Река Вечного возвращения

Глава 1. Ли Вэй

Первым пришло ощущение холода. Пронизывающего, сырого, въевшегося в самые кости. Он был повсюду: под тонкой, грубой тканью халата, на котором я лежала; в неподатливых каменных плитах пола, в тяжелом, спертом воздухе, пахнущем плесенью, сладковатой вонью болезней и чем-то неуловимо горьким – страхом, быть может.

Потом пришла боль. Горячая волна жара и леденящий озноб, заставлявший зубы выбивать дробь. Каждую мышцу, каждую кость ломило так, будто меня переехал грузовик.

А после накатил приступ кашля – глухого, лающего, разрывающего грудь изнутри. Я инстинктивно зажмурилась, пытаясь подавить спазм, и в глазах поплыли багровые круги.

И тогда на меня обрушились воспоминания.

Нет, не так… Они ворвались водопадом разрозненных, чужих и своих, картинок и чувств.

Белый халат. Стетоскоп на шее. Усталость после суточной смены в больнице города Чэнду. Яркие огни фар, пронзительный визг тормозов, всесокрушающий удар…

И одновременно, другие руки, тонкие, привыкшие к изящной работе с иглой и шелком, а не к скальпелям и бинтам. Тихий голос, читающий стихи при свече. Удушающий, детский страх перед высокой женщиной с мстительными глазами. Кажется, она была моей мачехой.

Имя… Ее имя? Мое имя?

Да. Кажется меня зовут Ли Цзянь. Дочь чиновника, сосланная в этот богом забытый монастырь «Гуйчуань» – Река Вечного Возвращения. Очень подходящее название. Но я не она. Я не находилась ни в каком монастыре. Меня не ссылали, и у меня нет мачехи. Я…

Я с трудом открыла глаза, оторвавшись от воспоминаний.

Мерцающий свет тусклого масляного светильника выхватывал из мрака низкий сводчатый потолок, голые каменные стены, по которым струились влажные, черные подтеки. Плесень.

Я лежала на жестком ложе, покрытом тонким слоем прелой соломы и грубой тканью, и все мое тело сотрясала мелкая дрожь.

«Я умерла, – пронеслось в сознании. – И это… преисподняя?»

Нет, я ощущала себя живой, потому что все чувства – боль, холод, страх – были слишком острыми и реальными.

Дверь с скрипом отворилась, впустив новую порцию ледяного воздуха. В проеме возникла фигура в темно-серых, монашеских одеждах. Женщина, лицо которой скрывал капюшон, бросила на пол у самого порога деревянную пиалу с чем-то мутным и плоскую, черствую лепешку.

– Ешь, пока не остыло, – буркнула она безразлично, и ее голос прозвучал так, словно она говорила с обреченной. – И не кашляй так, зараза. Матушка Гуань не любит, когда ей докучают.

Она даже не стала заходить дальше, отшатнувшись, когда я снова согнулась пополам от надрывного кашля.

Дверь захлопнулась, и я отчетливо услышала, как снаружи щелкнул тяжелый засов.

Заперта.

«Карантин, – пронеслось в моей воспаленной голове уже моей, врачебной мыслью. – Они боятся заразы. Они думают, что у меня чахотка».

И тут же, как подтверждение, из глубин памяти Ли Цзянь всплыли обрывки чужих разговоров, шепот в темноте, полный ужаса. Да, обитательниц «Гуйчуань» действительно косил какой-то недуг. С хрипами, кашлем, высокой температурой. Несколько девушек уже умерли. И со всеми поступали также – изолировали, бросали еду у порога и ждали, пока болезнь не заберет бедолагу.

Но я-то была не Ли Цзянь. Я была Ли Вэй, врач.И не просто врач, а человек из другого мира и другого времени. В моей настоящей реальности нет таких монастырей, женщины не облачаются в домотканные платья, не ползают в темноте свечи в поисках пиалы с рисом.

Я хворь моя точно не чахотка. Мой профессиональный ум начал анализировать симптомы.

Высокая температура. Озноб. Боль в мышцах. Глухой, продуктивный кашель… Пахнет плесенью, сырость, холод…

Воспоминания Ли Цзянь подсказывали: кашля с кровью еще не было, но были жуткие случаи, когда девушки буквально задыхались, не в силах откашлять мокроту. Туберкулез? Маловероятно. Картина не совсем типичная, да и прогрессирует слишком быстро. Скорее всего массивная бактериальная пневмония, вызванная отвратительными условиями, недоеданием и холодом. Лечится антибиотиками, которых здесь, очевидно, нет.

Осознание этого придало мне странной, почти истерической силы. Я должна была увидеть. Увидеть себя. Снова порывшись в чужой памяти, я уже знала, что в потертом плаще, сброшенном на пол, должно быть запрятано медное зеркальце.

Стиснув зубы, я пересилила слабость и съехала с жесткой лежанки. Каменный пол обжег кожу ледяным холодом. Нашарив ладонями грубую, влажную ткань, я накинула плащ на плечи. Стало чуть теплее. В одном из внутренних кармашков пальцы наткнулись на холодный, плоский круг.

С замиранием сердца я поднесла его к лицу. При тусклом, мерцающем свете сложно было что-то разглядеть, да и бронзовая поверхность была мутной. Но я увидела… свое собственное лицо, что смотрело на меня с экрана телефона и из сияющего зеркала в больнице Чэнду. Те же миндалевидные глаза, тот же овал, те же губы. Лицо было исхудавшим, мертвенно-бледным, с лихорадочным румянцем на скулах, глаза лихорадочно блестели… но это было мое лицо. Лицо Ли Вэй.

Значит, так и есть. Смерть под колесами автомобиля и… перерождение? Возвращение? Я не просто вселилась в другое тело. Я словно вернулась на несколько циклов жизни назад, в тело своей собственной предшественницы, в свое же прошлое воплощение – Ли Цзянь.

Цикл перерождений. Река Вечного Возвращения. Название этого проклятого места звучало теперь зловещей насмешкой. Я думала так только в фильмах и книгах бывает. Или что-то совсем другое?

1.1

Я сжала зеркальце в ладони, и холодный металл на мгновение прижег кожу. Мысль о возвращении домой, в свой мир, с его электрическим светом, стерильными палатами и знакомым запахом антисептика ударила с новой силой. Раз уж случилось такое невозможное, как мое воскрешение в прошлом воплощении, значит, должен существовать и путь назад.

Логично? Не особо. Но цепляться было не за что, кроме этой безумной надежды.

Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, представить себе щель между мирами, дверь, туннель… Но вместо яркого света фар из Чэнду мой разум затянуло в другую, чужую тьму. Передо мной проплывали обрывки воспоминаний, яркие и болезненные, будто раны.…

Десять лет. Мне было десять лет. Небольшая ухоженная усадьба, пахнущая цветами османтуса. Я, маленькая Ли Цзянь, в красивом новом платье, дерусь из-за фарфоровой куклы со сводной сестрой, Ли Цзяо. Мы кричим, плачем, царапаемся. На шум прибегает Ли Ся, младшая, и в суматохе ее кто-то толкает… Всплеск! Звенящая тишина, а потом крики:

– Ли Ся в пруду!

Дальше – холодный кабинет отца. Он сам не свой, бледный. А напротив, разгневанная, прекрасная и страшная Ван Яньси, его любимая наложница. Она не кричит, ее голос сочится, как яд из клыков гадюки.

– Предсказание сбывается, Жунь! Она принесет горе нашему дому, она чуть не убила нашу дочь. Ее место в монастыре, подальше от благопристойных людей.

Отец, Ли Жунь, молча смотрит на меня. В его глазах боль… и безвыходность. Он пытался меня защищать, но сила предсказания, любовь к наложнице, гнев Ван Яньси и страх перед неизведанным были сильнее.

Память смазывается.

