Я пробираюсь к тебе
У каждого свой Путь, но когда-нибудь он будет пройден. А потому надо превратиться во что-то иное, начать новый путь.
Пауло Коэльо.
Любовь – вовсе не состояние души, но знак Зодиака.
Габриель Гарсия Маркес.
Нет смерти легче, чем сказать «Прощай».
Джон Донн.
1
Сон завладел им мгновенно, вспыхнув алым над серой завесой тумана. Он снова увидел старый дом.
Белый солёный ветер тянулся до самого горизонта. Над ним белые треугольники облаков прошлого шли вереницей в дрожащем мареве заходящего солнца. Миражи разбойничали повсюду. Красный песок заката волнами тянулся по дну пересохшего русла. Огромный старый дом на холме тоже казался видением, то появляясь, то исчезая в наплывах раскалённого воздуха. Песок не хранил ни одного следа.
Горячая медь молотка обжигала ладонь. Он помедлил, прислушиваясь. Шелест песка, молчание ветра…
– Просыпайся, Призрак! Твоя очередь дежурить. Разбудишь утром. Похоже, они тоже устали, как собаки. Мы оторвались, но чёрт знает этих наёмников. Надо пробираться к топям, там они нас не достанут.
– Сколько времени? Не такая я важная птица, чтоб гонять меня день и ночь. Это за тобой охота. – Проворчал Призрак, которому показалось, что он едва успел закрыть глаза. Дом всё ещё дрожал в косых порезах солнечных лучей. – В таком тумане и ад не найдёшь.
Его сетования прервало ровное дыхание Норта, уснувшего на слове «сколько». Призрак зевнул и поёжился. Сырой сумрак с трудом сдерживал слёзы, но дождь должен был разразиться с минуты на минуту. Серые стволы огромных деревьев, поросших мхом, с которого капала вода, напоминали мрачные колонны, подпирающие мокрое небо. Ноги онемели, желудок скрутило от голода. Призрак порылся в холщёвом мешке – единственной ценностью, оставшейся у него после встречи с наёмниками и заключением в темницу, где он пробыл недолго, увязавшись за Нортом. Карта на тонкой, но прочной кальке едва прощупывалась в секретном отделении. По счастью, грубые пальцы людей, привыкших убивать без размышлений, не почувствовали легкого натяжения ткани. С едой было хуже. На дне мешка сиротливо бледнели крошки, которые Призрак аккуратно отправил в рот, тщательно собрав негнущимися пальцами.
– Интересно, как я узнаю, что прошёл час? Что мы будем есть в топях, и зачем Норт согласился освободить меня, совершенно незнакомого человека, и взять с собой? – продолжал задавать вопросы туману замёрзший Призрак. – Конечно, разные люди бывают, но…
Дождь разразился быстро и шумно, заполнив чащу шёпотом, всхлипыванием и бульканьем лопающихся пузырьков. Норт сел, тряхнув головой.
– Нам лучше пойти дальше, не то совсем озябнем. – Предложил он, потирая глаза. – Говорят, в топях живёт Костлявый Безумец, добрый старик-отшельник.
– Я тоже слышал о нём, но если честно, не очень-то поверил. Звучит странно «добрый безумец». Такой придушит во сне и спасибо не скажет…
– Выбора всё равно нет. Хочешь, возвращайся в темницу, там хоть сухо, может быть, даже покормят.
– Спасибо большое. Меня даже допросить не успели, но все эти приспособления на стенах…пойдём поищем старца.
Жижа противно хлюпала под ногами, ледяной дождь лился за ворот, зубы сводило судорогой. Топи встретили их чёрной пастью и корявыми стволами, похожими на расшатанные зубы. Пахло серой и гнилью. Тьма надвигалась с востока.
– Ночью, не зная дороги, идти опасно. Пропадём. – Стуча зубами, пробормотал Призрак.
– Дороги? – искренне изумился Норт. – Ты считаешь, здесь есть дорога?
Он тоже вымок и устал. Его бледное лицо облепили мокрые волосы. Глаза казались чёрными и огромными.
– Слушай, а на что ты рассчитывал, взламывая замок своей камеры? Местности ты не знаешь, еды у тебя нет, тёплой одежды тоже! Это же безумие! – взорвался Призрак. – Ты смерти ищешь? А ещё меня выпустил, ты же меня не знаешь, а вдруг я тебя сейчас зарежу и съем!
Норт опустил голову, словно обдумывая слова Призрака. Потом резко выпрямился, заглянув его холодные карие глаза.
– Ешь.
2
В огромном поместье десятки слуг зажигали свечи. Белоснежные перчатки, словно бабочки, порхали по полутёмным залам. Из сада было видно, как медленно, один за другим, открываются жёлтые глаза окон. Вечер снял излишки красок заката с лепестков и листвы, оставив естественный тон. Фонтан в центре бил весёлыми блестящими струями, намочив крылышки ожиревшего ангела, чьи пухлые щёчки сильно сужали ему обзор. Вероятно, поэтому никто пока не пал жертвой его стрел.
В янтарных глазах кота, словно комар, пойманный вечностью, застыло время. Он презрительно урчал на коленях хозяйки, нежно теребившей его ухо костлявыми пальцами. Суета в доме означала только одно: ещё один скучный вечер. Через час начнут прибывать гости. Через три – разъезжаться, как только иссякнут сплетни и шампанское. Кот демонстративно зевнул, выпустив острые коготки.
– Ты прав, Момо, всё это порядком надоело. Сегодня я не спущусь к гостям. Ночь опять была неспокойной. Сон не шёл ко мне, Момо. Грехи тяжким бременем отягощают душу. Мне страшно. Я покаялась святому отцу, он велел молиться. Во взгляде было осуждение. Скоро я явлюсь перед судом… – голос старухи звучал глухо и взволнованно. – Я во всём признаюсь, надеюсь, они поймут меня и простят. Впереди только страдания.
Кот фыркнул и спрыгнул с колен, встряхнул рыжей гривой и направился в кухню. Впереди у него было ещё восемь жизней, белое мясо курицы и свежий сырой желток.
Молоденькая служанка терпеливо ждала распоряжений. Её белокурые волосы были аккуратно забраны в хвост, округлое личико сохранило выражение детской доверчивости. Большие серые глаза светились рассудительностью. Она неловко теребила край кружевного передника.
– Марта, проводи меня в мои покои, милая. – Попросила старуха. – И пришли Хикумо.
– Хорошо, мадам. Только он просил не называть его так, он обижается, мадам. А когда, за завтраком, Вы сказали, что стены его кабинета выложены остекленевшими глазами мертвецов…Я так испугалась, чуть поднос не выронила…
– Довольно, милочка, такая уж у него работа. Переправляет людей из мира живых в мир мёртвых. Ты знаешь, каково это приговорить человека к смерти? Возможно, он тоже мучается бессонницей.
– Он всегда так смотрит, словно душу отбирает. Сейчас за ним схожу, он в зале с другими гостями.
