Кольцо желаний
© Левонесова К., 2025
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2026
Глава 1
Несколько лет назад я измерила расстояние от ванной до моей кровати. Получилось одиннадцать шагов. Считала просто из интереса, решив вычислить площадь квартиры таким странным способом.
Когда я почти полностью потеряла зрение, то вновь начала считать расстояние. От кровати до ванной – двадцать четыре, ведь шаги стали чуть меньше, осторожнее. От дверей дома до магазина – тысяча пятьдесят три. Иногда, когда мама вела меня чуть быстрее, шагов становилось меньше на три десятка.
Мне говорили, что я должна интуитивно понимать, какое расстояние нужно пройти. У меня пока не получалось, поэтому я считала всё, что только можно: сколько сделала шагов, сколько раз подняла и опустила ложку, пока ела суп, сколько минут провела в одиночестве. С момента, когда я потеряла зрение, мой маленький мир превратился в череду чисел.
Десять ступеней в подъезде, одиннадцать шагов до папиной машины, двадцать три минуты до большого супермаркета, куда мы ездили почти каждые выходные, чтобы закупиться на неделю вперёд. Два десятка яиц, три пакета молока, семь яблок – по одному на каждое утро, и другие продукты. На кассе мы всегда ждали, когда аппарат продавщицы пропищит на каждый штрих-код. В прошлую субботу я насчитала пятьдесят семь «пиков». Потом мы проходили сорок восемь шагов до машины и вновь добирались до дома за двадцать три минуты. Удивительно, что каждый раз мы укладывались в одно и то же время.
Привычка считать не давала сойти с ума. Врачи почти с детства твердили, что слепота неизбежна, что нужно к этому готовиться. Я кивала и была уверена, что они говорят не обо мне. Или обо мне, но заглядывают куда-то далеко в будущее, когда я стану седой старушкой у камина и зрение будет не так уж и необходимо.
Лет в тринадцать я заметила, что мой мир слишком быстро погружается в темноту. А затем в какой-то момент поняла, что больше не могу читать. Толщина очков увеличивалась, лица друзей и родителей становились всё более размытыми. Вместо мамы по дому ходило какое-то рыжее облачко, а папа и вовсе сливался с серыми обоями. Я попросила родителей одеваться ярче, чтобы я могла находить их даже в толпе.
Теперь мне это не требовалось: я никогда не оказывалась одна. Когда выходила на улицу, мама держала меня за руку. Папа тоже наверняка приглядывал.
– Аврора, ты готова?
Ах да, лучше всего я различала родителей по голосу. Вот сейчас, например, меня позвала мама. У неё голос громкий, высокий, даже если старается говорить спокойно. Наверное, она могла бы петь в опере, если бы её не тошнило от классической музыки.
– Милая, ты идёшь? – Теперь голос приблизился. Я могла точно сказать расстояние до источника звука: пять шагов. Ровно столько от моей кровати до дверей, в которых стояла мама.
– Конечно. Извини, я дочитываю книгу. Ещё семь минут.
Я сказала «дочитываю» из принципа. Теперь мне оставалось только слушать аудиокниги. Это тяжело: интонация читающего никогда не совпадала с моим внутренним голосом, мозг отказывался улавливать смысл. Вот и сейчас: последние полчаса я слушала «Евгения Онегина», но не поняла ни строчки. Опять отвлекалась.
Встала, положила руку на стену. Так удобнее идти. Наверное, от моих прикосновений в обоях однажды протрутся полосы, и по их толщине можно будет вычислить, куда я чаще всего ходила: от спальни до кухни часто, не меньше десятка раз за день; в ванную – поменьше, раза три. В спальню родителей я не заглядывала уже несколько недель. Даже не помнила, сколько шагов до их кровати, где в детстве я так любила прыгать с подушкой наперевес.
– Я готова, мам, – дойдя до кухни, подала голос.
– Хорошо, – одновременно ответили родители.
Здорово, что они понимали мою невысказанную просьбу. Каждый раз, появляясь в комнате, я говорила какую-нибудь ерунду: «вот и я», «что делаете?», «как дела?». Каждый, кто находился в этой комнате, что-нибудь отвечал. Так я узнавала, кто здесь.
– Нам обязательно ехать? – неуверенно спросила я. Может, они ещё передумают?
– Мы же давно об этом договаривались! – отозвался папа. Даже когда он пытался говорить нежно, получалось возмущённо, а то и грубо. Такой вот у него голос, как наждачная бумага.
– Да, ты прав. Мне нужно общение с другими инвалидами, иначе съеду с катушек.
Наверняка они сейчас обменялись взглядами «опять дочь возмущается». Ну да, это стало моей второй натурой. Сложно верить в радужный мир, если больше не можешь различать цвета.
– Ладно, простите. – Я нащупала ногой стул и села. – Просто папа сам сказал, что в этом реабилитационном центре одни старики.
– Есть ребята и помоложе, – вступилась мама.
– О чём мне с ними говорить? Я помню, как приехала туда в прошлый раз. Меня посадили с какой-то тёткой. Она спросила, как меня зовут и что я люблю. Я сказала, что обожаю зелёный цвет. А она даже не знала, что такое зелёный цвет и чем он отличается от розового! О чём с ней говорить?
Родители устало вздохнули в унисон. Конечно, они не понимали меня. Кто-то из знакомых наплёл им, что слепой девчонке полезно общаться с такими же, как она. Будто бы чужая жизнь должна стать для меня примером, что нельзя опускать руки.
Очнитесь! Я несколько лет назад узнала, что скоро ослепну. С этой мыслью я успела переругаться, наплакаться и, в конце концов, смириться. Только вот родители не верили. Думали, наверное, что я попытаюсь наложить на себя руки от одиночества или сотворю ещё какую-нибудь глупость. Ха! Не дождутся.
– Аврора, если хочешь, можем не ездить, – смиренно произнесла мама.
– Правда? – Я даже не попыталась скрыть недоверия.
– Если ты думаешь, что тебе это не нужно…
– Ура! Пап, ты не против?
Мне захотелось обнять их обоих, но я только примерно понимала, где они сидят.
– Раз уж мы всё равно собрались, давайте куда-нибудь выберемся, – предложил он.
Сегодня мой день! Мы выбрали поездку в торговый центр. Мама решила, что мне пора обновить гардероб. Сказала, за зиму я сильно вытянулась. Интересно, как я теперь выглядела? Каждый раз, когда я пыталась вспомнить своё лицо, видела только отдельные детали. Нижняя губа с аккуратным шрамом – ещё в детстве укусила собака. Нос с горбинкой – стукнулась лет в десять, не заметив стену. Огромные ресницы, которым каждая знакомая женщина обязательно делала комплимент. Я свои ресницы терпеть не могла, в детстве даже обрезать хотела. Красивая рамка для невидящих глаз.
