Засада для чемпиона

ЧАСТЬ 1. Возвращение. Глава 1

14 декабря, Рим

Натали

У каждого человека в жизни бывают дерьмовые дни, которые просто надо пережить, свернувшись калачиком под теплым пуховым одеялом с ведерком мороженого и старым добрым ромкомом.

Бывают невыносимые недели.

А у меня же выдался по-настоящему отвратительный сезон! Ужасная осень, когда я умудрилась остаться без единого рекламного контракта. Без своего рекламного агента и… теперь без жениха, который, прикрывая свои голые причиндалы ладонями, несется за мной в гардеробную, пока его шлюшка – подбирая свой дешевый шмот – уносит свою тощую задницу из нашей квартиры, расположенной в уютном квартале в центре Рима на последнем этаже пятиэтажного исторического здания. Из квартиры, в которую я вложила все свои сбережения до последнего цента. Из квартиры, в которую даже это гребаное постельное белье, на котором он ее трахал, покупала я! Ужасно. В жизни не думала, что такое может случиться со мной!

– Натали, ты все не так поняла! – причитает Стефано, топая следом за мной босыми ногами по паркету.

– Смешно! – фыркаю я, хватая чемодан с верхней полки в шкафу. Тот с грохотом валится на пол, по пути задевая педантично развешанную мною на книжной полке гирлянду со снежинками, срывая ее к чертям.

– Но это правда, детка!

– Разве можно не так понять ситуацию, когда член твоего жениха трется между ног какой-то расфуфыренной блондинки в нашей постели? – вскрикиваю я зло, оглядываясь на Стефано.

Жених молчит. Покрасневший от смущения до самых кончиков ушей, некогда милый и заботливый, очаровавший меня итальянец Стефано, стоит сейчас абсолютно голый с видом побитой собаки. И уже ни ямочки на щеках, ни потрясающей глубины голубые глаза, ни очаровательные кудряшки на голове, придающие выражению лица тридцатилетнего мудака вид невинного ангела, и даже ни рельефный торс – не трогают мое сердце и не радуют моих глаз. Мне бы их с мылом промыть. Глаза. Потому что все, что я вижу, смотря на жениха сейчас, это его голую задницу ритмично двигающуюся на орущей, как подбитая гиена, блондинке.

Мерзость!

– Нет? – рычу я, не дождавшись ответа. – Вот и я думаю, что тут нечего понимать! Все ясно как белый день, – бурчу, с остервенением сдергивая с плечиков свои платья и блузки. Комкаю вещи, скидывая в раскрытый чемодан.

Кровь кипит, приливает к щекам. Руки трясутся. Я в таком бешенстве! Неимоверном просто. Хочется орать, кусаться и крушить все вокруг. Но я выше этого. Мама всегда учила меня держать лицо, и я, блин, его держу! До последнего. До победного. Потом, где-нибудь далеко, в одиночестве и тишине, мой гнев и злость на вселенскую несправедливость обязательно прольются горькими слезами, но сейчас…

Сейчас я лихорадочно собираю свои вещи, не собираясь задерживаться в этой оскверненной изменой жениха квартире ни на мгновение. И это грустно. Это, черт побери, так грустно! Потому что до самого светлого праздника в году чуть больше двух недель и у меня на этот день были такие надежды. Я буквально грезила мыслью встретить Новый год и Рождество впервые в собственной квартире. Дома. Да не где-нибудь, а в Риме! В городе, который к празднику превращается в сказочное королевство. А что теперь? Теперь мне тошно даже дышать одним воздухом с человеком, с которым я два года делила постель.

– Это вышло совершенно случайно, – делает очередную жалкую попытку Стефано, хватая меня за локоть, когда я начинаю без разбора сваливать в чемодан бутыльки с косметикой. – Тати, малышка! – причитает на русском с сильным итальянским акцентом изменщик.

Я дергаюсь, вырывая свою руку. С моих губ срывается истерический смешок, когда я спрашиваю:

– Случайно? Как можно трахнуть кого-то случайно? Шел, запнулся, упал и случайно кончил?

– Я не хотел, клянусь!

– А стонала твоя шлюшка так, как будто очень даже хотел. Скажи честно: сколько их было? Какая эта по счету «случайная»? Пятая? Десятая? Сколько раз ты приводил в нашу квартиру баб, пока я моталась по миру, зарабатывая деньги, Стефано?

– Это был первый и последний раз. Клянусь!

– Зачем? Почему? За что ты так со мной?

Наверное, это самые глупые вопросы, которые может задать женщина, которой изменили. Зачем, почему и за что – на эти вопросы нет ответов. Никогда. Тебе либо изменяют, либо нет. Этот похотливый левосторонний ген либо жив в твоем мужике, либо сладко дремлет. И ты в этой ситуации совершенно ни при чем! По крайней мере, так гласит моя собственная философия жизни.

– Тати, тебя постоянно нет в городе! – начинает сумбурно оправдываться Стефано. – Все эти твои съемки, рабочие поездки, контракты, череда меняющихся фотографов, которые, между прочим, снимают тебя в нижнем белье! – звучит с обидой. – Я загнался. Запутался. Заревновал! Я… я люблю тебя, Тати! Для меня это было сложно, понимаешь? Для меня и моего мужского достоинства, которое постоянно чувствовало себя ущемленным!

Ущемленное достоинство? Серьезно? Твою женщину вожделеют сотни, тысячи мужчин, а у тебя от этого ущемляется достоинство? Я разочарованно качаю головой. Тряпка. Мямля. Противно! Куда я вообще смотрела, когда полгода назад говорила этому человеку «да»? Два года жизни я потратила на этого мудака. Дура.

Глаза жжет от подступающих слез. Я делаю пару глубоких вдохов, промаргиваясь, закидывая в чемодан две последнии блузки прямо с плечиками и завершаю живописную гору, приземляя поверх вещей любимые теплые тапочки в виде акул. Захлопываю крышку и тяну за собачку, громко вжикнув молнией.

Запутался он. Заревновал. Вот только Стефано с самого начала знал, кто я такая и какая у меня работа. Да, у меня потрясающее тело и я – та самая модель нижнего белья, на снимки которой дрочит добрая половина мужского населения планеты Земля! И, да, большинство фотографов, с которыми я работаю, тоже мужчины. Потому что именно сильный пол способен увидеть и оценить всю красоту женского тела, а главное, знает, с какого ракурса эту красоту лучше показать. Но это работа! Я для них «объект съемки» и ничего больше. А все загоны Стефано – исключительно от его мужской неуверенности. Следовательно, на кой черт мне нужен такой мужик, через «да»?

– И что, ты ничего на это не ответишь? – растерянно спрашивает Стефано, когда я с грохотом приземляю чемодан на пол, оглушительно цокая каблуками вон из квартиры. Уже стоя в пороге, оборачиваюсь. На глаза попадается маленькая искусственная елочка, которую я притащила пару дней назад. Этот гад не заслужил праздничного настроения!

Хватаю пластмассовое дерево, поднимая взгляд на бывшего, бросая:

– Я надеюсь, тебе не нужно напоминать, что большая часть средств, вложенных в покупку этой квартиры, была моя? Надеюсь, ты сам озаботишься тем, чтобы выставить жилье на продажу. Я рассчитываю в скором времени получить свои деньги и навсегда вычеркнуть тебя из своей жизни, Стефано. Такой ответ тебя устроит?

– Натали, но ты же не серьезно…

Серьезней не бывает! Хватит с меня ложных надежд и пустых обещаний. Наелась за два года наших отношений.

Я подхватываю чемодан за ручку и со скрипом бедных, трещащих под весом моего немаленького гардероба, колес тащу его вниз по лестнице. Больше не останавливаясь и не оборачиваясь.

Однако, находясь уже где-то в районе между первым и вторым этажами, слышу испуганный скрип бывшего жениха:

– Тати, а кольцо? Ты вернешь мне кольцо…

Этот мудак, если верить его словам, потратил на мое помолвочное колечко немалую долю своих сбережений. И после всего произошедшего верну ли я ему его?

Я поднимаю глаза, встречаясь с растерянным взглядом мелочного Стефано, перегнувшегося через перила лестницы. Демонстративно медленно поднимаю правую руку и показываю средний палец. Хрен тебе, а не кольцо. Любовь приходит и уходит – ломбард работает всегда.

Двумя часами позже я выхожу из уборной в зоне ожидания аэропорта, вытирая бумажной салфеткой растекшуюся под глазами тушь. Промаргиваюсь. В глазах рябит от перемигивающейся на огромной искусственной ели разноцветной гирлянды с золотыми шарами. Делаю глубокий вдох и резкий выдох.

Сидя в женском туалете на закрытой крышке унитаза и завывая раненой белугой последние тридцать минут, я окончательно утопила в литрах горьких слез свои планы на счастливое будущее с человеком, которого, как мне казалось, любила. И сейчас мой нос опух, щеки раскраснелись, а под глазами залегли мрачные тени. Вид у меня, должно быть, действительно болезненный. Ибо каждый второй мимо проходящий непременно интересуется, не нужна ли мне помощь.

Нужна вообще-то. Но такая, какую ни один из этих милых итальянцев не сможет мне оказать.

Я добредаю до скамеек, падая на один из стульев. На второй бросаю свою ручную кладь. Достаю телефон и, шмыгая носом, ищу в списке контактов номер единственного человека, который, какой бы сумасбродной я ни была, готов всех за меня порвать. Всегда. Потому что я его маленькая капризная принцесска.

И нет, я не хочу заказать убийство бывшего жениха родному брату. Но поддержка Матвея Александровича мне сейчас нужна едва ли не сильнее, чем глоток свежего воздуха в этом душном зале ожидания, наполненном гоготом сотен голосов и раздражающе веселыми звуками рождественских мелодий.

Я набираю номер братишки и прикладываю телефон к уху. Слушаю длинные гудки. У меня в Риме сейчас половина двенадцатого. Это значит, что у Моти в Нью-Йорке половина седьмого утра. И я искренне надеюсь, что сегодня у его хоккейной команды тренировка и мне не придется стать причиной его раннего пробуждения в законный выходной.

Я успеваю досчитать до десяти, прежде чем гудки прерываются и я слышу удивленное, сонным голосом в трубке:

– Нат? Принцесса, что случилось?

– Приве-ет, – тяну я неуверенно, нервно теребя пальцами ветки своей крошечной елки, которую до сих пор почему-то таскаю с собой. – Почему сразу что-то должно было случится? – хихикаю тихонько, а у самой голос надламывается и дрожит. – Может, э-э, я просто хотела услышать твой голос?

– Это, конечно, приятно, но я знаю тебя как облупленную, забыла? И ты никогда не набираешь мне в такую рань. Поэтому давай попробуем снова: что случилось, Нат?

– Я тебя разбудила? – кусаю губы, оттягивая момент признания, что его младшенькая сестренка снова сильно облажалась. – У тебя сегодня нет тренировки?

– Мы ночью только прилетели. У нас была выездная серия игр. Но не переводи тему, у тебя это хреново получается. Почему ты мне звонишь, Натали? Выкладывай.

Оу, если Матвей обращается ко мне полным именем, значит шутки закончились.

Ла-а-адно.

Я делаю глубокий вдох и выдаю, сливая три слова в одно:

– Стефаномнеизменил.

– Прости? – слышу, как напрягается голос брата на том конце провода. – Можешь повторить, но уже чуть более членораздельно?

Еще один глубокий вдох, чтобы успокоиться и не разрыдаться, и тихое на надрыве:

– Я сегодня вернулась домой из очередной рабочей поездки чуть раньше, чем должна была, и застала его в нашей постели с другой. Я… я снова облажалась, Матвей, – не удается мне сдержать рвущийся наружу всхлип.

– Так, а ну не реви! – тут же подбирается брат, а в его тоне проскакивают рычащие нотки. – Этот кусок дерьма не стоит твоих слез, поняла? Был бы я сейчас там, кастрировал бы ублюдка без суда и следствия.

– Не надо! – выкрикиваю я испуганно, потому что знаете ли, когда стокилограммовый хоккеист говорит, что он вполне может заняться членовредительством худощавого итальяшки – это может быть отнюдь не пустой угрозой. – Не стоит он того, Мот. Этот человек даже мизинца нашего с тобой не стоит, не говоря уже о проблемах, которые может тебе доставить эта стычка.

– А я с самого начала тебе говорил, что этот смазливый хрен еще себя покажет, – строжится Матвей в своей любимой старше-братской манере. – У него же на роже было написано, что душа у него гнилая, Нат!

– Знаю-знаю, – закатываю я глаза, – говорил и не раз. Вот такая я наивная дура, что с меня взять? Взлетаю и снова падаю, больно ударяясь. Слепо верю людям, которые того, как оказывается, совершенно не заслуживают.

– Именно, – и не думает щадить мои чувства Мотя. – Где ты сейчас? – спрашивает, немного смягчаясь. – Надеюсь ты не собираешься простить этого урода?

– Нет, конечно! Я в аэропорту. Собрала вещи, полечу в Москву.

– Почему в Москву? А работа?

– Пока у меня нет ни агента, ни контрактов. А теперь еще мне негде жить. Так что я в полной заднице. И все свои сбережения я вложила в покупку Римский квартиры…

– И оставила ее этому козлу?

– Временно. Мне просто… просто надо отсюда уехать, понимаешь? К родителям в Питер лететь на поклон стыдно. Ты же в курсе, как они скептически настроены. В их картине мироощущения работа у меня недостойная и живу я неправильно, – тараторю тихо в трубку. – Поэтому – Москва.

– Ты же знаешь, что они просто о тебе беспокоятся, принцесса.

– Знаю. Но от этого не легче. Я так устала, Моть. Хочу взять небольшой тайм-аут. До Нового года. Пока не пойму, как жить дальше. Я ведь… я ведь семью с ним хотела, понимаешь? Так надеялась, что в этот раз точно все сложится, – мой новый всхлип в трубку заставляет Матвея зарычать:

– Не р-реви!

