«Колыбельная ветра»

Глава I.

Не бывает, чтобы тайное не стало однажды явным,

чтобы скрытое не сделалось известно и не вышло на свет

Евангелие от Луки 8:17

Уайтчепел1, Лондон.

Сентябрь, 1895.

Настенные часы отбили семь. Джеймс отвел взгляд от газеты и налил себе еще полстакана виски, разбавив его водой. За окном сгущались сумерки, по стеклу били тяжелые капли дождя, а газовый фонарь с другой стороны улицы давал лишь узкую полоску света, падающую на письменный стол из темного дерева.

Джеймс поежился от холода и встал с потертого кожаного кресла – одной из немногих ценностей, что удалось вывезти из поместья, прежде чем его забрали кредиторы. Мужчина направился к небольшому угловому камину, раздул угасающие угли, подбросил полено и поворошил пепел кочергой, убедившись, что стопки ненужной бумаги сгорели без остатка. То были давно закрытые дела, когда сыскная контора Маккензи приносила пользу обществу, а ее хозяину обеспечивала стабильный, хоть и скромный доход. Преступность с тех пор только выросла, зато востребованность, как и компетентность Маккензи, постепенно сошли на нет. И этому было много разных причин.

Слишком много, чтобы он сейчас в них копался.

Он вернулся в кресло, зажег керосиновую лампу и обвел помещение взглядом. Свет лампы, сосредоточенный на столе, рассеивал тьму, но по краям комнаты, где на полках пылились книги, а на облупившихся стенах обои разбухали от сырости, полумрак создавал некую загадочность, от коей по шее и спине детектива побежали мурашки.

Маккензи отпил из бокала и откинулся на спинку, прикрыв глаза. В голове гудело. Он подумал, что будет скучать по этой затхлой каморке на первом этаже старого здания. Срок аренды истекал через две недели, средств на продление не имелось, а нового дела так и не предвиделось. Возможно, стоило тратить меньше на выпивку и выкраивать бюджет на объявления в местных газетах, хотя это не отменяло факта, что контора Маккензи располагалась слишком далеко от состоятельных людей, а сам он приобрел репутацию Робина Гуда среди сыщиков. Порой он помогал отчаявшимся за бесценок.

– Что ж, старина, двери лондонской полиции открыты для тебя, – пробубнил он, отпил виски и взялся за книгу. – Патрульных в Уайтчепеле критически не хватает, а у тебя есть необходимый опыт. Не пропадем…

По грязной мостовой снаружи дребезжала тележка. Стук колес о побитый булыжник отражался от стен зданий. Он приближался, и когда Маккензи вознадеялся, что вскоре грохот удалится прочь, экипаж остановился у его окна. Спустя время дверь конторы скрипнула, впустив немного холодного осеннего воздуха, а на пороге предстала стройная фигура женщины в пальто и шляпке.

– Мистер Маккензи? Добрый вечер, сэр!

Кэб2 снаружи пришел в движение и вскоре грохот перекрыл возможность Маккензи думать и говорить.

Он указал женщине на стул напротив.

– Вообще-то, мы уже закрыты, мисс…

– Элизабет Стоун, – с достоинством представилась леди и опустилась на стул, не выпуская из рук сумочки.

На вид ей было около двадцати пяти. Под строгим пальто виднелось пышное платье с кружевами. Широкие поля изящной шляпки оттеняли глаза, но Джеймс видел приятное лицо с выделяющимися скулами, острым подбородком и полными губами, чуть влажными от дождя.

– Я постараюсь не занять много времени, мистер Маккензи. Я не могла прибыть раньше из-за работы, но мне говорили, что вы нередко задерживаетесь допоздна.

– Говорили? – он прищурился. – Кто говорил?

Сняв шляпку, она откинула назад густые каштановые волосы, заколотые в изящную в своей простоте прическу. Несколько прядей выбивались из нее, обрамляя лицо. Карие глаза смотрели с решительностью и упрямством. Маккензи вдруг стало не по себе.

– Выпьете? – спросил Джеймс. – Вы наверняка замерзли, погода едва ли подходит для поздних поездок!

Элизабет кивнула.

Детектив встал и прошел к шкафу за еще одним стаканом, покрытым пылью. С тех пор как он перестал платить горничной, и так не блещущая чистотой контора пришла в окончательное захламление. В какой-то степени он был рад, что большая часть помещения скрыта полумраком.

Он ополоснул стакан в ведре с питьевой водой, протер его чистым носовым платком и только после этого смешал для гостьи напиток. Женщина сняла перчатки и протянула руку, украдкой поглядывая на фигуру хозяина конторы.

Джеймс Майкл Маккензи был человеком внушительной внешности. Чуть помятый твидовый костюм темно-коричневого цвета не мог скрыть его широких плеч и мускулистых рук. На изрезанном неглубокими морщинами лице светился участливый взгляд серых глаз, темная щетина с легкой проседью покрывала тяжелую квадратную челюсть. Если бы над его дверью не было вывески, Элизабет могла принять детектива за главаря одной из местных банд.

Да, он производил впечатление человека, который способен помочь.

– Итак, что привело вас в этот неблагополучный район Лондона в столь поздний час?

Элизабет положила на стол небольшую фотокарточку, которую все это время сжимала в руке. Джеймс взял ее и приблизил к свету.

– Недавно мне удалось сделать эту фотографию моей Анны, – голос женщины дрогнул и чуть охрип. – Тогда я не ведала, что скоро мне предстоит видеть дочь только на ней, а из ее вещей у меня останется лишь милый шарф, который сохранит ее частичку рядом. Чтобы хотя бы иногда я могла чувствовать ее запах…

С размытого, зернистого изображения на детектива смотрело дитя лет пяти или шести – девочка с заплетенными косами, большими, как у матери, глазами, одетая в простоватое коричневое платье с фартуком.

Маккензи поднял взгляд и увидел, что в глазах женщины стоят слезы. Она сделала несколько глотков из бокала, забыв о приличиях, а быть может, намеренно отбросив их. Ее бледные щеки раскраснелись.

– Мне думается, я видел эту фотографию в газете пару недель назад, – проговорил Джеймс. – Объявление о пропаже маленькой девочки.

– Именно так, мистер Маккензи. Я наняла няню, чтобы иметь возможность больше работать и зарабатывать на будущее дочери. Мы с Анной должны были уплыть в Америку. Мы хотели начать там новую жизнь.

Мисс Стоун извлекла из сумочки кусочек бумаги – газетную вырезку с объявлением о поиске образованной няни для присмотра за девочкой, послушной и прилежной, как утверждалось в тексте. В конце был указан адрес пансионата в Сохо3, в котором проживала Элизабет.

– Правильно я понимаю, что отец девочки не участвовал в ее воспитании? – мрачно спросил Джеймс.

Женщина кивнула и вновь сделала глоток.

– Вы знаете, мистер Маккензи, как относятся к женщинам, подобным мне4? Я родила от мужчины, который покинул меня, как только узнал о беременности. Полиция не захотела иметь дела с такой как я. Я убеждена, что они не приложили должных усилий в поисках моей дочери из-за ее происхождения. Но поймите, какой бы ни была я, Анна остается невинным ребенком. Она не должна платить за ошибки матери!

Джеймс с сочувствием посмотрел в глаза гостьи.

– Расскажите о себе, мисс Стоун. Откуда вы? Вы родились в Лондоне?

– Нет, я из пригорода. Моя семья, узнав, что я забеременела вне брака, позволила мне сделать выбор, оставить ребенка или сделать аборт. За это я им благодарна.

– И у вас не было и тени сомнения? – спросил детектив, плеснув в бокалы еще по небольшой порции.

Элизабет мотнула головой.

– Я любила отца Анны, хотя не знала, чем эта любовь обернется. Я полагала, мы вступим в брак. Но оказалось, что он уже был помолвлен. Когда он объявил мне о решении расстаться, я пришла к своим родителям и настояла на том, что оставлю ребенка. Они предупредили меня о сложной судьбе, но позволили пожить дома до тех пор, пока Анне не исполнилось три года. После этого мы покинули дом и остались сами по себе. Еще до отъезда мне удалось найти работу горничной в Ламбете. Добрая хозяйка приняла нас и выделила комнату. Я работала ночами, когда Анна спала, а дни посвящала ее воспитанию.

Джеймс одобрительно кивнул.

– С тех пор дела улучшились, – продолжала мисс Стоун, устремив взгляд куда-то за плечо детектива. – Я нашла работу с жалованием более щедрым, нежели у горничной. Мы арендовали комнату в другом месте, ближе к моей работе. Я пыталась дать Анне лучшие условия, поэтому задумалась о поиске няни, которая занималась бы с моей девочкой и организовывала ее досуг.

Элизабет посмотрела детективу в глаза, оторвавшись от воспоминаний о жизни до того, как потеряла дочь.

– На объявление откликнулась молодая особа, – в ее глазах появилась отрешенность, – мисс Эдит Тейлор. Она производила впечатление утонченной и образованной женщины, судя по манерам и речи. Мне она понравилась, у нее было красивое лицо, добрая улыбка, искренний взгляд… Мы встретились в кафе недалеко от пансионата, где мы с Анной на тот момент жили с неделю. Эдит должна была приступить к работе тем же вечером, когда я ушла. Она предупредила, что задержится, и моей девочке придется какое-то время побыть одной, но это не было трудностью, ибо Анна уже привыкла находиться в комнате без меня. По возвращении с работы утром следующего дня, я не обнаружила ни Эдит, ни Анны. Хозяйка пансионата не видела, как они ушли. Как и не заметила ее прихода. То же касается и работников пансионата. Возможно, Эдит пришла и ушла с Анной как раз в тот час, когда хозяйка и ее горничные особенно заняты – обычно это бывает во время ужина.

На время в кабинете Маккензи повисла тишина, прерываемая гулом поднявшегося за окном ветра и потрескивания в жерле камина. Джеймс достал из ящика серебряный портсигар с гравировкой – подарок отца перед поступлением на службу в королевскую армию.

– Закурите? – спросил детектив.

Элизабет робко кивнула. Он протянул ей сигарету, чиркнул спичкой и поднес пламя к концу ее сигареты, а потом закурил сам. Густой дым окутал пространство между ними, на миг скрыв их направленные друг на друга взгляды серой пеленой. Аромат парфюма женщины с нотками розы и корицы смешался с древесным запахом табака.

– Что предприняла полиция?

– Меня не посвящали в подробности. Поначалу заверяли, что Анну разыскивают. Это они дали объявление с ее снимком. По истечении недели мне перестали уделять внимание. Спустя еще неделю они вернули снимок и эту газетную вырезку. Инспектор Уильям Хизертон перестал встречаться со мной. Всякий раз, когда я пыталась увидеть его, он отсутствовал.

Женщина затянулась сигаретой и выпустила дым, почти не впуская его в легкие. Джеймс позволил себе откинуться на спинку и занять расслабленную позу, но его нахмуренный лоб говорил, что он находился среди активных мыслительных процессов.

– С тех пор вы так и не встретились с инспектором?

– Однажды мне удалось поймать его в дверях участка. Для этого мне пришлось следить за входом и ждать, будто это я занимаюсь расследованиями, а не он.

– И? Что вам сказал инспектор?

Мисс Стоун опустила глаза.

– Он отвел меня в сторону и сказал, что прошло слишком много времени, а о моей малышке и той няне нет ни слуху ни духу. Он утверждал, что вероятность отыскать Анну ничтожно мала, и они не могут продолжить поиски.

Она всхлипнула, и Маккензи пожалел, что задал этот вопрос. Впрочем, Элизабет быстро взяла себя в руки, допив содержимое бокала и судорожно затянувшись сигаретой. Ее руки дрожали. Видимо, табак и спиртное наконец возымели действие.

– До того, как прийти к вам, я нанимала другого частного детектива, – губы женщины с презрением скривились, – мистера Джона Уинслоу.

Джеймс кивнул. Он слышал о молодом Уинслоу, его контора находилась в Сохо, и он работал с довольно состоятельными клиентами. Не всем были по карману его услуги.

– Я думала, что мистер Уинслоу – искусный сыщик. У него была хорошая репутация. Его мне рекомендовал инспектор Хизертон.

– Ему удалось продвинуться? – спросил Джеймс, стряхивая пепел в овальную пепельницу на ножках, которую он подвинул на середину стола.

– Разве что в посещениях игорных домов. Не знаю, сколь правдивы слухи, но мне сказали, будто Уинслоу промотал гонорар в тот же вечер, играя в карты в одном клубе. Разумеется, он не занимался моим делом. Думаю, мое положение в обществе заставило его счесть меня недостойной. Он просто взял деньги.

Джеймс подался вперед, раздавил окурок в пепельнице и оперся локтями на стол.

– Почему вы решили прийти ко мне, мисс Стоун? По правде говоря, мои дела, простите за откровенность, довольно плачевны. Через две недели истекает срок моей аренды. Я закрою контору и, вероятнее всего, вспомню молодые годы и вернусь к работе в полиции.

– Что если я оплачу вашу аренду на два месяца вперед и выплачу вам солидный аванс на первоначальные издержки?

Дым рассеялся, и теперь Маккензи видел блеск в твердом взгляде отчаявшейся молодой матери.

– Я не могу гарантировать, что сумею добиться большего, чем полиция или Уинслоу. Ваши средства опять могут пропасть зазря.

– Зазря?! – оскорбленно воскликнула Элизабет. – Неужто вы считаете мои старания найти дочь тщетными? У вас есть дети, мистер Маккензи? Если нет, то вы вряд ли меня поймете!

– У меня нет детей, но я вижу боль в ваших глазах, – возразил детектив. – Я вижу ваше отчаяние, кое скрывается за личиной твердости и решительности. И признаюсь, это меня восхищает!

Элизабет не нашлась с ответом. Она скромно потупила взор, затем одарила мужчину легкой улыбкой благодарности, которая вновь сменилась на застывшее выражение сдерживаемой боли.

– Почему ваш выбор пал на меня, мисс Стоун? Кто вам меня рекомендовал? Кто-то, с кем я уже работал?

– Да, – кивнула Элизабет. – Меня поддержали многие добрые люди. Кто-то добрым словом, кто-то советом, а кто-то даже средствами. Но вас мне посоветовала рыжеволосая Дженни.

Она подняла глаза. У детектива ушло несколько секунд, чтобы понять, кто такая рыжеволосая Дженни.

– Дженни? Проститутка?

Элизабет встретила его недоуменный взгляд улыбкой.

– Она говорила, вы не из тех мужчин, кто осуждает женщину за ремесло или положение в обществе.

– Это правда. Я детектив, а не священник. В работе меня не интересует, чем клиент зарабатывает на жизнь. Главное, чтобы он или она были в состоянии платить.

Маккензи, дабы скрыть смущение, потянулся за портсигаром и достал еще одну сигарету. На этот раз Элизабет учтиво отказалась, и он закурил в одиночку. То достоинство, с которым держалась эта женщина, как приятно выглядела, аккуратно и недешево одевалась и как вела беседу, никогда не позволило бы Джеймсу заподозрить в ней куртизанку. Хотя, конечно, это бы хорошо объясняло и ее наряд, и ее финансовые возможности.

Когда он вновь нашел в себе силы посмотреть на нее, Элизабет продолжала вызывающе улыбаться.

– В чем дело, мистер Маккензи? Вы решили, что раз я общаюсь с Дженни, я тоже проститутка?

– Мне неважно, кто вы, мисс Стоун! – искренне сказал Джеймс. – Прежде всего вы – мать девочки, попавшей в беду.

– Так вы возьметесь за мое дело?

Детектив тяжело вздохнул и потер лоб пальцами, сжимающими тлеющую сигарету. Он достал из кармана жилетки серебряные часы на цепочке. Их беседа длилась более получаса, на улице почти стемнело, а дождь все не прекращался.

Маккензи пожал плечами.

– Ныне у меня нет дел, кроме как перевезти отсюда вещи, но если вы и правда в состоянии оплатить мне аренду хотя бы за месяц, то, думаю, нам хватит этого времени, чтобы понять, стоит ли продолжать расследование. Я не могу гарантировать результат. Но могу дать слово, что займусь делом со всей ответственностью и умением, на кои только способен.

Элизабет с удовлетворением кивнула и улыбнулась.

Она заплатила ему двумя пятифунтовыми банкнотами, что должно было с избытком покрыть арендную плату и позволить Джеймсу не испытывать особых нужд во время расследования. Детектив достал перо с чернильницей и выписал на имя мисс Стоун две одинаковые расписки, в которых указал сумму и назначение платежа. Оба заверили наскоро составленные документы личными подписями.

– Не думаю, что в случае, если вы, так же как Уинслоу, обманете, эта расписка поможет мне отстоять свои права, – сказала Элизабет, убирая свой экземпляр в сумочку.

– Хоть у меня и не столь блестящая репутация, обманывать клиентов не в моем обыкновении, мисс Стоун. К тому же я буду докладывать вам о проделанной работе.

– Можете называть меня Элизабет.

Она поднялась со стула и надела шляпку. Маккензи также встал с места и поспешил накинуть пальто.

– Позвольте проводить вас до тех пор, пока вы не найдете кэб, Элизабет. Прогуливаться по этому району в поздний час может быть небезопасным.

Они вышли на воздух и подняли воротники. Джеймс запер дверь конторы на ключ, раскрыл зонт над головой дамы, услужливо прикрывая ее от накрапывающих капель вечерней мороси. Тусклый свет фонарей с трудом пробивался сквозь туман, очерчивая узкую улочку. Мокрая мостовая мерцала маслянистым блеском, пока они, постукивая подошвами туфель, шли к более оживленной улице.

– Вы проживаете по тому же адресу, что указан в объявлении? – спросил Джеймс, украдкой нащупывая в кармане рукоять револьвера.

– Да. Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в пансионате на Брювер-стрит. Спросите обо мне хозяйку или прислугу, но имейте в виду, что вероятнее всего вы застанете меня днем, нежели вечером. По вечерам я выступаю в театре и могу задерживаться до утра.

– Стало быть, вы актриса?

– Актриса, певица, а порой и танцовщица, – улыбнулась Элизабет. – Иногда обстоятельства вынуждают освоить несколько ремесел одновременно. Я стремилась заработать больше, чтобы увезти Анну отсюда. Без нее все, ради чего я трудилась, более не имеет смысла!

Она резко остановилась и посмотрела детективу в глаза.

– Мистер Маккензи, умоляю, сделайте все возможное, чтобы найти ее! Я больше не могу приходить в нашу маленькую комнату, когда меня встречает лишь пустота и тишина! Я просыпаюсь среди ночи в холодном поту, потому что сквозь сон слышу ее смех, но ее сторона кровати остается неизменно холодной. Даже занятость на работе не спасает меня. Я чувствую, что еще немного, и я потеряю рассудок!

Джеймс взял ее руку в перчатке в свою большую теплую ладонь и легонько сжал.

– Обещать вам, что я обязательно разыщу вашу дочь, было бы наглой ложью, Элизабет. Но не теряйте надежды. Если вы верите в бога, обратитесь к молитве. Для начала я постараюсь выяснить, какую работу проделала полиция и чего она добилась. Инспектор наверняка должен был найти свидетелей, поговорить с жильцами домов, что живут вблизи пансионата, опросить посетителей заведений в округе. Вы помните точное время, когда вы покинули пансионат?

