Сражайся ради меня

Corinne Michaels

Fight for Me

© Copyright 2020. FIGHT FOR ME by Corinne Michaels

© The moral rights of the author have been asserted

© А. Тютюгина, перевод на русский язык, 2025

© В оформлении макета использованы материалы по лицензиям © shutterstock.com

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Наташе Мэдисон – тебя невозможно переоценить.

1

Деклан

– И что нам теперь делать, чёрт возьми? – Джейкоб смотрит на меня в ожидании ответов, которых у меня нет.

– Я не знаю, – говорю я, глядя на развернувшуюся передо мной аварию.

Моё сердце колотится, и возникает чувство, будто я смотрю фильм, а не наблюдаю ужасающую реальность.

– Он должен поплатиться за это, – говорит Коннор, а его руки всё ещё дрожат.

Никто из нас и подумать не мог, что ночь обернётся чем-то подобным. Мы должны были праздновать и смеяться. И все четверо окончательно покинули бы этот Богом забытый город и нашего пьющего жестокого отца.

Я собирался наконец сделать Сидни предложение.

Она – единственная причина, почему я дышу. Она всё, что имеет значение для меня, и теперь я должен отпустить её. Хватает одного лишь мгновения. Машина улетает в кювет, слышатся все эти кошмарные звуки, ощущается запах смерти. Я не могу перестать прокручивать это в голове.

Оставаться на обочине дороги не вариант. Мои братья понесут ответственность за совершённое им, и я не могу это допустить.

– Мы уходим.

На меня обращаются три пары глаз, полные неверия.

– И оставим их здесь? – кричит Коннор, руками указывая на место аварии.

– У нас нет выбора, Коннор! Мы не можем остаться. Мы не были за рулём, но всё будет выглядеть так, будто были! – кричу я, хватая самого младшего брата за плечи. – Мы вернёмся. Мы проследим, чтобы завтра он во всём сознался.

– Нет. – Коннор, у которого самое большое сердце, качает головой. – Нет. Мы не были за рулём, и мы не можем оставить этих людей.

Джейкоб вздыхает и касается его плеч.

– Деклан прав.

Шон смотрит на меня, и его глаза вспыхивают осознанием.

– Моя машина…

– Я знаю, именно поэтому мы должны уйти. Именно твоя машина врезалась в них.

До Коннора, кажется, только сейчас начинает доходить, в чём главная проблема. Может, отец и сидел за рулём, но совершил аварию он на машине Шона. К кому это, скорее всего, приведёт полицейских? К Шону.

– Дек… – Голос Шона дрожит. – Мы не можем оставить этих людей. Коннор прав.

Я киваю.

– Мы едем домой и говорим, что сдадим его. Коннор прав. Он должен поплатиться. Но здесь мы оставаться не можем.

У меня сводит живот. Всё пошло по одному месту. Отец напился, попытался спровоцировать Коннора на драку, но поскольку мой брат больше не ребёнок, то поставил папу на место. И как бы ему ни хотелось начать разборки с остальными детьми, он не станет вытворять подобное на моих глазах. Не потому, что они не могут постоять за себя, но потому, что он знает, что я, на хрен, прикончу его, если он снова тронет кого-то из нас.

Теперь же, однако, у меня те же ощущения, что и в первый раз, когда он меня избил. Я парализован тем фактом, что породивший меня человек может быть настолько ужасен.

Я бросаю взгляд на перевёрнутую машину, у которой из ходовой части валит дым, и мне приходится бороться с подступающей тошнотой.

Одно мгновение, и вся моя жизнь меняет курс.

– Поехали, – говорит Джейкоб, утягивая Коннора к машине.

– Это неправильно! – Он выдёргивает руку и идёт назад.

У меня те же чувства, но я должен защитить своих братьев.

– Мы ничего не можем сделать, Коннор. Они мертвы, и только мы стоим здесь. Всё случилось из-за машины Шона, и мы понятия не имеем, добрался ли папа до дома. Мы должны поехать за ним, чёрт возьми! Что, если он ранен? Я обещал маме. Я должен поехать.

Он выглядит измученным, и на меня накатывает столько вины, что становится трудно дышать. Всего этого можно было бы избежать, если бы мы, как всегда, спрятали ключи, но прошло уже четыре года с тех пор, как я жил в Шугарлоуфе на постоянной основе. Я был беспечен. Мы все были.

Я должен был догадаться, что отец возьмёт машину. Я самый старший, тот, кто всегда спасал своих братьев, и теперь я их подвёл.

И всё-таки я никогда не позволю ни одному из них расплачиваться за мою глупость.

Через несколько секунд мы четверо вновь садимся в машину. Молча. А что здесь скажешь? Я думаю о людях, которых мы бросили. Были ли они чьими-то родителями? Были ли они хорошими людьми, жизни которых отнял мой отец?

Обратно в дом мы четверо возвращаемся угрюмыми и неуверенными. Мы обнаруживаем отца в отключке на диване, словно он не убил только что двух человек. Я пинаю его, потому что очень зол, но он ворчит что-то и вновь засыпает.

– Что теперь?

– Теперь мы останемся здесь, пока он не проснётся, а потом отправим его задницу в тюрьму.

Наступает утро, и я просыпаюсь первым.

Мне что-то не сидится, поэтому я выхожу из дома и направляюсь к машинам, чтобы проверить их и убедиться, что события прошлой ночи мне не приснились.

Но на бампере Шона есть царапины и вмятина, синие разводы на красной краске, а сам бампер вот-вот отвалится. Я закрываю глаза в ярости от того факта, что моя жизнь снова превратилась в бардак. Я не знаю, смогу ли справиться с ним.

Я думаю о матери и о том, как сильно она разочаровалась бы. Она была ангелом, которого забрали слишком рано. Её теплота, любовь и преданность детям не сравнимы ни с чем. Мы были предоставлены сами себе с тех пор, как она скончалась, и последнее её желание – это единственная причина, почему я здесь.

Я дал ей обещание, когда она лежала на смертном одре. Я сказал ей, что защищу своих братьев, прослежу, чтобы из них вышло что-то путное. Я дал ей слово, и посмотрите, куда их это привело.

Я падаю на колени, глядя на причинённый вред, и молюсь, чтобы мужчина, всегда думавший только о себе, поступил правильно в этот единственный раз.

Именно в этот момент я слышу шорох за спиной.

