Шепот падшей башни

ЧАСТЬ I: ЗОВ БЕЗМОЛВИЯ

Глава 1. Чернильная карта

Пыль, позолоченная заходящим солнцем, танцевала в струях света, падающих из высокого окна. В этой пыли был ритм – ровное, убаюкивающее поскрипывание пера о пергамент. Для Элиры это был самый привычный звук на свете, звук рождающихся миров на листе бумаги.

Ее мастерская была хаосом, подчинявшимся лишь ей одной. Рулоны карт торчали из керамических сосудов, как свитки древних мудрецов. На полках теснились пузырьки с чернилами всех оттенков: ультрамарин, добытый из дальних морей, киноварь, зелень выжженной меди, и самый дорогой – черный, густой как смоль, приготовленный по ее собственному рецепту. Но самый главный инструмент лежал перед ней на столе, прижатый обломком аметиста.

Это был камень. Ничем не примечательный, серый, шероховатый кусок гранита, привезенный герцогом Ортаном из его новых владений. Задача была проста: нанести на карту точные границы ущелья, которое он намеревался превратить в торговый путь.

Элира провела пальцами по холодной поверхности. Она закрыла глаза, отключив зрение, чтобы лучше чувствовать.

Вот они, первые впечатления.

Глубокий, низкий гул земли. Вкус старого льда на языке и соленый ветер, бивший в скалы тысячи лет. Перед мысленным взором проплывали тени – тяжелые, медленные, как движение тектонических плит. Это была основа, фон.

Она водила пальцем, искала границы. И тогда сквозь древний гул пробилось что-то новое. Острое. Металлическое.

Кровь.

Не старая, не впитавшаяся в камень за века, а свежая, яркая, пахнущая железом и страхом. Запах лошадиного пота и человеческого отчаяния. Слышались приглушенные крики, звон клинков, нестройный топот. И сквозь эту какофонию – четкий, холодный приказ, отданный спокойным, безжалостным голосом.

Элира вздрогнула и отдернула руку, как от огня. Дар, ее проклятый и благословенный дар, всегда показывал ей больше, чем хотелось бы. Она не просто картографировала землю; она читала ее память. И эта память была полна боли.

Она снова окунула перо в чернила и провела на пергаменте изящную, уверенную линию – идеальный контур ущелья. Но рука ее дрогнула, когда она попыталась обозначить южную границу, там, где камень кричал о крови. Линия получилась неровной, с подтеком. Ложь, зафиксированная на бумаге. Герцог хотел знать рельеф, а не историю. Ему не нужно было знать, что его «новые владения» были залиты кровью прежних хозяев.

С силой ткнув перо в подставку, она откинулась на спинку стула. В мастерской пахло кожей, пергаментом и сушеными травами, которые она добавляла в чернила для стойкости. Этот запах был ее миром. Миром, который вот-вот должен был рухнуть.

Шепот начался три дня назад. Слабый, как эхо из другого измерения. Не слова, а ощущение: холодная шелковая нить, скользящая по затылку, обещание тайны и предчувствие беды. Он приходил с востока, оттуда, где на старых картах зияла пустота с единственной надписью: «Сердцевина».

Дверь в мастерскую с треском распахнулась, прервав ее тревожные мысли. В проеме, залитая закатным светом, стояла мать, Лиана. Лицо ее, обычно спокойное и мудрое, было искажено ужасом.

– Элира! – ее голос сорвался на шепот. – Они здесь. Королевские.

Холодный комок страха сдавил горло Элиры. Она знала, кого мать имела в виду. Не сборщиков налогов и не герцогских гонцов. А людей в синих с серебром мундирах, с холодными глазами и стальными сердцами. Стражей Короны.

– Почему? – выдохнула она, вскакивая.

– Приказ. Экспедиция в Сердцевину. Им нужен картограф. – Лиана схватила дочь за руки, ее пальцы были ледяными. – Беги. Сейчас же, через черный ход.

Но было уже поздно. Тяжелые, ритмичные шаги прозвучали в коридоре. В воздухе запахло холодной сталью и чужим потом.

В мастерскую вошли трое. Двое стражей с бесстрастными лицами заняли позиции у двери. Но Элира смотрела только на того, кто был в центре.

Он был высок, плечист, и его синий плащ с серебряной застежкой в виде сломанной башни казался инородным телом в ее уютном хаосе. Его лицо было бы прекрасным, если бы не было высечено изо льда. Холодные серые глаза, словно лишенные души, медленным, оценивающим взглядом скользнули по беспорядку в комнате, по незаконченной карте, и наконец остановились на Элире.