– Не реву! – пыхчу обиженно, смахивая с уголков глаз навернувшиеся слезы. – Собственно, я поэтому тебе и звоню, – говорю уже бодрее. – Моть, у тебя случайно нет знакомых в столице, у которых я могла бы остановиться на пару-тройку дней? Пока не найду квартиру или типа того. В гостиницу так не хочется. Я уже досыта наелась этими обезличенными номерами.

На том конце провода виснет задумчивая тишина. Матвей молчит так долго, что в какой-то момент я начинаю сомневаться, а не прервалась ли связь. Уже хочу отнять телефон от уха и проверить, когда слышу:

– Во сколько ты прилетаешь, Нат?

– Если все пойдет по плану и без задержек, то сегодня поздно вечером.

– Понял. Есть у меня один вариант. Сейчас попробую решить этот вопрос и напишу тебе. И, принцесса…

– М-м?

– Не вешай нос. Этот олень никогда тебе не подходил. Порадуемся тому, что дерьмо из него полезло до свадьбы. После – было бы значительно больнее.

Я делаю глубокий вдох, выдавая на выдохе:

– Аминь.

Глава 2

14 декабря, Москва

Виктор

– Итак, – закидываю руку на плечи младшенькой, с опаской поглядывая на пестрые витрины в торговом центре, куда сегодня занесла меня нелегкая прямо после убойной тренировки на льду. Сначала из нас все соки выжал Федотыч, теперь за дело взялась младшая сестра, которую я, по правде говоря, временами опасаюсь даже больше, чем нашего тренера.

– Подарки, значит? – спрашиваю с сомнением, прикидывая: не поздно ли еще свалить. Я знаю, как минимум, два выхода из этого торгового центра. И оба буквально манят.

– Поздно, – будто прочитав мои мысли, кивает Люс, тыча меня острым локотком под ребра. – Имей совесть! Пройди это испытание достойно, Вики. Наконец-то, впервые за много лет я не буду отдуваться одна за нас двоих.

– Мне казалось, тебе это нравится.

– Из года в год ломать голову над тем, что подарить людям, у которых есть абсолютно все? – оглядывается сестренка. – Да, это занимательный квест, но я решила, что нельзя быть такой эгоисткой и забирать все удовольствие только себе. Я поделюсь. Я не жадная, – улыбается коза и тащит меня в самый эпицентр столпотворения.

– Время двенадцать часов дня, в нашей стране хоть кто-нибудь работает? – ворчу недовольно, вызывая улыбку у Люс.

И я не шучу. Сегодня в ТЦ столько народу, что я одной ногой от того, чтобы словить приступ клаустрофобии. Людей здесь не просто много, а дохрена! Столько, кажется, на нашей одиннадцатитысячной арене во время полной посадки на хоккейных матчах не набирается. Как будто две последние недели декабря – единственные недели в году, когда для людей открыты магазины. Со всех сторон то и дело слышится пиликанье терминалов, списывающих деньги, и визги детворы, играющей с аниматорами в новогодних костюмах. Женщины с бешеным азартом в глазах расчехляют кредитки своих ушатанных покупками благоверных, которые, судя по несчастному виду, готовы забиться в любой свободный угол и ненадолго прикорнуть. Вокруг стоит такой гомон, что за всей этой какофонией звуков даже старину Фрэнка, поющего свою традиционную рождественскую «Let It Snow», не слышно.

Единственный плюс такого обилия посетителей ТЦ – меня не узнают. Мне даже не приходится прибегать к своей любимой уловке – очки и капюшон, чтобы избежать незапланированную автограф-сессию. За две недели до Нового года людям просто не до хоккейных кумиров.

– Вот, нам сюда! – объявляет Люс, заруливая в маленький бутик, полный какого-то праздничного барахла. На пороге нас тут же встречают две девушки. Консультанты в красных новогодних колпаках и таких же красных галстуках с добродушной улыбкой предлагают рассказать нам подробнее об ассортименте их небольшого магазинчика. Люсинда едва не подпрыгивает от радости. Сообщает мне на ушко доверительным шепотом:

– Я обожаю этот бутик! Еще ни разу не вышла отсюда с пустыми руками.

Кто бы сомневался, – хочется фыркнуть мне. Но вместо этого я говорю, тщательно подбирая слова:

– Здесь все такое… причудливое.

Но сестренка меня уже не слышит. Ее увлекают вглубь магазина, наверняка уже заочно раскрутив на приличную сумму денег. Сколько ее помню – мелкая никогда не могла устоять перед чем-то странным и пестрым. Полочки в ее квартире ломятся от всевозможных статуэток и фигурок, дверца холодильника от пола до потолка увешана магнитами, а кухонные шкафы до отказа забиты разнообразными кружками, которые эта зараза скупает при любом удобном и не очень случае, называя все это безобразие – коллекционированием. Даже не знаю, есть ли в мире какое-то определение коллекционированию хлама? Во всяком случае для меня все это – хлам, предназначенный только для того, чтобы собирать пыль. Я даже квартиру не украшаю к Новому году ровно по этому же принципу. Нахрен мне дома лишние пылесборники?

Я качаю головой, провожая взглядом воодушевленно болтающую с продавщицей Люс, и возвращаю свое внимание на витрину. Разглядываю украшенные мишурой полки и причудливые новогодние фигурки. Половина товаров – ручная работа. Судя по ценникам. И в этом странном магазине есть все: от пряничных домиков до здоровенных макетов с бегающими по рельсам поездами. На одном таком – «живом» макете – я залипаю взглядом. Наблюдаю, как медленно двигаются фигурки людей на искусственном катке в окружении маленьких мигающих лампочек. Выглядит забавно. Только я даже отдаленно не могу представить, зачем кому-то дома может понадобиться такая огромная и дорогая ерунда?

Я качаю головой, отворачиваясь. Делаю шаг, тут же едва не сшибая с ног миниатюрную девушку в зеленом костюме эльфа со смешным колпаком и измазанными красной краской щеками. Вскидываю руку, хватая незнакомку за локоть, удерживая на ногах.

– Прошу прощения, – извиняюсь, включая все свое обаяние на максимум.

– Печенье с предсказанием? – не теряется эльф, протягивая мне раскрытый мешок, полный маленьких конвертиков, предлагая выбрать.

– Нет, спас… – начинаю.

– Да, он возьмет! – подскакивает ко мне Люс с бумажным пакетом, в котором наверняка спрятана очередная купленная ерунда, что вскоре будет пылиться на ее бесчисленных полках.

– Не буду я брать, – возмущенно парирую я.

– Будешь, – с нажимом повторяет сестренка, бросая на меня укоризненный взгляд. – Ну что, тебе сложно, что ли? Не будь занудой и прагматиком, Вик! Хоть на мгновение представь, что чудеса существуют. Он возьмет! – говорит уверенно уже девушке в костюме.

Я закатываю глаза и сдаюсь. Исключительно от понимания того, что так просто Люс не отступит. Ладно, потешим эго младшенькой, притворившись, что она имеет надо мной власть. Тяну руку, вытаскивая из небольшого красного мешка печенье, спрятанное в индивидуальную упаковку.

– Просто чтобы ты знала, я все равно не верю во всю эту чушь. Все это, – киваю головой, – создано исключительно для того, чтобы собирать с народа бабки. Особенно у вас, женщин, перед праздниками слетают все лимиты.

– Это печенье бесплатное, – фыркает осуждающе сестра. – И это просто традиционная забава. Хватит гундеть. Открывай и читай.

Я одариваю Люс таким взглядом, чтобы она без слов поняла, насколько я такие «забавы» считаю глупыми, и распаковываю печенье, ломая пополам. Сестренка едва не приплясывает рядом со мной от нетерпения, пока я достаю скрученную в трубочку крохотную бумажку с посланием, попутно закидывая в рот две половинки мучного.

– Ну и? Что там? – дергает меня за рукав Люсинда. – Что?

– Иногда стоит оглянуться назад, чтобы понять, по какому пути двигаться вперед, – читаю я, нахмурив брови. – Звучит как что-то хреновое.

– М-да, – тянет с сомнением сестренка, – или как что-то непонятное. Ладно, это потому что ты скептик. Теперь я. Я тоже хочу! – заявляет она девушке в костюме эльфа.

Ей попадается более обнадеживающее послание. Что-то типа: чудеса случаются с теми, кто в них верит. Что ж, это они точно по адресу. Временами мне кажется, что Люсинда до сих пор ждет свое письмо из Хогвартса1 в надежде на то, что однажды ее заберут из нашей унылой семьи маглов в школу чародейства и волшебства. Там она купит себе толстого кота, обзаведется двумя друзьями: одним рыжим неудачником и парнем, который сосредоточение всех мировых проблем, и в конце концов спасет магический мир. Я только надеюсь, что предварительно она сотрет нам с родителями память, чтобы наша психика не пострадала.

– Почему ты так на меня смотришь? – подозрительно щурится мелкая.

– Я свожу тебя в парк развлечений по миру Гарри Поттера в Орландо.

– Правда?! – загораются поистине детским восторгом глаза сестренки.

– Да, если ты сжалишься надо мной и возьмешь покупку подарков на себя.

– Ха, – хмыкает Люсинда, – неплохая попытка. Пошли дальше, – снова подхватывает меня под руку, беря на буксир.

Окей. Но попробовать точно стоило.

Из бутика с новогодней атрибутикой мы выходим проторчав, там добрые полчаса. Уже понимая, что поход по магазинам с Люс не уложится в планируемый мною час, я заруливаю за кофе. Без допинга не вывезу.

Заказываю себе Американо и, пока бариста готовит мой напиток, как бы между делом интересуюсь:

– И как много времени у тебя обычно занимает поиск подарков родителям?

– День? – задумавшись, спрашивает Люсинда. – Два… возможно.

Я в ужасе округляю глаза.

– Ты ведь не серьезно?

– Подарки – дело такое, тут как пойдет.

– Слушай, – морщусь, – может, просто подарим родителям плед? – ибо перспектива убить на поход по магазинам день из жизни совсем не радует. Я бы мог придумать что-то более увлекательное. Например, выспаться, а потом сгонять с парнями в спорт-бар и посмотреть хоккейный матч наших принципиальных соперников из культурной столицы.

Вот только все мои надежды быстро отделаться рушатся со следующими словами Люс:

– Ты даришь им плед каждый год на протяжении уже пяти лет.

– Оу, правда? – виновато спрашиваю я.

– Ага. У них в гардеробной даже есть отдельная полочка для твоих «подарков».

– Черт, звучит ужасно. Это что же, я настолько невнимательный?

– Так точно, – поджимает губы Люс. – Вот поэтому у тебя до сих пор нет девушки, Вики.

– Эй, а вот это обидно!

– Зато правда, – пожимает плечами младшенькая.

– Вообще-то у меня нет девушки, потому что хоккей занимает большую часть моего времени. Мне просто некогда встречаться и ходить на свидания. Факт.

– Слабый аргумент. Твои одноклубники, например, успевают и отношения строить и детей заводить. Пачками! Играя при этом на высочайшем уровне.

– Хорошо, а как тебе такой аргумент: мне комфортно одному?

– Правда? – заламывает бровь Люс. – Тогда чего же ты при любом удобном случае сбегаешь из дома? Ты приезжаешь туда только спать и стирать шмотки. Все остальное время ты либо на катке, любо в тренажерке, либо в барах со своими холостыми друзьями.

– Я веду активную социальную жизнь, разве это плохо?

– Ты ведешь активную психологическую кампанию по избеганию очевидных вещей. Тебе скучно дома наедине с собой. Точка.

Я поражено оглядываюсь на сестру, с сомнением спрашивая:

– Тебе двадцать лет, когда ты успела так поумнеть и начала шарить в психологии?

– Мое поколение – прогрессивное поколение. Ну что, готов идти дальше?

– Если я скажу «нет», это что-то изменит?

– Дай-ка подумать… м-м, нет, ничего. Погнали. У нас еще столько впереди магазинов. Закачаешься!

Уже.

Уже качаюсь от того, что голова кругом.

Глава 3

Виктор

Пытка шопингом заканчивается для меня только два невыносимо долгих часа спустя и только тогда, когда наших с Люс четырех рук уже не хватает на то, чтобы тащить пакеты с бесчисленными подарками: родителям, родственникам, друзьям, коллегам и еще бог знает кому. Эта девчонка умеет мастерски тратить бабки, и я искренне сочувствую ее будущему супругу. С такой любовью к магазинам у избранника сестры должна быть, как минимум, одна нефтяная вышка.

Я подбрасываю Люсинду до дома, забегая к ней на чай с плюшками, и в начале третьего наконец-то держу путь в сторону своей холостяцкой берлоги. К тому моменту, как я оказываюсь за рулем, небо разражается обильным снегопадом. Щетки на лобовом работают в полную силу. Белые пушистые снежинки с умопомрачительной скоростью заметают дороги, отчего город встает в многокилометровых пробках. Красиво? Бесспорно. Но едва ли эта красота сглаживает все неудобства.

Я откидываю голову на подголовник и погромче врубаю любимых «Fall out boy». Тянусь к телефону. Туда только что прилетело смс от одноклубника.

Туча: «Бар «Бомбардир», сегодня, в семь. Ты как?»

Прислушиваюсь к себе – после полного активности дня, проведенного в толпе людей, настроения тащиться куда-либо еще нет никакого. Поэтому быстро набиваю ответное:

Вик: «Я пасс. Сегодня без меня, парни».

И блокирую экран, машинально отстукивая пальцами по рулю.

