Время всегда хорошее 2.0

Синичка

9 апреля 2025 года

– Ты лучшая! Ты чемпион всего! – сказала директриса и протянула мне огромную коробку, из которой одна за другой начали вылетать медали.

Они кружили вокруг меня, а где-то далеко внизу бесновалась толпа моих поклонников… И тут что-то стукнуло меня по голове.

– Ку-ка-ре-ку! – заорал петух прямо в ухо.

Откуда тут взялась эта мерзкая птица? Она разрушила момент моего триумфа!

– Ку-ка-ре-ку!

Я пыталась отмахнуться.

–Ку-ка-ре-ку!!! – не останавливался петух, но с каждым следующим слогом его кукареканье становилось все более ненатуральным, а контур сна все более размытым.

– Истеричная курица! – обозвала я петуха и открыла глаза.

Несмотря на гадкую птицу, послевкусие от сна осталось очень хорошее.

Я взяла в руки телефон и отключила будильник. Прочитала на экране: «Урок через пятнадцать минут».

– Оля, у тебя урок через пятнадцать минут! – крикнул папа из коридора.

Я закатила глаза.

– Завтрак на столе! – крикнул папа.

– Сам ешь! – огрызнулась я.

В эту же секунду на столе запиликал планшет.

– Да что вы все, сговорились, что ли! – воскликнула я, разгребая ногами валяющиеся на полу вещи, и подошла к столу. – Да! – рявкнула я, не включая камеру.

– Доброе утро, победительница всего! – сказала мама.

– У меня урок через пятнадцать минут, – раздраженно сказала я.

– Порви их всех! – пафосно сказала мама.

– Мам, это просто урок…

– Нет просто уроков! Ты на каждом должна быть лучшей! Ты никогда не узнаешь, где тебя поджидает удача, ты всегда должна выглядеть на сто процентов, и каждое твое задание будет приближать тебя к цели…

Я тяжело вздохнула, включила компьютер, включила второй планшет, который использовала как суфлер, воткнула на зарядку телефон и положила его рядом с мышкой. Потом раскидала по углам вещи, чтобы не попадали в поле зрения камеры, взяла из шкафа рубашку и надела ее прямо поверх пижамы.

– Оля, завтрак! – крикнул папа, предупредительно стукнул ногой в дверь и вошел с подносом.

– Оля, если ты хочешь добиться в жизни больше, чем твой отец… – донеслось из планшета.

– И тебе доброе утро, – поприветствовал бывшую жену папа.

– У меня уже три часа как утро, – отбрила его мама, – у меня нет времени спать до девяти!

– У тебя ни на что нет времени, – ответил папа.

– А вы можете не начинать?! – взвилась я.

Схватила с подноса бутерброд и уселась за компьютер.

– Всё, уйдите все, у меня урок! – сказала я, выключила планшет, и мамино изображение исчезло. Папа вышел из комнаты сам, прихватив с собой вчерашнюю посуду.

Я посмотрела на часы. Вздохнула. Ощущение радости от хорошего сна пропало.

Витя

9 апреля 1980 года

– Очень плохо, Шевченко! – прошипела завуч Тамара Васильевна, по прозвищу Васса. – Придется тебя съесть!

Я хотел убежать, но меня парализовало. Васса вдруг увеличилась в размерах, открыла рот и заорала:

– Кукареку!

Это было так глупо, что даже не страшно. Я смог пошевелиться. Завуч надулась еще больше и повторила:

– Ку-ка-ре-ку!

Я рассмеялся. Васса бросилась на меня…

Я вскочил в кровати, пытаясь сообразить, что происходит. Родная комната. Шкаф с книгами. Ковер на стене. Распахнутое окно – апрель в этом году какой-то слишком жаркий.

– Ку-ка-ре-ку! – донеслось с улицы.

Отпустило. Я подошел к окну, закрыл его. Полюбовался на красавца петуха – прямо под окнами начинался частный сектор.

– О! Ты уже проснулся! – обрадовалась мама, заглянув в комнату. – Завтрак через пятнадцать минут.

– С папой? – без особой надежды спросил я.

– У папы областная партконференция, – виновато ответила мама и вышла, крутанув ручку радио.

– Начинаем утреннюю гимнастику! – сообщил диктор таким тоном, как будто объявлял о рождении сына.

Я поставил ноги на ширину плеч, руки на пояс – и приготовился.

Синичка

9 апреля 2025 года

Я люблю уроки истории. Особенно свои доклады на уроках истории. Я всегда выключаю изображения одноклассников, тем более что смотреть там не на что: сплошные черные квадраты, оставляю только историка и себя.

И когда говорю – любуюсь собой. Мне нравится, как я жестикулирую, как складываю руки у лица, как поправляю волосы. Хорошо на дистанционке: о тексте можно не думать, за годы учебы суфлер у меня настроен идеально. Текст появляется с нужной скоростью, программа сама расставляет ударения в сложных словах, сама показывает, где можно сделать интонационный подъем, а где многозначительную паузу.