Дорога. Тряская повозка. Я плачу, прижимая к груди ту самую куклу. А за воротами усадьбы стоит моя мать, Чэнь Мэйлин. Ее изящное лицо искажено горем, по нему текут беззвучные слезы. Она протягивает ко мне руки, но могущественные слуги Ван Яньси удерживают ее. Ее крик… ее крик разрывает мне сердце до сих пор.

Потом вести из дома. Мать не перенесла разлуки. Заболела от горя и угасла меньше чем за год. Меня не пустили даже на похороны. После мои поиски и чтения по ночам, обучение астрологии, чтобы понять, что меня оговорили.

И среди этого хаоса боли возник еще один образ. Мальчик. Чуть младше меня. С большими, ясными глазами, которые смотрят на мир не так, как все. Ли Лунь. Мой единокровный брат, сын другой наложницы, тихой и кроткой Юэ Ин. Его все называют «дурачком» и «слабоумным», сторонятся его. Но в его взгляде была не глупость, а иная глубина, которую никто не желал видеть. И я, Ли Цзянь, была едва ли не единственной, кто хоть как-то с ним общался.

Эти воспоминания обрушились на меня не просто как набор фактов. Они несли в себе тяжелый, невысказанный груз. Это была не просто тоска. Это была просьба. Острая, как жажда, и горькая, как полынь.

Она исходила из самых глубин того, что осталось от Ли Цзянь в этом теле. Просьба отомстить за мать, заставить Ван Яньси ответить за ее смерть, защитить Ли Луня. Стереть клевету и доказать, что предсказание было подстроено.

Я сидела на холодном каменном полу, трясясь от озноба, и понимала, что мое появление

– Хорошо, – прошептала я в темноту, – Хорошо, Ли Цзянь. Я слышу тебя.

Слова повисли в спертом воздухе, и на мгновение мне показалось, что давящая тяжесть внутри груди чуть отступила. Я была Ли Вэй, но каким-то образом я приняла на себя долг Ли Цзянь. Ее боль стала моей болью. Ее месть моей целью.

И чтобы осуществить все это, мне нужно было для начала сделать самое простое и самое сложное – выжить. Может тогда я найду ответ и на свой вопрос? Боги смилостивятся надо мной и вернут в собственный мир? Но сначала месть.

1.2

Прошло несколько дней. Лихорадка отступила, сменившись изматывающей слабостью и влажным, но уже не таким мучительным кашлем. Мое тело, закаленное в борьбе с внутрибольничными инфекциями, судя по всему, получило от этого сумасшедшего перерождения неожиданный бонус – повышенную сопротивляемость. Или же дух Ли Цзянь цеплялся за жизнь так яростно, что давал силы и мне.

Я проводила время у крошечного окна, наблюдая за жизнью монастыря. Если это, вообще, можно было назвать жизнью.

Это был отлаженный механизм унижения и подавления. Ровно на рассвете раздавался колокол, и из низких каменных бараков выползали девушки. Их гнали на работы: одни стирали белье в ледяной воде ручья, другие таскали тяжелые корзины с овощами, третьи мели двор под бдительным оком надсмотрщиц.

Надсмотрщицы – здоровенные, туповатые женщины с лицами, высеченными из камня, не стеснялись в выражениях и методах. Плетка-семихвостка свистела по спинам замешкавшихся, грубые окрики сыпались градом. Пища и вправду была скудной: жидкая похлебка, горстка риса, черствая лепешка. Еды хватало ровно на то, чтобы не упасть замертво.

А в центре этой жестокой темнице царила матушка Гуань. Я видела ее лишь однажды. Она проходила по двору, облаченная в дорогие, хоть и темные, шелка. Ее лицо было полным и самодовольным, а глаза маленькими, блестящими, как у жабы. Они скользили по девицам с холодным, отстраненным безразличием. Она смотрела на них не как на людей, а как на досадную помеху, на расходный материал.

Но меня удивляла не жестокость матушки Гуань, полагаю, в детстве и юности она познала много горя, оттого и превратилась в черствую мегеру, а в то, что сестрами мне приходились такие же благородные дамы или служанки благородных дам.

В Гуйчуань ссылали неверных жен, непокорных или опозорившихся дочерей, неугодных горничных. На их содержания семьи щедро жертвовали.

Я ужасалась тому факту, что никто не удосужился проверить, а как живут эти женщины. Больше всего удручало, что отец Ли Цзянь, седовласый мужчина из моей памяти, никогда не писал дочери, ни разу не приехал, и ему было будто наплевать, что его старшая наследница замерзает и голодает в суровых стенах.

В очередной мучительный день дверь моего жилища отворилась. Две надсмотрщицы вволокли за плечи и бросили на соседнее ложе хрупкую, безвольную фигуру. Девушку. Ее лицо было мертвенно-бледным, губы синими, а дыхание хрипело где-то глубоко внутри, прерываясь слабыми, но частыми приступами кашля.

– Подселенка тебе, зараза, – бросила одна из женщин, брезгливо сморщив нос. – Дели свою долю. Места хватит.

Створка затворилась с оглушительным треском.

Я подошла к новоиспеченной соседке. Та же история? Высоченная температура, озноб, влажные хрипы в легких. Пневмония в запущенной стадии.

Я сделала единственное, что могла в моих условиях. С трудом отворила тяжелую ставню, впустив в вонючую комнату свежий, морозный воздух. Потом растопила над свечкой немного снега в пиале, чтобы напоить ее теплой водой. Антисептиков не было, но кипячение хоть как-то спасало от дополнительных инфекций.

Уже склонилась над ней, пытаясь приподнять ее голову, когда снаружи, прямо под окном, послышались приглушенные голоса. Две служанки, судя по всему, вынесли мусор и решили переброситься словечком.

– Сяо Лянь принесли, – сиплым шепотом говорила одна. – Вторая на этой неделе. Матушка в ярости.

– Ну и что? Помрут, так помрут, – равнодушно ответила вторая. – Это решать небесам.

– То-то нет! Слышала, сегодня утром матушка с казначеем говорила. Уж слишком много померло. Могут из столицы, из Министерства наказаний прислать проверяющих. Спрашивать, куда деньги на содержание девушек деваются, почему эпидемия.

Второй голос тут же потерял леность, в нем послышалась тревога:

– Ой, не говори… Тогда всем нам несдобровать! Наша матушка ведь не любит, когда в ее делах копаются.

– Вот именно. Потому она и думает, как дело замять. Слыхала, старшей над кухней обещала: кто выздоровеет и согласится сходить на гору Цзюйвэньшань за травами, тому и свободу, и вознаграждение, и место получше.

– На гору? Да там же те лисицы-оборотни живут. Безумие! Кто же туда сунется?

– А ты бы предпочла сюда проверяющих из министерства? Говорят, лисицы те… к женщинам добры. Лекарствами сильными владеют. Может, и правда помогут… Риск, конечно, но матушка другого выхода не видит.

Голоса стали затихать, перемежаясь с шуршанием граблей по мерзлой земле. Я застыла на месте, сердце бешено колотилось в груди.

Гора Цзюйвэньшань. Хулицзин. Лекарства.

С этим чудным перерождением я перестала удивляться. Да и каждый новый день приносил мне что-то необъяснимое и потустороннее. Я попала не просто в прошлую жизнь, я жила в новой реальности. Этот мир был наполнен чем-то другим. Здесь люди жили бок о бок с оборотнями, когда-то давно на землю спускались небожители, и по преданиям, под упомянутой горой находился вход в подземное царство демонов.

Так что и я уверовала в хулицзин.

Это был шанс. Безумный, отчаянный, смертельно опасный. Но шанс.

Я посмотрела на задыхающуюся девушку на соседней койке. На ее лице уже лежала печать смерти. Мы обе умрем здесь, в этой вонючей каменной коробке, никому не нужные, забытые богами и людьми. И месть Ли Цзянь так и останется не свершенной. Или..

Если никто не идет… Значит, должна пойти я.

