Вселенский хор Сияющих
Глава 1
«Цивилизация, зашедшая в тупик, подобна болезни. Лекарство либо болезненно, либо смертельно. Наша задача – сделать смерть безболезненной.»
– Из вводного курса для сотрудников Департамента Несостоявшихся Цивилизаций.
Словно гигантский падальщик из глубокого чёрного космоса, корабль «Архивариус» завис над планетой Химерой-Дзетой. Его формы, лишённые изящества, были подчинены утилитарному функционализму: блок реакторов, блок жилых отсеков и, самое главное, – цилиндр катапульты, всегда заряженный серебристой капсулой зонда-исполнителя. Он не был создан для скорости или боя. Его предназначение – терпеливое ожидание и беззвучное убийство.
В своей каюте, больше похожей на камеру с мягкими стенами, Анна Львовна Малинина смотрела на экран терминала. Его холодный, синеватый свет был единственным источником освещения, подчёркивая морщины усталости у её глаз и жёсткую складку губ. На виртуальном глобусе Химеры-Дзеты медленно, неумолимо, расползалось бледно-лиловое пятно. Карта биоактивности. Визуализация приговора, приведённого в исполнение.
«Биостаз достиг 98,7%. Процедура завершается», – проговорил ИИ корабля. Создатели намеренно наделили его голос полным отсутствием интонаций – считалось, что так он будет звучать «профессионально» и «непредвзято». Для Анны это был голос ледяного, абсолютного равнодушия.
Она откинулась в кресле, костяшками пальцев потирая переносицу. Запах стерилизованного воздуха, в котором угадывались лишь слабые ноты озона и пластика, вдруг показался ей удушающим.
– Подтверждаю завершение процедуры Консервации, – её собственный голос прозвучал хрипло, будто она не разговаривала несколько часов.
Она протянула руку и нажала виртуальную кнопку, оформленную в виде зелёной галочки. Палец на миг дрогнул. На экране всплыла надпись: ОБЪЕКТ СНЯТ С УЧЕТА. ПЕРЕДАТЬ В АРХИВ.
«Архив». Канцелярский эвфемизм, скрывавший вечный, безмолвный сон целого мира. «Гуманная и безболезненная стабилизация биосферы». Ярлык, который Департамент наклеивал на акт планетарной эвтаназии.
Они называли себя «Ловцами Эфира». Вся их цивилизация, которую Анна изучала последние три месяца, заключалась в создании невероятно сложных воздушных змеев из блестящей, прочнейшей паутины и упругих стеблей местной флоры. Они не строили городов, не плавили металл. Они изучали ветер, превращая его невидимые потоки в замысловатые парящие полотна. У них была поэзия, основанная на свисте воздуха в натянутых нитях, и философия, прославляющая невесомость, движение и мимолётность. Они были мечтателями, чьи мечты никогда не покидали небо их серо-лилового мира.
И ни одного колеса. Ни одного инструмента, кроме их собственных хрупких тел. Индекс технологического развития – 0,03 по шкале Циолковского-Кардашева. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. «Несостоявшаяся цивилизация».
Дверь в каюту с шипением отъехала, впуская узкую полосу света из коридора. На пороге стоял её напарник, Сергей Петров. В одной руке он держал два пластиковых стаканчика с коричневой жижей, с гордостью именуемой на корабле «кофе», в другой – планшет с игрой.
– Ну что, управилась с «воздушными шаманами»? – бодро спросил он, протягивая ей один стаканчик.
Анна молча кивнула, отводя взгляд от экрана с зелёной галочкой. Она не могла вынести его простодушного, ничего не значащего дружелюбия. Оно было таким же фальшивым, как и «милосердие» их миссии.
Сергей перевел взгляд на экран и свистнул.
– Личноручно поставила финальную точку? Браво. Говорил же, нечего было с ними возиться три месяца. Протокол есть протокол.
– Я проводила оценку, как предписано – отрезала Анна, делая глоток. Жидкость была горькой и холодной.
– Оценку – фыркнул Сергей, прислонившись к косяку. – Ты чуть ли не в их виртуальный фольклор погружалась. Переводила их «ветряные поэмы». Они что, в итоге написали оду в нашу честь? «О, великие Архивариусы, принесшие нам вечный покой»?
– Они не знали о нашем существовании, – тихо сказала Анна. – Они видели только зонд. Думали, это новая звезда.
– И слава Богу. Не осознавали – не страдали. Всё по учебнику. Человечно. – Он отпил своего кофе и поморщился. – Не заводись, Малинина. Они даже не поняли, что случилось. Просто уснули в один прекрасный день. А мы… мы освободили эту звездную систему для кого-то более… продуктивного. Этим прыгающим паучкам нечего делать в большой галактике.
«Прыгающие паучки». Так их прозвали в Департаменте за их порывистые, резкие движения. Анна вспомнила последнюю запись с зонда перед активацией ретровируса. Старый «Ловец Эфира», его мохнатое тельце отчаянно цеплялось за нити гигантского змея в форме сложного многогранника. Тот ловил потоки в розовом небе Химеры-Дзеты, и это было так прекрасно, так грациозно, что у неё перехватило дыхание. Это было не технология. Это было искусство в его самой чистой, самой самоценной форме.
– Они были красивы, – тихо, почти про себя, сказала Анна, глядя в тёмный экран, где только что угас целый мир.
Сергей фыркнул, закончил свой кофе и швырнул стаканчик в утилизатор.
– Красота – не параметр в таблице эффективности. Ты же сама это знаешь. Ты лучший выпускник курса по ксеноаналитике. Не время для сентиментов. – Он ткнул пальцем в её терминал. – Выкладывай отчёт, через шесть часов прыжок к следующему объекту. Новенькому. Свеженькому.
Его лицо оживилось. Для него это была просто смена декораций.
– Говорят, там сплошные курорты. Океан, острова, никаких признаков индустрии. Тихое, спокойное местечко. Пора тебе, наконец, позагорать, а не хоронить упырей.
Он развернулся и вышел, насвистывая какой-то бодрый марш. Дверь закрылась, оставив её наедине с тишиной и зелёной галочкой на экране – эпитафией для мира мечтателей, которых она только что усыпила навеки.
Анна закрыла глаза. Перед ней встало лицо отца, генерала Малинина, суровое, с обветренной кожей и холодными, стальными глазами. Он смотрел на неё с тем же выражением, с каким она только что смотрела на экран – с холодной уверенностью в собственной правоте.
«Ты хочешь изучать звёзды? – говорил он ей много лет назад, на пороге Академии. – Звёзды – это не романтика, дочка. Это территория. Одни – наши. Другие – чужие. А третьи… третьи – мусор, который нужно вынести, чтобы не мешал развитию, не занимал место. Ты уверена, что готова выносить мусор?»
Она была уверена. Она хотела доказать ему, что можно делать это иначе. Бережно. С уважением. Сделать этот процесс не актом уничтожения, а… чем-то вроде укладывания спать неизлечимо больного, чья боль невыносима, а существование бессмысленно. Она хотела быть не палачом, а врачом, принимающим трудное решение.
Теперь она понимала, что была наивна. Она была не санитаром галактики, а бухгалтером на кладбище цивилизаций. Она не хоронила, но подшивала дела умерших в архив, предварительно поставив красивый, безликий штамп.
С резким, почти яростным движением она убрала с экрана изображение Химеры-Дзеты, последний приют «Ловцов Эфира», и вызвала файл нового объекта. Следующий в бесконечном списке.
PX-377-Г "Фиалка". Категория: Предварительная оценка. Высокая вероятность несостоятельности. Приоритет: Стандартный.
На экране закрутилась идеальная сине-зелёная сфера, усыпанная, словно бирюзовыми брызгами, бесчисленными атоллами. Она выглядела безмятежной и мирной. Изумительно красивой. Готовой к приговору.
– Ладно – прошептала Анна, и в её голосе слышалась усталая, накопленная за годы горечь. – Покажись мне, очередной «мусор». Покажись мне, ради чего я только что задушила чужую мечту о небе.
Она отпила последний глоток холодного, горького кофе. Вкус был отвратительным. Но не настолько, чтобы перебить стойкий привкус пепла во рту.
***
Шесть часов спустя «Архивариус», содрогнувшись, совершил прыжок. Искажение пространства-времени длилось всего мгновение – привычное чувство падения в никуда и резкого, тошнотворного выравнивания.
Анна стояла в кают-компании перед главным иллюминатором. Сергей щёлкнул переключателем на панели, и бронированные шторки с тихим гулом разъехались.
И она застыла.
