса. Мои ноги задрожали от перенапряжения, и я понял, что долго так не продержусь. Тогда я наступил на переднюю ногу Жана и стал заваливаться на бок, увлекая соперника за собой.

Только бы оказаться сверху.

Мы упали на землю, держа друг друга за пояса. И тут уже моя легкость и расторопность сыграли мне на руку, я стал карабкаться на крупного Жана, перебирая руками и ногами, как котенок, брошенный в пруд.

Нырнув под выставленную руку, я перепрыгнул ногами через корпус Жана, оказавшись на другой стороне. В этот момент мой соперник совершил свою главную ошибку: пытаясь сбросить меня с себя, он сам перевернулся на спину, и мне осталось только сесть на него верхом и сдавить его бока своими ногами.

– Ну, что же ты делаешь! – крикнул Альбрехт и махнул рукой.

Я слез с поверженного Жана и подал ему руку, помогая подняться. Жан принял помощь с улыбкой и, поднявшись, похлопал меня по спине.

– Молодец, – добродушно ухмыльнулся он, – как кошка!

– Спасибо, – улыбнулся я в ответ и глубоко вздохнул.

В носу у меня пахло железом, а в горле совсем пересохло. Я дышал глубоко, пытаясь хоть как-то восстановить дыхание для следующей схватки. Нужно выстоять, осталось немного.

– Ну-ка, дай теперь я, – проговорил Альбрехт и вошел в круг ристалища.

Альбрехт боролся осторожно и продуманно. Он видел, что хоть я и не шибко силен и искусен в борьбе, но проворен и могу преподнести сюрприз. Он дернул меня вперед, потом назад, проверяя мою устойчивость. На это я отозвался максимально возможным сопротивлением и осторожным перешагиванием. Силы меня покидали, но, стиснув зубы, я решил сопротивляться до конца.

Вдруг Альбрехт сильно толкнул меня назад и в момент моего сопротивления подтянул свою дальнюю ногу, подсел и выдернул меня на себя, выпрямляя ноги. Вмиг я потерял опору и, описав ногами дугу, рухнул на землю аккурат на обе лопатки. Альбрехт приземлился на меня, но сделал это достаточно аккуратно.

Сквозь звон в ушах я услышал звук аплодисментов и свист. Видимо, мое падение произвело впечатление, но мне было все равно, я почувствовал только облегчение, что наконец закончились схватки и есть возможность просто спокойно подышать.

– Ну что, – проговорил Альбрехт, помогая мне подняться, – ты молодец, грызешься свирепо. Это правильно, это мы уважаем.

– Спасибо, – просипел я, восстанавливая дыхание.

Альбрехт вывел меня из круга.

Леонард подвел итог испытаний и дал слово членам братства. Каждый, у кого были возражения или сомнения в нашей пригодности для организации, должен был высказаться.

Анри во время обсуждения вел себя вызывающе и активно критиковал мою пригодность, видимо, ему не давало покоя поражение от меня. Ему хотелось выйти победителем, хотя бы на словах.

Но в мою защиту выступили Жан и Альбрехт, которые похвалили мои волевые качества и ловкость. По их мнению, это главные составляющие хорошего воина, все остальное можно нарастить.

– Ну, вы в самом деле! – вмешался в мою защиту Крис. – Не все же рождаются силачами, а вот что у Фреда врожденное, так это изворотливость, он как барсук, вы сами могли в этом убедиться!

Крис вступил в разговор, как будто уже был старым членом братства, и спорил со всеми, отстаивая свою позицию на равных. И самое интересное было то, что его никто не останавливал.

– Ладно, ладно, – успокоил присутствующих Леонард, – довольно болтовни. Ребята, как я вижу, нормальные, и считаю, что мы возьмем их на испытательный срок до осени. Посмотрим их в деле и проведем обряд посвящения в братство.

На этом наше первое знакомство с братством было окончено, и мы разошлись по домам уставшие, но счастливые.

Глава 2. Жук, Молоток и Праздник

Лето прошло быстро и насыщенно. Каждую субботу мы маршировали на поляне, практиковались в швингене и стрельбе, иногда совершали дальние марш-броски вдоль границ Энтлебуха на несколько дней, что категорически не нравилось Гусу.

Порой в таких вылазках происходили небольшие стычки с молодежными братствами соседних кантонов. Наиболее значительная из них произошла в июне с бернскими. Мы уличили их в нарушении границ, они стали это отрицать. Слово за слово, и началась драка.

Бока нам в тот день намяли, конечно, здорово, но и мы не остались в долгу – двоих своих им пришлось домой тащить на волокушах. Зато мы прошли первое боевое крещение, которое долго потом вспоминали в кругу друзей.

Мало-помалу мы осваивались, привыкли работать в строю, держать темп, выучили пару строевых песен. Окрепли физически и морально.

Молодежное братство на поверку оказалось чем-то вроде армии для детей: здесь нет родителей, нет теток и бестолковых нравоучений, но и смерти пока нет, а потери исчисляются синяками.

Зато уже есть дисциплина, физические нагрузки и, что, пожалуй, самое интересное, отсутствие ответственности за происходящее. «Приказ не обсуждается, приказ выполняется», – учил нас Лео, – «а если выполнение невозможно, то докладывается командиру, пусть он думает и принимает решение». Таким образом получалось, что солдату думать было даже вредно, поскольку это отнимает драгоценное время на выполнение приказа.

Нашим непосредственным командиром был Альбрехт. Не сказать, что он был плохим командиром, с ним было достаточно весело, особенно если в отряде был Лукас и Крис, но ответственность он как-то не очень любил и всячески старался себя от нее избавить. Приказы, которые не должны были обсуждаться, отдавались абстрактно, из разряда «пойди туда, сделай всё по-быстрому и айда назад», и редко когда давалась хоть какая-то оценка последствий, во всяком случае фраза «Ой, да ладно, что там может случиться» звучала из уст Альбрехта довольно часто.

Возможно, это свойство Альбрехта, а возможно моя собственная природная осторожность сохранили у меня желание обдумывать приказы и принимать самостоятельные решения, несмотря на муштру Лео. И в будущем это свойство стало для меня как благом, так и наказанием. Благом, потому что научило самостоятельно выбирать свой путь в жизни, на котором я повстречал прекрасных людей и стал участником интересных событий, а наказанием, потому что каждое мое решение было приправлено горечью сомнений.

Наглядным примером тому стало последнее наше испытание в братстве, когда в сентябре 1493 года от рождества нашего Спасителя на очередном собрании братства Леонард поднял этот вопрос.

– Ну что же, – начал он, выстроив нас на «нашей» поляне, – от лица братства хочу представить троих наших новобранцев к вступлению в наши ряды и дать вам последнее, вступительное задание.

По рядам прошел шепоток.

– Да, да, я говорю о трех новобранцах, которые пришли к нам весной по рекомендации нашего брата Соловья.

Соловей – это было братское прозвище Альбрехта, которое он получил при посвящении. Ему было тогда тринадцать лет, и голос у него еще не начал ломаться, отчего был звонкий как у соловья, а так как он, так же как и Крис, любил поговорить, ему в братстве дали это прозвище.

– Крис, Фредерик и Ханс, выйдите из строя, – скомандовал Лео.

Мы втроем вышли вперед и встали по стойке смирно.

– Слушайте задачу, – начал Лео, – в соседней от вас деревне, на границе с Берном, живет один мужик, бывший солдат, который решил забросить службу и осесть на родине. Дело, конечно, его, но этот тип повадился захаживать к одной нашей замужней барышне, муж которой сейчас в походе, своим потом и кровью добывает ей деньги и подарки. И мы, как блюстители добродетели, должны отвадить этого типа, а барышне напомнить, что прелюбодеяние – это грех.

Крис, Ханс и я переглянулись.

– И что нам нужно делать? – первым спросил я.

– Ну, мужика этого надо бы хорошенько проучить, так, чтобы он дорогу сюда забыл, а барышне… – Леонард на секунду задумался, – барышню мы подстрижем.

– Ого! – выдохнули почти все присутствующие.

– А почему мы не выдаем этих прелюбодеев властям? – решил уточнить я, – для этого же есть специальные наказания.

Леонард пристально посмотрел на меня и медленно ответил:

– Потому что этого не хочет сам муж.

– О как, – снова удивились присутствующие.

– Да, – устало проговорил Леонард, – дело щекотливое, и он не хочет огласки, поэтому все надо обстряпать так, чтобы, с одной стороны, никто ничего не заметил, особенно со стороны Берна, с другой – чтобы явно дать понять, что муж обо всем знает и не позволит ставить себе рога.

Я посмотрел на Криса, тот в ответ только пожал плечами.

– Какая роль достается нам? – уточнил я.

– Ваша задача отделать мужика, но не убивать, барышней займется Соловей, – ответил Леонард.

– Он вооружен?

– Думаю, что да, во всяком случае к этому надо быть готовым.

Я снова посмотрел на Криса, а затем на Ханса. И тот и другой ничего не ответили.

– Не ссы, Фредерик, – раздался окрик из строя, за которым последовал смех, и я готов поклясться, что это был голос Анри.

– Цыц, – рявкнул Лео, – что за разговорчики в строю!

Когда шепот и смешки за спиной стихли, Лео продолжил:

– Это тебя беспокоит, Фредерик?

– Нет, – спокойно ответил я, – просто вооруженный человек с военным опытом – это не драка в трактире, здесь нужно хорошенько подготовиться.

– Разумно, – кивнул Леонард, – вот и подготовьтесь. Выполните это задание – возьмем вас в братство. Верно говорю? – обратился Леонард к остальным.

Дружный гул возвестил о согласии и нескрываемом любопытстве присутствующих.

– Ну вот и славно, – удовлетворенный эффектом, улыбнулся Леонард, – мероприятие будем проводить сегодня ночью, Соловей будет координировать ваши действия. Вопросы?

Мы втроем покачали головами в знак того, что вопросов у нас не было. Точнее, их была такая куча, что мы просто не знали, с чего начать, и требовалось время на то, чтобы их упорядочить.

– Тогда вольно! – скомандовал Лео.

С этой кучей незаданных вопросов я сразу же после команды набросился на Альбрехта. «Как?», «Что?», «Где?», «Когда?» и опять «как?», «как?» и так до бесконечности. Альбрехт аж скис от такого количества вопросов, но что-то ему все же удалось прояснить.

Согласно его плана, задача нашей тройки сводилась к организации засады на горной тропе, ведущей в Труб. В помощь нам давали Лукаса и Анри – они вдвоем проследят за целью и предупредят нас, когда она будет подходить к тому месту, где мы устроим засаду. Альбрехт считал, что впятером мы справимся с одним. Сам же Альбрехт со своими друзьями останется выполнить вторую часть задачи.

– А ты уверен, что мы справимся с вооруженным ветераном? – не унимался я.

– Фред, – с явным раздражением от моих вопросов проговорил Альбрехт, – ты че, ссышь? Если не хочешь, вали отсюда.

– Да нет, – начал оправдываться я, – я просто сомневаюсь.

– Слушай, задача есть задача, ее надо выполнять, не морочь мне голову.

– Ты уверен, что мы справимся? – с надеждой задал я последний вопрос.

– Ой, да что он сделает вам? Уставший, расслабленный, да и пьяный, наверное, вы его теплым возьмете.

– Хорошо, – кивнул я.

До вечера мы вчетвером с Лукасом выбирали место для засады. С одной стороны, нужно было сесть так, чтобы нас не было заметно, с другой – мы должны были видеть объект на подходе, кроме того, важно было расположиться так, чтобы звук схватки, если такая завяжется, не был слышен. Выбрав, наконец, укромное место в полумиле от общины, мы отослали Лукаса к Альбрехту с сообщением о нашей готовности, а сами сели думать о том, как будем обезвреживать объект нашего задания.

– Ну что, какие будут мысли? – начал я.

– Главное – нам его с ног сбить, – задумчиво начал Ханс, – а там все будет проще.

– Решение простое и действенное, – согласился я, – но как сбить с ног опытного солдата? Я уверен, что засаду он почувствует заранее.

– Ты преувеличиваешь его способности, – с улыбкой проговорил Крис.

– Тем не менее, лучше быть к этому готовым, – парировал я, – что у нас есть против меча и кинжала?

– Нож, – пробормотал Ханс.

– Нож, – подтвердил я.

– И нож, – улыбнулся Крис.

– В общем, беда, – подытожил я, – нам нужны длинные палки, чтобы держать его на расстоянии.

Мы огляделись в поисках подходящих деревьев и, не сговариваясь, стали заготавливать себе оружие. Потом, подумав еще немного, сделали несколько шестов про запас: один для Лукаса, один для Анри и три для себя, на случай если какой-то сломается.

Получилось восемь отличных палок футов по шесть в длину.

– Так, теперь давайте подумаем над тем, кто где сядет, как будем выходить, кто встречает, что говорим? – начал я, с трудом разбирая лица своих друзей в сгущающихся сумерках.

– Встречать его будет Ханс, – рассмеялся Крис, – он самый крупный, его трудно обойти.

– А чего я-то? – удивился Ханс.

– Ну, здесь я соглашусь с Крисом, – проговорил я, – ты у нас самый сильный, ты сможешь среагировать и задержать того мужика, если что, нас с Крисом он быстро завалит.

– Ну не знаю, – с сомнением проговорил Ханс, – не нравится мне вся эта затея.

– Мне тоже, – согласился я, – но раз мы уже подписались на это, то нужно доделать дело до конца, иначе нас ждут большие неприятности.

– Какие, например? – уточнил Ханс.

– Ты слышал Альбрехта, нас не примут в братство, и это половина беды, – ответил я и, подумав, добавил, – но нас еще и посчитают трусами, разнесут это по всем общинам, и в наемники нам путь будет заказан.

– А может, и хорошо, – неуверенно пробормотал Ханс.

– Ты что, боишься? – вмешался в разговор Крис.

– Ничего я не боюсь! – разозлился Ханс.

– Я тоже волнуюсь, дружище, – успокоил я Ханса, – я опасаюсь, что нас порежут здесь на ленточки, поэтому думаю, как все сделать так, чтобы решить задачу и вернуться домой.

– Вот, это подход мне нравится, – поддержал меня Крис.

– Но умение воевать не означает бросать на врага заведомо неготовые силы, – не сдавался Ханс.

– Думаешь, мы не готовы? – спросил я Ханса.

– Я не очень, – честно признался мой друг, – одно дело что-то создать, побороться там с кем-нибудь, другое дело – рисковать жизнью, она у нас одна.

Я пристально вгляделся в глаза товарища, насколько я мог их различить в свете заходящего солнца, и понял, что Ханс не пойдет навстречу противнику в одиночку, он боится.

– Хорошо, – сказал я, – выйду навстречу я. Ханс, тогда твоей задачей будет удар во фланг, бей по ногам, главное – урони его, очень тебя прошу, иначе мне конец.

Ханс кивнул.

– Крис, – продолжил я, – ты выходи со мной, но чуть в стороне, твоя задача – повернуть его так, чтобы он не заметил Ханса, и прикрыть меня, если этот мужик сразу набросится.

– Хорошо, братишка, – похлопал меня по плечу Крис, – не волнуйся, я буду рядом. Куда поставим Анри и Лукаса?

– Лукаса к Хансу, – ответил я, – Ханс, возьми три шеста с собой и расскажи о плане Лукасу, когда он к тебе придет.

– Понял, – пробасил Ханс, немного приободрившись.

– Анри поставим с другой стороны, чуть левее тебя, Крис, он наш резерв, выйдет, когда мы вчетвером завязнем.

– План мне нравится, – довольно улыбнулся Крис.

– Да, – мрачно проговорил я, – но это только план.

– Не будь таким мрачным, – весело сказал Крис, – все у нас получится, правда, Ханс?

– Угу, – ответил Ханс, задумчиво примеряясь к шесту.

Солнце, наконец, окончательно зашло за горизонт, и наступила ночь, а вместе с ней, в качестве напоминания, что на дворе уже осень, начали замерзать руки. Накинув на головы капюшоны и поглубже укутавшись в плащи, мы стали молча наблюдать за пустынным изгибом дороги, слабо освещенным луной, по которой должен был пройти нужный нам путник.

Принимая решение о вступлении в братство, я понимал, что мне придется столкнуться с подобного рода поручениями, я много слышал таких историй от Гретты и Гуса, но я не ожидал, что это произойдет так скоро.

Драки как таковые не были чем-то диковинным в наших краях, это было частью нашей жизни, но вот так, по заказу, избить совершенно незнакомого человека, для нас троих было в новинку.

– Крис, – шепотом позвал я друга.

– Что, – отозвался голос из темноты.

– А ты бы согласился, если бы Альбрехт приказал нам убить этого прелюбодея?

– Фред, что за глупые мысли у тебя в голове?

– Они не глупые, – слова Криса меня обидели, – я просто думаю, что могло бы меня остановить от выполнения приказа.

– Слушай, ну ты же сам хотел податься в наемники, думаешь, в какой-нибудь Франции или Италии будут спрашивать твоего мнения в отношении приказа? Там будет все гораздо жестче. Либо ты, либо тебя.

– Ты не ответил на вопрос.

– Не знаю, – немного помолчав, ответил Крис.

– Вот и я не знаю, – честно ответил я, – одно дело – война и чужие земли, а здесь это фактически наш земляк, пусть и дурак, но по большому счету он не враг и смерти нам с тобой не желает.

– Удел наемника – не размышлять, а исполнять, – резонно заметил Крис, – вот когда станешь отдавать приказы, тогда и будешь терзаться сомнениями.

– Но я же могу отказаться от исполнения приказа.

– Можешь, но тогда тебя никто не наймет.

– Получается, мы как вещь, – после недолгого молчания заметил я, – нужны для выполнения конкретной задачи, а дальше нас могут выбросить за ненадобностью. Тебя это не смущает?

– Нет, – немного раздраженно ответил Крис, – я, как и ты, преследую свои цели, и если я могу выполнить какую-то работу, за которую хорошо платят, то почему бы и нет. Это касается любого дела, хоть у Ленца на мельнице, хоть у еврея Томаса в лавке.

– Ну да, – согласился я, – но убивать я бы, наверное, не стал. Не смогу.

Крис промолчал.

Просидев в ожидании несколько часов, мы уже решили, что все это была какая-то злая шутка, выдуманная для нас Леонардом как этап посвящения, но тут раздался условный сигнал, Крис ответил, сигнал повторился, и на повороте появились два бегущих к нам силуэта.

– Идет, – глубоко дыша, сообщил Лукас, – у нас несколько минут, вы готовы?

– Да, – ответил я, – вы видели Ханса с дороги?

– Кого? – не понял Лукас, – нет, мы и вас-то не сразу заметили.

– Отлично, – ответил я и начал быстро объяснять план, – Лукас, иди вон туда, – я указал место, где затаился Ханс, – Ханс на месте объяснит твою задачу, давай быстрее.

– Анри, – начал я после того, как Лукас исчез в направлении Ханса, – твое место левее дороги, чуть дальше, чем Ханс. Твоя задача…

– О как, вы уже и план состряпали, – прервал меня Анри, – деятельные какие.

– Ну да, а что не так? – удивился я.

– Да ничего, – пожал плечами Анри, – только все ваши планы пойдут прахом, когда заварушка начнется.

– Возможно, но это лучше, чем просто навалиться толпой.

– Посмотрим, – в брезжащем рассвете была заметна наглая ухмылка Анри.

– Вот, держи оружие, – я протянул Анри один из заготовленных шестов.

– Не нужно, у меня свое, – Анри погладил рукоять меча, висящего на поясе.

У меня в душе шевельнулось нехорошее предчувствие.

– Ну, – озадаченно произнес я, – хорошо, только мы не должны его убивать, ты помнишь?

– Ага, – снова улыбнулся Анри, – не боись, я здесь для наблюдения и подстраховки.

– Хорошо, – вздохнул я, – тогда прошу тебя, не появляйся до того, как мы его не начнем к тебе теснить.

– Ладно, – кивнул Анри и добавил с ухмылкой, – вы только морды-то прикройте и имен не называйте.

Анри быстро огляделся и быстро перебежал через дорогу, скрывшись в тени кустов и деревьев на другой стороне.

Мы с Крисом переглянулись и быстро подняли плащи, прикрывая лица. Через несколько минут показалась одинокая фигура, быстро шагающая в направлении к нам в коротком дорожном плаще и капюшоне.

Я глубоко вдохнул, выдохнул и сделал шаг из тени на дорогу. Крис немного замешкался, но тоже вышел и встал чуть позади меня по левую руку. Я дико нервничал, поэтому, чтобы не пустить петуха, набрал полную грудь воздуха и стал говорить медленно на выдохе.

– Далеко ли путь держите в столь ранний час? – получилось гулко и слегка вальяжно.

Фигура остановилась в пяти-шести шагах от нас и огляделась. Почему-то я не мог молча напасть на человека, какая-то часть меня требовала мотива, распаляя сердце для рывка и оправдания насилия.

– А тебе какое дело? – с подозрением произнес грубый мужской голос.

Полог плаща угрожающе откинулся, обнаружив меч и короткий кинжал, висящие на поясе.

С этого расстояния я уже смог разглядеть цель нашего ночного бдения подробнее. Это был мужчина лет сорока с грубыми чертами лица и седеющей окладистой бородой. Глубокие морщины, шрам на щеке, внимательный взгляд. Человек держался напряженно, но в то же время уверенно, двигался плавно и осторожно, несмотря на выраженный живот.

– Ходит слух, что петух повадился в чужой курятник, и надо бы этого петуха на бульон пустить, – ответил я.

Ума не приложу, почему мне в голову пришла именно эта фраза, но признаюсь, получилось эффектно. Моя реплика ввела мужчину в замешательство, и он на несколько мгновений растерялся, не находя ответа. Это и был тот шанс, которого я ждал.

– Бей его! – крикнул я.

Пользуясь преимуществом своего оружия, я сделал выпад в лицо сопернику, отвлекая его от движения Ханса в тени. Крис тут же поддержал меня, нанося размашистый удар по ноге мужчины.

Но наша цель оказалась проворнее, чем показалось сначала, мужчина отскочил назад, уворачиваясь сразу от двух ударов, и быстро достал меч из ножен, пятясь назад и разрывая дистанцию.

Внезапное появление Ханса было, по всей видимости, для нашего противника ожидаемым. Он парировал удар Ханса в голову, ушел от удара Лукаса и, держа нас четверых в поле своего зрения, развернулся спиной к тому месту, где засел Анри.

Не сговариваясь, мы начали теснить противника, прижимая его к краю дороги. В голове у меня застучало, дыхание участилось, внимание сосредоточилось на мече.

Образовав полукруг, мы осыпали противника ударами со всех сторон, не давая ему возможности контратаковать или бежать. Ханс попал по ноге, но не сильно, я смог дотянуться до плеча, но мой удар тоже не стал для противника фатальным.

Наконец, поняв, что долго так отбиваться он не сможет, мужчина решился прорвать наши ряды и бросился прямиком на меня, принимая удары палками спиной и рукой, закрывавшей голову.

От неожиданного напора я отшатнулся, выставив вперед шест, но противник увел нацеленную на него палку и сделал выпад мечом прямо мне в грудь. Чтобы избежать смертельного ранения, мне не оставалось ничего, кроме как отпрянуть назад и повалиться спиной на землю.

Закрывшись руками и прощаясь с жизнью, я ожидал удара сверху, но его не последовало. Вместо этого противник наступил на мою ногу, сделал неловкий шаг в сторону и с криком повалился рядом со мной.

Откатившись, я быстро вскочил на ноги и только сейчас увидел Анри с оружием в руке.

Мужчина, ругаясь отборной бранью, катался по земле в попытке увернуться от града сыпавшихся на него ударов и зажимал глубокую резаную рану на плече.

Наконец ночной гость взмолился о пощаде, и тогда мы прекратили избиение и обступили поверженного противника, отбросив его меч, который тот выронил из поврежденной руки.

Увидев, что бой проигран, мужчина заговорил.

– Что вам нужно, деньги? – в его голосе послышалась злость, смешанная с отчаянием, – Забирайте! Все забирайте!

Здоровой рукой он сорвал кошель с пояса и швырнул нам под ноги.

– Нам не нужны твои деньги, – холодно сказал Анри, – мой друг тебе уже все сказал.

– Что он сказал? – кряхтя проговорил мужчина, – какой еще петух, какие курицы?

Анри покосился на меня и подмигнул.

– Ты, петушок, – продолжил он, обращаясь к лежащему на земле мужчине с чувством превосходства победителя над побежденным, – которого мы сейчас на бульон зарубим.

– Какой еще бульон? Вы чего, молодежь, с ума посходили?

В глазах мужчины я заметил страх, но не панический страх, который сковывает и лишает воли к сопротивлению, это был скорее страх неизвестности, и глаза его бегали по нашим лицам в поисках ответа и способа выйти из ситуации.

В это время Анри продолжил распаляться. Видимо, ему тоже не хватало хладнокровия просто взять и нанести удар человеку ни за что.

– Зачем пришел в нашу общину ночью? – начал Анри наступление, – отвечай!

– По делам, – быстро ответил мужчина.

– Не ври мне! – закричал Анри и, схватив у Лукаса шест, ткнул им в лицо лежащего на земле мужчину.

Тот целой рукой успел прикрыть голову от удара и получил хороший синяк на предплечье.

– Зачем пришел к нам в общину ночью? – повторил вопрос Анри.

– Я не могу сказать, – немного замявшись, ответил мужчина.

– Это еще по чему? – удивился Анри.

– Потому! – огрызнулся мужчина, – подрастешь – узнаешь.

– Что ты сказал! – крикнул Анри, и конец шеста снова вылетел вперед, но на этот раз не стал метить в прикрытое лицо, а ткнулся в пах.

– Ой, – мужчина крякнул и поджал ноги.

– Отвечай на вопрос! – не унимался Анри.

Немного отдышавшись и уняв боль, мужчина ответил:

– Я понял, что вы от меня хотите, сам бывал в подобных бандах, но я вам больше ничего не скажу, делайте то, что собрались, и давайте покончим с этим.

Мы переглянулись, похоже, мужчина не боялся ни нас, ни смерти, и глупо было запугивать его дальше.

– Ан…, – начал я и осекся, вспомнив слова Анри, – «Антонио», мне кажется, уже достаточно, он все понял.

Анри посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом, но, расслабившись, кивнул.

– Да, пожалуй, ты прав, – и обратился уже к лежащему на земле, – отстегивай кинжал и проваливай, еще раз мы тебя здесь поймаем – пеняй на себя, дорога тебе сюда заказана. Понял?

Мужчина кивнул и тяжело поднялся на ноги. На всякий случай я приготовился к внезапной атаке и выставил шест немного перед собой. Моему примеру последовали и Ханс с Крисом. Только Анри и Лукас стояли расслабленно и наблюдали за действиями мужчины.

Он, в свою очередь, вытаскивая кинжал левой, целой рукой, обвел нас взглядом и, бросив кинжал, спросил:

– Я надеюсь, что все, что произошло сегодня ночью, не дойдет до ушей всей общины?

– Не переживай, – не сводя глаз с мужчины, ответил Анри, – мы умеем держать язык за зубами, но тебя мы запомнили, и следующий поход сюда станет для тебя последним.

Мужчина еще раз посмотрел в наши глаза и, кивнув своим мыслям, развернулся и, пошатываясь, пошел прочь, зажимая рассеченное плечо.

Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду, затем быстро собрали разбросанные вещи и направились к дому.

– Ха, здорово все вышло, – весело заговорил Крис, – все сделали лучшим образом.

– Ага, – с усмешкой проговорил Анри, – только без меня вас бы покромсали.

– Все было так и задумано, – веселился Крис, – мы его специально спиной к тебе развернули, это был хитрый тактический замысел.

– Ну да, конечно, – рассмеялся Анри, – и Фред специально на жопу упал?

– Да, точно тебе говорю! – смеясь, ответил Крис, – так все и планировалось: Фред на жопе изображает беспомощность, отвлекая внимание цели, а мы его валим.

– Да-да, врите больше, – беззлобно и с явным облегчением проговорил Анри, – в любом случае все окончилось удачно.

Всю дорогу до общины мы шли шутя, перекрикивая друг друга, напряжение этой ночи начало стремительно отпускать, уступая место счастью, смешанному со страхом и усталостью. Мы говорили, говорили и говорили, вспоминая мельчайшие детали и подробности.

Наконец, когда мы дошли до перекрестка на краю деревни, Анри сказал:

– Все, теперь нужно отдохнуть и выспаться. Встречаемся сегодня вечером на том же месте. Но о том, что произошло, никому ни слова, ни мамам, ни папам, ни братьям или сестрам, все поняли?

Мы закивали в ответ.

– Это серьезно, понимаете? – продолжил Анри, – все, что происходит в братстве, навсегда остается в братстве.

Мы снова закивали.

– Если спросят, где вы были, говорите, что вы всю ночь должны были простоять, не сходя с места. Это был как бы тест на бдение, как у рыцарей завета.

Мы закивали в третий раз, разбавляя смешками и одобрительным бурчанием.

– Тогда вольно! – с усмешкой объявил Анри, – по домам!

Анри махнул рукой и потрусил к себе на мельницу, которая находилась между нашей общиной и Шюпфхамом. Мы же, попрощавшись, отправились по домам.

Дома я был в тот момент, когда мои сестры уже поднялись, и, увидев меня помятого и невыспавшегося, накинулись с расспросами о том, где я был всю ночь и что со мной случилось.

Я отвечал односложно, как научил меня Анри, рассказал об испытаниях и ночном бдении, добавил еще красивую историю о рыцарских традициях.

– То есть работать ты сегодня уже не в состоянии, я правильно тебя понял? – вмешался в разговор Гус, неожиданно появившись в дверях за моей спиной.

– Ну, почему же, – стушевался я, – мне бы только поспать пару часов, и я буду готов.

– Ага, – покивал головой Гус, – всю ночь развлекался, а мы теперь за тебя будем отдуваться, лучше бы ты вместо всех этих бестолковых походов делом занялся.

– Это тоже дело, – попытался защититься я, – может быть, поважнее чем вычищать хлев.

– Ну конечно, – вновь недовольно проворчал Гус, – у нас тут сбор урожая, если ты не заметил, вся община при деле, а твои «походы» нас зимой не прокормят.

– Может, и прокормят, – огрызнулся я.

– Ладно тебе, Гус, – вмешалась Эмма, – не ругайся на него, он ведь не знал, что это на всю ночь затянется, а его дружба с этими ребятами может еще принесет пользу.

Гус не стал отвечать, а только махнул рукой и вышел из дома.

– Не сердись на него, Фред, – улыбнулась Эмма, – он себя чувствует самым ответственным за нас, вот и важничает.

– Да ну его, – насупился я.

– Ладно, ложись спать, нам с Линой пора уже бежать. Если проголодаешься, мы тебе оставили немного каши на печи.

– Мне вечером снова нужно будет уйти, – осторожно проговорил я, – но, надеюсь, на этот раз все будет быстрее.

Эмма задержалась в дверях, на мгновение задумавшись, а потом кивнула и ушла, закрыв за собой дверь.

Оставшись в одиночестве, я огляделся по сторонам, расстелил плащ на лежанке и улегся, подложив под голову тюфяк. Я оглядел небольшое помещение нашего дома, как будто не был здесь уже долгое время.

