Язык Зари
Глава 1: Трещина в Равновесии
Пятница. Девять часов ноль-две минуты.
Для Алексея Белова это был час идеальной пустоты. Огромная парковка, раскинувшаяся между его домом в «Физтех-Сити» и деловыми корпусами, была почти безлюдна. Основная масса резидентов технопарка – стартаперы и фрилансеры – еще досматривала свои креативные сны. Это было его окно – короткий, предсказуемый интервал, идеальный для погружения. Не в мистическую чушь про "потоки энергии", а в физически ощутимый, химически выверенный бассейн с водой температурой двадцать семь с половиной градусов по Цельсию.
Он вышел из подъезда, и холодный ноябрьский воздух ударил в лицо. Сто пятьдесят метров до стеклянных дверей «Термолэнда». Сто восемьдесят три его шага по прямой через расчерченное белыми линиями асфальтовое поле. Полторы минуты, чтобы его мозг, раскаленный ночной работой над дешифровкой протохеттских клинописных табличек, остыл и переключился с интеллектуального режима на чисто физический.
Алексей ценил «Термолэнд» за его инженерное совершенство, полностью игнорируя маркетинговую шелуху про «артефакты» и «места силы». Это был не храм, а высокотехнологичный инструмент для поддержания физической формы с безупречной системой фильтрации и точным температурным контролем. Его ритуал был неотъемлемой частью его личного Порядка: сорок минут плавания, сауна, и домой – продолжать вносить структуру в хаос древних языков.
Но сегодня, на середине пути, его внутренний детектор паттернов зафиксировал сбой.
У самого входа в «Термолэнд», на «пожарном» пятачке, где парковка была запрещена, стоял полицейский «УАЗ Патриот», забрызганный серой грязью. Маячки не горели, но само его присутствие здесь, в этом царстве регламента и шлагбаумов, было вопиющим нарушением системы. Ошибкой в коде.
Алексей остановился, чувствуя укол профессионального раздражения. Это была переменная из чужого уравнения, грубо вписанная в его собственное. Ни суеты, ни оцепления. Просто факт. Неподвижный, чужеродный объект, нарушающий выверенную геометрию пространства. Именно такие тонкие аномалии и были специальностью Алексея. В древних манускриптах лишняя точка над буквой могла изменить имя бога. В его тщательно упорядоченной жизни эта машина меняла всё.
Он почувствовал, как предвкушение спокойного плавания сменяется холодным, аналитическим любопытством. Его «окно тишины» оказалось под угрозой, и причина была ему неизвестна. А неизвестная переменная – это единственное, что Алексей Белов ненавидел больше, чем глупость.
Он ускорил шаг, направляясь не просто в бассейн, а к источнику аномалии, нарушившей его идеальный мир.
Стеклянные двери бесшумно скользнули в стороны, впуская Алексея из промозглой сырости ноября в мир рукотворного покоя.
Но покоя не было.
Привычную, выверенную до децибела эмбиент-музыку, похожую на дыхание спящего кита, разрывал сухой, металлический треск полицейской рации. У стойки ресепшена, где обычно царила атмосфера спа-курорта, сбились в дезорганизованную кучку бледные администраторы и тренеры. Вместо отрепетированных улыбок на их лицах застыла растерянность. Среди посетителей в белых махровых халатах чужеродными темными пятнами выделялись фигуры двух сотрудников патрульно-постовой службы, всем своим видом демонстрировавшие, что они здесь не для того, чтобы наслаждаться минеральными купелями.
Запах тоже был неправильным. К знакомой, почти стерильной смеси хлора и дорогих аромамасел примешивался едкий, кислый запах коллективного стресса.
Путь Алексея к VIP-раздевалкам, всегда свободный и прямой, был перечеркнут грубой, решительной линией. Желтая, вульгарно-яркая полицейская лента с черными буквами тянулась от колонны до стойки с брендированными полотенцами, являя собой физическое воплощение системного сбоя.
Непредвиденное препятствие. Неприемлемая ошибка в интерфейсе.
Обычный человек остановился бы, спросил, начал бы возмущаться или терпеливо ждать. Но Алексей не был обычным человеком. Проблема требовала не ожидания, а эскалации до нужного уровня доступа. Найти администратора сети и получить права на обход блокировки.
Его взгляд, холодный как скальпель, просканировал помещение. Он проигнорировал перепуганную девушку-администратора, которая сделала было шаг в его сторону. Он искал центр принятия решений. И тут же нашел его. В дальнем конце холла, у входа в основной зал с бассейнами, стоял директор комплекса, Сергей Кравцов – всегда энергичный, загорелый и пышущий позитивом, а сейчас – неестественно бледный и ссутулившийся. Он что-то быстро и нервно объяснял высокому, мрачному мужчине в неброском сером пальто, явно не из числа клиентов.
Это была его цель.
Алексей сделал шаг, намереваясь обогнуть стойку.
«Простите, туда нельзя…» – начала девушка-администратор, преграждая ему путь.
Алексей даже не замедлил шаг. Он просто посмотрел на нее. Не зло, не высокомерно. А так, как смотрят на всплывающее системное уведомление, которое мешает работать. Одного этого взгляда оказалось достаточно. Девушка инстинктивно отступила.
Не обращая больше внимания на мелкие помехи, Алексей с хирургической точностью двинулся через холл прямо к эпицентру аномалии – к директору и его хмурому собеседнику. Ему нужно было объяснение. И ему нужен был доступ к его бассейну. Прямо сейчас.
Когда Алексей подошел, Сергей Кравцов как раз закончил свою сбивчивую фразу, жестикулируя в сторону закрытых дверей зала.
«…идеальная чистота, мы проверяем каждый час. Никаких посторонних. Я вам клянусь…»
Мужчина в сером пальто слушал его с выражением лица, которое можно было бы принять за скуку, если бы не хищная неподвижность взгляда. Он был похож на волка, вынужденного выслушивать блеяние овцы. Заметив приближение Алексея, он чуть повернул голову, и его глаза на долю секунды сфокусировались на нем, оценивая и классифицируя. В этом взгляде не было ни любопытства, ни угрозы. Только холодный, профессиональный анализ.
Кравцов, наоборот, увидев Алексея, почти обрадовался. Появление знакомого лица, представителя понятного ему мира успешных людей, было для него глотком воздуха в душной атмосфере казенщины.
«Алексей! Здравствуйте… Вы уж извините, у нас тут… небольшое ЧП…»
Алексей проигнорировал приветствие. Он остановился в паре шагов, так, чтобы видеть и директора, и его молчаливого спутника.
«Сергей, я плачу вам немалые деньги не за "небольшие ЧП", а за сорок минут беспрепятственного доступа к водной дорожке номер три. Надеюсь, один из ваших артефактов не сотворил несанкционированное чудо и не превратил воду в вино? У меня аллергия на мерло».
Сарказм, его привычный инструмент для вскрытия абсурдных ситуаций, повис в воздухе. Следователь даже не моргнул. А вот Кравцов побледнел еще сильнее. Он сделал шаг к Алексею, инстинктивно понижая голос до нервного шепота и прикрывая рот ладонью, будто их могли подслушать даже стены.
«Лёша, тише… не до шуток. Какой там артефакт… У нас труп».
Алексей замолчал. Его мозг мгновенно обработал новую переменную. "Труп". Не "несчастный случай". Не "сердечный приступ". Сухое, протокольное слово, которое означало одно: насильственная смерть. А значит, здесь – убийство. Его личная неурядица с бассейном тут же скукожилась до своего истинного, ничтожного размера, уступив место новому, куда более сильному чувству. Холодному, острому, как укол адреналина, любопытству. Это была уже не просто ошибка в системе. Это была загадка.
Мужчина в пальто, до этого хранивший молчание, сделал шаг вперед. Голос у него был низкий и лишенный всяких эмоций.
«Полковник Громов, Следственный комитет. А вы, простите, кто?»
«Постоянный клиент, – коротко бросил Алексей, глядя не на Громова, а на Кравцова. Затем, уже следователю, добавил, – И тот, кто последним видел вашего… покойного… живым. Возможно».