– Дек? – Голос Коннора тихий, но в безветренном утреннем воздухе звучит так, будто он кричит.

Он смотрит на меня в ожидании ответов.

– Это действительно произошло, – говорит Джейкоб.

– Ага… – Хотелось бы мне, чтобы это было неправдой, но доказательства прямо перед нами.

Когда Шон открывает дверь, его лицо выглядит осунувшимся, а сам он как будто постарел на несколько лет.

– Я видеть не могу эту машину.

Прежде чем я успеваю ответить, выходит отец, потирая рукой лицо. Он врезается в Шона, но удерживает равновесие.

– Что вы, четверо идиотов, здесь делаете? – невнятно говорит он.

– Ты помнишь что-то из того, что делал прошлой ночью? – напоминаю я.

Я едва ли могу смотреть на него, потому что это не тот человек, который меня растил. Он самозванец, пьяница и жестокий мудак, который считает, что на нас можно выпускать свой гнев.

– Ты сознáешься в том, что совершил. – Я говорю не терпящим возражений тоном. – Прошлой ночью ты убил двух человек и подверг опасности своих сыновей – снова. Мне надоело тебя защищать.

Отец оглядывает машину и снова смотрит на нас. Мы стоим в полной готовности дать ему отпор что бы ни случилось.

– Чёрта с два я это сделаю.

– Ты никчёмный кусок дерьма! – кричит Шон, направляясь к нему. Я хватаю его руку, заставляя остановиться. – Ты разрушил жизни всех! Мою, их! Я не позволю тебе сделать это снова! Ты сознáешься! – орёт он.

Шон всегда был самым спокойным из нас, а мама называла его своим «милым мальчиком». Он очень мягкосердечен, так что при взгляде на его взрыв негодования мы теряем дар речи.

Папа делает шаг вперёд, выпятив грудь и брызжа слюной.

– Ты хочешь заставить меня, малец? Это твоя машина повреждена. Это же вы четверо лихачили вчера ночью, не правда ли? Уверен, все в городе знают, что братья Эрроуд вернулись, да и эта машина производит много шума. Уверены, что никто вас не слышал?

Во мне поднимается волна невиданной ранее злости.

– Ты был за рулём.

Его злобная ухмылка становится шире.

– Никто не знает об этом, сынок.

– Я не твой сын.

– Вам четверым стоит подумать о том, как это будет выглядеть. Вы все здесь, машина Шона повреждена, и вы сказали, что два человека мертвы…

Коннор дышит всё громче, и я вижу, как его руки сжимаются в кулаки.

– Ты отвратителен.

– Может, и так, но вы, похоже, сами вляпались в неприятности. На вашем месте я бы держал язык за зубами, чтобы в итоге не отправить брата в тюрьму. А осуждённого никто не пустит в армию. – Затем он переводит взгляд на Шона. – Будет обидно, если ты лишишься стипендии, не так ли? – Он ухмыляется мне и уходит в дом, оставляя нас четверых в замешательстве.

– Он не поступит так! – кричит Джейкоб. – Он не может повесить это на нас, правда?

Они смотрят на меня, всегда на меня, и я пожимаю плечами. От него чего угодно можно ожидать.

– Я не знаю.

– Я не могу сесть в тюрьму, Дек, – говорит Шон.

Нет, не может. Шон стремится к большему. Мы все тоже, и это значит, что нам нужно куда подальше от этого города. С Сидни я тоже не могу так поступить. Я не могу взвалить на нее бремя того, что случилось прошлой ночью, и разрушить будущее, которого она так отчаянно желает. Какую жизнь я смогу ей дать, если он осуществит свою угрозу? Как она поступит в юридический колледж, будучи замужем за человеком, который оставил двоих мёртвыми на обочине дороги?

А если она не будет моей, тогда мне больше никто не нужен.

Есть лишь один вариант: клятва, разделённая с единственными тремя людьми, которые для меня важнее собственной жизни.

– Прямо сейчас мы обещаем друг другу, – говорю я, протянув руку, и жду, пока мои братья не соберутся в круг, держась за запястья друг друга. – Мы клянёмся, что никогда не будем, как он. Мы будем защищать всё, что нам дорого, а ещё никогда не женимся и не заведём детей, согласны?

Это означает отпустить Сид. Это означает разрушить каждую грёбаную мечту, что у меня есть, но только так я могу её защитить. Она найдёт другого мужчину – гораздо лучше меня – и обретёт счастье. Должна обрести.

Шон быстро кивает.

– Да, мы никогда никого не полюбим, потому что можем стать, как он.

Голос Джейкоба твёрд, как сталь, когда он произносит:

– Мы никогда не будем использовать силу в гневе, только для самозащиты.

Глаза Коннора полны злости. Его руки, как тиски, сжимаются всё крепче, пока он смотрит на меня.

– И мы никогда не заведём детей и не вернёмся сюда.

Мы все трясём руками в унисон. Братья Эрроуд никогда не нарушают данных друг другу обещаний.

Спустя несколько часов мы переместили машину в заброшенный амбар на заднем дворе. Мы все уставшие, сломленные и совершенно без сил. Джейкоб, Шон и я уезжаем завтра, но у Коннора есть ещё несколько недель, прежде чем он отправится в лагерь для новобранцев.

– Дек? – Шон хватает меня за руку, когда я прохожу мимо.

– А?

– Ты не обязан это делать, ты ведь знаешь?

– Делать что?

Он вздыхает и откидывает назад волосы.

– Разбивать ей сердце. Я понимаю, что мы сказали, и, хоть для нас троих это и работает, мы все были… напрочь отбитые. Ты любишь Сидни.

Это правда. Я люблю её больше всего на свете, достаточно, чтобы отпустить. Достаточно, чтобы дать ей жизнь лучше, чем я сам когда-либо смог бы. И я люблю её достаточно, чтобы знать, что разбить ей сердце – это лучшее, что я могу для неё сделать.

– Я не могу любить её и даже помыслить о том, чтобы обременить её всем этим. Я не могу дать ей будущее, и я не нарушу своё слово. – Моё сердце разбивается при одной мысли об этом, но я должен держаться. – Если я останусь с ней, мы всегда будем привязаны к этому городу. Я не могу этого допустить. Я должен уйти, начать новую жизнь и дать ей возможность сделать то же самое.

Шон сжимает переносицу.

– Она никогда тебя не отпустит.