Большой стол, две лавки вдоль стен, очаг и моя с Гусом лежанка, рядом два ящика для одежды. Рядом с очагом висели половники, ложки и другая кухонная утварь. На столе стояло несколько тарелок, в углу, рядом с дверью, стояла кадка с водой и веник.

Ничего не изменилось, и, почувствовав себя дома, я закрыл глаза. Печь еще не остыла, и тепло после бессонной ночи быстро взяло вверх надо мной, я уснул, отвернувшись от солнца, настойчиво лезшего мне в глаза.

Проснулся я от звуков спора Гуса с Эммой.

– Он проспал весь день! – рычал Гус, – а ты говоришь, что он опять куда-то свалить собирается? Завтра опять проспит?

– Да нет же, – успокаивала его Эмма, – он сказал, что вернется рано.

– И ты ему поверила? – усмехнулся Гус, – эти братства – натуральные банды, они куролесят по лесам, постоянно дерутся и создают кучу неприятностей под благовидным предлогом. Поверь, что вся эта его затея еще нам аукнется.

– Ну, не всем же быть таким рассудительным, как ты, – улыбнулась Эмма, – ты наша опора. Думаю, что Фред это понимает, поэтому и пытается найти себя где-то в другом месте.

– Лучше бы он дома себя находил или подмастерьем пошел к своему дружку Хансу.

– Может, и пойдет, – пожала плечами Эмма, – но, ругая его, ты ничего не добьешься.

– Скорее бы отец вернулся, – вздохнул Гус, – он быстро поставит ему голову на место.

Они перестали спорить в тот момент, когда я открыл глаза и поднялся.

– Вот он, – усмехнулся Гус, – с добрым утром!

– Который час? – уточнил я, приходя в себя.

– Часов пять уже, – ответила Эмма, – солнце начинает садиться.

– Вот дьявол, – вскричал я и вскочил на ноги.

– Опаздываешь? – с издевкой спросил Гус.

– Да, – кивнул я, – нужно отлучиться на пару часов.

– Беги, конечно, – проговорил Гус, сидя за столом, – нам все равно нечем заняться, мы с удовольствием за тебя сделаем все твои дела.

– Вернусь и все сделаю завтра, обещаю, – проговорил я и, набросив плащ, быстро вышел из дома.

Гус что-то сказал мне вслед, но я уже не расслышал, спеша на место встречи.

Прибыл я последним, Крис и Ханс уже сидели с остальными членами братства на поляне вокруг костра и весело что-то обсуждали.

Когда я подошел, Леонард заметил меня и крикнул:

– А вот и последний! Этот, видимо, больше всех любит поспать!

Раздался громкий смех, и кольцо разомкнулось, подпуская меня к огню.

– Ну, раз все собрались, – начал Леонард, – давайте тогда подведем итоги испытания наших кандидатов. Соловей, тебе слово.

Альбрехт поднялся на ноги и стал расхаживать вокруг костра, рассказывая о наших вчерашних похождениях.

Он в красках поведал о том, что произошло прошлой ночью, отметив мою шутку про петуха, похвалил Ханса за силу и отвагу, Криса за лидерские качества и умение планировать подобного рода мероприятия, что меня сильно удивило. Я помнил, как Ханс отказался выходить перед соперником, а Крис только поддакивал во время планирования сражения. Но высказывать возмущение не стал, ограничившись только вопросительным взглядом на Криса, который в ответ только улыбнулся и подмигнул.

– Ну, и наконец, посовещавшись с Анри и Лукасом, – подвел итог Альбрехт, – я решил, что ребята достойны быть членами нашего братства, и выношу их кандидатуры на голосование.

Одобрительный возглас, прокатившийся по рядам присутствующих, означал, что они согласны с этим выводом.

– Тогда давайте проголосуем! – взял слово Лео, – поднимите руки те, кто за вступление Криса в наше братство?

Все члены братства, кроме Генриха и Жана, подняли руки.

– Генрих, Жан, в чем у вас сомнения? – спросил Леонард.

Генрих поднялся на ноги и проговорил:

– Крис парень неплохой, и я в целом не против его вступления, – он откашлялся, – но мне это, не понравилось, как он боролся. Сдался рано.

– Верно, – кивнул Леонард, – было такое. Крис, что ответишь?

Крис поднялся и с улыбкой проговорил:

– Ну, во-первых, я не сдался, я стоял там и ждал своей участи, несмотря на то что Жан меня шмякнул так, что я чудом остался жив.

По рядам прошел смешок.

– Ну, а во-вторых, я несколько дней провел в постели перед этим, проклятая простуда одолела, и нос был забит, так что дышал я даже на пробежке с трудом. И если кто-то сомневается в моей стойкости, то я готов сейчас продемонстрировать ее.

– Хорошо, – успокоил распылявшегося Криса Леонард, – прошлой ночью ты все показал прекрасно. Есть еще возражения?

Больше никто руки не поднимал.

– Отлично, – обведя взглядом голосующих, проговорил Лео, – теперь тот же вопрос в отношении Ханса, кто за его вступление в братство?

По поводу Ханса решение было единогласным, здоровяк всем нравился своим покладистым характером и спокойствием.

Я поежился на холоде, пытаясь немного отвлечься от нахлынувшего на меня волнения.

– Отлично! И последний кандидат, – продолжил Леонард, – Фредерик. Кто за его кандидатуру?

Руки подняли все за исключением Анри.

– Так, интересно, – проговорил Леонард, – все за, кроме Анри. Давай тогда говори прямо, почему?

Анри поднялся на ноги и, откашлявшись, произнес:

– Да, есть у меня сомнения в отношении Фредерика. Прошлой ночью он чуть не угробил нас своим падением на жопу в самый ответственный момент, и ладно если бы это была случайность, но и в испытаниях он показал, что драться не умеет, только выкручивается в последний момент. И вчера в кустах все друзьям что-то нашептывал, небось хотел отсидеться за их спинами. Я таких не люблю.

Взгляды присутствующих приковались ко мне, и я почувствовал, что заливаюсь краской, уши у меня вдруг вспыхнули и стали горячими.

– Хм, любопытная точка зрения, – проговорил Леонард и обратился ко мне, – Фредерик, ничего не хочешь сказать в свою защиту?

Медленно поднимаясь, я судорожно перебирал в голове возможные варианты ответа, все эти обвинения казались мне нелепыми, ведь я, наоборот, вчера только и делал, что пытался решить поставленную задачу.

– Ну, – начал я и честно признался, – право, я не знаю, что на это ответить.

Моя растерянность и оправдательный тон были настолько невыразительными, что слушатели невольно стали искать во мне именно те черты, которые описывал уверенный в своих словах Анри.

– Постойте, – пришел мне на выручку Крис, – не знаю, чего там показалось Анри, но Фреда я знаю с детства, и не надо приписывать ему качества, которых у него нет! Да, он малый, конечно, угрюмый и не шибко расторопный, но более преданного друга я и желать бы не стал, правда, Ханс?

– Да, – проговорил Ханс, вставая, – Фред большой молодец, без него мы бы не справились со вчерашним заданием.

– Ага, – ухмыльнулся Анри, – а если он в следующий раз на жопу плюхнется в самый ответственный момент и подставит всех?

– Не плюхнется! – Крис махнул рукой в сторону Анри, как бы отмахиваясь от назойливой мухи, – немного тренировок – и будет молодцом. К тому же там мужик был матерый, любого мог уронить.

Интересно, наверное, рассуждать человеку, единственное достижение которого было напасть сзади», – подумал я, но промолчал, не желая провоцировать конфликт дальше.

По мере того как Крис цветастыми увещеваниями склонял чашу окончательного решения в мою пользу, я все больше убеждался в том, что все обвинения в мой адрес ложны. Нет, я не был подлецом, не желал себе привилегий, да и вообще ничего плохого никому не желал, я просто хотел быть полезным и нужным для братства.

Да, я не был самым сильным и ловким, но зато умел работать головой, а это зачастую гораздо опаснее, чем все остальное, во всяком случае так говорил мне отец. А вот чем руководствовался Анри, когда приписывал мне те качества, которыми я не обладал, было для меня тогда загадкой. Разобрался в этом я уже много позднее, а тогда я просто хотел попасть в братство и снизить уровень внимания к своей персоне.

– Все, хорошо, – Леонард поднял руки вверх, требуя тишины, – Анри, твое мнение принято. Альбрехт, хочу услышать твое мнение как командира.

Альбрехт поднялся на ноги.

– Я согласен с Крисом, – начал Альбрехт, – сноровку можно поправить, и мы за этим проследим. Что касается личных качеств Фреда, то, зная его отца и видя, как рьяно защищают его друзья, можно сказать, что малый он порядочный. Так что не вижу поводов отклонять его кандидатуру.

Присутствующие вновь одобрительно загудели, а Анри, пожав плечами, молча сел на место.

– Ну что же, – с облегчением выдохнув, проговорил Леонард, – раз возражений нет, то поздравляю, осталось дело за малым – клятва верности братству.

Поднявшись на ноги и подойдя ближе к костру, Леонард достал библию и попросил нас положить руки на неё. Он обвел всех присутствующих взглядом и, призвав стать свидетелями, стал произносить слова клятвы, которые мы должны были повторить за ним вслух.

– Клянусь перед господом Богом и всеми святыми любить и защищать свою родную землю, чтить и соблюдать законы и традиции наших предков!

– Клянусь! – хором ответили мы.

– Клянусь во всем слушаться командира, уважать старших и младших, быть верным братству и своему слову!

– Клянусь! – снова хором ответили мы.

– Клянусь быть добросовестным и храбрым, никогда не бросать членов братства в момент опасности и беде!

– Клянусь!

– Клянусь уважать и хранить тайны братства пуще своей жизни!

– Клянусь!

– Крис, Фредерик и Ханс, мы принимаем вашу клятву, – произнес Альбрехт, убирая книгу, – теперь вы полноправные члены братства Энтлебуха, носите это звание с честью.

Кто-то засвистел, кто-то зааплодировал. На нас посыпались поздравления, кто-то даже стал обнимать. Мы же стояли посреди этого праздника немного растерянные.

Эти два дня были по-настоящему трудными, и их завершение камнем упало с наших плеч, оставив облегчение и страшную усталость.

– Ну, вот, – похлопал меня по плечу Альбрехт, – добро пожаловать в нашу семью.

Вдруг он обернулся и, вскинув руку в знак внимания, произнес:

– Чуть не забыл, братья, нам надо придумать прозвища для ребят!

– Да, точно! – крикнул из толпы Лукас.

– Да, да, – проговорил Леонард, – имена, под которыми вас будут знать в братстве.

– Хочу представить моих друзей, – с улыбкой взял слово Крис, – Здоровяк и Лис.

С этими словами Крис похлопал меня и Ханса по плечам.

– О как, – усмехнулся Альбрехт, – как раз два этих прозвища у нас заняты. Лисом у нас зовут Анри, такой же рыжий и бесстыжий.

С этими словами он подмигнул Анри, а тот ответил непристойным жестом.

– Ну, а Здоровяк у нас Жан, он был самым крупным из нас до Ханса.

– Давайте Фредерика прозовем Жуком! – вставил свое слово Анри-Лис.

– Почему Жуком? – удивился я.

– Такой же суетной и также беспомощен лежа на спине, – с издевкой произнес Анри.

– А что, верно, – под общий смех подхватил идею Альбрехт, – мне нравится.

Протестовать было бессмысленно. Подобного рода прозвища позволяют одним емким словом определить восприятие нового адепта остальными членами общества, то, как он прошел экзамен. И, как я уже говорил, это восприятие прилипает к человеку навсегда, во всяком случае в кругу, в котором оно родилось.

Что же, Жук, значит Жук, не самое худшее прозвище, да и сами эти насекомые мне были всегда симпатичны: крепкая броня, упорство, уверенность в своем деле, да, суетливость и закрытость, но ведь я таким тогда и был.

По поводу прозвища Ханса разгорелась целая дискуссия. Были варианты: колосс, титан, медведь, но все их отвергали по причине излишней напыщенности. Наконец кто-то вспомнил про его род деятельности, и на ум сразу пришло прозвище, которое очень хорошо легло на личность Ханса – Молоток.

Хансу прозвище понравилось, в нем была внушительность и сила.

Когда же пришло время выбирать прозвище Крису, то тут уже Альбрехт дал очень точное определение – Праздник.

Услышав это имя, мы с Хансом покатились со смеху. А Крис, хоть и напрягся в начале, но, осмыслив всю глубину своего нового имени, тоже рассмеялся.

Так родились новые члены мальчишечьего братства округа Энтлебух кантона Люцерн: Жук, Молоток и Праздник.

Глава 3. Отец

– Все члены братства – это одна большая семья, мы отвечаем друг за друга головой и не бросаем тех, кто попал в беду, – нетрезвым голосом объяснял мне Альбрехт. – Бросить товарища – позор, за это придется ответить перед всеми остальными. Интересы братства и общины для нас всех выше собственных. Вот случится чего, никто ведь кроме нас силу больше не представляет. Предки на войне, остальные по домам прячутся, а защищать кто будет? Грабители там или соседние братства придут, скот уведут. Нет, брат, мы – это последняя надежда, мы крутые.

Вино, которое принесли члены братства на наше посвящение, хоть и было разбавлено водой, но на наши неокрепшие организмы действовало как настоящее, и мы все сидели вокруг костра, разбившись на небольшие группы по интересам, и клялись друг другу в верности и дружбе.

Вообще алкогольное опьянение было для меня в новинку, все мои члены были расслаблены и сознание парило где-то над бренным телом, взирая на происходящее несколько отстраненно. Мне никак не удавалось удержать разбегавшиеся в голове мысли, которые роились как пчелы в улье, но в руки не давались. От этого речь моя прыгала от одной мысли к другой, никак не связывая их между собой.

Слушая Альбрехта, я кивал в так его словам, обещая следовать установленным правилам и защищать свою землю от любых посягательств, хотя с трудом понимал, о чем он говорит.

– И да, – продолжил Альбрехт, – запомни одну важную вещь: все что происходит в братстве, должно оставаться в братстве. Понимаешь?

– Да, – кивнул головой я.

– Это хорошо, – кивнул Альбрехт, переводя взгляд на костер. – Это важно.

– Слушай, а можно я вопрос задам? – поинтересовался я.

– Валяй, – не отрывая взгляда от огня, проговорил Альбрехт.

– А кто та дама, к которой этот ухажер ночью приходил?

Альбрехт поморщил нос и нехотя ответил:

– Жена моего кореша, с которым мы когда-то вместе в поход ходили. Он попросил за ней присмотреть, пока его нет.

– Молодая?

Альбрехт кивнул.

– А зовут как?

– Не, дружище, – покачал головой Альбрехт. – Я хоть и пьян, но имя тебе не скажу. Сам понимаешь, ситуация деликатная, и языком чесать здесь нельзя.

– А что ты с ней сделал?

– Да ничего особенного, – пожал плечами Альбрехт. – Просто косу срезал. Для баб это серьезно, они же эти косы с детства отращивают, моют, чешут, заплетают. А тут раз – и нет многолетнего труда, обидно.

– А зачем? Может, надо было просто поговорить, предупредить?

– Мой кореш уже говорил, и не раз, тут нужно было действовать наверняка. Сам бы он ее не подстриг.

– Как думаешь, она перестанет рога ему ставить?

– А я по чем знаю? – пожал плечами Альбрехт. – Я в это лезть не хочу, мое дело малое – проследить и наказать.

– Понятно, – кивнул головой я и замолчал.

Над головой забрезжил рассвет, и тут до меня дошла важная, но очень неприятная мысль. Я опять просидел всю ночь и здорово огребу от Гуса.

– Альбрехт, – обратился я к вновь обретенному брату, лежащему на земле и успевшему закрыть глаза. – Альбрехт, мне пора домой.

В ответ тот только покивал головой и, не раскрывая глаз, ответил: – Валяй.

Осмотревшись и убедившись, что окружающим до меня нет никакого дела – часть из них разговаривала, часть спала, – я осторожно встал и тихо отправился к дому. Прощаться я не стал, так как не хотел привлекать к себе внимания.

Вернувшись домой, я наткнулся на запертую дверь, видимо, мои родные уже не ждали моего возвращения сегодня и заперли ее. Недолго думая, я пробрался в хлев и, завернувшись в плащ, улегся на сене прямо рядом с нашей коровой.

– Тс-с, – предварительно погладил я Зарю. – Не пугайся, родная, это я.

Корова отвечать мне не стала, только фыркнула в мою сторону и развернулась боком.

Но вдоволь поспать мне не удалось, болезненный тычок черенком от вил в бок резко прервал мои сны.

– Вставай давай, – грубо проговорил Гус. – Вставай!

Привстав на одной руке, я стал продирать глаза и пытаться сфокусировать взгляд на Гусе.

– Который час? – поинтересовался я.

– Уже полдень, – с досадой в голосе сказал Гус. – Скажи спасибо Эмме, что раньше не растолкал. Умывайся и пошли дрова разгружать.

Гус ушел, а я, поднявшись на ноги, понял, что до конца еще не протрезвел. Умывшись в кадушке, стоявшей рядом с хлевом, я зашел в дом за полотенцем, чтобы вытереться, и увидел Эмму и Лину, суетящихся рядом с печью.

– Ну ты и соня! – грозно, но без злобы проговорила Лина.

Она вообще была боевая девчонка, даром что ходила в юбке. Острый язык, горячая кровь и полнейшее бесстрашие делало её похожей на хорька. Она совершенно не стеснялась пускать в ход кулачки против мальчишек и девчонок, как только у неё закрадывались подозрения, что они как-то не так на неё посмотрели. Всклокоченные волосы, вечно выплетающиеся из косы, курносый нос и глаза, сверкающие как два зеленых бесенка.

Вспыхнуть Лина могла от чего угодно, но и запала ей хватало ненадолго. Выместив гнев, она великодушно прощала врагов, и через несколько мгновений, забыв о нанесенной ей смертельной обиде, помогала своим обидчикам остановить кровь из разбитого ею же носа. Поэтому окружающие с ней предпочитали дружить, поскольку другом она была просто замечательным, хотя и несколько деспотичным.

– Да, – проговорил я, беря чистое полотенце. – Что-то я вчера загулял.

– Гус тут ходит, паром дышит, как дракон, хе-хе-хе, – рассмеялась Лина.

– Это я уже почувствовал на себе, – криво усмехнулся я, потирая бок.

Положив полотенце на место, я подошел к очагу.

– Есть будешь? – спросила Эмма.

– Да, – ответил я, поняв, что со вчерашнего дня ничего не ел. – Но там Гус просил помочь разгрузить дрова.

– Давай, быстрее поешь, уже все остыло, и беги к нему, – Эмма заговорщицки улыбнулась.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ я и с аппетитом набросился на кашу.

Быстро перекусив, я пулей выскочил во двор на помощь Гусу, который уже заканчивал разгрузку и посмотрел на меня с таким выражением лица, что будь я молоком, тут же бы скис.

В ответ я только пожал плечами и стал помогать вынимать последние поленья.

– Раз уж ты опоздал к разгрузке, – закончив работу, проговорил Гус, – то на тебе сегодня колка. Давай быстро попилим и приступай.

Гус не был вредным, как могло бы показаться на первый взгляд. Просто он был ответственным и вдумчивым молодым человеком и стремился все делать правильно. То, что он был старшим среди нас, сильно давило на него, и он всеми силами желал справиться со своими обязанностями достойно. Конечно, мы это понимали и старались ему всячески помочь, но порой он становился чересчур ворчливым, хотя и отходчивым.

Вот и сейчас, после того как он заметил, что я вернулся в рабочий режим, он сменил гнев на милость и пустился в расспросы о том, как прошло мое посвящение. Я с охотой рассказал ему о том, как мы сдавали экзамены, какую клятву дали и какие прозвища получили.

– Тебя прозвали Жуком? – рассмеялся Гус.

– Ну да, – улыбнулся я. – По-моему, не худший вариант.

– Да нет, вполне хороший, а главное – верный!

Наконец Гус снова стал улыбаться, и в воздухе запахло доброжелательностью.

– А друга твоего болтливого как прозвали?

– Криса? – уточнил я. – Криса прозвали Праздником.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся Гус. – Вот уж действительно человек-праздник. Но ничего не попишешь, он действительно умеет создать вокруг себя праздник. Ну а Ханса, небось, здоровяк?

– Нет, здоровяк был уже занят Жаном.

– Жаном? Это сын нашего кожевенника?

– Ага, он самый.

– Да, малый крупный, – подтвердил Гус и добавил с иронией: – Воняет только от него сильно, странно, что его Вонючкой не прозвали.

– Да, воняет сильно, – с улыбкой произнес я. – Но парень он отличный, а Вонючка – обидное прозвище.

– Понятно, – проговорил Гус, присаживаясь отдохнуть. – Ну и чего ты думаешь про это братство?

В ответ я пожал плечами.

– Трудно пока сказать, – ответил я. – Пока интересно, а там посмотрим. Во всяком случае то, что рассказал нам Альбрехт, вызывает уважение.

– А зачем тебе в это братство вступать? – поинтересовался Гус.

– Не знаю, Гус, – честно ответил я. – Хочу что-то поменять в своей жизни.

– Что, например?

– Ну, ты вот хорошо хозяйство ведешь. Нет, ты не отмахивайся, это правда, на тебе все держится. Я же так, на подхвате. А хочется и мне быть таким, на котором все держится, хочется пользу приносить.

– Ну так обзаведешься своим хозяйством, детей нарожаешь, будет тебе и ответственность, и польза.

– Когда это будет, – махнул я рукой. – А сейчас я могу познакомиться с разными людьми, которые потом могут пригодиться.

– Ох, не знаю, Фред, – покачал головой Гус. – Как бы тебя эти новые знакомые не втянули в скверные дела.

– Ну, я же не дурак.

– Не дурак, – подтвердил Гус. – Но знаешь, как оно бывает, и на старуху бывает проруха.

– Я постараюсь не встрять в историю, – заверил я брата.

– Надеюсь, – печально улыбнулся Гус. – Ладно, хватит сидеть, лясы точить. С тебя колка, до вечера надо управиться.

– Ага, – улыбнулся я и принялся за работу.

Колка дров – занятие монотонное, но удивительное своей способностью прочищать голову от дурных мыслей. Раз – поленья в стороны, два – еще более мелкие. Через десять минут руки привыкают к однотипным движениям и на них уже не обращаешь внимания. Тело работает в одном направлении, голова – в другом.

Теперь я принадлежал к стае, это давало ощущение защищенности, но в то же время лишало индивидуальности и свободы воли. Но эта защищенность для меня была в большем приоритете, чем все остальное, поэтому я упивался этим новым для себя ощущением сопричастности к чему-то сильному и важному.

Осенью активность братства поутихла: сначала уборка урожая, потом праздники, затем мерзкая погода заперла всех членов братства по домам. Последнее большое собрание братства было за две недели до Рождества, уже в зимней одежде мы послушали поздравление Леонарда с наступающим праздником и сообщение о том, что братство переходит на зимнее положение, это когда встречи осуществлялись только в рамках общин.

На обратном пути в общину Альбрехт рассказал, что в Трубе был неурожай в этом году, и местные хозяйства сильно нуждаются в зерне и хлебе. Отчаявшись, они присылали делегацию и в Эшольцматт с просьбой продать им немного запасов, но наши ответили отказом.

– А чего не продали? – поинтересовался я у Альбрехта.

– Ну, Людвиг не отказал им совсем, – ответил Альбрехт. – Он сказал, что у нас у самих урожай был не самый удачный, и мы, если и сможем помочь, то ближе к весне.

– Соловей, – обратился к Альбрехту Крис. – А они к нам зимой не наведаются с целью пограбить?

– С них станется, – пожал плечами Альбрехт. – Наша задача – держать ухо востро и оружие бы не убирать далеко.

– Зачем воровать у своих соседей? – пробормотал я, идя чуть позади. – Мы же узнаем и отберем.

– Плохо у них там с жрачкой, – не оборачиваясь ко мне, ответил Альбрехт. – А голод, знаешь, быстро ум съедает.

– Жаль их, – задумчиво ответил я.

– Ты бы себя пожалел, – усмехнулся шедший рядом Анри. – Эти молодчики у тебя у первого коз уведут.

– Это понятно, – пожал плечами я. – Но все же мне как-то не по себе от того, что кто-то от безысходности идет на преступление. Есть в этом какой-то жест отчаяния.

– Ничего, выживут, не впервой, – махнул рукой Альбрехт.

Добрый конфедерат – это в первую очередь запасливый хозяин, который, как бурундук, создает запасы для своего дома хлеще барона перед осадой замка. И эта аллегория близка по духу, поскольку зимы у нас в кантоне бывают настолько снежными, что порой трудно добраться до соседнего дома, не говоря уж о соседней общине. Так что, как и при осаде замка, рассчитывать приходится только на собственные припасы.

К этой зиме мы были готовы настолько, насколько это было возможным. Прижимистость, аккуратность и скрупулезность Гуса в делах обещали нам, что мы увидим весну полными сил.

– Так, ну вроде должно хватить, – проговорил Гус, закрывая крышку у бочки с квашеной капустой.

– Гус, ты просто золото, – улыбнулась Эмма и приобняла брата.

Гус смутился, явно польщенный такой оценкой, и пробубнил что-то неразборчивое.

Эмма была очаровательна. Даже сейчас, вспоминая, я не перестаю удивляться внутренней силе, которой обладала эта мягкая, добрая и хрупкая девушка. Мы с Гусом невольно подчинялись ей, несмотря на то что были старше. Умела она подбирать слова, которые пленяли сердца собеседников, и те таяли как весенний снег.

Гретта рассказывала, что Эмма этой своей мягкой силой была очень похожа на нашу мать, жаль, что мы плохо её помнили. Разве что Гусу было шесть, когда она умерла, и он иногда рассказывал нам о ней, что удавалось вспомнить. Может быть, если бы она была жива, и отец был бы не столь печальным и молчаливым, и больше времени проводил дома.

Как только мы закончили дела в хлеву и направились в дом, нам навстречу влетела Лина.

– Папка вернулся! – кричала она.

– Вот это новость! – улыбнулся Гус и быстрым шагом поспешил к дому.

Мы шли следом, радуясь неожиданному возвращению. Ввалившись в дом всей гурьбой, мы увидели спину отца, раскладывающего свое снаряжение на столе.

– Папа, – радостно крикнул я и сделал шаг к нему.

Отец развернулся ко мне и грустно улыбнулся.

– Привет, Фред, – тихим голосом проговорил он и протянул руки, чтобы меня обнять.

Вид у него был не совсем здоровый. Волосы растрепаны, кожа на лице землистого цвета, заметные синяки под глазами, бледные губы и воспаленные глаза с красными прожилками.

– Что с тобой? – настороженно глядя на отца, спросил я.

Прежде чем ответить, отец обнял Эмму и Гуса.

– Ерунда, – улыбнулся он. – Просто немного приболел и устал с дороги. Накормите доброго путника, – подмигнул он Эмме.

– Конечно, – улыбнулась в ответ Эмма и поспешила к печи разогреть похлебку.

– Как у вас здесь дела? – спросил отец, присаживаясь за стол.

– Все по-старому, – пожал плечами Гус, садясь за стол напротив отца. – Вот как раз закончили припасы на зиму делать.

– Ну и как? – спросил отец.

– Хорошо, должно хватить, правда есть некоторые проблемы с крупой. – Гус потупился.

– А что с ней, неурожай?

Гус не ответил, только покачал головой.

– Ну, это не страшно, – успокоил его отец. – Поход был довольно успешным, так что я пришел не с пустыми руками. Как думаешь, успеем что-нибудь прикупить?

– Да, успеем, – оживился Гус. – Но цены нам сейчас заломят раза в три дороже.

– Потянем, – отец подмигнул Гусу и положил на стол увесистый на вид кожаный кошель.

Раскрыв его, отец высыпал содержимое на стол. В кошельке оказалось пять небольших золотых монет, двадцать больших серебряных, десять серебряных поменьше и больше тридцати мелких медных. Всего около ста двадцати пяти шиллингов⁵.

Все монеты были германскими.

– Ого, – вырвалось у Гуса. – Это где так платят?

– В странных местах и странных обстоятельствах, – усмехнулся отец.

– Это как? – удивился Гус.

– Потом расскажу, сейчас я хочу поесть и прилечь, я немного устал, – сказав это, отец несколько раз сильно зашелся кашлем.

– Да, конечно, – сконфуженно кивнул Гус и уступил место для Эммы.

Покончив с едой, отец отправился в свою комнату, которую никто из нас не осмеливался занимать даже в его отсутствие, разве что складировали в ней инвентарь. Уснул он почти сразу, укрывшись одеялом.

– Не нравится мне его вид, – полушепотом сказал я, когда мы все собрались за столом.

– Да, – кивнул Гус. – Мне тоже, но, может, и правда он устал и приболел, такое бывает.

– Не, – мотнул головой я. – Обычно он долго сидит с нами и рассказывает о своих приключениях ночь напролет, а сегодня у него совсем нет сил.

– И что ты думаешь с ним?

– Не знаю, – пожал плечами я.

– Он горячий, – прошептала Эмма.

Мы все посмотрели на Эмму, будто она произнесла какое-то заклинание.

«Он горячий» – это значило только одно: у него жар и лихорадка.

Весь следующий день отец пролежал не вставая. Он все время спал и кашлял. Приходила Гретта с мужем, долго причитала, и по ее указанию мы весь день прикладывали холодные компрессы и носили воду, но ему лучше не становилось.

– Нам нужен лекарь, – констатировал Гус, когда мы собрались вечером за столом. – С ним явно что-то не так.

– Я разговаривал со святым отцом сегодня, – прошептал я. – Он обещал послать весточку бенедиктинцам в Труб, они пришлют кого-нибудь, когда появится возможность.

– Это не вариант, – отрезал Гус. – Нам нужно найти кого-нибудь как можно быстрее.

– Где мы его сейчас найдем? – спросил я.

– Не знаю, – покачал головой Гус. – Надо идти в Энтлебух или в Люцерн, там точно найдем.

– Ты же знаешь, сколько это будет стоить, – проговорил я.

– Знаю, но ты же не хочешь, чтобы он умер! – Гус разозлился.

– Не злись, Гус, – проговорила Эмма. – Фред переживает не меньше тебя, просто он тоже растерян, верно, Фред?

– Да, – устыдившись своих слов, пробормотал я.

– Помните господина Лештера? – продолжила Эмма. – Он живет в Энтлебухе и берет недорого.

– Хорошо, я пойду в Энтлебух за доктором, – успокоившись, сказал Гус. – Завтра.

– Я с тобой! – вызвался я.

– Нет, Фред, ты оставайся здесь на хозяйстве на случай если что-то случится. Я справлюсь.

Всю следующую ночь я провел с отцом, прикладывая ему компрессы. Ему становилось хуже, кожа побледнела, глаза и щеки провалились, на лбу выступал холодный пот.

Однако рано утром он разбудил меня касанием руки.

– Фред, – тихо произнес он.

– Папа, – проснувшись, я подался к нему.

– Фред, – снова произнес отец и повернул голову в мою сторону. – По-моему, я скоро умру.

– Нет, нет, нет, – затараторил я. – Гус отправился в Энтлебух за лекарем, он вернется, и все будет хорошо, ты главное держись!