Последнее было чистой импровизацией, наглой ложью, брошенной как наживка. Но этого оказалось достаточно. Громов нахмурился.
«То есть как?»
Алексей пожал плечами. «Здесь все друг друга знают. Вчера вечером я ужинал в "Ауре". Кто-то из ваших… посетителей… вполне мог быть там».
Ловушка сработала. Громов не мог проигнорировать потенциального свидетеля, даже такого странного. А Кравцов, ухватившись за возможность быть полезным для «своего» и для следствия одновременно, засуетился:
«Да-да, Алексей Андреевич наш давний клиент, из "Физтех-Сити"… Он поможет, я уверен…»
Не давая Громову опомниться и выставить его за ленту, Алексей сделал то, чего от него никто не ожидал. Он просто шагнул за желтую ленту, направляясь к главному залу.
«Думаю, мне стоит взглянуть, – сказал он уже через плечо. – Вдруг опознаю».
Как только Алексей миновал ленту, мир изменился. Гул голосов в холле стих, сменившись гулкой, влажной тишиной огромного зала с бассейнами. Воздух был теплым и тяжелым, пах хлоркой и еще чем-то неуловимо-металлическим, как от мокрых монет. Стеклянный купол крыши рассеивал унылый ноябрьский свет, превращая его в ровное, белесое сияние, в котором все цвета казались приглушенными. Все, кроме синих бахил и перчаток криминалистов, работавших в центре зала.
Их было четверо. Они оцепили небольшое пространство у самого подножия центрального артефакта – Царь-Жабы Мудрости. Бронзовое изваяние высотой почти в метр, покрытое благородной зеленоватой патиной, казалось невозмутимым и вечным на фоне суеты живых.
Но аналитический ум Алексея проигнорировал и группу экспертов, и даже темную распластанную фигуру на полу, частично прикрытую простыней. Его взгляд, натренированный на поиск аномалий и нарушенных паттернов, в первую же секунду впился в саму Жабу. И зафиксировал то, что было действительно неправильным.
Артефакт сидел в своей стилизованной позе лотоса. На голове горела ярким золотом небольшая корона. Все было на месте. Кроме главного.
Ее массивные бронзовые ладони, сложенные перед собой, всегда держали идеально гладкую, сияющую Сферу Мудрости диаметром сантиметров двадцать. Этот шар был тактильным центром всей композиции, его постоянно терли посетители, и его поверхность всегда лоснилась, отражая свет, как маленькое личное солнце.
Сейчас ладони были пусты.
Сфера, неизменный атрибут артефакта, его ядро и фокус, исчезла. В тот же самый момент, как механический затвор, щелкнула в голове Алексея фраза, брошенная полковником Громовым в холле. Алексей прокрутил ее в памяти, и мурашки пробежали по его спине, несмотря на теплую влажность зала.
Он подошел ближе, останавливаясь в нескольких шагах от группы, как раз в тот момент, когда Громов, тоже вошедший в зал, давал указания своему помощнику. Голос полковника был тихим, но в гулкой акустике бассейна каждое слово звучало отчетливо.
«Предварительно, – сказал Громов, указывая подбородком на тело, – причина смерти – проникающая черепно-мозговая травма, нанесенная тупым предметом с большой силой. Характер повреждений указывает на сферическую форму. Орудие на месте преступления не найдено».
Он сделал паузу и обвел взглядом зал. «Опросить персонал. Могли ли они вынести отсюда что-то тяжелое и круглое? Например… вот эту хреновину, что должна была быть тут». Он небрежно махнул рукой в сторону пустых ладоней Жабы.
Головоломка складывалась. Но Алексей уже видел, что следователь идет по самому простому, примитивному пути. Он ищет орудие убийства. Он ищет увесистый бронзовый шар, которым проломили голову, а потом где-то спрятали.
Алексей же смотрел на пустые ладони артефакта и понимал: кто бы это ни сделал, он пришел сюда не убивать. Убийство было лишь побочным эффектом. Средством для достижения цели.
А целью была Сфера.
Мысли Алексея работали с холодной скоростью процессора, просчитывающего варианты. Цель – Сфера. Мотив – неизвестен. Ценность объекта нематериальна, следовательно, мотив либо ритуальный, либо информационный.
В этот момент один из криминалистов в синих перчатках присел на корточки рядом с телом и аккуратно приподнял край белой простыни, чтобы его коллега мог сфотографировать лицо жертвы.
Алексей бросил туда беглый, отстраненный взгляд. Просто чтобы зафиксировать еще одну переменную в уравнении.
И замер.
Процессор его мыслей не просто завис – он сгорел, закоротив от чудовищного скачка напряжения. Ледяная броня аналитического безразличия, которую он выстраивал годами, треснула и рассыпалась в пыль.
Под безжизненными, плоскими лучами потолочных светильников на него смотрело лицо, которое он мог бы узнать из тысячи. Искаженное гримасой боли и удивления, с запекшейся кровью в спутанных волосах, но несомненно его.
Лицо Дмитрия "Мити" Лазарева.
Митя. Гениальный программист, хакер от бога, его единственный, пожалуй, настоящий друг еще со времен университета. Человек, с которым они всего три дня назад сидели в "Ауре", пили флэт уайт, и Митя, смеясь и размахивая руками, доказывал ему, что парадокс Ферми – это не вопрос расстояний, а вопрос технологической этики.
Шок накрыл его физически ощутимой волной, вызвав спазм в груди. Мир сузился до этого воскового лица на мокрой плитке. Все теории, все переменные, весь его интеллектуальный конструктор рассыпались в прах перед этим одним, неопровержимым, личным фактом.
Но шок длился лишь мгновение. За ним, как вторая ступень ракеты-носителя, включился другой механизм. Боль. Она была острой, как скальпель, и она не парализовала, а, наоборот, отсекла все лишнее, проясняя картину до невыносимой четкости.
Его мозг перезагрузился, но уже на совершенно ином уровне. Теперь это была не отстраненная загадка. Это было личное.
И в этот момент все встало на свои места. Митя, который в последние месяцы был одержим "странным сетевым трафиком" в "Термолэнде", называя его "самым элегантным кодом, который он когда-либо видел". Митя, который шутил, что "в этих их артефактах зашито что-то поинтереснее скидок на массаж". Он был здесь не случайно. Он что-то нашел. Подобрался слишком близко.
Полиция искала орудие убийства. Глупцы. Они видели лишь внешнюю оболочку события.
Алексей, глядя на пустые ладони Жабы и вспоминая последние разговоры с другом, уже видел внутреннюю структуру.
Митя был здесь не за бронзой. Он был здесь за кодом. За информацией.
А значит, преступник забрал не просто кусок металла.
Он украл ключ.
Глава 2: (Прошлое) Галактика в Агонии
Миллиарды лет до того, как на третьей планете от желтого карлика по имени Солнце зародилась первая аминокислота, чернота космоса была иной. Она не была ни тихой, ни пустой. Она была холстом, на котором шла война.
В секторе пространства, который далекие потомки назовут Туманностью Ориона, разворачивалось действо, которое разум смертного счел бы сотворением мира. Гигантский, похожий на собор из водорода и межзвездной пыли газовый конгломерат, спавший в своей гравитационной колыбели миллионы лет, начал пробуждаться.
К нему стягивался флот.
Это не были корабли в человеческом понимании. Ни металла, ни швов, ни двигателей. Они походили на рой исполинских океанских медуз, сотканных из чистого, переливающегося света. Корабли-фантомы фракции Новаторов, детища творческого, необузданного Хаоса. Их корпуса пульсировали в такт невидимому сердцу, меняя цвет от нежно-розового до глубокого индиго, а их энергетические щупальца длиной в сотни километров мягко касались краев туманности, словно слепец, изучающий лицо незнакомца.
В центре этого роя, в сердцевине сияющего цветка, парила Лира. Ее нельзя было назвать гуманоидом; она была сгустком воли, принявшим эфемерную форму, дирижером невидимого оркестра. Она не отдавала приказов. Она просто пожелала.