Химера-Дзета была тусклой, унылой планетой. Фиалка же…
Она была неестественно, почти оскорбительно прекрасна. Идеальный аквамариновый шар, висящий в бархатной черноте космоса. Ни жёлтых пятен пустынь, ни серых шрамов мегаполисов, ни ржавых подтёков промышленных выбросов. Только безграничный, сияющий голубизной океан, разбитый на мозаику бесчисленных бирюзовых лагун и изумрудных атоллов, окаймлённых барашками белой пены. Климатический рай. Эдем, обречённый на забвение по протоколу 7-Гамма.
– Ну, я же говорил! – восхищённо свистнул Сергей. – Курорт! Жаль, купаться нельзя. Протокол карантина.
Анна не ответила. Она смотрела на планету со странным чувством – смесью благоговения и леденящего душу предчувствия. Эта красота была обманчива. Она скрывала под собой ту же пустоту, то же отсутствие «перспективы», что и Химера-Дзета.
Она вернулась в свою каюту и села за терминал. Пора было начинать предварительный анализ. Данные лились потоком.
Атмосфера: азотно-кислородная, пригодна для дыхания. Идеальна.
Радиационный фон: в норме.
Биосигнатуры: обильные и разнообразные. Флора и фауна.
Техногенные сигнатуры: НУЛЕВЫЕ.
Энергетические выбросы: НУЛЕВЫЕ.
Электромагнитный фон: соответствует природному.
С каждым «нулевым» показателем приговор становился всё очевиднее. Система уже подсвечивала поля для итогового заключения красным – верный признак, что ИИ давно всё решил за неё. «Фиалка» была классическим кандидатом на Консервацию – биологически богатый, но цивилизационно бесперспективный мир.
Она увеличила изображение одного из крупнейших атоллов. Камера с высоты выхватила полосу белоснежного пляжа, окаймлённую стеной буйной тропической зелени с фиолетовыми и серебристыми оттенками. И тогда она увидела ИХ.
Объекты. Десятки, сотни полупрозрачных сфер, разбросанных по песку, словно капли росы, оставшиеся после отлива. Они лежали неподвижно, подставив бока ласковому свету местного солнца. Ни движений, ни следов деятельности, ни построек. Данные спектрального анализа показывали сложную органику и высокое содержание кремния.
– «Сияющие», – прошептала Анна, и это слово родилось само собой, вырвавшись из какой-то потаённой части её сознания, не затронутой протоколами и отчётами.
Она знала, что должна чувствовать. Облегчение. Лёгкий объект. Никакого сопротивления, никаких сложных моральных дилемм, как с «Ловцами Эфира». Просто ещё один тупик эволюции. Красивый, но тупик.
Но почему тогда её пальцы с такой силой впились в край терминала? Почему её сердце учащённо забилось, а в глазах стояли слёзы, которые она не позволяла себе пролить над Химерой-Дзетой?
Она вызвала меню и присвоила объектам классификационный номер PX-377-Г-1. «Сияющие». Система автоматически прописала статус: «Форма жизни. Растительного типа. Признаков разумной деятельности не обнаружено».
Предварительное заключение напрашивалось само собой, и курсор уже мигал в поле для ввода: «Биомасса не представляет цивилизационной ценности. Рекомендована стандартная процедура Консервации после поверхностного изучения».
Стандартная процедура. Планетарная инъекция того же вируса, который превратит этот кипящий жизнью мир в статичный, вечно застывший сад. «Сияющие» навсегда останутся лежать на своих пляжах, как окаменевшие жемчужины.
В её голове снова зазвучал голос отца, на этот раз одобрительный, почти гордый: «Вот видишь? Всё гораздо проще, когда не ищешь лишних смыслов. Иногда сорняк – это просто сорняк, даже если он прекрасен. Выполни свою работу и иди дальше. Это называется профессионализм».
Анна откинулась в кресле и закрыла глаза, пытаясь заглушить этот голос. Она вызывала в памяти последний танец воздушного змея над Химерой-Дзета. Красоту, которую она уничтожила во имя «прогресса».
А потом она снова посмотрела на «Фиалку». На её безмятежную, первозданную красоту. На сферы, беззащитно лежащие под небом, которое они, возможно, считали своим домом.
– Ладно, – тихо сказала она уже планете, обещание, которое она не могла дать самой себе. – Покажешь мне, что ты скрываешь. Дай мне хоть одну причину. Одну.
Одну причину не поставить эту зелёную галочку. Одну причину не стать для тебя палачом.
Она сделала глубокий вдох, стряхнув оцепенение, и открыла чистый файл для полевого дневника. Мимо протоколов. Мимо отчётов. Впервые за долгое время она начала писать не для Департамента.
«День первый на орбите PX-377-Г, – начала она, и её пальцы, наконец, перестали дрожать. – Объект получил неофициальное название "Фиалка". Местные биологические объекты – "Сияющие". Внешне пассивны. Но что-то…»
Она замолкла, подбирая слово. Не научное. Человеческое.
«…что-то в них есть», – дописала она и со странным, давно забытым чувством надежды выключила терминал.
Но надежда была хрупким сосудом в мире, построенном на протоколах. Едва она сделала первый глоток воды из диспенсера, как дверь в её каюту снова открылась, без предупреждающего сигнала. На пороге стоял Сергей, но теперь его лицо выражало не праздное любопытство, а официальную серьёзность.
– Малинина. Советую взглянуть на приоритетное сообщение из Центра, – его голос потерял все оттенки фамильярности. – Кажется, твоё «спокойное местечко» уже вызвало вопросы.
Лёд пробежал по спине Анны. Она молча кивнула, и Сергей удалился, оставив дверь открытой. Притворяться, что она не видела сообщение, было бессмысленно. Она снова включила терминал. Синий экран сменился алым бордовым – цветом срочных директив Департамента.
ДИРЕКТИВА К-77/Г
ОБЪЕКТ: PX-377-Г «Фиалка»
ОТ: Начальник сектора анализа, д-р Кассандер
К: Шеф-контролеру А.Л. Малининой
«Шеф-контролер Малинина, по данным предварительного сканирования, объект PX-377-Г демонстрирует аномально высокий уровень биоразнообразия при полном отсутствии технологического следа. Такая диспропорция вызывает оперативный интерес. Ваша миссия – провести ускоренную оценку в течение 10 (десяти) стандартных суток. Акцентируйте внимание на поиске скрытых техногенных артефактов, подземных или подводных комплексов. Версия о пассивной биомассе является приоритетной, но подлежит тщательной проверке. Помните, ресурсы Департамента ограничены. Не допускайте излишнего погружения в биологические частности. Ваш отчёт ляжет в основу решения о дальнейшей судьбе объекта. Экономьте время. Кассандер.»
Текст был сухим, как пыль на марсианских равнинах, но Анна прочитала между строк всё. Доктор Кассандер, человек-компьютер, видевший во Вселенной лишь набор данных, уже отнёс Фиалку к разряду «подозрительных». «Аномально высокий уровень биоразнообразия» – это означало, что мир был слишком жив, слишком ярок, чтобы быть простым «тупиком». А всё, что не укладывалось в стандартные модели, в Департаменте считали потенциальной угрозой. Угрозой, которую проще ликвидировать, чем изучать.
Десять суток. Смехотворно мало для оценки целой планеты. Но таков был Департамент – вечная гонка на выбывание.
– Ну что, получила пинка под зад? – раздался голос Сергея из коридора. Он не ушёл, а поджидал её реакцию. – Кассандер не любит, когда копошатся в его файлах дольше положенного. Говорят, он как-то отправил на переквалификацию целую группу за то, что они на неделю превысили лимит на изучение «поющих кристаллов» в системе Дельты.
– Это не «пинок» – холодно ответила Анна, не отрываясь от экрана. – Это уточнение задач.
– Ага, уточнение, которое пахнет срочным закрытием дела. Держу пари, через десять дней мы уже будем заряжать катапульту для следующего «шедевра». Может, на этот раз повезёт, и попадётся что-то действительно интересное. Вроде развалин города-купола или скелетов великанов.
Анна промолчала. Его цинизм был его броней, его способом существовать в этой системе, не сходя с ума. Её же способом всегда была глубокая, почти болезненная вовлечённость. И сейчас эта вовлечённость дала трещину, сквозь которую пробивался бунт.
Она встала и направилась к выходу.
– Куда это ты? – удивился Сергей.
– В обсерваторию. Хочу посмотреть на планету в прямой визор. Без фильтров и интерфейсов.
Сергей пожал плечами, как бы говоря «твоя воля», и удалился в сторону кают-компании, наверняка чтобы продолжить свою игру.
Обсерватория «Архивариуса» была небольшим куполом в верхней части корабля. Здесь не было терминалов, только утопленные в пол панели управления и огромный, цельный иллюминатор из армированного кварца, предлагавший панорамный вид на звёзды. И на Фиалку.
Анна осталась одна. Она прикоснулась к панели, и шторки с мягким шелестом разъехались, открыв бездну.