Отец грустно улыбнулся.

– Знаю я этих лекарей, – покачал он головой. – Но в любом случае, Фред, если я не выживу, я хочу, чтобы ты кое-что знал.

Он зашелся долгим приступом кашля, после которого продолжил:

– Если я вдруг умру и вы останетесь сами по себе, прошу, держитесь вместе. Вы большие молодцы, и, глядя на вас, мое сердце наполняется гордостью. Жаль, что Анна вас не видит, она бы тоже была рада.

– Пап, прошу тебя, не надо о грустном, все будет в порядке.

– Ну что же, – вымучено улыбнулся отец. – Давай не будем о грустном. Как у вас тут дела, расскажи, что нового?

– Да, все по-старому, – начал я. – Гус молодцом, хозяйство все на нем, Эмма с Линой тоже, я вот в молодежное братство вступил, мне имя дали – Жук.

– Жук, – усмехнулся отец. – Расскажи, как ты заслужил такое прозвище.

Я рассказал отцу все в мельчайших подробностях, даже о том, как проходило наше последнее испытание. Перед этим человеком мне не хотелось утаивать никаких секретов, поскольку его мнение было ценней, чем все остальное, даже мое собственное.

Отец слушал внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы. Когда я закончил, он тихо произнес:

– Вы уже стали совсем взрослыми.

– Ну, не знаю, – задумчиво сказал я. – Нам все равно тебя не хватает.

– Понимаю, – кивнул отец. – Понимаю.

Я промолчал, и отец продолжил:

– Я очень надеюсь, что вам не придется следовать моему примеру и идти воевать.

– Почему? – удивился я. – Я, наоборот, хотел с тобой попроситься в следующий раз.

– Это… – отец снова зашелся кашлем, после которого продолжил: – Это грязное дело, там правят страх, боль и злоба. Я пытался заработать столько денег, чтобы вы никогда туда не попали, но, судя по всему, уже не успею.

– Пап, все будет хорошо, может, и тебе уже бросить это дело? Выздоровеешь, оставайся, а я пойду вместо тебя, меня теперь точно возьмут в форхут, а Леонард – толковый командир. Насчет Альбрехта не уверен, но Леонард точно.

Отец задумался.

– Знаешь, – продолжил он после паузы, – если все же произойдет то, чего я опасаюсь, и тебя занесет на войну, то прошу тебя найти одного человека. Его зовут Хендрик Зигрист, передай ему от меня привет, он сделает все, что в его силах, чтобы тебе помочь. Он тебя в обиду не даст.

Отец снова зашелся кашлем.

– Пап, кто такой этот Хендрик, где его искать?

– Хендрик – это капрал, он всю свою сознательную жизнь воюет, настоящий пес войны. Найди его или братьев Тео и Хьюго, хорошо?

Говорить отцу становилось явно тяжелее, появилась одышка и кашель стал усиливаться.

– Пап, все будет хорошо, – я повторял эти слова как заговор. – Полежи, отдохни, я все запомнил.

Отец еще раз закашлялся и провалился в сон, а я не на шутку перепугался. Перед моими глазами четко стала вырисовываться картина будущего, где отца уже не было среди живых.

Я тихо заплакал.

Гус вернулся спустя два дня с каким-то человеком, называвшим себя доктором Абелардом. По виду он производил впечатление жителя Западной Германии: крупный, мясистое лицо, важный вид и чувство собственного превосходства. Манера держаться и имя мне показались странными, а Лина так прямо и заявила, что этот господин ей не нравится, шепнув мне это на ухо. Но в тот день нам было не до выбора, отцу становилось хуже.

Потрогав пульс и приложив слуховую трубку к груди, господин Абелард поцокал языком и помотал головой.

– Могу я посмотреть испражнения больного? – проговорил доктор.

– Да, конечно, – пролепетала Эмма и показала ему содержимое отцовского ночного горшка.

– Плохо дело, мальчики, – обратился он с кёльнским выговором к нам с Гусом, стоящим в дверях. – Похоже, что у вашего отца воспалены легкие из-за нарушения равновесия гуморов. Проще говоря, у него избыток флегмы. Ваш отец родился под знаком Рака?

– Да, – кивнули мы с Гусом, не понимая, что это значит.

– Да, да, так я и знал, – со знанием дела продолжил Абелард. – Раки предрасположены к грудным болезням.

– Что нам делать? – напряженно спросил Гус.

Абелард убрал свои инструменты в специальную сумочку и, подумав, сказал:

– Главное – это покой, это самое лучшее лечение. Бывает так, что гуморы сами приходят в равновесие и человек выздоравливает. Затем жидкость, давайте больному много пить, очень много, даже если он не хочет пить, тем самым вы можете помочь выведению лишней слизи.

Абелард ненадолго замолчал, как будто что-то вспоминая, потом продолжил:

– Так же я могу вам посоветовать давать вместо воды молоко с чесночным соком, это способствует выведению лишней флегмы.

– Чесночный сок, – Гус махнул рукой Лине, и та побежала искать чеснок.

– Да, – выдержав небольшую паузу, ответил Абелард. – Нужно добавить половину ложки чесночного сока в стакан молока, только молоко должно быть обязательно теплым. Холодные напитки больному противопоказаны.

– Это все? – спросил Гус.

– Лучше ему поголодать пару дней, будет полезно для равновесия.

– Скажите, он выживет? – вмешался в разговор я.

– Нуф, – тяжело выдохнув, ответил Абелард. – Он у вас мужчина крепкий, может, и выберется, на все воля Божья.

Собрав вещи, Абелард направился к выходу. Гус последовал за ним. Во дворе они остановились, и Гус передал доктору стопку монет, тот в ответ поклонился и, кутаясь в плащ, направился к своему ослику, стоявшему на привязи за нашим забором.

– Сколько ты ему отдал? – спросил я, когда Гус вернулся в дом.

– Пятьдесят шиллингов, – ответил Гус и прошел к отцу.

– Так дорого? – удивился я, проследовав за братом.

– Да, – с раздражением ответил тот. – За меньшие никто сюда ехать не хотел, ты думаешь, так легко найти хорошего доктора?

– А он хороший доктор? – не унимался я.

– Я почем знаю? – огрызнулся Гус. – Сказали, что хороший.

– Кто сказал?

– В городе сказали.

– Да погоди ты, – осадил я, видя, что брат сильно раздражен. – Не кипятись, просто мне он показался странным каким-то, да и Лине он не понравился.

– Езжайте сами и найдите лучше! – выпалил Гус.

– А господина Лештера не было?

– Нет, он куда-то уехал, а ждать его я не мог.

Лина вернулась с вязанкой чеснока, и мы невольно замолчали.

– Вот, – протянула она Гусу свою находку. – У нас таких две, как думаешь, хватит?

– Почем мне знать, – пожал плечами Гус.

– Давай попробуем выжать сок, – сказал я, забирая из рук Гуса вязанку чеснока.

Опытным путем мы выяснили, что на половину ложки сока нужно 3–4 зубчика чеснока. Мы подогрели молоко и для верности добавили туда еще кашицу, оставшуюся после давки чеснока.

Разбудив отца, мы попросили его выпить микстуру и, убедившись, что он её выпил, вышли из комнаты.

Вечером к нам зашла Гретта, принесла еще две вязанки чеснока для отца. Она просидела в его комнате около часа и с покрасневшими глазами ушла к себе домой.

Когда за окном окончательно стемнело, мы собрались за столом.

– Нам нужно купить продуктов для отца, – заявил Гус. – Завтра я одолжу осла у соседей, и мы с Фредом съездим в город, купим чего найдем.

– Хорошо, – кивнул я.

– Ваша задача, – обратился Гус к сестрам, – смотреть за отцом и отпаивать его лекарствами.

– Хорошо, – ответила Эмма.

Утром мы с Гусом запрягли соседского ослика в телегу, отдав за его аренду три крейцера⁶, и поехали в Энтлебух за продуктами. Почти всю дорогу мы провели молча, не решаясь заговорить о своих мыслях. Однако спустя три часа дороги, после того как проехали Шюпфхайм, Гус нарушил молчание.

– Фред, что будем делать, если отец не выживет?

Я с удивлением посмотрел на брата и, заметив его мрачное выражение лица, понял, что этот вопрос его по-настоящему беспокоит.

– Ты тоже думаешь, что он умрет? – хрипло ответил я.

Гус только качнул головой в ответ.

– Когда ты уехал за доктором, отец мне кое-что сказал, – начал я, глядя перед собой.

– Что? – Гус даже встрепенулся от неожиданного ответа.

– Он сказал, что не хочет, чтобы ты или я последовали его примеру, но если одному из нас придется пойти воевать, то он просил найти какого-то Хендрика, тот мол поможет.

– Что за Хендрик?

– Капрал, как я понял, отец с ним, видимо, служил в последней кампании.

– Я понял, – кивнул Гус. – Найду я этого Хендрика.

– Нет, брат, – усмехнулся я. – Если уж кому придется идти, то пусть это лучше буду я.

– Почему это, – покосился на меня Гус. – Я старший, мне и идти.

– Ты старший, тебе и хозяйство поднимать, – я посмотрел на брата. – Нет, правда, я такой ответственности не выдержу, мне привычнее идти за кем-то: ты, отец… я знал, что всегда есть кто-то, кто мои ошибки поможет исправить. А ты все уже умеешь, тебе не нужно учиться этой самой ответственности.

– Экий ты храбрец, – усмехнулся Гус. – Ты думаешь, на войне тебе медом намазано? Ты вообще себе представляешь, что это такое?

– Ну так, – пожал я плечами. – Судя по рассказам, она разная. Но заметь, что большинство тянет туда снова и снова, единожды ставший на этот путь нет-нет да и возвращается туда. Мирная жизнь им скучна. Значит, есть в ней что-то интересное.

– Ага, и половина из этих солдат удачи не доживает и до тридцати. А остальные так или иначе умирают там или инвалидами остаются.

– Вот видишь, – усмехнулся я. – Тебе туда точно не хочется.

Гус передернул плечами.

– А тебе прям хочется?

– Не знаю, – честно признался я. – Много раз об этом думал, и мне скорее любопытно побывать там. К тому же я не просто так в братство вступил.

– Понятно, – вздохнул Гус.

Остальную часть пути мы проехали молча.

Добравшись до Энтлебуха, мы с большим трудом смогли найти хоть что-то приемлемое из того, что все еще продавалось. Зима вовсю гуляла по кантону, и гости, подобные нам, вызывали только раздражение. Чего говорить уж о ценах, которые нам называли. Оставив в городе больше десяти шиллингов, мы отправились в обратный путь только с половиной необходимых нам припасов.

– Этого должно хватить, в конце концов, остального у нас с избытком, – пробормотал Гус, нервно покусывая нижнюю губу.

– Ладно, протянем как-нибудь, – согласился я. – Община поможет, если что.

Уже стемнело, и мы решили не испытывать судьбу в ночном переходе и остановились на постоялом дворе в Шюпфхайме. Потратив несколько крейцеров на жирную свинину с разбавленным пивом и ночлег, мы быстро уснули, расположившись в каморке над стойлом в обществе еще троих путешественников из соседних общин.

Встав рано утром, мы двинулись к дому. Крупными хлопьями шел снег. Дорога раскисла, и телега то и дело застревала. Мы поочередно спрыгивали и выталкивали ее из грязи. До дома добрались только к обеду, уставшие, голодные и запачканные с ног до головы.

Мы завезли телегу во двор, распрягли, и Гус пошел отдавать ослика соседям, а я принялся выгружать телегу.

Встречать нас так никто и не выходил, и меня это начало беспокоить, я почувствовал, что произошло что-то плохое, но, не решаясь войти и узнать, упорно продолжал разгружать телегу, надеясь на лучшее.

Наконец в дверях показалась укутанная в платок Эмма и медленно направилась ко мне, то и дело вытирая глаза.

Она подошла ко мне и обняла, не произнося ни слова. Да и не нужно этого было, я все и так понял. Я погладил сестру по спине и почувствовал, как её тело сотрясают вырвавшиеся рыдания.

Сказать было нечего. Я просто стоял, обнимал сестру и смотрел в пол.

В этом положении нас застал Гус, который тоже все понял без слов. Он устало сел на землю и положил голову на скрещенные на коленях руки.

Прошло немного времени, прежде чем я выдавил из себя первые слова.

– Как это произошло?

Эмма, вздохнув, отстранилась от меня и вытерла слезы.

– Вчера вечером все было хорошо, – начала Эмма подрагивающим голосом. – Отец даже встал и вышел к нам поужинать. Был в хорошем расположении духа, много шутил. Мы с Линой уже обрадовались, что все миновало, ждали вас. Но после полуночи ему резко стало хуже, он попросил нас привести священника для исповеди.

От нахлынувших эмоций Эмма снова заплакала. Мы с Гусом терпеливо ждали, когда она успокоится и продолжит.

Наконец, взяв себя в руки, Эмма продолжила:

– Я привела священника, и они проговорили около получаса. Отец все время кашлял и хрипел. Когда святой отец вышел, он только покачал головой и, благословив нас с Линой, рассказал, что нужно делать, если отец нас покинет.

Эмма снова всхлипнула, но, удержавшись, продолжила:

– Мы с Линой всю ночь сидели рядом с ним и молились за его здоровье, но Бог решил взять его к себе. Он умер еще до рассвета, в один момент он открыл глаза и не смог вздохнуть. Гус, это было так страшно!

Эмму снова затрясло в рыданиях. Гус подошел и обнял сестру.

– Он сжал мою руку, – сквозь слезы произнесла Эмма, – и так умоляюще на меня посмотрел, как будто только я могла дать ему жизнь. Да если бы я могла, я бы свою отдала!

Эмма окончательно потеряла контроль над собой и разревелась.

– Пойдем в дом, здесь холодно, – тихо сказал я, обращаясь больше к Гусу, чем к Эмме.

Гус кивнул и повел Эмму в дом. Я запер хлев и последовал за ними.

Дома была только Лина, тело отца уже увезли в церковь на отпевание.

Лина сидела молча на лавке, подобрав под себя ноги, и смотрела на тлеющие угли в очаге. Никакого другого света в доме больше не было.

Было 17 декабря 1493 года от Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа.

На следующее утро прошла панихида, на которой собрались друзья и близкие покойного, пришли друзья отца, пришли Ханс и Крис, даже Альбрехт пришел. Собралась почти вся община. Люди говорили много хорошего о нем, вспоминали его отзывчивость, рассудительность и честность, его храбрость в бою.

Мне даже начало казаться, что отца я совсем и не знал толком, как будто речь шла совсем о другом человеке. Дома он был всегда спокоен и мягок с нами. Нет, конечно, это была не пассивная мягкость безвольного человека, он умел настоять на своем и добиться желаемого, но делал он это достаточно изобретательно, без насилия и крика.

И все же представить его в пылу битвы с врагом я никак не мог.

После того как тело предали земле, рядом с могилой остались только совсем близкие ему люди: мы вчетвером, Гретта и Гуго.

– Не волнуйся, Том, – прошептала Гретта. – Я позабочусь о них.

Под «ними» Гретта имела в виду нас.

В тот день мы все стали немного старше, ведь пока живы наши родители, мы все еще остаемся детьми, а когда они уходят, нам больше не на кого надеяться, и мы сами становимся для кого-то надеждой и опорой.

Глава 4. О последствиях наших деяний

Тем временем зима все сильнее вступала в свои права, участились вьюги, бывало, снег валил несколько дней подряд, наметая огромные сугробы и заваливая целые общины. Мы старательно боролись со стихией: чистили от снега двор, обогревали жилище, заботились о живности, кормили и обогревали её. В особо тяжкие морозы мы даже забирали коз к себе в дом.

После смерти отца пребывание в четырех стенах дома сильно угнетало. Раньше он всегда скрашивал наши вечера рассказами о дальних походах, историями о своих приключениях и солдатскими байками о нелепых случаях с сослуживцами. Под его рассказы мы и сами путешествовали по миру и переживали те события, в которые он попадал. Это было интересно.

Сейчас же не было ничего, кроме звенящей тишины и раздражения друг на друга, все чаще сквозившего в голосах домочадцев, пока не произошло событие, окончательно поставившее точку в моем решении уйти из дома.

Случилось это в конце января. К нам в дом постучались. Дверь открыл Гус.

На пороге стояла женщина, густо замотанная в платок, видны были только глаза.

– Здравствуйте, – тихо произнесла она.

Я подошел ближе и взглянул на женщину из-за плеча Гуса. Ни лицо, ни голос мне не были знакомы.

– И вам здравствуйте, – настороженно ответил Гус, поглядывая по сторонам в поисках возможных спутников женщины.

– Можно к вам обратиться с просьбой? – начала женщина. – Не найдется у вас немного еды? Мой муж не вернулся из похода, и у нас совсем не осталось денег и еды на зиму. У меня…

Женщина запнулась, и на глазах у нее выступили слезы.

– У меня трое детей, – продолжила она, собравшись, – и мы сильно голодаем.

– А что же вы так плохо подготовились? – хмуро ответил Гус. – Не первый день живете на свете.

– Да, да, – заспешила женщина, – конечно, мы старались сделать припасы, но денег у нас немного, и год был неурожайным, к тому же осенью умер мой брат, и мы совсем остались без кормильца.

– Откуда вы? – поинтересовался Гус.

– Наша ферма находится по пути в Труб, – поспешно ответила женщина.

– Ого, и вы проделали весь этот путь в одиночку через перевал? – не поверил Гус.

– Да, – кивнула женщина и добавила: – Поверьте, у меня больше нет выбора, если я не найду еды, мои дети…

Женщина снова запнулась, пересиливая себя.

– А почему вам жители общины не помогают? – все еще не веря, поинтересовался Гус.

– У нас в общине у всех очень плохо с едой, все семьи голодают.

Я положил руку на плечо Гусу и потянул его к себе, чтобы прошептать на ухо:

– Это правда, Гус, Альбрехт рассказывал, что у тех общин большие проблемы.

Гус покосился на меня и покачал головой.

– Хорошо, допустим, я вам поверю, – продолжил он, обратившись к женщине, – но наш дом далеко не крайний в общине, вам что, в остальных отказали?

– Да, – опустила голову женщина, – точнее, нет. В одном доме добрые люди покормили и дали вот это. – Она достала из узелка кусок сыра. – Но больше ничем не помогли.

– Боюсь, мы вам помочь не сможем, – спустя несколько мгновений ответил Гус.

– Но что же мне делать? – спросила женщина, глядя на нас с Гусом глазами, полными слез.

– Обычно община помогает своим жителям, – пожал плечами Гус и закрыл дверь.

– Ты чего? – удивился я.

– А что? – непонимающе посмотрел на меня Гус.

– Ну, мы же можем им немного помочь. Отдадим мешок овса, что купили для отца.

– Знаешь, я его лучше для себя приберегу или для своих односельчан. Наверняка ближе к апрелю опять начнутся продовольственные сборы.

– Слушай, – не унимался я, – давай его отдадим. Я все равно уйду весной, пусть это будет моя доля.

Несмотря на то что я хорошо понимал Гуса, мне почему-то очень хотелось помочь этой женщине. Объяснить это внезапно нахлынувшее чувство я не мог, но и противиться ему тоже.

– Куда ты уйдешь? – не понял меня Гус.

– Туда, – вздохнул я. – Я решил податься в солдаты, помнишь, мы говорили с тобой по дороге в Энтлебух.

– Да, помню, – нахмурился Гус, – но если это из жалости к этой женщине, то поверь, такие истории случаются каждую зиму, и делать из этого трагедию не стоит. Это жизнь.

– Нет, брат, – я уверенно посмотрел в глаза Гусу, – это решение зрело давно, просто эта женщина убедила меня в нем.

– Ты так хочешь помочь ей, что готов погубить себя на войне? – все еще хмурясь, спросил Гус.

– Дело не в этом, – покачал я головой. – Мне трудно это объяснить, но мне кажется, это какой-то знак для меня.

– Не глупи, Фред, – покачал головой Гус. – Знаешь, мне тоже жаль эту женщину, но не позволяй своим эмоциям управлять твоей жизнью. Ей поможет община, для этого она и существует, не волнуйся.

– Гус, – вздохнул я, – давай ей поможем, мне кажется, это будет богоугодное дело.

Гус долго смотрел на меня, потом вздохнул и махнул рукой.

– Будь по-твоему, может, ты и прав, на том свете нам это зачтется. Беги, догони ее.

– Спасибо, брат, – улыбнулся я и накинул теплый плащ.

– Надеюсь, мы об этом не пожалеем, – пробормотал Гус и тоже стал собираться.

Эмма и Лина молча наблюдали за нами.

– Мы скоро вернемся, заприте дверь и не открывайте никому, кроме нас, – обратился к ним Гус, и мы вышли из дома.

Гус пошел к хлеву выбрать мешок овса, а я побежал по следам женщины, которая ушла уже довольно далеко.

Догнав, я окликнул женщину, и та, испугавшись, обернулась на мой голос.

– Не бойтесь, – проговорил я и приблизился к ней, – мы с братом поможем вам, мы дадим вам мешок овса. Это немного, но по крайней мере поможет продержаться месяц–полтора. А там, глядишь, и община что-нибудь решит.

Женщина упала мне в ноги и стала целовать мои руки. Она не говорила ни слова, просто плакала.

Я опешил от подобной реакции и стал оправдываться.

– Перестаньте, перестаньте, пожалуйста, – бормотал я, стараясь поставить ее на ноги.

Она с трудом поднялась, и я смог разглядеть ее поближе. Это была взрослая, сильно изможденная женщина лет тридцати–тридцати пяти. Когда-то можно было бы назвать ее даже красивой, но сейчас впалые щеки, темные круги под красными, воспаленными глазами, серая кожа практически полностью скрыли ее привлекательность.

Я взял ее под руку и повел к нашему дому. Не зная, что уместно спрашивать в таких обстоятельствах, я завел разговор о погоде.

– Хорошая погода сегодня, солнце, морозец прихватил, можно быстро дойти до вашей фермы.

– Да, да, – проговорила женщина чуть охрипшим голосом.

– Надо побыстрее все сделать, пока солнце не зашло, а то дни нынче коротки, – продолжил я, пытаясь как-то заполнить тишину.

– Да, – снова ответила женщина.

Когда мы подошли к нашему двору, Гус уже ждал нас у дороги с мешком овса.

До Труба было около четырех миль, летом по хорошей дороге путешествие заняло бы часа два, но зимой по бездорожью это могло занять весь день. Но, как я уже сказал той женщине, погода стояла отличная, светило солнце, что редкость в наших краях в это время года, легкий морозец сковал грязь и жижу, и дорога уж не стремилась расползтись под каждым нашим шагом.

Мы с Гусом перекинули носилки с мешком через плечи и двинулись в сторону Труба через перевал.

– Как вас зовут? – поинтересовался Гус, когда мы отошли от дома на полмили.

– Хлоя, – ответила женщина и улыбнулась в первый раз за все наше знакомство. – А вас?

– Меня Густав, а моего брата Фредерик, – ответил Гус.

– Густав и Фредерик, я не знаю, как вас благодарить, вы лучшее, что произошло со мной за последний год.

– Пока не за что, – махнул рукой Гус. – Надо еще добраться до вашего дома.

В итоге дорога заняла у нас около трех часов, когда мы добрались до дома Хлои, солнце уже клонилось за горы и начало стремительно темнеть. Дойдя до двора, мы занесли мешок в дом.

Уставшие, мы сели на лавку возле двери и немного огляделись.

Красноватый свет от тлеющих углей, смешанный с последними лучами заходящего солнца, тускло освещал бедное убранство дома. Здесь стоял только стол и две скамьи по обеим сторонам от него, несколько тарелок, сковорода расположились на очаге. Видно было, что дом явно беден, но его жители стараются соблюдать чистоту и порядок.

Наконец, привыкнув к полутьме, нам удалось увидеть три пары глаз, смотрящих на нас из противоположного угла.

– Лука, Маттиас, Жан, – позвала своих сыновей Хлоя, – подойдите, поздоровайтесь, это Густав и Фредерик, они наши спасители.

В углу послышалась возня и перешептывание, наконец в тусклом свете тлеющих углей появилось три мальчишечьих фигуры. Все трое, как и мать, были изнеможденные и тощие. Только огромные глаза на худеньких лицах выделялись своей выразительностью и смотрели настороженно, но с надеждой.

Хлоя побежала к печи и стала разжигать огонь и суетиться с кухонной утварью.

– Я сейчас, только приготовлю поесть, простите нас, пожалуйста, мы уже шесть дней ничего не ели, – она говорила очень быстро, даже не поворачиваясь к нам и не отвлекаясь от своего занятия.

– Да, все в порядке, – ответил Гус и посмотрел на меня. – Мы, наверное, пойдем.

Я кивнул в ответ и стал подниматься.

– Нет, нет, нет, – обернулась к нам Хлоя, – что вы, там уже темнеет, нельзя ходить ночью, тем более зимой, оставайтесь у нас на ночь. Я сейчас быстро сварю кашу, и мы поужинаем, а потом мальчишки вам принесут постель, и вы отдохнете. А завтра отправитесь домой. Прошу вас, это меньшее, что я могу для вас сделать.

Мы с Гусом переглянулись и, оба пожав плечами, сели обратно.

Хлоя была права: брести ночью по горным тропам, еще и зимой, когда и луны-то толком не видно, почти гарантированно обещало долгое и утомительное блуждание. Тем более дорога в Труб была через перевал, а там гулял сильный ветер, который легко мог сдуть беспечного путника, а малейшее отклонение от дороги было чревато падением с обрыва.

– Спасибо вам, – отвлекшись от готовки, улыбнулась нам Хлоя и обратилась к своим сыновьям: – Мальчики, организуйте постель для наших спасителей.

Мальчишки засуетились и стали таскать сено и тюки с какими-то тряпками, с любопытством поглядывая на нас украдкой, когда думали, что мы их не видим.

Старшему из них на вид было не больше восьми лет, а младшему года три-четыре, и, несмотря на свой малый возраст и сильный голод, они быстро сложили нам постели рядом с печью, самые что ни на есть комфортные по меркам их бедного дома.

Мне определенно понравилась эта семья, было в ней то достоинство, которое проявляется независимо от достатка у людей, которые уважают себя и умеют уважать других.

Через четверть часа каша была разлита по тарелкам и стояла на столе, аппетитно паря жаром.

– Масла у нас нет, – виновато призналась Хлоя.

– Ничего, – ответил Гус и улыбнулся.

Хлоя тихо произнесла молитву перед едой, в которой поблагодарила Бога за ужин и за то, что послал на землю таких хороших людей, как мы с Гусом, и, улыбнувшись нам, разрешила начать трапезу.

Раздался перестук ложек столь частый, что Хлоя вынуждена была сделать замечание своим сыновьям.

– Мальчики, не спешите, после голода нельзя так быстро есть, иначе разболятся животы!

Замечание это если и подействовало, то очень незначительно: стук ложек немного замедлился, но потом снова разогнался до прежней частоты.

Мы с Гусом только улыбнулись, наблюдая за этим действом, и продолжили трапезу.

Когда с ужином было покончено, настроение в этом доме явно улучшилось.

– Что вы планируете делать дальше? – поинтересовался Гус, когда мальчишки собрали посуду и умчались во двор ее мыть.

– Пока не знаю, – ответила Хлоя, потупив взгляд.

– Мешка вам хватит на месяц, – задумчиво начал Гус, – это если питаться два раза в день, если полтора – то дотянете до середины марта.

Хлоя молчала, не поднимая глаз.

Вернулись мальчишки и начали весело щебетать вокруг нас. Гус смотрел на все это действие и печально улыбался. Улыбался так же, как и наш отец, наблюдая за нами. Глядя на него, я понял, что скрывалось за этой печальной отцовской улыбкой. Сострадание и тяжкое бремя ответственности.

Я положил руку на плечо брата и, когда тот повернулся ко мне, кивнул в знак одобрения его невысказанных мыслей. В ответ Гус усмехнулся и покачал головой.

– Хорошо, что-нибудь придумаем, – наконец произнес он.

Хлоя взглянула на него с недоумением и надеждой, но, смутившись чего-то, отвела взгляд.

Закончив веселье и игры, мы улеглись спать. Постель нам сделали на славу, не пожалели ни сена, ни тряпья для набивки подушек, и я, завернувшись в одеяло, почти и забыл, что ночую не дома.

Мы с Гусом лежали в общей комнате одни, хозяйка дома ушла к себе в отдельную комнату, а дети, чтобы не мешать нам, разместились в одной небольшой комнатушке, в которой должны были храниться продукты.

– Ты не жалеешь, что мы помогли этой семье? – шепотом спросил я у Гуса, когда суета в доме затихла.

– Нет, – тихо ответил Гус.

– Что думаешь делать дальше?

– Не знаю, – немного погодя ответил Гус.

– Слушай, ну, если я уйду, то можешь мою долю им отдать.

– Фред, – ответил Гус с легким раздражением, – давай будем решать проблемы по мере их появления. Во-первых, тебя еще никуда не звали, а во-вторых, размахивать подобными решениями не стоит. Сам же сказал, что отец не хотел, чтобы кто-то из нас отправился воевать, чего ты так туда стремишься?

– Да я же как лучше хочу! – возразил я.

– Тише, – осадил меня Гус, – не кричи, все спят уже.

Я помолчал немного, остужая свое негодование.

– Ладно, давай спать, утро вечера мудренее. Завтра по дороге домой еще подумаем, – тихо сказал Гус и повернулся на бок.

– Ладно, – согласился я и, повернувшись на бок, уснул.

Проснувшись рано утром, я не обнаружил Гуса. Оглядевшись в полной темноте, я нащупал его вещи, лежащие рядом, но он сам куда-то пропал. Тогда я подумал, что он отлучился по нужде и, не придав особого значения, уснул дальше.

Только утром, когда мы стали собираться в обратный путь, мой брат был еще более молчалив, чем обычно, а Хлоя, напротив, много говорила и чему-то все время улыбалась.

После еды и отдыха темные круги под глазами Хлои посветлели, черты лица разгладились и заиграли небольшим румянцем, это была уже совсем другая женщина – моложе и привлекательнее той, что постучалась вчера к нам в двери.

Мальчишки все утро кружились вокруг нас и задавали тысячи различных вопросов, от погоды на завтра до придем ли мы еще к ним в гости. По наивности я стал отвечать на все эти вопросы, предполагая, что смогу своими ответами остановить этот поток, но все было напрасно: чем больше я отвечал, тем больше их становилось.

Поняв, что моя стратегия обречена на провал, я стал просто отшучиваться и веселиться, а потом и вовсе вошел в раж и, схватив самого мелкого, взвалил его на плечо и стал гонять весь этот молодняк по небольшой комнате, загоняя под стол.

Гус же сидел безучастный и задумчиво смотрел то на меня и детей, катающихся по полу, то на Хлою, которая стряпала нам завтрак в дорогу, на котором очень настаивала.

Позавтракав в кругу семьи Хлои, мы выдвинулись в обратный путь, как только солнце показалось из-за гор. Погода была солнечная и теплая, дорога вот-вот грозила начать раскисать под ногами, и мы поспешили домой, благо мы были сытые и налегке.