Обувь на плоской подошве, рюкзак за спиной, складная тросточка и тёмные очки – вот так я выглядела теперь.
– Мам, а давай проколем мне бровь? – предложила я, пока она обувалась.
– Это ещё зачем?
– Ну, все запрещают детям прокалывать бровь, потому что от этого портится зрение. Но мне-то хуже уже не будет?
– Будет, когда надеру тебе уши! Не говори ерунды, Аврора. Нечего носить железки на лице, – возмутилась мама.
Самое грустное, что без её ведома я даже сбежать и сделать пирсинг не могла. Или татуировку. Не то чтобы мне действительно этого хотелось, но всё равно грустно. Ничего сама не могла.
Десять ступенек в подъезде, одиннадцать шагов до машины. Папа, как всегда, вышел пораньше и подогнал её поближе ко входу.
– Шёл дождь? – спросила я.
– Нет, но на небе тучи, – ответила мама и распахнула дверцу машины. Пришлось отпустить мамину руку и забраться в авто.
Запах дождя я всегда угадывала безошибочно, как и аромат зимы.
До торгового центра добрались быстро. Уточнила у папы – всего за тринадцать минут. К моей привычке всё считать родители относились снисходительно: чем бы дитя ни тешилось.
– Какие джинсы хочешь? – поинтересовалась мама.
– Чёрные.
Не удивлюсь, если она давно покупала что-то на свой вкус, а цвет у меня спрашивала ради приличия. Однажды случится чудо, ко мне вернётся зрение, и я увижу свой гардероб: весь в розовых рюшечках и с платьишками в горошек. Фу!
Мы слонялись по торговому центру не меньше часа, изредка заходили в магазины, где приходилось что-то мерить. Шум меня забавлял. Быстрые шаги, рекламные слоганы, спокойная музыка, случайно услышанные фразочки. Мир вокруг жил! Я шла, держа маму за руку, и прислушивалась ко всему, до чего могла дотянуться.
– Ты идиот! Просто подойти к нему сзади и вытащи омен из кармана. Ты вор или нет? Почему я должна тебя учить?
Фраза, выхваченная из общего шума, заставила меня замереть. Мама, ведущая меня за руку, тоже остановилась.
– Аврора, всё нормально?
– Да, просто учуяла вкусный запах.
– Мы как раз возле фудкорта, хочешь что-нибудь?
Я кивнула. Я ненавидела фастфуд: вечно пачкалась, жуя бургеры, и выглядела, должно быть, очень нелепо. Но если это поможет мне задержаться здесь…
– Ты простая, как табуретка! Омены повышают внимание, сама знаешь. Если такая умная, пойди и вытащи сама! – громко возмущался парень. Кажется, они спорили уже давно.
А вот девушка отвечала спокойно:
– Я не могу. Прорицателям нельзя брать омены без спроса. Я нашла его хозяина, а ты должен достать амулет.
– У тебя бы определённо получилось, Анька, потому что доставать ты точно умеешь! Меня, например!
– Идиот, – не выдержала девушка.
– Курица!
– Как ты меня назвал?!
– Да нет же, тот мужик возле аниматора-курицы! Пошли к нему, бегом!
Возмущённая парочка исчезла из моей зоны слышимости.
Неужели я действительно подслушала, как ругались воришки? Забавно, что никто другой не обратил на них внимания.
Мама продвинула меня на два шага. Похоже, мы стояли в очереди: впереди пробивали заказ, со всех сторон обсуждали, что выбрать. Ещё и этот запах картошки фри! С тех пор как я лишилась зрения, у меня обострились все оставшиеся чувства. Справляться с голодом стало значительно сложнее.
Мама выбрала какую-то еду и усадила меня на пустое место. Я ощупала границы стола – небольшой, круглый. В середине коробочка с салфетками: сразу вытащила пять штук. Сложно есть аккуратно, если не видишь, что подносишь ко рту.
– Он ничего и не заметил!
Я чуть не подпрыгнула от радости. Это голос того парня-воришки, они вернулись! Хотя бы перекус не будет таким скучным, как обычно.
Парочка расположилась за соседним столиком, шагах в пяти. Мне даже не пришлось прислушиваться, чтобы различить их голоса из десятка других.
– Так для кого, говоришь, этот омен? – поинтересовался воришка.
– Просто отнесём в Антиквар, там уже решат, что с ним делать. Дай посмотрю!
Что-то звякнуло. Почему-то я представила металлический ремешок наручных часов. В детстве я часто таскала у папы такие часы и бесконечно отсчитывала секунды.
– Рэм, ты чувствуешь что-нибудь, когда берёшь в руки омен? – спросила девушка. Вроде бы он называл её Аней.
– Ничего особенного. А ты?
– Это сложно описать. Каждый раз, когда я касаюсь чужого омена, у меня дрожь по всему телу. Как если бы я была почти закончившейся батарейкой, и тут кто-то подключил меня к аккумулятору. Энергия бежит по венам. Ощущение, будто я могу всё на свете!
– Ань, ты вроде на электрика учишься?
– Это к делу не относится! Я тебе душу раскрываю, а ты…
Я невольно хихикнула. Ссорились, как два болвана.
Раздался сигнал телефона. Парочка мгновенно перестала ругаться.
– Пришёл приказ. Омен отдадим прямо сейчас.
Это сказала девушка. Звук двух отодвигающихся стульев – и парочка исчезла. Зато подошла мама и поставила передо мной поднос с едой.
Подслушивая чужие истории, даже маленькие частички чужой жизни, я отвлекалась от своей, унылой и тёмной. Воришка с девушкой ушли, и чувство радости вместе с ними. Мне оставалось только быстро доесть безвкусную пищу и спросить:
– Где папа? Уже домой хочется.
Мама тут же позвонила ему. Мы встретились в середине торгового центра и вместе отправились к машине. Я держалась за маму: не хотелось доставать трость и привлекать внимание. Тёмных очков, которые не снимала даже в помещении, вполне достаточно. К тому же я пока не очень хорошо управлялась с тростью.
Интересно, сколько шагов от эскалатора до парковки? Один, два, три…
– Ир, гляди, что нашёл. – Папина фраза сбила со счёта. Мы остановились. Что-то звякнуло в его руке.
– Надо отдать в гардероб, вдруг кто-то будет искать, – сказала мама.
– Это старьё? Ты посмотри на них, они же явно никакой ценности не представляют. Не работают даже.
Находка звенела в руках папы, словно он перебирал какие-то болтики. Что же он нашёл?
– Пап, что это?
Он взял меня за руку и вложил в ладонь что-то холодное, металлическое. Браслет?
– Это часы, Аврора. Старые, у моего деда были похожие. Только они не работают. Хотя нет, я вспомнил! Их нужно заводить. Вот, смотри, тут сбоку есть механизм.
