Алый лёд

Пролог

К себе на работу его, пятилетнего малыша, привела мама. Сегодня получилось так, что оставить ребёнка было не с кем: муж в командировке, одна бабушка заболела, другая – жила за городом, – пришлось мальчика везти в офис. Бизнес-центр средней руки, недалеко от кольцевой автодороги, со всеми удобствами. Начальник ничего не имел против того, чтобы ребёнок поиграл в переговорной, превращённой стараниями сердобольных мамочек в примитивную детскую. В его отделе работало семь женщин, из которых пять имели малолетних деток возраста от четырёх до восьми лет, приходилось мириться с их капризами, чтобы работа не страдала.

В этот раз мальчик играл один: завладев самосвалом, он приступил к строительству замка из разноцветных кубиков. Нагрузив кузов грузовика пластмассовыми кубиками, ребёнок отвозил машинку на другой конец комнаты, там сгружал их и, как умел, возводил крепостные стены.

Началось всё с оглушительного треска помех, идущих из динамиков системы общего оповещения БЦ: "ПШШШКРЧШШШ АВАВАВАВАВАВА ПКРЧШШШПРКЧШШШ АВАВАВАВАВАВАВАВ ПКРЧШШШШШШ", – громко так. Мальчик видел, как мужчина, сидевший у окна с недовольным видом, поднял голову, уставившись куда-то в угол под потолок. Остальные сотрудники отдела – женщины – морщились, оборачивались, но работу продолжали. Громкий хлопок тоже особенно никого не встревожил. Потом, закрыв путь к спасению, загремели выстрелы.

В соседнем помещении размещалась студия детского танца: преподавательница с утра до вечера, надрывая горло, орала на непонятливых детишек, исповедуя стиль управления а-ля «Сталин». Когда в коридоре застрекотало, молодая неврастеничка выскочила из студии, возмущённая тем, что ей помешали учеников строить. Тонкие стенки между офисами в БЦ отлично проводили звук, мальчик, продолжая нагружать игрушечный самосвал, слышал всё, что происходило в коридоре. Не только он прислушивался к происходящему: встревоженные кумушки отдела, прочно прикипев тяжёлыми задами к сиденьям стульев, раскрывав рты, молча смотрели на дверь.

– Что это вы… – взвизгнула танцевальная мегера и тут же замолчав на полуслове.

В ответ ей прозвучал спокойный мужской голос:

– Чего разоралась?

– Вы что это, а? – истеричных ноток у преподавательницы заметно прибавилось, а хозяйские интонации пропали вовсе.

Больше женщина ничего спросить не успела. Прозвучала барабанная дробь очереди. Дверь в офис содрогнулась от мощного удара. Выдержала. Полетели щепки, зазвенели декоративные планки. Второй пинок дверь не пережила, треснув, распахнулась настежь. В тёмном проёме пульсировал силуэт чёрного человека. Мальчик чувствовал, как от человека исходило что-то, он не мог определить что, не знал ещё таких слов, но что-то сильное, словно рядом с ним на самых высоких оборотах внезапно заработал гоночный мотор, но бесшумно, без рыка и гари прогорающего на цилиндрах машинного масла. Казалось, чёрный стрелок состоял из одной чистой энергии, скрученной вихрями в подобие человеческого тела.

Стрелять он начал прямо с порога, не заходя в офис. Первым, с пробитой головой, залив всё вокруг кровью, замарав мозгами, грохнулся под стол пожилой начальник. Женщины запоздало завизжали. Стрелок вошёл внутрь. Чёрная военная униформа, берцы, лицо скрывала вязаная маска с прорезями, как у бойцов спецподразделений, разгрузочный жилет с карманами, забитыми боеприпасами, в руках автомат: стрелок хорошо подготовился к акции. Помимо запасных обойм и лимонок, стрелок имел при себе нож и пистолет. Вооружённый человек расстреливал безоружных женщин с методичностью робота. Короткая очередь и жертва падала. Из семи женщин лишь одна заметалась по офису, уходя из-под прицела. Мать мальчика кинулась, выписывая зигзаги, к сыну на защиту. Не добежала. Очередь её догнала, вскрыв грудную клетку. Раздробленные внутренние органы выплеснулись на стеклянную перегородку переговорной. Тело, по инерции пролетев метр, разбив окровавленное стекло, приземлилось прямо перед носом потрясённого малыша. Замок, который мальчик старательно строил, оказался разрушен до основания. Он так испугался, что, испытывая одновременно ужас и восторг, возбудился.

Стрелок, хрустя осколками, подошёл посмотреть на дело своих рук. Малыша он не тронул, кивнув ему на прощанье, он удалился, ушёл за продолжением. Но настоящее продолжение осталось сидеть, прижимая к животу игрушечный самосвал.

Глава 1

"О мой вождь! Знаю, ты жив. Наконец-то я нашёл тебя. Клянусь, я верну тебя в мир. Буду служить тебе плотью и кровью. Моя жизнь – твоя жизнь. Если потребуется – убью за тебя, если захочешь – умру за тебя. Верю, вместе с тобой придёт на землю тотальное освобождение, запылает очищающий огонь священной войны и возродится чистая раса избранных. Да, у тебя есть враги, но те прежние, которые имели силу, сдохли, а нынешние – слабаки, не способны противостоять нашей воле. Я убью всех, кто посмеет мешать нам. Великий миссия, белый народ истосковался по сильной руке. Вернись, наведи подарок, покажи нам всем свет. Мы так долго ждали тебя, терпели несправедливость, приди, накажи их всех, прикажи уничтожить наших врагов. Час твоего освобождения близок! Я иду к тебе, и никто не сможет меня остановить, о мой фюрер!".

До аргентинского порта Ушуайа команда учения пуповины Святого Пламени добралась, совершив четыре пересадки и затратив на дорогу трое суток. 18 проводников, отобранных из лучших адептов по распоряжению Сечения (высшего директивного органа Пламени) старших кондукторов, отправлялись на другой конец света в экспедицию на добычу артефактов. Их путь лежал в мистическую страну Шангри-Ла. Часть Антарктиды, которая обозначалась на современных картах как Земля Королевы Мод, интересовала кондукторов со дня создания первого центрального пупка воли. Для них она всегда оставалась Новой Швабией, во льдах которой оказался затерянным последний тайный объект Третьего рейха – база 211. Экспедицию к объекту готовили давно и тщательно. Организация похода влетела Пламени в копеечку. Помимо значительных материальных затрат на амуницию, фрахта подходящего судна, аренду вертолёта, оформления разрешений, приходилось попутно решать сложные вопросы секретности и покупки на чёрном рынке оружия. Никто не должен был знать истинные цели, преследуемые экспедицией.

Сами участники экспедиции шли за знаниями, полученными оккультными обществами Германии, сконцентрированными в созданных при их помощи техномагических предметах ведения войны. По косвенным данным, почерпнутым кондукторами из секретных архивов, по крайней мере, одному человеку удалось, достигнув просветления, войти в туннель, связывающий наш и загробный мир, что сулило тем, кто владел подобными техниками, стать чуть ли не всесильными представителями богов на Земле. Получив подобные знания, Пламя обретало решающие преимущество в борьбе за мировое духовное лидерство. На достижение такой благородной цели никаких ресурсов не жалели.

По причинам секретности привлечь профессиональных полярников непосредственно в команду сталкеров не представлялось возможным, поэтому проводники проходили удалённое обучение премудростям долгих трудных снежных переходов. Последние два сезона проводники провели в тундре под присмотром опытных инструкторов: ездили на ледники в горы – нарабатывали навыки полярных специалистов на разных полигонах. До последнего момента бойцы не знали для чего их готовят. Только за месяц до начала экспедиции наставники им объяснили, зачем и куда их посылают. Как от них и ждали, никто не отказался от коллективной сцепки настолько высокого уровня. Значимость, уникальность операции привлекала, будоражила ум.

18 смельчаков в порту ждало зафрахтованное бывшее советское научное судно ледокол Данциус. Раньше оно наверняка называлась академик такой-то, но с развалом Советского Союза, за ненадобностью новой России его продали, а новые аргентинские хозяева, переоборудовав его под круизные коммерческие цели, переименовали.

Капитан – синьор Варгас – ждал гостей со вчерашнего дня. При виде восемнадцати крепких молодых людей, нагруженных рюкзаками и сумками, поднимающихся по трапу на его судно, пышноусый аргентинец поспешил им навстречу. Основная часть снаряжения отряда прибыла в порт два дня назад и его уже успели погрузить на Данциус. Помимо контейнера с обычным, в таких случаях, снаряжением, судно приняло звеньевой вездеход серии Богатырь, модифицированный под нужды арктической экспедиции. Серьёзные ребята пожаловали: капитан сразу это понял, узнав сумму причитавшегося ему гонорара. Судно, рассчитанное на 110 человек, сняли полностью, оплатив все места, а не только восемнадцать по числу пассажиров. В плаванье Данциус отправлялся третьего декабря. По плану через три дня перехода он высаживал отряд в указанной капитану точке на Земле Котса. А вот забирать русских полярников через месяц, шестого января, предстояло уже из точки, находящейся на побережье Земли Королевы Мод. Если по шельфовому леднику вдоль побережья шагать четыреста километров, то из начального в конечный пункт назначения можно дойти за три недели, но почему-то отряд продолжительность экспедиции определил в четыре с половиной. Странный маршрут избрали для себя русские, никто на памяти Варгаса так не ходил – ни учёные, ни сумасшедшие туристы. Но задавать лишние вопросы было не в его натуре. Клиент всегда прав, особенно если платит так хорошо.

