Следствие ведёт некромант. Том 8. Кленовые тайны

Пролог

Когда же закончится эта жара! Подумать только: вторая половина сентября, уже одиннадцать часов вечера, я в цокольном этаже университета, а ощущение такое, словно в бане. Хоть бы ветерок подул для смеха. Нет ведь. Да и подул бы? Какой от него толк, коли какие-то «мудрецы» минувших столетий додумались построить Саюхай – столицу своего королевства в котловине. Свежим морским бризам путь перекрывают высокие холмы, которые в Империи Алого лотоса принято гордо именовать горами. Да и само название «Империя» не вызывает ничего кроме усмешки. То же мне империя – южный остров, который долгое время был частью Артании, а в Эпоху воюющих кланов воспользовался всеобщей неразберихой и отделился, прибрав к рукам парочку крохотных собратьев и стал именоваться Империей Алого лотоса. Окно что ли открыть? Бесполезно.

Всю эту неделю в морге Медицинского факультета дежурить мне. Старикан Тагси́н воспользовался моей оплошкой (подумать только, какое великое прегрешение: мусор не был вовремя выброшен!) и в качестве штрафа свалил на меня все ночные дежурства на две недели вперёд. Сам-то теперь, поди-ка сидит где-нибудь и прохладное винишко потягивает. Ну, любит мужик выпить, можно даже сказать, слабина у него по этому делу. Ходили упорные слухи, будто бы Тагсина из-за этого его пагубного пристрастия из коронеров попятили. Вроде как он большим человеком в Управлении полиции Саюхайя был. Быть-то, может, и был, а теперь вот в морге у медиков лямку тянет, а жалование почти что целиком по кабакам спускает. Справедливости ради надо заметить, мужик он знающий, не особо меня достаёт; но, коли уж с ним приступ хандры приключается, лучше ему под руку не попадаться. С мусором как раз именно так и вышло. Ничего, впредь умнее буду, как почую, что начальнику перец в одно место попал, стану тише воды, ниже травы и постараюсь в его покрасневшие глаза вообще не смотреть.

А на Лотосовом проспекте – ночная жизнь. Вот везёт же кому-то! Кавалеры и дамы прогуливаются, фонари цветные, запах хрустящих жареных баклажанов под кислым соусом щекочет ноздри даже тут, в полуподвале. Прямо охота выскочить наружу, добежать до угла и прикупить парочку порций. Но, с другой стороны, в такую душную жару не до баклажанов, горячее в глотку не полезет. Не повезло, что попечительский совет Медфакультета экономит на охлаждающих заклятьях. Впору в ящик хранилища трупов залезать. Благо, там бутылка с чаем охладилась. Какая ирония! Узнай кто, что я свою бутылку в холодном шкафу меж ног трупешника остывать ставлю, ни за что пить бы не стали, а мне всё равно. Холодный манговый чай – это здорово. А уж каким образом он холодным стал, – дело десятое. Ладно, довольно в окно на прохожих с завистью взирать, почитаю книжечку и на боковую. Мертвецы – соседи спокойные, ни шуметь, ни будить не станут. Люди – иное дело, остаётся надеяться, что и нынешняя ночь продолжит оставаться тихой.

– Хикару! Хикару, – позвали меня с улицы и в дверь принялись молотить башмаком, – спишь что ль?

Не сплю я, не сплю уже. Открываю. И незачем так стучать, нашим клиентам торопиться некуда. Самое худшее и самое естественное явление на свете с ними уже произошло. Они умерли. Посему незачем дверь в морге выносить.

– Получи, – проговорил рослый, загорелый до черноты детина с явными чертами делийца. Его узкие глаза покраснели то ли от пыли, то ли от я́таля – одного из представителей обширного семейства всевозможной дури, до которых жители острова большие охотники. Да и знатоков по этой части похлеще них ещё поискать. У нас в Артании по сравнению с ними эта отрасль из детских штанишек не выросла, – криминальный неопознанный труп, – чуть ли не радостно сообщил загорелый, – мужика в переулках Весёлого квартала мочканули, – они вместе с молчаливым бородатым помощником перевалили на прозекторский стол покойника, – уж ограбили его, или сам нарвался на нож, мне неведомо. Документов при ём никаких нету, поэтому господа полицейские заявили, мол, висяк им не надобен, и велели вам сдать. Коли за неделю личность покойного не ите-инде-сифисиуется, отдадут его молодым докторам на опыты. Это, стал быть, они его резать станут?

– Избегаю интересоваться, что там на Медицинском факультете с трупами делают, – отрезаю таким официальным тоном, чтобы у моих невольных посетителей паче чаяния не возникло неуместного желания продолжать разговор. Очень уж от них потом несёт, – только неопознанные трупы спасают жизнь живым больным. Тут уж, что резать, что на органы разбирать, – всё польза.

Парни надеялись на чаевые, но зря. Однако ж, сие почитаемо мною за верх наглости. Вы мёртвяков возите, а не коробочки с пряной лапшой клиентам доставляете. Так что ни медяка от меня вам не перепадёт, даже и не надейтесь.

Когда стук копыт клячи, которая, уже не первый год дожидалась отправления на живодёрню, трудясь на труповозке, стихли в отдалении, а входная дверь была надёжно заперта, приспело время поглядеть на то, что нынешней ночью мне ниспослали боги. Так. Высокий, молодой, на вид – не старше двадцати. По чертам лица – артанец и не самого худого происхождения. Красивый? Пожалуй, был бы им, коли не пристрастился бы к дури. И принимал он не условно-безопасный яталь – специально обработанную пыльцу дерева я́тки, называемого в народе Дрёмой фей, тут имело место кое-что покруче.

Карманы, натурально, пусты. Грабители постарались: и брюки, и рубашку обшарили, даже ремень не побрезговали снять. Скорее всего ремень под стать башмакам был: тиснёная кожа, пряжки из дорогого нержавеющего металла. Но ботинки эти много чего повидали на своём веку, как и вся остальная одёжа. Похоже, парень приехал отдохнуть, да и подсел на «лотосовые слёзы», так поэтически на острове все наркотики скопом именуют.

Как и предполагалось, на руках синяки разных оттенков побежалости – следы от уколов. Может, продавцу дури задолжал? Или бабу чью увёл? Да, какая ему баба! Такие могут забыть про постельные развлечения; истощён – кожа да кости; волосы – некогда густые, красивого каштанового оттенка поредели и утратили былой блеск. Ладно. Грабители, конечно, обшарили тебя, братец, да не везде. Мне за время работы в морге кое-что любопытненькое не раз и не два в секретных местах попадалось. Вот, к примеру, под подкладкой оченно можно много чего припрятать. Глянем. Ага! Есть. Главное подпороть подкладку осторожненько, чтобы у родни (коли такая сыщется) не возникло подозрений. Малый секционный нож нам в самый раз подойдёт. Им хоть кожу отсепарировать, хот орган разрезать, хоть подкладку подпороть! Всё чисто, вроде как само распоролось, да какие могут быть подозрения по поводу наркомана, зарезанного и ограбленного в тёмном переулке изобилующего преступностью Саюхайя. Опа! Паспорт, да ещё самый настоящий артанский. Вот свезло, так свезло. Паспорта – вещь ценная и дорогая. Кто знает, может, не придётся скоро мне пьяную рожу Тагсина каждый день видеть. При воспоминании о Тагсине враз злость взяла. Бывают же такие человеки, что, когда даже что-то хорошее силятся сказать, всё одно обидно и гадко выходит. Намедни уселся на стул, ножищи свои в не чищенных башмаках на стол закинул, оглядел меня оценивающим взглядом и заявляет: тебя, мол природа внешностью не обделила. Рост, сложение, мордашка симпатичная. Что ж занятия получше не нашлось, нежели целыми днями с покойниками возиться? По больному ударил. И, главное, не станешь ведь этому опустившемуся типу объяснять про нежеланное дитя проститутки, что росло в фешенебельном борделе, про закрывшуюся карьеру из-за травмы колена. Это ведь со стороны легко говорить, будто танцы – одна сплошная радость и ликование. На деле-то выходит иначе: тренировки, тренировки, тренировки с утра до ночи. Вот от этих самых тренировок со мною беда и приключилась. Говорили знающие люди, будто бы разрыв переднего крестовидного сухожилия один раз сто лет встречается. И этот самый редкий случай выпал на мою голову, а точнее – на правую ногу, чем поставил всю мою столь тщательно взлелеиваемую будущность под угрозу, да какая уж там угроза! Жирный крест перечеркнул самую мою жизнь. Тут уж ни сложение, ни красота не помогут.

И про то, какое решение было мною выбрано в той безысходной ситуации, тоже никому не расскажешь, особливо бывшему легавому. Решением оказалась месячная выручка нашего публичного дома, которую при некоторой ловкости и проявленной смекалке мне удалось утянуть. Потом случилась Империя Алого лотоса (отсюда ни в жисть не выдадут в Артанию даже детоубийцу, слишком уж тёплые воспоминания у местных о временах кленового владычества). Половина денег улетела магам-медикам. Аппетиты у них, доложу я, охрененные. Правда, помогли. Но лишь наполовину. Не болит, разве что перед тайфуном, хромота почти исчезла. Ту, что осталось удалось компенсировать чуть раскачивающейся походкой. Так что многим кажется, будто у меня такая особенная манера двигаться. Ох, и быстро же закончилась вторая половинка моих денежек, на два года только и хватило, при том, что житьё моё было без шика – просто нормальное хорошее житьё. Пришлось потом всякое попробовать, а в итоге осесть на Медицинском факультете Университета Алого лотоса. Но теперь мне новая дорожка открывается.

– Ну-с, что тут у нас? – это Тагсин заявился сранья. Перегаром на пять сяку разит, зенки красные. На носу аж сосуды полопались.

Натянул фартук и к свеженькому покойнику. А я домой, мне мои законные шесть часочков отдыха полагаются. Только хотел старому алкашу пожелать доброго дня, как он очки свои с захватанными стёклами на кончик носа спустил и говорит так, между прочим:

– Хикару, я чуть не позабыл. Тобой тут Служба расследований интересовалась. Велели к одиннадцати часам в деканат Медфакультета зайти.

– Чего это им от меня надо? – спрашиваю, а сердце так и забилось. Враз предчувствия самые нехорошие в душе ворохнулись, – может, знаете?

– А того и надо, Хика, что тебя в ограблении трупов подозревают, сие по грамотному именуется «мародёрством», – и брови сивые нахмурил, – кажется, двух недель нет, как к нам мужичка одного доставили. Не забыл, поди, пожилой гражданин в Торговом квартале внезапно скончался, когда рыбу покупал. Его к концу недели родственники опознали и забрали, помнишь?

Ещё бы не помнить этого покойника! Полтыщи ло́ттов, как с куста, да и ещё кое-какие ценности в мои карманы перекочевали. Киваю, но лицо при этом делаю самое невинное.

– Так вот, Хикочка, родаки этого покойника его хоронить по делийскому обряду удумали, – продолжал мой начальник и гаденько так сощурился, – а ты, – говорит, – знаешь, как в Делящей небо хоронят?

Я лишь плечами пожимаю, поскольку об обычаях наших соседей имею более чем отдалённое представление, а Тагсину только того и надо. Лоб наморщил, большой секционный нож кверху поднял и заявляет, будто лекцию студиозусам читает:

– В Делящей небо имеется обычай покойнику в ротовую полость закладывать серебряную монету, дабы блеск серебра освещал ему Посмертные пути. Оказалось, что у нашего клиента кто-то, уж не знаю, кто, – секционный нож выписал замысловатую фигуру в воздухе и вперился в мою сторону, – снял золотые коронки с зубов бедолаги.

– Я-то тут каким боком? – изображаю искренне удивление в голосе, которому позавидовали бы артисты королевского театра. Вот и обучение притворству в публичном доме пригодилось, – может, мужику уличные грабители коронки повыбивали. Вы ему в рот глядели?

– Глядел, – прищур Тагсина стал ещё гаже, – я, Хикару, своими обязанностями не манкирую. Трезвый или пьяный, а то, что коронок золотых у него полон рот был, запомнил. Так что, при чём ты тут, или же не при чём, в деканате следователям объяснять станешь. А коли не придёшь, пеняй на себя. Я в полиции служил и всякого навидался, что с беглыми подозреваемыми у нас делают. Искреннее не советую.

