Сумрак

Глава. – Начало пути.

«Выбор. Одно слово – тысяча судеб.

Но кто выбирает? Мы сами?

Или нечто большее, чем мы способны понять?»

Каждому кажется, что он идёт туда, куда хочет. Мы строим планы, ставим цели, сворачиваем, возвращаемся – и называем это жизнью.

Мы оправдываем боль: «Это судьба». Мы отрицаем случай: «Так было нужно».

И верим, что контроль – в наших руках. Но если всё уже кем-то сплетено – какой смысл в борьбе? Судьба, выбор, случай, долг, любовь – слова, за которыми прячется то, чего мы боимся больше всего: неопределённости.

Иногда кажется, что всё связано – слова, взгляды, чужие решения. Что ты шагнул налево, потому что когда-то кто-то не пришёл вовремя. Что ты промолчал – и за это заплатили другие.

Может, выбор – это не свобода, а ответственность. А судьба – не линия, а зеркало, которое показывает не «кем ты должен стать», а «кем ты уже стал».

Но если ты не помнишь, кем ты был… Если ты просыпаешься в новом мире с чужими мыслями… Если тебе дали имя, смысл и врага…

Тогда скажи – чей это был выбор?

Она открыла глаза.

Мир был серым – не просто в цвете, а внутри. Тишина не звенела, а давила. Девушка лежала на твердом камне, чувствуя, как холод въедается в кожу, словно ждал её. Ни имени. Ни образов. Только чувство – тёмное, липкое: я сделала что-то ужасное. И отчаянное: почему я не помню?

Она встала, пошатнулась. Улицы были пусты. Город казался забытым, как черновик чьей-то мысли. Сумрак. В этом слове было всё – звук, вкус, страх. Она не знала, откуда оно, но знала: оно о ней.

Эми… так её называли. Кто – она не помнила. Но имя отзывалось в ней, как ключ к чьей-то жизни. Или смерти.

И тогда появился он.

Шаги – ритмичные, тяжёлые.

Мужчина. Высокий. Лёд в глазах и осколки прежней жизни под кожей. Он смотрел на неё, как на обузу, которую нельзя сбросить, но очень хочется.

Эми открыла рот, не зная, что сказать.

Он опередил её. Голос – усталый, отточено злой.

– Вот дерьмо. Ещё одна. – Он скривился. – Надеюсь, ты хотя бы не из тех, кто ревёт и спрашивает, «почему я здесь». Хотя нет, вру. Мне всё равно. Ты теперь моя головная боль. Поздравляю.

Он развернулся и пошёл прочь, бросив через плечо:

– Постарайся не умереть снова. Я не планирую спасать тебя дважды.

Глава. – Ты в аду, поздравляю.

Сумрак казался безразмерным. Каменные дома без окон, улицы, ведущие в никуда, ветер, который не холодил, а шептал – будто город говорил на своём языке. Одна тропинка, постоянно с меняющимся грунтом, от розовых, нежных облачков, до острых камней, прекрасная зеленая травка и раскаленные угли огня, чистый, белоснежный кварц, затем сплошной пепел.

Крис шёл, не оборачиваясь. Его шаги отдавались эхом, будто город шагал вместе с ним. Эми – за ним. Не потому, что хотела. Потому что других дорог не было. А может – потому что ей было дико-страшно остаться одной в этом «радушном месте». Лучше рядом хоть с кем- то, пусть и таким холодным и пугающим.

– Эй, ты! – её голос сорвался, но звучал твёрдо. – Раз уж я твоя «головная боль», то может, хоть объяснишь, где я и что это за место?

Он не остановился.

– Ты в аду, поздравляю, – бросил он, лениво. – Грех номер… какой у тебя, не помнишь? Ну, бывает. Скоро вспомнишь. Или начнёшь играть роль, как все.

– Очень полезно, спасибо, – фыркнула она, ускоряя шаг. – А ты всегда такой обаятельный? Или только с новенькими?

Он бросил на неё взгляд, скользящий, прищуренный.

– Обычно они плачут. Или умоляют. Ты – шумная. Это утомляет.

– А ты – жалкий, – сказала она холодно. – Прячешь усталость под колкостью. Прямо как в плохом театре.

Он остановился. Развернулся. На долю секунды в его взгляде мелькнуло нечто – искра, обида… интерес? Он склонил голову, как будто изучая её.

– Ты ничем не отличаешься, – сказал он спокойно. – Один день. Одна тень. Один голос в бесконечном потоке одинаковых дней. Ты – статистика. Пыль в очередной банке с гниющим воздухом.

Она шагнула ближе. Лицо спокойное, но глаза сверкают.

– Правда? Тогда почему твои глаза говорят о другом? Я видела. Этот «день» зацепил тебя. Значит, он не такой, как все.

Он замер. На миг. На вздох. Потом усмехнулся – сухо, с горечью.

– Хитрая, – пробормотал он, – гордая и слепая.

Он отвернулся, пошёл дальше. Но теперь медленнее. Ждал, чтобы она шла рядом. И через пару шагов заговорил:

– Это Сумрак. Полу-тюрьма, полу-шанс. Для таких, как мы – Долоровцев. Мы считаемся носителями греха. Не выбирали, но это неважно. Здесь никого не волнует, кем ты была. Важно только, кто ты здесь. Каждому назначают наставника. Тебе – меня. «Подарок» за мое хорошее поведение. Задача – пережить. Осознать. Или сломаться. Угадай, что проще?

Крис говорил, не глядя на неё – будто сам с собой, но громко, чтобы она слышала. И в его голосе была насмешка, за которой угадывалась привычка к боли.

– Тут ходят слухи. Люди любят слухи, даже когда уже не люди. Говорят, мы – грешники. Мол, при жизни накосячили по полной программе, и теперь расплачиваемся. Но прикол в том, что никто здесь не помнит, за что. Удобно, да? – он усмехнулся. – Быть виноватым и не знать, почему.

Кинул на неё короткий взгляд, пытаясь определить насколько удачно его слова задели ее.

– Нам дают десять тысяч шансов. Звучит пафосно, да? Десять тысяч заданий. Условно. Миссии. Испытания. Каждый раз ты должен что-то сделать. И каждый раз – чуть ближе к правде. Типа, если дойдёшь до сути – поймёшь, почему сдох, что внутри тебя сломало, и простишь. Себя. Других. Мир.

Он остановился, повернулся к ней, скрестив руки.

– А если нет… если ты тратишь все десять тысяч впустую…– он пожал плечами. – Тогда тебя просто стирают. Без воплей. Без драм. Хлоп – и нет. Даже памяти о тебе не остаётся. Ни здесь. Ни там, если «там» вообще существует.

Он усмехнулся.

– Добро пожаловать в игру, где правила никто не объясняет, но за проигрыш – вечная пустота. Весело, да?

Он чуть склонился вперёд и прошептал ей почти в ухо:

–Так что, новенькая…? Готова спасаться или хочешь красиво исчезнуть?

Глава. – Марионетки и игроки.

Эми выслушала его молча. Она стояла прямо, хотя ноги дрожали от холода, от страха, от непонятного ощущения. Но не показала ни тени слабости.

– Звучит… как бред чьего-то больного воображения, – спокойно сказала она. – Но знаешь, что хуже?

Крис прищурился. Она встретила его взгляд.

– Быть марионеткой в чьей-то игре и даже не попытаться порвать нити. Так что да, игра – так игра. Только я не привыкла проигрывать. И уж точно не дам себя «стереть». Ты можешь дальше изображать циника, но я тебя видела. Когда ты заговорил о стирании – у тебя в глазах что-то дёрнулось. Ты боишься. Значит, не всё тебе безразлично.

Он моргнул. Один раз. Еле заметно. Но этого хватило – она почувствовала: попала.

– Ты, чёрт возьми, сам за что здесь? – тихо спросила она. – Тоже был «грешником»?

Он замер. Повернулся к ней спиной. Голос стал ниже, хриплее.

– Мы здесь не за поступки. Мы – за выбор. Неправильный, спорный… слишком человеческий. Меня бросили сюда, когда я думал, что делаю правильно.

– Значит, ты – как и я, – сказала Эми. – Просто человек, у которого всё пошло не так.

Он молчал. Несколько шагов – и вдруг резко обернулся.

– Мы не друзья. Не союзники. Не «партнёры по страданию». Ты – моя обязанность. Помеха. И если думаешь, что сможешь «меня раскусить» – забудь. Я давно всё о себе знаю. А ты – пока даже не поняла, что мертва.

– Тогда научи, – просто сказала она. – Или продолжай бежать от себя. Мне всё равно. Я всё равно дойду. Без тебя – дольше, с тобой – быстрее. Но дойду.

Крис задержал на ней взгляд.

– Твоя наглость тебе же боком выйдет, – буркнул он. – Ладно. Первое правило Сумрака. Никому не верь. Даже мне. Особенно мне.

– Пфф….. – фыркнула она.

Крис проигнорировал и продолжил.

– В Сумраке есть и другие. Не просто потерянные души вроде тебя. Есть те, кого назначили «героями». Они – защитники мира живых. Их называют Сияющими.

Он усмехнулся криво, цинично.

– Им дают «высшую цель», как будто это оправдывает их. Цель Сияющих – выполнить сто тысяч заданий. Сто. Тысяч. После этого, якобы, они заслуживают шанс попасть в «лучший» мир. Рай или что-то вроде того. Как по мне – просто красивая упаковка для грязной работы.

Он сплюнул в пыль, будто даже говорить об этом было противно.

– Ходят по пятам, мешают нам, «исправляют» нас, как будто мы – не люди, а сбои в системе. Мы – Долоровцы. Те, кто носит в себе грех. Их цель – остановить нас. Наш проигрыш – их звёздочка в дневник. Наш успех – наш шанс вспомнить. Все играют в ранги, все кого-то выше, кого-то чище. Фальшь на фальши.

Он качнул головой и усмехнулся мрачно:

– На каждый из семи грехов есть своя группа Сияющих.

Для Гнева – Терпеливые. Для Гордости – Смиренные. Для Похоти – Любящие. Для Зависти – Благодарные. Для Алчности – Щедрые. Для Лени – Настойчивые. Для Чревоугодия – Умеренные. Такое вот равновесие – тошнотворно красивое.

Он вздохнул, будто у него болела душа от этих слов.

– Есть ещё два «всевидящих» надзора. Архитектор Тьмы – командует нашей стороной, тебе кстати к нему. Светоносный Страж – пастух для Сияющих. Они вечно сидят в своей башне – Башне Раздора или, как говорят Сияющие Башне Дуальности. Мы туда и идём. Не обольщайся – никто не выходит оттуда прежним.

Эми молча переваривала всё сказанное. Потом вдруг вскинула взгляд:

– А ты… Кто ты? Какой у тебя грех?

Крис дернулся. Этого вопроса он не ждал. Медленно повернул к ней голову.

– Это тебя должно волновать меньше всего, – процедил он, подходя ближе.

– Лучше спроси себя: а какой грех у тебя, малышка?

Он скользнул взглядом по ней сверху вниз. Одежда – яркая, будто из клуба, экстравагантная, почти вызывающая. Макияж – подчёркивающий глаза, скрывающий что-то. Медальон с цветком, который она машинально гладила пальцами. Запах духов – сладкий, приторный, как маска, скрывающая что-то гнилое.

– Похоть, – сказал он тихо, почти хрипло. – Пытаешься быть желанной, но держишь всех на расстоянии. Играешь в доступность, но никто не добрался до настоящей тебя. Значит, ты прячешься. Прячешь боль под глянцем. И…

Он протянул руку, как будто хотел сдёрнуть маску, забрать, доказать свою правоту. Его пальцы едва коснулись её ключицы…

Она тут же столкнулась своей рукой с его, желая не дать себя потрогать – и…Вспышка. Удар. Как электричество.

Они оба отпрянули, задыхаясь. Руки – словно опалены. Боль жгла, резала, и в том же месте, на запястьях, у обоих – вспыхнул знак бесконечности. Чернильно-чёрный, пульсирующий, живой. Крис сжал зубы. Он не закричал. Только глубоко вдохнул, будто проглатывая боль. Эми закричала. Слёзы мгновенно выступили на глазах.

– Чёрт… ты… что ты со мной сделал?! – выкрикнула она, прижимая руку к груди. Он молчал, смотрел на знак, будто не веря.

– Я… ничего… – выдохнул он, резко отступая. – Вот что я скажу, – отвернувшись продолжил он. – Я не наставник. Не спаситель. Не подружка на чёрные дни. Мне тебя всучили – и я обязан был довести. Вот и всё.

Он остановился, жестом указал на необычайное здание.

– Там будет твой «путь». Первые шаги. Или последние – зависит от тебя. Остальные правила… если ты выживешь достаточно долго – возможно, расскажу. Если встретимся. Если захочу.

Она приподняла бровь, но не сказала ни слова, все еще пытаясь справиться с болью.

– Но, – он поднял палец, глядя ей прямо в глаза, – если вдруг случится так, что ты встретишь меня в мире живых… или снова здесь, в этой гниющей тени… Знай: ты можешь рассчитывать на четыре мои помощи. Не три – не люблю банальности. Четыре.

Он шагнул назад, будто вычерчивая границу между ними.

– Четвёртая – последняя. После неё ты для меня – пустое место. А теперь – прощай, Эми. И постарайся не исчезнуть слишком быстро. Здесь таких, как ты, смывает моментально.

Он развернулся и ушёл – без оглядки. Хоть его слова и звучали холодно и колко, все равно в голосе чувствовалось смятение и непонимание. Он почти бросился прочь, скрылся за поворотом, но внутри… Где-то в глубине, мелькнула мысль: «Похоть? Нет. Не подходит. Такая, как она… слишком гордая.»

А ветер снова заговорил на языке Сумрака. И осталась она – у двери, одна. Но впервые – с направлением.

Глава. – Башня Раздора или Дуальности.

– Чёрт его дери! Какого чёрта я вообще согласилась идти за этим придурком? И что за маскарад он устроил? Холодный взгляд, как у этого… как у мертвеца. Кому вообще нужна такая идеальная оболочка без души?

Эми стояла на мосту, почти у входа в замок, и её мысли, казалось, били её, как удар. Холод пронизывал её насквозь, но в то же время внутри нарастала ярость. Этот ангел смерти… Он был идеален. Идеален до ужаса.

Она огляделась, будто ища ответа, но его не было. И тогда он снова возник в её голове, и слова сорвались из уст сами собой. Он был как снежная статуя. Красивый, словно выточенный из камня, но не живой человек. Его симметричное лицо – не лицо, а идеализированная модель: чётко очерченные скулы, прямой нос, точёный подбородок. Кожа – идеально гладкая, без единого изъяна, словно из рекламы мужской косметики.

Его глаза… льдисто-голубые, красивы, но неестественны. Пустота. Ни тепла, ни сочувствия. Холодная надменность, не признающая людей как личности. Как каменная статуя – он не был человеком, а чем-то гораздо более совершенным.

Волосы – черные, слишком черные, как уголь, идеально уложенные. Каждый локон на своём месте. Модная прическа, но лишённая жизни. Всё идеально, всё на месте – и именно это пугало.

Каждое его движение выверено до мелочей, словно кадр из глянцевого журнала. Стиль одежды подобран так, чтобы подчеркнуть статус: дорогие, модные вещи, идеально сидящие на фигуре. Но это не одежда человека – это одежда идеала, в которой нет ни души, ни чего настоящего.

Даже тело было совершенным. Подтянутое, тренированное, но лишённое живой энергии. Скульптура, вырезанная для восхищения, но не для жизни. Красота, от которой невозможно отвести взгляд, и в то же время – она отталкивала. Эми казалось, что его настоящая сущность заключалась именно в этом отсутствии – в отсутствии души. Он был слишком хорош, чтобы быть реальным.

Эми поняла: он Долоровец Гордости.

Она пыталась убедить себя, что не боится. Но чем больше думала о нём, тем сильнее ощущала холод, исходящий от него. Когда их руки ненадолго коснулись друг друга, она ощутила мраморную гладкость кожи, лишённой тепла живого человека.

В воздухе оставался шлейф дорогого парфюма – холодный, металлический аромат, подчёркивающий его отстранённость и недоступность.

Наконец, Эми прогнала все мысли прочь. Она была так поглощена ими, что не заметила, как время пролетело. Девушка решила, что пора двигаться дальше. Лишь боль в руке продолжала напоминать о нём…

Глава. – Сумеречный город.

Сумеречный город, сотканный из теней и полутонов, пульсировал в ритме греха и надежды. Пятнадцать районов – пятнадцать отражений человеческой души, где в извечной борьбе сходятся приспешники порока, Долоровцы, и воины света, Сияющие, вставшие на защиту добродетели. Четырнадцать районов – это арены сражений, где каждый переулок, каждый дом, каждая тень хранит отголоски битв за сердца и души обитателей Сумрака.

В самом центре города, словно зловещая корона, возвышается Замок Раздора, разделённый на семь величественных башен, словно семь осколков разбитого зеркала, отражающих извечное противостояние. Каждая башня – это дуальность, где тьма греха противостоит сиянию добродетели.

Башня Гордыни и Смирения: остроконечный шпиль, устремлённый в небеса, словно вызов богам, с одной стороны ослепляет золотым блеском тщеславия, с другой – скромно увит плющом покорности, символизируя смирение. Башня олицетворяет внутреннюю борьбу между самовозвышением и осознанием своих ограничений. Она вызывает чувство величия и ничтожности одновременно.

Башня Зависти и Благодарности: сторона Зависти колючая, искривлённая, с множеством маленьких окошек, из которых можно подглядывать за другими. Вся из зелёного стекла, ржавого металла, тёмного дерева. Сторона Благодарности – открытая, просторная, с большими окнами, пропускающими много света. Вся из светлого дерева, тёплого камня, цветного стекла, которое на солнце создаёт невероятные отсветы. Башня Зависти источает ядовитый шёпот ревности, но на противоположной стороне распускаются дивные цветы, чьи ароматы наполняют воздух благодарностью за дары жизни. Эта башня символизирует борьбу между желанием обладать тем, что есть у других, и умением ценить то, что имеешь.

Башня Гнева и Терпения: Красные, потрескавшиеся стены, дрожащие от невидимой ярости, контрастируют с белыми, гладкими плитами, словно излучающими спокойствие и невозмутимость терпения. Только эта башня имеет два шпиля. Один острый, кроваво-красный шпиль с огромной каплей крови на конце, исходящий из половины башни Гнева. Второй – круглый, белый, олицетворяющий сдержанность, его форма шара указывает на возможность разных решений, и он исходит из части башни Терпения.

Башня Лени и Настойчивости: опутанная паутиной бездействия и заброшенности, она уступает место стороне, где неустанно вращаются колёса, символизирующие труд и настойчивость. С одной стороны, это не башня вовсе, максимум два этажа – больше не смог бы построить даже самый старательный из ленивых. Её крыша не достроена. Другая же сторона возносится вверх, её даже не видно за облаками.

Башня Алчности и Щедрости: асимметричная, как будто две башни слились в одну, но каждая пытается перетянуть вверх. Сторона Алчности выше, острее, с шипами и тёмными окнами. Сторона Щедрости – ниже, с плавными линиями, светлыми фасадами и большими окнами. Сторона Алчности – тёмный гранит, железо, позолота, тускло сверкающая фальшивым блеском золота, противопоставлена стороне Щедрости – мрамор, стекло, дерево светлых пород, украшенные драгоценными камнями, отданными в дар, символизирующими щедрость и бескорыстие.

Башня Похоти и Любви: изогнутая, плавная, словно две змеи обвивают друг друга, стремясь ввысь. Сторона Похоти более агрессивная, с выступающими элементами, полированный обсидиан, тёмное дерево, красное стекло. А сторона Любви – более утончённая, с плавными линиями, светлый алебастр, розовый мрамор, прозрачное стекло. Башня вызывает ощущение головокружения, страсти, нежности и опасности одновременно.

Башня Чревоугодия и Умеренности: одна сторона раздутого кубка (Чревоугодие) противопоставлена стройной колонне (Умеренность). Сторона Чревоугодия – кричащие цвета, блестящие поверхности, избыток украшений, искусственные материалы. Сторона Умеренности – натуральные материалы, приглушённые цвета, простота линий. Сторона Чревоугодия тяжела, давящая своей полнотой, в то время как легкий ветерок на стороне Умеренности колышет ветви плодовых деревьев.

Между башнями простираются общие залы, где Долоровцы, слуги греха, и Сияющие, их вечные противники, сходятся в незримой борьбе, где слова становятся оружием, а идеи – щитами. В этих залах разворачиваются сложные стратегии, плетутся интриги и заключаются временные союзы.

Управляют этим хаосом два мудреца: Темный Архитектор, плетущий сети греха и направляющий Долоровцев, и Светоносный Страж, хранитель добродетели, ведущий Сияющих к победе над тьмой. Их мудрость – две стороны одной медали, две точки зрения на вечную борьбу, определяющую судьбу Сумрачного города.

К Замку Раздора ведёт Дорога Искушений, мощённая камнями, каждый из которых шепчет обещания удовольствий и власти, где и стояла Эми. Дорога пересекает Реку Двойственности, чьи воды постоянно меняются, отражая то свет, то тьму, то надежду, то отчаяние. В её глубинах плещутся призрачные образы, заманивающие путников в ловушки лжи и обмана.

На подступах к замку возвышаются Стражи Дуальности – две статуи, высеченные из противоположных материалов. Обсидиановый Страж изображает крылатого демона с разбитым сердцем, символизирующего власть греха над человеческой душой. Алмазный Страж представляет ангела с распахнутыми крыльями, держащего пылающий меч правды.

Эми стояла перед огромными вратами Замка Раздора, их тяжёлые створки казались неприступными, но в то же время манили её внутрь, как бездушные глаза, готовые поглотить всё, что она принесла с собой. Она глубоко вдохнула, пытаясь справиться с волнением, но всё внутри неё подсказывало, что этот шаг будет решающим. Со слегка дрожащими руками она прикоснулась к холодной броне ворот, и они, словно почуяв её присутствие, начали медленно открываться. Звук скрежета металла эхом разнёсся по тёмному двору. Эми шагнула вперёд, и, когда ворота закрылись за её спиной, она поняла – от этого момента уже не будет пути назад.

Глава. – Архитектор тьмы.

Шаги Эми эхом отдавались под сводами коридора. Стены, выложенные тёмным камнем, отливали холодным блеском, будто внутри замка жил свой, мрачный свет. Она замедлила шаг, не в силах не оглядываться – лепнина, витражи, чёрные зеркала… Всё здесь было пугающе прекрасно. Замок дышал тенями, шептал стенами, жил ощущением, будто за каждым поворотом её кто-то ждёт.

Эми прижала ладонь к груди, пытаясь унять колотящееся сердце, затем подняла руку и осторожно подула на неё – ноющая боль не отпускала с того самого момента, как он дотронулся до неё. Её кожа в этом месте всё ещё казалась чужой.

