Тень Дракона

Глава 1

Ночь над Шанхаем была не просто тёмной, она была бархатной и глубокой, пронзённой тысячами игл холодного света. Небоскрёбы Пусина и Луцзяцзуя, словно хрустальные монолиты, упирались в низкие облака, окрашивая их в фантасмагорические оттенки синего и фиолетового. Их отражения дробились в тёмных водах Хуанпу, как рассыпанное ожерелье.

Но стоило свернуть с широких проспектов, как город сжимался, становился камерным, тёплым и обжитым. Узкие улочки «longtang», оплетённые гирляндами из алых фонарей, были похожи на кровеносные сосуды, по которым пульсировал настоящий, живой дух Чуньцзе. Воздух был густым и вкусным – сладковатый дымок от жаровен с жареными баоцзы, пряный аромат лапши, запах жареных каштанов и имбирных пряников.

Повсюду, на дверях магазинчиков и на ставнях окон, алели бумажные плакаты с иероглифом «福» – пожелание счастья, перевёрнутое вверх тормашками, ведь «счастье должно прийти». Толпы людей, закутанные в тёплые куртки, перемещались неторопливым, но настойчивым потоком. Они несли домой пакеты с мандаринами – символом удачи, связки взрывных хлопушек и коробки с новогодними пирожными няньгао.

И сквозь этот густой гул голосов, смеха и приглушённой музыки из динамиков прорвался первый, пробный залп. Где-то высоко в небе, над сияющими башнями, вспыхнул и рассыпался на тысячи искр одинокий красный цветок. Он был похож на вопросительный знак. За ним – ещё один, зелёный и золотой.

Город замер на мгновение, подняв головы, и выдохнул – единый, восхищённый вздох. Праздничная суета набирала силу, с каждым часом, с каждой минутой приближая тот миг, когда старый год уступит место новому, а небо над Шанхаем превратится в сплошной, огненный водопад.

А в это время, высоко над одной из таких улочек, в скромной квартире, заваленной книгами и артефактами, царила своя вселенная. Здесь, на столе, заваленном папками с делами и обломками керамики династии Хань, инспектор Цзо собирал сложную головоломку «Танграм». Его пальцы, привыкшие к кропотливому анализу улик, безошибочно перемещали гладкие деревянные фигурки, складывая их в форму дракона. Рядом стоял потрёпанный армейский термос, из которого тянул терпкий пар свежезаваренного пуэра.

Последний, семиугольный кусок, должен был встать на место, завершив изображение лапы мифического зверя. Но он не вставал. Цзо слегка надавил, попробовал развернуть, но между деталью и краем соседней оставался едва заметный, но упрямый зазор. С лёгким, почти неслышным вздохом раздражения он отложил злополучный кусок в сторону. Незавершенный дракон смотрел на него пустотой в месте лапы.

«– Семейство Ли, столп нашей городской экономики, как всегда, готовится встретить Чуньцзе с размахом! Их знаменитый приём в родовом особняке в этом году посетят не только видные бизнесмены, но и благотворители со всего Китая. Господин Ли Вэйминь, глава семьи, пообещал, что праздник станет символом нового старта и процветания для всех горожан…» Фоновым шумом, заглушавшим уличный гам, голосил телевизор. На экране с поддельной теплотой улыбался ведущий.

Цзо, не меняя выражения лица, щёлкнул пультом. Экран погас, и комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь приглушёнными взрывами первых салютов и отдалённым гулом города, который продолжал жить в ожидании праздника, не подозревая, что его символ – дракон – остался калекой в тихой квартире инспектора. Изображение сменилось на панораму особняка, похожего на дворец, уже украшенного гирляндами и огромными красными фонарями. Отложив упрямый кусочек танграма, Цзо откинулся на спинку дивана. Она была старой, кожа кое-где протерлась до сероватой подложки, но принимала форму его тела с облегчающей покорностью. Голова его, тяжелая от мыслей, которые кружились куда менее упорядоченно, чем детали головоломки, медленно склонилась вперед.

Тишина в комнате была обманчивой. Сквозь стекло просачивался приглушенный гул города – отдаленный гудок такси, смазанный смех с улицы, очередной пробный залп салюта, похожий на глухой удар по барабанной перепонке. Эти звуки начали терять четкость, сливаясь в монотонный белый шум. Дыхание инспектора стало глубже и ровнее. Пар от термоса с пуэром уже не вился упругой струйкой, а рассеивался в воздухе, становясь частью затхлой атмосферы, пахнущей пылью с старых фолиантов и остывшим чаем.

Его сон был неглубоким, беспокойным, как вода в порту перед штормом. На грани сознания мелькали обрывки – алый след от фонаря на мокром асфальте, искаженная маска пестрого льва на праздничном шествии, лицо с новостного репортажа – улыбка Ли Вэйминя, слишком безупречная, чтобы быть искренней. Пальцы его правой руки, лежавшей на колене, непроизвольно дернулись, будто все еще пытаясь втиснуть на свое место тот самый, последний, недостающий фрагмент. Он так и остался на краю стола – маленький, деревянный, немой укор несовершенству мира, который отказывался складываться в понятную, ясную картинку.

Глава 2

РОСКОШНЫЙ КАБИНЕТ В ПОМЕСТЬЕ ЛИ

Воздух здесь был густым и тихим, пропитанным запахом полированного красного дерева и дорогого парфюма. Ли Вэймин стоял перед массивным дубовым бюро, его взгляд был прикован к портрету семьи в золоченой раме – идеальная картинка: он, его жена Чжан Мэйлин и их двое детей, улыбающиеся на фоне цветущего сада.