– Да. Это было около семи часов вечера десятого августа.

Джеймс взял на заметку ее слова. Они продолжили шагать по дороге, встречая сгорбленные силуэты редких прохожих. На пересечении улиц Джеймс первым заметил кэб и махнул рукой, но извозчик пожал плечами и проехал мимо.

– Ничего, – промолвила Элизабет. – Давайте пройдемся туда, где более оживленно.

Они шли мимо мрачных, тесно ютящихся друг к другу зданий, из-за запотевших окон которых доносились неясные звуки чьих-то споров, детского крика и тихого рыдания скрипки. Элизабет без спроса взяла мужчину под локоть, Маккензи этому ничуть не смутился. Парочка ускорила шаг.

Старый обшарпанный экипаж, запряженный вороной лошадью, остановился перед ними, когда Джеймс свистнул извозчику.

– Приятного вечера, сэр! Леди! – паренек приподнял потрепанный цилиндр с головы в знак приветствия. – Куда изволите?

– Дом десять по Брювер-стрит в Сохо, – ответил Джеймс, припомнив адрес из газетной вырезки.

Юнец приоткрыл дверцу и помог Элизабет забраться внутрь. Устроившись на жестком сиденье, молодая дама воззрилась на Маккензи. Ее глаза светились в полоске света газового фонаря.

– Благодарю вас за то, что взялись за мое дело, мистер Маккензи!

– Пока не время для благодарностей, Элизабет.

– Вы не отказали, – печально улыбнулась она. – Для меня это дорогого стоит.

– Спокойной вам ночи!

Извозчик закрыл дверцу кэба и щелкнул кнутом. Лошадь сдвинулась с места, заскрипели колеса.

Маккензи стоял на обочине дороги и, ежась от холода, провожал взглядом удаляющийся экипаж. Глупое чувство очарования молодой особой, ее обаянием и миловидностью, сошло на нет, и по пути к пансионату он наконец смог оценить положение, в кое сам себя вовлек. Стало быть, он получил работу. Это позволит ему оставаться на плаву еще некоторое время. Но, самое главное, как он надеялся, ему удастся помочь Элизабет Стоун найти дочь или хотя бы обрести покой.

Глава II.

Маккензи, будучи частным детективом, имел возможность не заботиться ранними подъемами. Он закутался в шерстяное одеяло и, стараясь не обращать внимания на дробь шагов по коридорам второго этажа, где располагалась его комната, вновь погрузился в сон.

Он проснулся от холода часом позже, когда в трехэтажном здании пансионата все стихло, рабочие разошлись по фабрикам, студенты удалились на занятия, а мамаши с чадами либо завтракали в столовой на первом этаже, либо ушли на прогулку.

Миссис Бриджит Томас, хозяйка пансионата, по обыкновению оставила у двери Джеймса мешок угля и немного сухих дров, что было весьма любезно с ее стороны, но стоило детективу дополнительного шиллинга к стоимости аренды. Поднявшись с кровати на скрипучие половицы, детектив раздвинул шторы, не вылезая из одеяла, коим обмотался, словно карикатурный индеец в звериную шкуру. Затем он взялся за растопку камина. Когда пламя наконец занялось, Маккензи прикурил от щепки и распрямил затекшую спину. Теперь, когда у него была работа и средства, он решил не скупиться на уголь и подготавливаться к новому дню хотя бы в некотором подобии уюта.

Через окно в комнату проникал тусклый рассвет. Медленно и с наслаждением затягиваясь дымом, Маккензи подошел к окну. Его ежеутренний ритуал заключался в созерцании грязной улицы, скрытой под плотным покрывалом смога, принесенного ветром со стороны промышленных кварталов, где неумолчно грохотали паровые машины и перекликались голоса рабочих. Кирпичные здания напротив пансионата неприветливо глядели немытыми окнами, прильнув друг к другу словно озябшие голуби.

Джеймс думал о Элизабет. Было ли правильным браться за это кажущееся безнадежным дело и вселять в и так разбитое материнское сердце ложную надежду? Дела, кои привык распутывать Маккензи, чаще имели менее драматичную основу. Украденная фамильная ценность, неверность жены какого-нибудь обрюзгшего аристократа и, что попадалось реже, убийство на почве ревности, корысти или вспышки гнева. Все это когда-то было для Джеймса обыденностью, но вот похищение ребенка… Подобным он не занимался даже на пике своей семилетней карьеры частного сыщика.

Ему становилось не по себе от одной мысли, что маленькая Анна в эту минуту, пока он курит, стоя перед окном в тапочках и согревая себя одеялом, может быть там, в этом жестоком мире, совсем одна, без тепла рук матери. А может статься, что девочки и вовсе нет среди живых. Маккензи даже не знал, что хуже.

Утренний туалет детектива происходил в единственной ванной комнате на этаже, у двери которой он простоял около четверти часа, дожидаясь очереди, невзирая на то, что намеренно вставал поздно, когда большая часть постояльцев уже покинула комнаты.

Помещение было мрачным и тесным. Единственного источника света – маленького окна под потолком, выходившего в узкий переулок, – едва хватало, чтобы побриться. Тонкая струя грязной воды медленно вытекала из ржавого крана, пока Джеймс горбился над треснувшей фарфоровой раковиной и пытался разглядеть отражение в зеркале.

Когда мужчина завершил процедуру, на его щеках и подбородке осталось три мелких пореза, а тапки из войлока вымокли насквозь. Для такого убогого пансионата арендная плата за неделю была явно чрезмерной по отношению к уровню комфорта. Маккензи выругался сему обстоятельству и покинул ванную, освободив ее для следующих посетителей.

Вернувшись в комнату, дабы переодеться в костюм, после Джеймс спустился в столовую и поспел ко второму завтраку. Миссис Томас рассчитывала этот прием пищи как раз для таких лежебок, отчего хлеб, подаваемый на подносе вместе с яичницей и беконом, был чуть менее сгоревшим, ибо готовился без спешки, а недавно сваренный кофе не успевал остыть.

Наслаждаясь запахом еды и кофе, Джеймс уселся за столик, накрытый заляпанной скатертью со следами чьих-то пальцев, вымазавших ее клубничным джемом. Народу в этот час было немного. Миссис Томас – дородная розовощекая дама в фартуке с седыми волосами, собранными под чепчиком, – поприветствовала Маккензи и скоро принесла его завтрак. Наблюдая задумчивым взглядом за происходящим за окном, Джеймс медленно жевал, время от времени прикладываясь губами к кружке с кофе.

Он размышлял о первом шаге в расследовании. Сначала стоило наведаться в Сохо и разыскать инспектора, что работал над делом. Если полицейский окажется несговорчивым, пожалуй, придется отправиться к детективу Уинслоу. Маккензи хотел выяснить, по какой причине оба расследователя решили оставить попытки поиска дочери мисс Стоун, а также удалось ли им узнать хоть что-то. Он не был уверен, что инспектор захочет вести с ним беседу. Но почему бы коллеге, пусть даже тот провалил дело, не поделиться с Маккензи соображениями и, быть может, хоть какой-то информацией?

Быстро покончив с яичницей и беконом, доев хлеб с кусочком сливочного масла и выпив без остатка кофе, Джеймс накинул пальто, водрузил на голову потертый фетровый цилиндр и прихватил стоящую у стола трость с бронзовой рукоятью и набалдашником. На улице он наткнулся на припаркованный двухколесный хэнсом5. Знакомый извозчик сидел на козлах, кутался в плащ и жевал пирожок. Джеймс приподнял цилиндр в знак приветствия.

– Доброго утра, мистер Маккензи! Куда сегодня? В таком наряде только в Сити6!

Детектив взялся за поручень, поставил ногу на ступеньку и влез в открытую кабину экипажа.

– Нет, мой друг, в Сохо. Плачу два шиллинга сверху, коли объедешь заторы.

– Вот это разговор!

Извозчик захлопнул дверцы с металлическим лязгом, отсекая Маккензи от уличного запаха нечистот и смога. Щелкнул кнут, кэб пришел в движение.

***

Кэб остановился у трехэтажного здания из красного кирпича с решетками на окнах и большой железной дверью, выкрашенной черной краской. У входа дежурили двое констеблей7 в темно-синих мундирах, застегнутых на латунные пуговицы. Их высокие шлемы с кокардами чуть съехали набок, на поясах болтались дубинки.

Джеймс расплатился и направился к полицейским, на ходу прикасаясь к полям цилиндра.

– Доброе утро, джентльмены! Меня зовут Джеймс Маккензи, я частный детектив. Могу я поговорить с инспектором Хизертоном?

Насупленное лицо одного из констеблей растянулось в ухмылке. Второй придирчиво оглядывал наряд Маккензи из-под надвинутого на глаза козырька шлема.

– По какому делу? – не поддерживая вежливого тона, поинтересовался старший из них.

– Дело касается пропавшей девочки. Возможно, вы слышали об этом. Ее мать, мисс Элизабет Стоун, обратилась за помощью в мою контору.

– Неужели? – протянул старший. – Что вы желаете узнать у инспектора?

– Я хотел бы узнать, удалось ли ему выяснить что-либо, способное помочь в моем расследовании. В конце концов, мы с ним заняты одним делом, джентльмены.

Джеймс достал из нагрудного кармана визитную карточку – небольшой лист плотной бумаги с отпечатанным текстом, указывающим, помимо имени и рода деятельности владельца, адрес его конторы.

Старший констебль бросил взгляд на карточку, не утруждая себя чтением, и хмыкнул.

– Ожидайте здесь. Я проверю, на месте ли инспектор.

Дверь скрипнула несмазанными петлями, констебль исчез в темном проеме.

Джеймс извлек портсигар, вынул сигарету и закурил. Дежуривший констебль украдкой огляделся по сторонам, убедился, что в переулке почти нет прохожих и с надеждой воззрился на детектива.

– Угостить вас сигаретой?

Тот слабо кивнул. Детектив передал портсигар и спички. Не церемонясь, полицейский высыпал оставшиеся сигареты в ладонь и вернул Джеймсу пустой портсигар. Закурив, он с вызовом ухмыльнулся. Джеймс пожал плечами.

– Право, вы оказали мне услугу, – невозмутимо и даже дружелюбно сказал Маккензи. – Я уже некоторое время пытаюсь бросить курить. Есть мнение, что эта привычка носит вредный характер.

– Все возможно, – буркнул собеседник. – Но табак хороший, мистер воролов. Считайте, что сегодня вы принесли пользу обществу.

Когда одна из створок двери вновь отворилась, полицейский уже докурил и выбросил окурок на мостовую. Старший констебль жестом пригласил Маккензи пройти внутрь.

– Я провожу вас в кабинет инспектора, но сперва сдайте оружие.

– Я знал, что собираюсь в участок и не взял револьвер. При себе у меня лишь армейский кортик, и я готов сдать его, при условии, что его мне возвратят.

Констебль кивнул. Джеймс медленным и плавным движением извлек клинок из кожаных ножен, закрепленных на ремне, и вручил его полицейскому. Констебль принял холодное оружие, слегка присвистнув.

– Превосходный экземпляр, мистер! Сражались в Индии? – спросил он, похлопав Маккензи по карманам и штанинам тяжелой ладонью.

– В Африке.

– Следуйте за мной.

Они зашагали по скрипучим половицам темного коридора, пропитанного запахами нечистот. За железными дверьми с узкими окошками слышались разговоры, кашель и бормотание заключенных. Пара дежуривших в коридоре констеблей сверкнули на Маккензи глазами в неверном свете ламп. Детектив приметил на поясе одного из них очертания холстера8 с револьвером.

– Нам на второй этаж, мистер, – на сей раз констебль разговаривал более учтиво, и Джеймс решил, что это хороший знак.

В кабинете Хизертона было тепло и уютно. Инспектор как раз подбросил в камин поленьев, и в помещении стоял запах дерева, табака и свежезаваренного чая. Над камином Маккензи приметил портрет королевы в позолоченной рамке и большую карту Лондона, потертую по краям, с красными чернильными отметками, обозначающими, вероятно, места преступлений или патрулей. Стены, отделанные деревянными панелями, были украшены картинами, а над письменным столом висело старинное, скорее всего, носящее исключительно декоративное назначение, ружье.

Хизертон стоял у окна и дымил трубкой. Когда Джеймс вошел, он обернулся и шагнул к гостю с протянутой ладонью.

– Спасибо, что сопроводили моего гостя, констебль Хобли. Вы свободны, возвращайтесь к своим обязанностям.

Они пожали руки. Уильям Хизертон – худощавый бледнокожий мужчина чуть старше средних лет с зачесанными назад темными волосами, бакенбардами и напомаженными усами – прошел на свое место за большим письменным столом, заваленным бумагами, кипами журналов и газет. Он не был одет в форму, предпочитая ей обычный, но весьма аккуратного вида твидовый костюм, выглаженный чьими-то заботливыми руками. У края его рабочего стола располагалась тумба, на которой была расставлена потрепанная оловянная посуда. Этот солдатский набор состоял из чайника с погнутыми боками и двух побитых чашек. Сахарница и молочник оказались выполнены из фаянса и были щедро расписаны узорами и орнаментом.

Полицейский опустился в кресло и указал Джеймсу на стул напротив.

– Раздевайтесь и присаживайтесь, мистер Маккензи. Изволите выпить со мной чаю? Этот чай привезен моим племянником из Индии. Он недавно вернулся оттуда со службы Короне. Когда-то и я послужил ей именно в тех далеких местах.

– С превеликим удовольствием, мистер Хизертон.

Джеймс повесил плащ и цилиндр на вешалку, уселся на жесткий стул и прислонил трость к подлокотнику.

– Вы предпочитаете чай с молоком или без?

– Без молока.

– Отличный выбор! – порадовался инспектор. – Я и сам считаю, что молоко оттеняет истинный вкус чая. К тому же от молока у меня временами случаются колики.

Хизертон разлил чай и придвинул сахарницу с щипцами.

– Угощайтесь, мистер Маккензи. И поведайте, с чем пожаловали.

Маккензи едва сумел скрыть смущение таким теплым приемом, на который и надеяться не мог, в особенности учитывая то, как не по-джентльменски обошелся молодой констебль с его сигаретами.

– Как вам, верно, уже передали, – Маккензи дождался, пока хозяин первым отопьет из кружки и лишь затем пригубил ароматный напиток, – я работаю над делом похищения ребенка мисс Элизабет Стоун.

Хизертон кивнул, а детектив продолжил.

– Отчаявшаяся мать, потерявшая дитя, обратилась ко мне давеча вечером и рассказала свою трагическую историю о том, как молодая няня увела ее дочь из пансионата на Брювер-стрит.

– Так, значит, вы ныне будете заниматься этим делом? – нахмурившись, спросил Хизертон.

– Да. Мисс Стоун утверждает, что она обращалась к частному детективу мистеру Джону Уинслоу, но тот не смог ей помочь.

– Так почему же вы решили, что вам удастся найти девочку, мистер Маккензи? – уголки губ инспектора едва заметно приподнялись, пока он задумчиво вглядывался в содержимое своей кружки.

– Я отнюдь не уверен, что мне это удастся, но…

– Но что? – резко подняв взгляд, спросил Хизертон, и на этот раз его голос не прозвучал дружелюбно.

– У нее есть надежда. Отсутствие вестей о дочери не позволяет ей обрести покой, поэтому, как мне показалось, она не откажется от поисков. По крайней мере до тех пор, пока не узнает хоть что-то об участи девочки.

Инспектор кивнул, выражая согласие, а затем залпом допил чай и грохнул кружкой о столешницу. Маккензи был не робкого десятка, но даже он слегка вздрогнул от неожиданности.

– Я понимаю ваше желание помочь мисс Стоун, – сказал Хизертон, взявшись за потухшую трубку. – Эта молодая женщина обладает невероятным обаянием. Она красива, я бы даже сказал, прекрасна, да простит мне это моя уже немолодая супруга!

– Если бы мисс Стоун была старухой, ищущей внучку, я взялся бы за дело с той же степенью заинтересованности, – холодно возразил Маккензи, сощурив глаза.

Полицейский захихикал в усы.

– Не скажите, мистер Маккензи! Не скажите!

Не обращая внимания на детектива, полицейский взялся заново забивать трубку. Он выбил золу в пепельницу, взял щипцами, предназначенными для сахара, табак из открытой табакерки и принялся сосредоточенно укладывать его в чашу трубки.

– Я ценю, когда вороловы вроде вас, Маккензи, берутся помогать полиции с расследованиями за определенную плату. Редко, но это приносит плоды. Если вам взаправду удастся узнать о судьбе девочки, я буду этому чрезвычайно обрадован.

Уложив нужное количество табака, Хизертон утрамбовал его большим пальцем и взял спички.

– Но вы должны понимать, что, во-первых, прошло много времени с пропажи ребенка. Коли девочка жива, она может быть на другом конце света. А во-вторых, вы сами знаете, какую репутацию носят незамужние роженицы. У мисс Стоун хорошо удается играть воспитанную, образованную и умную женщину, но поверьте, это не более чем одна из воссозданных ею сценических ролей.

– Почему вы так считаете?

– Знаю из опыта.

С третьего раза раскурив трубку, Хизертон откинулся на спинку и выпустил едкий дым.

– Если бы вы потолковали с моими подчиненными, к примеру, со стариной Хобли, он бы поведал вам, как много детей находил во время патрулирования улиц. Мои люди находят младенцев, завернутых в тряпье и брошенных умирать в грязных подворотнях! Некоторых из них мы не успеваем спасти, особенно в холодное время года, как сейчас, когда ночами льют дожди, и дети погибают до того, как их обнаружат. И знаете, кто творит все эти преступления? Такие же безответственные особы, как мисс Стоун! Легкомысленные женщины, что позволили себе особо пылкие проявления любви вне брака. Хотя какая эта любовь? Так, обычная похоть!

Инспектор поморщился с отвращением, написанным на криво сжатых губах. Джеймс смотрел на него в упор, не перебивая, позволяя выговориться старому вояке, коего он безошибочно определил в Хизертоне, переступив порог его кабинета.

– Что вы хотите знать о расследовании? – наконец спросил инспектор.

Хизертон, сменивший обманчивое дружелюбие на откровенное презрение, все же поведал, что, когда мисс Стоун заявила о похищении, констебли прочесали район вокруг пансионата и опросили людей. Как ни странно, им не удалось получить каких-либо ценных сведений. Кто-то упомянул, что видел молодую леди с ребенком, но не помнил, куда она направилась и как в точности выглядела. Объявление в газете со снимком Анны и обещанием вознаграждения тоже не помогло. Хотя поток людей, приходящих в участок, поначалу был большим, совершенно невозможным оказалось отделить зерна от плевел и понять, кто говорит правду, а кто лжет ради выгоды. В итоге бюджет, заложенный на вознаграждение, был отдан художнику, который со слов Элизабет нарисовал портрет Эдит Тейлор, изданный позже в газетах. Три десятка портретов Тейлор и столько же портретов Анны констебли развесили в людных кварталах вблизи пансионата, но даже это не дало внятных зацепок. Когда полиция более не могла выделять время и людей на это расследование, Хизертон, как он выразился, принял нелегкое решение отказаться от дальнейших попыток поисков девочки.