Вот она. Не на экране, не в виде набора данных. Реальная, живая, дышащая планета. Она висела в черноте, залитая светом своей звезды, и её синева казалась почти звенящей. Анна вглядывалась в полосы облаков, в тёмные пятна океанских глубин, в крошечные, но ясные бирюзовые кольца атоллов. Она искала хоть намёк на огни городов, на геометрически правильные линии дорог, на следы космодромов. Ничего. Только первозданная, совершенная красота.
«Не ищи лишних смыслов» – нашептывал голос отца.
Но разве красота – не смысл? – спрашивала она себя. Разве то, что цивилизация не пошла по пути железа и бетона, делает её недостойной жизни?
Она вспомнила одно из своих первых дел, много лет назад. Планета, где разумные существа, похожие на кристаллических слизней, проводили всю жизнь, вырезая из горных пород сложнейшие лабиринты, отражавшие, как она позже поняла, математические теоремы и музыкальные гармонии. Их «индекс развития» тоже был нулевым. И их тоже «усыпили». Тогда она смогла убедить себя, что это необходимость. Теперь же эта уверенность таяла с каждым вздохом, глядя на Фиалку.
Её рука потянулась к компактному коммуникатору на поясе. Не тому, что связан с кораблём и Департаментом, а личному, зашифрованному устройству, разрешённому для «экстренных личных контактов». Она редко им пользовалась.
Она вызвала единственный номер в памяти. Связь устанавливалась долго, с задержкой в несколько минут. Наконец, на маленьком экранчике возникло лицо пожилой женщины с умными, добрыми глазами и седыми волосами, убранными в строгую, но элегантную причёску. Это была Елена Витальевна, её бывший научный руководитель в Академии, единственный человек, который понимал её одержимость «иными» мирами.
– Анечка? – голос Елены Витальевны был тёплым, но настороженным. – Ты на задании? Что-то случилось?
– Я смотрю на планету, Елена Витальевна, – тихо сказала Анна, не в силах подобрать другие слова. – Она так прекрасна, что больно смотреть.
Старая учёная помолчала, изучая её лицо через миллионы километров.
– Химера-Дзета? Я читала краткий отчёт. «Ловцы Эфира». Очень жаль. Уникальная культура.
– Нет. Новая. Фиалка. И она… она ещё прекраснее. И ещё беззащитнее.
– Я чувствую твою боль, дитя моё, – Елена Витальевна вздохнула. – Но ты знаешь правила игры. Департамент платит за скорость и эффективность, не за открытия.
– Они дали мне десять дней, – голос Анны дрогнул. – Десять дней, чтобы вынести приговор раю.
– Десять дней – это и миг, и вечность, – мудро заметила наставница. – Всё зависит от того, что ты ищешь. Если ты ищешь повод для Консервации, ты его найдешь. Протоколы составлены именно для этого. Но если ты ищешь жизнь… настоящую жизнь в любом её проявлении… то и её ты найдёшь. Вопрос в том, хватит ли у тебя смелости заявить об этом.
– А что, если я её не найду? Что, если её там действительно нет? – в голосе Анны прозвучало отчаяние.
– Тогда, Аня, – Елена Витальевна посмотрела на неё с безграничной грустью, – ты должна будешь сделать свой выбор. Смириться или… найти в себе силы усомниться не в жизни на той планете, а в праве Департамента вершить над ней суд.
Связь начала рваться, помехи поползли по экрану.
– …держись, Анечка… помни… истина… дороже… спокойствия…
Экран погас.
Анна осталась одна в тишине обсерватории, с бешено стучащим сердцем и словами наставницы, горевшими в уме, как раскалённое железо. «Усомниться в праве Департамента». Это была крамола. Мысль, за которую могли не просто уволить, а объявить предателем, «антипрогрессистом».
Она снова посмотрела на Фиалку. Теперь это был уже не просто объект. Это был вызов. Вызов всей её жизни, всей её карьере, всем принципам, вбитым в неё отцом и системой.
«Десять дней», – прошептала она.
Она не знала, что сможет найти за это время. Не знала, хватит ли у неё смелости пойти против всего, во что она верила. Но она знала одно: впервые за многие годы она не хотела ставить зелёную галочку. Она хотела понять. Хотела услышать тихую музыку этого мира, если она там была.
Повернувшись, она твёрдым шагом направилась к выходу. Ей нужно было готовиться к высадке. Каждое мгновение было на счету. Не для Департамента. Для себя. Для них. Для Сияющих.
Битва началась. И первый выстрел в ней прозвучал не из бластера, а в её собственном сердце. Это был выстрел сомнения. И он прозвучал громче любого взрыва.
Глава 2
Спускаемый модуль, прозванный в Департаменте с мрачным юмором «Гробом», с глухим, приглушённым стуком коснулся поверхности. Искусственная гравитация корабля сменилась приятной, почти невесомой легкостью Фиалки. Анна отстегнула ремни, и первое, что её поразило, – не вид, а звук.
Вместо гудящей тишины вакуума или монотонного гула корабельных систем, её слуха достиг могучий, размеренный вздох. Это был плеск океана, доносящийся сквозь корпус – ровный, древний, полный неведомой мощи. К нему примешивался многоголосый, стрекочущий и щебечущий хор невидимой жизни, а над всем этим витал тот самый сладковато-пряный аромат, что она уловила ещё на орбите, но теперь он был осязаем, густ и пьянящ.
– Ну, вот мы и в раю, – раздался позади голос Сергея, уже облачённого в стандартный защитный костюм. Его шлем был откинут, и он с насмешливой ухмылкой втягивал носом воздух. – Пахнет… как заросшая оранжерея. Думал, будет свежее. Включай фильтрацию, Малинина. Неизвестно, какие споры тут летают.
Анна машинально проверила показания датчика на запястье. «Состав атмосферы оптимален. Биологические патогены: не обнаружены». Игнорируя его совет, она щёлкнула замком своего шлема. Он с шипением сложился и волна запахов, и звуков ударила в неё с новой, почти физической силой.
Воздух обжёг лёгкие своей свежестью. Он был влажным, тёплым, невероятно чистым и до краёв наполненным жизнью. Запах соли, влажного песка, гниющей растительности, цветочной пыльцы и чего-то незнакомого, древесного и бальзамического. Это был запах мира, который никогда не знал ни дыма, ни ядовитых выбросов, ни железа.
– Самоубийственно, – покачал головой Сергей, застёгивая свой шлем наглухо. Его голос зазвучал из динамиков, искажённый и безличный.
Анна не ответила. Она спрыгнула с трапа на белый мелкий как пудра песок и замерла, пытаясь осмыслить открывшуюся перед ней картину.
Их модуль сел на одном из бесчисленных атоллов. С одной стороны простиралась бирюзовая лагуна, вода в которой была настолько прозрачна, что сквозь неё виднелись причудливые коралловые сады и стайки серебристых рыбок. С другой – поднималась стена тропического леса, состоящего из растений, не виданных ей ранее. Деревья с темно-зелеными листьями, похожими на веера, кусты, усыпанные серебристыми иглами, огромные цветы, напоминающие чаши из синего стекла. Всё это буйство красок купалось в золотистом, рассеянном свете местного солнца, висевшего в дымчато-белом небе.
И повсюду, на протяжении всего видимого пляжа, лежали Они.
Сияющие.
Вблизи они были ещё более загадочными и прекрасными, чем с орбиты. Их полупрозрачные сферы, от полуметра до двух в диаметре, мерцали перламутром и опалом, словно были вылеплены из жидкого шёлка и света. Сквозь упругую, студенистую оболочку угадывалось сложное, переливающееся переплетение внутренних структур – словно сети световодов или нервные сплетения. Они лежали неподвижно, частично погружённые во влажный песок, подставив свои бока ласковому солнцу. Лишь слабая, едва заметная ритмичная пульсация изнутри выдавала в них живые, дышащие существа.
– Смотри-ка, дышат – усмехнулся Сергей, его искажённый голос прозвучал у неё в наушнике. Он подошёл к ближайшему экземпляру и ткнул в его сторону жезлом для отбора проб.
– Как гигантские амёбы. Ну, давай, начинай своё «глубокое изучение». Я пока пробы песка и воды возьму. Поработаем за двоих.
Анна не ответила. Она медленно, почти благоговейно, подошла к одному из Сияющих, самому крупному, и присела на корточки, нарушая все правила дистанции, предписанные протоколом. Она не боялась их. Она чувствовала лишь щемящее, всёпоглощающее любопытство и странное, глубокое спокойствие.
Вот он лежал, всего в метре от неё. Существо, ради которого, возможно, существовала целая планета. Она провела рукой в перчатке в сантиметре от его поверхности. Сканер на запястье не показал ничего, кроме фонового тепла и сложного химического коктейля, испаряющегося с поверхности – смеси феромонов, продуктов фотосинтеза и чего-то ещё, не поддающегося идентификации.
