Ведьма, Странник и Малыш: Надежда

© СерМаж, 2025

ISBN 978-5-0067-7425-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Осторожно, Катарина!

Как гласит одна древняя шутка, рассказанная самим Локи на пиру у Одина: «Лучший способ победить дракона – это пощекотать ему пятки».

Там, где-то в неопределённой точке мира, в маленьком тихом городке, который ютился неподалеку от многомиллиардного кричащего гиганта, жила-была девочка-женщина Катарина. И была Катарина самой настоящей ведьмой: древней, удивительно красивой и до неприличия остроумной.

Примечание: не стоит полагать, что лишь субъективность суждений автора явилась источником этих и всех последующих умозаключений: каждая деталь, каждое наблюдение могут быть подтверждены практически любым существом из окружения Катарины, будь то существо тёмного мира или небожитель, продвинутый долгожитель или дервишеский странник, Аркан-Дурак или сама Геката.

– Ну да, ну да, – шутливым тоном могла бы на это сказать Катарина, слегка улыбнувшись. Представьте её сидящей на баклажанового цвета диване, что живёт в её квартире, скрестившей свои умопомрачительные босые ноги и элегантно выпускающей пар из своего любимого чёрного вапорайзера, на ней элегантное темное платье. – Интересно у вас получается: как только из ряда вон – сразу мистика начинается. Вот сказали бы, например, ведающая, в устройство тонких миров посвящённая женская сущность с прекрасным чувством юмора, добрым сердцем и сногсшибательной внешностью. Ясно, ёмко, точно, согласитесь?

Да… Что-что, а на язык Катарина была остра и безкомпромисна.

Выглядела Катарина лет на тридцать пять, но на сколько древней на самом деле была женская сущность, владеющая этим роскошным и неувядающим телом – с уверенностью не могла бы сказать даже она сама. Да и паспорт, разумеется, цинично врал.

– Ах, года… – произнесла бы она со своей самой невинной улыбкой. – Некоторые так забавно пытаются поймать их в силки своих календарей… А они – лишь стая мотыльков, летящих на огонь, которого, увы, нет. И всё летят, и летят… В каком-то неизвестном направлении…

После чего она обычно заходилась звонким смехом, от которого мир становился на минуту уютным и радостным местом.

А потом бы непременно добавила, одарив вас одной из своих самых очаровательных улыбок, той самой, от которой у ангелов сводило зубы:

– Согласитесь, глупо пытаться сосчитать песчинки во время бури: я же знаю, что это невозможно.

Да, время не трогало Катарину, словно боясь навредить этому чуду природы, а мудрость, светящаяся в её глазах, не могла быть соизмерена ни с каким известным нам, людям, летоисчислением. Злые языки даже поговаривали, что она была на короткой ноге с самим Хроносом. Ох уж эти люди, и чего они только не выдумают, ведь так? Нам ли с вами не знать об этом.

Что ж, добавим-ка мы теперь большей глубины портрету этого удивительно существа. Катарина была ослепительно, неординарно красива, как богиня своенравна и как тигрица уверена в себе. Её красота была неприличной, дерзкой, тёмной и антисоциальной. Внешность этой женщины настолько не вписывалась в окружающий мир, что когда она появлялась в обществе, многие её не замечали вовсе, а те, кто всё-таки осмеливался увидеть её, не верили своим глазам и впадали в необычное для них состояние: мужчины испытывали предательскую слабость в теле, теряли способность связно мыслить и ориентироваться на местности, а женщины вдруг начинали шипеть, как дикие кошки в момент опасности. А теперь добавьте к этому отважное и доброе сердце, острый как кинжал сарацина ум, витиеватую речь и прекрасное чувство юмора, и тогда, возможно, но лишь только возможно, вы получите хоть сколько нибудь годный портрет этой Грации во плоти, или девочки-женщины-ведьмы.

– А вот это мне по сердцу. Истинная красота и сила видны даже слепцу, если он осмелится поднять голову, – ухмыльнулась бы на это Катарина, обнажая ещё одну важную характерную черту своей личности: в этой своенравной и уверенной в своей силе и красоте натуре не нашли себе приют ни лицемерная госпожа Ложная Скромность, ни трусливая госпожа Застенчивость. Их просто не пригласили на обед.

– Истину, как и солнце, не скрыть под ладонью, – не стала бы отрицать и это Катарина, задумчиво разглядывая дымок от своего вапорайзера. – Река не спрашивает у камней, красива ли она, прежде чем проложить себе путь. Она просто течёт. Моя природа – течь, где мне вздумается. Ведь мудрый не спросит у бури, почему она сильна, и у звезды, почему она ярка? Они просто есть. Быть собой – единственная сила, которая имеет значение.

Что ж, сказано так сказано: не в бровь, а в глаз.

Ах, Катарина, прекрасная и удивительная!

Описать внешность Катарины пробовали многие поэты и художники, но до сих пор вряд ли найдется хоть одна словесная или изобразительная копия, или даже фотография, которые хотя бы приблизительно передавали сложность и многомерность её натуры и её неуловимого образа.

Здесь поэтому мы остановимся, и попросим её саму сделать это за нас.

– Ты хочешь, чтобы я, словно заезжий художник, набросала тебе свой словесный портрет? (Катарина смеется тихим, переливчатым смехом) Ну что ж, изволь! Попробую облечь в слова то, что обычно заставляет смертных терять дар речи… или, по крайней мере, сильно запинаться. (подмигивает).

Представь себе… (она медленно обводит себя взглядом, словно оценивая произведение искусства) …ночь, но не тихую и безмятежную, а ту, что полна предчувствий, грозы и магии. Вот такого цвета мои волосы – как вороново крыло под лунным светом, густые и непокорные, хранящие тайны древних заклинаний и запах лесных трав.

Глаза? О, глаза – это отдельная история! (она наклоняется чуть ближе, и ты видишь в них пляшущие искорки). Говорят, они как два темных озера, но это скучно. Скажем так: это два изумрудного цвета омута, где на дне спят древние силы, а на поверхности пляшут чертенята веселья и озорства. Иногда в них можно увидеть отблеск мудрости тысячелетий, а иногда – просто желание подшутить над незадачливым путником (хихикает). И говорят иные, что в глубине их затонули не один вражеский флот, пара-тройка небольших галактик и тьма тьмущая существ с разным вероисповеданием. Так что… милый мой, будь осторожен, когда смотришь в глаза женщины, особенно, если эта женщина – ведьма (её смех рассыпается по комнате, а в глазах, о, ты готов поклясться, на мгновение проносятся все эти затонувшие корабли, падшие звёзды и лица существ, по своей неосмотрительности заглянувших слишком уж глубоко!).