– Я знаю, эта молодая леди считает, будто полиция не провела расследование должным образом, но уж не ей судить о работе Скотланд-Ярда! В конце концов, это мы выделили деньги из собственной казны для подачи объявлений в нескольких ведущих лондонских газетах, как и оплатили услуги художника и литографию9. Мои люди трудятся не покладая рук, они почти не видят семей, чтобы поддерживать порядок на этих улицах.

– Я понимаю, инспектор Хизертон. Я предполагаю, что мисс Стоун едва ли могут быть известны тонкости работы полиции, но я, как бывший патрульный, имею кое-какое представление о трудностях на вашем пути. У вас остался один из тех портретов Тейлор? Могу я взглянуть?

Хизертон ответил кивком, порылся в ящике стола и извлек желтый лист смятой бумаги, с которого смотрело нарисованное лицо. Джеймс понял, что эта зацепка даст ему не больше пользы, чем полиции. На него смотрело лицо, каких в Лондоне сотни: овальное, с прической, спрятанной под шляпкой с узкой лентой. Глаза смотрели прямо и холодно, тонкие губы были сжаты. Единственным, что бросалось в глаза, была родинка на щеке.

– Можете забрать портрет, – безразлично сказал Хизертон, уставившись в бумаги и давая понять, что беседа окончена.

Маккензи сложил лист и убрал его в карман, но не спешил вставать. Он откинулся на спинку стула, задумчиво глядя на инспектора.

– И последний вопрос, если позволите, инспектор. Мисс Стоун упомянула, что вы посоветовали ей обратиться к частному детективу Джону Уинслоу. Почему именно к нему? Что побудило вас порекомендовать его?

Инспектор исподлобья посмотрел на Маккензи.

– У этого джентльмена хорошая репутация расследователя, – он пожал плечами. – Он, если позволите выразиться, местный Шерлок Холмс. Почитайте газеты, в них часто пишут о его успехах. Я решил, он может оказаться полезен.

Джеймс кивнул. Решив, что узнал достаточно, он поблагодарил за чай и поднялся с места. Попрощавшись с инспектором, настроение которого явно ухудшилось после разговора, он вышел в коридор, где его встретил другой констебль, а не мистер Хобли. Он сопроводил Джеймса вниз.

Спускаясь по скрипучей лестнице и держась за перила, Маккензи думал о молодом детективе. Несмотря на лестные отзывы инспектора Хизертона и славу в газетах, расследование Уинслоу не принесло пользы. Правда ли это было так? Стоило познакомиться с ним и выяснить все самому.

Глава III.

Джон Уинслоу не арендовал помещение под контору частного сыщика подобно Маккензи. Джеймс слыхал, что сей джентльмен принимает клиентов в особняке в тихом квартале к востоку от Грейт-Уиндмилл-стрит.

Уинслоу был известен Маккензи в основном из газет. Небольшие статейки о его заслугах выходили в местных изданиях с периодичностью одна или две в месяц. Краткие заметки без подробностей описывали то или иное дело, раскрытое молодым сыщиком. В конце статьи указывался адрес, по которому стоило обращаться к мистеру Уинслоу, и Джеймс еще смутно помнил его.

В поисках квартала особняков Джеймс прошелся по шумной и людной Шафтсбери-авеню, где в этот час, близящийся к обеденному времени, грохотали снующие туда-сюда экипажи, сверкающие лакированными поверхностями на солнце. Для сентября денек выдался теплым и солнечным, туман рассеялся, а со стороны Темзы веял прохладный бриз.

По тротуарам неспешно прогуливались дамы в разноцветных платьях и шляпках, украшенных перьями и цветами. Некоторых сопровождали джентльмены в костюмах и цилиндрах. Никто из них не обращал внимания на высокого широкоплечего мужчину в помятом костюме с тростью подмышкой, бредущего мимо групп шумно переговаривающихся людей, кои обсуждали новости из газет либо разглядывали афиши театров и витрины лавок с модной одежкой.

По пути детектив краем глаза подмечал роскошные фасады высоченных зданий с пилястрами и колоннами, украшенными резьбой каменными фронтонами, нависающими над дверьми, и большими французскими окнами. Мрачная атмосфера Ист-Энда, в котором привык обитать Джеймс, в этой части Лондона отступала, пленяя изысканностью архитектуры. Жители и туристы в богатых нарядах разительно отличались от неумытого, потрепанного люда, привыкшего не жить, а выживать в грязных трущобах Уайтчепела. Но детектив знал не понаслышке, что этот причесанный фасад Вест-Энда скрывал немало грязи, разврата и криминала.

Маккензи ощутил потребность отвлечься приятными мыслями, и на ум ему тотчас пришла мисс Стоун. Неужели инспектор прав, и она была одной из тех одиноких матерей, которые сами избавляются от своих чад, потому что не могут или не хотят нести за них ответственность? Но, будь это так, стала бы она предпринимать попытки отыскать дочь? Его сомнения, вызванные Хизертоном, сошли на нет, как только он вспомнил разговор с Элизабет. Нет, она любила дочь и заботилась о ней. Каким бы ни было ее прошлое, Джеймс разглядел в ней достойную женщину.

Он приобрел газету у мальчишки на углу и зашел по пути в лавку за сигаретами. В желудке заурчало от запахов хлеба и жареного мяса из ресторации напротив. Стоя в переулке, Маккензи закурил и развернул газету. Первые страницы кричали об армянских погромах в Османской империи. Гравюра под заголовком изображала толпу беженцев – женщин и детей, бредущих под надзором конвоиров. Статья рассказывала о новых погромах в Константинополе и Сасуне, ссылаясь на письма британских миссионеров о тысячах невинных душ, гибнувших под саблями турецких солдат.

Маккензи нахмурился, затянулся глубже, свернул газету и убрал ее во внутренний карман пальто. Мир рушился где-то там, за горизонтом, а в Сохо жизнь текла своим чередом – с театрами, экипажами и красивыми дамами в платьях.

Через несколько минут он наконец добрался до краснокирпичного здания бывшего мюзик-холла «Трокадеро», закрытого на реконструкцию. Он подошел к пожилому джентльмену в сером костюме, разглядывающему строительные леса на фасаде. Тот поглаживал седые усы и чему-то вздыхал. После кратких расспросов, он любезно объяснил, как найти нужный дом.

Двухэтажный особняк с мансардным чердаком и тремя дымоходами прятался в тени пожелтевшей листвы деревьев. Детектив остановился у кованых ворот, оглядывая сад перед домом в надежде увидеть обитателей. Простояв так пару минут и выкурив еще сигарету, Джеймс отворил калитку и вошел. Узкая дорожка вела к лестнице, упирающейся в дверь с бронзовым кольцом.

Он несколько раз постучал и прислушался, не раздадутся ли шаги дворецкого из-за двери. Казалось, дом был пуст. Сам хозяин мог отлучиться по делам, но его слуги наверняка были в доме. Маккензи опять взялся за кольцо, но за дверью раздалось шуршание, и она отворилась с легким скрипом. Сгорбленный человечек со сморщенным лицом, седыми усами и бровями взирал на гостя из-за стекол пенсне. Он был облачен в сюртук, из-под которого виднелась рубашка с высоким воротником и галстуком-бабочкой.

– Доброго дня, сэр, чем могу быть полезен? – спросил дворецкий.

– Здравствуйте! Если я не ошибся адресом, то это, верно, дом мистера Уинслоу, частного сыщика?

– Вы правы, сэр, здесь обитает интересующий вас человек, – дворецкий продолжал таиться в полумраке прихожей.

– Могу я поговорить с ним об одном важном деле?

Глаза Джеймса привыкли к полумраку, и теперь он мог видеть неровно нанесенный на лицо дворецкого театральный грим и наспех налепленные усы. Манера слуги держаться дальше от солнечного света также не осталась без внимания детектива.

– Конечно, входите, сэр! Прошу вас, передайте пальто и шляпу, а сами проходите на второй этаж. Первая же дверь, которую вы увидите, как только поднимитесь по лестнице, приведет в кабинет детектива Уинслоу. Чувствуйте себя свободно, присаживайтесь или ознакомьтесь с библиотекой, пока мистер Уинслоу не спустится к вам. Я его всенепременно приглашу.

Маккензи передал дворецкому пальто и цилиндр и поблагодарил его. Он стоял посреди просторного холла с окнами, наглухо задернутыми портьерами, почти не пропускавшими свет снаружи. Когда дворецкий повесил его одежду и спешно удалился вглубь гостиной, детектив ступил на лестницу из красного дерева с резными перилами и балясинами. Дневной свет лился на лестницу из окна второго этажа преломляющимися струями, в которых были заметны частицы пыли, поднимающейся с каждым шагом гостя. На руке Джеймса, касавшейся перил, также оставалась грязь. Судя по всему, в доме давно не проводилась уборка.

На втором этаже Джеймс приметил отсутствие картин там, где они раньше висели. Это угадывалось по более насыщенному цвету обоев в этих местах. В просторном кабинете за скрипнувшей дверью также недоставало обстановки: книжные полки в шкафу частично пустовали, а предметов мебели могло быть куда больше, учитывая размер помещения. Из-за дверного проема, вероятно, ведущего на балкон, проникал теплый ветер, разгоняющий по комнате запах затхлости. В глаза детектива бросился портрет Уинслоу над письменным столом, такой же запыленный, как и все остальное. На столе стояла печатная машинка и был разбросан ворох бумаг, а на самом краю, неожиданно, лежала расчехленная скрипка со смычком. Вероятно, прибывший гость невольно отвлек Уинслоу от музицирования.

Дверь протяжно заскрипела, когда Джеймс, прислонив трость к подлокотнику, устроился в кресле с книгой в руках: томом Конана Дойла о Шерлоке Холмсе. Он рассчитывал на длительное ожидание, но хозяин прибыл довольно быстро.

– Прошу извинить за промедление, – молвил Уинслоу, проходя за стол, – я как раз намеревался покинуть дом!

Это был невысокий молодой джентльмен с бледной кожей, синими кругами под глазами и вьющимися волосами, черными как смоль. Он был одет в клетчатое пальто нараспашку, под коим угадывался все тот же помятый сюртук с рубашкой и галстуком, что были на дворецком. Хозяин действительно встретил гостя в обличии слуги. Пытался ли Уинслоу таким образом соблюсти приличия и скрыть бедственное положение, или же практиковался в искусстве перевоплощения?

Маккензи родился в семье аристократа в Сассексе. Детство его прошло в беззаботных днях в родовом поместье, где Джеймс сбегал с уроков пожилой гувернантки и проводил время в играх, будь то прятки и догонялки с детьми прислуги или стычки с избалованной ребятней из соседних владений. За это, разумеется, его неминуемо ждала порка, но маленькому сорванцу сложно было удержать себя от забав и сосредоточиться на латыни, истории и географии, хотя верховую езду и занятия по фехтованию с его учителем, русским офицером Соколовым, он ценил и уважал.

Когда дела старшего Маккензи пошли под откос, Джеймс поступил в колледж. Приезжая в поместье из раза в раз, он замечал такую же картину, которую видел сейчас в особняке Уинслоу. Родители распродавали имущество и увольняли прислугу, понимая, что это им не по карману. Его мать, до того, как согнуться пополам от болезни, поддерживала порядок своими руками, но и это вскоре стало непосильной задачей. Несмазанные дверные петли, грязные окна, пыль на полу и той мебели, что еще не была распродана, – все это напомнило Джеймсу его последние годы в поместье, до того, как он бросил колледж и поступил на военную службу.

Джеймс привстал с кресла, намереваясь пожать руку Уинслоу, но тот просто упал на свое место словно подкошенный и откинулся на спинку. Хозяин казался встревоженным и слегка запыхавшимся. В кабинете было достаточно светло, чтобы Маккензи разглядел его небрежность: остатки несмытого грима на щеках, трехдневная щетина, грязные манжеты рубашки, выглядывающие из-под рукавов пальто.

– Полагаю, у вас ко мне дело, – Уинслоу глядел на гостя из-под полуопущенных век. – Кстати, у вас хороший вкус. Вы читали Конана Дойла ранее? Могу одолжить эту книгу, если, конечно, вы станете моим клиентом.

Джеймс неопределенно повел плечами, протянул руку и положил книгу на стол.

– Признаюсь, не читал, – ответил он. – Хотя попытки были. Но я нахожу истории о Холмсе наивными и далекими от подлинной работы сыщика. Видимо, посему мне так и не хватило терпения осилить хотя бы одну из них.

Уинслоу напрягся всем телом и сжал губы. Джеймс понял, что задел хозяина за живое.

– Что же, вам дозволено иметь свое мнение, – произнес Уинслоу, сдержав раздражение, – но я, как практикующий сыщик, могу с ответственностью заявить о достоверности излагаемых в книгах о Холмсе историй. Благодаря собственному дедуктивному методу, подобному методу Холмса, я распутал немало дел.

Маккензи едва сдержал себя от язвительного замечания по делу о пропавшей девочке, потому ответил лишь слабой улыбкой.

– Так с кем я имею удовольствие вести беседу? – спросил хозяин, нервно достав из ящика стола курительный набор в лакированной коробке.

– Вам необязательно знать мое имя, мистер Уинслоу. Оно вам ничего не даст. Достаточно того, что я, как и вы, занимаюсь расследованиями. И сейчас я занят поисками девочки по имени Анна Стоун. Это вам что-нибудь говорит? Помните ли вы свою клиентку мисс Элизабет Стоун, незамужнюю молодую женщину, потерявшую единственное дитя?

Маккензи пристально взирал на собеседника и заметил, как забегал взгляд Уинслоу, а его доселе бледные щеки порозовели. Тем не менее Джон пожал плечами и открыл крышку табакерки.

– Если даже у меня была клиентка с таким именем, я не припомню этого, ведь клиенты представляют для меня интерес ровно до того момента, как я закрою дело. После этого я стираю их из памяти, дабы не обременять разум излишними подробностями. Попробуйте этот метод, он помогает вести дела эффективнее.

Маккензи сжал кулаки, чувствуя, как в груди что-то закипает. На кону стояла жизнь ребенка, а этот подражатель играл в Шерлока. Неудивительно, что он не преуспел в расследовании.

– Но ведь это дело вы не закрыли, мистер Уинслоу!

Еще одно пожатие плечами и натянутая улыбка. Джеймс вскочил с места и вмиг оказался у стола. Ударом ладони он выбил трубку из руки хозяина, схватил его за воротник и рывком выдернул тщедушное тело из-за стола, бросив его спиной на паркет.

Уинслоу закашлялся. Джеймс выхватил из-за пояса кортик, навис над молодым коллегой и приставил к его горлу острие клинка. При столь близком контакте он почуял горьковатый запах лауданума10. Очевидно, Джон выпил настойку непосредственно перед тем, как войти в кабинет.

– Признаюсь, мне надоели ваши игры, Уинслоу! Переодевание в дворецкого, грим, накладные усы. Позвольте мне воспользоваться вашим с Холмсом дедуктивным методом и предположить, что вы на мели и, дабы оставаться на плаву, занимаетесь мошенничеством, забирая деньги клиентов, но не проводя расследования. А ваша репутация сыщика строится на статейках в газетах, кои по достоверности уходят не далее сочинений Конана Дойла. Я прав?

Маккензи с силой тряхнул юнца и позволил острию клинка немного впиться в мягкую плоть. Однако Джон оказался не так плох. Он улыбался. В лицо Джеймса глядело черное дуло миниатюрного однозарядного пистолета, который, подобно тузу в рукаве шулера, откуда ни возьмись оказался в ладони Уинслоу.

– Если даже эта штука выстрелит, – сказал Маккензи, – в чем я сомневаюсь, я успею вскрыть вам артерию, и вы истечете кровью, прежде чем несуществующий дворецкий приведет помощь. Ведь вы в этом доме один, верно?

Уинслоу сглотнул и на миг отвел взгляд в сторону.

– Да. Стало быть, мы погибнем здесь вместе.

Джеймс уже видел такой взгляд. Взгляд зависимого. Азартные игры и опиум сделали дело. Уинслоу не шел, а кубарем катился по кривой дорожке, и в отчаянном положении он мог позволить себе убить гостя. Маккензи ослабил хватку.

– Я не хочу заканчивать разговор кровопролитием. Мне нужна информация. Вы правда взяли деньги и не пошевелили пальцем, или же проделали хоть какую-то работу по поиску Анны?

– Я поспрашивал у источников… Ничего дельного мне не рассказали. Вы сами понимаете, на улицах Лондона сотни детей без родителей. Многие погибают. Другие побираются и воруют на рынках. Никому нет дела до очередного пропавшего ребенка. Если даже девочка жива, она навсегда потеряна. Это я и сказал ее матери.

Джеймс выпрямился и убрал оружие в ножны на поясе. Он не помог молодому коллеге подняться, Уинслоу самостоятельно встал на ноги и отряхнул пальто от пыли.

– Боже правый, – пробормотал он, – я уж подумал, вы убьете меня, мистер! Еще чуть-чуть, и я бы выстрелил. Могу я узнать, с кем имею честь?

– Джеймс Маккензи, частный детектив.

Уинслоу смерил высокую фигуру гостя внимательным взглядом, а затем протянул руку.

– Очень приятно! – сказал он с улыбкой.

Джеймс протянул руку в ответ. Их рукопожатие наконец состоялось.

– Я понимаю ваше стремление помочь мисс Элизабет, – сказал Уинслоу и, подобрав с пола трубку, тихо выругался, заметив трещину.

– Так почему вы сами не приложили больше усилий в поисках Анны?

– Я сделал все, что в моих силах, мистер Маккензи, поверьте мне.

– Клиентка утверждает, что вы растратили гонорар на азартные игры в частном клубе. Это правда?

– Частично, – Уинслоу покопался в ящике стола, достал другую трубку и принялся забивать ее. – Дело в том, что люди, с коими я играл в том клубе, так скажем, в курсе событий, происходящих на лондонских улицах. Порой такие люди способны дать информацию, которую не достанет полицейский.

Джеймс понимал, о чем толкует коллега. Похоже, Уинслоу, несмотря на положение, имел дела с криминальными элементами.

– Те люди знали мисс Стоун, они много раз видели ее имя на афишах театров, кто-то даже лицезрел ее выступления и остался впечатлен ее дарованиями.

Уинслоу опустился в кресло и принялся раскуривать трубку. Джеймс присел на прежнее место.

– Она не так проста, эта мисс Стоун. В определенных кругах Сохо ее почитают местной знаменитостью. Прежде чем лишиться дочери, сия дама начала обретать известность, но ныне, полагаю, ее карьера угаснет, так и не начавшись, ибо она едва ли сможет трудиться с прежним рвением.

Маккензи вздохнул. Он пожалел, что оставил сигареты в кармане пальто. Необходимость закурить отдавалась дрожью в кончиках пальцев.

– Я пришел не для того, чтобы сплетничать о клиентке. Меня интересует информация, которая касается пропавшей девочки. Что сказали ваши контакты?