Я киваю, заверяю, что честному человеку нет оснований скрываться от правосудия и нарочито спокойным шагом покидаю морг. А в голове бьётся только одно слово: «Бежать!» И бежать немедленно. Стараюсь взять себя в руки и рассуждать спокойно. Раз пригласили в деканат, а не заявились прямо в морг с кандалами, значит, я пока что попадаю в число подозреваемых, и есть вероятность, что на квартире меня засада не ждёт. Однако ж, опасно домой заходить, оченно даже опасно. Вдруг про деканат так, для отвода глаз сказали? Хорошо, что я сбережения свои в банке держу. Сперва в банк, а потом на первый корабль и прочь из этой чёртовой Лотосовой империи. Благо в кармане у меня лежит козырная карта, она – мой пропуск в новую жизнь. Спасибо вам, боги, за ещё один шанс!

Глава 1 ГЭНРО́КУ – СМЕРТЬ ПОПОЛАМ

Погода стояла такая, что идти в коррехидорию не было ни малейшего желания. Рика подставила лицо ласковым лучам солнца и подумала, что хорошо бы в такой день податься куда-нибудь на природу, ничего не делать, только наслаждаться первыми днями мая, слушать пение птиц и, лёжа на траве, любоваться проплывающими над головой облаками. Крупная рыжая кошка из соседнего дома бесстыдно растянулась прямо на тротуаре, отогревая бока, а прохожие вежливо её обходят, умиляясь игре солнечных лучей в пушистой шерсти.

До церемонии королевского бракосочетания оставалось целых две недели, а его величество Элиас уже издал эдикт о праздничных днях, кои он дарует своим верноподданным по этому случаю. Выходных насчитывалось целых пять, и чародейка не без удовольствия прикидывала, на какие приятные дела сможет потратить столь чудесно перепавшие бездельные дни.

В Королевской службе Дневной безопасности и ночного покоя всё, наконец, возвратилось на круги своя. Младший штаб-офицер Акечи Рёва благополучно отбыл к месту основной службы в Адмиралтейство. Все сотрудники коррехидории (и в немалой степени сам четвёртый сын Дубового клана) вздохнули с облегчением: потому как с уходом Акечи закончились без малого три недели бесконечных придирок и неисчислимых мелочных требований касательно внешнего вида сотрудников, аккуратности прихода на службу и своевременного покидания оной. Притихший Турада возвратился в приёмную полковника Окку. Он похудел и посерьёзнел настолько, что у чародейки даже отпало желание переиначивать его фамилию на Дурада. А вместе с ним вернулись пирожные из Дома шоколадных грёз и восхитительный жасминовый чай, в умении заваривать который адъютанту просто не было равных.

Рика шла и гадала: прошли ли минувшие выходные дни в столице Артании спокойно, или же в прозекторской её поджидают зарезанные, утопленные или абы-каким иным образом умерщвлённые сограждане. При входе ей невольно вспомнился штаб-капитан Акечи, не поленившийся вытребовать со склада Королевского Адмиралтейства матроску для чародейки, ибо «офицеру Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя надлежит одеваться подобающим образом». Платья и костюмы от портнихи Дубового клана его, видите ли, не устраивают! Матроску Рика надевала всего единожды и то, поскольку проспорила коррехидору желание. А тот вместо обычного совместного похода в ресторан или театр потребовал облачиться в форму, заботливо припасённую его новым адъютантом.

Трупов за выходные не прибыло, поэтому Рика посвятила утро понедельника доделыванию тех дел, что остались с прошлой недели без её внимания. Перенесла в журнал записи со случайных листочков, никак не получалось избавиться от привычки кратко записывать заметки по вскрытию на всём, что только попадалось под руку.

– Эрика, – вошёл в кабинет четвёртый сын Дубового клана, – у нас срочный вызов.

Вилохэд Окку был необычайно хорош в своём лёгком светлом костюме. Он позволил своим чуть вьющимся волосам немного отрасти – в высшем свете Кленфилда появилась новая мода.

– Убийство? – приподняла бровь чародейка, – и, судя по тому, что выезжаете лично, либо скандальное, либо оно каким-то боком касается сильных мира сего.

– По поводу убийства пока не совсем ясно. Но по двум остальным пунктам попали в точку. В Кленовом институте произошёл несчастный случай, подозрительно смахивающий на гэнроку. Двое студентов обнаружились в заднем дворе. Разбились, упав с крыши Астрономической башни. Возьмите всё необходимое, и едем. Я пока выведу магомобиль. Вот ведь Акечи! – по-мальчишески улыбнулся Вил, – две недели требовал, чтобы согласно Протоколу об обеспечении безопасности сановных лиц я ставил свою колымагу во внутреннем дворе, теперь я могу парковаться, где желаю, а проклятая привычка заставляет заезжать во двор!

Рика улыбнулась в ответ. Она сама перестала задерживаться с возвращением после обеденного перерыва и избегала пить чай в кабинете. Акечи как-то нагрянул с проверкой, застал чародейку с недопитым чаем в руке, и она прослушала пятиминутную познавательную лекцию о необходимости соблюдения всех регламентов служебной дисциплины. Ибо самовольное поведение как в армии, так и в Службе безопасности, чревато не только срывом поставленных Кленовой короной задач, но и является угрозой для здоровья и жизни сослуживцев. Чародейку, натурально, подмывало задать вопрос, какую угрозу чашка таит недопитая чая для парня, получившего накануне пулю на дуэли, но благоразумно промолчала. Её уста запечатала угроза ещё одной лекции, которая неизменно бы последовала за язвительным замечанием. Чувство юмора у штаб-капитана отсутствовало напрочь, и даже невинную иронию он воспринимал как глупость или нелогичность высказываний оппонента, старательно указывая на любые «ошибки и несоответствия».

– Меллоун с оперативниками уже выехал? – спросила Рика, когда они проезжали по оживлённому проспекту, поднимающемуся от Журакавы на высокий холм.

Коррехидор покачал головой.

– Ни Меллоуна, ни опергруппы не будет. Меня настоятельно попросили о приватном рассмотрении этой ситуации.

– А разве такое возможно? Погибли люди и, – она собиралась добавить что-то о законодательстве Артании, но Вилохэд перебил её.

– Это просьба личного свойства. Ректоресса Кленового института приходится мне родной тёткой, и она слёзно просила избегать скандальной огласки, насколько это, естественно, возможно. Я заверил её, если коли произошёл несчастный случай или дурацкое парное самоубийство, – не наше дело. Пускай тётя Са́цуки сама разбирается и принимает необходимые меры. Мне в преднамеренное убийство влюблённой парочки верится с трудом, предполагаю, наш визит в Кленовый институт не займёт много времени.

– Парочки? – удивилась Рика, в представлении которой Кленовый институт был исключительно высшим учебным заведением для благородных девиц, – получается, парень пробрался туда ночью, подобно герою классической трагедии?

– Нет, нет, – коррехидор с улыбкой повернулся к собеседнице, – уже семь лет институт перестал быть исключительно женским. Его величество издал указ, согласно которому туда стали принимать слушателей и мужского пола. Если девицы традиционно именовались «кленовками» и с гордостью носили вышитый камо́н с маленькой красногрудой птахой, то парней по аналогии прозвали «кленовцами». Их птичка на рукаве совершенно не радовала, потому как злые языки продолжали упорно титуловать их кленовками. Вообще-то, парней желающих получить образование в этом месте, не так-то и много. Тётя Сацуки который год жалуется на постоянный недобор студентов мужеского пола. Если я хорошенько запомнил, на данный момент их меньше двадцати.

– Я, естественно, знаю про Кленовый институт, – проговорила чародейка, провожая глазами оставшийся за их спиной мост Любви, пестревший деревянными дощечками с именами влюблённых, что колыхались на ветру, – но бывать там мне не приходилось.

– Сегодня у вас будет прекрасная возможность восполнить этот непростительный пробел в знаниях об Артанской столице.

Дорога поднималась вверх по крутому холму, а впереди, на самой его вершине, в лучах майского солнца золотился целый комплекс зданий в западном стиле, абрис которого был знаком чародейке по иллюстрациям в книгах. Из пышно зеленеющих крон деревьев возносился к небесам самый настоящий замок: с ажурными бойницами псевдокрепостной стены, донжоном и подъёмным мостом над искусственно вырытым рвом. Когда они подъехали поближе, Рика увидела, что ров густо зарос тростником, а мост не поднимали десятилетиями. Всё это был просто красивый антураж, как и украшенные кованными кленовыми листьями ворота. За воротами простирался ухоженный парк с подстриженными кустами, деревьями на распялках, прудиками, клумбами и даже фонтанами. Во все стороны разбегались аккуратные разноцветные дорожки. На прекрасно оборудованной парковке стояли магомобили, на них приехали преподаватели института.

Госпожа Докэ́ру Сацуки дожидалась их в своём кабинете. Навстречу чародейке и коррехидору из-за стола поднялась подтянутая пожилая дама с пышными, равномерно поседевшими волосами, великолепной осанкой и очень живыми, внимательными карими глазами.

– Вилохэд, какое счастье, что именно ты являешься верховным коррехидором, – проговорила она после обычного обмена приветствиями. Надела очки, что висели на трёхцветном шнурке у неё на шее, и внимательно оглядела чародейку, – приветствую также и невесту Дубового клана, – Рика поклонилась в ответ, – скандал в моём заведении в преддверии церемония бракосочетания его величества исключительно неуместен! Чуть больше месяца, как начался первый семестр, и я надеялась на приток опоздавших слушателей, но шумиха, которую непременно подымут газеты вокруг Кленового института, принесёт один лишь вред. Посему умоляю тебя, Вилли, выручи свою родственницу в трудную минуту.

– Будьте уверены, тётушка, я сделаю всё, что в моих силах, – обворожительно улыбнулся Вил, – одно лишь преднамеренное убийство может спутать мне карты.

– Какое там убийство! – старая дама возвела глаза к необыкновенно высокому потолку, – двое, да простят меня бессмертные боги, юных, влюблённых по уши дураков вылезли на крышу Астрономической башни, выпивали, развлекались, перебрали и свалились вниз. Их утром нашёл садовник. Он подравнял кусты бересклета вдоль центральной дорожки, а затем пошёл за башню. Я велела ему облагородить участок. То, что творится на задворках Астрономической башни давно не лезет ни в какие ворота! Тётка покачала головой.

Рика, исподволь разглядывавшая госпожу Докэру, вдруг отчётливо осознала, что та чертами лица, да и всеми своими манерами удивительно походит на отца Вилохэда – герцога Окку. Скорее всего, она доводилась ему родной сестрой.

– Этим посиделкам в укромном уголке с распиванием вина давно следовало положить конец, – сурово продолжала тётка Вила, – конечно, во всём этом есть доля и моей вины: я попустительствовала дурным наклонностям наших студентов, но ведь у нас так мало мальчиков! К сожалению, в глазах многих наших сограждан Кленовый институт по-прежнему продолжает оставаться институтом благородных девиц, и парни поступают сюда с большой неохотой. Репрессии и насаждение армейской дисциплины ни к чему хорошему не приведут. Конечно, твой старший брат при всякой оказии рекомендует мне методы Морского корпуса. Однако ж, Кино́ски забывает, что у нас – заведение для БЛАГОРОДНЫХ юношей и девушек, и его унтер-офицерские приёмы вряд ли встретят понимание среди родителей наших студентов и будут поддержаны членами попечительского совета. Поэтому я решила превратить заросший кустами и травой задний дворик в место культурного отдыха с беседками, дорожками, фонарями и клумбами.

– Ах, тётушка, просто не вериться, что в вашем ухоженном парке могут сыскаться заброшенные уголки, – воспользовался паузой коррехидор.