Он молча застегивал на запястье часы, чей холодный блеск и сложный механизм стоили как роскошный автомобиль. В его движении была привычная, почти ритуальная точность.

Дверь кабинета бесшумно открылась. Вошла Чжан Мэйлин. Ее шелковое платье цвета слоновой конии не шуршало, а лишь мягко шелестело. Она подошла к мужу и, не говоря ни слова, тонкими пальцами поправила отворот его безупречно сидящего пиджака. Ее прикосновение было легким, безжизненным.

МЭЙЛИН: «Все приедут. Ты обещал, что это будет спокойный вечер».

Ее голос был ровным, как поверхность озера в безветренный день, но в глубине таил едва уловимую трещину – усталость или беспокойство.

Ли Вэймин не сразу ответил, закончив защелкивать ремешок. Он встретил ее взгляд в отражении стекла, защищавшего портрет.

ВЭЙМИН: «Спокойствие – это роскошь, которую я не могу себе позволить. Особенно сегодня».

Он повернулся к ней, и на его лице на мгновение появилась та самая улыбка с портрета – ослепительная и совершенно непроницаемая.

ВЭЙМИН: «Убедись, что дети понимают, как себя вести. Камеры будут повсюду. Им нужны улытки, а не капризы».

МЭЙЛИН: «Они всегда понимают. Как и я».

Ее ответ прозвучал как отрепетированная реплика. Она еще раз провела ладонью по его плечу, сметая несуществующую пылинку, и вышла из кабинета так же бесшумно, как и появилась.

Ли Вэймин снова остался один. Его взгляд скользнул с улыбающегося портрета на темный экран смартфона, лежащего на столе. Он провел пальцем по холодному стеклу, и улыбка медленно исчезла с его лица, уступив место выражению холодной, собранной расчетливости. Праздник приближался, но здесь, в сердце поместья Ли, пахло не мандаринами и имбирем, а напряжением, острым и безошибочным, как щелчок затвора камеры.

Воздух в кабинете Ли Вэймина сгустился после ухода жены. Его обещание «спокойного вечера» висело в комнате, как ядовитый газ. Он подошел к окну, смотря на подъездную аллею, и его взгляд, прежде холодный и собранный, внезапно заострился. Пальцы сжимающие край подоконника, побелели.

ВЭЙМИН: (сквозь зубы, в радионяню) «Где Тянь?»

В это время к аллее, разрезая ночь, с оглушительным рёвом подкатил низкий спортивный автомобиль цвета расплавленного золота. Он замер у мраморных ступеней с неприличной дерзостью. Из водительской двери, немного слишком медленно, выбрался Ли Тянь. Его дорогой костюм был слегка помят, а глаза блестели неестественным блеском.

ДЭВИД: (громко, хрипло) «Ну что, папочка дома? Готов к нашему маленькому шоу?»С пассажирской стороны вывалился его друг, Дэвид Чан, с развязной ухмылкой.

Он с силой щёлкнул дверью и попытался поправить галстук, но его движение было неточным. К ним уже бесшумно двигались двое слуг с безучастными лицами.ТЯНЬ: (резко, стараясь выровнять дыхание) «Заткнись, Дэвид. И выпрямись».

ТЯНЬ: (обращаясь к слугам, голос неестественно громкий и чёткий) «Всё в порядке. Просто небольшая пробка на дороге. Поместите господина Чана в восточный гостевой флигель».

ДЭВИД: (шепчет Тяню на ухо) «Восточный флигель? Звучит скучно. Ты обещал веселье…»Один из слуг молча взял Дэвида под локоть, когда тот пошатнулся.

ТЯНЬ: (тихо, с внезапной вспышкой гнева) «Я обещал, что мы останемся в живых до утра. Сейчас утро.»

Пока у парадного входа разворачивалась эта пантомима, с другой стороны особняка, в узком переулке для поставщиков, приоткрылась неприметная дверь. В проеме возникла худая фигура Ли Цзин с огромным рюкзаком за спиной и мольбертом в руке. Она попыталась проскользнуть внутрь, как тень, но замерла на пороге.

Перед ней, словно из самого мрака, возникла Мари Лин. Личный секретарь её отца стояла безупречно прямо, её темный костюм был лишен складок, а лицо не выражало ничего, кроме вежливой, ледяной эффективности.

ЦЗИН: (вздрогнув, затем с натянутой улыбкой) «Мари, вы всё ещё здесь? Не отмечаете Чуньцзе с семьёй?»

МАРИ ЛИН: Её губы изогнулись в подобие улыбки, но глаза остались неподвижными. «Моя семья – это ваша семья, сяоцзе».

Её голос был ровным, как диктовка. Взгляд скользнул с рюкзака Цзин на мольберт, заляпанный краской.

МАРИ ЛИН: «Ваш отец ожидает, что все члены семьи будут присутствовать на главном приеме. В соответствующем виде».

ЦЗИН: (пожимая плечами, проходит мимо нее) «Не волнуйтесь, я не опозорю фамильный герб. Я просто занесу вещи. Пять минут, и я буду сиять, как все остальные куклы в этом доме».

МАРИ ЛИН: (ей в спину, без повышения тона) «Пять минут, сяоцзе. Ужин подадут ровно в восемь. Ваш отец не терпит опозданий».