Сейчас суфлер показывал конец смыслового блока. Поэтому я потянулась к кружке, глотнула чай и продолжила с новой строки:

– Итак, в основе мифологической культуры Древней Греции лежит материально-чувственный или одушевленно-разумный космологи́зм. Космос понимается здесь как абсолют, божество. Представление греков о мире сводится к представлению о нем как о театральной сцене, где люди – актеры, а всё вместе (мир и люди) – порождение Космоса.

Я сделала завершающий жест и выжидательно посмотрела на историка. На реакции одноклассников я не надеялась, в чате стоял стандартный треп не по делу. Скорее всего, они даже не заметили, что я закончила доклад. Меня не хейтерил даже Pioner – наш страшный тролль и гроза всех выступающих.

– Отлично, как всегда, – сказал историк.

Я кивнула. Мама всегда говорила, что нужно уметь с достоинством принимать то, что ты лучше всех. Как данность.

– Я рад, что объявление, которое я сейчас сделаю, будет именно после твоего блестящего ответа.

Я разрешающе махнула рукой. Мол, валяй, делай свое объявление. Историк усмехнулся.

– Новое министерство образования серьезно озаботилось тем, что некоторые школы, в том числе и наша, последние пять лет работали только дистанционно. Так что появилось много детей, которые никогда не учились очно.

Класс затих. То есть переписка в чате замерла.

– Я все понимаю, – продолжил учитель, – сначала ковид, потом… обстоятельства… Многим пришлось уезжать из страны… В том числе и нашей школе, и многим другим. Но теперь и мы вернулись, и вы… Так что министерство решило в конце года вывести вас на очные экзамены. Вернее, на контрольный срез. Чисто чтобы понять, на каком уровне сейчас наши школьники.

Одиночный знак вопроса в чате выглядел как писк.

– Но вы не волнуйтесь, экзамена всего три! Русский, математика – письменно. И только история устно. И я уверен, что вы справитесь! И мы все вместе докажем, что дистанционное обучение ничуть не хуже очного. И что вы совсем не растеряли навыки простого человеческого общения.

Чат молчал. Это было страшно.

– А чтобы вы совсем не волновались, мы, конечно, вам поможем и подготовим. Поэтому уже завтра мы ждем вас в школе, в классах. Я вас уверяю, это будет даже весело!

И тут чат прорвало. Эмоции повалили всеми доступными способами. Народ от шока даже камеры повключал. А Pioner выдал эмодзи, где историк расстреливает всех из автомата.

И только я спокойно улыбалась. Я была уверена, что справлюсь с любыми, даже самыми дурацкими экзаменами.

Витя

9 апреля 1980 года

Женька, как обычно, опаздывал. Пришлось трижды кидать камешки, прежде чем друг появился из подъезда. Лохматый, галстук слегка набок – посторонний человек ни за что бы не догадался, что перед ним лучший ученик 6 «А». А может, и всей школы № 1.

Из необычного у Женьки было два куска желтоватой булки – из-за них портфель пришлось придерживать локтем.

– Опоздаем… – пытался я начать воспитательную беседу, но не успел.

Женька сунул мне в руку один из кусков и повелительно мотнул головой:

– Пошли! Опоздаем!

Как будто это я был виноват в задержке.

По дороге мы не успели доесть булку – кстати очень вкусную, пусть и немного подсохшую. Всё потому, что поспорили из-за машины времени.

– Да там делов-то, – горячо объяснял Женька, – надо разогнаться выше скорости света! Я в «Библиотечке “Кванта”» читал!

Я не соглашался:

– Но быстрее света разогнаться нельзя! Специальная теория относительности!

– Так это кто придумал? – Женька широко жестикулировал булкой. – Буржуазный ученый Эйнштейн! А наши советские инженеры…

Договорить он не успел, потому что врезался в Танечку. И не просто врезался, а засыпал крошками ее белоснежную блузку старшей пионервожатой.

– Ой, извините, – смутился он и попытался отряхнуть крошки. Но булку из руки не выпустил, так что крошек только добавилось.

– Архипов! – разозлилась пионервожатая. – Ты вообще смотришь, куда идешь? И куда вы тащите эту дрянь?

– Это не дрянь, – поправил ее Женька. – Это паска, бабушка испекла…

– Шшшто? – Танечка превратилась в гремучую змею. – Пасссс… Так! Оба за мной!

До последнего я надеялся, что нас ведут к классной. Наталья Алексеевна (или просто Наташа) была строгой, но не жестокой. Пара минут головомойки – и живи как жил. Но сон оказался вещим: Танечка притащила нас в кабинет Вассы.

Дальше я просто старался не слушать и смотреть в пол. Обычно это помогало. Но сегодня был какой-то особо тяжелый день. Выслушав отчет о ЧП (Танечка раз сто повторила слово «пасха»), Васса приказала:

– Архипов! На уроки! Шевченко! Останься!