– Увы, Вилли, – она поджала губы, – оборудовать телескопами Астрономическую башню грозились ещё в мою бытность студенткой. Но, несмотря на все обещания, она так и осталась пустующей. Институт не получил соответствующего оборудования. Бинокли и подзорные трубы решительно не годятся для полноценного наблюдения за звёздами. Башня многие годы остаётся невостребованной, ибо склад на первом этаже не может быть принят во внимание. По сей причине дворик позади неё постепенно пришёл в упадок, зарос кустами и сорной травой, уничтожением которой и полагалось заняться сотруднику после пострижения кустов. Нико́ру – наш старший садовник обнаружил трупы. Побежал ко мне, – госпожа Докэру вздохнула, – мы вместе со штатным медиком пошли за башню и удостоверились, что оба студента мертвы. После чего я связалась с тобой.

– Надеюсь, трупы не передвигали? – спросил коррехидор.

– В наше время повсеместного распространения детективных романов каждому человеку известно, чего категорически не следует делать в подобной ситуации, – ответила тётка Вила, – естественно, мы ничего не трогали ни на земле, ни в башне. Сторож был оставлен в качестве охраны от любопытных глаз. Однако ж, я практически уверена, что вездесущие студенты уже прознали про несчастье и всеми правдами и неправдами постараются оказаться в центре событий.

Госпожа Докэру сама повела племянника и чародейку на место происшествия, выбрав для этого обходной маршрут, поскольку окна многих аудиторий выходили в сторону главной аллеи парка, и неизвестно, какое количество глаз в данный момент было устремлено вместо тетрадей и зелёного пространства доски на залитые майским солнцем разноцветные дорожки парка. Рика ещё при въезде в ворота обратила внимание, что дорожки различаются по цвету: некоторые были посыпаны красным кирпичом, часть сверкала золотистой крошкой местного ракушечника, а приблизительно треть оставалась унылого серого цвета.

Вблизи Астрономическая башня оказалась высокой и походила на маяк, каким-то чудом заблудившейся на суше. На крыльце возле запертой двери коротал время плохо выбритый мужчина в потрёпанной одежде. Он прикрывал лицо от солнца соломенной крестьянской шляпой. При виде ректора и незнакомых людей он поспешно вскочил, стянул шляпу с головы и попытался спрятать за спиной выкуренную наполовину папиросу.

– Госпожа ректор, – поклон, – никто в задний дворик не заходил, и никто оттуда не выходил.

– Хорошо, – бросила госпожа ректор, – побудь пока в стороне, не мешайся и не болтай лишнего. Понял?

Сторож подтвердил энергичными кивками, что целиком и полностью понял, что от него требуется, водрузил на голову шляпу и отошёл на приличное расстояние.

Трупы лежали на земле приблизительно в шести сяку от стены. Полноватый парень в модном парусиновом летнем костюме и девушка в форменной матроске с вышитой птичкой-кленовкой на рукаве.

– Бедные, бедные детки, – вздохнула глава института, смахивая с глаз несуществующую слезинку, – какое невезение! На мой взгляд перед нами типичный несчастный случай, – она покачала головой, – нарушили запрет, поднялись на башню, а в итоге сорвались вниз.

Чародейку эта самоуверенная древесно-рождённая особа начинала прилично раздражать. «Интересно, у Дубового клана фамильная черта такая, что их представители, не задумываясь, высказывают своё мнение по самым разным вопросам, не зависимо от того, сведущи они в данных вопросах или нет», – подумалось ей. А вслух она произнесла сухо:

– Ответ на вопрос, что именно произошло в Астрономической башне, я смогу дать только после всестороннего исследования жертв и осмотра места преступления.

– Да побойтесь богов, дорогая, многоуважаемая невеста нашего клана, – воскликнула ректор Докэру, – как вы можете так запросто произносить слово «преступление»! В стенах Кленового института нет и не может быть места для преступлений.

Оставив без внимания эту реплику, чародейка присела возле трупов. Парень упал плашмя на спину. Кровь от проломленного о землю черепа запачкала светло-каштановые волосы, постриженные по последней моде. Рика провела рукой над телом и не ощутила магии. По крайней мере, в первом приблизительном исследовании. Смерть наступила мгновенно, удар о землю вдавил часть костей черепа внутрь.

Девушка лежала поодаль. Чародейка мысленно опустила перпендикуляр от верхней площадки башни до земли. Далековато упала. Толчок? Она усмехнулась, вспомнив страницу учебника по криминалистике со схемой падения с высоты. Там прямо говорилось, что в прежние времена считалось, что чем больше траектория падения отличается от перпендикуляра, тем больше вероятность, что жертву выбросили или столкнули с высоты. Однако ж магическое моделирование падений доказало, какую важную роль при этом играет центр тяжести жертвы. Девушка обладала выраженными формами, и её центр тяжести явно приходился на бёдра. Так что бедняжка могла несколько раз перевернуться в воздухе, прежде чем её голова ударилась о землю. И естественное раскачивание откинуло её от прямой лини падения. Кровь заливала симпатичное круглое личико с некогда здоровым румянцем, пухлыми губами и аккуратно подщипанными бровями. Волосы, смешавшиеся с кровью и пылью, были гладкими, ровными, блестящими и без сомнений ухоженными. Девушке тоже мучиться не пришлось. Для порядка чародейка провела рукой и над ней. Закрыла глаза – но нет, всё чисто, никакого покалывания или онемения, которые бы она сразу почувствовала, будь на девушке остатки магического воздействия. Магии-то не ощущалось, зато явственно почувствовалось кое-что иное: чужое присутствие и взгляд, практически физически ощущаемый затылком, словно некто сверлил её пристальным взглядом. Но за её спиной находились густые заросли каких-то кустов, самосадом выросших за Астрономической башней; Вил стоял слева, а ректоресса и сторож – у входа в башню. То есть справа. Взгляд же, направленный перпендикулярно, практически осязаемо сверлил затылок. Чародейка усмехнулась. Она, не меняя позы, замкнула внутри себя несколько магических цепей и сотворила рвотные спазмы. Они у неё получались легко и просто, как щелчок пальцами. Через секунду Рика не без удовольствия услышала за спиной отчётливый звук рвоты. Она поднялась, отряхнула подол и потянула коррехидора за рукав:

– Пойдёмте, поглядим, кто шпионит за Королевской службой дневной безопасностью и ночного покоя.

Удивлённый Вилохэд, не говоря ни слова, послушно пошёл следом. Кружевная зелень кустов скрывала небольшую утоптанную полянку с парой старых ящиков, всю сплошь усеянную окурками от папирос. Возле ближайшего ящика корчился на коленях студент, из его горла извергались фонтаны рвоты.

– Подглядывать порой бывает накладно, – назидательно проговорила чародейка, отменяя заклятие.

Парнишка закашлялся, судорожно вздохнул воздух и попытался тыльной стороной ладони утереть рот.

– А теперь, – продолжала Рика, – выходите на свет божий, там и поговорим. У меня нет ни малейшего желания лицезреть то, что вы съели на завтрак. И без фокусов!

– Да, да, юноша, – серьёзно добавил коррехидор, – у Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя к вам тоже найдётся пара вопросов. И ещё, – он усмехнулся, – мистрис Таками ещё и парализацией виртуозно владеет. Не советую испытывать данное любопытное заклятие на собственной шкуре.

Парень выдавил из себя невнятное извинение и поднялся с колен.

– После вас, – Вил шутливо повёл рукой в приглашающем жесте.

Когда они все выбрались из кустов удивлению ректора Докэру не было предела.

– Марк Кури́су! – воскликнула она, всплеснув руками, – что председатель студсовета делает в кустах, да ещё и в столь плачевном виде? – вы отравились? Вас вырвало?

– Вырвало, – подтвердила Рика, – и, причём, весьма основательно. А причиной тому стала вовсе не недоброкачественная пища, а избыточное любопытство, которое я пресекла рвотным заклятием. Итак, господин Курису, что привело вас сюда?

Марк оказался довольно щуплым, невысоким парнишкой с лёгкими, как шёлк, русыми волосами, которые ему постоянно падали на глаза.

– Госпожа Докэру, – проговорил он с неожиданным достоинством, – я в полной мере способен дать объяснение моему поведению, которое могло бы показаться несведущему в нашей жизни человеку странным и даже подозрительным.

– Курису, не мне объясняйте, – покачала головой тётка коррехидора, – вот этим господам. И учтите, госпожа невеста Дубового клана – чародейка, – она многозначительно округлила глаза, – и будет лучше, если ваше объяснение окажется правдоподобным. Не вздумайте заявить, будто искали тут потерянный носовой платок, – добавила она на всякий случай.

Вил подумал: по всей видимости довод про потерянный платок его тёте приходилось слышать не единожды.

Парень сглотнул, поморщился от оставшегося во рту вкуса рвоты и поглядел на Рику открытым светло-голубыми глазами:

– Как председатель, я просто был не в состоянии оставаться в стороне от трагедии, что приключилась в нашем институте, тем паче, что погибший состоял в нашем клубе.

– А откуда вы, юноша, узнали про несчастный случай в Астрономической башне? Мне бы очень хотелось про это узнать, – не удержавшись, встряла госпожа Докэру.

– Я как раз относил контрольные работы по классической артанской литературе в учительскую и случайно услышал, как вы в своём кабинете разговариваете по магофону, – парень скромно потупился, – вы, по всей видимости были столь потрясены случившимся, что не услыхали, как я вошёл, и говорили слишком громко, – он замахал руками, – нет, нет, не беспокойтесь. Кроме меня в учительской никого не было, да и я никому ничего не говорил. Наших уважаемых гостей я заметил ещё на занятиях по истории, и сказался больным. Вы ведь знаете, как часто у меня случаются приступы головокружения, вот я и отпросился у преподавателя для посещения медкрыла.

– А вместо этого прятались по кустам! – воскликнула Рика, – подглядывали и подслушивали. Остаётся лишь узнать, какую цель вы преследовали этим.

– Я уже сказал, – парень удивлённо повернулся к ней, – никакой предосудительной цели у меня не имелось. Я просто хотел быть в курсе дела и надеялся помочь. Ведь я – председатель студсовета и по долгу службы знаком со многими студентами. К тому же наш Клуб детективов-любителей не единожды отыскивал пропавшие вещи, находил ответы на самые разные вопросы и объяснял таинственные ситуации. Так что мой опыт и информация, что я владею, могут оказаться не лишними.

Рика поглядела на Марка Курису, и он ей не особо понравился. Слишком открытый, слишком рвётся помогать даже там, где его помощи никто не ждёт. И при всём этом какой-то скользкий. Она прекрасно видела, как его якобы скромно опущенный взгляд задержался на её груди.

– Вы можете объяснить, что ваши товарищи делали ночью на верхней площадке башни? – поинтересовался коррехидор.

– Вынужден сознаться, что у нас ещё имеются отдельные нарушения студенческой дисциплины и правил внутреннего распорядка, – ответил он, прямо глядя в глаза с выражением лица человека, прекрасно осознающего свою вину и всей душой готового исправить оплошность, – некоторые студенты посещают верхнюю площадку башни, предназначенную исключительно для научных наблюдений за звёздным небом и светилами, в личных целях, никоим образом не связанными с образовательными задачами Кленового института. Они устраивают там свидания или предаются вредной привычке табакокурения. Я, естественно, категорически осуждаю подобное недопустимое поведение и любыми доступными мне средствами борюсь, но, увы, – он беспомощно развёл руками, – проведённое мною расследование так и не позволило установить, где нарушители добывают ключи от внешней двери и решётки, перекрывающей выход на крышу.

– Господин Курису, – обратился к главе студсовета Вилохэд в манере древесно-рождённого лорда, – поскольку в вашем институте работает Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя, ваш Клуб детективов-любителей остаётся не у дел. Я, как верховный коррехидор, повелеваю вам придерживаться абсолютного и безоговорочного молчания по поводу всего того, что происходило тут. И в дальнейшем воздержитесь от самодеятельности: не вздумайте вмешиваться в ход следственных мероприятий и путаться у нас под ногами.

– Да, да, – подтвердила Рика с самым наисерьезнейшим видом, – в следующий раз рвотой не отделаетесь. Применю кое-что похуже.

– Она применит, – кивнул Вил, – госпожа Таками у нас – некромант. Так что пусть ваше воображение дорисует возможные последствия.

Марк побледнел, сглотнул слюну и с почтительным поклоном заверил, что все указания будут исполнены самым надлежащим образом.

– На мой взгляд, – проговорила тётушка Вила, провожая глазами уходящего парня, – ты, Вилли, зря отставил Курису. Толковый юноша, любознательный.