– Беда в том, что мисс Стоун, как и многие незамужние женщины с ребенком, скрывала дочь от публики – опасалась за доброе имя. Слава актрисы загоняла ее в рамки большие, чем у других подобных женщин. Вероятно, именно по этой причине, когда девочка пропала, никто из моих информаторов ничего не слышал. Мало кто вообще знал о ее существовании. В ином случае, если бы эта Эдит Тейлор работала на одну из банд, то можно было бы найти какие-то зацепки.

– Вы полагаете, что девочку похитила банда?

Уинслоу пожал плечами.

– Необязательно. Однако, некоторые шайки на улицах Лондона промышляют похищением детей. Обычно для этого выбирают именно детей из неблагополучных семей. Тех, что все равно умрут от голода и болезней. Бандиты дают этим детям шанс на выживание, за который приходится дорого платить. Вы наверняка не раз встречались с маленькими воришками или шпионами на улицах, мистер Маккензи. Детский труд используют не только фабрики, но и банды.

– Но Анна не была нуждающимся ребенком. Мисс Элизабет растила ее в хороших условиях, перед похищением они жили в пансионате в Сохо, а не где-нибудь в Уайтчепеле.

– Верно, – кивнул молодой детектив и сделал очередную затяжку. – Поэтому похитительница могла действовать сама, в каких-то собственных целях. Есть иные предположения, кои вы могли бы проверить в расследовании, но я, увы, не в силах помочь. Как вы верно заметили, я на мели. Я занял круглую сумму денег у людей, у коих не следовало занимать. У меня нет ни времени, ни возможностей, ни ресурсов, мистер Маккензи.

– Тогда хотя бы поведайте, что это за варианты? – спросил Маккензи.

– Во-первых, дома терпимости.

Брови Джеймса непроизвольно взметнулись на лоб.

– На момент исчезновения девочке было пять!

– Бордели используют девочек в качестве зазывал. Неужто вы об этом не слышали? Не читали статьи Стида11?

Джеймс потер лоб, чувствуя, как голова идет кругом от мысли, что девочка могла попасть в одно из таких мест.

– Что-то еще?

– Слыхали ли вы о детских фермах12?

– Краем уха. У меня нет ни жены, ни детей, потому я не вникал в суть вопроса.

– Закон не обязывает мужчин заботиться о внебрачных детях, а женщина, родившая вне брака, в глазах света уподобляется падшей.

Джеймс кивнул. Об этом он был осведомлен.

– Не скажу, что я согласен с обществом по этому вопросу.

– Как и я, – поднял ладони Уинслоу. – Мы люди, и зачастую совершаем ошибки. Я сам – яркий тому пример. Но проблема тех женщин в том, что они зачастую остаются с ребенком на руках без средств к существованию. Некоторые и правда становятся куртизанками, дабы прокормить себя и дитя. Порой у них просто не остается выбора, кроме как пристроить ребенка на детскую ферму, где чужая женщина будет растить его за плату.

– Вы хотите сказать, что детские фермы – это что-то вроде частных приютов?

– Можно выразиться и так.

– Но если даже Тейлор работала на детской ферме, то зачем ей похищать ребенка, когда она и так получила оплату?

Уинслоу пожал плечами. Он отложил трубку в сторону, чтобы дать ей остыть, подался вперед и, прищурившись, поглядел Джеймсу в глаза.

– А вы не думали, мистер Маккензи, что мисс Стоун сама могла разыграть этот спектакль?

Джеймс с недоумением поднял бровь.

– Многие дамы в ее положении отрекаются от своих чад…

– Это ровно то, что сказал мне инспектор Хизертон, – закатил глаза Джеймс.

– Нет, погодите, сэр, – запротестовал Уинслоу, привстав, – я не говорю о том, что мисс Стоун плохая мать! Но, возможно, она хотела для своей малышки жизни, которую не могла дать сама, а посему доверила ее на попечение некой Тейлор, вероятно, содержательнице детской фермы.

– И зачем ей это делать? Даже если это было действительно так, зачем ей лгать людям, ищущим ее дочь, и говорить, якобы она наняла няню, а не продала ребенка на ферму?

– Ради доброго имени, – развел руками Джон. – Как я говорил, мисс Стоун – начинающая актриса. Она поет, танцует, играет на сцене. У нее могло быть большое будущее, не будь она матерью внебрачной дочери. Возможно, наличие ребенка тяготило ее карьеру, по крайней мере с момента, когда скрывать дочь и далее у нее не выходило. К тому же, вы знали, что имя Элизабет Стоун – это псевдоним?

Джеймс уперся взглядом в улыбающуюся физиономию собеседника.

– Вот и я не знал, – вновь пожал плечами сыщик, – но мне сказали об этом. Так что проверьте и саму клиентку. Быть может, эта шумиха с поиском дочери не более чем часть задумки. А могло статься, что ее первоначальный замысел вышел из-под контроля, и ей пришлось менять планы.

На время в кабинете повисло молчание. Хозяин вновь взялся за трубку и как-то нервно и торопливо закурил, посматривая в окно, будто опаздывал на встречу. Однако вежливость или какое-то иное обстоятельство не позволяли ему торопить гостя.

– Все, что вы мне сейчас сказали, чертовски странно, мистер Уинслоу, – наконец сказал Маккензи, глядя на сгущающиеся за окном тучи. – Похоже, будет дождь.

– Да, – согласился Джон, – но вам стоит перебрать варианты. Признаюсь, я бы и сам занялся делом, но, увы, мисс Элизабет обратилась ко мне в неподходящий момент. Кстати, я не столь бездарен, сколь вы полагаете. Те статьи в газетах взаправду были размещены в рекламных целях, но вы уж поверьте, несколько запутанных дел я все же раскрыл!

– Видимо, потому инспектор Хизертон порекомендовал мисс Стоун обратиться к вам.

– Он правда это сделал? – удивился Уинслоу. – Я польщен!

Джеймс кивнул, взял трость и поднялся. Он узнал достаточно, и, хотя новая информация скорее сбила его с толку, чем пролила свет на дело, едва ли Уинслоу мог рассказать что-либо существенное.

– Всего доброго, мистер Уинслоу, я благодарен вам за сведения и желаю удачно выпутаться из того положения, в кое вы себя поставили. Можете не принимать обличие дворецкого, я оденусь и покину ваш дом сам.

Уинслоу протянул Джеймсу руку на прощание, и тот не преминул ее пожать.

– Надеюсь, ваше расследование принесет плоды!

Покидая квартал магазинов и жилых особняков, Маккензи на мгновение остановился раскурить сигарету, а затем неспешным шагом вернулся на Шафтсбери-авеню. Закапал дождь, дуновения ветра с каждым разом становились настойчивее и резче. Джеймсу пришлось застегнуть пуговицы плаща и надвинуть цилиндр на глаза, дабы очередной порыв не сбил его с головы. Погруженный в невеселые мысли, он и не заметил, как юркий мальчуган догнал его на пустеющей улице и робко потрогал за локоть.

– Сэр, – пропищал мальчишка, протягивая листовку, – не желаете посетить театр «Лирик»? Премьера через неделю! Великолепная игра, мистер! – его голос был полон энтузиазма, несмотря на промозглую погоду.

– Спасибо, – пробормотал Джеймс, взял листовку и, покопавшись в кармане, извлек оттуда монетку и вручил мальчику.

Листовка, искусно исполненная неким художником, представляла собой подписанную иллюстрацию. Женщина в корсете и пышных юбках скромно потупила взгляд и прикрыла лицо ладонью, а двое мужчин стояли перед ней на коленях, хватаясь за подол. Рукописная надпись размашистым почерком размещалась под иллюстрированной сценкой:

«Сердце не обманешь».

Невероятная история любви и предательства!

Мисс Элизабет Стоун в роли страстной и несчастной Эмили.

Погрузитесь в мир чувств и переживаний вместе с нами!

Спектакль полон страсти, интриг и неожиданных поворотов.

Начало спектакля в 8 часов вечера.

Билеты в продаже в кассе театра и у всех агентов.

Спешите, количество мест ограничено!

Театр «Лирик», Шафтсбери-авеню, Лондон.

Ждем вас с нетерпеньем!

Джеймс сложил листовку и опустил в карман. Дождь усилился. Нужно было найти кэб и ехать в контору.

Глава IV.

Кроули, Западный Сассекс.

Шесть лет назад.

Роса не высохла на лепестках роз, когда Эмили, кутаясь в изящный шелковый халат, вышла на белую веранду. Уже год с тех пор, как они с Эдвардом поженились, каждое ее утро начиналось беззаботно и размеренно. За стеклянными дверьми веранды сверкал утренним солнцем пруд, а вдали проглядывались контуры зеленеющего парка, засаженного молодыми деревцами и кустарниками. Щебет птиц доносился до слуха молодой женщины через большие открытые окна уютного гнездышка, где можно было наслаждаться спокойствием и тишиной.

Убедившись в отсутствии слуг, Эмили зевнула и потянулась, раскинув руки навстречу новому дню, самая приятная часть которого только начиналась. Она открыла дверь и вышла на крытую террасу с украшенным лепниной потолком и белыми колоннами, поддерживающими крышу. Присев в плетеное кресло с мягкой бархатной подушкой, женщина раскрыла «Мидлмарч»13 примерно на середине и принялась читать, стараясь не обращать внимания на урчание в животе. Легкие дуновения ветра касались прелестного лица миссис Уитмор. Зрачки ее больших голубых глаз перебегали со строки на строку, а количество прочитанных страниц, зажатых под большим пальцем, быстро приумножалось.

Ее отвлекли шаги юной служанки. Девушка, одетая в черное платье с белым передником, извинилась за беспокойство, пожелала доброго утра и накрыла круглый столик из кованого железа белоснежной скатертью. Эмили отложила книгу и с улыбкой кивнула Марте, своей личной прислуге, которую она привезла с собой, когда покинула родительский дом.

– Чем наша славная кухарка миссис О'Коннор побалует меня сегодня?

Завтрак Эмили неизменно состоял из яичницы, кою она проглатывала без всякого удовольствия, но вот десерт, следовавший после, обычно вызывал в ней восторг.

– Скоро вы все сами увидите и распробуете, миссис Уитмор. Миссис О'Коннор сегодня в хорошем настроении. Так что, думаю, десерт будет превосходным!

Марта поставила на столик вазу со свежим букетом нежно-розовых флоксов, источающих сладкий аромат.

– Называй меня Эмили, Марта, – леди посмотрела на служанку взором, полным мечтательности и меланхолии. – Ты – единственное, что до сих пор связывает меня с домом. Хотя бы с тобой наедине я хочу чувствовать себя все той же беспечной Эмили, а не женой неудавшегося писателя, а стало быть, и неудавшейся музой.

– Не стоит корить себя за неудачи вашего супруга. Он, как и вы, еще совсем молод. Я думаю, у него все впереди.

Эмили не стала возражать, так как не решалась посвящать служанку и единственную подругу в семейные невзгоды. Такие вопросы должны оставаться между супругами или, хотя бы, между членами семьи. Но если бы Эмили внимательнее прислушивалась к болтовне челяди в доме лорда Артура, отца ее мужа, она бы знала, что неудачи Эдварда стали достоянием не только обитателей поместья, но и ближайших соседей.

Особняк, расположенный в сердце владений лорда Уитмора, представлял собой просторную двухэтажную виллу с оштукатуренными белыми стенами, островерхой крышей, покрытой валлийским шифером, и большими жалюзийными окнами с внутренними ставнями и крашенными в лавандовый цвет рамами. Со стороны дороги на Брайтон к дому вела отсыпанная щебнем дорожка, прерывающаяся у каменного моста через ручей, миновав который редкие на вилле гости, если не брать в расчет посыльных и торговцев, попадали прямиком к нарядному фасаду особняка.

Впервые переступив порог сего дома, Эмили была очарована уютом: мраморный пол в гостиной, легкие занавеси на окнах – внутренние ставни избавляли от необходимости в тяжелых портьерах, – и белоснежные лестницы, ведущие на второй этаж. Все в этом чудесном особняке было просторным, светлым и чистым. Такое разительное отличие от ее собственного дома – каменного трехэтажного полузамка, в коем, помимо насекомых и слоев пыли, можно было обнаружить крыс в подстенках, – мгновенно вскружило девушке голову. Она влюбилась в это место еще до того, как увидела суженного.

Эдвард оказался человеком хрупкого сложения с бледной кожей и тонкими чертами лица. Его светлые волосы, вьющиеся на концах, были обычно взъерошены, что придавало ему вид вечного мечтателя. Большие глаза, того же цвета, что у Эмили, выглядели потухшими, но, ступив за порог Уитморов, молодая леди вознамерилась разжечь в них пламя.

И это ей удалось. Правда, лишь ненадолго.

На момент начала их брака Эдвард, двадцатишестилетний бакалавр Кембриджа, уже имел несколько опубликованных статей и рассказов. Вскоре он потерял интерес к малой прозе и решил испробовать перо в чем-то более масштабном и грандиозном. С тех пор он начинал и бросал уже с десяток рукописей. Обычно его хватало на первые три главы, после чего он начисто терял интерес к произведению и увлекался новой идеей. Каждый раз Эмили поддерживала его и не настаивала, чтобы он продолжал писать предыдущее творение, ведь все они, на ее притязательный взгляд давней любительницы романов, получались слабыми и скомканными. Эдвард как-то бахвалился своей первой рукописью, которая, по его словам, хранилась в сейфе лорда, в его кабинете. Он говорил, что это единственная его работа, одобренная отцом, но время публиковать ее, по какой-то неведомой для Эмили причине, еще не наступило.

Миссис Уитмор приобрела на аукционе американскую пишущую машинку, надеясь, что этим не только вдохновит творческий дух мужа, но облегчит и ускорит сам процесс написания. Однако вскоре Эдвард, по-видимому, не унаследовавший от отца настойчивости и терпеливости, вновь скопил на столе стопки бумаги с бессвязными и безобразными печатными текстами, сочиненными будто в пьяном бреду.

Эмили не заметила, как съела яичницу, погруженная в невеселые мысли, но принесенный Мартой чайный набор и десерт вернули на ее лицо улыбку. Перед ней стояла чашка бодрящего травяного чая из такого же белого, как и все в этом доме, фарфора. Чашечки с джемом и молоком звякнули, коснувшись друг друга, когда служанка поставила серебряный поднос на стол. Серебряная ложка лежала на салфетке. Корзинка с пышными ароматными булками с изюмом дополнила эту радующую глаз и желудок миссис Уитмор картину. Она захлопала в ладоши.

– Передай миссис О'Коннор, что она чудо!

– Непременно! – пообещала Марта. – Продолжайте наслаждаться вашим завтраком, а я пойду подготовлю ваш костюм. Мы ведь едем сегодня кататься на велосипедах?

Эмили нахмурилась. Она позабыла о вчерашнем обещании взять Марту с собой на прогулку.

– Боюсь, что наша поездка откладывается, – быстро глянув за плечо, она перешла на шепот. – Утром я обнаружила под своей дверью записку от лорда Уитмора. Не знаю, какое у него ко мне дело, но он хочет говорить со мной наедине после завтрака. Прежде он меня к себе не вызывал. Мне немного боязно!

Марта понимающе закивала.

– Вы хотите, чтобы я была где-то неподалеку?

Эмили мягко улыбнулась служанке и мотнула головой.

– Все будет в порядке.

– Хорошо, Эмили, – едва заметно поклонившись, служанка удалилась.

Эмили разделалась с булочками, съела джем и долила чаю. Вернуться к чтению не удалось. Теперь ее мысли занимал предстоящий разговор с лордом. Она догадывалась, о чем именно он хочет поговорить, а вернее, о ком. Но ее догадки и близко не имели отношения к тому, что в действительности собирался озвучить ей Артур.

Эмили поднялась в комнату, чтобы сменить легкое платье и халат на что-то нарядное и официальное. Не каждый день лорд приглашает тебя на беседу в своем кабинете. Пока она поднималась по лестнице, держась за перила, сердце ее забилось чаще. Быть может, он хочет отчитать ее за то, что она плохо справляется со своими обязанностями? Да, скорее всего это так. Эмили опечалилась и чуть не зарыдала. Целый год, как они с мужем пытались завести ребенка, не дал результата. Более того, Эдвард будто и не хотел продолжать попытки и переселился из спальни в свой кабинет, где спал на жесткой тахте вместо их кровати с балдахином.

Комната Эмили на втором этаже была светлой и просторной. Два высоких окна выходили на задний двор, так что она всегда могла полюбоваться парком и прудом, не спускаясь на веранду. Большая кровать была заправлена руками Марты, на туалетном столике с зеркалом был порядок, хотя Эмили уходя оставила на нем полный бедлам после утреннего умывания и причесывания. Служанка успела вытереть пыль с комода и расставить книги. Порой Марта поражала хозяйку тем, с какой добросовестностью справлялась с обязанностями.

Молодая миссис Уитмор переоделась в блузку с длинными рукавами и высоким воротничком и длинную изумрудную юбку, сменила домашние тапочки на туфли, собрала каштановые волосы в пучок на затылке и украсила эту наскоро сделанную прическу лентой под цвет юбки. Взглянув в зеркало и покружившись перед ним, Эмили уверенно улыбнулась отражению. Что бы ни сказал свекор, она будет готова с достоинством встретить удар.

Кабинет лорда находился в противоположном конце дома. Слуги дежурили у его двери почти беспрерывно, отзываясь на первый же звон настольного колокольчика. Постукивая каблуками, Эмили прошла по длинному светлому коридору, увешанному картинами, изображающими природу, сцены охоты и членов семейства, большинства которых, как и матери Эдварда, не было в живых.

У центральной лестницы коридор расширялся, образуя светлую площадку малой гостиной, уставленной чайными столиками и стульями. Лорд Уитмор имел обыкновение устраивать здесь деловые встречи с партнерами за сигарами и крепкими напитками. Сейчас служанка в простом платье и фартуке наводила лоск с помощью щетки. Эмили проследовала далее, устремившись к массивной белой двери, у коей дежурил немолодой, но пытающийся выглядеть статным дворецкий в ливрее. Он выпучил грудь колесом и вздернул выбритый подбородок, как только женщина приблизилась.

– Доброго вам утра, миссис Уитмор! Лорд ожидает.

Эмили кивнула дворецкому, дождалась, пока он откроет дверь, и вошла.

Старшему Уитмору было за пятьдесят пять. Эмили не знала, как и чем он заработал состояние, но ее родители сказывали, что Артур сам пробил путь наверх, а не только удачно унаследовал богатство предков. От мужа она также знала, что Уитмор состоял в Палате лордов, но это назначение носило формальный характер и скорее подчеркивало его статус, нежели обязывало заниматься политикой. Он владел тремя торговыми кораблями, которые простаивали на ремонте и уже какое-то время не приносили дохода. К тому же, поскольку это были парусники, во многом уступавшие современным паровым судам, Эдвард сомневался, что скромный флот отца вновь поднимет флаг и отправится к берегам далекой Африки.