Я качаю головой, тихо вздохнув.

– У неё нет выбора.

Я ухожу, потому что сказать мне больше нечего. В создавшейся ситуации всё, что осталось, – это обида и боль из-за принятых нами решений. Я должен избавить её от этого. С этого момента я должен придерживаться мысли, что я поступаю правильно. Не имеет значения, как сильно я буду от этого страдать.

Когда все засыпают, я выхожу из дома и иду через поля. Я бы смог найти дорогу к Сидни даже во сне. Она всегда была той силой, что толкает меня вперёд. Когда мы познакомились, то были не более чем двумя детьми с ужасными отцами, но мы обрели близость, о существовании которой я и не догадывался. Теперь я должен разорвать её.

Когда я дохожу до их скромного фермерского дома, то залезаю на дуб, который позволяет мне оказаться достаточно близко к её окну, чтобы постучать четыре раза.

Спустя несколько минут оконное стекло поднимается, и я вновь чувствую, что могу дышать.

Длинные белокурые волосы Сидни заплетены в косу, и, хоть она и спала, глаза её сияют и полны жизни.

– Что случилось? – сразу спрашивает она.

– Сегодня вечером я уезжаю в Нью-Йорк.

– Я думала, ты собираешься остаться до конца лета? – Я слышу её разочарование в каждом слове.

Я должен отпустить её. Я слишком сильно люблю её, чтобы утащить за собой на дно.

– Я не могу остаться.

Я вздох даётся мне тяжело.

– Иди в амбар, я встречу тебя там. Не хочу разбудить маму.

Прежде чем я успеваю ответить, она закрывает окно, не оставляя мне выбора. Либо я слезаю с дерева и ухожу, не встретившись с ней, что сделает меня ещё большим мудаком, либо я делаю, как она просит, и даю ей понять, что это действительно конец.

Когда я снова оказываюсь ногами на твёрдой земле, Сид уже там, в моей куртке с эмблемой колледжа и спортивных штанах.

Никогда ещё она не была так красива.

Даже не раздумывая, я делаю шаг ей навстречу.

– Почему ты уезжаешь, Дек?

Я поднимаю руку, чтобы убрать выбившуюся из косы прядь её волос. Я больше никогда не коснусь её лица. Я больше не увижу её улыбку и не заключу в объятья. Уже столько всего я сделал в последний раз. Я не смогу вернуть эти ощущения, но буду крепко держаться за воспоминания.

– Я должен.

– Из-за твоего папы?

Я киваю.

– Дело в этом, Сид. Я никогда не вернусь.

Она приоткрывает рот и делает резкий вдох.

– Что?

– Мне осточертел этот город, и я больше не могу здесь оставаться. Вся эта… жизнь в маленьком городке, я больше не выдержу.

Она моргает несколько раз и хватается за живот.

– Что насчёт всех тех обещаний, которые ты дал? Что насчёт твоей клятвы никогда не оставлять меня? Ты знаешь, что я не могу отсюда уехать. Я нужна маме и сестре, и я люблю это место.

– А я люблю Нью-Йорк.

– А любишь ли ты меня?

Больше всего на свете. Больше, чем я в состоянии выразить.

– Недостаточно, чтобы остаться.

Я наблюдаю, как её лицо искажается от боли, когда она отступает на шаг.

– Не… достаточно? – Затем она прищуривается. – Какого чёрта происходит, Деклан? Это не мы. Это не ты. Ты любишь меня. Я знаю, что любишь! – Она подходит ближе, хватает меня за запястье и прижимает мою ладонь к своей груди. – Я чувствую это здесь. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. Не лги мне.

Мне нужно быстро покончить с этим. Она и правда знает меня лучше, чем кто-либо, и я должен защитить её от последствий преступления моего отца. Я поклялся сделать всё, что должен, лишь бы защитить братьев, и это означает разбить сегодня два сердца – моё и её.

– Ты меня не знаешь! – почти рычу я. – Мы с тобой… Нам было здорово, но я устал от этого. Мы только обманывали себя, думая, что сможем поддерживать отношения на расстоянии. К тому же мы ещё даже не закончили колледж. Никто не встречает человека, на котором женится, в старшей школе. Обещания нарушаются, и я больше не пытаюсь заставить себя делать так, чтобы всё получилось. Ты хочешь остаться здесь, прекрасно. Но я больше не проведу ни одной ночи в этом сраном городе, пока я жив.

Сидни поворачивается ко мне спиной и кивает. Но это не моя девочка. Она настоящий боец, и, когда её голубые глаза сталкиваются с моими, в них пылает огонь.

– Ясно. Так что, к чёрту меня? На хрен пошёл тот факт, что я любила тебя последние семь лет? Плевать, что я ждала тебя? Была рядом с тобой всё это время? Я так мало значу для тебя, Деклан?

Она весь мой мир, но я не могу ей этого сказать.

– Мне больше нет до тебя дела, Сид. Я притворялся какое-то время. Я не хочу жениться. Я не заведу детей. И я никогда не буду любить тебя так, как ты того хочешь.

У нее отвисает челюсть, и она толкает меня в грудь – сильно.

– Да пошёл ты! Пошёл ты на хрен за то, что сказал мне это! Я отдала тебе всё, и вот как ты мне отплатил? Знаешь что? Просто уходи. Иди и наслаждайся своей городской жизнью. Уходи и беги от всего, что мы обещали друг другу. Ты будешь одинок и печален, и знаешь что? Ты заслуживаешь этого. Я ненавижу тебя! Ты такой же мерзавец, как мой отец, а мы оба знаем, как я к нему отношусь.

Затем она разворачивается и убегает, оставив меня ненавидеть себя сильнее, чем она когда-либо будет.

2

Сидни

О боже, Деклан здесь. Он в этом городе, в который он поклялся никогда не возвращаться, и кажется, будто мою кожу покалывают миллионы иголок. Обычно я горжусь своей храбростью, и тем не менее вот она я, прячусь, как последняя трусиха, потому что не в силах выдержать этого.

Встретиться с ним почти семь месяцев назад уже было непросто. Мы не разговаривали на похоронах его отца, но я чувствовала его присутствие всей душой. Я стояла, наблюдая за ним и его братьями, и в глазах каждого из них читалось облегчение. Он оказался ещё более красивым, чем я помнила. Его каштановые волосы были зачесаны назад, но не прилизаны, а костюм сидел на нём так, словно был сшит специально для него. Чёрт, наверное, так оно и было. Деклан Эрроуд добился очень больших успехов. Я следила за его карьерой, потому что большая любительница наказывать себя, и он впечатлял меня каждый раз.