– Даже чересчур любознательный, – себе под нос заметил коррехидор, – лезет, куда его не просят.

– Это показатель неравнодушного отношения к происходящему в учебном заведении, в котором он имеет честь обучаться, – преподавательским тоном возразила она, – не зря Марк возглавляет студсовет института. Он прекрасно ладит как со старшекурсниками, так и с новичками, а его так называемая «любознательность», что вызвала у тебя неуместную иронию относится более к отношениям и проблемам студенческого коллектива. Так что имей его ввиду, если понадобится информация.

– Хорошо, тётя. Я непременно воспользуюсь вашим полезным советом, – Вил шутливо поклонился, – теперь нам надлежит взглянуть, откуда упали студенты.

Ректоресса кликнула мающегося в отдалении сторожа, тот привычно стянул шляпу, зажал её под мышкой и принялся звенеть связкой ключей, отыскивая нужный.

– Тётушка Сацуки, – обратился Вил с капризно-заботливыми нотками в голосе, – неужели вы полезете на эту громадину? – он кинул красноречивый взгляд на Астрономическую башню, – да в ней никак не меньше шести дзё!

– В ней шесть с четвертью дзё, – с гордостью заявила госпожа Докэру, – и эта высота не способна остановить меня в намерении своими глазами увидеть то, что произошло на площадке для наблюдений.

И она решительно двинулась вперёд.

На первом этаже был устроен склад. Чародейка отметила про себя, что все вещи сложены достаточно аккуратно, и оставлен широкий проход на лестницу. Винтовая лестница с небольшими окошечками привела на огороженную железным парапетом площадку, где по замыслу строителей и должна была разместиться астрономическая обсерватория. Кто-то заботливо притащил туда несколько стульев из числа тех, что пылились внизу, и даже не поленился поднять по неудобной винтовой лестнице целый ученический стол, явно выброшенный из-за затейливо вырезанного перочинным ножом непристойного ругательства по адресу преподавателя физической культуры. На столе разместился старый цветочный горшок с обколовшимся боком, наполненный окурками, пустая бутылка из-под коньяка и два столовских стакана, один не выпитый до конца. Со стула свешивалась светло-бежевая шёлковая шаль.

– Да, да, – проговорила госпожа Докэру, вновь вооружаясь очками, – нет и не может быть сомнений, как происходило случившееся с нашими дорогими безрассудными детками несчастье, – она провела рукой по переливающемуся на солнце шёлку, – Ма́йна А́ндо со второго курса пришла на свидание с Ю́тако Ке́нзи (он учится на четвёртом), они выпили, и немало, – дама иронично окинула взглядом бутылку, – затем пошли любоваться луной.

В подтверждение своих слов она подошла к парапету.

– Эта часть башни обращена на восток, а значит, и наслаждаться красотой ночного светла удобнее всего отсюда, – она показала туда, где до самого горизонта простирались холмы, поросшие рощицами, и зеленели рисовые поля, – от выпитого коньяка у них закружилась голова, они потеряли равновесие и свалились вниз. Досадная оплошность в виде перегибания через перила вкупе с выпитым спиртным сделали своё дело, трагически прервав две молодые жизни разом.

– Честное слово, дорогая тётушка, – воскликнул Вил, – если бы вы вздумали покинуть свой пост в Кленовом институте, я бы с радостью принял вас в наш департамент. У вас несомненный талант к дедукции.

– Никакого таланта, Вилли, – отмахнулась она, хотя по всему было видно, насколько ей приятен неожиданный комплимент племянника, – просто самое обыкновенное знание жизни вкупе с опытом работы в учебном заведении. Боюсь, в случаях с преднамеренными убийствами, ограблениями и прочими ужасами, с коими вам обоим приходится иметь дело каждодневно, я окажусь полнейшей невеждой.

Рика промолчала, но ей ужасно хотелось не без издёвки заметить, насколько в коррехидории не хватает чуткого руководства госпожи Докэру.

– Для очистки совести, чтобы доложить его величеству в пятницу, мы должны тщательно осмотреть место происшествия и провести все необходимые следственные действия, – сказал Вил с безразличным видом, – вам лучше спуститься вниз и проследить за тем, как заберут трупы.

– Заберут? – нахмурилась тётка, – куда это их заберут?

– На вскрытие, естественно, – Рика готовила зеркало Пикелоу, чтобы проделать полноценный тест на магию, – согласно регламенту, вскрытие надлежит делать в случаях любых смертей, произошедших при невыясненных обстоятельствах.

– Какие уж тут невыясненные обстоятельства? – искренне удивилась ректоресса Кленового института, – двое несчастных детей сорвались практически с пятнадцатого этажа и разбились насмерть. Что скажут их родители?

– Эрика права, – спокойно возразил коррехидор, – наш долг перед Кленовой короной тщательно и всесторонне выполнить все необходимые действия, дабы исключить малейшую возможность преднамеренного убийства. И ваша обязанность, моя дорогая тётя Сацуки, всеми возможными способами помочь нам на этом нелёгком поприще.

Госпожа Докэру осмыслила сказанное, поджала губы и заявила, что оставляет всё на Вилли. После чего направилась вниз.

Рика подошла к столу и вызвала Таму. Фамильяр, засидевшийся в духовном плане, радостно вырвался на свободу, принялся нарезать круги над смотровой площадкой, теранувшись попутно о щёку своей хозяйки. Чародейка попеняла черепу любимой трёхцветной кошки на то, что та вместо работы развлекается полётами, и высыпала на зеркало крупный белый песок. Она недавно прочитала о таком способе и очень хотела попробовать, поскольку надеялась, что песок укроет похабные изображения соитий, которыми чародей, чьё имя носил сам тест, не скупясь на извращённые подробностсти, визуализировал стихии. Несколько капель розового масла сгорели, не долетев до песка, и осели чёрными точками. Тама поймала одну каплю налету, проглотила, облизнулась и зависла над зеркалом, быстро-быстро трепеща своими крылышками ночной бабочки-бражника с мёртвой головой на спинке. Песок на поверхности зеркала пришёл в движение, но не разлетелся, не рассыпался во все стороны, а начал медленно ползти по часовой стрелке, закручиваясь на манер раковины морского моллюска-наутилуса. Чародейка произнесла про себя необходимую формулу и сосредоточилась на завораживающем движении песка. Песок покружил, покружил, потом поднялся в воздух, завис над зеркалом на какую-то долю секунды, и одним махом рухнул вниз. Рика посмотрела на зеркало и с немалым облегчением увидела, что все стихии находятся в относительном покое, песок лишь придал плоскому изображению объём, отчего роскошные груди песчаной женщины, символизировавшей стихию земли, буквально выпирали над плоскостью вместе с идеальной округлостью широкого бедра. Магии в Астрономической башне не наблюдалось. Разве что едва заметные следы чего-то водного. Возможно, отпугивали голубей или морили крыс. Поза туманного мужчины была вызывающей, но не настолько, чтобы о водяных чарах стоило беспокоиться. Вил заглянул в зеркало и с одного взгляда понял, что никакой волшбы нынешней ночью здесь не творилось.

– Получается, версия тёти Сацуко оправдывается? – задумчиво произнёс он, заглядывая через перила вниз, где сержант Меллоун с группой грузил трупы в крытую телегу, – несчастный случай. Но при этом у меня из головы не выходит двойное самоубийство – гэнроку, они с недавних пор стали набирать популярность в королевстве. Газеты писали о случае на Южном архипелаге, где двое влюблённых бросились со скалы в море, потому что девицу родители решили отдать замуж в соседнюю деревню за богатого парня.

– Ага, ага, – подтвердила чародейка. Она убирала зеркало, тщательно ссыпав остатки песка в специально приготовленный для этого пакетик; никаким магическим ингредиентам не до́лжно оставаться без присмотра, – моя подруга вместе с квартирной хозяйкой мусолили эту статью дня три. Чего уж я только не наслушалась: уж даже не знаю, чего было более: восхищения силой и верностью истинной любви, для которой даже смерть не помеха, или нелицеприятных слов по адресу жестоких родных. Которые, с моей сиволапой точки зрения, и хотели-то «таких ужасных вещей», как удачно выдать дочь замуж за обеспеченного молодого человека, чтобы жила она в достатке, в большом доме, не беспокоясь о хлебе насущном. Если уж статья произвела столь неизгладимое впечатление на моих знакомых дам, то она смело могла подействовать и на неокрепшие умы студенческой парочки.

Вил взял бутылку.

– Коньяк обычный, хотя и пятилетней выдержки. Не особо дорогой, без изысков. Такой в любой винной лавке приобрести можно, – у чародейки нашёлся специальный бумажный пакет. Коррехидор развернул его и убрал туда бутылку вместе со стаканами, – проверьте, не было ли в содержимом одуряющего вещества. Вдруг галлюцинации и всё такое.

– Пока, как бы этого мне не хотелось признавать, предположение госпожи ректора кажется мне наиболее убедительным – вздохнула Рика.

– Моя дорогая тётушка вам явно не пришлась по нутру, – усмехнулся Вил. Он сворачивал шаль.

– Не сказала бы, что совершенно не пришлась, – смутилась чародейка, – просто я не очень люблю, когда мною командуют, – к тому же против гэнроку у меня имеется возражение: почему наши влюблённые прыгнули вниз не одновременно, взявшись за руки? Насколько мне известно сие – одно из обязательнейших условий парного самоубийства, как, собственно, и прощальное письмо, в котором непременно перечисляются все виновные лица. Это я почерпнула из разговоров с моими домашними. А им уж точно можно доверять по части выуживания крупиц информации из множества слухов и пересудов. Моей подруге доставляет непонятное удовольствие копаться в чужих чувствах. Она не пропускает ни одного скандала в высшем свете и пересказывает сплетни мне, утверждая, что они получены из самых «достоверных источников».

– В том, что вы говорите о самоубийствах, есть резоны. Мне тоже казалось, что парные самоубийцы стараются покинуть сей бренный мир одновременно. Но кто знает, возможно, в нашем случае что-то пошло не по плану, – коррехидор задумался, – кто-то из них, например, девушка, испугался, передумал и ухватился за перила. Парень же успел спрыгнуть и повис на её руке. Она не удержала его и свалилась вместе с ним. Или, напротив, передумал он, а она успела шагнуть и утянула его следом, хотя он и пытался удержаться на площадке. Влюблённым ничего не мешало перелезть через парапет и какое-то время стоять на выступающим кирпичном карнизе, прежде чем решиться спрыгнуть.

– Да, тут есть место, чтобы встать, – Рика разглядывала выступ шириной с ботинок взрослого мужчины, – места довольно. В коррехидории я сделаю анализ содержимого бутылки, посмотрю, что у них желудках и каким образом сломаны кости. Тогда можно будет собрать более точную картину смерти обоих.

– Должно быть, спиртное было выпито для обретения храбрости, – предположил Вил, – чтобы проще было решиться шагнуть в никуда.

Напоследок коррехидор и чародейка отправились поговорить с друзьями покойных и осмотреть их комнаты. Они надеялись узнать, не было ли каких проблем, что могли подтолкнуть к самоубийству.

– Сейчас самое удобное время для осмотра комнат, – заявила Рика со знанием дела, – вы ведь не жили в общежитии?

– Нет, не пришлось. После поступления в университет я сразу поселился в резиденции Дубового клана.

– А мне вот довелось наслаждаться всеми «радостями» студенческой жизни, – усмехнулась Рика, – целых двенадцать лет. Посему я хорошо знаю, что во время занятий комнаты обычно пустуют, и никто не будет любопытствовать, заглядывать, «заходить по срочному делу».

Общежитие Кленового института более походило на роскошную гостиницу, нежели на место обитания школяров. Крытые ковром лестницы, не то, что цветы – целые деревья в кадках радовали глаз зеленью и разбивали однообразие облицовки стен. В холле висели портреты всех знаменитых выпускниц института с подробными биографическими справками. Они позволяли узнать, каких высот достигли эти благородные дамы, не пожалевшие усилий для своего образования, и долженствовавшие служить побудительным примером для нынешних студентов.

– Почему здесь одни дамы? – Рика невольно приглушила голос.