Папа направил мои пальцы на маленькое ребристое колёсико. Я провернула его несколько раз с тихим потрескиванием, будто старую шкатулку завела, и приложила часы к уху, чтобы убедиться: идут. Мерно отсчитывают секунды.
– Работают. Круто! – восхитилась я. В моих руках подрагивал и потрескивал живой организм. Ремешок на этих часах состоял из десятка холодных пластинок, звук от их соприкосновений такой же, как я слышала у тех воришек в руках!
– И всё же нужно вернуть их хозяину, – неуверенно настаивала мама.
– Хорошо, – согласился папа, но часы у меня не забрал. – Только оставлять я их никому не буду. Подойду к администрации, дам свой номер. Если кто-то будет искать, пусть позвонит мне и опишет часы. Аврора, поверни-ка их обратной стороной, вдруг есть гравировка?
Я протянула руку. Не уверена, повернула ли часы нужной стороной. Папа хмыкнул.
– Их владелец какой-то сумасшедший.
– Почему? Что там написано?
– Тут написано «собственность Немой Жрицы», – прочитал он. – Может, сектанты?
– Собственность Немой Жрицы попала в руки слепой девчонке. – Я улыбнулась своему открытию и сжала часы в руках. Настроение почему-то улучшилось. Мне даже показалось, что я чувствовала биение часового сердца в кулаке. Неужели это секундная стрелка так сильно дёргалась?
Папа ушёл к администратору, а мама медленно повела меня к машине.
Тук-тук-тук. Я слышала каждый маленький удар часов, и это биение совпадало с моими шагами. Двадцать пять, двадцать шесть…
Мы вышли на парковку. Я поняла это по шуму заведённых двигателей и прохладному ветерку. Под торговым центром находилась огромная парковка, и в детстве мне казалось, что здоровенное здание однажды рухнет на крыши автомобилей. Сейчас чувство тревоги тоже не отступало, но по другой причине: здесь опасно. Если в магазине мама могла ненадолго оставить меня, пока выбирала продукты, то здесь как будто не было безопасных мест.
Тридцать три, тридцать четыре… часы перестали биться.
– Мам, стой! – Я дёрнула её так резко, что сама испугалась.
Звук тормозов. Едкий запах выхлопного газа ударил в нос. Я закашлялась. Мама вцепилась в мою руку.
– Аврора! Ты в порядке?
Она начала меня ощупывать, словно проверяя, все ли конечности на месте. Мне показалось, что она даже всхлипнула.
– Ты чего, мам?
– Н-ничего… Идём, Аврора. Всё в порядке.
Я услышала, как сзади открылась автомобильная дверца, и мужской голос закричал на нас, а потом спешно сел обратно и с визгом колёс уехал.
«На дорогу смотрите, овцы!» – Это я разобрала из его возмущений. Ой. Так нас что, чуть не задавили?!
Мама судорожно обнимала меня, а я всё не могла понять: что случилось-то? В нас чуть не врезалась машина? Впрочем, неудивительно, что мама даже не стала об этом говорить, наверное, так она берегла меня от плохого. Хорошо, что я остановилась завести часы. Похоже, нас это спасло.
– Ира, тебя не задело?
Взволнованный голос папы. Он подбежал и начал успокаивать маму. Наверное, он шёл как раз за нами и всё видел. Я оказалась в центре событий, но мне про них решили не рассказывать. Будто сама не догадаюсь по их реакции!
Мама торопливо подвела меня к машине, словно боялась, что опять внезапно выскочит безумный водитель. Только когда мы оказались на заднем сиденье, она облегчённо вздохнула. Я чувствовала, как у неё тряслись руки. Папа сел за руль, но мы почему-то не двигались.
– Пап?
– Да. Сейчас. Просто дай мне прийти в себя…
Он завёл машину, но мы всё ещё не двигались.
– Вот бы притормозил этот урод, я бы ему… – Папа сдержался и не продолжил.
Я ощупывала часы. Всё дело в них. Они остановились, я явно это почувствовала. Только из-за них я замерла сама и дёрнула маму.
Сейчас секундная стрелка вновь бежала вперёд, позволяя мне чувствовать её движение.
Но ведь я не успела завести часы! Они заработали сами?
Глава 2
Остаток дня прошёл как обычно. Папа осмотрел часы и даже нашёл их модель в интернете. Сказал, такие во времена СССР делали, в Беларуси. С фиолетовым циферблатом и золотыми цифрами и стрелками.
«Хотя это, наверное, латунь», – поправил сам себя папа, описывая часы.
Мне нравилось, что теперь не нужно было отсчитывать секунды самостоятельно – часы делали это за меня. Секундная стрелка трещала, быстро и шумно пробегая по циферблату. Когда сдвигалась минутная, часы аж содрогались! Интересно, неужели все наручные часы такие громкие или просто мои чувства настолько сильно обострились? Я слышала тиканье, даже когда не подносила циферблат к самому уху.
– Аврора, ты училась сегодня? – прозвучал строгий голос мамы.
Она вечно изображала из себя серьёзного педагога, но зря. Даже если прямо сейчас я сказала бы ей «не хочу учиться, хочу жениться!», мама только ахнула бы и убежала просить помощи папы.
Впрочем, я так не говорю.
– Училась. Читала. И считала, и писала! – ответила я.
Уроки были сделаны давно. Монотонный голос в аудиоучебнике надоел. Я вертела в руках кнопочный плеер, параллельно пытаясь вспомнить, куда подевала карандаш. Вроде бы сунула в органайзер?
Нащупала крутящуюся подставку. Нужно попросить папу, чтобы он сделал её неподвижной. Линейка, холодный металл ножниц, шуршащий набор скрепок. Всё это мне больше не понадобится, надо было выбросить, но я никак не могла настроиться, чтобы избавиться от хлама. Раньше мне нравилось рисовать или делать что-нибудь руками, но теперь приходилось искать другие развлечения.
Карандаш! Шестигранная поверхность, резинка на конце, отломленная до металлического ободка. Этот скол я успела выучить на ощупь, и свой карандаш отличила бы от тысячи похожих.
В наушниках побежала череда звуков, коротких и длинных.
Ти-ти-тааа-ти, тааа-ти-тааа-тааа…
Эту задумку мы с папой исполнили недавно. Когда я более-менее изучила шрифт Брайля, этого оказалось мало. Принтер, печатающий этим шрифтом, стоил слишком дорого, а учебников или книг для слепых и вовсе невозможно было найти. Разве что в специальных библиотеках, куда ездить у меня никак не получалось. Некоторых книг, которые меня интересовали, не было в аудиоформате. Можно было, конечно, озвучивать через программу, но мне настолько не нравился неживой машинный голос, что я мгновенно теряла интерес.