Дверь закрылась, отсекая уличный воздух. Цзин осталась одна в полумраке служебного коридора, пахнущего чистящими средствами и подавленными желаниями. Где-то впереди, из главного зала, доносился нарастающий гул праздничных голосов – звук клетки, в которую она только что добровольно вернулась.

Воздух в поместье Ли сгущался, наполняясь электрическим напряжением предстоящего вечера. Пока у парадного входа Ли Тянь пытался сохранить лицо перед слугами, а в коридорах у черного хода замирали колкие реплики между Ли Цзин и Мари Лин, в одной из оранжерей царила своя, особая атмосфера.

ЗИМНИЙ САД

Под высоким стеклянным куполом, среди орхидей и карликовых сосен, стоял густой запах влажной земли, дорогого табака и крепкого алкоголя. Дядя Ли Шань, брат главы семьи, развалился в плетеном кресле. В одной его руке тлела сигара, в другой он небрежно покачивал хрустальную стопку с золотистым байцзю, возраст которого был сравним с его собственным.

ЛИ ШАНЬ: (громко хохоча, обращаясь к своему собеседнику) «…И тогда этот старый дурак Лю говорит мне: «Шань, твой новый Mercedes занял два парковочных места!» А я ему: «Дорогой Лю, это не автомобиль занял два места, это твое нищенское понимание пространства не может вместить мой статус!» Ха-ха-ха!»

Его собеседник, доктор Чэнь, сидел напротив с почтительной, но несколько отстраненной улыбкой. Он держал свой бокал аккуратно, не расплескивая ни капли. Его глаза, острые и внимательные, за стеклами очков постоянно двигались, анализируя обстановку: оценивая стоимость редкого растения, прочность конструкции купола, выражение лиц слуг вдалеке.

ДОКТОР ЧЭНЬ: (вежливо поддакивая) «Ваша находчивость, как всегда, на высоте, господин Ли. Позволяет чувствовать себя комфортно в любой ситуации».

ЛИ ШАНЬ: (отхлебывая байцзю) «А что еще делать? Мой брат создал этот… этот великолепный зоопарк. Кому-то же нужно показывать, что здесь можно дышать. Ну, доктор, за отдых перед бурей! Чтобы потом…»

Он не договорил, махнув сигарой. В этот момент взгляд доктора Чэня, скользивший по саду, зацепился за быстро движущуюся фигуру. Через дальний проход между пальмами почти бесшумно проскользнула горничная. В ее руках был небольшой серебряный поднос, а на нем – знакомый доктору Чэню флакон с рецептурными лекарствами и стакан воды.

ДОКТОР ЧЭНЬ: (его вежливая улыбка не дрогнула, но голос стал чуть более собранным) «Простите, Ли Шань, кажется, ваше «великолепие» требует и медицинского обеспечения. Лекарства для госпожи Ли? Я думал, ее курс был скорректирован на прошлой неделе».

Он сделал паузу, его глаза сузились, продолжая следить за горничной, пока та не скрылась из виду.

ЛИ ШАНЬ: (махнул рукой, выпуская облако дыма) «О, не обращай внимания. У Жэньвэнь вечные мигрени от забот о нашей безупречной репутации. А может, от скуки. В этом доме все либо слишком серьезны, либо…» Он многозначительно хмыкнул, кивая в сторону, откуда доносились приглушенные звуки спортивного автомобиля, «…слишком легкомысленны. Выпей, доктор, не отвлекайся. Пока здесь тихо».

Но тишина в зимнем саду была обманчива. Она была наполнена шепотом листьев, гулом напряжения и красноречивым молчанием доктора Чэня, который уже мысленно сверял время приема лекарств и искал в этой новой информации скрытый смысл.

Воздух в зимнем саду был густым и сладким, но взгляд доктора Чэня, острый и аналитический, прорезал его как скальпель. Он вежливо улыбался очередному анекдоту Ли Шаня, но его внимание было приковано к горничной с лекарствами, исчезнувшей в глубине особняка. Этот маленький, тревожный факт уже занимал свое место в ментальном досье, которое он вел на семью Ли.

Именно в этот момент его взгляд, скользнув мимо плеча Ли Шаня, поймал движение у главных ворот, хорошо видимых сквозь стеклянные стены оранжереи. К парадному подъехало такси – резкий контраст с вереницей роскошных автомобилей. Из него, словно вспышка тропической птицы, выпорхнула молодая женщина в ультрамодном пальто абрикосового цвета, идеально сидящем на ее стройной фигуре.

Это была Чэн Ай.

ДОКТОР ЧЭНЬ: (про себя, мысленно отмечая) «Такси. Интересный выбор. Рассчитанный на эффект».

Он наблюдал, как она, повернувшись спиной к дому, ловко сделала несколько селфи на фоне сияющего фасада. Ее улыбка для камеры была ослепительной, отточенной до автоматизма – идеальная картинка для соцсетей. Но как только экран телефона погас, улыбка исчезла с ее лица с такой скоростью, будто кто-то щелкнул выключателем. На ее месте на мгновение осталось усталое, почти отстраненное выражение.

К ней, шатаясь, подошел Ли Тянь. Его попытка выглядеть собранным после выпивки с Дэвидом была почти болезненной. Их поцелуй был быстрым, сухим, больше похожим на ритуал, чем на проявление чувств. Тянь что-то шепнул ей на ухо, наклонившись. Доктор Чэнь не мог слышать слов, но увидел, как на мгновение мышцы на идеально гладком лице Чэн Ай напряглись, а пальцы сжали сумочку. Это длилось долю секунды. Затем – словно второй щелчок выключателя – ее лицо снова озарила та самая, сияющая улыбка. Она взяла Тяня под руку, и они вместе направились к входу, картинка идеальной пары.