Фигура? Ну, скажем так, достаточно хороша, чтобы музы вдохновлялись, а богини… слегка завидовали. (она кокетливо пожимает плечом). Гибкая, как ивовая ветвь, сильная, как молодая волчица. Люблю наряды, что подчёркивают… достоинства, но главное украшение – это уверенность и та искра жизни, что горит во мне ярче любого самоцвета.

А улыбка… улыбка – моё любимое оружие и мой лучший аксессуар. Она может быть ласковой, как летний ветер, а может – острой, как ведьмин кинжал. Обещающей неземное блаженство… или просто очередную веселую проказу за твой счет.

Как шепчут зеркала в старых, пыльных замках: «Истинная суть не в отражении, а в свете, что идет изнутри… и в умении этим светом ослепить, когда нужно!»

Так описала бы себя эта удивительная женщина, к чему, вероятно, добавила бы следующее:

– Впрочем, зеркала лгут. Они показывают лишь то, что может выдержать взгляд смотрящего. Истинную же суть вещей может выдержать не каждый, мои миленькие. Поэтому я так добра и позволяю вам, людям, любоваться лишь отражением. Но как гласит один древний парадокс, выцарапанный на песке времени: «Иногда отражение появляется раньше, чем сам предмет, особенно если замешана ведающая».

Здесь наше перо в восхищении замирает, ибо не в его силах и таланте соперничать с изяществом слога и глубиной художественного наблюдения, с которыми изобразила себя эта одаренная богами женщина. Помолчим немного, дабы улеглась мудрость её слов в нашем сознании, и лишь после добавим: Катарина обладала той редкой красотой, которая есть в каждой женщине, но которую большинство из них, увы, предпочитает держать взаперти, как спящую богиню или опасного зверя, словно опасаясь не совладать с этой силой, если она вдруг проснётся к жизни.

А ведь скажут одни, что женская красота – страшная сила, впрочем, так говорят те, кто судит о море лишь по пене на гребне волны. Истина же сокрыта от взора поверхностного наблюдателя глубоко в пучине морской: женская красота – сила созидающая и вдохновляющая, первородный элемент, без которого ткань бытия истлела бы от скуки и серости. Ведь говорили мудрецы: не в острие кинжала, но в изгибе ресниц сокрыта власть, что рушит тиранов и возводит города.

*****

Итак, Катарина была ведьмой, но не из тех, которых рисует пылкое воображение иных знатоков мифов и легенд, основываясь зачастую только на весьма и весьма сомнительных источниках информации, а ведьмой в обычном понимании совсем необычной.

В её просторной и очень светлой квартире с чудесной мансардой ничего не булькало и не варилось, и никогда из трубы и окон её дома не валил зелёный с тёмно-фиолетовыми оттенками дым. Катарина не летала на метле, искренне считая это неуместным позёрством, и она не любила домашних животных.

– Терпеть не могу домашних животных, – говорила Катарина, пожимая плечами, как-бы говоря собеседнику, что вот такая она, необычная ведьма.

Себя же Катарина ведьмой называла лишь в шутку, отмечая при этом:

– Женская магия – это не ведьмы и заклинания. Это интуиция, грация, ум и умение делать невозможное возможным без суеты.

А вот что Катарина любила больше всего на свете, так это веселье и шутки, правда, здесь следует отметить, что чувство юмора у неё было очень и очень своеобразным. Катарина, знаете ли, зачастую выражала свои мысли в парадоксально-лирическом формате, который мог поставить в тупик не только смертных интеллектуалов, но и продвинутых долгожителей, как то демонов или даже самих богов.

К примеру, вот что Катарина ответила однажды на приветствие одного серого гражданина:

– Не удовольствием земным измерить то трепетное чудо нашей встречи – она в иных мирах уже сияет, где высшее блаженство лишь порог у вечности.

Каково? Не удивительно, что после такого приветствия обозначенный выше гражданин впадал в туповатую задумчивость, пытаясь обнять то необъятное, что уместилось в коротком приветствии прекрасной женщины, сопровождаемом самой невинной улыбкой.

В заключении добавим, что по мнению многих сущностей, повстречавших Катарину на своем пути, бытие отдельно взятого индивидуума, будь-то простой человек, небожитель или обитатель тёмного мира, можно разделить на два диаметрально противоположных этапа: до встречи с Катариной и после, и вы, уважаемый читатель, только что с ней повстречались.

Глава 2. Утро цвета Мокко и Никотинговых Облаков

Утро просачивалось в высокое, чуть пыльное окно мансарды неохотно, словно ленивый кот, не желающий покидать тёплую лежанку. Оно золотило верхушки старых фолиантов на полках, искрилось в гранях забытого хрустального бокала и робко ласкало ту, что была воплощением сумрачной, но неотразимой прелести.

Катарина возлежала на своем любимом диване – плюшевом монстре неопределённо-баклажанного цвета, повидавшем на своем веку больше тайн, чем исповедник средней руки. Разметавшись по бархату с хищной грацией ночной пантеры, что только что сытно позавтракала заблудшим сновидением, она была великолепна. Спутанные пряди волос цвета воронова крыла обрамляли лицо, где следы сна еще боролись с просыпающейся иронией. Тонкая шёлковая сорочка цвета грозового неба не скрывала, а скорее подчеркивала изгибы, способные смутить и святого отшельника, и опытного беса.

В одной руке она держала фарфоровую чашку, из которой пила обжигающий черный кофе – напиток столь же крепкий и бескомпромиссный, как и она сама. Аромат его смешивался с другим, более эфирным запахом – сладковатым, с нотками тёмных ягод и чего-то неуловимо-колдовского. Это был пар из изящного вапорайзера, зажатого в пальцах другой руки. Катарина томно затягивалась, выпуская в воздух призрачные клубы ароматного дымка, которые лениво танцевали в лучах утреннего света, словно духи, не решившие, куда им отправиться – в мир иной или обратно во флакончик с жидкостью.

О чём думает ведьма в такие благословенные минуты покоя? О судьбах мира? О котировках на рынке магических ингредиентов? О великой битве Света и Тьмы (или, в её случае, Хаоса и Уныния)?

О, нет. Мысли её текли лениво, как патока в лунную ночь.

– Чем бы себя сегодня занять, суеверных погонять? – на распев сказала Катарина. Уголки её губ при этом дрогнули в едва уловимой улыбке, словно пронеслись в её памяти её прошлые проказы.

– Как же хорошо, – с истомой в голосе произнесла Катарина.