Одна роковая композиция сменяется другой. Песня за песней. Минута за минутой. Двигаясь с черепашьей скоростью, через двадцать минут я едва ли продвигаюсь на пару километров. Через сорок – из последних сил борюсь с искушением бросить тачку в ближайшем кармане и дойти до дома пешком, когда лежащий на приборной консоли телефон оживает входящим. Бросаю взгляд на экран. Наверняка Тучинский решил попытать счастья и уломать меня на вылазку в бар…

Но нет. Это не одноклубник. От имени вызываемого абонента мои брови на доли секунды удивленно взлетают вверх. Вы не подумайте, это приятное удивление. С этим парнем мы созваниваемся редко, а видимся и того меньше. Но это не меняет того факта, что я до сих пор считаю Матвея одним из своих хороших приятелей.

Я убавляю громкость на магнитоле и хватаю мобильник, отвечая на звонок:

– Мот? Вот это да, вот это неожиданно. Сколько лет, сколько зим! – улыбаюсь.

– Привет, Вить, – слышу бодрый голос друга в трубке. – Не сильно отвлекаю? Есть минутка?

– Не проблема. Для тебя даже две найду.

Матвей смеется, интересуясь:

– Как твое ничего?

– Все стабильно: дом – хоккей, хоккей – дом. В нашей с тобой профессии меняются только города и счет на табло.

– Тоже верно. Не женился?

– А ты?

Мы оба понятливо хмыкаем.

С нашей профессиональной спортивной карьерой времени на отношения реально остается очень мало. Или не остается совсем. А чем дольше ты один, тем меньше мотивации заморачиваться. Ты как бы постепенно приходишь к мысли: и так сойдет. Конечно, временами, глядя на наших семейных парней, берет зависть от того, что их дома ждут. Но она же и быстро отпускает, когда приходит понимание, что найти такую женщину, которая видела бы в тебе человека, а не звезду хоккея или «толстый» банковский счет, в нашем положении почти нереально. Итог? Тут уж или выскакиваешь по молодости, с чем у меня не сложилось, или становишься избирательным ублюдком, для которого ни одна не кажется достойной. А может, просто я таких на своем пути больше не встречал.

– Слушай, Вить, я не буду долго ходить кругами. Хочу попросить тебя об одолжении.

– Я весь во внимании, – бросаю в трубку, включая поворотник, чтобы перестроиться в крайнюю правую полосу. – Сделаю все, что в моих силах. Ты же знаешь.

– Знаю, просто… – мнется друг. – Короче, ты не мог бы приютить у себя на время кое-кого? – выдает с изрядной долей смущения. – Неудобно просить, правда, но из всех, кого я знаю и кому доверяю, только ты сейчас в Москве. А она уже летит. Все так быстро и сумбурно вышло, что я сам в шоке.

Она.

Мой мозг пропускает мимо все, что сказал Матвей, зацикливаясь на единственном – она. На плечи словно снежные тучи рушатся, вжимая в сиденье тачки.

Она летит.

Эти два слова подсвечиваются неоново-красной вывеской в моей башке.

Все, что угодно, Мот…

Но не это.

Только не это, блть!

Уже и так понимая, кто она, тем не менее спрашиваю:

– Она – это…

– Нат. Натали. Сестренка моя младшенькая. Вы пересекались как-то в Нью-Джерси, в твой первый год после драфта2. Помнишь ее?

Я заезжаю на подземную парковку, со свистом выпуская воздух сквозь стиснутые зубы. «Такую забудешь», – с грустью думается мне. Оставила после себя не просто яркий след в жизни, а выжженную дыру.

– У нее в жизни началась конкретная жопа, – продолжает Матвей, не стесняясь в выражениях, не замечая или желая не замечать моей заминки. – Жених оказался редкостным козлом. С работой что-то не клеится. А к родителям она поехать не может. У них случился, скажем, конфликт интересов.

– Гостиница? – спрашиваю, вполне осознавая, что звучит это по-скотски. Ну, во всяком случае, точно не по-дружески.

– Я хотел бы, чтобы ты ее не просто приютил, но и глянул за ней одним глазом. Сдается мне, по телефону малышка крепится, но на самом деле совсем «разобралась», – признается Мот. – Буквально неделю-две, потом я прилечу и мы порешаем вопрос с ее жилплощадью. Ну, что скажешь?

Что я могу на это сказать?

Глушу двигатель и, упирая локоть в дверь, растираю двумя пальцами переносицу.

Херово.

Я не могу впустить Нат в свою жизнь после того, что между нами было. Это было больно, тяжело и сложно. Больно отпустить. Тяжело забыть. И сложно, мать твою, принять. Но и отказать Матвею мой язык не повернется. Этот человек сделал слишком многое для двадцатипятилетнего сопляка, которого жизнь закинула в чужую страну без родных, друзей, знакомых и со знанием языка на уровне «hello» и «goodbye». Именно Мот мне тогда дал крышу над головой и взял надо мной опеку в своей команде, которую тремя годами позже мы дотянули-таки до Кубка Стэнли3. Именно Матвей помог мне влиться в коллектив и в целом в жизнь на чужбине. Да. Но Нат у меня дома?

Вдвойне херово.

Да и не думаю, что Натали будет рада подобной перспективе.

– Вить, я понимаю, что просьба, мягко говоря, неудобная, но…

Нет, дружище, ты не понимаешь весь масштаб неудобства в этой просьбе. Если бы Кац знал, что семь лет назад мы с его сестренкой крутили роман прямо у него под носом, я точно не был бы тем человеком, которому он бы набрал с подобной просьбой.

Но он не знает.

А я по гроб жизни буду ему обязан.

Я не хочу давать своего согласия. Во всяком случае так скоро. Но мой язык начинает жить обособленной от мозга жизнью и выдает быстрее, чем я успеваю его прикусить:

– Хорошо, – киваю, – черт, – добавляю тише, чертыхаюсь и снова говорю в трубку, – ладно. Когда она прилетает?

– Сегодня в девять часов вечера, если пересадку на задержат.

– Ее нужно встретить?

Ага, да, давай, вруби благородного рыцаря на максимум, Черкасов! Она ведь совсем не потопталась на твоих чувствах и не разбила твое сердце семь далеких лет назад. Дебил.

– Нет, не беспокойся за это. Думаю, такси Нат вполне способна себе организовать. Так… по рукам? – новый настороженный вопрос.

– Да, по рукам, – закрываю глаза, соглашаясь, скрепя сердце. – Скину тебе свой адрес смской. Пусть живет, сколько понадобится…

Мот рассыпается в благодарностях, уверяя меня, что за ним теперь числится должок. Но мы оба знаем, что это не так. Это я свои раздаю.

Мы прощаемся. Я скидываю звонок и со психу заезжаю рукой по рулю. Проклятье! Мудак слабовольный! Долго сижу в тачке, молча переваривая. Картинки из прошлого проносятся перед глазами, как черно-белые диафильмы.

Ладно, может все не так уж и плохо? Мы два взрослых состоявшихся человека. Нам нечего делить. Было и было. Разбежались? Все разбегаются. Ткните пальцем в того, у кого за плечами не было опыта провальных отношений? Нет таких. У меня не осталось к Нат никаких чувств, кроме пустоты. У нее, уверен, аналогично. Следовательно, проблем быть не должно. Да и, в конце концов, Люс права – я практически не живу в собственной квартире. Сведем пересечения к минимуму. Исключим из уравнения все разговоры и как-то худо-бедно протянем до прилета Матвея.

Да.

Как-то…

Протянем.

В крайнем случае ноги.

Глава 4

Натали

– Где ты, принцесса? – спрашивает Мотя, не обременяя себя лишними приветствиями, стоит мне только ответить на его пятый по счету – за последние две минуты – вызов. Первые четыре я благополучно пропустила, делая свои дела в дамской комнате.

– Жду багаж, – отчитываюсь я, прижимая к груди злосчастную елку и провожая взглядом десятки чемоданов, катящихся по багажной ленте. – Вот только приземлились. Была небольшая задержка при пересадке в турецком аэропорту.

– Ты видела сообщение с адресом, что я тебе скинул?

– Угу. Спасибо.

– Да это не мне спасибо. Ты же хорошая девочка и не будешь доставлять неприятности хорошему человеку?

– Разумеется. Я умею быть благодарной, если ты забыл. Кто, кстати, этот благодетель, согласившийся приютить нищую беглянку? Я его знаю?

– Знаешь. Человек, которому я доверяю, как себе. Верный, надежный, и до чертиков занятой. Он о тебе позаботится до моего прилета.

– Твоего прилета? – встрепенувшись, переспрашиваю я. – Когда?

– В конце декабря. На Рождество4 у нашего клуба выпадает четыре выходных дня. Я прилечу в Москву, и мы что-нибудь решим с твоим жильем.

Меня обжигает чувство вины.

– Моть, не стоит ради меня тратить свои единственные выходные на длинные перелеты через Атлантику. Я правда могу сама, уж не совсем беспомощная…

– Это не обсуждается. И на кого мне еще тратить свои выходные, если не на тебя, Нат? Я соскучился. Не видел тебя уже вечность. При встрече не узнаю.

Я облизываю губы, глуша всхлип.

– Я очень тебя люблю, – говорю тихо, – ты же это знаешь?

– Знаю. А я очень не люблю, когда ты расклеиваешься. Так что вытри слезы, сопли, бери свой чемодан и дуй по указанному адресу. Завтра днем созвонимся, расскажешь, как устроилась.

– Окей, – вздыхаю я.

– Кстати, как у тебя обстоят дела с финансами?

– Хочешь подкинуть или занять? – пытаюсь свести больной вопрос к шутке.

– Конечно, занять, пару тысяч сотен баксов на кофе не хватает.

– На кофе или на собственную кофейню?

Мот смеется. И тут же говорит серьезно:

– А если без шуток? Ты же знаешь, я могу…

– Знаю, – перебиваю брата торопливо. – Но у меня остались кое-какие сбережения с последней съемки. Мне хватит.

– Если что, ты же мне напишешь, правда?

– Разумеется, – вру я, прекрасно понимая, что я не буду просить денег у своего богатого братца, иначе это лишний раз подтвердит теорию моей матери о моей несостоятельности и полном отсутствии финансовой грамотности. И даже не важно, что всего пару месяцев назад я вложила все свои сбережения в покупку квартиры. Квартиры, в которой сейчас греет свой зад изменник-бывший. Звучит и правда так, будто у меня не то что финансовой грамотности, а вообще никакой грамотности нет!

Наконец-то узрев в потоке чужих чемоданов свой, огромный, черный, с десятками наклеек разных стран и городов, которые он успел вместе со мной исколесить за последние пять лет, я торопливо говорю:

– Ладно, Моть. Вижу свой багаж. Напишу, как доеду.

– Обязательно, – строжится брат. – Люблю тебя!

– Пока-пока! – бросаю я в трубку и отбиваю вызов.

Такси ждать долго не приходится, и это радует. Особенно учитывая тот факт, что я в своей короткой и не самой толстой шубке, предзначначенной больше для европейской зимы, едва не отморозила себе все, что только можно, пока плясала с чемоданом у выхода из терминала. Если в Риме в декабре преимущественно держится комфортный плюс, то в Москве термометры в аэропорту показывают ужасающие минус десять. Я люблю свою страну. Но я терпеть не могу холод.

Водитель подкатившего ко мне такси выскакивает из машины и услужливо подхватывает мой чемодан, командуя забираться в салон. Уже через полчаса – с момента моего прилета – мы мчим по припорошенной снегом трассе в сторону центра.

Я провожаю взглядом огни ночной столицы, растирая озябшие ладони друг о друга. Сколько я здесь не была? Два года? Или, кажется, три? Невооруженным взглядом видно, что город готовится к самому масштабному празднику в году. Особенно когда моя машина бизнес-класса заруливает на центральные улицы, где даже ночью витрины подсвечивают разноцветные лампочки и фонарики, у большинства питейных заведений стоят небольшие елочки, а панорамные окна украшают припорошенные свежим снегом искусственные еловые ветки. Дух захватывает от обилия красоты.

– Первый раз в Москве? – спрашивает водитель, явно заметив мой интерес.

– Нет, но не была уже давно. Атмосферно у вас тут.

– Это еще что, – гордо кивает мужчина, – обязательно сходите на каток на Красной площади. Вот где по-настоящему волшебно в декабре.

Я улыбаюсь, мысленно делая себе пометку: научиться стоять на коньках, ибо весь сюр ситуации заключается в том, что, имея в наличии брата, профессионального хоккеиста, стоять на коньках за свои двадцать шесть лет я так и не научилась.

Адресом моего временного пристанища оказывается элитная новостройка недалеко от центра города. Закрытый, идеально чистый двор. Въезд на подземную парковку. И маленькие магазинчики в европейском стиле, тянущиеся по всему первому этажу жилого комплекса, состоящего из пяти красивых, рядом стоящих многоэтажек. Недвижимость здесь явно не из дешевых, в связи с чем возникает вопрос: к кому все-таки отправил меня Мотя? Если учесть, что большинство друзей брата – тоже хоккеисты, наверное, этот парень – игрок одного из местных клубов.

Сердечко на секунду сбивается с ритма.

Что ж, я очень надеюсь что это не… он.

Не может мне так «повезти» дважды за день.

Машина останавливается у ворот. Дальше проезд закрыт. Я прощаюсь с водителем, забираю свой чемодан и «качу» в сторону входа в дом, который грубым словом «подъезд» даже язык не поворачивается назвать. Это, скорее, просторный, дорого обставленный холл со стойкой администратора на входе.

– Добрый вечер, вы к кому? – интересуется девушка в униформе, кося свой полный скепсиса взгляд на зажатую у меня под мышкой елочку. Путь из Рима в Москву с пересадкой через Стамбул пластмассовое дерево малость потрепал, но не настолько, чтобы морщить носик от отвращения, как это делает милая (нет) дама с ресепшена.

– Добрый вечер, – киваю я, – я… – называю номер квартиры, – вас должны были предупредить о моем приезде.

– Ах, да. Точно. Вас уже ждут! – говорит мне администратор, что-то потыкав на своем ноутбуке.

– Чудненько. Э, а лифт, – крутанувшись на каблуках, теряюсь, – в какой, простите, стороне?