Эмили вошла, поклонилась Уитмору и пожелала ему доброго утра. Впервые вступив в эту строгую обитель, она с любопытством окинула взором элегантную и дорогую обстановку кабинета. В отличие от светлых комнат и залов виллы, рабочее помещение Уитмора было обставлено мебелью из красного дерева в темной обивке, а стены украшали темные деревянные панели. Длинный стол занимал центр кабинета. К столу были придвинуты с десяток стульев с резными спинками и ножками, на стульях лежали мягкие подушки.

Над камином, ныне зиявшим пустотой, висел портрет молодого мужчины в парадном красном мундире королевской армии, украшенном золотыми эполетами и лентами. На голове Джозефа, обожаемого Артуром старшего сына, красовался высокий черный шлем с белым плюмажем, а у пояса висела церемониальная сабля – образ благородного и статного офицера. Как слышала Эмили, он погиб в Трансваале восемь лет назад, в кровавой битве против буров при Маджуба-Хилл14. Художники воссоздали его облик по сохранившимся снимкам и рассказам самого Артура. И если на картине он представал в виде благородного и привлекательного мужчины, то его младший брат описывал Джозефа как грубияна, забияку и пьяницу.

– Подойди, Эмили. Присаживайся.

Артур Уитмор был худ и лыс. Он был облачен в свежий, идеально выглаженный черный костюм, подобранный точно по его узкоплечей фигуре, на носу красовалось пенсне в золотой оправе. По левую руку Уитмора стоял напольный географический глобус с позолоченным каркасом, а на столе перед ним лежали кипы бумаг, раскрытых газет, книг и кучи корреспонденции.

Лорд Уитмор тяжело пережил гибель сына, а кончина супруги от недуга спустя несколько лет подорвала его здоровье, хотя он сохранил ясность ума и самостоятельно вел дела. Глубокие складки морщин обвисли на его узком, худом лице, под глазами темнели синие круги, а руки слегка дрожали, пока он выводил пером записи на листе бумаги. При этом голос его звучал твердо и властно, что заставило Эмили внутренне сжаться, пока она шагала к стулу по правую руку от большого и высокого кресла, на коем он восседал во главе стола, словно король на троне.

Эмили присела на краешек стула, сложив ладони на коленях, и чуть склонила голову, готовясь выслушать все, что на уме у этого джентльмена с холодным голосом и невыразительным взором голубых глаз. Она старалась избегать встреч с ним, если была возможность, но, разумеется, когда лорд присутствовал на обедах или ужинах, встреча Эмили с главой семейства была неизбежной. Впрочем, чаще всего он едва удостаивал ее вниманием и даже с Эдвардом вел отстраненный разговор.

Закончив выводить надписи, Артур отложил письменный набор в сторону, сложил бумагу пополам и поместил ее в конверт, после чего запечатал его и отодвинул в сторону. Молодая леди подняла глаза и встретила его взгляд, чувствуя, как по шее бежит холодок, хотя окна были затворены.

– Я рассудил, что настала пора нам с тобой узнать друг друга ближе, Эмили. За этот год я не вмешивался в вашу с Эдвардом жизнь и держался на вежливой дистанции от вашей проблемы. Однако, думаю, что раз уж мы одна семья, хоть и не такая большая, как хотелось бы, пора посвятить тебя в дела.

Эмили затаила дыхание. Намек на отсутствие у нее ребенка был достаточно прямолинейным, хотя она ожидала чего-то более обидного и грубого.

– Лорд Уитмор…

– Отец, – прервал Артур. – Ты можешь называть меня отцом, Эмили, ведь с тех пор, как чета Уоллесов отдала тебя замуж за моего сына, и вы обвенчались в церкви пред лицом Господа, ты стала моей дочерью.

– Отец, – поправилась она, – коли вы почитаете нужным посвятить меня в дела семьи, я сочту это за честь, но не должно ли будет сначала обсудить это с моим мужем?

Старик громко фыркнул. Эмили чуть вздрогнула от неожиданности.

– С твоим мужем…

Взгляд Артура поверх пенсне устремился к портрету старшего сына над камином. На какое-то время он будто оказался вдали не только от этого места, но вдали от самой Англии. Эмили была уверена, что он вспоминает свои плавания, которые делил с Джозефом.

– Любишь ли ты своего супруга, милая? – спросил он наконец.

– Конечно! Я люблю Эдварда всем сердцем!

Лорд кивнул.

– Но хорошо ли ты знаешь его? Видишь ли ты, как Эдвард слабоволен и мягок? Понимаешь ли, что когда я сгину, а это обязательно произойдет раньше или позже, некому будет позаботиться о том, что я нажил за свою насыщенную событиями жизнь? Я позаботился о будущем детей, но сами они не в состоянии будут позаботиться о моем наследии. Если бы только Джозеф был жив…

Лорд Уитмор тяжело вздохнул, его лицо осунулось еще больше.

– Он был храбр, – продолжал он. – Был похож на меня. Эдвард же пошел в мать. Я не виню его за это. Моя Элис была хорошей женщиной, видит Бог! Но те качества, что она привила своему любимому сыну, к сожалению, не позволят ему управлять тем, что построил я. Более того, он растеряет все в первые же несколько лет после того, как я умру. Тебе и твоему мужу придется отказаться от этой беззаботной жизни, если я уйду вот так, не передав дела кому-то, кто способен хотя бы держать их на плаву. Слишком много людей зарится на добро нашего семейства. Плохих людей. Они готовы, они выжидают, словно хищники перед броском на добычу.

Эмили не знала, что ответить, и молча внимала свекру, пока он, выкатив глаза, продолжал вещать.

– У меня не осталось детей, кроме вас с Эдвардом, а потому рано или поздно, именно вам придется встать против них и защитить мое наследие.

Он умолк, погрузившись в думы. Неловкая тишина, повисшая в воздухе, заставила Эмили слегка пропотеть. Она чувствовала, что должна молвить хоть что-то, но не знала, какие слова избрать, дабы не огорчить и не разгневать отца своего супруга. Вместо этого она созерцала деревянные, покрытые лаком фигурки слонов и львов, расставленные в середине стола в качестве пресс-папье.

Внезапно лицо Уитмора расплылось в улыбке.

– Господи, какой же я невежливый! – он поднялся со стола с энергией, несвойственной человеку его возраста. – Я даже не предложил тебе выпить.

Он подошел к бару из темного орехового дерева, заставленного бутылками с разноцветной жидкостью и посудой для ее употребления.

Эмили смутилась. Она не любила крепкие напитки, к тому же для любой, даже легкой выпивки, час был ранний.

– Я не думаю, что Эдвард одобрит…

– Эдвард ничего не узнает, – твердым голосом прервал Артур и поставил перед ней хрустальный узорчатый бокал с толстыми стенками. – Мой любимый шотландский виски. Попробуй.

Эмили взяла бокал, чем вызвала удовлетворенную улыбку на лице свекра.

– За будущее рода Уитмор!

– За будущее рода Уитмор, – вторила Эмили, и они чокнулись.

Стараясь не дышать, она сделала маленький глоток жгучего напитка и усилием воли заставила себя улыбнуться, вместо того чтобы состроить гримасу. Ранее ей уже приходилось пить виски разбавленным, но Артур Уитмор, похоже, решил испытать ее стойкость, и она не собиралась ударить перед ним в грязь лицом. Сам он сделал несколько жадных глотков, словно утолял жажду обычной водой.

Постояв в задумчивости у окна и пожевав губами, Артур заговорил.

– Лауданум, несомненно, хорошая вещь. Я и сам прибегаю к нему, когда обостряются боли в коленях, но в больших количествах он совершенно лишает голову ясности.

Эмили подняла вопросительный взгляд, но Артур продолжал стоять к ней спиной и смотреть в окно.

– Твой супруг, Эмили, был очень слабым и болезненным ребенком. Моя Элис даже настояла на том, чтобы в доме постоянно находился врач. Мне пришлось платить тому уйму денег, чтобы он чутко следил за здоровьем младшего сына. И теперь, когда ему уже двадцать шесть, и пришло самое время продолжить род, он закрывается в кабинете наедине с пишущей машинкой, книгами и пузырьками лауданума, который доставляет ему посыльный, приходящий в дом с заднего двора.

Она нахмурилась. Ей было неприятно выслушивать такое о муже, но она не смела говорить что-то в его защиту поперек слова главы семейства. К тому же он был прав. Эмили знала о злоупотреблении мужа настойками, но не думала, что они наносят ему какой-то значительный вред. Эдвард говорил, что лауданум помогает сосредоточиться и развить воображение. Сама она еще ни разу в жизни не пробовала опиум и имела смутное представление о его действии.

Артур наконец обернулся и посмотрел на Эмили.

– Выпей еще, милая.

Она подчинилась.

– Когда Уоллесы пришли к моему порогу, чтобы поговорить о вашей женитьбе, мы обговорили условия. Следуя им, ты должна была родить в первый год после свадьбы. Я настаивал на полугоде, но твои мать с отцом сказали, что для такого нужно время, ведь вы с Эдвардом не были знакомы до нашего разговора и, возможно, вам потребовалось бы сначала сблизиться и привыкнуть друг к другу. Лично я не видел смысла в таком промедлении. Помню, мы с Элис зачали Джозефа в первую же брачную ночь… Однако я согласился.

На этот раз Эмили сама подняла бокал и сделала глоток. Вкус уже не казался ей таким неприятным, а в голове появилось ощущение тепла. Беседовать на подобные темы со свекром было бы куда тягостнее без виски.

– Я осведомлена об этом условии. И, честно признаюсь, я старалась выполнить его с первого дня. Я прекрасно понимаю ваше желание продолжить род. Мы с Эдвардом не оставим попыток дать вам то, что вы желаете.

– Мне нужен внук. Именно мальчик, продолжатель рода. Я должен сам принимать участие в его взрослении. Я не знаю, как долго Господь продержит меня на этом свете, поэтому внук был нужен мне уже год назад! Если я не передам ему свои знания и навыки, кто сохранит и приумножит нажитое мною и моими предками? Ты должна воспроизвести мне потомство, Эмили! Это было единственное мое требование, я даже отказался от жалкого участка земли, который твои родители предлагали в качестве приданного!

Теперь голос Артура звучал не просто твердо, он звучал грубо. Эмили смотрела на старика исподлобья, ни капли не пугаясь встречаться со взглядом его влажных глаз. Выпив еще виски, она встала со стула.

– Тогда вам следует поговорить с сыном, Артур! Быть может, если вы настоите, тогда он будет уделять больше времени мне, а не литературе.

Старший Уитмор неожиданно улыбнулся. Казалось, он одобряет дерзость своей невестки, а не оскорбляется ее словам.

– Тут ты права, милая. Присядь и расслабься. Я не виню тебя.

Он прошелся, стуча каблуками по паркету, допил свой виски и налил следующую порцию.

– Я не виню тебя. Видишь ли, милая, тот доктор из Лондона, что приезжает сюда раз в две недели, дабы осмотреть вас, считает, что проблема не в твоем здоровье, а в здоровье твоего супруга.

Эмили отдышалась. Волна негодования, захлестнувшая ее, прошла, и она вновь опустилась на стул, но на этот раз позволила себе откинуться на спинку и скрестить ноги. Не давая себе отчета о том, что виски уже приходится ей по вкусу, она вновь сделала глоток.

– Детские недуги могли ослабить его мужскую силу, а то и вовсе лишить моего сына возможности иметь детей. Врач допускает, что Эдвард бесплоден.

Артур вернулся к своему месту, но не сел. Он смотрел на Эмили.

– Я осознаю, что мои следующие слова могут потрясти или оскорбить тебя, дорогая, но постарайся воспринимать все со спокойной душой. Единственным выходом из положения я вижу то, что мне придется взять на себя обязанность твоего супруга, которую он не может выполнить.

Эмили догадалась, к чему клонит свекор еще до того, как он закончил фразу, и ее сердце на миг будто перестало биться. Она не знала, как себя повести. Возможно, если бы большая часть содержимого бокала уже не была в ней, она бы оскорбилась и бросилась прочь из кабинета, чтобы поскорее рассказать все мужу. Но сейчас выпитое пригвоздило ее к месту, а разум ее будто раздвоился. Одна из сторон предлагала встать и влепить свекру пощечину, а вот вторая…

Вторая часть ее разума усматривала в словах лорда некое зерно здравого смысла. Будто его предложение было не богомерзким грехом, а деловой возможностью для нее выполнить условие брачного договора, а для него заиметь долгожданного наследника, из которого он сумел бы воспитать достойного подопечного.

– При всем моем почтении и любви к вам, отец, сие было бы грехом и изменой мужу! Даже при всем желании дать то, что вам нужно, я не могу пойти на такой шаг. В конце концов, за это я буду гореть в аду, как и вы!

– Зарабатывая состояние я наделал таких грехов, за которые должен был сгореть еще при жизни, милая. В деловом мире без этого не обойтись. А вот что касается твоей души… Иногда сотворить грех ради благого дела может быть не столь плохим решением. Если ты беспокоишься только об этом, знай, что при твоем согласии, я позабочусь, чтобы местные священники замаливали твой грех до конца твоей жизни, а размеры наших пожертвований в церковь и так настолько угодны Господу, что, думаю, на некоторые вещи он мог бы закрыть глаза.

От такого цинизма брови женщины полезли на лоб, но она сдержала возмущение, продолжая размышлять о сделанном предложении.

– При условии, что ты согласишься, Эмили, – продолжал он, – мы сделаем все быстро. Никто об этом не узнает, а мой будущий сын будет безоговорочно признан моим внуком. Эдварду даже не нужно ничего знать. Пусть он считает себя отцом. Мне вполне достаточно статуса деда.

– Что если родится дочь? – тихо спросила Эмили, не поднимая глаз.

– Нет, родится сын. Ранее у меня рождались только сыновья, и это, я уверен, останется неизменным. Но, если все же родится девочка, вероятно, нам придется повторить процедуру. Также это касается случая, если дитя не появится в твоей утробе с первой попытки. Вполне возможно, что придется повторять несколько раз, хотя ни тебе, ни мне этого не хочется.

Эмили поставила пустой бокал на столешницу. Голова шла кругом, и это было не только из-за спиртного. Ей вдруг стало невыносимо жарко, в кабинете было нечем дышать. Она чувствовала, как по спине холодными струями бежит пот.

– Прошу прощения, лорд Уитмор, сэр! Но я чувствую себя нехорошо. Я думаю, мне лучше уйти.

Лорд поджал тонкие губы и огорченно кивнул. Сейчас он был особенно похож на Эдварда. Его более зрелую и сильную версию. К сожалению Эмили, сын унаследовал от Артура внешние черты, но не внутренние качества, которые восхищали ее в этом высоком, чуть сгорбленном мужчине, что держался с достоинством и энергией, несвойственной ни одному юнцу.

– Прежде чем ты уйдешь, Эмили… Я не хотел доводить до этого, но ты должна знать. Я выкупил долги твоего отца у кредиторов мистера Уоллеса, когда ты вышла замуж за моего сына. Этим я спас твоих родителей от банкротства, но теперь я их единственный кредитор, который может вышвырнуть все семейство на улицу в любой момент, когда мне вздумается.

У нее вновь перехватило дыхание. Когда она думала, что потрясений для одного утра достаточно, Уитмор нанес очередной удар.

– Если содержание нашего разговора когда-либо покинет эти стены, я воспользуюсь правом свершить это, дорогая. А теперь ступай в свою комнату и подумай над моим предложением. Имей в виду, мое терпение лопнуло. Мне нужен внук и нужен прямо сейчас, пока я в состоянии подготовить для него почву. Ты обязана выполнить то, на чем я условился с твоими родителями.

Эмили, всеми силами стараясь сохранить достоинство и не разрыдаться, поспешно направилась к двери. Когда она вышла из кабинета, солнце светило не так ярко, как казалось ранее, а красота и уют дома больше не приносили радости. Эмили поняла, что с этого дня уютное гнездышко превратилось в золотую клетку.

***

Когда миссис Уитмор пробудилась с распухшими от слез веками, за окнами ее спальни смеркалось. Служанка, стараясь издавать как можно меньше шума, разжигала камин. Эмили подняла тяжелую голову с подушки. Первый час после ухода из кабинета Уитмора она провела, обнимая медный таз и извергая все, что выпила против воли, поддавшись страху перед свекром. Чувствуя боль в висках и слабость, молодая леди поняла, что случившееся, к сожалению, не дурной сон, и ей захотелось вновь упасть на подушку и забыться.

– Зажги свечи, Марта, – произнесла она слабым после пробуждения голосом.

– Непременно, госпожа!

Эмили снова ощутила тошноту.

– Прекрати меня так называть, ради Бога! – ее голос почти сорвался на крик. Марта уставилась на хозяйку с недоумением.

– Простите, Эмили!

Женщина через силу улыбнулась и кивнула служанке.

– Нет, это ты прости. Ступай, выполняй свою работу, Марта. Я сама зажгу свечи. Мне нужно побыть одной.

– Хорошо. Лорд Уитмор справлялся о вас на обеде. Я сказала, что вам нездоровится. Ваш муж также отсутствовал, но слуга приносил ему еду на подносе в кабинет.

– Спасибо, Марта.

Девушка поклонилась и почти выбежала из комнаты. Эмили встала с кровати, разгладила на себе платье, что надела еще утром, и подошла к зеркалу. В отражении она увидела женщину с отекшим лицом и усталым взглядом. Неужели она правда могла допустить даже мысль, что способна принять предложение Уитмора? Это было вызвано выпивкой, не иначе! Она бы никогда не согласилась на это. Если уж Эмили хотела делить ложе со стариком, то вышла бы замуж за того богатого вдовца, что просил ее руки несколько лет назад, до знакомства с Эдвардом.

Дернув головой, она потерла виски подушечками пальцев. Боль сходила на нет. Эмили не стала разжигать свечи. Какое-то время она стояла, будто ее пригвоздили к полу, и смотрела в пылающее в камине пламя, слушая, как потрескивает свежая древесина, наполняющая комнату своим ароматом. Миссис Уитмор вновь посмотрела в зеркало и увидела, что это пламя так же сильно горит и в ее глазах.

Упрямо поджав губы, она широким шагом направилась прочь из комнаты, намереваясь пересечь коридор второго этажа и без стука ворваться в кабинет мужа. Но, оказавшись перед его дверью, Эмили замедлилась, поправила волосы и, вспомнив о приличиях, постучала. Ответа не последовало. Вероятно, Эдвард мог отправиться на вечернюю прогулку или вовсе отъехать куда-нибудь по делам. Порой он уезжал в Лондон, чтобы провести время в кругу других писателей и, как он говорил, насытиться вдохновением. Правда, обычно он предупреждал супругу о запланированных поездках за несколько дней. На всякий случай Эмили толкнула дверь, и она все же отворилась.

В кабинете было темно из-за закрытых ставень, что почти не пропускали уличный свет. Эдвард, одетый и обутый, лежал на тахте перед очагом, в котором догорал огонь, и мерно сопел. Когда глаза Эмили привыкли к полумраку, она увидела рядом с тахтой опустошенную бутылку из-под вина. Еще одна, початая, бутылка стояла на журнальном столике напротив камина. Похоже, вечер ее супруга оказался отнюдь не плодотворным.