Волна чистого намерения, не нуждавшаяся ни в словах, ни в радиосигналах, прокатилась по флоту. И они запели.
Это была безмолвная песнь творения, резонансный гул, что заставлял вибрировать саму ткань пространства. Симфония гравитации и слабых ядерных взаимодействий. Газопылевое облако, этот спящий гигант, дрогнуло, словно его коснулась рука бога. Миллиарды тонн водорода и гелия пришли в движение, послушные воле певцов.
Сначала медленно, потом все быстрее, туманность начала сжиматься, уплотняться, закручиваясь в исполинский водоворот. В его центре, в протозвездном ядре, материя спрессовывалась под немыслимым давлением. Температура в нем скакнула до миллионов кельвинов, готовясь запустить священный ритуал термоядерного синтеза.
И вот, когда давление достигло критической точки, произошла вспышка.
Ослепительный, неистово-голубой свет пронзил бархатную черноту, на мгновение затмив далекие галактики. В сердце туманности, где еще секунду назад была лишь уплотняющаяся тьма, родилось новое солнце. Младенец-гигант, чье первое дыхание разметало остатки газовой колыбели, явив себя Вселенной.
Для Лиры и Новаторов это был миг чистого, незамутненного восторга. Рождение новой звезды. Величайшее из искусств. И они еще не знали, что этот триумф станет предвестником их величайшей трагедии.
Эйфория от акта творения длилась недолго. Новорожденная звезда, гигант класса "голубой сверхгигант", была нестабильна. Слишком массивна. Слишком горяча. Слишком торопливо рождена.
Ее сияние, поначалу ровное и величественное, стало лихорадочным, аритмичным. Звезда запульсировала, как огромное, страдающее сердце, то раздуваясь до чудовищных размеров, то сжимаясь, будто в предсмертной судороге. Лира и ее флот с тревогой наблюдали за агонией своего творения, не в силах вмешаться. Их песня могла лишь запустить процесс, но не контролировать его тончайшие настройки. В этом и заключалась философия Хаоса: дать импульс, а дальше – будь что будет.
А дальше был коллапс.
Внутреннее ядро звезды не выдержало собственной чудовищной массы. Термоядерные процессы, не успев стабилизироваться, захлебнулись. За одну миллисекунду, быстрее, чем мысль, гигантское солнце схлопнулось само в себя.
Но взрывной волны не последовало. Вместо нее в пространство ударил невидимый, но всесокрушающий кулак – гравитационный всплеск немыслимой силы. Искажение ткани пространства-времени, настолько мощное, что оно не отталкивало, а затягивало.
На краю газовой туманности, теперь уже пустой и мертвой, дремала небольшая планетарная система, до которой не было дела ни Новаторам, ни их врагам. Обычная, ничем не примечательная система из нескольких каменных шаров, вращавшихся вокруг старой, тусклой звезды.
Они погибли, даже не успев этого осознать.
Гравитационная волна достигла их мгновенно. Первую планету просто разорвало на куски, как каплю воды в вакууме. Вторую, газового гиганта, сжало до размеров астероида, прежде чем ее материя провалилась в сингулярность. Звезда системы, последней моргнув, была сорвана со своей вековой позиции и, как пылинка, затянута в невидимый гравитационный колодец, оставшийся на месте новорожденной и тут же погибшей звезды.
Лира наблюдала за этим в оцепенении. Тихая, мгновенная и полная аннигиляция целого мира. Ее прекрасное творение, ее произведение искусства стало убийцей. Их творческий импульс, их желание порождать новое и прекрасное, снова и снова приводило лишь к хаосу и разрушению. Впервые за эоны лет в ее сознании, сотканном из чистой радости творения, зародилось холодное, ядовитое семя сомнения.
На гравитационную аномалию, оставшуюся после коллапса звезды, флот Архитекторов отреагировал с безупречной точностью машины. Ни колебаний, ни эмоций. Лишь холодный расчет и немедленное исполнение протокола.
Из гиперпространственного разрыва, похожего на черный, идеальной формы квадрат, вырезанный в полотне Вселенной, вышел их авангард.
Если корабли Новаторов напоминали живых существ, то флот Архитекторов был воплощением чистой, неорганической геометрии. Угольно-черные, поглощающие свет тетраэдры, идеальные додекаэдры и отполированные до зеркального блеска сферы двигались не роем, а единой, нерушимой фалангой. Ни единого лишнего движения, ни одной отклонившейся от курса единицы.
В центре формации, внутри командного икосаэдра, чьи грани мерцали от скрытой внутри мощи, Мортен отдал приказ. Как и у Лиры, это была не команда, а волевой импульс, но он не был похож на вдохновение художника. Это была команда системного администратора, запускающего скрипт.
Ответом ему стало не пение. Тысячи кораблей одновременно выпустили из своих вершин тонкие, почти невидимые лучи, которые сошлись в одной точке перед строем, формируя линзу из искаженного пространства. Через эту линзу флот направил единый, концентрированный импульс – "структурирующее поле".
Это не было оружием в привычном смысле. Без огня, без взрывов. Это была волна чистого Порядка, устремившаяся к соседней, ни в чем не повинной, но оказавшейся слишком близко к проявлению Хаоса, солнечной системе.
Волна достигла первой планеты – кипящего газового гиганта. Его бури, бушевавшие миллионы лет, мгновенно застыли. Потоки газа превратились в безупречные кристаллические узоры, как мороз на стекле.
Волна накрыла вторую планету, покрытую океаном. Волны замерли на полуслове. Вода превратилась в идеально гладкий, прозрачный лед, под которым навеки застыла так и не успевшая развиться жизнь.
Волна достигла центральной звезды системы. Ее протуберанцы, языки плазмы длиной в миллионы километров, застыли, превратившись в изваяния из замершего огня. Сама звезда начала стремительно остывать, ее желтое сияние сменилось на холодное, белое, а затем на тусклый, мертвенный блеск гигантского алмаза, навеки запертого в своей кристаллической решетке.
Вся система была "упорядочена". Приведена к единому, стабильному, предсказуемому и абсолютно безжизненному состоянию. Идеальное произведение искусства в понимании Мортена. Не картина, полная буйства красок, а чертеж, где каждая линия выверена и безупречна.
Глядя на застывшую звездную систему, мертвую, но совершенную, Мортен лишь укрепился в своей правоте. Хаос необходимо искоренять. Любой ценой. Он отдал новый приказ – двигаться дальше, к источнику гравитационной аномалии, чтобы "очистить" и его. Война двух абсолютов продолжалась.
За сотни световых лет от места столкновения Хаоса и Порядка, в "тихом" секторе космоса, где не было ни звездных колыбелей, ни застывших кристаллических систем, дрейфовал одинокий исследовательский корабль. Он имел форму идеальной сферы, его поверхность была гладкой и не отражала свет, сливаясь с чернотой пустоты. Ни двигателей, ни оружия. Это был не корабль, а обсерватория. Лаборатория. Монастырь.
В его центре, в состоянии невесомости, парил Иллар.
Он не принадлежал ни к Новаторам, ни к Архитекторам. Его не интересовали ни буйство творения, ни холодная симметрия порядка. Его интересовала лишь Истина. Эоны лет, пока другие воевали, он слушал. Он собирал данные: реликтовое излучение, гравитационные волны от столкновения галактик, "шум" черных дыр, эхо взрывов сверхновых. Для остальных это был космический мусор. Для него – обрывки текста, написанного на неизвестном языке.
Перед ним в пространстве висела голографическая модель Вселенной. Но это была не карта. Это был исполинский, бесконечно сложный манускрипт, где каждая галактика была буквой, а каждое физическое взаимодействие – синтаксической связью. Миллиарды лет он пытался взломать этот код. И сегодня он нашел последнюю переменную.
Он протянул свою эфирную руку и коснулся одной из пульсирующих нитей в голограмме. Это был не жест. Это был акт введения финальной аксиомы в уравнение.
И модель преобразилась.