– Прямо и направо. Хорошего вечера!

– И вам того же, – вежливо улыбаюсь я, направляясь туда, куда меня послали.

Поднимаясь на таком же дорогом, как и все здесь остальное, лифте, я начинаю слегка мандражировать. Вообще-то в силу своей профессии стеснение мне уже давно не присуще. Какая скромница может быть из модели нижнего белья? Но сейчас неожиданно накрывает мало понятным мне чувством, которое я интерпретирую как неловкость.

Свалилась же я какому-то бедолаге как снег на голову! И ладно, если Матвей отправил меня «на передержку» к семейной паре. А если его друг холостой? Это же не просто неловко – это странно.

С другой стороны, я умею находить общий язык с людьми. И с мужчинами в том числе.

Черт с ним, Нат. Прорвемся!

Цокая каблуками по мраморному полу коридора на шестнадцатом этаже, я дохожу до нужной мне двери. Продвигаю поближе к себе чемодан, прижимаю к груди искусственное дерево и, занеся руку над кнопкой дверного звонка, делаю вдох и звоню.

Секунда.

Вторая.

Я слышу за дверью шорохи. И мое предчувствие неожиданно начинает вопить о какой-то колоссальной подставе. Всего на доли секунды меня «дергает» желание немедленно отсюда убраться, но дверь в этот момент распахивается. Быстро, резко. Я, нацепив на лицо улыбку, начинаю:

– Привет, я… – и тут же затыкаюсь.

Сердце ухает вниз. Уголки губ тоже опадают. На моем лице явно отражается полнейшее замешательство, а мои глаза расширяются в неверии, когда я понимаю, кого я сейчас вижу прямо перед собой. Мгновение на то, чтобы переварить. Еще одно на то, чтобы пробежать глазами по высокой спортивной фигуре в черных шортах и такой же черной толстовке. И, наконец, с моих губ слетает:

– Виктор?

– Здравствуй, Нат.

– Это что, шутка такая? – спрашиваю полным недоверия шепотом.

– Если это шутка, то у твоего брата дерьмовое чувство юмора, – прокатывается дрожью по моему позвоночнику тембр его голоса, поднимая волоски на руках дыбом.

Черт, Мотя, черт!

Ну почему из миллионов мужчин на Земле ты отправил меня именно к этому?

Глава 5

Семь лет назад…

Нью-Джерси, США

Виктор

Матч только что закончился. Трибуны «Пруденшл-центра»5 ликуют. Мы с «Дьяволами»6 одержали оглушительную победу, положив в ворота соперника пять безответных шайб. Конечно, по большей части, это далеко не моя заслуга, а более опытных парней из команды. Ведь я в Нью-Джерси все еще считаюсь новичком, которому из игры в игру нужно доказывать свое право занимать место в основном составе, и провел на льду от силы пять минут. Но это нисколько не умаляет моей радости от прошедшей игры.

В раздевалку парни заваливаются, громко переговариваясь. На английском. Я все еще хреново знаю язык и понимаю только общие фразы типа: «good job» или «it was an amazing match», но общий посыл всех разговоров и так понятен. Все в диком восторге. Я тоже. Правда. Вот только радость отчасти перекрывает изрядная доля волнения.

Я отбиваю парням "пять" и стягиваю потную хоккейную джерси, бросая в корзину для грязного белья. Сажусь на скамейку, руки сами тянутся к черным классическим брюкам. Чисто интуитивное желание проверить, реально ли я собрался это сделать.

Нащупываю в кармане маленькую кожаную коробочку, доставая. Быстрое поднятие крышки. Пока никто из парней не видит. Особенно один. Короткий взгляд на не самое вычурное, но симпатичное помолвочное кольцо с аккуратным камнем. Мне кажется, ей должно подойти. У нее изящные кисти и тонкие пальчики. Огромный бриллиант такую ладошку бы утяжелил, а этот будет в самый раз.

Мотор долбит за грудиной, руки начинают мелко подрагивать. Я чокнулся. Точно. Мы знакомы чуть больше трех месяцев. Это вообще не срок! Никогда не думал, что так быстро и сильно меня может на ком-то повернуть. Но оно случилось. Я влип. Надеюсь, Нат тоже…

Закрываю и прячу коробку с кольцом обратно в карман, нагибаясь, чтобы развязать шнурки на коньках. Слышу:

– У кого-то большие планы на сегодняшний вечер?

Поднимаю голову на проходящего мимо меня в сторону душевых одноклубника. Архип Смолин или просто Смол – еще один новичок клуба, задрафтованный «Дьяволами», как и я, в этом году, подмигивает.

– С чего ты взял?

У нас в клубе всего трое парней, которые знают русский, и шкафчики всех их далеко от меня. Такая у тренера странная система, призванная иностранцев быстрее учить чужой язык. Однако это не мешает этому парню сечь за мной, в прямом смысле, все. Ведь мы с ним что-то типа соперников, которые бьются за место в составе. Двоих успешных новичков в одном сезоне быть не может. Обязательно должен остаться кто-то один. Такова суровая правда «Национальной хоккейной лиги». И я свое место уступать не планирую.

– Я внимательный. Кто она, дружище? – отступает спиной Смол. – Мы ее знаем?

– Внимательный, – повторяю я, – и любопытный, да? Не твоего ума дело, «дружище».

– Лады. Но хоть проставиться-то планируешь, жених? Разумеется, если она скажет «да».

– Она скажет «да». Даже не сомневайся, – звучит самодовольно, знаю, особенно с учетом всех изначальных вводных, в которых Натали всего девятнадцать и она грезит карьерой модели, а никак не замужеством. Но этому парню этого знать не обязательно.

Она обязательно скажет «да».

Другого я просто не приму.

Смолин, ухмыльнувшись, уходит в душ. Мой телефон отдает в сумке коротким вибро. Пока я его достаю, кожей чувствую взгляд Мота с другого конца раздевалки. Опять, наверное, хочет меня отчитать за нарушение дисциплины? Кац у нас типа правильный: телефоны на тренировку не брать, придерживаться правильного питания, исключить весь алкоголь во время сезона, ну и прочая скучная херь.

Я бросаю на него взгляд, разводя руками. Ну, сорян! Честно постараюсь исправиться.

Потом.

В мессенджере висит одно непрочитанное от Нат.

Нат: «Можешь выйти? Прямо сейчас? Жду тебя у черного входа»

Я хмурюсь. Что за срочность? Мы договаривались, что увидимся дома. Сразу после матча Натали должна была уехать на машине с друзьями, не дожидаясь нас с Матвеем.

Внутри меня просыпается плохое предчувствие. Я набираю:

Вик : «У тебя все хорошо?»

Нат : «Да. Просто мне нужно кое-что тебе сказать. Прямо сейчас. У меня мало времени, Вик…»

Предчувствие наступающего в жизни пиздеца усиливается. И что, черт побери, значит «у меня мало времени»? Не нравится мне все это.

Вик : «Ок. Сейчас буду»

Игнорируя водные процедуры и откровенно неприятный запах пота после шестидесяти минут игры, я с армейской скоростью стягиваю коньки и залетаю в тапки. Уже на выходе из раздевалки слышу летящее в спину от нашего капитана:

– Where are you going, Vic? – на чистом английском.

– Сейчас буду, – бросаю на русском в надежде, что Мот ему переведет.

Широкими шагами пересекаю коридор подсобных помещений, выходя у дверей черного входа на арену. Холл здесь не такой просторный, какой открывается с главного входа в спортивный центр, да и людей здесь, собственно, не так много. Но я все равно обвожу помещение взглядом в поисках Натали. А как только нахожу ее, сердце болезненно сжимается, а ощущение того, что сегодня все точно пойдет не по намеченному мною плану, усиливается во сто крат. И тем не менее я не могу отрицать тот факт, что даже такая, взволнованно мерящая шагами пространство у окон, немного растрепанная, в огромной розовой толстовке и черных леггинсах, она потрясная. Черт, она всегда потрясная для меня! По-моему, пора к этому привыкнуть.

А когда взгляд Нат фокусируется на мне – наверное, в тысячный раз за последние три месяца с момента нашей первой встречи, я медленно таю от глубины ее глаз цвета черного-черного крепкого кофе. Больших, почти что кукольных. Хочется смотреть в них без остановки. Тонуть в них. А еще медленно и долго целовать этот дерзкий изгиб бровей, румяные щеки и полные губы, которые трогает робкая улыбка.

Натали делает ко мне шаг.

Я оглядываюсь на дверь у себя за спиной.

Мы первый раз так в открытую встречаемся тет-а-тет где-то на людях. Обычно шкеримся по углам, чтобы Матвей не засек, что я кручу шашни с его младшей сестренкой. Но сегодня я твердо намерен превратить наш тайный роман во вполне серьезные отношения, встав на одно колено. Поэтому, полагаю, можно и рискнуть?

Мы делаем еще пару шагов навстречу друг другу. Прямо пока Нат не оказывается на расстоянии вытянутой руки от меня. Тогда-то я обвиваю ее за талию, не имея желания больше ждать. Притягиваю ее к себе и, прежде чем она успевает что-то сказать, припадаю губами к ее губам. Целую. Вдыхаю ее запах полной грудью, упиваясь тем, как сладко и приятно от нее пахнет. Умопомрачительно просто! В отличие от меня. Вжимая ее руками в себя и вжимаясь губами в ее мягкие губы, задерживаюсь так на долгие мгновения – не углубляя поцелуй, но и не отпуская девчонку.

Я мог бы стоять так вечность. Просто пьянеть от мысли, что только моим рукам позволено ее так крепко обнимать. Что это мои губы первые испробовали ее на вкус. Что только ко мне она так доверчиво льнет. И только меня она так крепко обнимает в ответ, цепляясь пальчиками за тонкую ткань термо-кофты.

Я и стою.

Пока Натали сама не отстраняется. Первая. Обхватывает своими холодными ладошками мои щеки, запыхавшись, вскидывая взгляд. Это какая-то ее удивительная особенность – ее ладони всегда холодные. Даже в теплых варежках.

– От тебя ужасно пахнет! – улыбается она.

– Ты сказала «прямо сейчас». Я торопился. Кстати, об этом: что стряслось?

Нат прикусывает губу и отводит взгляд. Ее настроение резко меняется. А выражение лица принимает виноватый вид. Что за черт?

Я хватаю ее пальцами за подбородок, заставляя снова посмотреть на меня:

– Нат? Что происходит?

– Я… послушай… – начинает девушка неуверенно, убирая свои ладони с моего лица, будто немного сгорбившись, опускает плечи, – по правде говоря, Вик, – продолжает, глядя куда угодно, но не мне в глаза, – я хотела попрощаться…

Я впадаю в ступор.

Погодите…

Вы это слышали? Где-то у меня над головой разверзлось небо и хренакнула молния. По-другому я не могу объяснить резкую потерю в пространстве и оглушающую контузию на оба уха. На долю секунды у меня в ушах пропадают все звуки. Она хотела… что?

Я смотрю на Нат во все глаза. Опускаю руки, обхватывая ее за плечи. Чувствую себя идиотом, переспрашивая:

– Я… подожди, – улыбаюсь, – я, наверное, не так понял. Повтори, пожалуйста, что ты только что сказала, Нат? Ты хотела что сделать?

– Попрощаться, – уже более четко произносит Натали. – Я хотела с тобой попрощаться до отлета.

– Отлета? – повторяю за ней, как конченый идиот. – Какого еще отлета?

Натали кусает губы так, что они уже покраснели и в одном месте начали кровоточить. Я оттягиваю подушечкой большого пальца ее нижнюю губу, призывая остановиться. Она, встрепенувшись, отступает от меня. Она просто берет и отступает! Выпутавшись из моей хватки, вдыхает так глубоко, словно это я душил ее своими объятиями.

Да нет, ну нет же…

– Нат… – начинаю я, делая шаг к ней.

– Мне предложили работу, – отступает на шаг назад Натали. – В Милане. Съемки вечерних платьев для одного бренда, и я… я не могла отказаться, Вик, понимаешь? Я грезила этой работой с пяти лет!

– Нет, мать твою, не понимаю! – вспылив, выкрикиваю я.

Нат вздрагивает, а проходящие мимо люди оглядываются.

Я нервно ерошу волосы на макушке, приказывая себе успокоиться и не орать. Хотя хочется. Изнутри душу рвет! Она серьезно? Вот прямо сейчас, когда в двадцати метрах от нас, в моем гребаном кармане, лежит кольцо для нее? Да ну нахер. Не могу я быть настолько нефартовым! Это не может быть правдой. Не может же?

– Ты знал, зачем я прилетала к Матвею, – напоминает Нат. – Знал, что рано или поздно я добьюсь своего и начну строить карьеру.

Знал, но надеялся… а на что я, собственно, надеялся?

– Ладно, – примирительно вскидываю я руки. – Хорошо. Допустим. Ты отработаешь эту съемку и вернешься. Прощаться-то зачем?

– Так не выйдет.

– Почему?

– Этот контракт он… ну…

– Ну?

– На год, Вить.

Я со свистом выпускаю воздух сквозь сжатые зубы. Год – звучит как смертельный приговор.

– И потом, – продолжает Нат, – я не уверена, что хочу возвращаться в Америку. Здесь для моей карьеры меньше перспектив. А ты… ты не можешь отсюда уехать. У тебя трехлетний контракт с «Дьяволами». Хоккей – вся твоя жизнь, и она здесь. Я… – пожимает плечами Натали, будто не зная, что еще сказать, – вот как-то так получилось.

Как-то так получилось?

Херово получилось!

Да, безусловно, я знал, куда Натали «метит». Что карьера модели – ее идея фикс. Мотаться по миру на бесконечные показы и съемки – ее мечта. Она говорила мне об этом, и не раз. Но я думал… Я искренне верил, как последний баран, что то, что закрутилось между нами в последние два месяца, что-то изменит. В ее взгляде на жизнь и будущее – изменит. Опрометчиво, выходит?