– Элира, дочь Лианы? – его голос был низким и ровным, без единой эмоции. Он не ждал ответа, протянув вперед руку в перчатке из тончайшей кожи. В пальцах он держал свиток, перевязанный черным шелковым шнуром и запечатанный знаком, от которого у Элиры похолодела кровь. Печатью из черного воска с оттиском той самой Сломанной Башни.

– Капитан Каэлан, – отрекомендовался он, и имя прозвучало как приговор. – По приказу Его Величества Короля Гаэлона Второго вы призваны на службу. Ваш дар картографа требуется короне.

Лиана сделала шаг вперед, подставив себя под его ледяной взгляд.

– Моя дочь не занимается картографией магических аномалий. Ее дар… хрупок. Она не переживет Сердцевину.

Каэлан даже не взглянул на нее. Его глаза были прикованы к Элире.

– Ее дар – это собственность короны, – произнес он бесстрастно. – Как и жизнь каждого подданного. Приказ не подлежит обсуждению.

Элира чувствовала, как дрожь бежит по ее спине. Шепот в голове стал громче, настойчивее. Теперь это было похоже на далекий зов. Он словно тянул ее к этому человеку, к этому свитку, на восток.

– Я… я откажусь, – прошептала она, сжимая кулаки, чтобы они не дрожали.

Впервые за всю встречу в глазах капитана Каэлана что-то промелькнуло. Не гнев, не раздражение. Что-то вроде холодного любопытства.

– Отказаться – значит объявить себя изменником. Изменников казнят. – Он сделал паузу, давая словам впитаться. – А их семьи отправляют в рудники на северной границе. Выбирайте.

Он бросил свиток на стол. Он приземлился прямо на свежие чернила карты для герцога, размазав кроваво-красную линию, будто предзнаменование.

– У вас до утра. Явьтесь на восточные ворота на рассвете. Не опоздайте.

Он развернулся, и его плащ взметнулся, словно крыло хищной птицы. Стражи последовали за ним. Шаги затихли в коридоре, а хлопнувшая додь прозвучала как захлопнувшаяся крышка гроба.

Мать рыдала, уткнувшись лицом в ладони. Элира стояла неподвижно, глядя на зияющую черную печать на свитке. Воздух в мастерской, еще недавно такой родной, стал густым и удушающим.

И тогда Шепот прорвался сквозь барьер страха. Он был яснее, чем когда-либо. Всего одно слово, прошептанное на грани слуха, от которого кровь застыла в жилах.

«Иди…»

Это не был приказ. Это было… обещание. Обещание ответов на вопросы, которые она не решалась задать. Обещание встречи с тем, что скрывалось за краем всех карт.

Она подняла взгляд на восточное окно, где сгущались сумерки. Туда, где лежала Сердцевина. Проклятое место, откуда не возвращались.

И она поняла, что у нее нет выбора. Никогда и не было.

Глава 2. Страж и Картограф

Рассвет на восточных воротах был не вдохновляющим зрелищем, а подобием казни. Холодный, влажный ветер срывал с крыш последние капли ночного дождя и швырял их в лица собравшимся. Элира, стоя в толпе погонщиков мулов и конюхов, чувствовала себя букашкой, пригвожденной к пергаменту чужой воли.

Она сжала в руке маленький, теплый камешек – обсидиановую гальку с речного дна, свой талисман. Ей казалось, что все смотрят на нее, на ее простую дорожную одежду, на излишне набитый вещевой мешок, в котором, кроме провизии, лежали склянки с чернилами и пустые свитки. Ее мир, вся ее жизнь, уместились в этот мешок.

Их было пятеро. Двое стражей из вчерашнего визита – безликие солдаты. Погонщик, угрюмый детина, не проронивший ни слова. Капитан Каэлан, восседающий на вороном жеребце, чья шерсть отливала сталью, как и доспехи его хозяина. И она.

Каэлан бросил на нее беглый взгляд, будто сверяя с описью имущества, и коротко кивнул.

– В путь. Не отставай.

Он не предложил ей лошадь. Не спросил, готова ли она. Просто развернул коня и тронулся с места широкой рысью. Элире пришлось почти бежать, чтобы поспевать за крупными шагами его коня, ее ботинки сразу промокли в грязи.

Они покинули город, и стены остались позади, словно последняя граница здравого смысла. Дорога повела их через холмы, поросшие вереском, и с каждым шагом пейзаж становился все более пустынным и угрюмым. Воздух звенел от тишины. Слишком громкой тишины. Ни птиц, ни стрекотушки сусликов. Только ветер да ритмичное позвякивание стремян Каэлана.