– Хорошая у них семья, добрая, – начал я. – Видел, какой порядок дома? Это при том, что они уже несколько недель голодали!

Гус не ответил, только кивнул в знак согласия.

– Ты чего такой молчаливый? – не унимался я. – Что-то случилось?

Гус ответил не сразу, тихо и подбирая слова.

– Ты знаешь, что у Хлои было четверо детей?

– Нет, – нахмурился я, понимая, что разговор будет не самым веселым.

– Младшему было два, когда он умер. Это было в конце декабря.

– Два? Ужас какой, – пробормотал я, почувствовав, как по спине пробежал холодок.

– Да, именно поэтому Хлоя и кинулась искать помощь в округе, боялась потерять остальных.

– Странно, я думал, что младшему три.

– Нет, младшему четыре, среднему шесть, а старшему скоро будет девять. Но из-за недоедания они такие мелкие.

– А что с их отцом случилось?

– Погиб где-то на чужбине, – пожал плечами Гус, – а может, просто решил не возвращаться, никто толком не знает.

– А брат от чего умер?

– Осенью шел домой ночью, по дороге из Эшольцматта какие-то бандиты на него напали и ранили, рана загноилась, и он умер.

Ошарашенный, я встал как вкопанный. По спине снова побежали мурашки, а волосы на голове стали шевелиться.

– К-как это умер? – в горле моментально пересохло, и слова в нем застряли.

Пройдя два шага, Гус остановился и обернулся ко мне.

– Вот так вот, бывают же люди без совести, – проговорил он, глядя на меня, и потом добавил: – Ты чего встал-то?

Я сделал несколько шагов и почувствовал, что ноги мои словно сделаны из соломы, при каждом шаге рискуя переломиться пополам.

– Да что с тобой? – удивленно проговорил Гус.

Голова моя кружилась от осознания того, что я наделал. Из-за меня умерло уже два человека, один из которых ни в чем не повинный ребенок, ведь если бы не я, все могло бы сложиться иначе.

Сердце забилось чаще, руки затряслись, я сделал несколько неловких шагов в сторону и, облокотившись на ствол рядом стоящего дерева, сполз на землю.

– Что, черт побери, происходит? – Гус подскочил ко мне и стал тормошить. – Что с тобой?

Не имея возможности говорить из-за сухости во рту, я только смог кивнуть в ответ.

– Да чтоб тебя, – выругался Гус и шлепнул меня по щекам.

– Когда это произошло? – прохрипел я, загораживаясь от ударов брата.

– В сентябре, – нахмурился Гус. – Ты что-то знаешь об этом?

– Д-да, – дрожащим голосом проговорил я, – это из-за меня.

– Что? – проговорил Гус, держа меня за плечи и глядя в глаза. – Как?! Как ты умудрился в это влезть?

Мы сидели и молчали, пока я наконец не нашел в себе силы рассказать брату всю историю своего посвящения в братство. Врать или что-либо скрывать я не мог из-за охватившего меня стыда, поэтому поведал всю историю и о романе на стороне одной из наших замужних девок, и об устроенной нами засаде на ее любовника во всех подробностях.

Гус слушал внимательно, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Только когда я кончил свой рассказ, он посмотрел на меня и спросил:

– Фред, ты идиот?

– Гус, я хотел как лучше.

– Получилось?

Мы снова надолго замолчали, погрузившись в свои мысли. Наконец молчание снова нарушил Гус.

– Ладно, пошли, – Гус поднялся на ноги и подал мне руку.

Я принял помощь и тоже поднялся.

– Гус, я не знаю, что мне делать, – честно признался я. – Мне невероятно стыдно за то, что я натворил, но поверь, я не хотел ничьей смерти, я хотел поддерживать порядок и быть нужным своей общине, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул Гус, – но привело это к тому, к чему привело. Насилие всегда порождает беду.

Я снова не нашел что ответить, поэтому просто молча побрел к дому рядом с братом.

– Не думаю, что ты виноват в том, что брат Хлои умер, – через какое-то время произнес Гус. – Не стоит себя за это корить. В конце концов, ты старался все сделать более-менее аккуратно, если судить по твоему рассказу.

– Да, Гус, Бог свидетель, я не желал смерти тому мужику, – подхватил я его мысль. – Понимаешь, я сам боялся всего этого, но раз это было условием вступления в братство, я должен был все сделать правильно. Но Анри, зачем он его полоснул мечом, ума ни приложу. Можно было бы ударить по спине, уронить, оглушить, я же ему предлагал взять палку, но он показал на меч и сказал, что и так вооружен.

– Этот твой Анри вообще неприятный тип, такой же, как и его отец, – проговорил Гус.

– Да, – подтвердил я, – мне он тоже не нравится.

– Думаю, что даже если бы тебя там не было, для брата Хлои все закончилось бы так же, – задумчиво начал Гус. – Вы просто невовремя там оказались. И, думаю, что Альбрехт послал вас туда не просто так, он знал, что основная работа ляжет на Анри, вы нужны были как отвлекающий фактор, чтобы навалиться мясом. Ради вступления вы на все пойдете.

– Не думаю, – подумав, ответил я. – Мне кажется, Альбрехт не такой великий стратег, как ты думаешь.

– А тут и не надо быть великим стратегом, как ты говоришь, вы просто вовремя подвернулись под руку, вот и все.

– В любом случае, теперь для меня помощь семье Хлои – дело принципа, – проговорил я. – Недаром же меня вчера что-то подтолкнуло к этому. Я же не знал всего этого, но уже хотел помочь, значит, провидение мной движет. Я натворил дел, мне это и исправлять.

– Сделаем все, что можно, – тяжело вздохнул Гус.

Мы снова побрели к дому в молчании, пока у меня не родился вопрос, который поставил уже Гуса в тупик.

– Слушай, а откуда ты все это знаешь? – насторожился я, вспоминая, как проснулся ночью и не обнаружил Гуса в его постели.

– Хлоя рассказала, – не глядя на меня, ответил Гус.

– Когда? Что-то я такого не помню.

– Ты спал.

– Я проснулся вместе с тобой, – настаивал я.

– Не важно, – отрезал Гус.

– Погоди, братец, я тебе признался в страшном своем проступке, а ты от меня что-то скрываешь? Это нечестно!

Гус помедлил.

– Хорошо, – снова вздохнул он, – я тоже признаюсь тебе кое в чем, но прошу об этом помалкивать.

– Обещаю!

– В общем, мы с Хлоей проговорили всю ночь.

– Только проговорили? – ехидно спросил я, пытаясь заглянуть в глаза брата.

– Нет, – тяжело выдавливая из себя слова, ответил Гус, – не только.

– То есть у вас была близость этой ночью?

Гус посмотрел на меня так, как будто вот-вот ударит. Но, передумав, ответил:

– Да, была.

– Ну и как, понравилось? – поинтересовался я.

– Я не буду отвечать на этот вопрос.

– Ну, это же первая твоя женщина?

– Фред, отвали, я тебе признался в том, в чем не следовало, а ты начинаешь задавать тупые вопросы.

– Ну, мне просто интересно, – с обидой произнес я, – она интересная, особенно после того, как пришла в себя.

– Все прошло хорошо, этого с тебя достаточно, – отрезал Гус. – Больше я тебе ничего рассказывать не стану, это очень личное.

– Понятно, – улыбнулся я.

Оставшуюся часть пути мы провели в обсуждении планов дальнейшей помощи семье Хлои и пришли к выводу, что сможем им помогать до конца весны. Это вселило в нас оптимизм, и к дому мы подошли в хорошем расположении духа.

Дома мы все рассказали Эмме и Лине и поделились нашими планами на ближайшие месяцы. Лина нас полностью поддержала, а Эмма засомневалась в возможности их осуществления. Ведь если так подумать, то одного человека прокормить мы еще хоть как-то могли, то четверых было уже проблемой, и вся эта затея грозила нам голодной весной, до момента, когда взойдут озимые.

– Гус, ты уверен в своем решении? – спросила Эмма. – Мне кажется, взять на себя заботу о целой семье очень трудно, такие решения должны поддерживаться общиной, а не одним хозяйством.

– Ну, у нас есть небольшой излишек, – ответил Гус, – я думаю, что кое-чем мы можем поделиться.

– Безусловно, – ответила Эмма, – это даже наш христианский долг – помочь страждущим, но брать на себя всю полноту ответственности очень опрометчиво. Мы не знаем, что может понадобиться нашей общине и сколько у нас будет голодающих этой весной.

Гус замялся, видно было, что он мечется в поисках правильного решения.

– Эмма, – решил я помочь брату, – все будет хорошо, не волнуйся, у нас есть еще несколько идей, как все устроить.

– Да, – голос Эммы стал строже, – каких, например?

– Ну, например, пойти служить, – пожал плечами я.

– Вот как? – удивилась Эмма. – И кто же пойдет, Гус? А кто будет за хозяйством следить?

– Нет, – помотал головой я, – я пойду, а Гус останется на хозяйстве.

– Фред, не надо так говорить, – покачала головой Эмма. – Это, конечно, похвально, что ты хочешь таким образом помочь, но это опасно, к тому же ты еще мал.

– Мне пятнадцать, – обиделся я.

– Вот именно, всего пятнадцать!

Слова Эммы хоть и были справедливы, но меня обидели, мне хотелось доказать, что я могу быть полезным, что я могу помогать и менять этот мир, что я в конце концов уже достаточно взрослый, чтобы меня перестали опекать все подряд.

Чтобы немного остыть, я вышел на улицу и побрел по дороге. Сам того не заметив, я дошел до дома Криса и решил заглянуть к нему, узнать, чем занимается мой старый приятель.

У Криса я просидел до самого вечера, отвечая на расспросы его многочисленного семейства. Три старших брата, две младшие сестры, ровесницы Эммы и Лины, матушка, дядя, брат матушки по имени Ульрих и его жена Саломея с двумя малолетними детьми. Вся эта шумная ватага уживалась на одном участке с тремя домами и огромным хлевом.

Кормили все это семейство три коровы, шесть коз, два или три десятка кур и пяток поросят. Это было большое хозяйство, одно из самых зажиточных в нашей общине.

Не хватало только отца Криса, о судьбе которого ничего не было известно уже больше пяти лет. Однажды он уехал на ярмарку в Женеву и не вернулся. Что с ним стало, никто толком не знал, кто-то говорил, что его убили разбойники на обратном пути, кто-то рассказывал, что видел его в Берне, но в любом случае домой он так и не вернулся.

Крис верил, что его отец погиб в бою с разбойниками, как настоящий воин, хотя, по правде говоря, Хофер-старший не отличался ни смелостью, ни воинским искусством, он всю жизнь провел в общине, занимаясь хозяйством, поэтому в его героическую смерть верилось с трудом.

Единственный, кто в семействе Криса действительно познакомился с войной, был его дядя Ульрих, который еще мальчишкой прошел войну с Бургундией, на рассказах о которой вырос Крис. Но и тот предпочел остепениться и осесть в общине.

Наболтавшись вдоволь со всем этим шумным семейством, я позвал своего товарища на улицу, где рассказал ему о том, что узнал сегодня о брате Хлои.

– Вот как, – удивился Крис, – это что же получается, мы человека загубили?

– Выходит, что так, – подтвердил я.

– Плохо, – Крис почесал затылок. – Что думаешь делать?

– Мы с Гусом решили помогать этой семье по мере возможностей.

– Это правильно, – одобрительно покачав головой, ответил Крис.

– А ты? – поинтересовался я. – Не хочешь помочь им?

– Я? – насторожился Крис. – Даже не знаю. Я, конечно, поговорю с Ульрихом, но думаю, он не пойдет на это, год был сложный, мы сами сидим с регулярными постами по несколько дней. А тут еще помогать незнакомой семье…

– Но мы же, по сути, лишили ее кормильца, – настаивал я.

– Во-первых, не мы, а Анри, – покачал головой Крис. – Во-вторых, этот мужик сам забрел к нам с греховными помыслами, за что Бог его наказал. Ну и в-третьих, прошедшего не вернуть, а заботиться нужно о своей семье в первую очередь.

– Ну, не знаю, – задумчиво произнес я, – мне кажется, помочь нужно, хотя бы по мелочи.

– По мелочи поможем, – кивнул Крис. – Я постараюсь уговорить Ульриха, зайду к тебе на днях.

– Хорошо, – ответил я, – спасибо, Крис!

– Да ладно, мелочи это, – Крис снова улыбнулся, как ни в чем не бывало, и мы попрощались.

Домой я вернулся уже в темноте и застал своих за ужином.

– Ты куда пропал? – первым делом спросил Гус.

– К Крису ходил, – ответил я и сел рядом с ним за стол. – Уговорил его тоже чем-нибудь помочь семье Хлои.

– Ого, молодец, – поддержал меня Гус.

– Я смотрю, семья Хлои вас обоих прямо покорила, – в голосе Эммы послышался стальной оттенок с толикой яда, – на все готовы, лишь бы ей угодить.

Мы с Гусом недоуменно переглянулись.

– Эмма, ты что, ревнуешь? – рассмеялся Гус.

– Тоже мне! – покраснела Эмма. – Просто смотрю на двух петухов, пляшущих под дудку одной курицы!

Эмма очень редко выходила из себя, поэтому видеть ее в таком состоянии было, с одной стороны, смешно, с другой – страшно.

– Эмма! – вмешался в разговор я. – Успокойся, у меня есть одна очень веская причина помогать ее семье. Гуса это не касается.

– И что же это за причина? – Эмма сверлила меня глазами, в которых все еще горел огонек негодования.

– Я не могу ее назвать, – я отвел взгляд. – Это…

– Почему?

– Это отчасти моя вина в том, что семья Хлои голодает, – вздохнул я, – но больше я не могу рассказать, просто поверь мне, пожалуйста.

– Что значит твоя вина? – Эмма продолжила наседать на меня.

– Эмма, – строго сказал Гус, – перестань устраивать сцены! Фред уже достаточно рассказал. Он совершил глупость, за которую раскаивается, говорить об этом он не может, так как дал слово. Я и то узнал случайно, поэтому прекрати его тиранить и поверь, что есть причины помогать той семье. По крайней мере, этой весной, там дальше посмотрим.

– Ах, вы еще и сговорились!

Эмма вспыхнула, бросила ложку и удалилась в девичью комнату, более не проронив ни слова.

Мы, оставшись втроем, молча доели и тоже разошлись спать.

Пару дней Эмма обижалась: она не завтракала с нами, игнорировала вопросы и почти все время проводила в одиночестве. Даже с Линой почти не разговаривала.

Спустя три дня она все же сменила гнев на милость и утром вышла завтракать с нами.

– Простите меня, – начала она, садясь за стол, – я была не права, не знаю, что на меня нашло.

– О, вот это уже другой разговор, – обрадовался Гус. – Рад, что мы снова можем поговорить.

– Ага, – пробубнил я, засовывая ложку с кашей в рот.

– Я просто боюсь, как бы вы голову не потеряли, – призналась Эмма. – Мужчины бывают порой так беспечны, когда дело касается женщины.

– Да брось, Эмма, – успокоил сестру Гус. – Не переживай, там действительно людям нужна помощь, и, Бог свидетель, они ее достойны. Знаешь, какие у Хлои замечательные мальчишки? Вот Фред тебе расскажет, они с него часа три не слезали, обступили его, как воробьи крупу, так и щебетали.

– Угу, – кивнул я, засовывая кусок хлеба вслед за кашей.

– И знаешь, – Гус подвинулся ближе, – дома у них идеальный порядок, бедно, но порядок, на это даже Фред обратил внимание, а это значит, что это добрые люди, просто попали в трудную ситуацию, правда, Фред?

– Угу, – кивнул я, засовывая следующую ложку каши.

– Я думаю, вам надо познакомиться с той семьей, и вы сами во всем убедитесь, – подвел итог Гус. – В следующий раз вместе пойдем в гости.

– Хорошо, – улыбнулась Эмма, и мир в нашем доме был восстановлен.

В конце недели пришел Крис, принес четверть мешка овса и сказал, что это все, что удалось добиться от Ульриха, а мне шепнул на ухо, что он этот овес взял без спроса, так как Ульрих однозначно сказал, что никакому семейству он помогать не станет. И очень просил не упоминать его участие в этом при его родных.

Дни снова полетели один за другим, наступила весна, и снег начал понемногу сходить, размывая дороги. Гус раз в неделю ходил в гости к Хлое и относил небольшие партии продовольствия. Иногда он брал меня или Эмму с Линой с собой, чтобы как-то наладить общение между нашими семьями. Лина ходила с удовольствием, поскольку любила общение с мальчишками и отводила душу в их обществе, не ограничивая себя в проказах.

Эмма ходила реже, она приняла наше решение о помощи, но Хлоя ей все же не нравилась.

Гретта, узнав о нашей помощи семье Хлои, отнеслась к ней как к какой-то игре. Она честно призналась, что считает, будто Хлоя пользуется нашей добротой, но, видя, как старается Гус и как он меняется после своих походов, махнула рукой и решила, что это пойдет ему на пользу.

Однако знакомиться с семьей Хлои она не стала.

Глава 5. Выборы

В конце марта был объявлен первый сбор братства. Это был теплый солнечный день, настоящая весна. Мы собрались на той самой поляне, где проходили испытания. Настроение у членов братства было приподнятое, много шутили и дурачились. Наконец, вдоволь наболтавшись, мы расселись в круг, и слово взял Леонард.

– Ну что же, поздравляю всех членов братства с наступлением весны! – начал он свою речь. – Зиму мы пережили, но это не повод расслабляться, впереди нас ждут, пожалуй, самые трудные месяцы.

Мы переглянулись с Крисом. Члены братства не знали, что произошло этой зимой и какие последствия были у нашего посвящения. И мы заранее условились не рассказывать об этом остальным. Это противоречило кодексу братства, но, с другой стороны, к братству это событие не имело отношения. Решение было только нашим.

– Это первая хорошая новость, – продолжил Лео. – Вторая новость в том, что наш дорогой брат Соловей решил связать свою жизнь узами брака и вскорости должен будет покинуть братство. Поэтому представителям общины Эшольцматт предстоит выбрать себе нового командира.

По собравшимся прошла волна негодования. Учитывая, что в тот день на поляне собрались почти все члены братства, а это около ста человек, начавшееся обсуждение новости превратило собрание в балаган.

Шум понемногу затих, и Леонард продолжил:

– Но это еще не все новости. Накануне в Энтлебух прибыл представитель люцернцев с новостью о том, что новый король Франции, кажется, его зовут Карл, собирается предпринять поход в итальянские земли. И скорее всего попросит кантоны о помощи, так что будем ждать делегации.

– Нас возьмут? – выкрикнул из толпы Жан.

– Возможно, – пожал плечами Леонард. – Но точно не всех. Кто-то должен будет остаться здесь и следить за делами. Поэтому командиры должны будут выбрать из вас тех, кого возьмут с собой, не более десяти человек от общины.

– Альбрехт, ты в составе форхута пойдешь? – выкрикнул Лукас.

– Пока да, – вместо Альбрехта ответил Леонард. – Вместо себя он оставит того, кого вы выберете.

– Когда будем выбирать, сегодня? – снова выкрикнул Лукас.

– Нет, не сегодня, – усмехнулся Леонард. – Надо подумать, выдвинуть кандидатов и проголосовать за них. Давайте назначим день голосования, например, накануне Пасхи.

– Да, да, отлично! – послышалось одобрение из толпы.

В тот день мы обсудили множество насущных вопросов, в частности празднование Пасхи, организация которой традиционно возлагалась на молодежное братство.

Распределение обязанностей проходило шумно. Нам с Крисом и Хансом достались яйца. Нужно было их собрать в количестве аж пятисот штук, покрасить и развесить на пасхальном дереве.

– Сколько нам нужно яиц? – поинтересовался Крис.

– Пять сотен, ты чем слушал? – ответил я, размышляя над тем, у кого бы их достать.

– Ну, это не много, достанем, – улыбнулся Крис.

– Ну, не знаю, ты же знаешь, как наши относятся к таким поборам, наслушаемся мы, – задумчиво проговорил я. – Надо начать пораньше, недели за две.

– Ага, – снова улыбнулся Крис.

– Я поговорю с Греттой, – продолжил я. – Думаю, она даст пару десятков.

– Я у своих спрошу, – пробасил Ханс. – Думаю, тоже достану.

– Крис, – обратился я к другу, – уговоры – это по твоей части, на тебя вся надежда.

– Да не волнуйтесь, вы так, – усмехнулся Крис. – Я все сделаю!

– Хорошо, я тогда возьмусь за покраску, – кивнув, продолжил я. – Ханс, поможешь мне?

– Без проблем, дружище, – Ханс похлопал меня по плечу. – Конечно помогу!

– Вот и отлично, – расслабленно выдохнул я.

– Что скажете по поводу ухода Альбрехта? – после небольшой паузы поинтересовался Крис.

– А что тут говорить? – пожал плечами Ханс. – Если Альбрехт уйдет из братства, его место займет Анри.

– Вот и я так же думаю, – подтвердил я. – Не уверен, что мы с ним уживемся.

– А что насчет сбора армии? – спросил Крис.

Мы с Хансом переглянулись.

– Думаешь записаться? – нахмурился я.

– Конечно! – Крис остановился. – Ребята, это же наш шанс! Фред, мы же этого и хотели, и вот, не прошло и года, как у нас есть возможность вырваться из этого болота, заработать денег, славу.

– Не знаю, – пожал плечами я. – Отец перед смертью говорил, что не стоит туда стремиться.

– Ты что? – удивился Крис. – Струсил? Ханс, но ты-то, я надеюсь, не сдашь назад?

– Я? – Ханс на мгновение опешил. – Да нет, наверное.

– Что значит «наверное»? – не унимался Крис. – Ребят, разве вы не понимаете, что это наш шанс, надо его хватать двумя руками.

– Погоди, Крис, – попытался я успокоить распалявшегося друга. – Просто твой вопрос застал нас врасплох. Я, например, сейчас вообще о другом думаю.

– О чем? – нетерпеливо перебил меня Крис.

– О яйцах, – усмехнулся я и, увидев, как Крис закатывается в смехе, поспешил продолжить. – Ничего смешного, Крис, на нас лежит важная задача, которую надо выполнить, люди на нас рассчитывают. Давай сделаем дело, а потом, когда уже будет точно известно о наборе в армию, мы вернемся к этому разговору.

– Фред, твоя правильность тебя погубит, – успокоившись, ответил Крис. – Возможность надо хватать обеими руками, иначе она ускользнет, а яйца – это все мелочи.

– Не соглашусь с тобой, Крис, – покачал головой я. – Мне кажется, мелочей не бывает, каждая из них является частью чего-то большего, и если мы не выполним это поручение, то и с другими не справимся.

– Ерунда все это, – махнул рукой Крис. – Миром правят связи и личное обаяние.

– А ты что думаешь, Ханс? – спросил я.

– А что тут думать? – пожал плечами Ханс. – Попросили сделать, надо сделать, а там посмотрим.

Спорить больше мы не стали и отправились по домам.

Вскоре, по прошествии нескольких недель, когда дороги подсохли, жизнь в общине начала оживать. Люди стали передвигаться на повозках и пешком, ходить друг к другу в гости и просто сплетничать, стоя на дороге под лучами пока еще редкого, но уже теплого солнца.

За две недели до Пасхи я начал сбор яиц: попросил у соседей, договорился с Греттой и понемногу стал их красить. Через три дня я собрал уже пять десятков и был крайне доволен собой и тем, что никого не обременял своими просьбами.

Еще через пару дней я зашел к Крису поинтересоваться, как у него обстоят дела, и обнаружил, что мой друг даже не приступил к сбору.

В ответ на мой вопрос он ответил, что сейчас занят и займется этим позднее.

– Не волнуйся, Фред, я обойду всех соседей и соберу три сотни яиц!

Ханса я застал за работой в кузнице, он вынес мне пяток яиц, виновато развел руками и спешно вернулся к работе.

Вернулся я домой в гневе.

– Что с тобой? – поинтересовался Гус, точивший ножи, сидя во дворе.

– Представляешь, они даже не приступили к сбору этих треклятых яиц! – выпалил я.

– Кто? – Гус оторвался от своего занятия и посмотрел на меня.

– Крис и Ханс!

– О, как! – Гус поморщился и продолжил свое занятие. – Плохо, – продолжил он, – не по-товарищески, конечно.

– Что мне делать? – поинтересовался я, присаживаясь рядом с братом.

– Ну, – начал он, задумавшись, – не знаю, может, с Альбрехтом поговорить?

– Точно! – вскочил я. – Попрошу у него помощи.

– Ага, – проговорил Гус, глядя мне вслед.

Но Альбрехт мне ничем не помог, более того, он был очень недоволен этой новостью и сказал, что если мы не в состоянии выполнить такое простое поручение, то какой от нас вообще прок.

Вернулся я домой затемно еще злее, чем ушел.

До Пасхи оставалась неделя.

Утром, взяв корзину, я сам пошел обходить хозяйства, чтобы успеть раздобыть необходимое количество яиц, а Эмма вызвалась помочь мне с покраской.

Наша община насчитывала около тридцати дворов, большинство из которых находилось достаточно близко друг к другу, но в основном это были ремесленники. Те, что были покрупнее и промышляли скотоводством, находились немного в стороне. Поэтому чтобы оббежать всю общину, пришлось затратить около двух часов.

Кто-то с радостью отдавал мне яйца с пожеланиями здоровья, кто-то ругался за поборы и гнал прочь. Кто-то кривился, но, скрипя сердце, отдавал 3–4 яйца, при этом бубня что-то неразборчивое и сетуя на трудные времена. Это было не самое приятное занятие, но, признаться, опыт был интересный, во всяком случае, я смог ближе познакомиться почти со всеми жителями нашей общины и лучше узнать их нравы.

За три таких обхода я собрал нужное количество, и, благодаря Эмме, которая варила собранные яйца с луковой шелухой, пока я бегал по дворам, за два дня до Пасхи все было готово. Я пришел на собрание братства во всеоружии и довольный собой.

– Так, ну что у нас со сбором яиц? – обратился ко мне Леонард.

– Все в порядке, – ответил я без страха, глядя ему в глаза. – Собрали пятьсот десять штук, все они покрашены и разложены по корзинам.

– О как! Удалось решить все проблемы? – поинтересовался Леонард.

– Да, – коротко ответил я.

– Здорово, – улыбнулся Леонард. – Хоть с чем-то у нас полный порядок! Маттео, Натан, вы поговорили с отцом по поводу хлеба?

– Да, – ответил старший Маттео.

– И что он ответил?

– Что сделает.

– Сколько?

– Два, – Маттео потупил взгляд.

– Как два? – удивился Леонард. – Нужно шесть, как минимум!

– Ну, мы сказали, что нужны хлеба, отец сказал, что сделает.

– А сколько нужно, вы сказали?

– Нет, – Маттео покраснел.

Ругань Леонарда была очень витиеватой и в некотором роде даже красивой. Особенно для стороннего наблюдателя, которому посчастливилось не стать целью этой ругани.

Пока Леонард песочил бедных братьев, я посмотрел на Криса и Ханса. Ханс виновато отвел взгляд, а Крис пожал плечами и улыбнулся.

– Извини, дружище, – прошептал Крис. – Сам знаешь, как весной тяжело бывает оторваться от дел. Но ты молодчина! За мной должок.

В ответ я только кивнул, говорить ничего не хотелось.

– Я сам поговорю с вашим отцом, – закончил Леонард свою тираду. – Так, завтра возводим шатры, нужны будут все, особенно Здоровяк и Молоток, вы поняли?

– Да, – ответил Жан и Ханс почти одновременно.

Леонард посмотрел на меня, потом на Ханса.

– Вопросы?

– А что там с выборами нового лидера? – поднял руку Лукас.

– Ах, да, – Леонард как будто что-то вспомнил. – Выборы. На самом деле выбор у вас невелик, из всех присутствующих только Анри изъявил желание командовать, больше никто не обращался. Поэтому давайте так: среди вас есть кто-то, кто желает возглавить братство после ухода Соловья?

Леонард выдержал паузу, обводя присутствующих взглядом.

– Хорошо, – продолжил Леонард. – Тогда у нас только один кандидат, давайте за него и проголосуем. Лис, выйди ко мне. Кто за то, чтобы Лис стал новым командиром отряда из Эшольцматта?

Почти все присутствующие представители нашей общины подняли руки. Подняли даже несколько человек не из нашей общины. Воздержалось только четверо: Лукас, Генрих, Ханс и я. Сначала я удивился, что Крис поднял руку, но потом только усмехнулся его поступку. Человек-праздник сделает все, чтобы этот праздник никогда не заканчивался.

– Ну что же, – осмотрев голосовавших, продолжил Леонард, – давайте выслушаем тех, кто не проголосовал. Что скажешь, Жук, почему ты против Лиса?

Меня передернуло от вопроса, но я нашел в себе силы подняться.

– Я не против Лиса, – ответил я как можно более ровным тоном. – Но я не уверен, что он будет справедливым лидером. Мне кажется, он слишком импульсивен и злопамятен.

– Ого, – удивился Леонард. – Серьезное обвинение. Что скажешь, Лис?

– Да просто Жук мне не может простить, что я его не хотел в братство принимать, – усмехнулся Анри.

– Это правда? – спросил Леонард, глядя на меня.

– Нет, – я помотал головой. – Это не так. Все, что сказал Анри, то есть Лис, во время нашего приема, я обдумал и не держу на него обиды. Но есть несколько обстоятельств, которые мне кажутся важными.

– Каких? – поинтересовался Леонард.

Говорить было трудно. Я сильно волновался, поскольку противостоял фавориту братства, и сильно сомневался в своих суждениях. Но отступать было поздно, пусть я был тысячу раз не прав, но надо было дойти до конца.

– Первое, – продолжил я, – там, на дороге, во время испытания, Лис ранил нашу цель, хотя мог взять шест и оглушить его, не пуская кровь.

– Ага, – перебил меня Анри, – и позволить ему тебя заколоть. Ты хоть думай головой! Спасибо бы сказал!

– Погоди, – прервал его Леонард, – дай ему договорить. Продолжай, Жук.

– Второе, – выдохнул я, – мне кажется, что он затаил на меня обиду за то, что я смог его одолеть в борьбе. Во всяком случае, после схватки он не подал руки.

– Много чести, – снова перебил меня Анри.

– Погоди, – снова осадил его Леонард. – Да, было дело. Продолжай.

– Третье, – снова выдохнул я, – во время голосования по моей кандидатуре он приписал мне качества, которые мне не свойственны, это говорит о том, что он руководствуется своими предпочтениями, не вникая в мотивы людей.

– Я сказал то, что вижу! – вспылил Анри.

– Что-нибудь еще, Жук? – остановил его Леонард.

– Нет, у меня все, – коротко ответил я и сел.

– Интересное у нас мнение, – проговорил Леонард. – У кого-нибудь есть еще что-нибудь дополнить?

Больше никто не изъявил желания что-либо добавить, и в воздухе повисло молчание.

– Хорошо, – продолжил Леонард. – Жук действительно прав в отношении вспыльчивости Анри, есть за ним такой грешок, и то, что он порой не отдает себе отчет под влиянием эмоций, – это правда. Но это лечится опытом и ответственностью, и я прослежу за этим.