Я все еще стою и смотрю на нее во все глаза, не понимая, а как я вообще должен сейчас отреагировать? Сказать – окей, лети? Или упасть в ноги и умолять остаться? Как. Мать. Твою. Я. Должен. Отреагировать?

– Мот знает? – срывается с моих губ жесткое, без лишней нежности.

– Да. Он сегодня помог мне собрать вещи, поэтому и опоздал на предматчевую раскатку. Через два часа у меня самолет.

– Давно?

– Давно я подписала контракт или давно знает Матвей?

– Давно ты, блть, приняла это решение?!

– Неделю назад.

У меня все падает. Все летит к чертям собачьим. Вера в людей. Надежда на совместное будущее. И любовь. Любовь к этой девушке, которая вскружила мне голову, идет фатальными трещинами, погребая под обломками все хорошее, что между нами было.

Неделя. Это целых семь дней. Семь! Чтобы сказать мне заранее. Подготовить как-то. Дать мне время переварить и, возможно, попытаться ее остановить. Но она молчала. Она просто эгоистично молчала, зная, что, поставит меня перед фактом в день отлета, а я уже ничего не смогу сделать.

С моих губ срывается горький смешок.

Я качаю головой:

– Какой же я наивный. Олух просто.

– Вить, – сжимает пальцы в замок Натали, – прости меня, пожалуйста. Я не думала, что все сложится таким образом, но и от мечты я отказаться не могу, понимаешь? – едва не плача, шепчет. – Это то же самое, что попроси я тебя сейчас отказаться от хоккея!

– Какой, нахер, мечты? – закипаю я, плохо контролируя свой тон. – Ходить полуголой по подиуму, чтобы все пялились на твою задницу, Нат? Такой мечты? Если да, то она дерьмовая!

– Не надо так, – хмурит свои дерзкие брови девчонка. – Не обесценивай мои желания. Я хотела расстаться по-хорошему, без всех этих скандалов.

– Если бы ты хотела по-хорошему, то ты рассказала бы мне об этом еще долбаную неделю назад, Натали! Ты просто, – взмахиваю я руками, стараясь сдержать рвущееся наружу непростительные, ужасные слова, в оконцовке бросая:

– Трусиха ты просто. Я думал, что я в твоей жизни хоть что-то значу, потому что для меня ты стала буквально всем. А оказалось, что я был приятным эпизодом, пока ты искала себя? Класс! Умница девочка. Давай, езжай, – уже по-настоящему рычу я, запределно повышая голос. – Крути жопой перед камерами и строй свою потрясающую карьеру в этом продажном гнилом мире! И не удивляйся, если ради повышения однажды придется раздвинуть ноги, мечта-то ведь важн… – я затыкаюсь, когда мою щеку обжигает пощечина. Отрезвляя. Возвращая в реальность.

Я смотрю на Нат, прикладывая пальцы к скуле. Она стоит и не дышит, прижимая к своей груди ладошку. Смотря на меня большими от ужаса глазами. Глазами, из которых одна за одной начинают катиться горькие слезы. А потом… она просто уходит. Молча разворачивается и уходит. И я не иду за ней следом. Зачем? Продолжить унижаться? Она выбрала НЕ меня. Точка.

Глава 6

Натали

Между нами виснет напряженное молчание.

Подумать только, уже семь лет прошло с момента нашей последней встречи. Огромный срок. Как быстро летит время.

– Так что, ты проходишь или как? – бросает в конце концов Черкасов, небрежно закладывая руки в карманы шорт. – Или тебе постелить на пороге?

– Не думаю, что это хорошая идея, – скептически вздергиваю я бровь, пытаясь заглянуть Вику за спину, чтобы понять: один он в квартире или нет. Не знаю, почему именно этот вопрос меня сейчас волнует больше всего.

– Какая? Спать у двери? Точно не самая лучшая.

– Пройти. Не думаю, что идея остановиться у тебя – хорошая.

– А у тебя есть другая? Желательно такая, после которой твой брат не свернет мне шею. Говори, я готов выслушать.

– Почему ты вообще согласился? – поджимаю я губы недовольно, снова метнув свой взгляд в сторону парня. – Почему ты не сказал ему "нет"?

– Ты прекрасно знаешь, «почему», – парирует спокойно Вик. – Но, в любом случае, оставаться или нет – выбор за тобой, Золотая. Я тебя уговаривать не собираюсь. Однако время уже, – бросает взгляд на часы, – одиннадцать. На дворе ночь. И если у тебя нет в столице готовых экстренно приютить тебя друзей, а я полагаю, что нет, раз Матвей позвонил мне, то единственным вариантом остается гостиница – приличный свободный номер, в которой тоже нужно постараться найти в туристический сезон. Удачи! – кивает парень, салютуя мне и, развернувшись, уходит, оставляя входную дверь нараспашку.

Он. Просто. Мать. Его. Уходит!

Я глупо хватаю ртом воздух, провожая его широкую спину взглядом, не зная, как на подобную наглость реагировать. Меня вроде бы и попросили на выход, и в то же время приветливо оставили открытой дверь. И что мне делать? Откровенно говоря, я так вымоталась за два перелета, что перспектива обзванивать гостиницы в поисках свободных номеров кажется пыткой. Но вот такое «приветствие» не по-детски закусывает мое женское самолюбие.

Я смотрю на зажатую у себя в руках елку и на спину Вика. На спину. На елку. Прикидываю, станет ли мне легче, если я лишусь последнего праздничного атрибута, но поставлю негодяю синяк на затылке? Уже ловлю себя на том, что мысленно просчитываю траекторию полета дерева, когда Черкасов щелкает пальцами, резко крутанувшись на пятках:

– Ах, да, чуть не забыл! Но если вдруг ты передумаешь и решишь остаться, что будет разумным решением, – налево, прямо по коридору – гостевая спальня с отдельным санузлом. Новое постельное на кровати. Чистые полотенца на полотенцесушителе. Кухня работает круглосуточно, но в моем холодильнике живет прожорливая мышь, поэтому готовую еду там можешь не искать. Однако я точно помню, что где-то в шкафах у меня валялось пару пачек лапши быстрого приготовления. С остальным, думаю, разберешься. Не маленькая.

Ч-что?

– Ты серьезно сейчас? – развожу я руками, выдыхая растерянно, стою, так и не переступив злосчастный порог, чувствуя, как от стыда кровь приливает к щекам.

– А что тебя смущает?

– Оставишь меня вот так?

– А у тебя какие-то проблемы с координацией или самостоятельностью? Шесть лет назад, по-моему, у тебя все было прекрасно и с тем, и с другим, Натали.

Мои ноздри гневно раздуваются. Хам! Я хватаю чемодан, с грохотом затаскивая его в квартиру и не менее громко хлопаю дверью, закрывая ее за собой. Из вредности теперь никуда не поеду!

– Вот и молодец.

– Жена твоя не будет против такого соседства? – фыркаю я.

– А ты здесь видишь где-то жену? – заламывает бровь Черкасов.

– Девушка?

– А это тебя не касается, милая.

– Значит она есть?

Зачем… зачем я это спрашиваю?!

Виктор, судя по взгляду, тоже задается подобным вопросом. Хмыкает, обманчиво мягким тоном «отбривая» меня своим:

– Не суй свой миленький носик куда не следует, Натали. Ты потеряла право задавать такие вопросы примерно дохрена лет назад. А теперь прости, у меня режим. Я иду спать.

– И даже не спросишь, как я долетела? – импульсивно делаю пару шагов вперед, преграждая Черкасову путь. Замираю перед парнем буквально нос к носу. По рукам пробегают мурашки. Дыхание спирает от ощущения запредельной близости, я сильнее сжимаю пальцами горшок с елкой. До боли в суставах сжимаю. Смотрю в его глаза снизу вверх, слегка пьянея. Я, оказывается, успела забыть, насколько он выше меня. А еще он все так же хорош. Нет, дьявол! Он стал еще лучше! И эта мысль убивает.

– Не рухнул ли мой самолет? – подрагивает мой голос от волнения.

Вик медленно тянет уголок губ в дерзкой ухмылке. Принимая правила этой игры, сокращает расстояние между нашими лицами до опасного минимума, прошептав:

– Очевидно, не рухнул, раз ты здесь.

– А ты был бы рад иному исходу, верно?

– Ты сильно заблуждаешься, считая, будто мне есть до тебя дело. Долетела ты или нет – я просто выполняю просьбу твоего брата, перед которым у меня есть должок. Ты здесь совершенно ни при чем, Золотая.

– Перестань меня так называть!

– Как?

– Золотая. Я тебе не золотая!

Виктор на это только тихо посмеивается, кося взгляд на мои руки:

– Милое дерево. Береги его, другого новогоднего хлама в моей квартире не будет.

– Зануда!

– Виктор, вообще-то. И я ушел. Располагайся.

– И что, даже чаю не предложишь?

– Сама справишься, – бросает Вик, не оглядываясь, двигаясь в сторону, как я полагаю, хозяйской спальни.

– Да ты само гостеприимство! – кричу я ему вслед.

– А ты чувствуй себя как дома, – отбивает словесный удар Виктор и ставит точку в нашем разговоре, хлопнув дверью. Отгораживаясь от меня этим дурацким деревянным полотном.

Очаровательно.

Просто, мать твою, очаровательно!

Я убью тебя, Матвей.

Я топаю ногой, возмущенно рыкнув. Приземляю елку на тумбу в коридоре и усаживаю свою задницу на мягкую банкетку.

Господи, и угораздило же меня так вляпаться! За что? Почему именно со мной перед самым Новым годом случилась такая задница?

Растираю устало ладонями лицо. Как там говорила Скарлетт О'Хара7? Я подумаю об этом завтра? Вот. Хорошая, мудрая мысль. А сейчас я хочу есть, в душ, и отрубиться до самого утра. Остается малейший шанс на то, что все, случившееся сегодня, просто страшный сон.

Глава 7

Виктор

Закрывая дверь своей спальни, приваливаюсь к ней спиной. Упирая руки в бока, делаю глубокий вдох. А вот выдох выходит рваный. Нервный.

Поверить не могу, что это реально происходит. И смешно и страшно. Смешно – потому, что в такую ситуацию-сюр вляпаться мог только я. Страшно – от того, как запредельно быстро начало херачить сердце в груди, когда я открыл дверь и увидел ее на пороге. С огромными глазами на пол-лица, розовыми с мороза щеками и волосами, в которых тают снежинки. С потрепанной елкой в руках и огромным чемоданом, яркие наклейки на котором выдают в этой «дорогой» модели ту самую милую Нат, с которой я познакомился семь лет назад. Нат, в которую я без памяти втрескался с первого взгляда.

Я до последнего надеялся, что снимки Кац, которых дофига и больше гуляет по «сетке», жестко привирают. Что годы притушили ее красоту, а модельный бизнес потрепал. Гаденько, осознаю, но так сердцу было легче. Сам себя убедил, что вся эта красота – умелая работа фотошопа и удачно упавший свет. К моему глубочайшему сожалению, я оказался не прав. К моему огромнейшему разочарованию, по прошествии семи лет девчонка только ярче расцвела. И понимание этого мне совершенно не нравится.

Нат у меня дома.

Дерьмо.

Нат у меня дома на ближайшие десять дней.

Дерьмо вдвойне.

Телефон у меня в кармане начинает дребезжать. Достаю его и бросаю взгляд на экран – сообщение от Матвея.

Мот: «Она доехала?»

К сожалению.

Так я думаю.

Набираю же совершенно другое:

Вик: «Да, твоя сестра у меня. Все в порядке»

Мот: «Еще раз спасибо тебе огромное, дружище! Я сказал Нат, чтобы она лишний раз у тебя перед глазами не отсвечивала. Она умеет быть паинькой. Ты ее даже не заметишь. Обещаю!»

С моих губ срывается скептический смешок. Не заметишь? Реально, приятель? Даже если бы мы не были бывшими, разве можно не заметить разгуливающую у тебя по квартире супермодель? Ну если ты не слепой, конечно. Мот вообще видел свою сестру хоть раз за последние семь лет? Она же как ходячая виагра для любого мужика!

Но в ответ я набираю, разумеется, только лаконичное:

Вик: «Без проблем».

Мот: «Но если все-таки они будут, маякни мне. Я надеру мелкой уши по приезде»

Мелкой. Вот и ответ. Матвей для Натали брат, и он просто не может оценивать ее задницу и ноги объективно. Как здоровый половозрелый мужик.

Жаль, что я могу.

Но не хочу.

Но не оценивать не получается.

Троекратное дерьмо.

Я не должен думать о ее заднице.

Задница!

Слишком много слова «задница» за последние десять предложений.

Вик: «Окей. На связи» – набираю и отправляю другу, откладывая телефон на прикроватную тумбу. Стягиваю футболку и скидываю шорты, прислушиваясь к шороху колесиков чемодана по полу в гостиной. Судя по всему, Натали решила у меня подзадержаться? Признаю, какая-то трусливая часть меня надеялась, что девчонка даст в зад пятки.

Что ж, не сложилось.

Слышу хлопок двери. Делаю вывод, что «соседка» закрылась в своей новой спальне. По венам, обжигая, прокатывается какое-то алогичное чувство гребаной победы. Мол, пусть и семь лет спустя, но эта девушка здесь, со мной, у меня, на моей территории. И разве мне это не нравится?

Тут же категорично решаю, что нет. Не нравится! И несу свое тело в холодный душ, чтобы выстудить любую подобную идиотскую мысль из своей головы. Мне по определению не может «нравиться» что-то, связанное с человеком, который разбил мое чертово сердце.

«Она уходит. Быстро исчезает из моего поля зрения, как мираж. Долбаное видение! Я не помню, как возвращаюсь в раздевалку. Ноги сами несут. Как принимаю душ и натягиваю треклятый черный костюм – тоже из памяти вычеркнуто. Помню только обжигающий холод, когда выхожу из ледового, не застегнув пальто, со спортивной сумкой наперевес. Иду куда глаза глядят, минуя парковку, где стоит внедорожник Мота. Слышу летящее мне в спину:

– Эй, ты куда, приятель? Ты едешь домой?