Эмили тихо прикрыла за собой дверь и, стараясь не сильно стучать каблуками по паркету, прошла в кабинет. Сопение Эдварда сорвалось на храп, и она с облегчением вздохнула, поняв, что муж вряд ли проснется в ближайшие минуты, а у нее будет возможность ознакомиться с тем, как идут его дела. Печатная машинка, которую она подарила на годовщину их брака, стояла на стопке газет у стола. Эмили провела по ней пальцем и убедилась, что она покрыта пылью. Эдвард редко допускал прислугу в свое рабочее пространство, а когда и допускал, не позволял проводить уборку без его бдительного надзора. Судя по всему, он больше не использовал машинку по назначению.

Ей пришлось подбросить дров в очаг и зажечь свечу, чтобы осмотреть стол Эдварда. Вообще-то она противилась вторжению в его дела, однако в последнее время супруг вел себя странно. Он больше не обсуждал с ней свои рукописи, как делал раньше, и даже не давал ей прочесть первые наброски. Когда-то они читали их вместе на террасе по утрам, до того, как он уходил в кабинет и начинал писать. Но последние несколько месяцев Эмили завтракала в одиночестве или наедине с книгой. Было ли это связано с тем, что она не особо лестно высказалась об одной из его последних работ, или ее муж окончательно ушел в себя?

Держа свечу в подсвечнике, Эмили заглянула под стол. Мусорное ведро полнилось смятыми бумагами вперемешку с пузырьками из-под лауданума. Не став ворошить мусор, женщина осмотрела стол и листы бумаги с каракулями мужа. По-видимому, это были главы его нового романа, однако не они привлекли внимание Эмили. Иной, слегка помятый и вымаранный чернилами лист, на коем Эдвард небрежно оставил стальное перо, возбудил ее особый интерес. Она убрала перо в подставку из слоновой кости и, когда хотела отвернуться от стола, ее рука будто сама вновь потянулась к нему.

Это было недописанное письмо. Убедившись, что муж продолжает храпеть на излюбленной тахте, на кою он променял их ложе, Эмили опустилась в кресло и, поставив свечу на столешницу, вознамерилась разобрать его почерк. Эдвард был слишком ленив, а может, нетерпелив, чтобы освоить каллиграфию, посему разбор написанного мог занять время. Одновременно Эмили боролась с угрызениями совести. Она оправдывала свое вторжение тем, что имеет право на изыскание обстоятельств, отдаливших возлюбленного, еще и в такой ответственный момент. Ведь если не вернуть Эдварда в постель, вероятно, скоро в ней окажется его отец, захочет она того или нет.

Уняв дрожь в руках, она подняла шершавый лист ближе к огню свечи:

Кроули, 12 июня.

Моя дорогая Д.,

Ваше письмо пронзило меня, точно острый клинок. Ваши слова о невозможности наших встреч отзываются в моей душе раной. Я не могу и не хочу смириться с этой мыслью. Как вы могли так поступить со мной? Все эти годы нашей тайной дружбы, все чувства, что мы делили друг с другом, оказывается, ничего не значили для вас? Ваше решение разбило мое сердце на мелкие осколки. Я чувствую себя совершенно опустошенным. Мое вдохновение, кое всегда черпало силы в нашей связи, иссякло. Я не могу продолжать писать, мои сочинения кажутся мне пустыми и лишенными смысла. Весь мир вокруг померк, с тех пор как я узнал о вашем решении. Ведь я охладел даже к своей супруге, к своей прекрасной Эмили, потому как все мои чувства были отданы вам! Как вы могли так поступить с человеком, который так сильно вас любил? С человеком, который так дорожил дружбой с вами? И больше не пишите мне о том, что вас тяготит ваша семья. Мы с вами в равном положении! Как у вас есть супруг, у меня есть жена. Как и вы, я дал клятву пред лицом Господа. Но наш с вами союз возник до того, как мы оба вступили в брак, и этот союз, начавшийся обычной дружбой, воистину священен!

Я уповаю на то, что мы сможем найти способ быть вместе хотя бы изредка. Я готов на все, лишь бы сохранить нашу связь. Я надеюсь увидеть вас в этом месяце… Понимаю, что теперь вы обременены нелегким бременем, но после того, как вы освободитесь от него, мы сможем видеться еще реже. Я жду от вас…

Капля пота сорвалась со лба Эмили и тяжело упала на лист, оставив пятно на начертанных ее мужем словах. Письмо обрывалось, оно не было дописано и отправлено, иначе Эмили, вероятно, никогда бы не узнала этой мерзкой правды. Она не сразу поняла, что эти слова были предназначены другой женщине, ее разум не хотел этого осознавать. Но когда смысл слов дошел до нее, желание вновь разрыдаться горькими слезами сменилось на немой ужас.

Изменщик. Эдвард изменщик, и он любил другую женщину еще до их женитьбы. Знал ли об этом Артур? Если да, то почему он не прекратил этот порочный союз после того, как в их доме появилась Эмили? К тому же, из письма было ясно, что эта женщина была замужем. Если бы это вскрылось, тень легла бы не только на самого Эдварда, но и на весь его род. Доброе имя Уитморов могло пострадать от этой позорной правды.

Эмили содрогнулась от озноба, что невидимой дланью прошелся по ее спине и шее. Она бросила взгляд на смутные очертания Эдварда, лежащего на тахте безобразной пьяной грудой, продолжающей издавать громкий храп, что сотрясал комнату. Молодая женщина не могла определиться со своими чувствами. По какой-то неведомой для нее причине, она не испытала большого огорчения оттого, что муж изменял ей. Возможно, эта боль придет позже, но сейчас она ощущала лишь глубокое разочарование и отвращение.

Смутная догадка заставила ее быстро нагнуться под стол к мусорному ведру. Она вывалила на столешницу ворох смятых бумаг и принялась быстро разворачивать их, попутно ознакомляясь с содержанием. Большая часть этих исписанных страниц, несомненно, были сочинениями Эдварда, повествующими о каких-то вымышленных приключениях у берегов Африки. Несомненно, Эдвард представлял себя их главным действующим лицом, но сейчас не они были объектом интереса его жены. Она нашла еще несколько версий того самого письма, что прочла ранее, и в них Эдвард Уитмор был куда более красноречив и несдержан, описывая такие подробности их с миссис Д. отношений, от коих запылали щеки даже у самой Эмили.

Она запихала письма обратно в ведро и решительно направилась к камину.

– Что если бы эти письма прочла не я, а некто другой, Эдвард, глупец?! – бормотала она, бросая бумаги в огонь. – Что если бы кто-то из слуг узнал обо всем и доложил лорду или вовсе использовал это для шантажа? Господи, какой позор!

Когда последнее письмо отправилось в очаг и съежилось под языками пламени, Эмили осознала, что больше не слышит храпа. Она обернулась и увидела, что Эдвард сидит на тахте, протирая глаза.

– Дорогая… это ты? Что ты делаешь здесь?

– Спасаю доброе имя Уитморов, – прошипела женщина. – А заодно и мое тоже!

Он молчал, глядя на нее мутным от вина взглядом, в коем читался искренний мальчишеский испуг. Несмотря на то, что Эдвард Уитмор был старше своей жены на четыре года, сейчас он выглядел нашкодившим ребенком, который не знает, как оправдаться перед родителем и готов расплакаться от чувства вины.

– Ты читала мои письма? – спросил он тонким голосом. – Эмили, как ты могла?

– Нет, Эдвард, как ты мог?!

Эмили выпрямилась.

– Как ты мог быть настолько беспечным в своих сердечных делах? Ты можешь навести беду на всю нашу семью! На обе наши семьи! Представь, каким позором будет для моих родителей то, что они выдали свою младшую дочь за мужчину, который изменял ей с первых дней брака!

– Говори тише, Эмили, – Эдвард поднялся с тахты и, пошатываясь, сделал шаг по направлению к ней. – Ты все не совсем правильно понимаешь.

Она взяла себя в руки, отдышалась и кивнула.

– Я буду говорить тише, если ты сейчас же найдешь все улики и сожжешь их на моих глазах. У тебя есть письма от этой Д.?

– Нет, дорогая, я сжигал их. Я боялся, что кто-то их обнаружит. Ты ведь знаешь, чем это грозит нам обоим. Если ты расскажешь кому-то, Эмили, ты обречешь меня на погибель! Обещай мне, что ты никому не расскажешь!

Эмили сделала шаг навстречу мужу и взяла его холодные руки в свои. Эдвард трясся и готов был расплакаться. Женщина усадила мужа обратно на тахту и присела рядом, не отпуская его рук.

– Успокойся, Эдвард. Приди в себя. Опасность миновала. Тебе следовало раньше рассказать мне об этой связи и о своих чувствах. Вместе мы бы нашли выход из ситуации.

Эдвард обнял жену за плечи и уткнулся в ее блузку. Она сидела и слушала его тихие рыдания, размышляя о собственном положении. Их брак, в который она веровала и которым дорожила, с самого начала был безнадежным. Если бы только она знала об этом ранее, то, возможно, бросила бы попытки построить с Эдвардом семью и завести ребенка. Но как же быть и что делать, если ее собственная семья была в руках лорда? Теперь, зная, что Уитмор способен оставить ее семейство без крова, она не сможет даже попытаться заговорить о разводе. Если бы даже Эдвард сам согласился на это, ее репутации придет конец, а ее семья останется обесчещенной и обреченной.

– Значит, ты не любил меня, Эдвард, – мрачно произнесла женщина. – Почему же ты согласился взять меня в жены?

– Конечно же я любил и продолжаю любить тебя, дорогая! – он поднял на нее раскрасневшиеся глаза. – То, что между мной и Доротеей не имеет ничего общего с тем, что происходит между мной и тобой. Я не знаю, как объяснить это! Это совершенно другие чувства. Это как любить свою мать, но не как любить свою жену.

– Правда? Но ведь разлука с ней причиняет тебе боль.

– Так и есть. Но ведь и разлука с матерью так же причиняет мне ужасную боль!

Эмили покачала головой и мягко оттолкнула Эдварда.

– Я не думаю, что ты сам веришь в то, что говоришь. Я прочла твои письма. Ты испытываешь к этой женщине гораздо больше тепла и нежности, нежели ко мне, Эдди. Но, я сама не знаю почему, это не ранит меня. Куда больше меня ранит то, в каком я положении. Наш брак не должен был состояться.

– Не говори так, дорогая!

Он вновь попытался обнять ее, но Эмили убрала его руки от себя и встала.

– Сегодня лорд предложил стать отцом моего ребенка и, когда он родится, выдать его за наше с тобой дитя. Таким образом он хочет помочь мне выполнить условие брачной договоренности, а сам хочет заиметь наконец достойного наследника. Доктор из Лондона считает, что в наших неудачных попытках завести ребенка нет моей вины. И теперь я особенно склонна в это поверить, даже не знаю почему.

– И что же ты ответила ему?

– Он дал мне время на размышления и сказал, что наш разговор не должен покинуть стены его кабинета, иначе он вышвырнет мою семью из дома, ведь теперь он владеет долгами отца. Я поделилась этим с тобой, потому что ты мой супруг.

Эдвард смотрел на нее, явно ожидая, что она сама примет решение. Эмили же, напротив, хотела узнать его мнение.

– Тебе надлежит согласиться, Эмили…

Она закрыла глаза, не веря собственным ушам. Хотя, чего еще она, глупая, могла ожидать от этого слабого и порочного мужчины?

– Таким образом у нас появится ребенок. Если это будет сын, он унаследует состояние моего отца.

– Ты унаследуешь его состояние, Эдди! Ты его законный наследник. Я не понимала, почему твой отец хочет переложить эту ответственность на еще даже незачатое дитя. Но теперь я вижу твое абсолютное безволие. Ты не казался мне таким, когда нас познакомили. Ты был мил и мягок, но я считала, что за всем этим стоит характер.

Мужчина уронил голову на грудь и не смел поднять взгляда.

– Прекрати свои греховные связи, Эдди, – сказала Эмили после краткого молчания. – Сейчас не время для такого. Возьми себя в руки и сделай мне наконец ребенка, а сам возьмись за свои романы. Напиши уже хоть что-нибудь, не бросив на половине!

Эмили вышла, хлопнув дверью, а Эдвард тяжело вздохнул и потянулся к бутылке. Сделав несколько глотков, он прилег обратно на тахту и стал вновь медленно погружаться в сон. Он думал о Доротее.

Глава V.

Лондон, Сохо.

Сентябрь, 1895.

Джеймс вернулся в Сохо вечером, после того как пообедал в пансионате миссис Томас, сменил рубашку и прихватил револьвер. Он не хотел пересекаться с клиенткой, пока не узнает хоть что-то, стоящее отчета, поэтому прибыл к пансионату на Брювер-стрит поздно: его карманные часы на цепочке показывали шесть пятнадцать пополудни. В это время Элизабет наверняка покинула свою комнату и отправилась на выступление в какой-нибудь мюзик-холл или театр. Джеймс был бы рад увидеть ее за работой, но пока, как он считал, не имел права отвлекаться дела, коим был с ней связан.

Покинув кэб, он оглядел фасад кирпичного здания пансионата, подметив, что уют заведения был заметен даже снаружи. Окна были чистыми, за занавесками лился мягкий свет, а дымоходы над крышей густо курились, указывая на то, что владельцы не жалели угля на обогрев.

Оглядев улицу, Джеймс увидел паб напротив и решил наведаться туда. В этот час в него уже постепенно набивалась разношерстная толпа; у двери курили несколько мужчин, по виду работяг, недавно сдавших смену и заскочивших в паб перед тем, как вернуться к семьям. Вывеска изображала вырезанный из дерева велосипед с большим передним колесом, а название паба, ожидаемо, «Пенни-Фартинг»15, располагалось прямо под ним.

Ступив за порог, детектив оказался в просторном зале, оформленном темным деревом. За столиками тут и там сидели посетители, в основном мужчины. Некоторые ели, другие курили трубки или сигары. Запах жареного мяса, картофеля и хлеба смешивался с ароматами табака и пива, отчего у Маккензи потекли слюнки. Он направился прямиком к стойке, где из-за длинных латунных кранов для розлива выглядывала фигура бармена в рубашке с закатанными рукавами и фартуке. Подойдя к стойке, за которой уже выстроился ряд из молодых джентльменов, скорее всего, студентов, Джеймс заказал пинту биттера и закурил в ожидании своей очереди.

– Никогда не видел вас раньше, мистер, – улыбнулся молодой усатый бармен, ставя перед Маккензи стеклянную кружку с золотистым напитком. – Зашли к нам по случайности?

Джеймс кивнул и ответил вежливой улыбкой.

– По правде, я еще на работе, – признался он и протянул бармену визитку. – В пансионате напротив проживает моя клиентка. Я сразу перейду к делу, дабы не занимать ваше время. Вы слышали что-нибудь о похищенной девочке? Она пропала более трех недель назад, оставшись с наемной няней, когда ее мать ушла на работу.

Бармен внимательно изучил визитку Маккензи и кивнул.

– Дочь той актрисы, мисс Стоун? Да, сэр, я слышал об этом инциденте. Я уже рассказывал полицейским, к сожалению, ни я, ни кто-то из моих коллег не видел той няни, покидающей пансионат, хотя у нас здесь большие окна, и мы стараемся подмечать, что происходит на той стороне улицы. Но, как вы понимаете, увидеть все невозможно. Вечером сюда обычно набивается много народу, мы едва успеваем обслуживать посетителей…

– Я понимаю, – кивнул Джеймс, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу. – Что вы скажете о работе полиции? Они прочесали округу, разговаривали с людьми?

– Конечно, мистер Маккензи. Бобби16 шастали здесь целую неделю, опрашивали даже случайных прохожих. Меня допрашивали четыре раза! Хотел бы я поделиться чем-то полезным… Мне жаль ту женщину, никто не заслуживает столкнуться с подобным.

– Верно, – согласился детектив и погасил окурок, – это пиво для вас. В качестве благодарности.

Бармен улыбнулся и кивнул. Когда Маккензи расплатился и был готов отойти от стойки, глаза собеседника забегали из стороны в сторону.

– Послушайте, мистер Маккензи, есть кое-что…

Джеймс замер и вновь обратил взгляд на молодого человека.

Бармен взял кружку и сделал небольшой вежливый глоток, после чего поставил напиток под стойку, вероятно, намереваясь насладиться им после закрытия.

– Помимо вас и бобби сюда заходили еще люди. Они тоже интересовались этой мисс Стоун и ее девочкой.

– Правда?

– Да, сэр, – он понизил голос, – я не разговаривал с ними, они говорили с владельцем паба, мистером Дженкинсом, а он уже задавал вопросы мне. Но я видел их. И я вам вот что скажу, эти ребята не были полицейскими или детективами, как вы.

– Кем же они были?

Бармен пожал плечами.

– Не хочу судить людей по одежке, но эти двое выглядели и вели себя как бандиты, ну знаете, потертые неглаженые костюмы, развязные манеры, громкие голоса…

Он опять огляделся и, увидев, что кто-то подзывает его с другого конца стойки, махнул посетителю рукой.

– Что ж, мистер Маккензи, это все, чем я могу помочь. Удачи в поисках! Надеюсь, девочка найдется. Будьте осторожны с этими парнями. И прошу вас, не говорите об этом с мистером Дженкинсом! Если он узнает, что я проболтался, скорее всего меня уволят. Он велел мне держать язык за зубами.

– Будьте покойны на этот счет.

Джеймс оставил бармену несколько пенни на чай и вышел на воздух. Рука вновь потянулась к карману пальто за портсигаром и спичками. Новая информация заинтриговала его настолько, что ему страшно захотелось закурить. Он глубоко вдохнул едкий дым, запрокинул голову и выпустил его через ноздри.

На улице начинало смеркаться, воздух стал холодным. Джеймс задумчиво оглядывал двустворчатую дверь пансионата напротив, представляя, как Эдит Тейлор выходит, держа маленькую Анну за руку и спешно покидает улицу. Куда она могла направиться? На ближайшую железнодорожную станцию? И почему, черт возьми, Анной интересовались бандиты? Быть может, отчаявшаяся в край Элизабет наняла еще кого-то, помимо него и Уинслоу? Или это приятели Уинслоу наводили справки после того, как он играл с ними в карты? Джеймс бросил окурок и придавил его подошвой.

Дождавшись, пока дорогу переедет повозка, груженная ящиками и запряженная двумя тощими лошадьми, Джеймс перешел на другую сторону и толкнул дверь пансионата. Он оказался в просторном холле с вешалкой и тахтой у стены. За стойкой никого не было. Протерев подошвы ботинок о коврик, детектив подошел к стойке и позвонил в колокольчик. Из-за приоткрытой двери, очевидно, ведущей в столовую при пансионате, слышались голоса и звон посуды. Наверняка в это время постояльцам подавали ужин. Маккензи дольше и настойчивее позвонил в колокол и, через время, из-за двери высунулась голова молодой горничной в чепце.

– О, простите, сэр, сейчас я позову управляющую, миссис Брайант. Она немного занята с ужином.

– Нет нужды, милая, я не собираюсь вселяться. Мне нужно поговорить именно с тобой.