– Что касается его действий во время испытаний, – продолжил Лео задумчиво, – то тут мне сложно судить. Его задачей было вас подстраховать, и если он вмешался, значит, того требовала ситуация. Мог он обойтись без кровопролития, я не знаю, но я знаю, что вам угрожала опасность и Лис, по сути, вас спас. Поэтому я склонен думать, что это была необходимость.

– И последнее замечание, – подвел итог Лео, – о том, что Лис не видит мотивов людей, это тоже опыт. Возможно, он был не прав, Жук, но никто, кроме тебя и Бога, не знает твоих мыслей, и если их неправильно трактовали, может быть, они были похожи на что-то другое, как считаешь?

Я пожал плечами.

– Хорошо, – после паузы продолжил Леонард, – думаю, что для Лиса будет полезным узнать, что о нем думают его братья. Да, Лис?

Анри кивнул, но промолчал.

– Если ни у кого нет ничего добавить к словам Жука, то на этом голосование считаю закрытым. Лис, тебе выпала честь командовать молодежным братством общины Эшольцматт, это сложная и ответственная роль, надеюсь, что ты будешь нести её с честью. Твое посвящение и клятву примем после Пасхи.

По дороге домой меня догнал Ханс и Крис. Крис, как всегда, пытался шутить и представить произошедшее как мою победу. Хвалил много, красочно и витиевато. Ханс поддакивал и виновато оправдывался.

Не сказать, что похвалы Криса были мне неприятны, нет, мне это даже нравилось, в конце концов, они были заслужены, и я волей-неволей сменил гнев на милость в отношении своих друзей. Возможно, в этом и состоит дружба – в умении подставить плечо другу в трудный момент. В конце концов, и Крис за меня заступился тогда, на приеме в братство, способом, которым владел в совершенстве, почему бы мне с моей предусмотрительностью не помочь ему.

– Ладно, – наконец остановил я увещевания Криса, – перестань распинаться, я не злюсь на вас.

– Ну, вот и славно! – с явным облегчением улыбнулся Крис. – Теперь расскажи, что на тебя нашло с Анри, ты действительно на него так обижен?

– Я? – удивился я. – А ты считаешь, что он будет хорошим командиром?

– А почему нет? Ребята ему доверяют, да и он парень не промах.

– Не знаю, – покачал я головой. – Почему-то я ему не доверяю. Папаша у него очень скользкий тип. Мне тетка рассказывала, что он промышляет ростовщичеством, с ворами дела имеет, боюсь, что яблоко от яблони недалеко упало.

– Ну и что? – пожал плечами Крис. – Может, деньжат заработаем.

– Я бы не хотел превратиться в обычного бандита, – проговорил я.

– Да брось, – отмахнулся Крис, – не превратимся, мы же не такие.

– А ты что думаешь, Ханс? – поинтересовался я. – Ты почему не поднял руку?

– Я с тобой согласен, – пробасил Ханс. – Альбрехт – отличный парень, справедливый, а Анри мутный, не люблю я таких.

– Вот-вот, – поспешил поддержать друга я.

– Ребят, – усмехнулся Крис, – я не понимаю вашего беспокойства, мы же вообще собираемся валить отсюда уже летом, какая разница, кто будет возглавлять братство, хоть черт лысый!

– Но мы же вернемся, – проворчал Ханс.

– И что? – не унимался Крис. – Через год все уже будет по-другому: и Анри женится, и мы будем крутыми солдатами, ветеранами. Что нам это братство? У нас будут деньги, слава, почет и уважение. Оружие в конце концов! Плевать на все это братство.

– А чего ты тогда проголосовал за Анри, если тебе на все плевать? – спросил я.

– А чего мне ворошить этот улей? Пусть руководит, я буду далеко!

– Это наш дом, мне бы не хотелось, чтобы здесь остался кто-то недостойный.

– Поэтому ты и решил обратить на себя внимание? – рассмеялся Крис.

Крис был прав, противостояние с хулиганом – дело долгое, и не стоит его начинать, если не готов дойти в этом противостоянии до конца. Я же мог только укорять себя за то, что привлек ненужное внимание к своим родным, не будучи готов дать отпор.

Что говорить, домой я пришел в дурном расположении духа. На вопросы Эммы о том, как все прошло, я ответил односложно и не стал никому говорить о совершенной мной оплошности, понадеявшись, что все разрешится само собой.

Празднование Пасхи в тот год прошло великолепно, мы устроили все самым лучшим образом. Под натянутыми полукругом шатрами стояли крепкие столы, накрытые самыми разнообразными угощениями. Музыканты играли веселые мелодии, жители танцевали, а дети бегали, искали спрятанные яйца и соревновались в их разбитии.

Гус пригласил на праздник Хлою и её детей, и те вовсю играли с нашей детворой, как умеют это только дети.

Хлоя же произвела определенное впечатление на наших односельчан, особенно женской части, и стала поводом для многочисленных сплетен на несколько месяцев вперед. Гус этого не замечал или не хотел замечать, поэтому особо не переживал, но Хлоя это заметила, и впоследствии это дало о себе знать.

На следующий день после праздника прибыли посланники из Люцерна и принесли новость, которую давно ждали: Карлу VIII понадобились силы для организации похода в Италию, и среди земель был объявлен срочный набор добровольцев во всех десяти кантонах.

Глава 6. Начало пути

Альбрехт был одним из первых, кто подал прошение о дозволении наниматься на службу от нашего округа в совет общины. Совет его прошение принял и удовлетворил в тот же день.

Об этом я узнал от Криса, влетевшего в наш дом как ошпаренный.

– Ты уже знаешь? – начал он, запыхавшись.

– Чего? – удивился я и посмотрел на недоумевающих Гуса и Эмму.

– Война, – торжественно произнес Крис, – французы таки решились на поход! В Люцерне объявлен сбор добровольцев, Альбрехт уже подал заявку, ему разрешили!

– Ого, – только и смог выдавить я.

– И что? – нахмурившись произнес Гус, – ты-то чему радуешься?

– Как это, – весело произнес Крис, – я тоже подал прошение, и Ханс, вот за Фредом зашел.

– А Фред тут при чем? – Гус стал совсем хмурым.

Глядя на Гуса, Крис перестал улыбаться, но, не теряя самообладания, продолжил:

– Мы с Фредом условились, что пойдем вместе с Альбрехтом, да и он сказал, что нас возьмет.

– Да? – Гус вопросительно посмотрел на меня, – это правда, Фред?

– Да, – кивнул я, – я же тебе говорил про это зимой.

– Ну, знаешь, много кто чего говорит, особенно зимой, – ответил Гус и отложил косу, которую старательно натачивал.

– И что, ты вот так возьмешь и пойдешь на войну? – продолжил он, глядя мне в глаза.

– Ладно, – проговорил Крис, почувствовав, что стал лишним в этом разговоре, – я пойду к себе вещи собирать, заходи, как решишь.

– Хорошо, – ответил я другу, и тот быстро вышел во двор.

Повисло продолжительное молчание.

– Ну так что? – снова задал свой вопрос Гус, – что ты будешь делать?

Я молчал. Тогда осенью все казалось намного проще: война далеко, мечты о славе и богатстве близко, можно было наслаждаться миром, наполненным фантазиями, не притрагиваясь к действительности. Но однажды действительность обязательно врывается в этот мир грез, топча его грязью обыденности и совершенно не стесняясь в выражениях.

Ответить Гусу я ничего не мог, потому что сам не знал, что мне делать. Мне было страшно. Страшно покинуть свой родной дом, пусть и не богатый, но зато такой уютный и знакомый. Попрощаться с Гусом, Эммой и Линой, самыми дорогими моему сердцу людьми. Моей семьей.

– Мне надо подумать, – проговорил я и быстро вышел из дома.

Быстрым шагом я вышел со двора. В тот момент я даже не понимал, куда иду, просто побрел по дороге в произвольном направлении. В голове крутились простые мысли: «Что мне делать?», «Как быть?». Мне безумно хотелось уйти отсюда, от этой рутины, бедности, постоянной угрозы голода, хотелось повидать дальние земли, проверить свои силы.

Ох уж эти сомнения.

Отец. Да, пожалуй, он во всем виноват. Вот зачем он умер? Без него стало все сложнее. Раньше я мог поговорить с ним, он мог меня взять с собой, показать, рассказать, с ним было бы хорошо, спокойно. Он точно знал, что и как надо делать. А сейчас его нет, и нет никого, кто мог бы защитить. Гус? Гус сам потерян. Да, он держится молодцом, но ему так же страшно. Гус не пойдет на войну. Гус хороший хозяин, но плохой воин, он не любит войну, он ее презирает. Он точно скажет, что там нечего делать и лучше растить урожай и преумножать хозяйство.

У кого спросить совета?

– Привет, Фред! – услышал я оклик.

Повернувшись на звук, я увидел Симона, бегущего за мной с огромным свертком.

– А, привет, – махнул я в ответ.

– Ну что, ты уже записался? – бодрым голосом спросил Симон, поравнявшись со мной.

– Нет еще, вот иду.

– Ага, здорово! – проговорил Симон и поправил выпадающий сверток. – Крис уже записался.

– Да, – кивнул я, – он заходил ко мне.

– А меня вот батя уже с утра гоняет с поручениями, – вздохнул Симон, – но это ничего, зато все по уму будет.

– Он тоже собирается? – уточнил я, хотя ответ и так знал.

Отец Симона, Вернер Циммерманн, к войне относился с энтузиазмом, хотя и без лишнего фанатизма. Главной его целью, которую он, впрочем, и не скрывал, были деньги, трофеи и выпивка, и пропускать такое событие он вряд ли бы стал.

– А как же! – усмехнулся Симон, – он это дело любит, только повод дай.

– А кто еще идет?

– Ой, да много кто, – на секунду задумался Симон, – из наших, из братства в смысле, я знаю про Альбрехта, Криса и Жана, вот ты еще. Отец говорил про своих друзей, те еще хотели своих сыновей взять, первоходцев, некоторые тоже из братства, кстати.

– А ты чего такой радостный?

– Так здорово же ведь! – глаза у Симона загорелись энтузиазмом, – настоящий поход, война, враги, и мы такие, как скала, сквозь них пробиваемся! Может, о нас песню напишут, ну или стих сложат!

– Ага, или шванк7, – съязвил я.

– Тоже неплохо, пусть посмеются, – заулыбался Симон, – мне перед внуками не стыдно, зато им будет что вспомнить.

Мы прошли еще около ста шагов, прежде чем показался дом Симона. На пороге его уже ждал отец.

– Симон, – крикнул Вернер, – где тебя носит?

– Все, мне пора, – прошептал Симон и припустил к дому.

– Добрый день, мистер Циммерманн! – поприветствовал я Вернера.

– Добрый день, Фред! – ответил тот и добавил: – Слышал, ты тоже собираешься в поход, по стопам отца решил пойти?

– Ну да, – улыбнулся я, пожав плечами.

– Не волнуйся, не дадим тебя в обиду! – улыбнулся Вернер.

Вернер Циммерманн был человеком в целом неплохим, но большим любителем выпить. При этом на трезвую голову он был несколько мрачным, порой до занудства, и весьма жестким типом, но стоило ему залить в себя пару пинт пива, как он превращался в мягкого весельчака. Симон говорил, что злой он, когда матушка ему пить запрещает. Сейчас голос был мягким, а значит, отец Симона уже где-то успел пропустить кружечку.

– Спасибо! – улыбнулся я в ответ.

Вернер махнул мне рукой и исчез в дверном проеме вслед за скользнувшим туда Симоном.

«Ну вот, Симон с отцом собирается. Думаю, будь отец жив, он бы тоже меня взял», – размышлял я, продолжая идти сквозь деревню.

В общине царила суета. Известие о походе Карла оживило хозяйства, люди судачили, стоя прямо на дороге, а во дворах устраивали импровизированные смотры.

Пройдя еще несколько сот шагов, я подошел к дому Генриха, который находился почти на другой стороне деревни. Мое внимание привлекла группа людей, собравшаяся у входа.

– Что случилось? – спросил я стоящего у входа Генриха.

– Тётка умерла, – коротко ответил тот.

– Как? От чего? – удивился я.

– От болезни, – снова односложно ответил Генрих.

– Что за болезнь?

– Почем мне знать? – пожал плечами Генрих, – я не доктор.

– А доктор был у нее? – уточнил я.

– Нет, конечно, у меня нет денег на него.

– А монахи не приходили?

– Нет, – покачал головой Генрих.

– Странно, – пробормотал я.

– Как есть, – Генрих снова пожал плечами и сплюнул, – да и недолго бы мы еще протянули, жратва у нас еще в апреле закончилась, только и делали, что по соседям побирались.

– Ужас какой, – удивился я.

– Ужас, – ухмыльнулся Генрих, – этот ужас уже давно за нами бродит, к черту такую жизнь.

– Что ты будешь делать?

– Знамо что, пойду с Альбрехтом, здесь мне делать больше нечего. Только вот тетку похороню, она это заслужила.

В этот момент стали выносить тело. Мы с Генрихом посторонились, уступая место на выходе, и я успел украдкой взглянуть на иссохшее, бледно-серое лицо покойницы.

Тетку Генриха я знал не сильно близко. С Генрихом она вела себя довольно сурово и спуску не давала. Если тот хулиганил или позволял себе ослушаться, то она не стеснялась в выражениях и использовании подручных инструментов. Синяки на руках у Генриха почти никогда не заживали. Но, несмотря на всю ее суровость, Генриха она все же не бросила. После смерти своего брата она выходила тогда еще малыша как настоящая мать, которая, надо сказать, умерла от лихорадки в тот же год, что и отец Генриха. Своих детей у нее не было, муж сразу после свадьбы погиб в одном из военных походов, и она так больше и не вышла замуж, посвятив себя воспитанию единственного племянника. Больше у них из родственников никого не оставалось.

– Может, не стоит тебе идти? – поразмыслив, спросил я, глядя, как уносят тело, – ты ведь последний в роду.

– Кому я здесь нужен? – усмехнулся Генрих, – без денег, без родни, ни один отец не отдаст за меня свою дочь. Нет, брат, мой путь только один – война, там, даст Бог, я найду все что мне нужно. Ну или сгину, плакать никто не станет.

Генрих похлопал меня по плечу и пошел вслед за удаляющейся процессией.

– Да, Фред, – Генрих внезапно остановился и обернулся, как будто что-то вспомнив, – наверное, ты был прав насчет Анри, человек он с гнильцой, многие ребята после твоих слов задумались. Ты молодец.

Печально улыбнувшись, я махнул рукой вслед Генриху и побрел дальше.

Можно попытаться прокормиться хозяйством, как предлагает Гус, но в наших краях эта затея рисковая: земля родит плохо и нестабильно, а для покупки скота опять же нужны деньги. А деньги у нас платят только за кровь. Меньше всего мне хотелось разделить участь тетки Генриха.

Вернусь с деньгами, трофеями, купим еще корову, пару коз, а там, глядишь, еще и сестер пристроим в надежные руки, будут мужей любить, детей нарожают, там все и устроится.

Не возвращаясь домой, чтобы у Гуса не было возможности меня переубедить, я направился прямиком к амманну8 – старосте общины, чтобы подать заявку на вступление в ополчение.

Амманном в то время у нас был Людвиг Шульц, добродушный старик лет шестидесяти. В его обязанности, помимо общего управления общиной и разрешения мелких споров, входил так же прием заявок на вступление в армию.

Увидев меня, Людвиг удивился.

– А, юный Бауэр, с чем пожаловали? – проговорил Людвиг, отвлекаясь от бумаги, которую внимательно изучал.

Да, Людвиг Шульц был одним из немногих людей в нашей общине, кто умел читать и писать, помимо него это умел еще священник и, пожалуй, мельник Ленц, во всяком случае так поговаривали. Видимо, по этой причине Людвиг и стал старейшиной.

– Я хочу записаться в армию, – сходу проговорил я, забыв даже поздороваться.

– Да? – Людвиг поднял бровь, – зачем?

– Ну, – замялся я и продолжил уже увереннее, – хочу денег заработать!

– Денег? – с легким недоумением переспросил Людвиг.

– Да, – кивнул я.

– Деньги всем нужны, но не все готовы к подобному заработку, – Людвиг отложил лист бумаги и пристально посмотрел на меня. – Сколько тебе лет? – продолжил он после небольшой паузы.

– П… шестнадцать, – соврал я.

– Да? – Людвиг снова приподнял бровь, – а мне казалось, пятнадцать. Ты знаешь правила, в армию берут только с шестнадцати лет.

– Да, знаю, – кивнул я, – мне шестнадцать.

– Твой брат, кажется, его зовут Гус, подтвердит это? – поинтересовался Людвиг.

– Конечно, – уверенно произнес я.

– Как у него дела, кстати? – все еще изучая меня, продолжил Людвиг.

– Как у всех, потихоньку, справляется, – не без гордости отметил я.

– Да, – кивнул Людвиг, – молодец, малый. А сестры как? Кажется, Эмма и Лина, верно?

– Все живы и здоровы.

Людвиг некоторое время молча наблюдал за мной, потом продолжил:

– Зиму, как я понимаю, вы хорошо пережили, слышал, что кому-то даже помогли в соседней общине.

– Да, – потупился я, – было дело.

Людвиг перевел взгляд на бумагу.

– Вы отцовское снаряжение не продали? – спросил он, не отрывая взгляд от бумаги.

– Нет, все на месте, – я помотал головой.

– Так-так, – проговорил Людвиг, – хауберк9, шлем, латные руковицы и базелард, солидный набор, похоже, отец у тебя был на двойном жаловании. Они тебе в пору?

– Ну, – задумался я, – почти.

– Почти, – повторил Людвиг и посмотрел на меня с явным неодобрением, – Фредерик, ты отдаешь себе отчет, куда собираешься?

– Да, – подтвердил я и посмотрел в глаза Людвигу.

Мы довольно долго смотрели друг на друга, пока, наконец, Людвиг со вздохом не произнес:

– Хорошо, Фредерик Бауэр, я внесу тебя в список, пойдешь с Альбрехтом Бибером. Оружие и снаряжение привести в порядок, осмотр будет перед церковью в день выхода. Возьми провизии на три–четыре дня, не знаю, как там будет с кормежкой. Теплые вещи, одеяло на свое усмотрение, инструменты тоже. Хорошенько продумай, что может пригодиться, можешь поговорить с Альбрехтом, думаю, он даст совет.

– Спасибо! – улыбнулся я.

– Не за что, – устало ответил Людвиг, – не за что.

Я выбежал во двор, пребывая в возбужденном состоянии, и сразу помчался домой. Мне тогда казалось, что я совершаю поистине невероятный шаг в будущее. Это было сложное решение, сродни подвигу, и я его принял.

Вернулся я, когда солнце уже зашло за горизонт. Близких я застал за ужином. Разговор оборвался, как только я переступил порог, и в воздухе повисло молчание.

– Меня взяли, – коротко сказал я.

Голос мой прозвучал как-то очень громко в тишине.

– Когда? – глядя на меня, спросил Гус.

– Послезавтра, нужно собрать вещи в дорогу.

Гус тяжело выдохнул и, отложив ложку, потер уставшие глаза.

– Ты уверен? – встала мне навстречу Эмма.

– Да, – кивнул головой я.

– Понятно, – наконец проговорил Гус.

– Там по деревне, – продолжил я, – народ на войну как на праздник собирается. Циммерманны вон семьей идут, Вернер Симона с собой берет и за мной обещал приглядеть.

– Ага, как только от кружки отлипнет, – поморщился Гус.

– Слушай, Гус, – перевел разговор я, – давай начистоту: деньги нам нужны, корову купить нужно, инструменты, ты это не хуже меня понимаешь. То, что осталось от заработка отца, нам уже не хватит. Давай я попробую свои силы в этом походе, а там, как вернусь, уже решу, стоит ли этим заниматься или нет.

– Понимаю, – задумчиво произнес Гус, – но твое мертвое тело не даст нам ни того, ни другого.

– Не волнуйся, я не дам себя в обиду, недаром же меня Жуком прозвали. К тому же я иду с нашими ребятами, они в обиду меня не дадут.

– Не нравится мне эта затея, – покачал головой Гус.

– Мне тоже, – пожал плечами я, – но это единственное, что мне приходит в голову.

Гус надолго задумался, и я не стал прерывать его мыслей. Сев напротив него, я молча стал ждать.

– Ладно, – сдался Гус, – будь по-твоему, давай соберем тебя.

– Спасибо, – улыбнулся я и обнял брата.

Остаток вечера мы потратили на сборы. Вытащили и осмотрели отцовское снаряжение, упаковали продукты и теплые вещи в дорогу и ближе к полуночи улеглись спать.

Утром в назначенный день, подпоясавшись отцовским базелардом и закинув узел с вещами на плечо, я коротко простился с братом, Греттой и Гуго, обнял сестер и зашагал в сторону церкви. В последний раз обернувшись, я увидел, как плачет малышка Лина, уткнувшись в платье Эммы, и та гладит ее по волосам и что-то нашептывает с грустной улыбкой. Гус с наигранной небрежностью помахал мне вслед и крикнул:

– Не вздумай там сдохнуть, Фред!

В ответ я махнул рукой и с улыбкой крикнул в ответ:

– Не дождешься!

После чего развернулся, вытер влагу с глаз и поспешил к месту сбора.

На площади собралось уже много людей, здесь были и те, кто уходил на войну, и те, кто провожал. Солдат построили напротив главного входа в церковь. Людвиг вместе со священником и в сопровождении еще двух человек проводили осмотр снаряжения, сверяясь со списком.

Завидев меня, Людвиг попросил надеть снаряжение и встать в строй к Альбрехту, что я и поспешил сделать.

В общей сложности община выставила двадцать человек, разделенных для удобства управления и ведения лагерного хозяйства на два отряда.

Первый отряд был более опытный и зрелый, в него вошли в основном люди семейные, возрастные, но некоторые, как и Вернер, взяли с собой своих сыновей. Командиром первого отряда, как и ожидалось, выбрали Вернера Циммерманна, он же должен был представлять нашу общину в фенляйне10, пока нас не передадут в подчинение гауптману11.

Снаряжен этот первый отряд по тем временам был достаточно неплохо: у двоих, включая самого Вернера, были кольчуги, шлемы и латные рукавицы, остальные хоть и имели шлемы и рукавицы, но ограничились только мягкой защитой корпуса, гамбезонами12 или более аккуратными акетонами13.

Людвиг был доволен и перешел ко второму отряду.

Во второй отряд вошли в основном члены молодежного братства: Маттео, Генрих, Жан, Крис, Ханс и я, а также старые друзья Альбрехта – Максим, Габриэль и Фабио. Симона Вернер предпочел оставить при себе, хотя тот изначально просился к Альбрехту.

Со снаряжением во втором отряде было несколько хуже. Полный комплект был только у меня, остальные были одеты кто во что горазд: у кого-то был только шлем, у кого-то рукавицы, даже мягкие гамбезоны были хоть и у всех, но их качество оставляло желать лучшего. Большинство делали их сами из подручных материалов.

Оружие в обоих отрядах тоже было разношерстным: короткие мечи, кинжалы, топоры – у кого что было в наличии и кто чем успел разжиться в походах. Алебарды были у Вернера, Альбрехта и Максима. Наши фирменные длинные пики и аркебузы нам обещали дать в Шюпфхайме.

Когда Людвиг дошел до меня, он остановился и стал внимательно разглядывать мой внешний вид, качая головой – скорее всего, не с самыми радостными мыслями.

Что сказать, вид, должно быть, у меня был смешной. Снаряжение висело как на вешалке, полы отцовского акетона спускались мне до колен, хотя отцу они доходили до середины бедра, кольчуга тоже не отставала. Шлем болтался как колокол, а рукавицы норовили соскользнуть с рук.

– Мда, – проговорил Людвиг.

Скепсис амманна был понятен. По воинской традиции швейцарцев наиболее хорошо экипированные члены баталии выдвигались вперед, принимая на себя удары стрел неприятеля. Как правило, это были наиболее опытные солдаты, которые получали двойное жалованье за риск. В моем случае был явный провал между снаряжением и его содержимым.

– Альбрехт, – обратился Людвиг к Альбрехту, – подскажи Фредерику, как подогнать снаряжение, и подумай над его местом в баталии. Не думаю, что будет уместным пока выдвигать его в первую линию.

– Ага, будет нам тыл закрывать, железной жопой, – рассмеялся Фабио.

Смех поддержали все приятели Альбрехта. Это были уже достаточно взрослые молодые люди с военным опытом, но по-прежнему состоящие в форхуте по причине их холостяцкой жизни и отсутствия собственного хозяйства. Все трое вышли из братства около года назад и отправились на какую-то войну, вернулись они только этой весной.

– Спокойнее, Фабио, – остановил смех Людвиг, – Фредерик такой же член фенляйна, как и ты, имей уважение к нему.

– Уважение зарабатывают на поле боя, – поморщился Фабио, – а это просто недоразумение в дорогом снаряжении.

– Ты тоже был салагой, – вмешался Вернер.

– Да, но я не кичился железом и не лез в чужое, – возразил Фабио.

– Это не чужое, это моего отца, – возразил я.

– Ага, а где он сам?

– Том Бауэр умер этой осенью, и Фред занял его место, – ответил за меня Людвиг.

– Ну-ну, занял, – Фабио сплюнул, – посмотрим, какое место он занял.

Знакомство не заладилось с самого начала. Тем не менее смотр был завершен. Людвиг произнес напутственную речь, в которой призывал нас быть храбрыми, не позорить славное имя наших предков и с честью представлять общину в походе и на поле боя. Он напомнил нам, что нужно держаться вместе и слушать своих командиров, а командиры должны беречь и заботиться о своих подопечных.

Когда Людвиг закончил, священник призвал нас встать на колени для благословения. Он прочитал молитву Святой Богородице о защите и окропил нас святой водой.

Наконец, выстроившись по три человека в ряд, мы зашагали в городок Шюпфхайм, где проходил промежуточный сбор окрестных земель и недалеко от которого была та самая поляна братства, на которой мы провели почти весь прошлый год.

Сам городок располагался в долине реки Кляйне-Эмме и мало чем отличался от нашей деревни, разве что был немного побольше и гораздо более суетным из-за приема у себя военных людей со всей округи. Здесь были ромосцы, верштайнцы, большие отряды из самого Шюпфхайма и Энтлебуха, доплешвандтцы и даже дальняя коммуна Марбах прислала двенадцать человек, ждали только нас и флюлинцев.

Все военные люди разместились между церковью и так называемой Тайной башней, на первом каменном ярусе которой располагалась тюрьма Энтлебуха, а на верхнем деревянном – его архивы, отдельные от архива Люцерна.

Башню эту знали все в Энтлебухе. Дело в том, что после Земпахской войны наши земли были переданы баронами Вольхузен городу Люцерн в качестве залога, но мы все же хотели сохранить свои прежние свободы вопреки желанию Люцерна, и власти Энтлебуха стали тяготеть к соседнему кантону Обвальден. Тогда и была тайно построена эта башня как символ самостоятельности и свободы.

Позже, где-то за год до моего рождения, власти Люцерна казнили представителя Энтлебуха Петера Амстальдена, обвинив того в предательстве и измене, на деле же – за призывы к независимости и подготовку восстания. После казни отношения между городами были испорчены, что в конечном итоге вылилось в Луковую войну в 1513 году, свидетелем и участником которой я стал позднее. Сейчас же мы все еще выступали в составе общего контингента кантона, но старались держаться особняком.

Помимо военных, на этом клочке земли расположились возницы телег, местные ремесленники, разного рода торговцы, швеи, проститутки – в общем, все те, кто умел делать хоть что-то полезное для армии. Эти люди съехались со всего округа в надежде заработать на армии.

На ночевку военных распределили по местным домам и лавкам, нас, например, расположили в здании ратуши, постелив на полу сено и циновки, и строго наказали не причинять неудобств местным жителям, пригрозив в случае ослушания посадить на восемь дней под замок в той самой башне, а после отправить с позором домой. Как ни странно, угроза была эффективной, поскольку никто не хотел вернуться домой с пустыми руками в самом начале пути и объяснять родным и соседям, что произошло. Поэтому новоиспеченные кнехты14 вели себя относительно тихо. Только несколько ветеранов отправилось в местную таверну выпить пива и отметить воссоединение со старыми товарищами.

Ужинать пришлось тем, что взяли с собой.

На следующее утро Альбрехт направился к Леонарду, тот собирал командиров форхута. Когда Альбрехт вернулся с собрания, он был задумчив. Собрав нас вокруг себя, он объявил, что после общего сбора фенляйн проследует к городу Люцерн на формирование общего контингента от кантона, а затем в город Берн, где соберутся контингенты всех союзных кантонов. Выход назначен на завтра на одиннадцать часов от церкви, там же будет смотр войска, и мы будем давать присягу городскому совету.

– А кто командует фенляйном? – спросил Габриэль.

– Никлаус Виллисау, – ответил Альбрехт.

– О! – удивился Габриэль, – мужик он суровый, и муштру очень любит.

– Это плохо? – уточнил Крис.

– Это отлично, – вмешался в разговор Вернер, сидевший рядом.

– Правда? – обернулся к нему Крис.

– Седой Ник – отличный командир, он знает свое дело, – ответил Вернер, – считай, нам повезло.

– Ну, не знаю, – протянул Альбрехт, – по мне так, он излишне любит порядок. Помню, как-то раз нас на плацу чуть не заморил, шесть часов маршировали.

– Тренировка никогда еще лишней не была, – невозмутимо ответил Вернер.

– Лучшая тренировка – в бою, там все на свои места встает, – усмехнулся Фабио.

– Ага, а если не встает, то отправляешься на тот свет, – усмехнулся Вернер, – вы еще молоды, не сталкивались с хорошими бойцами.

– Это с кем, например? – снова вмешался Крис.

– Ну, уж точно не с итальянцами! – рассмеялся Фабио.

– А что с ними не так? – удивился Крис.

– Да, – махнул рукой Фабио, – они драться не умеют, для них война – это просто красиво постоять на поле.

– А ты почем знаешь? – усмехнулся Вернер.

– Все это знают, – не унимался Фабио.

– Ну, там не только ведь итальянцы, – заметил Вернер, – могут быть еще и англичане, и арагонцы. В любом случае недооценивать противника опасно, тренировка лишней не будет.

– Толку от них нет, если боишься, – отмахнулся Фабио, – главное – дух, если его нет, то можешь хоть ночевать на плацу, а в бою только кучу говна навалишь перед смертью.

– Ладно, – снова взял слово Альбрехт, – не будем спорить. Седой Ник – неплохой вариант для нас, Вернер прав. У меня другой вопрос есть. Вернер, у тебя есть место в палатке?

– Нет, – покачал головой Вернер, – нам опять дали палатку-недомерку из какого-то говна, а не льна, протечет в первый же дождь, не пойму, на ткани они что ли экономят.

– Да это цеховые опять нажились на заказе. Денег, небось, как за полноценную взяли, – проворчал кто-то из людей Вернера.

– И нам тоже, – покивал головой Альбрехт.

– Извини, – пожал плечами Вернер, – помочь не могу.

Альбрехт посмотрел на нас, тех, кто пошел с ним из братства.

– Да, задачка, – проговорил он.

– А в чем проблема? – решил уточнить я.