3
От замка осталась башня, похожая на обглоданную с одного края кость. По нему когда-то шла лестница, рухнувшая под гнётом времени. Полукруглое основание ушло в траву и корни вековых деревьев, обнажая оскал решёток когда-то тёмного подземелья. Маленький круглый дворик, усыпанный обломками жёлтого песчаника, был переделан под караульное помещение: деревянный навес служил крышей, в центре в землю был врыт большой деревянный стол из потемневшей древесины и пара простых лавок. За крошками на стол порой спускались любопытные белки.
– Как то есть сбежали? Да вы знаете, почему у нас здесь тюрьма? В развалинах замка отлично сохранились подземелья. С одной стороны – откос, отвесная стена скалы. Уходит в овраг метров на сто. С другой – топи, болота с огоньками, как в страшных сказках. Посередине – лес, чащоба без просвета. Ночами воет кто-то. Да если заключенный чем-то недоволен, я только скажу: иди, милок, на все четыре стороны, особенно если дело к ночи, так он на коленях молит остаться. И всё у него сразу становится хорошо. А тут сбежали! Двое! Вы, верно, шутите, где заключённый из восьмой? Я должен его допросить. – Толстый начальник тюрьмы раздражённо покосился на крупного молодчика с переломанным носом. Короткие пальцы нервно ворошили стопку бумаг на столе, передвигая её с места на место.
– Высылали погоню, на, целый день, на, лес прочёсывали. – Лениво процедил наёмник, чистя ноготь остриём широкого ножа. – Ребята чуть не околели. Туман такой, что вытянутую руку, не видно. Тут ещё ливень начался. Если не сдохнут, на, вернутся под утро, приползут. Жрать запросят. Сопляки оба.
– Хорошо, если приползут, а то Одноглазый шутить не любит.
При звуке этого прозвища наёмник вздрогнул и выпрямился. Аккуратно убрал нож в чехол.
– Что, был гонец? – насторожённо поинтересовался он. – Требовал кого-либо из заключенных?
– А почему, собственно, Призрак? – почувствовав внезапный интерес, осведомился толстяк, оставив, наконец, стопку, угрожавшую чернильнице. – Кто он по документам? В розыске?
– Да нет у него документов. Проходимец какой-то. У нас Хью – собиратель мифов. Никак из него эту дурь не выбью. Читать он, видишь, любит. Нашёл, на, пару книжек в разрушенной библиотеке, аж хрюкал от радости. Ребята над ним, подтрунивают, но осторожно. Он ударом кулака с ног быка свалит. Казалось бы, нормальный мужик, ан нет, читает он, понимаешь, в сортире… Просвещается. Ну, я, на, отвлёкся. Так нашёл местную легенду про этого, как его, на…остронотуса, не, астролуга. Старика, значит. Звёзды, на, наблюдал, это в таком-то тумане! Только замок уж разваливаться начал. Все из него и ушли после пожара. Один старикан остался. Залез он со свечой на башню, а лестница возьми и обвались. Кричал он, значит, кричал, а потом заржал и помер. Во как. С тех пор свет на башне по ночам светиться стал… и смех слышится… Посмеялись ребятки мои, да спать легли. Только ночью караульный как заблажит: свет на башне! Призрак! Тут все повскакали, и, ей-ей, свет. И тень по стене ползёт.
– А чё он смеялся-то, коли помирать собрался? – разволновался начальник, стирая пот с блестящей головы сальным носовым платком. – Никак помешался?
– Хрен его разберёт, только взялся он гнусно хихикать, видя нашу такую потерянность. И пальцами в нас тыкать, указать нам, понимаешь. Тут Янин не выдержал. Он как выпьет, медведю глаз натянет на… туловище, на. А тут, на, какой-то щуплый призрак. Закинул кошку, полез, глядь, сопляк по башне мечется, Призрак, значит. Как он его сразу не прибил, один бес знает. Смех его пробрал, так исходил, думали, концы отдаст. А сопляк не растерялся, вперёд его спустился и в камеру забился, закрыть его просил. Закрыли из жалости. Так Призраком его и окрестили.
Толстяк развеселился, прыская в кулачок.
– Представляю, такой щуплый… а тут Янин! Наверно, в штаны наделал! Сам в камеру! – лысина его краснела, из глаз просились слёзы.
– К делу. – Жёстко оборвал наёмник, теребя рукоятку ножа. – Кто был нужен Одноглазому?
4
– Что ж, если в меню всего одно блюдо, – медленно процедил Призрак, доставая из рукава нож. – Меня ведь не обыскали толком, только сумку прошманали, еду вытряхнули, спички. – Он двинулся к Норту сквозь липкую грязь. Норт стоял, не шелохнувшись, следя за лезвием зелёными, как ряска, глазами. Рука с ножом поднялась, набирая размах, когда остриё осветилось живым трепетом огня. Призрак тоже застыл, не смея поверить глазам. На лезвии плясало пламя. Они повернулись одновременно, заворожённые весёлыми бликами на чёрной поверхности топи. Сотни крошечных огоньков, повинуясь единому ритму, плясали вокруг. Они манили за собой, обещая твердь и сушь, они звали, обещая сытость и безопасность, они зачаровывали, обещая сон и небытиё. Беглецы слепо пошли вперёд, чёрная грязь быстро подбиралась к горлу, высасывая последние силы. Нож выскользнул из ослабевших рук Призрака. И тут все огоньки погасли, словно кто-то задул именинный пирог. Очарование рассеялось. Ноги глубже уходили в тину. Холод сковал тела.
– Прости, я не хотел тебя есть, просто хотел проверить… – грязь подбиралась ко рту.
– Я понял, ты тоже прости… – ливень заливал запрокинутые лица.
Призрак первым пошёл ко дну, когда могучая рука подхватила его, вынося во тьму, которой можно было дышать.
– Сегодня ночь моего второго рождения. – Вяло подумал Призрак, прежде чем кануть в тёмный омут.
Раскалённый воздух дрожал, расслаивая белые облака над горизонтом. Солнце истекало кровью, пятная песок. Алые птицы заката тянулись к полуночи. Молоток раскалился, обжигая ладонь. Юноша медлил. Закат пронзал воздух острыми лезвиями лучей. Рука выпустила молоток, не в силах сдержать жар. Он беззвучно ударил в дверь. Облачко пыли взвилось над рассохшимся деревом.
Тепло растекалось по телу, отдаваясь блаженством в каждой клеточке. Лежать было мягко и сухо. Чья-то огромная рука приподняла его голову, влив в полуоткрытый рот густой ароматный настой. Призрак приоткрыл глаза. Огромное толстое существо радостно улыбнулось ему. Детское розовое лицо смотрело с заботой и любовью. На нем был передник с рюшечками, но его хватало лишь на половину живота. В грубо сложенном камине пел огонь. На покосившихся полках вдоль стен стояли пыльные книги всех мастей. Над огнём сохли их простиранные вещи, в том числе и холщёвый мешок. Призрак нервно дёрнулся.