Решение созрело мгновенно, выкристаллизовавшись из страха, отчаяния и той самой железной воли, что заставила меня выжить после аварии и проснуться здесь. Я подошла к окну, глядя в сторону зубчатых вершин, видневшихся на горизонте. Гора Цзюйвэньшань. Логово оборотней.

Что же, похоже, мне предстоит визит к лисам.

1.3

Мысль о том, чтобы самой выбраться из стен монастыря, придали сил. Изголодавшемуся телу нужна была энергия, а слабому уму – уверенность.

Я оторвала полосу от уже истрепанной простыни, смочила ее в скудных остатках кипяченой воды и плотно завязала себе на лицо, закрыв нос и рот. Примитивная респираторная маска. Хуже не будет. Сделав глубокий вдох сквозь грубую ткань, я толкнула дверь и вышла наружу.

Солнце слепило после полумрака комнаты. Двор монастыря, обычно кишащий несчастными девушками, замер. Несколько послушниц, тащивших тяжелую корзину, застыли на месте, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Потом одна из них пронзительно вскрикнула, бросила свою ношу и ринулась прочь. Ее примеру мгновенно последовали остальные. Они разбегались, как тараканы при свете лампы, шарахаясь от меня, как от чумной.

Их страх был почти осязаемым. А их паника указывала мне путь вернее любой карты.

Я двинулась через двор, минуя убогие хозяйственные постройки, к самому большому и, без сомнения, самому крепкому зданию в обители – к покоям матушки Гуань.

Дверь была приоткрыта. Я толкнула ее и замерла на пороге.

Контраст был настолько разительным, что у меня перехватило дыхание. Тепло, исходящее от массивной жаровни, заполненной углем, встретило меня, как уютное одеяло. Воздух был густым и сладким от аромата дорогих благовоний. А вместо голых каменных стен здесь были ковры, шелковые драпировки, картины с иероглифами и резная деревянная мебель.

И в центре этого богатства жила матушка Гуань. Она расхаживала по комнате, облаченная в роскошный халат из алого шелка, расшитый золотыми нитями. В ее пухлых, изнеженных руках она держала небольшую золотую тарелку, с которой небрежно брала кусочки засахаренных фруктов. Она ела, а рядом, на низком столике, стояли еще несколько тарелок – с печеньем, орехами, явно не монастырской едой. Она жила, как императрица, в то время как ее «воспитанницы» медленно умирали от голода и холода на сухом пайке. Впрочем, кажется, она и возомнила себя императрицей.

Если разум меня не подводит, то лишь императорской чете разрешается есть из золотых блюд.

Она заметила меня. Ее маленькие, свиные глазки сузились от удивления и мгновенной неприязни. А еще она совсем не напугалась, учитывая, что я застала ее практически на месте преступления.

– Ли Цзянь? Еще не померла? Как смеешь врываться сюда, чумная тварь?

Я сделала шаг вперед, стараясь держать спину прямо, несмотря на слабость.

– Вы слишком рано меня хороните, – чинно поклонилась я.

– Это всего лишь вопрос времени. Уходи, – она прикрыла нос рукавом и сделала несколько шагов назад. – Не вынуждай меня звать сюда охрану. Не позорься.

– Матушка Гуань, я пришла предложить сделку, – мой голос прозвучал хрипло, но твердо сквозь ткань повязки.

Она фыркнула.

– Какая еще сделка? Убирайся, пока я не велела тебя высечь!

– В монастыре эпидемия. Осталось всего двое больных. Я и девушка, которую подселили ко мне. Но скоро могут появиться и новые, – я говорила четко, глядя ей прямо в глаза. – Я слышала, вы не хотите лишнего внимания из Министерства наказаний.

Название министерства подействовало на нее магически. Ее самодовольное выражение лица сменилось настороженным, почти испуганным.

– Кто тебе… – она начала, но я ее перебила.

– Это неважно. Важно то, что никто не согласен идти на гору Цзюйвэньшань. А я готова.

– Готова? – Матушка Гуань остановилась, и ее маленькие глазки забегали из стороны в сторону.

Я уже примерно понимала, что она согласится. В конце концов, она ничего не теряла. Если и приедут ее проверять, то больная сама ушла, и не расскажет про свои сложности, а других матушка Гуань умело запугала.

– Да, готова, – подтвердила я. – Если мне улыбнется удача, то я принесу в монастырь лекарство, а если нет…

Я не договорила, но догадывалась, что настоятельница по мне горевать не будет.

Матушка Гуань молчала, ее быстрый ум взвешивал риски и выгоды.

– Хор-хорошо, – скривилась она, – но ты заберешь с собой Сяо Лянь.

– Сяо Лянь? Мою соседку? – изумилась я.

Отчасти я решилась на подобный шаг, потому что мне было жалко девушку. Мы не поговорили, она валялась без сознания, а еще была явно моложе меня. В этом мире мне едва минуло двадцать три года, сколько же лет юной Сяо Лянь?

– Да, заберешь ее, – продолжила пожилая женщина. – Пока лишь вы одни несете хворь в стенах нашей обители. Если у вас получится, если оборотницы не сочтут вас своим ужином, и вы принесете мне нужные лекарства, я переселю вас в хорошие комнаты и облегчу участь. А если нет… Нет заразы – нет проблем.

Рассуждала она цинично и здраво. Мы действительно оставались единственными заболевшими, но это пока…

– Сяо Лань в себя не приходит, – воскликнула я. – Мне придется тащить ее на себе. Если вы просто хотите нас убить, то проще вызвать наемников, чем отправлять меня подальше.

Но и на этой у матушки Гуань был свой аргумент.

Она тяжело вздохнула, словно перед ней стояла не тощая девица, а огромный мужчина с мечом, угрожавший ее благополучию.

Подошла к резному ларцу, что стоял в углу, поковырялась в нем и вынула маленькую фарфоровую баночку. Извлекла оттуда одну-единственную пилюлю. Она была размером с горошину и переливалась странным бирюзовым перламутром.

– «Слеза Феникса», – буркнула она, нехотя протягивая ее мне. – Дороже сундука золота, и я отдаю ее тебе. Помни мою милость. Говорят, может умирающего на ноги поставить на три дня. Бери и убирайся. Отдашь ее своей соседке.

Я была поражена. Вряд ли это был добрый жест милосердия, вряд ли у настоятельницы дрогнуло сердце, определенно, она мечтала, чтобы я и Сяо Лань просто где-то погибли, но пилюлю я приняла с благоговением.

– Спасибо, – залепетала я, – спасибо.

Я развернулась, чтобы уйти, когда она меня позвала.

– Ли Цзянь, если набредете на стражников, не вздумайте говорить, откуда вы. Никто не подтвердит. Возвращайтесь либо с травами, либо не возвращайтесь.

– Понятно, – я кивнула и помчалась в свою комнатушку, где лежало практически бездыханное тело Сяо Лянь.

Она все так же находилась без сознания, ее дыхание едва заметно поднимало грудь. Аккуратно разжала ей челюсти и положила пилюлю на язык. Потом поднесла к ее губам пиалу с водой, стараясь смочить ей горло.

Прошла вечность. И вдруг… ее горло сглотнуло. Еще мгновение, и по ее бледным щекам пробежал слабый румянец. Ее дыхание стало чуть глубже, чуть ровнее. Она не открыла глаза, но казалось, что болезнь отступила на шаг, уступая место странной, искусственной силе.

– Держись, – прошептала я, собирая в узел наши жалкие пожитки. – Мы уходим отсюда.

1.4

Сяо Лянь пришла в себя, но ее глаза, большие и затемненные болезнью, были полны немого, животного страха. Она смотрела на меня, на свои дрожащие руки, на жалкий узелок с пожитками, который я собрала, будто видела все это впервые.

– Где это мы? – ее голос был слабым и хриплым, как шелест сухих листьев. – Что… Куда ты мы хотим пойти?

Казалось, она была знакома с Ли Цзянь, но близко не общалась. Теперь же я была для нее единственной ниточкой к жизни.