– Проблема в том, что палатки бывают разные: большие, маленькие и очень маленькие. В этот раз нам дали очень маленькую, и, как ни крути, у нас двое лишних. Кому-то придется спать на улице.

– Ну, я думаю, по очереди, договоримся, – ответил я.

– Придется, – пожал плечами Альбрехт и в задумчивости растянулся на одеяле.

Погода была прекрасная, и чтобы хоть как-то скоротать время в ожидании дальнейшего движения, мы втроем, с Хансом и Крисом, отправились слоняться по городку, сняв и оставив снаряжение в нашем временном расположении.

Мы болтали обо всем на свете, и вот разговор зашел о походе.

– Да ну, Ханс, – махнул рукой Крис, – Папа там нас пригласил или нет, главное – это ведь что?

– Что? – непонимающе отозвался Ханс.

– Деньги! – назидательно произнес Крис, – деньги решают, нам заплатят, соберем трофеев, вот и есть наша главная цель. Такая удачная война не часто выпадает на нашу долю.

– Удачная? – удивился я.

– Конечно, – Крис чуть понизил голос, – если правда, о чем судачат ветераны за кружкой пива, то нас поддерживают чуть ли не все города в Италии. Они там поди все родственники с Карлом, нас прямиком до Неаполя проводят, там мы быстренько расправимся с, как его, ну, тамошним королем.

Крис замялся, вспоминая имя короля Неаполя, мы с Хансом только переглянулись, не в силах помочь другу.

– Черт, забыл, имя такое еще, смешное, – Крис морщил лоб, – Ар… Арль, Альфонс, точно, Альфонс!

– Думаешь, это будет так просто? – спросил я у Криса.

– Конечно! – возмутился Крис, как будто я спросил какую-то глупость, – его там никто не любит. Говорят, он бабник, грубиян и вообще личность весьма мерзкая, так что нам его голову выдадут сами неаполитанцы, как только мы к ним придем.

– Я почему-то сомневаюсь, – покачал головой я.

– Верь мне! Я тут еще поспрашивал, – заговорщицки перешел на шепот Крис.

– Занялся любимым делом, – усмехнулся Ханс.

– И что! – с вызовом проговорил Крис, – без меня вы бы как телята шли, а так хоть понимаете, куда вас ведут!

– Ладно, ладно, – примирительно помахал руками Ханс, – продолжай.

– Ну так вот, – продолжил Крис, – я поспрашивал у старших, говорят, наш Карл после Неаполя собирается на турка идти, сам Константинополь отвоевывать!

– Ого, – вырвалось у меня, – то есть ты думаешь, что Карл собирает силы не для похода на Неаполь, а дальше? – озадаченно проговорил я.

– Ага, представляешь! – лицо Криса озарила улыбка.

– И что, ты хочешь и там поучаствовать? – настороженно спросил Ханс.

– С ума сошел, что ли, – усмехнулся Крис, – где я, а где Константинополь! Не, это уже без меня, я хочу заработать денег и домой вернуться. Может, потом в Люцерн подамся.

– А чего тебе дома не сидится? – спросил Ханс.

– Да у нас же дыра! – ответил Крис, – жить от зимы до зимы, ну его к лешему.

– Уж очень все легко выходит, – задумчиво проговорил я, – мне кажется, так не бывает.

– Только так и бывает, – улыбнулся Крис, – главное ведь рискнуть, остальные этого боятся, поэтому те, кто рискует, и получают все плюшки.

– А если все сложится иначе? – продолжал я гнуть свою линию.

– Как, например? – удивился Крис, – нас разобьют неаполитанцы?

– Ну, хотя бы и так, – я решил оппонировать другу для своего же убеждения.

– Да не, – махнул рукой Крис, – мы лучшая пехота на свете, неаполитанцы с нами не сравнятся. К тому же на нашей стороне вся французская конница, говорят, это страшная сила.

– Ну, дай то Бог, – пробормотал я.

– Не беспокойся, и Он на нашей стороне, – улыбнулся Крис, – если Карл и впрямь задумал освобождать Константинополь, то Бог с нами будет этих проклятых мусульман бить, точно тебе говорю.

Ханс и Крис пустились в пространные политические рассуждения, на которые способны только сельские жители, я же шел и наслаждался прекрасным днем и возможностью прогуляться. Все происходящее для меня было внове и казалось каким-то сном. Вот я, крестьянин из Богом забытой деревни, иду освобождать Константинополь с королем Франции. Кто бы мне рассказал это раньше, я бы не поверил, а сейчас я уже в лагере, собираюсь с такими же, как я, людьми разных сословий, родов деятельности и возрастов, объединяемых единой целью.

Воистину, пути господни неисповедимы.

В конце концов, пройдя весь город в шестой раз и окончательно убедившись, что он ничем не отличается от нашей общины, мы решили пойти в таверну и заказать немного пива.

Там, за столиком, мы слушали рассказы Криса о Берне, в котором тот побывал когда-то с отцом, и охотно соглашались с ним, что служба дает нам прекрасные возможности увидеть дальние города и армия, по сути, вполне сносное место, если не считать риска быть убитым.

Разговор прервал бой часов на башне, возвестивший всему городу, что время уже пять часов, и нам пора возвращаться.

Мы вернулись в самом благостном расположении духа, и я не сразу обнаружил, что в моих вещах кто-то копался. Решив подогнать снаряжение перед смотром, я развязал узел и не обнаружил и половины из того, что взял с собой.

Перепугавшись, я начал осматриваться и шарить по полу в полутьме горевших светильников, проверил постель, мой ли узел… Нет, все было моим: котелок, комплект ремней, еда и теплые вещи были на местах. Не было хауберка, шлема и рукавиц.

– В чем дело? – спросил меня Крис, сидевший рядом.

– Вещи, – коротко ответил я, – вещи пропали.

– Как пропали? – удивился Крис и на всякий случай осмотрел свой узел.

– Кольчуга, шлем и рукавицы пропали, – взволнованно ответил я.

Ханс присоединился ко мне в поисках.

– Альбрехт, – крикнул он, – ты не видел вещи Фреда?

– Мы их взяли, – ответил вместо Альбрехта Фабио.

– Как взяли? – удивился я, – зачем?

– Мы посовещались и решили, что тебе их рано носить, – ответил на мой вопрос Фабио, – мне стоять в первом ряду, я должен быть защищен, а тебе пока там делать нечего, только сдохнешь зазря.

– Но это же мои вещи! – возразил я, – они мне от отца остались!

– Твой отец был уважаемый человек и закаленный боец, он знал, как с этим обращаться, а ты пока еще желторотый цыпленок, – вмешался в разговор Максим, – ты же не собираешься в первый ряд вставать?

Я вопросительно посмотрел на Альбрехта.

– Ну, а что, – пожал плечами Альбрехт, – они правы, тебя в первый ряд ставить никто не будет, так что отдай свое снаряжение тем, кто будет тебя прикрывать. Это разумно. Людвиг же просил подумать, вот мы и подумали.

– Но это же мои вещи! – возмущенно проговорил я.

– Что ты заладил «мои – твои», – с раздражением произнес Альбрехт, – мы здесь общее дело делаем, здесь нет твоего – моего, если фенляйну надо усилить переднюю линию, то это надо делать. А на тебе это все как на корове седло, бесполезно.

Я почувствовал, как краска подступает к моему лицу, от возмущения у меня перехватило дыхание. Я оказался в ситуации, когда не знал, что делать. Лезть в драку не решался, они были старше, сильнее и опытнее. Звать на помощь? Кого?

Остальные члены нашей общины сидели вокруг и молча наблюдали эту сцену, никто из присутствующих не высказался в мою защиту, только отводили взгляд.

Только Вернер решил вступиться.

– Ребят, вообще-то такие вещи сначала обсуждаются с владельцем, – начал он, – так вот отбирать, а потом ставить перед фактом, не по-людски это как-то.

– Так его весь день не было, – возразил Фабио, – завтра утром смотр, а снаряжение подогнать еще нужно, не в темноте же это делать.

Я поискал глазами Криса, тот только пожал плечами, Симон тоже. Сдерживая слезы, я вышел прочь из расположения подышать воздухом.

Это был очередной тест мужского коллектива, который, увы, я провалил. Уже спустя год я понял, что в такой ситуации надо было идти до конца и отбирать свое имущество даже ценой синяков и ушибов. Но тогда я испугался, мне не хватало духа.

Вскоре меня догнал Крис.

– Да не расстраивайся ты так, – подбодрил меня друг, – они в чем-то правы, для тебя это первый поход, тебя никто не хочет на пики кидать, а там вернемся уже с деньгами и купим себе все что нужно. Я, вон, смотри, тоже только в одной стеганке иду, и ничего, не плачу по этому поводу. Если бы у меня была возможность дать кому-то эту стеганку, чтобы самому не лезть на пики, я бы отдал ее без зазрения совести.

– Крис, – ответил я, – это вещи моего отца, я не думаю, что он хотел отдать их каким-то чужим людям.

– Ну, ты же сам говорил, что он не хотел видеть тебя на войне, думаю, он бы отдал все свое снаряжение, чтобы тебя не подставлять под стрелы и пики.

– Но я уже здесь, Крис, и вещи у меня, по сути, украли, решили за меня, понимаешь? Не договорились со мной, не попросили, а решили за меня.

– Право сильного, – пожал плечами Крис, – мы с тобой здесь пока гости, а они уже хозяева. Зачем вообще ты взял все это барахло? Думаешь, оно может спасти тебя?

– Не знаю, – вздохнул я, – просто хотел повысить свои шансы вернуться домой, а может, хотел на отца походить.

– Мне батя всегда говорил, что выделяться из толпы опасно, таких бьют первыми. А ты, извини, но пока не готов выделяться.

Погуляв с Крисом еще около получаса, мы вернулись в расположение. Настроение было поганое. Меня не просто обокрали, а заставили еще и стоять с этими же людьми в одном строю.

Глава 7. Дерево

Живя в маленькой общине, привыкаешь к достаточно узкому кругу общения. Ты всех знаешь по именам, тебя все знают, интересуются твоим здоровьем и делами. Ты живешь как бы в большой семье, да, не всегда дружной, не всегда доброй, но тем не менее вокруг всем до тебя есть дело. Даже если тебе это не нравится.

Людвиг, когда давал свое разрешение на мое участие в походе, великолепно знал меня еще с детства как облупленного, хотя и делал вид, что забыл. Он понимал, что я молод для подобного рода мероприятия и сомневался в своем решении. Но он также понимал, что рано или поздно я все равно там окажусь, как и большинство мальчишек из братства, и препятствовать мне не стал, подумав, видимо, что в кругу друзей это будет легче.

Оказавшись же в Шюпфхайме, я впервые столкнулся с состоянием, когда до меня никому не было дела. Совсем. Я был предоставлен сам себе, отвечал сам за себя, и мое состояние абсолютно никого не интересовало. Чиновник из Энтлебуха, проходя мимо строя, только скользнул по мне взглядом и молча, с полным равнодушием поставил какие-то отметки на листе бумаги и пошел дальше.

Даже Альбрехту было глубоко плевать на мое состояние, он старался не замечать ни моего негодования, ни растерянности.

Настал час принятия присяги. Всех прибывших разделили по земельной принадлежности на три колонны и построили в три шеренги на поляне перед башней. Фабио и Максим, довольные, встали в первый ряд, облаченные в отцовские доспехи.

Магистрат города Шюпфхайм в присутствии чиновников из Энтлебуха и Люцерна объявил нам благодарность за своевременное прибытие и зачитал клятву кнехта, которую мы должны были повторить вслед за ним. Слова клятвы были больше похожи на свод правил для обеспечения порядка в армии:

Клянусь восхвалять и почитать всемогущего Господа и его достойную Мать и Деву, и в том клянусь также, что никто не будет в церкви преступно врываться и грабить их. И особенно, что принадлежит церквям и является церковным добром, то из церквей не выносить и не ломать. Также уважать священников. Кроме того, женщин и детей не оскорблять, своевольно у них не располагаться, их не захватывать, не причинять никакого другого вреда.

Кто это нарушит, того постигнет наказание телом и добром.

– Клянемся! – прокатилось по рядам.

Никто не побежит и не уйдет в побег, а кто это нарушит, то ближайший к нему, кто бы это ни был, должен беглеца убить до смерти, и за то не должен быть наказан ни правом, никакой виной и не обвиняться перед судом.

Если такой беглец сможет скрыться, а потом будет найден, то должно над ним держать суд, как над мерзким преступником и злодеем.

– Клянемся! – снова прокатилось по рядам.

Если Бог даст нам удачу, что мы выиграем битву, то никто других не раздевает и не разоряет, пока битва полностью не пройдет и мы не одержим полную победу и удержим поле. Тогда при совете и по его воле раздевать, а как это будет закончено, то следует сложить все вместе, и маршал раздаст каждому поровну, справедливо.

За такое раздевание и разорение, что происходит во время боя, будет причинен тебе больший ущерб и позор.

Каждый должен оставаться на своем месте, какое ему будет назначено в походе, и его не нарушать, не уходить оттуда без разрешения, оставаться перед или за знаменем, где ему будет назначено.

Когда же будет взята или выиграна добыча, будь то скот или что другое, то не должен никто увозить с поля без разрешения своего гауптмана и совета, что из того будет съедено сообществом, за то будет дана равная уместная, не преувеличенная цена.

– Клянемся!

Никто не должен жечь без разрешения гауптмана и совета, и того не следует делать, но оберегать и так долго сохранять, пока войско там не пройдет вперед, и арьергард и фуражиры не получат от того помех.

Никто не должен без желания и разрешения гауптмана играть в какие игры, как они именуются или прозываются, без всяких изъятий и исключений.

Ибо от игр возникает недружелюбие и возмущение.

Никто не должен богохульствовать.

– Клянемся!

Во вражеской земле в походе каждому должно всегда иметь одетым свой доспех, носить при себе свое оружие, идет ли он в церковь или общественное место.

Никто не должен отлучаться из войска или просто из-под флага или из-под вымпела без ведома и разрешения гауптмана, куда-либо или домой, кто же то сделает, теряет плату, что заслужил в походе.

Если дойдет до боя, то никто не должен поднимать крик и шум, но выкликать Бога и его Святую Мать, иметь их перед глазами и с тем мужественно и рыцарски сражаться и так делать, как наши предки от века делали и на нашем месте делали бы.

– Клянемся!

Если товарищи, один или несколько, начнут ссору, то остальные должны их упредить и развести, и не принимать ничью сторону, а не подстрекать одну часть или поддерживать, или помогать, или злонамеренно толкать или бить. Но должно незамедлительно поддержать мир, и во всем следует установить мир, и никто не должен отказывать в мире, но давать миру слово и дело.

Если кто нарушит мир проклятием и злословием, того должны командиры по своей клятве покарать по его чести или телу и добру.

– Клянемся!

Кто же нарушит мир делом, тому следует отсечь голову.

Если же кто убьет кого в мире, то тот убийца, и его следует колесовать без пощады в соответствии с клятвой.

Никто не должен мстить другому кровной местью, пока они находятся в походе, а кто нарушит, тому по праву наказание телом и добром.

– Клянемся!

Прежде всего каждый должен избегать таких вещей, как учинение всякого беспорядка, также не предпринимать никаких самовольных выходов, особенно если враг близко, кроме как по разрешению командира и по его приказу, если такое предприятие необходимо и назначено.

Никто не должен разрушать мельницы или добро, к мельнице принадлежащее, или уносить без ведома и воли гауптмана.

– Клянемся!

Клянусь наносить врагам урон, телу и добру, как удастся вместе и каждому до этого тела и добра добраться. Быть послушным гауптману и его помощникам, не предпринимать походов и уговоров без ведома и воли гауптмана и совета, и при том нашим друзьям не причинять вреда, ни телу, ни добру, и по нашей принятой клятве в бою и битве не стоять в стороне, но нашему врагу вредить и убивать его.

– Клянемся!

Закончив чтение, магистрат свернул лист с текстом клятвы, повернулся к Седому Нику и произнес:

– Никлаус фон Виллисау, клянешься ли ты заботиться о народе, вверенном тебе в управление, поддерживать честь и оберегать их от вреда, и народ ничем не соблазнять, также не предпринимать собственных походов без ведома и воли совета, и прилагать все усилия для победы, верно и без злых помыслов?

– Клянусь! – твердым и немного хриплым голосом ответил Седой Ник.

– Ваша клятва принята советом и при свидетелях, достопочтенных жителях города Шюпфхайм, – продолжил магистрат, обращаясь к нам. – Держите её с честью и не нарушайте никогда. Взамен вы будете получать достойную плату в четыре с половиной ливра за каждый месяц службы, а также иметь полное обеспечение пищей и питьем в соответствии с вашими потребностями.

Никлаус фон Виллисау родом был из небольшого городка севернее Энтлебуха и происходил из рыцарского рода, сохранившего свое имя ещё со времен владычества Австрийской империи, наверное, отсюда происходит его любовь к войне и воинскому искусству. Гордая осанка и тяжелый взгляд нашего капитана были тому подтверждением. Не похож он был ни на простого бюргера, ни на горного пастуха, властность сочилась из него при каждом движении, а прямой и пристальный взгляд вкупе с недюжинной силой внушали страх.

С Энтлебухом его связывала служба, он был поставлен советом Люцерна вершить суд в наших землях и набирать ополчение для участия в военных походах. При этом Седого Ника, как его называли сослуживцы, в округе уважали за честность и порядочность в делах.

Поэтому, когда Ник получил бумаги от чиновника, вокруг раздались аплодисменты. Обернувшись по сторонам, я увидел, что посмотреть на нашу присягу собрался почти весь город. Выглядело все это очень торжественно и несколько высокопарно, но тем не менее производило должный эффект сопричастности всех присутствующих к некоему таинству, за которым кроются серьезные обязательства.

После молитвы Седой Ник скомандовал построение, сел на лошадь и проехал вдоль рядов, выравнивая строй.

Нас разделили на несколько колонн по роду войск. Сначала шли пикинеры по четыре человека в двенадцать рядов, за ними шла колона алебардистов, так же по четыре человека и двенадцать рядов. Далее на конях следовал Седой Ник в сопровождении десятерых драбантов15 с длинными двуручными мечами, за ним фенрих в сопровождении двух помощников нес вымпел нашей провинции и фенляйна – желтый крест и белое дерево на красном фоне. После них шел еще один отряд пикинеров, чуть длиннее первого, в шестнадцать рядов, а следом еще десять рядов стрелков с арбалетами и аркебузами. Замыкали пешее шествие музыканты, и тянулся обоз из двадцати телег, груженных продовольствием и снаряжением.

На небольшом удалении за обозом неровной толпой шел невоенный люд, который, как рыба-прилипала, всегда следует за армией. Среди них были как люди полезные – различные ремесленники, прачки, шлюхи и торговцы, – так и простые зеваки и мародеры, даже дети. Эта армия сопровождающих едва ли была меньше нашей и росла с каждым днем.

Расстояние в восемнадцать миль от Шюпфхайма до Люцерна мы преодолели за один день и к вечеру 16 июня добрались до места сбора – огромного лагеря на берегу Фирвальдштетского озера.

Уже на подходе мы были поражены представшей перед нами картиной. Если ажиотаж вокруг городка Шюпфхайм я назвал суетой, то вокруг Люцерна был настоящий хаос. Для меня, жителя деревни, такое зрелище было впервые, и я невольно почувствовал себя маленьким зверьком. Все мои знания и навыки казались в тот момент ничтожными, а известный мне мир нашей провинции ютился сейчас в скорлупе лесного ореха.

Лагерь не был огорожен частоколом, так как располагался вдали от предстоящего места боя, поэтому меры безопасности были ограничены патрулем периметра лагеря, больше для предупреждения внутренних проблем, чем для защиты от внешнего врага. Сотни костров, ряды палаток, тысячи людских фигур, снующих по своим делам с вещами, оружием и едой, и огромный вытоптанный плац посредине лагеря.

Мы вошли в лагерь через импровизированные ворота, промаршировали по центральной улице и остановились у большого красочного шатра, громко грохнув сотней древков пик и алебард о землю. Из шатра нам навстречу вышло несколько человек в богатой одежде.

– Ник, рад видеть тебя в добром здравии, – начал разговор высокий, черноволосый, но уже седеющий мужчина лет пятидесяти. – Все так же скучаешь дома?

– Приветствую, Зигфрид, – ответил с легким полупоклоном Ник своим хрипловатым голосом. – Ты же знаешь, что с годами старики только мешают молодым своими советами и поучениями, а вы все ещё меня терпите.

– Добро, – согласился Зигфрид. – Проходи в шатер, поговорим о деле. Люди твои могут разместиться в северной части лагеря, там для вас расчищена площадка, сориентируйтесь по палатке твоего старого приятеля.

– Хендрик? Он уже здесь? – удивленно спросил Ник, слезая с коня.

– Да, – подтвердил Зигфрид, жестом приглашая Ника в шатер. – Они прибыли два дня назад.

Ник передал поводья помощнику, коротко кивнул ему и направился в палатку вслед за Зигфридом. Помощника звали Роджер. Он крикнул команду: «На плечо!» – и мы, вскинув оружие, последовали за ним к месту нашей стоянки.

Имя приятеля Ника кольнуло меня. Тот ли это Хендрик, о котором говорил отец, или нет? Друг гауптмана, знакомый с самим командующим кантональным контингентом? Тогда мне это показалось странным, и я подумал о том, что это просто совпадение.

Мы прибыли на площадку и принялись разгружать телеги, когда те опустели, их отогнали в сторону к стоянке остального обоза, вместе с ними уехали и возничие.

Сумерки начали сгущаться. Ник пришел в расположение фенляйна и собрал всех кнехтов вокруг себя.

– На сегодня все передвижения и приказы закончились, всем отдыхать, – объявил он. – Завтра для вас начнется подготовка к войне. Капралам собраться около моей палатки через десять минут, я дам указания по распорядку дня. Вопросы есть?

Солдаты переглянулись и активно замотали головами. Только один рослый мужик с большой и густой бородой, приподнявшись на цыпочки, выкрикнул:

– А пожрать дадут?

Ник равнодушно посмотрел на крикуна и сухо ответил:

– Дадут, ужин через час, капралы вам все объяснят.

После этих слов он развернулся и пошел по направлению к палатке, которая служила ориентиром для Роджера, когда тот искал место для постановки лагеря.

От группы людей, сидящих рядом с костром, отделилась высокая фигура и, раскрыв руки, направилась к Нику, заключив того в объятия. Увидев приближающегося гостя, остальные тоже встали, и седина Ника скрылась за широкими спинами незнакомой компании.

Отведя взгляд от встречающих Ника, я вернулся к своим делам. Роджер распределял места для палаток, поочередно тыкая пером в толпу капралов перед собой и затем указывая на место, выделенное выбранному отряду. Нам досталась площадка в самом дальнем углу, на самом краю лагеря, куда мы все гурьбой и отправились за Альбрехтом и стали ставить палатку в лучах заходящего солнца.

Спустя почти час суеты и ругани лагерь был поставлен. На весь фенляйн приходилось двадцать три палатки на десять человек каждая, но, как уже было понятно по вчерашнему разговору Альбрехта, пришлось ютиться плотнее.

После размещения мы разожгли костер, поставили оружие в специфическую конструкцию, называемую «пирамидой», и стали дожидаться возвращения Альбрехта с инструктажа.

Ханс сидел рядом, молча смотря на костер, Крис внимательно слушал, о чем говорят наши новые боевые товарищи, но вступать в дискуссию не решался. Я же размышлял о доме и своих родных.

Я никогда не отлучался из дома больше чем на пару дней. Сейчас прошло уже три, и мне начало не хватать того уюта, который дарит родной дом и близкие люди рядом. Несмотря на то, что я прекрасно понимал цель своего похода и его необходимость, а также на наличие множества людей вокруг и гула тихих переговоров, легкая тень одиночества и грусти накрыла сердце.

Из раздумий меня вывел командный голос Альбрехта, который возвестил о том, что нас ждет ужин и нам стоит поспешить. Дружной гурьбой мы направились к кантине16, цепочке шатров с длинными столами и лавками внутри, расположенной на другой стороне центральной аллеи.

Утолив голод копченым мясом, пивом и куском свежего хлеба, я обнаружил, что печальные мысли из головы немного выветрились и на мир стало приятнее смотреть, он потихоньку наполнялся оптимизмом и верой в успешное завершение этого приключения.

Мы долго еще сидели под навесом, попивая пиво и слушая разговоры солдат вокруг, пока окончательно не стемнело и лагерь не окрасился желто-оранжевым отсветом костров.

Меня окончательно разморило, и я решил пойти укладываться спать. Предложил это сделать Хансу и Крису, Ханс согласился, а Крис остался сидеть с остальными, пытаясь, по всей видимости, стать своим среди них.

– О чем думаешь? – спросил я Ханса, пока мы шли к палатке.

– Да так, странно все это как-то, – ответил он нехотя.

– Что именно?

– Ну-у, – протянул он, – мы вроде как в отряде. Но при этом старшие товарищи нас как будто не замечают, не обратил внимания?

Я задумался.

– Да, я тоже заметил, – подтвердил я. – Но, знаешь, здесь вообще похоже никому до нас дела нет.

– Это точно, – подтвердил мои мысли Ханс. – Я понимаю, что мы зелень, но все равно чувствую себя немного не в своей тарелке, как чужой.

– Ну, мне можешь об этом не говорить, – вспомнил я недавние события по изъятию у меня снаряжения.

– Ну да, – понимающе посмотрел на меня Ханс. – Ладно, обвыкнемся, просто первый раз так надолго от дома отлучаюсь, непривычно.

Я посмотрел на него и, положив руку на плечо, проговорил:

– Не волнуйся, у меня та же ерунда в голове, я думаю, это нормально, это у всех так бывает.

– Да? – не поверил Ханс.

– Точно тебе говорю, – улыбнулся я.

– Ну, тогда ладно, – успокоился Ханс и виновато улыбнулся. – Вон смотри, наша палатка, костер потух.

Мы подошли к тлеющему кострищу и подкинули несколько веток, чтобы снова разжечь огонь.

– Ладно, пойду-ка я спать, – сказал я, не став рассиживаться у огня, и нырнул под полог палатки.

Внутри никого не было. Разместившись в дальнем углу и подложив под голову тюк с вещами, я завернулся в шерстяное одеяло, которое прихватил из дома. Поежился немного, согревая спальное место, и, приняв удобную позу, провалился в сон.

Как палатка наполнилась людьми, я не слышал. Проснулся же я по привычке рано и осторожно выбрался на свет.

Был погожий день, и солнце понемногу заползало на небосвод.

Я неспеша разжег потухший костер, согрел воду и сел рядом, наблюдая, как просыпается лагерь. Капралы шумно отдавали приказы, солдаты бегали взад-вперед и, похоже, к чему-то готовились. Они были облачены в доспехи и разбирали оружие из пирамид.

Вдруг со стороны плаца ударил звук барабанов. Из нашей палатки показалась сильно помятая и растрепанная голова Альбрехта, которая безуспешно пыталась сфокусировать свое внимание сначала на бегающих людях, потом на мне. Последнее ему удалось лучше, потому что он спросил:

– Фред! Черт побери, который час?

Я взглянул на солнце и ответил:

– Где-то девять.

Альбрехт мотнул головой и удивленно уставился на меня.

– Сколько? – проговорил он с легким скрипом.

– Девять, может больше, – ответил я.

– Твою мать! – выругался он и исчез в палатке.

Через мгновение оттуда раздались крики: «Все, подъем! Собираться! На плац!» – и другие в том же духе, приправленные крепкими ругательствами.

Похоже, мы куда-то опаздываем, подумал я и принялся разыскивать свои вещи.

Краем глаза я заметил, как от палатки, к которой вчера вечером подходил Ник, к нам быстрым шагом направляется человек. Это был крепкий высокий мужчина лет тридцати пяти в полном боевом облачении, только без шлема.

Во всем внешнем виде этого человека читалась опасность: широкие плечи, массивная шея, твердая походка и глаза – серые, холодные и цепкие. С такими шутки были плохи.

Подойдя, гость посмотрел на палатку, потом перевел взгляд на меня и, качнув головой в сторону входа, коротко спросил:

– Альбрехт там?

– Да, – ответил я.

Мужчина повернулся к входу в палатку, внутри которой раздавался шум пробуждения и спешного сбора, и крикнул зычным командным голосом:

– Альбрехт!

Из палатки неуклюже вывалился наш командир в полунадетом доспехе. Увидев перед собой гостя, он невольно выпрямился и быстро протараторил:

– Так точно, здесь!

Вслед за Альбрехтом стали вылезать остальные бойцы, вид у которых был, мягко говоря, помятый.

– У меня к тебе есть дело, – продолжил незнакомец спокойным и уверенным голосом. – Пойдем, отойдем.

Они отошли на несколько шагов от костра и продолжили разговор, который я, хоть и не специально, но все же расслышал.

– Ты ведь из Эшольцматта, так ведь? – спросил гость.

– Ну да, – кивнул Альбрехт. – А что?

– Мне нужен один человек оттуда, Том Бауэр. Ты не знаешь, что с ним?

– Да, я его знаю, – на секунду задумался Альбрехт. – Он умер в прошлом году.

– Умер? – гость нахмурился. – Ты уверен?

– Да, – снова кивнул Альбрехт. – Зимой похоронили.

– Понятно, – озадаченно проговорил гость.

Он собирался было уходить, но остановился, как будто вспомнив о чем-то, и добавил:

– Строй своих быстрее, вместе пойдем, Ник не любит опозданий.

После этих слов он развернулся и таким же быстрым шагом направился к своей палатке, где его ждали восемь человек вооруженных и построенных в колонну.

Альбрехт проводил его взглядом и, глянув на нас, прикрикнул:

– Ну, что стоим? Быстро собираться! Всем взять оружие и построиться!

– А кто это был? – спросил я у Альбрехта.

– Хендрик Зигрист, – наскоро ответил Альбрехт. – Капрал одного из наших отрядов, страшный тип.

– Почему? – удивился я.

– Ему человека убить – как плюнуть, – с легкой опаской пробормотал Альбрехт, беря алебарду. – Он и его люди все на двойном жаловании, в первых рядах воюют, там других не держат.

– А про моего отца он чего спрашивал? – уточнил я, вставая в строй.

– Твоего отца? – уточнил Альбрехт. – Ах да, точно, я и забыл! Не знаю, похоже, он у него служил. Сочувствую.

– Хендрик повернут на муштре, о нем тут каждая собака знает, – вмешался Фабио. – Не дай бог к нему попасть.

– Все, ладно, кончай балаган разводить, – скомандовал Альбрехт. – Стройся!

«Неужели это тот самый Хендрик, о котором говорил отец?» – подумал я про себя.

В сильной спешке и суете мы построились перед палаткой. Альбрехт придирчиво прошелся вдоль ряда, осматривая обмундирование, и, явно недовольный увиденным, крикнул:

– Ну что, растяпы, пошли делать из вас солдат!

Услышав команду «На плечо», мы вскинули оружие и последовали за командиром в направлении плаца мимо палатки отряда Хендрика.

Увидев нас, Хендрик поднял руку, сжал кулак, и весь его отряд синхронно поднял оружие, развернулся в направлении плаца и пошел в ногу чуть впереди нас.