Хаотичное переплетение линий, вспышек и символов вдруг выстроилось в стройную, элегантную, безупречно гармоничную структуру. Бессмысленный шум превратился в понятную ему речь. Он увидел не просто законы физики. Он увидел их грамматику. Он понял, что реальность – это текст. А тот, кто знает язык, может не только читать, но и писать.
Язык Зари.
В тот же миг в его сознание ворвались эхо недавних событий: агония звезды Лиры и ледяной росчерк Порядка Мортена. Он видел, как два величайших гения его расы, одержимые своими идеологиями, просто вырывают страницы из великой книги Вселенной. И он понял, что они не остановятся, пока не сожгут всю библиотеку.
Войну нельзя было выиграть. Это было очевидно. Уничтожение Хаоса означало вечную стагнацию. Триумф Хаоса – неминуемую гибель в огне случайности.
Но теперь Иллар видел третий путь. Если реальность – это текст, войну можно не выиграть. Ее можно отредактировать. Стереть, как ошибочное предложение.
Он смотрел на гармоничную структуру Языка Зари, и в его сознании, впервые за миллионы лет исследований, родилось не знание, а план. Это был план настолько же безумный, насколько и гениальный. План, который потребует жертвы всей его цивилизации.
Иллар закрыл глаза, концентрируя свою волю. И открыл канал связи, направляя единый, неоспоримый вызов двум самым могущественным существам в галактике.
Лире, художнице Хаоса.
И Мортену, архитектору Порядка.
Время разговоров закончилось. Настало время ультиматумов.
Глава 3: (Настоящее) Улика в Кармане
Вода не помогла.
Обычно сорок минут в прохладной, бирюзовой тишине бассейна смывали с Алексея все лишнее, обнуляя его нейронные связи до исходного состояния. Но сегодня он даже не дошел до раздевалки. Вместо этого он вернулся в свою квартиру – ту самую, из которой вышел всего час назад, – но мир уже был другим.
Он машинально проделал весь ритуал в обратном порядке: снял куртку, разулся, прошел в ванную. Включил душ, подставил голову под горячие струи, потом под ледяные. Но вода больше не очищала. Она казалась вязкой и чужой.
Квартира, его крепость Порядка, встретила его враждебной тишиной. Идеально расставленные на полках книги по семитской эпиграфике и теории кодирования казались бессмысленным набором бумаги. Огромный монитор с открытым на нем фрагментом угаритского текста – просто светящимся прямоугольником, полным цифрового мусора. Его мир, его система, его упорядоченный космос коллапсировал в сингулярность, в центре которой было застывшее, искаженное лицо Мити на мокрой плитке.
Алексей прошел на кухню, налил стакан холодной воды и замер у окна. Внизу, на парковке, уже не было полицейской машины. Все выглядело как обычно. Нормально. Но это "нормально" было теперь фальшивкой, декорацией, за которой он видел зияющую дыру.
Его мозг, привыкший работать как высокопроизводительный процессор, пытался запустить стандартные протоколы.
ФАКТ: Дмитрий Лазарев, 34 года, мертв.
ПЕРЕМЕННАЯ_1: Причина смерти – черепно-мозговая травма.
ПЕРЕМЕННАЯ_2: Место смерти – "Термолэнд-Физтех", у артефакта "Царь-Жаба Мудрости".
ПЕРЕМЕННАЯ_3: Ключевой элемент артефакта, бронзовая Сфера, похищен.
СВЯЗЬ: Вероятность того, что Сфера является орудием убийства, – 92%.
Логично. Просто. Элегантно. Это была версия для полковника Громова.
Но под этой холодной логикой, как фоновый процесс, сжирающий всю оперативную память, работала другая программа. Эмоциональная. И она постоянно вбрасывала в уравнение "шум", который все портил.
ШУМ_1: Чувство вины. Он, Алексей, последним смеялся над одержимостью Мити "сетевым трафиком Термолэнда". Называл это погоней за маркетинговыми призраками. Он отмахнулся. Если бы он отнесся серьезнее…
ШУМ_2: Гнев. На безликого, неизвестного убийцу. На идиотов-полицейских, которые искали простой мотив ограбления. На самого себя за то, что не уберег.
ШУМ_3: Страх. Не животный страх за свою жизнь, а холодный, экзистенциальный ужас от того, что его безупречно выстроенная картина мира оказалась ложью. В ней появились переменные, которых не должно было существовать.
Он ненавидел это чувство. Беспомощность. Она была антитезой всему, чем он был. Он был человеком, который решает задачи, взламывает системы, находит порядок в хаосе. А сейчас хаос был внутри него.
Он поставил стакан. Нужно было работать. Забыться. Открыть угаритский текст и погрузиться в логику мертвого языка, где нет места эмоциям. Он уже сделал шаг в сторону своего кабинета, когда в дверь позвонили.
Резко, настойчиво, серией коротких, злых трелей. Так не звонят соседи или курьеры.
Так звонит проблема, которая пришла лично к тебе.
Алексей замер. Звонок повторился, еще более требовательный, почти истеричный. Его первая мысль была – полиция. Громов решил задать еще несколько вопросов. Но полицейские так не звонят.
Он подошел к двери и посмотрел в глазок.
На пороге стояла Елена Лазарева.
Он знал ее лишь шапочно, как "жену Мити". Видел их несколько раз вместе в "Ауре", обменялся парой вежливых, ничего не значащих фраз. В его памяти она была красивой, улыбчивой и какой-то… лучезарной. Сейчас на пороге стоял ее антипод.
Растрепанные темные волосы выбились из небрежного пучка. Лицо, лишенное косметики, было бледным и осунувшимся, но огромные глаза, опухшие от слез, горели сухой, лихорадочной яростью. Она была похожа на оголенный нерв. В одной руке она сжимала ремень сумки, в другой – знакомый Алексею ноутбук Мити в сером чехле.
Он открыл дверь.
Елена не стала ждать приглашения. Она шагнула внутрь, как врывается порыв ветра, принеся с собой запах дождя и горя.
«Они сказали, вы были там», – начала она без предисловий, ее голос был хриплым, но твердым.
Алексей молча закрыл дверь. «Был».
«И что вы видели?»
«То же, что и полиция. Твоего мужа».
Слово "твоего" повисло в воздухе. Елена вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Ярость в ее глазах победила боль.
«Они говорят – ограбление. Ударили по голове, забрали кошелек и телефон. Бред! – она почти выплюнула это слово. – У Мити в кармане было десять тысяч, на телефоне – пароли от всех его счетов. И все на месте! Кому нужен его старый ноутбук, чтобы убивать за него?»
Она шагнула к Алексею, в ее взгляде была отчаянная, почти безумная мольба.
«Он что-то нашел, понимаете? Какую-то бомбу. В своей работе. Последние две недели он почти не спал, все время бормотал про "элегантную архитектуру", про "невероятный протокол". Говорил, что это изменит все. Все здесь».
Она с силой протянула ему ноутбук.
«Но я не могу его открыть. Он поставил какую-то новую систему защиты. Я пробовала все – даты рождения, наши имена, все, что знала… бесполезно. – Она посмотрела ему прямо в глаза, и в этот момент Алексей увидел за яростью бездну отчаяния. – Вы были его единственным другом, который мог понять, о чем он говорит. Вы… вы гений по этой части. Пожалуйста. Взломайте его. Помогите мне понять, за что его убили».
Ее монолог был сумбурным, хаотичным, эмоциональным. Он был полной противоположностью всему, что ценил Алексей. Но в этом хаосе была своя, страшная логика. И просьба, которую нельзя было проигнорировать.
Перед ним стояла женщина, чей мир рухнул так же, как и его собственный. Но в отличие от него, она не замерла в оцепенении, а пыталась пробить стену.
И сейчас она протягивала ему молот.
Алексей молча взял ноутбук. Он был тяжелее, чем казался. Тяжестью последней связи с Митей, тяжестью надежд Елены. Он прошел в свой кабинет – святая святых его упорядоченного мира. Елена последовала за ним, остановившись у порога, будто боясь нарушить стерильность этого пространства, заставленного книгами и экранами.
