Ловцы черных душ. Дело летающего ведуна
© Г. Персиков, 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Пролог
В этом году весна долго не хотела приходить в С. Уже две недели прошло со светлого праздника Пасхи, дни стали длинными, ночи укоротились, но несмотря на это – целыми днями были лишь дожди и слякоть. То морось, то ливень, все одно – грязно, холодно, промозгло и бесприютно. Сидеть бы в такую погоду дома у печки да гонять чаи с ежевичным вареньем или сладким мармеладом… Но есть государственные дела, которым никакая погода не помеха, и есть государственные люди, которые эти дела исполнять повинны. Смиренно, безропотно и с благодарностью.
Так размышлял Николай Инюткин, мокрый насквозь от косого дождя, отважно пересекая Базарную улицу, временно превратившуюся в бурный грязевой поток. Служил Инюткин при почтовом департаменте и значился там внетабельным канцеляристом, а проще говоря, был курьером-письмоношей. Не было во всем С. другого такого чиновника, который бы с таким усердием, рвением и ответственностью исполнял бы свою работу, получая за это жалованье в тридцать рублей.
Вот и сейчас он трепетно проверял рукой лежавший во внутреннем кармане сюртука пакет. Не промок ли? Нет, слава Богу, сухой. Сегодня же эти бумаги должны быть подписаны Никифором Аристарховичем – дело государственной важности, шутка ли! Начальник так ему и сказал, мол, дело государственное, так что хоть небо на землю упади, а чтобы сегодня было подписано! Инюткин с сомнением поглядел на фиолетово-серые небеса, низко нависавшие над городом, почти касаясь креста на куполе собора, и решил, что дело осталось за малым, а значит, нужно поторапливаться.
На входе в присутственное место Николай был с пристрастием допрошен седоусым сторожем, который отчитал его за отсутствие галош, а затем строго проследил, чтобы посетитель тщательно очистил от грязи сапоги и обтек.
– Да стой ты, мордовская ты рожа! Какой раз шастаешь сюда, и завсегда свинничаешь! Я тебя приучу к порядку! Тут стой, пока вся вода не стечет! Ты же сейчас все паркеты обгадишь! Деревня!
Инюткин испепелил сторожа взглядом. Для него, крестьянского сына, великими трудами выбившегося из мокшанского села в город, страшнее оскорбления не было. Сколько лишений он претерпел, сколько унижений снес, покуда к сорока годам не выучился и не прилип к почтовому департаменту С. Чиновничья должность, пусть и самая ничтожная, была его светочем. Служение государству он почитал своей священной обязанностью, возвышающей его над простым людом, а особенно над своими соплеменниками мордвинами. Чем дольше он служил, тем больше в нем крепло это смутное презрение. Он уже хотел было обругать наглого сторожа последними словами, но вовремя опомнился, вытянулся в струнку, наморщил свой конопатый нос и произнес, как ему казалось, тоном холодного превосходства:
– Да нешто ты с первого раза не расслышал? У меня опять бумаги на подпись к Никифору Аристарховичу! Новые формуляры! Ежели их сегодня не подписать – знаешь, что будет?! Вот то-то же… Дело государственное! Так что не стой на пути!
Инюткин отодвинул в сторону оторопевшего сторожа и, так и не пояснив, что будет, если не подписать формуляры, проследовал в сторону приемной. Сторож проводил его взглядом и торжествующе бросил вслед:
– Зря торопишься! Никифор Аристархович не принимают никого сегодня! Работают с документами!
Инюткин только фыркнул в ответ и после краткого стука сунул свой нос в приемную. Но, к его конфузу, секретарь только подтвердил слова сторожа, чиновник действительно велел никого не пускать. Из кабинета доносилось шуршание бумаг, тихие вздохи и стук печати. В ответ на все вопросы Николаю было велено сидеть в коридоре, дожидаться, когда его позовут, и впредь не лезть с глупостями. Инюткин вздохнул, проверил еще раз пакет с бумагами и покорно уселся на скамью напротив кабинета, уставившись на висящие над дверью часы. Часовая стрелка медленно приближалась к одиннадцати, минутная стрелка на часах загадочным образом отсутствовала.
В такие праздные минуты Николай занимался любимым делом – гордился службой и мечтал о повышении. Он бесконечно мог вспоминать моменты своей карьеры, которые виделись ему триумфальными: передача важных донесений, в основном касательно всяких мелких изменений в почтовых бланках, но тем не менее значимых; встречи с важными чиновниками, иногда, как сегодня, вплоть до коллежских секретарей! Шутка ли! И ведь со всем он справляется, все успевает. Это потому, что он – мокша, похитрей и посноровистей будет, чем эти остолопы эрзя! Это для приезжих из столиц вся мордва на одно лицо, а местные еще разбирают, что если волос темный и кожа смуглая – то мокша, а если волос русый и глаза светлые – понятно, что эрзя-недотепа. Эрзя годятся только землю пахать да грибы в лесу собирать, им если что важное доверить – так все напутают, что и до революции недалеко. Мокша другое дело, мокшанам и серьезную работу пожаловать можно, даже и государственную…
Мысли Инюткина потекли по привычному руслу, обтекая неудобные островки, которые напоминали о том, что он к сорока годам с грошовым жалованьем живет в крохотном домишке вместе с отцом и беременной женой, которая скоро должна принести наследника. Это и давало ему сил год за годом стаптывать ноги на курьерской службе, бесконечно надеясь на скорое повышение. День за днем, с тех самых пор, как в С. провели железную дорогу и он поступил на службу в департамент, все мысли его были о получении какого-никакого, но официального чина. Повышение по службе – вот была его настоящая заветная мечта. Чин коллежского регистратора, заслуженный, по его мнению, давным-давно, но по некоему недоразумению до сих пор не подтвержденный начальством. Настоящая табельная чиновничья должность! Погоны со звездочкой! Жалованье в тридцать рублей! И главное, самое главное, никакая сволочь, вроде этого усатого инвалида, не сможет ему тыкать, что он, дескать, мордва, деревенщина и всякие другие обидные вещи. Будут к нему обращаться «ваше благородие» и никак не иначе…
– Ваше благородие! Ваше благородие!..