Когда дверь за Женькой закрылась, мне стало совсем плохо. Наверное, из-за густого молчания, которое повисло в кабинете.

– Итак, Шевченко, – наконец произнесла Васса, – объясни как председатель совета отряда, как ты допустил религиозную пропаганду во вверенном тебе коллективе.

Я объяснить не мог. Я вообще плохо понимал, при чем тут религия. Поэтому еще ниже опустил голову.

– Архипова и его религиозную бабушку следует заклеймить, – отчеканила Васса. – Сегодня же. Основные тезисы тебе подскажет Татьяна Сергеевна. Свободны.

Синичка

10 апреля 2025 года

На этот раз обошлось без сновидений, из глубокого сна меня вырвал папа, который тряс за плечо:

– Вставай, нам полчаса ехать! Пробки.

Я с огромным трудом разлепила глаза.

– Куда вставать? Зачем вставать? Куда ехать? – пробормотала я. – Ах да. Школа…

– Завтрак на кухне, – сказал папа.

Я осмотрела комнату. Вчера даже пыталась собраться, но сегодня все выглядело не так. И отобранная с таким трудом одежда стала казаться дурацкой.

Я встала, включила планшет, включила комп, по привычке разложила все на рабочем месте. «Интересно, а как я в школе без этого всего?» – подумала я.

«А вы планшеты берете?» – спросила я в школьном чате.

Через двадцать минут папа обнаружил меня в пижаме, неумытую и непричесанную, весело обсуждающую с одноклассниками обзор новых игр-квестов с полным замещением реальности.

А еще через пятнадцать минут я сидела в машине, надутая и обиженная. Завтрак папа завернул мне с собой.

У школы было столпотворение. Огромная пробка перекрыла две ближайшие улицы, все двигались со скоростью сонной черепахи.

– Выходи тут, – сказал папа, – дальше пешком.

Я вросла в сиденье.

– Выходить? Тут? – в ужасе спросила я.

Сзади засигналили.

– Давай быстрее, – раздраженно сказал папа, – я на работу опаздываю. Мне еще через весь город ехать.

– А обратно? – спросила я.

– А обратно на автобусе, – сказал папа.

– Как?!

Сзади загудели громче и дольше.

– Тут остановка в пяти минутах ходьбы. Посмотришь по карте, у тебя телефон с собой!

– Я не могу на автобусе! – запаниковала я.

– Оля, – строго сказал папа, – тебе двенадцать лет. Ты точно можешь на автобусе одну остановку.

Я вылетела из машины, хлопнув дверцей. Всхлипнув, набрала маму. Но мама была на совещании и вообще не захотела вникать в проблему.

«Скажи папе, чтоб вызвал тебе такси», – написала она.

Чем ближе я подходила к школе, тем страшней становилось. Вокруг было все такое чужое. И почти всех вели за руку родители, только я была одна.

Я вошла в здание. Решила: «Если никого не узнаю, просто развернусь и уйду!»

Но, к счастью, в холле стоял историк.

– Оля Воробьева! – улыбнулся он. – Как хорошо, что ты работаешь с включенной камерой, тебя легко узнать. Я надеюсь, ты сегодня мне поможешь. Тебя все ждут.

Я уверенно кивнула.

Но в классе уверенность снова начала испаряться.

Одноклассники сидели, уткнувшись в гаджеты. Никто не поднял головы, когда я вошла. Все были какие-то странные, совсем не такие, как я представляла. Я думала, что меня встретят радостные улыбчивые лица, что все зааплодируют, когда я войду. А на меня никто не посмотрел. Я приехала последняя, поэтому сесть пришлось за первую парту, и совсем не понимала, что происходит вокруг.

В кабинет вбежал историк.

– Ну что, я счастлив видеть вас живыми, вы гораздо симпатичнее черных квадратов.

В классе стояла тишина. Я достала телефон. Даже в чате разговор шел довольно напряженный. Всем было неудобно, все хотели есть и спать. И считали, что идея очного обучения – полный и безоговорочный отстой.

– Вы можете подключиться к школьному вайфаю, – сказал историк и написал пароль на доске.

Школьники тихо зашелестели.

– Ну хоть какие-то признаки жизни! – обрадовался учитель. – А сейчас я хочу, чтобы мы все немного познакомились. Первое задание будет совсем простым – нужно сказать пару слов о себе, о своих увлечениях. Кто готов?

Класс уткнулся в экраны.

– Ну вот, например, я – учитель истории, зовут меня Игорь Николаевич, я живу cо своей девушкой и тремя котами…

Историк сделал паузу. Никто не отреагировал даже на котов.

– Котов зовут Кеша, Меша и Котлеша…

Кто-то хихикнул.

– Ну вот, – обрадовался историк, – я знал, что коты вас расколдуют.

Класс хихикнул еще пару раз.

– Котлешу мы назвали так после того, как она залезла в сковородку и украла горячую…

Я открыла чат. Мне было не очень интересно про Котлешу. А лучше бы не открывала!