Однако же я до сих пор не могу найти в себе силы простить его или поговорить с ним.

Он разбил мне сердце в ту ночь, но каждый день, когда он держался в стороне или отказывался связаться со мной, непоправимо уничтожал этот орган.

Я наклоняюсь, срываю цветок, растущий у кромки пруда, и сжимаю его, вспоминая, какие чувства Деклан когда-то вызывал во мне. Он обещал, что по окончании колледжа мы всё устроим.

Два года, сказал он после того, как мы закончили второй курс.

Два года, как же.

Я бросаю цветок в пруд и наблюдаю за тем, как тот плывёт. Забавно, что именно так и ощущается моя жизнь. Я просто… плыву по течению. Я не тону, слишком сильна для этого, но я всё ещё в этом пруду и позволяю потоку нести меня туда, куда он посчитает нужным.

Можно подумать, что спустя столько лет я должна была смириться с этим. Я и смирилась. Я получила диплом юриста, на добровольных началах помогаю врачам скорой помощи, у меня замечательные друзья, но до сих пор зияющая дыра в груди после того, как глупый мальчишка вырвал оттуда моё сердце и забрал с собой.

Теперь тот же самый глупый мальчишка вернулся в Шугарлоуф, и всё, что я успела зарыть поглубже, теперь рвётся на поверхность.

У меня звонит телефон. Это Элли, моя лучшая подруга, которую я собираюсь избегать до тех пор, пока Деклан снова не исчезнет.

– Привет, – говорю я со всей беззаботностью, на которую способна.

– Привет! Ты что, не придёшь на вечеринку?

Я закусываю губу и пытаюсь придумать, как бы лучше сообщить ей об этом.

– Я не могу, Эллс.

– Потому что он здесь?

Да.

– Нет.

– Тогда в чём дело? Хэдли спрашивает, где ты. Она передала нам, мол, ты сказала, что скоро вернёшься, а это было больше двух часов назад. Она не даёт нам ни спеть «С днём рождения тебя», ни съесть торт, ни сделать хоть что-то, пока её тёти Сид нет рядом. – Её голос звучит быстрее с каждым словом.

Какая же я грёбаная трусиха. Я оставила Хэдли и, когда она забежала в дом, унеслась прочь. Я не готова находиться с ним в одном помещении. Это будет слишком неловко и слишком… много «нас».

И всё же я не могу огорчить Хэдли.

– Уже иду. Просто… если для меня это станет слишком…

– Я тебя прикрою, – заканчивает Элли то, что я была не в силах произнести.

– Спасибо.

– Только успей до того, как она сведёт нас всех с ума окончательно.

Я улыбаюсь, понимая, что именно это Хэдли и сделает, и покидаю своё убежище, чтобы вернуться обратно в ад.

По пути я пытаюсь вспомнить всё плохое, что было между нами. Если я разозлюсь, то не буду чувствовать себя рядом с ним снедаемой любовью идиоткой. Я думаю о ночи, когда он сказал, что между нами всё кончено. О тех неделях, когда я умоляла его вернуться ко мне, чтобы мы могли разобраться во всём. О всей той сердечной боли, которую я вынесла, уверенная, что он передумает.

Не передумал.

Он бросил меня, как будто я была пустым местом, не дав ни одной вразумительной причины.

Ничтожество.

Я прохожу через поле и мимо домика на дереве, который для Хэдли построил Коннор. Серьёзно, эта малявка не просто верёвки из него вьёт, а целую верёвочную лестницу. Но это мило и заставляет меня задуматься, не поступаю ли я глупо, позволяя личной жизни сойти на нет.

Я отказалась от любви. У меня были парни, но ничего действительно значимого. Всё потому, что страх разбитого сердца оказался сильнее, чем желание снова полюбить. Хотя сам Деклан не разбил моё сердце – нет, он украл его из груди.

Я тащусь вверх по ступенькам, держась за гнев и обиду, которые он поселил в моём сердце много лет назад, и открываю дверь.

Когда я поворачиваюсь, он стоит передо мной.

– Сид.

– Мудак, – отвечаю я, скрестив руки на груди.

Он проводит рукой по своим густым волосам, убирая их от лица, и опускает взгляд.

– Я это заслужил.

– Значит, хоть в чём-то мы согласны.

Он смотрит на меня из-под густых ресниц, которыми не должен обладать ни один мужчина, и усмехается.

– Хорошо выглядишь.

Ты тоже.

Нет-нет, Сид. Он не выглядит хорошо. Он выглядит как сам дьявол, который разбил тебе сердце и ушёл, не обернувшись.

Я должна помнить обо всём этом. Иначе я не смогу игнорировать то, что он по-прежнему заставляет моё сердце трепетать, или то, что я никогда не чувствовала себя более защищённой в объятиях другого – не то чтобы я потратила восемь грёбаных лет, пытаясь найти мужчину хотя бы наполовину такого же идеального, как Деклан Эрроуд. Но ещё важнее то, что я должна сохранять дистанцию между нами, чтобы он не понял меня неправильно и не начал думать, что у нас есть хоть один шанс на примирение.

Меня послали один раз – позор на его голову. Меня послали дважды – я дура, которой нужно влепить оплеуху.

– Уверена, также мы согласны в том, что нам необязательно делать это. Нам нужно продержаться полгода, и потом каждый может продолжать притворяться, что другого не существует.

Деклан подходит немного ближе, и запах одеколона, которым он пользуется с семнадцати лет, окутывает меня. Я купила ему первый флакон на Рождество. Он был мускусным и сильным, отражая именно то, что я представляла, думая о Деклане. Моё сердце болит из-за осознания, что он до сих пор пользуется им.

– Это не то, что я делал.

Я качаю головой, не желая слушать ложь.

– Полгода, Деклан. Я прошу тебя избегать меня, делать вид, что я здесь не живу или что ты не знаешь меня, на эти полгода, пока ты застрял здесь.

– Я ненавижу своего отца за это.