– Мы уходим из «Гуйчуань», – терпеливо, но твердо пояснила я, помогая ей подняться. Ее тело было легким и горящим, как хворост. – У нас воспаление легких, Сяо Лянь. В тех сырых каменных мешках, без трав и ухода, это смертный приговор. Мы сгнием заживо.

Она закашлялась, глубоко и надрывно, и в ее глазах запрыгали слезы ужаса и бессилия.

– Но… куда? – прошептала она, обессиленно обхватив себя за плечи.

– На гору Цзюйвэньшань. Говорят, там обитают хулицзин – лисы-оборотни. Еще говорят, что они благосклонны к женщинам и ведают тайнами трав, неизвестными лучшим лекарям империи. Это наш единственный шанс.

Услышав слово «хулицзин», она вся сжалась, будто от удара.

– Лисицы? Да они же… едят печень и пожирают души! Ты лишилась рассудка от жара? Это путь в пасть к демонам! Лучше уж остаться…

– Остаться? – мой голос прозвучал резче, чем я планировала. Я была слишком измотана для мягкости. – Чтобы сгнить в этой яме? Чтобы надсмотрщицы выволокли тебя за ноги и бросили в общую могилу, даже не помолившись за твой упокой?

Молчание было красноречивее любых слов. В ее потухшем, залитом лунным светом взгляде я прочла ответ – нет.

– Я тоже этого не хочу, – тихо сказала я, и в горле встал ком. – Так что нам нечего терять. Идем.

Полагаю, пилюля как-то влияла и на сознание. Сяо Лянь мало и неохотно спорила, несмотря на то что путешествие было почти смертельным.

К моему удивлению, у ворот монастыря, тонущих в предрассветном тумане, нас ждала хмурая надзирательница с тощим, жалким мулом.

– От матушки Гуань, – буркнула она, отводя взгляд, будто мы были призраками, несущими порчу. – Чтобы быстрее ушли, от греха подальше.

Несмотря на грубое обращение, я обрадовалась. Понятно, что мула нам дали самого слабого и больного, но он необходим. Я втолкнула Сяо Лянь на спину животного и повела его под уздцы.

Дорога была бесконечной. Лес сгущался, древние кедры и сосны смыкались над головой. Воздух становился влажным и густым, пахнущим хвоей, прелой листвой и чем-то диким, незнакомым. Тропа, едва заметная, уводила все выше и выше. Сила пилюли иссякала, обнажая чудовищную, костную усталость. Да и я сама жутко утомилась. Каждый мой вздох был похож на стон, спина мокла от пота, а мышцы горели огнем. Сяо Лянь то и дело клевала носом, едва держась в седле.

Мы остановились у ручья с водой. Я подвела мула к коряге и, отвернувшись, чтобы напоить Сяо Лянь, и совершила роковую ошибку.

Животное, почуяв неладное, побежало в лес, исчезло бесследно, поглощенное лесной мглой.

– Он… сбежал? – испуганно прошептала Сяо Лянь, глядя на пустующую поляну.

Сердце мое упало, но нельзя было показывать отчаяние.

– Возможно, – степенно отозвалась я. – А возможно, почуял то, чего мы пока не чуем. Дух горы, лисиц. Говорят, твари чувствуют их первыми. Может, мы уже близко?

Я не верила в свои слова, но мне отчаянно нужно было за что-то цепляться. Хотя бы за эту соломинку.

Сумерки сменились густой, непроглядной тьмой. Идти стало невозможно. Я уже почти приготовилась рухнуть на землю и ждать рассвета или смерти, как вдруг моя нога, потерявшая всякую чувствительность, наткнулась на что-то твердое и холодное. Одновременно из темноты прямо под ногами раздался жалкий, душераздирающий скулеж.

Я вздрогнула и отшатнулась, сердце бешено заколотилось в груди. Сяо Лянь вскрикнула и схватилась за мою ладонь.

Осторожно, протянув дрожащую руку, я присела на корточки. И тогда в жидком, молочном свете восходящей луны я разглядела ее.

Рыжая лисица. Небольшая, с изящной мордочкой и шерсткой, отливающей в лунном свете серебром. Ее задняя лапа была мертвой хваткой зажата в железных зубьях старого, ржавого капкана. Шерсть вокруг была сваляна в бурый, кровавый ком. Она смотрела на нас не со злобой, а с молчаливой, бесконечно усталой покорностью обреченного существа. Ее большие, умные глаза, светящиеся в темноте, как два желтых уголька, были полны немой мольбы.

Мы замерли, глядя на это застывшее страдание. И тут я услышала сдавленный шепот Сяо Лянь:

– Пошли дальше. Или… добьем ее. Покончим с ее мучениями.

– Добьем? – я обернулась к ней, и усталость моя внезапно сменилась холодной яростью. – Мы идем на гору Цзюйвэньшань просить о милости у хулицзин, и первым нашим делом будет убийство их сородича? Это не милосердие, Сяо Лянь, это верх лицемерия.

Как я посмотрю в глаза оборотнице, если часом назад загублю жизнь этой рыжей красавицы?

Лисица тихо пискнула, словно понимая суть нашего спора.

– Мы поможем ей, – заявила я, закатывая грубые рукава своей робы. – Что она нам сделает? Она ранена и слаба. Вдруг у нее поблизости детеныши?

Лиса снова взвизгнула, на этот раз более пронзительно.

– Детеныши? – в голосе Сяо Лянь послышалась тревога. – А если она и есть одна из них? Оборотень? Они выходят на охоту с закатом…

– Если бы она была хулицзин, – отрезала я, уже отыскивая взглядом подходящую палку, – она бы давно приняла облик девы и выскользнула из этой железной пасти. Нет, мы поможем ей. Сочтем это подношением духам этой горы. Разве можем мы просить о жизни, отняв ее?

Сяо Лянь сдалась, да у нее и не было сил спорить. Мои глаза уже привыкли к темноте. Я нашла увесистую, прочную палку и приблизилась к пленнице. Опустившись на колени на холодную землю, я встретила ее взгляд.

– Я не причиню тебе зла, – прошептала я, медленно протягивая к ней пальцы, чтобы показать отсутствие оружия. – Позволь мне помочь.

Я сидела так долго, застыв в немой мольбе. И, кажется, лиса то ли привыкла, то ли прочла что-то в моих глазах. Она перестала рычать, ее тело обмякло, и она тихо, жалобно пискнула. Я не удержалась и осторожно, кончиками пальцев, коснулась ее шерстки между ушей. Она была удивительно мягкой и нежной.

– Я вставлю палку, нажму, и замок ослабнет, – тихо говорила я, больше себе, чем ей. – А ты должна будешь выдернуть лапу. Сяо Лянь, – я обернулась к спутнице, – как только я скажу, тяни ее лапу на себя. Силы надолго не хватит.

– А она меня не укусит? – голос девушки дрожал.

– Даже если укусит, – устало выдохнула я, – ее укус ничто по сравнению со стальными зубьями, что дробят ей кости. Ей больнее. Пожалей ее.

– Я сделаю это только потому, что ты просишь, – процедила Сяо Лянь. – И потому что одна я здесь пропаду. Давай уже.

Мне пришлось подняться. Впиваясь в шершавую кору палки, я с силой, на которую сама не рассчитывала, нажала на скобу механизма. Металл заскрежетал, я почувствовала, как напряглись все мускулы лисы. Она завизжала, отчаянно дернулась, и в тот же миг Сяо Лянь, зажмурившись, рванула ее за лапу.

Капкан с грохотом захлопнулся, разламывая мою палку пополам. Лисица, высвободившись, метнулась прочь, мелькнув рыжим призраком в темноте. Она даже не оглянулась.