Матвей.

Не хочу его сейчас видеть. Разговаривать с ним и ехать в одной тачке тоже не хочу. Понимаю, что он, блть, никак не виноват в случившемся между мной и его сестрой! Что уехать – это было целиком и полностью решение и желание Нат. Но я сейчас слишком взбешен и мне чересчур больно, чтобы смотреть старшему товарищу в глаза. Я боюсь наговорить херни. Натворить херни. Поэтому только отмахиваюсь, бросая:

– Я прогуляюсь.

– С сумкой?

– До дома доберусь сам, – игнорирую вопрос Мота и покидаю территорию дворца. Краем глаза вижу, как на меня пялятся задержавшиеся после матча фанаты. Для большинства из них хоккей не спорт, а настоящая религия. Ко мне даже тянется пара-тройка рук, прося автограф. Я чиркаю свою закорючку на флаерах, кажется, с лицами других парней из команды. Не помню. Не знаю, дьявол! У меня в голове настоящий сумбур, полнейшая неразбериха. В ушах монотонный шум и бесконечное на повторе – «как?», «почему?» и «за что?».

Сердце колет. Я запускаю ладонь под пальто, растирая больное место. Так и бреду вдоль улицы. Не зная куда. Не зная зачем. Не ощущая ни усталости, ни холода. Не замечая ничего и никого вокруг. Мне просто херово. Меня просто наизнанку выворачивает от боли. Впервые в жизни от «сердечной». И это похуже, чем бесконечные вывихи, трещины и переломы, которые за два десятка лет в хоккее стали для меня уже чем-то обыденным. Оказывается, телесную боль перетерпеть можно. Душевная – проклятое дерьмо!

Иду, совершенно потерявшись во времени, жалею себя и хороню в эти мгновения собственные надежды на будущее с Нат. А я ведь так надеялся…

Баран.

Я расклеился.

Окончательно, мать его, расклеился!

Я понимал, что эта девочка не для меня. Что от этой девочки голову терять нельзя. У этой девочки слишком большие планы и амбиции, а двум амбициозным людям в начале своего пути ужиться не просто сложно, а почти нереально! Понимал. И все равно пропал. В ней. Добровольно утонул в этих огромных карих глазах. Самоубийца.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я выхожу на небольшую набережную. Ярко освещенную, но пугающую своей пустотой и безмолвием. Если бы не отдаленный шум пребывающего в движении Нью-Джерси, можно было бы подумать, будто вместе с Нат и весь мир сгинул к чертям собачьим.

Я кидаю сумку с вещами на асфальт и упираюсь руками в перила. Металл резко обжигает пальцы. Игнорирую. Запрокидываю голову и, стиснув зубы, рычу, выпуская из себя весь гнев и отчаяние. Похрену! У меня есть цель – кубок. У меня есть смысл жизни – хоккей. А все остальное – по-хре-ну.

Делаю вдох, набирая полные легкие морозного воздуха. Холод изнутри обжигает. Выдыхаю облачко пара, запуская его в черное ночное небо, затянутое мрачными тучами. Любовь – сука! Что бы я еще хоть раз в жизни открылся какой-то женщине? Я скорее пулю в сердце себе пущу, чем позволю еще хоть одной подобраться ко мне так близко. Под кожу. Прямо в кровь. Лучше уж сдохнуть, чем снова влюбиться!

Я ведь все свои двадцать пять лет считал себя прагматичным и черствым засранцем. Верил, что все это – сопливое и ванильное – не про меня. Даже в универе все мои интрижки были просто интрижками: без ожиданий, без чувств. Чистая физика. Никакой химии. Никаких свиданий. Никаких отношений. Я был убежден, что я не могу и не умею влюбляться. Но она… Она меня сломала. Сломала и, мать твою, уехала!

Вернее, я – дятел – позволил Нат себя сломать.

На меня накатывает пугающее опустошение.

Больше я такого никому не позволю. Никогда.

Нащупав в кармане коробку с кольцом, достаю. Кручу в онемевших от холода пальцах, так и не решившись открыть и еще раз на него взглянуть. Зачем еще больше рвать себе душу? Сердце судорожно сжимается. Оставить себе я его не могу. Но и вернуть в магазин рука не поднимается.

Решение выходит сиюминутным. Я ставлю коробку на перила. Поправляю. Так, чтобы до тошноты ровно. Поднимаю с земли баул и, не оглядываясь, ухожу. Отчаливаю, окончательно попрощавшись в это мгновение с амурным хлюпиком внутри, который на недолгое мгновение позволил мне поверить в существование в этом продажном мире чего-то большого и светлого.

Нет. Херня это все. Любовь – она для избранных. Я не из их когорты. Увы.

Глава 8

15 декабря

Натали

Следующим утром, преступно ранним, мне становится вполне понятно, что все, произошедшее накануне, не страшный сон. Я просыпаюсь от приглушенного хлопка входной двери, когда за окнами еще не встало солнце. В полумраке спальни резко отрываю голову от подушки, прислушиваясь. Пытаюсь сложить три простые вещи: кто я, где я и что происходит.

Складываю. И тут меня накрывает. Сначала осознанием всего произошедшего вчера. Потом, как ни странно, жалостью к себе любимой. И, знаете, семь пятьдесят пять утра – не самое лучшее время для страдашек. Но этот поезд уже не остановить.

Я с пыхтением падаю затылком на матрас и накрываю голову подушкой, приглушая стон, рвущийся из груди. Факты моего унизительного положения проносятся в голове бегущей строкой, с противным звуком «кря». Загибаем пальцы! Жениха нет. Квартиры нет. Контрактов теперь тоже нет. Так же, как нет и ни одной настоящей подруги, у которой можно было бы поплакаться на плече. Ах, да! Еще я вынуждена соседствовать со своим горячим бывшим, который считает, что вся моя работа заключается в том, чтобы с улыбочкой ходить по подиуму, сверкая голой задницей. Фан-тас-ти-ка. Где встать в очередь на премию «неудачница года»?

Вдох-выдох.

Считаем до десяти, Нат…

Хорошо. Объективно. С одной стороны, я осознаю, что не настолько уж мои проблемы нерешаемы. Бывают ситуации и гораздо хуже. Но с другой… я же девочка! Я хочу обнимашек, целовашек и пушистую новогоднюю ель с красными шарами! А не вот это безобразие, что свалилось мне на голову перед самыми праздниками.

Хочется, капризно топнув ножкой и надув губки, утонуть в страданиях. Вот только когда мне в моей жизни страдания помогали? Капризничать хорошо тогда, когда есть кому исполнять твои капризы. А у меня – возвращаемся к написанному выше – у меня есть только я. Поэтому я сажусь на кровати, подгребаю под себя ноги и устремляю взгляд в стену напротив.

Ладно, что мы имеем?

Ну, если отбросить всю лирику.

Жениха найду нового. Старый все равно был меня не достоин. Рекламные контракты, в теории, тоже у меня есть. Если уж совсем честно – просто я решила взять небольшой отпуск. Первый за последние пять лет. Да и своего рекламного агента уволила самолично. Подписала его заявление вот этими руками, узнав, что этот гнилой малодушный человек планомерно меня обворовывал. Квартира? Так я никогда не стремилась привязать себя недвижимостью к одному конкретному месту. Я всю жизнь мечтала много путешествовать. А Черкасов и наше неожиданное соседство?

Вот, с этим, конечно, нужно что-то решать.

Вот это, конечно, проблемка.

По позвоночнику прокатывается ток от воспоминаний о вчерашней встречи.

Срочно решать, Нат!

Этот взгляд, эти руки, его запах. Что-то горячо любимое, но давно забытое. Такое, что до дрожи в слабых коленях. До сбившегося дыхания и полнейшего отупения. Вик изменился. Возмужал и набрал массу, как будто став шире в плечах. На теле парня стало в разы больше татуировок, а вокруг глаз – лучиков-морщинок. Гладковыбритые щеки теперь покрывает щетина, а так обожаемые мною раньше длинные кудряшки его волос, теперь только небольшими завитками торчат на самой макушке. Виски у него бритые. На лице пара новых, почти незаметных, шрамов. А в глазах сталь. Особенно странные реакции в моем теле вызывает последний пункт…

Я неловко ерзаю на постели. Плотнее кутаюсь в одеяло. До самых ушей.

Вик посуровел. Вчера на меня смотрел не двадцатипятилетний парень, полный амбиций, а взрослый мужчина, достигший в своей профессиональной карьере всех самых значимых высот. Ладно, почти всех. Если Яндекс не врет (да, я вчера позорно вбила имя бывшего в поисковик, не спрашивайте!), то олимпийского золота Виктор в руках еще не держал. В остальном же к тридцати двум годам у парня за плечами два Кубка Стэнли, один из которых они взяли с моим братом вместе, играя за «Дьяволов Нью-Джерси». В тот же сезон Вик получил и свое первое звание MVP8. Два золота Чемпионата мира, где этот фартовый засранец тоже умудрился стать самым ценным игроком турнира! А в прошлом сезоне и его нынешний столичный клуб в КХЛ9 взял Кубок Гагарина10. Черкасов достиг почти всего, о чем когда-либо мечтал, к своим тридцать с хвостиком. Хотя оно и понятно. До скольки лет, в среднем, играют мужчины в хоккей? Тридцать семь? Сорок? Пожалуй, по сравнению с его достижениями – мои и правда выглядят как глупое виляние задницей… И это так дерьмово – чувствовать свою ничтожность!

Еще раз от души буркнув что-то нечленораздельное, оглядываюсь. Солнце потихоньку выходит из-за хмурых снежных туч, понемногу разгоняя полумрак гостевой спальни в нейтрально-бежевых тонах. Вчера как-то было не до гляделок по сторонам, а сегодня вижу, что в комнате царит полнейший минимализм. Из мебели только кресло, небольшой журнальный столик и кровать. Последняя, правда, гигантских размеров. На такой и двоим можно потеряться, а уж спать одной – и подавно краев не видно. Оформлено все сдержанно, но стильно. Обстановкой явно занимались профессионалы. На стене плазма, на окнах плотные, в тон стенам, шторы, которые я забыла перед сном зашторить. А за окном утопающая в снегу утренняя Москва с ее бесконечными пробками и ритмом находящегося в постоянном движении мегаполиса. Красиво, современно, но шумно и суматошно. Я больше по духовному. По эстетике. Если в столице девяносто процентов – практичные трудоголики, то Рим – это свободные художники. Именно поэтому последние два года он был моим домом. Меня завораживало плавное течение жизни этого города. Наверное, я буду скучать по своей уютной квартирке на пятом этаже…

Мой телефон на прикроватной тумбе оживает входящим вызовом, отвлекая от мыслей об Италии. Веселая мелодия звонка, с перезвоном рождественских колокольчиков, разрезает тишину спальни, в это утро странно контрастируя с моим далеко не веселым настроением. Я тянусь к тумбе, бросая взгляд на дисплей. Закатываю глаза.

– Матве-е-ей, – тяну с шипением, – ну заче-е-е-ем?

На экране настойчиво пляшет «мама».

Хелена Романовна вообще не из тех женщин, что быстро сдаются. А если мама звонит мне в восемь утра по московскому времени, значит, она уже в курсе, что я не в Италии. Потому что в Риме сейчас всего шесть. И, чтобы вы понимали, она никогда не набирает мне так рано!

В последнее время матушка вообще редко о себе напоминает. А все потому, что каждый наш разговор непременно заканчивается ссорой, в которой я – неблагодарная дочь, а она – святая женщина, вынужденная терпеть мои капризы. Мне двадцать шесть лет. Уже семь лет, как я обеспечиваю себя сама! Но это не мешает мне порой чувствовать себя пятнадцатилетним глупым подростком, нуждающимся в одобрении матери.

Сделав глубокий вдох, я отвечаю на вызов, нарочито бодро бросая в трубку:

– Доброе раннее, ма!

– Почему ты мне вчера не позвонила и ничего не рассказала, Натали? – с ходу идет в атаку родительница, проигнорировав элементарные правила вежливости.

– Не хотела тебя тревожить лишний раз, – не остается мне ничего, кроме как начать оправдываться.

– Где ты?

– Я думаю, что ты знаешь, где, раз звонишь. Наверняка стукач-братец тебе уже сдал все явки и пароли.

– Хвала богам, что хоть у одного из вас хватило на это мозгов! – я закатываю глаза. – Натали, вот скажи мне: у тебя что, дома нет? – продолжает рычать в трубку мама.

– Е-есть…

– Ты что, нищенка? Брошенка? Сирота? Почему вместо того, чтобы приехать к родителям, ты останавливаешься у какого-то незнакомого нам парня? Да еще и ни слова нам с отцом об этом не сказав?

– Он не незнакомый. Это хороший приятель Матвея, – и по совместительству мой бывший, но вам с папой этого знать необязательно. – Или ты не доверяешь собственному сыну? – пускаю в ход козырь, зная, что Мот мамин «любимчик».

– Сыну-то я как раз доверяю. А вот тебе не очень. Для тебя же найти приключения на свою пятую точку – как сходить за хлебом в супермаркет. А Матвей за тысячи километров от тебя и он не сможет прискакать тебе на выручку по первому же зову.

– Мам, прекрати! Хватит уже считать меня беспомощной и безмозглой куклой! Напомнить тебе, что я с девятнадцати лет жила одна? И вполне успешно, кстати, – пыхчу, – до вчерашнего вечера, – добавляю нехотя.

– Смотря что считать успехом.

– Мама!

– Что «мама», Натали? Я говорила тебе уже, и не раз, что тот путь, по которому ты выбрала идти, – это путь в никуда. Да, сейчас у тебя есть красота. На сколько еще лет ты продержишься в числе востребованных моделей? Пять? Шесть? А дальше?