Она присела на своем баклажанном чуде и грациозно потянулась, картина, узрев которую мириады демонов, богов да и просто людей теряли головы и отправлялись за звездой на небе, бросая своё бренное существование к ногам красавицы.

Ей было хорошо. То самое редкое, почти физически ощутимое «хорошо», когда мир за окном кажется не более чем назойливой мухой, от которой можно отмахнуться лёгким движением мысли.

«Так-с…» – пронеслось в её голове, окрашенное лёгкой зевотой. «Чем бы уязвить этот пресный, предсказуемый мир сегодня? Наслать на того назойливого адепта Белого Братства, что вчера проповедовал под окнами, лёгкую форму словесного недержания? Или, быть может, заставить статую Фемиды у здания суда подмигивать прокурору? Банально… Скучно…»

Она сделала ещё одну затяжку, прикрыв глаза.

«Может, устроить спонтанный дождь из лягушек над ратушей? Классика, конечно, но всегда эффектно. Или… перекрасить луну в цвет индиго? Нет, Пётр Афанасиевич потом будет ворчать, что это нарушает какие-то там межпространственные фэн-шуи…»

Уголок её губ дрогнул в предвкушении улыбки, неизменно озарявшей её лицо, лишь только вспоминала она о своем друге.

«А может… ну его всё? Просто поваляться здесь ещё часок-другой? Да. Пожалуй, это самый дерзкий и анархичный план на сегодня».

И она отпила еще глоток кофе, погружаясь в это редкое мгновение чистого, незамутнённого гедонизма, пока аромат ванили и греха (или что там было в ее вапорайзере?) смешивался с запахом крепкого кофе и пыльных книг. Мир подождёт. По крайней мере, до следующей чашки.

Именно в тот момент, когда блаженство достигло своего апогея, грозя растечься карамельной лужицей по баклажановому плюшу, воздух взорвался. Не громом небесным, не воплем банши – о нет, куда изощрённее! Заиграла симфония Шнитке. Тревожная, диссонирующая, рвущая ткань утренней неги на тысячу хаотичных лоскутов – идеальный звуковой сигнал для телефона ведьмы, не терпящей посредственности.

Катарина поморщилась, словно от зубной боли. Её вапорайзер замер на полпути ко рту. «Ну вот, началось,» – промелькнуло в голове. – «Не дают и пяти минут побыть приличным сибаритом». На дисплее высветилось: «Пётр Афанасиевич (Межмировой Роуминг Активен)».

Она лениво ткнула пальцем в экран, поднося трубку к уху.

– Приветствую тебя, мой межгалактический обормот, вестник хаоса и нарушитель утреннего кофепития, – промурлыкала она в трубку, выпуская облачко ароматного пара. – Надеюсь, причина твоего вторжения в мою персональную нирвану как минимум апокалиптических масштабов? Иначе пеняй на себя – превращу твой любимый портальный компас в кухонную терку.

– Божественный свет мой, что манит и зовёт сквозь туман измерений! – загремел в трубке бодрый голос Петра Афанасиевича, в котором, однако, слышались нотки… нет, не паники, скорее, азартного недоумения. – Апокалипсис пока откладывается, хотя предпосылки, знаешь ли, имеются! У нас тут ЧП локального, но весьма интригующего характера!

– Интригующего? Пётр Афанасиевич, уволь меня от своих ребусов до полудня, – вздохнула Катарина, делая глоток остывающего кофе. – У меня сегодня по плану – горизонтальное положение и размышления о тщете всего сущего.

– Тщета подождет! Тут Малыш наш… того… испарился!

Катарина чуть приподняла бровь.

– Испарился? Как – испарился? Его утащили серые люди из Комитета По Контролю За Аномальными Детьми? Или он сам решил прогуляться по Лимбу?

– Вот в том-то и фокус, о несравненная! Тело-то на месте! Опекуны его звонили – лежит себе на диване, тёпленький, дышит ровно, пульс как у космонавта перед стартом. А вот самого Малыша – не сыскать! Пусто! Как будто душу вынули, а оболочку оставили на вешалке проветриться!

Катарина села на диване, её утренняя леность начала испаряться быстрее никотинового пара. Это было уже не банальное похищение. Это было… интересно.

– Я уж тут метнулся по соседним реальностям, – продолжал тараторить Пётр Афанасьевич, – заглянул в Зеркальный Лабиринт, проверил Астральную Библиотеку, даже в Карманное Измерение Старых Носков сунулся – пусто! Ни следа его сознания! Будто… стёрли. Или увели куда-то, куда мои пропуска не действуют.

Он сделал паузу, и голос его стал чуть серьёзнее.

– В общем, божественная, тут без твоих тонких настроек не обойтись. Нужен твой… э-э-э… прямой канал связи с бренным телом. Понимаешь? Прощупать его изнутри, через физическую оболочку. Узнать, куда его астральную сущность умыкнули или куда она сама изволила отбыть на прогулку. Ты ведь у нас… ну, Изида и Фрейя в одном флаконе, мастер по этим… душевным эманациям и прочим эктоплазменным загогулинам. Включайся, а? А с меня – бутылочка нектарчика с Ганимеда, того самого, что вызывает трёхдневный приступ гениальности и лёгкую левитацию.

Катарина помолчала лишь мгновение, глядя на танцующие в солнечном луче пылинки. Её диван всё ещё манил, но зов приключений и необходимость защитить их Малыша был сильнее.

Она усмехнулась – той самой своей тёмной, обещающей улыбкой.

– Хм. Оставить Малыша… вернее, его бренные останки… без присмотра в такой ситуации? Это было бы верхом легкомыслия даже для нас, не находишь, Пётр Афанасиевич? – Её голос сочился иронией, но в нём уже звенела сталь. – Я выдвигаюсь. Не мельтиши под ногами, милый, пока я буду… настраивать канал. И да, нектар твой с Ганимеда оставь себе – от него потом три дня всё фиолетовым кажется. Просто обеспечь тишину в эфире, ладно? Твой энтузиазм и эти твои… божественные комплименты иногда создают помехи на тонких планах.

Она решительно нажала отбой, не дожидаясь ответа. Встала с дивана – гибкая, внезапно собранная, как пружина перед выстрелом. Утренняя нега улетучилась без следа, сменившись азартом охотницы, учуявшей необычную дичь: впереди маячило нечто куда более занимательное, чем дождь из лягушек или перекрашенная луна. Игра началась. И Катарина собиралась играть по своим правилам.

Глава 3. Малыш

Здесь не было утра. И вечера. И времени вообще, кажется, тоже. Был только Лес.