«Объект G-1-А. Пассивный фотосинтез. Колониальная форма жизни. Признаков центральной нервной системы не обнаружено», – продиктовала она в диктофон, но её мозг, вопреки воле, уже искал лазейки, намёки, аномалии. Её взгляд скользил по идеально гладкой поверхности, пытаясь уловить хоть что-то, что говорило бы о сознании.
Она провела так несколько часов, методично перемещаясь от одного Сияющего к другому, собирая данные, которые уже сейчас, она знала, лягут мёртвым грузом в отчёт, предваряющий приговор. Она измеряла диаметры, фиксировала спектры свечения в состоянии покоя, брала микроскопические пробы оболочки. Всё было в рамках стандартной процедуры для оценки биомассы.
Сергей давно ушёл в модуль, заявив, что «надышался этим зоопарком» и будет составлять предварительный отчёт по геологии.
И вот, когда солнце начало клониться к горизонту, окрашивая небо и бирюзовую лагуну в цвет расплавленного золота и меди, произошло первое, едва уловимое чудо.
Анна как раз проверяла показания спектрометра, когда её периферийное зрение уловило движение. Не то чтобы движение… скорее, синхронное изменение. Она резко подняла голову.
Три Сияющих, лежащих неподалёку друг от друга, их пульсация, до этого бывшая хаотичной, вдруг синхронизировалась. На три-четыре удара их внутренний свет замерцал в абсолютно одинаковом ритме, словно тиканье трёх гигантских сердец, подчинённых единому дирижёру. А затем так же внезапно, каждый вернулся к своему собственному, независимому ритму.
Это длилось менее десяти секунд.
Анна застыла, забыв о дыхании. Её пальцы инстинктивно потянулись к диктофону, но она не произнесла ни слова. Что она могла сказать? «Зафиксирована кратковременная синхронизация пульсации у трёх объектов»? Звучало как ничто. Как статистическая погрешность, сбой, случайность.
Но её чутьё, тот самый внутренний голос, который всегда предупреждал её о чём-то важном, кричал: «НЕТ!»
Это не было случайностью. Это было приветствием. Или вопросом. Или проверкой.
Она медленно опустилась на песок, не в силах отвести взгляд от Сияющих. Сумерки сгущались и в воздухе повисло предвкушение. Она поняла, что всё это время изучала не их, а лишь отдельные ноты, не видя партитуры. А сейчас она впервые услышала аккорд.
И этот аккорд был обращён не к ней. Он был частью чего-то большего.
Когда последний луч солнца угас за горизонтом, на пляже началась «Светопись». Не такая яркая, как в её воображении, но оттого не менее величественная. Сферы начали светиться изнутри мягким, переливающимся светом. Узоры были простыми – медленно пульсирующие круги, волны, спирали. Это длилось около часа, а затем так же медленно угасло.
Сергей, выходивший выбросить упаковку от концентрата, бросил взгляд на освещённый пляж.
– Ночничок, – усмехнулся он. – Без него, видимо, спать бояться.
Но для Анны всё изменилось безвозвратно. Она сидела в сгущающихся тропических сумерках, слушая, как океан шепчет ей что-то на забытом языке и понимала, что не поставит зелёную галочку. Ещё нет. Синхронизация была ключом. Маленьким, но первым настоящим ключом.
Она достала свой полевой дневник. Тот, что не для Департамента.
«День первый на поверхности, – начала она, и её пальцы дрожали от возбуждения. – Они не примитивны. Они иные. Они говорят светом и ритмом. Сегодня я услышала, как три из них сказали одно слово в унисон. А я… я только начала учить их язык.»
Она не знала, куда заведёт её эта тропа. Но впервые за долгие годы она чувствовала не тяжесть долга, а жгучий, всепоглощающий интерес. И это было страшнее любой опасности.
***
Следующие сорок восемь часов стали для Анны временем странного, двойственного существования. Днём она была образцовой сотрудницей Департамента. Она скрупулёзно выполняла программу-минимум: картографировала атолл, брала пробы воды из лагуны, анализировала образцы флоры и фауны. Её официальный журнал пестрел сухими записями: «Образец Ф-7: растение с фиолетовыми листьями-веерами, демонстрирует высокую эффективность фотосинтеза… Образец Ж-3: роющее насекомое, биохимия стандартна…».
Но ночью, когда Сергей удалялся в модуль, а на пляже зажигалась тихая симфония «Светописи», начиналась её настоящая работа. Работа, о которой не знал никто, кроме неё и безмолвных Сияющих.
Она установила пассивные датчики вокруг кластера, который наблюдала. Сейсмографы, фиксирующие малейшие вибрации почвы. Высокочастотные микрофоны, улавливающие не только щебет фауны, но и возможные акустические сигналы. Но главным её инструментом стал высокочувствительный спектрограф, непрерывно снимающий показания с пяти ближайших сфер.
Именно он зафиксировал то, что она уже чувствовала интуитивно: «Светопись» не была хаотичной. Она подчинялась строгим, хотя и не понятным ей, закономерностям.
«День второй, личные заметки, – вела она тайный дневник, при свете небольшой лампы, чтобы не мешать Сияющим. – Установлена корреляция между интенсивностью свечения и углом падения солнечных лучей. "Рассказ" на рассвете отличается от "рассказа" на закате. Утренние узоры – простые, геометрические, полные "ожидания". Преобладают синие и зелёные тона. Вечерние – сложные, витиеватые, наполненные оттенками золота и багрянца, словно "подведение итогов" или "воспоминание".»
Она составила первый, примитивный глоссарий. Вспышка определённой частоты в синем спектре – «внимание, опасность» (этот сигнал пронёсся по всему пляжу, когда над лагуной пролетела крупная хищная птица). Медленная, глубокая пульсация зелёного и жёлтого – «спокойствие», «удовлетворение». Сложные, вращающиеся спирали изумрудного света – что-то вроде глубокого размышления или, возможно, вопроса.
Но всё это были лишь слова, чувства, догадки. Ничего, что можно было бы вписать в отчёт и послать упрямому Кассандеру на орбиту. Ничего, что перевесило бы холодную логику протокола. Синхронная пульсация больше не повторялась, и Анна начала сомневаться, не привиделось ли ей это в порыве отчаянного желания найти хоть что-то.
На третий день терпение Сергея лопнуло.
– Малинина, хватит кормить комаров! – заявил он, выйдя из модуля в полдень. – Я закончил геосканирование. Никаких полостей, никаких аномалий. Сплошной известняк и кораллы. Твои «жемчужины» тоже ничего интересного не показывают. Пора сводить данные воедино и готовить заключение. У нас осталось семь дней, а ты ведёшь себя так, будто у нас в запасе вечность.
– Я должна завершить биологический мониторинг, – уклончиво ответила Анна, не отрывая взгляда от экрана портативного терминала, на котором строились графики спектральной активности Сияющих. – Есть некоторые неоднозначности…
– Неоднозначности? – Сергей фыркнул. – Да они тупее земных кораллов! Кораллы хоть рифы строят, а эти… светятся. Большое достижение.
В этот момент Анна увидела нечто на графике. Её пальцы замёрли над клавиатурой.
– Сергей, подойди. Взгляни.
– Что ещё? – нехотя он подошёл и наклонился над экраном.
– Смотри. Активность объекта G-1-Б. Вот здесь, вчера вечером. И здесь, сегодня утром.
На графике были чётко видны два идентичных пика сложного спектрального состава, разделённые промежутком ровно в четырнадцать часов – планетарные сутки Фиалки.
– И что? – пожал плечами Сергей. – Цикл. Биологические часы. У всех живых организмов они есть.
– Но посмотри на контекст – Анна переключила вид. – Вчера вечером, перед этим пиком, над этим участком пролетела стая тех самых серебристых птиц. А сегодня утром – ровно та же стая вернулась. И пик повторился. Точь-в-точь.
Сергей помолчал, изучая данные. На его лице медленно проступала тень не то раздражения, не то любопытства.
– Случайное совпадение.
– Два раза подряд? С точностью до минуты? – в голосе Анны прозвучала надежда. – Они не просто "видят" стаю. Они… идентифицируют её. И фиксируют это событие. Световым паттерном. Как… запись в дневнике.
– Ты строишь дом из песчинок, Малинина, – Сергей выпрямился, и его лицо снова стало непроницаемым. – Допустим, это не совпадение. Допустим, они каким-то образом регистрируют пролёт птиц. И что? Это доказывает их разум? Нет. Это доказывает, что у них есть сложный инстинкт, связанный с распознаванием угроз или… или еды. Всё. Я пойду готовить карты. Советую и тебе заняться чем-то полезным.
Он развернулся и ушёл. Анна осталась одна, сжимая в руках терминал, на котором мигали два идентичных пика. Он был прав. Это было ничто. Песчинка. Но в её мире, мире, где любая жизнь оценивалась по шкале утилитарной полезности, эта песчинка была целой вселенной.