– Не волнуйся, – прошептал великан, нагнувшись к его уху. – Карту и заначку я вытащил и спрятал.
За столом, сделанном из массивной двери, сидел строгий старик, сухостью и худобой походивший на богомола.
– Он заснул на восемнадцать тысяч лет, потому, что не знал, что делать дальше. – Изрёк старик, подняв в воздух кривой указательный палец. – Вот почему так важно знать, ради кого живёшь.
Видимо это была заключительная часть речи, обращённой к гигантскому младенцу. Последний улыбнулся ещё шире, приподнимая ватное тело Норта. Он умело залил дымящийся напиток в рот юноши. Тот закашлялся. Гигант нежно постучал его по спине.
– Где мы? – задыхаясь, спросил Норт.
– Не волнуйся не в камере замка. – Оглянувшись на старика, великан добавил. – Мы друзья, здесь вы в безопасности.
– Небось, проголодались, вон щуплые какие. – Прошамкал старик. – Мама, готов ли наш ужин? Однако, хочется есть. Пахнет не дурно. Кстати, не плохо бы отыскать Сейбу, и насыщаться из сосков её.
Тут Призрак ощутил такой приступ голода, что у него потемнело в глазах. Мама оставил Норта, метнувшись к печи. Надев толстые рукавицы, он извлёк из раскаленного нутра глиняный горшок, заполнивший ароматом всю хижину.
– Всё готово, Безумец! – радостно воскликнул он. – Прошу всех к столу.
Мама ловко разложил тарелки и приборы, глубоким черпаком разлив густую ароматную мясную похлёбку. Аккуратно нарезал хлеб, прижав ещё тёплую буханку к груди. Разлил пенящийся сидр. Ближайшие четверть часа прошли в тишине, только Мама, смахивая скупые слёзы, накладывал добавку в тарелку Призрака. Поев, оба гостя отправились спать. Норта бил озноб. Мама дал ему второе одеяло.
– Воскреснув, он огорчился. «Что же мне делать дальше?» – голос старца дрожал от непонятного возбуждения. Солёные морщины натянулись на взволнованном лице. – Вот почему каждый должен знать, ради чего он живет, и всё делать в срок. – Немного помолчав, он добавил некстати. – Я запретил птицам смеяться.
Младенец страдальчески поднял брови.
– Да, да. У нас гость «с блестящими глазами» в доме. Ты понимаешь? – шёпотом добавил он, оглянувшись на спящих гостей. – Такое не часто случается. Надо бы помочь ему, предостеречь. Уж больно горяч.
5
Утром Мама вернулся с топей с хворостом и новостями. Скинув, охапку в угол кухни, он тщательно вытер руки о передник.
– Там наёмники по болотным огонькам палят из ружей, зачем? Сети закидывают, неужели надеются в трясине рыбы к ужину наловить? Или ума лишились?
Старик привычно поднял палец, отвечая на вопрос.
– Резкое колебание воздуха, по мнению некоторых, вызывает подъём болотных газов, а с ними и мёртвых тел. А солнце унёс ветер.
Норта передёрнуло. Призрак улыбнулся.
– Твоё тело ищут. – Весело сообщил он, подмигнув Норту. – Ну, и моё заодно.
– Они могут придти сюда? – трёвожно поинтересовался Норт.
– Исключено. Здешние тропинки знает только Мама. Скольких мертвецов он перевидал! Вам повезло, что он корзину на том берегу оставил, да вернулся. Пропала корзина. Из глаз первого мертвеца возникло солнце. – Как всегда нелепо закончил Костлявый Безумец.
Норт с облегчением откинулся на подушку и закрыл глаза. Мама положил ладонь на его влажный лоб.
– Жар у него. – Пожаловался толстяк. – Пойду, сделаю настойку.
Призрак увязался с Мамой на маленькую кухню.
– Что это старик всё время бред несёт? Вроде, не дурак.
– Он был знаменитым учёным. Изучал древние культы или как это называется. Целыми днями книги читал, и нашло на него просветление. Прозрел он будущее. Неправильно, говорит, мы живём. Прежде люди так никогда не жили. Я тогда мальцом был на побегушках. Сиротой никчёмной. Он мне много рассказывал, только я не запомнил. Решил он уйти от суеты в глушь. Продал имение и выкупил кусок земли на топях, запас кое-какие мелочи. Я с ним пошёл, куда ему одному – ни дров нарубить, ни воды принести. Огородик у меня за домом, коза. Так мы и живём здесь.
Призрак задумчиво катал по столу шарик из хлебного мякиша. Его короткие светлые вихры непослушно торчали во все стороны. Над пухлыми губами вился первый пушок. В карих глазах смешались дерзость и печаль.
– Я бы со скуки умер. Так ты здешние места хорошо знаешь?
Мама улыбнулся, понимающе кивая.
– Карта твоя – фуфло, прости за слово нехорошее. Кто составлял, извести людей хотел, нарочно все гиблые места крестами отметил. Прости, что заглянул, просто, местность знакомой показалась, вот и не удержался.
– А что, уже наведывался кто-то? О каких мертвецах толковал старик? Неужто, утонувшую церковь искали? Кстати, ты её видел?
– Сколько вопросов! Искали её, только я понять не могу – зачем? От неё ничего почти не осталось. Срам один. Тебе-то она зачем?
Призрак сделал трагическое лицо и придвинулся к Маме вплотную. Тут же сплюнул и отодвинулся.
– Слушай, не могу я тебя Мамой называть! Ну, какая ты мне мама? То есть – какой? Придумай что-нибудь поприличней. Мамай или Мазай, я не знаю.
– Чем плохое имя? – обиделся толстяк. – Призрак лучше? Ты бы ещё Пугалом назвался Огородным.
Он отвернулся к очагу, и, обижено сопя, взялся подбирать сухие травы для настойки, повесив на огонь котелок. Призрак поразмыслил о чём-то и принёс хворост из угла кухни.
– М-мама, прости, устал я что-то. Хотел с тобой поделиться тайной. Ты умеешь тайны хранить?
Мама продолжал возиться у очага, поджав губы, хотя было понятно, что он заинтригован.
– Так вот, слушай. Только никому. Моё настоящее имя… Поликсенес Эрнст Теодор Амадей не могу сказать полностью, пока не найду отмщения. Родился я в очень богатой и благородной семье. Рос я счастливым ребёнком. Все меня баловали и любили, пока матушка моя не захворала и не уехала лечиться в частную больницу где-то высоко в горах. Отец её очень любил и скоро поехал следом, оставив меня на попечение многочисленных родственников.
Тут тётка, лечившаяся от бесплодия всю сознательную жизнь, вдруг забеременела и родила сынишку. Стало её заедать, что её отпрыску ничего не светит, так как всё состояние я получу. Тогда она заплатила викарию, чтобы он из церковной книги изъял все данные обо мне, будто я не рождался. Старый подлец продал меня, не моргнув глазом. По счастью, были среди родни и честные люди. Мой старший кузен тоже посвятил себя церкви. Так он случайно весь разговор подслушал, схватил книгу и сбежал, куда глаза глядят. Долго странствовал он по свету, пока не набрёл на местную церковь. Она тогда была симпатичней. Тогда он спрятал книгу и нарисовал эту карту. Вложил вместе с запиской в мою любимую книжку, с которой я не расставался ни днём, ни ночью.