Глядя на них, я понял, чем обученный солдат отличается от новобранца. Разница была в деталях, которые особенно четко видны при близком сравнении. С одной стороны, все движения и команды были одинаковые, люди делали одно и то же, с другой стороны, то, как они это делали, разительно отличалось.

Во-первых, внешний вид тех восьми бойцов был не чета нам: у всех сплошь кирасы, начищенные до слепящего блеска, подогнаны по фигуре, оружие и одежда не болтается и не выпирает, все под рукой. Даже друзья Альбрехта выглядели более чем скромно по сравнению с ними.

Во-вторых, шаг – слаженный, выверенный тысячей повторений, движения производятся молча по одному лишь движению руки командира.

Шли они быстро, маневрируя между рядами как змея в траве, не разрывая дистанции. Мы еле поспевали, теряя то одного бойца, то другого, запутавшимися в рядах палаток и людях.

Выбравшись на широкий плац, мы догнали отряд Хендрика и пристроились к ним в хвост. Хендрик и Альбрехт отошли к Роджеру, который что-то отмечал у себя в огромном журнале.

Пока Седой Ник обсуждал план действий с капралами, в число которых влились и наши командиры, я поймал на себе взгляд одного из солдат Хендрика, огромного бородача, буквально закованного в сталь не хуже рыцаря. Он стоял, немного выйдя из строя, и смотрел прямо на меня.

Отведя взгляд от грозной фигуры, я неуверенно потоптался на месте, ища интересный предмет, чтобы на него отвлечься.

Вся масса людей выстроилась вокруг плаца, на котором маршировал фенляйн люцернцев, остальные ждали своей очереди на краю вытоптанной площадки. Я решил посчитать общее количество, чтобы хоть чем-то себя занять и отвлечься от чрезмерного внимания бородача. Но досчитать мне удалось только до пяти сотен, что было около половины всех присутствующих.

Люцернцы вскоре закончили маневры, и на плац вызвали наш фенляйн. Мы вышли своими отрядами и равномерно распределились по всей площадке. Раздалась команда «На плечо!», оружие поднялось и началось движение. Периодически нас поворачивали то влево, то вправо, при этом край десятка, в чью сторону осуществлялся поворот, должен был немного замедлить ход, в то время как противоположный, наоборот, ускориться, чтобы не образовывалось брешей.

Капралы кричали, иногда древками алебард осаживали отстающих по спинам. Периодически раздавалась команда «Пики к бою!», и ряд пик опускался параллельно земле, и при команде «Коли» по плацу проносился резкий выдох, и отряды как будто подпрыгивали вперед. Затем по команде «На плечо» пики вздымались вверх, и мы продолжали свое движение.

Прошло около десяти или пятнадцати минут таких упражнений, и Ник скомандовал общий сбор. Нас построили в огромный квадрат двенадцать человек в ширину и восемнадцать человек в глубину, и мы снова пошли вперед. При первом же повороте нас начало растягивать огромным веером. Капралы орали на своих подчиненных, и удары стали сыпаться в два раза чаще. Кое-как одолев поворот, раздалась команда «Пики к бою», и первые пять рядов опустили пики параллельно земле, все остальные держали свое оружие как и прежде.

Со стороны мы были похожи на огромного ежа, который злобно пыхтел и всеми силами старался не завалиться на бок при очередном повороте. Когда же мы выбрались на ровную прямую, раздалась команда «Коли», и наш ёж, сопя, подпрыгнул и выстрелил иглами в невидимого врага. Затем пики снова взмыли вверх, и мы пошли на новый вираж.

В этот момент произошло то, что стало, пожалуй, самым позорным пятном моей военной карьеры. На очередном повороте я споткнулся о ногу впереди идущего солдата и рухнул на землю, выронив пику и задев древком кого-то в первом ряду. За мной образовалась толкучка, впереди заголосили от возмущения.

Увидев это, Ник скомандовал остановку. Я поднялся на ноги.

Ник приказал мне выйти из строя, и я, выбравшись из сердца баталии, встал перед ним, потупив взгляд. Ник смерил меня взглядом, полным презрения, словно увидел блоху, запутавшуюся в гриве его коня.

– Имя? – хрипло крикнул он.

– Фредерик, – испуганно ответил я.

Я искал глазами Альбрехта, чтобы понять, что же мне делать, но тот вместо слов просто покачал головой и отвел взгляд.

– Фамилия?! – продолжил Ник.

– Бауэр, – выдавил я.

– Ты кусок говна, Бауэр, – процедил Ник. – Ты сюда зачем пришел? Хочешь нас всех угробить?

– Нет, – почти шепотом ответил я.

– Ты, сосунок, ходить разучился? Или ты такой тупой, что к своим годам так и не освоил этот навык?

Я молчал, смотря себе под ноги.

– Оружие подбери, засранец!

Я быстро подбежал к своей пике и, вытянув её из строя, вернулся к Нику.

– Значит так, – громко, глядя мне в глаза, проговорил Ник. – Коли ходить ты еще не научился, будешь стоять здесь, – он указал пальцем под мои ноги, – как сраный дуб, и не дай бог тебе с этого места сойти! Понял?

Я утвердительно мотнул головой и тихо ответил:

– Да.

– Не слышу! – сказал Ник. – Громче!

– Да! – крикнул я, пытаясь не смотреть ему в глаза.

– Хорошо, – продолжил Ник, обращаясь к остальным. – Раз не все у нас умеют держать строй, будем учиться заново! Теперь у нас на пути появилось естественное препятствие, которое надо обходить, – дубина по имени Фредерик. – Он положил свою тяжелую, закованную в сталь ладонь мне на плечо и крепко встряхнул. – Свалите его – будете до утра ходить маршем! Фенляйн, оружие на плечо, вперед марш!

Огромный еж пришел в движение и, обогнув огромную дугу по плацу, повернул в мою сторону, нагоняя страх своим неотвратимым приближением. Двести с лишним человек с пиками шли прямо на меня, не сворачивая. Мерный топот ног по земле становился все ближе и ближе, а вибрация земли проникала прямо в кишки.

Раздался крик: «Препятствие!» – и вся толпа с шумом налетела на меня, поглотив и начав переваривать. Я зажмурился и вцепился в пику, которую упер в землю. Меня начали затирать со всех сторон, но, что удивительно, баталия как будто перетекла через меня, не причинив никаких увечий и даже толком не толкнув.

Я открыл глаза и посмотрел в тыл уходящей баталии. Сердце колотилось, руки вспотели. Я вытер их о куртку и снова вцепился в свою пику как в спасительную жердь. Ёж, описав очередную дугу, снова пошел на меня.

Было еще около пяти таких заходов с разных сторон, когда мое унизительное положение, наконец, закончилось. Когда баталия замерла на середине плаца, ожидая возвращения Ника с отчета командованию кантона, Альбрехт махнул мне рукой, и я быстро влился в квадрат поближе к нашему отряду.

Никто из нашего отряда прямо на меня не смотрел. Только Крис подмигнул и пошутил по поводу того, что всегда знал, что я деревянный. Я злобно послал его в известном направлении и даже не стал смотреть в его сторону. Он же рассмеялся так заразительно, что его подхватил весь отряд.

Я краснел. Стыд переполнял меня. В очередной раз мне захотелось бросить эту затею и вернуться домой, пусть с неудачей, но, по крайней мере, избежав всех тех насмешек, которые свалятся на меня в будущем. Казалось, что репутации моей конец, теперь уже весь кантон запомнит меня «деревом».

После нас прошли отряды всех остальных земель кантона, и в конце мы стали собираться в совсем уже огромного ежа. Каждый фенляйн занял определенное место в квадрате так, чтобы все бойцы были рядом со своими вымпелами. Почти три моих деревни выстроились сейчас на небольшом клочке земли, посадив рощу пик над своими головами. Это был ходячий лес. Небольшой, но очень густой.

Двадцать пять человек в ширину и тридцать пять в глубину.

Зигфрид отдал уже заученный приказ: «На плечо!», «Шагом марш!» – и тысяча ног шагнула вперед. Ударили барабаны, задавая ритм шагов, их поддержали флейты, и под аккомпанемент музыкальных инструментов мы стали выполнять те же самые элементы.

Музыка оказывала поразительный эффект на строй. Несмотря на то, что людей было в пять раз больше, идти было даже легче. Каждый слышал ритм и следовал ему как в танце. Мы сделали вираж, потом еще один, а ёж даже и не думал разваливаться. Постепенно мы привыкали к слаженности действий и научились краем глаза, плечами, дыханием и звуком шагов чувствовать дистанцию между друг другом. Баталия ходила монолитным живым существом.

Наконец пришла очередь слитного удара, и снова первые пять рядов опустили пики вдоль земли. Команда и возглас сотен глоток прорезал воздух: «Хэнк!» – ёж ударил пиками перед собой и снова собрался, не останавливаясь и не сбавляя темпа.

Поворот, атака, пики вверх, вниз, остановка, поворот – все это повторялось в течение нескольких часов. Вся баталия отрабатывала круговую оборону, изменение направления движения, выставление арьергарда, добиваясь той непревзойденной слаженности действий, за которую так дорого платили земные владетели и которая была жизненно необходима в предстоящих сражениях.

Когда мы, вымотанные до предела, утирая пот с лиц, остановились посередине плаца, наступила полная тишина. Флейты и барабаны утихли, и только тяжелое дыхание огромного зверя под названием баталия говорило о том, что он устал.

Зигфрид повернулся к нам, поблагодарил за хорошую подготовку и отпустил по своим местам. Гауптманы призвали своих капралов и стали раздавать указания. Мы же поплелись к палатке разоблачаться и сложить оружие.

Физическая нагрузка притупила утреннюю обиду, и мне хотелось только двух вещей: есть и спать. Все остальное меня заботило мало. Крис, похоже, нашел общий язык с нашими сослуживцами и увлеченно что-то с ними обсуждал. Ханс крутился рядом, пытаясь снять с себя промокшую рубаху.

Я поставил пику в пирамиду, стянул с себя акетон и мокрую рубаху, отыскал в куче вещей чистую и надел её. Вещи я сложил в палатке рядом с шерстяным одеялом.

В это время подошел Альбрехт и сказал, что обед уже готов в кантине и можно пойти поесть. Я спросил у Ханса и Криса, пойдут ли они обедать. Крис сказал, что пойдет позже со всеми, а Ханс никак не мог найти свои сухие вещи и сказал, что тоже догонит позднее.

Посмотрев, что остальные еще заняты переодеванием и разговорами, и взвесив чувство голода, которое становилось все отчетливее, я решил не терять времени и пойти один.

Глава 8. Знакомство

Добравшись до кантины, я застал её в сильно оживленном состоянии. Свободных мест практически не было, и вокруг столов суетились очень голодные люди. Отстояв очередь к раздаче и взяв себе кусок свежей лепешки с тарелкой похлебки, в которой плавало несколько странных на вид кусков мяса, я начал искать место, где смог бы разместиться.

Тут за столом напротив я заметил нашего утреннего гостя в компании с тем самым огромным бородатым мужиком, который рассматривал меня утром на плацу. Хендрик тоже заметил меня и махнул рукой, приглашая присоединиться. Я подошел и сел напротив него.

– Ну что, – начал разговор Хендрик, – живой?

– Да, – кивнул я, отрывая ломоть от лепешки.

В его словах не чувствовалось той опасности, которую я успел себе представить после слов Альбрехта, наоборот, тон был спокойный и доброжелательный. Хендрик подождал, пока я немного утолю голод, и продолжил, внимательно глядя на меня.

– Кажется, я тебя утром видел в отряде у Альбрехта. Ты, случайно, не сын Тома Бауэра?

– Да, – снова кивнул я и сунул лепешку в рот, чтобы немного совладать с волнением.

Хендрик снова выждал немного и продолжил:

– Что с ним случилось?

– Чахотка, – коротко ответил я и посмотрел на Хендрика. – Все произошло очень быстро, всего несколько дней, и его не стало.

– Понятно, – задумчиво произнес Хендрик. – Все мы под богом ходим. А ты с чего решил сюда податься?

– Дома от меня проку немного, а деньги очень нужны.

– Хм, – протянул Хендрик. – Интересно, а то, что тебя скорее всего здесь убьют, ты допускаешь?

– Да, – кивнул я, глядя в сторону плаца. – Допускаю, но выбора особого нет. Буду стараться, чтобы не убили.

Хендрик молчал, задумчиво глядя мимо меня, потом вопросительно посмотрел на Тео. Тот в ответ неопределенно пожал плечами.

– Ты знаешь, что твой отец служил у меня?

Я поднял голову и впервые посмотрел в глаза своему собеседнику.

– Да, – ответил я. – И перед смертью он сказал, что если мне придется продолжить его дело, то мне нужно найти вас.

– Вот оно что, – проговорил Хендрик. – Так чего же ты раньше молчал?

– Я не был уверен, что вы – это вы. То есть что вы тот самый Хендрик, о котором говорил отец.

– Понятно, – Хендрик снова посмотрел на бородача. – А вот Тео тебя сразу узнал. Том часто говорил о тебе и Гусе. Он гордился вами.

Так вот в чем была причина такого внимания со стороны этого громилы. Новость эта для меня была явным облегчением.

– Тебе нравится здесь? – продолжил Хендрик.

– Ну да, – немного помедлив, ответил я. – По крайней мере, кормят. Еще бы научиться ходить, не падая, было бы совсем замечательно.

Хендрик улыбнулся.

– С падениями дело поправимое, здесь тебя от этого быстро отучат.

Я посмотрел на него с сомнением и спросил:

– То есть я не один такой неуклюжий?

– Нет, – усмехнулся Хендрик. – Не ты первый, не ты последний. Ник уже оскомину набил на деревьях и кустах, высаженных на плацу. Однажды даже Тео, – он положил ладонь на плечо громилы, – побывал в роли молодого дубка. Помнишь, Тео?

Громила ухмыльнулся в бороду и утвердительно кивнул.

– Вот так вот, и ничего, вырос, стал одним из лучших в своем деле. Главное ведь желание, а будет желание, всегда найдется возможность подучиться.

– У меня есть желание, – признался я. – Только вот дела до меня тут ни у кого нет.

Хендрик внимательно смотрел на меня.

– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил он.

– Пятнадцать, – признался я.

Хендрик снова посмотрел на Тео и чуть заметно указал головой в мою сторону. Тео в ответ утвердительно кивнул.

– Так значит, ты решил продолжить дело своего отца? – продолжил Хендрик.

– Да, выбора у меня особого не было, – утвердительно кивнул я.

– А если бы у тебя была возможность заработать столько же, как здесь, но не подвергая свою жизнь риску, ты бы пошел в наемники?

– Не знаю, – честно ответил я. – Я люблю свой дом и свою семью и хочу сделать для них все, что могу. Если бы была возможность остаться и заработать денег дома, я бы, наверное, остался. Но у меня нет той хватки, как у Гуса, и я не умею управлять хозяйством, как он. Зато я прилежен и люблю учиться, поэтому здесь я могу быть полезен как военным, так и своей семье.

– А что ты скажешь, если я предложу тебе перейти ко мне?

– Ну, я и не думал о таком, – ответил я, смутившись. – Вы же на двойном жаловании, я боюсь, что буду обузой.

– По этому поводу не переживай, мы быстро тебя всему научим. Правда, придется попахать, очень и очень много, если ты к этому готов, то не вижу препятствий.

– Готов, – настороженно проговорил я. – Работы я не боюсь, был бы толк.

– Тогда, думаю, мы сработаемся, – серьезно сказал Хендрик. – И я помогу тебе с твоими целями.

– Правда? – оживился я.

Хендрик ненадолго замолчал и смотрел прямо в мои глаза. Когда он начал говорить, его голос звучал как-то особенно, как будто он говорил не со мной, сидящим перед ним, а напрямую с душой, заключенной во мне. Даже шум и смех толпы вокруг на время этого разговора перестали мешать, вежливо отойдя на второй план.

– То место, куда ты пришел, не терпит легкомыслия и индивидуальности. Здесь выживают либо все вместе, либо никто. Отряд должен быть единым целым, а бойцы в нем – как камни в крепостной стене, притерты так, чтобы лезвие ножа не пролезло.

Поэтому нужны люди, которые могут стать частью этой стены. Но проблема в том, что не каждый камень может подойти. Для этого нужно, чтобы цели у человека и характер были соответствующими. У тебя они такие, какие мне нужны.

– Какие? – спросил я.

– Смелость, порядочность и ум, – спокойно ответил Хендрик, продолжая внимательно смотреть на меня. – Я вижу в тебе продолжение твоего отца и уверен, ты его стоишь.

Тут позади меня раздались знакомые голоса. Наш отряд в полном составе шумно подходил к кантине, не заметив меня. Я услышал голос Криса, который травил какую-то байку о том, как шут на спор с королем у скупого монаха хитростью мантию в подарок выпросил.

По окончании рассказа весь отряд разразился смехом, и Криса стали одобрительно хлопать по плечу. Тот, в свою очередь, этим сильно гордился и буквально светился от радости и гордости за то, что его рассказ произвел такое благоприятное впечатление.

Хендрик наблюдал за этим действием, облокотившись на стол и подперев подбородок левой рукой.

– Вот твой друг уже нашел свое место, – сказал Хендрик, указав взглядом на Криса. – Альбрехт – балагур, ему нравятся веселые ребята, способные сутки напролет рассказывать анекдоты. Крис такой же, поэтому он хорошо вольется в его отряд, там все такие.

Я обернулся и стал наблюдать, как товарищи направляются к раздаче и шумно смеются.

– А Ханс? – спросил я.

– Тот здоровяк? – Хендрик задумался, глядя на моего друга. – Пока не понятно. Сейчас он выделяется среди них: либо станет изгоем в своем отряде, что на месте Альбрехта я бы не допустил, либо вольется. Но скорее всего, он скоро перейдет в другой или погибнет в бою.

– Почему? – удивленно спросил я, повернувшись к собеседнику.

– Он не такой, как они, и не сильно смышленый, чтобы стать таким же, – все так же спокойно ответил Хендрик. – Поэтому он какое-то время будет стараться подражать твоему разговорчивому другу, но вряд ли у него получится. Это принесет ему беспокойство и уныние. Потом последует отчуждение, и либо он найдет «своих», либо сбежит домой, ну или погибнет, так как не будет плотно лежать в кладке стены.

Я снова посмотрел на своих товарищей, уже добравшихся до раздачи и ищущих места за столами. Они показались мне какими-то далекими, как будто я не знал их с детства, а видел первый раз в жизни.

– Удивительно, – произнес я, продолжая смотреть на отряд, становившийся мне чужим. – Никогда об этом не думал.

Хендрик промолчал.

Наконец, рассевшись по местам, отряд Альбрехта влился в общий гул голосов и смеха и окончательно в нем растворился.

– Знаете, – немного подумав, сказал я, – думаю, отец не зря меня просил найти вас. И если я вам действительно подхожу, то мне бы хотелось служить с вами.

На лице Хендрика мелькнула еле заметная и располагающая улыбка.

– Это верное решение, мой юный друг, – ответил Хендрик и, немного помедлив, продолжил: – Нам нужно будет уладить кое-какие формальности, предупредить Альбрехта и забрать твои вещи. С Альбрехтом я поговорю, ты иди, собери вещи и жди меня около вашей палатки, я за тобой скоро зайду.

– А Ханс и Крис? Мне бы их предупредить.

– Ну, ты же без них в Италию не уезжаешь, – усмехнулся Хендрик. – Объяснишь им все вечером. Сейчас нам надо тебя разместить и познакомить с остальными, а там ты можешь хоть со всем лагерем прощаться.

Я понял неуместность своего вопроса, но почувствовал легкий оттенок грусти. Несмотря на физическую близость друзей, я отдалялся от них чрезвычайно далеко, и переезд в Италию, может статься, был бы ближе, чем переход в соседнюю палатку.

Хендрик встал, поправил пояс с кинжалом и направился к Альбрехту.

Внезапно глубоким и раскатистым голосом ко мне обратился Тео. Говорил он неспешно и спокойно:

– О чем задумался, парень?

– Я? – от неожиданности вопроса я несколько растерялся. – Да нет, ни о чем, просто решаю, что делать.

– Вставать и идти за вещами, – приподняв одну бровь, произнес Тео.

Нет, голос у него был фантастический. Когда он говорил, казалось, что внутри все вибрирует, и слушать его было приятно, даже не вникая в смысл слов.

– Да, точно, – глупо улыбнулся я и поспешил к палатке с вещами, оставив тарелку с похлебкой почти нетронутой.

Тео проводил меня взглядом и молча покачал головой.

Вещи я собрал быстро, несмотря на то, что по ним кто-то изрядно потоптался и все было испачкано и помято. Выйдя к костру, я аккуратно разложил припасы на шерстяном одеяле, пересчитал и завернул в него же, сформировав удобный узелок.

Потом я прошел к стойке с оружием, взял выданную мне городом пику и, вернувшись к потухшему костру, стал ждать Хендрика.

Тот пришел быстро, спросил, все ли я взял, и, убедившись, что я готов, приказал следовать за ним.

Мы шли по широкой просеке между рядами палаток. Вокруг и наперерез ходил разномастный люд, царило сильное оживление, походившее скорее на праздник, нежели на военные сборы.

Во всей этой толпе только спина Хендрика, казалось, имела точный маршрут. Он шел быстро и целенаправленно, рассекая прохожих на два потока. Периодически от различных палаток его окликали знакомые, в ответ он кивал и иногда приподнимал руку. Многие его узнавали, и многие хотели с ним поздороваться – это положительно характеризовало силу личности данного человека, вопреки мнению Фабио.

Наконец мы повернули правее от расположения нашего фенляйна, и я смог повнимательнее рассмотреть палатку, вокруг которой вчера было столько интереса. Палатка была просторнее той, что выдали нам в Шюпфхайме, коричневого цвета, с большой нашивкой герба Люцерна на правом пологе и города Виллизау на левой. Похоже, делали ее на заказ. Рядом с палаткой был разведен костер, вокруг которого расположились семь человек.

Непосредственно у огня, на корточках, сидел мужчина лет тридцати и что-то помешивал в висящем котле. Он первый нас заметил и встал, держа в правой руке деревянную ложку.

– Пополнение? – спросил он, ткнув в мою сторону этой самой ложкой.

– Да, – остановившись, ответил Хендрик. – Пополнение. Прошу любить и жаловать. – Он положил руку мне на плечо. – Зовут Фредерик, парень смышленый, достойный представитель Энтлебуха, сын Тома Бауэра.

– А это, – продолжил он, обращаясь ко мне, – наша скромная команда. – Он указал открытой ладонью на сидевших у костра. – Знакомься: Хьюго, Марио, Йозеф, Пауль, Юрг, Ули и Питер. Все отличные ребята, в беде не бросят и в радости не отстанут.

Все мужчины по мере их представления коротко кивали и оценивающе смотрели на меня. К своему стыду, я не запомнил практически ни одного имени, все они от волнения смешались.

– Какой-то он тощий, – с улыбкой спросил мужчина с ложкой, единственное имя которого я запомнил, поскольку его назвали первым, Хьюго. – Не было кого-нибудь покрупнее?

Хендрик повернулся ко мне и рассеянно осмотрел с ног до головы.

– Да, пришлось потрудиться, – задумчиво ответил он. – Специально выбирал самого худого, чтобы тебе было кого откармливать, в Тео уже не влезает!

За улыбками мужчин напряжение первого знакомства начало постепенно улетучиваться. Юмор – это один из самых лучших показателей здоровья коллектива, в этом я убеждался не раз.

– Ну, тогда вы как раз вовремя, – улыбнулся Хьюго, разводя руки. – Скоро будем ужинать, сегодня у нас рагу, Мартин приволок своего бычка! Говорит: «Важное мероприятие надо начинать с хорошего обеда!»

– У Мартина любое мероприятие начинается с обеда, – с усмешкой произнес Хендрик. – Но сейчас я с ним согласен как никогда. Еда в кантине сегодня отвратительна, надо напомнить нашему повару, что он не свиней кормит у себя в хлеву.

Смех вернул всех присутствующих к своим занятиям в благостном расположении духа. Я же получил возможность рассмотреть своих компаньонов получше и обратил внимание, что отряд в основном состоял из взрослых мужчин, а Ули так и вовсе показался стариком – он был полностью седой, как Седой Ник. Это сильно контрастировало с новобранцами, среди которых я прибыл в лагерь.

Мы прошли к костру, и Хендрик присел возле мужчины, очень похожего на итальянца.

– Марио, – обратился он к нему, – вручаю молодого бойца на твое попечение. Введи его в курс дела, расскажи, что у нас тут и как.

Мужчина посмотрел на меня и кивнул.

– Присаживайся. – Он указал мне на место рядом с собой ножом, которым вырезал фигурку из деревянного бруска.

– Да, и надо мальчишку одеть, – продолжил Хендрик. – У нас что-то было в обозе, может, подойдет.

– Сделаем, – Марио внимательно осмотрел меня. – Но, по-моему, там только бригантина осталась, и она будет великовата.

– Думаю, бригантина подойдет, – подтвердил Хендрик. – Вперед, пока, он не полезет, но от шальной стрелы надо бы прикрыть. – Он еще раз внимательно осмотрел меня с головы до ног и добавил: – И шапель.

Марио кивнул.

– Хорошо, сделаем, – улыбнулся он. – Но сначала поедим, запах не отпускает, осталось совсем немного.

– Да, – задумчиво кивнул Хендрик. – После обеда. И еще, парня надо научить работать с мечом. Думаю, Том дома ему дал пару уроков, но, сам понимаешь, практика нужна постоянная, а с тобой в этом деле никто не сравнится.

Марио снова кивнул и улыбнулся:

– Все сделаем.

– Хорошо, – Хендрик посмотрел на меня и медленно, очень серьезно сказал: – Ты теперь во всем слушаешься Марио. Теперь ты его тень: где он, там и ты. Любое его распоряжение – это мое распоряжение и воля гауптмана. Понял?

– Да, – немного настороженный переменой тона, ответил я.

Хендрик говорил, пристально глядя мне в глаза, казалось, он проверял, насколько глубоко его слова погружаются в душу.

– Будешь его слушаться – останешься жив и вернешься домой с тем, зачем пошел. Понял?

– Да, – снова ответил я.

Он еще несколько мгновений смотрел на меня, потом расслабился и продолжил уже спокойным тоном:

– Вот и хорошо. – Поднявшись, сказал он. – Сколько у нас до обеда? – обратился он к Хьюго.

– Еще минут пятнадцать, – отозвался тот.

– Хорошо. – И, повернувшись ко мне, продолжил уже тише: – Не тушись, парень, в обиду тут тебя никто не даст. И не бойся задавать вопросы, Марио любит на них отвечать. – Он посмотрел на итальянца и подмигнул. – Я дойду до Ника, определю тебя к себе и сообщу о комплекте. Осваивайся.

С этими словами он развернулся и направился в сторону огромной, вытоптанной тысячей ног поляны плаца, находившейся в пяти-шести рядах палаток от нас. Мы же с Марио остались наедине. Мужчины вокруг занимались своими делами и не обращали на нас внимания. Хьюго продолжал помешивать рагу, попутно беседуя с седым Уле и двумя другими солдатами, периодически гогоча над чьей-нибудь шуткой. Высокий блондин с правильными чертами лица и широкоплечий брюнет беседовали стоя, на небольшом удалении от костра, у входа в палатку. Марио сидел рядом и вырезал фигурку, похожую на бернского медведя.

– Значит, ты из Энтлебуха? – спросил он, не отрываясь от своего занятия.

– Да, из деревни Эшольцматт, – ответил я.

– Хорошее место, спокойное, – мечтательно улыбнулся Марио. – Леса, горы, реки и птицы поют.

– Вы были у нас? – спросил я.

– Не совсем у вас, но недалеко. Я несколько месяцев гостил у Хендрика.

– А где он живет?

– Недалеко от городка Виллизау. У него там небольшое хозяйство, доставшееся от отца.

– У него своя ферма?

– Что-то вроде того, хотя он давно забросил дела и держит только нескольких коров, чтобы обеспечить сестру и дочь молоком и сыром. Почти все свое время он проводит в таких вот лагерях.

– А что с его женой?

Марио задумался.

– Ну, скажем так, она покинула его уже довольно давно.

Я вспомнил о собственной матери и не стал вдаваться в подробные расспросы. Мы ненадолго замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

– Ты совсем еще юн, сколько тебе? – прервал молчание Марио.

– Пятнадцать, – ответил я.

– Пятнадцать, – покачал головой мой собеседник. – Совсем дитя… Зачем же ты решил податься на войну?

– Моей семье очень нужны деньги, а говорят, что на войне можно хорошо заработать, – честно ответил я.

Марио усмехнулся.

– Ты чертовски прав, парень, но только это не так просто, как кажется. – Он покачал головой с печальной улыбкой. – На войне действительно зарабатывают, при этом очень хорошо, иначе бы её не начинали. Только боюсь, такие как мы, собирают лишь крохи, и даже эти крохи дорого нам обходятся.

Я промолчал. Большие политические игры всегда были от меня далеки, мой мир ограничивался небольшой окрестностью вокруг деревни и незначительными ссорами с соседями из-за земельных притязаний или неудачно забредшей коровы. Печаль Марио была мне непонятна, я мог лишь прочитать в глазах этого человека опыт и знания, которых у меня не было, и принять эту информацию на веру, а в будущем постараться разобраться в его словах.

Снова надолго повисло задумчивое молчание, которое прервал мой собеседник уже другим тоном:

– Ладно, это уже философия. Давай я тебе немного расскажу о нашем распорядке, как и просил Хендрик. У тебя уже есть боевой опыт?

– Нет, только небольшие драки с соседними деревнями в составе молодежного братства, но я хорошо себя показал.

– Это уже что-то, по крайней мере, ты не должен бояться боли. Ответь на вопрос: что главное на войне для солдата?

– Эм-м, – задумался я. – Храбрость?

– Храбрость – это хорошо, но не всегда уместна. К тому же есть три вида храбрости, и они различны по своей природе.

– Три? – я удивленно посмотрел на собеседника. – Я всегда думал, что храбрость либо есть, либо её нет.

– В целом ты прав, только причины могут быть разными, – проговорил Марио, не отвлекаясь от своего занятия. – Есть храбрость, которая происходит от невежества: тогда человек идет на опасное дело, не представляя себе последствий и веря, что все сложится для него благополучно. Это не делает его храбрым, скорее безрассудным, но со стороны может выглядеть вполне достойно.

Есть храбрость, которая происходит от отваги, когда человек точно знает, что ему грозит опасность, и он идет на этот риск осознанно, готовый принять самый плачевный исход.

А есть храбрость, которая происходит от знания. Такая храбрость свойственна профессионалам своего дела: они понимают и риск, и последствия, но в то же время точно знают, что нужно делать, чтобы избежать или уменьшить возможность поражения. Со стороны их действия кажутся отважными, иногда безрассудными, но в отличие от первых двух, они просто делают свою работу.

Так вот, на войне хорошо, когда у тебя есть отвага, потому что не всегда можно все знать. Но чтобы пройти войну до конца и вернуться домой живым, одной отваги будет мало – нужен опыт и знание.

– Никогда об этом не думал, – проговорил я и добавил: – А что же делать с невежеством?

– Невежество плодит массу дураков, которая очень нестабильна, – Марио печально ухмыльнулся. – И в любой момент может растаять, принеся поражение даже в численном превосходстве.