ЛИ ШАНЬ: (проследив за взглядом доктора, фыркнул) «Смотри-ка, наше будущее в лице моего племянника и его… актрисы. Красивая упаковка. Надеюсь, содержимое не подведет в нужный момент».

ДОКТОР ЧЭНЬ: (отводя взгляд и делая глоток байцзю) «В этом доме, похоже, всё сводится к нужным моментам. И к тому, насколько хорошо сыграна роль».

Его голос был ровным, но в нем сквозила тонкая, почти незаметная ирония. Он видел не просто девушку, делающую селфи, а еще одного игрока на этой шахматной доске, чья улыбка была такой же хрупкой и ненадежной, как тишина в поместье Ли перед бурей.

Массивная дубовая дверь поместья Ли закрылась за ними, отсекая внешний мир. Идиллическая картинка мгновенно рассыпалась. Тянь тут же отпустил ее руку, будто обжигаясь.

«Где ты торчишь? Я звонил три раза».ТЯНЬ: (тихо, сквозь зубы, пахнущее алкоголем дыхание обдало ее лицо)

Улыбка не сошла с лица Чэн Ай – отработанный до автоматизма прием. Она смотрела на него, поправляя прядь волос, будто небрежно любуясь интерьером.

«Парикмахер задержался. Хотела выглядеть безупречно для твоей семьи. Разве это не главное?»ЧЭН АЙ: (голос сладкий, но безжизненный)

Она сделала шаг вперед, ее пальто плавно колыхнулось. Тянь схватил ее за локоть, движение резкое, ненароком.

«Не умничай. Ты знаешь, что сегодня вечером… Отец будет смотреть. Один неверный шаг, Ай… Одна неуместная шутка в твоих дурацких сторис…»ТЯНЬ: (шепот стал жестче, на грани срыва)

«Не учи меня моей работе, дорогой. Моя роль – быть украшением. А твоя?» Она окинула его взглядом с ног до головы, задерживаясь на слегка помятом воротнике. «Убедись, что ты можешь исполнить свою. И, пожалуйста, пожуй мятную жвачку. От тебя пахнет, как от пивного завода».ЧЭН АЙ: (высвободила руку, повернулась к нему, и на ее лице все еще сияла та самая, ослепительная улыбка, но глаза оставались ледяными)

Не дав ему ответить, она плавно развернулась и пошла по коридору к гулкому залу, оставив его одного в тени парадного холла. Ее каблуки отстукивали четкий, уверенный ритм по мраморному полу – ритм, который, казалось, говорил: «Игра началась». Тянь сжал кулаки, сделал глубокий вдох и потянулся за пачкой жвачки в карман.

Воздух в холле вибрировал от приглушенных звуков – доносящейся из главного зала музыки, шепота слуг и нервного смеха гостей. Тянь, с мятной прохладой во рту, пытался придать своему лицу надменное и расслабленное выражение, когда из арки, ведущей из зимнего сада, показались две фигуры.

Дядя Ли Шань шел, слегка покачиваясь, его лицо было раскрасневшимся от байцзю и сигарного дыма. Он обнял за плечи доктора Чэня, который, казалось, терпел эту фамильярность с научным интересом.

«А, вот и молодежь собирается! Смотри-ка, доктор, мой племянник, красавец, не правда ли? И его очаровательная спутница». Его взгляд скользнул по Чэн Ай с неприкрытой оценкой. ЛИ ШАНЬ: (громко, обращаясь ко всему холлу)

ЧЭН АЙ: «Дядюшка Шань, доктор Чэнь. Как прекрасен сад в этот час». Чэн Ай тут же преобразилась. Ее поза стала изящной, улыбка – сладкой и открытой. Она сделала легкий, почтительный поклон.

«Мисс Чэн. Ли Шань не скупился на истории, чтобы скрасить наше ожидание». Его голос был ровным, вежливым, но в нем не было ни капли тепла.ДОКТОР ЧЭНЬ: (кивнув, его острый взгляд заметил и напряжение в плечах Тяня, и искусственность улыбки Чэн Ай)

«Дядя. Доктор. Отец уже в зале?»ТЯНЬ: (подавив раздражение, сделал шаг вперед)

«О, твой отец всегда появляется, как генерал на параде. Ровно в тот момент, когда все уже соберутся и начнут томиться. Не торопись, мальчик, наслаждайся моментом». Он грузно опустился на ближайшую бархатную банкетку, доставая сигару. «Доктор, а ведь правда, забавно наблюдать за всей этой… суетой перед спектаклем». ЛИ ШАНЬ: (махнул рукой)

Доктор Чэнь стоял прямо, его руки были заложены за спину. Он видел, как в дальнем конце холла мелькнула фигура Ли Цзин – она сменила одежду на дорогое, но нелюбимое платье, и ее лицо было маской отстраненности. Он видел, как бесшумно скользила по лестнице Мари Лин, докладывая что-то по рации. Он видел эту идеальную, отполированную картинку, и каждый ее элемент кричал ему о скрытых трещинах.