Коридор вывел её в обширный зал, где потолок терялся во тьме. В центре возвышался чёрный пьедестал, а за ним – огромное окно в форме распавшегося витража, за которым клубился Сумрак. И тогда он появился – словно материализовался из воздуха. Высокий, в развевающемся тёмном плаще, с лицом, которое невозможно было разглядеть полностью – то ли из-за полумрака, то ли из-за того, что взгляд сам невольно избегал черт. Его глаза светились тонкой, едва уловимой линией, похожей на пепел, тлеющий во тьме.

– Добро пожаловать, Эми, – его голос был низким, словно камертон, настраивающий пространство вокруг на одну-единственную вибрацию.

Она сглотнула и слегка поклонилась, инстинктивно ощущая силу, исходящую от него.

– Ты пришла, как было предсказано, – продолжил он. – Замок чувствует тебя. Но скажи: кто был твоим наставником? Кто провёл тебя через первую дверь?

Эми нахмурилась. Она знала, о ком речь… знала образ, голос, даже запах… Но имя ускользало, как вода между пальцев.

– Я… – она замялась. – Я не могу вспомнить, как его звали… Он не представился… Он был…

Её глаза расширились, и губы сами прошептали:

– Ледяная статуя. Да, он был как ледяная статуя.

На мгновение в зале повисла тень. А потом Архитектор хрипло усмехнулся, и этот смех прошёлся мурашками по её спине.

– Прекрасное описание. Ты говоришь о Крисе.

Эми вздрогнула. Имя прозвучало слишком ясно, слишком знакомо. В ней тут же вспыхнули страх, любопытство и дрожь узнавания.

Архитектор сделал шаг вперёд, и тени за его спиной едва заметно ожили.

– Он – один из моих лучших подопечных. И теперь ты идёшь по его пути. А путь начинается с боли… Но ты уже сделала первый шаг.

Он посмотрел на неё с лёгким сочувствием, но без улыбки:

– Ты – одна из них, Эми. Одна из Долоровцев. А точнее – Долоровец Похоти.

– Похоти?.. Но я… я не… Я ничего такого не чувствую. Я вообще ничего не понимаю…

– Это потому, что ты только пробудилась. Память ещё спит. Но твоё тело уже помнит. Смотри на себя – движения, взгляд, дыхание… Ты излучаешь желание, даже не осознавая этого. Это не про разврат, как ты могла бы подумать. Это про жажду чувств. Про страсть. Про тягу к прикосновениям, к словам, к чужому вниманию. Ты – одна из тех, кто чувствует мир кожей, – спокойно, почти мягко сказал Архитектор.

– И что… что это значит? Я теперь чудовище?

– Нет. Ты – Долоровец. Это значит, что ты носишь в себе часть греха. Но не ты одна. Все Долоровцы – как ты. Разные. Среди Похоти есть Искусители, Одержимые, Безразличные, Аскеты… Кто-то играет с желаниями других, кто-то становится рабом страсти, кто-то прячется от всего, а кто-то – просто не чувствует больше ничего. Но всех вас объединяет одно – когда-то вы потеряли себя в этом грехе. Или он потерялся в вас.

Пауза. Эми смотрит в пол, не зная, что сказать.

– Пойдём. Прогуляемся. Я покажу тебе Башню.

Они вышли вместе и медленно двинулись по пустым коридорам, в которых свет словно сочился сквозь стены.

– Это место – не тюрьма. И не рай. Это Предел. Граница между тем, что было, и тем, что может быть. Башня – центр. Она делится на две стороны. Сторона Похоти – твоя. Там ты найдёшь тех, кто похож на тебя.

Они прошли через арку. Башня поднималась над ними – тёмная, с окнами, из которых струилось нечто похожее на приглушённое, пульсирующее свечение. Архитектор указал на противоположную сторону.

– А там – другая сторона. Сторона Любящих. В их сущности нет желания быть замеченными или оценёнными за внешность. Их красота – не в теле, а в чувствах, в переживаниях, в том, что они способны отдать. Они скрыты, закрыты, бесформенны. В прочем не все… Есть и прекрасные создания, которые красивы и душой, и телом. Их любовь не выражается словами или жестами. Она прячется в глубинах души и передаётся через тишину, через искренность, через молчаливое присутствие. Для них важна не форма любви, а её глубина, чистота и постоянство. Они знают, что такое истинная любовь. Не страсть, не вожделение, не зависимость – а свет, который не требует ответа. Их трудно понять. Но они – свет вашей тени.

– А мы… мы им кто?

– Вы? – удивленно переспросил Архитектор, – те, кем они могут снова стать, если оступятся, – тихо буркнул он.

Он открыл перед ней тяжёлую дверь. За ней – холл Башни. Пространство будто дышало. Звуки глухие. Пол – странно мягкий, почти живой.

– Зайди. Посмотри. Почувствуй. Потом выйди на улицу Похоти. Она рядом. Иди без страха. Твой дом – 1202. Он узнает тебя. И ты узнаешь его. Всё остальное придёт позже.

Глава. – Башня Похоти.

Эми медленно шла по коридорам Башни, ощущая, как её шаги эхом отдаются в пустоте. Каждое движение было наполнено необычным напряжением, словно пространство вокруг неё живо, дышит и ждёт. Стены, выложенные тёмным бархатом, отражали приглушённый свет, который поднимался из низких свечей, окружавших её. В их дрожащем огне танцевали тени, словно они были живыми, стремились к ней, следили за каждым её шагом. В воздухе висел тяжёлый, манящий запах мускуса, пота и духов, которые создавали странную, гипнотическую атмосферу.

Она шла, почти не чувствуя пола под ногами – всё было словно замедлено, как если бы пространство вокруг неё было покрыто тонкой пленкой тумана. Из-за зеркал, встроенных в стены, её отражение искажалось, растягивалось и дробилось на множество частей, как будто само пространство пыталось её удержать, показать и скрыть одновременно. Это место, эта Башня не была просто строением. Это была живая реальность, полная искушений и скрытых желаний.

Когда она вошла в главный зал, Эми замерла. Красный бархат стен мерцал в тусклом свете свечей, выжигая глаза яркими золотыми нитями, образующими эротические сцены. Эти изображения, в их декорациях и контрастах, казались одновременно ужасающе красивыми и извращёнными. Здесь не было ничего простого. Тела людей, переплетённые в извивающихся формах, выглядели далекими от реальности, словно были высечены из камня, навсегда оставленные в пылких страстях и чувствах. Стены словно смотрели на неё, их взгляд был немым и всеобъемлющим.

Налево от неё располагались двери, в которые она не решалась заглядывать. Там, возможно, были комнаты наслаждений. Мрак и запах афродизиаков, скрытых и неясных, тянули к себе. Она чувствовала, как её собственные желания начинают шептать, но она игнорировала их, пытаясь удержать контроль над собой.

Вдруг её взгляд зацепился за проход, ведущий в зал Искушений. Стены были увешаны масками и плётками, а странные, полуразмытые очертания фигур в темноте заставили сердце сжаться. Ритм музыки из глубины зала накатывал на неё, как волна – томный и пульсирующий, заставляя кровь в её жилах двигаться быстрее. Она сделала шаг назад, понимая, что здесь, среди этих искушений, можно легко потерять себя.

И вот она прошла мимо, продолжая двигаться вперёд. Между двумя сторонами башни – были узкие, извилистые лестницы, покрытые лепестками роз или осколками стекла. Воздух – всё более прозрачным. И в какой-то момент перед ней открылась другая сторона Башни. Свет становился мягким, рассеянным, как в утреннем саду. Эми приостановилась, почувствовав, как холод, который она носила в себе, вдруг растворяется в этом свете.

Сторона Любви была наполнена другими звуками – нежными, тихими. В воздухе витал аромат роз, ванили и свежего воздуха. Стены, увитые розами разных сортов, казались живыми, как если бы каждая веточка могла олицетворять чью-то память о любви. На каменных скамейках, расположенных вдоль фонтана, парами сидели влюблённые, их шёпот был еле слышен, но он наполнял воздух ощущением невыразимой гармонии.

Эми прошла мимо этих уголков, не останавливаясь. Всё казалось слишком правильным, слишком идеальным, и от этого ещё более непостижимым. Даже когда она подошла к галерее Портретов, увидела людей, написанных на холсте, их лица отражали мягкий свет, казались живыми, несмотря на то, что они были всего лишь изображениями. Любовь, заключённая в этих портретах, не была страстью или жаждой. Это был свет, который источался изнутри.

Эми ещё раз огляделась, не зная, что чувствовать. Каждое её дыхание было как крик в этом тихом, светлом мире. Где-то вдали она различала звук фонтана, а в другом месте – нежные аккорды музыки, которые звучали так, будто они были её мыслями. Покой и любовь. И в этом покое она чувствовала себя чужой.

Её шаги привели её в Общую Комнату, где встретились две стороны Башни – тёмная и светлая. Здесь воздух был холодным, наполненным какой-то тягучей пустотой. Перед ней тянулась линия разделения, тонкая, как золотая нить, между красным мрамором и розовым.

Она сделала шаг, остановившись у этой границы, где взгляд зацепился за фреску на стене, на которой изображены две руки, тянущиеся друг к другу, но разделённые пропастью.

– Ты узнаешь всё позже, – прошептал Архитектор, стоявший рядом. – Время не пришло.

С этими словами он указал на дверь, которая вела на выход из замка. Эми шагнула через линию, чувствуя, как этот шаг делает её уязвимой. В её голове ещё звучал его шепот, а сердце наполнялось странной тяжестью.

Глава. – Район Похоти – «Страсть».

Они вышли из Башни в тишину. Небо было затянуто тусклыми облаками, но не было ни ветра, ни дождя – только глухое, неподвижное ожидание. Архитектор шёл впереди, его шаги были ровными, будто он знал дорогу наизусть. Эми следовала за ним, всё ещё чувствуя на себе невидимую тяжесть той линии, через которую она переступила.

Перед ними раскинулся мост, ведущий через Реку Двойственности. Вода под ним сверкала и переливалась, как жидкое зеркало. То она становилась ослепительно светлой, почти золотой – в такие моменты казалось, будто в глубине её струй сплетаются лица любимых, детские смехи, отблески надежд. Но стоило моргнуть – и вся река темнела, превращаясь в чернильную гладь, где скользили очертания искажённых теней, страха, боли и одиночества. Образы появлялись и исчезали, как сон на грани пробуждения.

Архитектор остановился у перил и посмотрел вниз.

– Здесь многие теряли себя, – тихо произнёс он. – И немногие находили.

Эми подошла ближе. В её отражении в воде мелькнула чужая улыбка – слишком знакомая, чтобы быть случайной. Она вздрогнула.

– Когда-то здесь шёл мальчик, – начал Архитектор, не глядя на неё. – Он был добрым, любознательным, но слишком уж доверчивым. Он смотрел в реку и увидел там себя – таким, каким хотел быть. Умным, сильным, любимым. Река показала ему мир, в котором всё получалось легко. Где никто его не отвергал. Где его любили просто так.

Он замолчал на секунду, словно вспоминая.

– Он поверил. И шагнул в воду. Думал – доплывёт до берега, где его мечта станет реальностью. Но река не терпит слепой веры. Она питается ею.

Эми прищурилась, пытаясь разглядеть, есть ли на дне тот мальчик. Или хотя бы след его.

– Он утонул? – спросила она.

– Почти, – ответил Архитектор. – Его вытащили. Но он уже не был тем же. Больше не верил реке. И себе – тоже.

Он наконец повернулся к ней.

– Река отражает то, что внутри тебя. И если ты не знаешь, кто ты – она покажет тебе того, кем ты боишься быть.

– А если знаешь?

– Тогда ты просто проходишь по мосту. Не оглядываясь. Не слушая голосов в воде.

Эми снова взглянула вниз. И в глубине вдруг увидела себя – но не такую, как сейчас. Там была Эми, смеющаяся и безмятежная. С кем-то рядом. Возможно, с тем, кого она когда-то потеряла. Или с тем, кого ещё не встретила.

Она отвернулась.

– Пойдёмте, – сказала она.

Архитектор кивнул. Они шагнули на мост. В лёгкой тишине, нарушаемой только журчанием воды под ногами.

Архитектор заговорил, как будто продолжая мысль, которую не договорил:

– Город начинается здесь. Он – как зеркало той самой реки. Только глубже. Страшнее.

Эми чуть нахмурилась, останавливаясь на краю мостовой.

– Он ведь… живой, да?

– Не совсем, – тихо усмехнулся Архитектор. – Он скорее – полуживой. Как человек, забывший, зачем он живёт. Или зачем умер.

– Сумеречный Город расползается от Замка Раздора, будто чудовище, раскинувшее свои щупальца. Четырнадцать районов – по семь на каждую сторону. Грех и Добродетель. Один за другим. Словно два сердца, которые бьются не в унисон, а в борьбе.

– А мы идём в район Похоти или что-то наподобие?

– Я провожу тебя пока только к нему. Дальше ты сама продолжишь путешествие по СВОЕМУ району, – сказал он, нарочно выделяя слово, которое пугало Эми.

– Скоро ты увидишь: каждый район – не просто место. Это ощущение. Это решение. Это выбор, когда ты думаешь, что выбора уже нет. Там живут Долоровцы. И Сияющие. Но есть и третьи – Сумеречные.

– Сумеречные?

Архитектор кивнул, сдержанно:

– Те, кто выбрал не выбирать. Кто предпочёл навсегда остаться здесь. Они сняли с себя вину, как старую одежду, – и надели вместо неё маски. Теперь они не знают, где заканчивается маска, и начинается их лицо.

– Они… были как мы?

– Да. Когда-то. Кто-то из них был Долоровцем, но решил не выполнять задания, никогда не узнавать, что с ним было, отдался полностью своему греху и просто живет. Или понял, все разгадал – и решил, что это не важно, Сумрак стал важнее по той или иной причине. Кто-то был Сияющим, но не смог или не захотел идти дальше. Отказался от права быть избранным. Они остались. Создали дома. Семьи. Работают. Растят детей.

Эми остановилась.

– Дети?

– Да. Дети от тех, кто уже не помнит, кто он. Представь, – он повернулся к ней, его голос звучал глухо, – ребёнок, рожденный от тени. От маски. От отказа. Он с самого начала не знает, что он – подделка. Он не был никем до того, как стал кем-то. Его форма задана Сумраком. И он не может выйти из него.

– Это… жестоко, – прошептала Эми.

– Это естественно, – отозвался Архитектор. – Для Сумрака. Здесь всё живёт по инерции. Всё – тени реальности. Даже чувства. Даже боль. Особенно боль.

– Они сами этого хотели, – продолжал он. – Им надоело сражаться. Надоело помнить. Надоело надеяться. Это город для уставших. Для тех, кто больше не хочет спрашивать «зачем».

– А Вы?

Архитектор не ответил сразу. Он шёл молча, пока они не подошли к проулку.

– Я не знал, кем был, и был ли вообще кем-то.

Он сел на край фонтана и посмотрел в воду, где не отражалось ничего.

–Я просто строил этот город вместе со Светоносным стражем, по приказу Высших сил, и ничего кроме Сумрака у нас с ним нет.

Эми подошла ближе, опустившись рядом.

– Вы не хотите уйти?

Он посмотрел на неё. В его взгляде был сумрак – не тот, что окружал их снаружи, а тот, что живёт внутри.

– Мы пришли, дальше ты сама. Добро пожаловать в «Страсть»!

Эми шагнула вперёд, и Сумрак, словно отступая, уступил место другому – куда более плотному, тягучему миру. Мир страсти. Воздух стал гуще, как будто его можно было пить – и он обжигал горло, оставляя на языке привкус цветов, дыма и чего-то… сладостно-гнилого. В ноздри ударил аромат экзотических лепестков, разогретых тел, томных духов. Всё вокруг пульсировало, как живое сердце.

«Добро пожаловать в Страсть», – прозвучал в голове голос Архитектора, но уже как отголосок сна.

Узкие улочки были украшены алыми и фиолетовыми тканями, развевающимися над головами, как ленивые языки пламени. Из окон текло тёплое сияние – неяркое, интимное, словно лампы здесь горели не на электричестве, а на вожделении. На стенах – фрески, гравюры, мозаики. Все – живые, едва шевелящиеся. Поцелуи, объятия, сплетённые тела.

На углу первого переулка – магазин с витриной, где манекены были облачены в одежду, скорее обещающую наготу, чем скрывающую её. Корсеты, цепочки, шёлковые маски, тонкие перчатки. За стеклом продавец с лукавым прищуром демонстрировал клиенту что-то, скрытое коробкой. Клиент смеялся – низко и жадно.

Чуть дальше – кинотеатр. Неоновая вывеска «In Carnem» (во плоти) вспыхивала, дрожа, словно пульс. На афишах – лишь силуэты, только намёки. А внутри, наверное, всё остальное. Эми не заглядывала туда. Пока.

На перекрёстке – аллея, покрытая лепестками цветов. Они светились в темноте, как бы приглашая: сорви меня. Но Эми знала: если сделать это с неправильным намерением – они увянут в руке, превратятся в пепел. Это место чувствовало желания, читало их, на самом дне.

Один из садов – почти скрытый за мозаичной аркой – пел звуками. Слышались стоны, хриплый смех, шёпот на всех языках, какие знала Эми. И на тех, которых не знала. Изнутри несло смесью благовоний и греха.

Зеркала – повсюду. Одно – на фонарном столбе, другое – в стене дома, третье – просто стоит у скамейки. Все они отражали не её лицо, а… желания. То, кем она могла бы быть, если бы позволила себе всё. То, что кто-то хотел бы в ней увидеть. То, чего она боялась.

Эми ускорила шаг. Проходила мимо домов, где за полупрозрачными занавесями двигались силуэты. Мимо беседок, где на столах – вино, фрукты и тела. Мимо смеха, который звучал так, будто кто-то смеялся внутри её груди.

Рядом прошествовала пара: мужчина и женщина, одетые в одинаковые серебристые мантии, держащиеся за руки так, будто одна рука принадлежала им обоим. Их глаза горели. За ними – ещё кто-то, по трое, по пятеро. Здесь никто не был один надолго.

– Это… перебор, – пробормотала она, чувствуя, как щёки наливаются жаром.

Наконец, среди узких улочек, похожих на пульсирующие артерии, Эми заметила нечто иное. Дом – совсем небольшой, будто случайно затесавшийся сюда из другого места. Его фасад был не кричащим, не вызывающе чувственным, а скорее приглушённым, с нежно-розовым оттенком стареющего шёлка. Дверь – не массивная, как у соседних особняков, а тонкая, с резьбой в виде виноградной лозы. Над входом – фонарь, мягко мерцающий янтарным светом, больше похожий на светлячка, чем на лампу. Окна затянуты лёгким кружевом, а под подоконником – ящик с живыми цветами. Настоящими. Простыми. Ромашками. Табличка рядом с дверью – старая, с тёмной патиной, но цифры были аккуратно выведены: 1202.

Здесь не чувствовалось вожделение. Здесь не пульсировала похоть. Дом будто шептал: «Я помню прикосновения, но не жажду их». Он был наполнен… чем-то личным. Тайной. Воспоминанием.

Из приоткрытого окна доносилась музыка – старая, почти забытая, с нотками печали и света. Эми замерла. Мир вокруг всё ещё бился в экстазе страсти, но здесь, на этой крошечной улочке, у этого дома, было тихо.

Но, прежде чем постучать, на мгновение посмотрела в зеркало рядом с входом. Только оно было максимально похоже на всю атмосферу улицы «Страсти». Там была не она. Там была женщина, чьё тело дышало огнём, а взгляд – обжигал. Она смотрела на Эми с лёгкой усмешкой. И чуть-чуть – с ожиданием.

– Может, я всё ещё не знаю, кто я здесь… – подумала она. – Но если у меня остались сомнения – значит, я ещё не потеряна.

Она выпрямилась. Взгляд стал твёрже. И впервые за всё это время внутри родилась тишина – не от усталости, а от готовности.

– Достаточно смотреть. Пора вспоминать, – сказала она вслух. И, не оглядываясь, толкнула дверь.

Дом впустил её сразу.

Глава. – Симметрия Ярости.

«Иногда мы ненавидим не тех, кто стоит перед нами, а тех, кого видим в отражении за их спиной»

– неизвестный Долоровец

Жар в маленьком спортзале стоял густой и вязкий, как туман…

Старые тренажёры поскрипывали, отражая ритм, в который входил Громов, методично поднимая штангу. Он был ещё тот «постоянный клиент» спортзала. Пот стекал по его лбу, а тяжёлое дыхание сливалось с глухими ударами – это Крис, стиснув челюсти, лупил грушу. Его движения были резкими, точными, будто вырезанными из камня, и в каждом ударе чувствовалась ярость, едва сдерживаемая за гранью приличия.

– …и вот я ей говорю: «Нет, дорогая, алмазы – это не доказательство любви, это доказательство жадности!» – весело рассказывал Гавриэль, стоя рядом, опершись о стойку.

На нём, как всегда, было нечто вычурное – лёгкий, расстёгнутый у ворот рубашки плащ оттенка бирюзы, что мягко переливался в свете ламп. Его загорелая кожа будто сама излучала тепло, а золотистые узоры на запястьях мерцали в такт словам, как живые.

Крис не отвечал. Он бил грушу, будто хотел пробить не кожу, а стену между собой и тем, что задело его глубже, чем он мог признать.

– Ты хоть слушаешь меня, леденец на ножках? – с укоризной спросил Гав, склонив голову набок. – Или опять ушёл в свои высокомерные дебри?

Крис остановился, с шумом выдохнул, провёл рукой по волосам и наконец бросил короткий взгляд на друга.

– Она меня бесит, – бросил он резко. Гав приподнял бровь.

– Кто?

Крис усмехнулся без радости, тяжело опускаясь на скамью. Его голос был сухим, почти злым:

– Новенькая. Она ведёт себя так, будто всё понимает. Говорит спокойно, смотрит прямо в глаза. А внутри у неё – хаос.

– Воу-воу, и в каком полку прибавление? – заинтересованно спросил Гавриэль.

– Похоть, – сухо бросил Крис.

– Тогда всё ясно. Ты всегда с «трепетом» к ним относишься. Хотя неясно почему. По-моему, классные ребята. И в постели могут такоооое вытворять.

Крис закатил глаза и переключил внимание на своё запястье, где была новая татуировка в виде знака бесконечности.

– Тату? – оживился Гав, присаживаясь рядом. – Когда успел и без меня?

– Это всё она, – выплюнул Крис, снова закипая. – Она испортила мне кожу своим клеймом.

– Как это? – уже ничего не понимая, спросил Гав.