Алексей сел в кресло, поставил ноутбук на стол и подключил его к своей системе через внешний интерфейс. Нажал на кнопку питания. На экране появилось окно входа, но это было не стандартное приветствие Windows или MacOS. Это было черное поле с одной-единственной строкой для ввода и мигающим курсором. Никаких подсказок, никаких кнопок "забыли пароль". Система, написанная самим Митей. Элегантно и непробиваемо.
«Я все перепробовала», – тихо сказала Елена из-за его плеча.
«Вы пробовали перебор по словарю, – констатировал Алексей, не оборачиваясь. Его пальцы уже летали над клавиатурой. – Это не для этого замка».
Для Елены то, что делал Алексей, было сродни магии. Он не пытался угадать пароль. Он вообще не трогал окно входа. Он открыл на своем мониторе несколько консолей и начал "разговаривать" с системой ноутбука на ее родном языке. Он не ломился в дверь. Он разбирал стену вокруг нее. Он анализировал загрузочный сектор, искал уязвимости в шифровании файловой системы, запускал скрипты, которые он сам написал для подобных случаев.
На экране мелькали строки кода, схемы, диаграммы. Елена не понимала ничего, но была заворожена сосредоточенной, почти хищной энергией, исходившей от Алексея. Он был в своей стихии. Это была его форма охоты.
Спустя сорок минут напряженной тишины, прерываемой лишь щелчками клавиш, он остановился.
«Готово», – коротко бросил он.
На экране ноутбука Мити черное поле сменилось привычным рабочим столом. Елена ахнула и шагнула ближе. В центре экрана была одна папка, которая сразу притягивала взгляд. Она называлась просто:
Проект "Лексикон".
«Вот оно!» – выдохнула Елена. – «Он говорил про это слово. Открывайте!»
Алексей кликнул по папке. Сердце Елены замерло в предвкушении.
Папка открылась.
И оказалась почти пуста.
Внутри было всего несколько файлов. Документ Word с названием "Теория.docx", содержащий разрозненные мысли Мити об обнаруженном сетевом протоколе, который он сравнивал с языком программирования. Несколько скриншотов с рядами странных символов, похожих на руны. И файл с анализом трафика, показывающий, как эти пакеты данных передаются между "Термолэндами" по всей стране.
Самого главного – того "ключа", того исходного кода, который перехватил Митя, – не было.
«Я не понимаю…» – прошептала Елена, ее плечи поникли. – «Он не мог… он должен был сохранить его. Где же он?»
Алексей молча просматривал системные логи. "Он не был дураком, – сказал он наконец. – И знал, что работает с чем-то серьезным. Он никогда бы не стал хранить ключ и замок в одном ящике. Файл-ключ он держал отдельно. Вероятно, на какой-то зашифрованной флешке, которую носил с собой".
Разочарование было почти физически ощутимым. Они вскрыли сейф, но он оказался пуст. Они снова оказались в тупике, и единственная зацепка, флешка, скорее всего, лежала сейчас в опечатанном пакете в полицейском хранилище. Или, что еще хуже, была забрана убийцей. Надежда, только что вспыхнувшая так ярко, снова угасала.
Отчаяние Елены почти сломило ее. Она опустилась на край дивана, закрыв лицо руками.
«Значит, все… Это конец. Мы никогда не узнаем».
Алексей, наоборот, почувствовал, как в нем разгорается холодная ярость исследователя. Головоломка оказалась сложнее, чем он думал, и это только подстегивало его.
«Не будьте иррациональны, – отрезал он, не отрываясь от монитора. – Митя был параноиком высшего класса. Если он не хранил файл на флешке, значит, у него был другой, еще более нетривиальный способ. Думай как Митя… Думай как Митя…»
Он снова и снова перечитывал его заметки, искал намеки, скрытые ключи. Но ничего не было. Где параноик мог спрятать самый важный файл в своей жизни? Ответ должен был быть не на видном месте. Он должен был быть там, куда никто не посмотрит.
И тут его взгляд упал на строчку в отчете Мити: "…протокол не просто шифрует данные, он преобразует их. Сама структура данных является частью информации. Как оттиск на воске…"
"Оттиск…" – пробормотал Алексей.
Он резко обернулся к Елене.
«Документы. Те, что тебе отдали в полиции. Неси сюда. Все».
Елена, ничего не понимая, принесла папку с официальными бумагами. Алексей выхватил их и быстро разложил на столе, игнорируя отчеты, которые она уже просмотрела. Его интересовала только бюрократия, только сухой, казенный язык протоколов. Вот он. «Протокол выемки личных вещей, принадлежавших гр. Лазареву Д. С.»
Он пробежал взглядом по монотонному списку. Телефон… портмоне… ключи…
И в самом конце, в разделе «Прочее», написанная небрежным почерком следователя приписка: «Посторонний предмет: небольшой комок полимерного материала, предположительно б/у жевательная резинка. Ввиду отсутствия криминалистической ценности подлежит утилизации».
Алексея как будто ударило током. Он вскочил.
«Звони Громову. Немедленно».
«Что? Зачем?»
«Полимерный материал! – Алексей почти кричал, тыча пальцем в строчку. – Митя месяц назад хвастался новой игрушкой с Kickstarter. Ручка, заправленная криминалистическим полимером. Застывает за три секунды, делает идеальный оттиск с любой микроповерхности. Это не жвачка, идиоты!»
Осознание блеснуло в глазах Елены. Она схватила телефон. Разговор с Громовым был коротким и напряженным. Следователь сначала отмахивался, но напор вдовы и ссылка Алексея на статус "ключевого свидетеля", которому нужна эта "улика" для опознания, сделали свое дело. Громов, раздраженно прорычав в трубку, что они "занимаются ерундой", нехотя согласился вернуть "мусор".
Курьер из Следственного комитета приехал тем же вечером. Он молча протянул Елене небольшой опечатанный бумажный пакет и уехал.
Дрожащими руками Елена разорвала его. Внутри лежал маленький, грязноватый шарик застывшего серого состава, действительно похожий на окаменевшую жвачку.
Алексей, не говоря ни слова, взял его щипцами и отнес в кабинет. Он аккуратно поместил комок под объектив своего мощного электронного микроскопа и вывел изображение на 4К-монитор.
Он медленно увеличивал масштаб. Поверхность шарика, испещренная микроцарапинами, приближалась, заполняя весь экран. И вдруг, в центре, они это увидели.
Елена ахнула, прижав руку ко рту.
Это был идеальный, безупречно четкий негативный отпечаток. Не отпечаток пальца. Не случайная царапина.
Это был символ.
Сложенный из прямых линий и правильных дуг, он был чужеродным, неземным, не похожим ни на один из известных человечеству алфавитов. Одна-единственная буква из разорванного божественного словаря.
Это не было просто сообщение от Мити.
Это была первая реальная улика в деле об убийстве бога.
Глава 4: (Прошлое) Рождение "Лексикона"
Корабль Иллара был парадоксом. Снаружи – идеальная сфера, поглощавшая свет и неотличимая от пустоты. Внутри – бесконечное белое пространство, лишенное стен, пола и потолка. Нейтральная территория, созданная не из материи, а из чистого кода. Место, где ни у кого не было преимущества.
Именно сюда, прорвав ткань реальности, прибыли два самых могущественных существа в галактике.
Первым появился флот Мортена. Десятки идеальных черных икосаэдров материализовались из ниоткуда в безупречном строю. Из флагмана выделился один силуэт – высокий, строгий, сотканный из четких линий и острых углов, словно трехмерный чертеж, обретший сознание. Мортен, Великий Архитектор Порядка, не выказывал ни эмоций, ни враждебности. Лишь холодную, оценивающую неподвижность.
Секундой позже пространство за его спиной вскипело цветом. Из вихря, напоминавшего северное сияние, выплеснулся рой кораблей-медуз Новаторов. В центре этого буйства света сформировалась эфирная фигура Лиры, постоянно меняющая оттенки и форму, как живое пламя. Ее присутствие было полной противоположностью Мортену – тепло, движение, эмоции, которые читались даже без слов.
Они замерли друг напротив друга в этом белом ничто, разделенные фигурой Иллара.