– Пронесло, – выдохнула Сяо Лянь, вся дрожа. – Не укусила…

Но меня уже не было сил слушать. Последние силы покинули меня. Я рухнула на колени, а потом и набок, на влажную, пахнущую мхом землю. Сознание поплыло. Я думала лишь о том, как бы уснуть, просто уснуть…

Но желание спать мгновенно испарилось, сменилось ледяным ужасом, когда с ближайшего холма, гулко и протяжно, раздался вой. Низкий, голодный, зловещий. И он был совсем не лисьим.

Вслед за первым подхватил второй, третий… Целая стая.

Это был волчий вой.

Глава 2. Ли Вэй

Ледяная волна ужаса окатила меня с головой. Вой был не одиночным. Ему ответили другие голоса – выше, ниже, ближе. Они сплетались в жуткий, слаженный хор, от которого кровь стыла в жилах.

Это была не просто стая. Страшные хищники вышли на охоту и методично загоняли свою добычу. А добычей стали были мы.

– Волки, – выдохнула я, и голос мой прозвучал чужим.– Бежим! Ищи дерево! Толстое, с низкими ветками, чтобы забраться.

Радовало, что хоть кто-то из нас от страха не потерял разум.

Я рванула вперед, почти волоча за собой обессилившую Сяо Лянь. Ноги подкашивались, легкие горели огнем, но адреналин заглушал все. За спиной уже слышался треск сучьев, тяжелое, частое дыхание и низкое рычание, доносившееся уже не с холмов, а из темноты между деревьями.

– Вон то! – закричала я, заметив старый, могучий кедр с корявыми, низко растущими ветвями.

Мы ринулись к нему. Я буквально втолкнула Сяо Лянь, подсадила ее, чувствуя, как ее ноги скользят по коре. Она, рыдая от страха, вцепилась в ветку и залезла повыше.

Раздался оглушительный рык прямо за спиной. Я было потянулась за ней, но что-то тяжелое и мохнатое с силой толкнуло меня в бок. Я ударилась плечом о ствол кедра, и мир на мгновение поплыл перед глазами.

Когда я смогла сфокусировать взгляд, я поняла, что пути к отступлению отрезаны.

Их было шестеро. Шесть серых, огромных теней с горящими в темноте глазами-углями. Они обступили меня у самого подножия дерева, образуя смертельное кольцо.

Мне бы уцепиться, подтянуться, и я спасена от них, но злые морды словно предвещали: одно движение – и я умру в их зубах.

Но что-то было не так. Не могла понять, но ощущала в них странный разум и человеческую собранность.

Я медленно, стараясь не делать резких движений, наклонилась и схватила первую попавшуюся под руку палку. Жалкое оружие против шестерых хищников.

Вожак весь покрытый шрамами, подался вперед. Его клыки обнажились. Он готовился к прыжку. Я вжалась в ствол, сжимая палку до побеления костяшек. И в этот миг между мной и волком из самого воздуха, словно из ниоткуда, возникла еще одна тень. Не серая, а огненно-рыжая.

За ней вторая…

Потом третья…

Три лисицы.

Но таких я не видела никогда. Они были крупнее, величественнее, а из-за их спин волнами струились не один, не два, а девять пушистых, сияющих в лунном свете хвостов.

Они встали на мою защиту, выгнув спины, и их рычание было тоньше волчьего, но в десять раз более свирепым и древним. От них исходило почти физическое давление, пахло персиковым цветом и озоном после грозы.

Волки отпрянули в изумлении, но ненадолго. Их ярость, казалось, лишь возросла. С диким ревом вожак бросился на крупнейшую из лисиц. И тогда началось безумие.

В воздухе зазвучал странный, переливчатый звон, будто лопались тысячи стеклянных бусин. Фигуры лисиц начали мерцать и вытягиваться. Рыжая шерсть уступила место бледной, как луна, коже. Лапы превратились в изящные руки с длинными когтями. Морды сложились в лица неземной, острой красоты с горящими янтарными глазами. Это были три женщины в струящихся одеждах цвета заката и ночи, их движения были стремительны и грациозны, как танец смертоносных лезвий. В их руках были мечи и ножи.

Но и волки не отставали. Их тела тоже заходились судорогой преображения. Шерсть втягивалась, скелет ломался и перестраивался с противным хрустом. И вот уже на поляне стояли не звери, а шестеро мужчин в простецкой, но прочной одежде воинов. Их лица были искажены звериной яростью, а в руках у некоторых уже сверкали длинные ножи.

– Цюаньцуй! – крикнула одна из женщин-лисиц, ее голос был мелодичным и леденящим одновременно. – Вам не место в наших владениях! Вы забыли, кто нас охраняет?

Один из мужчин-волков, тот самый вожак, с рычанием бросился на нее.

Я понятия не имела, что происходит, но брошенная фраза хулицзин не осталась без внимания. Их кто-то охранял.

Лес ожил, чтобы защитить своих хозяек. Толстые плети дикого винограда, словно живые змеи, выстрелили из темноты, оплетая руки и ноги оборотней-мужчин. Ветви ближайшей ивы с хлестким свистом опустились вниз, отбрасывая другого нападавшего. Земля под ногами волков становилась зыбкой, как трясина, сковывая их движения.

Я застыла, завороженная и ужаснутая этим сверхъестественным зрелищем. Это было не похоже на бой – это было какое-то волшебство.

Гармоничный, смертоносный танец, где природа сама была оружием лисиц. Сверху раздался короткий, обрывающийся вздох, и я услышала глухой удар о землю. Сяо Лянь, не выдержав зрелища превращений, потеряла сознание и свалилась с ветки. Это отвлекло меня. И одного из воинов-волков.

Вырвавшись из цепких ветвей, он ринулся к беззащитной девушке. Я не думала. Инстинкт самосохранения и странная ответственность за эту несчастную слились воедино. С криком, в котором было отчаяние и ярость, я изо всех сил опустила свою дубину.

Дерево с глухим стуком встретилось с его головой. Это был не смертельный удар, но неожиданный и унизительный. Он отшатнулся, ошеломленно потирая висок и смотря на меня с новым, диким интересом. В его волчьих глазах читалось не просто удивление, а вопрос: «Что это за странная женщина?»

Этого мгновения оказалось достаточно. Одна из лисиц-женщин, та самая, что была крупнее других, метнулась вперед. Ее движения были столь быстры, что я едва успела уследить. Она не стала использовать когти. Она просто прикоснулась к груди воина, и из ее ладони вырвалась ослепительная вспышка золотого света. Мужчина отлетел назад, как тряпичная кукла, и рухнул без сознания, опутанный сновавшими по земле корнями.

Битва стихла также внезапно, как и началась. Шестеро воинов лежали поодаль, опутанные живыми путами из лоз и ветвей, словно в невидимых сетях. Три женщины-лисы стояли над ними, их груди слегка вздымались, а глаза холодно сияли.

Старшая, та самая, что метнула вспышку, медленно повернулась ко мне. Ее взгляд скользнул по моей замершей фигуре, по дубинке в моей руке, по потерявшей сознание Сяо Лянь и, наконец, остановился на моем лице. В ее бездонных янтарных глазах читалось нечто среднее между любопытством, насмешкой и… одобрением?

Я стояла, опираясь на свое жалкое оружие, дрожа всем телом, пытаясь осмыслить хоть крупицу происходящего. Нет, так не бывает… Все это было книжными сказками. Но сейчас, здесь и сейчас, это была моя новая, пугающая и невероятная реальность.

2.1

Три женщины-лисы стояли неподвижно, их силуэты, изящные и смертоносные, казалось, впитывали в себя лунный свет. Их глаза, горящие как расплавленное золото, были прикованы ко мне.

Одна из них, та, что сразила вожака волков одним прикосновением, сделала легкий, бесшумный шаг вперед. Ее движения были подобны скольжению инея по стеклу, плавные, холодные, не от мира сего. Ее черты были одновременно прекрасны и пугающи, словно высечены из древнего нефрита.