– Когда она сбросила мою руку, в этот момент как будто током прошибло, и появилось это безвкусие. Больно и отвратительно. Самое мерзкое, что у неё тоже самое… – не в силах сдержаться, Крис быстро встал и зарядил довольно мощный удар по груше.

– М-м, звучит как судьба. Или как отличная ошибка.

Крис не ответил. Он смотрел в пол, где падала тень от его сжатого кулака. Тень дрожала.

– Она что-то нарушает, – добавил он глухо. – Я не знаю что. Но рядом с ней всё кажется… не тем, чем должно быть.

Гав промолчал. Его янтарные глаза мягко вспыхнули в полумраке, и на лице заиграла тёплая, понимающая улыбка.

– Может, именно в этом и смысл? Она не то, чем должна быть. Как и ты, Крис. Как и я. Мы все не туда свернули, только некоторые успели это понять. А некоторые ещё бьют грушу до сотрясения.

Крис бросил в него взгляд, полный раздражения. Но в нём уже не было злости. Только… усталость.

– Ты неисправим, – буркнул он.

– Зато весёлый, – ответил Гав, вставая и потягиваясь. Его плащ тихо шелестнул, а золотые узоры на руках вспыхнули мягким светом.

Крис снова обрушился на грушу – удары стали более выверенными, но не менее сильными. Он не собирался уходить. Его мышцы горели, пот стекал по лопаткам, но ярость внутри требовала выхода. Гав же, напротив, был максимально спокоен.

Он отошёл к зеркалу, поправил ворот рубашки и на мгновение задержался в отражении. Его лицо, выразительное и живое, с чёткими скулами и мягкими линиями, отражало тепло – даже сейчас, в полумраке зала. Золотисто-янтарные глаза, словно собравшие в себя все заходы солнца, смотрели с любопытством и лёгкой печалью. Его губы, привычно изогнутые в лукавой полуулыбке, будто всегда были на шаг впереди от любой серьёзности.

Его волосы – небрежные, с золотисто-каштановым отливом – слегка падали на лоб, придавая виду ту неряшливую элегантность, которая шла ему поразительно. Он носил всё так, будто это не одежда, а продолжение его характера: расстёгнутый плащ с бирюзово-фиолетовыми переливами, лёгкая рубашка, тёмные удобные брюки и крепкие ботинки – следы давних путешествий ещё хранились на них. На запястьях переливались тонкие золотые жилы, узором расходясь по коже – они мерцали, будто дышали его эмоциями. Такая особенность у Долоровцев Алчности.

Гав подошёл к Крису ближе, будто только сейчас решил включиться в тренировку.

– Слушай, – начал он с видом заговорщика, – а тату у неё где?

Крис метнул в него взгляд, но не ответил. Только ударил сильнее.

– Неужели в одном и том же месте?

Крис буркнул что-то невнятное.

– Интересно, – задумчиво проговорил Гав. – Может, она связана с тобой глубже, чем ты хочешь признать? Или… с тем, кем ты был до всего этого?

Он обошёл грушу, встал сбоку от Криса, не мешая, но попадая в поле зрения.

– Смотри сам, – добавил он. – Один и тот же символ. У двоих, оказавшихся в одном месте в одно время. Или это просто совпадение, которое Вселенная нарисовала тебе по приколу?

Крис остановился, отдышался. Повернулся к нему.

– Я не верю в совпадения.

– Тем более, – мягко сказал Гав. – Тогда подумай: может, это не она тебя бесит. Может, это в тебе что-то сдвигается, когда она рядом. И это пугает.

Он улыбнулся, и в этой улыбке была ирония, но и искреннее сочувствие. Крис опустил голову. Потом, глядя в пол, тихо сказал:

– Хорошо, что ты здесь, Гав.

Тот не ответил сразу. Только улыбнулся чуть шире, отблеск золотого света на его лице стал ярче.

Гавриэль был тем, кого судьба отшлифовала болью, но не сломала. В его словах всегда было тепло, в шутках – правда, а в глазах – отражение тех, кого он понимал, даже если сам никогда не говорил о себе. Он был другом, на которого можно было положиться. Тем, кто знал, когда говорить, а когда просто стоять рядом и молчать. И Крис это знал. Хоть и никогда не признавался вслух

– Я хочу свести этот ужас. Или забить чем-то другим. Поможешь?

– Есть у меня один талантливый знакомый… Но у меня условие, – загадочно произнёс Гавриэль.

– Опять твои тупые детские игры… – раздражался Крис.

– Я просто хочу увидеть ту, из-за которой ты вдруг заговорил не о себе. Целых семь минут, мистер Высокомерие, – закончил Гав, не обращая внимания на недовольство Криса.

– Не хочу этим заниматься, – быстро сказал Крис.

– Ну нет – так нет. Значит, я пойду по своим «важным» делам… – пытался парировать Гавриэль.

– Ладно. Раз выбора нет… В любом случае, не могу больше видеть этот кошмар, – выдавил из себя Крис и махнул в сторону выхода.

Гавриэль довольно усмехнулся и пошёл за ним, неторопливо, как всегда – словно знал, что именно туда их сейчас и ведёт судьба.

Глава. – Страницы Похоти.

«Они не любят. Они вдыхают страсть, как воздух, – чтобы не задохнуться от пустоты внутри.»

– «Сумрак», глава о Долоровцах Похоти.

Мягкий плед ласково касался ног, словно пытался утешить. За окном моросил дождь – редкий случай района Похоти. Комната Эми была наполнена уютом: тёплый свет лампы, аромат лаванды, пушистые подушки. Она устроилась на кровати, поджав ноги, и раскрыла «Сумрак» – древнюю книгу, в которой было всё, чего она боялась… и всё, что её тянуло.

«Все Долоровцы Похоти без исключения обладают притягательной внешностью. Не обязательно красивой – но такой, от которой трудно отвести взгляд. Харизма, магнетизм, чувственность, особая пластика движений. Их речь бархатная, а прикосновение оставляет след не на коже, а в памяти».

Точно не про меня, – хмыкнула она. Но что-то в этом отзывалось внутри.

«Искусители – самые яркие представители греха Похоти. Их красота безупречна, а поведение – идеально выверено. Они умеют подать себя с достоинством, даже в самой провокационной одежде. Они говорят ровно то, что ты хочешь услышать… и исчезают, когда ты начинаешь в это верить.»

Маска на маске, – подумала Эми, щёлкнув ногтем по полям страницы. – И никто не видит, кто ты без неё. Наверное, так проще. Проще соблазнять, чем быть отвергнутым.

«Одержимые. Их не интересует весь мир – только один человек. Они живут в его тени, питаются его вниманием. Ради одного взгляда готовы стереть себя до пыли. Их страсть разрушает – и их самих, и того, кого они избрали.»

Она сжала книгу чуть крепче. Внутри что-то болезненно дёрнулось.

Это уже ближе. Это как раз о той, кем я была… и, может, до сих пор остаюсь. Или нет…. Ничего не помню.

«Аскеты – редкость. Они боятся собственной плоти, стыдятся желания. Живут в добровольной тьме, наказывая себя за то, что чувствуют. Они верят, что очищение возможно только через страдание.»

Жить и не дышать. Желать и не прикасаться. Страшнее, чем быть одержимой. Эми провела пальцем по строчке, словно желая стереть её.

– Но разве это не тоже форма похоти – когда ты желаешь не желать?

«Безразличные. Они испытали всё… и разочаровались. Теперь они просто существуют, отрешённо позволяя другим использовать их тела, не испытывая ни радости, ни боли. В их взгляде – конец.»

Эми молча уставилась в одну точку. Она не знала, кто хуже – Искуситель, Одержимый или этот. Наверное, он… потому что в нём уже ничего не осталось. Даже боли. Даже надежды.

Книга захлопнулась с глухим хлопком. Тишина снова наполнила комнату. Если я – часть всего этого, то кем я тогда была до? И главное – кем мне теперь быть?

***

Была глубокая ночь. Часы на стене мерцали бессмысленно – время, как казалось Эми, текло по своим законам, не привязанным к стрелкам и суткам. Эми лежала на спине, уставившись в потолок, и знала: она не уснёт.

Что-то было не так. Воздух – слишком плотный. Подушка – слишком мягкая. Тишина – слишком громкая. Она откинула одеяло, накинула на плечи тонкую накидку и, босиком ступая по прохладному полу, подошла к двери. Рука на ручке – и ни секунды колебаний.

А могла бы я вот так, в своей прежней жизни, выйти ночью одна? Просто уйти куда-то, не объясняясь?

Мысль щекотала где-то в глубине, как дразнящий запах, который никак не удаётся вспомнить. Уже на улице, она коснулась запястья. Там, где был знак бесконечности – тонкая татуировка, будто нарисованная пером. Он чуть мерцал, когда её пальцы задержались на нём.

Почему у Криса такой же?

Она видела это. Почти почувствовала, как символ вспыхнул, когда он к ней прикоснулся в тот день.

Что это может значить?

Память сопротивлялась. В ней были дыры – не пустоты, а замурованные стены. Она чувствовала: за ними что-то есть. Что-то важное.

Незаметно Эми подошла к замку Раздора. Тёмные арки вырастали перед ней, как призрак прошлого. Она шагала туда, будто в сон – бесшумно, осторожно. Внутри, к её удивлению, было оживлённо: чьи-то голоса, смех, тихие шаги, запахи алкоголя и ладана.

Но Эми не за этим пришла. Её тянуло к тишине. К чему-то… иному. Она долго петляла по коридорам, избегая оживлённых залов и шумных лестниц. И вдруг – в конце одного из длинных пустых переходов – заметила крошечную приоткрытую дверь. Без табличек. Без украшений. Просто… была.

Эми прижалась к ней и, затаив дыхание, проскользнула внутрь. За дверью был другой мир. Библиотека и сад, сросшиеся в единое целое. Книжные полки, как деревья, тянулись вверх, их корешки блестели, как влажные листья. Между ними – арки из живых ветвей, усыпанных сияющими цветами. Тёплый влажный воздух пах цитрусами, пряностями и старыми страницами.

Она прошла мимо небольшого пруда, усыпанного лепестками, и присела на кованую скамью под вьющимся деревом.

На табличке рядом с растением значилось:

Tactus memoriae – Прикосновение памяти.

«Прикосновение к этому цветку может вызвать всплеск одного забытого чувства. Эффект непредсказуем.»

Эми провела пальцем над лепестком. Ей казалось, что он был бархатистым, как дыхание. Но прикасаться не решилась.

Дальше были:

Lux Veritas – светящееся растение, чьи листья пульсировали светом, реагируя на эмоции; Verba viva – тонкие лозы, на которых росли… книги. Да, книги, обёрнутые в листву, как в коконы.

Она взяла одну. На обложке – ни названия, ни автора. Только лёгкий рельеф символа: та же самая бесконечность. Захотела открыть, но книга не подалась. Что это за место? Кто его сделал? И почему здесь так хорошо. Сад и книги дышали вместе. Здесь всё было наполнено смыслом, которого она пока не могла постичь. Но сердце билось чуть ровнее, будто нашло осколок покоя.

Глава. – Тату.

– …Ты понимаешь, что он меня просто кинул, да? – зло бросил Крис, резко разворачиваясь к Гаву. – Кинул. Я отдал ему свои лучшие камни. Любимые. За что? За то, чтобы он хотя бы попробовал это свести? А?

Гав вздохнул и, казалось, собирался ответить, но Крис не дал ему слова.

– А через пятнадцать минут, – процедил он, сверля друга ледяным взглядом, – эта чёртова татуировка вернулась. Один в один. Будто и не трогали.

– Он ведь предупреждал, что случай нестандартный, – мягко заметил Гав, поглядывая на витиеватые изгибы потолка. – Возможно, это не просто след. Может, знак, не подчиняющийся законам тела.

– Ага, зато его кошелёк вполне себе подчиняется моим камням! – Крис зло рассмеялся. – И, как я понимаю, возвращать он их не собирается?

– Он… питает слабость к материальным ценностям, ты же знаешь. – Гав развёл руками. – Но он все равно мой друг, как-никак.

– Твой друг, – с нажимом повторил Крис. – Ты его привёл. Ты сказал, что он поможет. Ты сам ручался.

– И поэтому я рядом с тобой. Уже два часа мы лазаем по этой библиотеке, Крис. Я тоже ищу. Вместе с тобой. Хоть ты сам и не знаешь, что именно ищешь.

Крис отмахнулся, резко повернулся к следующему стеллажу и пробурчал:

– Какой ты благородный. Прямо рыцарь. А всё из-за того, что тебе не терпится познакомиться с новенькой, да?

– Мы же договаривались. – Гав говорил спокойно, но с ноткой упрёка. – Ты обещал показать её.

– Я обещал, если ты поможешь. А ты привёл шарлатана, который забрал мои камни. Так что не заставляй меня считать тебя ещё и… – Крис не стал договаривать.

Гав выдержал паузу и сказал:

– Всё ради дела, друг мой. Я ведь даже не ради себя…

– Конечно. Ты же не хочешь затянуть её в свои сети, нет-нет. – Крис саркастически усмехнулся. – Ты ведь никого ближе, чем «друг», не подпускаешь. Боже, как романтично…

Эта фраза, казалось, ударила Гава сильнее, чем он хотел показать. Его улыбка дрогнула, а в глазах мелькнуло что-то… тёплое и ранимое. Он отвёл взгляд.

– Продолжай, – попросил Гав, в надежде вспомнить что-то еще, казалось что совсем рядом, совсем близко, – я кажется что-то вспоминаю…

– Может, ты просто боишься? Боишься, что если снова впустишь кого-то – будет больно? – отрезал Крис.

Тишина. Гав медленно выпрямился, лицо стало закрытым. Он отступил на шаг и молча отвернулся.

– Вспомнить не удалось, зато обидеть меня у тебя получилось на «ура»!

Крис вдруг застыл, как вкопанный. Гав чуть не врезался в него.

– Ликуй, мой друг, – Крис сказал это с ленивой усмешкой, глядя куда-то вглубь зала. – У тебя сегодня праздник.

– Что?

Крис махнул рукой в сторону лавки под вьющимся деревом. Там, освещённая мягким светом растений, сидела девушка с книгой. Она пыталась открыть её, осторожно водя пальцами по странному замку-обложке, как будто боялась сломать.

– Вот то, что ты так хотел увидеть, – сказал Крис. – Как видишь, ума в ней не особо много.

– Цыц, – резко бросил Гав. – Не говори так.

– Ну-ну, иди, знакомься. Я пас. – Крис развернулся и уверенно зашагал к следующему стеллажу, исчезая за поворотом.

Гав на секунду задержался, потом глубоко вздохнул, собрался – и направился к лавке.

***

– Ох… – Эми вздрогнула, заметив его. Книга чуть не выскользнула из рук. – Я… простите, я просто…

– Всё в порядке, – его голос был мягким, как бархат. – Здесь можно сидеть. И читать. И… задумчиво щуриться на непонятные книжные замки.

Эми засмеялась. Чисто, почти беззвучно.

– Я просто не уверена, что эта книга «хочет», чтобы её открывали.

– Тогда, возможно, она из тех, которые читают «тебя». – Гав присел рядом, на почтительном расстоянии, и улыбнулся. – Я – Гавриэль. А ты, если не ошибаюсь, та самая загадочная новенькая?

Эми прижала книгу к груди, чуть смущённо кивнула.

– Эми.

– Приятно познакомиться, Эми. – Он чуть склонил голову. – Ты… выбрала очень красивое место.

Она огляделась – и на лице появилась лёгкая улыбка.

– Оно будто зовёт. Знаете… тут так спокойно. Почти волшебно.

– Почти? – приподнял бровь Гав.

– Ну… если бы тут ещё кто-то мог ответить на мои вопросы, – она усмехнулась, – было бы совсем волшебно.

– Возможно, ты нашла правильного собеседника. – Он посмотрел на неё внимательно, но мягко. – Что именно ты хочешь знать? И давай перейдем на «Ты», я ничем почти не отличаюсь от тебя, ну кроме того, что я мужчина, – попытался пошутить Гавриэль.

– Хорошо, – мило улыбнулась Эми. Она медленно перевернула книгу в руках, снова безуспешно пытаясь открыть её.

– Почему все так смотрят на меня? – вдруг спросила она, не поднимая глаз. – Такое чувство, будто я тут какая-то… неправильная. Или особенная. Хотя, ну… разве я одна такая? Здесь ведь постоянно кто-то появляется? Люди умирают каждый день, разве нет?

Гав немного посерьёзнел, чуть склонив голову.

– Ты права. Люди умирают постоянно. Но… – он задумался, глядя куда-то в сад, – …до твоего появления был долгий перерыв. Почти месяц. Ни одной новой души. Это… странно. Все стали нервными. Тревожными. Даже те, кто обычно скрывает это за масками.

Он усмехнулся.

– А потом появилась ты. И вскоре – снова начались «прибытия». Но именно твой приход вызвал, скажем так… бурю в спокойном болоте. Поэтому тебе уделили чуть больше внимания, чем другим.

Эми поиграла пальцами с уголком книги.

– Ага… буря, – повторила она тихо. – Жаль, что я почти ничего не помню о себе. Только имя…

– Это уже начало. – Гав улыбнулся мягко. – Но, если тебе тяжело вспоминать прошлую себя… давай говорить о «новой» Эмили. Что уже случилось с тобой здесь?

Эми на мгновение оживилась.

– Ну… у меня прекрасный дом. Тёплый, светлый. Я не знаю, кто его придумал, но он будто… знал, что мне нужно. Когда я там, мне спокойно.

Она чуть улыбнулась, потом добавила:

– Я была на улице Похоти. Это было… странно. Я никогда не чувствовала себя так смущённо. И неуютно. Словно что-то чужое, но в то же время – слишком близкое.

Она замолчала, взгляд стал рассеянным. Потом – чуть хрипло:

– И я встретила одного… ангела смерти, как мне показалось. Холодного. Почти пугающего. Его зовут Крис…

Эми резко оборвала себя, глаза расширились.

– Извини. Я… что-то всё это вываливаю на тебя. Сама не понимаю почему.

Гав мягко рассмеялся.

– Может, тебе просто не хватало друга. – Он посмотрел на неё тепло. – Я умею слушать. И, признаюсь, мне приятно, что ты доверяешь.

Она посмотрела на него и впервые за всё время полностью расслабилась. Потом тихо сказала:

– А расскажи про себя?

– Хм, – Гав сделал вид, будто обдумывает важное решение. – Ну, допустим. Я – Гавриэль, поэт в душе, ловец взглядов и философ без диплома. Люблю долгие беседы, хорошие книги, странные сады и… доводить до белого каления своего друга Криса, того, кто тебя напугал. Он, кстати, терпит это исключительно по старой дружбе.

Эми неловко хихикнула. Точно «не классно» было плохо выражаться о его друге.

– А что ты здесь делаешь?

– Я ищу. Всё время. Иногда воспоминания, иногда людей, иногда… самого себя. А в последнее время – помогаю Крису с одной странной задачкой. Но он сам не знает, что ищет, так что и моя помощь… туманна.

Он посмотрел на её запястье.

– Кстати, я слышал, что у вас с ним… парные татуировки?

Эми вздохнула.

– Да. Это… больно. Словно проклятая метка. Я не понимаю, откуда. И почему. И главное за что? Именно с ним, за что, нет бы с кем-то приятным, любезным, хотя бы на немножко. Я просто «везунчик» какой-то! – сказала Эмили, показывая кавычки в воздухе.

Она показала книгу, на чьей обложке серебрилась выгравированная восьмёрка, похожая на знак бесконечности.

– И вот это. Она не открывается. А знак – как будто… тот же. Мне страшно.

Гав чуть прищурился, осматривая книгу.

– Хм… Может, Крис должен это увидеть. Давай я……

– Не стоит.

Голос Криса раздался откуда-то сбоку, холодный и отрезвляющий. Они оба обернулись. Крис стоял чуть поодаль, в тени между двумя колоннами, глядя на них с выражением ледяного раздражения. Его взгляд был прикован к их рукам, к книге – и, возможно, к тому, как свет падал на лицо Эми, когда она смеялась. Но ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Я всё слышал. – Его голос был спокойным, но угрожающим. – Вам весело?

Гав чуть нахмурился.

– Мы просто разговаривали. Ты же сам сказал: «иди сам».

– Я сказал – «я пас». А не: «устраивай свидание в моём присутствии».

Эми напряглась, прижала книгу к груди. Гав быстро встал.

– Не думаю, что мы виноваты в том, что ты решил играть в призрака за колонной.

Крис бросил на него взгляд, полный холода и презрения, потом задержался на Эми.

– Надеюсь, ты хотя бы что-то интересное нашла в этой библиотеке.

Он развернулся и медленно пошёл прочь, оставляя за собой ощущение покинутого холода. Гав молча смотрел ему вслед. Потом посмотрел на Эми.

– …А он умеет производить впечатление, правда?

Эми молча кивнула.

– Только вот… я пока не могу понять, хорошее оно – или совсем наоборот…

Глава. – Его высочество Крис.

Он пробирался между стеллажами, хмуро перебирая книги. Одна обложка – яркая, обманчивая. Вторая – пыльная, без названия. Ни одна не отзывалась. Он злился. Эта библиотека… она будто издевалась. Столько знаний, а ни одного ответа.

– «Проклятье», – прошипел он себе под нос и швырнул книгу обратно на полку.

И тут – смешок. Лёгкий, почти звонкий. Гавриэль. И… она. Крис затаился. Почти против воли – подошёл ближе, прячась за колонной. Не для того чтобы подслушать – нет, конечно. Просто… он должен знать, о чём они говорят. Чем она так занята, что не замечает даже, как сильно раздражает его своим присутствием?

Сначала – её голос. Тихий, почти обиженный: «Почему все так смотрят на меня?..»

Он скривился.

«Наивная. Да потому что ты – катализатор хаоса. Ты здесь – сбой. Проблема. А не принцесса, которую все должны оберегать».

Голос Гава – мягкий, тянущий, как сироп: «…довольно долгий промежуток. Почти месяц. Все были смущены… потом появилась ты…»

Крис скрипнул зубами.

– Ага. И мир сразу сошёл с ума. Ну да, конечно. Эффект бабочки в юбке…

«Я почти ничего не помню…»

– Вот уж новость, – подумал он. – А язвить у тебя памяти хватает.

«Дом прекрасный…»

Он фыркнул.

– Ты бы знала, сколько ресурсов на этот твой «прекрасный дом» ушло. Словно для королевы создавали, только зачем?

«На улице Похоти было смущение…»

Крис нахмурился.

– Тебе повезло, что только смущение.

«Я встретила ангела… Криса…»

Он замер. Слова, произнесённые сдержанно, почти неуверенно. Но они прозвучали. Его имя. Из её уст. Откуда узнала?

«Извините… не знаю, почему всё это вываливаю на вас…»

Он сжал кулаки.