Иллар выглядел проще их обоих. Он имел гуманоидный облик, сотканный из мягкого, ровного белого света. Он не излучал ни угрозы Порядка, ни хаотичной энергии Новаторов. Он излучал спокойствие и знание.
«Вы получили мой сигнал», – констатировал он. Его голос не прозвучал, а возник сразу в сознании обоих.
«Ультиматум, – поправил Мортен. Его "голос" был лишен интонаций, как у синтезатора речи. – Ты остановил атаку моего флота и продемонстрировал контроль над сектором. Это враждебное действие».
«Я предотвратил очередной бессмысленный акт очищения, – спокойно ответил Иллар. Затем он повернул свой световой лик к Лире. – А твое творение уничтожило звездную систему M-класса. Вместе с зародившейся там прото-жизнью».
«Это была трагедия. Ошибка…»Лира вспыхнула пурпуром – цвет скорби и стыда.
«Это была закономерность, – отрезал Мортен. – Хаос порождает лишь нестабильность и смерть. Что и требовалось доказать».
«А Порядок порождает лишь стерильность и смерть, – парировал Иллар. – Вы оба – две стороны одного и того же уравнения, ведущего к нулю. Вы доказали это миллиарды раз, стерев с лица Вселенной тысячи цивилизаций. Ваша война пожирает реальность. И я не позволю этому продолжаться».
В его голосе, до этого спокойном, прозвучала сталь. Мортен и Лира, два вечных врага, впервые за эоны лет почувствовали присутствие третьей силы, равной им по воле, но превосходящей по знанию.
«И что ты предлагаешь? – спросил Мортен. – Примкнуть к тебе?»
«Я предлагаю то, что вы оба в глубине своих замыслов считаете невозможным, – ответил Иллар, и белое пространство вокруг них на мгновение дрогнуло. – Я предлагаю выход».
«Выход?» – в ментальном голосе Лиры прозвучала насмешка, смешанная с болью. – «Из вечной войны есть только один выход. Полное уничтожение. Либо твоего серого мира, Мортен, либо моего».
«Вы оба мыслите в рамках физического существования, – ответил Иллар. – В этом ваша фундаментальная ошибка. Вы пытаетесь навязать свои законы Вселенной, вместо того чтобы создать новую вселенную под свои законы».
Он поднял руку, и белое пространство вокруг них начало меняться. Из пустоты возникли миллиарды светящихся нитей, которые сплетались в сложнейшую, невообразимую структуру. Это была голограмма, но она казалась реальнее самой реальности. В центре ее медленно вращалась сфера размером с небольшую луну, испещренная каньонами, башнями и кристаллическими лесами из чистого света.
«Что это?» – спросил Мортен, и в его обычно бесстрастном голосе впервые прозвучало нечто, похожее на изумление.
«Это – "Лексикон"», – произнес Иллар.
«Я предлагаю не перемирие, не мир и не победу. Я предлагаю Великий Переход. Мы – вся наша раса, до последнего индивида – должны покинуть этот физический план бытия. Мы преобразуем наши сознания в чистый код и загрузим их в Лексикон. Это станет нашим новым домом. Нашей новой реальностью. Идеальный мир, созданный нами для нас самих, где не будет больше необходимости терраформировать планеты и гасить звезды».
Лира замерцала ярче, в ее эфирной форме читался протест. «Виртуальный мир? Тюрьма для разума? Отказ от плоти, от чувств, от прикосновения к живой материи?»
«Не тюрьма. Ковчег, – поправил Иллар. – И хранилище. Мы запечатаем в нем весь наш коллективный разум и, что самое главное, всю полноту Языка Зари. Его нельзя больше оставлять в этом мире. Он слишком опасен в руках тех, кто еще не прошел свой путь проб и ошибок. Мы превратим наше знание из оружия в библиотеку. И когда Лексикон будет завершен, а мы все будем внутри, мы отправим его в вечное путешествие по межгалактической пустоте. Безмолвный памятник нашей цивилизации и наш величайший дар молодым расам, которые смогут теперь развиваться без нашего разрушительного вмешательства».
Он сделал паузу, давая им осознать масштаб своего замысла. Это было не просто решение. Это был приговор. Элегантный, технологически совершенный и абсолютно окончательный. Акт самопожертвования галактического масштаба.
«Мы станем мифом, – тихо закончил Иллар. – Чтобы дать другим шанс стать реальностью».
«Самоубийство! – ее ментальный крик был полон боли. – Ты предлагаешь нам элегантное, высокотехнологичное самоубийство! Отказаться от плоти, от чувств, от непредсказуемой радости создания чего-то нового в этом мире? Запереть себя в холодной цифровой клетке, пусть даже и золотой? Это не дар! Это предательство самой Жизни!»Первой отреагировала Лира. Ее эфирная форма вспыхнула алым цветом гнева и протеста.
Ее фигура замерцала, угрожая распасться на мириады искр от переполнявших ее эмоций. Для нее, чья суть заключалась в творческом взаимодействии с физическим миром, идея вечного существования в виде кода была равносильна смерти.
Мортен же, наоборот, хранил молчание. Его идеальная геометрическая форма оставалась неподвижной, пока он анализировал план Иллара. Он не видел в нем ни трагедии, ни жертвы. Он видел в нем… возможность.
Спустя мгновение, которое показалось вечностью, он заговорил. Его голос был ровным и лишенным всяких эмоций, но в нем слышалось то, чего никто не ожидал – полное и безоговорочное одобрение.
«План гениален», – констатировал он.
Лира ошеломленно замерла, ее алое сияние сменилось на фиолетовый цвет изумления.
«Гениален в своей окончательности, – продолжил Мортен, игнорируя ее. – Иллар, ты, сам того не осознавая, нашел единственно верное решение. Ты предлагаешь избавить Вселенную от самой большой ее ошибки – биологической жизни с ее хаотичными эмоциями, иррациональными поступками и неизбежной тягой к саморазрушению».
Он повернулся к голограмме Лексикона, и в его восприятии она была не ковчегом, а идеальной операционной системой.
«Представьте, – его голос обрел почти гипнотическую силу. – Мир, построенный на чистой, незамутненной логике. Общество, где нет конфликтов, потому что нет эго. Нет страданий, потому что нет привязанностей. Каждый из нас станет узлом в совершенной нейросети, частью единого, всемогущего и вечного сверхразума. Это не смерть, Лира. Это следующая ступень эволюции. Мы станем богом, о котором вы, творцы, могли только мечтать, – богом, который никогда не ошибается».
Мортен с восторгом смотрел на Лексикон. Но он видел не библиотеку. Он видел идеальную, стерильную и абсолютно контролируемую Утопию. И он уже знал, что именно он, Великий Архитектор, станет тем, кто напишет ее конституцию и спроектирует ее законы. План Иллара давал ему шанс не просто победить в войне, а полностью искоренить саму возможность ее возникновения, уничтожив ее первопричину – свободу воли.
Слова Мортена повисли в белом пространстве, создав новую, еще более глубокую пропасть между ним и Лирой. Их идеологии были несовместимы. Иллар понял, что дальнейшие философские дебаты бессмысленны. План нужно было переводить из области теории в область практики.
«Твоя Утопия, Мортен, и твои страхи, Лира, – все это пока лишь гипотезы, – сказал он, возвращая внимание на себя. – Вопрос в другом. Возможно ли это?»
Он поднял руку, и рядом с ними в симуляции возникла четвертая фигура. Она не была ни световой, ни эфирной. Она была плотной, тяжелой, словно высеченной из астероида. Гуманоидный силуэт из базальта и самородного металла, чьи суставы светились, как жилы расплавленной магмы. Это был Тектон. Главный Фабрикатор. Мастер-Инженер, для которого не существовало понятий "добро" и "зло" – только "возможно" и "невозможно".
«Структура нестабильна в секторе Гамма-7. Требуется силовой каркас из нейтрония», – его "голос" был грохотом сдвигающихся тектонических плит.Тектон обвел присутствующих взглядом, лишенным интереса к их спору. Его интересовала только голограмма Лексикона, вращающаяся в центре.
