Теория вероятности нас

Глава 1. Неучтённая переменная.

Снова она «личный психолог». Каждый раз после таких звонков Алисия чувствовала себя пустой скорлупой. Словно кто-то аккуратно, по кусочку, выскоблил из нее все содержимое, оставив лишь тонкую, хрупкую оболочку, которая должна была изображать человека.

– Всё будет хорошо, солнышко, – её голос звенел в тишине квартиры сладким, натянутым колокольчиком. – Он просто идиот, что не ценит тебя. А ты сильная, самая лучшая у меня.

С другой стороны трубки всхлипывали и благодарили. Ещё десять минут сладких, удушающих утешений, и можно было повесить трубку. Алисия уронила телефон на диван и замерла, глядя в заоконную тьму. Маска «солнечной Алисии», лучшей подруги и жилетки для всего мира, сползла, обнажив абсолютную, вымороженную пустоту. Ни боли, ни раздражения, ни усталости, ни сочувствуя. Ничего. Она научилась это выключать. Щит изо льда, который защищал от всего, включая саму себя.

Её спальня была идеальна, как гостиничный номер: ни одной лишней вещи, ни пылинки. Порядок, который она наводила с маниакальным упорством, был единственным способом хоть как-то контролировать хаос внутри. Хаос, оставшийся с тех пор, когда она, пятнадцатилетняя, часами сидела у телефона, надеясь, что он зазвонит, что кто-нибудь позвонит и спросит, как она, умирающая от собственного отчаяния. Но звонки были только от тех, кому нужна была она. Всегда.

На следующее утро в кофейне у офиса её ждала Сара, снова с покрасневшими глазами. Алисия подошла к столику с сияющей, будто бы только что сошедшей с обложки глянцевого журнала, улыбкой.

– Привет, родная! Не грусти, я тебе капучино с двойной порцией сиропа заказала, всё как ты любишь.

Она несла свою ношу – чужое горе – с грацией и лёгкостью, будто невидимый плащ за спиной. И вот уже Сара, улыбаясь сквозь слёзы, рассказывала о очередной ссоре с её парнем, а Алисия кивала, поддакивала, её заинтересованность казалась такой настоящей. Она была мастером своего дела.

И в этот момент её взгляд зацепился за мужчину у стойки. Он стоял, заказав свой «эспрессо», и смотрел в окно. Высокий, чуть угловатый, в тёмном пальто, которое сидело на нём как-то уж слишком безупречно. Его лицо было спокойным, почти каменным. Ни единой эмоции. Он поймал её взгляд и чуть кивнул, вежливо и отстранённо, будто подтверждая факт её существования, и тут же отвернулся.

Марк. Новый коллега из смежного отдела. Все в офисе шептались о нём – «льдышка», «сухарь», «робот». Говорили, он может одним взглядом заморозить разговор на корню. Алисия чувствовала к нему странную, почти инстинктивную неприязнь, сочетающуюся с легкой завистью. В нём было то, что она тщательно скрывала в себе, – холод. Только его холод был выставлен напоказ, как доспехи. А её – спрятан под слоем показного тепла.

– …и он даже не извинился! – выдохнула Сара.

–Да пошёл он к чёрту, сколько можно терпеть такое пренебрежение к себе? Бросай его. – с неподдельной лёгкостью выдавила Алисия, отводя взгляд от Марка. – Мужиков, как собак нерезаных. Вот найдёшь себе нормального.

Она говорила правильные слова, а сама чувствовала, как этот холодный взгляд будто просквозил её насквозь. Как будто он видел. Видел пустоту за её сияющей улыбкой. Видел, как ей тяжело держать этот невидимый плащ, на котором висели десятки чужих душ.

Когда Сара наконец успокоилась и ушла, Алисия позволила себе вздохнуть. Она собрала свою сумку, собираясь уйти, когда рядом раздался ровный, без единой нотки тепла, голос:

– Утомительно, не правда ли?

Она обернулась. Марк стоял в паре шагов, держа в руках тот самый крошечный стаканчик эспрессо.

– Что? – блеснула она улыбкой, автоматически включая защиту.

– Тащить на себе всё это, – он сделал едва заметный жест в сторону уходящей Сары. – Притворяться батарейкой для чужих разрядившихся телефонов.

Алисию будто окатили ледяной водой. Никто никогда не говорил с ней так прямо. Никто не видел сути.

– Я не понимаю, о чём вы, – её голос сохранил лёгкость, но внутри всё сжалось в твёрдый, холодный комок. – Я просто поддерживаю подругу.

Марк отпил глоток кофе, его глаза изучали её без тени насмешки. Скорее, с холодным, научным интересом.

– Конечно, – произнёс он, и в этом одном слове прозвучала целая лекция о неверии. – Просто знайте, что батарейки имеют свойство садиться. И когда это происходит, их обычно меняют, а не заряжают.

Он ещё раз кивнул, всё так же вежливо и отстранённо собираясь уйти. Алисия стояла, чувствуя, как по её спине бегут мурашки. Он видел. Этот ледяной человек, этот «робот», увидел в ней то, что она прятала ото всех. И впервые за долгие годы её идеальный, вымороженный внутренний мир дал трещину. Сквозь него пробивалось что-то новое, странное и пугающее. Не пустота. Страх.

Он уже проходил мимо, но она, сама не зная зачем, остановила его. Голос прозвучал чуть резче, чем она хотела бы.

–Вы всегда вот так анализируете незнакомых людей? Или мне сегодя так повезло?

Марк остановился и медленно повернулся к ней. Его глаза, серые и холодные, как морская галька в непогоду, внимательно ее изучали.

–Я не анализировал. Я констатировал. Вы несли кофе и улыбку, ваша подруга – грусть и ожидание поддержки. Физика. Энергия всегда стремится из области высокой концентрации в область низкой. Пока одна система не разрядится, а другая – не перегрузится.

Его слова были настолько сухи, логичны и лишены человечности, что это било по нервам сильнее любой грубости.

– Вы говорите о людях, как о батарейках или электрических схемах, – заметила Алисия, скрестив руки на груди. Защитная поза. Он, наверняка, и это видел.

– Это делает их поведение более предсказуемым, – парировал он. – И менее болезненным.

– А вам часто бывает больно? – вложила она в вопрос всю язвительность, на которую была способна.

В его глазах мелькнула тень. Быстрая, как вспышка, и тут же погасшая. Не эмоция, а скорее сбой в программе.

–Боль – это субъективное ощущение, вызванное раздражением ноцицепторов. Я предпочитаю избегать раздражителей.

Он отпил глоток кофе, и тут Марк совершил ошибку. Ошибку, которую Алисия, с её годами натренированным восприятием малейших фальшивых нот в человеческом поведении, уловила мгновенно. Его взгляд, всегда такой прямой и не моргающий, дрогнул и отвел в сторону. Пауза перед ответом была на долю секунды длиннее, чем требовалось. И его пальцы – длинные, тонкие, сжимавшие картонный стаканчик, – непроизвольно сдавили его так, что крышка слегка хрустнула. В этом микроскопическом сбое, в этой едва заметной утечке информации её страх внезапно уступил место острому, хищному интересу. Ощущению, будто она, наконец, увидела крошечную трещину в броне этого ледяного замка.

– Ноцицепторы, – тихо, почти задумчиво повторила она, и её губы тронула едва заметная, не та «солнечная» улыбка, а другая – холодная, понимающая. Улыбка охотника, учуявшего слабину. – Удобная теория. Прятаться за терминами. Как будто если назвать боль «раздражением ноцицепторов», то перестаёшь чувствовать, как режут по живому.

Она сделала шаг вперёд, сократив дистанцию. Теперь она видела мельчайшие детали: крошечную морщинку у его глаза, идеально отглаженный воротник рубашки, в которой, ей показалось, он задыхался.

– Вы сказали «предпочитаю избегать», – продолжила она, и её голос приобрёл новое, бархатисто-опасное звучание. – А что именно вы так старательно избегаете, Марк? Чью боль? Чужую? Или, может быть, свою собственную?

Он замер. Всё его тело стало неподвижным, как у животного, застигнутого врасплох. В его глазах больше не было научного интереса. Теперь там бушевала короткая, яростная внутренняя буря. Он пытался найти ответ – сухой, логичный, отрезающий, – но слова, похоже, застряли у него в горле. Алисия почувствовала странное головокружительное чувство власти. Власти, которую она не испытывала годами. Она не спасала. Она не утешала. Она – атаковала. И это было пьяняще.

– Вы так мастерски описываете чужие энергетические системы, – её шёпот был подобен лезвию, – но что насчёт вашей? Та, что работает на избегании… она никогда не перегревается?

Марк резко, почти порывисто отпил последний глоток эспрессо, хотя стаканчик, судя по всему, был уже пуст. Это был чисто нервный, неконтролируемый жест.

– Мне пора, – произнёс он, и его голос, впервые за весь разговор, потерял стальную ровность. В нём проскользнула хрипотца, лёгкая сдавленность. – У меня совещание.

Он обошёл её, на этот раз не кивнув, не глядя в глаза. Его уход был стремительным, почти бегством. Дверь кофейни захлопнулась за ним, оставив в воздухе лёгкий колокольный звон.

Алисия стояла на том же месте, глядя на его удаляющуюся спину. Внутри всё дрожало от адреналина. Её собственный лёд треснул, да. Но сквозь трещины пробился уже не страх. Пробилось нечто иное. Острое, живое, забытое.

Она медленно поднесла руку к груди, где под идеально скроенным свитером сердце билось часто-часто, как у птички. Она только что играла с огнём. Или со льдом, который оказался тоньше, чем она думала.

Уголки её губ поползли вверх, но это была не улыбка для кого-то. Это была маленькая, почти незаметная улыбка для себя.

«Хорошо, мистер «сухарь», – подумала она, поворачиваясь к своему столу, чтобы допить остывший капучино. – Посмотрим, что произойдёт, когда в вашу выверенную систему попадет непредусмотренное напряжение». Впервые за долгие годы ей по-настоящему, до мурашек, стало интересно.