Инюткин, видимо, задремал от бесконечного ожидания, и теперь его с усмешкой тряс за плечо давешний усатый сторож.
– Ваше благородие, вставай уже, хорош храпеть. Присутствие закрывается!
Николай потер кулаками глаза и огляделся. Присутственное место выглядело пустым и бесприютным – кое-где уже потушили свет, в отдалении уборщики грохотали ведрами, галошная стойка почти опустела, а одинокая стрелка на часах указывала строго вниз.
– Как же, как же это…
Он беспомощно огляделся и в поисках поддержки схватил сторожа за рукав.
– А как же Никифор Аристархович? Как же формуляры? Дело же архиважное, государственное дело.
– Да тьфу ты, вцепился, как клещ! – недовольно отдернул руку сторож, – Уж не трясись ты так. Придешь завтра к открытию – всего и делов-то.
– Нет-нет! Безотлагательно нужно! Хоть небеса на землю рухни! Необходимо!
– Ладно, ладно… Что с тобой юродивым поделать, – смягчился старик. – Никифор Аристархыч никак у себя еще. Странно даже… Вон галоши его остались.
Ободренный Инюткин вскочил со скамьи, проверил сохранность пакета за пазухой и на затекших от долгого сидения ногах проковылял к двери. Сторож встал рядом с ним, прижал к двери большое, поросшее седым волосом ухо и многозначительно поднял палец, прислушиваясь. Из-за двери доносились приглушенные удары, видимо печати, и шелестение бумаг. Старик осторожно постучался. Тишина. Он, прокашлявшись, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. В приемной горела лампа, но секретарь, видимо, давно уже ушел домой. Они переглянулись, одновременно пожали плечами и шагнули за дверь.
В приемной странные звуки, доносившиеся из кабинета чиновника, слышались отчетливей. Шуршала бумага, кто-то раскидывал по комнате листы, потом, через промежуток раздавался короткий стук, то ли печатью, то ли ящиком стола, после чего раздавался тихий глухой стон, похожий на завывание, словно чиновник в припадке подобострастия колотил по столу и стонал от непроходимой тупости подчиненных.
Николай решительно пересек приемную и трижды постучал в дверь. Тук-тук-тук. В ответ раздалась очередная серия шелеста, стуков и вздохов. Постучал еще раз – то же самое.
– Раньше он вроде до такого часа не засиживался… – Сторож почесал под картузом.
– Надобно внутрь зайти и посмотреть, – уверенно сказал Инюткин. – Вдруг с ним удар случился? Эх, пропали тогда мои формуляры…
– Так и зайди! – согласился старик. – У тебя же к нему дело, не у меня.
– Ну нет уж! Ты тут лицо официальное, за порядком следить специально приставленное, а я человек прохожий, так что ты заходи! – парировал Николай.
После кратких препирательств было решено заходить вместе. С тревожным сердцем Инюткин повернул медную ручку, а сторож толкнул дверь. В лицо им сразу ударило холодной сыростью выстуженного помещения, лампа горела, но место за массивным столом было пустым. Окно было распахнуто, и через него в кабинет хлестал дождь, пачка бумаг, прижатая пресс-папье, отчаянно пыталась улететь, документы, справки и резолюции кружились по комнате в хороводе после каждого порыва ветра. Но кроме этого… Плохо закрытая ставня внезапно распахнулась и с силой стукнула о раму. Ба-а-бах!
– Уби-и-и-или! – внезапно тонко, по-бабьему завопил сторож и пустился бегом через приемную наружу. – Душегубы! Убивцы! Турки! Тут они! Городового, скорее!
Крик его удалялся по коридору, сопровождаемый звуками начинающегося переполоха. Николай стоял словно парализованный, разглядывая огромную лужу крови на полу. В крови было все: бумаги, сукно стола, портреты вельможных особ на стенах. Что-то капнуло ему сверху на лысину, и Инюткин поднял голову, чтобы с ужасом увидеть пятно крови, расползшееся на потолке. Откуда-то издалека доносились крики сторожа:
– Убили! Убили! Городовой! Скорее!..
Николай еще раз ощупал пакет во внутреннем кармане сюртука, прислонился к дверному косяку и медленно сполз на пол.
Глава 1
По Фонтанке еще вовсю плыл лед, но на липах уже распустились первые листочки. Было свежо, солнечно и чрезвычайно ветрено, даже для столицы. Пролетка, управляемая суровым красноносым извозчиком, с трудом приткнулась возле Чернышева моста, и из нее вышли двое мужчин, представлявших из себя странную компанию. Один из них был высок, по-военному подтянут, строго и аккуратно одет, внимателен и обходителен. Второй же, одетый в странное, словно с чужого плеча пальто, был лохматым, дерганым и нервным. И, будто это все составляло недостаточно странный вид, они помогли выбраться из пролетки своему третьему компаньону, и им оказался худой и бледный православный батюшка в коричневом подряснике.