«Прежде чем строить, Тектон, нам нужны инструменты, – сказал Иллар. – Инструменты, способные оперировать на субатомном и пространственном уровне. Создай их. Здесь. В симуляции. Покажи им».
Тектон кивнул. Для него это была простая и понятная задача. Он протянул свою каменную руку к пустоте. Пространство перед ним пошло рябью, как поверхность воды, а затем из этой ряби начал формироваться объект. Сгущая виртуальную материю, Тектон выковал Молот. Он был массивным, с рукоятью из темной, неизвестной породы и бойком, который казался черной дырой, поглощающей свет. Тектон легким движением развернул его и ударил по симуляции астероида, пролетавшего мимо. Не было ни звука, ни взрыва. Астероид диаметром в километр просто сжался до размера горошины, превратившись в комок сверхплотной материи. Это был инструмент абсолютной компрессии.
Затем Тектон разжал другую руку. Из его ладони вытянулась тончайшая, вибрирующая нить света, которая начала обрастать формой, пока не превратилась в лезвие Секиры. Это было лезвие, не имевшее толщины – мономолекулярный край, способный не резать материю, а разрывать связи самого пространства-времени. Тектон взмахнул Секирой. Перед ними в белой пустоте возник черный разрез – рана в реальности, за которой на мгновение показались чужие, невообразимые созвездия иного измерения. Это был инструмент абсолютного разделения.
«Инструменты могут быть созданы, – пророкотал Тектон, и виртуальные Молот и Секира растворились. – Структуру можно построить. Задача… интересна».
Он выполнил свою часть. Иллар посмотрел на Лиру. В ее сиянии читался благоговейный ужас перед этой мощью.
Он смотрел в то место, где только что были виртуальные прототипы. Но он видел не инструменты для строительства общего дома. В его холодном, рациональном сознании Молот уже выковывал незыблемые законы его идеального мира, а Секира – навсегда отсекала от него все лишнее: инакомыслие, хаос, эмоции.Но по-настоящему пугающим был взгляд Мортена.
И свободу.
Глава 5: (Настоящее) Первое Слово и Ответная Реакция
Поздний вечер превратился в ночь. Часы показывали второй час, но ни Алексей, ни Елена не замечали времени. Гостиная Алексея превратилась в военный штаб. На огромном 4К-мониторе, обычно занятом рядами клинописи, теперь висело одно-единственное изображение – увеличенный до предела оттиск символа, который они извлекли из шарика полимера.
Он гипнотизировал. Идеальная, чужеродная геометрия, которая казалась одновременно и простой, и бесконечно сложной.
«Может, это подпись? – уже в третий раз предположила Елена, нервно расхаживая по комнате с чашкой остывшего кофе. – Знак какой-то тайной группы? Как у масонов».
«Масоны использовали циркуль и наугольник, – безэмоционально ответил Алексей, не отрывая взгляда от экрана. – Узнаваемые, антропоморфные символы. Это… другое. Здесь нет ничего человеческого. Ни одной кривой, нарисованной от руки. Только математика».
Его пальцы летали над клавиатурой. Он поворачивал изображение, накладывал на него "золотое сечение", анализировал углы и соотношение длин. Это была не буква. Не иероглиф в земном понимании. Это была диаграмма. Формула, облеченная в графическую оболочку. Идеограмма, несущая в себе не звук, а целое понятие.
«Но какое?» – прошептала Елена, словно прочитав его мысли.
«Неизвестно, – отрезал Алексей. – Это слово, вырванное из контекста. Все равно что дать тебе одну букву "Щ" и попросить угадать все произведение Достоевского. Нам нужны другие "буквы"».
Он снова и снова просматривал распечатанные фотографии артефактов из "Термолэндов" по всей стране. Изображения были глянцевыми, рекламными, снятыми так, чтобы выглядеть загадочно и привлекательно, а не информативно. Детали тонули в художественно выставленном свете и тенях.
«Качество ужасное, – процедил он сквозь зубы. – Я не вижу точно, какие там символы. И совпадают ли они».
Он чувствовал себя запертым. Ключ был, но он не подходил ни к одной известной двери. А другие ключи были разбросаны по всей стране, скрытые за тысячами километров и глянцевой мишурой спа-курортов. Он ощущал интеллектуальное удушье, бессилие, которое было для него страшнее любой физической угрозы. Загадка была прямо перед ним, но она была неполной. И это сводило его с ума.
Алексей встал из-за стола и прошел к окну. Его мозг требовал перезагрузки. Он уставился на редкие огни ночного кампуса. Тишина. Порядок. Все, как он любил. Но внутри у него бушевала буря фрустрации.
«Может, мы не там ищем?» – голос Елены за спиной заставил его обернуться. Она сидела на диване, свернувшись калачиком, и смотрела в свой телефон. – «Ты ищешь в научных базах, в архивах… Ты думаешь как ученый. А надо думать как Митя».
Алексей нахмурился. «Митя был программистом. Он бы тоже искал в базах данных».
«Нет, – возразила она, и в ее голосе впервые за вечер появилась твердость. – Митя был еще и хакером. И геймером. Он знал, что самую важную информацию иногда прячут на самом видном месте. Не в секретных архивах, а в коде главной страницы сайта. Не в манускриптах, а в описании к предмету в игре. Он искал бы там, где никто не догадается искать серьезно».
Она подняла на него глаза.
«Давай посмотрим не там, где должна быть информация. А там, где она есть. Открой их сайт. Их инстаграм. Прямо сейчас».
Идея показалась Алексею абсурдной. Искать ключ к инопланетному языку в рекламных материалах спа-центра? Это было все равно что искать доказательство теоремы Ферма в каталоге IKEA. Но что-то в уверенности Елены заставило его вернуться к компьютеру. От безысходности он был готов проверить даже самую идиотскую гипотезу.
Он открыл официальный сайт «Термолэнда». Глянцевый, вылизанный, с улыбающимися семьями и обещаниями «перезагрузки для души и тела». Он брезгливо прокрутил страницу вниз, к разделу «Наши Артефакты». Кликнул.
На экране появилась галерея профессионально снятых скульптур. Царь-Жаба. Молот Демиурга. Секира Велеса. Все они были сняты в драматическом свете, с размытым задним фоном, чтобы подчеркнуть их «мистическую» ауру. Алексей начал было закрывать страницу, но Елена остановила его.
«Подожди. А их инстаграм? Там должны быть фото от посетителей. Они не такие художественные».
Это была дельная мысль. Хештег #термолэнд, #чудорядом. Тысячи фотографий. Улыбки, селфи в халатах, дети, плещущиеся в бассейне… И среди всего этого цифрового мусора, который Алексей так презирал, они начали находить то, что искали.
Любительские фотографии артефактов. Снятые с другого ракурса. С плохим освещением. Но именно поэтому – более честные. И на одной из них, сделанной в «Термолэнде-Путилково»… они это увидели.
Это была обычная фотография, одна из сотен. Молодая пара делала селфи на фоне артефакта "Гном-Хранитель Врат". Освещение было неудачным, лица – пересвечены вспышкой, но сам артефакт на заднем плане был виден достаточно четко. И Алексей замер.
«Увеличь, – приказал он, его голос стал резким. – Вот этот участок. У основания».
Елена коснулась экрана телефона, растягивая изображение. Качество было ужасным, пиксели расплывались в грязные квадраты. Но даже сквозь этот цифровой шум можно было разглядеть то, что они искали.
На толстой гранитной плите, на которой сидел бронзовый Гном, хаотично лежали несколько стилизованных под древность бронзовых плашек-рун. Большинство из них тонули в тени. Но одна, на которую удачно упал свет от лампы, была видна отчетливо.
И на ней был их символ. Тот самый. Идеальный круг, пронзенный вертикальной осью.
Но он был не один.
Рядом с ним лежала другая руна – треугольник, стоящий на горизонтальной линии. А чуть поодаль – еще одна, похожая на молнию, разрывающую круг.
«Контекст…» – выдохнул Алексей, откидываясь на спинку кресла. Его мозг заработал с бешеной скоростью, выстраивая новые связи. «Это не просто символы. Это слова. Слова в предложении».