«Спектакль, говорите? Надеюсь, у кого-то из актеров есть под рукой суфлер. А то я смотрю, некоторые уже забыли свои слова». ДОКТОР ЧЭНЬ: (тихо, так, что слышал только Ли Шань)

Прежде чем Ли Шань успел что-то ответить, массивные двери в главный зал распахнулись. На пороге возникла фигура Ли Вэйминя.

Глава 3

Гул голосов стих, уступив место почтительному молчанию. Казалось, спектакль вот-вот начнется. Но в эту идеально выверенную паузу врезался новый, диссонирующий аккорд.

Из-за спины собравшихся, словно из самого воздуха, появилась она – Анна Ву. Ее шелковое платье цвета ночного неба было безупречно скроено, а в руках она бережно несла продолговатую коробку из темного дерева. В ней покоилась антикварная фарфоровая ваза эпохи Мин – дар, который говорил не просто о богатстве, но и о вкусе.

«Ли Вэйминь, Чжан Мэйлин. Простите за опоздание. Я не могла не привезти этот скромный подарок, чтобы пожелать вашему дому процветания в новом году».АННА: (голос звонкий и ясный, режущий тишину)

МЭЙЛИН: «Анна, ты всегда так внимательна. Ты слишком много тратишься на нас».Она протянула коробку. Мэйлин приняла ее с ледяной, отточенной улыбкой.

«Мы ценим твою щедрость, Анна. Прошу, чувствуй себя как дома». ВЭЙМИН: (кивок был точным и минималистичным)

Формальности были соблюдены, но в воздухе повисло невысказанное напряжение. Взгляд Анны, проскользнув мимо хозяев, на мгновение задержался на Тяне и Чэн Ай. Это был не взгляд ненависти или ревности, а скорее холодная, аналитическая оценка конкурента, изучающего игровое поле. Она видела натянутую улыбку Чэн Ай и нервный блеск в глазах Тяня.

Эту мгновенную паузу заметила Ли Цзин, прислонившаяся к колонне в тени. Уголки ее губ дрогнули в саркастической ухмылке. Она достала из складок платья маленький блокнот и за несколько секунд сделала быстрый, язвительный набросок: Анна с вазой, как оружием, а перед ней – кукольные фигурки Тяня и Чэн Ай.

Анна, закончив обмен любезностями, плавно направилась через зал, и ее маршрут лежал как раз мимо колонны, где стояла Цзин.

«Цзин, твои работы становятся всё… мрачнее. В них появляется зуб. Не похоже на ту невинную акварель, что ты показывала в прошлом году».АННА: (останавливаясь и бросая взгляд на блокнот, ее голос снизился до интимного, но колкого шепота)

«Я просто отражаю то, что вижу вокруг, Анна. А ты, как всегда, предпочитаешь антиквариат. Такое ощущение, что ты коллекционируешь не вещи, а доказательства былого величия». ЦЗИН: (не поднимая глаз, продолжая штриховать)

Цзин, наконец, подняла на нее взгляд. В ее глазах читался немой вызов.

«Прошлое, дорогая, – это единственное, что нельзя подделать. В отличие от многого другого в этом зале. Приятного вечера». АННА: (слегка наклонив голову, с холодной усмешкой)

И она удалилась, оставив за собой шлейф дорогих духов и невысказанных упреков. Цзин с силой зачеркнула только что сделанный набросок, но ее пальцы снова замерли над чистым листом, готовые зафиксировать следующую сцену этого тщательно срежиссированного, но стремительно трещащего по швам спектакля.

Идеально накрытый стол сиял в свете хрустальных люстр. Море фарфора, серебра и изысканных блюд казалось воплощением гармонии и благополучия. Лёгкий гул бесед, притворный смех, звон бокалов – всё это создавало иллюзию веселья.

Именно в этот момент Ли Тянь поднялся со своего места, слегка постучав ножом о край хрустального бокала. Звон заставил беседы смолкнуть. Все взгляды устремились на него.

«Отец, мама… уважаемые гости. Я хочу предложить тост. За главу нашей семьи. За человека, чья сила и мудрость являются фундаментом всего, что мы имеем». ТЯНЬ: (голос звучал чуть громче, чем нужно, выдавая напряжение)

Он поднял бокал. Гости тут же последовали его примеру, на лицах застыли подобострастные улыбки. Ли Вэйминь медленно поднялся. Его лицо было невозмутимым, но в глазах, казалось, плавали льдины. Он взял бокал, но не смотрел на сына, а обвёл взглядом всех собравшихся.

«Благодарю, Тянь. Ты прав. Фундамент – это всё». Он сделал небольшую, театральную паузу. «Мои дети иногда думают, что будущее создаётся в их телефонах. Быстрыми сообщениями, яркими картинками. Они забывают, что настоящее будущее… настоящее наследие… строится на камне. На семье. На верности». ВЭЙМИНЬ: (голос тихий, но отчётливый, врезающийся в тишину)

Его взгляд скользнул по Тяню, затем по Цзин, и, наконец, на долю секунды задержался на Чэн Ай.

ВЭЙМИНЬ: «Камень нельзя взломать. Но его можно расколоть изнутри. Изменой. Глупостью. Жаждой сиюминутной выгоды». Он поднял бокал чуть выше. «И потому мой тост прост. За семью. За верность. И за ясное понимание простой истины: тот, кто посмеет предать этот дом… этот фундамент…» Он снова сделал паузу, и в зале замерло даже дыхание. «…останется абсолютно ни с чем. Без имени. Без прошлого. И без будущего».