– Успокой свое сердце, дитя, – произнесла она, и ее голос был подобен перезвону серебряных подвесок. – Ты под нашей защитой. Никто не причинит тебе вреда.

Прежде чем я успела что-либо ответить или даже выдохнуть, она легко взмахнула рукой с длинными, заостренными ногтями.

Мир вокруг поплыл и исказился. Поляна, деревья, связанные волки – все смешалось в вихре красок и запахов. Ощущение было странным: будто меня пронесли сквозь водопад из шелка и тумана. Земля ушла из-под ног, но падения не последовало.

Я зажмурилась, а когда открыла глаза, мы стояли в совершенно ином месте.

Мы находились в просторной, но уютной комнате. Воздух был теплым и влажным, пахнущим свежим бамбуком, сушеными травами и сладковатым, цветочным благовонием. Стены были из полированного темного дерева, на полу лежали мягкие циновки, а вместо окон в резных проемах висели шелковые занавеси цвета лотоса. Со стороны доносился приглушенный, но веселый шум – смех, пение, музыка цинь.

Казалось, мы попали в чайный домик или постоялый двор, но атмосфера была слишком ирреальной, слишком насыщенной весельем. Я вспомнила, что все хвалили местный цветочный дом на горе, где мужчины искали общества продажных женщин.

Неужели мы в борделе?

Впрочем, меня место совсем не пугало, оно приятнее, чем лес с опасными хищниками. Рядом на циновке без сознания лежала Сяо Лянь. Я сама едва держалась на ногах.

– Мы не причиним тебе зла, – снова повторила старшая лисица. Ее лицо оставалось невозмутимым, но в уголках губ таилась тень улыбки. – Позволь представиться. Я – Лань Синь. Эти мои младшие сестры – Мэй Шэн и Чэнь Лунь.

Мэй Шэн, высокая и статная, с густыми бровями и властным взглядом, кивнула мне с достоинством. А та, что поменьше ростом, с живыми, лукавыми глазами и озорным изгибом губ. Ее глаза были знакомы. Кажется, моя спутница была права, и из капкана мы спасли саму хулицзин. Чэнь Лунь, что разглядывала меня с нескрываемым любопытством.

– Волки, что напали на вас, – наши давние недруги из страны Цюаньцуй, – пояснила Лань Синь. – Они охотятся на нас, а вы оказались на их пути. Но более они вас не тронут. Вы в безопасности. – Она медленно подошла ближе, и мне показалось, что атмосфера изменилась.– Но в тебе есть нечто… странное, дитя, – она прищурилась. – Твоя душа пахнет иначе. Она пахнет пылью забытых дорог и ветром из иных миров. Как будто на тебя пала тень небожителя, хотя боги не спускались в наш мир тысячелетиями. Кто ты?

Что мне оставалось делать? Лгать существам, читающим душу, как открытый свиток? Я была слишком измотана, слишком потрясена, чтобы придумывать небылицы. Да и зачем? Они сдержали слово и защитили нас.

Я сделала глубокий вдох, опустила глаза в почтительном поклоне и выдохнула правду.

– Благодарю вас, великие хулицзин, за наше спасение. Моя история… необычна. Я не совсем та, кем кажусь. Это тело принадлежало девушке по имени Ли Цзянь. Но ее душа давно отправилась в путь по реке перерождений. А я… я душа из другого мира, из иного времени. Меня зовут Ли Вэй. Я была… целителем в своем мире. А здесь я проснулась в ее теле, в монастыре Гуйчуань, и пришла к вам просить о милости и помощи.

Я рискнула поднять взгляд. На лицах сестер не было ни насмешки, ни гнева. Лань Синь выглядела задумчивой, Мэй Шэн удивленной, а Чэнь Лунь вовсе восхищенной.

– Переселение душ через миры, – прошептала Лань Синь. – Вот что я почуяла. Редкое и странное явление. Очень редкое. Никогда не видела.

– Ты спасла нашу младшую сестру от мучительной смерти в железной ловушке, – вдруг строго сказала Мэй Шэн, и ее властный голос не терпел возражений. – Мы, дети горы Цзюйвэньшань, не остаемся в долгу. Жизнь за жизнь. По нашему закону, мы исполним три твоих желания. По одному от каждой сестры. Говори, Ли Вэй из иного мира. Чего ты хочешь?

2.2

Их деловитый, почти торговый тон после всего увиденного и услышанного ошеломил меня.

Три желания. Как в сказке.

Но в их глазах не было ни капли сказочности – лишь холодная, древняя серьезность. Они предлагали сделку, и медлить было нельзя.

– Первое мое желание, – выпалила я, едва дождавшись окончания речи Мэй Шэн. – Исцеление. Для меня и для нее. – Я кивнула в сторону все еще бесчувственной Сяо Лянь. – Чтобы хворь в наших легких ушла без следа.

Лань Синь слегка кивнула, словно ожидала этого. Она что-то негромко сказала младшей сестре, Чэнь Лунь. Та лукаво улыбнулась, исчезла в соседней комнате и вернулась с небольшим лакированным ларцом. Внутри на бархатной подушке лежали две пилюли цвета лунного света, испускающие тонкое серебристое сияние.

– «Цветок ясной луны», – произнесла Лань Синь, протягивая одну мне, а другую передала Чэнь Лунь, склонившейся над Сяо Лянь. – Глотай, не разжевывая.

Я повиновалась. Пилюля растаяла на языке, наполнив рот прохладной, цветочной сладостью. И тут же по моему телу разлилась волна живительного тепла, смывая остатки ломоты, жара и той удушающей слабости, что преследовала меня все эти дни. Грудь расширилась, и я вдохнула полной грудью – глубоко и без боли. Это было потрясающее чувство.

Рядом Сяо Лянь тихо застонала, и цвет жизни стал возвращаться на ее щеки. Она все еще спала, но теперь ее сон был мирным и крепким.

– Второе желание? – спросила нетерпеливо Лань Синь, наблюдая за нами с невозмутимым видом.

Мое сердце забилось чаще. Теперь, когда туман болезни рассеялся, мои мысли прояснились.

– Мы не одни заболели пневмонией. Я прошу, умоляю, показать мне лекарство, травы, снадобья, которые помогут другим жительницам нашего монастыря.

На этот раз на лицах сестер мелькнуло легкое удивление. Видимо, они ожидали чего-то более материального – богатства, власти, красоты.

– Необычное желание для смертной, – заметила Мэй Шэн, скрестив руки на груди. – Тем более не из нашего мира, но ладно. Оно выполнимо.

– Да, – улыбнулась Лань Синь. —Побудь нашей гостьей, пока твоя подруга приходит в себя. Завтра на рассвете мы возьмем тебя с собой на склоны Цзюйвэньшань. Наши сады скрывают то, что не найти в долинах людей.

Я кивнула, сжимая руки от волнения. До сих пор не верилось, что я разговариваю с древними существами. А ведь они и прожили не одну тысячу лет.

Настал черед третьего желания. Того, что жгло мне душу с самого момента моего пробуждения в этом теле. Я сделала глубокий вдох, глядя прямо в золотые глаза Лань Синь.

– Мое третье желание… Отправьте меня домой, – жалобно пропищала я. – Верните мою душу в мой мир, в мое время.

Повисла тяжелая, звенящая тишина. Три сестры переглянулись. В их взгляде читалось не нежелание, а нечто более сложное – сомнение и некая древняя осторожность.

– Это… выходит за рамки нашей власти, дитя, – наконец произнесла Лань Синь, и ее голос впервые прозвучал не холодно, а почти с сочувствием. – Просто так разорвать пелену между мирами, вернуть душу вспять по реке времени… Такая сила неподвластна даже нам.

Мое сердце упало. Но Лань Синь подняла руку, показывая всем телом, чтобы я не прерывала, а слушала.