Вечером того же дня, когда «Светопись» была в самом разгаре, а Анна в сотый раз прокручивала в голове свой спор с Сергеем, произошло второе событие. Меньшее, но для неё – более важное.
Она сидела на своём обычном месте, в десяти метрах от ближайшего Сияющего, и просто наблюдала. Вдруг её взгляд упал на одинокую сферу, лежащую чуть в стороне от основной группы, почти у кромки леса. Она была меньше других, и её свечение казалось слабее, более прерывистым.
И вот, когда основной «хор» затихал на мгновение перед новой «фразой», эта маленькая сфера испустила короткую, но очень яркую вспышку чистого белого света. Почти сразу же, один из крупных Сияющих в центре группы – тот самый, «Патриарх», как мысленно назвала его Анна – ответил ей. Не похожим узором, а… уточняющим. Его сложная спираль из зелёного и синего как бы развернулась, стала проще, и в ней появились те же белые точки.
Маленькая сфера снова вспыхнула белым, и её пульсация стала ровнее, увереннее. «Патриарх» вернулся к своему прежнему, сложному узору.
Анна застыла, едва дыша. Она только что стала свидетелем того, что на любом языке Вселенной называлось обучением.
Старший, опытный член группы помог младшему, неуверенному. Исправил его «фразу». Подсказал. Подтвердил.
Это не был инстинкт. Инстинкт не поправляет. Инстинкт – это жёсткая программа. Это было социальное взаимодействие. Передача знания. Пусть знания о том, как правильно светиться в сумерках, но это было знание.
Она больше не сомневалась.
Достав свой потайной коммуникатор, она пролистала контакты и снова выбрала номер Елены Витальевны. Связь была хуже, помехи сильнее.
– Елена Витальевна, я… я видела это. Они учатся. Они передают информацию. Социальное взаимодействие… – она говорила торопливо, боясь, что связь прервётся.
– Успокойся, Аня, дыши, – послышался спокойный голос сквозь шум. – Социальное взаимодействие – это сильный аргумент. Но недостаточный для Департамента. Социальные насекомые на Земле взаимодействуют. Тебе нужно больше. Тебе нужно нечто, выходящее за рамки биологии. Нечто, что можно измерить и предъявить.
– Но что? – в голосе Анны прозвучало отчаяние. – Они не строят городов! Не запускают спутников!
– Ищи не следы технологий, Аня. Ищи следы сознания. Сознания, отличного от нашего. Может, они не покорили планету, потому что… стали её частью? Мозгом? Нервной системой? Докажи, что уничтожая их, мы уничтожаем не колонию, а мыслящий океан, мыслящую планету. Это… это уже не биомасса. Это нечто иное.
Связь оборвалась.
Анна сидела в темноте и слова наставницы эхом отдавались в её сознании. «Мыслящий океан». Она посмотрела на тёмные, бескрайние воды, на тихо светящийся пляж. Океан… Он был везде. Он соединял все атоллы. Что, если он был не просто водой? Что, если он был… средой?
Она подняла голову и посмотрела на звёзды, на тусклую точку «Архивариуса», висящую в небе. У неё оставалось меньше недели, чтобы найти доказательства. И теперь она знала, где искать. Не на суше. Не в световых узорах.
В океане. В глубине, которая вдруг перестала казаться ей просто скоплением воды, а стала гигантским, тёмным, бездонным мозгом, клетками которого были Сияющие на берегу.
Она чувствовала страх. Древний, первобытный страх перед бездной. Но вместе с ним – лихорадочное, неудержимое возбуждение. Она стояла на пороге величайшего открытия в своей жизни. Или на пороге величайшей трагедии.
Взяв терминал, она открыла новый файл в своём тайном дневнике.
«День третий. Они учат своих детей. Они помнят. Они – не отдельные существа. Они – часть целого. Завтра я должна заглянуть в лицо этому целому. Я должна спуститься в океан».
***
Рассвет четвёртого дня застал Анну уже на ногах. Она провела ночь в лихорадочных приготовлениях, продиктованных не протоколом, а внезапным озарением. Идея Елены Витальевны о «мыслящем океане» из метафоры превратилась в рабочую гипотезу, требующую проверки. И для этого ей было нужно не просто наблюдать, а попытаться вступить в диалог.
Сергей, обнаружив её за проверкой глубоководного дрона, лишь покачал головой.
– Теперь ещё и на дно лагуны полезешь? Искать затонувшие города «Сияющих»? Малинина, ты переходишь все границы разумного. У нас нет мандата на подводные изыскания. Только береговые наблюдения.
– Протокол не запрещает расширенный мониторинг биологической активности в прибрежной зоне, – парировала Анна, не отрываясь от калибровки сенсоров дрона. – Я изучаю возможные связи между прибрежной и морской фауной. Всё в рамках моей компетенции.
– Изучаешь, – с недоверием протянул Сергей. – Ладно. Варись в своём соку. Я заканчиваю общий отчёт. Кассандеру понадобится не больше дня, чтобы его утвердить. Думаю, послезавтра мы уже будем готовить катапульту.
Его слова повисли в воздухе, как похоронный звон. Послезавтра. У неё оставались считанные часы.
Как только Сергей скрылся в модуле, Анна активировала дрон. Аппарат, напоминающий плоского ската, бесшумно соскользнул в бирюзовые воды лагуны. На экране планшета заиграли кадры подводного мира: кораллы невиданных форм и расцветок, стаи разноцветных рыб, причудливые ракообразные. Но её интересовало не это. Она вела дрон вдоль дна, направляя его к тому месту, где пляж резко обрывался в глубоководную синеву.
Именно там, на границе шельфа, сенсоры зафиксировали аномалию. Не техногенную. Биологическую. Со дна поднимались толстые, похожие на корни или гигантские грибные гифы, структуры. Они были того же перламутрового оттенка, что и Сияющие на берегу, и явно состояли из аналогичной органики. Эти «корни» уходили в толщу осадочных пород, теряясь в темноте. Мицелиальная сеть. Гипотеза начала обретать плоть.
Внезапно связь с дроном прервалась. Экран заполнился хаотическими помехами.
– Чёрт! – выругалась Анна, постучав по планшету.
Через несколько секунд изображение вернулось, но дрон уже развернулся и плыл обратно к берегу, словно его оттолкнула невидимая сила. Запись телеметрии показала кратковременный, но мощный всплеск низкочастотных акустических колебаний, исходивших из глубины. Не ультразвуковой сигнал китообразных, а нечто иное – структурированное, сложное.
Это была не атака. Это было предупреждение. Стоп. Дальше – нельзя.
Дрожь пробежала по спине Анны. Океан не просто был средой. Он был защищён. И он ответил.
Вернув дрон, она поняла, что прямой путь закрыт. Но отчаиваться было рано. Если океан – это мозг, то Сияющие на берегу – его органы чувств. И возможно с ними можно найти общий язык.
Она потратила остаток дня на анализ данных, собранных за предыдущие ночи. Она искала паттерны, связанные не с небом или сушей, а с океаном. И нашла.
Ритмы «Светописи» и пульсации Сияющих демонстрировали чёткую корреляцию с приливами и отливами. Когда вода приближалась к их группе, их свечение становилось более «вопрошающим», исследовательским. Когда отступала – более «завершённым», итоговым. Они буквально разговаривали с океаном, реагируя на его «дыхание».
Вечером, когда солнце начало садиться, а вода в лагуне медленно поползла вверх, Анна решилась на отчаянный шаг. Она взяла мощный источник когерентного света – часть коммуникационного оборудования модуля – и направила его в сторону океана, в точку над глубоководной впадиной. Она не посылала сложных сигналов. Она просто включила и выключила его три раза, с длинными паузами. Простейший универсальный сигнал: «Я здесь. Я не враждебна. Ответь».
Ничего не произошло. Лишь ветер шелестел листьями в лесу, да волны лениво накатывали на берег. Разочарование начало сковывать её грудь ледяным панцирем. Это была безумная идея.
И тогда это случилось.
Сначала она почувствовала это – лёгкую вибрацию под ногами, исходившую не от земли, а словно из самой воды, наполнявшей поры песка. Затем вода у кромки берега начала светиться. Не ярко, а мягким, фосфоресцирующим сине-зелёным светом, который пульсировал в том же ритме, в каком она мигала своим лучом. Три длинных свечения, три паузы.
Ответ.
Одновременно с этим все Сияющие на пляже, все до одного, синхронно вспыхнули коротко и ярко, ослепительным белым светом. Это длилось мгновение, ослепив её, а когда зрение вернулось, они уже светились своим обычным, размеренным узором, как ни в чём не бывало.