Возглавлял отряд Нестор Рыбаков, он первым, поднявшись по трапу, пожал руку капитану. Нестор неплохо знал испанский, в общении с аборигенами проблем у него не возникало. Когда Варгасу Рыбаков представился, обозначив себя как руководителя группы, капитан взглянул на него внимательнее. Хмурый, уверенный в себе человек тридцати-тридцати пяти лет, не улыбчивый, как все русские. Коротко стриженный, светловолосый медведь Нестор, с грозной складкой залегший между курчавых бровей, при разговоре постоянно смотрел прямо собеседнику в глаза, что в первую минуту смущало, а потом начинало крепко раздражать. Капитан постарался не придавать большого значения этой особенности русского командира: после приличествующих моменту, следующих за рукопожатием приветствий, он поинтересовался:

– Как добрались?

– Вы знаете, неплохо. У нас ушло всего три дня, чтобы из России оказаться в Ушуайи. Учитывая, что для нас этот другой край света, нормально. Наше снаряжение погрузили?

– Да, вчера.

– А собак?

– Тоже. Их разместили в грузовом отсеке. Хлопот с ними не оберёшься. Честно признаться, я не в восторге от такого количества животных на моём корабле.

– Ничего, недолго вам терпеть осталось. Скоро вы от них, как, впрочем, и от нас, избавитесь, – бесцеремонно заявил Рыбаков.

– О! Я совсем не это имел в виду.

– Прекрасно понимаю, что вы имели в виду, – пробурчал командир сцепщиков. Усач начинал действовать ему на нервы своей непосредственностью. На выходе получилась взаимная неприязнь.

Почувствовав, что теряет контроль над разговором, Варгас поспешил сменить тему:

– Хм. Как вам в Аргентине?

– Красивая страна, – коротко ответил Нестор. – Распорядитесь, чтобы людям показали их каюты, – Рыбаков сворачивал светский разговор в практическое русло, давая понять капитану, что ему некогда лясы точить.

Варгас, отнюдь не дурак, понял, что его вежливо отшили заодно вместе со всеми вопросами. Приложив по-военному ладонь к козырьку белой фуражки (привычка, оставшаяся со времён его службы в ВМФ) он, оглядев столпившихся вокруг него русских, пообещал:

– Да-да, сейчас распоряжусь. Вы устали с дороги, понимаю.

Обнадёжив пассажиров, Варгас уже направился к группке матросов и обслуги, стоявшей в отдалении на палубе, активно обсуждающей гостей, когда услышал:

– Минутку капитан, – обратился Нестор к Варгасу.

– Да, господин Рыбаков.

– После того, как вы нас разместите, надеюсь, вас не затруднит показать мне наш груз.

– О чём вы говорите, естественно! – преувеличенно доброжелательно воскликнул Варгас.

Глава 2

Тимуру Акулову досталась каюта по левому борту. Удобства ограничивались наличием доступа в интернет, нехитрой мебелью каюты и общим гальюном на этаже. Холодильник с продуктами и выпивкой, и неработающий телевизор – не в счёт. Удобства бытового устройства для Тимура не имели большого значения. По праву считаясь самым перспективным проводником из всех, претендующих на ранг кондуктора, в свои двадцать три года Тимур считал, что достоин большего, его амбиции простирались куда дальше, чем мог себе представить наставник. Институт он закончил в прошлом году, всего себя посветив делам организации пуповины. Тимур не искал шанса проявить себя, веря в путеводную звезду, он знал, что проведение не минует его своей милостью. Коллективная сцепка – это то самое, что нужно, чтобы подняться на самый вверх в иерархии храма-чрева Сырой Руды. Поэтому, когда ему поступило предложение принять участи в экспедиции в Новую Швабию, он, не думая ни минуты, согласился сразу.

Являясь одним из самых молодых сталкеров отряда, Тимур, тем не менее, получил ордер на исполнение обязанностей "политрука". На его плечи, как на идеологически подкованного идеального полевого проводника, ложилась ответственность отслеживать все негативные тенденции, неизбежно возникающие в трудных ситуациях, обусловленных условиями проведения сцепки такого масштаба. Выявить, проанализировать, помочь, уберечь. Найти у каждого члена отряда болевую точку, грозящую выродиться в язву, проанализировать причины её возникновения и развития, помочь сцепщику справиться с проблемой самому, уберечь отряд от негативных последствий. Четырёхгранное Сечение Кондукторов (высший совет храма центрального пупка) не столько предвидело катастрофу, сколько страховалось от возможных сбоев во взаимоотношениях коллектива самобытных личностей, из которых каждая по отдельности обладала значительной духовной силой. На кандидатуре Тимура настоял его бессменный куратор Влас; Сечение проголосовало за него единогласно. Тимур, как третий по важности человек команды, по достоинству оценил оказанное ему доверие, собираясь воспользоваться случаем и с третьего места переместиться на первое.

Разложив вещи, Акулов пошёл проведать товарищей, узнать, как они устроились. Список номеров кают с именами тех, кто их занимает, он, после заселения, затребовал у усатого капитана судна; переводчиком служил командир отряда Рыбаков, объяснивший Варгасу смысл требований Тимура. Нестор, одобрив рвение молодого политрука, выдал ему полный карт-бланш на психотерапевтические сеансы поддержки душевных сил команды. Болтать по душам тоже входило в обязанности Акулова, да и просто нравилось общаться с равными себе на интересующие его темы. До ужина оставалось не менее двух часов – можно успеть почесать языком под благовидным предлогом заботы о поддержании хорошего настроения сцепщиков, отправляющихся в трудную экспедицию за мифом.

Оправившись, Тимур, для начала, чтобы настроиться на общение с братьями, вышел на палубу. Под вечер температура воздуха опустилась на пару градусов, достигнув комфортных – лично для него – двадцати трёх градусов тепла. Покатый берег зеленел, на склонах холмов подмигивали стёклами золотых в лучах заходящего солнца окошек белые аргентинские домики, дул лёгкий бриз, с моря пахло свежестью, ветер гладил верхушки деревьев и, закручиваясь в обратную сторону, возвращал с берега на корабль густой аромат тропических фруктов. Понятно, что пахло не фруктами и возможно даже не цветами, а чем-то местным, специфическим, может быть, не имеющим конкретного названия на русском языке. Всего лишь иллюзия, порождённая ожиданием чего-либо подобного, но какая правдоподобная! Дыша полной грудью, Тимур смотрел на красную нить горизонта, куда вскоре должно спуститься усталая, пьяная от дневных хлопот, переспелая вишня светила. Наслаждаясь природой, он выбирал.

Первым, к кому он отправился в гости, стал Николай Тиненко, которого в среде адептов называли не иначе как Дар. Он обладал талантом парапсихолога, предсказывая будущее на малые и средние дистанции. Высокая точность часто нивелировалась чрезмерной эмоциональной включенностью Тиненко в процесс, отчего он мог в мельчайших подробностях описать какое-нибудь малозначимое событие, а знаковое судьбоносное явление не заметить, пройти мимо, когда оно лежало под носом. Над даром Дар работал ежедневно, в Пламени учили дисциплине, особенно – в части выданных природой на старте преимуществ. За несколько лет проведённых в храме-чрево Сырой Руды точность предсказаний Николая заметно выросла, он стал лучше контролировать эмоциональные провалы, куда раньше не редко срывался, находясь под впечатлением бед прошлого, выпавших на его долю.

Тимур, обдумывая как бы ловчее построить разговор, чтобы Дар не догадался о том, что проверяют его психическое состояние, а обнаружив, не рассердился, спустился на нижнюю палубу. Около каюты под номером 13 он на секунду задержался, собираясь с мыслями и тут же, не успев постучать, услышал:

– Тимур, входи! Чего около двери мнёшься? Открыто.

Акулов нажал на железную ручку, дверь легко распахнулась. На низенькой кровати сидел Дар, держа бутерброд с сыром в руке, он смотрел прямо, не делая вид, что ему интересно, просто ждал, с чего начнёт наперёд все ему известные расспросы о его самочувствии юный политрук. Работа у малыша такая, пускай наслаждается значимостью. Пока.

Тиненко в прошлом месяце исполнилось тридцать семь лет, для него внешне Тимур выглядел несмышлёнышем, но, умея заглядывать глубже большинства людей в суть вещей, Дар видел, какие бури бушуют в душе молоденького сцепщика. В отличие от высокого, жилистого, ладно скроенного Тимура, сутулый Дар безоговорочно проигрывал ему гонку за звание главного красавчика группы. Не помогала ему выглядеть эталонным Аполлоном и правая половина лица, алеющая рытвинами, соединенная наплывами, словно отполированной, плоти. Ожог занимал большую часть щеки, лба, запуская розовые щупальца под подбородок на шею. По слухам, у Дара ожоги шли вообще по всему телу, особенно сильно пострадала от огня спина.