Я же ни о чём не догадывался, поскольку был мал. Викарий признался, что церковная книга пропала. Тогда тётка решила действовать наверняка и устроить мне очень несчастный случай. У тебя из котелка что-то бежит. Ага, вот так-то лучше. О чём я?
– Несчастный случай. – Подсказал толстяк замирающим голосом, помешивая настойку.
– Ну что ты так разволновался, я здесь, с тобой, значит, жив остался. Был у меня урок верховой езды. Так тётка на конюшню пробралась и под седло моей бедной лошади какой-то дряни накрошила. Это всё я уже потом понял, а в тот день Эсмеральда понесла, да так, что меня нигде найти не могли. Она сбросила меня в чаще густого леса, вокруг поместья леса были непроходимые, вроде как здесь, я упал, и ничего потом не помнил. Видимо от страха. Знаешь, когда лошадь несёт, ветер в ушах свистит, всё вокруг тебя кружится, а ты ничего не можешь сделать.
Меня подобрала старуха. Такой я был ладный ребёнок, что задумала она меня себе оставить. Сначала я верил, что она моя родная бабушка, мы прожили вместе несколько лет, а потом случайно наткнулся на книжку, которую она схоронила за половицей в чулане. Это был просто взрыв в голове. Я сразу всё вспомнил и, не попрощавшись с бабулей, отправился к поместью. Там меня ждало горькое разочарование и боль утраты. Меня никто не узнал, в дом не впустили, зато слуги сообщили, что родителей больше нет, а наследник моего состояния прыщавый урод с ярко выраженным слабоумием. Тогда я поклялся восстановить справедливость, найти книгу любой ценой и вернуть себе всё, что принадлежит мне по праву рождения.
Мама плакал, уткнувшись в передник.
– Бедный мальчик! Я помогу тебе, я тебя не оставлю. Хочешь печенья или сушёных яблок?
Глаза Призрака блестели. Он обнял Маму и взял протянутое печенье.
– Только сам я туда пройти не смогу, крупноват я для этих проходов. Тебе понадобится помощник, одному там никак. Попроси Норта с тобой пойти, объясни ему всё, он, кажется, хороший парень.
Призрак напряжённо жевал печенье.
– Стрёмный он. Я его совсем не знаю. Присмотрюсь к нему недельку, там видно будет. Сидр остался?
6
Момо внимательно огляделся по сторонам, замерев на мгновение, затем осторожно выпустил добычу изо рта. Кончики рыжих ушей чутко двигались. Пару минут он лежал, вертя хвостом и прислушиваясь, не спуская с неё глаз, затем прыгнул и азартно закружился по зале. Он так увлёкся игрой, что не заметил Бетти, крадущуюся к нему. Лотти блокировала дверь. Девочки подхватили кота и его добычу с победными криками и полетели вверх по лестнице, обгоняя и толкая друг друга, в покои графини.
Графиня нетерпеливо ждала. Изысканный веер нервно подрагивал в морщинистых руках. Высокая. Идеально ровная осанка. Пышный пучок волос, тщательно уложенных гребнем. Высокий лоб, тонкое лицо, прочерченное морщинами, длинная шея – всё в ней было благородным и изысканным. В покои вошёл высокий подтянутый мужчина, его седеющие короткие волосы были зачёсаны назад. Тёмно серый костюм сидел на нём прекрасно. Он поклонился, графиня подала ему руку.
– Графиня?
– Эдуард?
– Вы посылали за мной?
– Я бы хотела с тобой поговорить, как с преданным другом семьи. В последнее время меня мучают кошмары. Я ношу на сердце страшный грех. Вчера я открылась святому отцу, но мне не стало легче. Я даже подумала, нет ли на нашем роду проклятия?
– Проклятия? Боже сохрани. Насколько я помню историю рода, самым трагичным событием за последние сто лет, не считая смерти Розалии, была потеря кольца Вашей троюродной сестрой Августой, ставшая официальной причиной отмены её помолвки с сэром Уильямсом младшим.
– О да, эта её рассеянность! И нелепая привычка делать несколько дел сразу. Никогда не забуду, как бравый Майкл встал перед ней на колени, а она приоткрыла вуаль, забыв, что на её лице питательная маска. Юноша лишился чувств, помолвка была расторгнута. Бедняжка так и не вышла замуж. Самая пышная свадьба была у моего Альфреда с Розалией. Помнишь, какой они были прекрасной парой. Правда, и Натаниэль получился красавец, кстати, отец отправился навестить его. До совершеннолетия осталось так мало времени, он, наконец, получит родовой перстень… жаль Розалия ушла так рано. Мальчик даже не помнит её.
Графиня тяжело поднялась и подошла к окну, затопленному потоками заходящего солнца. Сад был похож на причудливый город, Город Заката, открывший ворота последним караванам уставших облаков. Чёрный пёс ночи улегся у ворот, выкусывая звёзды из пушистого хвоста.
Снаружи раздавался какой-то шум. Сразу несколько голосов громко спорили о чём-то. Тонкий плаксивый голосок Бетти о чём-то настойчиво спорил с Лотти, вереща на самых высоких частотах. Марта пыталась их успокоить, потом раздался визг и красивый тенор кота. Видимо, у него был самый весомый аргумент.
Собеседник помолчал, тоже глядя в окно.
– Как Натаниэль? Лучший студент на курсе?
– У него проблемы с верховой ездой. Похоже, он боится лошадей. Странно, в поместье всегда были лошади. Возможно, дело в методе преподавания. Не знаю. Ты бы покатался с ним верхом в свободное время?
– Конечно, графиня, Вы же знаете, я люблю его, как сына. Но мне пора идти. У меня назначена ещё одна встреча. Да хранит Вас бог.
В дверях полковник столкнулся с Бетти, Лотти и Мартой. Последнюю он одарил недобрым взглядом ледяных серых глаз. Марта сжалась и быстрей протиснулась в дверь. Близняшки затараторили одновременно.
– Это я его первая нашла! Он мой! Отдай! – голосила Лотти, пытаясь отнять что-то у Бетти. Марта пыталась урезонить сестёр.
– Он исцарапал меня и смылся! – задохнулась Бетти, демонстрируя длинную царапину на руке.
– Убежал. – Мягко поправила Марта.
– Убежал то есть. Днём в саду он ловит огромных мух и ест их! Я сама видела! – Лотти сделала огромные глаза.
– А сегодня украл на кухне сырое яйцо и гонял по залу, пока не разбил. Марта не заметила, поскользнулась и… покажи руку! Врач ей локоть забинтовывал!
– А сейчас я отняла у него это! – Бетти победно поднесла ладонь к лицу графини. На раскрытой ладошке лежал бледно-зелёный стеклянный глаз. Лотти пыталась выхватить его.