Я задумался над его словами.

– Так вот, – продолжил Марио, – с сегодняшнего дня мы будем делать из тебя не только отважного, но и умного бойца, поэтому запоминай все, что я тебе расскажу.

Первое, что для солдата наиболее важно, – дисциплина и ухоженные ноги!

– Да, да, – поправился Марио, глядя на мою улыбку, – как бы смешно это ни звучало. Дисциплина делает из толпы оборванцев армию, а ухоженные ноги, да и вообще бережное отношение к себе, укрепляет здоровье и позволяет сохранить численность этой армии до нужного момента.

Отвага, конечно, полезна в бою, но до боя нужно еще добраться, при этом добраться целым и с желанием победить, а не умереть. За два месяца похода бой продлится несколько часов, все остальное время будет наполнено рутиной, маршем, караулами и прочими прелестями солдатской жизни. Чтобы не свихнуться от однообразия и держать себя в тонусе, советую тебе взять на вооружение несколько правил и внести их в свой распорядок дня. Ты скоро убедишься, насколько они тебе облегчат жизнь.

Удостоверившись, что я слушаю, он продолжил:

– Во-первых, это гигиена. Ноги должны быть всегда в тепле, сухости и чистоте. Суши обувь, чулки и носки при первой же возможности, а лучше имей под рукой запасные, сухие и чистые. Каждый вечер мой или протирай ноги, не позволяй им оставаться грязными на ночь – запреют, а поутру натрут, а то и того хуже, загниют.

Это несложно и быстро, главное – привыкнуть к этой процедуре и регулярно её делать.

– Во-вторых, – продолжил Марио, – это тепло. В походе бывают разные ситуации, иногда можно попасть в жгучий холод после теплого дня, поэтому запасись теплыми войлочными стельками и прикупи большое шерстяное одеяло. В тепле его можно положить под себя, а в холоде укутаться с головой.

– Это мне знакомо, – я показал свое одеяло, завязанное в походный узел. – Мы, когда с Гусом выходили на выпас, всегда брали теплые одеяла, утром очень холодно.

– Молодец, – одобрительно кивнул Марио. – Все верно, здесь то же самое.

Обрати внимание на свою экипировку. Обязательно пометь снаряжение лентой или нашивкой. – Он указал ножом на свой левый рукав, где были нашиты три ленты – зеленая, белая и красная. – Так ты всегда будешь отличать свои вещи и избежишь неприятных конфузов. И помни, что и где у тебя лежит, в дальнейшем это поможет быстрее реагировать на непредвиденные обстоятельства.

Марио на секунду задумался и сдул с фигурки стружку.

– Обязательно подгони под себя оружие и доспехи, – продолжил он. – Пробуй, изменяй расположение, потрать на это время. Снаряжение должно быть в первую очередь удобным для тебя. В доспехах ты будешь проводить очень много времени, и не дай бог, что-то будет натирать или мешаться.

Видя, что мое внимание приковано к нему, Марио продолжил:

– Люби и оберегай свое снаряжение, точи, полируй, и тогда в нужный момент оно тебя не подведет и не станет обузой.

– Наверное, это везде так, – в подтверждение слов Марио проговорил я. – Дома мы тоже бережно относились к домашней утвари, новую-то достать было негде, поэтому хранили то, что было.

– Верно, – подтвердил Марио. – Аккуратность еще никогда никого не подводила. Будь верен ей и дальше.

– Теперь о дисциплине, – продолжил Марио. – Всегда и во всем слушай своего командира. Что бы ни произошло в походе, приказ командира должен быть выполнен беспрекословно. Ты – его продолжение в бою, его руки, которые защищают и атакуют. Хороший командир ценит своих людей и не будет раскидываться ими, но и требовать будет строго. Он должен быть уверен в каждом твоем действии, так же как и ты будешь уверен в его решениях.

– Посмотри на всех этих мужчин, – Марио сделал дугообразный жест ножом в сторону остальных. – Они все живы и здоровы не потому, что они такие умелые вояки. Они живы, потому что умеют работать в команде, а у Хендрика есть голова на плечах. Понимаешь?

– Да, – кивнул я. – Понимаю.

Марио задумался, посмотрел на Хьюго и остальных.

– Плохие командиры, как правило, долго не задерживаются, – продолжил он, протирая фигурку, уже похожую на медведя. – В сплоченности наша сила и единственное преимущество перед неприятелем. Если командир утратил доверие своих людей, то строй рано или поздно разомкнется, и последствия будут печальными для всех, включая самого командира.

В походе же плохой командир – рассадник раздоров и постоянного недовольства, поэтому его однажды либо перевыберут, либо убьют – слишком высоки ставки для проявления глупости.

– Либо его людей переманят другие командиры, – попытался пошутить я.

– Не самый удачный вариант, но бывает и так.

– Почему не самый?

– Понимаешь, люди в большинстве своем склонны к себялюбию, и если им указать на их недостатки или, еще хуже, сравнить с кем-то другим не в их пользу, то они это запомнят. Очень немногие сумеют сделать правильные выводы и попытаются что-то изменить в своем поведении. Большинство затаит обиду на того, кого предпочли, и в удачный момент обязательно сделает какую-нибудь пакость ради восстановления своего душевного равновесия.

– Странно, – подумал я вслух. – Получается, сам же виноват, сам же и мстит, глупо как-то.

– Само собой, но это человеческая природа. Обрати внимание даже на себя: что тебя больше обижает, когда про тебя лгут или когда указывают на недостатки?

Мне вспомнилось мое посвящение в братство и сомнения Анри в моей пригодности. В его словах тогда меня больше возмутила ложь, выставляющая меня в неприглядном виде, но то возмущение быстро прошло, сменившись трезвым взглядом на самого лжеца. А вот запомнились больше слова правдивые, именно их я обдумывал долгими зимними вечерами.

– Наверное, вы правы, – выйдя из задумчивости, ответил я. – Ложь она ярче, возмутительнее, но быстро забывается, а правда она проще, но остается дольше.

– Молодец, – Марио снова улыбнулся. – Запомни это. Когда в следующий раз на кого-нибудь разозлишься, подумай, может быть, этот кто-то оказал тебе неоценимую услугу, указав на то, что ты сам отказывался в себе признавать.

– Хорошо, – кивнул я. – Спасибо!

– Не за что, – продолжил он. – На чем мы остановились?

– На доверии командиру, – напомнил я.

– Да, точно, доверие и командир. – Марио задумался. – Всегда держи его в поле зрения. Когда начинается бой, быстро теряешь ориентацию в пространстве, особенно по неопытности, поэтому старайся чувствовать плечо товарищей и, при возможности, не отходи от них. Если понял, что находишься не там, отыщи вымпел или знамя, для этого они и возвышаются над строем, и пробирайся ближе к ним, пока не найдешь своих.

На самом деле бой – это не так страшно, если понимаешь, что нужно делать. Но, к сожалению, понимание это приходит только с опытом, который приобретается в боях. Эдакая загогулина судьбы.

Пожалуй, – вздохнул Марио, – самое сложное и самое важное – это пережить именно первый бой, чтобы приобрести этот опыт. А для этого нам с тобой надо будет хорошенько поработать.

– Я готов, – подтвердил я. – Когда начнем?

– Завтра и начнем. Мы здесь простоим еще дня три, наверное, а значит, у нас будет немного времени с тобой позаниматься.

Тренироваться будем много, особенно первое время. Но, помимо этого, советую тебе практиковаться самому: одевай и снимай доспех, пока руки не начнут это делать самостоятельно. Отрабатывай выхватывание меча, кинжала, ножа из тех мест, где они находятся на теле. Твои действия должны быть быстрее, чем мысль о них. Может, это пригодится один раз в жизни, но второго шанса у тебя уже не будет.

В свободное время вместо азартных игр лучше практикуйся мечом. Если меня не будет рядом, любой из нас, – он указал на присутствующих вокруг костра, – тебе составит компанию. В крайнем случае, просто крути его в руках, почувствуй оружие, его длину, вес, баланс. Ты должен знать о нем все.

– Отец учил нас с Гусом обращаться с мечом, – кивнул в ответ я. – Я кое-что умею.

– Это мы посмотрим, – сказал Марио. – В любом случае, худшее, что можно получить от дополнительной тренировки, – это мозоль. Но это лучше, чем мгновение промедления.

Марио повертел готовую фигурку в руке, затем посмотрел на меня и продолжил:

– Есть какие-нибудь вопросы?

Вопросов было много, очень много, но, растерявшись, я не смог точно сформулировать свои мысли и решил, что лучше задам их позднее, когда они улягутся в голове.

– Много, но мне надо разобраться с тем, что вы мне рассказали, – ответил я.

Марио посмотрел на меня с некоторым удивлением.

– Ну что же, – усмехнулся он, – задавай свои вопросы, когда будешь готов, постараюсь ответить. А пока вот, держи, пусть будет тебе напоминанием о тех ответах, что ты уже получил.

Он протянул фигурку бернского медведя, которую вырезал во время нашего разговора.

– Спасибо! – с немалым удивлением поблагодарил я и взял в руки подарок.

Это была немного грубая, но все же хорошо сделанная фигурка величиной с ширину ладони. Все пропорции были соблюдены, даже детородный орган медведя, определяющий его половую принадлежность, был на своем месте, в точности такой, какой бернцы с гордостью поместили на свое знамя.

Погруженный в размышления о том, что сказал мне Марио, я вертел в руках фигурку, еще теплую от рук создателя, и наблюдал за своим собеседником. Марио же почистил и убрал нож, которым вырезал медведя, и, сцепив руки, молча стал смотреть на людей вокруг нашего костра, не обращая на меня внимания.

На вид ему было около тридцати лет, седина еще не тронула его голову, но лицо уже покрылось морщинами. Худощавый, среднего роста, с утонченными чертами лица и аккуратно подстриженной бородкой на популярный в то время у жителей итальянских городов манер, Марио определенно не был похож на швейцарца. Его карие глаза смотрели на мир пристально и немного насмешливо, манеры, неспешность речи и осанка говорили о хорошем образовании, недоступном крестьянам и пастухам.

Из толпы солдат его также резко выделяла подчеркнутая аккуратность. Одежда, хоть и не отличалась на фоне остальных солдат дорогой тканью и красками, но была гораздо чище и опрятнее, что говорило о значительном времени, уделяемом владельцем на уход за ней.

Руки чистые, ногти на длинных пальцах коротко подстрижены и вычищены, а черные кожаные сапоги, которые он носил единственный в отряде, блестели.

Скучающий дворянин, решивший поиграть в войну? Но почему тогда простой солдат, да еще и среди швейцарцев?

В то же время он располагал к себе во время разговора и не выказывал никакого пренебрежения, свойственного аристократам. Да, многое было непонятно в моем наставнике, от этого личность его стала для меня еще более любопытной и притягательной.

Глава 9. Наука войны

Молчание прервал Хьюго, сказав, что наука, которую внушает Марио, плохо ляжет в мой пустой желудок, поэтому пора заканчивать нравоучения и взяться наконец за ложки.

Мы охотно согласились и подобрались поближе к костру. К этому моменту вернулись Хендрик с Тео, и первый, хлопнув в ладоши, скомандовал начало трапезы. После этого вокруг раздались нестройные удары ложками по тарелкам и одобрительное чавканье участников.

Хьюго действительно был прекрасным поваром. Я не помню, когда ел настолько вкусное рагу – ни дома, ни на городских праздниках так не готовили. Я уже молчу про ту бурду, которую давали в кантине. Я не мог отказать себе в удовольствии и попросил добавки.

Хьюго всё это время с ухмылкой посматривал, как я заглатываю очередную порцию чуть ли не целиком, и наконец не выдержав, обратился ко мне:

– Эй, парень, не спеши, за тобой никто не гонится!

Я с трудом проглотил кусок мяса и пробурчал:

– Очень вкусно!

Вокруг раздался смех.

– Хью у нас мастер, не знаю, чего он забыл в армии, но мы все этому несказанно рады, – одобрительно сказал Хендрик. – Каждый раз в этом убеждаюсь.

Хьюго, жуя, покачал головой и, разведя руки, пожал плечами.

– Жалко вас, – пробурчал он. – С голоду ведь помрёте без меня.

После утоления голода все отложили посуду в сторону и расслабленно принялись созерцать обстановку вокруг.

Молчание нарушил Хьюго.

– Что слышно про Карла? Долго мы пробудем здесь? – обратился он к Хендрику.

– Швиц и Ури будут завтра-послезавтра, ждём их и выходим, – ответил Хендрик.

– Да уж, – пробубнил Уле, – этим-то дальше всех идти.

Хендрик улыбнулся и произнёс с лёгким оттенком иронии:

– Не ворчи, Уле, просто они не спешат и основательно подходят к делу.

Ули ничего не ответил, а только покачал головой.

– Ну что, Марио, как у вас дела? – решил сменить тему Хендрик.

– Всё в порядке, осваиваемся, – ответил тот. – Сейчас пойдём экипируем бойца.

– Добро, – кивнул Хендрик. – Передайте заодно благодарность Мартину за прекрасного бычка.

– Обязательно, – подтвердил Марио.

– Так что нас всё-таки ждёт, Хен? – спросил крупный рыжий мужчина, одетый в яркие бело-красные цвета.

– Пока мало что известно, – поморщился Хендрик. – Наниматель, как вы уже знаете, – король Франции Карл, по счёту уже восьмой, желает заполучить себе Неаполь по праву какого-то родства. Неаполь, видимо, не очень этого хочет, а может и наоборот, только этого и ждёт. До конца не понятно, так как с одной стороны из Италии его пригласили, с другой – на приглашения с войском не ходят.

– Скорее всего, герцогство не поделили, – вмешался Марио. – Людовико не хочет отдавать титул Альфонсо, вот и затеял интригу с Карлом.

– О нет! Марио, не начинай о политике! – подключился к разговору Хьюго.

Хендрик посмотрел на Марио и продолжил:

– Да, наверное. Но это уже тонкости большой политики, нам от этого знания проку мало. Наша задача – отработать жалование и домой вернуться.

– Ну да, – задумчиво проговорил Марио, не обращая внимания на реплику Хьюго, – но только не нравится мне эта затея. Где замешаны интриги – жди предательства. Нам нужно быть аккуратнее, кто завтра окажется врагом, мы не знаем, а в Италии тем более.

– Ладно, про политику потом поговорите, – сказал Хьюго. – Какие у нас ближайшие планы?

– Планы… – задумчиво произнёс Хендрик. – После прибытия наших друзей из Швица и Цуга выдвигаемся на место сбора объединённой армии конфедерации под Берн, оттуда на встречу армии Карла к Асти. На всё у нас чуть больше месяца, затем пойдём в Италию, к Неаполю.

– Через горы? – уточнил Хьюго.

– Да, пойдём через горы, – ответил Хендрик и добавил: – Но, надеюсь, что не пешком.

При этих словах Хьюго скривил лицо и покачал головой.

– Поэтому подготовиться нужно основательно, пока мы ещё у себя, – продолжил Хендрик.

Пользуясь случаем, я спросил шёпотом у Марио, что плохого в переходе через горы, но мой вопрос услышал Хендрик и ответил на него сам.

– В самом переходе ничего плохого нет, но вот пушки… – Хендрик усмехнулся и посмотрел на Хьюго. – Карл планирует штурмовать города и возьмёт с собой артиллерию, а значит, её придётся переправлять через горы. Лошади не везде смогут пройти с повозками, а значит, где-то придётся переносить орудие и ядра на руках. Учитывая их вес, сделать это будет непросто. Вот Хью и недоволен, да, Хью?

– Конечно, недоволен, – кивнул Хьюго. – Меня в прошлый раз чуть не раздавило этой штукой.

– А кто ещё пойдёт с нами? – продолжил свой расспрос рыжеволосый.

– Ну, скорее, с кем мы пойдём, – поправил Хендрик. – Это всё же мероприятие короля Франции, наш интерес чисто финансовый. Но в целом, как говорят, ему удалось собрать большую армию. Ходит слух, что Карл также нанял ещё и германцев, посмотрим, кого они пришлют.

– А сколько выставляет конфедерация?

– Нас вместе с Швицем и Ури около тысячи человек наберётся. Берн, наверное, соберёт ещё тысячи три. Фрибур, Золотурн с ними – в общей сложности наберём тысяч шесть.

– Солидно.

– Не волнуйся, Питер, одни мы не останемся, – улыбнулся ему Хендрик.

– Да нет, я в общем-то и не волнуюсь, – возразил рыжеволосый Питер. – Просто хочу оценить наши шансы, поход достаточно дальний.

– Шансы у нас хорошие. Итальянские города сейчас слишком увлечены борьбой друг с другом, чтобы дать достойный отпор нам. Думаю, мы до Неаполя месяца за три дойдём.

Повисло молчание. Мои новые товарищи обдумывали сказанное Хендриком. В целом всё, что нужно было знать солдату, мы знали. Дальнейшие расспросы погружали дискуссию в политические дебри, заглядывать в которые сейчас никто не хотел.

– Ладно, – Марио поднялся. – Мы пойдём, подберём экипировку новобранцу, да и Мартину привет передадим.

Он аккуратно подтолкнул меня в плечо, показывая, чтобы я поднимался.

Хендрик задумчиво взглянул на нас и одобрительно кивнул головой, не произнеся ни слова, и снова погрузился в свои мысли.

Когда мы дошли до места стоянки обоза, Марио разыскал Мартина. Им оказался крепкий седой мужчина за пятьдесят, с чёрной густой бородой, обильно пронизанной сединой. Судя по движениям, он был ещё в силе, энергично потрепал меня по голове, одобрительно улыбнулся в ответ на лестные отзывы о его подарке и быстрым шагом направился к нашей обозной телеге после того, как Марио рассказал о цели нашего визита.

Точнее, он старался идти быстрым шагом, однако его правая нога отказывалась ему в полной мере подчиняться, что заставляло сильно хромать.

– Как дела у Клары? – спросил Марио, пока мы следовали за Мартином.

– Хорошо, жива-здорова, – немного растянутыми гласными ответил Мартин. – Отправилась в город купить ниток в дорогу и мыла.

– Всё готово к походу? – продолжил Марио будничным тоном.

– Да, всё как положено, – ответил Мартин, подходя к телеге. – Можете сами убедиться.

Он развязал шнуры верёвок, прижимающих плотную ткань к основе телеги, и немного откинул угол. Мы увидели аккуратно сложенные мешки с разным армейским скарбом.

Марио заглянул внутрь, повертел головой в поисках нужного мешка и, найдя его, запустил руку, чтобы вытянуть наверх. Из мешка показалась мелкопластинчатая бригантина из сильно потёртой коричневой кожи.

Марио разложил доспех на земле и критически осмотрел его и меня.

– Ладно, – обратился он ко мне. – Доспех не самый новый, но это лучше, чем ничего. Давай, одевай.

И добавил уже в сторону Мартина:

– Мартин, можешь ещё поискать шлем?

– Сейчас глянем, – ответил Мартин и стал обходить телегу в поисках нужного мешка.

Марио поднял доспех и стал помогать мне его надеть. Пятнадцать фунтов, или около того, легли грузом на мои плечи. Марио подтянул ремни, и бригантина плотнее прилипла к телу. Покрутив руками, я сделал первый шаг, поступь заметно утяжелилась.

Марио заставил меня пройтись вокруг телеги, присесть, упасть на живот и встать, при этом не переставая критично осматривать и поправлять ремни. Потом он посмотрел на два шлема, которые отыскал Мартин, и остановил свой выбор на шапели¹⁷ с широкими полями.

Водрузив её на мою голову, он отошёл к стоящему рядом Мартину и спросил:

– Ну, что думаешь?

– Ну, вид у него, конечно, не очень бравый, – улыбнувшись, ответил Мартин, – но дети сейчас быстро растут. Думаю, через годик будет в пору, а там, глядишь, себе новый справит.

– Ну да, ну да, – задумчиво согласился Марио. – Ладно, что у нас из оружия есть?

Они снова отошли к телеге в поисках клинка. Оставшись ненадолго наедине с собой, я попробовал разные движения в броне. Было непривычно, но в целом довольно сносно. Главный же эффект, который давал доспех, – это чувство неуязвимости, как будто тело покрыли толстой стальной шкурой, и оно стало смелее.

Шапель давила на голову и сильно сужала обзор: чтобы посмотреть вбок, раньше достаточно было скосить взгляд, в ней же приходилось поворачивать голову. С другой стороны, поля закрывали глаза от солнечного света.

– Вот, держи, – прервал мои размышления Марио, протягивая ножны с мечом.

Это был обоюдоострый клинок длиной около десяти моих ладоней и шириной лезвия в два пальца. На гарде присутствовали две небольшие дужки непосредственно над крестовиной, в которые можно было уместить указательный палец.

Оружие оказалось лёгким и маневренным, больше приспособленным для укола, нежели для активной рубки, хотя центр тяжести позволял наносить весомые удары.

– Ого, – вырвалось у меня, когда я вытащил клинок из ножен.

Надо отдать должное, оружие было прекрасное и сразу легло мне в руку.

– Твой старый меч мы пока оставим у Мартина, – проговорил Марио, осматривая отцовский клинок. – Он неплохой, но с этим тебе будет сподручнее.

– Хорошо, – кивнул я. – Но мне он как память дорог.

– Ага, – Марио задумчиво смотрел на меня, уперев одну руку в бок, а другой поглаживая бороду. – Заберёшь на обратном пути. Ну-ка, пойдём, опробуем.

Я поспешно убрал меч в ножны и побежал за ним на плац, где были вкопаны пелли¹⁸ – деревянные столбы разной толщины для отработки ударов.

Подойдя к одному из них, Марио подозвал меня и попросил нанести простой удар сверху вниз по «левому плечу». Я выполнил его просьбу, затем последовали указания ударить справа налево и как можно быстрее слева направо. Потом сделать всё то же самое, но завершить уколом в центр мишени. Я выполнил указания максимально быстро и, довольный собой, ждал похвалы от наставника. Марио же лишь покачал головой и с грустной улыбкой сказал:

– Да, парень, мечом ты машешь как оглоблей. Придётся для начала вытравить из тебя деревню. Очень усердно вытравить. Пойдём.

На обратном пути мы ещё раз заглянули к Мартину, поблагодарили за помощь и бычка и, получив напутственные слова, вернулись к нашей палатке.

За время нашего отсутствия почти все разбрелись по делам. Уле, Питер и Хьюго пошли пить пиво в город, Пауль с Юргом отправились за водой, а Хендрик ушёл к Нику.

У костра нас встретил дремлющий юноша по имени Йозеф и Тео, штопающий свой гамбезон.

– Ну как, одели мальца? – пробасил Тео, не отвлекаясь от своего занятия.

– Да, вот сам посмотри, – ответил Марио, усаживаясь напротив него.

Тео неторопливо взглянул на меня, обвёл оценивающим взглядом бригантину, затем осмотрел шапель и, вернувшись к своему занятию, произнёс:

– Ремни надо перешить, купить хороший койф¹⁹, и акетон этот не по размеру. Отцовский?

– Да, – ответил я, – его.

– Понятно. Марио, завтра отдайте подшить поддоспешник.

Я взглянул на Марио, но тот в ответ только пожал плечами и сказал:

– Да, конечно.

– Помнишь, что я тебе говорил про снаряжение? – обратился уже ко мне Марио.

– Да, – ответил я, – беречь, подогнать и пометить.

– Вот и займись, а то скоро стемнеет.

Остаток вечера был посвящён подготовке моего снаряжения. Я нашил две полоски ткани на каждый элемент экипировки, выбрав для себя красный и голубой, аккуратно сложил доспехи в мешок у изголовья своего места в палатке и в конце вечера попросил у Марио брусок для правки лезвия.

Вскоре после захода солнца лагерь начал затихать. Кнехты расходились по палаткам, а те, кто оставались у костров, занимались походной рутиной: кто-то шил, кто-то полировал и поправлял доспехи. Только со стороны кантины раздавалось залихватское пение и раскатистый гогот десятков глоток.

У костра осталось четверо: Хендрик точил оружие, я ненавязчиво повторял за ним движения, Марио задумчиво ковырял очередную деревяшку, а Тео тихо дремал у костра.

Была в этом какая-то молчаливая идиллия людей, занятых общим делом.

– Хендрик, можно вопрос? – решил воспользоваться случаем я.

– Да, спрашивай, – ответил он, не отвлекаясь от своего занятия.

– Вы же не из Энтлебуха?

– Мы из разных мест. Я, например, из Виллизау, Питер и Йозеф тоже. Тео с Хью – из Штетебаха, Уле – из Виля, Юрг и Пауль – из Вольхузена, а Марио… – Хендрик поднял глаза на Марио и, помедлив, продолжил: – Марио у нас не местный, с солнечных берегов Италии.

– А почему вы, ну… – заколебался я, – то есть мы, в фенляйне у Ника?

– С Ником нас объединяет давняя дружба, – спокойно ответил Хендрик, – ещё со времён войны с бургундцами.

– А почему вы не присоединились к нему в Шюпфхайме?

– Нам неудобно было идти в Шюпфхайм из Швабии, поэтому мы решили дождаться вас здесь.

– Я думал, присутствие на присяге обязательно для всех кнехтов фенляйна.

– Верно, присяга обязательна. Но мы уже дали присягу не так давно, и я лично не вижу смысла её каждый раз повторять. Тем более что магистрат в курсе, кто мы и где мы были, и не сильно расстроится от того, что не увидел нас на присяге. Не говоря уже о Нике.

– Понятно, – сказал я и задумался.

– Тебя что-то беспокоит? – Хендрик пристально посмотрел на меня.

– Получается, мы вроде как вольный отряд?

Скрывать мне было нечего, к тому же Хендрик сам пригласил меня к себе, так что я решил быть честен с ним. Да и отец не стал бы рекомендовать мне идти в команду к плохому человеку.

– Мы действительно своего рода вольный отряд, – спокойно продолжил Хендрик, – и порой выступаем по собственной инициативе. Но мы честно платим в городскую казну налоги с каждого похода и не пропускаем большие призывы, поэтому в магистрате закрывают глаза на нашу свободу и дозволяют зарабатывать на войне свой хлеб.

Вольные отряды были весьма популярным и выгодным делом в наших краях, особенно когда вели удачную игру, но и крайне рискованным, так как порой оказывались не на той стороне и, фактически, лишались поддержки городского совета. Не то, чтобы меня это смущало, скорее я опасался потеряться в запутанных бюрократических процедурах Люцерна.

Хендрик заметил мои сомнения.

– Тебя это беспокоит? – спросил он, как будто читая мои мысли. – Думаешь, мы вне закона?

Марио оторвался от резьбы и взглянул сначала на Хендрика, затем на меня.

– Нет, – честно признался я. – Мне трудно судить об этом, скорее боюсь потеряться.

– Напрасно, – спокойно продолжил Хендрик. – Во всяком случае, в этом походе можешь не волноваться, мы выступаем в составе аусцуга²⁰ и подчиняемся общим правилам. Ник собрал рядом с собой много старых друзей, а это значит, что костяк крепкий. Поэтому решай сам, с нами ты или нет.

– Да ладно тебе, Хен, не дави на парня, – вмешался Марио. – Подумает ещё чёрт знает что.

И, обращаясь уже ко мне, добавил:

– Разница между нами и ополчением лишь в том, что для нас война – это ремесло, в то время как для большинства здесь присутствующих это способ заработка, временный и опасный, но всё же весьма выгодный, чтобы можно было закрыть глаза на все риски.

– Да я не давлю, Марио, – поморщился Хендрик, потирая пальцами уставшие глаза. – Просто, наверное, притомился за сегодня от этих разговоров, вот и получается у меня немного грубо.

– Марио прав, – продолжил он уже совсем смягчив тон. – Мы не ведём какую-то свою игру, мы просто чаще в неё играем. – Хендрик печально улыбнулся. – Что касается вольных отрядов, то не все они одинаковые. Многое зависит от командира и целей этого отряда. Если они собрались пограбить пограничные деревни, то и ждать от них другого не стоит. Если же они просто выбрали свою профессию, то некоторая свобода им только в помощь. Также, как и санкционированные походы порой превращаются в откровенный грабёж. Поэтому не стоит судить ни о тех, ни о других по рассказам и байкам, лучше посмотри сам и сделай свой вывод.

Наступило длительное молчание, во время которого Хендрик сидел, опустив руки на колени, и о чём-то размышляя.

– Что касается присяги, – внезапно продолжил он, – то настоятельно рекомендую её соблюдать, иначе быстро скатишься до банального бандитизма.

И он снова принялся за заточку меча.

– Хендрик, – неожиданно для себя самого продолжил я.

– Да? – ответил он.

– А тот пункт про бегство… это правда?

– В смысле?

– Что нужно убить того, кто испугается? – спросил я, глядя, как Хендрик методично водит бруском по металлу.

Хендрик коротко взглянул на меня, задумался на секунду.

– Испугаться нормально, – ответил он. – Но, если ты побежишь из строя, я тебя убью.

И через мгновение добавил, вертя меч в руке и разглядывая на нём блики от костра:

– Или Тео тебя убьёт. В любом случае любой, кто будет ближе к тебе в этот момент, не позволит поддаться панике. Не думай, что это личная неприязнь или излишняя жестокость, – продолжил Хендрик, – но побежишь ты, побежит сосед, побежит Йозеф, Пауль, Юрг, дрогнет весь строй, и тогда нас просто растопчут и перережут. Поэтому я пожертвую любым своим подопечным, чтобы все остальные имели шанс выжить. Они ведь не виноваты в том, что кто-то решил спасти свою шкуру за счёт их жизни и не должны за это расплачиваться.

Он поднял меч и попробовал остроту лезвия большим пальцем и, удовлетворённый результатом, убрал меч в ножны.

– Поэтому не делай так. Взяв в руки оружие, будь готов с ним умереть. Или не бери вовсе. Ты понял меня?

– Да.

– Что ты сделаешь со мной, если я решу сбежать? – неожиданно спросил Хендрик, глядя мне в глаза.

– Я? – удивился я.

– Да, ты.

Тео, до этого момента мирно дремавший, ухмыльнулся в густую бороду, но ничего не сказал.

– Я… я должен буду вас убить, – неуверенно произнёс я, глядя на Хендрика.

– Должен будешь или убьёшь? – с лёгкой ехидцей произнёс он, немного повернув голову набок.

– Я вас убью, – вздохнул я.

– Уверенней, боец! – подначил меня Хендрик.

– Побежишь – убью! – громко и чётко произнёс я, глядя в глаза Хендрику.

– Вот, молодец! – с улыбкой произнёс Хендрик и поднялся на ноги. – Из тебя получится хороший солдат.

– Чего вы орёте? – раздался голос из палатки.

– Всё в порядке, Питер, – ответил Хендрик и, обратившись к Тео, добавил: – Тео, я спать, не засиживайтесь.

После этих слов он направился в палатку, а мы втроём остались сидеть у костра, погружённые в свои мысли и монотонную работу.

На следующий день нас подняли с восходом солнца и снова погнали на строевую подготовку. На этот раз я выступал уже в составе своего нового отряда, и Хендрик разбудил нас заблаговременно, заставив проверить и подогнать снаряжение, аккуратно сложить вещи и собраться возле костра до команды сбора.