Демон из снов

Демон из снов.

Глава 1.

Сон накатил на Софию волной, теплой и бархатистой, унося прочь с легкой кровати в их новой, еще пахнущей свежей краской спальне. Ощущение падения сменилось мягким приземлением – не ударом, а словно она опустилась на колени в густую, невероятно нежную траву.

Воздух ударил в обоняние букетом ароматов, от которых закружилась голова. Сладковатый запах цветущего жасмина смешивался с терпкой свежестью хвои, пьянящим дурманом магнолий и чем-то еще, неуловимо-пряным, чего она не могла опознать. София медленно поднялась на ноги, и ее босые ступни утонули в прохладном изумрудном ковре. Трава была идеальной, будто ее только что подстригли волшебные ножницы, и на каждой травинке дрожали крошечные капли росы, переливаясь в свете невидимого солнца.

Она оказалась в саду. Но таком саду, который не снился даже самым пылким мечтателям. Это был не ландшафтный парк, а буйство жизни, идеально гармоничный хаос. Слева от нее стена из плетистых роз, усыпанных бархатными алыми цветами размером с блюдце. Справа – галерея из стройных кипарисов, чьи темные силуэты упирались в сияющую лазурь неба. Прямо перед ней зигзагом убегала тропинка, вымощенная светлым, почти белым камнем, а по обеим ее сторонам цвели клумбы, где не было ни сантиметра пустой земли: ирисы, лилии, дельфиниумы, лаванда – все сливалось в единый, трепещущий гобелен цвета и жизни.

София пошла вперед, позволяя пальцам скользить по лепесткам, чувствуя их шелковистую текстуру. Она наклонилась к огромному пиону, погрузила в него лицо и вдохнула его тяжелый, опьяняющий аромат. Где-то вдали журчала вода – то ли фонтан, то ли ручей. Воздух был теплым, но не жарким, он обволакивал ее голые плечи (она была в своем любимом ночном платье, легком, как паутина) как нежное прикосновение.

Именно в этот миг абсолютного, безмятежного блаженства она почувствовала на себе взгляд.

Он был настолько плотным, физическим, что она замерла с полуулыбкой на лице, все еще держа в руке стебель пиона. София медленно выпрямилась и обернулась. На другой стороне тропинки, под сенью древнего, раскидистого дуба, стоял он.

Первый удар сердца в груди Софии отозвался глухим, тревожным гулом. Он был… другим. Не частью этого райского пейзажа, а его темным, магнетическим центром. Мужчина. Высокий, на голову выше Дмитрия. Его плечи были широкими, а торс сужался к бедрам, выдавая спортивное, почти атлетическое телосложение, скрытое под простой темной рубашкой с расстегнутым воротником. Джинсы сидели на нем так, будто были сшиты по мерке. Но главное было не в одежде. Его волосы были густыми, иссиня-черными, и одна непослушная прядь падала на лоб, оттеняя матовую бледность кожи. И его глаза… Боги, его глаза. Они были такого темного, почти черного цвета, что на первый взгляд казались просто бездонными пятнами на его лице. Но в них горел внутренний огонь, интенсивный, пронизывающий. Он смотрел на нее так, словно видел насквозь – сквозь тонкую ткань платья, сквозь кожу, сквозь ребра, прямо в клубящуюся, смущенную суть ее души.

София почувствовала, как по ее щекам разливается горячий румянец. Ей следовало отвести взгляд, сделать вид, что она что-то рассматривает, уйти. Это было неприлично – стоять вот так, застыв под властью незнакомого мужчины, даже во сне. Но ее ноги словно вросли в землю, а шея отказалась поворачиваться.

Он не двигался, лишь изучал ее. Его взгляд скользнул по ее распущенным волосам, коснулся губ, задержался на изгибе шеи, на округлости плеч, на тонких пальцах, все еще сжимавших цветок. И в этом взгляде не было простого любопытства. В нем было вожделение. Яростное, не скрываемое, первобытное. Оно было таким же густым и осязаемым, как аромат цветов вокруг, и София чувствовала его каждой клеткой своего тела. От него перехватывало дыхание и подкашивались ноги.

Он сделал шаг вперед. Не резкий, а плавный, бесшумный. Его движения были грациозными, как у крупного хищника. Теперь его лицо было освещено лучше, и она разглядела его черты: высокие скулы, прямой нос, твердый подбородок. И губы. Пухлые, с резко очерченным, почти женственным контуром. Они казались странно мягкими и чувственными на этом суровом, мужественном лице.