Горничная показалась из-за двери в полный рост. Это была худенькая девушка в темно-коричневом платье и опрятном белом фартуке, отделанном кружевами по краям. Сцепив ладони и наклонив голову, она предстала перед Маккензи, потупив взгляд, будто боясь смотреть на него.

– Меня зовут Джеймс Маккензи, я частный детектив и занимаюсь делом пропавшей девочки, которую выкрали из этого пансионата около месяца назад. Мою клиентку зовут мисс Элизабет Стоун. Ты знаешь ее?

Горничная изменилась в лице и сделала шаг назад.

– Простите, сэр, я лучше позову миссис Брайант…

Маккензи успел мягко взять девушку за запястье и удержать в холле.

– Не нужно ее звать, я не займу много времени, но ты можешь заработать небольшую прибавку к жалованию, если расскажешь, что тут, черт возьми, происходит!

От его прикосновения девушка вздрогнула, и Маккензи, прежде чем отпустить ее руку, достал из кармана полпенни и вложил монетку в ее ладонь.

– Не бойся, милая, я не один из тех бандитов, что приходили ранее, и я не полицейский. Я работаю на мисс Стоун, она живет здесь. Верно?

Горничная обернулась за спину, затем взглянула на монету в руке и быстро положила ее в карман фартука.

– Если вы говорите о той актрисе, что выступает в театре, ее здесь больше нет. Она съехала сегодня утром.

Маккензи подался вперед, стараясь не показывать удивления.

– Ты уверена? Мисс Элизабет Стоун, та самая женщина, чью дочь похитила няня, съехала?

Девушка кивнула, продолжая стоять перед детективом по струнке и смотреть в пол. Похоже, здесь с ней не очень хорошо обращались.

– Я уверена, сэр, потому что я убирала ее комнату, после того как тот джентльмен перенес ее чемоданы в экипаж. Вы можете уточнить это у миссис Брайант, хотя она редко делится чем-то, что касается гостей, сэр. Мне не поздоровится, если она узнает, что я рассказала что-то вам. Она считает, это портит репутацию заведения.

– Понимаю, милая, но расскажи мне, что это был за джентльмен? Как он выглядел?

– Молодой джентльмен, сэр, – горничная повела плечами. – Кажется, он был агентом мисс Стоун, но я не знаю, как его зовут. Он появлялся редко, хорошо одевался, прилично себя вел.

Она вновь обернулась.

– Мне уже пора идти, сэр! Извините, это все, что я знаю.

– Да, конечно, ступай. И спасибо информацию. Я найду мисс Стоун по-другому адресу.

Когда она удалилась, Маккензи с минуту стоял в холле, слушая, как за дверью гремят тарелками, и потирая щетину на подбородке. Тихо и не по-джентельменски выругавшись, он вышел на холодный воздух, достал портсигар и спички, зажег очередную сигарету и затянулся. У входа в паб напротив собралось еще больше людей, становилось шумно.

Почему Элизабет съехала в такой спешке и намеревалась ли она известить его о смене адреса? Пришлет ли она телеграмму или сама объявится в его конторе, как вчера вечером? Опустив руку в карман пальто, чтобы нащупать рукоять револьвера, Джеймс наткнулся на помятый лист бумаги и вытащил его наружу. В свете фонаря он вновь прочел афишу театра «Лирик». Значит, Элизабет будет выступать там через неделю. Что же, если она не объявится, то ему придется наведаться в этот театр.

Вдыхая сигаретный дым и размышляя, детектив обошел здание. Узкий проулок вывел его к черному ходу – железной двери, запертой изнутри. Выбросив окурок, Маккензи тем же путем вернулся к парадной пансионата. Ему предстоял разговор с миссис Брайант.

***

– Я не обсуждаю личные дела постояльцев с кем бы то ни было, сэр, – миссис Брайант с нескрываемым раздражением стучала пальцами по стойке, глядя на Джеймса поверх очков, словно строгая гувернантка, отчитывающая капризного ученика. – Если мисс Стоун решила съехать, это ее полное право, и я не обязана докладывать вам о причинах, о которых я и сама могу только догадываться. Эта молодая леди переживает утрату дочери, возможно, ей захотелось сменить обстановку.

Миссис Агата Брайант оказалась высокой женщиной в строгом черном платье. Ее тронутые сединой каштановые волосы были собраны в пучок, открывая высокий лоб с сеткой морщин. Единственное украшение – серебряная брошь с жемчужиной – скромно мерцала в свете ламп на фоне темной ткани у ворота.

– Я веду расследование, миссис Брайант, – Маккензи с невозмутимым видом достал бумажник, извлек из него расписку и положил на стойку. – Этот документ подписан мисс Стоун вчера вечером. Как видите, здесь ее подпись, вы можете сравнить ее с подписью в книге регистрации. Это моя расписка о предоставлении сыскных услуг взамен на первоначальный гонорар в размере десяти фунтов.

Женщина взяла документ, поднесла его к глазам и чуть приподняла очки за оправу.

– Она наняла меня для поиска дочери, так как полиции не удалось найти никакой информации о девочке или няне, похитившей ее. Мисс Стоун также нанимала другого моего коллегу, имя которого я не хочу называть, исходя из этических соображений, но скажу, что он также не добился особых результатов.

Управляющая достала из-под стойки регистрационную книгу и принялась листать ее, пока не нашла нужную запись. Затем она внимательно сравнила каждый завиточек в подписи Элизабет, что стояла в расписке с ее же подписью в книге.

– Действительно, это подпись мисс Стоун, – она отодвинула расписку и убрала книгу обратно под стойку. – Так почему вы считаете, что вам удастся добиться большего, чем полиции или вашему коллеге?

Джеймс пожал широкими плечами.

– Я не могу быть уверен в этом, но, по крайней мере, приложу больше усилий для поиска девочки, чем это сделали полицейские. Полиции зачастую не хватает времени, а я сейчас веду только дело мисс Стоун, потому смогу отдать все время и силы.

Миссис Брайант хмыкнула, оценивающе оглядев мужчину. Потом все же вздохнула и сдалась.

– Хорошо, спрашивайте, мистер детектив. Что вас интересует?

Джеймс с улыбкой кивнул в знак благодарности.

– Вы помните вечер похищения? Если не ошибаюсь, это случилось десятого августа?

Женщина кивнула с задумчивым взглядом.

– Да, сэр, это было десятого августа, в субботу. Ничем не примечательный день, – она пожала плечами, – было много гостей, люди сновали туда-сюда, я едва поспевала следить за кухней и приглядывать за работой горничных в комнатах. Поэтому, если даже эта Эдит Тейлор действительно заходила сюда, ни я, ни кто-то из обслуги ее не заметил. Так я и поведала полиции.

– Но ведь у вас есть книга регистрации, – напомнил Маккензи. – Разве кто-то мог проникнуть внутрь, не зарегистрировавшись?

Миссис Брайант поморщилась от недовольства.

– Эта система введена недавно и пока еще не работает идеально. Ибо некоторые из новеньких не справляются с работой, случаются часы, когда за стойкой никого нет, поскольку мне приходится отлучаться, дабы все проконтролировать. Тогда желающие вселиться собираются в холле толпой и ждут очереди. Большинство горничных не умеют читать и писать, поэтому меня здесь заменить некому, а наш сторож мистер Бигль порой выполняет обязанности дворника и растопщика, так что и он, скорее всего, отсутствовал. Эта фальшивая нянька могла проникнуть сюда и выйти с девочкой незамеченной.

– Вы уверены, миссис Брайант, что никто из постояльцев не обратил внимания на молодую женщину с ребенком? Да и как Тейлор могла приступить к работе, не зарегистрировавшись? Ведь, насколько я понял из разговора с мисс Стоун, они с этой молодой няней обедали в кафе недалеко от пансионата, а после, когда мисс Стоун ушла, мисс Тейлор пришла в пансионат спустя некоторое время.

– Как я сказала, у нас много работы. Многие снимают жилье на короткий срок, потому лица постоянно меняются, мистер детектив. Мисс Элизабет конечно же предупреждала, что придет няня, и она заранее попросила эту молодую леди дождаться меня в холле и записаться, но, видимо, та намеренно прошмыгнула мимо регистрации, дабы не оставлять следов.

Джеймс понимающе кивнул. Такое поведение злоумышленницы было вполне объяснимым.

– Хорошо, миссис Брайант, – он подождал, пока группа постояльцев покинет холл. – Что вы думаете о работе полиции? Как вам показалось, они действовали профессионально и были заинтересованы в раскрытии дела или работали спустя рукава?

Женщина тяжело вздохнула и, сняв очки, потерла усталые глаза.

– Мисс Элизабет показалось, что полиция не приложила достаточно усилий и относилась к ее делу предвзято, но мне думается, что на такое мнение ее толкнуло отчаяние. Инспектор и констебли перешерстили всю округу, беседовали с кучей народу, кто мог хотя бы мельком узреть эту женщину с ребенком. Но тут много женщин с маленькими детьми, сэр. Даже портрет Тейлор не помог найти ее. Я думаю, она уже далеко от Лондона, как и бедная Анна.

Водрузив очки обратно на кончик носа, управляющая подняла брови и воззрилась на Маккензи в ожидании следующего вопроса.

– Хорошо, – Маккензи понизил голос, – а теперь расскажите мне про тех бандитов, что приходили в ваше заведение и задавали вопросы о мисс Стоун. Они приходили до или после того, как Элизабет съехала?

Зрачки женщины забегали из стороны в сторону, а затем она нахмурилась и с негодованием воззрилась на детектива.

– Откуда вам известно…

– Не от кого-то из ваших работников, миссис Брайант, – заверил Джеймс. – Мне рассказали об этом внимательные завсегдатаи из заведения напротив. Эти ребята приходили в паб, но я уверен, что первым делом они захаживали именно сюда.

– Да, двое мужчин действительно приходили сегодня в полдень, – миссис Брайант оперлась на стойку и чуть склонила голову, делая вид, что проверяет записи в журнале.

– Чего же они хотели?

– Они спрашивали, куда отправилась мисс Элизабет. Я ответила, что мои постояльцы не отчитываются передо мной, когда меняют место пребывания. Мисс Стоун съехала еще до рассвета. За ней приехал экипаж с молодым джентльменом. Насколько я поняла, он из театра, но я не знаю его имени, он не представлялся и не проходил дальше холла. Мистер Бигль и этот джентльмен помогли перенести мисс Элизабет ее чемоданы, и она очень быстро покинула это место. Думаю, она спешила.

– Как выглядел мужчина, с которым уехала Элизабет?

– Хорошо одетый, статный, с коротко остриженными светлыми волосами. Но вид у него был немного усталый, знаете, бледность, круги под глазами и щетина на лице… почти как у вас.

Маккензи кивнул и задумчиво пожевал губами, а миссис Брайант продолжала:

– Он был вежлив и, как мне показалось, образован. Он заплатил за неудобства, вызванные неожиданным отъездом Элизабет и сказал, что позаботится о своей работнице. Потому я решила, что, должно быть, это был ее агент из театра. Я слышала, что Элизабет называла сего молодого человека Томасом.

– Вы сообщили то же самое тем головорезам, что приходили справляться об Элизабет?

Управляющая покачала головой.

– Нет. Хотя они и пытались рядиться джентльменами и представились сыщиками Скотланд-Ярда17, их облик и манеры не оставляли сомнений, что они отнюдь не джентльмены. Я заметила на руках одного наколки, горло второго было покрыто шрамом, как у висельника. Он пытался скрывать его под воротником рубахи, но это удавалось ему с переменным успехом.

– О чем еще они спрашивали?

– Они спрашивали об Эдит Тейлор. Как она выглядела, не возвращалась ли сюда, видел ли ее кто-то из прислуги. Спрашивали про Анну, про то, как долго Элизабет с дочерью проживали здесь и в какой комнате селились. Потом они поднялись и осмотрели комнату. Тогда еще в ней не было новых постояльцев, и одна из горничных как раз прибиралась, посему я позволила им войти.

– Могу ли я осмотреть комнату?

– Исключено! В нее уже заселились новые жильцы, и я не хочу, чтобы их беспокоили! – управляющая с раздражением ударила ладонью по стойке. – Послушайте, мистер детектив, я понимаю, что пропажа девочки – дело серьезное. Но мой пансионат и так потерпел достаточные убытки из-за всего этого! Многие жильцы съехали, потому что устали от постоянного присутствия полиции, всевозможных обысков, опросов и наблюдений.

– Я все понимаю, миссис Брайант. Прошу у вас прощения за беспокойство.

Женщина кивнула, черты ее лица смягчились.

– Желаю вам удачи, сэр, – сказала она. – Я не очень близко знала мисс Стоун, но поверьте, я знаю, что такое потерять ребенка! Ей пришлось нелегко. Надеюсь, вам удастся пролить свет на эту трагедию. Никто не заслуживает такого… Никто.

Маккензи кивнул, попрощался с управляющей и вышел на оживленную улицу. Он сразу поймал кэб и поехал в контору. Пока повозка тряслась по проплывающим мимо улицам, в этот час забитым всевозможным транспортом, от маленьких кэбов до роскошных карет и груженных товарами телег, устраивающих заторы на мостах, ему удалось вздремнуть. Добравшись в Уайтчепел и поблагодарив извозчика, он расплатился, посмотрел на часы, показывающие четверть девятого, и медленно побрел по скудно освещенным улицам к конторе, обдумывая дело и куря сигарету.

В целом, он посчитал первый день плодотворным. Не то чтобы он раскрыл какие-то факты, но ему удалось создать общую картину и узнать некоторые подробности, которые ему не сообщила Элизабет. Единственное, что отдавалась в его груди неким постукивающим чувством тревоги, это ее неожиданный отъезд из пансионата. Он понимал, что спешка наверняка была вынужденной. Быть может, она заметила, что за ней следят. Но кому нужно было следить за женщиной, потерявшей ребенка? Возможно, Уинслоу недооценил степень участия банд в этом деле. Возможно, именно они похитили Анну, а теперь пытались запугать ее мать, чтобы она не продолжала поиски.

Но что было в этой девочке такого особенного, что заставило бандитов похитить именно ее?

Маккензи достал ключ и хотел открыть дверь конторы, но заметил, что она уже приоткрыта. Пробубнив ругательство, он прислонил трость к стене и достал коробок спичек. Чиркнув концом спички, Джеймс прикрыл огонек ладонью и осмотрел грубо взломанный замок. Это была не тонкая работа искусного взломщика, использующего инструменты – дверь протаранили чем-то тяжелым, едва не выбив замок из гнезда и откромсав часть деревянной панели.

Джеймс прислонился спиной к стене и сунул руку в карман пальто, оборудованный специально вшитой кожаной вставкой, имитирующей холстер для его «Ремингтона 1890»18. Рифленая рукоятка из темного ореха легла в ладонь. Плавным движением он вынул длинноствольный револьвер из кармана. Вороненная сталь блеснула в свете газового фонаря.

Это был редкий образец, купленный за баснословные деньги у пьяного американца, проигравшегося в карты в пабе на Стрэнде. Американец по имени Сэм ввез револьвер в обход таможни, подкупив нужного человека по прибытию. Налакавшись виски, он поведал детективу, что собирается убить жену, сбежавшую с неким молодым местным аристократом. Сэм обивал пороги его особняка несколько дней, держа «Ремингтон» за пазухой и собираясь показать этому наглому англичанишке, что такое настоящий ковбой, прострелив ему колени из своего грозного оружия. В итоге, вместо того чтобы сделать дело, он напился, снял проститутку и проиграл все деньги ирландским шулерам, в связи с чем был готов использовать револьвер уже против них.

Маккензи удалось отговорить Сэма от рискованных замыслов. Он снял американцу комнату в ночлежке, а наутро убедил его отдать револьвер взамен на сумму, за которую тот смог бы добраться до Ливерпуля, отплыть в Нью-Йорк, а затем железной дорогой вернуться в родной Техас. Тогда, три года назад, дела у Маккензи шли хорошо, к тому же у него была возможность продать некоторые оставшиеся фамильные ценности, что держало его на плаву, когда клиентов было не так много. Он не пожалел о приобретении ни на минуту. За это время револьвер еще ни разу не выстрелил в кого-либо, хотя детектив время от времени упражнялся на стрельбище и регулярно чистил и смазывал оружие. Закупка американских патронов «Уинчестер» крупного калибра для револьвера оказалась нелегкой задачей, но со временем ему удалось сыскать поставщика, ввозившего товары из-за океана, и детектив купил три коробки патронов про запас.

Теперь, стоя в полумраке на безлюдной улице у взломанной двери в собственную контору, он взвел курок большим пальцем и напряг слух. Из-за двери не доносилось ни звука, но если даже кто-то пришел, чтобы убить его, взломщик мог затаиться за столом или в углу возле камина.

Джеймс вышел из укрытия и со всей силы пнул дверь так, что она отлетела к стене. Прежде чем дверной проем открылся, он возвратился на прежнее место. Ни выстрела, ни какого-либо шороха не последовало, тогда детектив, держа массивный револьвер перед собой и вынув из ножен кортик, ступил в темноту, низко пригнувшись и стараясь не шуметь.

Он сразу понял, что именно не так: из угла, где располагался камин, шел сильный жар, несмотря на то, что дверь была приоткрыта. Внутри стоял тяжелый землистый запах с примесью серы. Это объяснялось тем, что в очаге пылал почти весь недельный запас угля вперемешку со стопками бумаги и книгами в твердых переплетах. Остатки угля, что не вместились в очаг, были рассыпаны по ковру.

Убедившись, что в конторе никого, Джеймс убрал кортик, быстро подскочил к камину и прикрыл заслонку, чтобы уменьшить приток воздуха, распалявшего топливо еще сильнее, и, подняв с пола кочергу, потрогал ее конец. Он был еще теплым. Ублюдки, что вторглись в контору, покинули ее не так давно.

С помощью кочерги Маккензи равномерно распределил уголь по решетке, распрямился и вытер пот со лба. Его руки дрожали. Неверным движением он достал портсигар и прошел к столу, стараясь не натыкаться на опрокинутые стулья со сломанными ножками.

– Вот же дьявольщина, – почти бесстрастно промолвил Маккензи и обхватил губами сигарету.

Он зажег спичку, сначала прикурил, а затем поджег фитиль висящей над столом масляной лампы. Первым, что бросилось в глаза, когда он посмотрел на стол, была неровная надпись, вырезанная на столешнице острием ножа:

«ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ».

Огорченный хозяин положил револьвер на стол и со вздохом поднял с пола любимое кресло. Как он и ожидал, кожаная обивка была истерзана ножом, рваные полосы шли от верха спинки до сиденья. Присев, он заметил, что ящики в столе отсутствуют. Скорее всего они тоже лежали где-то на полу разбитыми грудами.

Маккензи снял с головы цилиндр, достал из кармана пиджака платок и протер взмокшие виски. Табак постепенно свел дрожь в руках на нет, успокоил разум и привел его в равновесие. Он взял тяжелый револьвер в ладонь и, направив ствол в потолок, аккуратно спустил курок большим пальцем в прежнее положение. Затем он приоткрыл зарядное окно и прокрутил барабан до тех пор, пока пустая камора, оставленная незаряженной для безопасности, не встала напротив бойка. После этого простого действия Джеймс вернул оружие на покореженную столешницу. Он был даже рад, что не пришлось использовать его против кого бы то ни было. Пусть даже взломщики разгромили ему контору, стрелять в человека было крайней мерой.