Они стояли в холле, пока комендант общежития – корпулентная женщина среднего возраста пошла за запасными ключами от комнат погибших.

– Напомню, юношей стали принимать в Кленовый институт сравнительно недавно, – ответил Вил, не без удовольствия рассматривая парадный портрет своей матери, – семь или восемь лет назад. Так что особо успешных выпускников-мужчин пока нет в наличии.

Комендант не удостоила чародейку даже взгляда и повела их на второй этаж.

– Второй и третий этажи у нас отданы девушкам, – объяснила она гулким носовым голосом, – а комнаты юношей размещаются на четвёртом этаже. Чью комнату вы желаете осмотреть первой: студентки Андо или студента Кензи?

Вил сказал, что он выбирает ту, что ближе.

Комендант с достоинством кивнула головой, поднялась на второй этаж и, стуча каблуками, гренадёрской походкой пошла по просторному коридору с обтянутыми фиолетовым бархатом банкетками, столиками с журналами и газетами. Её шаги не могла заглушить даже ковровая дорожка на полу.

– Ванные и туалетные комнаты у нас в конце коридора, – зачем-то поясняла она с нотками гордости в голосе, – за студентами закреплено определённо время для их посещения.

Рика невольно фыркнула, представив себе график похода в туалет.

– Ваша ирония совершенно неуместна, – над чародейкой навис внушительный бюст, буквально покоящийся на не менее внушительном животе, выпирающим из-под континентального шерстяного платья. Ещё выше шли два подбородка и суровое лицо с нездорово красными щеками и широкими прямыми бровями, – вам кажется смешным, что для студенток установлен регламент, согласно которому они могут принимать водные процедуры? Или же сами водные процедуры вызвали у вас приступ неуёмного веселья?

Рика привычно опустила глаза и подумала, что её невысокий рост и юный вид позволили коменданту общежития привычно перейти на манеру общения со студентами.

– Я полагаю, – вмешался Вил, – что невесту Дубового клана позабавила мысль о том, что по этим самым коридорам прохаживалась наша горячо любимая матушка, а наша не менее горячо любимая тётушка Сацуки по сей день ходит по коридорам Кленового института. Но уже в качестве его главы.

Чародейка не без удовольствия наблюдала, как менялось выражение коменданта общежития, когда та узнала, КОМУ она сделала выволочку.

Пробормотав какие-то невнятные слова выражения почтения Дубовому клану в целом, и отдельным его представителям в частности, женщина поправила волосы и решительно направилась к двери с номером «3». Она попыталась вставить ключ в замок, но потерпела фиаско: ключ не вставлялся.

– Что такое? – недовольно пробормотав себе под нос и повторила попытку.

Но столь же безуспешно.

Тогда комендант общежития сделала самую странную вещь, какую только могла себе представить чародейка в подобной ситуации: она мощно потрясла дверь. Это действие возымело свои результаты – из недр запертой комнаты номер «3» раздались неприличные пожелания в адрес мерзавца, имеющего смелость ломиться среди бела дня в запертое помещение.

– Видимо, то, что комнату запирают, дабы обрести покой в тишине и уединении является тайной за семью печатями? – вопросил возмущённый женский голос, послышался звук поворачиваемого в замочной скважине ключа, и дверь резко распахнулась.

На пороге застыла престранного вида девица. Долговязая, худая, сутулящаяся, с чёрными, как смоль, волосами, неопрятно отросшими после некоей экзотической стрижки. Брови девицы либо были выщипаны напрочь, либо осветлены и замазаны густыми белилами, как, впрочем, и всё её лицо, основательно напоминающее грим традиционного артанского театра. На белёсом лице выделялись лишь подведённые чёрным глаза и кроваво-алые губы.

– Яна Оку́ра! – обвиняюще повысила голос комендант общежития, сведя на переносице свои густые брови, – позвольте спросить, что вы делаете в своей комнате, когда у вас идут занятия?

– Я больна, – нимало не смутившись, заявила девица, – и лежала в постели до тех самых пор, пока вы, госпожа Саю́си не предприняли попытки вышибить дверь моей обители скорби.

– Кто удостоверил твой недуг? – пропустив мимо ушей колкое замечание продолжила допрос госпожа Саюси, перейдя со странной студенткой на «ты», – согласно регламенту у кленовки или кленовца должно иметься письменное подтверждение наличия заболевания, не позволяющего полноценно проходить обучение вкупе с рекомендациями по лечению. Очень надеюсь, что у тебя оное имеется.

– Разве нужна бумага, дабы подтвердить наступление утра или же ночи? – тоном философа поинтересовалась странная обитательница комнаты под номером «3», – разве нуждается женщина в медицинском свидетельстве о наступлении ежемесячного недомогания?

– Даже слушать ничего не желаю, бесстыдница! – в сердцах воскликнула комендант, всплеснув руками, – в присутствии древесно-рождённого лорда и невесты Дубового клана рассуждать по подобных постыдных вещах! Марш на занятия!

– А разве принадлежность к древесным кланам избавляет особу женского пола от естественных физиологических особенностей? – пробормотала девица себе под нос, но с таким расчётом, чтобы все присутствующие хорошенько расслышали её, – тогда это – очень серьёзный повод для сожалений, что мне не повезло родиться дочерью какого-нибудь клана.

Глава 2 ДЕВУШКА И ПАРЕНЬ

– Не могли бы вы нас оставить, госпожа Саюси, – обратился Вил к коменданту Кленового общежития. Она как раз открыла рот, чтобы поставить на место нахальную студентку, – нам нужно побеседовать с соседкой погибшей девушки.

– Погибшей? – если бы на лице Яны Окуры имелись брови, они непременно бы взлетели вверх, – значит, леди Смерть уже одарила счастливицу милостью своего последнего поцелуя, – закончила она с удовлетворённой мрачностью.

– Оставляю вас, – чопорно проговорила комендант, – и не позорь институт! – это уже относилось к обитательнице комнаты под номером «три», – прекращай свои фокусы!

Чародейка удивлённо разглядывала вполне себе обыкновенную комнату в студенческом общежитии, разве что величина помещения недвусмысленно говорила о статусе учебного заведения, да большое окно в западном стиле опускалось почти до самого пола. Однако на этом вся обыкновенность заканчивалась. Комната делилась на две абсолютно не похожие друг на друга части, и части эти принадлежали двум явно не похожим друг на друга девушкам. На одной части проживала аккуратная и собранная студентка. Она содержал свой письменный стол в идеальном порядке, даже книги на полке не поленилась расставить по цвету корешков. Кровать заправлена с армейской тщательностью, идеально чистое полотенце на спинке не имеет ни единой складочки. На прикроватной тумбочке помимо кувшина и стакана примостился горшочек с кактусом. Одним словом, даже въедливой госпоже Саюси, явно не брезгующей проверкой девчачьих комнат, не к чему придраться. Зато вторая половина!

Рика не сдержала улыбки, потому как эта часть комнаты здорово смахивала на дурную театральную декорацию. Будто бы третьеразрядный театрик вознамерился создать декорацию «логово некроманта»: обилие лоскутов чёрного цвета, странного вида пентаграмма уродует простенок, внизу алтарь (подозрительно смахивающий на перевёрнутый ящик, укрытый куском чёрного же бархата), на нём черепа животных и птиц. Букетик цветков бессмертника воткнут в чашу с песком вперемешку с ароматическими палочками. Приправлялось всё это безобразие вырезанными из бумаги силуэтами летучих мышей и свечами из багрового воска. А к прутьям спинки кровати привязаны тщательно обглоданные кости, в которых с одного взгляда можно было угадать куриные косточки, судя по всему, оставшиеся от подаваемых на обед блюд.

– Присаживайтесь, где пожелаете, – проговорила Яна неестественно низким, приглушённым голосом, – я не привыкла принимать гостей, так что определяйтесь сами.

Вил не подал виду, что его удивил странный вид и чёрная, нарочито порванная одежда хозяйки, он просто развернул стул, брезгливо покосился на курьи кости, в изобилии свешивающиеся со спинки вперемешку с разноцветными бусинами, но сел.

Чародейка воспользовалась стулом из более аккуратной части комнаты. Яна запахнулась в свой халат и бухнулась на кровать.

– Мне показалось, что известие о гибели Майны Андо вас не особо удивило, – начал коррехидор, – объясните, почему?

– Смерть – сестра-близнец жизни, – нимало не смутившись, ответила девушка своим замогильным голосом, – она оставляет свой отпечаток на том, кого избрала и над кем скоро занесёт свою косу. Смерть всегда тут, она рядом, мы все ощущаем её нежное дыхание на затылке, когда волоски сами поднимаются и мурашки пробегают от головы до пяток. Признайтесь, вы ведь тоже испытывали подобное, господин…?

– Окку, – надменно представился Вил, – можете обращаться ко мне «ваше сиятельство» или «господин полковник», а напротив вас сидит госпожа Таками. Она – практикующая некромантка, посвящённая богу смерти с молодых ногтей. Поэтому прекращайте ломать комедию и пытаться произвести впечатление банальными высказываниями, почерпнутыми из глупых журналов, – он кивнул на письменный стол, где между недопитой кружкой чая и раскрытым учебником по геометрии выглядывал уголок печально знакомого журнал «МУ» или «Магические Ускользанцы», – выслушивать которые у нас с госпожой чародейкой нет на это ни времени, ни желания.

Очень светлые, голубые глаза Яны Окуры вперились в Рику. Она с сомнением рассматривала модное тёмно-синее платье, снабжённое скромным белым воротником и кружевными манжетами, затем перевела взгляд на шляпу. Видимо именно шляпа чародейки с высокой остроконечной тульей решила дело. Девица внезапно бухнулась перед Рикой на колени, ощутимо стукнулась лбом об пол и затараторила:

– Нижайше и покорнейше прошу принять меня в ученицы. Более всего на этом свете я люблю смерть и мечтаю служить всем её богам верой и правдой. Жизнь свою положить на это готова! Я стерплю любые унижения и боль, вы можете бить меня, резать ножом, хлестать бичом. Только возьмитесь обучить меня некромантии!

Рика, не ожидавшая подобного демарша, вскочила на ноги, вырвала из рук студентки подол своего платья, который та покрывала поцелуями, и отодвинулась подальше.

– Прошу, прошу, прошу, – завывала девица, ритмично ударяясь головой об пол и норовя подползти к чародейке.

Видохеда доморощенная некромантка начала сильно раздражать, он встал, резко поднял на ноги кандидатку в Рикины ученицы, хорошенько встряхнул и проговорил:

– Вы немедленно прекратите вести себя неподобающим для благородной девицы образом, – он бросил её полотенце, висевшее на спинке кровати с костями, – умойтесь и приведите себя в порядок. Насколько я помню, ванные и туалетные комнаты у вас в конце коридора? Ступайте и не тратьте попусту время офицеров Кленовой короны.

Тон коррехидора был столь резким, что с девицы мигом слетел её тщательно выстраиваемый образ. Она кивнула, подняла с пола упавшее полотенце и быстро вышла за дверь.

– Что за дурость? – Вил с отвращением щёлкнул пальцем по высохшему куриному килю, – у нынешних студентов некромантия в моде?

– Весь этот антураж не имеет ни малейшего отношения к некромантии, – запротестовала чародейка, – это я вам с полной ответственностью заявляю.

– Тогда к чему черепа, псевдоалтарь и пентаграмма? И она, как я подозреваю, также очень далека от магии?

– Подтверждаю, абсолютнейшая ерунда. А вот по поводу всего остального, – Рика задумалась, – мне кажется, Яна Окура до безумия боится смерти.

– Да?! Она же вроде как просилась к вам в ученицы и заявляла, что обожает смерть.

– Не удивляйтесь. Иногда у людей встречается подобная защитная реакция, после того как они стали невольными свидетелями чьей-то смерти. И не суть важно, кто перешёл в мир иной на их глазах: дедушка или любимый хомячок. Яна пытается заигрывать со смертью, задобрить её в надежде, что это убережёт её саму.

На пороге появился сам предмет их дискуссии. Девушка умыла лицо и кое-как собрала волосы, что было сделать непросто из-за различной длины отдельных прядей. Только теперь чародейка полноценно смогла рассмотреть её. Невзрачная, глаза навыкате, брови, и правда, сбриты. Лишь очень короткая щетина позволяет судить об их месте на удлинённом лице с высоким лбом.