Он отпил один глоток, ровно один, и поставил бокал на стол. Звучный стук хрусталя по дереву прозвучал как приговор.

В зале повисла гробовая тишина. Идиллическая картинка была разбита вдребезги. И в этой звенящей тишине, словно отозвавшись на угрозу, раздался новый, пронзительный звук.

Звянь!

Серебряная вилка выскользнула из пальцев Чэн Ай и с грохотом упала на тарелку. Звон металла о фарфор прокатился по залу, заставив всех вздрогнуть.

Все головы повернулись к ней. Её лицо было белым как полотно, губы безжизненно подрагивали. Она не смотрела ни на кого, её взгляд был устремлён в пустоту. Не сказав ни слова, не извинившись, она резко поднялась, отодвинув тяжёлый стул с оглушительным скрежетом по паркету, и, почти бегом, вышла из зала, прикрыв рот ладонью.

Дверь за ней медленно закрылась, оставив после себя лишь эхо её поспешных шагов и всеобщее ошеломлённое молчание. Фальшивое веселье было мертво. На его месте осталась лишь голая, неприкрытая правда напряжённого ожидания.

Глубокая тишина библиотеки, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине, была обманчивой. Воздух здесь был густым, пропитанным запахом старой кожи и воска, и казалось, сами тома на полках затаили дыхание, став свидетелями тайной встречи.

Чэн Ай стояла у массивного дубового стола, ее пальцы нервно барабанили по столешнице. Она не смотрела на дверь, но все ее тело было напряжено в ожидании. Когда дверь бесшумно приоткрылась, она не повернулась, лишь ее барабанящие пальцы замерли.

«Надо отдать тебе должное, у тебя есть вкус к театральным жестам. Бегство из-за стола… очень эффектно. Ты добилась того, что о теперь говорят все». ДЭВИД: (голос низкий, сдавленный, без тени прежней развязности)

Чэн Ай медленно обернулась. Ее лицо было бледным, но совершенно спокойным. Ни тени паники, которую она демонстрировала в зале.

ЧЭН АЙ: «Говорят ли они о том, как ты за последний квартал перевел через офшоры в Сингапуре тридцать миллионов? Или о том, как твои «удачные инвестиции» в венесуэльские облигации на самом деле были банальной отмывкой?»

Она сделала шаг вперед, ее каблуки глухо стучали по персидскому ковру.

«Не трать мое время на сарказм, Чан. Твой срок истекает. Деньги должны быть на счете до конца недели. Не полная сумма, которую ты украл у своего же отца и доверчивых партнеров, а следующий транш. Как мы и договаривались». ЧЭН АЙ: (шепотом, но с ледяной четкостью)

«Договорились? Ты называешь шантаж договоренностью? Ты думаешь, маленькая девочка с компроматом, скачанным с сервера моего бухгалтера, может диктовать мне условия? Ты не понимаешь, с чем играешь! Это не игра в инстаграм, где можно поставить хештег #правда и ждать лайков! Здесь люди исчезают!» ДЭВИД: (нервно засмеялся, проводя рукой по лицу)

«О, я прекрасно понимаю. Я изучила правила вашей игры. И я играю по ним. Только я внесла в них свои коррективы. Если на моем телефоне не разблокировать определенное приложение до 9 утра в понедельник, все файлы – каждый перевод, каждую поддельную накладную – получат SEC, редактор Forbes и, что забавно, твой собственный отец. Думаешь, он простит тебе растрату семейных средств? Или ту маленькую дочку своей секретарши, о которой никто не должен был знать?» ЧЭН АЙ: (ее губы тронула холодная улыбка)

Лицо Дэвида исказилось от смеси страха и ярости. Он резко шагнул к ней, сжимая кулаки.

ДЭВИД: «Заткнись! Ты сожжешь нас всех дотла!»

«Нет, Дэвид. Сгорю только ты. Я же просто случайная гостья, которую твой пьяный друг привел на вечеринку. Убери свою жабу. Ты мне не нравишься. И помни: понедельник, девять утра. Проверь свой крипто-кошелек. Или проверят твои аккаунты бухгалтеры». ЧЭН АЙ: (не отступая ни на миллиметр, ее голос стал тише и опаснее)

Она резко развернулась, чтобы уйти. Дэвид, обезумев от гнева, схватил ее за плечо.

ДЭВИД: «Почему? Ради денег? Ради мести Тяню?»

Чэн Ай остановилась, но не оглянулась.

ЧЭН АЙ: «Ради выживания. А это, как ты сам любишь говорить, единственная игра, которая имеет значение».

Она вырвала плечо из его хватки и вышла из библиотеки, не оглядываясь.

Дэвид остался один, тяжело дыша. Он с силой смахнул со стола тяжелую бронзовую статуэтку, которая с грохотом покатилась по ковру.

ДЭВИД: (шипит в пустоту) «Черт возьми…»

За высоким стеллажом с трактатами по экономике династии Сун, в глубокой тени, стояла Мари Лин. Она не дышала, слившись с темнотой. Ее тонкие пальцы сжимали край полки. Она слышала все: и про Сингапур, и про Венесуэлу, и про крипто-кошелек, и про дочку секретарши.

Когда Дэвид в ярости покинул библиотеку другим выходом, Мари Лин осталась на месте. Ее лицо, освещенное отблесками огня, оставалось абсолютно бесстрастным. Медленно, она достала из кармана не смартфон, а маленький, старомодный диктофон. Нажала кнопку, останавливая запись.