Марта взвизгнула и отшатнулась. Графиня перекрестилась.
– Выбросите эту гадость! А с Момо я обязательно поговорю.
– Можно я оставлю его себе? – взмолилась Бетти.
– Я его первая нашла!
– Дайте-ка его Марте. А в конце недели я спрошу у неё, кто из вас лучше себя вёл.
Бетти недовольно рассталась с сокровищем и выбежала из комнаты, едва попрощавшись с графиней. Лотти сделала неуклюжий реверанс и вылетела следом, сердито крича что-то сестре. Марта замялась на пороге, взволнованно теребя стеклянный глаз.
– Ты хотела мне что-то сказать, милая?
– Я слышала в город табор приехал. – Глаза её по-детски вспыхнули. – Глотатели огня и шпаг, силачи, акробаты и фокусник! Настоящий чародей! – Она спохватилась и заговорила спокойней. – Граф уехал к Натаниэлю, вот я и подумала, не отпустите ли Вы меня вечером…всего на пару часов?
– Цыгане! – фыркнула графиня. – Дурной тон. Дурно пахнущие воришки. Дурная слава.
– Я слышала, молодые конокрады невероятно хороши собой! – Марта потупилась, краснея.
Что-то в её фразе затронуло старую графиню. Она надолго задумалась, словно погрузившись в прошлое, потом тяжело вздохнула.
– Что ж, иди, потом расскажешь всё подробно о твоих красавцах. Осторожней с кошельком, я бы на твоём месте, оставила его дома.
7
– Жар спал, проснётся, будет как новенький. Надо его только подкормить, уж больно отощал. Вас что в тюрьме не кормили?
– Не знаю. Я там почти не был. Просто забрался на башню, осмотреться, не ожидал, что во дворе – наёмники. Они давай орать и пальцами на меня показывать. Тут я легенду вспомнил. Она на обратной стороне одной старой карты записана. Понял, что они меня за мёртвого звездочёта приняли. Дай думаю, напугаю. А рожи у них тупые…
Старик поднял костлявый палец и покачал головой.
– То есть, лица не интеллигентные, глаза выпучены, меня смех и разобрал. Стал я завывать да пальцами в них тыкать. Тут самый тупой, который вообще не врубил… не понял ситуацию, закидывает кошку с верёвкой на конце и лезет ко мне на башню. Я растерялся, признаться, запаниковал. Тут до него смысл происходящего дошёл, и стал он тупо ржать… простите, глупо смеяться. Я, тем временем, спустился по его же верёвке. Смотрю – бежать некуда, ночь, темнота, глаз коли. Ну, я и заперся в камере. Они мою сумку осмотрели, еду сожра… скушали, спички себе забрали, и мне в камеру кинули, сво…нехорошие люди. Часу не прошло, как всё успокоилось, мимо спокойно так этот идёт. – Призрак мотнул головой в сторону спящего Норта. – Я ему говорю, меня, мол, выпусти. Он спокойно так замок проволокой поддел и открыл дверь. Тут мы и припустили по лесу. До сих пор ноги болят.
– У духа огня были пчелиные глаза и свиное рыло. – Подняв палец, изрёк Безумец, покосившись на очаг. – А что привело тебя в наши края?
Мама и Призрак переглянулись.
– Желаешь исправить ошибки прошлого?
– Вот именно. – С явным облегчением выпалил Призрак.
– Тебе будет трудно, сынок, тебя ждёт чудовище «Зрячая плоть», оно похоже на печень с глазами, но ты справишься и обретёшь истинных друзей. А если нет, левый глаз твой станет солнцем, а правый – луной.
– Обнадеживающая перспектива…
Призрак выбрал самое большое яблоко из корзины, стоящей перед ним на столе, и с удовольствием вонзил в него зубы.
Норт резко сел в кровати, но оглядевшись, медленно лёг на подушку.
– Тебя пытали? – жуя яблоко, поинтересовался Призрак. – Ты что такой нервный?
– Оставь мальчика. – Строго сказал Мама, доставая горшок из печи. Нарежь-ка лучше хлеба. А ты, Норт, иди, поешь. Сил наберись.
Норт попытался встать, его шатало.
– Лежи уж, сам покормлю.
Призрак скроил гримасу, закатив глаза. Мама принялся методично впихивать в Норта пищу. Безумец печально посмотрел на юношу.
– Тебе, сынок, тоже придется нелегко. Ты побывал в стране чернозубых, и они приняли тебя. Двенадцать богинь обучали тебя смеяться. Ты освоил науку.
Призрак подавился яблоком и закашлялся. Старик строго взглянул на него, погрозив пальцем, но Призрак и не думал сдаваться.
– Сколько, говоришь, богинь? Не обсчитался? Они тоже были чернозубые? Ну, ты Норт, везунчик.
Норт рассмеялся неожиданно звонким и озорным смехом.
– Нет, зубы у них были белоснежные и очень красивые. И не только зубы. Они же богини. – Сказал он, подмигнув Призраку. Тот высунул язык.
Старик сделал вид, что ничего не заметил. Загробным голосом он продолжил свои пророчества.
– Ты обидел шамана, и он сделал Толокоша из мертвеца, вырезав ему язык и глаза. Теперь он преследует тебя.
Лицо Норта стало очень серьёзным и бледным.
– Так вот почему ты такой нервный. Прости, друг, не знал. – Простодушно отреагировал Призрак, разводя руками. – Так бы сразу и сказал.
– Можно ли тебе помочь? Не знаю, но если нет, последний вздох твой сделается ветром и облаками. – Безумец неожиданно переключился на еду.
Мама застыл, не донеся ложку до тарелки. Лицо его выражало отчаяние и сострадание.
– Ничем нельзя помочь? Как же так, Безумец!
– Все фонтаны будут рыдать по нему. – Ответил старик с набитым ртом.
8
Натаниэль ждал отца. Ему нездоровилось. Сразу после завтрака разболелся желудок. Он отпросился с урока французского и ушёл в сад, где было прохладней. Легче не стало. Он подошёл к фонтану, увидев в отражении бледное перекошенное лицо, подставил его под холодные струи.
– Выглядишь ужасно, что с тобой? – тревожно спросил Леонардо, которого Натаниэль всегда воспринимал, как брата, закрывая калитку.
– Ты что не на французском? – с трудом отрываясь от прохладных струй, пробормотал юноша.
– Меня выгнали. Я увидел в окно, что ты по саду шатаешься, бледный, как мертвец. Стал насвистывать. Сам знаешь, как француженка относится к свисту. Вероятно, до сих пор лекцию о дурном тоне свиста читает.
Натаниэль слабо улыбнулся.
– Спасибо. Ко мне отец должен приехать. Жду с минуты на минуту.
– Тебе бы доктору показаться, напугаешь отца-то.
– Сейчас пройдет. – Прошептал Натаниэль синеющими губами и мешком повалился в траву.