Тимур знал историю Дара. Коле Тиненко тогда шёл четырнадцатый год, родители привезли его в загородный дом к дедушке…

Последний семейный выезд в том году за город. Начало октября. Вечером дедушка с папой Коли прилично нагрузились под шашлыки, как делали всегда при встречах на даче, открытой для гостей круглый год. Пока мама со свекровью готовили закуски, мужчины пили вино, а когда мясо поджарилось, перешли на коньяк. Семья Тиненко никогда не бедствовала, среди прочих поселковых числилась в зажиточных. Дед до выхода на пенсию занимал высокий пост в министерстве пищевой промышленности, а отец Коли занимался бизнесом – торговал мясом в опт, поставляя заморозку госструктурам. Тиненко не имели привычки экономить на сыне, но Коле с каждым годом становилось всё труднее дышать в таком тесном, закрытом, душном мирке коммерсантов мясников. С одноклассниками у него отношения не складывались: обструкции Колю не подвергали, но не понимали, иногда он просто пугал знакомых детей странными заявлениями о вещах, которых и знать-то никак не мог. Как про него говорили: "Не трогай говно, оно и вонять не будет". Уже тогда сутулый, нелюдимый, жадненький Коля ходил по школе носки врозь, изредка хитро улыбаясь чему-то понятному только ему. Себе на уме, хотя тогда он не знал, что у него на уме и какие такие возможности таятся там – в беспросветных глубинах подсознания. С приходом полового созревания переживания обострились, чёрная горькая меланхолия наполнила сердце Коли под самое горлышко.

Родители и дед с бабушкой спали на втором этаже, а Коле постелили на третьем, где он оказался единоличным хозяином всех четырёх комнат. Он просил, чтобы его уложили вместе со всеми, но отец упёрся, сказав: "Не маленький, ничего страшного, переживёшь одну ночь без маминой юбки". Спать лёг Коля ближе к полночи, одновременно со всеми, а уже в два часа он поднялся с постели от испытываемого им удушья. Честно говоря, дыма в комнате набралось не так уж много, а горло драло жутко, будто его стальным ёршиком туда-обратно прошли. В носу застрял едкий запах превосходно коптящих токсичных химикатов. Коля сидел на кровати с укрытыми одеялом ногами, наблюдая через лёгкую сизую дымку, плавающую в воздухе, как вокруг бушует огонь. Комната горела вся, языки огня бегали по обоям, глодали мебель. Светло и жарко. Огонь питался в тишине, уничтожая предметы без привычного звука стреляющих дровишек в костре на сельском пикнике.

Пот покатился градом – так жарко и страшно стало Коле. Нестерпимо пекло кожу на лице, от такого жара не спрячешься под одеялом, не переждёшь в теньке, от него есть единственный способ избавиться – бежать.

Коля Тиненко, набросив себе на плечи ватное одеяло, соскочил на пол. Дверь в его комнату призывно манила, будучи открытой: её деревянные косяки уже пылали, так что Коля бросился в огненный прямоугольник, как в адские врата. Выскочил! Радость освобождения из жаркого плена оказалась преждевременной. В метущихся по коридору тенях мелькали оранжевые крылья пожара, пламя подползало, как живое, тянулось к нему. Все комнаты на этаже стояли открытыми и во всех бушевал пожар. Мальчик дёрнулся к лестнице, но там, внизу, плескалось озеро сплошного огня: он даже третьей ступени не смог рассмотреть в бушующей стихии, вырвавшейся на свободу. Одеяло тлело, босые ступни немилосердно жгло. В панике Коля метнулся к туалетной комнате. Ворвавшись внутрь кафельной коробки, он с облегчением обнаружил отсутствие там огня. Запершись, он огляделся: пелена суматошной лихорадки инстинкта самосохранения спала с его глаз. Он сам загнал себя в ловушку. Отдушина и маленькое окошко, куда с трудом могла протиснуться кошка – вот и всё, что связывало его с внешним миром, а значит, отделяло от жизни.

Коля надсадно закашлялся: неизвестно почему в туалет начал поступать в таком невероятном количестве дым, но он валил клубами, как пар в сауне, из-под двери, лился из отдушины и, кажется, вырывался из-под крышки бочка, словно из вскипающего чайника. В этот момент тринадцатилетний пацан понял, что умрёт. Смерть пришла за ним, прячась за белым саваном дыма, скрывая за ним огненную пасть печи кремации.

Дыша через одеяло, Коля схватился за ручку двери, чтобы, распахнув её, пойти ещё раз попробовать спуститься вниз. Ладонь дернула боль. Ручка раскалилась так, что на коже Коли мгновенно вздулись пузыри. Выбраться из туалета помогло одеяло. Коля снова очутился в огне. Теперь он не видел ни стен, ни потолка, ничего, кроме огня, для него больше не существовало. Бегом, ступни врозь, к лестнице. Не добежав несколько шагов, он понял, что всё напрасно, ему не выбраться. Мальчик заголосил: он плакал от жгучей боли в ступнях, от страха близкой смерти, от злости. Спасло Колю то, что кто-то за него подумал (точно – не он сам, он тогда вообще ничего не соображал): "А почему вниз?" – да-да-да! Почему обязательно туда, в огонь? Можно и наверх, на волю!

Одеяло горело, подошвы лишившись кожи на участках опоры, хорошенько успели подрумяниться, пока он носился по коридору. Наверх вела узкая вертикальная лесенка. Дед превратил банальный чердак в мансарду, в которой никто никогда не жил и на долгое время не задерживался – по причине того, что там всегда стояла невыносимая духота. Солнце грело железные листы крыши, создавая и в не такие уж жаркие осенние дни в мансарде финскую меблированную сауну. Чердак уступил место мансарде, а лесенка от него осталась. По ней Коля, завывая от боли, по пути потеряв одеяло, торопился к спасению. Откинув люк, он впрыгнул, покатившись кувырком. Мансарда словно бы ждала его появления: до того, как он откинул крышку входа, она просто тлела, а как только Коля ввалился в неё, вспыхнула, обдав наглого пришельца жарким ветром преддверия ада.

Не выдержав жара, лопнули стёкла. Горело уже не одеяло, горел сам Коля. Вскочив на ноги, он кинулся навстречу серому пятну света. Вокруг, слепя, сияла прожорливая ненасытная разрушительная рыжая, такая яркая, беспощадная смерть. Коля выбрал серую невнятную, практически незаметную жизнь.

Горящее тело мальчика вылетело из окна: перекинувшись через перила маленького балкона оно упало прямо под колёса подъехавшей к дому красной пожарной машины. На мальчика пожарные не наехали чудом. Сразу потушив горящего Колю, оказав ему первую помощь, отправили в больницу. По заключению, составленному комиссией по итогам пожара, чиновники сделали вывод, что возгорание произошло от непотушенной сигареты. Дед любил подымить в постели, вот с пьяных глаз и докурился. Вся семья Коли отправилась в трубу, а он на нервной почве заработал дар. Из пламени вышел – в Пламя вошёл. Из больничной палаты Тиненко на два долгих года попал под опеку государства, загремев, как сирота, пускай и в привилегированный, но всё же в интернат для детей, потерявших богатых родителей. Коллектив несчастных мажоров и там его не принял. Урод он и есть урод. Носки врозь.

Через двадцать лет, устав от выедающих душу ежедневных видений, пророчеств невпопад и хронической бессонницы, Николай пришёл к учению о Пуповине. Нервы ему кондукторы поправили, избавили от перманентного воспаления, мозги вправили, что могли. Талант, обуздав, поставили на службу людям. К сожалению, нормально спать Тиненко так и научился: забывался на час-другой, чтобы проснуться от удушья. Его единственный сон, снившийся ему постоянно – огонь…

– Николай, устроился уже? – добродушно заметил Тимур, увидев, что Тиненко, убрав личные вещи, выложив на столик продукты и поставил чайник.

– Присаживайся. Всё нормально, Тимур. Настроение хорошее, расслабься, – успокоив политрука, Тиненко, понюхав бутерброд, отправил его целиком в рот.

Предложить подкрепиться Акулову Тиненко и не подумал, он его не приглашал, да Тимур не очень-то и хотел есть. Но всё равно неприятно.

– Да нет, я к тебе не проверять пришёл, а за советом. – Тимур не врал, задержавшись у двери, он пришёл к выводу, что можно и как можно использовать Дара на благо отряда.

Вскинув брови, Дар коротко взглянул на Акулова. Кивнул, определив, что второй помощник командира не врёт.

– Хочешь знать, что я вижу?

– По-моему, это естественно, иначе для чего дар, раз им нельзя воспользоваться.

– Логично. – Сутулый прорицатель встал, заварил себе чайку в железной кружке. Допив, закусил ещё одним бутером с варёной колбаской. Вернувшись на место, сказал: – Хм. Ничего необычного я не чувствую. Разве что…

– Что? – насторожился Тимур.

– Так, ничего важного.

– И всё же.

– Кто-то из наших знает больше, чем ему следует.

– В смысле?