Мы все ненавидим его отца. Когда он умер, его четыре сына должны были унаследовать ферму Эрроуд. Они должны были продать её и жить дальше. Но отец Деклана оказался жестоким и эгоистичным даже после смерти. В завещании было оговорено, что каждый из четырех братьев должен прожить на ферме по полгода. По окончании этого срока они смогут делать с имуществом всё, что захотят.

Это означает, что, даже дав клятву никогда не возвращаться сюда, у них нет иного выбора, если они хотят получить наследство. И теперь я должна видеться с мужчиной, с потерей которого так и не смогла смириться.

– Как бы то ни было, ты и так мне достаточно задолжал.

В его глазах мелькает вспышка боли, но он отводит взгляд.

– Ты всегда прекрасна и неотразима, когда злишься.

Верно. Конечно же. Достаточно, чтобы он так чертовски легко смог меня оставить. Я не позволю своему сердцу искать в его словах особый смысл. Я должна защитить себя, потому что любовь к Деклану всегда была моей проблемой. Она всю жизнь была для меня столь же естественна, как дыхание.

Я выпрямляю плечи и испепеляю его взглядом.

– Что ж, уверена, мой парень оценит твоё мнение. Если ты позволишь, я бы съела кусочек праздничного торта.

Я прохожу мимо него и молюсь, чтобы у меня не подкосились колени.

Когда я заворачиваю за угол, вокруг разверзается ад, и мне больше не нужно беспокоиться о ногах, потому что меня поднимают в воздух.

– Сидни! – Джейкоб хватает меня и кружит в объятиях. – Какая же ты красотка, чёрт возьми. Посмотри на себя.

Я улыбаюсь. Ещё один Эрроуд, который мне нравится.

– И ты посмотри на себя! – Я игриво шлёпаю его по плечу. – Весь из себя знаменитость и всё такое.

Затем появляется Шон.

– Дай-ка мне эту красавицу. – Его голос полон тепла. – Я скучал по тебе, Сид.

Я обвиваю его руками и крепко сжимаю.

– Я тоже скучала по вам, ребята, – ну, по некоторым из вас.

Шон и Джейкоб смеются.

– По крайней мере, по лучшим из четверых.

Мы все смеёмся, и они оба обнимают меня одной рукой, устраивая меня в надёжном коконе из объятий. Я и забыла, как сильно люблю их всех. Каждый из них всегда следил, чтобы никто не сделал мне больно. Они были преданны и приняли меня как сестру, которой у них никогда не было.

Когда мой отец бросил нас, именно эти ребята взяли на себя роль защитников.

– Ты вернулась! – Хэдли спешит ко мне с широкой улыбкой на лице.

– Конечно, вернулась! Мне просто нужно было забрать твой подарок.

– Ты знала, что дядя Деклан пообещал подарить мне пони? – последнее слово она прокричала с блестящими от восторга глазами.

Я хочу сделать язвительное замечание о том, как этот человек не выполняет свои обещания, но решаю прикусить язык. Хэдли не заслуживает такого, а моё мнение окутано многолетней горечью. К тому же, если я хочу поддерживать свою ложь о липовом парне, мне нужно казаться безразличной.

– Замечательно. Я надеюсь, он будет очень дорогим. Тебе стоит попросить двух. Лошадям нужны друзья.

Она хихикает.

– Надеюсь, он будет белый и с длинной гривой, и будет любить кататься, и, может быть, даже поместится в мой домик на дереве!

Коннор подходит к ней со спины и кладёт руку на плечо.

– Мы ещё поговорим насчёт пони.

Хэдли поднимает на него взгляд, обернувшись через плечо, надувает губы и хлопает ресницами.

– Но пап, я правда хочу его.

О, он в полной заднице, и она назвала его папой.

Мои глаза наполняются слезами.

– Позволь ей сраного пони, Коннор.

Он улыбается мне. Мы оба знаем, что он никогда не сможет ни в чём ей отказать.

Затем Элли выходит из кухни с тортом в руках.

– Никакого пони. По крайней мере, не сейчас.

Коннор подмигивает Хэдли.

– Хорошо, мам. Не сейчас. – Эта девчушка знает, что делает.

– Могу я с чем-нибудь помочь? – громко спрашиваю я, подходя к Элли. Нельзя стоять на месте, я должна обходить его стороной.

Элли качает головой.

– Час назад – конечно, но теперь уже не надо.

Я испепеляю её взглядом, когда она ухмыляется.

– Твой парень придёт, Сид? – От голоса Деклана у меня внутри всё переворачивается.

Коннор и Элли смотрят на меня, и я качаю головой с мягкой улыбкой.

– Нет, он сегодня работает.

Элли наблюдает за мной, и её взгляд выражает то, что она не говорит вслух: «Мы обязательно поговорим об этом».

Однако моя самая любимая на свете малышка подпрыгивает на месте, когда видит торт.

– Время есть торт!

И я спасена от того, чтобы продолжать углубляться в свою глупую ложь.

3

Сидни

– Глупая девчонка! – Я хватаю ещё горстку полевых цветов и бросаю их в пруд. – Глупое сердце. Глупое, глупое, глупое!

Я понимала, что вечеринка пройдёт непросто, но не думала, что она практически убьёт меня.

Я всё время пыталась избегать его пристального взора. Я говорила со всеми, кроме него, и теперь я настолько обескуражена и взвинчена, что не могу спать. Именно это и привело меня сюда снова.

Моя мама переехала с фермы два года назад. Моя сестра вышла замуж, родила детей и уехала на новую ферму в трёх часах езды западнее от Шугарлоуфа. Семья моей мамы владела этой землёй более ста лет, и я люблю это место, поэтому не могла позволить ей продать его, так что в итоге я переняла руководство. Ну, в каком-то смысле переняла.

У нас всё те же работники, которых я помню с детства, и они, вероятно, останутся здесь до самой смерти. Здесь всем руководят они, хоть в документах и указано моё имя.

– Что ты здесь делаешь, фасолинка? – спрашивает Джимми, управляющий и мой крёстный.

– Думаю.

– Дай угадаю, о мальчишке Эрроуде, поскольку давненько я не видел у тебя такое выражение лица.

Я поворачиваюсь к нему с печальной улыбкой.

– Он вернулся.

– До меня доходили слухи об этом, но я думал, что время ещё есть.

Ага, мы все знали, но легче от этого не становится. Это похоже на время, когда у побережья начинается ураган. Все стоят у телевизора, наблюдая, как он становится больше и двигается. Начинаются предсказания, и всё, что можно делать, это ждать и молиться, что он никого не настигнет. Затем наступает решающий момент и… бац.