– А со мной ты только сарказмом кидаешься. Ни малейшей искренности. А тут – так, значит, легко, да? Гавриэль – такой удобный собеседник, весь из себя понимающий.

«Тебе просто не хватало друга…»

– «Друг». Ага. Дружба у вас прямо искрит, как провода в грозе…

«Расскажи о себе…»

Он уже не слышал, что отвечал Гав. Он видел, как она смотрит. Как искренне смеётся. Как наклоняется к нему, держа книгу на коленях.

И – знак бесконечности. Снова. Горькая насмешка. Ирония.

«… Может, Крис должен это увидеть. Давай я…»

Крис вышел из тени. Спокойно. Холодно. Внутри буря, но на лице – ледяной щит.

– Не стоит.

Он увидел, как они вздрогнули. Почувствовал, как напряглась Эми. И это почему-то не принесло никакого удовлетворения.

– Надеюсь, ты хоть что-то интересное нашла, – бросил он и отвернулся.

Он должен был подойти. Взять книгу. Осмотреть. Но… Нет. Эта комната – как будто выдавливала воздух из лёгких. Отвращение, раздражение, злость – всё смешалось. Ему было… плохо. Он вышел из зала быстрым шагом, не оглядываясь. Что его бесит больше – Эми или Гавриэль? Он не мог ответить. Что сильнее: раздражение от ерунды или ревность от того, что не его выбрали слушать? Тоже неясно. Он знал одно: Гав должен был быть на его стороне. Он обещал. Помощь, поиск, поддержка. А в итоге – флирт в розовом саду.

«за что, нет бы с кем-то приятным, любезным, хотя бы на немножко.».

Слова вспыхнули в памяти.

– Как будто кто-то может сравниться со мной? Да ты, дорогая моя Эми, просто мега везунчик, раз в наставники достался тебе я, еще и четыре помощи подарил…Точно вот где была ошибка, был слишком добр к ней!

Крис остановился, в груди клокотало. Он прошипел сквозь зубы:

– Бред.

И пошёл дальше – туда, где не было её смеха, не было этого голоса, и, главное, не было предательски мягких, «понимающих» глаз Гавриэля.

Глава. – Свет сквозь трещины….

Гавриэль ввалился без стука – как всегда. Ветер с улицы впустил за ним запах кофе, книг и чего-то тёплого, солнечного – словно он сам впитал в себя последние отблески дня. Крис поднял глаза от груды бумаг и, не скрывая раздражения, холодно произнёс:

– Ну надо же… Как ты решился покинуть свою новую подружку? Беседа закончилась?

– Мы мило попрощались, – спокойно ответил Гав, с тем же лёгким тоном. – Эми пошла спать. Взяла ту самую книгу, кстати. Хочет в ней разобраться.

– Надо было тащить её сюда, – буркнул Крис, не отрываясь от пожелтевших страниц.

– Эми? А и правда идея неплохая, – с готовностью подхватил Гав.

– Придурок, – лениво и без эмоций отозвался Крис.

– Ну да. Если бы ты не сбежал, мы бы сейчас были на шаг ближе к разгадке, – Гав лениво усмехнулся. – А так – хочешь посмотреть, иди сам.

Крис сжал зубы. Его пальцы нервно стиснули край листа. Он опустил глаза, скрывая раздражение.

– Идиотство…

Он вновь углубился в расшифровку, но чувствовал взгляд друга.

Тот лениво рассматривал кристаллы среди книг, всё больше теряя интерес, и вдруг заговорил:

– Она… странная. Но в хорошем смысле. Яркая, как солнце. Словно живая искра среди этих теней. Тянет к себе.

Крис усмехнулся краем губ, не поднимая взгляда:

– Искра? Скорее фейерверк перед взрывом. Светит – да. Но внутри – боль. Ты не видишь? Она сгорает изнутри. Горит, как свеча на ветру. Не ярко – мучительно.

Гав замолчал. Потом тихо сказал:

– А мне кажется, в ней всё-таки есть жизнь. Она смеётся так, будто живёт. Глаза – сияющие, изумрудные. В них и смех, и грусть.

Крис медленно поднял взгляд. Его голос стал тише, но острее:

– Эти глаза… будто смотрят сквозь. В точку, которую уже не вернуть. В них холод. Замерзшая тоска. Ресницы дрожат от слёз, которых никто не слышал. А тени под глазами – не от бессонницы. Они как от криков, не вырвавшихся наружу.

– Волосы у неё роскошные, – мягко вставил Гав, будто пытаясь облегчить разговор. – Как у актрисы из старого кино.

– Длинные, волнистые, тёмные. Идеально уложены – будто она только вышла из салона. Но секутся. Символ. Она – как кукла, которую расчёсывали слишком часто. И теперь сжимает кулаки, чтобы не закричать.

Гав прошёлся по комнате, отворачиваясь:

– Знаешь, ты видишь в ней рану. А я – возможность. Она не притворяется. Просто защищается. Но хочет доверять. Я это чувствую.

Крис отложил бумаги и выдохнул:

– Не путай яркость с правдой. За этим светом – пропасть.

– А ты? – тихо спросил Гав. – Не боишься ли, что она… настоящая?

Крис молчал. Долго. Потом лишь хмыкнул и откинулся в кресле:

– Она раздражает. Как и ты. Всё, чем вы занимаетесь – ерунда. Она мешает. Ты мешаешь. Вместо помощи – болтовня и флирт. А я снова всё разгребаю один.

– Может, тебе просто не по себе от того, что со мной она была милой, а с тобой – колючей? – Гавриэль улыбнулся, но уже без прежней лёгкости.

Крис резко встал. Задетый, но промолчал.

– Мы оба чувствуем слишком тонко. Только ты – бежишь, а я пытаюсь понять. – с умным видом сказал Гав.

Наступила тишина. Гав подошёл к двери, обернулся:

– Знаешь, Крис… ты всё равно заметил. Значит, тебе не всё равно.

Дверь закрылась. Крис остался один – в полутемной комнате, среди пыльных страниц и тлеющих мыслей.

Глава. – Тишина.

Гав ушёл шумно, как всегда – оставив за собой след, как вибрацию присутствия. Запах улицы, пыли, кофе… и Эми. Слишком явный. Слишком раздражающий.

Крис остался с бумагами, которые теперь казались ещё более бесполезными. Он провёл пальцем по краю одной из страниц – сухой, холодной. Как он сам.

Книга у неё.

«Хочешь – иди сам», – всё ещё звучало в голове.

Он знал, почему ушёл. Не захотел остаться рядом с той яркой оболочкой, которая трещала по швам. Увидел трещины – глубокие, старые. И это было слишком знакомо.

Она сломана. Но не понимает этого. Живёт в иллюзии силы и лёгкости, а внутри – всё давно разорвано.

Привлекательна? Да, пожалуй. Даже красива. Но это не повод. И не причина. Он не хочет привязываться. Это всегда заканчивается одинаково. Ты думаешь, нашёл искру – а тонешь в чужой боли, страхах, драмах. А он? Он не спасатель. Он здесь не ради неё. И не ради сочувствия. Он один. Всегда был один. Так проще. Он знает, зачем здесь. Разобраться с татуировкой. Найти ответы. Закончить это. И если для этого нужно будет подойти к ней – он подойдёт. Заберёт, что нужно. Книгу. Факты. И всё. Потому что никто не стоит его внимания. Ни она. Ни её глаза, полные прошлого. Он подойдёт, скажет правильные слова. Холодно, спокойно. Он умеет быть обаятельным. А когда она раскроется – как цветок, гниющий изнутри, – он возьмёт своё. И уйдёт. Не он будет тем, кого она утянет вниз.

***

Общий зал был почти пуст. Тусклый свет проникал сквозь окно, заливая пол блеклым серебром. Эми сидела на диване: книга раскрыта на коленях, ноги поджаты, взгляд сосредоточенный. Все же смогла открыть, не такая уж и глупая. Но стоило Крису появиться в проёме, как она словно насторожилась. Даже не подняв глаз, она иначе сжала плечи – напряжённо, настороженно.

– Уютно устроилась, – проговорил он, приближаясь. В голосе звучала вежливая ленца. – Интересное чтиво?

– У тебя есть свои книги, – ответила Эми, не поворачивая головы. – Или ты и читать предпочитаешь глазами других?

Он усмехнулся. Ни раздражения, ни злости – лишь снисходительный интерес.

– Просто хотел убедиться, что ты не потерялась в догадках. Книга всё-таки… не самая очевидная.

– Не волнуйся. Я справляюсь, – всё-таки подняла глаза она. Колючий взгляд – острый, как осколок стекла. – А если не справлюсь – тем лучше. Никто не пострадает.

– Не факт, – спокойно сказал он и сел рядом, чуть поодаль. – В этой книге могут быть вещи, о которых лучше знать. Особенно если не хочешь…

– Ты пугаешь? Или предупреждаешь? – Она склонила голову, наблюдая за ним, как за хищником. Не испуганно – с вызовом.

– Зависит от того, как ты воспринимаешь заботу.

– Забота? – усмехнулась Эми резко, будто брызнула осколками. – Серьёзно? Ты? Ты не умеешь заботиться, Крис. Ты умеешь манипулировать. У тебя взгляд – как у сканера. А слова – мягкие только снаружи. Внутри – лёд.

На секунду он замолчал. То ли не ожидал, что она так точно почувствует, то ли просто не привык к тому, что его читают.

– Значит, ты меня раскусила?

– Почти. Но этого достаточно, чтобы книгу тебе не отдавать.

Он кивнул. Холодно. Без эмоций.

– Хорошо. Пусть пока останется у тебя.

Она не расслабилась. Ни на миллиметр.

– Спасибо за разрешение, – с усмешкой.

Он встал.

– Только учти, Эми. Эта книга – не игрушка.

– Ты говоришь так, будто знаешь всё.

Крис задержал на ней взгляд.

– Нет. Я говорю так, будто знаю, насколько опасен этот мир.

Он ушёл, не обернувшись. Но внутри остался тонкий укол. Не из-за книги. Из-за того, что впервые за долгое время кто-то… не поддался. И всё же интерес остался. Не тёплый, не живой – осторожный, насторожённый. Он чувствовал её.

И именно поэтому не хотел приближаться.

Глава

. —

Первый бой.

Дурак. Хладнокровный, бездушный дурак.

Эми всё ещё сидела на диване, сжимая книгу, как будто та могла дать ответы. Хотя нет – она и на это не была способна.

– Ну и зачем ты приходил, Крис? – пробормотала она вслух, и голос её прозвучал почти сорвано.

Он не кричал. Не угрожал. Даже не приближался. Но с каждой фразой будто прикасался к ней чужими ледяными пальцами, заглядывая под кожу.

«Ты не умеешь заботиться, Крис. Ты умеешь манипулировать». Как же он… холоден. Не как человек. Как идея. Как программа. И всё ради этой… книги?

Она бросила взгляд на обложку. Потёртая, будто старинная. Без названия. Без автора.

– Что ты такое скрываешь? – процедила она сквозь зубы, резко открывая первую страницу.

Пусто.

Вторая.

Пусто.

Третья, четвёртая, десятки страниц – белые. Абсолютно.

Эми зло щёлкнула книгой, захлопнув её.

– Отлично. Книга-призрак. Великолепно. Мне дали реквизит для спектакля абсурда.

Сердце стучало как бешеное. Она встала, прошлась по комнате. Повернулась. Снова села. Она чувствовала себя как на грани истерики.

«Ты не сойдёшь с ума. Ты просто уже там.»

И в этот момент – стук. Нет. Не в дверь. Внутри головы.

Странное ощущение, будто кто-то в комнате, хотя она одна.

Холод пробежал по спине.

– Эми.

Она резко обернулась. Перед ней стоял силуэт – высокий, с нечёткими чертами, будто нарисован тенью. Постепенно фигура становилась более отчётливой, мужской, с металлическим отблеском в глазах.

– Архитектор? – спросила она глухо. Он кивнул.

– Время пришло. Первое задание.

Она смотрела на него, не в силах сдвинуться с места.

– Я даже не знаю, как… – начала было она, но он её перебил.

– Сейчас узнаешь. Запоминай правила: мы можем влиять на людей – в разной степени. Шёпот – самый простой. Мысли, которые кажутся своими. Проявление – сложнее. Ты можешь быть рядом, пусть и не всегда видимой. Ты можешь принимать любую внешность. Ты можешь усиливать желания. Или страх. Ты можешь зажигать в них искру греха. Особенно если она уже была. А чаще всего – она есть.

Эми молча кивала. Это звучало… пугающе просто.

– Главное, – продолжил Архитектор, – помни: каждый из них уже в грехе. Твоя задача – удержать. Не дать вырваться. Не дать выбраться на свет. Как бы он ни боролся, какие бы попытки ни делал – ты должна вернуть его обратно.

– А если я… если я ошибусь?

– Не ошибёшься. Слушай инстинкт. Грех сам притянется. Но есть один момент. Возможно, тебе попадётся Любящий. Или Любящая. С ними лучше не вступать в контакт. Не ведись на тепло. Это ловушка.

Пауза. А потом – снова холодный, безличный голос:

– Готовься. Скоро ты встретишь свою первую цель.

– Как мне оказаться в мире людей? Волшебная комната, кнопка, камень, портал? Как? – быстро перебирала возможные варианты Эми.

– Просто почувствуй, захоти, представь мир жизни, и сама окажешься там, где нужно, точно также работает и в обратную сторону.

После он исчез так же внезапно, как появился. А книга, всё ещё лежавшая на коленях, вдруг зашуршала сама собой. На одной из страниц медленно проступала фраза: «Тот, кто желал плоти – жаждет её вновь.»

***

На следующее утро мир уже не казался прежним. У нее получилось оказаться тут, в мире людей, может она слишком хорошо все представила, а может просто это легкий способ, совсем не суть. Эми шла по улице среди людей, которых не знала. Слишком много лиц, слишком много жизней, слишком много возможных слабостей. Всё это – как хрупкая сеть, натянутая над бездной.

Один из них – мой. Но кто?

Ответ пришёл неожиданно. Высокий мужчина лет сорока, дорогой костюм, уверенная походка, но глаза… Глаза бегают. Он свернул с центральной улицы, достал телефон и нервно напечатал сообщение.

Вот он.

Имя всплыло в сознании само: Илья, довольно странное и необычное, юрист. Женат. Двое детей. А в телефоне – переписка с несовершеннолетней девушкой. Он шёл на встречу. На поступок, который нельзя будет оправдать. Эми остановилась. В груди сжалось.

– Хорошо. Я попробую, – прошептала она, и отпустила силу.

Сначала – шёпот.

«Ты никому не навредишь. Она сама этого хочет.»

«Ты просто берёшь своё. Все так делают.»

«Ты заслуживаешь удовольствия. После всего, что ты вынес.»

Он замедлился. Вдохнул глубже. Улыбнулся сам себе. Всё шло идеально. Эми наблюдала за ним из-за угла, невидимая. Что-то внутри отвращалось, но долг был сильнее.

И тут – вспышка света. Тихая. Но разрезающая всё.

На тротуар вышел юноша. Обычный. Вроде бы. Светлые волосы, простая одежда, открытый взгляд. Он прошёл мимо Ильи, даже не остановившись. Но что-то в этом движении было… нечеловеческим.

Любящий. Тут как тут. Хотя Эми было интересно посмотреть кто такие эти Сияющие.

Он посмотрел в её сторону. Точно в точку, где она пряталась.

– Один ход твой, один – мой, – сказал он спокойно. – Такие правила.

Эми замерла. Она уступила. По наивности. Или из гордости. Любящий подошёл к Илье и легко положил руку ему на плечо.

– Ты всё ещё можешь вернуться, – прошептал он, но так, что голос эхом прокатился внутри Эми.

Илья остановился. Стер сообщение. Закрыл мессенджер. Выдохнул. Сомнение. Яркое, живое. Как искра в темноте.

Эми отшатнулась.

– Нет… – выдохнула она. – Нет, нет, нет!

Снова попыталась шёпот.

«Это иллюзия. Ты хотел этого. Вернись к себе.»

«Ты уже выбрал. Поздно.»

«Она ждёт. Не упусти.»

Но шёпот не входил. Словно застревал в воздухе. Или… в сердце. Паника нарастала. Она будто задыхалась.

Я не могу проиграть. Не в первый же раз. Я не могу!

И тогда – внезапная, почти болезненная мысль: «Если ты будешь нуждаться в помощи – однажды» …

Крис. Его слова. Его обещание. Одна помощь. Только одна. Эми стояла, стиснув кулаки, с горлом, сжатым страхом.

– Пожалуйста… Будь где-то рядом. Сейчас. Только сейчас…

Глава

. —

Первая помощь или последствия

.

Он не знал, что именно подтолкнуло его. Любопытство? Привязанность? Опасное желание снова проверить границы? Он оказался в Москве почти случайно. Почти.

Крис шёл за ней тенью – не слишком близко, чтобы заметила, и не слишком далеко, чтобы потерять из виду. Её первое задание – и, судя по выражению лица, последнее, если всё пойдёт так же скверно.

Он наблюдал издалека, стоя у витрины книжного магазина, когда она в панике озиралась, теряя контроль. Даже издалека чувствовалась её тревога – почти физически, как дрожь в воздухе. Он собирался уйти. Уже почти. Но…

– Ты просила о помощи четыре раза, – проговорил он, появившись у неё за спиной. – Кажется, пора использовать первую.

Эми, несмотря на отчаяние, встретила его с иронией в голосе, хотя и безумно была рада его видеть:

– Ты и правда следил за мной? Очаровательно. Надо было ещё попкорн взять. Хочешь, я сама тебе книгу заверну?

– Только если с ленточкой, – усмехнулся он.

–Я не просила о помощи, это ты дал свое «не банальное обещание» на 4 помощи. – возразила Эми.

– Я тебе помогу. Но ты знаешь цену.

Она колебалась. Даже сейчас. Даже в отчаянии. Он уже развернулся, чтобы уйти, когда она тихо сказала:

– Ты обещал. Помочь. Один раз – просто так.

Он остановился.

– Вот как. Ладно. Одна помощь. Без книг. Пока.

Крис выбрал телесное воплощение с точностью скульптора. Мужчина лет пятидесяти, уверенный, в дорогом костюме, с голосом, от которого слабели границы морали. Эми он обратил в юношу-бармена – едва двадцатилетнего, с живыми глазами и лёгкой нагловатостью.

Илья уже сидел у стойки, размешивая виски.

– Знаешь, парень, – начал Крис, будто бы с барменом, но достаточно громко, чтобы слышал Илья. – Настоящий мужчина не живёт ради одной женщины. Женщины – это опыт. Разнообразие. Победы.

– Вы считаете, что верность – это слабость? – осторожно спросила Эми, играя роль.

– Считаю, что верность – это страх. Боятся остаться одни, боятся пробовать. А настоящий мужчина не боится.

Илья слушал. Задумался. Его взгляд стал тяжёлым, напряжённым. Что-то в нём треснуло.

– А ведь вы правы, – сказал Илья. – Хватит мне ждать. Сегодня всё изменится.

Крис с Эми переглянулись. Он кивнул – почти неуловимо.

Позже они наблюдали за отчаянными попытками Любящего сделать хоть что-то, хоть как-то остановить этот ужасный поступок. Но все его попытки были тщетными.

– Один ход твой. Один – мой. – Любящий произнёс это без упрёка. Констатация. Факт.

– Ты проиграл, – холодно сказал Крис.

– Возможно, – ответил тот. – Но и вы проиграли кое-что…..

Они смотрели на Илью. На то, во что он превращался. На путь, по которому он теперь шёл. Грех Похоти – яркий, жадный, неутолимый – накрывал его, как туман. И они знали: это только начало.

Илья давно уже испытывал внутреннюю усталость от обыденности: жена, быт, постоянные ссоры по мелочам. Всё казалось тусклым, скучным. Ему не хватало ощущения власти, страсти, ощущения, что он ещё кому-то интересен. Что он – мужчина, а не функция.

В последнее время он всё чаще стал задерживаться после работы. Одна из его стажерок – Маша, семнадцатилетняя, хрупкая, доверчивая, талантливая – смотрела на него с восхищением. В её взгляде он видел то, что давно не видел в глазах жены: внимание, трепет, идеализацию. Это тешило его самолюбие. И в какой-то момент – под нашёптыванием Эми, под влиянием Криса – он убедил себя, что имеет право на то, чтобы «просто почувствовать себя живым». Что «ничего плохого не будет». Что «она сама этого хочет».

Вечером, в тот день он все же назначил встречу с ней в офисе под предлогом помочь с новым, интересным делом. Говорил мягко, уверенно, подбирал слова, как в шахматной партии. Сначала прикосновение к плечу. Потом – комплимент, который был слишком личным. Потом – просьба не говорить никому, ведь «ты взрослая, ты понимаешь». Девочка сначала замерла, не веря. А потом испугалась. Она не закричала – он убедил её, что ей никто не поверит. «Я уважаемый человек. У меня семья. А ты просто фантазируешь».

Эта ночь стала травмой. Маша не рассказала сразу – только спустя неделю, когда её мама заметила, что с ней что-то не так. Пошли скандалы, полиция, суд. Общественный резонанс. Жена Ильи попыталась его защитить, пока не нашла переписку в мессенджере. Развод. Старший сын перестал разговаривать. Младшая дочка постоянно спрашивала, когда папа вернётся домой.

У Маши начались панические атаки, проблемы с доверием. Она бросила спорт, потом юридический колледж. Долго лечилась у психотерапевта.

Илью отстранили от работы, общественность осудила, но он всё ещё пытался оправдаться. «Это была ошибка», – говорил он. Но внутри уже не было раскаяния – только жалость к себе и гнев. И именно это гневливое, упорное оправдание себя окончательно связало его с грехом.

Крис, Эми и Любящий наблюдали не момент поступка – а момент последствий. Рассыпающуюся семью, сломленную девочку, гнев общества. Порочный круг, который не оборвётся – он станет новым источником боли для других. Любящий стоял в стороне, с опущенными глазами. Он знал – иногда любовь не успевает.

Эми стояла, не в силах говорить. Крис смотрел хладнокровно, но внутри что-то едва заметно скрипнуло. Не от вины. От осознания: эта – не просто игра.

Глава. – Трещина.

Эми не помнила, как дошла до дома. Ноги будто сами несли её по улицам, по переходам, по ступеням. Ключ всё время выскальзывал из дрожащих пальцев. Наконец она вошла, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, медленно оседая вниз.

Ничего не чувствовалось. Ничто не имело смысла.

Илья… Маша…

Она провела рукой по лицу – оно оказалось мокрым. Когда она успела расплакаться?

Свет включать не хотелось. Она не хотела видеть своё отражение – заплаканное, бледное, пустое. Тело ломило от усталости, но внутри горело. Не так, как раньше. Не так, как когда ты влюблён или вдохновлён. Нет. Это был другой огонь. Чёрный. Отравленный.