Ему захотелось выпить, но поход к бару оставил Маккензи еще более разочарованным. Весь небольшой запас выпивки, а именно, пара бутылок виски и початая бутылка бренди, отсутствовали, а под подошвой его ботинок хрустели осколки разбитых бокалов. Теперь сомнений в том, что это дело рук отъявленных бандитов, не оставалось. Только им бы пришло в голову не разбить, а унести выпивку с собой. Джеймс был почти уверен, что те двое типчиков, что посещали пансионат миссис Брайант, посетили и его контору, оставив после себя жесточайшие разрушения. Что же, по крайней мере управляющая и бармен составили для него список примет, по которым он мог разыскать этих ублюдков: мятые костюмы, шрам висельника и наколки на руках.

Джеймс сходил на улицу за тростью, прикрыл дверь и повесил пальто и цилиндр на вешалку. Он собирался приставить к сломанной двери кресло и провести ночь в конторе, устроившись на узкой тахте, а наутро найти мастера, который бы починил замок и пригласить горничную для уборки. Благодаря гонорару, выплаченному Элизабет, он был в состоянии покрыть эти расходы.

Маккензи сделал быструю уборку, вернув разбросанные книги на полки и собрав рассыпанный уголь в ведро. Груду обломков, что раньше была парой приличных стульев, детектив сложил рядом с камином, намереваясь использовать их как топливо.

Наведя возможный порядок, он разложил на столе то немногое, что у него было касаемо дела: газетная вырезка с объявлением Элизабет, фотография маленькой Анны и литографический портрет няньки Эдит Тейлор. К этому добавилась листовка из театра «Лирик» и описание пары бандитов, что Маккензи держал в голове. Не так много для одного дня расследования, но если события продолжат развиваться так же стремительно, возможно, ему удастся пролить свет на суть происходящего. После того, как Элизабет в спешке покинула пансионат, Джеймс уверился в правоте слов Уинслоу. Вероятнее всего, клиентка что-то скрыла от него. Но почему?

Закурив, Джеймс не разуваясь прилег на тахту. Он смотрел во мрак, за пеленой которого скрывался потолок, и напряженно размышлял, понимая, что этой ночью ему не уснуть.

Глава VI.

17 августа 1889 года.

Перо дрожит в руке, чернила расплываются на бумаге вместе с моими слезами. Я пытаюсь вести записи, изливая душу единственному собеседнику, которому могу довериться – своему дневнику, но слова кажутся столь пустыми и тщетными пред лицом случившегося.

Мы сделали это. Выполнили ритуал. Мерзость, от коей меня тошнит не только телесно, но и душевно, преследует меня каждую минуту. Я чувствую себя грязной, оскверненной. Прежде чем мы совершили это с Артуром, был Эдвард и его неуклюжие, полные отчаяния попытки. Теперь я не ведаю… чье дитя растет во мне? Эта мысль терзает меня, не дает покоя ни днем, ни ночью. Я разрываюсь на части между отвращением и надеждой, между страхом и… чем? Неужели я все еще способна на любовь? Или мои чувства к Эдварду – это притворство, иллюзия, а причиной этому остается наивная надежда на приличный брак? Хотя, как этот брак может быть приличным? Особенно после всего, что случилось.

Эдвард терзается безответными чувствами к миссис Д. Вчера я слышала, как он плачет во сне, одурманенный вином и лауданумом. Порой он пытается что-то писать, но, мне кажется, что чаще чем романы, он сочиняет стихи или очередные письма, которые потом сжигает. Так как он стал реже отлучаться из дома, я понимаю, что его встречи с ней на этом завершились. Хотя бы это во благо!

Мы с Эдвардом делаем вид, что у нас наконец получилось. Иногда он приходит ко мне по утрам и целует меня в живот. Мой живот еще не подрос, но мне кажется, что я чувствую, как внутри меня зарождается жизнь. Все это сопровождается множеством иных изменений, кои я подмечаю в себе. Сперва я полагала, что это состояние вызвано пережитым и тем, о чем я узнала почти три месяца назад, но доктор подтвердил, что я жду дитя. Эта весть одновременно обрадовала и напугала меня. В первое время я перестала есть, но Марта, моя дорогая Марта, очень старалась радовать и отвлекать меня. Только с ее помощью мне удалось восстановить аппетит, и теперь, сидя в комнате, глядя в окно, за которым я вижу, как природа постепенно меняет свой лик с летнего на осенний, я предвкушаю завтрак с тем же наслаждением, с коим предвкушала в то злосчастное утро, когда мои наивные мечты рассыпались в прах.

Артур ведет себя как заботливый родитель, готовящийся стать дедушкой. Он не прикасался ко мне с тех пор, как узнал, что я беременна, но созвал соседей и партнеров на ужин, чтобы обнародовать эту весть. На ужине присутствовали мои ничего не подозревающие родители. Они выглядели счастливыми, а мой отец, как показалось, будто вздохнул с облегчением.

Моя сестра Элизабет не присутствовала. Ее ссора с отцом из-за отказа выйти замуж и побега из дома заставила отца вычеркнуть ее имя из нашего рода. Поначалу я осуждала и не понимала поступок сестры, хотя, конечно, не переставала любить и скучать по ней, но сейчас, когда мое собственное положение настолько ужасно, я жалею, что не последовала за ней, когда она звала, и даже восхищаюсь ее смелостью. Мать шепнула, что они с Элизабет поддерживают переписку, и что Элизабет живет в Лондоне. Я молюсь за нее каждую ночь.

С того ужина прошло две недели, Артур не посещал меня, но приставил ко мне нового слугу, который прибыл в поместье недавно. Это молодой темнокожий мужчина по имени Гектор. Я ничего не знаю о нем, но Марта говорит, что он прибыл из доков Ливерпуля, где стоят корабли Артура. Из рассказов других слуг она узнала, что этот Гектор плавал на корабле Уитмора. Должно быть, Артур подобрал его в Африке мальчиком, но теперь этот молодой джентльмен стоит за дверью, почти не отходя от нее. Из всех слуг он единственный, кому разрешено не носить униформу, поэтому я постоянно вижу его в повседневном костюме, как у Эдварда или самого Артура. Похоже, остальные слуги его боятся.

Большую часть времени я провожу в уединении с моими думами, лишь порою отвлекаясь книгами, краткими прогулками или уроками на фортепиано, но все это уже вызывает отвращение. Я чувствую, что сойду с ума, если не найду своему времени полезное применение. Сегодня я собираюсь пойти к лорду и обсудить с ним мое будущее. Еще я хочу убедиться в том, что моей семье ничего не угрожает. Артур должен обещать мне, что он простит отцу долги, когда я рожу сына! Или, вернее, рожу внука, ведь о нашей тайной связи никто и никогда не должен узнать…

***

Эмили захлопнула кожаный переплет дневника и уставилась долгим взглядом на надвигающиеся издали глыбы туч, прячущие полуденное солнце. Теперь ее утро начиналось поздно, потому что большую его часть она проводила в постели, стараясь забыться, не думать, не существовать.

Сегодняшнее хмурое утро не стало исключением. Пробудившись рано, она попила воды из графина на туалетном столике, спешно справила нужду в ночной горшок и зарылась в перину.

Когда она проснулась окончательно, Марта разожгла очаг, добавила к углю немного поленьев из хвои, как просила Эмили, дабы придать одинокой обители уют за счет аромата и потрескивания древесины. Умывшись в раковине, миссис Уитмор ожидала позднего завтрака и писала изящным почерком строку за строкой в дневнике, чему мог бы позавидовать ее супруг. Вдохновение нахлынуло на нее с особой силой, когда за окном засверкали молнии и раздались грохотания небесной колесницы.

Подле письменных принадлежностей на поверхности стола стояла изящная шкатулка из слоновой кости – подарок Эдварда на минувшее Рождество. Шкатулка закрывалась на замок, ключик от которого Эмили носила при себе. Она прятала шкатулку под подушкой, надеясь, что столь важный предмет, хранящий ее мысли, никогда не обнаружится кому-то постороннему. Учитывая, что именно было в нем изложено за последние месяцы, она не могла бы доверить написанное даже самым близким людям, таким как мать и сестра.

– Гектор еще у двери? – нарочито громко вопросила Эмили, когда Марта отворила дверь, неся поднос. – Он до сих пор считает себя сторожевым псом? Не пора ли ему заняться делами?

Служанка закрыла за собой и поставила поднос на стол перед Эмили. Аромат травяного чая наполнил комнату. На подносе стоял чайный набор из фарфора, молочник и завтрак из вареного яйца в изящной подставке и свежих нарезанных фруктов и овощей.

– Он не отходил от нее, Эмили, – Марта наконец научилась называть хозяйку по имени, на это ушло время и несколько вспышек гнева. – Думаю, и не отойдет. Он даже завтракает у вашей двери. А когда ему требуется отойти, его заменяет помощник.

Эмили покачала головой и ударила ложкой по яйцу, а затем принялась счищать скорлупу. От горячего яйца шел пар.

– Я намереваюсь обсудить это с Ар… с лордом Уитмором. Меня смущает присутствие чужих мужчин за моей дверью. Эдвард говорит, это ради моей безопасности, но я сомневаюсь, что дело в этом. Да и какая опасность может мне грозить?

Марта, проверив очаг и поворошив в нем кочергой, распрямилась и пожала худыми плечами.

– Это знает только лорд, – она улыбнулась. – Наверняка он просто проявляет заботу о своем будущем внуке.

– Излишнюю заботу, – промолвила Эмили. – Ты свободна, Марта. Я желаю побыть одна. Закончишь здесь, когда я покину комнату.

Служанка поклонилась и удалилась, прикрыв за собой дверь.

Эмили отложила недоеденное яйцо и вновь уставилась в окно. Она старалась выглядеть беззаботной и непринужденной, но это выходило не всегда. В это утро она чувствовала себя особенно взволнованной, ведь впервые за долгое время она вновь намеревалась остаться с Артуром наедине.

Ее взор упал на вьющуюся к горизонту дорогу, ведущую к дальнему уголку поместья – охотничьему дому Уитмора, его обители, где он любил уединяться, когда не пребывал в своем кабинете или покоях. Именно туда он повез ее в то проклятое утро.

Это случилось еще до рассвета, небо лишь начинало светлеть. Экипаж ожидал снаружи, прислуга была собрана в главном зале под присмотром камердинера. Его задачей было удерживать обитателей, пока Артур не разрешит их выпустить. Причины не объяснялись. Эдвард спал в своем кабинете, Эмили слышала храп, когда покидала комнату, одетая в накидку, стыдливо спрятав лицо под вуалью, хотя по пути ей никто не попался.

Артур ждал во дворе. Он правил лошадью, пока Эмили, трясясь, сидела внутри за закрытой дверью, которую он предусмотрительно запер на замок на случай, если молодая леди вдруг решится на глупость. По пути она старалась не мыслить, куда и с какой целью лорд везет ее, но чувство, что она едет на собственную казнь, не покидало до того самого момента, когда подвеска экипажа скрипнула, остановившись на щебневой насыпи перед двухэтажным каменным строением.

– Мой отец оставил мне долги и этот охотничий домик с угодьями, полнившимися куропатками, фазанами и зайцами, – он подал ей руку в перчатке и помог слезть с подножки. – Как ты понимаешь, мне пришлось отстраивать все заново, чтобы моя семья жила лучше, чем жил я, когда был членом семьи Уитмор под управлением моего отца.

Эмили вдохнула свежий воздух и обозрела раскинувшуюся перед ней местность с холмами и полянами, отделенными густыми, но редкими перелесками. Домик располагался на холме, под которым стелился туман, скрывающий дорогу назад. Женщина обернулась и посмотрела на дом из камня, напоминающий башню старинного замка с небольшими окнами, защищенными решетками, и массивной арочной дверью. Из дымохода валил дым, кто-то подготовил дом заранее.

– В юности я любил это место более, чем собственный дом, – продолжал Артур, держа ее за руку и ведя к двери. – Этот дом давал уединение, покой и вдохновение. Здесь я планировал свои будущие операции, что обеспечили мой род солидным капиталом. Ты ведь слышала, что когда-то я занимался торговлей в Африке?

Эмили кивнула, всеми силами стараясь заставить свою ладонь не дрожать в его костлявых пальцах, прикосновение которых ощущалось сквозь ткань перчаток. В горле у нее пересохло и, казалось, было нечем дышать. Она пожалела, что не выпила несколько порций виски, перед тем как выйти во двор. Это бы помогло ей пережить показавшуюся долгой поездку куда легче.

Артур отпустил ее и засунул руку в карман пальто.

– Не страшись интерьера, Эмили, – связка ключей звякнула в его ладони, – он может показаться тебе несколько диким. Я привозил бесценные дары и трофеи африканских племен, с коими имел те или иные дела. Они выглядят пугающе, но совершенно безобидны.

Он отпер замок, откинул засов и отворил дверь с негромким скрипом. Она вошла первой, слыша стук собственного сердца в груди. Хотела и она быть спокойной и невозмутимой, как старший Уитмор, но испуг наверняка читался на ее лице, и Артур видел его и без очков. Нет, он даже не видел, он чувствовал, как хищник чувствует страх настигнутой жертвы.

Половицы заскрипели под ее ногами. Запах внутри был тяжелым и густым, с примесью пыли, дыма и чего-то, как и предупреждал Артур, дикого и звериного. Эмили видела пылающий огонь в камине, перед которым лежала шкура экзотического животного, судя по всему, льва, ибо она заметила что-то схожее с гривой. Над камином, прямо под закопченным дымоходом, висели три деревянных маски, грубо вырезанные и раскрашенные поблекшими от времени желтыми и синими красками. Черты масок были искажены злобными гримасами, пустые глазницы, толсто обведенные красным, будто пристально следили за вошедшей.

– Господи… – одними губами молвила Эмили и ухватилась за воротник, дабы облегчить дыхание.

Однако легче ей не стало.

В углу, вмонтированные в доски пола и закрепленные цепями к стенам, стояли два гигантских слоновьих бивня, пожелтевших от времени. Их острые искривленные концы, направленные друг на друга, образовали что-то вроде арки. Над бивнями на железных кованых держателях красовались копья с каменными наконечниками.

– Ну как? – с улыбкой спросил Уитмор. – Впечатляет, не правда ли?

Эмили кивнула и продолжила осмотр, пройдя вглубь комнаты, добрую часть которой занимал гигантский кожаный честерфилд19. Подле стоял обшитый шкурой барабан, служащий столиком. На его поверхности гостья заметила бутылку вина и пару бокалов.

Артур, как истинный джентльмен, принял у Эмили накидку и повесил ее на вешалку из рогов антилопы.

– Присаживайся, дорогая, я налью вина, а сам схожу наверх и переоблачусь. Чувствуй себя как дома.

Вино было очень кстати. Оставшись одна, Эмили без промедлений осушила бокал. Голова пошла кругом, ей стало душно. Зная, куда и с какой целью направляется, леди избрала весьма скромный наряд: блузку оливкового цвета с длинным рукавом и высоким воротом и велосипедную юбку, под складками которой скрывались разделенные штанины, подобные панталонам. Она надеялась, что такой костюм, обычно используемый для поездок на велосипеде, отобьет у лорда желание осуществить задуманное. Правда, теперь она убедилась, что Артур более жаждет получить наследника, чем ее саму, а потому, вероятнее всего, ее внешний вид не имел значения.

Налив себе еще бокал, она присела на диван, продолжая осматривать увешанные охотничьими атрибутами стены. Ружья блестели в первых солнечных лучах, проникнувших в окна. Набитые головы косуль и волков висели у потолка, местами стены покрывали ткани с необычными африканскими узорами, а вдоль стояли деревянные сундуки, обитые железом, и плетенные корзины. Кое-где по полу были расставлены красочные чучела птиц.

Взор молодой леди метался из стороны в сторону, пока она представляла, что попала в музей диковинок. Лорд Уитмор стоял на ступеньках и наблюдал с едва заметной улыбкой. Его глаза блестели от удовольствия. Он наслаждался не только тем, что Эмили трепетала перед ним, как загнанный в ловушку зверек, но и ее заинтригованным взором, окидывающим то один, то другой предмет интерьера.

– Здесь нас не потревожат, – сказал он, спустившись, – можешь быть покойна. Ни одна живая душа в доме не узнает, что мы с тобой были здесь наедине. Я обо всем позаботился.

Он был одет в безукоризненно выглаженную рубашку, коричневый шерстяной жилет и брюки. Его лысая голова лоснилась от пота. Похоже, он тоже нервничал, и это заставило Эмили на миг улыбнуться. Правда, вскоре она узнала причину его волнения. И она крылась вовсе не в ее присутствии.

– Я понимаю, тебе, как и мне, хотелось бы покончить с этим и удалиться отсюда. Но вначале нам нужно выполнить ритуал.

– Какой ритуал? – встревожилась Эмили.

Лорд вздохнул, налил вина и присел на диван на расстоянии вытянутой руки от нее.

– Когда плавал в Африку в молодости, я провел месяцы в поисках золотой жилы или месторождения алмазов. Я верил, что это могло сделать меня богатым в один миг, но и было сопряжено с риском и потерями. Лишения и болезни уносили больше жизней, чем столкновения с местными племенами или дикими зверями, с которыми моя охрана не была обучена сражаться. Ремонт судов после плавания, наем новых членов команды взамен выбывших, закуп провианта, оружия и медикаментов… – Артур покачал головой, мысленно уносясь на десятилетия назад. – В первую экспедицию я отправился на единственном бриге20, нас было около тридцати человек. Дабы купить судно мне пришлось продать кое-что из ценностей рода и залезть еще глубже в долги, но в итоге, невзирая на то, что я потерял половину людей, мы возвратились и кое-что заработали. Во вторую экспедицию, как казалось мне и моим компаньонам, мы были подготовлены и вооружены… что оказалось неправдой.

Артур усмехнулся и немного помолчал, отпив из бокала и посмаковав терпкий напиток.

– Если первая экспедиция научила нас кое-как противостоять болезням и диким животным, то вот к встрече с воинственным племенем Мунгу’ба мы оказались не готовы. Мунгу’ба на их наречии, как мы позже узнали, означало, люди бога. Они были рослыми, – куда выше, нежели те дикари, коих мы встречали ранее, – дюжими и черными, как сама тьма! Они передвигались только ночью, а днем прятались по пещерам и хижинам, вкопанным в землю в глубине лесов. Другие племена шли навстречу и зачастую готовы были обменивать ценные для нас товары на дешевое пойло, от которого воротило даже непритязательных матросов, либо на сигары или иную блестящую нелепицу вроде дамских зеркал, медных браслетов или бус из стекла, коих мы предлагали, выдавая за сокровища. Но Мунгу’ба не интересовали фальшивки. Они убивали нас и отнимали оружие и провизию. Их воины нападали на лагеря и торговые посты среди ночи, оставляя после себя раненых и убитых. Даже отряд морских пехотинцев королевского флота, который направился по следам дикарей вглубь материка, пропал без вести.