Перепуганный Леонардо стал звать на помощь, таща бесчувственное тело друга к главному корпусу. Отец юноши вовремя подоспел, подхватив сына.
Он аккуратно опустил юношу на кушетку, расстегнув ворот рубашки. Встревоженный врач тщательно мыл руки.
– Прошу всех выйти. – Строго произнёс он и занялся осмотром.
Прошло несколько напряженных минут. Леонардо нервно теребил пуговицу на пиджаке. Альфред мерил шагами коридор. Шеф охраны, не отрываясь, смотрел в окно, вертя зубочистку.
Врач тихо прикрыл за собой дверь. Все глаза устремились на него.
– Вы подоспели вовремя, мальчик вне опасности. Я сделал промывание и ещё ряд процедур. Отравление не пищевое. Кто-то покушался на жизнь Натаниэля.
9
Начальник тюрьмы угрюмо изучал лица наёмников. Большинство отводило глаза, счищая засохшую грязь с одежды или изучая стены караульного помещения. На столе лежала грязная сеть и горка мусора.
– Итак, каковы наши достижения? Пустая корзина, неизвестный нож и пара скелетов. Вы выяснили, где хижина Безумца, если таковая имеется? Вы нашли обходные пути или хотя бы брод в трясине? Нет? Так убирайтесь с глаз моих долой! Одноглазый приезжает завтра утром. Ему нужны два сбежавших сопляка. Если к утру их не будет, вы эту трясину жрать будете на завтрак, обед и ужин!
Они собрались в подвале башни, у полуразрушенного камина, злые и возбуждённые. Сидели прямо на камнях, нервно раскуривая сигареты.
– Отсюда сбежать, что плюнуть, решётки старые, расшатанные. Вот мне подельник рассказывал, а он в большой тюрьме в городе охранником работал. Привезли им арестанта, здорового такого толстяка, вроде нашего начальника. И срок у него какой-то немаленький был. Так он жрать перестал, не совсем, конечно, но поменьше. Никому и дела нет, не хочешь – не жри, а он килограмм двадцать скинул, как-то ночью разделся, намазался жиром и сквозь всё решетки угрём пролез. Стоит, голый, в центре города блестит и радуется.
– И чё?
– К нему полицейский подкатил, а тот и говорит, что в кино снимается, да так в образ вошёл, что съемочную группу потерял. Копу интересно стало, кого же он играет. А тот ему – Адама, говорит, не трогайте, мол, мне и так плохо, меня из Рая только что выгнали. И всего-то делов – яблоко обгрыз. А копу уже по рации сказали, что арестант смылся из тюрьмы. Вот он радостно так говорит, не печалься, я тебя сейчас обратно в Рай доставлю.
Рассказчик весело подмигнул товарищам. Они недружно посмеялись, каждый думая о своем. Балагур не унимался.
– А ещё рассказывал, один заключённый в сортир попросился. Взял туалетную бумагу и сделал из неё…
– Хватит байки травить! Дело надо думать. – Зло прервал тощий высокий Хорёк.
– Утонули они, глаз даю. Ночью, в дождь из топей ещё никто не возвращался. Да ещё огни эти – точно говорю, сгинули, так Одноглазому и скажем. – Предложил могучий Янин, сворачивая самокрутку.
– Ты что ж, не слышал об Одноглазом? Он тебя и в аду найдет, чёрту в рыло даст, а твои кишки на кулак накрутит. – Наматывая воображаемые кишки на кулак, прокомментировал Рыжий.
– А ещё у него верные ребята, которых только покойники не боятся. – Вздохнул Балагур.
Главарь с перебитым носом что-то сосредоточенно обдумывал. Наконец, он хрипло рассмеялся.
– Обратно в Рай, это в тюрягу что ли?
10
Шли дни, Норт окреп и с удовольствием помогал Маме с самой тяжёлой работой. Но временами на него находила непонятная тоска, он часами сидел у очага и, молча, смотрел в огонь. Не обращая внимания на очередной приступ меланхолии, Призрак вразвалку подошёл к Норту, засунув руки в карманы заношенной куртки, и уставился в зелёные глаза.
– Слышь, Норт, по тебе всё равно будут рыдать фонтаны, такая хорошая куртка пропадёт. Давай махнёмся?
– Давай. Сразу после того, как твой левый глаз станет солнцем, а правый – луной. А если ты наивно полагаешь, что я не могу украсить одно из твоих светил хорошим фингалом, ты ошибаешься.
– Вижу, ты – дельный парень, тебе можно доверять. Пойдёшь со мной в разрушенную церковь? Это не далеко. Мама нас проводит.
– Как раз туда собирался, как только жареный петух пропоёт.
Норт сломал толстую ветку и швырнул в огонь. Призрак понизил голос.
– Я заплачу.
Норт весело расхохотался.
– Твоей заначки не хватит. Даже в один конец. Кстати, я её перепрятал, так что будут нужны деньги – обращайся. Правда, процент у меня высоковат, но для тебя…
Призрак вмиг растерял всю самоуверенность, как и дар речи. Задыхаясь, он смотрел на Норта, не в силах издать ни звука.
– Тебе Мама сказал? – наконец выдавил он, вплотную подойдя к Норту.
– Что ты, Мама – святой человек, раз поверил твоим бредням. Я чуть не расплакался, когда злая тётка обидела лошадку, накрошив ей что-то под седло. Ты когда-нибудь кобылу видел? Ах да, на картинке в букваре на букву «ка».
Норт равнодушно отвернулся, подбрасывая хворост в огонь.
Призрака мелко трясло. Он не знал, то ли наброситься на обидчика и разбить ему лицо, то ли облить его ледяным презрением. Наконец, его прорвало.
– Ты же лежал в бреду! Ты же ложку в руках удержать не мог! Ты всё врал?
Норт медленно развернулся к нему, выпрямившись в полный рост.
– Я – сын цыганки, прошедший огонь, воду и медные трубы. Жизнь научила меня замечать и схватывать всё. Я выну у тебя сердце, а ты не заметишь. Я продам твою душу, а ты не узнаешь. Я тебя заговорю, ты забудешь, кто ты. Я умею заклинать ветер и огонь. Меня понимают звери. Ну, что, идёшь со мной в церковь в сердце топи? Конечно, если моя доля пятьдесят процентов.
Призрак застыл. На мгновение ему показалось, что Норт смотрит прямо ему в душу, и, вдруг из мрака вырвался пламенеющий закат, по глазам полоснули раскалённые лезвия лучей, а из наплывов жары вырос дом на холме, объятый неземным свечением. Он медленно оторвался от земли и воспарил, огромной тенью закрывая небо. Из его окон вырывался нестерпимый свет, а солнце занялось пламенем, оплывая на песок, как свеча, огненным дождём. Тело Призрака загорелось, теряя части. Голова отлетела на несколько миль. Мир вокруг погас, из мёртвого левого глаза медленно взошло солнце. Призрак вскрикнул и повалился на руки Норта тряпичной куклой. Где-то в лесу пронзительно закричала птица.