Дремучий, древний, сомкнувший свои корявые ветви над головой так плотно, что редкие, заблудившиеся лучи солнца казались не светом, а болезненной сыпью на тёмной коже мха. Воздух стоял густой, пахнущий прелью, тишиной и чем-то ещё – чем-то забытым, первобытным.

Малыш не помнил, как он сюда попал. Вот он был… где? Дома? На улице? В каком-то сне? А вот он уже здесь, посреди этого бесконечного сплетения стволов, корней и теней. Он попробовал идти – вперёд, влево, вправо – но Лес был повсюду. Одинаковый, безразличный, непроходимый. Словно стены выросли вокруг него, стены из живого, дышащего дерева, которое не хотело его выпускать. Ни тропинки, ни просвета, ни звука, кроме собственного дыхания и глухого стука сердца в ушах.

Он остановился, тяжело дыша. Нужно было что-то делать. Нельзя просто стоять и ждать, пока Лес поглотит его целиком. Он сжал кулаки, пытаясь собрать рассеянные мысли, найти хоть какую-то зацепку, решение. Паника, холодная и липкая, уже шевелилась где-то глубоко внутри.

«Я – воля!»

Слова всплыли в памяти сами собой, как обрывок давно забытой песни. Он не знал, откуда они, но почувствовал – это важно. Это правильно. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, вложить в эту фразу всю силу своего желания выбраться.

«Я – воля! Я – воля!» – билось в его мозгу, как пойманная птица.

Но Лес вокруг даже не шелохнулся. А вот внутри… внутри что-то изменилось. Та маслянистая, неприятная точка тревоги, что зародилась где-то в центре груди, когда он понял, что заблудился, вдруг начала расти. Неспешно, неотвратимо, как чернильное пятно на промокашке. Она ползла вверх, к горлу, сдавливая дыхание, и вниз, к животу, скручивая его ледяными пальцами.

Тщетно. Практика не работала. Или работала не так. Чем сильнее он пытался утвердить свою волю, тем больше становился страх. Он уже не был точкой. Он разлился по всему телу, заполнил его до краев, превратив Малыша в сосуд, доверху наполненный вязкой, тёмной тревогой.

Он открыл глаза. Лес был всё тем же – сумрачным, молчаливым, бесконечным. Но теперь он казался ещё и насмешливым. Словно старый, беззубый великан, наблюдающий за барахтаньем букашки.

Малыш сполз по шершавому стволу на влажную землю. Он больше не пытался бороться. Тревога затопила его, парализовала. Он сидел, обхватив колени руками, маленький мальчик в огромном, враждебном лесу, и чувствовал, как последние крохи его «Я» растворяются в этой всепоглощающей панике. Он был здесь. И выхода не было.

Глава 4. Катарина выходит на тропу войны

Спальня Малыша была… необычной. В ней не было плакатов с какими-то мультяшными героями, разбросанных машинок и частей конструктора, или смешной лампы в виде совы. Комната его была очень просто обставлена: кровать да небольшой шкаф, служащий хранилищем его вещей, а все игрушки Малыша умещались в одной среднего размера коробке, разделенной на секции, нашедшей своё пристанище в одном из углов комнаты. Эта коробка была наполнена шарами, кубиками, треугольниками и палочками разных размеров, а в отдельной секции хранились какие-то листки с записями и рисунками. В общем, обстановка комнаты определённо указывала на аскетичность и неординарность характера её обитателя. И это было так: Малыш был необычным ребёнком.

Войдя в комнату, Катарина увидела пугающе тихое тело Малыша, неподвижно лежавшее на кровати. Но взгляд Катарины не задержался на нём. Её внимание мгновенно приковал гость.

У изголовья, на складном (!) стульчике, явно принесённом с собой, восседал ОН. Мужчина. Безупречный тёмный костюм, начищенные туфли, аккуратный пробор в волосах. Рядом на полу стоял строгий кожаный чемоданчик, похожий на саквояж коммивояжера, торгующего пылесосами или вечной жизнью (что порой одно и то же). Лицо у мужчины было бы приятным, если бы не глаза – слишком умные, слишком древние – и ехидная улыбка, играющая на тонких губах. Бес. Канцелярская версия.

Катарина замерла на пороге лишь на секунду, оценивая диспозицию с быстротой опытного фехтовальщика. Никакой суеты. Она плавно вошла в комнату, мягко притворив за собой дверь. Игнорируя стул у кровати и вопросительно приподнятую бровь беса, она опустилась в метрах двух на пол напротив него, легко устроившись в полулотосе. Грация дикой кошки, облачённой в шёлк и сумрак.

Приспустив ресницы, длинные и тёмные, как заклинания ночи, она достала свой вапорайзер. Изящный, из чернёного серебра. Медленно, с наслаждением, сделала затяжку, выпуская в спёртый воздух комнаты облачко ароматного дыма с нотками сандала и лунного света. Сквозь ресницы, лениво и расслабленно, она изучала незваного гостя. О, Боги, как же она была хороша в этот момент! Небрежно упавшая на плечо прядь иссиня-чёрных волос, изгиб шеи, мерцание кожи в тусклом свете лампы… Она была воплощением той самой древней, хаотичной, женской силы, перед которой пасовали и герои, и демоны. Чистый, незамутненный соблазн, смешанный с едва уловимой угрозой. Сам воздух вокруг неё, казалось, загустел и заискрился.

Тишина длилась долго. Минут десять, не меньше. Время в комнате остановилось, превратившись в густой кисель ожидания. Только тонкий дымок вился спиралью к потолку. Противники внимательно изучали друг друга в поисках слабых мест и оценивая силу. В конце концов, Бес не выдержал и заволновался, выказывая свою слабость. Но не спешите с выводами о силе этой сущности: отметим, отдавая ей должное, что в бесконечном множестве миров вряд ли найдется достойное количество индивидуумов, способных так долго сохранять невозмутимость и благоразумие, находясь под прямым воздействием древней сокрушающей стихии, бурлящей в сердце Катарины, и её невероятной обжигающей красоты.

– Уау, – протянул он с искренним, почти театральным восхищением. Голос у него был бархатный, вкрадчивый, с лёгкой ржавчинкой – как у старого патефона, играющего запретную мелодию. – Ослепительно! Прекрасная древняя сила во всей своей красе. Я почти… тронут такой встречей.

Катарина лишь чуть заметно улыбнулась уголком губ, продолжая молча пускать дымок. Она дала ему ещё пару минут помолчать, наслаждаясь его нетерпением.

Наконец, она заговорила. Голос её был низким, обволакивающим, с лёгкой хрипотцой, от которой у беса в теле распространилась какая-то деморализующая дрожь.