Я в его эпицентре.

– Ага, ещё несколько недель. Но ничего страшного. Мне правда всё равно, поскольку я не планирую часто с ним видеться.

Джимми издаёт тихий сдавленный смешок.

– Конечно, так теперь ты врёшь самой себе?

Я закатываю глаза.

– Это лучше, чем признать правду.

– Может и так, фасолинка моя, но ты гораздо умнее. Такая ложь никогда ничем хорошим не заканчивается. Лучше отрубить змее голову сейчас.

От одной мысли об этом мне становится смешно.

– Я думала, что теперь это не будет так сильно меня беспокоить. Я рассчитывала, что мои чувства остынут или что близость к нему не будет вызывать во мне желание броситься к нему в объятия и умолять снова полюбить меня.

Он кладёт руку мне на плечо и мягко сжимает.

– Единственный способ смириться – наконец разобраться с этим. Ложись спать и отдохни. Утро вечера мудренее. Он глупец, если не видит, какое ты сокровище.

Джимми мне как отец. Он всегда был рядом с тех пор, как я была маленькой девочкой. Когда мой отец ушёл пятнадцать лет назад, Джимми стал тем, кто давал мне советы. Когда мой отец так и не вернулся, не позвонил, не написал и не подал дымовой сигнал, именно Джимми немного облегчил мою боль.

Хотя никакое количество его любви не могло спасти меня от тех страданий, через которые я прошла, потеряв Деклана.

– Хотелось бы мне сказать, что хоть один мужчина испытывает подобные чувства, но они всегда уходят.

Джимми качает головой.

– Не все, фасолинка.

– Я плачу тебе за то, чтобы ты меня любил, – шучу я.

– Явно недостаточно, учитывая то, как ты нарываешься на неприятности. Припоминаю, кажется, как прятал твои следы на снегу несколько раз, когда ты хотела улизнуть из дома.

Я улыбаюсь, вспоминая ту ночь. Невозможно было противиться желанию увидеть Деклана. Ночью, когда я чувствовала себя одинокой, я жаждала его тепла. Я плакала, желая, чтобы мой папа вернулся и любил меня, пока Дек крепко меня обнимал.

А ещё были и другие разы, когда я просто хотела целоваться со своим очень сексуальным парнем. И всё же Джимми не выдавал маме мои секреты, а сам ругал меня после.

– Я больше не маленькая девочка, а ты до сих пор здесь.

Он посмеивается.

– Теперь, кажется, я не в состоянии представить себя где-то ещё. Возвращайся в дом и спи.

Я накрываю его ладонь своей и киваю.

– Я скоро пойду.

Джимми знает, что лучше не давить. Он отстраняется, и я снова остаюсь одна. Может быть, он и прав. Мне нужно встретиться с Декланом лицом к лицу и быть честной с ним и с самой собой. Он сломал меня, и я не делаю себе лучше, притворяясь, будто это не так.

Я сижу на холодной траве, когда солнце начинает подниматься над деревьями. Время идёт, пока я наблюдаю, как небо окрашивается в тёплые оттенки розового и красного, пришедшие на смену синим и чёрным, и позволяю новому дню захлестнуть меня с головой. Я смогу.

Я умна, и я тоже добилась успеха в жизни. Даже будучи юристом в маленьком городке, я получила хорошее образование и состоялась, помогая людям. Эта ферма тоже помогает людям, и я справляюсь со всем сама.

– Я сокровище. Я хорошая женщина, которая всё ещё тебя любит. Если ты этого не видишь, тогда пошёл ты в жопу, Деклан Эрроуд!

– Что ж, уверен, мы можем это устроить, – слышу я его голос из-за спины.

Нет, нет, нет, этого не может быть.

Я поднимаюсь на ноги, нуждаясь в том, чтобы быть выше, пусть он и возвышается надо мной. Он всегда был таким высоким и сильным. Это я в нём и любила. Он лелеял меня, как зеницу ока, и делал всё, лишь бы я никогда не сомневалась в своей значимости.

– Это не было предложением.

Он усмехается.

– Я знаю. Просто пытаюсь разрядить обстановку. Мы можем поговорить?

Вся моя бравада по поводу того, чтобы быть честной, тут же улетучивается.

– Я не могу. Мне пора на работу.

– Всего несколько минут, Сид. Знаю, я не заслуживаю этого, но я бы хотел поговорить. Нам предстоит провести много времени рядом друг с другом, и я бы хотел, чтобы мы вели себя как цивилизованные люди.

Как будто это когда-то произойдёт.

– Не знаю, получится ли у нас.

– Может, и нет, но по крайней мере мы можем попробовать.

Я тяжело вздыхаю.

– Может.

– Я правда скучал по тебе, – говорит он, и часть моего ледяного сердца оттаивает. – Я знаю, ты достойна целого мира, и…

– И ты отпустил меня.

Он закрывает глаза и сжимает кулак.

– Это было не то, о чём ты подумала.

– Это было именно оно. Ты порвал со мной и выкинул меня из своей жизни! Прямо как мой отец! Ты поступил точно так же, как он, Деклан!

– Нет! Я не поступал как он! – Я вижу опустошение в его глазах и отворачиваюсь.

Это одно и то же. Когда он получил всё, что хотел, то просто отбросил меня подальше.

– Ты так говоришь, но ты сделал именно то, что обещал не делать. Ты ушёл и не вернулся.

– Мне нужно было!

– Почему? Почему тебе нужно было?

Я ловлю себя на том, что сокращаю расстояние между нами, пока внутри разгорается гнев.

– Сейчас это не важно.

Боже, вот тут он не прав.

– Это важно для меня. Ты хоть понимаешь, что я провела годы в попытках понять тебя? У меня нет ответов. Никакого понятия о том, почему это произошло. Просто однажды ты пришёл и решил, что всё кончено.

Он качает головой, видимо, борясь с собственными мыслями.

– Я сделал то, что должен был.

– Что ты должен был? Какого чёрта это значит? – кричу я и толкаю его в грудь, но он подаётся вперёд, словно мы два магнита, притягивающиеся друг к другу.

Деклан хватает меня за запястье, большим пальцем ласково поглаживая место, где чувствуется мой участившийся пульс. Его голос нежен, но в словах слышится напряжение, пока он буравит меня взглядом.