«Не следующая партия. Весь набор… сяоцзе». МАРИ ЛИН: (прошептала так тихо, что слова растворились в шелесте страниц)

И так же бесшумно, как и появилась, она растворилась в лабиринте книжных полок, неся с собой не просто обрывки разговора, а готовый детонатор для того, чтобы взорвать и без того шаткий мир семьи Ли.

Спустя десять минут, в главном зале царила натянутая, почти искусственная атмосфера попытки вернуть утраченную гармонию. Гости рассаживались вокруг низких столов из красного сандала, где Мэйлинь в своем нефритовом платье проводила чайную церемонию. Каждое ее движение – ополаскивание фарфорового чайника, засыпание темных листьев выдержанного пуэра, первый ароматный пролив – было отточено до состояния ритуала, призванного демонстрировать невозмутимость и вкус.

«Пуэр, как и семейные узы, с годами становится только глубже и ценнее. Он помнит историю каждого своего листа». МЭЙЛИН: (голос ровный, мелодичный, как струя воды)

Воздух был наполнен густым, земляным ароматом. Мари Лин, тенью скользя между гостями, помогала подавать крошечные чашки. Ее движения были выверены до миллиметра. Но когда она протянула пиалу Чэн Ай, вернувшейся на свое место бледной, но собранной, произошла крошечная, почти невидимая заминка. Их пальцы встретились на тонком фарфоре на долю секунды дольше, чем было необходимо. Взгляд Мари Лин, холодный и всевидящий, встретился с взглядом Чэн Ай. Ни слова не было произнесено, но в этом молчаливом контакте был целый диалог: «Я знаю. Я все вижу». Чэн Ай едва заметно отвела взгляд, приняв чашу.

В это же время Ли Цзин, с отсутствующим видом разглядывавшая витражи, незаметно просунула руку в складки своего платья. Достав из кармана маленький капсулу с безвредным красным пищевым красителем, она, прикрыв движение веером, быстрым жестом высыпала порошок в одну из чашек, которую Мари Лин готовилась подать ее отцу, Ли Вэйминю. На ее губах играла едва уловимая, язвительная улычка. Это была детская шалость, но в этом доме даже детские шалости несли оттенок бунта.

«Посмотрим, сохранит ли твое лицо каменного идола свой цвет, когда ты будешь пить кроваво-красный чай, отец». ЛИ ЦЗИН: (про себя, глядя на чашку)

Мари Лин, как ни в чем не бывало, взяла эту самую чашку и с безупречным поклоном поставила ее перед Ли Вэйминем.

МАРИ ЛИН: «Ваш чай, лаобань».

«Семейные традиции – это то, что скрепляет нас. Как и этот чай». Он поднес пиалу к губам. ВЭЙМИНЬ: (кивнув, взял чашку)

Все замерли, наблюдая за главой семьи. Ли Цзин затаила дыхание, ожидая его реакции на алую жидкость. Но Вэйминь, не глядя в чашку, сделал маленький глоток. Его лицо не дрогнуло. Ничто не выдало удивления или гнева. Он просто медленно опустил чашку на стол.

«Иногда даже самый старый, самый проверенный пуэр может преподнести сюрприз. Неожиданный оттенок. Резкую ноту. Но это не портит чай. Это лишь напоминает нам, что даже в самом предсказуемом есть место… импровизации». ВЭЙМИНЬ: (обращаясь ко всем, но глядя на Цзин)

Его взгляд, тяжелый и пронзительный, на мгновение задержался на дочери. Цзин почувствовала, как кровь отливает от ее лица. Его спокойствие было страшнее любой вспышки гнева. Он все понял. И он показал ей, что ее бунт для него – не более чем мушка, которую можно не заметить.

Сцена была сыграна. Чэн Ай с облегчением выдохнула, что Мари Лин не выдала ее. Ли Цзин сгорала от стыда и злости. А чайная церемония продолжилась, как ни в чем не бывало, прикрывая собой бурю из страха, шантажа и тихого презрения, кипевшую под тонким фарфором благопристойности.

Предновогоднее веселье выдохлось, превратившись в тягостную формальность. Гости, утомленные напряжением и избытком вина, начинали неспешно прощаться, их смех звучал фальшиво, а улыжки съезжали с лиц, как маски. Воздух был густым от запахов дорогой парфюмерии, остывшей еды и всеобщей усталости.

«О, кажется, уже совсем поздно…» ГОСТЬ 1: (притворно зевая)

«Неужели? Но праздник только начинается!» МЭЙЛИН: (с натянутой улыбкой)

Ее слова повисли в воздухе, никем не поддержанные. Ли Вэйминь стоял у камина, наблюдая за отъездом с видом полководца, оценивающего отступающие войска. Ли Цзин уже достала свой блокнот и что-то яростно зарисовывала в углу. Тянь мрачно допивал свой третий виски, игнорируя всех.

И вот, когда последние гости уже толпились у выхода, желая хозяевам счастливого Нового года…

Щелк.

Свет погас.

Полная, абсолютная, густая темнота, в которой не было видно даже собственной руки. Система электроснабжения поместья, не выдержав нагрузки от миллионов гирлянд, обогревателей для зимнего сада и мощной аудиосистемы, сработала на отключение.

На несколько секунд воцарилась оглушительная тишина, а затем зал взорвался звуками.

«Ай! Что случилось?» ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: (испуганно)

«С Новым годом! Видно, салюты нашу сеть подожгли!» МУЖСКОЙ ГОЛОС: (с пьяным смешком)

ДРУГОЙ ГОЛОС: «Кто-нибудь, включите свет! Где выключатель?»