Священник стоял на мостовой, поддерживаемый товарищами с двух сторон, и тяжело дышал, волосы выбились из-под черной скуфьи и трепались на ветру.
– Отец Глеб, вы уверены, что достаточно поправились? – обеспокоенно спросил высокий, помогая батюшке подняться на тротуар.
Тот на секунду прикрыл глаза, глубоко вздохнул и ответил:
– Не переживайте, Роман Мирославович, тело мое ослабло, зато дух весьма укрепился. Я готов.
Странная троица, преодолев суету на входе, проследовала в здание министерства, по привычной уже лестнице на второй этаж, и вскоре, по соблюдении всех необходимых ритуалов и формальностей, уверенно вошла в святая святых – кабинет министра внутренних дел.
Градоначальник, занимавший свое привычное кресло, благосклонно кивнул в ответ на нестройное приветствие гостей и продолжил заполнять пространство клубами сизого сигарного дыма. Сам хозяин кабинета стоял у окна и, потрясая своими непомерными бакенбардами, оживленно разговаривал с каким-то лысым господином явно военного вида, но одетым почему-то в форму жандармского полка. Министр обернулся к вошедшим со зловещим радушием.
– А-а-а! Вот и Роман Мирославович! Отец Глеб, рад снова видеть вас в здравии! Присаживайтесь, присаживайтесь, не стесняйтесь! Господин Барабанов, вам точно лучше присесть.
Годы работы в сыске приучили Муромцева анализировать поведение окружающих людей, и особенно если люди являлись высоким начальством. Поэтому, глядя на раскрасневшееся лицо министра, подрагивающие кончики его бакенбард и убранные за спину руки, сыщик легко понял, что тот совсем недавно получил некоторые весьма скверные новости, причем уязвившие его лично. А источником неприятного известия, видимо, был этот бравый генерал с закрученными усами и георгиевским крестом на груди. Герой войны, удачливый карьерист. Муромцеву, как и любому сотруднику уголовного сыска, это лицо было хорошо знакомо.
– Как вы видите, господа, – министр дождался, покуда Барабанов отцепит фалду пальто от резной спинки стула и усядется нормально, – сегодня с нами Александр Ильич, мой товарищ и командир отдельного жандармского корпуса. Как вы могли догадаться по его присутствию, речь пойдет не просто об очередном душевнобольном садисте, в этот раз мы столкнулись с делом…
– С делом государственной важности, – закончил за него гость. – Я приношу свои извинения, господин министр. Вы позволите мне ввести сыщиков в курс событий?
– Конечно, конечно… – не вполне уверенно откликнулся министр, переглянувшись с градоначальником.
Виктор Вильгельмович, едва различимый от сигарного дыма, лишь неопределенно пожал плечами, и командир жандармов, коротко поклонившись, продолжил:
– Я наслышан о действиях вашего, Роман Мирославович, специального отдела. Многое в ваших методах, конечно, спорно, но результаты впечатляют. Вам удавалось преуспеть там, где традиционные методы сыска оказывались бессильны. Мне кажется, ситуация, с которой мы сейчас столкнулись и которая вызывает у нас у всех такое беспокойство, как раз по вашей части. Что вам известно о городе С.?
Муромцев машинально потер седеющий висок.
– С.? Городок тысяч на пятнадцать душ. Стал губернским городом пару лет назад, когда железную дорогу туда провели. С тех пор там вроде бы дела пошли на лад. А так что сказать, тихое место…
– Вот именно! – Жандарм торжествующе поднял палец. – И в этом тихом, с позволения сказать, омуте не иначе как завелись черти! При всей своей провинциальности, С. место непростое. Город стоит на границе уездов, население там мордва, чуваши, татары. Нет, большинство, понятное дело, русские православные христиане, но есть процент и языческой веры, и магометане присутствуют в довольно ощутимом количестве. Многие соседние села, мордва, в основном мокша и эрзя, живут своим укладом, обособленно, так, что неприятно сказать, но око государево до них не достигает.
Он замолчал на секунду, внимательно оглядывая сыщиков, словно тем самым всевидящим оком государевой жандармерии.
– И, как оказалось, напрасно. Следовало бы раньше обратить туда наше внимание, потому что недавно в С. началась череда событий, которые иначе как катастрофическими не назовешь. Жертвами изощренных убийств стали те, кого мы должны беречь сильнее всего.
– Неужели снова дети? – с мукой в голосе спросил отец Глеб, побледнев еще больше.
– Дети? – непонимающе уставился на него командир жандармского корпуса. – Нет. Вовсе нет. В С. мы столкнулись с систематическими жестокими убийствами чиновников. Гибнут государевы люди, а значит, нам всем брошен вызов.
Разгорячившись, он принялся ходить по кабинету, как тигр внутри клетки, обращаясь то к невозмутимому градоначальнику, не покидавшему кресло, то к взъерошенному, сидевшему как на иголках Барабанову.
– Возможно, мы столкнулись с организованной боевой группой революционеров-террористов. Скорее всего, эти убийства государственных служащих имеют национальную почву. Не будем забывать, губерния не простая по народному составу, и наверняка каким-нибудь иудеям-провокаторам не составило труда влить свою социалистическую заразу в уши этим неотесанным рабочим из мордвы или из татар и взбаламутить их на убийство чиновников. Знаете, эта вечная песня про то, что русский барин держит их в ярме, обирает, не дает молится их диким языческим богам. И я совершенно уверен, что этими убийствами дело не ограничится, они явно планируют будущие, более громкие покушения!