Pioner только что запостил новое видео! Видео было про меня! И, как выяснилось, хихикали не над историком, а над тем, как я вчера докладывала про Древнюю Грецию! Да, один раз у меня зачесался нос, один раз скосила взгляд в телефон, а еще у меня, оказывается, отвратительно выглядят волосы, когда я заправляю их за уши!

Я в ужасе смотрела, как видео набирает лайки.

– Оля, я бы хотел, чтобы теперь про себя рассказала ты! – сказал Игорь Николаевич.

Я замотала головой. Историк удивился.

– Ну хорошо, – сказал он и ткнул пальцем в девочку на последней парте.

– Может быть, ты?

– Меня зовут Алина, – тихо сказала та, – я живу с мамой и папой… У меня уже три года нет котов…

– Ну вот, – обрадовался историк. – Видите, как все просто!

Под видео со мной множились комментарии, я боялась их открывать. Меня вообще парализовало, я не понимала, что делать, и застыла за партой.

Витя

10 апреля 1980 года

Весь предыдущий день меня колотило. И сегодня тоже. Хуже всего, что я почему-то не мог рассказать Женьке про собрание. И вообще не мог говорить. Даже когда на истории меня вызвали, стоял столбом. Николай Гаврилович очень удивился – тема была простая, про Древнюю Грецию. Рабовладельческий строй, угнетение, но зато философы и искусство. И Олимпийские игры – сейчас все вокруг только и говорили что про будущую Олимпиаду-80, можно было оседлать этого конька и наболтать на заслуженную пятерку. Но я мог только стоять и молчать.

– Что-то ты бледный, Шевченко, – сказал учитель. – Может, тебе выйти надо?

Я с невыразимым облегчением кивнул и сбежал. Меня и правда подташнивало. А в туалете вообще вырвало. Я долго и тщательно полоскал рот, но от противного вкуса избавиться так и не получилось.

Как назло, Танечка всё не приходила, чтобы меня «проинструктировать». Я уже начал успокаиваться, думал, пронесет, но вожатая все-таки заявилась посреди последнего урока. Выдернула в коридор и принялась давать ценные указания, то и дело спрашивая:

– Понятно, да?

Я кивал, хотя, честно говоря, понимал через слово. Голова кружилась, да еще потряхивать от озноба начало. К счастью, прозвенел звонок, и Танечка затолкала меня в класс.

– Никто не расходится! – скомандовала она. – Внеплановый классный час!

Урок был как раз у нашей классухи, она очень удивилась, но тут вошла Васса, и все возражения исчезли.

Мы расселись. Все недоуменно таращились на завучиху, и только я знал, что сейчас будет. Знал – и все-таки повторял про себя: «Только не это! Только не это!»

Случилось именно «это». Васса стальным голосом сообщила, что в классе произошло ЧП, о котором сейчас расскажет председатель совета отряда. Я вышел к доске на ватных ногах, развернулся к классу и, старательно глядя на шкафы в конце кабинета, произнес:

– Недавно пионер нашего отряда…

Тут я забуксовал, потому что вдруг забыл Женькину фамилию. Не мог же я сказать «Женька» или «Архипыч»! На помощь пришла Танечка:

– Евгений Архипов…

Я продолжил буксовать, потому что теперь не мог понять, кто такой Евгений Архипов.

– Продолжай, Шевченко, – лязгнула Васса, и я тут же снялся с тормоза.

Даже все Танечкины инструкции вдруг всплыли в памяти. Я старательно рассказал все то, что должен был рассказать: про кулич, про бабушку и про религиозные праздники, которые пионерам праздновать стыдно.

Кажется, не ошибся, потому что, когда заговорила Танечка, в ее голосе слышалось одобрение:

– Вот видите, ребята, это вопиющий случай. И очень хорошо, что вы все его осуждаете.

Она выждала паузу. Класс молчал. Конечно, все осуждали, но еще больше все ждали, когда наконец отпустят домой.

– Я думаю, – продолжила вожатая, – что и Женя сам осознал, как нехорошо он поступил. Архипов, выйди к доске!

Женька вышел к доске как-то странно, словно вдруг стал деревянным. И остановился не рядом со мной, в центре, а как-то с краю. Мы стояли перед классом, как пионеры-герои перед фашистами: я с Архипычем – и Васса с Танечкой.

– Ну, Архипов, – сказала Танечка, – что ты скажешь по этому поводу?

Женька молчал.

– Ты ведь осуждаешь свою бабушку, правда? – подсказала Танечка.

– Не осуждаю! – неожиданно громко ответил Женька.

– То есть как – не осуждаешь? – в голосе вожатки появились панические нотки.

Васса почуяла это и вступила в бой сама:

– Она ведь пыталась отравить вас ядом религии! Конечно, ты осуждаешь старую… не очень умную женщину.

– Сами вы… старая женщина!