Смешки, возгласы, шарканье ног – десять секунд в кромешной тьме, где каждый был слеп и одинок.

Щелк.

Люстры зажглись вновь, залив зал ослепительным, почти жестоким светом.

И все замерли.

Гости, застывшие в полупозах, с недоуменными улыбками, обернувшимися масками ужаса. Мэйлинь с поднесенной ко рту рукой. Вэйминь, чье лицо впервые за вечер выражало подлинное изумление.

В центре зала, у подножия алтаря предков, где лежали ритуальные таблички и курились благовония, лежала Чэн Ай.

Ее алое ципао слилось с темно-бордовым ковром, создавая зловещее, почти единое пятно. Но не это привлекло внимание. В ее груди, точно в сердце, торчала изящная, алебастровая рукоять кинжала-закладки для свитков – тот самый артефакт, что обычно покоился на столе в кабинете Ли Вэйминя. Ее глаза были широко раскрыты, и в них застыл не ужас, а шок, абсолютное, детское недоумение, будто она сама не могла поверить в то, что произошло.

В наступившей гробовой тишине за окном с новой силой застрочили праздничные фейерверки, окрашивая стекла витражей в синие, зеленые и золотые вспышки. Тихий треск салютов был похож на ядовитый смех из другого мира.

И тогда, разрезая оцепенение, из глотки одной из гостей вырвался первый, пронзительный, истеричный крик.

Глава 4

В первые секунды после крика в зале царил хаос. Гости метались, кто-то рыдал, кто-то застыл в ступоре. Но первым, кто вырвался из общего паралича и действовал, был не Ли Вэйминь, не Тянь и не доктор Чэнь.

Им оказался дядя Ли Шань.

Его алкогольное опьянение будто испарилось в один миг. Лицо, прежде красное и распаренное, стало землистым. Он оттолкнул загородившую ему путь гостя и, не глядя на брата, резко вытащил из кармана дорогой смартфон. Его пальцы, толстые и неуклюжие, на этот раз действовали быстро и точно.

«Молчать! Все отойти от тела! Ничего не трогать!» ЛИ ШАНЬ: (громко, властно, перекрывая общий гам)

Он не стал звонить 112, номера экстренных служб в Китае. Вместо этого он одним нажатием вызвал запрограммированный номер.

«Соедини с начальником управления общественной безопасности Лю. Немедленно. Говорит Ли Шань. Убийство. Поместье Ли. Присылай лучших следователей и бригаду скорой. Да, убийство. Жду». ЛИ ШАНЬ: (в трубку, отчеканивая слова)

Он бросил телефон на диван и повернулся к замершему в ярости брату.

«Этого уже не скрыть, Вэйминь. Не в этот раз. Труп в парадном зале на алтаре предков при двадцати свидетелях – это не та история, которую можно спрятать в бухгалтерских книгах». ЛИ ШАНЬ: (тихо, но так, что слышали ближайшие)

Именно в этот момент хрустальная тишина была нарушена воем сирен, доносящимся с подъездной аллеи. Оказалось, что Мари Лин, исчезнувшая в первые же секунды после включения света, успела сделать свой, безмолвный звонок по внутренней, экстренной линии – вероятно, в частную службу безопасности семьи, которая и вызвала официальные службы, чтобы убрать подозрения с самих Ли. Но формально первым, кто поднял тревогу и назвал произошедшее убийством, был Ли Шань.

Его действия были не просто попыткой помочь правосудию. Это был вызов. Первый открытый вызов власти его брата за многие годы, прозвучавший под аккомпанемент новогодних фейерверков и вой сирен, приближающихся к проклятому празднеству.

ЧАС СПУСТЯ

Хаос достиг своего апогея. Зал, еще недавно сиявший праздничным убранством, превратился в филиал ада. Гости, забыв о приличиях, столпились у стен – кто-то рыдал, кто-то шептался, бросая испуганные взгляды на центр зала, где тело Чэн Ай уже окружали сотрудники скорой помощи, беспомодно констатирующие факт смерти. Слуги метались, не зная, куда себя деть, одни пытались разносить воду, другие в панике прятались за колоннами.

«Я сказал, нам нужно уйти! Сейчас же! Мы все – свидетели!» ГОСТЬ 1: (истерично, мужчине в смокинге)

«Но они не выпускают! У входа полиция!» ГОСТЬ 2: (женщина, дрожащим голосом)

В воздухе висел густой коктейль из запаха страха, дорогого парфюма и резкого антисептика. Вбежал перепуганный дворецкий, что-то бормоча Ли Вэйминю, но тот, бледный как полотно, лишь молча отстранил его, его взгляд был прикован к алтарю предков, оскверненному смертью.

Именно в этот момент главные двери распахнулись снова, пропуская двух новых фигур. Они вошли не как все – не спеша, не суетясь, будто входили в свой собственный кабинет.

Впереди шел инспектор Цзо. Его помятый плащ висел мешком, а в руке он сжимал свой потрепанный термос. Его глаза, усталые и внимательные, медленно скользили по залу, впитывая каждую детять: разбитую вазу, следы грязи на ковре, искаженные страхом лица.

Рядом с ним, идеальным контрастом, вышагивала сержант Лань. Ее форма сидела безупречно, а взгляд был холодным и собранным. В ее руках был планшет, палец уже готовый делать заметки.