– Я не мог снова тебе навредить. Я не мог… Я должен был держаться в стороне. Но теперь… теперь я не могу.

– Теперь ты должен, – напоминаю я ему.

– Скажи мне, что ты не испытываешь прежних чувств, фасолинка.

Я закрываю глаза, зная, что не могу смотреть на него, когда лгу.

– Я ничего не чувствую.

– Ты знаешь, что чувствую я?

Я всё ещё не смотрю на него, но сопротивляюсь не так активно, как следовало бы, учитывая, что я так и не вырвала руку.

Его тихий голос раздаётся в прохладном воздухе, пока мы стоим у пруда, в том месте, где для нас всё началось.

– Я чувствую, что моё сердце готово разорваться от того, как сильно оно бьётся. Я чувствую, будто каждый нерв, годами спавший, теперь пробудился. Я чувствую тепло твоего дыхания, то, как ускоряется твой пульс, и, боже, Сидни, я знаю, что должен держаться от тебя подальше, но…

Я открываю глаза и чувствую на себе взгляд его пронзительных зелёных глаз. Я знаю, что сейчас будет. Он даёт мне путь к отступлению, но я не в силах воспользоваться им. Деклан заключает меня в объятия и целует.

Его поцелуй ощущается как возвращение домой. Словно бы мы разделяем дыхание вместе со всеми старыми воспоминаниями, полными надежды и прощения.

Гнева и безысходности, переполнявших меня, больше нет. Я не могу вспомнить, почему ненавижу его. Я не могу думать ни о чём, кроме того, как я хотела этого в течение восьми долгих лет.

Деклан нежно держит моё лицо в руках, склонив мою голову под правильным углом. Каждое мимолётное соприкосновение наших языков понемногу стирает боль. Я полная дура, я это знаю. Я даже слышу в глубине души тихий голос, просящий остановить его, но я пытаюсь его заглушить.

Мне необходимо было касаться его и обладать им. Он единственный, с кем я занималась любовью.

Это было так давно – слишком давно, и, боже, прямо сейчас я нуждаюсь в нём сильнее, чем в чувстве самосохранения.

Его руки скользят вниз к моей шее и дальше к плечам, притягивая меня ближе к груди. Я сжимаю в пальцах его рубашку, не собираясь хоть немного ослабить хватку. В этот раз я не отпущу его. Я не могу.

Я не лгала, когда говорила Элли, что мечтала и надеялась, что мы с ним однажды снова найдём способ быть вместе. И если это всё, что я получу, я не собираюсь упускать эту возможность. Я целую его в ответ, вкладывая в этот поцелуй все свои испытанные с момента его ухода чувства.

– Деклан, – говорю я, скользнув руками по его спине. Он надёжный и уверенный. Это мне и нужно. – Пожалуйста.

– Не умоляй, Сид. Я не могу…

Мы соприкасаемся лбами, пытаясь отдышаться.

– Я не умоляю, только прошу.

Его прекрасные зелёные глаза находят мои, выискивая в них что-то.

– О чём ты просишь?

Я знаю, что у меня хватит ума не просить его сердце, и я достаточно сообразительна, чтобы понимать, что это… это никогда не выгорит. Мы слишком сильно сломлены, и прошло уже слишком много времени. Я, может, и буду всегда любить Деклана, но я никогда не смогу полностью поверить, что он больше не ранит меня.

Я думаю о том, что мне действительно необходимо, – прощание.

– Возьми меня сейчас, чтобы мы смогли наконец отпустить друг друга.

Я считаю себя разумной женщиной. Обычно я принимаю взвешенные решения и следую моральным принципам, которые мама очень старалась мне привить.

Прямо сейчас же я самая большая идиотка, когда-либо ходившая по этой земле. Вот она я, лежу на траве у этого дурацкого пруда на сброшенной одежде вместо одеяла совершенно голая – вместе с Декланом.

Ещё одно единственно возможное объяснение этому – что я сейчас нахожусь в параллельной вселенной и всё это происходит не по-настоящему.

Да, должно быть, в этом дело, потому что других причин, почему Деклан лежит на мне, с трудом пытаясь отдышаться после секса, нет.

Боже, у нас с Декланом был секс.

Что, чёрт возьми, со мной не так? О чём я только думала?

Я не думала, это уж точно. Я убедила себя, что это было чем? Прощальным сексом? Каким-то странным вариантом закрытия всех вопросов, а не из-за того, что я одинока и скучаю по его дурацкой заднице? Я ведь не настолько глупа, чтобы творить подобное.

Может, это всё сон? Очень реалистичный, но, может, я ничего не делала…

Я щипаю его.

– Ай! Это ещё зачем было?

Ага, он настоящий, и это всё действительно произошло.

– Проверяю, не сон ли это был.

Он смотрит на меня сверху вниз.

– Это было взаправду.

Я толкаю его, и он послушно устраивается сбоку.

– Замечательно.

Это было ошибкой, и мне нужно убираться подальше. Я хватаю рубашку, холодную из-за того, что она лежала на земле, и надеваю её, прежде чем поворачиваюсь в поисках брюк.

– Сид. – Его голос нежно произносит моё имя.

– Всё в порядке. Мы в порядке. Всё будет в порядке. Как только я найду свои брюки. – Серьёзно, они что, в воздухе растворились, когда он коснулся их? Я поднимаюсь на ноги и начинаю осматриваться, ненавидя готовые пролиться слёзы, которые жгут мне глаза.

Я так зла, что мне хватило одного поцелуя, чтобы окончательно потерять голову и придумать всевозможные оправдания тому, почему это нормально. Он ни за что не останется в Шугарлоуфе, а я точно отсюда не уеду. Не то чтобы он предлагал мне уехать в любом случае.

Боже, возьми себя в руки, Сид.

– Я пришёл сюда поговорить… Я не знаю, как мы…

Я быстро поворачиваюсь, волосы разлетаются веером, а затем хлещут меня по лицу.

– Как мы что? Оказались голыми и трахались, как подростки, под сраным открытым небом?

Он проводит ладонью по лицу, взъерошенный и неотразимый.

– Я собирался сказать оказались здесь, но твой вариант тоже неплох.

Я испепеляю его взглядом и возвращаюсь к своей задаче.

У меня дрожат руки, и я отказываюсь думать о том, что всё это значит или какого чёрта я натворила. К тому же я хотела завершения, так что я собираюсь воспользоваться этим как возможностью хлопнуть пресловутой дверью и уйти.