Анна стояла, не в силах пошевелиться, с бешено колотящимся сердцем. Она только что стала свидетелем не просто контакта. Она стала свидетелем иерархии. Океан-мозг получил её сигнал, обработал его и отдал «приказ» своим «оконечным устройствам» на берегу – подтвердить получение. Это была не просто биология. Это была сложная, распределённая система управления.
Она опустилась на колени, касаясь пальцами светящейся воды. Она ждала продолжения, нового сигнала, но океан и Сияющие замолчали. Диалог был окончен. Инициатива была на их стороне. Они признали её существование, но не были готовы к дальнейшему общению. Пока.
В этот момент из динамика её скафандра раздался резкий голос Сергея:
– Малинина! Что, чёрт возьми, происходит? Датчики на орбите зафиксировали мощный энергетический всплеск в вашем секторе! Биологического происхождения! Докладывай обстановку!
Анна медленно поднялась. В её глазах горел новый огонь. Огонь уверенности.
– Всё в порядке, Сергей, – сказала она, и её голос был твёрдым. – Это был… неожиданный результат эксперимента по взаимодействию с местной биосферой. Никакой угрозы. Передаю данные для включения в отчёт.
– Включить в отчёт? – взорвался Сергей. – Да Кассандер пришлёт целый флот для изучения этой «угрозы»! Ты с ума сошла!
– Нет, – тихо, но чётко ответила Анна, глядя на тихо светящийся океан. – Я, наконец, начала приходить в себя. И у меня есть что сказать в нашем отчёте. Нечто, что изменит всё.
Она знала, что теперь пути назад нет. Она вступила в контакт. Она получила ответ. И этот ответ нужно было донести до Департамента, даже если для этого придётся перевернуть с ног на голову все их протоколы. У неё было доказательство. Доказательство того, что они собирались уничтожить не «биомассу», а нечто бесконечно более сложное и величественное – мыслящий мир.
Глава 3
Тишина, наступившая после светового ответа океана, была оглушительной. Она не была пустотой – она была насыщена смыслом, словно воздух после грозы, заряженный озоном и обещанием перемен. Анна ощущала лёгкое, отзвучавшее эхо вибрации. Это не была дрожь земли. Это было содрогание самой реальности, разорвавшей привычные ей рамки.
«Они ответили», – эта мысль стучала в висках ровным, неумолимым ритмом, заглушая панические вопли Сергея в наушнике. – «Они услышали меня, и они ответили».
– Малинина! Чёрт возьми, докладывай! Что это был за всплеск? Повторяю, орбитальные сенсоры зафиксировали когерентный энерговыброс. Ты подвергаешь миссию риску!
Его голос, искажённый страхом и гневом, вернул её к суровой реальности. Реальности протоколов, отчётов и зелёных галочек. Внутри всё пело и ликовало, но разум уже выстраивал линию обороны, холодную и безупречную, как скальпель.
– Сергей, успокойся – её собственный голос прозвучал на удивление ровно, почти отстранённо. – Всплеск был результатом моего эксперимента по невербальному взаимодействию с прибрежной биосферой. Я использовала низкоуровневый световой импульс для стимуляции явления биолюминесценции у планктона. Реакция оказалась сильнее прогнозируемой. Никакой угрозы для модуля или экипажа нет.
Она лгала. Лгала легко и уверенно, с лёгкостью человека, внезапно осознавшего, что правда – понятие растяжимое, и что есть истины, стоящие выше устава Департамента.
– Планктона? – недоверие в голосе Сергея сменилось откровенным презрением. – Ты хочешь сказать, что этот… это светопредставление устроили микроскопические рачки? Я не идиот, Малинина! Данные показывают структурированный отклик!
– Биосистема Фиалки сложнее наших моделей, – парировала Анна, глядя на тёмный теперь уже океан. Сияние угасло, но она знала – там, в глубине, её заметили. – Я документирую явление. Все данные будут приложены к отчёту. Считай это… открытием новой формы биологической коммуникации.
Из наушника донёсся лишь раздражённый шипящий вздох.
– Кончай свои игры. У нас осталось меньше шести дней. Кассандер уже запрашивает предварительные выводы. Я не намерен тонуть в этом раю из-за твоего внезапного увлечения светлячками.
Связь оборвалась. Анна осталась одна под набирающим высоту пологом из неизвестных созвездий. Воздух, тёплый и влажный, обволакивал её, словно шёлк. Хор ночных насекомых и криков невиданных существ, на время смолкший во время «диалога», теперь возобновился с новой силой, и ей почудилось, что в нём звучат новые, одобрительные ноты. Планета пришла в себя после минутного шока и возвращалась к своей нормальной, кипучей жизни.
Она вернулась к модулю, но не для того, чтобы спать. Внутри царила тишина – Сергей, судя по всему, заперся в своём отсеке, чтобы в ярости составлять свой вариант отчёта, где он, несомненно, представит её действия как безрассудные и опасные. Анну это не волновало. У неё было своё дело. Своя война.
Она села за терминал и открыла своё тайное досье. Пальцы летали по клавиатуре, занося всё, что произошло: параметры её сигнала, точное время, спектральный анализ ответа океана, синхронную вспышку Сияющих. Она не просто описывала события – она анализировала их, выстраивая цепочку доказательств. Световой импульс – структурированный низкочастотный ответ воды – мгновенная реакция «оконечных устройств» на берегу. Это была не цепь рефлексов. Это была иерархическая система связи. Команда и подтверждение.
«Гипотеза о распределённом планетарном интеллекте получает первое экспериментальное подтверждение, – писала она, и каждая буква отдавалась в её сознании гулом триумфа. – Отдельные особи («Сияющие») выполняют роль сенсоров и, возможно, интерфейсов. Океанская среда (или её глубинная биологическая структура – «Мицелий») является центральным процессором, носителем коллективного сознания. Контакт установлен. Субъект демонстрирует способность к распознаванию внешнего сигнала, его анализу и генерации адекватного ответа. Уровень угрозы: НУЛЕВОЙ. Уровень уникальности – АБСОЛЮТНЫЙ».
Она остановилась, перечитала написанное. Звучало как манифест. Как объявление войны. Войны не на жизнь, а на смерть – войны парадигм. Парадигма Департамента говорила: «Всё, что не полезно – мусор». Её новая, рождающаяся на ходу парадигма утверждала: «Всё, что мы не понимаем – не мусор, а тайна. И тайна эта имеет право на существование».
Она откинулась в кресле, закрыла глаза. Перед ней снова встало лицо отца. Генерал Малинин. Человек, для которого Вселенная была полем боя, а звёзды – стратегическими точками. Что бы он сказал, увидев её сейчас? Увидев, как его дочь, его солдат, преклоняет колени перед «биомассой» и радуется её ответному миганию? Он бы не понял. Он бы увидел в этом лишь слабость. Сентиментальность. Ту самую, что он ненавидел в её покойной матери, которая коллекционировала засушенные цветы и могла часами смотреть на закат.
«Они не построили ни одного корабля, дочка, – сказал бы он своим ровным, стальным голосом. – Не создали ни одного инструмента. Их „сознание“, если оно есть, не оставило следа в галактике. Оно бесполезно. А всё бесполезное должно быть утилизировано. Во имя порядка. Во имя прогресса».
«А кто дал нам право определять, что есть прогресс?» – мысленно парировала она. – «Мы, что возвели свою убогую технократию в абсолют? Мы, что галактику превращаем в свалку собственных амбиций?»
Она встала и подошла к иллюминатору. Ночь была тёмной, лишь слабый свет звёзд и двух лун выхватывал из мрака очертания леса и серебрившуюся полосу прибоя. Сияющие на пляже светились своим обычным, неспешным светом. Но теперь их узоры казались ей наполненными новым смыслом. Она смотрела на них и видела не биологические объекты, а граждан. Граждан целого мира, целой цивилизации, чей путь развития был столь радикально отличен от человеческого, что её коллеги с орбиты просто не могли его распознать.
Они не покоряли природу. Они стали её частью. Не возводили крепостей. Они были крепостью – целой планетой, чьи стены были сотканы из воды и света, а гарнизоном – каждый Сияющий, каждый лучик мицелия в океанской толще. Их технология была не внешней, а внутренней – технологией симбиоза, гармонии, прямого взаимодействия со средой. Они не оставляли мусора. Они не истощали ресурсы. Они были идеальным, самодостаточным организмом.
И за это их должны были «усыпить».
Мысль была настолько чудовищной, что у неё перехватило дыхание. Это было бы не просто убийство. Это было бы кощунство. Уничтожение величайшего произведения искусства, которое она когда-либо видела.
Внезапно её терминал издал резкий, тревожный звук. Не личное сообщение, а общий приоритетный сигнал от «Архивариуса». На экране всплыл значок срочной видеосвязи. Инициатор – д-р Кассандер.
Лёд пробежал по спине. Сергей не стал ждать. Он доложил наверх.