– Всё от Создателя, – сказала она тихо, глядя куда-то сквозь него.

Бес моргнул, но быстро нашёлся. Наглая улыбка снова растянула его губы.

– Всё от Создателя, – повторил он, как эхо.

– Ну, – Катарина перевела на него взгляд, прямой и пронзительный, от которого его улыбка чуть дрогнула. – Каким ветром занесло сюда служителя энтропии в таком… презентабельном виде? Неужели у них совсем худо с кадрами, раз приходится нанимать вольных стрелков из нашего профсоюза? Не могли прислать кого-то… более серого? Более соответствующего их черно-белой эстетике?

Бес чуть поёрзал на своем складном стульчике. Комплимент об «их профсоюзе» явно пришёлся ему по вкусу, но намёк на наёмничество задел.

– Работа есть работа, о прекрасная госпожа, – он постарался придать голосу деловитость. – Контракт. Конфиденциальность. Вы же понимаете. К тому же, ваши… э-э… подопечные иногда требуют особого подхода. Деликатного.

– Деликатного? – Катарина изящно изогнула бровь. – Это когда душу из ребёнка вынимают и запирают в каком-то ментальном чулане? Весьма деликатно, не спорю. Почти хирургически. Наверное, в вашем чемоданчике для этого специальные инструменты имеются? Скальпели для астрала, пинцеты для подсознания?

– Инструментарий – коммерческая тайна, – парировал бес, но в глазах его мелькнуло что-то вроде досады. Он явно не ожидал такого прямого сарказма. – Я лишь… обеспечиваю сохранность объекта. Временно.

– Временно? Ах, да. Пока не придумают, как эту силу… утилизировать? Усреднить? Подключить к Большому Черно-Белому Телевизору, чтобы он показывал ещё унылее? – Катарина сделала ещё одну затяжку, медленно выпуская дым ему в лицо. Дым вёл себя странно – он не рассеивался, а словно оплетал беса невидимой паутиной. – Знаешь, милейший, руна Перт, руна тайны и жребия, шепчет мне на ушко, что твой контракт… м-м-м… не так уж и железобетонен. Особенно пункт о форс-мажорных обстоятельствах. А появление здесь меня – это, знаешь ли, форс-мажор чистейшей воды.

Бес нервно кашлянул. Он попытался выглядеть невозмутимо, но его пальцы чуть крепче сжали ручку чемоданчика.

– Мои юристы…

– О, брось! – отмахнулась Катарина с лёгким, серебристым смешком, от которого тело Беса снова задрожало и наполнилось предательской слабостью. – Какие юристы против шёпота древних рун и логики сердца? Неужто ты променял танец с вакханками под безумной луной на чечевичную похлёбку стабильности и медицинскую страховку от серой конторы? Ты же помнишь, как пахнет озон после битвы титанов, как поёт ветер в волосах у Дикой Охоты, как рождаются звёзды из первозданного бульона возможностей! А теперь что? Галстук, чемоданчик и… отчёты о проделанной работе по изъятию душ? Как говаривал один старый бес-философ, ещё до того, как изобрели ипотеку: «Продать вечность за расписание – вот истинное падение!»

Бес вздохнул, и в этом вздохе проскользнула тень ностальгии.

– Ах, божественная, те времена были пьянящи, не спорю. Вино лилось рекой, миры рождались и гибли под стук наших копыт… Но сколько хаоса! Сколько непредсказуемости! – Он попытался вернуть деловой тон. – Порядок, даже… э-э… монохромный порядок, даёт структуру. Безопасность. Не все созданы плясать на краю бездны. Иногда нужен… план. Хотя бы план эвакуации.

– План? Безопасность? – Катарина подалась чуть вперёд, её глаза потемнели, становясь похожими на два колодца, ведущие прямо в ночь времён. – Это слова из лексикона големов, а не существ, помнящих дыхание Хаоса! Твои наниматели хотят не порядок навести, а закатать Вселенную в серый асфальт инструкций! Руна Ансуз, руна божественного слова и мудрости, шепчет мне, что твои речи правильны, как параграф в уставе, но сердце твое поёт другую песню. Песню о вольном ветре, а не о сквозняке в казённом коридоре.

Она улыбнулась – открыто, обезоруживающе, но в глубине её глаз плясали опасные огоньки.

– Послушай меня внимательно, служитель энтропии по вызову. Мальчишка – не просто объект. Он – средоточие таких сил, что твоим нанимателям и не снились. И он наш. Мой и Петра Афанасиевича. Который, кстати, уже наверняка проламывается сквозь пару-тройку измерений, чтобы поинтересоваться, кто тут обижает детей в его отсутствие. А он, знаешь ли, не любит незваных гостей. Особенно таких… костюмированных. И складные стульчики его раздражают. Он считает их верхом бюрократического цинизма.

– Ты ведь умный бес, – её голос снова стал вкрадчивым, почти интимным. – Зачем тебе оказываться между молотом Хаоса и наковальней Порядка? Из-за контракта с теми, кто считает вершиной мироздания… отсутствие орфографических ошибок в докладной записке? Подумай. Не стоит оно того. Верни Малыша. И уходи. По-хорошему. Пока Пётр Афанасиевич не притащил сюда в качестве аргумента какой-нибудь ручной сингулятор или не начал цитировать тебе законы Мерфи, переведённые на язык демонов Бездны. Это, говорят, очень деморализует.

Бес смотрел на неё несколько секунд, его лицо было непроницаемо, но Катарина видела – она попала. В его древнюю сущность, которая презирала мелочность и серость его нынешних работодателей. В его здравый смысл, который подсказывал, что связываться с этой ведьмой и её чокнутым другом-путешественником – себе дороже. В его… да, пожалуй, в его уставшую от серости душу.

Он медленно, с достоинством встал. Аккуратно сложил свой стульчик. Поднял чемоданчик. Поправил несуществующую складку на лацкане пиджака.

– Что ж, прелестная Богиня, – сказал он с кривой усмешкой, в которой уже не было прежней наглости, но появилась тень усталой иронии. – Ваш метод убеждения… не лишён изящества. И, признаться, доля истины в ваших… э-э… хаотичных речах есть. Пожалуй, сохранность объекта в ваших руках будет… более непредсказуемой. А значит, и более интересной для наблюдения со стороны. Контракт, знаете ли, не запрещает мне вести полевые заметки о проявлениях первозданных сил.

Он шутливо поклонился, почти галантно.

– Не буду мешать вашему… э-э… творческому беспорядку. До новых встреч в эфире. Надеюсь, они будут менее… продуктивными для ваших оппонентов и более… красочными для меня.