– И что известно на данный момент? – воспользовавшись секундной паузой, спросил Барабанов. – Сколько их человек? Это марксисты? Народники? Либералы? И почему, собственно…
– На данный момент, несмотря на все усилия, наши агенты пока что не смогли выйти на эту организацию, – трагическим голосом перебил его жандарм.
Он хотел произнести еще что-то патетическое, но внезапно замер с открытым ртом, увидев странную сцену.
Барабанов пытался встать, бормоча что-то сквозь зубы, а отец Глеб удерживал его слабыми руками, и, прежде чем Муромцев успел вмешаться, мятежный доцент вскочил-таки на ноги, едва не опрокинув стул. Он огляделся, как затравленный зверь, и, понимая, что времени у него не много, выпалил яростной скороговоркой:
– Так вот, во-первых, мы вам не шпики и не филеры! И с политической полицией не будем сотрудничать принципиально! Во-вторых, мы – ловцы черных душ, понимаете? Мы расследуем преступления, совершенные душевнобольными маниаками. Мы помогаем тем, кто утратил надежду, тем, кому больше никто не поможет! А у вас в распоряжении есть целый жандармский корпус! Вот они пускай политических и ловят. А нам оставьте заботу о заблудших и несчастных!
Жандарм, на удивление, не проявил никакого гнева или негодования. Выслушав эту речь с вежливым удивлением, он обернулся к министру и градоначальнику с заискивающей улыбкой, словно надеясь, что стал жертвой какого-то розыгрыша.
Министр устало посмотрел на жандарма, потом на Барабанова, тяжело вздохнул и указал тому на его стул.
– Присядьте, господин доцент. Храните приличия, пожалуйста, вы находитесь в государственном присутствии. Александр Ильич всего лишь высказал вам одну из версий жандармского корпуса. Речь идет о покушении на представителей государства, и это значит, что при расследовании вам придется считаться с их мнением. Что же касается самого дела, то вашего отдела оно касается непосредственно. Что уж скрывать, убийства эти несколько… необычные.
– И что же в них настолько необычного? – насторожился Муромцев.
– А дело все в том, Роман Мирославович, – неожиданно подал голос градоначальник, – что трупов не обнаружено. Представляете, ни единого тела. Как в воду канули.
Он пожал плечами, поправил эполет и вернулся к своей сигаре.
– Совершенно верно, Виктор Вильгельмович, – не оборачиваясь, кивнул министр, – поэтому мы и решили прибегнуть к вашей помощи. Вы же специалисты по всяческим странным и необычным преступлениям, не так ли? Так вот у нас преступление такое, что страннее некуда. Ваша задача – найти убийц и вернуть пропавшие тела для погребения. Да, нужно заметить, что убиенные вовсе не были генералами или тайными советниками. Погибли мелкие чиновники, ничего себе не стяжавшие. Двое из них, кстати, из мордвы. Все они верой и правдой служили Государю и Отечеству и заслуживают того, чтобы быть погребенными среди могил своих отцов. Роман Мирославович, собирайте свою группу и немедленно отправляйтесь в С. За всеми подробными инструкциями и денежным обеспечением обратитесь к Будылину, мы с ним вчера уже имели разговор. Удачи вам.
Глава 2
В этот промозглый апрельский день привокзальная площадь города С. была непривычно пустынна. Низкие свинцовые тучи нависали над городом, грозя вот-вот пролиться очередным ледяным дождем вперемешку со снегом. Порывистый ветер гнал по улицам холодные потоки воздуха, заставляя редких прохожих ежиться и прятать лица в поднятые воротники.
Казалось, сама природа решила испытать на прочность жителей города, вынудив их отсиживаться по домам. И лишь двое мужчин в мундирах невозмутимо ожидали прибытия поезда.
То были полицмейстер, эрзянин Степан Ильич Сарайкин, коренастый, крепко сбитый, с добродушным конопатым лицом и курносым носом, и начальник жандармского управления Семен Фомич Кудашкин – мокша, жгучий брюнет со слегка раскосыми глазами и внушительных размеров носом, придававшим его облику восточный колорит.
Оба блюстителя порядка выглядели напряженными и озабоченными. Еще бы, ведь они ожидали прибытия столичных сыщиков, призванных помочь им в расследовании серии загадочных убийств, потрясших город за последние недели.
Сарайкин нервно теребил пуговицы на своем мундире, то и дело поглядывая на часы. Кудашкин же, напротив, стоял неподвижно, словно изваяние, лишь глаза его зорко всматривались вдаль, высматривая приближение поезда.
– Не терпится мне поскорее встретиться с этими столичными знаменитостями, – пробурчал Сарайкин, не выдержав затянувшегося молчания. – Уж больно наслышан я об их подвигах. Говорят, самые запутанные дела раскрывают, что твой Шерлок Холмс.
Кудашкин лишь хмыкнул в ответ, не отрывая взгляда от горизонта.
– Это мы еще посмотрим, Степан Ильич, на что они способны. Не забывай, наш город – это тебе не их столицы с дворцами да проспектами. Тут свои порядки. Посмотрим, как они с ними совладают.
В голосе жандарма слышалась едва заметная нотка превосходства, словно он считал, что местные преступления не по зубам даже прославленным сыщикам. Сарайкин лишь махнул рукой, не желая спорить. В конце концов, они оба преследовали одну цель – остановить убийцу, наводившего ужас на весь город.