Стало тихо-тихо. Я покосился на Вассу и вожатую. Они смотрели на Архипыча, как будто ждали продолжения. Или, наоборот, ждали, что сейчас проснутся. Я бросил взгляд на Женьку и только теперь увидел, какое у него выражение лица. Пожалуй, только он и был похож на пионера-героя: губы сжаты, смотрит прямо в глаза Вассе… И кулаки тоже сжаты. Ему еще по гранате в каждую руку – вообще Марат Казей.

Женька подождал немного, но никто больше не произнес ни слова. Тогда он все той же деревянной походкой вернулся на место, взял портфель и вышел из класса.

– Так, – сказала Васса.

Если до этого было тихо, то теперь стало вообще беззвучно. Как будто воздух превратился в прозрачную, но плотную вату. Все ждали, что Васса разразится гневной речью, но она сказала:

– Все свободны. Шевченко, останься.

Когда все разошлись (в полном молчании, как будто оно к ним прилипло), Васса сказала классной:

– Архипова нужно исключать.

– Из школы? – деловито спросила Танечка.

– Для начала – из пионеров.

– Тамара Васильевна, – вдруг сказала классная, – я бы хотела с вами поговорить.

Я покосился на нее. Обычно Наташа спокойная, даже когда распекает или двойку ставит. А сейчас… вся в каких-то неровных красных пятнах.

– Говорите, – отозвалась Васса.

– Если можно, не в присутствии Вити.

– Шевченко, подожди пока в коридоре.

Я с радостью подчинился. Уселся с ногами на подоконник, хотя это в нашей школе строжайше запрещено. Наверное, мне нужно было сделать что-то запрещенное, чтобы хоть немного успокоиться. Сидел, успокаивался и прислушивался к голосам из кабинета. Сначала голоса были спокойные и ровные. Как будто в настольный теннис играют: Васса – бух, Наташа – тук-тук. Но потом что-то случилось, и разговор пошел на повышенных тонах. Это было странно. То есть Васса частенько говорила на повышенных тонах, Танечка вообще любила покричать, но чтобы классная повысила голос… За год с ней этого не случалось ни разу.

Теперь это напоминало перестрелку. Васса бухала редко, но мощно, как пушка, Наташа лупила часто, как пулемет. Танечка иногда вякала что-то, словно гранату кидала. Кинет – и в укрытие.

Я начал различать отдельные слова, а к концу даже целую фразу классной:

– Вы жизнь мальчику ломаете!

И в ответ:

– Прекратите истерику, Наталья Алексеевна!

После этого громкость разговора сразу упала, и очень скоро меня позвали в класс.

Наташа сидела за своим столом, вся в красных пятнах, и упорно смотрела в окно.

Васса тоже слегка раскраснелась, а Танечка почему-то напомнила мне шакала Табаки из любимого мультика.

– Витя, – как ни в чем не бывало произнесла завуч, – в понедельник проведешь пионерское собрание.

Я кивнул.

– Тема собрания – исключение Архипова из пионеров.

Я кивнул.

– Обеспечь, пожалуйста, полную явку.

Я кивнул.

– Иди.

Я в очередной раз кивнул, забрал портфель и вышел.

Меня опять начало подташнивать.

Синичка

10 апреля 2025 года

Я быстро поняла, что у меня официально худший день в жизни.

После истории на перемене одноклассницы сбились в кучу и принялись что-то обсуждать. Они хихикали и смотрели в телефон.

«Надо мной смеются!» – поняла я.

Что с этим делать, я не знала. Выскочила в коридор.

«Папа, забери меня отсюда!» – написала я, но отец даже не просмотрел сообщение. Тогда я набрала маму.

– Я не буду ходить в эту дурацкую школу! – сказала я вместо «здравствуй».

Мама молчала.

– Вызови мне такси! – сказала я и всхлипнула.

– Это ты от отца набралась? Сразу нюнить и сдаваться? – спросила мама. – Хочешь, как он, подсобным рабочим всю жизнь?

– Нет, – возмутилась я, – при чем тут это? Тут все вокруг дураки!

– Везде вокруг дураки, – отрубила мама, – некуда бежать. А ты должна сдать экзамены, причем аттестоваться с лучшим результатом в классе. Тогда будет шанс перейти в лицей, я уже договорилась о собеседовании. Так что собралась и пошла всех заткнула за пояс! И чтоб я этих соплей от тебя больше не слышала.

Я трясущимися руками открыла чат. Количество комментариев и лайков под видео со мной стремительно росло.

На математике я вообще не могла сосредоточиться.

Все решали тест – аналог того, что будет на экзамене, а потом в конце учительница попросила меня продиктовать вслух ответы.

– У тебя лучшая дикция, – ласково сказала математичка.

Я прокляла свою популярность. Сначала собиралась отказаться, потом вспомнила слова мамы и попыталась взять себя руки. Встала, откашлялась и открыла рот. Ответ первого примера был девять и три четвертые.

Я так и хотела – громко и уверенно назвать это число, но внезапно испугалась. А вдруг сначала нужно прочитать условие?

Учительница смотрела на меня и улыбалась. И тут я зачем-то глянула на класс. Все смотрели на меня. И ждали.

Я поняла, что стою, как дура, с открытым ртом. Быстро его захлопнула. Попыталась успокоиться, внимательно посмотрела на свой листок. Девять и три четвертые.

Опять открыла рот, но меня снова сбила ужасная мысль: «А вдруг это неправильный ответ?» И сейчас я его назову, а все эти люди засмеются мне в лицо. У меня началась паника, затряслись руки.

Учительница положила руку мне на плечо, взяла тест и начала говорить сама:

– В первом задании девять и три четвертые, во втором – шесть, в третьем – икс больше ноля, в четвертом…

Я тихо села на стул. Ноги не держали.

Но это были еще не все неприятности.

Уже когда я ехала домой в этом чертовом автобусе, у Pioner вышло новое видео. На нем я в виде рыбы смешно открывала и закрывала рот. Изо рта с тихим бульканьем вырывались розовые пузырьки.

И, судя по количеству просмотров, видео обещало стать самым популярным на этой неделе. А может быть, и в этом месяце.

Витя

10 апреля 1980 года

Я попытался найти Женьку, объяснить, что я не виноват. А еще предупредить, что его выгонять собираются. Но Женьки нигде не было – ни дома, ни во дворе. Правда, подвальная дверь у моего подъезда оказалась открытой. Я обрадовался – это было наше тайное место! Может, он меня там ждет? Я спустился вниз. Наше любимое кресло (непонятно какого цвета, возможно, когда-то оно было белым) пустовало. А подвал, оказывается, открыла соседка, которой нужно было набрать картошки. Так что и Женьку не нашел, и тяжелое ведро пришлось нести соседке на третий этаж.

Зато дома меня ждал приятный сюрприз – папа был не на работе. Мама по этому поводу готовила что-то вкусненькое, а папа прохаживался по квартире в отличном настроении. Под это настроение его можно было уговорить и в зоопарк сходить, и купить модель крейсера в «Сделай Сам». Но вместо того, чтобы обрадоваться, я спросил:

– Чего это вы тут?

– Отгул! – гордо заявил папа.

Как будто не отгул получил, а орден.

– В прошлые выходные работал как проклятый, вот меня начальство и отправило сегодня домой!

Я слушал, тупо кивая. Как начал в школе кивать, так остановиться не могу.

Мама, веселая и раскрасневшаяся, вышла из кухни, увидела меня, сразу сникла:

– Что-то случилось?

Я помотал головой. От этого опять замутило. Все-таки кивать проще. Теперь и папа забеспокоился:

– Чего такой бледный?

– Так… – сказал я через силу. – Живот болит.

В результате я получил то, о чем и мечтать не мог: полноценное боление в рабочий день. Мама сварила мне куриного бульончику, папа развлекал разговорами и поминутно трогал лоб.

Я немного покапризничал, немного подремал, похлебал любимого бульона с рисом, опять поспал. Проснулся и понял, что хочу почитать чего-нибудь.

Папа как раз зашел проведать и обрадовался, увидев меня с «Машиной времени» в руках:

– О! Значит, жить будешь!

Я и сам понимал, что хорошенького понемножку. Завтра буду как огурчик…

…А в понедельник – собрание.

Наверное, лицо у меня как-то очень перекривилось, потому что папа опять встревожился:

– Что? Опять живот?! Надо скорую…

– Не надо! Это не из-за живота…

И я рассказал папе все как есть.

Рассказывал и надеялся, что сейчас папа рассмеется и скажет: «Нашел из-за чего дергаться! Ерунда на постном масле». Но папа, наоборот, слушал меня очень серьезно.

– Кислое дело, – сказал он, когда я закончил, – пещера Лехтвейса…

Это он что-то цитировал из книг, которые мне пока читать рано.

– Ладно. Болей пока, я Архипову позвоню.

И папа отправился звонить Женькиному папе, с которым они давно дружат.

Синичка

10 апреля 2025 года

Я добралась до дома еле живая, пыталась включить комп, но антивирус устроил истерику, а выдержать еще и его крики я была не в силах. Я сделала себе какао, но от усталости и нервного потрясения легла и, не дождавшись, пока включится комп, заснула.

Разбудили меня приглушенные крики родителей.

Я очень удивилась, что мама приехала. И обрадовалась.

Я резко села и тут же с облегчением обнаружила, что у меня болит голова. И знобит.

Щурясь, я вышла в коридор, родители синхронно повернулись на скрип двери.

– Я заболела! – радостно сообщила им я. – И в школу в понедельник не пойду!

Мама и так была не сильно радостной, а тут стала просто фурией.

– Ну что, покаталась на автобусе? А я тебе говорила! – возмущенно сказала она отцу. – Не мог ее забрать?

– А ты? – спокойно спросил отец.

– Я работаю, между прочим! – взвилась мама.

– Я тоже, – пожал плечами папа.