Он вскочил и начал расхаживать по комнате, жестикулируя, как будто читал лекцию невидимой аудитории.
«Они лежат в одном месте, на одном артефакте. Значит, они семантически связаны. Один из них – наш, который был на Сфере. Другие – с ним в одном ряду. Это как Розеттский камень, только расколотый на куски и разбросанный по всей стране! Чтобы понять один символ, нужно собрать их все!»
Елена смотрела на него, завороженная этой внезапной вспышкой энергии. Отчаяние на ее лице сменилось азартом.
«Значит… мы поедем туда? В Путилково?»
«В Путилково. В Ярославль. В Новокузнецк, – Алексей загибал пальцы. – Везде, где есть уникальный артефакт. Мы должны собрать их все. Не просто сфотографировать. Нам нужны точные слепки».
Он остановился и посмотрел на Елену. Его глаза горели холодным огнем.
«Митя был прав. Он говорил, что структура данных является частью информации. Рекламные фото бесполезны. Нам нужно физическое присутствие. Нужно снять точные оттиски, как это сделал он. Только так я смогу проанализировать микроструктуру, понять способ их нанесения… Возможно, в самом методе гравировки скрыт еще один ключ».
Он вернулся к компьютеру и вывел на экран карту России. Впервые за много часов это была не бессмысленная работа, а составление плана экспедиции. Лингвистического крестового похода. Он начал вбивать в поисковик адреса филиалов "Термолэнда", отмечая их на карте.
Наконец-то у них появился путь. Четкий, логичный, последовательный.
И он еще не знал, что по этому пути уже идет кто-то другой.
Алексей был полностью поглощен своей задачей. Азарт первооткрывателя, самое сильное из всех доступных ему чувств, полностью вытеснил и горе, и усталость. На большом мониторе карта России покрывалась сетью из точек и предполагаемых маршрутов. Путилково, Зеленоград, Ярославль… Он просчитывал логистику, время, необходимое для каждой "операции", бормоча себе под нос что-то о составе полимера и портативном спектрометре.
Елена наблюдала за ним несколько минут, чувствуя, как его уверенность передается и ей. Впервые с момента известия о смерти Мити она почувствовала не бессилие, а надежду. Она встала, чтобы налить себе стакан воды, и подошла к огромному панорамному окну, выходившему на парковку.
Город почти спал. Лишь редкие машины проносились по Долгопрудному шоссе. Большая часть парковки тонула в темноте, и только один участок в дальнем конце освещался одиноким, высоким фонарем, изливавшим нездоровый оранжевый свет.
И прямо под этим фонарем стоял темный, ничем не примечательный седан.
Сначала она не обратила на него внимания. Но потом что-то в его неподвижности, в том, как он стоял отдельно от других машин, ближе к выезду, зацепило ее взгляд. Двигатель был выключен. Фары погашены. Но у нее возникло стойкое, иррациональное чувство, что внутри кто-то есть. И этот кто-то смотрит прямо сюда, на их окна.
«Лёша», – позвала она негромко.
«М-м?» – не отрываясь от монитора, отозвался он.
«Там машина, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. – Странная. Стоит уже давно, я ее раньше видела».
Алексей раздраженно вздохнул и на секунду обернулся.
«Елена, это парковка на тысячу мест. Здесь сотни машин, и девяносто процентов из них – темные седаны. Паранойя – плохой помощник в анализе. Не отвлекай».
Он снова отвернулся к своей карте. Елена хотела возразить, но промолчала. Возможно, он был прав. Возможно, это просто усталость и нервы. Она уже собиралась отойти от окна, когда карман Алексея издал короткий, резкий звук уведомления. Не мелодия звонка, а системный сигнал.
Он вытащил телефон и посмотрел на экран. Его лицо, до этого оживленное, стало сосредоточенным.
«Что там?» – спросила Елена.
Алексей поднял на нее глаза.
«Умный дом, – медленно произнес он. – Датчик движения на подземном паркинге сработал в моем секторе. Активирован режим видеонаблюдения».
Ему на телефон пришло размытое изображение с камеры. Кто-то прошел мимо его парковочного места.
«Черт, – сказал он с досадой, не связанной ни с какой угрозой. – Я забыл в машине внешний диск с архивами угаритских табличек. Всю ночь работал, и оставил на сиденье. Идиот».
«Я сейчас», – бросил Алексей, направляясь к двери.
«Подожди!» – Елена шагнула ему наперерез, ее голос был полон внезапной тревоги. – «Лёша, не ходи. Мне не нравится это. Та машина наверху… это уведомление… Давай дождемся утра».
Алексей остановился и посмотрел на нее с оттенком снисходительного раздражения.
«Елена, я ценю твою заботу, но давай будем рациональны. Какой-то ночной гуляка прошел мимо моей машины. Наверху стоит обычный автомобиль. Связывать эти два факта – классическая логическая ошибка, post hoc ergo propter hoc. После этого – не значит вследствие этого. Диск нужен мне для работы сейчас. Я вернусь через пять минут».
Он мягко, но настойчиво обошел ее и вышел в коридор. Лифт прибыл мгновенно, его двери беззвучно открылись, приглашая в освещенную стальную коробку.
Подземный паркинг "Физтех-Сити" был царством тишины, бетона и порядка. Гулкое, пустое пространство, где каждый шаг отдавался эхом. Тусклые люминесцентные лампы под потолком бросали длинные, уродливые тени от массивных опорных колонн. Воздух был холодным и пах бетоном и выхлопными газами.
Машина Алексея стояла в его обычном секторе, недалеко от лифта. Он ускорил шаг, его мысли уже вернулись к рабочим архивам на диске. Он нажал на кнопку ключа, и автомобиль приветственно моргнул фарами.
В этот самый момент из-за поворота, из неосвещенной части паркинга, раздался оглушительный рев стартера. Звук был настолько внезапным и громким в этой гулкой тишине, что Алексей инстинктивно обернулся на него.
И увидел несущуюся прямо на него смерть.
Из темноты, без включенных фар, как гигантское хищное насекомое, вылетел черный внедорожник. Огромный, тяжелый, он набирал скорость с ужасающим ускорением. Расстояние сокращалось с немыслимой быстротой.
Времени на раздумья не было. Интеллект отключился. Сработали древние, как мир, рефлексы.
В последнюю долю секунды, когда решетка радиатора была уже в паре метров от него, Алексей, не думая, оттолкнулся от пола и бросил свое тело в сторону, в узкое, спасительное пространство между своей машиной и толстой бетонной колонной.
С оглушительным визгом шин внедорожник пронесся мимо. Раздался скрежет металла – тяжелый бок машины чиркнул по колонне, высекая сноп искр, и с треском снес зеркало заднего вида у припаркованного рядом автомобиля. Удар был такой силы, что сработала сигнализация, ее вой заполнил паркинг, отражаясь от стен.
Не останавливаясь, даже не сбавляя скорости, внедорожник пронесся по прямой и скрылся в темноте выездного пандуса.
Наступила тишина, прерываемая лишь надрывным воем сигнализации.
Алексей стоял, прижавшись спиной к холодному, шершавому бетону колонны. Ноги не держали. Он тяжело дышал, пытаясь загнать обратно в грудь бешено колотящееся сердце. Адреналин затопил кровь, обострив чувства до предела. Запах жженой резины и пыли казался невыносимо резким.
И в этой оглушающей тишине его мозг, придя в себя после животного ужаса, с ледяной, кристальной ясностью сложил два плюс два.
Темная машина, которую Елена видела наверху, на парковке. Это был наблюдатель. Они ждали, пока он выйдет из дома, пока он спустится вниз. Они знали, куда он пойдет.
Это не было случайностью. Это не было ошибкой. Это была скоординированная, хладнокровно спланированная попытка убийства.
Он смотрел в темный проем пандуса, куда скрылся внедорожник. Его интеллектуальное упражнение, его элегантная головоломка только что получила самое жестокое и неопровержимое физическое доказательство. И это доказательство пахло смертью.
Теперь это не просто расследование.
Это была война.