Внезапно вдалеке послышался гудок паровоза, и из-за поворота показался долгожданный поезд, медленно приближающийся к станции.
Сарайкин встрепенулся, поправил фуражку и одернул мундир. Кудашкин же лишь слегка приподнял бровь, сохраняя невозмутимый вид.
– Ну что ж, Семен Фомич, – произнес полицмейстер, стараясь скрыть волнение в голосе, – вот и настал час истины. Посмотрим, чем нам помогут эти столичные гости.
Жандарм лишь молча кивнул, не сводя глаз с подъезжающего состава.
Поезд, пыхтя и громыхая, наконец остановился у перрона. Двери вагонов распахнулись, и на платформу стали выходить пассажиры, кутаясь в пальто и шали, спасаясь от пронизывающего ветра.
Сарайкин и Кудашкин напряженно всматривались в лица прибывших, пытаясь угадать, кто же из них окажется теми самыми знаменитыми сыщиками.
И вот среди толпы мелькнули знакомые по описаниям лица.
Первым показался худощавый священник с изможденным лицом, за ним, тяжело ступая по мокрым доскам, вышел коренастый мужчина с проседью в коротко стриженых волосах. Третьим на перрон, неловко спотыкаясь о порожек, выбрался долговязый взлохмаченный молодой человек, а последней, придерживая края длинного платья, на платформу ступила бледная девица в строгом черном одеянии и с густой вуалью, скрывающей лицо.
Сарайкин и Кудашкин с трудом подавили удивление и даже некоторую оторопь при виде столь колоритной компании. Но времени на размышления не оставалось – гости прибыли, и нужно было оказать им должный прием. Полицмейстер решительно шагнул вперед, приподнял фуражку и, стараясь перекричать завывания ветра, произнес:
– Господа, позвольте приветствовать вас в нашем городе! Я – полицмейстер Степан Ильич Сарайкин, а это мой коллега и товарищ, начальник жандармского управления Семен Фомич Кудашкин. Мы безмерно рады вашему прибытию и готовы оказать всю необходимую помощь в расследовании.
Мужчина с проседью, видимо главенствовавший в этой необычной группе, слегка склонил голову и ответил:
– Благодарствуем за теплый прием, господа. Я – Роман Мирославович Муромцев, а это мои спутники и помощники: отец Глеб, специалист по психологии, ученый-биолог Нестор Барабанов и консультант по тайным обществам госпожа Лилия Ансельм.
Кудашкин учтиво поклонился и произнес:
– Прошу, следуйте за нами, мы доставим вас в гостиницу, где вы сможете отдохнуть с дороги и приступить к изучению материалов расследования.
Муромцев кивнул, и вся компания, подхватив свой скромный багаж, последовала за Сарайкиным и Кудашкиным, провожаемая любопытными взглядами немногочисленных зевак.
Ветер завывал, срывая с деревьев прошлогодние почерневшие листья, а низкие тучи, казалось, готовы были вот-вот пролиться ледяным дождем, смешанным со снегом.
Две крытые коляски, запряженные сытыми лошадьми, неспешно катили по мощеным улицам города С., увозя странную компанию прочь от привокзальной суеты. В первом экипаже расположились отец Глеб и Лилия, погруженные в молчаливые размышления, а во втором – Муромцев с Барабановым, Сарайкин и Кудашкин.
Муромцев прекрасно понимал, что это совместное расследование Сарайкина и Кудашкина – не более чем временное перемирие между двумя соперничающими ведомствами, вынужденными объединить усилия перед лицом неведомой угрозы.
Искоса поглядывая на своих спутников, Муромцев отмечал напряженность, сквозившую в каждом их жесте и взгляде. Сарайкин и Кудашкин, сидевшие напротив, старательно избегали смотреть друг на друга, словно опасаясь, что малейший визуальный контакт может разрушить хрупкое равновесие.
«Похоже, эти двое – давние соперники, – размышлял Муромцев, рассеянно глядя в окно на проплывающие мимо дома и редких прохожих, кутающихся от пронизывающего ветра. – И сейчас они готовы на время забыть о распрях, чтобы совместными усилиями распутать этот кровавый клубок. Но стоит нам приблизиться к разгадке, как старые обиды и амбиции возьмут верх и начнется настоящая схватка за право предъявить обществу победителя и присвоить себе все лавры».
Эта мысль не давала Муромцеву покоя. Он понимал, что успех расследования во многом будет зависеть от способности Сарайкина и Кудашкина усмирить свои эго и работать сообща. Но получится ли удержать этот хрупкий баланс и не помешает ли это расследованию?
Барабанов, словно уловив эти тревожные мысли, вдруг легонько толкнул его локтем. Муромцев благодарно кивнул в ответ – но Барабанов глядел в окно, и этот толчок был случайностью.
Тем временем коляски, миновав ряд узких улочек и переулков, остановились у дверей ресторации «Золотой петушок» – заведения с безупречной репутацией, славившегося своей кухней (как сообщили Сарайкин и Кудашкин) и, что немаловажно, расположенного на нейтральной территории, одинаково удаленной от управления полиции и жандармерии (как догадался Муромцев).
Разместившись в отдельном кабинете ресторации, компания приступила к обсуждению таинственного дела, ради которого, собственно, и прибыли петербургские сыщики. Сарайкин, откашлявшись, начал излагать суть происходящего.