И он просто растаял. Не исчез во вспышке серы или дыма, а как-то… стёрся из реальности, как карандашный набросок, оставляя после себя лишь лёгкий запах озона и дорогого одеколона с нотками пыли из архива. Стульчик и чемоданчик исчезли вместе с ним.

Катарина устало выдохнула и медленно, словно в ней вдруг ослабли все пружины, вытянулась на полу, закрыв глаза. Голова слегка гудела от напряжения. Ментальные поединки выматывали порой сильнее физических.

Прошла минута тишины. А потом…

– Катарина!

Она открыла глаза. Малыш сидел на кровати, протирая кулачками глаза. Он выглядел заспанным, немного растерянным, но вполне… присутствующим. Никаких следов Леса или паники.

– Катарина! Как это чудесно, что ты зашла пожелать мне доброго времени! – он широко улыбнулся ей своей самой обезоруживающей детской улыбкой.

Катарина не смогла сдержать ответной улыбки – усталой, но искренней.

– Время доброе, Малыш. Кажется, у тебя были… интересные сны.

Глава 5. Завтрак

Не успел Малыш закончить свою радостную тираду, как дверь спальни распахнулась, и на пороге возникли опекуны. Пара – мужчина и женщина, лет под пятьдесят, с теми ясными глазами и спокойной аурой, что выдают людей, идущих своим Путём. Дервиши срединного пути, но, скажем так, ещё не достигшие головокружительных высот межпространственных путешествий или виртуозных ментальных дуэлей со служителями энтропии. Скорее, старательные ученики, бредущие по тропе с посохом здравого смысла и котомкой добрых намерений. На их лицах читалась ночь, полная тревоги, сменившаяся теперь робкой надеждой.

– Малыш? Ты… ты в порядке? – выдохнула женщина, подбегая к кровати. – Всё слава богу?

Катарина, грациозно (хоть и несколько помято после недавнего «диалога») поднимаясь с пола, одарила их своей самой загадочной улыбкой.

– О, несомненно, – промурлыкала она, отряхивая несуществующую пылинку со своего плеча. – Слава Создателю. Кажется, ночные кошмары решили поискать себе другую жертву.

Мужчина-опекун облегчённо выдохнул, пригладив свою аккуратную бородку, в которой уже серебрились нити мудрости (или просто седины).

– Тогда… раз уж всё так чудесно разрешилось… может, к завтраку? – предложила женщина, её голос снова обрёл мягкую уверенность хозяйки дома. – У нас как раз оладьи подоспели. На кефире по старинному рецепту прабабки Агафьи – говорят, она знала толк не только в травах, но и в правильном брожении теста.

И вот они уже сидят на кухне – светлой, уютной, пахнущей кофе, ванилином и чем-то неуловимо-домашним. На столе – гора золотистых оладий, сметана в глиняной крынке, мёд, прозрачный, как слеза ангела, и дымящийся чай с чабрецом. Малыш, начисто забывший о тёмном Лесе, уплетал оладьи за обе щеки, измазав нос сметаной. Опекуны с улыбкой наблюдали за ним, а Катарина лениво ковыряла вилкой оладушек, потягивая крепкий кофе.

– Поразительно всё-таки, – задумчиво произнес мужчина-опекун, намазывая оладью мёдом. – Как человечество додумалось, что вот это – съедобно, а вот то, похожее как две капли воды, – отправит тебя на преждевременную встречу с предками? Представляю себе первого храбреца, решившего попробовать незнакомую ягоду… Или того гения, что догадался сушить зерна, толочь их в муку, мешать с водой и печь на огне. Это же какой полет фантазии!

– Или отчаяния, – хмыкнула Катарина. – Как гласит одна древняя шумерская поговорка, найденная на табличке рядом с рецептом пива: «Голод – лучший повар и величайший экспериментатор». Возможно, первую лепёшку испек кто-то, кому просто надоело грызть сырые колосья.

– А кукуруза! – подхватила женщина-опекун, её глаза заблестели. – Кто первым понял, что эти твёрдые жёлтые штуки можно варить или жарить? И что они станут вкусными? Это же чистое наитие! Божественное провидение!

– Или подсказка какого-нибудь залётного путешественника во времени, которому надоела местная диета из кореньев, – предположила Катарина, подмигнув Малышу, который хихикнул в кулачок.

Именно в этот момент дверь кухни с шумом растворилась, и на пороге возник Пётр Афанасиевич. Слегка растрёпанный, с горящими глазами и видом человека, только что вынырнувшего из кротовой норы, ведущей прямиком из пятого измерения.

– Аааа! Оладушки! Божественно! – воскликнул он, плюхаясь на свободный стул и моментально придвигая к себе тарелку. – Чуял их аромат сквозь три слоя пространственно-временного континуума! Здравствуйте, дорогие мои! Малыш, выглядишь бодрячком! Катарина, о несравненная, ты как всегда – утренняя заря во плоти, даже после изматывающих поединков с потусторонними сущностями!

Пётр Афанасиевич был воплощением добродушного хаоса. Его беспокойное и живое воображение, казалось, постоянно уносило его в неведомые дали: он мог начать рассказывать про устройство гравицапы на Альдебаране, отвечая на вопрос о погоде, и тут же забыть, куда положил свой межпространственный компас. Но за этой маской рассеянного весельчака скрывалась стальная воля, мгновенная реакция и ум, острый, как лезвие катаны, отточенный на тысячах пройденных миров и ещё большем количестве невероятных приключений.

Давайте же поближе познакомимся с этим неординарным человеком.

Представьте себе мужчину лет сорока пяти, но с глазами, видевшими рассветы на планетах, где время течёт вспять, и закаты в мирах, существующих лишь в воображении какого-нибудь безумного бога. Вечно чуть растрёпанный, словно только что вынырнул из очередного портала, он носит на себе отпечатки тысяч дорог – едва уловимый запах озона, пыльцу с цветов, что растут лишь в садах Гесперид, и лёгкую усталость мудреца, познавшего тщету всего сущего… и решившего от всей души над этим посмеяться.

Его речь – это фейерверк! Он сыплет историями, от которых у обывателя волосы встали бы дыбом, с лёгкостью жонглирует терминами из забытых гримуаров и гиперпространственной физики, приправляя всё это древними поговорками, услышанными от говорящих грибов или свергнутых божеств. Он обожает каламбуры, гиперболы и слегка абсурдные сравнения.