– А дальше жизнь покажет.

– Кукиш она тебе покажет, дорогая моя.

– Не начинай, пожалуйста.

– На данный момент у тебя нет ни семьи, ни карьеры, ни стабильности, ни-че-го. Заработала – промотала. Заработала – промотала. Живешь в каком-то собственном сказочном мире. А о будущем кто будет думать?

А о моем разбитом сердце никто не хочет подумать? О том, что мне бы сейчас чуть-чуть ласки, заботы и тепла, а не бесконечные нравоучения! В этом вся мама. Практичная и строгая, несгибаемая. Иногда мне кажется, что от айсберга исходит больше тепла, чем от этой женщины. И как папу угораздило в нее влюбиться в свое время? Хотя нет. Будем честны, такая снежная королева Хелена Романовна только со мной. Женщина из семьи потомственных аристократов, которая убеждена, что зарабатывать не жизнь, крутясь перед камерой, недостойно леди, что модельный бизнес – удел низшего класса, к коему я, типа, не отношусь. Вот только мы живем в прогрессивное время. Двадцать первый век на дворе! Ау! Люди в космос вовсю летают, а моя мать до сих пор верит в это дурацкое классовое разделение.

– Хорошо, а какое будущее ты хочешь для меня, мама? Будущее офисного планктона, работающего с восьми до пяти, дергающегося от хронического невроза и пресмыкающегося перед начальником-самодуром? Вот такое будущее? Прости, но я жить хочу, а не выживать.

– Ты могла бы сама стать начальницей в фирме отца. И ты это знаешь!

– Прям папа взял и устроил меня к себе начальницей.

– Не все сразу. И я его в этом поддерживаю. Твой отец тоже начинал с самых низов. Если бы ты сейчас устроилась к нему в холдинг на рядовую должность, то к тридцати пяти годам у тебя была бы возможность прекрасного карьерного роста. Кстати говоря, у Александра на фирме снова открыта вакансия делопроизводителя.

А-а, вон оно что.

С моих губ слетает смешок.

Делопроизводитель? Секретутка? Серьезно?

– Знаешь, я думаю все случившееся с твоим итальянцем – это сама судьба, – продолжает ма. – Она дает тебе возможность встать на путь исправления…

– Господи, ты так говоришь, как будто я уже почти сторчалась, честное слово! А я просто люблю фотографироваться. Это не преступление, мам. Как ты не можешь этого понять?

– Ты уже пофотографировалась «для себя». Пора подумать о чем-то более серьезном и основательном. Ты могла бы… – я зло выпускаю воздух из носа и мысленно отключаюсь, не имея никакого желания слушать что бы «я могла». Хочется, матушка, выговориться? Окей. Но я уже устала слушать одно и то же по кругу.

Замотавшись в одеяло, я сползаю с кровати и выхожу из комнаты. Плотно прижав телефон к уху, позволяю всем маминым нравоучениям в одно ухо влетать, а из другого благополучно вылетать.

Волоча одеяло по полу, топаю на кухню. Наливаю себе в стакан воды. Осушаю. Под монотонный раздраженный стрекот матери в трубке – осматриваюсь. И здесь у Черкасова все строго по полочкам. Ничего лишнего и неуместного: мраморный кухонный островок, барная стойка, дорогая хромированная техника и холодильник. Дергаю дверцу, едва не роняя телефон, где Хелена Романовна продолжает распыляться, перейдя к той стадии, где я заканчиваю свою жизнь никому не нужной в вонючей сточной канаве. Хихикаю нервно, возвращая телефон к уху, как раз в тот момент, когда мама спрашивает менторским тоном:

– Я сказала что-то смешное?

– Нет-нет, прошу, продолжай!

Мама фыркает:

– Очевидно, ты совсем меня не слушаешь, Натали.

– Очевидно. Ма, – говорю примирительно, вздыхая, – слушай, я не хочу с тобой ругаться. Правда! Но я сейчас не в том состоянии, чтобы все это выслушивать. Мне больно сделали. Мне сердце разбили. У меня планы на праздники были. А вчера все рухнуло, понимаешь? Ты могла бы хотя бы сейчас на меня не давить! Это же как добивать лежачего – низко и подло.

Хелена Романовна замолкает. А ее слова звучат значительно мягче, когда она спрашивает:

– Почему ты не прилетела к нам с отцом?

– Вот как раз поэтому. Мне нужно время. Я хочу побыть одна.

– Но, Натали…

– Я обязательно прилечу к вам в гости на новогодних каникулах. А сейчас дай мне, пожалуйста, эту двухнедельную отсрочку. А потом можешь продолжать с энтузиазмом напоминать мне, какая я плохая дочь.

– Ты совсем не плохая дочь, Нат!

– А у меня после твоих слов складывается обратное впечатление.

– Ты просто сбилась с верного пути. Такое бывает.

А-а-ар! Пристрелите меня новогодней хлопушкой!

– Прости, мам. Перезвоню тебе позже, – бросаю я в трубку и отключаюсь, окончательно разозлившись.

Завтра перезвоню.

Или через неделю.

А может и через две!

Ты не плохая дочь, Нат…

Прижимаю телефон к груди, запрокидывая голову.

Если я дочь не плохая, так может, я тогда человек никакой? Как по-другому можно объяснить полнейшее отсутствие близких людей в моей жизни? Ведь, кроме Мота, меня как будто и не понимает никто! Родители вечно мною недовольны. Друзей нет. Жених – лопнул, как мыльный пузырь. Даже мой неожиданный сосед Вик, и тот был бы рад еще лет семь меня не видеть.

Хотя я полагала, что за давностью лет обида от нашего расставания сгладится в сердце парня. Я ведь ничего не сделала! Просто выбрала себя и свою мечту. Разве это преступление? Мне казалось, что мы просто, ну… дурачимся? Тогда. Наш роман вспыхнул неожиданно. Закрутился ярко. Мне хватило месяца, чтобы понять – я тону в этом парне. В его энергии. Его мечтах. Пропадаю в его улыбке. Дурею от его несгибаемого оптимизма. Рядом с ним мне было так уютно и тепло. Только рядом с Виктором я чувствовала себя фарфоровой куколкой за прочным бронестеклом. Куколкой, на которую можно глазеть, но руками трогать – ни в коем случае. Потому что его! Только с ним я впервые, на какие-то мгновения, допустила мысль о том, что, возможно, моей мечтой всегда была далеко не карьера…

Но это были глупые ванильные мгновения, ведь мы оба понимали, что в концовке этот роман ни к чему не приведет! Понимали же?

Я воровато бросаю взгляд на дверь хозяйской спальни. Искушение зайти в святая святых Черкасова – просто бешеное! Мои ноги несет в ту сторону, словно магнитами притягивая. И только замерев на пороге, схватившись за ручку двери я, опомнившись, отступаю.

Тогда мы расстались плохо, но сейчас, может, мама права? Это шанс все исправить хотя бы здесь? Мы могли бы попробовать стать друзьями. Почему нет? Наладить отношения с бывшим – звучит как что-то фантастическое. Согласна. Но когда еще, если не в канун нового года, случаться чудесам?

Решено.

Я не буду съезжать, я буду реконструировать сожженные мосты!

Решительно схватившись за собственную идею налаживания отношений с Черкасовым, я принимаю душ, наскоро съедаю яблоко (единственное, что было съедобного в холодильнике спортсмена) и, влив в себя кружку горького кофе, отправляюсь по магазинам. Благо, Вик не забыл оставить мне дубликат ключей на ключнице у входа.

Мой план – под кодовым названием «подружись с бывшим» – был предельно прост: навести дома порядок и приготовить вкусный ужин, за которым мы могли бы мирно и по-дружески обсудить некоторые нюансы нашего будущего соседства. Ведь, как говорят умудренные опытом кумушки, путь к сердцу мужчины лежит через желудок? Не уверена, конечно, что эта тактика сработает с помешанным на своем питании спортсменом, но попытка не пытка. Верно? А еще поговаривают, что женщины априори мудрее мужчин. Следовательно? Нужно крыть карту с обидой Виктора картой моей женской мудрости. По-моему, идеально!

Вооружившись кредиткой, хорошим настроением и изрядной долей оптимизма, как ребенок, радуясь хлопьям снега, укрывающим город белым пушистым одеялом, я топаю покорять ближайший к дому торговый центр. Однако там, в первом же бутике с новогодними украшениями, все идет не по плану. Разумная часть Натали прекрасно помнила вчерашний непрозрачный намек Черкасова на то, что никакого праздничного хлама дома он не потерпит. Но вот незадача – маленькая девочка Нат, живущая глубоко внутри, предпочла об этом забыть. От блеска мишуры и перелива гирлянд глаза этой девочки разбежались, а мозг, недолго трепыхавшись, дезертировал, предоставив сердцу полную свободу действий.

Глава 9

Виктор

Сплю я этой ночью, как никогда, паршиво. А если быть точнее, не сплю совсем. Из квартиры ухожу намного раньше обычного. А в ледовом появляюсь аж за час до официального начала тренировки. И это с учетом того, что по дороге я успеваю заскочить на заправку и закинуться убойной дозой кофеина.

В длинных служебных коридорах арены стоит такая звенящая тишина, что каждый мой шаг отлетает глухим эхом от бетонных стен. Парней нет. Тренеров нет. Даже руководство еще не подъехало.

Обменявшись рукопожатием с охранником, я забираю ключ от мужской раздевалки и иду переодеваться. Совершаю абсолютно все свои телодвижения, стараясь думать о чем угодно, кроме Кац. О природе, политике, катаклизмах и неадекватном курсе доллара. О всякой херне, в общем, но только не о Натали, которая спит у меня в квартире и с которой сегодня, завтра, и все ближайшие дни до католического Рождества мне еще придется пересекаться. Причем не где-то там, а на самой, что ни на есть моей территории. Скверно.

Натянув шорты с майкой, я поднимаюсь в тренажерку, где, врубив музыку в наушниках, делаю небольшую разминку. Тянусь и разогреваю мышцы. И только потом принимаюсь тягать железо. Заглушив мысли убойными роковыми мотивами, не даю себе провести ни единого мгновения наедине со своей головой.

Ровно в десять в зал подтягиваются парни. А в двенадцать часов тренерский штаб выгоняет нас на лед, заставляя отрабатывать все те элементы, в которых мы умудрились налажать в прошлой игре. А таких было много. Прошедший накануне матч был, пожалуй, одним из самых провальных в этом сезоне. Мы умудрились уступить со счетом три-четыре не самому сильному сопернику, свалившись в турнирной таблице на две позиции вниз. Что Федотычу и всему руководству клуба, естественно, не понравилось. Действующие чемпионы лиги не должны пропускать такие нелепые голы, в связи с чем Иван Розанович сегодня решил выжать из нас все соки. Хотя для меня это даже на руку. Больше работы – меньше времени думать о том, о чем мне думать априори не следует.

Наша пятерка – в серых тренировочных джерси – во главе с Ремизовым сегодня активно накатывает на ворота соперника, пытаясь нагрузить пятак11. Яр оттачивает навыки своего убойного кистевого броска, тогда как мы с Бесом отрабатываем щелчки12 от синей линии. В прошлом матче нашему звену удалось загнать в ворота южан аж три шайбы, две из которых на счету Бессонова. Однако провальная игра защитников из второго звена нашей команды не дала нам выгрызть очередную победу, поэтому вторая пятерка – в черных тренировочных майках – во главе с защитниками, что привезли нам на скамейку гордые «минус два»13, оттачивают навыки игры в обороне.

Получается у них, надо сказать, не лучшим образом, ибо надо льдом плотным полотном недовольства то и дело виснут замечания Федотыча:

– Заболотских, где твой визави? Черкасова кто будет перекрывать? Я что ли? С какого хрена ты даешь этому парню столько свободы в собственной зоне?

Свисток.

– Чебыкин, лучше ногами работой активней, чем языком. А то пока ты доедешь до пятака, вся команда успеет прикурить! На прошлой игре проверено.

Свисток.

– Юров, ну и кому ты, мать твою, сделал эту передачу? Еще раз увижу, что ты так глупо отбрасываешься, посажу на банку14 до конца регулярки. Мы тут не в горячую картошку играем!

Свисток.

– Тучинский, я не понял, ты у меня че, резко в нападающие решил переквалифицироваться? Синяя линия где? Она, черт тебя дери, твой дом родной в зоне атаки!

Свисток.

Свисток.

Свисток.

Под сводами ледового то и дело разносится лязг шайбы о штангу и шум ударяющихся о лед клюшек. Шорох лезвий коньков и резкие переругивания парней. Абсолютно каждый из нас сосредоточен и заряжен на победу. Тренировка это или нет – значения не имеет. Пот катится ручьями. Легкие сжимаются от нехватки воздуха. Ноги стонут от напряжения в мышцах. Все выкладываются по максимуму.

Сегодняшние наши условные «противники» делают все, чтобы не дать нам с парнями прорваться к воротам, однако обыграть нас у «черных» все равно не выходит. Наша пятерка действует почти что идеально. Слаженно. Единым кулаком. В итоге спустя двадцать минут тренировочной игры мы выходим победителями. Отбиваем с парнями крагами друг другу «пять», заслужив небольшую передышку.

Прямо пока Федотыч не объявляет:

– А теперь поменялись! Серые – оборона, черные – нападение. Погнали, парни!

После ледовой тренировки мы с парнями тащим ноги в раздевалку. Наскоро принимаем душ и приводим себя в порядок. Выйдя из душа, я проверяю телефон. Ни одного пропущенного звонка или сообщения. Вспоминаю, что у Натали, вероятней всего, нет моего номера и… не знаю, расстраиваюсь, наверное? А потом тут же на себя злюсь, отвешивая себе парочку мысленных подзатыльников. Твою мать, Виктор!