– Как я могла?.. – прошептала она. – Как?..

Она не спала. Сидела на полу в темноте, обняв себя за плечи. Мысли были прерывистыми, острыми. Они скакали от одной к другой, снова и снова возвращаясь к Маше. К Маше и Илье.

К Крису.

Крис… Он знал. Он видел. И он помог. Но зачем?

Стук в дверь прозвучал негромко, почти вежливо. Эми вздрогнула, вскочила. Сердце заколотилось.

– Уходи! – крикнула она. – Я не хочу тебя видеть!

Но дверь отворилась. Конечно. Это мог быть только он.

Крис вошёл – как всегда тихо, как всегда сдержанно, будто ничего страшного не произошло. Он смотрел на неё спокойно. В этом взгляде – ни капли сожаления.

– Я… – начал он, но Эми перебила:

– Что тебе надо?! – голос дрожал, но был резким. – Пришёл посмотреть, как я разваливаюсь? Доволен?

– Я пришёл, потому что ты просила помощи, – ровно ответил он, приближаясь. – Я помог.

– Помог?! – Эми метнулась вперёд, будто собираясь ударить. – Ты видел, что он сделал?! Ты видел, что с ней будет?!

Он кивнул. Всё так же спокойно.

– Я видел. И уже говорил: выбор сделал он.

– А мы что? Просто наблюдатели? Статисты?! Мы держали его за руку! Мы толкали его! Мы… мы сами его туда затащили! Ты понимаешь это?! – прокричала Эми и медленно осела на пол, без сил.

Крис чуть приподнял бровь.

– Мы просто потянули за нить. Он выбрал сам. Так всегда. Даже если бы не ты, он бы нашёл другой повод. Другой голос. Другую причину.

Крис опустился на корточки напротив неё, пытаясь заглянуть в глаза.

– В этом мире нет героев, Эми. Ты хотела сыграть в свет – но здесь свои правила.

– И поэтому мы должны делать вид, что это нормально?! – сорвалось у неё.

Он пожал плечами.

– Нет. Но мы не можем позволить себе ломаться каждый раз, когда мир доказывает, что гниёт изнутри.

– Прекрати, Крис. Не умеешь – не пытайся утешать.

– Я и не пытаюсь, – холодно бросил он, вставая. – Я объясняю. Ты не первая, кто увидел последствия. И не последняя. Но если каждый раз ты будешь разбиваться, то сама станешь их частью.

– Ты… – Эми сжала кулаки, голос сорвался. – Ты хотел книгу. Ты променял мою душу, мою вину, на какую-то чёртову книгу!

– Ты сама заключила сделку.

– Я не знала, что всё будет вот так! – закричала она. – Что это будет по-настоящему! Ты же мог… мог сказать, что это убьёт меня изнутри!

– Добро пожаловать в реальность. Здесь никто не держит за ручку, Эми. Ты хотела быть одной из нас? Пожалуйста.

– Я не знала, что всё так! – она выплёвывала каждое слово. – Что это будет так… грязно! Жестоко! Что ты будешь таким…

– Каким? – он шагнул ближе. – Честным? Прямым? Тем, кто нужен, чтобы выжить здесь?

– Нет, – выдохнула она. – Таким, у кого нет души. Ты вообще когда-нибудь чувствуешь что-то, Крис?

Он вздрогнул. Едва заметно. Её слова попали вглубь.

– Знаешь, Эми… – глухо сказал он. – Я тоже когда-то кричал. Я тоже рвал себя. Но это ничего не меняет. Это просто делает тебя слабее.

– Значит, я слабая?! – теперь она не кричала, она визжала. – Я виновата, потому что чувствую?! А ты молодец, потому что умеешь держать лицо?!

– Нет, – резко бросил он. – Потому что я умею выживать.

– Да пошёл ты… – прошептала она, отступая к стене. – Ты не живёшь. Ты существуешь. И заставляешь всех вокруг чувствовать себя ничтожествами.

Он посмотрел на неё долго. Слишком долго. И вдруг резко развернулся к двери.

– Я устал быть виноватым перед теми, кто сам просит помощи, а потом винит меня за последствия. Варись в своей истерике одна.

– Уходи! – выкрикнула она. – Исчезни! Я не хочу тебя видеть! Никогда!

Он захлопнул дверь с такой силой, что задрожали стены.

Эми осталась одна. В абсолютной тишине.

И тут всё хлынуло – слёзы, рыдания, крики. Она опустилась на колени, завыла в подушку. Руки дрожали, губы шептали бессмысленные слова.

Она не знала, сколько прошло времени. Казалось, это была не ночь. Это была вечность.

И трещина – тонкая, едва заметная – пошла по ней. Словно внутри начало рушиться нечто важное. Очень важное. И уже никогда не будет по-прежнему.

Глава. – Молчание.

Крис сидел у себя, уставившись в одну точку на стене. Он не читал, не думал, не дышал – просто был. В этом странном, вязком покое после шторма. В ушах всё ещё звенел крик. Его. Её.

Он закрыл глаза, но лицо Эми не исчезло. Заплаканное, перекошенное от боли. И взгляд – тот самый, в который не хотелось смотреть. Не из-за упрёка. Из-за пустоты.

Он знал.

Он чувствовал.

Сломалась.

«Я не хочу тебя видеть. Никогда».

Он слышал это раньше. Не раз. Но сейчас… сейчас эти слова врезались куда глубже. Он провёл рукой по лицу, выпрямился, сжал пальцы. Хватит. Она знала, на что шла. Он лишь дал выбор. Он всегда даёт выбор.

Но галочка в голове всё равно поставилась: «Была сломана. А теперь… теперь – окончательно.»

Он встал, подошёл к окну. Снаружи жизнь текла своим чередом – чужая, далёкая. И вдруг пришло понимание: ему нужна та книга. Без неё они не сдвинутся. Без неё всё – зря.

Он вышел. К единственному, кто всегда знал, что сказать.

***

– Она ненавидит меня, – сказал Крис, усевшись на подоконник в комнате Гавриэля.

Гав возился с чайником, не глядя на него.

– Что ж, ничего нового, – фыркнул он. – Ты не особо располагаешь к себе.

– Не в этом дело.

– А в чём?

Крис замолчал. Уставился в пол.

– Я видел её… Она была как выброшенный за борт ребёнок. Я не думал, что будет так. Но она сама просила.

– Ты сейчас оправдываешься?

– Я анализирую, – отрезал Крис и встал. – Она не отдаст мне книгу. А она нужна.

– И ты решил вломиться к ней и забрать? Прекрасно. Логика просто божественная.

– Пойдёшь со мной?

Гав какое-то время молчал. Потом вздохнул:

– Ладно. Только потому, что не хочу, чтобы ты окончательно добил бедную девчонку.

***

У двери Крис стоял, не торопясь стучать. Будто надеялся: если дать ещё секунду – всё может измениться. Но Гавриэль не был из тех, кто ждал. Он уже коснулся звонка.

Дверь открылась медленно.

Эми стояла на пороге, как выжженная изнутри, с глазами, полными пустоты, и губами, сжатыми от боли.

– Что вам нужно? – голос хриплый, натянутый.

– Поговорить, – тихо сказал Гав.

– Не о чем.

– Пожалуйста. Хотя бы несколько минут. Без Крисовских манипуляций.

Эми метнула взгляд в сторону Криса – острый, колючий. Тот молчал. Как статуя.

Она отступила, впуская их. Пройдя в гостиную, Эми устроилась на краю дивана, сжав колени. Гав – рядом, но на расстоянии. Крис бесшумно исчез вглубь дома, тенью.

– Ты, наверное, думаешь, что я тоже предатель, – начал Гав, глядя в пол.

– Ты просто ничего не сделал, мог же предупредить о последствиях… – устало ответила она. – А в этом, наверное, и есть предательство.

– Я думал, ты справишься. Ты казалась сильной.

– А я не хочу быть сильной, – прошептала она и всхлипнула.

Он не стал тянуться к ней. Просто остался рядом.

– Ты не сломалась, Эми. Боль – это нормально. Если перестанет болеть – вот тогда страшно.

– Легко говорить. А у тебя такое было? Когда кажется, что ты просто пустой?

– Было, – он встретился с ней взглядом. – Поэтому и знаю: это не конец.

Молчание на секунду сделалось мягким. Как одеяло.

– Хочешь, покажу тебе одну вещь? – тихо сказала она. – Просто… то, что напоминает, кто я.

Он кивнул. Эми встала и направилась в спальню.

***

Крис в это время ходил по комнате, как хищник в клетке. Он проверил полку, ящики, коробки. Но книги не было.

А значит – она должна быть где-то рядом с Эми. Там, где ей спокойно. Где она чувствует себя в безопасности.

Он открыл тумбочку. Пусто. Взгляд метнулся к креслу. Ничего. Шкаф? Нет. Даже он не опустится до того, чтобы рыться в её белье. И именно в этот момент она вошла.

Застыла. Несколько секунд – просто смотрела, как он копается в её вещах. И всё рухнуло.

– Ты… – голос дрогнул. – Ты невыносим.

Она подошла к кровати, сунула руку под подушку – и вытащила книгу.

– Вот! Вот она! Это то, что тебе нужно?! – её крик сорвался в гнев. И она метнула книгу в Криса.

Он не уклонился. Книга ударила в грудь и с глухим звуком упала на пол.

– УБИРАЙТЕСЬ!

В дверях появился Гав.

– Эми, стой, он…

– А ты?! – она обернулась. – Я думала, ты другой. А ты просто отвлекающий манёвр!

Гав отвёл взгляд. Промолчал.

– УХОДИТЕ!

Слёзы брызнули из глаз. И дверь захлопнулась перед ними.

***

Они стояли в тишине. Всё было – книга, нужная информация – но не было никакой радости. Только пустота. Даже стыд пронзил Криса на секунду, но он быстро его прогнал. Она могла бы отдать всё добровольно. Могла бы.

Книга обожгла ему ладони. Проступила новая надпись: «Цена знания – сердце того, кто его ищет. Иногда, чтобы найти свет, нужно сначала потерять своё отражение».

Крис смотрел в пол.

– Всё. Она сдалась. Похоже, станет Сумеречной.

– Нет, – прошептал Гав, не сводя глаз с закрытой двери.

– У меня есть идея. Одна знакомая… Она может помочь.

–Кто?

– Та, кто умеет отличить сломанных от потерянных. И если хоть что-то можно склеить – она найдёт как.

Крис молча кивнул.

Глава. – Терпение и Порох.

Он сидел на лавке, весь сжавшись в себе, словно боялся, что при соприкосновении с внешним миром лопнет изнутри. Руки были сжаты в кулаки, ногти впивались в ладони. Я видела, как у него тяжело поднимается грудь – горячет дыхание, будто внутри кипел чайник под давлением. Его звали Артём. Ему было двадцать шесть. Парня уволили с работы – несправедливо, подло. А тот, кто это сделал, сейчас смеялся на корпоративе в кафе напротив.

Рядом с Артёмом стоял мужчина. Высокий, широкоплечий, с коротко остриженными светлыми волосами – словно только что вышел из казармы. На нём – простая чёрная куртка и тёмные штаны, но держался он так, как держатся те, кто привык командовать, хотя внешне будто бы просто наблюдал.

Громов.

Он говорил негромко, слегка наклонившись к Артёму. Шёпот, отметила для себя Лидия.

– Ты не виноват. Это они довели. Не ты начал эту войну. Так почему ты должен страдать? Ударь первым – покажи, что ты не тряпка.

Тон был спокойный, почти дружеский. И в этом заключалась опасность. Слова ложились, как яд – не горячий, а холодный, действующий медленно, разрушая изнутри.

Потом Громов увидел меня. Его взгляд на секунду потеплел. Я подошла ближе.

– Здравия, Лидия, – сказал он почти с улыбкой. – Не ожидал тебя увидеть на этом задании.

– А ты, как всегда, работаешь без энтузиазма, – тихо сказала я, присаживаясь рядом с Артёмом. – Даже уговариваешь так, будто сам не веришь в свои слова.

Он чуть усмехнулся:

– Не люблю переигрывать. У каждого свой стиль. Но если хочешь спасти – нужно поторопиться. Он уже почти сорвался.

Я посмотрела на Артёма. Его губы дрожали. Он бормотал что-то про предателя, про справедливость. В одной руке – нож. В другой – пластиковый стаканчик с кофе, который он давно забыл выпить.

– Артём, – сказала я, мягко касаясь его локтя. – Я знаю, тебе больно. Несправедливость – это ужасно. Хочется кричать, крушить, мстить. Но, может быть, ты сильнее? Может, ты выдержишь?

Он видел во мне образ – светлый, мягкий, почти нереальный, словно я была частью сна. Поэтому не испугался. Посмотрел прямо. В его глазах – водоворот. Страх. Ярость. Растерянность.

– Он смеётся, – прошептал Артём. – Смеётся, как будто ничего не сделал.

– А ты жив, – ответила я. – У тебя есть выбор. Месть сожжёт всё, что осталось. А терпение поможет сохранить. Хоть что-то.

Артём мотнул головой, словно отгоняя дурные мысли. Он не верил, что я реальна – и потому я снова стала невидимой.

– Артём, – прошептал Громов. – Или ты сейчас всё расставишь по местам… или будешь жалеть всю жизнь, что не решился.

Я перевела взгляд на него.

– Красиво сказал.

– Спасибо, стараюсь, – сдержанно улыбнулся он.

Артём вскочил. Сделал два шага к двери кафе. Замер. Его тело дрожало. Он вцепился в нож так, что побелели пальцы. Я подошла ближе. Молча. Просто стояла рядом.

– Я… не могу, – выдохнул он. – Не могу так. Это не я.

Он бросил нож в урну. Спрятал лицо в ладонях. Заплакал. Как мальчик. Я обняла его за плечи, не говоря ни слова. Он не видел меня, но его тело и сознание наполнялись теплом и спокойствием. Месть больше не казалась правильным выбором. Он хотел начать заново. Я видела – его ждёт новая карьера, еще более успешная. Счастливая жизнь.

Вот такие способности есть у Терпеливых. В такие моменты я счастлива, что нахожусь здесь, что меня избрали на эту роль. Но всё равно… всегда задаюсь вопросом: почему именно я? Кем я была раньше, чтобы оказаться здесь? Мои сто тысяч заданий подходили к концу, а я так и не узнала ничего о себе. Единственное, что как мне кажется, я помню, что я не была хорошей, во мне постоянное чувство вины, я точно сделала что-то ужасное. Но как я тогда могу быть Сияющей? Эта дилемма не дает мне покоя с задания номер 49821. Потому я хорошо его запомнила, там была семья, разваливающаяся, я помогла жене не впасть гнев, а задуматься о своих детях, вытерпеть все страдания и быть счастливой со своими малышами.

Громов подошёл ближе, стал рядом – будто случайный прохожий.

– Победа твоя, – сказал он. – Как обычно.

– Ты и не слишком старался, – заметила я.

– А ты думаешь, мне нравится, когда люди срываются? – он посмотрел в сторону. – Я просто делаю то, что должен. Но когда ты рядом… не хочется выигрывать.

– Это был комплимент?

Он чуть приподнял бровь:

– А ты как думаешь?

Я только улыбнулась.

– Давай встретимся завтра. В Общей Комнате?

Я кивнула.

– После полуночи. Только не опаздывай. С меня – чай. Настоящий, не духовный.

– А с меня – тишина и терпение.

Он отсалютовал двумя пальцами.

– До встречи, Лидия.

Я смотрела, как он уходит. Статный, с прямой спиной, с этим странным сочетанием военной суровости и неожиданной теплоты. Он пахнет порохом, землёй, кожей и горьким дымом – запахом его прошлого. Щетина на лице придаёт лёгкую небрежность, но видно: за собой он следит. Глаза – маленькие, глубоко посаженные, серые, как грозовое небо. Взгляд – пронзительный, тяжёлый, словно он видит мир насквозь и разочарован увиденным. В уголках глаз – сеть морщинок, следы пережитых страданий.

Громов. Долоровец Гнева.

И всё же… человек, способный на милосердие.

Глава. – Пепел.

Эми снился кошмар.

Она была в тёмном помещении – гулком, влажном, без окон. Воздух стоял густой, липкий, пахнущий сыростью и страхом. Где-то рядом хрипло капала вода, но Эми не могла понять, где находится. Она не могла пошевелиться.

Из темноты вынырнула чья-то фигура. Высокий, массивный мужчина – словно из другого мира. Его лицо терялось в полумраке, но она чувствовала на себе его взгляд – тяжёлый, цепкий, как плеть. Он подошёл вплотную и коснулся её руки. Потом – лица. Его пальцы были грубыми, шершавыми, как наждачная бумага. Он провёл по её щеке с каким-то сладострастным благоговением.

– Какая ты… – прошептал он липким, слащавым голосом. – Я так долго тебя ждал. Такой подарок… Прекрасный, тёплый подарок от моей сестрички. Надо же, как хорошо, что он меня остановил и она осталась жива. Иначе я не смог бы тобой насладиться.

Эми не понимала, о чём он говорит. Кто он? Какая сестра? Почему она здесь? Но страх сдавливал горло, грудь, сердце. Внутри что-то кричало: предательство.

Глухое, тяжёлое, как удар.

Мужчина навис над ней, начал снимать с неё одежду. Его руки вжимались в кожу с силой, оставляя боль, синяки, стыд. Эми пыталась закричать, но не могла. Только тишина и его дыхание – горячее, липкое, мерзкое.

И тут – резкий вдох, вскрик, пробуждение. Она была в своей комнате. Пот заливал лоб, волосы прилипли к вискам. Сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди. Глаза были в слезах. Руки дрожали. Но хуже всего было то, что чувства не исчезли. Боль, отвращение, страх – всё осталось. Всё было по-настоящему…

Между тем, с первого задания прошло две недели.

С тех пор Эми ни разу не выходила из дома. Не участвовала в заданиях, не разговаривала ни с кем. Просто сидела, плакала, терялась в себе. Иногда – причиняла себе боль: щипки, ссадины, порезы. Только так на несколько секунд можно было заглушить ощущение, что ты – мерзость.

Кошмары не отпускали. Они приходили каждую ночь. Становились ярче, страшнее, глубже. А потом начали пробиваться и днём – во снах, наяву, в случайных образах. Будто что-то внутри вылезало наружу. Эми почти не спала. Под глазами – синяки, словно от ударов. Её тело худело, вялость охватывала каждую клетку. От прежней огненной девушки осталась только тень. Сначала она думала, что всё это – из-за задания. Но с каждым днём всё яснее понимала:

Это не просто видения. Это её память.

Подробности становились слишком точными. Слова, интонации, предметы в комнате. В последнем сне мужчина говорил о сестре, о каком-то «подарке». Но в задании этого не было. Что это значит? Кем она была раньше? Что с ней сделали?

Эми не знала и не имела возможности узнать – она отказалась от этой «игры». Просто жила. Если это вообще можно было назвать жизнью. Скорее существовала. И больше всего на свете ей хотелось – исчезнуть.

***

Крис сидел за столом, уставившись в ту же страницу книги, что и две недели назад. Две фразы. Всего две. Ни одного шага вперёд. Остальное – белый шум в голове, злость на себя и раздражение от собственной беспомощности. Он откинулся на спинку стула, сжал переносицу.

Эми. Она всё это время не выходила из дома. Не участвовала в заданиях. Не появлялась нигде. Крис не ходил к ней ни разу. Но Гав – каждый день. Как на работу. Как в храм. Будто надеялся, что однажды она впустит его. Но чуда не случилось.

Крис делал вид, что ему всё равно. Что он давно забыл об этом… о ней. Но образ девушки не давал покоя. Не потому, что он был ею одержим, нет – просто её отказ участвовать в заданиях резал по-живому. Он не хотел, чтобы она стала Сумеречной, все-таки изначально Эми была его подопечной. Не хотел, чтобы она угасла. Хотел… чтобы она выздоровела. И страшно боялся признаться себе в этом.

Дверь хлопнула – вошёл Гавриэль. Загорелый, как всегда, с этой своей утомительной солнечностью, которую иногда хотелось выбить вместе с зубами.

– Ну что, – начал Крис, не поднимая взгляда. – Твоя знакомая всё ещё обещает чудо?

Гав хмыкнул и бросил яблоко на стол:

– Лидия только вернулась с задания. Свободна. Самое время – пойти к ней и привести к Эми. Собирайся.

Крис поднял бровь:

– Привести? Прямо так? Как собачку на поводке?

– Не паясничай! Она исцеляет всех и нам тоже поможет.

– У неё в прайс-листе значится: «исцеление с гарантией»?

Гав не повёлся:

– Она помогает всем. Людям. Сияющим. Даже Долоровцам, если те готовы принять помощь. С ней рядом… легче. Она как большое солнце. Её слова – как вода, когда ты горишь изнутри. Она даёт надежду и спасение. Эми – это нужно.

Крис откинулся в кресле, усмехнулся.

– Прекрасно. Мы ведём её к рыдающей трагедии с истерикой вместо характера. Серьёзно, Гав? Это твой план? Я-то думал, у тебя есть фантазия.

– Это не план, – спокойно ответил Гав. – Это шанс. Ты просто боишься самого этого слова. Так что давай, пошли. Ты должен мне помочь.

Крис сжал кулаки.

– Я никому ничего не должен. Ни тебе. Ни ей. Ни этой Лидии. Пусть сидит дальше. Она сама просила помощи, между прочим. Пусть ждёт. Или вспоминает, кто она такая. Она ведь Долоровец. Это её суть.

– Знаешь, – сказал Гав, подходя ближе, – если тебе всё равно, то завтра я расскажу ей про Пожирателей. Пусть хотя бы не мучается. Пусть всё закончится быстро.

Тишина. Крис медленно повернул к нему лицо. В его взгляде было что-то… опасное.

– Не вздумай. – Голос стал холодным. – Эти твари… не дают второго шанса. Они выжигают.

– Вот именно, – кивнул Гав. – Ты ведь не хочешь, чтобы это случилось с ней. Можешь делать вид, что тебе плевать, но я вижу, как ты напрягаешься при одном упоминании её имени. Как ты молча и без интереса слушаешь обо всём – кроме неё.

Он замолчал. Крис медленно поднялся. Его лицо – маска без эмоций. Но голос… выдал.

– Пошли.

Гав кивнул. Он бы пошёл и один. Он не мог оставить Эми. Но ему важно было проверить: допустит ли Крис её смерть? Страшно ли ему будет услышать про Пожирателей? Ведь это сущности, питающиеся воспоминаниями и эмоциями. Они стирают личность Долоровцев и Сияющих, превращая их в пустые оболочки. Ответ был – да. Чертовски страшно. Он не допустил бы её исчезновения. Из-за чувства вины или, может быть… чего-то большего.