Мама скривилась. Сколько я себя помнила, все упоминания о папиной работе мама встречала именно этой гримасой. Она и в Польшу уезжала потому, что «я не могу жить с человеком с патологическим отсутствием амбиций».

– А если ты хотела вызвать такси, то в следующий раз просто возьми и вызови, – сказал отец маме. – Утром тоже, кстати, можешь приехать, отвезти дочь в школу.

– Я не пойду в школу! – повторила я. – И в понедельник, и вообще!

– Не-не-не, это не дело! – сказала мама. – Сейчас я тебя быстро поставлю на ноги. Ты должна посещать занятия, ты должна проявить себя.

Я прислонилась лбом к прохладному косяку.

– Так, – сказала мама отцу, – давай быстро в аптеку, купишь иммуномодулятор, противовирусное и ударную дозу витаминов. К утру будет как огурец.

Папа закатил глаза, но в аптеку пошел. А мама уложила меня в кровать, принесла чаю и, усевшись рядом, принялась скроллить телефон.

– Мам, – тихо спросила я, – а если я не справлюсь? Если у меня папины гены и я не могу быть лучше всех?

Мама аж подпрыгнула.

– Ну что ты! – возмутилась она. – Гены – это не приговор! Мы с тобой обязательно все исправим! А как только я разберусь с работой, куплю дом, сразу заберу тебя к себе жить!

– Ты два года назад тоже так говорила! – всхлипнула я.

– Два года назад я собиралась покупать квартиру в Белостоке. А сейчас поняла, что не нужно размениваться по мелочам, нам с тобой нужен дом. Чтоб у тебя один этаж, а у меня – второй.

Мама обняла меня и нахмурилась:

– Ну где там твой отец с лекарствами? Температура поднимается!

Мама вышла из комнаты, а ее возвращения я уже не дождалась. Провалилась в противный липкий сон, где обрывочно слышала только, что папа сказал «никакой школы» и голос Сергея Константиновича – нашего семейного врача.

«Хоть бы ничего этого не было!» – кажется, я сказала это вслух.

Витя

10 апреля 1980 года

Я не мог понять, сплю или нет.

Вот я встаю, повязываю галстук, иду в школу. И уже в классе понимаю, что забыл надеть штаны. И вот-вот это заметят все. Я дернулся, чтобы спрятаться за штору, – и понял, что лежу в кровати. Но потолок надо мной почему-то кружится. И на нем одна за другой вспыхивают звезды.

Потом, кажется, заходила мама, щупала лоб, но я не мог даже пошевелиться.

В следующий раз из липкого забытья меня выдернул голос дяди Пети, Женькиного отца.

– Может, они его попугать хотят? – Женин папа говорил тихо, но как-то неестественно жизнерадостно. – Попугают и отстанут.

Я поднялся и на подгибающихся ногах подкрался к двери.

– Нет. Не отстанут, – голос у папы был очень усталый, как после обкомовской конференции. – Завуч там… старой закалки. И старшая пионервожатая явно под ее влиянием.

– Значит, акция устрашения? – теперь Архипов-старший старался изображать веселье.

– Ты, Петь, не веселись… Мало тут веселого. Тебя в Минск собирались перевести, замом в республиканскую газету. А теперь…

Они помолчали. Я почувствовал, что ноги у меня совсем подкашиваются. Не от страха, а от слабости. Я присел у двери на корточки.

– Неужели ты думаешь, – продолжил мой папа, – что тебя утвердят после такого… инцидента? Это же номенклатура ЦК…

– Да… за такое меня и из партии могут попереть, – теперь дядя Петя не хорохорился, и голос у него стал точь-в-точь как у моего папы.

– Не попрут! Сошлем на пару лет в какую-нибудь многотиражку…

Архипов перебил:

– Это все ерунда. Как-нибудь переживу, не маленький. Женьку жалко. Поломают парню жизнь… Слушай, а эти… педагоги… они совсем невменяемые?

– Совсем. Единственный шанс твоему Женьке уцелеть – публично покаяться и признать ошибки.

– Нет!

Я вздрогнул всем телом. «Нет» получилось тихим, но таким… хлестким, что ли. Мы как-то ходили в цирк, там у дрессировщика был кнут. Вот он точно так же им щелкал, как дядя Петя сейчас сказал «Нет».

Он продолжил немного спокойнее:

– Помнишь, как ты тогда, с Комаровым? Не стал ведь каяться и признавать ошибок, влепил ему на общем собрании!

– Комаров был сволочь и бюрократ, – возразил мой папа. – Его из партийных органов давно надо было гнать. И вообще, время было другое.

– Другое. Тебя могли не только без партбилета оставить, но и в волюнтаризме обвинить.

– Ладно, не суть, – по голосу папы стало понятно, что он морщится. – Вот видишь, теперь время не такое жесткое…

– Время всегда одинаковое. А если Женьку сейчас сломают… нет уж! Пусть стоит до конца…

Тут на кухне завозилась мама.

– Мужчины! – крикнула она. – Еще чаю принести?