– Однако, – продолжила она, и ее взгляд стал загадочным, – ходят предания… говорят, что сила, способная на такое, существует. В озере Спящей Жемчужины, что на востоке от столицы, на дне покоится та, что пала от руки возлюбленного. Богиня, чье сердце разбилось от предательства и превратилось в сияющую жемчужину. Говорят, она хранит тоску по утраченным мирам и может указать путь… Но это лишь легенда, юная Ли Вэй. Путь опасен, а жемчужину стерегут древние духи.

– Она способна… меня вернуть? – прошептала я, едва веря своим ушам.

– Говорят, да, – кивнула Лань Синь. – Но не так, как ты думаешь. Она не просто возвращает в мир. Она… исполняет глубинное желание сердца. Если твоя истинная цель – вернуться к жизни, она может даровать тебе это, дав новую в твоем мире. Или… если ты выберешь иное, она может воскресить кого-то здесь. Выбор будет за тобой. Но мы не можем обещать успеха. Мы лишь указываем направление.

Это был не ответ. Это был луч надежды в кромешной тьме. Очередной миф. Легенда. Но в мире, где существуют лисы-оборотни, легенды обретали плоть и кровь.

– Поскольку мы не можем исполнить твое третье желание, – голос Лань Синь вновь стал деловитым, – ты можешь просить другое.

Мысль пришла мгновенно. Образы изможденных девушек, холодные строения, самодовольная физиономия матушки Гуань.

– Тогда… – я помрачнела, – тогда пусть в монастырь «Гуйчуань» приедет проверка. Из самого Министерства наказаний. Пусть узнают, что там творится, и помогут тем, кто там остался. Чтобы матушка Гуань больше не могла губить жизни.

На этот раз на лицах сестер появились легкие улыбки.

– Желание благородное и справедливое, – сказала Мэй Шэн. – Мы такое не приветствуем, но оно будет исполнено. К утру нужные слухи достигнут ушей нужных людей в столице.

Три желания были произнесены. Три обещания даны. Я стояла, чувствуя себя одновременно опустошенной и невероятно легкой.

– Я провожу тебя в комнату, – подмигнула мне младшая хулицзин. – Отдохни до завтра. Не беспокойся о своей подруге, мы ее не забудем.

Она так уверенно пошла, что я послушно последовала за ней. На мгновение мы вышли в общий зал, и все мои опасения подтвердились.

В огромной комнате со множеством столиков восседали мужчины. Перед ними на широкой сцене танцевали красивые женщины, показывая иногда в складках одежды голые колени и лодыжки. Музыка играла громкая, провожаемая возгласами посетителей.

Я не могла понять, отчего три могущественный хулицзин открыли бордель на горе. Почему именно цветочный дом, а не что-то другое?

Но спрашивать Чэнь Лунь я не решилась.

Она ввела меня в просторную комнату. А вслед за ней последовали служанки. Они принесли теплую воду, новую, свежую одежду, украшения.

Я даже растерялась от их внимания, помылась в теплой купели, а потом заснула. И впервые со своего попадания, я действительно заснула крепко.

2.3

***

Очнулась я внезапно, и, удивительно, не от шума, а от настигшей тишины.

В прошлые сутки я спорила сама с собой, не верила, что так бывает, но из-за бессилия заснула. Сейчас же я осознала, что я здорова. В груди не осталось и следа от тяжелого камня, дышала я глубоко и свободно, спина была легкой, а мысли кристально ясными, будто утренний горный воздух.

Я беспокоилась о Сяо Лянь, но чутье мне подсказывало, что сон исцеления еще не отпустил ее.

Я воззрилась на узкое окно в выделенной комнате. Сквозь резные деревянные ставни пробивался первый, жидкий свет зари, окрашивая циновку на полу в бледно-золотистый цвет. Воздух пах сандалом и едва уловимой сладостью персиковых цветов. И я где-то глубоко внутри понимала: внизу, в тишине пробуждающегося дома, меня уже ждет старшая сестра из лисиц.

Спустившись, я застала Лань Синь стоящей у двери, неподвижной, как изваяние из холодного нефрита. Ее алые шелка казались в этот час каплями крови на фоне утреннего тумана. Она была такой ослепительно красивой, что на мгновение я ощутила себя ужасной замарашкой.

– Готовься, дитя, – произнесла она, и ее голос прозвучал шелестом опавших листьев. – Горные тропы не ждут незваных гостей. Путь и поиск будут тяжелыми, пусть ты и выздоровела.

Мы вышли за пределы их цветочного дома, и дорога наша лежала вверх, по едва заметным тропам, что вились меж древних кедров и причудливых скал. Воздух становился все прохладнее и гуще, пропитанным запахом хвои, влажного камня и тысяч неизвестных мне трав.

– Эта гора – древнее место силы, – беззвучно скользя рядом, заговорила Лань Синь. – И давняя линия раздора. Война с оборотнями-цюаньцуй здесь не ощущается, потому что рядом вход в Подземное царство. – Она указала длинным заостренным ногтем вниз, на каменную породу под нашими ногами. —. Пока мы на горе, тень демонов защищает нас. Их гнев – наш щит.

От этих слов по моей спине пробежал холодок. Демоны… слово, несущее в моем мире лишь ужас и проклятия. Я невольно напряглась. Лань Синь, конечно, заметила мой страх. Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки.

– Не бойся их гнева Ли Вэй. Ты демонам совершенно неинтересна.

Вскоре мы вышли на солнечный склон, и я ахнула. Поляна, укрытая от ветров, была живым ковром из сотен видов растений. Лань Синь движением руки принялась показывать мне травы, называя их имена, которые звучали как древние заклинания.

– Это цзышэнь – заживляет раны и очищает кровь. Это байцзянцао – усмиряет жар и успокаивает дух. А вон та, с мелкими темно-синими цветами, что прячется в тени, ханьшэнь. Сильнейший снотворный корень. – Она сорвала один стебелек и протянула мне.– Горсть истолченного корня, подмешанная в питье, погружает человека в сон, столь глубокий, что даже величайший лекарь не нащупает пульс. Он сочтет тело бездыханным. – Ее янтарные глаза сверкнули. – Но хороший целитель, не доверяющий лишь пальцам, поднесет к носу полированное зеркало. И если дыхание есть, оно оставит на нем мельчайшую росу. Увы, плохих лекарей, верящих лишь в очевидное, куда больше, чем хороших.

Я запомнила ее нравоучения, потому что местами они звучали как намек.

Мы собрали необходимое, и когда я уже думала, что пора возвращаться, Лань Синь остановила меня. В ее руке возник нефритовый браслет – простой, без резьбы, но изумительно гладкий и прохладный, цвета застывшей морской воды.

– Возьми, – сказала она, и ее тон стал торжественным. – Сам по себе он не значит ничего. Но если на твоем пути встанет тот, кто разбирается в силах этого мира, он покажет, что за тобой стоит могущественный покровитель. Это знак нашей… дружбы на этот день. – Она надела браслет мне на запястье..– Но запомни и это, – внезапно голос ее стал острым, как лезвие. Ее взгляд помутнел, и в нем мелькнула та самая древняя, нечеловеческая бездна. – Больше ничего не проси. Не возвращайся на эту гору по своей воле. Сегодня мы сестры, связанные долгом. Но завтра… завтра ты можешь стать просто очередной смертной, осмелившейся потревожить наш покой. И тогда я не стану вспоминать о сегодняшнем дне. Я просто утолю свой голод.

Она сделала пасс руками, схватилась за меня, и когда я моргнула, мы уже вернулись в ту самую комнату с шелковыми занавесями, где спала Сяо Лянь.

Подруга была на ногах, бледная, ошарашенная, но, очевидно, здоровая. Ее глаза, широко раскрытые, метались по моему лицу, выпытывая ответы без слов.

Младшие сестры-лисы, Мэй Шэн и Чэнь Лунь, стояли рядом, их прекрасные лица были невозмутимы.