– Сядьте, – велел Вил.

– Извините, – Яна не знала, куда деть полотенце, потом воровато кинула его за кровать, – я увлеклась, – на счастье, она отказалась от раздражающе-низкого голоса и начала говорить как обычный человек.

– Итак, – коррехидор сел на прежнее место, – возвращаемся к тому, с чего начали: почему вы не удивились, когда я упомянул о гибели вашей соседки по комнате?

– Я удивилась, просто не подала виду, – ответила девушка, – а про печать, указующую на скорый конец, и, правда, выдумала. Прочла в журнале, а теперь вот вспомнилось к месту.

– Похоже, вас не удивило также, что Майна Андо не ночевала в вашей комнате? – это уже был вопрос чародейки.

– Как сказать.

– Скажите, как есть.

– Майна, конечно, из хорошей семьи происходит, и всё такое в виде родни в Грабовом клане, но в последнее время с ней случилась самая банальная вещь на свете, что только может случиться с девушкой, – любовь, – Яна вздохнула. И было непонятно: вздохнула она с завистью или же с сожалением, – весь прошлый год Майночка училась, точнее, – кривая снисходительная усмешка, – пыталась учиться, не покладая рук или, вернее сказать, не покладая книг.

– Что значит, пыталась? – уточнила чародейка.

– А то и значит, что древесно-рождённые, видать, не только древесными, но глупыми иногда на свет появляются. Недалёкой была моя соседка, весьма недалёкой. А у нас, в Кленовом институте, между прочим, ум в почёте. У нас рейтинги после каждой сессии на всеобщее обозрение вывешивают. Поначалу Майна вовсю старалась, зубрила, учила, уйму усилий приложила, чтобы вовремя все хвосты пересдать. Её предки, – отнюдь, не богачи, и денег на повторные пересдачи не дают. Сказали так: не можешь учиться, как положено, трать свои, карманные. В институте мы на полном пансионе, так что с голодухи помереть не получится.

– Постойте, Окура, – вступила в разговор чародейка, – о каких пересдачах за деньги идёт речь? Вы что, преподавателям за оценки платите?

– Нет, нет, – студентка откинула назад упавшую на лицо смоляную прядь, – у нас тут строго, насчёт взяток или подарков, ни-ни. Просто каждый провал на экзамене или зачёте добавляет к плате за семестр рё. Да-да, Кленовый институт – не богадельня, здесь учатся состоятельные люди, вот так и получается, что собственная нерадивость бьёт по карману. У нас тут некоторые по пять раз пересдают. Как говорит госпожа ректор, все дополнительные денежные средства идут на ремонт институтский помещений и закупку более качественных продуктов. То есть наши хвостисты работают во имя тех, кто не ленился.

По тону и презрительному вы выражению лица было понятно, что она-то сама хвостов не имеет.

– То есть, – подытожила чародейка, – оставим в стороне своеобразные правила Кленового института относительно хвоститов. Вы посчитали, что Майна вчера отправилась на свидание, провела с возлюбленным всю ночь, и даже не подумали побеспокоиться о подруге?

– Во-первых, Майна – никакая мне не подруга, – скривила бледные губы Яна, – просто проживаем в одной комнате, и всё. А что касательно её романа, – она задумалась, заведя глаза к высокому потолку, – с шоколадным принцем у них всё завертелось после церемонии поступления. Прям, как в книжечке со сладенькой умилительной обложкой, до которых некоторые у нас большие охотники. Она идёт по ступенькам крыльца вся такая нарядная, в парадной форме, волосы ветерок раздувает. Под ноги совсем не глядит. У неё, вообще, привычка такая была – нос кверху задирать. Всё повыше выглядеть хотела.

– Зачем это ей? – сразу встряла Рика, для которой рост был больным вопросом, – мне показалось, что Майна Андо была среднего роста, даже, пожалуй, чуть повыше среднего.

– Ни для кого не секрет, что в нынешнем сезоне в моде высокие девушки, – сообщила студентка, – высокие и худые. Наша же обувь – форменные ботиночки без каблуков, росту никак не прибавляют, вот Майночка и вытягивалась, сколь могла. Из-за этого своего желания она и оступилась, потому как на лестнице надобно под ноги себе глядеть, а не ворон в небесах пересчитывать. Оступилась она, рискуя близким знакомством своего носа со всеми ступеньками парадного входа, что непременно бы случилось, не подхвати её в свои объятья четверокурсник Кензи! И это практически на глазах всего института. Кензи поставил девчонку на ноги, поклонился и посоветовал впредь проявлять более осторожности, поскольку рисковать таким личиком – настоящее преступление. Она всё заалела, ровно маков цвет, и пролепетала какие-то слова благодарности. Кензи, он тот ещё позёр, громко так заявляет, мол, судьба ему послала несравненную красоту, которую он, как рыцарь Красоты, будет оберегать с этой минуты и до гробовой доски. Уж не знаю, правда ли на него тогда моя соседка произвела впечатление, или же он сам жаждал произвести впечатление на окружающих, только Майна вообразила себя дамой сердца шоколадного принца.

– Постойте, – Вил оторвал взгляд от блокнота, где делал записи, – вы во второй раз назвали студента Кензи «шоколадным принцем». Почему? Он настолько сильно любил шоколад?

– Кензи, конечно, до чрезвычайности любил шоколад, – Яна позволила себе скептическую улыбочку, – и в этом ему буквально не найти равных. Однако ж, почётное прозвище он обрёл благодаря своему отцу, его в Кленфилде называют Шоколадным королём, он владеет кондитерскими фабриками и сетью кафе, жемчужина которой – «Дом шоколадных грёз». Тут логика такая: отец – Шоколадный король, значит, сын – шоколадный принц.

– Отношения вашей соседки и её рыцаря находились на какой стадии?

– На самой начальной, – презрительно махнула рукой Яна Окура, – записочки, букетики, конфеточки. Навряд ли они смогли продвинуться далее страстных поцелуев. Правда, вчера мне подумалось, что Кензи заманил-таки невинную овечку в своё волчье логово.

– Куда, позвольте уточнить? – удивлённо спросила чародейка, – вы о площадке на крыше Астрономической башни?

– Я о комнате шоколадного принца, – усмехнулась в ответ студентка, – ах, вы же не курсе, что для этого молодого человека – надежды и опоры семейства, созданы были особые условия для проживания. Он полноправно и единолично распоряжался целой комнатой, и жил там совершенно один. Прекрасная возможность перевести вялотекущий роман, за развитием которого пристально наблюдала по крайней мере половина Кленового института, в финальную фазу любовного крещендо.

– Мы наблюдаем попытку в иносказательной форме донести до нас, что Кензи и Андо решились провести вместе ночь? – уточнил коррехидор.

– Да. И в этом крылась причина отсутствия у меня всяческого беспокойства из-за одиночества нынешней ночью.

– Парочка не ссорилась в последнее время?

– Не особо похоже, – Яна кивнула головой в сторону половины соседки по комнате, – у неё в тумбочке только вчера очередная коробка с конфетами нарисовалась. К чести Майны, прошу заметить, мне тоже от её презентов перепадало, – вздох сожаления, – жаль, что теперь всё: такие сладости не каждому по карману.

Чародейка осмотрела половину комнаты погибшей девушки и ничего примечательного или подозрительного там не обнаружилось. Вещей самый необходимый минимум. Все хорошего качества, новые и аккуратно разложенные по местам. В бельевом шкафу обнаружилась металлическая коробочка из-под марципанов, с припрятанными румянами, губной помадой и карандашом для чернения бровей, а также совсем маленький пузырёчек духов, уже наполовину опустошённый. В тумбочке, действительно, лежали две коробки шоколада и початая пачка шоколадного же печенья. В коробке с конфетами лежала симпатичная карточка с розой и небрежной надписью:

Пускай не увядают розы на милых щёчках никогда!

Нам не страшны года, морозы,

С тобою рядом я всегда!

Карточка откровенно была типографским образом отпечатана, что наводило на мысль, что большая часть так называемых «любовных записочек» были просто позаимствованы на семейной фабрике, где их вкладывали в дорогие коробки конфет. Подтверждением этой мысли являлась небольшая пачка её сестёр-близнецов со столь же банальными и безликими трёхстишьями. Видимо, Яна Окура говорила именно о них. Ничего из того, что можно было бы связать с событиями минувшей ночи, не нашлось.

– А каким характером обладала ваша соседка? – уже под конец, для очистки совести спросила чародейка. Необходимо было и версию самоубийства отработать тоже, – у неё случались депрессии?

– Характер у Майночки был самый, что ни на есть обыкновенный. Забитая девица из некогда богатого и влиятельного, а к нынешнему времени – обедневшего, семейства. Серая, заурядная, на сто процентов рядовая особь женского пола: ну, справедливости ради, отмечу, что внешность получше многих была, но вот усреднённо-тупые представления о жизни, интеллект, я бы сказала, пониже среднего будет. Такие депрессиями не страдают и суицидных наклонностей не имеют. Для таких возвышенных чувств, подобно упивания смертью, мозги и чувства повыше примитивных инстинктов требуются, тут нужно глубинное духовное восприятие и …

– Довольно, – остановил её коррехидор, – мы уже слышали ваше мнение по вопросам жизни и смерти. Избавьте нас с госпожой Таками от повторного перфоманса. Всё, что происходило и говорилось в этой комнате, так и должно остаться в этих стенах. Ни с кем смерть вашей соседки не обсуждайте и о наших вопросах также никому не говорите. Вам ясно?

Осмелевшая девица позволила себе снисходительный кивок.

– В противном случае на вас будет наложен штраф в пользу Кленовой короны. А это согласно Королевскому кодексу проступков и правонарушений составляет около трёх рё.

Яно Окура едва удержалась от присвистывания и серьёзно кивнула головой.

– Что думаете? – спросила Рика уже в коридоре, где в отдалении маячила внушительная фигура коменданта Кленового общежития, – вроде бы пока версия несчастного случая – самая вероятная.

Вилохэд не успел ответить, поскольку к ним на всех парах неслась госпожа Саюси.

– Желаете теперь посетить комнату студента четвёртого курса Ютако Кензи? – полувопросом-поуутверждением произнесла она.

– Сделайте одолжение, – сказал коррехидор, – но сначала объясните нам, по какой такой причине сей студиозус проживал в гордом одиночестве? Ведь, насколько я понимаю, во вверенном вам общежитии принято делить комнату на двоих?

– Объяснить вызвавший интерес вашего сиятельства факт не столь уж сложно, – ответила комендант, но на этих словах глаза её предательски забегали, – Ютако при всей его внешней дородности обладает, ах, простите, обладал, весьма хрупким здоровьем. Да, да, так случается, и нередко, – это возражение стало ответом на скептическое хмыканье чародейки, – внешность не всегда бывает показателем здоровья. Особливо, когда речь идёт о такой малоизученной хвори, как аллергия. Парень был подвержен внезапным приступам жуткого насморка или кашля, его глаза становились вдруг красными, как у кролика и слезились. И это ещё полбеды. Главное он мог безо всякой видимой причины начать задыхаться. Вот его родители и выправили медицинское свидетельство, где чёрным по белому написаны рекомендации по сохранению работоспособного состояния организма. И одно из них, пожалуй, самое главное, касалось комнаты для сна и жизни, в которую как можно реже заходят посторонние лица. Пришлось расселить их с Ю́ичи Сава́рой. Он – однокурсник Кензи. Хорошо ещё, что на четвёртом этаже довольно пустующих комнат. Видите ли, господин граф, к сожалению, не все верноподданные Кленовой короны понимают, что наш институт уже давно перестал быть заведением исключительно для благородных девиц. Мы в состоянии и юношам обеспечить получение достойного образования.

За этой содержательной беседой они оказались на нужном этаже, абсолютно во всём, даже в малейших деталях, повторял своих собратьев на половине девушек: такой же ковёр на полу, такие же двери по обе стороны коридора с отличными магическими светильниками, те же банкетки в простенках, и те же, судя по всему, ванные и туалетные комнаты по торцу коридора.

И, естественно, шоколадный принц занимал комнату со счастливым номером «семь».