Мама суетился возле Призрака, брызгая на него ледяной водой. Лицо юноши было совершенно белым. Норт стоял у камина, обхватив плечи руками, и смотрел в огонь. Призрак медленно открыл глаза и сел.
– Я пойду с тобой, Норт, но твоя доля – сорок процентов, а моя шестьдесят. – Произнес он белыми губами. – И заначку вернёшь.
Норт снова повернулся к нему, удивлённо изогнув бровь. Потом рассмеялся.
– По рукам. Когда выходим?
– Сначала поедим. – Наставительно изрёк Мама, искоса поглядывая на Норта, всё ещё стоящего у огня. – Я вас провожу, дорогу отмечу и обратно пойду. Мне ещё обед готовить. Если беда какая, не приведи господь, голубя посылайте, он у меня учёный. Я его вам в корзине оставлю.
Взяв крепкие палки и мешок с едой, они вышли к топи. Мама шёл первым, уверено ступая, показывая едва приметные знаки и ориентиры. Сначала, шли молча, потом Маму разобрало.
– А знаете, откуда топи взялись?
– Выкладывай. – Отдуваясь от быстрой ходьбы, разрешил Призрак. Норт шёл легко, словно по ровной дороге, вымощенной булыжником.
– Замок этот, в котором тюрьма сейчас, был когда-то очень красивым. Только хозяином в нём был человек без сердца. Заманивал он гостей и убивал их. Поговаривали, будто он человечье мясо любил. – Толстяк перекрестился. – А трупы в лес отвозил, вот на это самое место, по ночам, и закапывал. Деревенские не любили его, боялись, колдуном его считали.
А тут начался мор в деревне, каждого второго унесла смерть. И пошли крестьяне с огнем на замок, колдуна спалить. Замок подожгли, колдун, говорят, вороном обернулся и улетел. Только место скверным осталось.
Тогда решили местные церковь поставить, да место не рассчитали, никто ж про захоронения не знал. Аккурат, здесь строить и начали. А как копнули склады-то строить, черепа-то да косточки и посыпались. Не успели ещё церковь освятить, как в ночь стали тучи собираться. Ветры волками выли. И пошёл ливень великий, да не кончался. Стали мертвецы из воды выходить да воду мутить. Так топи и пошли быть. А огоньки – то души их неупокоенные.
Мама покосился на молодых людей, выясняя произведённый эффект. Норт, похоже, думал о своём, а Призрак устал, тяжело опираясь на палку.
– Далеко ещё? Ноги вязнут. – Пожаловался он.
– Пришли почти. Вон за тем холмом стена начинается.
Топь постепенно мелела, замаячили проплешины травы, стал слышен птичий гомон. Тяжёлая духота топей отпускала, мошкара осталась над трясиной. Старая каменная кладка, густо поросшая мхом, чернела провалами, словно пустыми глазницами. На мёртвых деревьях перекликалось вороньё.
– Славное местечко. – Осмотревшись, изрёк Норт. – Нам, видимо, под землю?
Призрак зябко поёжился.
– Мам, может быть, ты здесь подождёшь, чёрт с ним, с обедом?
– А Безумец? Будет из-за тебя голодным сидеть? Нет уж, я пойду. Держи голубя. Вход под двумя деревьями, что переплелись. Дорогу запомнили? Ну, с богом.
Толстяк заторопился назад.
11
Марта настойчиво постучала в дверь. Графиня оторвалась от книги и взглянула на часы. Представление должно быть, уже закончилось. Ей предстояло выслушать увлекательный рассказ о красавцах конокрадах.
– Входи, милая. – Разрешила она, откладывая книгу.
Марта была сама не своя. Она вбежала в комнату, едва владея собой, чтобы не нарушать приличий. Щёки её горели, серые глаза искрились нетерпением.
– Видимо, конокрад действительно хорош. Ты вся горишь. Рассказывай.
– Я вышла пораньше, разволновалась, почему-то, решила пройтись пешком до города, поостыть. Тут ведь не далеко. И пошла, почти пришла уже, за поворотом – город. Вдруг слышу: стрельба какая- то, крики, лошади ржут, невообразимое что-то. Я спряталась у обочины. Потом мимо меня автомобиль промчался, огромный такой, с открытым верхом весь людьми забитый. Все в чёрном, и маски на глазах. Прямо, как в кино. Потом женщины заплакали, прямо сердце разрывалось. Я пошла посмотреть, а там – цыгане, табор целый. Меня увидели, бросились ко мне, спрашивают, где ближайшее поместье, врач им нужен, на них бандиты напали, много раненых, а один… – Марта не удержалась и всхлипнула. На глаза её набежали слёзы. – Тяжело. Ему плечо прострелили. И брата родного украли. Он ничем плохим не пахнет и не воришка! Он кровью истекает! Они просили у Вас разрешения на опушке у дома на ночь встать. Боятся нового нападения. – Марта заплакала, как дитя, закрыв лицо руками.
– Боже мой, я же не зверь какой-то! Пусть внесут его в дом, я пошлю за доктором.
Марта вскочила, не удержалась и обняла графиню, прижавшись мокрым лицом. Потом устремилась к двери.
– Спроси, что им ещё надо, я велю послать! – вслед ветру произнесла старуха.
Через несколько минут в дверь снова постучали. В покои вошёл Хикумо. Он выглядел усталым и встревоженным.
– Графиня? Что происходит?
– Эдуард, я вынуждена была согласиться. Надеюсь, это ненадолго. Альфред поступил бы также. У них тяжелораненый. И кого-то похитили. Кстати, какие новости от Натаниэля?
– Не весёлые. На его жизнь покушались. Вышел большой скандал. Альфред остался в колледже ещё на несколько дней. Охрану, по его настоянию, сменили и удвоили. Соседние улицы патрулирует полиция. Он лично пробует пищу.
– Боже мой! Бедный мальчик. Могу я чем-нибудь помочь? Буду молиться за него. Это за мои грехи они платят! – она прижала к глазам кружевной платок.
Полковник почтительно помолчал, затем поклонился и направился к двери.
– Прощайте, графиня. Следите за вашими гостями. Я пришлю своих людей. Охрана и бдительность никогда не помешают.
– Благодарю тебя, Эдуард. Ты побудешь с нами? – спросила она сквозь слёзы.
– Нет, я отправляюсь к Альфреду. Хочу добиться тотальной проверки персонала колледжа.
Он развернулся и вышел.
В большом доме хозяйничала суета. Раненого внесли в дом, цыгане держались на почтительном расстоянии, не смея беспокоить хозяев. Доктор извлек пулю, обработал рану, тщательно перевязав, и оставил пациента в покое. Марта не отходила от кровати, сотый раз перечитывая указания доктора, написанные бисерным почерком на листке блокнота. Наконец, убедившись, что раненый крепко спит, она отправилась на опушку с хорошими новостями.
Вечером в поместье прибыла машина с охраной. Люди в костюмах рассредоточились по саду.