Еще шаг. Расстояние между ними сократилось вдвое. София услышала, как ее собственное сердце колотится где-то в горле, громко, как барабан. Она видела, как темная глубина его глаз притягивает ее, словно водоворот. В них было обещание чего-то запретного, какого-то знания, которого у нее никогда не было. Он оказался совсем близко. Теперь она чувствовала не цветочные ароматы, а его собственный – чистый, прохладный, с ноткой кожи и ночного ветра. Он пах опасностью. И она поняла, что хочет этой опасности больше всего на свете.

Мужчина медленно поднял руку. Долгие, изящные пальцы коснулись ее подбородка, едва заметно приподняв его. Прикосновение было обжигающе-прохладным, и по телу Софии пробежала мелкая дрожь. Она не сопротивлялась, не отшатнулась. Она тонула в его черных глазах, теряла саму себя.

Он наклонился.

Мир сузился до его губ, до его дыхания, смешавшегося с ее собственным. Она закрыла глаза в последний миг перед тем, как их губы встретились. И это не был нежный, вопросительный поцелуй. Это было заявление. Властное, уверенное, поглощающее. Его губы были такими же, какими и казались – мягкими, но требовательными. Они двигались против ее губ с первобытной силой, вышибая из головы последние остатки мыслей. Не было Дмитрия, не было новой квартиры. Была только эта всепоглощающая волна ощущений, поднимающаяся из глубины ее живота, сжигающая ее изнутри. Она ответила на поцелуй с незнакомой ей самой страстью, ее руки сами поднялись и впились в его жесткие плечи, чтобы не упасть, потому что земля уходила из-под ног.

Он был ее сном. Ее тайной. Ее мгновенным, абсолютным падением. И в тот момент, когда поцелуй достиг своей кульминации, поглотив ее целиком, где-то на самой грани сознания, сквозь сладостный жар, прорвался резкий, назойливый звук.

Гудок автомобиля с улицы.

Сон лопнул как мыльный пузырь.

***

Острые края реальности впивались в сознание, но София отчаянно цеплялась за ускользающий сон, за ту теплую, бархатную тьму, где не было ни вчера, ни завтра, а только вечное, пьянящее «сейчас». Она зажмурилась еще сильнее, вжимая голову в подушку, пытаясь вернуться. Вернуться к нему. Его образ все еще плыл перед ее закрытыми веками – не размытый и блеклый, как это обычно бывает со снами, а на удивление четкий, будто выгравированный на внутренней стороне черепа. Она видела каждую деталь: иссиня-черные волосы, отбрасывавшие тень на высокий лоб, резкую линию скул, ту самую непослушную прядь, что падала так соблазнительно. И глаза… эти бездонные, черные глаза, полные такого немого, властного вожделения, что у нее перехватывало дыхание уже наяву. И губы. Пухлые, прохладные. Она снова почувствовала их на своих – властное, уверенное прикосновение, заставившее ее тело вспыхнуть и обмякнуть одновременно. Это не был нежный поцелуй Дмитрия, к которому она привыкла за пять лет брака. Это было что-то дикое, первобытное, пожирающее. Поцелуй-завоевание, поцелуй-присвоение.

Ее собственная рука непроизвольно поднялась, и кончики пальцев дрожаще прикоснулись к ее губам. Она почти ждала, что почувствует там влажный жар, оставленный им, или, может быть, легкую прохладу его кожи. Но под пальцами была лишь обычная, чуть суховатая кожа ее собственных губ. Ничего. Пустота. От этого осознания в груди заныла тупая, ноющая боль, словно она потеряла что-то очень важное, что-то, чего у нее никогда и не было.

«Это был всего лишь сон, – сурово сказала она себе мысленно, – просто сон. Слишком яркий, слишком реальный, но всего лишь сон».

Но рациональное объяснение не могло заглушить бурю внутри. Ее тело, ее нервы, каждая клетка помнили иное. Оно помнило электрический разряд от прикосновения его пальцев к ее подбородку. Помнило, как сжались мышцы живота, как участился пульс. Это была не просто игра разума, это был полноценный, физиологический опыт, отпечатавшийся в мышечной памяти. Такого с ней никогда не случалось. Сны всегда таяли, как дым, оставляя лишь смутное ощущение. Этот же – остался. Он был плотным, осязаемым, как шрам.

Она не хотела открывать глаза. Боялась, что если сделает это, последние следы его присутствия окончательно растворятся в утреннем свете, заливавшем комнату через невесомые гардины. Здесь, в этой новой, идеальной спальне, с ультрасовременной мебелью и светлыми стенами, ему не было места. Он был существом из другого мира – мира буйной, неудержимой жизни, почти языческой в своей яркости. А здесь все было стерильно, продумано до мелочей.