В тот момент, когда половина команды уже готова отчалить из ледового, в раздевалку заглядывает помощник тренера и сообщает, что нас всех сейчас ждут в медиазале. На наши вопросы «зачем» и «почему» – Костя кидает только:

– Общее собрание с руководством. Явка обязательна.

Мы все дружно переглядываемся. Наша самая, пожалуй, нелюбимая часть во всей спортивно-тренировочной жизни – общие собрания. Тем более с руководством. Одна надежда, что это не какой-нибудь очередной тупой тимбилдинг15, которым в последнее время «болеет» психолог команды, считая, что сплоченности много не бывает.

– Интересно, что им от нас надо? – спрашивает Бес, что-то быстро набирая в телефоне.

– Думаю, на повестке дня приближающиеся праздники, – пожимает плечами Рем, натягивая худи с логотипом команды. – Ничего необычного. Ежегодная практика.

– Зачитают лекцию о вреде алкоголя при наличии жирного контракта? – предполагаю я.

– Ага. Или как не лишиться пары пальцев, запуская праздничные фейерверки, – вклинивается в разговор Еремеев. – Кстати, мужики, кто где будет встречать?

– Дома с детьми.

– С женой.

– К родителям поеду…

Проносится по раздевалке.

Я предпочитаю промолчать. Даже не думал об этом. Люсинда улетит к родителям, а я, скорее всего, посмотрю какой-нибудь очередной тупой фильм и в одиннадцать завалюсь спать. Надеюсь, к тридцать первому декабря Матвей решит вопросы с жилплощадью своей сестры и в новый год я зайду с «минус одной» проблемой.

Да и, будем честны, я считаю, что Новый год сильно переоценен как праздник. Да, в детстве это было прикольно: елка, горки, мандарины. А сейчас циник во мне понимает, что нет в этом дне нихера волшебного. Ну, кроме объема товарооборота в супермаркетах, когда народ, как умалишенный, скупает все подряд.

– Проклятье, – вздыхает Арс, как раз в тот момент, когда я застегиваю баул с формой.

– Ты про планы на тридцать первое? – спрашиваю.

– Да нет же. Про планы на сегодня. Я не рассчитывал задерживаться в ледовом так надолго, меня жена уже час ждет в торговом центре. Мы должны были выбрать кроватку для мелкого, – недовольно бурчит наш будущий молодой папаша.

– Сочувствую, дружище, – совсем несочувственно хмыкает Ремизов.

– Ты же знаешь, какая Обезьянка бывает злая, если все идет не по ее плану, – жалуется ему Бессонов. – Мне уже по смс вытрахали мозг. Твоя Птичка тоже имеет тебя по смс, если ей что-то не нравится?

– Она предпочитает звонить, – похлопывает Беса по плечу Ремизов. – Поверь мне, это в тысячи раз хуже.

– Правда? Слушайте, я уже говорил, что люблю свою жену?

– Примерно, э-э… сто тысяч раз? – спрашивает у меня кэп.

– Ага, – киваю я, посмеиваясь. – Это был – сто тысяч первый.

Бессонов продолжает что-то недовольно бубнить в сторону Ремизова. Я с ухмылкой наблюдал за парнями, не переставая поражаться: какая все-таки прикольная штука – жизнь. Не так давно она прочно этих двоих повязала. До самой глубокой старости.

Буквально осенью прошлого года наш капитан – Ремизов – стал счастливым семьянином, женившись на своей очаровательной Птичке (Аврелии по паспорту). А этой весной наш мартовский котяра – Бессонов – замутил с сестрой жены Ремизова – Мартой (более известной в наших кругах как Обезьянка). Да так замутил, что башку заядлому холостяку снесло напрочь! И примерно через месяц (или около того), в семье у молодых ожидается пополнение. Положа руку на сердце – я и близко не представлял, в какого Бессонов мог превратиться заботливого мужа и дрожащего папашу.

Любопытно, а каким бы супругом был я для Нат, если бы у нас тогда с ней все сложилось? Наверное, у нас и дети уже были бы. Один. Или два?

Вот дерьмо! Каким образом все мои мысли снова возвращаются к бывшей?

Короче, факт остается фактом – двух других таких «каблуков», как эти парни, в мире точно не найти.

– Чё ржешь, – тычет меня локтем по ребрам Бес, – тебе не понять муки беременных.

– Не примазывайся, – хмыкаю я. – У тебя беременная жена, а не ты.

– Муж и жена – одна сатана, слышал? К тому же беременность мозга тоже еще никто не отменял. У меня почти официально подтвержденный диагноз, чувак.

– Дурачина, – смеется Ремизов.

Таким образом, за разговорами, мы всей командой плавно перебазируемся из раздевалки в медиазал, где нас встречают трое. Генеральный менеджер команды, Алексей Степанович – представительный мужик в неизменно клетчатых костюмах и с перманентно скучающим выражением на лице. Наша новенькая любительница тимбилдингов – психолог Юлия – до тошноты улыбчивая и внешне такая сладкая, что аж зубы сводит. И уважаемая в наших мужских кругах руководитель отдела по связям с общественностью – Алиса. Приятная девушка тридцати лет, профессионал своего дела и, по совместительству, услада для наших мужских глаз. Особенно холостых. Девушка из разряда смотреть можно – трогать нельзя. Во-первых, рабочую этику еще никто не отменял. Во-вторых, все парни, которые пытались подкатить к Алисе свои шары, больно по этим же шарам и получили. Не физически, конечно, а морально. Говорят, отшивать девчонка умеет мастерски.

Пока три десятка парней рассаживаются по местам, наша психологиня берет слово, начиная свое ораторское выступление с:

– Впереди нашу страну ждут длинные праздничные каникулы, а клуб целых четыре выходных дня… – из чего мы тут же делаем вывод, что Ярослав был прав.

По залу прокатывается стон.

Сейчас затянет…

За следующие сорок минут нам выкатывают длинную лекцию о правильном поведении в праздничные дни: не пить, не курить, не дебоширить, в сомнительные истории не встревать и целостностью костей не рисковать. То бишь: лыжи, сноуборды, тюбинги и прочие экстремальные штуки – под строгим запретом. И это, кстати, у каждого из нас прописано в контракте отдельным пунктом. Надо быть полным оленем, чтобы так подставляться.

Затем генменеджер непрозрачно намекает на то, что нарушение этих простых правил грозит нам нехилыми санкциями. От штрафа до отстранения до конца сезона.

Последней слово берет Алиса, начиная бодро:

– А теперь от запугивания перейдем к приятным новостям.

Мы с парнями посмеиваемся.

– Их у меня две, – продолжает наша «общественник». – Первая: двадцать третьего декабря наш клуб совместно с благотворительным фондом «Ласточки» устроит товарищеский матч под открытым небом. Нашим противником выступит второй столичный клуб, который с энтузиазмом согласился поддержать данную компанию по сбору средств для детей-сирот. Матч состоится на центральном катке. В состав войдет примерно половина от общего числа игроков, преимущественно те, кто не участвовал в этой акции в прошлом году. Чуть позже Иван Розанович объявит состав. Не забывайте, что это событие мы позиционируем как праздник хоккея. В дружеской праздничной атмосфере убьем двух зайцев: совершим благое дело и повеселим народ.

По залу проносится дружные шепотки одобрения и негромкие аплодисменты. Это ежегодная забава, устраиваемая нашим клубом, приносит неплохие деньги, которые потом уходят в различные благотворительные фонды и детские дома. Мне нравится такой движ. Нравится мысль, что, потратив всего пару часов из своей жизни, возможно, мы можем кому-то в значительной степени эту жизнь облегчить.

– Вторая новость, – бросает взгляд на планшет у себя в руках Алиса, – руководство приняло решение устроить совместное общекомандное мероприятие, которое состоится двадцать девятого декабря.

– Совместное общекомандное мероприятие? – переспрашивает кто-то из парней.

– Это че, у нас будет, типа, корпоратив? – удивленно вскрикивает наш вратарь – Ворош.

– Именно, Семен. Сейчас оргкомитет активно решает, где мы этот корпоратив будем проводить и в каком формате, но мы все рассчитываем на то, что вы посетите данное мероприятие со своими вторыми половинками. Устроим общий семейный праздник для большего, так сказать, сплочения команды.

Зал снова сотрясают одобрительные возгласы трех десятков мужиков. Парни переглядываются, воодушевившись перспективой оторваться всем коллективом. Я не могу сказать, что испытываю сильный восторг от этой новости. Особенно с учетом того, что Люс, которая обычно составляла мне компанию в такие вечера, в этом году пойти со мной не сможет. А идти одному – полный факап16.

Где-то на задворках проскальзывает шальная мысль, что в теории можно было бы пригласить на командный ужин Нат. Но я быстро от этой идеи отказываюсь. Я с этой женщиной в одной квартире находиться опасаюсь, а совместно проведенный вечер может стать настоящим айсбергом для нашего и так уже затонувшего «Титаника».

С собрания нас всех отпускают, промурыжив без малого два часа. Из ледового я выхожу в начале четвертого. На улице стоит классная, но слишком теплая для зимы погодка. Даже непривычно. Я прощаюсь с парнями и запрыгиваю в машину. Завожу мотор и, пока тачка прогревается, покручиваю в руках телефон.

Впереди у меня целый свободный день. Уйма времени. Обычно я бы поехал домой и нашел, чем себя занять, но сегодня…

Сегодня домой ехать я не хочу. Вернее, хочу. И это до крайности хреново! Потому что притягивает меня к дому то, что притягивать не должно. Это злит и раздражает. Раньше я не понимал значения выражения: бесить самого себя. А теперь очень хорошо понимаю. Потому что я, мать твою, сам себя бешу! Поэтому я принимаю волевое решение: избегать Натали. Ее присутствие меня раздражает. Раздражает во мне все, до самой последней нервной клетки. Мне нужно время, чтобы ужиться с мыслью, что эта девчонка соседствует со мной.

Однако не буду же я торчать в тачке?

Определенно, нет.

Я пробегаю по списку контактов в телефоне и, не долго думая, решаю набрать Люс. Звоню младшенькой в надежде на то, что она готова приютить на сегодняшний день родного братца.

После третьего же гудка слышу:

– Вики?

– Ставь чайник, еду к тебе на плюшки.

Глава 10

Натали

– Нет, он издевается что ли? – ворчу я, поглядывая на часы в телефоне.

Половина одиннадцатого. За окнами уже ночь! Где его черти носят?

Нервно кусая губы, я постукиваю пальцами по столу. Стереоустановка включает следующую мелодию из моего плейлиста, и это атмосферная «Jingle Bells» в исполнении Gwen Stefani, которую я за сегодняшний день слышала уже раз сто. В момент украшения квартиры кавер старой рождественской мелодии приободрял. Сейчас же, когда я уже четвертый час кряду жду возвращения домой хозяина квартиры, скорее, раздражает.

А еще раздражает то, что за последние четыре часа я уже раз сто ходила в гостиную. И сейчас снова иду! Прохаживаюсь, опять поправляя то, что и так до тошноты ровно стоит и висит. Будто бы другого применения своим рукам найти просто не способна.

Чуть сдвигаю белые объемные рождественские чулки под подарки, которые умудрилась подвесить на полки книжного шкафа. Камина у Виктора нет. Вау, сюрприз. На том же шкафу, на тех полках, что на одну выше и на одну ниже чулков – раскинуты пушистые искусственные еловые ветки с имитацией снега на иголках. Их я тоже дергаю. Зачем-то…

Затем я смахиваю невидимые пылинки с журнального столика, еще раз убедившись, что светильник в виде пряничного домика стоит ровно по центру столешницы, а мою миленькую римскую елочку видно аж из прихожей.

Дальше я поднимаю с огромного дивана, занимающего добрую половину комнаты, клетчатый красно-белый плед и поновой накидываю на одну из подушек, создавая эффект легкой небрежности. И снова, поновой, рядочком расставляю три маленькие декоративные подушки с новогодними рисунками с одной стороны, и две с другой.

Отхожу на пару шагов, оглядывая гостиную. Все идеально. Хотя и до этого каждый раз все было идеально! По сравнению с утром, квартира Черкасова приобрела чуть больше красок. Серо-бежевая нюдовость разбавилась белыми, серыми и красными тонами. Мило, гармонично, и ничего лишнего.

Сделав еще пару шагов назад, бросаю взгляд на высокие окна в пол. Ох, как я подвешивала эту белую гирлянду-занавеску с редкими снежинками – нужно было видеть! Балансировала на самой последней ступеньке найденной в доме стремянки не хуже канатоходца над пропастью. Дважды чуть не свернула себе шею и один раз так ударилась правой коленкой, что теперь на ней красуется синяк. Однако результат превзошел все ожидания, и смотрится эта штора просто потрясно на фоне ночного города! Теперь остается надеяться, что Виктор тоже оценит…

Я снова щелкаю кнопкой по блокировке на телефоне, поглядывая на время.

Десять-сорок.

Это уже не смешно!

Теперь я начинаю волноваться. Это же ненормально, что ушедший из дома в восемь утра человек к одиннадцати часам ночи до сих пор не вернулся! Ненормально же? Приготовленная мною в духовке форель уже десять раз успела остыть. Стручковая фасоль разварилась до состояния каши. А на овощной салат и подавно без слез не взглянешь.

Ладно. Я делаю глубокий вдох и, решившись, снимаю с телефона блокировку. Залажу в последние входящие и нахожу номер брата. Уже заношу палец над кнопкой вызова, чтобы набрать Моту и узнать у него номер Черкасова, когда в прихожей слышится щелчок дверного замка.

Мое сердце взволновано подскакивает.

Прислушиваюсь. Точно, это Вик. Наконец-то!

Я блокирую экран и шуршу тапками в прихожую. Выруливаю из-за угла как раз в тот момент, когда Черкасов распахивает дверь, переступая порог и, естественно, замечант меня. Я натягиваю на лицо приветливую улыбку, уговаривая себя, что все обязательно будет хорошо!