– Не понимаю. Смутное что-то, начинаешь вникать – тошнит.

– Кто это?

– Пока не могу определить точно. Ощущение как от блуждающих огней, перескакивает с одного на другого.

– Такое бывает? – Акулов не очень разбирался во всех этих парапсихологических терминах, ему требовалось подробное объяснение, а не стихи на вольную тему.

– Бывает. Вот ты глаза умеешь людям при необходимости отводить?

– Нас всех этим фокусам учили.

– М-да. Кто-то умеет делать такие вещи гораздо лучше других. Да ты не ломай голову, скорее всего, это от перенапряжения. Мучается человек от тяжёлого груза ответственности – вот из него и лезет. Через аварийный клапан негатив спускает. Всё нормально.

– Послушай, а что может этот кто-то знать об экспедиции такого, чтобы так переживать? – Тимур уцепился за ниточку. Клубочек требует, чтобы его размотали, даже если клубочка-то на самом деле и нет. Логика событий.

– Молодой ты, Тимур. Разве ты или я всё знаем о том, зачем туда идём. Может этого и Сечение не знает, а ты беспокоишься. Пути Пуповины неисповедимы.

– Конечно. Но хочется фактов, подтверждающих, что всё идёт по плану.

– Да, а таких фактов нет, как нет и объективных данных о том, что нас всех там ждёт.

– Но…

– Конечно, если увижу больше, сразу тебе сообщу. Теперь позволь мне закончить, – показав на столик, попросил Дар.

– Кушай.

"Жадина", – уходя от Тиненко, подумал Тимур. Ему было всё равно услышит его мысли прорицатель или нет.

Глава 3

Следующим сталкером, к кому заглянул Акулов, стал Родион Бычков по прозвищу Выкатило, данному ему за буйный нрав и неуступчивый характер. Бычков замаливал грехи молодости в храме Руды, да никак, видно, до конца замолить не мог. Странно, что типа с уголовным прошлым взяли в команду. Правда, по количеству удачно совершённых сцепок ему равных в отряде не было. Единственная причина, по которой Бычков очутился здесь, среди самых чистых сердцем сцепщиков, это его сумасшедшая работоспособность и слепая преданность идеалам Пуповины. Беспокойный пассажир, своевольный. В прошлом он дважды отбывал срок. Первое своё посещение зоны он принудительно совершил по малолетке: суд приговорил его к сроку за участие в убийстве. Банда подростков забила насмерть гражданина, который отказался поделиться с ними содержимым карманов. Ну как тут не вспомнить бурную юность самого Акулова, но тут дела другие. Тимур сражался за честь, а Бычков за презренный металл. Разница.

Выйдя на свободу в начале нулевых, Радик не растерялся, связался с бригадой автоугонщиков. Пять лет жил безбедно: кутил, гулял, девок портил, кайфовал, а на шестой по-настоящему полюбил простую девушку с периферии. Женился, родился ребёнок, хотел завязать (жена ничего не знала о криминальном образе жизни Радика, думала, что он предприниматель, машинами торгует – так в каком-то смысле и было, но с нюансом), да не успел, закрыли. Опять срок. Привет. Через четыре года по амнистии, приуроченной к семидесятилетию победы, вышел. Жена с ним развелась, когда он сидел, и, за то время пока он лес валил, успела повторно выйти замуж. К ребёнку Бычкова не пустили. Он прекрасно помнил тот разговор, который состоялся у него с его бывшей женой. Родион разыскал Любу в другом городе. Дождавшись, когда её новый муж уйдёт утром на работу, заявился к бывшей возлюбленной. Он хотел всё вернуть, а ему опять отказали. В дом Бычкова Люба не пустила, предпочла общаться с недавним уркой на лестнице.

– Радик, ты меня обманул. Что же ты теперь хочешь? Любви? Понимания? Твоё враньё всё закончило. У меня сейчас другая жизнь; по-другому и быть не могло. Всё кончено давно, – ответила на путаные просьбы-объяснения Люба.

– 

Я, как вышел, сразу к тебе. У меня ничего не осталось – ни денег, ни дома, ни семьи. Не гони меня, я тогда не мог тебе всего рассказать, сама понимаешь. С прошлым я покончил.

– Денег я тебе на обратную дорогу дам, а об остальном и думать нечего.

– Давай всё сначала начнём.

– Ты в уме вообще. Я люблю своего мужа, ты мне не нужен.

– У нас с тобою сын!

– Раньше надо было о нём думать, Радик, – Люба тяжело вздохнула, она, зная его нрав, старалась говорить спокойно, призывая к логике. – Для него папа – мой муж, и другого он не знает. Не разрушай нашего счастья. У нас всё с ним хорошо, пойми.

– Да? А как же я? Меня выбросили и забыли, как будто не было! – Бычков заводился, натура брала своё. – Что скажешь, когда я муженька твоего прихлопну, – он зло щурился, цедил слова, как сплёвывал, становилось ясно – он не шутит.

– Можешь убить и меня тогда. Ты что, хочешь опять в тюрьму? – Люба смотрела на бывшего открыто, смело, но без вызова. – Радик, ты ничего не изменишь. Поздно спохватился.

Пришлось Бычкову вернуться ни с чем. Убивать соперника он не стал. Он любил, а настоящая любовь меняет человека. Он понял, – по тому как с ним говорила Люба, – что она с ним никогда, ни при каких условиях не будет. Денег он у неё не взял. На попутках добравшись до своего города, он вплотную подошёл к черте, за которой его ждал мир криминала или жизнь опустившегося бомжа. Начинать грабить и убивать он не хотел, да просто органически не мог дальше жить, лишь охотясь на золотого тельца. Но жить-то как-то надо? Тогда-то на него и набрёл вербовщик проводник. Многое с того дня воды утекло, но уголовные привычки остались прежними.

Тимур, дождавшись, когда к нему из номера выйдет Бычков, поздоровался:

– Привет.

– Ну, привет.

– Можно к тебе?

– Чё тебе надо, Акулов?

– Поговорить. Давай-давай, пропусти меня. К тебе гость пришёл, а ты недоволен. Нехорошо.

– Давать тебе девочки московские будут, – проворчал Радик, но в номер Тимура впустил. Начальство вроде, хотя приказывать права не имеет. В отряде все равны, один командир может отдавать оперативные команды – пойди-принеси-сделай, а важные стратегические вопросы обсуждались исключительно всем отрядом и принимали решения, одобренные большинством. Бычкову Акулов не нравился, но бодаться с ним, по крайней мере сейчас, он не собирался.

– Ну и бардак у тебя, Радик, – удивился раскиданным повсюду шмоткам Тимур.

– Не тебе меня учить. Здесь моя территория. Говори чего хотел и отваливай.

– Ничего мне от тебя не надо, Бычков. Пришёл убедиться, что ты жив и здоров.

– Не дождёшься.

– Ладно, загнивай дальше.

Общения по душам не получилось, Тимур, бегло осмотрев каюту на предмет присутствия в ней запрещённых вещей – носителей кайфа – бутылок с алкоголем, сигарет с табаком и травой, шприцев с маковым дурманом, ретировался. За ним, провожая политрука, злобно хлопнула дверь. Да, Бычков точно не испытывал восторга при виде выскочки Акулова, он его недолюбливал, как и многих из тех, кто стоял выше него.

Переборов гнев, заворочавшийся в животе Акулова зубастым чёртом после посещения быка Радика, Тимур зашёл за порцией позитивных эмоций к единственной в их команде девушке – прелестной Даше Чайкиной. Милая Даша, медик      по специальности, на правах доктора отряда следила за здоровьем его членов. Являясь профи высшего порядка, она могла при необходимости провести хирургическую операцию в полевых условиях: ничего сложного, но соответствующие инструменты у нее имелись – вкупе с мешком разнообразных лекарств на все случаи жизни. Двадцатисемилетняя Даша, небольшого роста, с сексуальным телом нимфы, не худенькая, а такая как надо, эротическая мечта любого половозрелого, и не очень, мужчины, помимо внешней привлекательности, обладала развитым интеллектом и бойцовским характером, которому могли позавидовать многие бородатые студни в штанах. Словом, Валькирия. Идеальная подруга воина. Правда, на все подкаты к ней сталкеров она, в других обстоятельствах чуткая, теплая, милая, неизменно отвечала холодным отказом, несмотря на то что ни официального парня, ни тем более мужа у неё не имелось. О секрете такой недоступности знали немногие. Им владели старшие наставники, а они не стремились к огласке чужих тайн.

Дарья имела все основания вести себя так, как она вела. Когда она училась в восьмом классе с ней произошло то, что запросто могло сломать пятнадцатилетнюю красивую девочку, сделав из неё закоренелую отшельницу или пропитую лярву – это кому что по вкусу. Она с двумя лучшими подружками после уроков, поддавшись на их уговоры, пошла пробовать алкоголь. Раньше Даша никогда не притрагивалась к спиртному, за исключением таких семейных праздников как новый год. Пару бокалов шампанского – всё, что ей разрешалось родителями. Одно время она занималась спортивной гимнастикой, но два года назад получила травму. На ожиданиях папы с мамой, мечтающих о том, чтобы их единственная дочурка стала чемпионкой, пришлось поставить крест. Но они, по инерции, что ли, держали её на строгой диете, следили за тем, чтобы Даша не потеряла форму. Надеялись. На что? Хотя какая тут форма без настоящих тренировок до седьмого пота. Даша не расстраивалась, она-то лучше кого бы то ни было понимала, что занималась гимнастикой не ради наград, а для себя, и когда не смогла скакать по бревну, как прежде, не расстроилась. Алкоголь для неё являлся запретным плодом, который Даша в силу своего воспитания, до последнего времени, не хотела пробовать.

Подружки настаивали – Даша согласилась. Нина где-то раздобыла бутылку Самбуки (притащила из дома), а Яна умудрилась упросить мужика купить ей пару баночек пива: глазками стрельнула, губки бантиком сложила и тридцатилетний, начинающий лысеть скуф согласился помочь. Парень рассчитывал на яркое приключение, а получил от Яны скупое "спасибо" в обмен на пиво. Многообещающее начало обернулось обломом. Яна хорошо умела такие штуки проворачивать – сверстников разводила, старших обманывала.

Имея такой богатый арсенал выпивки, девочки нашли себе укромный уголок невдалеке от железной дороги, рядом с речкой вонючкой. Середина октября, но достаточно тепло: солнце играло в прятки с тучами, иногда выскакивая ненадолго из засады облаков и, по меркам осени, грело вполне себе сносно. Пара чахлых берёзок, облетающих жёлтыми листочками, пожухлая, примятая трава, брёвнышко, следы костра, – то самое место, где трём несовершеннолетним барышням можно в дневное время, без опасений быть застуканными, хорошенько прибухнуть. До их микрорайона, где они жили, идти всего десять минут: знакомые с детства дома в сиреневую полоску хорошо видно. Дома и девушек разделяло поле пустыря, на котором ближе к дороге, огибающей микрорайон, росли бетонные грибы коллектора.

Нина и Яна тут на полянке и раньше бывали, а Дашу взяли с собой впервые. Даша недавно стала плотно общаться с ними, хотя знала обеих девочек давно – с третьего класса. Они и жили недалеко, через дом – Нина, а в соседнем подъезде – Яна. Некоторое время Даша Чайкина училась в спортшколе; связь с прежними знакомыми ослабла, а вернувшись после травмы назад, ей пришлось приспосабливаться, искать нишу в классе. Целый год Даша ходила в одиночку, а потом класс её признал за свою. Яна подтянула Дашу в компанию одноклассников, девочки стали дружить.

Яна, тряхнув косичками, сбросила с плеч рюкзак. Она, как и Даша, придерживалась свободного стиля в одежде, ей так было удобно. Например, сегодня она надела джинсы, голубую ветровку, а под неё расписную белую майку, ножки обула в кроссовки. Осмотревшись по сторонам, достала пиво, вслед за ней Нина вытащила из рюкзака бутылку и пластиковые стаканчики. Постелив салфетку прямо на траву, девочки сервировали стол. Поставили бутылку, банки с пивом, разложили конфеты, яблоки.

– Готово. Что подруги, кайфанём? – рыженькая Яна хитро прищурилась. В её пальцах появилась сигарета.

– Я пива выпью, – сказала Даша.

– Ничего подобного. Пиво на потом, – взяв в руки бутылку Самбуки, с начальственными нравоучительными нотками в голосе проворковала Яна.

– В самом деле, зачем нам это пиво вообще? – показала недовольство Нина, усевшаяся на брёвнышко. Она плавным движением руки поправила длинные роскошные волосы, откинув их назад. Разгладив на коленях клетчатую юбку, Нина, любуясь на свои начищенные до блеска туфли, продолжила: – Лучше бы шоколадку купили.

– У нас конфеты есть. Тебе мало? – удивилась Яна. Подмигнув, сразу добавила. – Ладно, не хочешь – не пей. Самбука сладкая, её много не выпьешь.

Яна налила каждой подружке по полстакана, себя тоже не обидела. Кто разливал, тот первый и пил. Не поморщившись, Яна, выцедив порцию Самбуки, облизала кончиком языка губы и заела алкогольную приторность конфеткой. За Яной последовала Нина. Осталась Даша. Держа в руке стакан, она всё никак не решалась сделать первый глоток.

– Что ты её греешь? Пей давай, это тебе не водка, не бойся, – подбадривала Яна.

– Сладенькая, – подтверждала Нина.

Даша поднесла стакан к носу, принюхалась. Аромат ей понравился, пахло остренькой прохладой. Отпила глоток. В самом деле сладенько, сделала ещё глоток, потом ещё. Допив стакан, Даша ощутила букет самбуки полностью. Приторная сладость перешла в горечь, в нос ударил резкий спиртовой запах сладкого напитка для взрослых тёток.

– Кхе, кхе, – закашлялась Даша.

– Ха Ха Ха, – засмеялась Яна. – Так ты что у нас кашлюшка?

– Не смешно, – вытирая слёзы, ответила Даша. – Мне достаточно, я больше не буду.

– Не буду, – передразнила Яна. – Что значит – не буду? Нам на двоих много. Не выливать же.

– Да, самбука денег стоит, – проворковала Нина. – Мне вечером с матерью объясняться предстоит, а ты ломаешься. Я взяла бутылку, между прочим, для тебя, её не спросив, теперь врать придётся. Всё равно выговором не отделаюсь.

– Как это – для меня? – Даша ничего не понимала.

– Ладно. Не обламывай, – обратилась к Даше Яна. – Самбука всегда так в первый раз идёт. Я и вправду много тебе налила. Вторая порция пойдёт гладенько, вот увидишь. Не запрещёнка ведь. Ну, попробуй.

Даша задумалась: неудобно как-то подружкам отказывать, похоже на то, что она, как маленькая, капризничает.

– Хорошо. Только наливай немного, – согласилась Даша.

– Настоящая подружка!

Потихоньку-полегоньку девчата прикончили бутылку. До самого последнего стакана Даша не чувствовала никакого опьянения, ей становилось весело, она болтала о всяких пустяках, но так, чтобы окосеть, такого не было. Небо на неё рухнуло как-то внезапно, одним махом. Вот она сидела, греясь на солнышке, а вот перед глазами всё плывёт, убегает куда-то, а рядом суетятся подруги. Кто-то, вроде бы Яна, суёт ей под нос открытую банку пива, Даша берёт. Всё. Нормальная запись происходящих вокруг неё событий кончилась, дальше в памяти запечатлелись лишь обрывки кадров чужого кино. Первый фрагмент – кусты. Второй фрагмент – хохочущие подруги тащат её под руки по пустырю. Третий – самый продолжительный фрагмент – Даша лежит на земле, а на неё орут в два высоких голоса, требуют, чтобы она встала, недалеко осталось, а она чего-то там им портит, дрянь. Бдырдж! Дашу поднимают, отвешивают пощёчину. Дальше воспоминания стёрлись, от них не осталось ничего, простой намёк на то, куда её потащили подружки, отсутствовал.

Очнулась Даша в полутьме, непонятно где. В висках и затылке по-хозяйски распоряжалась ведьма – пульсирующая боль. Сдержав стон, она приоткрыла глаза. Вдалеке, откуда-то сверху пробивался тусклый свет, приглушённо шумела вода, доносились тупые звуки падающих на камень капель воды. Немного сориентировавшись, она заключила, что не под открытым небом валяется, а лежит в помещении непонятного назначения. Не успела Даша полностью прийти в себя, как ей в нос ударила волна тёплой вони. С таким зверским смрадом её обонятельные рецепторы знакомы не были и не справились, выдав аварийный сигнал о перегреве системы восприятия. На неё напал такой запах, будто предварительно его вымочили в кишечнике тяжелобольного пациента ракового корпуса. Смрад, оседая у неё на коже, проникал в поры, брал за горло, душил.

Когда Даша подумала, что снова сейчас потеряет сознание, она услышала как кто-то ворочается рядом с ней по левую руку, за головой. Копошение сопровождалась усилением вони, словно кто-то палкой расковыривал кучу тухлого мяса, облитого поносом. Лёгочный булькающий кашель. Сгусток мокроты пролетел совсем близко от лица Даши. Не выдержав, она вскрикнула. Тут же со всех сторон зашуршало, с пола стали подниматься тени. Свет то гас, то снова появлялся. Дашу окружали со всех сторон. Сумев рывком подняться на ноги, она побежала на свет, но ей перегородили дорогу двое, от которых нестерпимо воняло гнилым луком и общественным туалетом. Теперь Даша догадалась, где очутилась. Её миленькие подружки подкинули пьяную тушку Даши в местный бомжатник. В районном коллекторе обитали бомжы – все жители знали об этом: несколько раз приезжала полиция, гоняла бездомных, но они через неделю возвращались обратно в тепло, как крысы забирались на зиму в сельский амбар, набитый зерном.

Боролась с канализационным ужасом Дарья молча, на неё так же молча, сопя и хрипя, напирали, она отбивалась. Ее пальцы скользили, натыкалась на твёрдое, пачкались в мокром, проваливались в жар. Плохо. Но ещё хуже, что её трогали. Грубо хватали, лапали, царапали. Сколько вокруг собралось бомжей, она сказать не могла, но точно больше пяти. Силы оказались слишком неравны, через минуту отчаянного сопротивления толпа гумазаторов завалила Дашу на бетонный пол. Приземление получилось жёстким, но не таким кошмарным, как продолжение.

В школе Даша появилась через неделю после того, как побывала в гостях у бомжиков. Родителям она естественно ничего не рассказала, ограничившись тем, что объяснила – упала в яму, ту, которую рабочие у подъезда выкопали для замены водопроводных труб, да так и не зарыли. Синяки, ушибы, царапины прошли сами собой, а вот от другой липкой скверной мерзости Даша лечилась втайне от родителей.

При её возвращении к занятиям, в первый же день Даша заметила, что стала популярной личностью в школе. Её фотографии в пьяном виде, валяющейся на прелом тряпье в бомжатнике, активно циркулировали по школьным чатам и социальным сетям. Когда она вошла в класс, первый же вопрос, который она услышала, стал:

– Скажи честно, тебе понравилось? – спрашивала Яна, а Нина засмеялась, добавив: – "Хорошо погрелась подружка!", – вслед за ней заржали остальные классные кони.

Как такое пережить? Есть три основных способа решать подобные проблемы:

1. Покончить жизнь самоубийством. Самый простой, очевидный и глупый метод избавиться от душевных мук.

2. Проглотив обиду, став неполноценной, жить дальше. Большинство людей, побывавших в такой ситуации, выбирают именно этот путь.

3. Отомстить.

Чайкина выбрала третий вариант. Накопившуюся обиду требовалось выпустить на волю, а вместе с ней дать свободу жестокой кровожадной суке, зачатой в сердце Даши позором и болью пережитыми её в коллекторе. Не откладывая дело в долгий ящик, она дождалась большой перемены, выбрала момент, когда Нина пошла в туалет, а Яна осталась одна. Дарья, зайдя к Яне со спины, ударила наотмашь ей по уху. Подружка, смешно ойкнув, повернулась, сказав Даше:

– Ты чего, овца, совсем охренела? – не понимала, что сейчас будет.

Дальше девочки пререкаться не стали, сцепились. Спортивная Даша легко взяла верх над курящей троллершей Яной. Оседлав её, она била Яночку по высокомерному лицу, а когда та перевернулась на живот, вцепившись в её косички, заколотила Яниной головой по полу. Получилось как в женском реслинге, но только на самом деле. Даша так старательно выстукивала головой Яны морзянку, что выбила из неё два передних зуба. Яна, истекая кровью, заныла. Встав над ней, так чтобы её голова оказалась между ног, Даша спросила:

– Ну и кто теперь овца, мразь? – поинтересовавшись издевательским тоном, Даша забрала себе выпавшую при борьбе из кармана джинсов Яны зажигалку. Пригодится.

Драку от начала до конца засняли на телефон многочисленные зрители. Даша не сомневалась, что запись вскоре станет хитом и она таким образом закроет её бомж-косяк. Но пока Чайкина не до конца удовлетворила жажду мести. Драка продлилась минуты три – не больше, вторая подлая сучка, Нина, справляя нужду, не смогла полюбоваться на падение Яны. Даша, вознамерившись исправить сей пробел, устремилась прямо к туалету: не успела она приблизиться к его дверям, как к ней навстречу вышла Нина. Делая вид, что не замечает офоршмаченную ей тёлку, Нина вознамерилась с гордо поднятой моськой прошествовать мимо. Не тут-то было! С разбега, Даша, зарядив Нине с ноги в живот, погнала её пинками обратно в туалет.

Около унитазов Чайкина учинила расправу над бывшей «подружкой». Хорошенько её поколотив, она, вооружившись трофейной зажигалкой, чиркнув колёсиком, поднеся синий огонёк к распухшему от слез и побоев лицу Нины, проговорила:

– Сейчас и ты хорошо погреешься.

Густые волосы Нины вспыхнули, как будто их предварительно вымочили в керосине. Обгорела она знатно, но серьёзных ожогов Даша не допустила, быстро загасив мокрой половой тряпкой огонь. После принудительной стрижки Нина стала похожа на беспризорника – такая же нелепая, жалкая, с торчащими в разные стороны клочками подпаленных волос. Забившись в угол, Нина тихо скулила, прося прощения.

– Хочешь, я могу продолжить, поджечь твою одежду, спалить белье, а?

– Не надо, пожалуйста. Прости меня, пожалуйста. Не на…

– Заткнись. Хочешь, чтобы я тебя простила?

– Да, – всхлипывая, размазывая кровавые сопли по щекам, с надеждой в голосе ответила Нина.

– Хорошо. Тогда лежи прокладку, – Даша указала на стоящую рядом с толчком урну, там на самом верху кучи использованной туалетной бумаги лежала размокшая от менструальной крови прокладка. – Ну!? – воскликнула Даша, подбадривая зависшую в нерешительности Нину, пинком в живот. – Или, хочешь, я продолжу. Мне всё равно.

Дрожащая рука Нины несмело потянулась к урне. Взявшись за край прокладки, она потянула. К кровавому куску женской гигиены прилипла бумажка с коричневым пятном посередине. Нина, несколько раз взмахнув, попыталась от него избавиться, но он прилип намертво.

– Я долго ждать буду? Лижи, шлюха.

Нина, высунув далеко, как только могла, совсем по-собачьи язык, прикоснулась кончиком к замаранной месячными бурой поверхности. Со стороны казалось, что она лижет прокладку нежно, боясь доставить ей неудобства, будто Нине нравилось то, что её заставляют делать.

– Достаточно, – после нескольких минут издевательств произнесла Чайкина.

Развернувшись, Даша покинула туалетную комнату, закрыв дверь в кабинке, оставив Нину наедине со жгучим чувством стыда. Остальные девочки, наблюдающие со стороны за экзекуцией Нины, какое-то время толкались в сортире, обсуждая увиденное, но так и не решились удовлетворить больное любопытство – заглянуть в кабинку к Нине.

По результату перемены мести разразился жуткий скандал. Дашиных родителей вызвали в школу. Пришлось, чтобы не усугублять ситуацию, перевести Чайкину в соседнюю школу. Хорошо, что Нина, как и Яна, молчали, прекрасно понимая, чем для них может закончиться такая болтовня. Им хватило того страха, который они пережили, увидев сколько лютой злобы плескалось в кошачьих зрачках этой ненормальной психопатки Чайкиной. За невинную, как они думали шутку, их так прилюдно опустили, что же будет, если они заявление в полицию подпишут? Да ну её. Правильно, что её из школы убрали. Встречаться вот только с ней в тёмных местах не стоило, мало ли что у безумной Чайкиной на уме.

Бомжатник Даша через месяц сожгла дотла. Закидала бутылками с бензином. После пожара бомжи там больше не появлялись, а администрация района, на всякий случай, приказала замуровать вход в туннель коллектора.

Психика Чайкиной дала трещину, она перестала доверять людям. С бабами она вообще не общалась, а мужчин, в части интимных отношений, старалась обходить стороной. Даша заполучила синдром патологической боязни мужского пениса. Ну не могла она ни с кем из представителей мужского пола лечь в постель, чтобы к ней не вернулись те самые вонючие ароматы из коллектора. Что поделать? Пока парень к ней не приставал, всё было нормально, но стоило ему перейти грань служебных отношений, как Даша, меняясь на глазах, превращалась в слетевшую с катушек мегеру. Прийти в равновесие, примириться с прошлым хотя бы отчасти, помогло Пламя. Попав туда совершенно случайно, после года практики в городской больнице, Дарья не жалела о своём решении покинуть большой мир, посвятив целиком свою жизнь сцепкам. Так она нашла себе дом.

– Кто? – настороженно спросила Чайкина, услышавшая стук в дверь каюты.

– Тимур Акулов.

– А-а, Тимур. – Даша, широко распахнув дверь, посторонилась, пропуская Акулова внутрь. – Проведать пришел или заболел? – проявила профессиональную заботу медик.

– Проведать. Ну, как устроилась?

– Нормально, как видишь.

– Парни наши не беспокоят?

– В смысле?

– Ты же у нас одна на всех.

– И ты туда же.

– Шутка.

– Я таких шуток не понимаю. Понятно? – Даша, как-то сразу помрачнев, подобралась, словно к прыжку готовилась.

– Извини. Я, в общем-то, к тебе заглянул просто поболтать. Устал сегодня.

– Сегодня день такой суматошный, все устали.

– Намёк понял, зайду в другой раз. Располагайся, не буду мешать, за ужином увидимся.

– Хорошо.

Глава 4

Ранним утром следующего дня судно, отчалив, взяло курс на Антарктиду. Завтракали сталкеры уже покачиваясь в открытом море. В меню значилась рыба, моллюски, многочисленные мясные закуски, свежевыжатый сок, яйца. Принимали пищу участники экспедиции сидя за одним общим столом, который соорудили сами, придвинув вплотную друг к другу отдельно стоящие столики. Места хватило всем и ещё осталось. Во главе стола восседал командир отряда Нестор Рыбаков, с противоположного конца стол возглавлял его заместитель, второй человек в группе, Макар Савинов. По мнению Тимура Макар как нельзя лучше подходил на роль капитана команды сталкеров. Спокойный, рассудительный Макар, в отличие от Рыбакова, умел слушать, не навязывая с ходу своего мнения собеседнику. Он вникал в проблемы, а не рубил с плеча. По сравнению со звероподобным командиром он значительно выигрывал во внешности: высокий мужчина с квадратными плечами, с правильными чертами лица, доброжелательным взором, способный вызывать к себе симпатию. Немного лицо Савинова портил розовый отпечаток шрама, идущий по виску, но, честно говоря, шрам дополнительно придавал ему по-настоящему мужского шарма. Ни тебе криков, ни тебе команд голосом надзирателя концлагеря. Акулов не понимал, почему Сечение кондукторов назначило на должность командира отряда не его, а Рыбакова.

Соседа Тимура по правую руку звали Богослав Карасёв. Губастый обжора, в силу генетической предрасположенности не имевший значительного лишнего веса. Повезло засранцу. Рожа круглая, толстая, а тело, если не мускулистое, то плотное и вовсе не жирное. Особенно Богослав любил сладкое: излюбленным лакомством для него был жевательный мармелад, выпускаемый московской кондитерской фабрикой "Ударница". Самый известный мармелад этого сегмента бельгийской фирмы "Харибо", на его вкус, был жестковат, а вот московский он мог поглощать килограммами. До того, как подали первое блюдо, он, как сумел заметить Тимур, успел смолотить полпачки мармеладок. Кроме приверженности к сладкому, за ним водился более существенный грешок – Карасёв любил спорить, никогда не признавая правоту собеседника. Он был из той породы людей, которая считает, что неправой не бывает никогда, ни при каких обстоятельствах.

Сцепщика, закусывающего сёмгой, сидящего от Акулова по левую руку, звали Архипом Щукиным. Особым умом он не отличался, компенсируя недостатки мыслительного процесса жестокостью. В драку по любому поводу он не лез, как Бычков, хотя драться он не просто любил: Архип умело махался, с техникой, ловя противника на ошибках. Пару раз Тимур стоял с ним в парах, так потом синяки с боков неделю не сходили. Злопамятный Архип не жалел ни своих, ни чужих, его девизом по жизни стало высказывание собственного производства, выстраданное жизнью: "Пощады не будет никому!". Солдат российской армии в прошлом – воин Пуповины в настоящем.

Напротив Тимура восседал с гордо выпрямленной спиной Валентин Карпов, которого все за глаза называли Хуергой. А всё потому, что он не умел держать язык за зубами; постоянно плёл небылицы одна диковиннее другой. В пьяной потасовке несколько лет назад ему осколком пивной кружки повредили лицевые нервы, и теперь он всегда ходил с одним и тем же замороженным в точке удивления выражением дохлой рыбы. Учился он на лётчика, но с гражданского флота его попросили. Меньше бухать и вмазываться надо. Спасибо братству, Пламя очистило от пороков, приобщило к делу. Пилот, умеющий хорошо управлять многими летательными аппаратами, мог пригодиться отряду. Хуерга стал запасным членом группы на тот случай, если бы в Новом Берлине обнаружились машины, которые можно поднять в воздух. Разбираться за считанные часы в управлении таких аппаратов его научили хорошо.

Около Карпова приютилась совсем потерявшаяся на фоне горы мышц соседей Даша, а с другой стороны к нему лип Гена Окунев – механик отряда. Он лез к Хуерге, как всегда и ко всем, с непонятыми вопросами, от которых все давно устали, а особенно Даша, до которой он докапывался по вполне банальному любовному поводу. Ни урод, ну уж очень липучий, как пиявка. Она его не единожды отшивала, а он всё никак не мог в толк взять почему. Высокомерный парнишка с завышенной самооценкой, страдающий непреходящим насморком, по причине которого мерзко гундосил в нос, называя такой способ общения французским акцентом. Так как он не хотел нормальным образом лечить хронический насморк, то постоянно бегал к Чайкиной за сосудосуживающими средствами типа "Називина". Нашёл себе повод надоедать докторше законным порядком, хотя не поленился прихватить с собой в поход несколько пузырёчков с лекарством про запас.

Немного дальше сидел Златан Озерович, сейчас разговаривающий с командиром. Единственный иностранный подданный в отряде, по происхождению этнический серб. В отряд он попал последним, заскочив, фигурально выражаясь, на ходу в вагон убегающего вдаль поезда отряда 18-и героев. Всего полтора года назад он приехал в Россию на поиски силы. Он узнал, что где-то под Смоленском открылась школа нового боевого искусства – искусства, не похожего ни на одно другое в мире, со странным интригующим названием – Гагана. По слухам, тот, кто владел Гаганой, мог спокойно в рукопашном бою противостоять десятку-другому хорошо обученных головорезов. В школе учили не только драться голыми кулаками, но и обучали принципиально новым методам ведения огня из стрелкового оружия.

До недавнего времени серба Златана нельзя было назвать настоящим воином. Крещением для него стала та ночь, когда в его приграничную с Косово деревню зашло подразделение албанских карателей. Жителей деревни вырезали подчистую. Мать Златана пропала без вести. В ту ночь они с отцом отсутствовали в деревне, не ночевали дома: накануне отправившись в город за покупками, задержались допоздна, отложив возвращение на утро.

Подъезжая к деревне, отец с сыном за несколько километров до неё увидели хвосты чёрного дыма, висящего в небе. Из-за линии разграничения к сербам пришла беда, они это осознали сразу, ещё до того, как въехали в саму деревню. То, что первое они увидели при въезде, недвусмысленно предупреждало о том, что ждало их впереди. В канаве, рядом с поваленным забором, лежал обгоревший труп старика. Албанцы надели на пойманного ими серба старые покрышки, облили бензином, подожгли. Мучительная смерть.

Чем ближе Златан приближался к центру посёлка, тем чаще попадались трупы. На центральной площади у церкви вповалку лежали обезглавленные тела людей, а чуть поодаль от них возвышалась пирамида из отрубленных голов. На дереве, растущем перед церковью, висели обнажённые тела женщин со вспоротыми животами: по крайней одна из них умерла беременной.

После такого кошмара любой уважающий себя мужчина возьмётся за оружие. Отец и сын Озеровичи присоединились к добровольческой бригаде ополченцев, решившихся на рейд вглубь территории врага. Некоторые, как Златан, надеялись отыскать исчезнувших родственников, другие, каких было большинство, ни на что, кроме мести, не рассчитывали. От той акции возмездия, затянувшейся на трое суток, у Златана в памяти остались воспоминания о собственных ладонях, с которых невозможно свести никакими средствами въевшийся под кожу красный цвет и бородатые трупы, трупы, трупы, трупы… От каждого убитого им врага Златан забирал себе на злую память маленький кусочек плоти. Куда он их, эти кусочки, дел после того, как бригада вернулась в Сербию, он не помнил.

С другой стороны стола виртуозно орудовал ложкой Олег Раков, про него Тимур знал немного. Из значимой информации у Акулова в голове сохранилось то, что Олег единственный из всех, кто раньше ходил в море, рыбачил вахтовым способом на сейнере. Он носил бороду такой же формы, которую предпочитали в старые времена моряки северных стран. Не слишком длинная борода шла по краю нижней челюсти, охватывая её густыми серо-коричневыми завитушками. Ходил Раков в раскачку, чем подчёркивал свой статус морского волка. В отряде его называли Боцманом. Он никогда не благодарил за оказанную ему помощь, всех всегда поправлял, считал себя умнее большинства сцепщиков. Что по-настоящему он прекрасно умел делать, так как это обустраивать быт отряда, умел прекрасно ориентироваться на местности в отсутствии подручных средств, таких, например, как компас, не говоря уже о гаджетах. Боцман помогал кашеварить на бивуаках их повару Сомову. Он в одной палатке, а Сомов в другой. Первый повар предлагал меню, командир утверждал, а Боцман готовил согласно полученным распоряжениям.

Следующим за Боцманом сидел Жора Голавлёв. Он не мог себе позволить и минуты покоя. Всегда в движении, всегда спешил, всегда при деле. Вещи он носил с непередаваемой элегантностью, следил за ними, как за собой любимым. Не терпел беспорядка, раскладывал предметы строго по местам, с которых их взял. Причёсывался на пробор, смазывал волосы гелем. Ботинки начищал каждое утро до зеркального блеска. Словом, педант, любящий жизнь. Ему, как имеющему два высших инженерных образования, отводилась роль специалиста, разбирающегося в принципах действия техномагических механизмов. Он курсы специальные дополнительно окончил, чтобы владеть предметом. Прочитал с десяток книг, подошёл к подготовке основательно, без дураков, как настоящий профессионал.

Егор Китин устроился наискосок от Макара Савинова. Когда-то его считали перспективным художником, но беспробудные пьянки сгубили талант. В Пламени его излечили от постыдного пристрастия. К сожалению, Егор, протрезвев окончательно, расхотел писать. Нет, в уме он продолжал творить, постоянно откладывая перенос картин на холст. На всякий случай он взял с собой на сцепку карандаши и бумагу. В прошлые разы, когда ему удавалось совершить особо удачные сцепки, к нему иногда возвращалась тяга творить, и тогда он рисовал. До того, как охладевал к процессу, получались всего лишь незаконченные наброски, но ведь когда-нибудь ему должно было повезти. Художник хорошо помнил, чем закончился та единственная удачная попытка нарисовать портрет того, чьё имя не называют под крышей церкви, он до сих пор ощущал кожей жар чужой крови. Прошлой ночью случился рецидив событий двухлетней давности, ему приснился странный сон. Отпрыск Бога (или скорее не бога, а чёрта) ехал по бескрайним ледяным просторам на стальном многотонном монстре, энергично дергая похожие на тракторные рычаги. В сердце Егора что-то сдвинулось, он почувствовал, что ещё немного и папоротник его гения расцветёт вновь. Пока он не различал лица зла, но чувствовал – прозрение ждёт художника впереди. Обычную для Китина меланхолию закодировавшегося алкоголика сменяла лихорадочная жажда деятельности. В его обязанности входило, наравне с командиром, вести дополнительный журнал экспедиции, став её летописцем и оператором, фиксирующим на камеру события в походе. Блогер закрытого чата Пламени. Добравшись до объекта, ему надлежало всё заснять, описать, передать на большую землю.

Дальше сидели два неразлучных приятеля – Радик Бычков и Стас Сомов. Два друга не разлей вода: Бычков – водитель, а Сомов – повар. Стас любил хорошо и зло пошутить. Балагур нашёл подход к Бычкову, они сдружились на почве пограничного с откровенным хамством стёба. Бычков прямолинейно наезжал, а Стас тонко подкалывал. Кроме безобидных, и не очень, шуточек за Сомовым водился ещё один маленький грешок – он трудно вставал по утрам – независимо от того в котором часу ложился накануне. Из-за этого он вечно опаздывал на тренировки, и не раз вся группа вместе с ним получала сто штрафных ударов по прессу. В отряде он отвечал за кухню. Но поваром он работал лишь в походах. Внешне он очень походил на серба Златана. Жгучий брюнет, вытянутое лицо, прибывающее в постоянной небритости. Борода росла легко, щеголяя блеющими в природной черноте лёгкими мазками седины. Тот же рост и одинаковое телосложение делало Сомова с Озеровичем разноутробными братьями, что никак не сказывалось на их натянутых отношениях. "Братья" терпеть друг друга не могли. Сомов уж точно относился к необщительному сербу с опаской.

За предсказателем Николаем Тиненко сидел, наворачивая вторую порцию жаркого, силач команды Серёга Бреднев. Ростом чуть пониже Хуерги и раза в два шире его в плечах. Накаченная рабочая мускулатура позволяла Бредневу гнуть железные прутья, сворачивать монетки в трубочки, тягать такие веса, от которых у нормального человека грыжа выскочит. Ребята в шутку называли его Титаном. Сергей мог с одного удара проломить череп быку, что продемонстрировал однажды, когда отряд, выехав на дальний север, заночевал перед походом в последнем селе на их пути. Утром сталкеры высыпали на лужок потренироваться, а тут их заприметил сельский бугай. Бык ломанулся рогами вперёд отстаивать территорию. Все врассыпную, а Бреднев остался, подпустив к себе бугая, он отскочил в сторону попутно шибанув между рогов пудовым кулачищем – бык слёг, да так и не поднялся. Пришлось Рыбакову хозяину быка заплатить компенсацию. Как же тогда командир орал на Бреднева, уши закладывало. Титан, как и Окунев, занимал должность механика отряда, но настоящее место в отряде Бреднева – его призвание – сцепщики предпочитали вслух не обсуждать. Запретная тема.

Оставались двое: Костя Прудский, молодой парень, всего на годик старше Тимура и Кирилл Ручьёв, их радист, а по совместительству сисадмин, заведующий рацией КВ и спутниковыми системами связи с большой землёй. Для Кости поход в Антарктиду был второй сцепкой, а для Кирилла вообще первой. Ручьёв старался изо всех сил. Он хотел быть нужным отряду, поэтому не отказывался от любой работы. Попал он к Кондукторам по причине семейных неурядиц. Развод с женой переживал тяжело. Напал с топором на тёщу, считая её виновницей всех бед: Кирилла задержали, отправили на психиатрическую экспертизу, поставили диагноз – шизофрения. Подлечив, ну как подлечив – купировав бред ударными дозами антипсихотиков, – пинком под зад Кирю вышвырнули на улицу. Окончательно не поехать крышей ему помогли в храме Сырой Руды.

Прудский мечтал о подвигах, вечно ввязывался в стремные замуты, искал себя. К двадцати годам перепробовав многие виды экстремального спорта, перебрав массу философских учений, остановил выбор на идеологии Пуповины. Совершать сцепки ему нравилось. А быть членом команды, идущей на поиски артефактов мирового значения, привлекало куда сильнее, чем прыжки по крышам поездов или покорение небоскрёбов без страховки. В команде он отвечал за собак. Любил он этих четвероногих тварей божьих и уважал.

Пока остальные насыщались, Тимур наблюдал. После завтрака командир пригласил его и Макара Савинова к себе в каюту на разговор.

– Присаживайтесь, – предложил Рыбаков.

Каюта командира мало походила на гостиничный номер, скорее она была двойником кают-компании. Рыбаков сидел за т-образным столом, вальяжно расположившись за горизонтальной перекладиной. По стенам шли шкафы, в промежутках висели картины с морскими пейзажами. Гости сели напротив друг друга с разных сторон длинной части стола, развернувшись лицами к командиру.

– Наступил момент для прояснения истинных целей нашего похода. – Рыбаков сложил перед собой большие мясистые руки в замок, его короткие толстые пальцы еле переплелись между собой.

Командир первой же фразой захватил внимание Тимура. По виду же Макара нельзя было с точностью определить, как он отнёсся к словам Рыбаков. Как сидел в расслабленной позе, так и продолжал сидеть, лишь немного голову к левому плечу склонил, не меняя при этом выражения.

– Мы идём не за технологиями, – объявил новый курс Рыбаков.

– Зачем же? – не удержался от вопроса Тимур.

– За ключом к ним.

– И что это за ключ?

– Не что, а кто, – уставившись в крышку стола, мрачно пробурчал Нестор. – Но об этом я скажу, когда мы достаточно близко подойдём к точке "F".

– К чему такие предосторожности? – Тимур хотел сказать «тайны», но он знал, что у Пуповины нет тайн от своих адептов, а есть лестница, поднимаясь по которой сцепщик узнает всё, что ему нужно знать. В строго рассчитанный час ты получал именно ту часть мозаики, которая могла пригодиться сегодня или завтра. К любым фактам, особенно неочевидным для светской части общества, необходимо привыкать, осознавать механизмы движения мироздания постепенно, а иначе можно сломаться, не выдержав груза сакрального мешка, переполненного весом вселенских знаний.

– Да к тому, чтобы мы не повернули назад, – подал голос Савинов. – Неужели непонятно, Тимур. – Добродушно хохотнув, Макар, хитро прищурившись, посмотрел на Акулова. – Ключ от Высших Умов кого угодно испугать может.

– Следи за тем, что говоришь, – посоветовал Савинову командир. Он не грозил, но приблизился вплотную к черте. Шутка Савинова ему не понравилась. – Мы, считай, идём на войну, и я не потерплю нарушения дисциплины и субординации.

– Ладно, бог с ним с Ключом. Что мне не ясно, так это то, почему мы путешествуем такой странной компанией, – продолжил выспрашивать Тимур.

– Ты о чём? – Командир сидел мрачнее тучи. Перед приходом Тимура и Макара его посетил Коля Дар. Напел ему всякого, испортил настроение предсказаниями, даже не предсказаниями, а намёками на плохой исход. Кассандра хренова. Мыслями он витал далеко, ответственность за успех экспедиции висела над ним дамокловым мечом, поэтому он реагировал на реплики гостей с легким опозданием.

– У меня такое впечатление сложилось, что состав нашей команды подобран небрежно или по принципу неопределённости.

– Акулов, это тебя не касается, – огрызнулся Рыбаков.

– Но…

– Никаких "но". Обсуждение окончено. Завтра с утра объявите парням корректировку целей отряда. Ясно?.. Свободны.

Тимуру ничего не оставалось, как умерив пыл дознавателя, проглотив непрожёванное нормально умом как следует любопытство, покинуть каюту Рыбаков. За ним вышел в коридор Савинов: его в равной степени, как и Акулова, касалось распоряжение командира очистить помещение.

– Тимур, ты прав. – Савинов, догнав товарища, легонько, по-дружески, пихнул его плечом.

– Что? – переспросил Тимур.

– Я говорю – ты прав. В отряд попали не лучшие из лучших. Их, то есть нас всех, объединяет другое.

– Ты так думаешь?

– Я знаю.

– Что же нас объединяет?

– У всех у нас деды воевали на второй мировой войне. Скажу больше, они все штурмовали Берлин в конце апреля 45-го.

– Не понял. Это тут причём?

– Подумай сам об этом на досуге. Ты парень не глупый, разберёшься. Пока.