– Неси! – отозвался папа.

Я торопливо встал и вернулся в кровать. Лег на ледяную подушку и чуть не заплакал. Теперь и Женькин папа пострадает.

Я должен что-то сделать! Как-то спасти друга! Как в «Трех мушкетерах» или в «Двух капитанах»!

Тут я вспомнил, что за весь разговор взрослые ни разу не упомянули меня. Наверное, понимали, что я никак не могу помочь. Ну никак!

Разве что наколдовать.

Идея была бредовая, ну так я и бредил, когда произнес:

– Хоть бы ничего этого не было!

Витя, Белая комната

Совсем ничего не болит. И мысли не путаются. Наоборот, полная ясность в голове.

Может, я умер и это рай?

Думаю – и пугаюсь, что эту мысль подслушает Васса. Оглядываюсь. Ни Вассы, ни Танечки рядом нет. И Женьки нет. Я сижу в очень белом кресле в углу очень белой комнаты. В противоположном углу – еще одно такое же белое кресло. На нем сидит сердитая девочка, прижав колени к подбородку. Я вспоминаю, что мне было нехорошо.

– Это больница? – спрашиваю я.

Девочка усмехается.

– Ты точно больной! – говорит она.

Я внимательно осматриваюсь. Белый цвет слепит глаза. Я никогда не видел такого чистого белого цвета.

– Это, наверное, обкомовская больница, – соображаю я. – Или даже цековская!

Девочка смотрит на меня как на идиота.

– «Цековская»? Прикольный мем, – говорит она.

Она встает и начинает ходить по комнате, разглядывая стены. Я пугаюсь – нам никто не разрешал вставать. Но девочку никто не ругает. И я тоже встаю.

– Ты кто? – спрашивает она.

– Витя.

Девочка снова усмехается:

– Просто Витя?

– Не просто! – обижаюсь я. – Я Витя Шевченко. Пионер. Председатель совета…

И тут девочка сходит с ума. Она прям подпрыгивает на месте.

– Ты пионер?! – шипит она.

Честно говоря, я пугаюсь. Не знаю, что ответить, просто киваю.

– Ваще не смешно! – заявляет девочка, надвигаясь на меня. – Что это за жесть с рыбой?!

– С какой рыбой?! – удивляюсь я.

А сам принимаюсь оглядываться в поисках кнопки для вызова санитаров. Я читал, в больницах для психов обязательно должны быть такие кнопки. Одно непонятно – я-то за что здесь оказался?!

Девочка между тем немного успокаивается.

– Вот только не надо мне тут! – говорит она. – Но учти: теперь я тебя знаю и завтра в школе…

Тут девочка осекается и смотрит на меня внимательно.

– Стой. Ты не из нашего класса… – говорит она.

В этот момент она перестает казаться сумасшедшей. Похоже, она меня с кем-то перепутала!

– Точно не из твоего, – уверенно говорю я. – А тебя как зовут?

– Витя, говоришь? Не помню такой ник…

Как же мне надоели ее странные словечки!

– Ты можешь нормально говорить? – взрываюсь я.

А девочка внезапно успокаивается. Улыбается, проводит рукой по белоснежной стене, обходит комнату…

– Я все поняла, – говорит она. – У меня жар, ты мой глюк.

– Это у меня жар! – не соглашаюсь я. – Из-за того, что Архипова надо исключать…

И тут она усаживается в мое кресло.

– Ты в мое кресло села! – кричу я.

Но девочка как будто не слышит. Она сворачивается клубочком, подкладывает руку под щеку и улыбается.

Мы молчим. Я просто не знаю, что сказать. Сажусь в свободное кресло, и через минуту глаза начинают слипаться. Никогда не думал, что можно спать во сне…

Синичка

11 апреля непонятно какого года

Я открыла глаза. Закрыла. Открыла опять.

Последнее время мне снятся идиотские сны.

Нужно заставить себя проснуться. Или обратно, в Белую комнату, там было повеселее. Здесь мне совсем не нравится. Темно, какие-то странные шторы, все завалено книгами. Это библиотека?

«Не хочу в библиотеку», – подумала я и задремала.

Но когда я открыла глаза в следующий раз, ничего не изменилось. Шторы и книги были на месте. Разве что стало светлее.

Я села.

– Мамочки, – сказала я вслух, – заберите меня отсюда!

Я услышала шаги и была морально готова к тому, что сейчас в дверях появится очередной плод моей больной фантазии. С облегчением увидела маму. Моя фантазия не сильно ее искалечила – одела в халат дикой расцветки и тапочки, как из старого фильма. Я хихикнула.

– Проснулась! – с облегчением сказала мама.

– Неа! – заявила я. – Но надеюсь, что скоро проснусь. Мам, а если ты меня ущипнешь во сне, это сработает? Я домой хочу!

– Ты дома, – сказала мама.

– Да, окей, я дома, – согласилась я, – но я совсем домой хочу, в свой нормальный дом!