– Пора, – без предисловий произнесла Лань Синь. Она взмахнула рукой, и знакомое ощущение водоворота из шелка и тумана вновь охватило меня. Земля ушла из-под ног, в ушах зазвенело… и мы очутились на крагу густого леса, в нескольких ли от монастыря «Гуйчуань». Его мрачные стены виднелись в долине ниже, и даже отсюда, сверху, он казался унылым и давящим.

Воздух больше не пах персиковым цветом, лишь сыростью и хвоей.

– Дальше ваш путь, – голос Лань Синь прозвучал прямо у моего уха, хотя она сама стояла в двух шагах.

Я обернулась, чтобы поблагодарить, но увидела лишь клубящийся туман, медленно растворяющийся в лесной чаще. Они исчезли бесшумно, как призраки, оставив нас одних с корзиной трав и нефритовым браслетом на запястье. Мы с Сяо Лянь молча посмотрели друг на друга. В ее глазах читался немой вопрос: «И что теперь?»

– Слушай меня внимательно, – тихо, но властно сказала я, хватая ее за холодную руку. – Когда нас найдут, ты должна притвориться, что все еще очень слаба. Почти при смерти. Ты ничего не помнишь, ты в бреду. Падай в обморок при первой же возможности. Поняла?

– Но… почему? – прошептала она, испуганно сглотнув. – Мы же выздоровели… Выполнили наказ, вон, сколько у тебя трав с собой.

– Потому что я попросила привезти сюда проверяющего. Если все здоровы и жертв нет, этот проверяющий развернется и уедет. Матушка Гуань отправила нас на верную смерть. Если мы вернемся полными сил, ее страх перед разоблачением превратится в ярость. Она найдет способ заставить нас исчезнуть навсегда. Но если одна из нас будет при смерти… это вызовет у нее другую эмоцию – надежду на сокрытие правды. Она попытается нас использовать. И это будет нашей лазейкой.

Сяо Лянь не до конца понимала, чего я от нее хочу, но послушно кивнула. Доверие к той, что вытащила ее с того света, было сильнее страха. Мы сделали несколько шагов по направлению к монастырю, и я громко позвала на помощь, делая интонацию слабой и надтреснутой. Вскоре послышались грубые крики, и из-за деревьев появилась одна из надзирательниц. Ее глаза вылезли из орбит при виде нас.

– Ты?! Ли Цзянь? Как вы… живы?!

– Помогите… – простонала я, почти падая. – Сестра… она совсем плоха…

Надзирательница, бормоча что-то невнятное о злых духах и проклятиях, позвала еще двоих. Нас, почти не глядя, подхватили под мышки и поволокли вниз, к воротам монастыря. Весть о нашем возвращении облетела его быстрее лесного пожара. Из-за дверей и углов на нас смотрели испуганные, исхудавшие лица других затворниц.

2.4

Нас затолкали обратно в нашу сырую келью, и тяжелый засов с грохотом задвинулся снаружи. Я тут же рухнула на колени перед Сяо Лянь, все еще притворявшейся полумертвой.

– Вставай, они ушли, – прошептала я, помогая ей подняться на дрожащих ногах.

Едва мы успели перевести дух, за дверью послышались торопливые шаги и приглушенные, взволнованные голоса. Я прильнула к щели между грубыми досками.

– …прибудет завтра на рассвете! – шипел знакомый голос одной из надзирательниц. – Матушка велела всем заткнуться и не высовываться. Сказать, что болезнь отступила, но мы все еще слабы.

– А эти две? – пробурчал другой голос.– А что эти? Одна едва жива, вторая – полоумная дочь чиновника, которую все равно никто слушать не станет. Главное, проверяющий не должен лезть в дела слишком рьяно. Матушка сказала, он человек занятой, не из Министерства наказаний, а военный, навещавший пограничный гарнизон. Да и вряд ли захочет совать нос в заразный барак. Обойдет двор, посмотрит на лица и уедет.

Сердце мое упало. Такой исход был худшим из возможных. Все осталось бы по-прежнему. Я отвернулась от двери и посмотрела на Сяо Лянь, которая слышала все то же, что и я. В ее глазах читался ужас.

– Нет, – тихо сказала я. – Так не пойдет. Он должен увидеть. Увидеть все.

Я подошла к нашей жалкой постели и из груды тряпок перебрала травы, которые показала Лань Синь.

– Сяо Лянь, ты должна выпить отвар из этого корня. – показала ей корешки ханьшэнь.

Она отшатнулась, будто я предложила ей яд. Возможно, так оно и было.

– Нет! Не буду я ничего пить. Ты хочешь меня убить?

– Как ты могла так подумать? – ужаснулась я. – Мы вместе прошли лес и достигли горы, вместе спасли хулицзин и отбивались от оборотней-псов. Разве я могу убить своего товарища?

– Но зачем ты об этом просишь? Это не яд?

– Это снотворное, – призналась я. – Очень сильное. Все сочтут тебя мертвой, погибшей от власти болезни, но я-то буду рядом. Не дам тебя унести.

– Не дашь? – пропищала она жалобно. – Почему сама не выпьешь?

– Потому что кому придется доказывать правоту. Прости, Сяо Лянь, но мой голос звучит тверже. Проверяющий приедет завтра. И когда он увидит новую смерть, да еще и в день своего визита… ему уже будет не так просто отмахнуться. Ему придется смотреть внимательнее. Изучать симптомы. Спрашивать. Это единственный шанс не только для нас, но и для всех, кто еще томится здесь. Я не дам им выбросить тебя. Я буду рядом. Я буду охранять твое тело своим телом.

Сяо Лянь смотрела на меня, и по ее бледным щекам текли беззвучные слезы. Она дрожала.

– Я боюсь…

– Я знаю. Но я прошу тебя довериться мне еще раз.

Она долго молчала, а потом ее взгляд из испуганного превратился в решительный. Она опустилась передо мной на колени и склонила голову в низком, почтительном поклоне.

– Госпожа Ли… я вижу, кто вы на самом деле. Вы не такая, как они. Вы добрая и благородная госпожа из знатного рода. Я… я сделаю, как вы говорите. Но я прошу у вас одно одолжение.

– Одолжение? Я тебя уже о многом попросила. Тебе впору требовать.

Я удивилась ее поведению. Раньше мы общались просто, без титулов, но внезапно она изменила свое поведение, став обращаться официально, явно выказывание уважение к моему роду.

– Если у вас все получится… если вы одержите верх… умоляю, заберите меня с собой из этого проклятого места. Возьмите меня к себе в служанки. У вас есть семья, у вас найдутся защитники, а у меня нет никого…

– Я ведь в монастыре с тобой.

– Вы умная и хитрая, я знаю, вы вернетесь домой.

В ней виднелась такая искренняя, детская мольба, что у меня сжалось сердце. Я опустилась перед ней, подняла ее за подбородок и посмотрела прямо в глаза.

– Клянусь тебе перед лицом всех богов и демонов, – сказала я твердо, и каждая моя клеточка верила в это обещание. – Я вытащила тебя из когтей смерти однажды. Я сделаю это снова. Я заберу тебя отсюда. Ты будешь свободна.

Мы смотрели друг на друга в полумраке комнаты. Затем я встала, растолкла злосчастный корень в нашей единственной деревянной чашке, развела его с глотком воды и протянула ей. Она взяла чашу дрожащими руками, посмотрела на мутную жидкость, потом на меня. И одним решительным движением выпила до дна.

Я успела лишь подхватить ее, когда ее тело обмякло, и перенести на солому. Ее дыхание стало настолько медленным и поверхностным, что его почти невозможно было уловить. Я приложила пальцы к ее запястью. Пульс был едва ощутимой, замедленной ниточкой жизни.

Я села рядом на холодный каменный пол, обхватив колени руками. Снаружи доносились привычные звуки монастыря, не ведающего о буре, что должна была грянуть с рассветом. Я положила руку на холодный лоб Сяо Лянь, чувствуя под пальцами ледяной пот.

– Держись, – прошептала я в почтительную тишину. – Завтра все начнется.