– А Юичи Савара переселился в комнату номер девять, – пояснила госпожа Саюси, хотя ни Рика, ни Вил её об этом не спрашивали, – у нас на одной стороне (мы называем это линией) чётные номера, а напротив – нечётные. На каждом этаже нумерация начинается с первого номера. Так удобнее.

«Кому? – про себя спросила чародейка, – если только вам. Представляю, как «удобно» добавлять всякий раз к номеру комнаты номер этажа, когда ты пытаешься объяснить, где и как тебя отыскать».

Тем временем комендант отворила дверь комнаты с цифрой «7», заключённой в отличии от своих собратьев-номеров в милую рамочку из цветков сакуры. То, что предстало перед глазами чародейки менее всего соответствовало её представлению о комнате парня в студенческом общежитии. Четвёртый сын Дубового клана тоже ошарашенно замер на пороге, медля погрузиться в гремучую смесь детской комнаты и будуара.

Такое же огромное окно, как и этажом ниже, до самого пола затеняли тяжёлые бархатные занавески фиолетового оттенка. Такой оттенок прекрасно смотрится на лепестках ирисов, но на оконных шторах, покрывале так и не расстеленной для ночного сна кровати, обивке безвкусных в своей вычурности стульев с гнутыми ножками этот цвет выглядел раздражающим. На маленьком диванчике, что примостился у стены на месте кровати второго, выселенного жильца, сидел абсолютно неуместный в комнате двадцатилетнего парня плюшевый медведь, габаритами своими превосходивший пятилетнего ребёнка. Он, вкупе с пушистыми домашними тапочками и наволочкой с корабликами, гораздо больше подходил для комнаты ребёнка, нежели выпускника Кленового института. Впрочем, на этом элементы детства заканчивались.

Четвертый сын Дубового клана подошёл к письменному столу, где в образцовом порядке лежали тетради с конспектами, учебники и письменные принадлежности. Блокнот не содержал ни на первый взгляд, ни на второй ничего интересного. Записи о замене пар занятий, время каких-то институтский мероприятий. Название книги «Таинственное происшествие на горячих источниках» было подчёркнуто дважды и снабжено аж пятью знаками вопроса, а дата недвусмысленно указывала срок, когда сие литературное произведение должно быть возвращено в библиотеку. Вилохэду подумалось, что знаки вопроса, скорее всего означают, что погибший забыл, кому дал почитать детектив, либо посеял где-то библиотечную книгу. В выдвижных ящиках скопилась обычная мелочь, наваленная прямо на пару номеров иллюстрированного журнала для мужчин.

– Любопытные конфеты производит фабрика Кензи, – вывел его из раздумий голос чародейки, – взгляните сами.

Вил подошёл к девушке. В углу у стены стояли две коробки с фирменным знаком «Дома шоколадных грёз». Внутри первой коробки вместо конфет обнаружились пустые бутылки из-под пива, а в другой – точь-в-точь такие же бутылки, только полные.

– Маскировка, – улыбнулся коррехидор, – полагаю, пронести спиртное в общежитие при бдительной госпоже Саюси не так-то просто. Зато сладкие подарки от родителей в запечатанных коробках – извольте.

– Конфеты и шоколад тут тоже в избытке, – Рика показала на залежи разномастных коробок в другом конце комнаты. Ему было чем угостить любимую девушку. При этом я никак не могу взять в толк, что за человек жил в этой комнате. С одной стороны —наблюдаем почти армейский порядок: даже коробки с конфетами разложены по размеру, стол можно показывать, как образец для первокурсников. Но совершенно иная картина вырисовывается, если мы заглянем в платяной шкаф.

Рика распахнула дверцу шкафа жестом фокусника. Вил подумал, что чародейка уже успела сунуть туда нос.

В шкафу царствовал хаос, единый и неделимый. Все вещи, а их было много, очень много, были свалены как попало, скомканы и переплетены в некие противоестественные клубки.

– Как в одном и том же человеке могут одновременно уживаться такой любитель порядка и сторонник запихивать свои, отнюдь недешёвые, вещи кое-как! – Рика не без отвращения указала на грязный белый носок, подобно языку, высунувшийся из груды одежды.

Коррехидор задумался.

– Возможно такое лишь в одном случае: в комнате и в шкафу порядок наводят разные люди.

– Интересно, какие? – Рика закрыла шкаф и переместилась к книжной полке, инородным телом выделявшейся среди будуарно-детской обстановки, – ведь жил Кензи в гордом одиночестве.

– Я полагаю, что шоколадный принц нанимал кого-то для уборки комнаты. Следить за носильными вещами ему приходилось самому, а делать этого он либо не умел, либо не желал. Любопытно было бы поговорить с тем парнем, который жил вместе с ним прежде. Надеюсь, он сможет нам рассказать о погибшем. Ну, и с его друзьями тоже неплохо было бы побеседовать.

Рика бросила взгляд на часы.

– Если в Кленовом институте такие же порядки как были у нас в Академии, то через десять минут наступает время обеденного часа.

– У нас университете давали полтора.

– У нас – ровно час. Думаю, в Кленовом институте также есть время обеда. Используем его, чтобы побеседовать со студентами.

Комендант Саюси подтвердила их предположение об обеденном времени, и о том, что часть студентов пользуется трапезной, а некоторые предпочитают перекусывать тем, что им прислали родители, или же они сами сумели закупить во время выхода в город.

– Первым и вторым курсам выходить за пределы территории строго воспрещается, – пояснила она, предвосхищая вопросы собеседников, – а вот третьекурсники и выпускники обладают привилегией выходных дней. Они могут ездить в гости к родным, встречаться с семьёй или проводить время по личному усмотрению. Необходимо только возвратиться до десяти часов вечера. В каникулярное время многие разъезжаются по домам, но некоторые остаются тут.

– И что будет, если студент опоздает? – спросила Рика, которой вспомнились строгие порядки в Академии магии, – я имею ввиду выходные дни.

– Во-первых, – загнула палец госпожа Саюси, – он лишается привилегии свободного выхода. Наказание может продолжаться от нескольких недель до семестра. Во-вторых, – второй палец улёгся на ладонь, – накладывается денежный штраф и вся группа, в которой числится нарушитель исключается из списка, дающего право ходить по золотым дорожкам. В их распоряжении остаются лишь кирпичные дорожки, которые заведомо менее престижны, чем золотые. Сам же нарушитель передвигается по позорным серым дорожкам. Таким образом воспитывается ответственность за принадлежность к коллективу и послушание. Воспитание верноподданных Кленовой короны – одна из важнейших задач нашего института.

– Так у вас даже тропинки в саду имеют свою иерархию! – удивилась Рика.

– А как же? Отличников и дисциплинированных студентов необходимо поощрять реальными благами. Только так они могут служить образцами для подражания. Право ходить по золотым дорожкам сразу выделяет студента из общей массы.

Бывшим соседом погибшего Кензи оказался парень, лишь совсем немного не дотянувший до определения «высокий». Симпатичный, правильные черты лица, волосы красивого светло-каштанового оттенка, что при смугловатой коже и глубоких карих глазах создавало интересное сочетание. Он обедал в одиночестве за столом у окна.

Комендант Саюси прошествовала между столами, окидывая хозяйским взглядом трапезную, и многозначительно кашлянула, привлекая внимание парня. И, как только он оторвался от супа и поднял на неё глаза, сказала:

– Савара, тут с вами желают побеседовать представители Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя.

Савара удивлённо округлил глаза.

– В связи с чем?

– Они сами тебе об этом скажут, – тоном обвинителя в суде ответствовала она.

– Но я, – парень поднялся, держа в руке ложку.

– Сядьте, – мягко проговорил коррехидор, – наш разговор носит неформальный характер. Мы просто зададим вам пару вопросов относительно вашего бывшего соседа.

– Понятно, – кивнул Савара, усаживаясь назад и кладя на стол ложку, – естественно, я бы мог догадаться сразу. Умерли двое студентов, и вы разбираетесь во всех обстоятельствах произошедшего.

– Откуда вы узнали о происшествии? – Рика села напротив.

– Кленовый институт – закрытое сообщество. Вовне о нас мало что просачивается, зато внутри слухи распространяются с молниеносной быстротой, – он пожал плечами, – все уже знают, обсуждают, но виду не подают. Парное самоубийство – вполне себе достойный повод для сплетен.

– От кого услышали лично вы? – коррехидору нарочито дружелюбный тон студента не особо понравился.

– Да боги его знают! Не помню уже. Утором кто-то вбежал в аудиторию и рассказал, будто бы на заднем дворе нашли два трупа. Натурально, сперва никто не поверил, посчитали дурацким розыгрышем. Но потом розыгрыш обернулся самой настоящей трагедией. А болтали всякое: кто про гэнроку, кто про случайность. Вроде на звёзды полюбоваться влезли, да упали. Некоторые, из тех, кто особо недолюбливал Кензи, вообще про рок и фатум твердили. Мол, ему и так боги благостей по самые уши отсыпали, вот теперь и пришлось расплатиться.

– Вы три года жили в одной комнате с Ютако Кензи, – Вил с сожалением подумал о времени, что они продолжают впустую растрачивать в этой обители знаний, – что о нём вы можете сообщить в связи с его смертью?

– Не могли бы уточнить, что именно я должен сообщить господам офицерам? – вопросом на вопрос ответил Савара, – вряд ли вам будет интересно узнать был ли погибший знатным неряхой, или храпел ли он по ночам.

– Нам нужно знать, каким он был человеком.

– Понятно. Ютако Кензи был каноническим сынком богатых родителей, который родился с парой-тройкой серебряных ложек во рту. Любимец матушки. Вы наверняка успели побывать в святая-святых на четвёртом этаже и видели весь этот фиолетовый ужас?

Вил кивком подтвердил правильность предположения.

– Этим мы обязаны госпоже Кензи, она не пожалела усилий и обеспечила своему чаду «приемлемые условия существования». Видели бы вы, с каки презрением эта дамочка взирала на мой убогий скарб, пока я освобождал комнату! Но, возвращаясь к Кензи-младшему: наследник шоколадной империи, по сути, был парнем добрым, но до чрезвычайности избалованным и импульсивным. Нельзя не отметить его себялюбие и патологическую потребность в любови и восхищении окружающих. Я склонен приписывать его расточительность в отношении друзей, угощение всех и вся шоколадом своего батюшки попыткам реализовать это своё желание. Он легко давал в долг, забывая кто и сколько ему задолжал. Один ловкач, он выпустился в прошлом году, вообще делал так: демонстративно вытряхивал из кошелька последние деньги (их, как правило, бывало очень и очень немного), вздыхал и обещал расплатиться в следующем месяце. Но по итогу он выпустился, а «следующий месяц» так и не наступил. Как человек, что с пелёнок имеет всё, чего только можно пожелать, по щелчку пальцев, Кензи не умел преодолевать сложности. Впадал в ступор либо лез напролом, свято веря, что прошибёт своим лбом любую стену. Учился ужасно, пересдавал экзамены и зачёты с десятой попытки. Его личный рекордом можно считать начертательную геометрию на третьем курсе. Уж одним богам ведомо, зачем он записался на этот курс, только пересдал он его аж с двенадцатого раза. Рё за каждую попытку, несложно подсчитать, во сколько его родителям обошёлся каприз с этой бесполезной для Кензи наукой.

– Каприз? – удивлённо переспросила Рика, – разве у вас не все предметы обязательны?

– Система обучения в Кленовом институте состоит из двух частей, – охотно объяснил Савара, – базовые предметы у нас самые бесполезные, но обязательные. Это – этикет, артанский и делийский языки, классическая поэзия, а также основы экономики и ведение домашнего хозяйства для девушек. Но вот те курсы, которые могут реально пригодиться человеку, что собирается умом, способностями и усердием выстраивать свой жизненный путь, стоят денег, и немаленьких. Но зато и престиж среди студентов тех, кто записывается на дополнительные курсы, в куда как выше. Наверное, ради популярности и престижа Кнези выбрал начертательную геометрию, что с его уровнем стараний и интеллекта, оказалось более чем смелым поступком.

– Понятно, – сказал коррехидор, – а теперь просветите нас по поводу характера вашего соседа.