Тогда-то мы и решили, что Брайль – не единственный вариант. Папа нашёл для меня программу, которая любой текст диктовала азбукой Морзе. Поначалу в голове была каша из коротких и длинных сигналов, самоучитель едва помогал, а заниматься со мной никто из родителей не мог – они сами азбуку Морзе не знали. Но пара месяцев усердных занятий – и вот я уже без труда понимала короткие тексты.
Пока что слушала русские народные сказки. «Переводчик» в голове превращал сигналы в буквы, не приходилось даже напрягаться. А главное – не было этого занудного дикторского голоса, как в аудиокнигах!
Жаль, что я не могла самостоятельно загружать нужные книги в плеер, приходилось просить папу. Да и большие тексты в таком формате слушать неудобно, голова начинала болеть. Со временем я привыкла и к программному роботизированному голосу, но иногда слушала что-нибудь на Морзе – просто так, ради интереса.
«Жили они долго и счастливо», – это предложение морзянка передавала секунд двадцать. Дослушивать я не стала – все сказки заканчивались одинаково хорошо, аж тошнит. Всё у героев здорово, все счастливы. Принцесса съела волшебную грушу и излечилась от смертельной болезни. Я вот даже не умирала, так где же моя груша? Где принц, который меня спасёт? Где верные слуги?
Я отложила плеер и вышла из-за стола. Два шага до кровати, ещё три до двери.
Я давно смирилась, что жизнь – это не сказка. Моя уж точно. Надеялась, что врачи ошиблись с диагнозом – дистрофия сетчатки, – верила, что обязательно попаду в ничтожный процент людей, которые теряли зрение не полностью. Когда это всё же не произошло, молилась, что родители найдут выход и вылечат меня. Каждый раз чуда не случалось.
Привычно коснулась рукой дверного косяка и повернула налево. До кухни десять шагов по коридору и ещё пять после поворота. Этот участок я проходила свободно, даже за стену не держалась.
Пару месяцев назад мама в очередной раз аккуратно заговорила о моей болезни. Наверное, они с папой постоянно мониторили новости, а со мной делились только самым важным и позитивным, чтобы я поверила в светлое будущее. Мама рассказала, что людей с моим диагнозом начали лечить, но пока только проводились эксперименты за границей. Чтобы их оплатить, понадобилось бы продать квартиру – и денег всё равно не хватило бы.
– Зато поиски уже начаты! Ты не до конца жизни останешься без зрения! Потом эти операции будут дешевле, мы с отцом успеем накопить… – Тогда мама очень воодушевилась. Я кивала и пыталась улыбаться. Только я лучше всех знала, что мне не выбраться из вечной темноты.
Шесть шагов, семь… привычно вытянула руку в сторону, чтобы коснуться стены. Стены справа не оказалось.
От неожиданности я даже остановилась. Неужели так сильно задумалась, что сбилась со счёта?
Ещё два шага. Три. Четыре. Стен не было! Ни справа, ни слева.
– Мам!
Ноги затряслись. Я опустилась на колени и поползла по коридору, выставляя вперёд руку, чтобы не стукнуться. Под коленями – гладкий пол, будто по стеклу ползла. И это вместо привычного бабушкиного ковра!
– Мама! Папа! – Голос дрожал.
Я сменила направление и поползла в другую сторону, но невидимые стены словно убегали от меня.
Позади раздался мамин голос. Она не спешила ко мне на помощь, да и вообще будто меня не слышала. Говорила о чём-то тихо, шёпотом. Я поднялась и пошла на голос, выставив руки вперёд. Часы на запястье стучали медленно, раз в десять секунд.
– Конечно, всё будет хорошо, милая. – Я наконец смогла различить мамины слова.
– Ай!
Я запнулась обо что-то. Это даже обрадовало: наконец хоть какой-то предмет в мире без стен. Я наклонилась и нащупала деревянную тумбу. Нет, сундук! Такой был у меня в детстве, там хранились все игрушки.
– Тебе нужно носить эти очки, пока доктор не решит, что с тобой делать, – проговорила мама.
Странное дежавю, будто я уже слышала эту фразу. Да и с чего бы маме говорить это?
– Мам, ты чего? Что происходит?
Она не откликалась. Я услышала противный писк.
– Я в очках некрасивая! – Какой ужасный голос. Чёрт, это же я говорила! Маленькая я!
Я уселась на сундук, чтобы не упасть. Это розыгрыш? Или сон? Или я всё-таки сошла с ума? Только этого для полного счастья не хватало!
– Аврора, ты красавица! И очки подберём такие, чтобы тебе нравились. Хочешь быть похожа на того мальчика-волшебника из фильма? Можем купить круглые очки.
– Не хочу!
– Может быть, с толстой оправой, как у вашей учительницы?
– Ужасно!
Я сидела и слушала, как капризная девчонка спорила с мамой. Капризная – только со стороны. На самом деле в тот день мне было очень страшно. И из-за зрения, которое внезапно оказалось хуже, чем у одноклассников, и из-за перспективы носить некрасивые очки. Детские страхи, несоизмеримые с настоящей паникой от потери зрения, которая случилась гораздо позже. Этот диалог я прекрасно помнила, хоть он и произошёл, когда я пошла в первый класс. Почему я слышала его вновь? А страшнее всего – я сидела на сундуке для игрушек, который мы продали лет пять назад. Получается, я даже собственным ощущениям не могла доверять.
Хотя тот ли это сундук? Я пошарила рукой по крышке. Круглая, выпуклая. Сидеть на ней в детстве было неудобно, а сейчас тем более. Замочек здесь декоративный, что не мешало мне пытаться его взломать: то карандашом, то отвёрткой, которую я стащила у папы. Удачнее всего получилось вилкой – я сковырнула замок и погнула его.
Уверена, это они подделать не могли! Кто «они» – не так важно. Кто-то, кто сейчас надо мной подшучивал.
Я торопливо нащупала замок. Ага! Прямой, ровный, без единой царапины! Ощущая необъяснимое чувство победы, я рассмеялась.
– А замок-то ненастоящий! И сундук ваш. И воспоминание моё!
Сама не знаю, почему я сказала это вслух. Зато в ответ на мои слова сразу замолчали искусственная мама и маленькая Аврора. Часы забились быстрее, будто своей фразой я запустила их механическое сердце.
– Аврора, что с тобой?
Затопал папа и рывком поднял меня с колен. Я ощупала его, добралась до лица – щетина. Небритый, как обычно. Наверняка настоящий.
– Ты упала? Ушиблась? – подбежала обеспокоенная мама. – Игорь, я же говорила, убери эту чёртову табуретку с прохода!
– Всё нормально.
Мои слова сделали только хуже. Мама схватила меня за руку и увела в спальню, уложила на кровать. Папа тут же примчался следом и заработал возмущение мамы:
– Ты обалдел? Зачем ей градусник?