Анна выпрямилась, провела рукой по лицу, сметая следы усталости и эмоций. Она должна была выглядеть собранной, профессиональной. Холодной. Она приняла вызов.
Экран разделился надвое. С одной стороны – бледное, как у рыбы, лицо доктора Кассандера в орбитальном командном центре. С другой – раздражённая физиономия Сергея из его отсека.
– Шеф-контролер Малинина, – начал Кассандер, его безжизненный голос был ровным, но в глазах читалось напряжённое внимание. – Мы получили тревожные данные с вашего участка. Объясните природу энергетического всплеска, зафиксированного в 22:47 по стандартному времени.
– Добрый вечер, доктор, – кивнула Анна. – Как я уже сообщила контролеру Петрову, всплеск стал результатом планового эксперимента по изучению биолюминесценции местной экосистемы. Я использовала…
– Контролер Петров предоставил иное толкование, – Кассандер перебил её, не повышая тона. – Он утверждает, что вы осуществляли несанкционированное воздействие на объекты исследования с помощью корабельного оборудования, что привело к непредсказуемой и потенциально опасной реакции. Так ли это?
Анна бросила взгляд на Сергея на втором экране. Он смотрел в сторону, его губы были плотно сжаты. Предатель. Трус.
– Понятие «несанкционированное» относительно, доктор, – парировала она, сохраняя ледяное спокойствие. – Мой мандат включает изучение биологических особенностей объекта. Реакция биосферы на внешние раздражители – часть этого изучения. Я действовала в рамках своей компетенции, стремясь понять пределы коммуникативных возможностей местной жизни.
– Ваша компетенция, контролер Малинина, – голос Кассандера стал ещё суше, – заключается в сборе данных для вынесения вердикта о Консервации, а не в установлении пенистой дружбы с местной фауной. Протокол предписывает соблюдать дистанцию. Наблюдать. Не взаимодействовать. Вы нарушили протокол.
– Иногда для понимания, нужно взаимодействовать, – не сдавалась Анна. – Статическое наблюдение не всегда раскрывает всю картину. Полученные мной данные…
– Данные – Кассандер снова перебил её, на этот раз его пальцы заскользили по панели управления, и на экране появились графики, – показывают сложную структуру отклика. Структуру, нехарактерную для примитивной биологии. Это либо неизученное природное явление, либо… признак латентного, нетехнологического разума. В любом случае, это меняет приоритеты.
Сердце Анны ёкнуло. Он понял! Он увидел то же, что и она!
– Именно так, доктор! – в её голосе прорвалась надежда. – Я считаю, мы стоим на пороге величайшего…
– Молчание! – его слово прозвучало как удар хлыста. – Это не меняет процедуру. Это лишь усложняет её. Любой непонятный феномен рассматривается Департаментом как потенциальный риск. Риск требует немедленной нейтрализации.
Наступила тишина. Анна смотрела на экран, не веря своим ушам.
– Нейтрализации? – наконец выдавила она. – Но… это же доказательство! Доказательство уникальности!
– Уникальность – это роскошь, которую мы не можем себе позволить, – отчеканил Кассандер. – Наш долг – обеспечить стабильность и предсказуемость процесса экспансии. Всё, что выходит за рамки нашего понимания, подлежит либо изучению в контролируемых условиях (что требует времени и ресурсов), либо… упразднению. Учитывая сжатые сроки и приоритет миссии, я склоняюсь ко второму.
Он сделал паузу, глядя на неё своими стеклянными глазами.
– Вот моё решение, контролер Малинина. Все полевые эксперименты прекращаются немедленно. Вы и контролер Петров ограничиваетесь сбором пассивных данных. Дистанция до объектов исследования увеличивается до пятисот метров. Никаких прямых контактов. Никаких попыток коммуникации. Ваша задача – в оставшиеся пять дней завершить формальную оценку и подготовить объект к Консервации. Зарядите катапульту зонда-исполнителя. Я высылаю вам обновлённые протоколы вирусной модификации, адаптированные под новые… биологические особенности Фиалки.
Анна стояла как вкопанная. Её мир, только что расширившийся до границ целой мыслящей планеты, снова рухнул в тесную, душную клетку устава. Он не просто не понял. Он понял всё с точностью до наоборот. Увидев не жизнь, а угрозу. Не чудо, а проблему.
– Доктор, это ошибка! – вырвалось у неё, прежде чем она успела обдумать слова. – Уничтожая этот мир, мы совершим преступление! Преступление против самой жизни!
На втором экране Сергей смотрел на неё с откровенным ужасом. Перечить Кассандеру в открытую – карьерное самоубийство.
Лицо Кассандера не дрогнуло.
– Ваша эмоциональная вовлечённость зашкаливает, контролер. Это неприемлемо. Вы либо выполняете приказ, либо я буду вынужден отстранить вас от обязанностей и назначить Петрова ответственным за финальную фазу. Подумайте. Кассандер, конец связи.
Экран погас.
Анна осталась одна в гудящей тишине модуля. Руки её дрожали. В горле стоял ком. Она проиграла. Проиграла всего за несколько минут. Её доказательства, её открытие – всё было перечёркнуто одним росчерком пера человека, который видел в звёздах лишь клетки бесконечной отчётности.
Она подошла к иллюминатору и снова посмотрела на пляж. На Сияющих. Они светились, безмятежные и прекрасные, не ведая, что всего в нескольких метрах над их головами только что был подписан их смертный приговор. Приговор за то, что они были слишком непохожими. За то, что их разум не укладывался в прокрустово ложе человеческих определений.
«Либо выполняете приказ, либо…»
Что «либо»? Отстранение? Позорная отставка? А потом наблюдать с орбиты, как Сергей или кто-то другой нажмёт роковую кнопку? Как зонд-исполнитель выбросит в атмосферу Фиалки яд, который превратит этот сияющий, мыслящий океан в мёртвую, статичную воду, а Сияющих – в красивые, но безжизненные камни?
Нет.
Этот вариант был неприемлем.
Она медленно повернулась и посмотрела на панель управления спускаемым модулем. На кнопку дистанционного включения того самого источника когерентного света. Того самого, что она использовала для первого контакта.
Приказ был ясен: «Дистанция. Никаких контактов».
Но разве можно соблюдать дистанцию, когда на кону стоит целый мир? Разве можно молчать, когда тебя только что услышали?
Она сделала глубокий вдох, наполняя лёгкие странным, сладковатым воздухом Фиалки. Воздухом мира, который она поклялась защитить.
Её рука потянулась к панели. Пальцы нашли нужный переключатель.
«Неповиновение», – подумала она без тени сомнения. – «Первый акт неповиновения в моей жизни».
И она нажала кнопку.
***
Луч света, тонкий и яркий, как алмазная нить, прорезал ночную тьму. Он был куда мощнее, чем в прошлый раз – Анна выкрутила мощность на максимум, рискуя спалить оборудование. Но сейчас было не до осторожности. Это был не просто эксперимент. Это был вызов. Вызов Кассандеру, Департаменту, отцу. Всем, кто считал, что имеет право вершить суд над чужой жизнью.
Она направила луч не в океан, а чуть выше, в пустоту над линией прибоя, и начала выводить им в ночном воздухе простейшую последовательность – три короткие вспышки, три длинные, снова три короткие. Код SOS. Универсальный сигнал бедствия, известный любому разуму, вышедшему в космос. Но здесь, на Фиалке, он означал не «Спасите наши души», а нечто иное. «Я в опасности. Вы в опасности. Услышьте».
Она повторяла последовательность снова и снова, её палец застыл на кнопке. Внутри всё сжалось в ледяной ком. Она ждала. Ждала ответа. Ждала гнева Кассандера. Ждала чего угодно.
Первой пришла реакция Сергея. Дверь его отсека с грохотом распахнулась, и он выскочил в основное помещение, бледный, с перекошенным лицом.
– Ты совсем рехнулась, Малинина?! – закричал он, заглядывая в иллюминатор и видя световой меч, бьющий в ночь. – Ты же слышала приказ! Немедленно выключи! Кассандер…
– Кассандер уже всё решил, – спокойно, не отрывая взгляда от окна, ответила Анна. – Он приказал готовить катапульту. Ты хочешь быть тем, кто нажмёт кнопку, Сергей? Хочешь стать палачом?
– Это не мы палачи! Это… это процедура! – в его голосе звучала отчаянная, истеричная нота. – Мы просто выполняем работу! А ты… ты ломаешь систему! Из-за тебя нас обоих поставят к стенке!
– Тогда пусть ставят, – её голос прозвучал с ледяной ясностью. – Но я не стану соучастником. Не в этом.
Внезапно луч света дрогнул, поплыл. Не она его вела. Казалось, сама ночь обрела плоть и стала выхватывать его из её рук, направляя по своей воле. Световой меч извивался, ломался и начал складываться в сложные, геометрически безупречные фигуры – вращающиеся сферы, переплетающиеся ленты, пульсирующие многогранники. Это было похоже на то, как делают Сияющие, но в тысячу раз масштабнее, мощнее, осмысленнее.
– Что… что это? – прошептал Сергей, прислонившись к стене.
– Это они, – так же тихо ответила Анна. – Они не просто ответили. Они… перехватили управление. Они изучают сигнал. Или… общаются с ним.
Это было невозможно. Этого не могло быть. Но это происходило прямо у них на глазах. Световой луч, порождённый человеческой техникой, стал кистью в руках невидимого, колоссального разума. Рисунки в небе становились всё сложнее. Вот проступила идеальная копия их спускаемого модуля, вот – схематичное изображение звездолёта на орбите, вот – фигурка человека, Анны, стоящей на берегу. А потом все эти изображения растворились, слились в один гигантский, медленно пульсирующий знак. Знак, которого нет ни в одном языке человечества, но чьё значение было кристально ясно любому, кто его видел. Вопросительный знак. Но не простой. Это был вопрос, в котором смешались любопытство, настороженность и… надежда.
И тогда ответила сама Фиалка.
Сначала засветился океан. Не полоска у берега, а вся громада водной толщи, насколько хватало глаз. Он загорелся изнутри мягким, фосфоресцирующим сиянием, которое пульсировало в такт знаку в небе. Затем светиться начал песок на пляже, и Анна с ужасом и восторгом поняла, что это светится не песок, а мириады мельчайших гифов мицелия, опутавших каждую песчинку. Свет поднялся вверх по стволам деревьев, зажглись листья, заискрились невидимые днём нити, соединяющие кроны. Весь атолл, вся планета, казалось, проснулась и обратила на них своё внимание. Это был не гнев. Это было демонстрацией. Демонстрацией масштаба, единства, мощи.
Сергей медленно сполз по стене на пол, уставившись на преображённый мир широко раскрытыми, полными ужаса глазами.
– Боже… – простонал он. – Они… они везде. Это не биосфера. Это… один большой организм.
– Один большой разум, – поправила его Анна. Она тоже дрожала, но дрожала от благоговения. – И мы хотели его «усыпить».
Внезапно световое шоу в небе прекратилось. Луч погас. Тишина и тьма, наступившие после, были ещё более оглушительными чем прежде. Но это была тишина ожидания.
Анна отступила от панели управления. Её колени подкашивались. Она сделала это. Она перешла Рубикон. И мир ответил ей не уничтожением, а пониманием.
– Что мы будем делать? – тихо, по-детски, спросил Сергей с пола.
– Мы будем бороться, – сказала Анна, глядя на него. Впервые за всё время совместной работы она не видела в нём противника. Она видела запуганного, сломленного человека, который вдруг осознал чудовищность того, чему служил. – Но для этого мне нужна твоя помощь, Сергей.
– Я… я не могу… Кассандер…
– Кассандер уже всё видел, – перебила она. – Орбитальные сенсоры не могли это пропустить. Через несколько минут мы получим новый, на этот раз ультимативный, приказ. У нас есть только один шанс.
Она подошла к главному коммуникационному терминалу, тому, что связывал их с «Архивариусом».
– Что ты задумала? – с опаской спросил Сергей, поднимаясь на ноги.
– Я отправлю официальное сообщение. Не Кассандеру. В открытый эфир. На все частоты, которые может пробить наш передатчик. Сообщение о первом контакте. Со всеми данными, со всеми записями. Я объявлю Фиалку и её разум Уникальным Планетарным Феноменом по статье 14-б Устава.
Сергей смотрел на неё, будто она предложила взорвать корабль.
– Ты с ума сошла! Статья 14-б – это же теоретический параграф! Его никто и никогда не применял! Он требует доказательств, которые… которые…
– Которые у нас теперь есть, – твёрдо закончила Анна. Она уже открывала чистый файл, её пальцы порхали над клавиатурой, вызывая данные спектрографов, сейсмографов, видеозаписи. – Доказательства разума, не основанного на технологии, но превосходящего наше понимание. Разума, являющегося неотъемлемой частью планеты. Его уничтожение будет признано «актом вандализма вселенского масштаба». Так там написано.
– Департамент проигнорирует это! Они объявят тебя мятежницей и отключат связь!
– Возможно, – согласилась Анна, не прекращая работу. – Но сигнал уйдёт. Его услышат. Если не в Центре, то на Окраине. Учёные, независимые исследователи… Кто-то должен услышать. Мы не можем позволить им сделать это в тишине.
Она закончила компилировать данные и запустила программу шифрования. Сообщение было готово. Оставалось только нажать кнопку.
– Подожди, – сказал Сергей. Его голос дрожал. Он подошёл ближе, глядя на экран. – Если ты это сделаешь… для нас всё кончено. Нас либо арестуют, либо…
– Либо мы станем теми, кто открыл человечеству, что оно не одиноко во Вселенной, и что разум может иметь иную форму, – посмотрела она ему прямо в глаза. – Я готова заплатить эту цену. А ты? Готов ли ты до конца жизни быть «архивариусом», который помог стереть с лица галактики чудо?
Он молчал, и по его лицу было видно, как внутри него бьются страх и пробудившаяся, давно забытая совесть. Он смотрел на иллюминатор, на тихий, тёмный теперь пляж, где лежали Сияющие – видимые щупальца незримого гиганта.
– Чёрт возьми, – сдавленно выдохнул он. – Ладно. Делай. Но если нас посадят, я всё расскажу следователям, что ты меня гипнотизировала.
В его словах не было злобы. Была лишь попытка сохранить остатки своего «я» в этом безумии. Анна кивнула.
– Договорились.
Её палец завис над клавишей «Отправить». Это был конец её карьеры. Конец жизни, которую она знала. Но это было и начало чего-то нового. Чего-то большего.
Внезапно терминал завизжал. На экран снова, без запроса, выпрыгнуло лицо Кассандера. Но на этот раз его обычная маска бесстрастия была сорвана. В глазах горел холодный, нечеловеческий гнев.
– Малинина! – его голос резанул по нервам, как стекло. – Немедленно прекратите передачу! Вы нарушаете протокол категории «Альфа»! Ваши действия квалифицируются как саботаж!
Анна не отвечала. Она смотрела на него, и в её взгляде не было ни страха, ни покорности. Было лишь спокойное, безразличное презрение.
– Я вижу, что вы не контролируете ситуацию на планете, – продолжал Кассандер. – На основании статьи 7 Устава о чрезвычайных происшествиях, я снимаю вас с поста шеф-контролера. Контролер Петров, вы теперь руководитель миссии. Немедленно обезвредьте Малинину и подготовьте модуль к эвакуации. Катапульта зонда-исполнителя будет активирована с орбиты через тридцать минут.
Сергей замер, глядя то на Анну, то на экран. Приказ был отдан. Старый, как мир, выбор: долг или совесть.
Анна медленно покачала головой, всё так же глядя на Кассандера.
– Нет, – сказала она тихо, но так, чтобы её обязательно услышали. – Вы не имеете права.
– Я имею все права, данные мне Департаментом! – прошипел Кассандер.
– Департамент ошибается, – парировала Анна. И её палец нажал кнопку.
На экране замигал индикатор: «ШИФРОВАННОЕ СООБЩЕНИЕ ПЕРЕДАЕТСЯ. ВРЕМЯ ДО ЗАВЕРШЕНИЯ: 2 МИН 47 СЕК».
Кассандер что-то кричал, но Анна уже не слушала. Она отключила звук. Пусть орёт. Дело сделано.
Она повернулась к Сергею. Он стоял, белый как мел, глядя на неё.
– Ну что, новый руководитель миссии, – с горькой усмешкой сказала Анна. – Будешь меня «обезвреживать»?
Сергей сглотнул, провёл рукой по лицу.
– О чём ты, Малинина? – его голос был хриплым. – Я… я ничего не видел. Связь прервалась. Помехи. Эти… местные явления.
Он отвернулся и пошёл к своему отсеку, оставив её одну в центре комнаты, рядом с терминалом, с которого беззвучно кричало искажённое яростью лицо Кассандера.
Анна подошла к иллюминатору и прижалась лбом к прохладному стеклу. Три минуты. Всего три минуты, и сигнал уйдёт. А потом… потом начнётся настоящая война. Война за Фиалку. Война, в которой у неё не было армии, не было флота. Была только вера в то, что она поступает правильно. И молчаливая, всепонимающая поддержка целого мира, что дремал за стеклом.
«Держись, – мысленно обратилась она к планете. – Держись. Я буду бороться до конца».
И ей почудилось, что тёплый, влажный воздух, пробивавшийся сквозь щели модуля, прошептал ей в ответ: «Мы с тобой».