Оказалось, что за последние две недели в городе С. произошло уже пять загадочных исчезновений мелких чиновников прямо со своих рабочих мест. Никто не видел, как они покидали кабинеты, никто не слышал ни криков, ни звуков борьбы. Однако каждый раз коллеги пропавших, войдя к ним, обнаруживали жуткую картину – комнаты были буквально залиты кровью, словно на скотобойне. Создавалось впечатление, что несчастных буквально разорвали на части прямо на месте, но при этом самих тел нигде не находили.
Кудашкин мрачно добавил, что специалисты уже исследовали образцы крови и однозначно установили – она принадлежит человеку, а не животному. Это опровергало версию о нападении дикого зверя, которая поначалу была предложена.
Муромцев внимательно выслушал рассказ, не перебивая, лишь время от времени делая пометки в блокноте. Его спутники тоже слушали молча, погрузившись каждый в свои мысли. Когда Сарайкин и Кудашкин закончили излагать известные факты, в кабинете воцарилась тягостная тишина.
Муромцев задумчиво побарабанил пальцами по столу и подытожил:
– Что ж, господа, работы у нас непочатый край. Но я так понимаю, что словами дело не исчерпывается. Давайте и все остальное, не будем терять времени.
Сарайкин и Кудашкин, словно по команде, раскрыли свои потрепанные портфели и извлекли на свет божий кипу папок с делами пропавших чиновников. Муромцев, не мешкая, принялся изучать документы.
Но чем дальше он погружался в бумаги, тем сильнее росло его недоумение. Исчезнувшие словно были выхвачены рукой невидимого кукловода из разных уголков жизни, без какой-либо системы и логики. Молодые и старые, семейные и холостые, служащие разных департаментов – все они будто растворились в воздухе, не оставив после себя ничего, кроме залитых кровью кабинетов.
– Ничего не понимаю, – пробурчал Барабанов, заглядывая ему через плечо. – Ни возраст, ни род занятий, ни круг общения – ничто не связывает этих людей. Такое чувство, что убийца выбирал их наугад, как жребий тянул.
Лилия лишь покачала головой, словно безмерно уставшая от людской глупости и неведения.
– Постойте-ка, – внезапно произнес отец Глеб. – Я, кажется, усматриваю здесь некую закономерность. Взгляните на национальности пропавших: русский, мордвин-мокша, чуваш, татарин и мордвин-эрзя. Словно убийца намеренно выбирал представителей разных народов, населяющих наш край.
Сарайкин нахмурился, обдумывая слова священника. А ведь и впрямь, среди жертв были не только русские, но и инородцы. Случайность ли это? Или за кажущейся бессистемностью кроется некий зловещий умысел?
– И обратите внимание, господа, – продолжал отец Глеб, – три убийства произошли здесь, в губернском городе, а два – в уездах. Такое ощущение, что наш душегуб методично раскидывает свои кровавые сети по всей губернии, не гнушаясь ни столицей, ни глубинкой.
Теперь нахмурился Кудашкин. Если бы эти рассуждения принадлежали Муромцеву – главе Ловцов, то куда ни шло. Но то, что какой-то мелкий священник пытается доказать, что он умнее его и… ну, хорошо, и Сарайкина!
Поэтому он кашлянул и изрек:
– Господа, я почти уверен, что за этими убийствами стоит некая террористическая боевка, действующая под глубокой конспирацией. Цель их очевидна – посеять хаос и страх, подорвать устои нашей империи, уничтожая ее верных слуг, пусть даже и невысокого ранга.
Сарайкин скептически хмыкнул и покачал головой.
– Не думаю, что революционеры стали бы марать руки о… Ну, мелкие же сошки! Какой им прок от убийства заштатных чиновников? Тут явно что-то другое…
Кудашкин вспыхнул, услышав возражение, – да как можно, спорить перед столичными гостями! – и с жаром возразил:
– Вы недооцениваете коварство этих злодеев! Они действуют исподтишка, подрывая самый фундамент нашего государства. Убери по кирпичику опоры – и все здание рухнет, рассыплется, как карточный домик!
Завязался спор, грозивший перерасти в перепалку. Муромцев, видя, что беседа уходит в сторону, решил вмешаться:
– Господа, господа! Давайте не будем горячиться и рассмотрим все версии непредвзято. Степан Ильич, а каково ваше мнение на этот счет?
Сарайкин, явно польщенный вниманием столичного следователя, приосанился и веско произнес:
– Я, Роман Мирославович, склоняюсь к мысли, что мы имеем дело с маниакальным душегубцем, этаким извращенным умом, что избрал своей целью губить чиновников. Быть может, в прошлом у него были какие-то счеты с этим братом, обиды или травмы… Может быть, над ним измывался жестокий отец, принадлежавший к чиновникам… Вот он и мстит теперь, изливая свою злобу на ни в чем не повинных служителей империи. – Заметив скептическое выражение на лицах собравшихся, Сарайкин добавил с некоторой обидой: – Вы не смотрите, что мы тут в глухомани живем, господа. Читаем ведь, образовываемся помаленьку. Я вот и научные журналы выписываю, про всякие душевные расстройства и патологии. Мало ли что там в голове у этого изувера творится…
Муромцев задумчиво потер подбородок. Версия полицмейстера, конечно, звучала дико, но и отметать ее с ходу не стоило. В конце концов, они уже столкнулись с чем-то совершенно невообразимым, так что любое предположение могло оказаться верным.