***

Район Страсти никогда не был похож на остальные. Лидия шла по вымощенной мозаикой улице, ловя взглядом фантастические витражи, извивающиеся формы домов, едва слышные аккорды чувственной музыки, доносящиеся будто сверху. Всё здесь казалось живым, будто дышало само по себе.

– Давно я здесь не была, – заметила она, обращаясь к сопровождающим её юношам. – И знаете… здесь всегда всё немного не так. Словно реальность слегка перекошена.

Крис усмехнулся уголком губ, но взгляд остался холодным.

– Сейчас ты увидишь самую необычную Похоть из всех, – бросил он. – Плаксу.

Лидия остановилась, посмотрела на него с лёгкой насмешкой и любопытством.

– А почему тебя это так волнует? Неужели Долоровец Высокомерия за кого-то переживает? За кого-то, кроме себя? Или в твоё ледяное сердце уже кто-то проник… кто-то опасно близкий. Кто-то, кто всё время плачет. Как ты сам выразился.

Крис мгновенно напрягся. В глазах блеснула злость, губы скривились.

– Ты слишком много болтаешь.

Но Лидия не испугалась. Она смотрела мягко, почти с сожалением.

– Ты прячешься от всех. Возводишь стены, башни, вырываешь рвы… Но придёт время – и все твои замки рухнут ради одной. Ради той, в чьих глазах ты потеряешь себя.

Крис отвернулся, будто фраза задела его глубже, чем он хотел бы признать. Когда они подошли к дому Эми, Лидия на секунду остановилась:

– Самый необычный дом здесь. Не похож на остальные. Словно не вписывается – будто пытается спрятаться от общего безумия.

Гавриэль шагнул вперёд:

– Пойду с тобой.

Крис остановился и опустился на ближайшую лавочку. Его поза была лениво-отстранённой, но глаза выдавали напряжение.

– Я подожду здесь, – коротко бросил он.

Лидия не сдержала усмешки:

– Боишься? Чего – отказа? Или увидеть её в таком виде?

– Боюсь, что ты начнёшь читать лекции о любви и свете, – отрезал Крис.

– Хорошо, – спокойно ответила Лидия. – Гавриэль, ты тоже останься. Я справлюсь сама. Так будет лучше.

Она подошла к двери и постучала. Спустя мгновение ей открыла Эми. Точнее – её оболочка. Безжизненная, тусклая, тень самой себя. Ни слёз, ни боли – только пустота. Гав опустил взгляд, и его кулаки сжались. Он чувствовал вину. За всё.

Крис взглянул на Эми мельком – и внутри будто что-то оборвалось. Слишком сильно. Слишком внезапно.

– У тебя уютно, – сказала Лидия, оглядываясь. – По-своему. Ты сделала этот дом таким… как будто он пытается защитить тебя.

– Я не знаю, зачем вы пришли, – ответила Эми. Голос звучал слабо, но в нём теплилось нечто живое. – Но… заходите.

Эми не могла сопротивляться, сил не было, да и желания.

Они прошли в небольшую гостиную. Лидия села напротив, сложив руки на коленях.

– Я давно здесь. Скоро будет сто тысяч заданий. Я видела всё – боль, слёзы, падения, взлёты. Но знаешь, самое трудное – не выбор. Самое трудное – жить после него. Я просто хочу с тобой поговорить, надеюсь ты не против. У меня к тебе вопрос. Даже три. Готова?

Девушка кивнула. Если признаться честно, Лидия легко ее расположила к себе. Эми была заинтересована.

– Первый: у тебя есть полтора миллиона рублей. Перед тобой – двое. Один – виновник страшной аварии, второй – случайная жертва. Кому отдашь деньги на лечение, отдать можно лишь одному?

– Жертве, – сразу ответила Эми. – Это очевидно.

– Второй: виновник умрёт без лечения. Жертва останется инвалидом, но выживет. Что тогда?

Эми замерла. Потом прошептала:

– Виновнику… Он должен жить, чтобы ответить за своё деяние.

– Третий: виновник – твой брат. А выжить сможет только один.

Эми не ответила сразу. Лишь спустя минуту сказала:

– Я бы отдала жертве. Наверное, это справедливо. Хотя сердце говорит иначе… Но захотел бы мой брат жить с таким грехом и с такой безмерной виной? Если да – значит, он бессовестный человек. И тогда мой выбор тоже оправдан.

Лидия кивнула, удовлетворённо.

– А теперь представь, что рядом с тобой стоит кто-то, как я, и говорит: «Ты не права. Ты поступаешь неправильно». Что бы ты сделала?

– Послушала. Но выбрала бы всё равно по-своему… наверное…

– Вот и отлично, – сказала Лидия. – Тогда почему ты думаешь, что выбор Ильи – это твоя вина? Вы просто говорили. Но он уже был захвачен грехом. Он лишь использовал твои слова, чтобы оправдать то, к чему и так шёл. Это его ответственность. Не твоя.

Эми закрыла глаза. Её плечи дрожали. Потом она посмотрела на Лидию и прошептала:

– Больно… Но… Я не знаю, получится ли у меня. – Она смотрела на свои дрожащие пальцы. – Я чувствую себя разбитой. Как будто внутри – только осколки.

– Но ты всё ещё здесь. Всё ещё ищешь. А значит – не сломалась. – Лидия накрыла её руки своими. – Это и есть начало пути.

Эми подняла взгляд. Свет в глазах был слабым, но он уже пробивался сквозь тьму.

– Спасибо. Вы правы. Я хочу двигаться дальше. Я… устала быть мёртвой.

Они обнялись. Объятие не обещало чудес. Но в нём было самое важное – тепло. Принятие. Надежда. Лидия осталась с Эми, предложила чаю, Эми слабо улыбнулась и кивнула. Вместе они прошли на кухню.

***

Крис сидел на лавочке, закинув ногу на ногу, но, как ни старался, его поза не выглядела расслабленной. Внутри бушевал шторм. Гавриэль стоял чуть поодаль, ссутулив плечи, уставившись в одну точку, будто надеясь прожечь взглядом стену дома.

– Она слишком долго там, – буркнул Крис, не поднимая глаз.

– Не дави, – отозвался Гав, но кулаки его вновь сжались. – Это ведь ты сказал – «Бла-бла-бла…плакса…я великий Крис и меня ничего не волнует». А теперь сам как на иголках.

– Потому что… – Крис осёкся. – Потому что это неправильно. Это не она. Она не должна была… вот так.

Он не договорил – в груди снова сжалось. Как будто оттуда вырвали что-то важное и оставили пустоту. Сердце? Смешно. У него нет сердца. И всё же…

Наконец Лидия вышла. Крис встал, когда увидел её – почти непроизвольно. Гав стоял чуть в стороне, его пальцы всё ещё были сжаты в кулаки.

– Ну?! – выдохнул он.

Лидия улыбнулась. Тихо, но с уверенностью:

– Она возвращается. Не тревожьте её. Просто будьте рядом. А остальное… она сделает сама.

Крис молчал. Он лишь смотрел на окно, где, как ему показалось, промелькнул силуэт. И впервые за долгое время – вдохнул. Глубоко. По-настоящему. И никто не произнёс ни слова.

Потому что иногда – тишина говорит больше, чем любые слова.

Глава

. – Где гаснет гнев

Громов стоял перед зеркалом, застёгивая куртку и готовясь к выходу. Он почти был готов, когда взгляд его упал на маленькую девочку, сидящую на стуле рядом. Аня. Её голубые глаза внимательно следили за ним, а в руках она теребила своего плюшевого мишку с оторванным ухом. В своём простом белом платьице, запутанном в листья и травинки, она казалась хрупким призраком. Но несмотря на внешнюю невинность, её присутствие было наполнено силой и тихой уверенностью.

– Ты снова идёшь на встречу? – тихо спросила Аня. Её голос был мягким, почти незаметным, но с тем особым оттенком, который всегда появлялся, когда она что-то рассказывала. Громов не мог не улыбнуться, услышав этот детский, но по-взрослому мудрый голос.

– Да, – ответил он, поправляя воротник. – Мне нужно поговорить с Лидией.

Аня нахмурилась, будто обдумывая его слова. Она, конечно, не понимала всех тонкостей их отношений, но всегда с интересом слушала рассказы Громова о встречах и планах. Их беседы напоминали разговор не взрослого и ребёнка, а двух равных. Громов делился с ней всем, что его тревожило, а она слушала с тем вниманием и терпением, какое могла дать только душа, давно оставившая мир живых.

– Это будет интересно? – спросила она, глядя на него в ожидании.

– Думаю, да, – улыбнулся Громов и протянул ей маленькую деревянную фигурку солдатика.

Аня с радостью приняла её, несмотря на свою печаль. Её глаза на мгновение наполнились светом. Он знал, как важно для неё держать в руках что-то знакомое и простое – что-то, что отвлекало от потери.

– Это тебе, – сказал он. – Чтобы не скучала. Я скоро вернусь.

Аня кивнула. В её глазах всё равно оставалась тихая грусть. Она не могла скрыть её, но старалась. В этом и заключалась её особенность. Даже в своём невидимом, потерянном состоянии, она умела быть рядом – принося Громову то спокойствие, в котором он так нуждался.

Аня была не просто призраком, не просто душой, затянутой в мир Сумрака. Её жизнь оборвалась, когда ей было около шести. Убитая кем-то, она осталась застрявшей между мирами – не помня прошлого, но чувствуя, что в нём было что-то важное. Она часто вспоминала маму, по которой скучала, хотя и не могла вспомнить её лицо. Громову было больно думать, что, возможно, она никогда не встретится с ней вновь.

Но, несмотря на всё, Аня не была такой, как другие потерянные души. Она была яркой, умной девочкой с богатым воображением и странными, глубокими мыслями. Она часто задавала вопросы, на которые Громов не мог ответить – и которые заставляли его задумываться о самом себе.

– А ты уверен, что Лидия не… – начала было Аня, но замолчала, глядя на него, будто пытаясь что-то уточнить. – Не обидит тебя?

Громов рассмеялся, поправляя волосы и щуря глаза.

– Нет, не обидит, Аня, – сказал он, скорее самому себе. – Лидия… она не такая. Она спокойная, открытая, милая, надёжная… и невероятно красивая.

Он немного замолчал, затем продолжил, словно проговаривая то, что давно носил в себе:

– Я всегда замечаю детали. Особенно, когда речь идёт о людях, рядом с которыми мне приходится быть. Её лицо – овальное, с тонкими чертами, как у рисунка, который когда-то был живым. Высокие скулы… в них читается её хрупкость, и она не случайна. Прямой нос, мягкий подбородок – всё будто бы вырезано с точностью. Лоб высокий, уже с первыми морщинками, хотя ей всего тридцать два. Не от радости они появились, точно не от радости.

– А глаза… большие, светло-карие, как осенние листья. Тёплый, но тяжёлый цвет. И взгляд… часто опущен, словно она избегает смотреть в лицо миру. В них – тоска, раскаяние и какое-то странное сожаление. Но главное – не боль. Пустота. Такая, какая бывает у тех, кто давно не может найти себе места.

– Волосы длинные, каштановые с рыжим отливом. Волнистые, лёгкие, заплетены в косу, которая аккуратно обвивает лицо. На висках уже есть серебристые пряди – думаю, от стресса, от всего, что она пережила. Даже призраку это даётся нелегко.

– Телосложение у неё хрупкое, не для красоты, а чтобы остаться незаметной. Но всё равно в ней есть грация. Внутренняя сила. Одежда простая – платья, как из старых времён: серые, бежевые, оливковые. Ничего яркого. Всё – чтобы не привлекать внимания. И, может, она даже не хочет, чтобы её замечали.

– Но на шее – кольцо. Обручальное, на тонкой цепочке. Это символ утраченной любви. Может, она сама уже не помнит, что оно значит. Но я помню, как она сжимает его, когда задумывается. Аромат от неё – лаванда. Свежий, успокаивающий. Сухие травы и воздух. Как будто она стремится к гармонии, которую не может найти.

Аня всё так же держала своего мишку. Несмотря на то, что у него давно оторвано ухо, она всё равно любила его, как раньше. Немного улыбнулась – едва заметно, но по-настоящему.

– Я всегда буду с тобой, Громов, – сказала она тихо, как будто это было самым важным, что она могла сказать.

Громов взглянул на неё. В этой маленькой девочке, ставшей его единственным другом, было что-то искреннее и настоящее. Он всмотрелся в её детское лицо с большими голубыми глазами, в которых отражалась вся её хрупкость и ранимость.

– Я знаю, – тихо ответил он и повернулся к двери. – И я всегда буду рядом. Обещаю.

Он открыл дверь, но, прежде чем выйти, ещё раз оглянулся. Аня сидела на стуле, крепко прижимая к себе мишку и смотрела на него с лёгкой, почти незаметной улыбкой. Несмотря на всё, что с ней произошло, она не потеряла той странной детской веры в добро. И именно это Громов никогда не смог бы отпустить – её светлую, невинную душу, которая, несмотря на боль, оставалась яркой и живой.

– Скоро вернусь, – повторил он и ушёл. Но в его душе ещё долго сохранялось тепло от её присутствия.

***

Громов уже подходил к Башне Гнева и Терпения. Как ни странно, внутри она не была разделена: стены здесь представляли собой смешение белого и красного, прямых линий и резких надломов.

Башня состояла из множества комнат. Например, Комната Выплеска Эмоций – место, где можно безопасно выразить гнев. Там были прочные предметы для битья, обитые стены, звукоизоляция и ёмкости с краской для рисования яростных образов.

Зеркало Истинного Лика – небольшой бассейн с тёмной водой. Если смотреть в него с гневом, он отражает истинную причину ярости, скрытую под слоем поверхностных раздражителей.

Мастерская Преобразования – кузница, где можно направить энергию гнева на создание чего-то полезного: оружия или произведений искусства.

Сад Сорняков – запущенное пространство, где представители Гнева вырывают сорняки, символически избавляясь от негативных мыслей и чувств.

Библиотека Запретных Знаний – место, где собраны книги о несправедливости, предательстве, злоупотреблении властью. Но помимо того, что они вызывают гнев, они учат, как бороться с ним конструктивно.

Сад Медитации – тихое место с фонтанами и зеленью. Здесь можно найти умиротворение и покой.

Мастерская Терпеливого Ремесла – место для плетения, гончарного дела, вышивки. Всё то, что требует сосредоточенности и терпения.

Зал Ожидания – комната, где нужно просто ждать. Например, пока заварится чай… В комнате были книги, головоломки и другие занятия, которые помогали скоротать время.

Коридор Времени – длинный проход, в котором время текло медленнее, чем обычно. Пройти его можно было только с терпением и умением не поддаваться раздражению.

Зеркало Спокойствия отражало внутреннее состояние человека. Если он был спокоен – показывало красивый пейзаж. Если раздражён – становилось мутным, искажённым.

Комната Переговоров – место, где представители Гнева и Терпения могли встретиться и обсудить свои проблемы. Именно туда направлялся Громов.

Он ждал у фонтана в Общей комнате. Не в том мрачном углу, где обычно стоял с перекрещёнными руками и суровым взглядом, а прямо у воды – спиной к остальным, лицом к тихо падающим струям. На нём не было брони – только тёмная рубашка с закатанными рукавами, куртка лежала рядом. Из-под ткани виднелись шрамы – напоминание о прошлом, которое не уходит.

Лидия появилась бесшумно, как всегда, но он сразу почувствовал её.

– Здравия, – негромко сказал он, не оборачиваясь. – Ты пришла.

– Конечно. Ты ведь сам пригласил. Не каждый день военный зовёт на… прогулку.

– Ну, скажем так, я тренировался вежливо кого-то звать. Выходит, не зря. – Он чуть повернулся. В его глазах – что-то новое. Почти улыбка. Почти тепло.

Они сели рядом, на край фонтана. Минуту просто молчали, слушая воду.

– Знаешь, я никогда не думал, что могу вот так сидеть и просто… говорить, – сказал он, глядя на струю. – Без плана, без цели. Просто с человеком, рядом с которым не хочется уйти.

– Это комплимент? – улыбнулась она.

– Это почти признание. – Он посмотрел на неё. – Ты странная. Не как все. У тебя в глазах будто лето и осень одновременно. Тепло… но с грустью. И я, чёрт возьми, даже не знаю, как это объяснить по-нормальному.

Лидия тихо рассмеялась. Он опустил взгляд на руку – ту самую, с татуировкой.

– Это мои ребята, – тихо начал он. – Дерево как память. Ветви – оборваны. На каждой – инициалы. Саша, Женек, Мишка, Дима, Андрей, Ванька, Анатолий Евгеньевич, он был старше всех нас, Данилка, совсем молодой, Петька, Николай…Они часть меня. Наверное, сделал её ещё при жизни, чтобы они остались со мной до конца. Они до сих пор мне снятся. Иногда просыпаюсь – и хочется снова уснуть, лишь бы побыть с ними хоть немного.

Он замолчал. Сжал кулак.

– Я остался. Один. Потому что тот, кого я называл отцом, отправил нас туда. На смерть. Ради галочки. Ради карьеры. А потом даже не взглянул мне в глаза. Тогда я понял: этот мир не для слабых. Тут либо ты, либо тебя.

Лидия опустила глаза. Сказать было нечего.

Он выдохнул, посмотрел на неё:

– А теперь вот ты. Тихая. Светлая. Сидишь рядом – и мне спокойно. Странно, да? Я – Гнев. Ярость. А с тобой – как будто… отпустило.

Она легко коснулась его плеча.

– Я вижу, как ты держишь всё в себе. Но это тоже мужество. Быть сильным – это не только бить. Иногда – это остаться. Не сбежать. Ты остался. С собой, с памятью… с нами.

Он смотрел на неё долго. Потом тихо:

– У тебя есть боль. Я её чувствую. Не спрашиваю – просто знаю. Ты тоже не сбежала. Значит, мы не такие уж разные.

Лидия не ответила. Только наклонилась вперёд, прижав ладони к коленям, и долго смотрела в воду.

– Может, всё-таки… не всё так гнило, как кажется, – прошептала она.

– Может, – хрипло отозвался он. – Но пока рядом такие, как ты – хочется верить, что нет.

Он вдруг протянул руку – неловко, неуверенно, просто чтобы коснуться. Лидия положила свою поверх. И они сидели так ещё долго. В тишине. Не как Долоровец и Сияющая. Просто как двое, которым больше невыносимо быть одним.

Вода в фонтане мерно шептала, словно подслушивая и обещая хранить всё в тайне.

Лидия сжала пальцы – будто от холода, хотя воздух был тёплым.

– Ты говоришь, что я светлая… Но я себя такой не ощущаю, – прошептала она. – Все называют нас Сияющими, а я… я не чувствую никакого света. Только тяжесть. Будто я притворяюсь. Как будто я – ошибка.

Она замолчала. Потом, дрогнув голосом:

– Мне кажется, я всё ещё грешна. И не могу от этого избавиться. Я каждый раз пытаюсь кого-то спасти… а внутри только больше трещин. Я – у разбитой стены, и не знаю, куда идти. И сто тысячное задание уже близко. Мне страшно. Я боюсь, что просто исчезну. Ничего не изменив. Ничего не поняв.

Он повернулся к ней. Его взгляд был не суровым, а удивительно тёплым.

– Ты не одна у этой стены. Я тоже там. Только у меня в руках – кирпич. И я не строю. Я просто жду, когда всё рухнет.

Лидия слабо улыбнулась.

– Ты хотя бы честен.

Он кивнул. Тихо добавил:

– Если хочешь… я помогу тебе найти выход. Вместе. Из этой стены. Из этой боли. Из всей этой чёртовой херни. – Он посмотрел ей в глаза. – Обещаю.

Но его лицо потемнело.

– Только… я уже давал обещание. Ей. Анечке. Обещал найти её мать. Тогда мне казалось – это справедливо. А теперь думаю: а если не смогу? Если это просто красивая ложь, чтобы она не плакала?

– Кто она? – спросила Лидия. В голосе – живой интерес. – Расскажи про неё.

– Маленькая. Как будто живая. Всё время задаёт вопросы. Любит шишки собирать – делает из них «друзей». – Он чуть усмехнулся. – Сперва я хотел просто доставить её куда надо. Но она… осталась. Как голос из того времени, когда я ещё был человеком. Наверное.

– Мне кажется… – Лидия говорила медленно, будто на ощупь. – В той жизни у меня был ребёнок. Я не помню лица. Но иногда слышу голос. Лёгкий, как колокольчик. Иногда – смех. Или запах… волосы с запахом солнца.

Она прижала ладонь к груди.

– И эта память – не радость, а рана. Слишком пусто внутри. Будто что-то оторвали.

Громов медленно потянулся к её руке – осторожно, будто просил разрешения. Взял её ладонь в свою.

– Мы с тобой одинаково пустые, – сказал он. – Но, может, если держаться друг за друга… будет не так больно.

Лидия посмотрела на него – долго, всматриваясь в человека за грубым обликом. В того, кто остался под слоями ярости и боли. Он приблизился почти неосознанно. Она не отстранилась. Их поцелуй был тихим – будто оба боялись спугнуть это новое тепло, что пробралось в их мир. После него они долго молчали. Лидия снова смотрела в воду, а он – на неё.

«Так вот ты какая, любовь…» – подумал Громов.

Не ярость. Не долг. Не клятва. А просто – остаться рядом. И не дать другому исчезнуть.

Глава. – Искупление…

Они не заметили, как время растворилось в каплях фонтана. Казалось, что прошла всего пара мгновений, ну, может, пятнадцать минут. Но стрелки часов в «Общей» комнате не врали – вечер медленно перетекал в ночь.

– Я… сделаю нам чай, – мягко сказала Лидия, поднимаясь. – Вроде бы здесь был кипяток и травы.

Громов только кивнул, провожая её взглядом. В груди – тепло, непривычное, почти пугающее. Но не гнев. Не долг. Что-то другое.

И в этот момент к нему подбежала Аня.

– Где ты был? – голос дрожал, а в глазах блестели слёзы. – Я думала… вдруг ты ушёл совсем. Я ждала. Сидела. А потом испугалась.

Он сразу присел, обнял её крепко, как родную.

– Прости, малыш. Я правда задержался. Но я рядом. – Он прижал её к себе. – И хочу тебя кое с кем познакомить. С удивительной женщиной.

Аня вскинула голову, утирая слёзы ладонью.

– А вот и она идёт.

Лидия возвращалась с подносом, на котором дымился чай. Увидела девочку – и замерла. Аня тоже остановилась на месте. Их взгляды встретились.

И вдруг девочка засветилась. Ярко, почти ослепительно, как сама суть света, рвущегося изнутри. Она широко распахнула глаза, сделала шаг, другой – и закричала:

– Мама!

И бросилась к ней.

Лидия, как во сне, опустилась на колени. Поднос с чаем перевернулся. Девочка влетела в её объятия, прижавшись всем телом. И в этот момент…

Память хлынула потоком. Голос – тот самый, лёгкий, как колокольчик. Смех на фоне заката. Руки, обвивающие за шею. Волосы с запахом солнца. Песчинки в ладошках, маленькие царапины, сказки на ночь, страх темноты, и «мамочка, не уходи». Она вспомнила всё….

Фрагменты прошлого ворвались в сознание Лидии, как ледяной дождь – обжигающие, неотвратимые. Счастливые годы с мужем… смех Ани, её голосок, утренние поцелуи и вечерние сказки. Тёплое, живое, настоящее. А потом….

Сначала пришло анонимное письмо. В нём были фотографии, переписка – доказательства того, что муж давно жил двойной жизнью. А вскоре – СМС:

«Он заберет Аню. Она заслуживает лучшей матери.»

Руки задрожали. Лидия, охваченная паникой и яростью, бросилась к нему на работу. Застала врасплох. Он не оправдывался. Наоборот – говорил спокойно, как будто всё уже решено. Говорил, что Аня будет счастливее с ней. С новой женщиной. С чужой.

После этой встречи Лидия уже не помнила, как дошла до дома. Мир распался на обрывки образов, как пленка, испорченная светом. Единственным якорем осталась Аня – её голос, её куклы, её мягкий свет. Дома царила зловещая тишина. Аня играла с куклами в своей комнате. Лидия вошла – и всё внутри неё оборвалось.

Обычно вечером она заплетала Ане косички. Это был их тихий, нежный ритуал, в котором было что-то священное. Но в тот вечер её руки дрожали от гнева.

– Мам, – тихо сказала Аня, – ты злая?

Лидия молча подошла, села позади. Взяла дочь за волосы – не сильно, не грубо, просто неожиданно. Аня вздрогнула, но не отстранилась. Доверие – вот что держало их вместе. Лидия начала плести косу. Резко, лихорадочно, с нарастающим отчаянием. Пальцы путались, волосы вырывались. Это больше не была коса – это было нечто другое. Жгут. Петля. Символ любви, обернувшийся в злобу.

– Мам, больно…

Она не услышала. В голове стучало одно: «Не отдам. Не отдам. Не отдам.»

Она обернула косу вокруг детской шеи. Потянула. Сильнее. Аня захрипела, забилась в её руках, как птица, пойманная в клетку. Но Лидия была где-то далеко – на дне своей ярости. Ей казалось, что она просто «останавливает» всё, защищает, спасает. Что только так может удержать дочь.

Когда Аня обмякла, Лидия застыла. Реальность ударила по ней, как ледяной шторм. Коснулась лица Ани – безжизненного, но всё ещё красивого. Опустилась рядом, начала гладить её волосы.

– Прости… прости… прости…

И больше ничего не осталось. Только тьма.

Сначала она не чувствовала ничего. Ни боли, ни страха. Только глухая пустота, как после удара током. В голове – звон. Она смотрела на свои руки и не понимала, как они смогли. Как я могла?

Затем пришло осознание. Волна вины смыла всё. Дыхание сбилось, сердце забилось в панике. Она больше не могла быть матерью. Не могла быть «человеком».

Она встала. Медленно. Как тень. Пошла за ножом. В её голове был только один выход.

«Я должна почувствовать хоть каплю той боли, что почувствовала она», – думала Лидия. – «Я не заслуживаю лёгкой смерти. Я не заслуживаю прощения.»

Она вонзила лезвие в живот – медленно, мучительно. Вытащила. И снова. Каждое движение сопровождалось невыносимой болью, но это казалось правильным. Очищающим. В последние минуты жизни Лидия осознает, что самонаказание не приносит ей облегчения. Она по-прежнему чувствует вину и отчаяние. Она понимает, что не может искупить свой грех таким образом.

В последний миг перед тем, как сознание поглотила темнота, ей почудился голос. Маленький, тихий:

– Мам…

– Прости меня, Аня… – прошептала Лидия. – Прости…

Лидия очнулась от воспоминания, будто выбралась из-под завала. Грудь сжала тупая боль, дыхание было прерывистым. Но не от страха, не от ужаса, а от… нежности.

Аня сидела перед ней. Живая. Настоящая. Никакой пленки, никакой крови, никакой петли. Только большие, чуть грустные глаза и лёгкая, тёплая улыбка. Та, которую Лидия помнила с детства.

– Аня… – голос дрогнул. – Прости меня…

И вдруг слёзы хлынули, как прорвавшаяся плотина. Без конца. Без пауз. Без надежды их остановить.

Она упала перед дочерью на колени, прижалась к ней, обнимая так крепко, словно боялась, что если отпустит – та снова исчезнет. Руки дрожали, губы шептали:

– Прости… прости меня… пожалуйста… доченька… Аня… я убила тебя… я не имею права… прости…

Слёзы текли по лицу Лидии ручьями. Грудь сотрясалась от рыданий. Она тонула в боли, в любви, в бесконечном раскаянии, и лишь маленькие руки Ани, тёплые, живые, останавливали её падение.

Аня положила ладони на её щёки, мягко заставив посмотреть на себя:

– Мам, – тихо сказала она. – Всё хорошо. Я нашла тебя. Наконец-то.

Лидия затихла, застыв, будто сердце остановилось.

– То, что было там, в той жизни… – Аня покачала головой. – Это уже неважно. Мы всё равно снова вместе. У нас будет новая жизнь. В новом мире.

Она улыбнулась. Лёгкая, невесомая улыбка, в которой было и утешение, и свет.

– Ещё одно задание, и мы уйдём. В хороший мир. Ты ведь пойдёшь со мной? – она заглянула Лидии в глаза. – Ты заслужила. Я здесь для тебя. Потому что ты искупила свой грех.

– Но я… – голос Лидии сорвался. – Я…

– Я не обижаюсь. – Аня склонилась ближе. – Я люблю тебя.

Лидия снова заплакала – уже иначе. Это были слёзы не отчаяния, а освобождения. Слёзы, которыми душа смывает клеймо. Она обняла дочь, прижимая к себе, уткнулась лицом в её волосы, боясь отпустить хоть на миг.

В этот момент Громов подошел ближе. Он застыл, не сразу понимая, что происходит. Его взгляд метался между двумя – между женщиной, что рыдала, и девочкой, что держала её за руку.

Аня посмотрела на него с благодарностью.

– Спасибо, – сказала она. – Ты сдержал обещание. Ты нашёл мою маму.

Громов вдруг понял, что выполнил не только обещание Ане. Но и то, обещание которое он дал несколько часов назад Лидии.

Лидия подняла глаза на него. Впервые – спокойные, сияющие. Она кивнула. Без слов, но в этом кивке было всё: признание, любовь, благодарность.

Потом она сняла с шеи обручальное кольцо. Посмотрела на него в последний раз – и бросила прочь. Оно покатилось по полу, исчезая в тени. Прошлое больше не имело власти.

– Пойдём, доченька, – сказала Лидия и подняла Аню на руки.

– Пока, Громов, – тихо сказала девочка.

– Спасибо, – добавила Лидия.

И они вышли из комнаты. Мать и дочь. Свет и прощение. А Громов остался стоять в тишине, глядя им вслед. Он чувствовал, что стал частью чего-то большего, чем бой или задание. Он стал частью чуда.

Глава. – Свой путь.

Прошло несколько дней. Лидия и Аня завершили своё задание, и теперь они могли уходить. Новый мир ждал их – мир, который обещал быть лучше, светлее, полным покоя. Лидия почувствовала, как её сердце наполняется радостью, как нежность, которую она уже давно забыла, пробуждается в её душе.

Они стояли перед дверью, готовые к новому началу. И всё же не могли уйти без последнего взгляда на того, кто был рядом с ними в самый трудный момент – на Громова.

Он пришёл, как и обещал, в последний раз попрощаться.

– Лидия… Аня… – его голос был тихим, но уверенным, как всегда. Он стоял в дверях, скрестив руки, и смотрел на них. Его глаза, когда-то полные ярости, теперь были спокойными, но что-то в них всё ещё оставалось необъяснимым.

Лидия встретила его взгляд с мягкой улыбкой, её лицо было спокойным, но в глазах сверкала глубина чувства. Она подошла к нему и положила руку на его плечо.

– Я молю тебя, Громов, – сказала Лидия. – Не поддавайся гневу. Выполни последние задания, и приходи к нам. Мы будем счастливы вместе. Ты ведь можешь изменить свой путь.

Аня тоже подошла ближе, посмотрела на него с теплотой и просила:

– Пожалуйста, Громов, мы будем счастливы, если ты пойдёшь с нами. Я уверена, что ты заслуживаешь лучшего мира.

Она пыталась взять с него клятву, но Громов лишь тихо улыбнулся и покачал головой, как будто знал, что их слова не смогут его изменить.

– Я не могу, – сказал он, сдержав грусть в голосе. – Я выбрал свой путь. И хотя я понимаю, что вы хотите для меня лучшего, все равно не буду обещать того, что не смогу выполнить.

Лидия почувствовала боль, но понимала. Она подошла к нему, встала на цыпочки и поцеловала его в щёку на прощание.

– Я вижу, что ты решил. И я знаю, что тебя не остановить, – её голос дрогнул, но она продолжала. – Но я молю тебя, передумай. Приди к нам… Даже там, в лучшем мире, я буду молиться за тебя, чтобы ты нашёл свой путь. Пожалуйста, подумай…

Громов посмотрел на неё с лёгким сожалением в глазах, но его решимость не угасала. Он поцеловал её в лоб, ответив:

– Я полюбил тебя за эмпатию и ум, но в этом мире я не могу быть тем, кем вы хотите меня видеть. Я был рад быть рядом с вами, и я благодарен тебе за всё, Лидия.

Затем он обнял Аню, посмотрел в её глаза и тихо сказал:

– Будь послушной, Аня. Я надеюсь, что у тебя будет лучший путь. Удачи тебе.

Аня взяла его за руку и чмокнула в щёчку. Это был жест любви, но и прощания, жест, который говорил, что она понимает – и прощает.

Лидия знала, что, если бы она осталась, может быть, Громов всё же пошёл бы за ними, но её выбор был ясен. Она не могла подвести свою дочь. Она не могла выбрать мужчину, когда в её жизни было что-то более важное – будущее Ани.

Она взяла её за руку, и они растворились в свете, уходя в новый мир.

Громов стоял на месте, наблюдая за их уходом. Он почувствовал, как его сердце наполнилось радостью. Пусть они ушли в лучший мир, но он знал, что они были счастливы и свободны, и его это утешало. И, возможно, когда-нибудь, в другом месте, в другом времени, он найдёт свой путь. Мужчина ещё долго стоял в дверях, смотря на свет, который уходил с ними, и в его сердце не было боли, а только благодарность.

Глава. – Последний якорь.

«Настоящая привязанность незаметна – она прорастает в нас прежде,

чем мы успеваем её заметить».

Бар был полупустым. В полумраке мерцали отблески в стаканах, за стойкой скучал бармен.

Крис вошёл внутрь и почти сразу заметил знакомую фигуру за дальним столиком. Громов.

На его лице мелькнула искренняя, редкая для него улыбка. Он направился прямо к нему, не колеблясь.

Мужчина поднял взгляд, чуть кивнул – по-своему тепло. Их связывало многое. Громов не был для Криса другом – он всегда держал дистанцию. Но именно он, тот первый, кто объяснил ему, как устроен этот новый, пугающий мир.

Именно он направлял его на первых заданиях: без сюсюканья, без лишних слов, иногда жёстко, но всегда честно. Он не был заботливым. Но был наставником. Строгим, справедливым. Тем, кто научил стоять на своих ногах. Крис уважал его глубже, чем кого бы то ни было. Глубже, чем осознавал сам.

Крис сел напротив и кивнул бармену:

– Налей что-нибудь покрепче.

– Рад тебя видеть, – сказал он коротко, обращаясь к Громову.

Громов хмыкнул:

– Удивительно, что ещё кто-то рад меня видеть, – буркнул он.

Пару минут они молча смотрели на тусклый свет над стойкой. Крис первым нарушил тишину:

– Я хотел спросить…

Громов скосил на него взгляд:

– Про Эми, да?

Крис сжал пальцы на стакане.

– Да. Откуда ты…?

Громов усмехнулся, но в его усмешке сквозило раздражение:

– Эта девчонка – беда, Крис. Ты ещё не понял?

Крис напрягся. Громов не стал смягчать тон:

– Я не верю в этих «раскаявшихся» из Похоти. И никогда не поверю. У них внутри не любовь. Гниль. И она тянет тебя за собой.

Крис чуть заметно поморщился, но промолчал.

Громов продолжил жёстко:

– Ты был сильным. Холодным. Как и должен быть, чтобы не сгнить здесь. А теперь ты смотришь на неё – и реально видишь её, как никого в этом мире. Ты слабеешь. И даже не замечаешь этого.

Крис опустил взгляд. Что-то в груди болезненно сжалось.

– Она другая, – тихо сказал он.

Громов резко махнул рукой:

– Они все «другие», когда хотят тобой воспользоваться.

В его голосе звучали не только отвращение, но и боль. Будто он видел, как сквозь пальцы утекает что-то важное – что-то, что он помогал строить.

Они снова замолчали. Тишину нарушал только стук капель в барной раковине. Потом Громов встал, подошёл ближе и положил тяжёлую руку Крису на плечо:

– Слушай меня, малый. Ты уже связан с ней больше, чем хочешь признать.

Любовь… – он почти с презрением выплюнул слово, – она подкрадывается тихо. Незаметно. И когда ты осознаешь – будет поздно.

Он наклонился ещё ближе, его голос стал чуть тише, но тяжелее:

– Спаси себя, пока можешь. Вытащи своё сердце. Иначе тебя не будет. Прощай…

Крис не ответил. Он сидел, будто парализованный, не веря в любовь и все эти слова. Громов посмотрел на него последний раз – тяжело, долго – и ушёл, растворяясь в полутёмном зале.

Крис остался один. Только тёплый след руки на плече напоминал, что здесь недавно был тот, кто всё ещё верил в него. Но даже это тепло не могло заглушить тихую, тревожную мысль: может быть, Громов был прав. И что внутри него уже давно что-то меняется. Что-то необратимое.

Крис вышел из бара. Ночь пахла дымом и горечью. Фонари стояли редкие, ленивые. Он сунул руки в карманы и медленно пошёл вперёд, не зная куда. Где-то внутри всё ещё звучал голос Громова: «Спаси себя. Вытащи сердце. Пока не поздно.»

Раньше Крис слушал его безоговорочно. Без лишних мыслей. Доверял, как приказу на поле боя. Но сейчас… Что-то внутри бунтовало.

«Ты не прав» – пронеслось в голове.

Крис стиснул зубы. Громов учил его не поддаваться чувствам. Не давать слабости ни шанса. И он всегда был прав. Всегда. И всё же…

Перед глазами всплыла Эми. Не сломленная, не жалкая. Сильная. Ранимая. Живая. Он вспомнил, как она смотрела на него во время их коротких перепалок: без страха, без требовательности. Как на равного. И какой она стала из-за жалкого человечишки, из-за своего глупого задания… и немного – из-за него самого.

«Она не похожа на других» – упрямо подумал он.

Но тут же другой голос, почти Громовский, зашипел в голове: «Все они умеют притворяться. Все.»

Крис остановился, вглядываясь в темноту.

«Я не верю» – подумал он и сам удивился.

«Я не верю, что она выдаёт себя за другую. Она просто не умеет лгать.»

Он вспомнил её руки – лёгкие, дрожащие, но упрямые. Её голос – то слишком громкий от отчаяния, то почти беззвучный от боли. Нет. Она не была подделкой. И вдруг ему стало страшно. Не за Эми. За себя. Страшно оттого, как быстро она проросла в нём. Как незаметно заняла то место, где прежде была только пустота.

«Это какой-то бред» – отрезал он себе мысленно.

«Всё из-за этой проклятой татуировки. Из-за этой случайной, навязчивой связи.»

Он резко провёл рукой по лицу, будто пытаясь стереть наваждение. И поймал себя на мысли: Эми постоянно возвращалась в его голову. Как бы он ни гнал её, ни отвлекался, всё равно мысли снова и снова тянулись к ней. И к книге, которую нашла эта нахальная девчонка. Книга, которая не давала ему покоя.

«Люди привязываются не к самым правильным и надёжным» – с горькой иронией подумал Крис.

«Они привязываются к тем, кто оставляет след. Кто, даже исчезнув, продолжает жить в их мыслях. К тем, кого невозможно вытолкнуть.»

Эми снова и снова вставала перед его мысленным взором – будто упрямый призрак, которому мало было одного шанса.

Как заезженная пластинка.

К любому бы пролезла в голову, когда ещё и татуировка постоянно напоминает о ней. И теперь – итог. Он стоит здесь и мечется, как какой-то пятнадцатилетний пацан. Эми то, Эми это…

«Очнись, – оборвал он себя мысленно. – Сосредоточься. У тебя есть задание. Забудь о татуировке. Тогда и она исчезнет.»

Крис сжал кулаки. Решение созревало тяжело, болезненно. Он встретится с ней. В последний раз. Докажет себе, что всё это – иллюзия. Что нет никакой настоящей связи. Что он свободен.

Глава. – Наблюдатель.

Эми сидела на холодной каменной ступеньке, ведущей на второе задание, сжимающая в дрожащих пальцах тонкую цепочку с безделушкой – случайный оберег, который, как ей казалось, мог бы хоть немного защитить её от собственных мыслей. Она глубоко вдохнула, пытаясь собраться с силами, зная, что снова должна пережить это. И снова – не сломаться.

Шаг вперёд.

Мгновение внутренней боли – и вот уже перед ней развернулась картина знойной, влажной Флориды.

Воздух был густым, словно можно было раздвигать его руками. Где-то вдали слышались гудки автомобилей, лай собак, шумливые крики людей. Всё вокруг казалось слишком ярким, слишком живым – слишком настоящим для Эми, чья душа всё ещё дрожала от воспоминаний о прошлом провале.

Она шла по улице, втягивая в себя запахи соли, бензина и морских водорослей. Где-то здесь должно быть её задание. В этот раз – без активного вмешательства. Она знала: если снова попытается навязать человеку свой выбор, воспоминания о Илье поглотят её, разорвут изнутри. Она не готова к этому. Сегодня – только наблюдение. Эми замирала, когда видела потенциальных кандидатов: парня с сигаретой за ухом, девушку в мини-платье, пышные вечеринки за стеклянными стенами баров. В сердце рос страх, спутанный с чем-то тягучим и противным – страх ошибиться.

Именно тогда она её увидела. Лиру. Эми сразу поняла: перед ней была не просто Сияющая. Её едва заметная сердечная нить дрожала на ветру, словно золотой луч сквозь серую пелену города. Эта нить – их путеводитель по жизни и испытание. Она всегда причиняет болезненные ощущения, когда они начинают замыкаться в себе или забывают о своей искренности и честности в любви.

Лира стояла, чуть опершись на перила маленького мостика, ведущего к пляжному кафе. Высокая, хрупкая, словно сотканная из лунного света, она казалась частью иного мира. Волосы её – длинные, волнистые, от светлого переходящие в тёмные кончики – медленно колыхались в лёгком бризе, создавая впечатление зыбкой реальности. Лицо – с острыми скулами, изысканное и странно живое, словно работа древнего мастера.

Фиолетовые глаза – глубокие, таинственные, как сумеречные озёра, в которых прятались и свет, и тьма. Они могли бы показаться холодными, если бы не крошечные огоньки эмоций, играющие на самом дне их бездонной глубины. На Лире было лёгкое платье из чёрного бархата, будто сотканного из самого ночного неба. Оно свободно спадало по её телу, открывая изящные запястья, окутанные тонкими серебряными украшениями. Платье слегка колыхалось, словно дыша вместе с ней.

Эми заметила ещё одну странность: тень Лиры двигалась с запозданием, будто, не успевая за ней. Иногда она замирала, словно что-то внутри неё боролось за право быть настоящим.

Эми знала, кто она. Любящая. И её присутствие означало, что испытание здесь будет сложнее, чем она думала. Лира заметила её взгляд, и на её губах промелькнула лёгкая, едва уловимая улыбка – не теплая, не холодная. Скорее, понимающая. В её взгляде не было осуждения. Лишь знание.

Эми сделала шаг ближе, неуверенно.

– Ты новенькая, – спокойно сказала Лира, голосом, который почему-то вызвал у Эми ощущение лёгкого дежавю. – Я почувствовала. Тебя тянет боль, как огонь мотылька.

Эми замерла, не зная, что сказать. Её сердце снова сжалось. Лира смотрела прямо в неё – не в глаза, а глубже, туда, где прятались страхи, вины и тайные желания.

– Ничего, – шепнула Лира, – здесь главное – не забыть, кто ты. И зачем ты здесь.

Эми молча кивнула. Впервые за долгое время она почувствовала, что её понимают без слов.

Лира шла по улице неторопливо, почти лениво, с той естественной грацией, которая казалась Эми чем-то невозможным. Она не смотрела по сторонам – казалось, мир сам открывался перед ней, уступая дорогу. Эми шла чуть сзади, украдкой наблюдая. Лира была прекрасна. Прекрасна так, как бывает только в тех снах, из которых не хочется просыпаться: лёгкие движения, мягкий изгиб шеи, прямая спина. И за этой внешностью – что-то ещё. Уверенность. Твердость. Внутренний свет, который не требовал оправданий.

«Как же ты вообще справляешься с этим всем?» – мелькнула в голове у Эми завистливая мысль.

Они остановились у стеклянного кафе, за витриной которого сидели двое: мужчина лет тридцати и молодая девушка. Девушка смеялась, запрокидывая голову, мужчина скользил по ней взглядом, в котором не было ни капли любви – только желание.

Лира без слов кивнула на эту пару.

– Твоя сцена, малышка, – усмехнулась она, глядя на Эми через плечо.

Эми сглотнула. Перед глазами вспыхнуло лицо Ильи – тот последний, ослеплённый похотью взгляд, ошибка, падение. Её ошибка. Грудь сдавило так сильно, что она сделала шаг назад, едва не оступившись.

– Нет, – прохрипела она. – Я только наблюдаю.

Лира криво усмехнулась.

– О, прекрасный выбор. Что может быть полезнее, чем просто стоять столбом, пока люди сами топят себя?

Дэвид перспективный фотограф. За съемки с ним любая модель могла сделать очень многое. Он всегда был принципиален и никогда не смешивал работу с личной жизнью. Но сегодня… Его спутница не просто модель, которых в его жизни были сотни. А невинная девушка, которая встречается с его другом, с которым они всю жизнь соперничают. Дэвид мечтает ей завладеть, обещая любовь и розовые облачка. Девушка почти согласна, ведь он перспективнее и пообещал наконец-то взять ее в жены, показать ей что такое настоящая любовь. Но у него было условие, которое он готовился озвучить…

Лира тут же вмешалась сперва в виде шепота:

– Стой…Он твой друга, она только его!

– Ты же сделаешь ей больно и просто бросишь…Разве она виновата в вашем соперничестве? Разве так поступает хороший принципиальный человек? Еще не поздно остановится. – продолжала она.

Но казалось…этот шепот только еще больше раззадорил его.

Тогда Лира решила воспользоваться своей способностью. Ее прикосновение оставляет лёгкое тепло. Если человек поддаётся похоти, оно усиливается до болезненного жара. Если сопротивляется – становится холодом. Она коснулась его шеи. Место мгновенно вспыхнуло. Но Дэвиду казалось было все равно, он все-таки озвучил:

– Проведи со мной ночь, и я исполню все твои мечты, только захоти….

Эми молча смотрела, как мужчина протягивает девушке руку, а та колеблется – ещё немного, ещё мгновение – и сделает выбор. Неправильный.

Солнце било в глаза, всё вокруг плавилось от жары. Эми чувствовала себя чужой. Лишней. Спустя минуту всё закончилось. Девушка в кафе взяла его руку. Улыбнулась. И та лёгкость, которая ещё была в её глазах, погасла.

Выбор сделан. Похоть. Без всякой помощи. Без нажима. Тишина повисла между Эми и Лирой.

Потом Лира фыркнула и обернулась.

– Знаешь что? Это первое моё задание, которое я проиграла. – В её голосе не было ни ярости, ни настоящего укора. Скорее – ледяная досада. – И что самое мерзкое – ты даже ничего не сделала.

Эми смотрела на неё, не зная, что сказать. Лира медленно подошла ближе, её фиолетовые глаза смотрели на Эми безжалостно.

– Ты ведёшь себя так, будто тебе сделали одолжение, которого ты не просила, – сказала она, тихо и очень чётко. – А между тем тебе дали шанс. Возможность разобраться, почему ты умерла. И исправить это. А ты что? Наблюдаешь. Как зритель дешёвого спектакля.

Эми опустила глаза. Лира приблизилась ещё ближе, её голос стал почти ласковым:

– Но знаешь, в чём беда, Эми? До стирания тебе осталось совсем немного. Пожиратель уже чует тебя. – Лёгкая насмешка скользнула по её губам. – И если ты не начнёшь играть по правилам… я сама тебя ему сдам. Без малейших сожалений.

Эми вздрогнула, ведь совсем недавно она читала про них, мерзкие существа…

А Лира, словно ничего не было, выпрямилась, стряхнула невидимую пылинку с плеча и холодно добавила:

– Ты можешь считать меня своим последним союзником. Пока ещё союзником.

И, не оглядываясь, пошла прочь по раскалённой улице, оставив Эми стоять одну, среди стеклянного жара, старых страхов и новой, черной тенью над головой – угрозы Забвения.

***

Эми шла по тихим улочкам Флориды, почти не замечая ни пыльной жары, ни случайных прохожих. Мысли снова и снова возвращались к провалившемуся заданию.

Она вспоминала, как Лира старалась, как пыталась переубедить человека, спасти его от падения – и как тщетны оказались все её усилия. А сама Эми… она ведь даже не попыталась вмешаться. Просто стояла в стороне, как сторонний наблюдатель, словно это не имело к ней никакого отношения.

Теперь, когда всё закончилось, Эми с ужасом думала о последствиях. Что станет с этим человеком? Что станет с его душой? Этот выбор приведёт его к боли, к разрушению – и, быть может, к полному забвению. Её собственное бездействие стало решающим. Она это знала. И не могла себя простить.

Лира боролась – а Эми позволила всему идти своим чередом. Это был неправильный выбор. Страшная, трусливая ошибка, за которую теперь будет расплачиваться не только она.

И вот, случайно, взгляд Эми упал на знакомую фигуру. Вдалеке, среди мраморных колонн и зелени, стоял Громов. Мужчина, которого она когда-то видела в Башне Гнева и Терпения. Он бросил на неё взгляд – тогда его выражение лица было холодным и неприязненным, как будто он винил её за что-то. Также на память сразу всплыло его бурчание в библиотеке Терпеливых, когда она пыталась найти ответы на свои вопросы— его недовольство казалось таким жёстким и неожиданным.

Но теперь, всё же, Эми решилась подойти. Она была готова нарушить холодную дистанцию, сделать шаг навстречу.

– Привет, Громов, – произнесла она, пытаясь ввести в голос тепло.

Громов поднял глаза и посмотрел на неё холодно, будто размышляя, что её слова значат для него. Никакого смягчения в его взгляде не было, только ясная отчужденность.

– Здравия, – коротко отозвался он, словно её присутствие здесь было для него неприятным раздражением. Он не сделал ни шага навстречу, продолжая стоять в тени.

Эми всё ещё стояла рядом. Погруженная в мысли о Громове, что он хочет, почему он такой собранный и напряженный? Наблюдала за ним.

– Я собираюсь убить его, – Громов сказал это без всяких эмоций, отвечая на ее немые вопросы. – Это приказ. Он заслужил. И если ты ценишь свою жизнь, тебе стоит молчать об этом. Не говори никому. Тогда мир останется прежним.

Эми не успела ничего ответить, как Громов резко развернулся и направился к дому. Ему было всё равно, что она думает.

Глава. – Сын командира

.

Иногда тени прошлого становятся цепями, которые уже невозможно разорвать…

Когда Громов шагал по улицам, его мысли были заняты вовсе не тем, что происходило вокруг. Всё было мимо. Сегодня для него не существовало ни солнца, ни людей, ни звуков. Он двигался словно тень в сторону дома, в котором когда-то жил его отец.

Вся его жизнь оказалась построена на одной большой лжи. Он знал правду: его командир, договорившись с высокопоставленными чиновниками, предал свой отряд. Отряд 402 стал неудобным – слишком много они знали и слишком многим мешали. За деньги командир отправил своих людей на верную смерть. И самым страшным было то, что командиром оказался отец Громова.

Громов был не просто участником той трагедии – он был её частью. Отец пытался назначить вместо него другого командующего, но Громов настоял и ушёл с отрядом, по факту руководя операцией сам.

В тот день всё закончилось катастрофой. Громов стоял, будто парализованный, наблюдая, как один за другим падали его товарищи. Последнее, что он запомнил перед тем, как потерял сознание, – глаза самого молодого бойца, упавшего прямо перед ним.

Громову «повезло» выжить. Он очнулся в больнице после шести сложнейших операций. Врачи говорили, что он ещё сможет жить обычной жизнью. Но он не хотел. Он мечтал остаться там – на поле боя, рядом с погибшими.

Однако судьба распорядилась иначе. Громов поклялся: если ему позволено жить, значит, он должен отомстить.

Как только его выписали, он начал собирать информацию, искать выживших. Но все попытки были тщетны – никто из его товарищей не спасся. Он копал глубже, находя доказательства предательства: документы, переписку, отчёты. Громов разоблачил схему и начал поднимать волну, используя свои связи. Он мешал власти. И в какой-то момент его отец получил новый приказ – убить собственного сына.

То, что главным предателем оказался его родной отец, стало для Громова самым страшным ударом. Тогда он пришёл к нему ночью. Кричал, обвинял, угрожал разоблачением. Отец был в бешенстве и страхе. Громов попытался уйти, но тот не выдержал: ударил его статуэткой по голове. А затем, ослеплённый гневом, забил до смерти.

Это был конец.

И вот теперь, спустя годы, Громов стоял перед тем самым домом. Домом отца-убийцы. Возможно, поэтому он так легко нашёл общий язык с Аней – родная кровь тоже забрала ее жизнь.

Его отец был теперь стар и дряхл. Но в его глазах всё ещё горели гордость и упрямство – раскаяния там не было. Громов уже знал, зачем пришёл.

Его единственной целью оставалась месть. Он верил, что все чиновники и власть – продажные, лживые твари, достойные только смерти. В его сердце не осталось места для добра, справедливости или надежды. Только гнев и ненависть.

– Привет, Громов, – вдруг раздался тихий голос. Эмилия. Её слова вырвали его из мрачных размышлений.

Он поднял на неё холодный взгляд. Что ей нужно? Что хочет Долоровец Похоти – самая опасная из всех?

– Здравия, – коротко бросил он. Слова Эми лишь раздражали его. Он не желал разговора.

Но Эми не уходила. Она стояла рядом, пытаясь заглянуть ему в душу, увидеть, что скрывается за тёмной пеленой его глаз.

– Я собираюсь убить его, – произнёс Громов ровным, бесстрастным тоном. И добавил с ядовитой усмешкой: – Это приказ. Он заслужил это. И если ты хочешь сохранить свою жизнь, молчи. Не вмешивайся. И тогда мир останется прежним.

Эми не успела ничего ответить – Громов резко развернулся и пошёл к дому. Ему было всё равно, что она подумает.

Войдя внутрь, он увидел старика в кресле. Отец выглядел измученным и жалким.

– Привет, папа, – холодно произнёс Громов.

– Сын… Но как?.. Ты ведь умер… – пробормотал отец в страхе. В его глазах не было ни сожаления, ни любви – только ужас.

– Вернее, ты убил меня. И весь мой отряд. Помнишь? – Громов с отвращением сплюнул на пол.

Отец попытался что-то сказать, но Громов прервал его.

– Слишком поздно, – тихо сказал он. – Ты за всё заплатишь. За смерть тех, кто верил в честь. За всех, кто был не на продажу, в отличие от тебя.

– Ты всё отрицал, но теперь ты выдашь всех, кто был причастен. И тех, кто сейчас промышляет подобным. И если ты думаешь, что это прощение, то ты ошибаешься.

Под давлением Громова старик начал говорить. Страх вынудил его выдать всех: тех, кто замышлял заговоры, кто правил чужими жизнями.

Но прощения не было. Громов подошёл к отцу. Одним быстрым движением он убил его, почувствовав, как гнев окончательно поглощает его, оставляя только пустоту. Смерть отца стала лишь началом. Теперь весь его путь – путь мести и разрушения.

Глава. – Шаткая грань.

«Обещания, данные в вечности, продолжают жить

дольше самой вечности.» – из книги

«Судьба двух Долоровцев»

Центральные улицы Сумрака в этот час были особенно безлюдны. Лишь ветер, гонимый сквозняками старых переулков, свистел в узких проулках, да редкие прохожие мелькали тенями в жёлтоватом свете фонарей. Каменные мостовые мерцали от сырости, а где-то впереди плескал воду огромный городской фонтан – сердце этой части города.

Крис шёл без спешки, погружённый в собственные мысли. Новое послание Книги не давало ему покоя: «Обещания, данные сердцем, не умирают с телом. Они живут дольше самой памяти».

Он задумался – что же остаётся после нас, если не слова, данные в момент отчаяния или надежды? Быть может, именно такие клятвы держат мир от полного распада?

Его шаги привели его к фонтану. Белые фигуры – женщины с кувшинами и мраморные дети – застыли в вечном танце, вода скользила по ним, словно по живой плоти. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь журчанием.

Крис уже собирался уйти, как краем глаза заметил тень у кромки фонтана.

Любопытство взяло верх. Он подошёл ближе.

На холодных плитах сидела Эми. Сгорбленная, обхватив руками колени, с бутылкой мутно-зелёного стекла у ног. Запах «Забвения» ударил в нос – яд, а не алкоголь. Дешёвый, резкий, такой, что воздух рядом с бутылкой казался густым и тяжёлым.

Крис замедлил шаги, подошёл осторожно.

– Эми, – тихо окликнул он, с неожиданной для себя нежностью.

Она подняла голову. В её глазах блуждало что-то разбитое, потерянное.

– О, Крис… – протянула она, голос её был охрипшим, а речь – вкрадчивой и пьяной.

Он опустился на корточки рядом, внимательно глядя на неё.

– Всё… всё зря, – затараторила Эми, заплетаясь в словах. – Я пыталась… но… всё равно… он выбрал похоть… я ничего не делала… а результат один…

Крис нахмурился.

– Всё плохо… делать плохо… не делать – тоже плохо… – она всхлипнула. – А ещё Лира… Она тоже провалилась… Всё… всё провалили…

Эми дрожала от холода, словно потерянный ребёнок. Крис не раздумывая снял с себя джинсовку и укрыл её плечи.

Она вздрогнула, подняв на него благодарный, мутный взгляд. Он сел рядом с ней.

– Странно… – пробормотала она. – Мы ведь мертвы… а чувствуем холод…

– Ну это не новость, мы всё чувствуем: холод, голод, усталость – как живые. О чем говорить, у нас ведь даже телефоны есть и все блага современности… Не странно ли это? – задумчиво проговорил Крис.

Эми болтала без умолку, перескакивая с темы на тему: испытания, вина, Лира, Сумрак, несправедливость. Её слова были рваными, путанными, едва понятными.

И вдруг, резко, она уставилась на Криса.

– Ты… – сказала она, запинаясь. – Ты не такой, как кажешься… Ты… хороший… Просто у тебя душа разбита… вдребезги… – она криво улыбнулась. – А я… я тебя понимаю… И чёрт возьми… мне больно за тебя.

Её слова пробили в нём какую-то давно запертую часть. Крис замер. Словно его сердце, забытое где-то на задворках бессмертия, вдруг снова напомнило о себе лёгким, едва уловимым биением. Он не знал, как реагировать. Не злость, не холодное отчуждение, к которому он привык… Внутри что-то осторожно, неуверенно шевелилось.

Тёплое. Живое. Страшное.

– Эми, тебе надо отдохнуть, – тихо проговорил он, чувствуя, как голос предательски дрожит.

Она кивнула, но тут же бессильно облокотилась на него, голова её опустилась ему на плечо.

Мир вокруг будто замер.

Крис машинально обнял её, осторожно, словно боялся, что она рассыплется в его руках. Её волосы пахли чем-то знакомым и больным – осенью, дождём, потерянными мечтами.

В груди разливалось странное чувство. Он не понимал его. Трепет. Страх. Желание защитить. Желание остаться.

– Тише, тише… – прошептал он, почти не осознавая.

Крис чуть сильнее прижал её к себе, как укрывают замёрзшего ребёнка, как обнимают самое дорогое на свете, боясь потерять.

И вдруг Эми зашептала, вцепившись в его куртку:

– Я не хочу быть забытой… – прошептала она жалобно. – Лира сказала… сдаст меня Пожирателям… Может… может, мне это и нужно… Я не хочу больше так… не хочу…

– Тише… – снова произнёс Крис, но страх уже закрался в его сердце. Ледяной, парализующий страх за неё.

Пожиратели. Забвение.

Эми – хотела исчезнуть? Стать ничем?..

Внутри поднялась волна отчаянья, такая сильная, что Крис невольно сильнее прижал её к себе. И тогда она продолжила, сбивчиво, бессвязно:

– Зачем… зачем мы что-то делаем, если всё уже решено? Если наша власть может приказать убить смертного?.. Мы что… вершители судеб? Так нельзя… нельзя…

Крис закрыл глаза.

– Мы не имеем права убивать смертных… Никто не может нам приказать такое, – глухо ответил он.

Эми вскинула на него мутный, удивлённый взгляд.

– А Громов? Он… он сказал сегодня… что ему приказали… убить…

И снова бессвязный поток слов, обрывки фраз, после чего Эми окончательно обмякла в его руках.

Крис сидел, не двигаясь, сжимая её тонкие плечи, пока в душе разрасталась тревога.

Что, чёрт возьми, происходит? Что натворил Громов?

Он быстро поднял Эми на руки. Она казалась лёгкой, почти невесомой.

Крис стремительно зашагал по ночным улицам – к дому Киры, одной из немногих, кому он доверял. Она циничная, саркастичная и кажется безжалостной. Не верит в доброту и сострадание. Но она настоящая, лишь Кира сможет удержать Эмилию от глупости в случае чего, к тому же район «Завести» был ближе всех.

Доставив Эми, он коротко бросил:

– Присмотри за ней.

– Крис… что случилось? – Кира нахмурилась.

– Я должен найти Громова, – ответил он и исчез в темноте.

Внутри него впервые за долгое время билось что-то сильнее холода – страх за Эми. И глухое, тяжёлое предчувствие беды.

Глава. – Не забыть…

Я проснулась. Секунду – другую – не могла понять, где нахожусь. Всё вокруг было расплывчатым, непонятным, чужим. Голова раскалывалась, в теле чувствовалась тяжесть, будто я плыла сквозь густую воду. Память молчала. Пусто. Я медленно огляделась. Рядом стояли музыкальные инструменты – старое пианино с потрескавшимся лаком, виолончель, поломанный аккордеон, гитары без струн. Их было так много, что казалось – я попала в какой-то музей забытой музыки. Я криво усмехнулась.

Ну да… пила же я «Забвение». Очень…специфический алкоголь.

В этот момент в комнату вошла девушка. Не просто вошла – врезалась в пространство, как лезвие ножа в ткань. Она была похожа на фарфоровую куклу с трещинами: бледная кожа, тонкие черты лица, высокий лоб, заплетённые в строгую косу почти белые волосы. Но трещины её не уродовали – наоборот, делали сильнее. В её серо-голубых глазах не было наивности. Только холод, решимость и глубокая, затаённая боль. Она двигалась быстро и уверенно, словно всегда готовая к бою. Девушка остановилась передо мной, склонив голову набок, изучая.

– Ну что, потеряшка? – проговорила она своим твёрдым голосом, в котором сквозила лёгкая насмешка.

Мне стало жутко стыдно. Я съёжилась под её взглядом, пряча глаза в пол. Она вдруг улыбнулась краешком губ – совсем чуть-чуть, но как будто теплее стало в комнате.

– Какое же ты милое недоразумение, – сказала она уже мягче. – Пойдём, чай пить будем.

Я неуверенно поднялась, держась за стену.

– Чай… – пробормотала я.

– Особый. От смертного похмелья, —усмехнулась она. – Сама собирала. Со всего, что только можно. Даже такой великий алкоголь, как «Забвение», сможет аннулировать. Всё вспомнишь.

Что-то дрогнуло внутри. Я слабо кивнула. В глубине души я хотела помнить. Хотела вернуть себе кусочки себя. Хотела… вернуться. Мы прошли в другую комнату. Кира – так она назвалась – заварила какой-то тёмный, почти чёрный отвар. От него пахло горечью и хвоей. Я сделала глоток.

И тут же чуть не выплюнула.

– Гадость ужасная! – сдавленно выдохнула я.

– Пей, – строго велела Кира, глядя на меня испытующе. – Хочешь вспомнить – допивай.

Скрипнув зубами, я осушила чашку. И сразу......что-то сорвалось в сознании. Мир закружился. Перед глазами вспыхнули картины. Я вспомнила, как шатаясь шла по улицам Сумрака. Как нашла в старой каменной лавке странную бутылку, запечатанную воском. Как продавец, похожий на ворону в человеческом обличье, с шипением выдал:

– Забвение для заблудших…

Я протянула ему несколько монет, которые каким-то образом нашла у себя дома. Потом – я села у фонтана в центре площади. Пила из бутылки… глоток за глотком, чувствуя, как внутри опустошается что-то важное.

И тогда он появился. Крис. Он подошёл ко мне из полумрака.

Я помню – когда я подняла на него глаза, сердце замерло. Его красота была… поразительной. Слишком совершенной, слишком безупречной. Идеальные черты лица – словно выточенные руками безумного скульптора. Симметричные скулы, прямой нос, точёный подбородок. Кожа – гладкая, безупречная, почти прозрачная. Ледяные голубые глаза смотрели на меня так, будто я была лишь тенью, которую можно сдуть одним вздохом. В его облике не было ни тепла, ни жизни —лишь безупречная, холодная форма. И аромат – металлический, отстранённый, чужой. Он казался идеалом, но не человеком. Красивым кошмаром.

И всё же…

Когда он протянул руку и тихо позвал меня, я потянулась к нему. Как к последнему огоньку во тьме.

Я вспомнила, как он обнял меня, словно боясь задеть слишком сильно, слишком резко. Как прошептал: «Тише, тише…» – и его холодная рука нежно гладила мои волосы, словно я была маленькой потерявшейся девочкой. Я вспомнила, как прижалась к нему, не в силах сдержать рыдания. Как, дрожа, шептала:

– Зачем мы что-то делаем… зачем…

И он молчал, только крепче обнимал.

Я резко вынырнула из воспоминаний, распахнув глаза. Мир вокруг дрожал, будто ткань, натянутая на ветру.

– Ну вот, вспомнила? – усмехнулась Кира, ставя пустую чашку на стол.

Я глухо выругалась:

– А что делать, если после того, как вспомнил, снова хочется напиться и всё забыть?

Кира рассмеялась легко, искренне, как будто я сказала что-то очаровательно-наивное.

– Тогда снова выпьем моего чая. И вспомним ещё раз. Пока не перестанешь бояться себя.

Эми сидела, потирая виски. После вспышки воспоминаний ей хотелось провалиться сквозь землю, но Кира, весело наблюдавшая за ней, будто подливала масла в огонь.

– Как я… как я вообще сюда попала? – наконец выдавила Эми, неловко опустив взгляд. – Извините за все неудобства… Мне так стыдно…

Кира, присевшая напротив с чашкой чая, усмехнулась.

– Тебя принёс Крис. – Она нарочито выделила каждую букву, смакуя их. Эми вся вспыхнула.

– При… при… не… с?..

Кира весело рассмеялась:

– Именно так. Взял тебя, как тряпичную куколку, и притащил сюда. И наказал мне: «Не обижать. Охранять».

Эми покраснела ещё больше и судорожно зажала рот рукой.

– Ты… ты уверена, что это был Крис? – пробормотала она сквозь пальцы.

Кира кивнула, по-прежнему улыбаясь:

– Уверена. Я тоже сначала не поверила. Пригляделась… а это он. Статуя. Холодный, как всегда. Только почему-то тащит в руках… тебя.

Эми попыталась прийти в себя.

– А… откуда вы вообще его знаете? – спросила она, чтобы отвлечься от мучительных образов.

Кира, сцепив пальцы, легко рассказала:

– Познакомились на тренировке. Случайно столкнулись в спарринге… И остались в живых, что уже редкость.

Она усмехнулась.

– Иногда вместе тренируемся. Иногда просто болтаем. Поддерживаем друг друга, по-своему. У каждого свои цели, свои призраки. Но знаешь, это… роднит.

Эми слушала её, затаив дыхание, чувствуя странное тепло под ребрами.

Кира прищурилась:

– А вы с ним что? – её голос был лукавым, но в глазах сверкнула искренняя заинтересованность. – Судя по его взгляду… между вами что-то особенное. Вы встречаетесь?

Эми едва не задохнулась:

– Н-нет! То есть… До вчерашнего дня я вообще его ненавидела! – она судорожно сжала пальцы на коленях. – За все… за холодность, за то, какой он есть. А теперь… – Она осеклась, потерянно качнув головой.