– Ютако был добродушным, вспыльчивым, но отходчивым. Мог наговорить много чего, он в выражениях сдерживаться вообще не привык. Потом успокаивался, порой даже извинения просить не брезговал, конфетами угощал.

– Мог он в растрёпанных чувствах с крыши спрыгнуть? – поинтересовалась чародейка, пытающаяся мысленно собрать образ погибшего.

Савара наморщил лоб в раздумье, он не бросился сходу исключать возможность суицида, но опасался и подтвердить предположение.

– Не могу утверждать с полной уверенностью, что Кензи имел подобную склонность, однако и заявлять обратное было бы с моей стороны в высшей степени самонадеянно, – ответил студент, – он был человеком настроения. Знаете, из тех, что в прекрасном расположении духа – милейшие люди, а в минуты чёрной меланхолии – буквально невыносимы. Так что я воздержусь от какого-нибудь определённого вердикта.

Вилу понравилась взвешенность суждений Савары. В парне ощущались ум и обдуманная трезвость суждений, пожалуй, даже чуточку избыточная для столь нежного возраста. Он задал ему ещё несколько вопросов, и всякий раз студент отвечал по сути дела, чётко и подробно, без излишних деталей.

– Ну, всё, – с облегчением проговорил коррехидор, когда они направлялись в кабинет его тётки, – мы с чистой совестью можем остановиться на несчастном случае. Кензи пригласил на свидание девицу, не рассчитал с коньяком и неудачно выбрал место, чтобы любоваться ночным небом. В итоге имеем падение с большой высоты в состоянии алкогольного опьянения. Доложим, и свободны как ветер.

Госпожа ректор выслушала их с нескрываемым удовольствием и настояла на чаепитии.

– Когда ещё я увижу в наших пенатах моего дорогого Вилли, к тому же в обществе невесты! – воскликнула она, разливая по чашкам чай с ароматом прелых осенних листьев.

Рика в душе поморщилась. Она не особо любила делийский пороховой чай, а именно его она мгновенно узнала по запаху. На её вкус он слишком уж отдавал влажной землёй и золой. Да и упоминание её формального статуса тоже особой радости не добавляло. Ещё зимой она помогла Дубовому клану с расследованием, именно для этого и было решено объявить её младшей невестой. Статус избавлял от неизменных пересудов и сплетен, позволяя им с Вилохэдом беспрепятственно общаться и появляться вместе во всякое время суток и в любом месте. Однако ж, сожаление о том, что она невеста Дубового клана лишь на словах, всё чаще заглядывало в её душу.

– Как и говорила, – разглагольствовала между тем тётя Сацуки, – я всегда была на сто процентов уверена в своей правоте. Ничего, кроме смерти по собственной неосторожности просто и произойти-то не могло! Рикочка, – она переключила своё внимание на чародейку, – непременно попробуйте эти слоечки с малиновым вареньем. Они буквально таят во рту.

Чародейка из чистой вредности сослалась на непереносимость малины и ограничилась печеньем с вкраплениями шоколада.

Когда чай был допит, а полковник Окку воздал должное слойкам с малиной, пришло время откланяться.

– Да, Вилли, у меня чуть было не вылетело из головы! – воскликнула тётка. Она подошла к письменному столу, – твой помощник с нелепыми рыжими усами просил тебе передать это, – она протянула стандартный пакет для вещественных доказательств и плотной серой бумаги, – заявил, что важное.

Вил кивнул и заглянул внутрь. Там находился наполовину оторванный листок из блокнота сержанта Меллоуна и сложенный пополам листок дорогой белой бумаги.

«ВывОлилось из кармана трупа мужчины, – гласила записка нацарапанная Меллоуном с грамматической ошибкой в первом же слове, – на предсмертную записку не тянет я не понял ничего».

«Он, видите ли, ничего не понял, – с издёвкой подумала чародейка, – без мнения сержанта нам, ну никак не обойтись!»

Вилохэд развернул листок плотной бумаги, на котором каллиграфическим почерком было начертано трёхстишье:

В теснинах туманных гор

Любовь моя голосом оленьим стонет.

Алые слёзы клёнов камни дорожки ковром укрыли.

Он прочитал и дал прочесть чародейке. Та пожала плечами: стихотворение из сборника классической поэзии. Там на все случаи жизни стихи найдутся. Это не тянет ни на предсмертную записку, ни на любовное признание. Даже времени года не соответствует, на дворе май. И она не преминула заявить об этом.

– Может, убитый для ка́руты стихи учил? У вас в институте есть клуб каруты?

– В каруту наши девушки, естественно, играют, – склонила голову на бок госпожа ректор, – даже двое парней в команде есть. Но ни Кензи, ни Андо никогда не проявляли интереса к этому полезному развивающему занятию, кое многими почитается литературным видом спорта.

– К тому же это стихотворение не входит в сборник «Искорки поэзии», стихи которого используют для игры в каруту, – сказал Вил, – там другое стихотворение Акома́цу Кё. Но наличие в кармане погибшего именно этого стихотворения окончательно зачёркивает версию несчастного случая, – он поднял на госпожу Дакэро серьёзные глаза, – в стенах вашего института случилось двойное самоубийство – гэнроку.

Глава 3 СЕКРЕТ КЛЕНОВЫХ ЛИСТЬЕВ

Тётя четвёртого сына Дубового клана посмотрела на племянника скептически.

– Не вижу никакой связи между классическим стихотворением и твоим упорным стремлением перевести самый обыкновенный несчастный случай, единственной причиной коего является глупое самовольство и бессовестное нарушение правил внутреннего распорядка, в скандальное самоубийство! Неужели и ты поддался на газетную шумиху, что в последние полгода устроили кленфилдские журналисты?

– Тётя Сацуки, – усмехнулся коррехидор, – я давно вышел из возраста, когда меня можно было урезонить нелицеприятной отсылкой к мнению журналистов или ещё, кого бы то ни было. В моих выводах я руководствуюсь исключительно своими собственными суждениями и здравым смыслом.

– Никакой здравый смысл не способен связать стихотворение о наступлении осени с самоубийством! – последовал безапелляционный ответ, – грусть прощания с уходящим летом, несостоявшаяся, несбывшаяся или неразделённая любовь – да, согласна, чувствуется сразу. Но каким боком тут самоубийство?

– У творения господина Акомацу есть два толкования, – спокойно возразил Вил, – первое, общеизвестное. Это – как раз то, что вы сказали. Оно напрашивается сразу и лежит на поверхности: осень, печаль, созвучие прошедшего лета с потерянной или несложившейся любовью.

– Конечно, любой мало-мальски сведущий в классической поэзии человек скажет вам то же самое, – подключилась тётка коррехидора, она просто не могла оставить чьё-либо мнение без комментариев, – Эрика, Вы согласны? – и не дождавшись ответа, продолжила, – у нас курс классической артанской поэзии входит в состав обязательных.

Рика никогда особо поэзией не интересовалась, то есть интересовалась по принципу: выучил, сдал, забыл. Строчки же какого-то там Акомацу о стонущей оленем любви, вообще прочитала в первый раз, но не подала виду и подтвердила слова госпожи Докэру. На лице коррехидора появилось знакомое ей выражение, означавшее, что у него припрятан туз в рукаве. Видимо, его тётке это выражение лица также было хорошо известно.

– Но меня слегка настораживают твои слова, Вилли, о некоем ином толковании, – пожилая дама нахмурила прямые густые брови, как и у всех представителей Дубового клана, – подозреваю, что главный подвох спрятан именно во ВТОРОМ толковании.

– Вы проницательны, тётушка, впрочем, как и всегда, – коррехидор учтиво поклонился в сторону родственницы, – и главный подвох в том, что стихотворение Акомацу, как и многие другие трёхситшья эпохи Расцветания и Увядания, действительно, имеют два, а порой и три, толкования. Одно то, что у вашего студента в кармане обнаружилось сие творение, – само по себе странность. Ведь оно не входит в сборник «Искорки поэзии» и по этой причине куда как менее известно, нежели «Волны бурные», принадлежащие перу того же автора. Теперь об истолкованиях, – Вил задумался на мгновение, пытаясь как можно короче сформулировать трагическую историю жизни и смерти поэта далёкой эпохи, – Кё Акомацу происходил их старинного рода и получил блестящее образование. Он рос и воспитывался вместе с наследником престола. Они оба принадлежали к одному клану. Когда его величество Ориста́н взошёл на трон, будущий великий поэт стал его советником и ближайшим доверенным лицом. Насколько я знаю, в то время они оба отпраздновали своё двадцатилетие. Через несколько лет Акомацу был буквально сражён любовью, он с головой погрузился в бурный роман с одной из придворных дам, прославленной красавицей из клана Магнолии, которую за прекрасный цвет лица и неизменный румянец прозвали Бутоном Кабу́си. Дело шло к церемонии бракосочетания, но случился заговор. Некоторые историки склонны обвинять Акомацу в том, что из-за своей всепоглощающей страсти он проворонил и не предотвратил бунт в императорской гвардии. Офицеры личной охраны государя, не довольные реформами с армии и политикой молодого, но чрезмерно ретивого правителя в целом, предлагают ему подписать отречение в пользу младшего брата. Ористан отвечает категорическим отказом. Той же ночью он был жестоко убит прямо в спальне. Дайнагону Акомацу, посвящавшему любовным стихам куда как больше времени, нежели государственной службе, сохраняют жизнь, как и императрице, но их обоих ссылают в отдалённые монастыри на самых окраинах Артанского королевства навечно, без права возвращения. Клан Магнолии, стоявший во главе переворота, наслаждается многочисленными привилегиями и милостями нового императора, которому в то время едва ли сравнялось четырнадцать лет. Бутон Магнолии выдают за него замуж, и она становится императрицей. Сражённому горем Акомацу недолго довелось прожить в монастыре. Суровый горный климат северных островов и глубокие душевные раны сделали своё дело: он заболел кровохарканьем и умер. Одним из его последних творений и стала Осенняя элегия.

– Всё это до чрезвычайности интересно, – вклинилась тётка Вила, – однако ж, никоим образом не доказывает, что стон оленя в осеннем лесу – означает самоубийство.

– На севере бытует мнение, что олень выбирает себе пару один раз и на всю жизнь, а в случае гибели подруги бросается со скалы вниз, не в силах пережить одиночество, – Вил многозначительно смолк, – стон оленя – его прощание с жизнью. Красные листья клёнов на камнях дорожки – кровь.

– Если по поводу лебединой песни оленей у меня имеются серьёзные возражения, как у преподавателя естествознания, то с красными листьями я, пожалуй, соглашусь, – заявила госпожа Докэру, – мне встречалось суждение, что осенние алые листья каэдо до вступления на престол Кленового клана чётко ассоциировались с кровью. Это после сражения на реке Сина́то, когда воды этой маленькой речушки покраснели от крови и стали неотличимы от кленовых листьев, плавающих в ней.

– Да, – кивнул коррехидор, – предсмертный стон оленя вкупе с красными листьями клёнов символизируют гэнроку, теснины гор – падение с высоты, а осень – безвозвратную потерю, в случае с Акомацу Кё – утрату возможности даже уйти из жизни вместе с возлюбленной.

– Ну, не знаю, – покачала головой госпожа Докэру, – уж больно мудрёное объяснение. Для блестящего выпускника факультета классической литературы оно уместно, но не для нашего оболтуса, да простят меня боги за мой язык, – он сделала небрежный отвращающий жест, – что отзываюсь о покойном без должного уважения. Мне крайне сомнительно, что Ютако Кензи мог вообще знать о том, кто такой Акомацу, и о подробностях его биографии и втором толковании элегии, в частности.

– Мы в курсе, что он не демонстрировал больших успехов в учёбе и не был прилежным, – сказала Рика, которой надоело оставаться в стороне от обсуждения, – но кто может поручиться, что на лекции преподаватель не рассказал то же самое, что мы с вами только что услышали? Трогательная история, густо замешанная на любви и политике, могла произвести глубокое впечатление и запомниться настолько, что Кензи не поленился записать понравившееся стихотворение на отдельном листе. Или же он готовился к семинарскому занятию по классической литературе. У нас в Академии магии семинарские занятия и научные коллоквиумы широко практиковались по всем предметам.