– Что ж, Степан Ильич, в ваших словах есть резон, – медленно произнес он. – Действительно, мы не можем исключать и такой вариант. Маниакальный убийца, движимый некой навязчивой идеей или травмой прошлого… Это вполне вписывается в картину преступлений.
Кудашкин недовольно засопел, но возражать не стал.
Муромцев обвел взглядом собравшихся и подытожил:
– Итак, господа, у нас есть несколько рабочих гипотез: террористическая боевка, маниакальный убийца и… нельзя скидывать со счетов и что-то другое. Надеюсь, какие-то зацепки есть?
Кудашкин и Сарайкин переглянулись, и во взглядах их читалась растерянность и какая-то обреченность. Наконец, жандарм тяжело вздохнул и признался:
– Роман Мирославович, не скрою, мы со Степаном Ильичем работали каждый по своим версиям. Я проверял все известные нам секретные общества, искал следы революционной активности. Но, увы, результата это не дало. Все эти группы либо разогнаны, либо взяты под плотное наблюдение. Агенты докладывают, что дальше прокламаций и споров о Марксе дело не идет. Убийц они сами считают провокаторами и готовы помочь в их поимке.
Полицмейстер кивнул, подтверждая слова коллеги, и добавил:
– Я же, со своей стороны, проверял всех душевнобольных, состоящих на учете, особенно тех, кто имел какие-то связи с чиновниками или их семьями. Опросили родственников, знакомых, соседей. Но и тут, как назло, никаких зацепок. Ни одного подозрительного случая, ни намека на вражду или одержимость.
Муромцев внимательно слушал их, не перебивая. Он понимал, что местные власти оказались в тупике, и это грозило самыми неприятными последствиями.
Кудашкин нервно побарабанил пальцами по столу и продолжил:
– Мы задержали пятерых подозреваемых, по обеим версиям. Сейчас ведутся допросы, но, откровенно говоря, я не верю, что это даст результат. Разве что позволит выиграть немного времени, успокоить начальство в столице. Но ясно, что мы просто стреляем наугад, а убийства могут возобновиться в любой момент.
Сарайкин, не выдержав, вскочил со стула и в отчаянии воскликнул:
– Роман Мирославович, господа! Умоляю вас, помогите нам разобраться в этом кошмаре! На вас вся надежда, только вы способны распутать этот чертов клубок и спасти нашу тихую губернию от этого безумия!
Отец Глеб вдруг поднялся из-за стола и произнес с тихой уверенностью:
– Господа, не отчаивайтесь. Мы приложим все усилия, чтобы распутать это дело и восстановить справедливость. Но помните, что истинная сила в борьбе со злом исходит свыше. Молитесь, и да хранит вас Господь в эти темные времена. Ибо сказано: «Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей».
Сарайкин и Кудашкин склонили головы, принимая благословение священника, и их лица осветил слабый свет надежды.
– Благодарим вас, отец Глеб, – произнес Сарайкин с почтением. – Ваши слова утешают и вселяют веру в то, что с Божьей помощью мы сможем одолеть это зло.
Кудашкин, в свою очередь, добавил:
– Мы будем молиться и уповать на милость Господню. И да поможет Он вам, господа Ловцы, в вашем нелегком деле.
Обменявшись еще несколькими фразами и заверениями в сотрудничестве, жандарм и полицмейстер раскланялись и покинули «Золотой петушок», оставив Ловцов наедине с папками дел и тяжелыми думами.
– И что это было, отец Глеб? – с удивлением уточнил Муромцев.
Глава 3
Оставшись наедине, сыщики отодвинули в сторону закуски и склонились над доставшимися им документами. Из папок поочередно извлекались протоколы с подробным описанием убийств или странных исчезновений, происшедших в С. за последние нелегкие недели. Отец Глеб и Муромцев скрупулезно изучали бумаги, иногда тихо переговариваясь и отмечая необычные детали. Лилия Ансельм уже четверть часа сидела, прижав ко лбу фотографию пропавшего коллежского регистратора, в которой уловила некие энергетические эманации. Лишь один Барабанов не мог найти себе места. Он шумно пил чай, стучал пальцем по столу, раздраженно ловил муху и, наконец, не выдержал и взорвался.
– Роман Мирославович, ну вы-то опытный же сыскарь, вы-то хотя бы должны понимать!
– Нестор, выражайтесь, пожалуйста, более конкретно, – нахмурился Муромцев, не отрываясь от рапорта, – что я должен тут понимать?
– Что?! Да то, что мы стали жертвой возмутительной провокации! Неужели вы не видите?
Сыщик, сдерживая раздражение, отложил бумаги и обернулся к Барабанову.
– И что же мы должны увидеть? – спросил он с обреченным терпением.
– Уши! – Доцент изобразил заячьи уши над своей головой. – Из этого дела на версту торчат уши Охранного отделения! Мы вляпались в ловушку охранки. Сначала эти два недотепы-мордвина, – он указал головой в сторону двери, где недавно скрылись Сарайкин и Кудашкин, – а теперь и мы сами! Это все подстроено! Подстроено!
– Если я правильно все понял, вы хотите сказать, что Охранное отделение водит за нос местного полицмейстера, главного жандарма, нас, да еще и все столичное начальство? – Муромцев стал развивать эту мысль у себя в голове и немедленно почувствовал приближение приступа мигрени. – И, кроме всего этого, агенты охранки убивают чиновников, так?
Барабанов впился пальцами в свою растрепанную шевелюру и застонал в отчаянии.