Суетливое мельтешение родителей не подделать – это точно были они. Но что же со мной случилось? Я ведь слышала тот разговор, чувствовала поддельный сундук…
Через пять минут суеты родители сошлись на том, что я запнулась и упала, потеряв сознание. Мама говорила так уверенно, что я сама почти поверила. Действительно, ничего более логичного на ум не приходило.
Они ушли на кухню ужинать. У меня аппетита не было, поэтому я осталась в спальне. Только дверь прикрыла, чтобы не слышать шум телевизора.
Голова болела. Непонятно: я правда ударилась или это из-за того, что я не могла разгадать странную загадку с воспоминанием? Решила послушать пресловутую аудиокнигу, чтобы хоть немного отвлечься.
Раздался стук в окно. Поначалу я даже не сдвинулась с места, надеялась, что показалось. Но стук повторился, на этот раз настойчиво.
Два шага до окна. Поворот пластиковой ручки, свежий весенний ветер в лицо.
– Эй, ты! – услышала снизу голос, как у парня-подростка. – Покажи правую руку, срочно!
Не знаю, почему я решила послушаться. Вытянула руку в окно и тут же ударилась об решётку костяшками пальцев.
– Ай!
– Часы всё ещё работают! А я-то боялся, что опоздал! – Голос чуть подрагивал, говорящий явно волновался.
Другой человек, наверное, на это не обратил бы внимания, но раз уж я не видела выражения лица, хотя бы интонации старалась различать.
Я решила блефовать. Как в фильмах, когда герой не знает, что происходит, и несёт чушь, а она внезапно оказывается правдой.
– Ты опоздал. Со мной кое-что случилось.
– Чёрт, только не говори, что ты попала в эфир?
– Какой эфир? Я вообще телевизор не смотрю!
– Да я не про то! Ты видела что-нибудь странное? Что-то, чего не могло быть на самом деле? Типа галлюцинаций, иллюзий…
Я постаралась опустить голову, наугад направляя взгляд. Я знаю, как жутко это выглядит со стороны, когда слепой человек смотрит на тебя. Когда понимаешь, что его глаза не видят ничего, кроме пустоты.
– Ой… прости… я забыл, что ты…
– Слепая. Не стесняйся говорить это слово, я привыкла. Так что за эфир? Что за иллюзии? При чём тут мои часы?
Парень громко вздохнул.
– Слушай, я не могу сейчас говорить. Ты ведь дома не одна?
– Родители на кухне, – подтвердила я.
– Не хочу получить по шее от твоего бати. Понимаешь, незнакомый парень в комнате одинокой девушки, всё такое. Я приду завтра, часа в четыре. Они будут на работе?
– Да.
– Отлично! А пока отдай мне часы.
Я прижала руку к груди. Не знаю почему, но я не могла отдать их.
– Ещё чего. Зачем они тебе?
– Время узнать, блин! – раздражённо выпалил парень. – Я просто не хочу, чтобы на тебя опять напали!
– Я не отдам часы.
– Если твой омен потеряет силу, мне оторвут голову. Уже третий раз за месяц!
– Боюсь представить, сколько у тебя голов. Но часы я не отдам. Говоришь, я попала в какой-то там эфир? Значит, я благополучно из него выбралась – без чьей-либо помощи!
Парень усмехнулся.
– Это невозможно! Этому обучаются долгие месяцы. Мне говорили, что нужно защищать слабых девчонок, но про хвастливых никто не предупреждал. Хочешь, чтобы тебя склевали вороны – удачи! Я приду завтра. Если только к тому времени никто не стащит часы.
Я услышала хруст веток. Парень уходил.
– Подожди! Скажи хотя бы, как тебя зовут!
Хруст смолк.
– Я – Рэм. Чтоб ты не переспрашивала: Революция, Энгельс, Маркс. Рэм. А ты?
– Аврора. Чтоб ты не переспрашивал: ни за что не пой при мне песню «Что тебе снится, крейсер Аврора»!
Я вновь услышала шаги. Возможно, он помахал напоследок. Мне нравилось представлять, что люди не думают о моей слепоте.
– Аврора, с кем ты говорила? – донёсся крик с кухни.
Я захлопнула окно и коснулась часов. Что же будет завтра?
Глава 3
Я никак не могла уснуть. То и дело включала телефон, и тот противным бесчувственным голосом разрывал ночную тишину: «двенадцать часов, пятьдесят одна минута», «один час, пятнадцать минут», «три часа, десять минут». Утро приближалось, страхи о загадочном эфире отступали.
Взамен пришло волнение. Кто этот парень под окнами? Почему он говорил загадками? Это ведь его я слышала в торговом центре. И его подруга говорила, что Рэм – вор!
Уснула незаметно. Снилось что-то беспокойное: я убегала от цветного монстра. Даже если ночью ко мне приходили самые жуткие кошмары, вставала я всегда в хорошем настроении: хотя бы во сне я могла видеть.
Утром проснулась, услышав, что родители собираются. Подскочила, дошла до кухни, поздоровалась. Ходила за ними хвостиком, пока они не ушли. Подозрительно, наверное, но мне казалось очень важным убедиться, что они ничего не забудут и не вернутся потом посреди дня.
Ровно в три часа раздался стук в дверь. От волнения мурашки пробежали по телу. В это время ко мне обычно приходили учителя, но что, если это кто-то другой? Тот, о ком говорил Рэм?
Я подошла к входной двери, ощупала её. Уже и не помнила, есть ли у нас глазок…
– Кто там?
– Аврора, это Елена Александровна! Здравствуй! – прозвучал за дверью знакомый голос. Надо же, даже когда здоровалась, она пыталась казаться очень строгой. Как учителя живут с таким голосом?
Математичка зашла в дом. Я узнала бы её и без слов: яркий, до тошноты сочный аромат духов. Когда мы подолгу занимались с ней, у меня начинала болеть голова.
– Ты готовилась? Сейчас сложные темы, тебе нужно учиться упорнее остальных! – Каждая наша встреча начиналась с напоминания, что мне нужно усердно учиться.
В целом, Елена Александровна отличный педагог. Одна из немногих, кто не вела себя со мной как с инвалидом. Пыталась всё объяснить, рассказать, а не отделаться чтением вслух какого-нибудь параграфа. Её строгость можно было легко сбить, если заговорить на постороннюю тему: она тут же поддерживала разговор. Может, это происходило из жалости ко мне? Может, она считала, что я очень одинока и мне нельзя отказывать в общении?
Все это, конечно, было отлично, но не сегодня. До прихода Рэма оставался всего час, а занятия иногда затягивались на полтора или два!
– Аврора, не отвлекайся.
Интересно, как она понимала, что я отвлеклась? Наверное, учительский инстинкт. Что же делать, как её побыстрее спровадить?
– Простите, просто сегодня не очень хорошо себя чувствую, – притворилась я и для убедительности даже коснулась виска.
– Ничего, нам осталось немного. Я сегодня тороплюсь, уйду в половину пятого.