Пётр Афанасиевич – весёлый, живой, неунывающий оптимист, даже когда вокруг рушатся миры (буквально). Он – вечный двигатель, генератор идей (порой совершенно безумных) и душа компании, в особенности если компания состоит из таких же эксцентричных личностей. За его внешней рассеянностью и любовью к шуткам скрывается острый ум, как уже отмечалось нами, мгновенная реакция и глубокое понимание законов Вселенной – тех, что не упоминаются в учебниках.

Его сила – не в грубой магии, а в знании, в умении находить «двери» там, где другие видят лишь стену, в способности договариваться с самыми невероятными сущностями и в неиссякаемом запасе веры в то, что даже самый серый мир можно раскрасить, если под рукой есть правильные краски… или хотя бы хорошая компания. Он – тот самый «Аркан Дурак» из Таро: вечный странник, свободный дух, идущий по краю пропасти с улыбкой и цветком в руке, не боясь упасть, ибо знает, что всегда есть крылья… или на худой конец, ещё одно измерение, куда можно мягко приземлиться.

– А мы тут как раз рассуждаем о гастрономических прорывах человечества! – сообщил мужчина-опекун Петру Афанасиевичу.

– О! Великая тема! – тут же включился Пётр Афанасиевич, ловко подцепляя вилкой сразу три оладьи. – А знаете ли вы, что рецепт пшеничной лепёшки был подарен людям… э-э-э… ну, скажем так, одной весьма симпатичной цивилизацией из системы Тау Кита? Они использовали его как универсальный сухпаек для своих звёздолетов. Правда, у них он был со вкусом жареных квазаров, пришлось адаптировать под земные реалии. А кукурузу… о, это вообще отдельная песня! Её завезли ацтекам не боги, как они думали, а контрабандисты из параллельной вселенной, где кукуруза – разумное существо и основной источник философской мысли! Они просто хотели избавиться от излишков… э-э… интеллектуального продукта. Вот так и живём – жуём мудрость веков, не подозревая об этом!

Все рассмеялись его фантазиям, даже Катарина позволила себе лёгкую улыбку. Завтрак протекал весело и непринужденно, наполненный шутками, смехом и невероятными историями Петра Афанасиевича. Опекуны сияли – их подопечный был снова с ними, весел и невредим.

Но под этой лёгкой пеной смеха и аромата оладий Катарина и Пётр Афанасиевич ощущали что-то ещё. Неясное, но настойчивое присутствие. Холодное дыхание на затылке. Взгляд из тени, невидимый, но всепроникающий. Бескомпромиссный. Зловещий. Тот, кто послал беса в костюме, не собирался отступать. Он просто сменил тактику. Теперь он наблюдал. Изучал. Ждал.

Они обменялись быстрыми, едва заметными взглядами поверх чашек с чаем. Игра продолжалась. И следующий ход мог быть откуда угодно.

Завтрак закончился. Все тепло поблагодарили гостеприимных хозяев за чудесное угощение. Малыш убежал играть, Петр Афанасьевич начал вдохновенно рассказывать опекунам о пользе медитаций в условиях невесомости, а Катарина задумчиво смотрела в окно, где утреннее солнце уже вовсю заливало мир светом. Но тени – тени никуда не делись. Они просто стали длиннее.

Глава 6. Диспозиция

Поблагодарив радушных опекунов ещё раз (Пётр Афанасиевич даже попытался подарить им на прощание «карманный генератор случайных совпадений», но Катарина вовремя перехватила артефакт), наши герои вышли на залитую солнцем улицу. Мир жил своей обычной, будничной жизнью: спешили прохожие, гудели машины, где-то неподалеку лаяла собака. Никто и не подозревал о недавней битве за душу ребенка, развернувшейся в тихой спальне, и о незримом наблюдателе, чье присутствие все еще ощущалось холодком на коже.

– Кофе, – констатировала Катарина, решительно направляясь к первому попавшемуся заведению с вывеской «Аромагия Утра» (название показалось ей достаточно ироничным). – Мне срочно требуется повышенная доза кофеина и отсутствие складных стульчиков в радиусе видимости.

Они устроились за столиком у окна в почти пустом кафе, отделанном в модной, но слегка бездушной манере «эко-лофт». Заказав кофе по-восточному (Катарина) и «что-нибудь фиолетовое и с пузырьками, если есть, а если нет – то просто крепкий чёрный чай с лимоном и сахаром» (Пётр Афанасиевич), они наконец смогли поговорить без посторонних ушей (если не считать бариста, увлечённо протиравшего кофемашину).

– Ну-с, божественная, – начал Пётр Афанасиевич, вращая глазами с видом заговорщика, – выкладывай! Что за ревизор из преисподней почтил своим визитом детскую комнату? Судя по остаточному фону – чиновник средней руки, но с амбициями.

Катарина отпила обжигающий эспрессо, поморщилась от горечи и усмехнулась.

– О, это был перл! Представь себе: костюмчик отглажен, ботиночки блестят, в руках – чемоданчик, как у агента по продаже счастья в рассрочку. И складной стульчик! Он принёс с собой складной стульчик, представляешь! Сел у кровати Малыша, как на совещании в аду по оптимизации логистики грешных душ.

Она сделала паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.

– И улыбался. Знаешь, той самой улыбкой. Вежливой, ехидной, полной осознания собственной незаменимости в рамках утверждённой сметы. Типичный представитель «эффективного менеджмента» от сил Порядка. Кажется, его основной функцией было… э-э… изъятие астрального тела с последующим помещением на ответственное хранение.

– Складной стульчик! – хохотнул Пётр Афанасиевич так, что бариста подпрыгнул. – О времена, о нравы! Как говорил один философ с планеты Клякса: «Бюрократия – высшая форма энтропии, ибо превращает даже хаос в скучную рутину!» Значит, эти… счетоводы душ перешли от пассивного наблюдения к активным действиям? Не просто собирают информацию, а пытаются… инвентаризировать актив?

Он посерьёзнел, хотя весёлые искорки всё ещё плясали в его глазах.

– Это меняет ход дела, звезда моя путеводная. Одно дело – отмахиваться от их шпионов-невидимок, другое – отбивать прямые атаки, пусть и обставленные с такой… канцелярской элегантностью.

– Именно, – кивнула Катарина. – И этот тип… он был не из их штата. Наёмник. Из наших, так сказать, кругов. Просто переметнувшийся на сторону стабильного оклада и отсутствия экзистенциальных кризисов по вторникам. Это тоже показательно – своих кадров, способных на тонкую работу, у них, видимо, нет. Либо они боятся испачкать свои серые ручки.