– Не то чтобы мы раньше не делали этого много раз здесь, у пруда. Это всегда работало, когда мы были подростками.

– Знаешь, что не работает? Отсутствие штанов! – кричу я, вскипая. – Мне нужно убраться отсюда и позвонить психоаналитику, потому что у меня, очевидно, нервный срыв.

– Потому что…

Я поворачиваюсь, прожигая его свирепым взглядом.

– Потому что я умная. Потому что обычно я не творю подобное. Потому что у меня…

– У тебя есть парень.

Здорово. Я забыла об этом. Я изменила своему вымышленному парню.

– Это тоже, но по большей части у меня есть только сожаление.

В глазах Деклана мелькает боль.

– Нам нужно поговорить о том, что только что произошло.

Я качаю головой.

– Нет, мне нужно идти, а тебе нужно позволить мне это сделать.

Деклан наклоняется, хватает что-то, а затем снова садится прямо.

– Вот, – говорит он, протягивая мне уже вышеупомянутые потерянные брюки.

Я беру их и натягиваю на себя, пока мы оба молчим. А что здесь скажешь? Мы оба совершили огромную ошибку.

Он одевается, и мы стоим, глядя друг на друга.

– Знаю, ты сказала, что не хочешь говорить, но, надеюсь, ты выслушаешь. Я не пришёл сюда в поисках тебя, чтобы всё закончилось этим. Я пришёл, потому что не хотел, чтобы мы были врагами, и надеялся, что, может, мы сможем прийти к какому-то взаимопониманию. Я был молод, и я понимаю, что ранил тебя.

– Ты уничтожил меня, – поправляю я.

– Я был дураком.

Я заставляю себя не расплакаться. Я не поддамся шквалу эмоций, что сейчас бурлят внутри. Да, внутри клокочет гнев, но сильнее всего обида. Мне больно, потому что один взгляд на него, прикосновение, звук его голоса наполняют меня былыми чувствами.

Я чувствовала себя целой, когда он был внутри меня.

Потерянная часть моей души вновь нашлась и встала на прежнее место. И это самая большая ложь, которую я могу себе позволить.

Он не собирается оставаться здесь или собирать меня по кускам. Он уедет.

– Ты останешься в Шугарлоуфе? – спрашиваю я, уже зная ответ.

– Сейчас?

Я издаю смешок и закатываю глаза.

– Не глупи, Дек. Я имею в виду после твоего полугодового срока. Вернёшься ли ты домой, полюбишь меня снова и останешься?

Он молчит.

– Нет. Ты этого не сделаешь. – Мне не нужно, чтобы он произносил эти слова вслух. У него на лице всё написано. – Ты вернёшься в Нью-Йорк, и я снова буду жалеть о том, что так мало для тебя значу.

– Сидни, прекрати.

– Нет. Я не прекращу. Я никогда не перестану хотеть, чтобы ты был тем же человеком, которого я полюбила в детстве.

Деклан делает шаг вперёд, рукой обхватив заднюю часть шеи.

– Почему всё должно быть так сложно?

Я чувствую, как в глазах собирается влага, но сдерживаю её. Мне нужно выговориться, чтобы уйти от него с гордо поднятой головой.

– Потому что ты пообещал десятилетней девчушке, что будешь любить её до самой смерти. В тринадцать лет ты подарил этой девочке кольцо, которое сделал из ложки, и пообещал, что заменишь его бриллиантовым. Затем, в шестнадцать лет, ты обнимал её, целуя так, словно она была единственной причиной твоего существования, и она отдалась тебе. Ты помнишь это? Помнишь, как мы пробрались в сарай со свечами и одеялами и дали друг другу обещания?

Его зелёные глаза смотрят напряжённо и непоколебимо.

– Я помню всё.

– Тогда ты должен помнить, что нарушил своё обещание, верно? Что, из твоей памяти ускользнуло, как ты пришёл к той самой девочке, которая готова была на всё ради тебя, и сказал, что тебе надоело заставлять себя делать так, чтобы всё получилось? Ты хочешь знать, почему это так сложно, Деклан? Потому что ты, на хрен, погубил эту девочку.

А затем, прямо как много лет назад, я разворачиваюсь и ухожу, бросив остатки моего разорванного сердца у его ног.

4

Сидни

Вот и настал момент истины. Я захожу в ванную, где на столешнице лежит мой тест на беременность. У нас с Элли у обеих задержка, и… Я не знаю… Я надеюсь, что выяснится, что я не беременна, а потом вечером у меня внезапно пойдут месячные.

Я делаю глубокий вдох и подхожу к тесту.

– Что бы ни случилось, всё будет хорошо, – шепчу я.

Моя рука дрожит, пока я тянусь к безобидному маленькому белому тесту и поднимаю его.

Нет.

Нет. Это не… Этого не может быть.

Я не могу быть… беременна.

О боже. Я беременна.

Я со свистом выпускаю из груди воздух, падая на сиденье унитаза. Это невозможно, правда ведь? Я не могу быть беременна. У меня было лишь раз. В тот самый раз с Декланом у пруда.

Глаза щиплет от слёз, пока я, не мигая, смотрю на него сверху вниз.

Может, я схватила не тот тест. Может, Элли случайно поменяла их местами. Да, именно это, должно быть, и произошло.

Я тянусь к другому тесту на дальнем конце столешницы. Он тоже положительный.

У Элли будет ребёнок… и у меня тоже.

Я слышу низкий голос Коннора из-за двери в ванную и пытаюсь подавить подступающую к горлу тошноту. Я не могу сделать это сейчас. Я не могу встретиться лицом к лицу с Коннором или с любым из братьев Эрроуд, если на то пошло. Мне нужно убраться отсюда, поехать домой и всё обдумать.

У меня будет ребёнок.

Ребёнок Деклана.

Малыш, который… наш.

Кажется, сейчас я не в состоянии складывать мысли более чем из четырёх слов.

Я заставляю себя схватить тест, сунуть его в задний карман и досчитать до пяти. Затем я выйду отсюда и буду держать себя в руках.

Когда я толкаю дверь, Элли и Коннор поворачиваются ко мне. Я пытаюсь мягко улыбнуться, потому что у моей лучшей подруги будет ребёнок от любимого мужчины. Это повод для радости.