Когда суета улеглась, дом задышал спокойно, цикады закончили вечернюю молитву звёздам, ночь погрузилась в прохладные цветы и траву, и всем обитателям дома стали сниться хорошие сны.
Всем, кроме графини. Она не могла уснуть. Призраки прошлого терзали её душу. Тогда, взяв свечу, старуха направилась в комнату раненого. Он лежал, залитый лунным светом, словно молоком. Его лицо казалось прозрачным, вырезанным из опала. Густые тёмные волосы разметались по подушке кудрями. Он был совсем ребёнком, но, в то же время, мужчиной. Графиня грустно улыбнулась, вспомнив пылающее лицо Марты. Девочка впервые впустила кого-то в свое хрупкое сердце. Она вздохнула и вышла.
В зале, осиянной лунным светом, Момо гонял очередную игрушку. Что-то блестело в его острых коготках. Старуха взяла кота на руки, ласково журя. Она вынула что-то из его пушистых лап. Подойдя к окну, графиня поднесла игрушку к свету и застыла, пораженная в самое сердце. На её ладони лежал второй перстень – печать.
– Боже милостивый! – прошептала она побелевшими губами. – Где же ты взял его?
Момо облил её золотом глаз, чуть прикрыв правый, словно подмигивая.
12
Юноши склонились над тёмной дырой, оплетённой сухими корнями деревьев. Вороны притихли, наблюдая за ними. Норт сменил палку на короткую широкую лопату.
– Говорят, ад – ужасно пыльный. – Протянул Призрак, явно выгадывая время. Мамина фигура уже исчезла из виду.
– Не знаю, не бывал. – Спокойно констатировал Норт. – Прыгай, твои шестьдесят процентов, так что копаешь тоже ты.
Призрак посмотрел на солнце, достал из корзины фонарь и прыгнул в развёрстую пасть. За ним следом скользнул Норт. Переходы разбегались по всем направлениям, но часть из них была разрушена и засыпана землёй.
– Куда теперь?
Призрак сразу стал деловым. Развернул помятую перепачканную карту и воззрился на нее с видом полководца.
– Сейчас направо, потом два поворота слева пропускаем, идём в третий.
Норт пожал плечами пошёл в правый проход. Потолок становился всё ниже, проходы всё чаще не соответствовали карте. В конце концов, они оказались в просторной гулкой нише.
– Давай перекусим, спина болит от наклонов.
– Эта ниша есть на карте? Сколько нам ещё?
Призрак не ответил, пристально глядя на Норта, удобно расположившегося у стены с корзиной.
– Слушай, а как ты это делаешь?
– Что?
– Ну, в голову влезаешь и мысли читаешь?
Норт усмехнулся. Не спеша достал хлеб, густо намазал кусок маслом и протянул Призраку.
– В каждом человеке живут боль и страх. Это самые сильные чувства, поэтому их легко нащупать в смятенной душе, а обнаружив, использовать как нож. Это просто, как кусок пирога. – Он откусил большой кусок бутерброда и с аппетитом прожевал.
Призрак поёжился.
– А как ты понял, что я вру, Мама ведь повелся, да и Безумец не возражал?
– Это долго объяснять. Ты лучше правду расскажи. А то ложь притягивает «Зрячую плоть». – Его белоснежные зубы блеснули в темноте.
– Ты меня не пугай. Я, между прочим, два курса в университете проучился, пока меня не выперли. Латынь знаю.
– За что выперли? – с набитым ртом поинтересовался цыган.
– Ну, это, как всегда – девчонки, долги, зелёный змий. Стал прогуливать. Родители взбесились. Отец отказался деньги давать. Сестра помогала, как могла. Потом её послали в Италию на стажировку. Я сбежал, скатываясь всё ниже, знался со всяким сбродом. Дружок мой воровал, а однажды притащил эту карту. Деньжищи, говорит, немереные.
Тут во мне словно лампочка зажглась! Сниму квартиру, приведу себя в порядок. Окончу университет, куплю машину последней модели, пиджак с шёлковыми лацканами и подкачу к родительскому дому. Ещё шампанское забыл! Целый ящик шампанского и всем налью, даже псу на привязи.
Решили мы вдвоем идти, да только ему на следующий день нож в спину вогнали. Я заначку взял и сюда, на попутках и пешком.
– А что родители не искали тебя? – поднял бровь Норт.
– Искали, наверное. Только я так разозлился, что чей-то старый седан угнал и два дня мчал, куда глаза глядят, пока не разбил, заснул за рулём. Слава богу, никто не заявил о пропаже. А ты?
– Что за дом?
– Дом, как дом. – Почему-то обиделся призрак. – Может тебе ещё родимое пятно показать?
– Валяй! Где оно у тебя? Тут, правда, темновато, но я посвечу, надеюсь, зрелище того стоит? – глаза Норта весело блестели.
– Какой ты, всё-таки, гад! Правильно тебя в тюрягу упекли.
– Да ладно, я пошутил.
– А за тобой правда безглазый труп бегает?
Норт снова стал серьёзным. Сложил остатки еды в сумку, плотно закрыл бутыль с водой.
– Я не знаю, кто это. Мы остановились в городке неподалеку. Как всегда на площади. Народу много, подают охотно. Я свой номер отработал, не успел зайти в фургон, на меня напали люди в масках. Тогда меня наши легко отбили. Один тяжеловес Роман чего стоит! Он пудовыми гирями, как мячами жонглирует. Хосе, младший брат мой, стал везде со мной ходить.
Тут слух прошёл, что рядом – большое поместье. Это всегда хлеб. Слезливые старушки платят щедро. Но по дороге на нас снова напали, только их было больше и все вооружены. Хосе прострелили плечо, которым он закрыл меня. Я даже помочь не смог. Навалилось четверо. Скрутили и привезли сюда, с завязанными глазами. Заперли в одиночку и не кормили. Только воду давали, иногда хлеба кусок. Я понял, что если сейчас не сбегу, потом сил подняться на ноги не будет. Тут ты шоу устроил, они малость расслабились, я и ушёл. Да ты за мной увязался.
– Что ж ты к своим не возвращаешься?
Норт вздохнул, поднимаясь на ноги.
– Охотятся, почему-то, за мной. Не хочу на них беду навлекать, им и так досталось. Вот выясню всё, и сразу назад.
– И что будешь делать? Я имею в виду, со своими пятьюдесятью процентами?
Норд изогнул бровь и улыбнулся.
– Сначала найду.
13
Мама возился у плиты. Он двигался удивительно грациозно, учитывая размеры его тела, с лёгкостью перемещая котёл с водой со стола на крючок над огнём. Костлявый Безумец, как всегда просвещал его, подняв сухой палец.
– В этот момент культурный герой пал в неравной битве.
– Прости, а бывают некультурные герои?
Старик глубоко задумался. Через десять минут до Мамы донёся храп. Примерно через час, Безумец проснулся.
– Не трудно ответить. – Сразу сориентировался он. – Да.
– А дальше что? Я про культурного героя, погибшего в неравной битве.