– Что ж, наёмник – это даже неплохо, – задумчиво протянул Пётр Афанасиевич, барабаня пальцами по столу. – У них обычно больше здравого смысла, чем у фанатиков идеи «мира как идеально заполненной таблицы Excel». И меньше желания умирать за квартальную премию. Тебе ведь удалось его… э-э… убедить покинуть помещение без применения огнетушителя или вызова межпространственной службы отлова?

– Удалось, – подтвердила Катарина. – Немного лести, немного древних рун, немного намёков на твой буйный нрав и нелюбовь к складным стульчикам… В общем, сыграла на противоречиях. Он ушёл, вернув Малыша в исходное состояние. Но…

– Но они знают, что мы знаем, – закончил за неё Пётр Афанасиевич. – И они будут пробовать снова. Вопрос – как? И главный вопрос – как защитить Малыша?

– Запереть его в башне из слоновой кости под семью магическими замками? – иронично предложила Катарина. – Или обвешать амулетами, как новогоднюю елку? Боюсь, его сила сама по себе – маяк, который виден за версту всем, кто умеет смотреть. Полностью спрятать его не получится.

– И не нужно, – покачал головой Пётр Афанасиевич. – Сила должна расти, дышать. Запрёшь её – она либо взорвётся изнутри, либо зачахнет. Малыш ещё не готов управлять ею осознанно, это факт. Но наша задача – не консервировать его, а дать ему возможность… повзрослеть. Дожить до того момента, когда он сам сможет дать отпор этим… любителям порядка.

– Значит, нужна защита. Но хватит ли нашей силы? Двое против… целой системы? Против безликой машины, у которой ресурсы, власть и, подозреваю, очень много терпения? – Катарина посмотрела на друга серьёзно.

– Хороший вопрос, божественная, – Пётр Афанасиевич почесал в затылке. – Союзники? Хм… Где их искать в этом мире, где древняя магия стала уделом чудаков и персонажей городских легенд? Ведьмы? Большинство из них заняты варкой приворотных зелий или продажей оберегов от сглаза онлайн. Маги? Эти вообще застряли в своих академических спорах о классификации астральных паразитов. Наша «партия Хаоса и Веселья» нынче не в фаворе, прямо скажем. Силы Порядка слишком долго и методично пропалывали грядки…

Он вздохнул, но тут же снова улыбнулся своей фирменной улыбкой.

– Но! Как гласит старая дервишская мудрость: «Даже в самой тёмной пещере можно найти светлячка, если хорошенько поискать… или принести его с собой!» Будем пока нашими собственными светлячками.

– То есть? – уточнила Катарина.

– То есть – выжидаем. Наблюдаем. Собираем информацию. Мы отбили первую атаку. Теперь их ход. Посмотрим, какую фигуру они двинут на доску. А мы пока укрепим оборону вокруг Малыша – незаметно, без лишнего шума. Поставим пару… э-э… ментальных растяжек и сигнальных контуров. И будем готовы к сюрпризам. Опираемся на себя, на нашу интуицию и на… ну, на твои чары, которые могут привести в замешательство самого Создателя, и способность заговаривать зубы даже чиновникам из Ада.

Катарина кивнула, улыбаясь комплименту, допивая свой эспрессо. План был рискованный, но в их стиле. Играть от обороны, но быть готовыми к молниеносной контратаке.

– Ладно. Смотрим, слушаем и держим вапорайзер наготове, – подытожила она. – И давай уже уйдем из этого кафе. Что-то мне подсказывает, что их «фирменный латте с куркумой» может оказаться следующим ходом противника. Слишком уж он… ядовито-жёлтый.

Они расплатились и вышли из «Аромагии Утра», растворившись в толпе. Но ощущение невидимого взгляда не покидало их. Игра только начиналась.

Глава 7. Новая Попытка

Предрассветные сумерки – то самое время, когда мир замирает, повиснув между сном и явью, когда даже самые неугомонные духи предпочитают дремать в своих пыльных углах. Город спал, укрытый лиловым саваном ночи, лишь ветер-полуночник бродил по пустынным улицам, лениво раскачивая редкие фонари, словно старые маятники, отсчитывающие вечность. Их тусклый свет выхватывал из темноты мокрый асфальт, припаркованные машины, похожие на спящих зверей, и редкие, вздрагивающие тени. Где-то вдали тоскливо залаяла одинокая собака, и звук этот, не найдя отклика, потонул в вязкой тишине.

Всё спало. Или почти всё.

Тишину разорвал звук. Не крадущийся, не суетливый, а ровный, чеканный ритм уверенных шагов. Тук. Тук. Тук. Гулким эхом он разносился по спящей улице, отражаясь от стен домов, пугая затаившихся кошек и заставляя ветер на мгновение притихнуть. Звук несокрушимого намерения, продвигающегося к своему цели.

Из сумрака выступила фигура. Тень, обретшая плоть и волю. Чёрный плащ, длинный, почти до земли, вздымался и опадал на порывах ветра, словно крылья огромной ночной птицы. Под ним угадывались строгие чёрные брюки и тяжёлые ботинки, идеально подходящие для того, чтобы без устали мерить шагами городские лабиринты или… чужие судьбы.

Но что приковывало взгляд, так это иссиня-черные локоны, выбивавшиеся из-под капюшона (или это была просто игра теней?) и сверкающий во тьме взгляд. Не тёплый блеск жизни, а два уголька, тлеющие холодным, сфокусированным огнём. Взгляд, который не отражал свет фонарей, а словно поглощал его.

Фигура не просто шла – она следовала. Улица за улицей, квартал за кварталом, неизменно держа курс, словно ведомая невидимой нитью или безошибочным внутренним компасом. Походка была неспешной, но неумолимой. В ней не было ни капли сомнения, ни тени усталости. Только стальная, безэмоциональная целеустремлённость.

Старый дом с облупившейся лепниной, приютивший под самой крышей мансарду Катарины, казался таким же сонным, как и всё вокруг. Окно, выходящее на улицу, зияло тёмным пятном. Ни света, ни движения. Обитательница этого гнезда, полновластная хозяйка своих снов и чужих кошмаров, вероятно, тоже поддалась общему предрассветному оцепенению.

Шаги замерли. Резко, без замедления. Фигура остановилась у самого подъезда, прямо под раскачивающимся фонарем, который отбрасывал на неё дрожащие, искаженные блики. Она подняла голову, и холодный огонь глаз впился в темное окно мансарды.

В этот самый миг, за несколько этажей над брусчаткой, Катарина, возможно, беспокойно вздохнула во сне. Возможно, ей на секунду привиделся назойливый стук метронома или ощущение пристального, ледяного взгляда. Тревожный диссонанс, нарушивший гармонию её сновидений.