Хорошие девочки попадают в Ад

Глава 1

Ники

Ненавижу Новый год. Я вообще зимние праздники ненавижу. Начнем с того, что именно под Новый год от отца ушла мама. Хотя ушла – это еще мягко сказано. Она нас кинула: меня, его, просто решила, что ей без нас будет лучше. Ну и хрен с ней. Я старалась об этом не думать. Я каждый год стараюсь об этом не думать, но…

– Это ты во всем виновата! – орет Роб. – Ты! Из-за тебя все!

Я замужем чуть меньше пяти лет, и поначалу все было нормально. То есть, наверное, не было, но когда ты влюблена по уши, ты этого совершенно не замечаешь. В любимом мужчине даже торчащее из жопы бревно не заметишь, не говоря уже о соломинке. Не помню дословно, как эта пословица звучит, но с глазами у Роба все в порядке, а вот характер оказался дерьмо.

Мы переехали в Москву сразу, как поженились. Отец был против этого брака и сделал все, чтобы разрушить наши отношения еще когда они только начинались. Бизнес Роба, его клуб – все пошло по пизде. Нам буквально пришлось уехать, с отцом мы разосрались так, что до сих пор не общаемся. Если честно, я не общалась ни с кем из своей прошлой жизни, а в новой…

– Я виновата в том, что ты мне изменяешь? – уточняю я.

Получается устало. Мне не так много лет, для кого-то возраст вообще детский. Двадцать четыре – не те годы, в которые можно устать от жизни, но я устала. Устала быть во всем виноватой. Устала чувствовать себя ненужной, устала знать, что я все делаю не так – даже если все так, и даже больше.

Роб выпучивает глаза. Раньше я не замечала, как это дико выглядит, сейчас же… Нет, он красивый мужчина, высоченный, широкоплечий. На него западали и западают девушки, да что говорить – я сама была такой девушкой, которая впервые запала на его сильные руки, на харизму, на властность. На его умение подчинять.

Все эти годы я была его хорошей девочкой, я была только для него. Я не заводила подруг, потому что «все они шлюхи», я не устроилась на работу, потому что «нечего там сверкать сиськами и крутить жопой перед похотливым начальством». Я просто перевелась, когда мы переехали, закончила универ – но даже тогда он умудрялся говорить, что я смотрю на однокурсников, и обвинять меня в том, что они смотрят на меня.

Хотя все это был бред чистейшей воды (я не смотрела ни на кого, кроме него), я это принимала. Потому что думала, что он меня любит, потому что верила, что это просто такой характер. Потому что знала, как ему тяжело. Он уехал со мной из города-миллионника в Москву, потому что отец испортил ему жизнь. Бросил свой клуб, свою практику, свою частную клинику. Он был известным врачом и известным в своих кругах бизнесменом, а в Москве неожиданно оказался… никем.

Я понимала, что нам придется начинать с нуля, но не представляла насколько. Поначалу Робу удалось устроиться в хорошую частную клинику, но он оттуда быстро уволился. Потому что привык руководить, а не подчиняться. Потом было еще несколько мест, но все с одинаковым финалом, и в конце концов он заработал себе такую репутацию, что его перестали приглашать на собеседования.

В итоге ему пришлось принять условия очередного начальства, смириться с весьма посредственной зарплатой. Смириться с тем, что он теперь не руководитель, а рядовой врач. Даже не завотделением, как было, когда мы только приехали. Разумеется, он во всем винил меня. Сначала Роб это не озвучивал.

Хотя стоило бы понять: он стал жестоким. Жестоким физически, жестоким морально, все чаще язвил, все чаще меня наказывал. Не так, как раньше, раньше ему нравилась эта игра, теперь ему нравилось просто причинять мне боль, а после жестко трахать. Хотя, может быть, и раньше все было иначе, просто когда любишь, искренне веришь всему, искренне веришь, что любимый мужчина никогда осознанно не причинит тебе вред и не сделает… гм, больно сверх меры.

– Ты забыла о том, кто ты, а кто я? – рычит он. – Ты никто, Ники. Ты всегда была никем без меня. До меня.

Сейчас мне кажется, что кем-то я была исключительно до него, но спорить с ним, разговаривать, что-то объяснять бессмысленно. Во мне что-то сломалось, когда я узнала, что он мне изменил. Точнее, что изменяет регулярно.

У него их было двое: близняшки Катя и Арина, студентки МГУ, и он развлекался с ними, пока я сидела дома и ждала его, как примерная жена. Готовила ему обеды, ужины, завтраки (никаких домработниц, Ники, ты должна знать свое место), пока я старалась прийти с прогулки домой за час до него, чтобы встретить его должным образом. Я действительно была готова ради него на все, но, когда я узнала об измене, во мне что-то сломалось.

Хорошая девочка сломалась. Сломались остатки чувств и желание оправдывать мужчину, который переложил ответственность за свою жизнь на меня.

– Я ухожу от тебя, Роб, – тихо сказала я.

Кажется, его я тоже сломала. Таким заявлением. Потому что муж на мгновение замирает, как биоробот из фантастических фильмов, у которого кончился заряд или закоротило схемы. Правда, очень быстро приходит в себя.

– И куда ты пойдешь? – усмехается он. – Где будешь жить? Под мостом? Денег я тебе не дам, и не надейся.

– Даже не думала просить их у тебя.

– А у кого думала? – Он приближается ко мне, раздувая ноздри. – У тебя кто-то есть?! Я так и знал! Знал, что ты та еще шлю…

Пощечина прерывает наш диалог: хлесткая, резкая, неожиданная. Неожиданная даже для меня, что уж говорить про него. В нашей паре пощечины дозволялись только от него. Мне.

– У Дианы, – сухо говорю я и поднимаюсь, пока он не опомнился.

Диана Астахова – мое прошлое. Моя лучшая подруга. То есть была когда-то. К сожалению, с ней я разорвала все отношения, и мне очень хочется сказать «из-за Роба», но чем я тогда буду отличаться от него? Из-за себя. Из-за того, что была полной дурой, из-за того, что доверилась тому, кому доверять не следует. Я чувствовала себя отвратительно в последний год: каждый раз, когда заходила на ее странички в социальных сетях и видела ее жизнь. Я ей завидовала. Я ее ненавидела, я хотела, чтобы у меня было так же… Я надеялась, что у меня будет так же. Но становилось только хуже.

У меня до сих пор был ее номер, кто бы знал, как это было страшно – писать ей и просить о встрече. А как будет страшно просить у нее денег… тем более, что я не представляю, когда смогу их вернуть. У меня ни опыта работы, ни представлений о том, чего я на самом деле хочу. Хобби Роб тоже не одобрял, он считал, что мне вполне хватает того, что есть между нами. Вот выбор новых наручников он одобрял. Или нового ошейника. Никогда не забывал говорить о том, как в Москве все дорого, и на какие жертвы он идет ради меня. Мы переехали в обычную «свечку» на Белорусской два с половиной года назад, поэтому сейчас, когда он открыл рот, я предупредила:

– Не ори. Соседи нажалуются.

Под нами жила бабуля, которая неоднократно стучала на нас арендодательнице. Когда мы немного «увлекались». Наверху – семейные с тремя детьми, которые регулярно стучали по голове уже нам, в смысле, у них было три сына, пяти, семи и девяти лет, поэтому в любое время дня и ночи мы слышали топот, драки, плач, ругань, что-то громко падающее на пол или ударяющееся о стену и прочие составляющие простого семейного счастья. К счастью, квартира сбоку давно стояла закрытая, и в ней никто не жил.

– Ты… – начал было Роб. – Ты-ы-ы…

Но договорить не успел: в дверь позвонили. Он сверкнул на меня глазами и пошел открывать, а спустя полминуты ввалился обратно в комнату. Держась за ребра, с выпученными теперь уже от боли глазами, хватая ртом воздух. Следом за ним вошли трое, все как на подбор. Бритоголовые, крепкие, в коже. Прямо экскурс в прошлое моих родителей или «Слово пацана».

– Деньги до конца года отдашь, ушлепок, – сказал один из мужиков, очевидно, главный. – Или тебе пиздец.

Выдержал драматическую паузу и посмотрел на меня:

– А ты поедешь с нами. Прямо сейчас. По-хорошему или по-плохому.

В моей жизни случалось всякое. Отец тоже не ягненком был, и ему приходилось решать разные вопросы с разными людьми, но прямо сейчас я поняла, что это пиздец. Потому что Роб скукожился и отполз в сторону, явно не собираясь меня защищать и вообще как-то возражать бритоголовым.

– Мы можем решить это иначе, – сказала я. – Я сейчас позвоню отцу…

– Ебал я твоего отца, детка, – осклабился главный. – И тебя тоже выебу, если прямо сейчас не закроешь хлебальник и не пойдешь за мной.

Он – шестерка, при всей его браваде. С ним говорить бесполезно. И в том, что он свою угрозу может исполнить, я тоже не сомневалась. Удивительно, но при всей патовости ситуации мои мысли выстроились в логическую цепочку похлеще логарифмических уравнений. Я могу заорать, добьюсь того, что меня вырубят, могу попытаться сбежать – еще смешнее, из квартиры мне не выскользнуть. Могу попытаться сделать и первое и второе, когда мы будем идти к машине, но здесь итог будет плюс-минус таким же, если не хуже. Мы хоть и живем в двадцати минутах ходьбы от станции метро Белорусская, полицию здесь днем с огнем не сыщешь. Коренные обитатели этих дворов – пенсионеры, мамочки с колясками и редкие прохожие, которые свернули не туда или решили довериться навигатору и срезать угол.

Нет, это не вариант. Надо ехать и говорить с тем, у кого мозги еще не отбиты.

– Хорошо, я поеду, – говорю я.

– У твоей девки и то мозгов больше, чем у тебя, – хмыкает главный, неприязненно глядя на Роба. Сплевывает прямо на ковер, а потом издевательски отступает, пропуская меня вперед.

– Мне надо переодеться.

– Ага, щас.

В итоге я как была, в простой домашней пижамке выхожу в коридор, накидываю длинный пуховик с капюшоном и вбиваю ноги в ботинки. Они тоже простенькие, с маркетплейса, я так никогда не одевалась, как в последние три года. Но не рвутся – и это главное. По крайней мере, для московской зимы подходят.

– Мобилу дай.

Не дожидаясь моего согласия, он выдергивает смартфон у меня из рук, бросает на пол и со всей дури наступает на него своим военным башмаком. Я морщусь, но ничего больше не говорю, иду к лифту, в который мы втискиваемся вчетвером. Раньше здесь были старые лифты, но пару лет назад, как раз почти сразу после нашего переезда их отремонтировали. Я смотрю в зеркало и отмечаю, как дико смотрятся три бугая с минимальной печатью интеллекта на грубых лицах и хрупкая, миниатюрная блондинка с каре. Почему-то в эту минуту мне кажется, что все это происходит не со мной, поэтому я почти смотрю фильм. В отражении. Который быстро заканчивается.

Пасть лифта выплевывает нас в затоптанный предбанник, знакомо пищит домофон на двери. Бритоголовый заталкивает меня в машину без малейшей учтивости, его коллеги садятся справа и слева.

– Дебил, – говорит он, и это вообще непонятно к кому относится.

То ли к Робу, то ли к парню, чуть не попавшему под колеса, когда мы выезжаем из двора. В машине тепло, воняет сигаретами, но не теми, от которых хочется выплюнуть легкие, чтобы это расчувствовать. Нет, здесь курят что-то подороже, тем не менее этот сладковатый, не менее химозный аромат, уже впитался в кожу сидений.

– Таха звонил сегодня, – неожиданно произносит главный. – Вы прикиньте? Совсем охерел…

Мне стоит немалых усилий «выключиться» из их разговора, потому что вникать в него совершенно не хочется. Мне надо основательно подумать: от того, что я скажу, зависит моя жизнь. По большому счету, единственный мой козырь – мой отец. Я бы ни за что к нему не обратилась, но в таких ситуациях выбирать не приходится. Хотя, конечно, Москва и регионы – это полюса. Если в своем родном городе я могла назвать имя своего отца, Леонид Савицкий, и все бы сразу все поняли, здесь возможны варианты. Именно эти варианты я и прокручиваю в голове, стараясь ничего не упустить. Поэтому пропускаю момент, когда мы сворачиваем к платной М11.

Меня выдергивает из мыслей в реальность рывком, когда я понимаю, что мы едем в Питер. Это уже не Москва, это, мать его, гребаное государство в государстве, как Ватикан в Риме, если бы Ватикан был криминальным.

– Куда вы меня везете? – вопрос идиотский, особенно учитывая обстоятельства, но меня впервые за все это время захлестывает самая настоящая паника. Я еще пытаюсь ее контролировать, но она уже змеей обвила шею и душит, впрыскивая в кровь отраву некотролируемых эмоций. Яд, добавляющий в голос рваных ноток и заставляющий меняться в лице. Собирающий в груди давящий ком, а в руках – отвратную дрожь.

– В Санкт-Петербург, детка, – отвечает громила за рулем, осклабившись. – Знаешь такой город? Северной столицей еще называют.

Я вижу его ухмылку в зеркале заднего вида, и меня окончательно накрывает. Я рывком бросаюсь к двери, пытаюсь дернуть ручку, кричу, кусаю волосатую руку, пытающуюся заткнуть мне рот.

– Сука! – слышу за своей спиной, а в следующий момент мне в шею входит игла. Реальность начинает размываться, а тело становится ватным, я как кукла, из которой выдернули все ниточки.

– Все, блядь, – раздается сверху. – До Питера точно спать будет.

На этой оптимистичной ноте я сползаю прямо на сидящего слева и последнее, что чувствую – это его руки на своих бедрах.

Глава 2

Ники

Когда я прихожу в себя в следующий раз, моя голова напоминает пустое ведро, по которому всю ночь колотили все кому не лень. В ушах звенит, веки кажутся тяжелыми, тело словно принадлежит не мне. А еще дико хочется пить. Я открываю глаза и словно оказываюсь в сцене из фильма «Крестный отец». Мой отец смотрел его раз пятьдесят, поэтому сложно не запомнить шикарное кожаное кресло и восседающего в нем дона мафии. Разница только в том, что у этого на коленях сидит не кот, а собачка. Маленькая лиловая чихуахуа. А я лежу на диване в его кабинете, что само по себе кажется странным. Настолько странным и диким, что все, начиная от этого стильного кабинета и заканчивая собачкой кажется мне глюком, спровоцированным той дрянью, которую мне вкололи, но…

– Блядь, – говорит «крестный отец», и я понимаю, что это не глюк, он вполне себе реальный. – Я тебе за что деньги плачу? Чтобы завтра, завтра же…

Оказывается, он сидит в наушниках, и в этот момент поворачивается ко мне. Видит, что я проснулась и произносит:

– Перезвони через полчаса. – После чего смотрит на меня. – Ну что, спящая красавица, очнулась?

До Марлона Брандо ему, конечно, как до Сатурна раком. Его голос скорее скрипучий и неприятный, хотя пугающие нотки в нем тоже есть. Седина, путающаяся в волосах, ухоженная, но все равно этот лоск кажется наигранным, ненатуральным. Точнее, плагиатом. Так бывает, когда смотришь на произведение искусства и его копию, или на бренд и реплику. Разница колоссальная.

Хорошо, что он не может читать мои мысли, поэтому сейчас я медленно сажусь и говорю:

– Пить хочется.

– Пей, – хмыкает он и кивает на свой стол. Там стоит поднос, два чистых стакана, графин. В самом кабинете плотно закрыты жалюзи, но даже так мне понятно, что сейчас ночь. Что, в принципе, логично: мы выехали после обеда, пока добрались, пока я пришла в себя. Если не ночь, то поздний вечер точно.

Поднимаюсь, подхожу к столу и беру стакан. Наливаю воду и жадно пью, искренне надеясь, что сейчас меня не поведет, и я не рухну прямо на пол. К счастью, голова не кружится, а значит, я смогу говорить, смогу осмысленно вести беседу. Подделка-не подделка, но он всяко лучше тех, кто меня забрал.

– Садись, – он кивает на кресло раньше, чем я успеваю опомниться. Чихуахуа недовольно смотрит на меня и вообще выглядит так, как будто хочет меня тяпнуть. Я испытываю нелогичное желание показать ей язык. – Садись-садись. Разговор есть.

Я сажусь, и он переводит на меня тяжелый взгляд холодных светло-серых глаз.

– Олег Петрович. Про твоего отца я знаю, – выдает он раньше, чем я успеваю открыть рот. – Савицкий Леонид Ефремович, провинциальный воротила бизнеса.

– Он будет меня искать, – говорю я.

– Да неужели? – Фальшивый крестный отец изгибает бровь. – С какой радости? Вы с ним пять лет не общаетесь, или я не прав?

Откуда он столько обо мне знает? Почему?

– Давай начистоту, Никита…

– Ники, – поправляю я.

– Да мне похрен. Твой муж задолжал мне очень, очень много денег.

Догадываюсь, потому что близняшек надо было на что-то содержать. Сомневаюсь, что столичные девочки повелись на перспективу большой и светлой, прогулки по паркам или стильное щелканье хлыста. Недавно я узнала, что мой муж оборудовал себе студию в крутой новостройке, точнее, в одной из комнат. Он купил себе квартиру в новом доме и ничего мне не сказал, а вскрылось все случайно. Я нашла документы, которые он оставил в нашей прихожке, когда убиралась.

Мне просто стало интересно. Я просто туда поехала. Позвонила в домофон, и мне открыла одна из близняшек, Катя.

– Ой, я думала, ты одна из его девочек, – сказала она, когда все вскрылось. – Он иногда приглашает других. Но мы не ревнуем.

Да и с чего ревновать, если у них было все? Я видела обстановку этой квартиры, я видела, как одеты эти девочки. Видела их сумки, их украшения, их гиалуроновые лица и нарощенные волосы.

– Я собирался перевезти тебя туда, – рычал Роб, когда я задала ему пару вопросов. – Просто нужно было тебя подготовить. Ты же… совершенно невыносима! У тебя всегда столько претензий, хотя я делал для тебя все!

Все мои претензии заключались в одном: я хотела быть для него единственной. А Роб считал, что ему, как доминанту, единственная саба портит БДСМ-карму. Даже несмотря на то, что я его жена. Иными словами, он хотел, чтобы я оставалась его женой, а его девицы (близняшки и временно приходящие) скрашивали наш семейный досуг.

Я совершенно не знала собственного мужа, как оказалось. Но насколько я его не знала, я осознала только сейчас. Как ему в голову пришло связаться с мафией?!

– Он работал на меня, – продолжил Олег Петрович Не-Корлеоне. – Выручал… в неожиданных ситуациях. В Москве.

Теперь мне стали понятны и его ночные исчезновения, и даже бесконечные смены «когда он был очень нужен в клинике». Бандитам не всегда выгодно появляться в больницах, даже в частных клиниках, не говоря уже о государственных. О ножевых и огнестрельных ранениях сразу сообщают в полицию. Можно платить медсестрам и врачам, а можно… так.

– А потом решил, что может меня наебать, – мужчина снова посмотрел на меня, и посмотрел так, будто наебать его решила я. – Вряд ли он когда-нибудь расплатится, а вид его бездыханного тела может и принесет сиюминутное удовлетворение, но не прибыль. Не будем вдаваться в детали, Ники, но ты отработаешь его долг.

Господи, как банально. Я бы сказала это вслух, если бы моя жизнь не зависела от сидевшего по ту сторону стола любителя мелких пород. Кроме того, давящая обстановка кабинета: тяжелая дорогая мебель, классика в золотых корешках на полках книжного шкафа – да и обстоятельства в целом не располагали к сарказму.

– Моему мужу плевать на то, что со мной что-то случится, – сказала я. – Если вы изучали мою жизнь под микроскопом, наверняка это знаете.

– Знаю, и мне плевать, что ему плевать.

– Я не девственница. – Я сложила руки на груди. – И на рынке живого товара не котируюсь.

Кажется, впервые за все время нашего разговора в его глазах мелькнуло какое-то подобие удивления. Мелькнуло – и тут же растворилось в раздражении.

– Завтра у меня очень важный ужин, – сообщил он. – Деловая встреча. Будешь вести себя хорошо – будешь жить. Если мне что-то не понравится – отправишься на свалку. По частям.

Мог бы и не добавлять последнее. Я как никто другой понимала, что не на общественные работы водителем мусоровоза.

– Мы друг друга поняли, Ники? – спросил Петрович.

Должно было получиться страшно и пафосно, но в этот момент чихуахуа потянулась и тявкнула.

– Поняли, – ответила я.

Чтобы сдержать рвущийся из груди нервный смешок.

Когда-то я сказала Диане, что плохие девочки попадают в Рай. Это было чисто по приколу, я имела в виду элитный клуб, в котором мы с ней регулярно зависали. Так вот, с того дня прошло уже очень много времени, и, если я что-то для себя поняла, так это то, что хорошие девочки попадают в Ад.

Хорошая девочка – это я.

Когда я вышла замуж за Роба, я перестала ходить на тусовки и встречаться с друзьями еще в родном городе. Я стала только его. Мне нравилось, как он говорит: «Кто моя хорошая девочка, Ники?» Это сейчас мне кажется, что так обращаются к собакам, тогда мне казалось, что это мило. Меня накрыло этим помешательством и не отпускало, и мир вращался только вокруг нас, каждый день. Каждый чертов день.

А потом нас не стало.

Мне бы очень хотелось плюнуть и растереть, как я раньше и делала. По поводу парней, по поводу проблем, по поводу любой ситуации, которая меня не устраивала, но это было очень давно. В прошлой жизни. Со стороны всегда кажется, что все это фигня, что чужие чувства – фигня, что через них можно перешагнуть. Легко, и пойти дальше, но теперь я знаю, что хрена с два это легко.

Потому что часть меня (та самая глупая часть, которая верила Робу все эти годы и в последние месяцы тоже верила в лучшее) сейчас крутит в голове мысль: он должен позвонить моему отцу. Он должен сделать хоть что-то, чтобы меня вытащить. Он не бросит меня.

Эта глупая часть все еще считает его героем, каким он был, когда я его впервые увидела в БДСМ-клубе, куда меня «фор фан» притащила Диана. Эта глупая Ники все еще видит того мужчину, который ради нее отказался от карьеры, от всего, что создал, переехал с ней в другой город. Надо было придушить ее еще тогда, когда она смотрела на него со слепым обожанием.

Потому что если бы не она, я бы не оказалась там, где я есть сейчас. В загородном доме питерского авторитета, откуда не сбежать, потому что бежать некуда. Я хорошо знаю такие дома: это уникальная крепость, возможно, где-то между Питером и Сестрорецком. А может, за Ломоносовым и Петергофом или где-то еще. Я не представляю, где это вообще, я просто вижу из окна высокую ограду, больше подходящую какому-нибудь средневековому замка. Камеры нашпигованы повсюду, как изюм в дешевые булочки: не пролетишь и не проползешь. Я могу попытаться выйти из дома, но дальше я не пройду. Этот дом может стоять как на большой улице какого-нибудь коттеджного поселка (что маловероятно), так и на отдалении от примерно таких же строящихся крепостей. По крайней мере, в моем городе было так.

А здесь… Я рассматривала темный пейзаж за окном, в котором светлого было – только снег и массивная каменная стена, пока у меня не начали слипаться глаза. Потом приняла душ и легла спать. Ни одна нормальная женщина в таких обстоятельствах не заснула бы, но меня даже с большим приближением нельзя назвать нормальной. У меня психика так устроена: если не можешь что-то пережить прямо сейчас, выключи это до лучших времен. Наверное, с детства пошло, когда отец пытался мне объяснить, почему мама ушла.

Будучи еще совсем крохотной морковкой, я уже тогда поняла, что можно здорово отъехать кукухой, если рыдать день и ночь напролет. Моей реакции удивлялись все: начиная от отца и заканчивая нашей домработницей Офелией. Я не стала ей говорить, что не хочу повторить судьбу ее тезки из «Гамлета», тем более что тогда я про Гамлета еще ничего не знала.

После разговора с владельцем особняка я поняла, что, пока я нужна Петровичу (про себя я решила звать его так), меня никто не тронет. Зачем я ему нужна на этой встрече – дело десятое, но факт остается фактом. Поэтому я заснула практически сразу, как у меня высохли волосы: переползла с мокрой подушки на сухую и спала, завернувшись в одеяло, как луковичка тюльпана.

Новый день встретил меня серым питерским рассветом в десять утра, но, по крайней мере, я выспалась. За моей дверью вчера оставили бугая, и я была уверена, что если сейчас выгляну за нее, увижу его на том же месте с тем же выражением лица. Поэтому выглядывать я не спешила, почистила зубы, привела себя в порядок и только после этого снова подошла к окну.

За ночь ничего существенно не изменилось, разве что черную полосу неба сверху сменила серая. Зевнув, я устроилась на подоконнике, игнорируя урчащий желудок. Мне не хотелось контактировать с местными обитателями, но пришлось.

– Завтрак, принцесса, – сообщил громила, вошедший ко мне с подносом. Следом за ним появилась девушка-глаза-в-пол, которая тащила чехол. – И твое платье для ужина. Цацки потом принесут. Туфли тоже. Какой у тебя размер?

– Тридцать шесть, – автоматически ответила я.

Еда пахла так умопомрачительно, что желудок отказался дальше изображать гордую узницу (учитывая, что я не ела со вчерашнего утра) и буквально заставил меня подбежать к столику. Дверь за бугаем и горничной снова закрылась, но я этого даже не услышала, вгрызаясь в теплый, пропитанный маслом круассан.

Полдня я пыталась строить теории, зачем понадобилась на этом ужине (вряд ли Петрович испытывал недостаток в красивых женщинах всех мастей), но потом сдалась, понимая, что ни одна из них не проходит проверку на мою собственную логику. Поскольку заняться здесь было все равно особо нечем, во второй половине дня я отказалась от уютных объятий халата, переоделась во вчерашнюю пижамку, сделала комплекс растяжки и пошла рассматривать платье.

Оно оказалось коротким, но прилично коротким. Зато с неприлично открытой спиной. Еще быть чуть ниже – и стали бы видны шрамы, которые мне оставил Роб. Нежное, из удивительно приятной ткани, оно стоило целое состояние. Я увидела бирку бренда и только хмыкнула. Ну да, определенно от меня на этой встрече что-то зависело, иначе зачем меня одевать, как на Красную дорожку или на вручение Оскара?

Часов в пять мне принесли легкий перекус: орешки, ягоды и сухофрукты. А спустя полчаса ко мне зашла визажист, девушка примерно моего возраста. Я понимала, что говорить с ней о помощи не стоит (если я не хочу, чтобы на свалке оказалась либо она, либо я), но не могла не попытаться.

– Вы давно на него работаете? – спросила, когда оказалась в кресле перед зеркалом.

Девушка метнула на меня обеспокоенный взгляд.

Да. Похоже давно. Я не стала продолжать, тем более что говорить, когда тебе делают макияж – нереально. Господи, это было так давно… так давно я в последний раз могла пригласить к себе визажиста или сама ходила на макияж и укладку. Я научилась все делать своими руками гораздо быстрее, чем многие учатся этому с детства: когда привыкаешь выглядеть на все сто с рождения, перестать просто невозможно. Я научилась собирать модные луки с вещей на маркетплейсах и перестала считать, что стильно выглядеть можно только в брендах. Судьба здорово щелкнула меня по носу (и по заднице, но опустим детали), сейчас же меня будто швырнуло назад в прошлое. В те дни, когда я была любимой папиной дочкой, когда для меня делалось все и прощалось тоже все.

– Вы очень красивая, – сказала девушка, наконец. Видимо, чтобы сгладить неловкость от своего молчания.

– Спасибо.

Когда-то я принимала комплименты как должное. Как то, что мне дано по тому же самому праву рождения. Без малейшего намека на благодарность, просто потому что мне все были должны, как мне тогда казалось. Так вот, мне казалось.

– Лишним макияжем мы вас только испортим. Вам достаточно легкого образа даже на вечер, – воодушевившись моим ответом, продолжала она. – Согласны?

– Согласна.

Образ у нее и впрямь получился чудесный. Светлые тона, никаких броских, кричащих или вызывающих оттенков, при том, что это был не нюд. И все же можно было сказать, что я почти без макияжа: сейчас в отражении я напоминала себе девочку, которой была когда-то. До встречи с мужем.

Правда, глаза не спрячешь, и в них отражалось все остальное. Я отвернулась от зеркала, поблагодарила визажистку. Пока она собирала косметику, я влезла в туфли: высокий каблук визуально подтянул мой рост, потому что вообще-то его во мне было не так уж много – всего лишь метр шестьдесят четыре. Надела серьги, легкие, но тоже брендовые и тоже безумно дорогие и изящное тонюсенькое колье с капелькой, стекающей к ложбинке между грудей. Точнее, у любой другой он бы стекал, с моим телосложением и первым размером эта капелька просто аккуратно легла на светлую кожу.

Не прошло и пары минут, как визажистка ушла, когда ко мне заглянул знакомый уже бугай. Тот, который увез меня из дома:

– Пошли, там только тебя не хватает.

– Там – это где? – не удержалась от шпильки я.

– Поговори мне тут.

Впрочем, долго гадать не пришлось. Роскошными коридорами (в этом доме все было роскошным, оставалось только представлять, сколько средств вбухано в ремонт) мы вышли к столовой, которая тоже была роскошной. Еще на подходах я услышала немецкую речь, слишком резкую и сильную, чтобы ее перепутать. Болтал Петрович, но, когда мы с сопровождающим вошли, я ударилась о совершенно иной взгляд.

Холодный, как арктические льды, жесткий, сильный, подавляюще-властный. Он тоже врезался в меня, и на миг показалось, что мне стало нечем дышать. Как от порыва морозного ветра зимой.

– Ich habe es für dich ausgesucht. Gefällt dir mein Geschenk?* – сказал Петрович, но я, разумеется, ничего не поняла.

Только почувствовала как сердце ударилось о ребра: под этим пронизывающим, ледяным подавляющим взглядом. Под взглядом, от которого не то хотелось сбежать, не то приблизиться к его обладателю, как на невидимом поводке.

*(нем.) Я нашел ее специально для тебя. Как тебе мой подарок?

Глава 3

Ники

Мужчина смотрел на меня в упор. Я бы сказала «пялился», но это совершенно не вязалось с его обликом. Он меня рассматривал. Изучал. Словно просчитывал варианты, в каждом из которых мне ничего хорошего не светило, и его взгляд становился все холоднее, холоднее и холоднее. С тем же успехом можно было прикладывать к коже лед. Ото льда может быть жарко. Может быть холодно. Ото льда можно получить ожог, и все это сейчас я разом испытала, умноженное на сто. На тысячу. На сотни тысяч. Только когда он отвернулся, я смогла вдохнуть. Вдох получился рваный, но, к счастью, его никто не услышал.

– Gut*1, – сказал он, и мой вздох утонул в его низком, резком голосе.

Так звучал немецкий в фильмах, так звучал голос главного героя, когда я читала «Триумфальную арку». Я подумала об этом, а еще о том, что надо было выбирать вторым языком немецкий, а не французский. По крайней мере, тогда сейчас я бы не чувствовала себя так по-идиотски. Хотя это слово я поняла: он бросил короткое резкое «Хорошо», как выплюнул. С тем же успехом можно было швырнуть что-нибудь в лицо мне или питерскому Корлеоне.

– Sie kann kein Deutsch,*2 – произнес Петрович.

А после кивнул мне на стул. Я должна была сидеть напротив этого немецкого монстра, холод от которого исходил такой, как если бы я сидела рядом с открытым холодильником или напротив распахнутого окна. Впрочем, на меня он все равно больше не смотрел, и это помогло немного расслабиться. Относительно. Зачем я им понадобилась, я до сих пор не понимала, но, к счастью, манерами Бог не обделил и обделаться в их глазах мне не грозило. Ни с устрицами, ни с улитками, ни с пастой и остальной средиземноморской кухней.

Мне казалось, в Германии любят мясо, но то ли Петрович решил выпендриться, то ли мне казалось, потому что сегодня на столе были морепродукты, рыба и все соответствующее. Вино, которое подали к блюдам, отличалось совершенным, уточенным, подчеркивающим их вкус ароматом.

Из разговора этих двоих я выяснила разве что они деловые партнеры (Geschäftspartner*3) и имя мужчины, сидящего напротив меня: Лукас. Ему не шло. По крайней мере, мне так казалось, Лукас – это что-то более мягкое. Сочетание его резких черт, широких плеч, высоты роста, ледяных глаз наводило на мысль о викингах с такой же резкостью в именах, как и во внешности.

Но, по крайней мере, я могла его рассмотреть: тот факт, что он на меня откровенно пялился, давал мне карт-бланш в отношении «пялиться на него». Я могла его хоть облапать взглядом, и впервые за долгое время мне захотелось смотреть на другого мужчину. Не на мужа. Geschäftspartner Петровича обладал тем опасно-притягательным шармом, который притягивает женщин, словно магнитом.

В нем не было этой напускной показной властности, которой так гордился Роб, у него просто была власть. Это чувствовалось в том, как он двигался, как разговаривал. Как смотрел. Преимущественно на Петровича, но иногда поворачивался ко мне, и в его взгляде ко льдам добавлялось что-то еще. Что еще, я понять не могла, но с каждым мгновением мне становилось все проще и проще встречаться с ним взглядом.

Напряжение разомкнуло ошейник, давивший на мою шею, и поэтому я опрометчиво расслабилась. Поэтому упустила момент, когда холод от его присутствия внутри меня превратился в жар. Поэтому не сразу поняла, что мне что-то подмешали в еду или в напиток. Наркоту. Афродизиак. Хрен знает что еще.

Я это осознала уже в тот момент, когда меня основательно повело. Не так, чтобы свалиться под стол, нет, у этой отравы было совершенно иное действие. Теперь вокруг меня можно было усадить с десяток Лукасов, и холода я бы не почувствовала. А вот накатывающее волнами возбуждение, от которого хочется сводить ноги или наоборот, просунуть между бедрами руку и вдавить ее в пульсирующую, набухшую плоть, я как раз чувствовала. Более чем.

Сначала меня накрыло ощущениями, потом – липким ужасом. Когда я осознала, что со мной происходит. Нет, раньше со мной такого не было, но благодаря Диане я была девочкой просвещенной. Знала, что мужчины (да и женщины) по приколу могут сыпануть что-то в твой напиток, в еду или даже просто в воду. Знала, что когда ты в первый раз с незнакомым парнем в ресторане, отлучаться «попудрить носик» можно только когда твой бокал или тарелка пусты.

Все эти знания, увы, никак не могли мне помочь: жаром пульсации между моих ног уже можно было растопить всю русскую зиму. «Мне надо уйти, – мелькнула сумасшедшая мысль. – Надо просто встать и уйти…» Куда? Я здесь ничего не контролировала. Я даже свое тело уже не контролировала.

Петрович что-то сказал Лукасу, и тот снова посмотрел на меня. Льды в его глазах плавились, и, если у меня еще оставались крохотные крупицы надежды на то, что я нужна как красивая декорация, сейчас они развеялись прахом.

– Wer ist sie?

Казалось, я уже должна была привыкнуть к тому, как звучит его голос. Но слушать его во время делового разговора и слушать, когда его взгляд обращен на меня – это принципиальная разница. Особенно когда в ушах бухает пульс, по венам бежит жидкий огонь возбуждения и кажется, что если меня сейчас не трахнут, я просто сойду с ума.

– Eine elite escort Dame. Du glaubst nicht, was die mich gekostet hat.

Слова путались и сливались в сознании в какой-то белый шум. Петрович что-то сказал про эскорт? Сейчас даже его присутствие не работало как антивиагра, а должно было бы. Я не должна была смотреть на этого мужчину так, не должна была чувствовать его прикосновения к своей коже, хотя он еще ни разу меня не коснулся. Не должна была течь от одной только мысли, что он развернет меня к стене и войдет одним резким рывком, заполняя собой до отказа.

И уж тем более не должна была поднимать на него плывущий, манящий взгляд, когда он поднялся из-за стола. Приблизился ко мне, протянул раскрытую ладонь и сказал:

– Komm mit.*5

Я не была из тех, кто вешается на первого попавшегося мужика, каким бы холеным он ни был, как и из тех, кто «вечная недавалка» тоже, но гадость, которую мне подсыпали или подлили, превратила меня в существо, не способное думать ни о чем, кроме секса. От прикосновения его ладони меня просто перетряхнуло от кончиков пальцев ног до макушки. Кожу закололо иголочками, и я подавила желание запрыгнуть на него прямо здесь. Буквально, как в фильмах показывают: когда мужчина подхватывает женщину под бедра, прижимает к стене – и дальше по тексту.

Хотя сдается мне, стена – это слишком далеко. Вот тут стол, красивый такой, с него много всего можно скинуть: тоже будет очень кинематографично. Особенно учитывая, что он немец. Интересно, по какому поводу они с Петровичем деловые партнеры? Может, порно снимают?

Мысль смешком сорвалась с губ, и, хотя мы уже вышли из гостиной, Лукас повернулся ко мне.

– Что смешного? – спросил он на чистом русском. На таком чистом, что чище была только моя репутация в момент явления в этот мир.

– Представила, чем вы с Петровичем занимаетесь, когда никто не видит, – ответила я, и, оценив его взгляд, добавила: – В смысле, ваши тайные партнерские делишки.

Говорить с ним мне совершенно точно не хотелось, мне хотелось трахаться, поэтому я потянулась к его губам, но Лукас увернулся. Я промазала и поцеловала его воротник. На самом деле ничего выше воротника мне не грозило поцеловать из-за его роста, а когда он еще и вертится… Пф-ф-ф.

Я с трудом удержалась от того, чтобы показать ему язык, а когда мы оказались в комнате, нагнулась, чтобы стянуть туфли. Когда-то я была из тех, кто носит каблуки по поводу и без, в универ, в рестораны, я даже гулять в них иногда умудрялась. Когда очень хотелось выпендриться, но замужество вытряхнуло из меня все эти навыки, поэтому сейчас ноги болели и просили пощады.

Пощады просило еще одно место, которое, больше чем уверена, сейчас предстало на обозрение Лукаса: белья под платье мне никто не выдал, а мое при всем желании под такой наряд не наденешь. Поэтому когда я выпрямилась, не без удовольствия отметила его расширившиеся зрачки.

Но не успела отметить больше ничего: в два шага преодолев разделяющее нас расстояние, он толкнул меня к кровати. Не удержавшись, я попятилась по инерции и рухнула на нее: кровать оказался мягкой, прохладное покрывало обжигающим контрастом опалило кожу.

Матрас прогнулся, когда Лукас опустился на кровать, нависая надо мной, щелчок пряжки, звук расстегнутой молнии, шелест надорванного пакетика – и я вздрогнула от резкого, но такого желанного проникновения. В этом не было ничего возбуждающего, у нас не было никакой прелюдии, но в моей крови гуляло столько возбуждения, что боли от резкого проникновения я почти не почувствовала. А если и почувствовала, то она тут же растворилась в растущем внутри меня животном, диком, напряженном ритме, с которым он врывался в мое тело.

Я вскрикивала, подавалась, чтобы насадиться на него сильнее. Не чувствовала ни малейшего желания избавиться от этой дикой наполненности, растянутости, я даже не представляла, какой у него размер, если он ощущается так. Меня накрыло оргазмом за пару минут до него, но к тому моменту, как он меня догнал, я уже снова хотела. И, стоит отметить, что его хватило аккурат на то количество раз, пока запаянное в моих венах препаратом животное желание не начало отступать, и меня не начало клонить в сон.

Мы ни сказали друг другу ни слова, а я сейчас лежала на постели с задранным платьем и считала виражи крутящейся по часовой стрелке люстры. Мне надо было подняться и пойти к себе: пока он там мылся в душе, но у меня не осталось сил. Словно это животное, подарившее долгожданное после ужина облегчение, совокупление выпило из меня все.

Я услышала, как хлопнула дверь в ванную.

– Сейчас уйду, – хотела сказать я, но меня неожиданно подхватили на руки. Я оказалась сначала в воздухе, прижатой к сильной горячей груди – как камень может быть таким горячим? Затем в ванной, в воде, которая обтекала мое тело на удивление нежной лаской. Я не принимала ванну хрен знает сколько, поэтому сейчас меня окончательно повело, и я поползла вниз. Под воду.

Лукас выругался по-немецки, а после вода чуть не вышла из берегов, когда он ко мне присоединился. Здесь было очень светло, но я все равно не могла его видеть: он сидел у меня за спиной. Я поразилась тому, насколько это было уютно – этого мужчину я знала всего несколько часов, а секс так вообще не повод для знакомства. И тем не менее сейчас, откинувшись на широкую каменную грудь, я впервые за долгое время смогла расслабиться по-настоящему. Как будто там, за спиной, был тот, с кем я была знакома всю жизнь.

Такое бывает от препаратов. Наверное.

В отличие от Дианы я таким никогда не баловалась и даже не хотела попробовать. Ни разу. Хотя отец очень боялся. Именно поэтому он Диану никогда не любил. Считал, что она меня подсадит. На что-нибудь. На кого-нибудь. Но я подсела сама. Как бы ни хотелось думать, что в тот злосчастный клуб меня притащила она, на Роба я подсела сама.

Ладони Лукаса скользнули по моей груди, и я поинтересовалась:

– Ты меня мыть собрался или трахать?

Он не ответил: в следующий момент вылез из ванной и просто макнул меня туда головой. От неожиданности я втянула воду носом и поперхнулась:

– Совсем сдурел? – прорычала, отплевываясь, когда вынырнула на поверхность.

– Это тебе, – он вытащил меня из ванной на ковер так же резко, как и засунул, как и провернул то, что только что провернул. Протянул мне полотенце, и я завернулась в него. С волос текло, а во что превратился мой макияж, я даже представлять не хотела. Определенно радовал только тот факт, что у меня его было не так много, и панду-убийцу мне изобразить не грозит.

Прежде чем я успела ему высказать все, что о нем думаю, Лукас уже развернулся и вышел. А я направилась к раковине, смывать остатки былой роскоши, но по дороге передумала. Меня штормило, знобило и снова тянуло на приключения. И все это вкупе с диким желанием свалиться и заснуть прямо в этой роскошной ванной.

Поэтому я плюнула на макияж, вышла в спальню, и, когда поняла, что Лукаса там нет, забралась на кровать. Комната не моя, но мне похрен. Не хочет со мной спать – пусть на полу ложится, я в таком виде и в таком состоянии никуда не пойду.

С этими мыслями я и выключилась. Лицом в подушку.

*1 Хорошо

*2 Она не говорит по-немецки

*3 Деловой партнер

*4 – Кто она?

– Элитная эскортница. Не представляешь, во сколько она мне обошлась.

*5 Пойдем

Глава 4

Ники

Лицом в подушку я и проснулась. Мало того, что у меня вся щека сейчас, наверное, была в складочку, так я еще и слюней на наволочку напускала. «Вырубилась» в данном случае не было иносказательно, мне не снились сны, а уж ночи, чтобы не просыпаться посреди нее и не думать о всяком, я не помнила и подавно. Голова была тяжелой, но при этом в ней ничего не гудело и не звенело в ушах. На тумбочке кто-то заботливо оставил стакан воды, и я выпила ее раньше, чем успела опомниться.

Хотя опомниться явно стоило, не пить и не есть в этом доме больше ничего! Воспоминания о вчерашнем нахлынули волной, жаркой волной, и я села, подогнув под себя ноги и завернувшись в покрывало. Кринж, конечно, но куда деваться. Вчера мне было очень даже хорошо, я не сдохла от отравы в моей крови и не изнасиловала пальму в холле, а значит, все хорошо.

Судя по тому, что в комнате никого больше не наблюдалось, я выполнила свои условия, теперь с Петровичем можно говорить об освобождении. Мое платье лежало на кресле, и я хоть убей не помнила, когда я вчера вообще его сняла. Или его снял Лукас, когда относил меня в ванную? Да хрен с ним. С платьем. И с Лукасом. Хрен, правда, с последним так и так был, и весьма приличный, если не сказать огромный. Это я ощутила в полной мере, когда поднялась с кровати: между ног слегка саднило.

Или не слегка. Сколько раз мы вчера зажгли, я не помнила, ну и ладно, кто теперь считает. В ванной я обнаружила недосмытую тушь семейства «какун», в смысле, ту самую, которая от теплой воды сползает с ресниц футлярчиками. С меня она вчера сползла наполовину и где-то уныло висела, где-то хорошо прилипла. Пришлось досмывать, чистить зубы пальцем, как следует умываться.

Волосы торчали в разные стороны, пушились и в целом напоминали гнездо. Моя жутко противоречивая натура здесь испытала двойственность: первая утверждала, что показываться в таком виде на людях стыд и позор, вторая – что стыдно здесь должно быть не мне, что я вообще-то не планирую никого соблазнять и что замужество подарило мне замечательный опыт в практике «как не выглядеть лохушкой когда ты лохушка», но что-то не позволило прислушаться ко второй.

В итоге я все-таки помыла голову, уложила волосы (фен здесь был вмонтирован в стену, в лучших традициях отелей). Не «Дайсон», конечно, но «Дайсона» у меня уже очень давно не было, поэтому я умела управляться со всем, что попадется под руку. Даже с расческой стиля «гребешок обыкновенный». Завернувшись в халат, я поморщилась: он пах Лукасом. Нет, дело было не в том, что Лукас как-то отвратно пах, скорее, он был из тех мужчин, на один запах которого женщины приманиваются, как осы на сладкое. Было в его аромате что-то древесно-сладкое, но в то же время резкое, хлесткое, как опасная свежесть океанской волны, поднимающейся высотой в три этажа.

Дело было как раз в том, что мое тело отозвалось на этот аромат мгновенно. Нимфоманкой я себя никогда не считала, но сейчас соски напряглись, а между ног сладко заныло. Сладко?

– Мало тебе было вчерашнего? – поинтересовалась я.

У себя, к счастью, разговоры со сладким местом не входили в список моих извращений.

На этой оптимистичной ноте я и вышла в комнату, чтобы напороться на Лукаса. К счастью, исключительно взглядом. Он стоял спиной ко мне и застегивал запонки, а, услышав меня, обернулся.

– Доброе утро, – напомнила я про хорошие манеры. Он не впечатлился. Он вообще общался со мной так, как будто за каждое слово с его счета списывали миллион евро.

– Твои документы, – вместо приветствия, Лукас кивнул на столик.

Там лежал паспорт. Я приподняла бровь:

– Спасибо?

– Собирайся, – никак не отреагировал на сарказм в моем голосе он. – Мы уезжаем.

Еще вчера я заметила как четко он говорит по-русски, с акцентом, да, но без лишних окончаний, путаницы времен-падежей и прочей ерундистики. Правда, его талант мерк перед смыслом слов, которыми меня шарашило, как той самой волной в три этажа.

– Мы?

Лукас ничего не ответил, а я, приблизившись к столику, поняла, что паспорт не мой. Это вообще был не российский паспорт, а открыв его, я обнаружила, что меня зовут…

– Ева? Гловач? Польша? Серьезно, вы тут все с ума посходили? – выдохнула я.

Это больше не напоминало Ад на Земле, это все больше напоминало Ад на Земле. Лукас перевел на меня холодный взгляд, гораздо больше похожий на тот, которым полоснул меня при первом знакомстве.

– Ты моя, – произнес он. – И я тебя забираю.

Лукас

– Кто она? – повторил свой недавний вопрос Лукас, глядя на Олега Ростовского. Ростовский очень старался быть похожим на элиту, но чем больше стараешься, тем меньше у тебя получается. Даже отгрохав себе особняк, установив по периметру камеры, накупив дорогущих машин и обложившись охраной, элитой ты не становишься. Это должно быть в крови. Элита – это порода.

– Я же сказал, – Ростовский улыбнулся. Фальшивые улыбки этому русскому шли еще меньше, чем все его попытки показать, кто здесь крутой. – Эскорт. Высший класс.

– Элитные девочки не накачиваются наркотой перед сексом, – хмыкнул Лукас.

– Так девчонка только начинает. – Ростовский облизнул губы, и этот жест только подтвердил догадку Лукаса. – Может, поэтому и ширнулась. Я откуда знаю. Но агент меня уверял…

– Нет у нее никакого агента, – холодно перебил Лукас. – И в эскорте она не работает.

Хотя первое впечатление было именно такое. Когда девчонка вошла в гостиную, она смотрела дерзко. И с вызовом. Это мог быть образ. Могла быть попытка защититься (если бы та и впрямь только начинала), но ни одна ВИП-девочка не будет ширяться перед встречей с клиентом. На встрече – да, возможно, чтобы поддержать. В качестве допуслуги. Но не так грубо.

– Слушай, у нас в России всякое бывает. Ты чем-то недоволен? – Ростовский развел руками. У его ног крутилась эта мелкая шавка, которая отлично чувствовала отношение к хозяину, поэтому постоянно скалила зубы и рычала. Лукас испытывал желание взять ее за шкирку и хорошенько встряхнуть. Впрочем, к хозяину он испытывал примерно те же самые чувства.

– Я недоволен тем, что ты пытался меня обмануть, – холодно произнес он. – Я не веду дела с теми, кому не могу доверять.

Ростовский перестал ухмыляться. Грузно насел на кресло, и даже эта массивная обитая натуральной кожей громадина жалобно скрипнула.

– Ты меня сейчас во лжи обвиняешь?

– Кто. Эта. Женщина?

Тот выругался, подался назад, а потом махнул рукой.

– Хрен с тобой. Ладно. Ее муж крупно мне задолжал, так что она действительно обошлась мне очень и очень дорого. Можно сказать, стоила целое состояние, – Ростовский развел руками. – Вот такая вышла история.

– Ее муж жив?

– Жив, куда он денется. Мы его еще припугнем, а потом будет дальше на меня работать, как миленький. Он тот еще гондон, но полезный. Врач…

– Он ее отпустил?

– Отпустил? – хохотнул Ростовский. – Да кто бы его спрашивать стал, но ты не переживай. У него там еще две бабы, и это только из тех, кто постоянные.

– А она?

– Что она?

– Она сама согласилась?

– Вот поэтому я тебе и не сказал, – хмыкнул тот. – Ты у нас слишком принципиальный. Странно, что жив до сих пор еще…

Ростовский осекся, понял, что сморозил и примирительно поднял вверх руки.

– Шучу. Ну шучу, прости старика, юмор у меня такой. Русский. Я же и документы на нее уже сделал, все как положено. Вот. – Он открыл верхний ящик стола, достал польский паспорт и протянул ему. – Смотри. Ну хорош же подарочек. Тебе понравился, я же видел.

Лукас мельком взглянул на раскрывшуюся фальшивку. Имя Ева ей бы пошло, пожалуй. Но оно не было ее. Почему-то ему хотелось узнать, как ее зовут. Ее настоящее имя.

– Как ее имя?

– Настоящее? Никита. Бессона знаешь? А еще сериал такой был, в конце девяностых.

Никита ей тоже не шло.

– Так что? Заберешь ее? – Ростовский снова подался вперед.

– Заберу.

– Ну вот и чудесно. Значит, договорились? По поводу остального? – Он снова улыбался.

– По поводу остального я дам ответ позже.

Лукас поднялся, захватил документы и вышел. На улице уже рассвело, но хмурое утро все равно оставляло желать лучшего. Когда он вернулся, Никита уже ушла в душ. Когда уходил – она сладко спала. Так сладко, что это напомнило ему о том, о чем он запретил себе вспоминать.

Равно как и эта ночь: он не оставлял женщин в своей постели и не оставался в чужих. Но, когда вернулся в дом, девчонка уже упала в кровать и заснула. Можно было попросить, чтобы ее забрали, вместо этого он сел в кресло и смотрел на нее. Короткие светлые волосы разметались по темной наволочке. Тонкая, хрупкая и изящная. Как коллекционная куколка. Как статуэтка. Лукас точно знал, какое имя ей бы пошло – Гретхен. Жемчужина. Нежность, чистота, красота. Но даже в мыслях он запретил себе называть ее так, поэтому просто сидел и смотрел до тех пор, пока не заболели глаза. А следом – в груди, там, где долгое время был кусок льда, тяжелый, как камень. Наполненный изнутри пеплом и осколками стекла и металла.

Вряд ли он отдавал себе отчет в том, что делает, когда ложился рядом и втягивал ее запах. У нее был свой, тонкий зимний аромат. Аромат зимнего моря, не имеющий никакого отношения к духам или к банным принадлежностям. Он дышал им и сам не заметил, как заснул, а утром первым делом пошел к Ростовскому.

Чтобы узнать о ней.

Швырнув паспорт на столик, Лукас сменил рубашку и занялся запонками. Как раз в этот момент вышла она.

– Ева? Гловач? Польша? Серьезно, вы тут все с ума посходили?

Он не ответил. Точнее, ответил не сразу, потому что она отчасти была права: это напоминало помешательство. Помешательство, от которого нужно избавиться как можно скорее, закрыть эту тему, оставить ее здесь.

Оставить кому? Ростовскому? Или тому типу, который завел себе любовниц и даже пальцем не пошевелил, чтобы ее защитить? Лукас давно перестал делить мир на черное и белое, но кое-что в его системе ценностей осталось неизменным: если мужчина не бьется за свою женщину до последнего, это не мужчина, это хер идущий на хер. Русский язык богат на такие интересные обороты, но этот был просто в точку.

– Ты моя. И я тебя забираю.

Нет, он не тешил себя иллюзиями, что действует из благих побуждений. В конечном итоге все, даже самые хорошие поступки, совершаются из личной выгоды. Ему нужна была эта девочка, чтобы закрыть дыру в сердце и унять ту боль, которую она же и пробудила. Вернуть к жизни. И, пока она ему нужна, она будет с ним.

Ее глаза широко распахнулись, словно она не поверила в то, что услышала. А после гневно сверкнули, превратившись в две узкие льдисто-голубые щелочки.

– Ты сошел с ума, если думаешь, что я с тобой поеду.

– А ты слишком наивна, если полагаешь, что у тебя есть выбор.

Он снова отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

– Хорошо, – донеслось из-за спины.

– Хорошо? – Лукас даже не сразу понял, что спросил это вслух.

– Если нет выбора, глупо сопротивляться, – Никита пожала плечами. – Так что? Одежду мне принесут, или я поеду в этом?

Она кивнула на платье. Не платье, так, жалкая тряпочка, хотя вчера ей на удивление шло. Ей на удивление шло коктейльное платье, махровый халат или полотенце. Ничего ей, впрочем, тоже шло, но она была права: для перелета нужна одежда поудобнее. Ростовский позаботился обо всем, кроме этого. Не в торговый центр же с ней ехать? Особенно сейчас.

Никита могла соглашаться, но в ее глазах не было ни капли покорности. Она не смирилась. На что она рассчитывает? На то, что устроит скандал на границе? Или на что-то еще?

– Тебе принесут одежду, – он прошел мимо нее, выглянул из комнаты.

Как назло, вся охрана Ростовского куда-то подевалась, только один «медведь» расхаживал в конце коридора. Лукас окликнул его, и в ту же минуту с треском захлопнулась внутренняя дверь. Щелкнул замок. Лукас шагнул назад и выругался: пиджак валялся на полу. Девчонка стащила его смартфон и заперлась в ванной.

Глава 5

Ники

Я схватила его телефон так быстро, как могла. Еще несколько драгоценных секунд у меня ушло на то, чтобы добежать до ванной и щелкнуть замком, а потом я зажала кнопки и нажала экстренный вызов. Как раз в тот момент, когда дверь содрогнулась, еще и еще раз. А потом замок с хрустом вылетел из нее, и в ванную ввалился Лукас. Злой, как Люцифер, клянусь, в этот момент он выглядел даже страшнее, чем король преисподней. Мужчина вырвал из моих рук телефон раньше, чем я успела хоть что-то сказать, а потом чуть ли не за шкирку втащил в комнату и толкнул к кровати. Под тяжестью его взгляда у меня по коже прошел мороз, а надо было изображать уверенность.

– Ничего не хочешь сказать? – холодно спросил он, буравя меня своими ледяными кристаллами. Такими глазами разделывать на части хорошо, как зрением Супермена.

– Хочу. У Ростовского очень хлипкие двери. А вызов все равно приняли, и скоро здесь будет полиция.

Прозвучало не то чтобы суперуверенно, но хоть что-то.

– Думаешь, это тебе поможет?

– Думаю, всех купить невозможно. А даже если и так, мне здорово согреет душу мысль о том, чего тебе будет стоить этот звонок, – я сложила руки на груди.

Да, наверное, я здорово рисковала, потому что им проще было меня убить и прикопать на заднем дворе. Но этот упырь даже бровью не повел:

– Деньги для меня не имеют значения. Но если ты еще хоть раз попытаешься создать мне неприятности, очень сильно об этом пожалеешь.

Иногда у него прослеживались такие странные обороты, которые выдавали в нем иностранца, но по его спокойному тону я поняла, что он не бросается пустыми угрозами. При том, что Лукас ни разу не рисовался, как этот доморощенный дон Корлеоне, которому я была обязана нашим знакомством, он пугал меня куда больше. До чертиков. До икоты. Потому что там, где Петрович будет угрожать и раскидывать пальцы, этот просто сделает, перешагнет и пойдет дальше.

– Одевайся, – он взглядом указал на платье.

– Что? Уже передумал меня одевать?

На его губах появилась улыбка, от которой мороз забрался под кожу и сейчас вгрызался в мышцы, явно планируя добраться до костей.

– Ты просрала свою возможность ехать с комфортом, Ники.

Он сократил мое имя ровно настолько, как привыкла его сокращать я. Но дело было даже не в этом, дело было в том, что от его «Ники» у меня заболела кожа. Как от высокой температуры или от сильных ожогов по всему телу.

– Я вернусь через пять минут, – сказал он. – Не наденешь платье – поедешь голой.

Дверь за ним закрылась, а я встала и подошла к той, за которой пыталась спрятаться. Петрович явно не экономил на материалах, и это была хорошая, основательная дверь. Хороший замок. Я даже пощупала вывернутую металлическую фурнитуру, раскрошившую часть дверной коробки в щепки.

Серьезно? Он реально супермен или вроде того?

Моргнув, я вернулась в комнату и влезла в платье, которое снова облепило меня, как вторая кожа. Сейчас это было почти неприятно, учитывая, что вчера я вела себя как озабоченная нимфоманка. Платье напоминало об этом, а еще о том, как его руки скользили по моему телу. Как он меня трахал, как я стонала и извивалась под ним, как хотела большего, пока действие наркоты не сошло на нет.

Это должно было вызывать как минимум отвращение. К нему, к себе, но сейчас почему-то пересохло в горле. Кожа стала чувствительной, соски напряглись, а сердце заколотилось в ушах, в висках, на запястьях.

«Каждая хорошая девочка немного извращенка», – сказал Роб, поглаживая меня по голове на одном из элитных мероприятий в Москве. Нас окружали такие же пары, а иногда и трио, я знала, что многие из них женаты, у многих уже дети. У кого-то даже взрослые. Тогда мы еще посещали элитные мероприятия. Тогда он таскал меня за собой повсюду, как приз, хвастался мной, одевал и раздевал так, как ему нравилось. Ему всегда нравилась показуха.

Да. Каждая хорошая девочка – немного извращенка, иначе бы я сейчас блевала, вспоминая вчерашнее. А я испытываю желание сунуть руку себе между ног.

Платье не желало застегиваться, мне пришлось как следует подергать скрытую молнию туда-сюда, чтобы она заработала. Я справилась с ним аккурат в тот момент, когда вернулся Лукас. Окинул меня привычно ничего не выражающим взглядом, взял мои документы и указал на дверь. У меня был выбор: идти босиком или в туфлях, и я выбрала второе. Хотя мои ноги меня не поблагодарят, зимой по камню лучше не ходить без какой-либо обуви. Вряд ли мне вернут мои уютные ботиночки с маркетплейса, потому что, выражаясь словами этого упыря, я «просрала свой шанс на комфорт».

Мы вышли в коридор, и я впервые увидела двух плечистых парней – из тех, которых в голливудских фильмах показывают как телохранителей. Эти выглядели примерно так же: в смысле, не как охрана из ЧОП и даже не как те, кого приглашают в свой штат русские олигархи. Они реально как с экрана сошли, подтянутые, стильные, опасные. Почти такие же, как мужчина, с которым я провела ночь. Он что-то им сказал на немецком, и таким вот крайне оригинальным составом мы направились на выход.

Нас провожал Петрович с таким видом, как будто не прочь был оторвать мне голову. Я не удержалась и показала ему язык. Потому что прекрасно знала: оторвать голову мне ему не позволит Лукас, теперь только он может оторвать мне голову. Петрович охренел настолько, что перестал пялиться как раненый медведь, а Лукас молча толкнул меня к двери. Он вообще мало разговаривал, что со мной, что со своим деловым партнером, и я про себя подумала, что если Петрович – медведь, то он – волк.

– Viel Glück. Wir sehen uns im nächsten Jahr.

– Bis zum nächsten Mal.*

Чем они там обменялись, мне было плевать, а вот выходить на мороз в платье и на каблуках… Я даже толком не успела смириться с этой мыслью, как на моих плечах оказалось пальто. Его пальто, я успела изучить этот запах дорогой жизни и опасности. Меня в него завернуло, в этот аромат, как в тепло плотной черной ткани. Отрезвил только полоснувший по лицу и ногам холод. Я плотнее стянула полы пальто и нырнула в пахнущий дорогой кожей салон сразу, как только передо мной распахнул дверь один из телохранителей.

В машине я быстро согрелась, поэтому вывернулась из пальто, чтобы избавиться от преследующего меня аромата. Прошлой ночи, кошмара, в котором я оказалась, нереальности происходящего. Но нереальность никуда не делась, она сидела рядом со мной и общалась по телефону, с которого я недавно сделала экстренный вызов. По-немецки, я ни слова не понимала.

Когда Лукас закончил разговор, я посмотрела на него в упор. Я не понимала, как вести себя с этим мужчиной. Кто он вообще? Что делает рядом с Петровичем? Не знай я, что они сидели за одним столом, я бы не поставила их в один ряд. Никогда.

– Зачем я тебе? – вопрос сорвался с моих губ раньше, чем я успела себя остановить.

Он даже повернулся ко мне, приходилось общаться с его профилем. Из-за нечитаемого лица, которое вполне успешно могло посоперничать с маской биоробота, сложно было сказать, что он вообще думает. И думает ли что-то вообще. Обо мне. Обо всем этом.

– Ты мне понравилась.

– То есть опция пригласить меня на свидание в твоей программе не прописана?

Лукас посмотрел на меня так, что я почувствовала себя дурой.

– Я не хожу на свидания.

– Ладно. Пригласить меня на потрахаться.

Он хмыкнул:

– Зачем? Если я могу просто взять тебя, когда захочу? – Мужчина наконец-то повернулся ко мне и посмотрел на меня так, как миллиардеры смотрят на красивую дорогую вещь: с толикой интереса, но без назойливого внимания. Им все равно, они действительно знают, что могут получить ее в любой момент, просто потому что сейчас она отлично впишется в интерьер.

– Ты, кажется, не совсем понимаешь, Ники. – Он трогал мое имя, которое я, между прочим, трогать ему не разрешала – совсем как меня, когда я горела под его руками от желания и наркоты. – Когда я говорю, что ты моя – это значит, что ты моя. Когда я говорю: раздевайся, ты снимаешь одежду. Когда я говорю, что ты проходишь паспортный контроль с улыбкой – ты выполняешь. Ты можешь проверить, что будет, если ты ослушаешься. Проверить и посмотреть.

Ему самому интересно, что ли? Не хочу показаться банальной, но больной ублюдок – это наиболее подходящая характеристика. Господи, со мной Роб разговаривал своим властным тоном. У меня был властный отец, не такой отморозок, как у Дианы, конечно, но тоже не котик, увы. Да что далеко ходить, меня недавно похитили и увезли, как в дерьмовом сериале из девяностых, шестерки Петровича. Я сидела с ним в его кабинете, и я ни разу, мать его, ни разу за всю свою жизнь не чувствовала себя такой беспомощной как сейчас.

Мы выехали на трассу к Пулково: сейчас это было уже даже не смешно. По дороге в Питер со мной случилась истерика, сейчас же навалилось странное оцепенение. Или я заразилась отмороженностью от сидящего рядом мужчины, от которого исходила странная, подавляющая, сминающая твою волю сила. Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного и сейчас вдруг подумала, что все, что было с Робом – это детские свистульки.

Мне кажется, Лукас мог поставить на колени одним-единственным взглядом, как гребаный маг из какого-нибудь фэнтези-фильма или чертов экстрасенс. Когда я увидела терминал аэропорта, меня затрясло. Я подумала – что вот сейчас я выскочу из машины, брошусь к первому попавшемуся полицейскому, да не только к полицейскому, заору, позову на помощь, на кого-нибудь нападу, а потом меня арестуют, отведут в комнату для досмотра, и…

Дальше был какой-то провал. Черная бездна. Во всех вариантах за мной приходил Он. Забирал меня, а полицейские, ни слова не говоря, просто отдавали меня ему. Меня, документы, свои гребаные души. Как-то так в моем личном аду мог бы выглядеть Люцифер.

На мгновение меня перетряхнуло от такой ассоциации. Но только на мгновение. Потому что потом машина остановилась на парковке, Лукас вышел первым, а один из его телохранителей открыл для меня дверь и подал мне руку.

На этот раз пальто меня не согрело.

Не согрел и ВИП-терминал. И авто, на котором нас отвезли к джету. Я впервые видела джет не на картинках. Отец обещал мне такую поездку, если я закончу универ с красным дипломом, но по понятной причине этого подарка не случилось.

Стильный стальной личный самолет. Охренеть.

Ощущение нереальности происходящего только усилилось, когда я поднялась по трапу, села в кресло напротив Лукаса, а его телохранители и стюард скрылись за дверью кабины пилота. Стильный кремовый салон, дерево отделки, кожаные мягкие кресла со всем необходимым для перелета. Я тут же скинула туфли и сунула ноги в мягкие тапочки, а после прилипла к окну, стараясь не глазеть по сторонам, как шугарбэби, которую папик везет на Мальдивы от щедрот душевных. Увы, насладиться пейзажем мне не дали. Едва джет оторвался от взлетной полосы и начал набирать высоту, оставляя внизу серые питерские пейзажи, как Лукас произнес или, точнее, скомандовал:

– Сюда. – И, указав на место у своих ног, расстегнул ширинку.

*– Удачи. Увидимся в следующем году.

– Увидимся когда-нибудь.

Глава 6

Ники

Меня словно невидимая сила подбросила с кресла. Я помнила, как это было с Робом, когда я хотела встать перед ним на колени. С Лукасом было по-другому. Я физически не могла этого не сделать, как будто если я останусь на месте, не подчинюсь, не послушаюсь, мне перекроют кислород. Буквально.

– Мы набираем высоту, – вырвалось у меня совершенно нелепое. – Нельзя вставать во время взлета.

Лукас посмотрел на меня с совершенно нечитаемым выражением лица: я уже начинала думать, что все, что было до – его эмоции, которые я улавливала, мне привиделись.

– Если я разрешил, можно все.

Он явно не был в теме. Или был? Но он говорил со мной как тематик, и от этого меня переклинило окончательно. Я давно перестала быть желанной для Роба, я перестала быть желанной даже для самой себя, тема отошла в тень настолько, насколько возможно, но голод во мне никуда не делся. Это желание подчиняться. Признавать чью-то власть.

Я читала уйму комментариев на эту тему. Я даже почти записалась к психологу, чтобы понять, что со мной не так, почему меня это заводит, но потом поняла, что Роб придет в ярость. Тогда мне еще было важно его мнение, тогда я еще не знала о его измене и о близняшках. Но факт оставался фактом, меня это заводило. От мужчины, которому хочется подчиняться. От мужчины, которому не подчиниться нельзя.

Поэтому сейчас я опустилась рядом с ним на колени и вопросительно посмотрела на него. Лукас кивнул, и я продолжила то, что начал он. Расстегнула ремень, пуговицу на брюках, потянула вниз плотную резинку белья, высвобождая уже напряженный член.

От его размера на миг потемнело перед глазами. Роб всегда кичился размером своего достоинства, но сейчас я даже приблизительно не могла представить, как это вчера поместилось во мне. Я обхватила его ладонью, но Лукас даже не пошевелился: железный он, что ли?

Мне пришлось посмотреть на него снизу вверх, чтобы убедиться, что передо мной живой мужчина, а не биоробот с искусственным интеллектом на максималках. Увы, никаких подтверждений этому не было: он смотрел на меня в точности так же, как пару минут назад. Как будто я не касалась самой чувствительной части мужского естества, как будто не собиралась взять его в рот.

Его жесткий лишенный всяких эмоций взгляд давил чуть ли не сильнее, чем взлет, мы все еще набирали высоту, поэтому я снова опустила глаза и накрыла блестящую от смазки головку губами, втягивая в себя.

Но не успела сделать ни единственного движения, как Лукас подался вперед. Его пальцы сомкнулись на моих волосах, сгребая их в горсть. До боли. Насаживая на себя до предела. Без хорошо отработанной практики я бы задохнулась, но сейчас только послушно раскрыла рот, принимая его глубже, на всю глубину, на которую позволяла моя и его физиология.

В какой-то мере так было даже проще, потому что он сам задавал ритм, разве что мне не всегда толком удавалось вдохнуть. В этом совершенно точно не было ничего эротичного и ничего возбуждающего: меняющееся давление стягивало виски друг к другу стальными ниточками, уши закладывало, от нехватки кислорода временами темнело перед глазами. Все это создавало ощущение нереальности происходящего, настолько, что я как будто смотрела порно со своим участием в главной роли.

Я не могла видеть свое лицо, только лицо трахающего меня в рот мужчины, но могла представить, как я выгляжу со стороны. Когда член скользит между моих губ, влажный от моей слюны и его кайфа, как его пряный жар обжигает мне горло, и от этого из глаз текут слезы. Как от самого острого перца в мире, «Каролина рипер», который американцы любят пожевать на скорость на соревнованиях.

Чем яростнее он меня трахал, тем сильнее закладывало уши, тем отчетливее я ощущала, как острые вершинки сосков трутся о ткань платья, как я становлюсь мокрая. Настолько мокрая, что хочется запустить ладонь себе между ног, чтобы унять пытающийся поглотить меня уже собственный жар.

Вчера я трахалась с ним под дурманом наркоты, сейчас меня накрыло высотой, но я никогда в жизни так остро не чувствовала мужчину в себе. Каждой клеточкой соприкосновения наших тел, напряженных уголков растянутых губ, языком. Я едва подумала об этом, скользнув ладонью к своим бедрам, как Лукас сдавил мои волосы с такой силой, что из глаз брызнули слезы уже от боли. Одновременно он вогнал в меня член настолько, что я чудом не поперхнулась.

– Нет, – это было единственное, что он сказал, но я замерла. Не смея больше пошевелиться, чувствуя как напряженный ствол начинает пульсировать у меня во рту.

Головка скользнула по горлу и небу в последний раз, и Лукас резко подался назад, кончая мне на лицо. Спасибо и на этом, потому что от заливающей лицо спермы мне не грозило захлебнуться. Я всего лишь почувствовала его вкус на губах, такой же острый, пряный и жаркий, как его рывки во мне мгновения назад.

Лукас отстранился, достал платок и привел себя в порядок.

– Хорошая девочка, – произнес, глядя на меня сверху вниз, застегивая брюки. – Иди умойся.

Я поднялась, пытаясь представить, насколько, наверное, нелепо выгляжу в пушистых тапочках для полета, в коротком вечернем платье и с залитым спермой лицом. Туалет в джете был без преувеличения роскошный, даже круче чем в авиакомпаниях Дубайска. Просторный, со столиком, где можно было найти все необходимое. Я ополоснула лицо, промокнула его салфетками, но стереть припухшие губы и совершенно ненормальный блеск в глазах все равно не смогла. Равно как и тянущее напряжение между ног, собирающееся во всех чувствительных точках моего тела.

Раньше я бы не посмела прикоснуться к себе, пока не услышала разрешения, но сейчас прислонилась к стене, сдавила пальцами клитор и зашипела от долгожданного удовольствия. Запретного удовольствия, желанного настолько, насколько можно себе представить. Я двигала пальцами между ног, раскрывая влажные лепестки и погружая пальцы на всю длину, выскальзывала, поглаживала клитор, и снова вводила фаланги в себя.

Кусая губы, выгибаясь, насаживаясь, но… все было не то. Аккурат до того самого момента, как я представила, что во мне его пальцы. Что это Лукас трахает меня. Готовит к тому, чтобы снова войти, чтобы на этот раз я, нахрен, смогла его почувствовать, не как одержимая нимфоманка под препаратами.

Сама только мысль об этом взорвалась яркой вспышкой перед глазами, а следом, не менее ярко полыхнул оргазм. Мне пришлось вцепиться зубами в запястье, чтобы не заорать и сильнее вдавить ладонь в промежность, чувствуя теперь уже собственную пульсацию.

Сердце колотилось как сумасшедшее, грозя выпрыгнуть из груди через это самое платье и поскакать по полу. Я бросила на себя взгляд в зеркало: растрепанная, с полыхающими щеками и губами, с совершенно шальными глазами.

– Что с тобой не так, Ники? – задала я вопрос, не имеющий ни логики, ни ответа.

Я только что кончила от мысли, что меня трахает мужик, который меня похитил и жестко оттрахал в рот в набирающем высоту самолете.

Оргазм всего.

Я снова ополоснула лицо и вернулась в салон, где Лукас уже расположился за столом с ноутбуком. Как будто вообще ничего не произошло. С другой стороны, я же чищу зубы по утрам, потом принимаю душ – и для меня это в порядке вещей. Почему бы ему не завести такой ритуал: трахать женщин в джетах.

Я устроилась в кресле напротив него, потянулась за бокалом с водой, который стоял ближе ко мне. Ближе к нему стоял виски и вазочка со льдом. Я едва успела сделать глоток, запоздало подумав о том, что надо было реально почистить зубы, когда Лукас поднял голову. Жесткий взгляд ожег сначала и без того пылающие губы, потом меня всю.

– Ты трогала себя, Ники? – холодно спросил он.

Глава 7

Ники

Я посмотрела на него в упор:

– А ты предпочел бы, чтобы у меня на тебя не стояло?

Он прищурился, но я не отвела глаз. В конце концов, не выкинет же он меня из самолета? Разгерметизация салона еще ни одному джету на пользу не пошла.

– Я предпочел бы, чтобы ты ответила на вопрос, – по-прежнему холодно ответил он. И, что самое бесячее в этом мужчине, я понятия не имела, что за этим скрывается. Он меня хочет? Или просто трахает, как резиновую куклу, я для него живой мэнонайзер-пососун. Хочет, чтобы я хотела его в ответ? Или ему плевать, ему просто скучно, и он так развлекается?

– Окей, я обкончалась в туалете. Такой ответ тебя устроит?

Рано или поздно ты перестаешь бояться, что с тобой что-то случится. И начинаешь отвечать так, как я бы ответила раньше. До всей этой херни. До того, как я втрескалась в тематика и поломала себя до тонких тел.

– Устроит, – коротко ответил он и вернулся к работе.

Нормально вообще?!

Я не стала больше акцентировать на себе внимание, мне надо было справиться с нахлынувшим на меня раздраем. В конце концов, когда я выходила замуж за Роба, я это делала не только потому что мне хотелось, чтобы меня ставили раком и превращали задницу в синяк. Я любила этого мужчину, а он потоптался по моим чувствам и оставил вместо них прах, рассыпанный по полу нашей убогой съемной квартирки. Он не защитил меня, когда головорезы Петровича забирали меня, потому что он облажался.

Хотя облажалась тут только я. По-крупному. Когда выбрала его.

Сколько еще раз я приду к этой мысли? И сколько раз буду думать, как все могло бы быть, если бы я не поперлась с Дианой в тот клуб? Или если бы включила мозги? Если бы послушала ту, кто была моей подругой на протяжении хрен знает скольки лет.

Да, пожалуй пару тысяч раз так точно. Но не сегодня. Не сейчас. На сегодня с меня хватит.

Мы приземлились в аэропорту Франкфурта-на Майне и пересели сначала в одну машину, до терминала, затем в другую. Почему-то я даже не сомневалась, что это будет Майбах, другие тачки у меня с Лукасом не ассоциировались. Серебристо-стальной, он выглядел дорого и пах дорого. Как тот, кто сел со мной на заднее сиденье.

– Guten tag, Herr Weizgraf, – поздоровался водитель.

– Hallo, Peter. *

Я сунула руки между колен, рассматривая украшенный к Рождеству город. Мне было плевать на праздник, а гирлянды, снежинки и прочие прелести, счастливые люди с улыбками на лицах вызывали у меня ощущение разделения с этим миром. Меня как будто вырезали из моей реальности и вставили в эту, коллаж получился херовый. Как у дизайнера, который впервые сел за фотошоп.

Впрочем, Франкфурт, как и большинство современных европейских городов, представлял собой конгломерат истории, узких улочек с их колоритными домиками, площадей с ярмарочными кибитками и современных высотных зданий из стекла и металла. Так что в какой-то мере мы с ним были похожи, он тоже напоминал странный коллаж.

Я смотрела в окно на укутанный зимней серостью город, раскрашенный росчерками праздничных огней и гирлянд. Пока что они проступали слабо, световой день боролся с искусственным освещением, и еще пару-тройку часов он будет побеждать, а после пойдет на убыль.

Когда мы въехали на мост над рекой, по телу прошла странная дрожь. Я почему-то поняла, что где-то здесь, поблизости, конечный пункт нашего назначения. Место, где я проведу свои… твою мать, последние дни? И что Лукас сделает со мной, когда я ему надоем? Меня однажды просто найдут в Майне?

Я знала кучу историй про наивных дур, которые не возвращались из такого рода путешествий. Разница была только в том, что они туда ехали по доброй воле. Девочки-эскортницы или просто охотницы за красивой жизнью с лейблом «янетакая».

– Ты меня убьешь? – собственный голос прозвучал хрипло. – Когда наиграешься?

Лукас повернулся ко мне и посмотрел на меня так, будто я сказала несусветную чушь.

– Когда я наиграюсь, Ники, – он выделил мое имя, – я тебя отпущу. Поэтому в твоих интересах быть невероятно скучной, исполнительной, и как можно скорее мне надоесть.

Я хмыкнула, но продолжать не стала. Скучные девочки не задают лишних вопросов и не отсвечивают. Скучные девочки делают все, что им говорят и делают все для удобства остальных, а не для себя. В моем случае задачка сложная, но выполнимая. Перспектива оказаться не на дне реки, а на улице, меня по меньшей мере порадовала. С улицы хотя бы позвонить можно. Той же Диане. И нет, я не думала, что Лукас пиздит: если тот же Петрович мог навешать мне на уши жирной развесистой лапши, а потом накормить наркотой, то мужчине, сидящему рядом, все эти уловки были ни к чему. Если бы он планировал от меня избавиться, он бы сказал об этом прямо.

Мы подъехали к особняку, и его ворота автоматически открылись, впуская нас и машину сопровождения внутрь. Это место совершенно не напоминало монструозный особняк Петровича, скажу даже больше, гуляя мимо, я бы максимум подумала: «О, круто», – и сделала пару фоток, представляя, как может жить в таком месте семья.

Три этажа, светлый камень и небольшой парк, отрезавший особняк от города со всех сторон. Мы вышли из машины и направились к центральному входу. Сколько лет этому дому, я не представляла, но могла догадаться, что он построен не вчера. Надо было учиться разбираться в архитектуре, а не прогуливать историю, когда нам рассказывали про всякие готики, рококо и барокко, барельефы и горельефы.

Тем не менее не оценить масштаб я не могла, и, оказавшись внутри, невольно окинула взглядом просторный холодный холл. Снаружи, несмотря на облетевшие деревья, особняк выглядел более уютным и жилым. Я даже поежилась: чертово платье напомнило, что сейчас не лето и что пора одеться во что-то более теплое.

Я не успела сказать об этом Лукасу, потому что сверху под чей-то резкий окрик по лестнице сбежала девочка лет пяти.

– Papa! Papa ist angekommen!** – закричала она.

Потом уставилась на меня и залипла. С таким выражением лица, будто увидела призрак.

Сказать, что я охренела – значит, ничего не сказать. Я бы, наверное, тоже пялилась на бабу, которую отец притащил непонятно откуда без предупреждения. Хотя мой отец никогда не водил любовниц домой. Я знала, что они у него были, но, разумеется, когда я это узнала, я уже была значительно старше этой малышки. Первая женщина, с которой он меня познакомил, когда мне исполнилось восемнадцать, в нашем доме надолго не задержалась.

– Я всегда буду у тебя на втором месте, – сказала она отцу во время последнего разговора, который я подслушала. – Когда твоя соперница – твоя дочь, это непреодолимо.

После этого у нас снова никто не появлялся.

Пока все эти мысли проворачивались в моей голове, Лукас уже подхватил девочку на руки и быстро поднялся на второй этаж. Я слышала его низкий голос, ледяной, как льды Арктики: он явно кому-то выговаривал, по-немецки резко. Пока заносили багаж (единственный чемодан размером с мою сумку, с которой я до встречи с Робом ходила на спорт) и телохранители Лукаса – сами себя, я отошла в сторону и села на тахту, чтобы не торчать посреди холла, как одинокая елка. Кстати, елка в холле тоже имелась, точнее, ель. Красиво украшенная, с раскидистыми лапами, мерцающая огоньками.

Мне хватило пары минут ее созерцания, чтобы отчаянно заболеть диким желанием что-нибудь разбить. Например, все эти игрушки, оборвать гирлянды и выкинуть их в окно, потому что все это – не что иное, как благопристойный фасад семейной жизни, разрушающийся при одном слабеньком дуновении ветерка.

У Лукаса, например, есть дочь. Может, у него и жена тоже есть? Сейчас она выйдет ко мне и скажет:

– Здравствуйте, я Мария.

А я отвечу:

– Очень приятно, Ники.

Потом появится Лукас и добавит:

– О, вы уже познакомились? Зер гут! Теперь будем жить втроем: ты, Ники, будешь сосать и давать в жопу, а Мария – как обычно, по старинке.

– Здравствуйте, – резкий голос, сломавший английское приветствие в агрессивно-немецком стиле заставил поднять голову.

Это вряд ли была Мария, стоявшая передо мной женщина больше напоминала горничную, которые водятся в таких домах. В отцовском доме тоже такие водились, правда, он не требовал от них униформы. А эта была как в книжках и фильмах: строгое серое платье, фартук, манжеты на рукавах и белоснежный, впивающийся всей своей строгостью в шею воротник.

– Добрый день.

– Я провожу вас в вашу комнату, – так же по-английски произнесла девушка. К счастью, я на нем общалась бегло, так что изображать ни бэ ни мэ ни понимэ мне не грозило.

Я кивнула, поднялась и последовала за ней.

Навстречу новому эпизоду своей жизни.

Из просторного, залитого светом и украшенного к Рождеству холла мы поднялись на второй этаж. На просторной, разветвляющейся надвое площадке, повернули направо. Я обратила внимание на картины: здесь они были повсюду. Так гармонично вписывались в интерьер, как будто их создавали специально для этого особняка. Хотя в этом случае скорее старательно были подобраны дизайнером с каким-нибудь очень дорогим образованием и не менее дорогими услугами.