К полудню ноги Элиры горели, а в боку закололо. Она пыталась картографировать в уме, чтобы отвлечься – отмечала изгибы дороги, приметные камни, высохшее русло ручья. Но ее дар, обычно такой послушный, бунтовал. Каждый камень, к которому она невольно прикасалась взглядом, был немым. Мертвым. Как будто сама земля боялась вспомнить то, что было.

Они остановились на короткий привал у одинокого дуба, кривого и корявого, будто высохшего от горя. Элира прислонилась к шершавой коре, пытаясь отдышаться. Каэлан, не слезая с коня, достал из седельной сумки походную флягу и сделал глоток воды. Он не предложил ей.

– Далеко до границы Сердцевины? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал от усталости.

Округ его плеч слегка напрягся.

– Границы нет, – ответил он, не глядя на нее. – Есть Барьер. Мы достигнем его завтра к вечеру.

– А что за ним?

Впервые он повернул к ней голову. Его серые глаза были пусты, как небо перед бурей.

– Никто не знает. Те, кто заходил слишком далеко, не возвращались. Или возвращались не теми.

– Зачем тогда туда идти? – вырвалось у Элиры. – Зачем тащить с собой картографа, чтобы нарисовать карту ниоткуда?

– Приказ короля, – его ответ был отточенным и бесчувственным, как клинок. – Его Величество желает понять природу аномалии. Ваша задача – зафиксировать то, что увидите. Без домыслов. Без… фантазий.

В его голосе сквозила легкая, но отчетливая насмешка. Он знал. Знает о ее даре. И считает его шарлатанством, игрой воображения неуравновешенной девушки.

Гнев, горячий и живой, на мгновение затмил усталость.

– Мои «фантазии» показывают правду, капитан. Даже ту, которую другие предпочитают не видеть.

Он медленно, с преувеличенной вежливостью опустил флягу и наконец посмотрел на нее прямо. Его взгляд был тяжелым и физически ощутимым.

– Правда – это то, что видят глаза и осязают руки. Все остальное – слабость разума. И на моем корабле слабостям нет места.

«Корабль». Он сказал «на моем корабле». Это была не просто метафора. Это было его восприятие мира. Он был капитаном, а все остальное – пассажирами, балластом или вражескими судами.

Они двинулись дальше. К вечеру ветер усилился и понес с востока странный запах – сладковатый и приторный, как запах гниющих цветов, смешанный с озоном после грозы. Воздух стал плотнее, дышать стало тяжелее.

Элира шла, уткнувшись взглядом в спину Каэлана, в его плащ, развевающийся по ветру. И снова услышала Шепот. Теперь он был громче. Он не звал ее. Он… предупреждал. Обрывки образов: искрящаяся, ядовитая пелена, камень, плавящийся как воск, тени, которые двигались не так, как должны были.

Она поскользнулась на мокрой траве и чуть не упала. Сильная рука схватила ее за локоть, удерживая от падения. Это был один из стражей. Его лицо оставалось каменным, но в глазах на мгновение мелькнуло что-то вроде жалости. Он молча кивнул и отпустил ее, как будто не касался.

Каэлан наблюдал за этой сценой с высоты своего седла. Ни тени одобрения или неодобрения. Просто констатация факта: картограф чуть не упал, страж выполнил свою функцию.

Когда они разбили лагерь на ночь у подножия холма, Элира была слишком измотана, чтобы есть. Она сидела, закутавшись в плащ, и смотрела на восток, где небо было неестественно черным, без единой звезды. Там лежала Сердцевина. И Шепот тянулся оттуда, невидимой паутиной, наматываясь на ее сознание.

Каэлан подошел к костру, его броня отсвечивала багровыми бликами.

– Ложись спать, – приказал он. – Завтра будет тяжелый день. Ты будешь делать свою работу, я – свою. Не мешай мне выполнять мою.

– А в чем твоя работа, капитан? – спросила она, не отрывая взгляда от темноты. – Провести меня к Барьеру и бросить там? Или удостовериться, что я не сбегу по дороге?

Он замер. В его позе читалось внезапное напряжение.

– Моя работа – донести королевский приказ до конца. Любой ценой. А вы – часть этого приказа.

Он повернулся и ушел к своей палатке, оставив ее у огня одну с гнетущим чувством. Она была не человеком для него. Она была задачей. Строчкой в отчете.

Элира сжала в кармане свой обсидиановый камешек. Он был холодным. Шепот в ее голове нарастал, превращаясь в навязчивый гул. Она закрыла глаза и попыталась представить себя в своей мастерской, среди запахов чернил и старой бумаги.

Но единственное, что она могла увидеть, было лицо капитана Каэлана. Высеченное изо льда. И за этим льдом ей почудилось что-то еще. Что-то знакомое и пугающее, будто отголосок того самого кровавого эха, что она ощутила на камне герцога.

Они шли навстречу безумию. И ее проводником был человек, у которого, казалось, не было ни прошлого, ни души.

Глава 3. Песнь Разрушенного Камня

На следующий день мир начал сходить с ума.

Сначала это были мелочи. Элира заметила, что тени от низкого свинцового солнца падали не туда, куда должны были. Они извивались, как живые, и сползали с камней с едва уловимой, но неотвратимой медленностью, будто тая. Воздух по-прежнему был густым и сладковатым, но теперь в нем висела статичная напряженность, словно перед ударом молнии, который никогда не случался.

Каэлан ехал впереди, его спина была прямее и жестче, чем вчера. Он не оглядывался, но Элира чувствовала – он все замечает. Его рука то и дело непроизвольно ложилась на эфес меча, пальцы в перчатке сжимались и разжимались.

К полудню они вышли к высохшему руслу реки. Галька под ногами была не обычной серой, а отливала странным перламутром, будто ее долго томили в неземном огне. Элира, почти не думая, наклонилась и подняла один из плоских, гладких камней.

И тут же вскрикнула, чуть не уронив его.

Боль. Острая, жгучая, как от удара током, пронзила ее ладонь и взвилась по руке до самого плеча. Но это была не физическая боль. Это была боль памяти. Памяти камня.

Она не была сухой. Она текла, широкая и полноводная, холодная вода обнимала ее валуны. А потом пришел Звук. Не грохот, а невыносимый, разрывающий разум высокочастотный визг, исходивший отовсюду сразу. Камень на ее ладони буквально вскричал от ужаса. Вода испарилась в одно мгновение, не успев превратиться в пар. Просто исчезла. А камень… запекся. Его структура, его древняя песнь были изломаны и переплавлены в этот болезненный, неестественный блеск.

– Что с тобой? – резкий голос капитана вырвал ее из кошмара.

Элира стояла, сжимая трясущейся рукой свой обсидиановый талисман, пытаясь заглушить чужую боль. Она смотрела на Каэлана, и в ее глазах стоял неподдельный ужас.

– Ты… ты не чувствуешь? – прошептала она.

Он слез с коня и медленно приблизился, его взгляд скользнул по ее лицу, потом по камню, валявшемуся у ее ног.

– Чувствую, что воздух испорчен. И что ты мешкаешь.

– Он кричит, – выдохнула она, не в силах сдержаться. – Камень. Он помнит, как все изменилось. Как все сломалось.

Каэлан нахмурился. В его глазах не было понимания, лишь растущее раздражение.

– Хватит этих игр, картограф. Ты на грани Сердцевины, а не в детской. Соберись.

– Это не игры! – голос ее сорвался. Она показала на призрачную реку. – Здесь была вода! Холодная и быстрая! А потом пришел звук, который все испепелил! Ты действительно ничего не слышишь?

Он замер. На долю секунда в его стальных глазах мелькнуло что-то неуверенное, смутная тень воспоминания, которое не могло пробиться сквозь лед. Но тут же погасло.

– Я слышу ветер. И твои фантазии. Иди. Сейчас же.

Он развернулся, чтобы вернуться к коню, но в этот момент земля под ними дрогнула.

Это была не дрожь, а волна. Край зрения поплыл, цвета стали ярче, насыщеннее, потом поблекли. Элиру бросило на колени. Она увидела, как один из стражей, стоявший неподвижно как скала, вдруг бешено замахал руками, пытаясь удержать равновесие на абсолютно ровном месте. Погонщик дико закричал, указывая на небо, где на мгновение проступили и расплылись две луны вместо одной.

Потом все стихло. Мир вернулся в свое искаженное подобие нормы. Но в воздухе висело новое качество тишины – потрясенное, испуганное.

Каэлан стоял, широко расставив ноги, его рука сжимала эфес меча так, что костяшки побелели даже сквозь перчатку. Он дышал тяжело, и Элира впервые увидела на его лице не холодную уверенность, а напряжение. Глубокую, животную настороженность зверя, попавшего в капкан невидимой силы.