Она как будто издевалась. Захотелось вернуться в школу, где уроки в экстренной ситуации можно было прогулять.
Математичка рассказывала что-то про формулы сокращённого умножения. Я и в обычные дни не особо-то понимала, что мы вообще решаем, а сегодня тем более не могла сосредоточиться. Даже птица, стучащая клювом по дереву, казалась интереснее. Надо бы закрыть окно…
На секунду показалось, что я услышала что-то странное. Этот стук – какой-то он необычный.
Я коснулась часов на руке, чтобы приглушить слишком громкое тиканье. Среди непрерывного стука птички я уловила знакомый ритм. Морзянка! Птичка будто нарочно то клевала быстро-быстро, то делала паузы.
Отчёт?
Чем только не пытается отвлечь мозг, лишь бы не учиться!
– Тебе пока всё понятно, Аврора? Если нужно, повторю.
– Нет, Елена Александровна, не надо. Я внимательно слушаю.
Слушаю, да. Только не вас. Теперь я уже не могла сосредоточиться ни на чём, кроме загадочного стука. Птица словно издевалась и продолжала выбивать слова морзянкой:
А может, это и не птица вовсе? Может, Рэм увидел, что я не одна дома, и пытался подать сигнал, чтобы помочь избежать урока?
– Аврора, мне всё-таки кажется, что ты меня не слушаешь! – возмутилась математичка.
– Простите. Просто я задумалась о школе. Я ведь уже больше года не ходила туда.
– Ах вот оно что. – Строгий голос смягчился. – Я тебя понимаю. Скучаешь по друзьям? Могу поговорить с вашим классным руководителем, она организует встречу.
– Нет! – Я выпалила это слишком быстро.
С тех пор как я перестала посещать школу, ко мне никто не приходил. Пара человек писали в соцсетях, я могла бы общаться с ними через программу, но не стала. Они и не настаивали. Никто из них не хотел быть рядом со слепой девчонкой. Даже те, с кем мы неплохо общались.
– Не надо, ни по кому я не скучаю. Разве что по школе. В коридорах зимой по-прежнему холодно? А внешне школа изменилась?
Я несла чушь. Птица за окном продолжала выбивать занудную фразу:
А я не знала, как к ней подступиться! Но казалось очень важным завести разговор на эту тему.
В зале прозвенели часы. Ровно четыре. Скоро должен прийти Рэм! Что скажет Елена Александровна, когда услышит стук в окно? Или морзянку всё же выбивал он сам?
– Ох, Аврора, в школе сейчас ничего хорошего. Но если мы пройдём проверку, повысят финансирование…
Ах да, проверка… – Математичка задумалась. Это мой шанс!
– Что за проверка? У вас, наверное, столько работы сейчас!
– Много, конечно, – согласилась она. – Отчёты нужно делать, опять всю ночь работать.
– Я уже поняла тему, может, сократим занятие? У вас будет больше времени на отчёты, – ляпнула я, чувствуя, как щёки краснеют. Она на это ни за что не поведётся!
– Да и самочувствие у тебя сегодня не очень, верно? – неуверенно уточнила Елена Александровна. Неужели поддалась на уговоры?
– Да, с самого утра плохо себя чувствую! – Для правдоподобности я даже закашлялась. Хотя до этого говорила, что болит голова… Блин, в это никто адекватный не поверит!
С громким хлопком закрылся учебник.
– Мы сегодня хорошо поработали, Аврора. В следующий раз продолжим.
Елена Александровна собрала сумку. Я едва не прыгала от нетерпения и дверь за ней захлопнула с такой силой, что чуть не оглохла. И сразу же услышала стук в окно.
Держась за стену, я быстро добралась до комнаты, сократив привычное количество шагов в два раза. Обогнула кровать, распахнула окно.
– Привет!
Голос раздался так близко, что я отшатнулась. Рэм говорил не снизу, он был где-то на моём уровне!
– Ты что, летаешь? – глупо спросила я.
– Нет, просто залез на решётку. Вообще-то я надеялся, что ты её откроешь, чтобы я забрался внутрь.
Я вздохнула с облегчением. Ещё летающих парней вокруг моей квартиры не хватало.
– Да, я взяла ключ. Тут где-то есть замок.
Я начала шарить руками по решётке, но Рэм нетерпеливо забрал ключ.
– Я понимаю, конечно, что ты меня не видишь. Но прохожие всё ещё не лишены этой возможности. Одна бабулька уже пялится на меня. Спорим, сейчас вызовет полицию? Помаши в ту сторону, пусть видит, что я не вор и не маньяк. Так, Ромео, который решил заскочить к Джульетте.
Я не поняла, в какую сторону махать, но на всякий случай подошла вплотную к окну. Пусть видят, что хозяйка дома не против такого взлома.
– Держи. – Рэм вернул ключ, с грохотом распахнул решётку и спрыгнул на пол. – Кстати, я не один. Ань, сможешь допрыгнуть?
С улицы раздалось ворчание. И кажется, даже какие-то обзывательства.
– Не надо никуда залезать! У меня вообще-то дверь есть, – возмутилась я и выглянула в окно. – Аня, верно? У меня третья квартира, заходите.
– Неужели наконец-то адекватный человек?! – раздалось снизу.
– Я как-то и не подумал, что можно войти через дверь, – смущённо хмыкнул Рэм. Судя по звукам, он разулся и поставил обувь прямо под окном.
Через пару секунд раздался звонок в домофон. Я мигом добралась до входной двери, едва касаясь стен.
– Ты точно ничего не видишь? – спросил Рэм, идя за мной. – Так быстро ходишь!
– Только по дому. Выведи меня на улицу, и я едва ли смогу добраться до магазина, не зацепив пару машин.
Как только зазвенел звонок, я открыла дверь и сразу протянула руку. Пацанский жест, конечно, но мне так удобнее. По рукам я много что могла сказать о человеке. Иногда даже возраст определяла, например, почти у всех стариков были сухие руки с мягкой, немного обвисшей кожей. А раньше я этого и не замечала.
– Привет! Я Аня! – поздоровалась девушка и подала ладонь. Я коснулась её и чуть не отдёрнула руку.
– Ой! Что у тебя с кожей? На ощупь как ожог.
Аня и Рэм засмеялись. Я почувствовала себя глупо.
– Это у неё татуировки! – подсказал Рэм. – Человеку шестнадцать лет, а она уже половину тела закрасила, а вторую половину – исколола.
– Не половину, а только одну руку! Да и то не сильно.
– Никогда не пробовала, какие татуировки на ощупь, – призналась я.
Аня закрыла дверь, сбросила обувь и вновь коснулась моей руки.
– Можешь посмотреть, если хочешь. Я не против.
По-моему, в этот момент она улыбнулась. Да и её «посмотреть» вместо «пощупать» меня подкупило. Интересно, почему они пришли вдвоём, неужели друзья? А по ощущениям такие разные люди!
Я пробежала пальцами по её руке быстро, чтобы не докучать. В местах, где была нанесена краска, кожа казалась слегка выпуклой, шершавой. Тату доходила до локтя и, возможно, тянулась выше, но проверять я не решилась. На ощупь рисунок, конечно, было сложно понять, но мне казалось, что я вот-вот разгадаю, в какой узор складываются линии.
– Спасибо. – Я отпустила руку Ани. – Что у тебя изображено?
– Все, что происходило в моей жизни важного. Если хочешь, я потом расскажу.
– Как много в твоей жизни важных вещей. – Я замолчала на секунду, но не дала себе погрузиться в раздумья. – Ну так что? Вы расскажете мне, что за ерунда произошла вчера?
– Да, мы за этим и пришли. Давайте сядем? – Рэм не спрашивая потопал в сторону спальни. Он специально ходил на пятках, чтобы создавать больше шума? Очень мило с его стороны.
Мы с Аней последовали за ним. Оказавшись в собственной спальне, я не сразу поняла, где Рэм находится. Я хотела сесть на кровать, но что, если он уже там сидел? Думаю, его наглости хватило бы, чтобы поселиться в квартире вместо меня, не говоря уж о том, чтобы занять моё место.
Скрипнул компьютерный стул. Значит, он там. Я опустилась на краешек кровати. Аня прошла куда-то в сторону книжного шкафа. Родители хотели переставить его в зал, но я попросила оставить. Нравилось иногда ощупывать корешки книг, которые когда-то погружали меня в волшебные миры. Благодаря им мне было не так скучно в пустоте.
– Как твои часы? – подал голос Рэм. – Ничего необычного больше не случалось?
– Расскажи про вчерашний день, – вмешалась Аня. – Ты действительно побывала в эфире? Что ты видела?
– Ничего, как и обычно, – ответила я. – Зато я слышала будто бы кусочек своего прошлого. Очень далёкого, я тогда была совсем маленькой. Я будто наблюдала со стороны свой разговор с мамой… Что это было?
Вместо ответа Аня коснулась моего запястья и начала, судя по всему, осматривать часы.
– Они работают. Сила омена всё ещё на месте. Значит, ты как-то смогла выбраться из эфира и не отдать ничего взамен. Твои родители прервали его?
– Не знаю. Ты говоришь что-то непонятное…
– Из эфира сложно выбраться, – объяснила Аня. – Если в двух словах, эфир – это иллюзия, которую создаёт для тебя другой человек. Это могут быть воспоминания, мечты, кошмары. Что-то настолько реальное, что ты не можешь понять, происходит всё на самом деле или ты попалась в эфир. Для тебя единственным шансом выбраться было бы вмешательство со стороны. Другой человек должен был коснуться тебя или создателя эфира.
– Но ничего такого не было!
– Аврора думает, что выбралась сама, – с усмешкой произнёс Рэм. – Даже я не всегда могу избежать эфира! А ты, не зная о нём ничего, вдруг сбежала? Хвастунья!
– Но это правда! Кажется… – Я задумалась, припоминая. – Там стоял сундук с игрушками из моего детства. В этой иллюзии. Я помнила, что там был сломанный замок. Нащупала – а он оказался целым. Потом всё пропало.
– Ясно, – протянула Аня. – Ты нашла дыру.
Рэм фыркнул.
– Ей просто повезло.
– Может быть.
– Что такое дыра? – спросила я. То, что они общались загадками, начинало напрягать.
– Это недочёт в эфире, ошибка. Дыра, через которую можно выбраться. К примеру, кое-кто, – Аня выделила это слово, – очень любит выбираться из эфира, вламывая по челюсти ближнему своему. Всё бы ничего, только иногда этот «кто-то» ошибается и бьёт по настоящему человеку!
– Это было всего один раз! К тому же я почти промазал… – Рэм звучал неуверенно. – Блин, я ведь уже извинялся. Да и нос у тебя быстро зажил, ну покапала чуть-чуть кровь. Прости ещё раз!
– Так вот, про дыры! – Аня повысила голос, показывая, что не хочет говорить об этом. – Такое случается, если ворон, который поймал тебя в эфир, недостаточно всё продумал. Оставил какую-то лазейку, неточность.
– Думаю, ей не обязательно это знать, она же не собирается идти в прорицатели, – встрял Рэм.
– Она сбежала из эфира! Если это не случайность, мы обязаны хотя бы показать её всем.
– Да она же не видит ничего!
– Ты, болван, тоже много чего не видишь, хотя с глазами у тебя всё в порядке! – вспылила Аня.
Повисло молчание. Я кашлянула.
– Просто чтоб вы знали… я не поняла ничего из сказанного.
Аня села рядом и положила руку мне на запястье, где были надеты часы.
– Прости, Аврора. Мне впервые приходится объяснять… Всё это не так уж просто. Давай начну с того, что я – прорицатель.
– Ясновидящая? – переспросила я.
– Не совсем. Прорицатели – те, кто способен заглядывать чуть дальше, чем обычные люди. В прошлое, в будущее, в чужую голову. Я, например, из последних. Если я достаточно много узнаю о человеке, то смогу вжиться в его роль, начать мыслить, как он, предугадывать действия. Но это лишь моя особенность, другие прорицатели имеют иные таланты. Кто-то пользуется картами Таро, другие слышат голоса, третьи и вовсе ничего не знают о будущем, зато умеют создавать эфиры.
– А Рэм?
Я почувствовала, как её рука дёрнулась.
– Он не прорицатель. Рэм обычный человек, вор. Он добывает для нас омены. Предметы, впитавшие достаточно эмоций и событий, чтобы стать чем-то вроде амулета. Иногда люди без способностей бывают полезными, они не связаны никакими законами, которым подчиняются прорицатели.
– Опять не понимаю…
Аня стукнула ногтем по моим часам.
– Вот один из оменов. Не самый сильный, но достаточно мощный, чтобы за ним начали охоту вороны. Но давай сначала разберёмся с оменами.
Мне показалось, что в интонации Ани я различила лекторские нотки. Рэм сказал, что ей шестнадцать. Может быть, она учится на преподавателя?
– Бывало ли у тебя такое, что какая-нибудь вещь становилась словно талисманом? Счастливое платье, в котором всё получается, или удачливая ручка, которой все экзамены пишешь только на пятёрки?
– У меня была игрушка. Говорящая лисичка. – Я вспомнила её до малейших деталей: выцветшая от времени, с севшей батарейкой в плюшевой груди, из-за чего лисьи фразы тянулись, словно замедленная запись. – Я брала её в детстве в больницы. Вроде как талисман. Когда я забывала игрушку, мне рассказывали страшные диагнозы, а проверка зрения проходила хуже. Зато когда лисичка была со мной, врачи становились добрые, да и больница не такой страшной казалась.
– Возможно, это был омен, – подтвердила Аня. – Они встречаются повсюду. Но эта игрушка подходила только тебе, другому человеку она вряд ли помогла бы. Впрочем, скорее всего, это был слабый омен. Они помогают только чуть-чуть, в каких-то мелочах. Мы, прорицатели, ищем вещи посильнее. Такие, что способны пробудить в людях спящий талант, помочь справиться с тяжёлой болезнью. Иногда омены дают какие-то магические способности, но таких на земле очень мало. Вот у Рэма, например, сейчас омен, который улучшает его воровской талант. Он может снять с тебя часы, а ты и не заметишь. Рэм, дай Авроре посмотреть.
– Только осторожнее, не задень его часами, – предупредил Рэм.
Он подкатился на компьютерном стуле и взял меня за руку, давая потрогать какой-то кулон на верёвочке, обмотанной вокруг запястья. Я отдёрнула руку.
– Колючий! Что это?
– Похоже на наконечник стрелы. Отличная штука, колет всех, кроме меня! – гордо пояснил Рэм. – Если кто-нибудь стащит его – постоянно будет в ранах: биться мизинцем об шкаф, резаться при готовке, ноги ломать. Ну… это в теории. А пока он помогает мне оставаться незаметным.
– А мои часы что умеют?
Рэм отъехал на стуле обратно, а Аня продолжила рассказывать:
– Заранее никто не может определить. Мы только находим вещи и передаём людям, которые могут стать хозяином омена. А вороны их забирают.
Пока Аня объясняла, Рэм вертелся на скрипящем стуле. Со скуки он даже начал отбивать какую-то мелодию, постукивая пальцами по столу.
И снова это чувство. Будто в этом нервном стуке скрывался ритм, как тогда, во время урока! Снова морзянка! Опять будто специально паузы между звуками то длинные, то короткие.
Я перевела ритм в буквы, даже не задумываясь. Теперь-то я была уверена: это не совпадение.
– Рэм, – позвала я, и он перестал стучать. – Спасибо, что помог избавиться от учительницы.
– Чего? – удивился он, чем подтвердил мои мысли. Это не он выстукивал морзянкой подсказку! И сейчас звуки создавал неосознанно. Я подумала, что об этом пока лучше не говорить.
– Да ладно, забудь. Аня, а что за вороны?
– Это бывшие прорицатели. – В её голосе послышалось презрение, будто она говорила о чём-то мерзком. – Те, кто не хочет помогать людям. Они тоже охотятся за оменами, только не передают их владельцам, а выпивают силу. Вчера ты попала в эфир, потому что на тебя кто-то охотился. Можешь не бояться, Рэм вовремя нашёл тебя. Тот ворон не успел далеко уйти, теперь он никому не причинит вреда… Не подумай, мы не делаем им плохо, просто лишаем памяти. Возможно, он проследил за нами и увидел, кому мы передали часы.
– Так это вы передали? Папа нашёл их!
– Не могли же мы их тебе в руки вручить, – отозвался Рэм. – Я видел твоего отца. Он бы мне шею открутил одной левой.
– Рэм прав, – согласилась Аня. – Лучше подстроить, чтобы предмет будто случайно попал в руки нужному человеку. Главное, чтобы вороны не заметили. Однажды выпив силу омена, они навсегда теряют дар прорицания и не могут искать предметы и видеть будущее. Но они всё ещё могут создавать эфиры.
– Зачем им это? Они становятся круче?
Рэм хмыкнул.
– Все вороны – напыщенные придурки. Они хотят получать от жизни всё! То, что омен мог спасти кому-то жизнь, их не волнует. Выпитая сила даёт им часть энергии, делает их чуть здоровее, удачливее, сильнее. Правда, ненадолго. Вороны отбирают у других дар, который мог бы изменить жизнь, и наслаждаются им неделю, максимум – месяц. А потом опять идут на охоту.
Аня встала с кровати и подошла к окну. Благодаря едва заметному скрипу пола я всегда легко определяла, кто и где ходит по дому. А на дверь спальни и вовсе попросила повесить китайский колокольчик, который звенел, если дверь открывали.
– Почему этот ворон просто не напал на меня и не забрал часы? – спросила я. – Вроде бы со слепой девчонкой несложно справиться?
– Они не могут брать чужие омены, – объяснила Аня. – Только если ты отдашь его добровольно. Не уверена, как всё это работает, но прорицатели – и даже бывшие – будто связаны невидимыми законами вселенной. Возьмёшь чужой омен без разрешения, и его сила обрушится на тебя, но не помогая, а наоборот.
– Ха, помню одного глупого мальчишку, который попытался стащить у Аньки странную бордовую шапку, – вмешался Рэм. – Помнишь, которая не даёт потеряться даже в самом запутанном лабиринте? Этот глупый воронёнок, стащивший омен, даже не смог выйти из торгового центра, где её украл. Бродил между тремя магазинами по кругу и не понимал, в какой стороне выход. Так бывает, если прорицатели или вороны берут чужое. Но я – простой человек. Вот меня и используют, чтобы добывать чудо-штучки!
– И тебе за это платят, – напомнила Аня и вновь обратилась ко мне: – Аврора, в твоём эфире мама говорила с тобой маленькой? Возможно, потом малышка попросила бы оставить подарок из будущего, как знак, что всё будет хорошо. И ты бы сжалилась и подарила часы собственному воспоминанию. Но я не уверена, что именно произошло бы, вороны постоянно придумывают новые уловки.
– И они продолжат на меня охотиться?
– Возможно. Если только ты не окажешься прорицателем. Учитывая, что ты выбралась из эфира, есть шанс. С нами они предпочитают не связываться.
Снова попадать в эфир не хотелось. Я вспомнила, как шла по пустоте без стен больше двадцати шагов, как ползала на четвереньках, не понимая, что происходит. И всё это – проделки какого-то злого ворона ради жалкой безделушки? Я ведь даже не знала, что эти часы делали! К сожалению, они точно не излечивали мои глаза.
Разве что… за сегодня я уже дважды слышала кое-что странное. Ритм, зашифрованный в окружающих звуках.
Рэм начал стучать по столу пальцами. И вновь я услышала морзянку:
Он сам понимал, что выбивал одно и то же слово?
Я решилась.
– Аня. Ты знаешь что-нибудь про некий… Антиквар?
Рэм перестал стучать. Повисло молчание. Скрип стула – кажется, Рэм поднялся. Шаги – Аня подошла к нему.
– Это что, розыгрыш? – глухо спросил Рэм.
– Опусти руку! – крикнула Аня.
– Ты только послушай, что болтает девчонка, мы ведь явно в эфире! Она не могла этого знать!
Раздались звуки борьбы. Я легла на кровать, прикрывая голову – Аня предупреждала, что Рэм бьёт, чтобы выбраться из эфира!