– Да не было никаких убийств, как же вы не поймете! Поэтому и тел нету! Все эти якобы покойники сейчас наверняка бражничают где-нибудь в загородном доме вместе с филерами и агентами охранки и смеются над чудаками-сыщиками! Над нами!
– Но позвольте, а как же кровь? Начальник жандармерии сказал, что кровь однозначно человеческая. Да и главное, зачем нужна эта мистификация? В чем ее цель? Нестор, перестаньте отвлекать нас своими пустыми теориями.
Муромцев чувствовал, что потихоньку начинает злиться.
– Пффф… Ну кровь – это самая простая загадка. Представляю себе местных «патологоанатомов»! Эти эскулапы неспособны отличить кровь от клюквенного соуса! Знаю я таких, не раз приходилось выгонять с кафедры! К тому же их могли элементарно подкупить или запугать.
– Хорошо… Но зачем?!
– Вопрос! – Барабанов слегка сконфузился: кажется, он еще не заходил так далеко в своих размышлениях. – Ну, прежде всего, наверняка они хотят выявить тайные ячейки революционеров. Ждут, что те заинтересуются происходящим и выдадут себя. Ну и, конечно же, в их планы непременно входит вымазать грязью все революционное движение. Представить их эдакими кровожадными маниаками, способными убивать лишь несчастных коллежских регистраторов! Нет, ну это же просто смешно! Зачем каким-нибудь эсерам убивать этих мелких сошек, да еще таким диким образом? Ведь вся суть, что у «Народной воли», что у других, была всегда в манифесте, в каком-то послании, которое следовало после любого покушения. А тут что? Тишина! Так что я считаю…
Из-за загородки высунулось обеспокоенное лицо полового, который решил, что важные столичные гости чем-то недовольны. Не увидев злобы в обращенных на него взглядах, он заговорщицки подмигнул и, сладострастно улыбаясь, показал руками нечто маленькое, размером где-то с полштофа, но Муромцев решительно замотал головой, и половой испарился.
– Мне кажется, Нестор, вы не вполне правы, – воспользовавшись паузой, мягко вступил в разговор отец Глеб. – Что, если эти заблудшие души просто вынуждены довольствоваться тем, до чего способны достать? Скажем, не по силам им покушаться на министров и генералов, значит, убьют столоначальника в присутствии. А что вы так кривитесь? Это вполне на революционные боевки похоже, небольшие, конечно же, какие уж там эсеры, но вполне самостоятельные. Нет, Нестор, вы дослушайте, пожалуйста. Так вот, одного столоначальника убили – тут большого переполоху не будет. А второго убили, а пятого? А десятого? Так никакие чиновники на службу не согласятся идти, скажутся больными и будут по домам сидеть да от страха трястись. Конторы опустеют, документы перестанут течь потоком, словом, вся государственная машина даст сбой. А тут уж и переполох, и гнев начальственный. Вот вам и мотив. Разве не так?
Пока Барабанов вращал глазами в поисках достойного ответа, Муромцев решил вмешаться и остановить пустые споры.
– Господа, всем ясно, что политическое дело – это то, что сразу приходит в голову. И поскольку в С-ской губернии нету своего охранного отделения, за работу взялась полиция вместе с жандармами. Местные сыщики под руководством Степана Ильича уже проработали все самые вероятные версии, но не преуспели. Что же до версий невероятных – это уже наша задача. Это не первое наше задание, и все знают, что делать. Работаем по установленной схеме: определение типа личности преступника, установление любых связей между убитыми, особое внимание обращаем на жертв, необходимы их психологические портреты. Лилия, нам придется обратиться и к вашей помощи.
Ансельм с некоторым усилием отлепила фотокарточку ото лба и закашлялась. Глаза ее при этом оставались полуприкрытыми, словно состояние транса не вполне покинуло ее.
– Пусто, пусто, пусто… – произнесла она слабым голосом и откинулась на спинку стула. – Роман Мирославович, я ничего не могу увидеть, пока мы сидим в этом ужасном вертепе. Здесь очень тяжелая энергетика. Мне необходимо уединиться где-нибудь в тихом месте и поработать с уликами, личными вещами жертв. Возможно, тогда я смогу обнаружить среди них тот самый артефакт, который позволит мне погрузиться в транс и спуститься в самые его глубины. Только там, среди холодной тишины, находится важная подсказка. Я чувствую ее, она там, там…
Лилия вытянула тонкую бледную руку, словно пытаясь ухватить нечто невидимое, что витало над тарелкой с солеными крендельками.
Барабанов глядел на нее с большим участием и, наконец, не выдержав, заявил:
– Господа, совершенно безответственно было бы оставлять Лилию в одиночестве! Возможно, на нас уже объявлена охота, а я не могу оставить свою напарницу в минуту опасности! Я буду сопровождать и охранять ее во время транса.
– Нет-нет, Нестор, – покачал головой Муромцев, – если нам понадобится охрана, то в нашем распоряжении вся полиция и жандармерия в городе. Для вас у меня есть по-настоящему опасное и ответственное задание, с которым сможете справиться только вы.
– Ммм… Конечно, конечно… И что же это за задание? – протянул Барабанов, одновременно польщенный и расстроенный.
– Вы должны будете внедрится в местное революционное общество. Покамест мы еще не сильно привлекли к себе внимание, разгуливая в компании полицмейстера, с вашим талантом у вас есть все шансы втереться в доверие и все разузнать из первых уст… Что с вами?
Барабанов побледнел, потом покраснел, потом неожиданно вскочил, опрокидывая посуду, и завопил срывающимся голосом: