Bossa Nova

Джеймс без труда нашел то, что искал. Вот она, смотрит на него своим томным взглядом из-под снежно-белой челки. Пухлые, чуть надутые губы, будто бы Билли на что-то обиделась, застыли в сакральной полуулыбке.

– Ваша дочь будет счастлива, как никогда, – сказала девица, напомнившая своей болезненной худобой швабру, – с вас…

Но Джеймс ее уже не слышал. Он уже представлял личико Тины, в тот момент, когда он вручит ей диск, как вспыхнут ее глазки-вселенные, полные лишь безграничной любви и той самой детской наивности, которая со временем полностью исчезнет, растворится на ступенях восхода лишений и тягот взрослой жизни. Но Тине всего лишь 8. Она уже большая девочка и ходит в школу. Нора записала ее на все факультативы.

– Она должна сама выбирать, чем ей хочется заниматься, – так говорила Нора.

«Кем ей быть, кем ей стать, а не слишком ли много они хотят от ребенка? Который все еще спит в обнимку с кроликом, Мистером Баксом» – размышлял Джеймс, медленно продвигаясь в потоке на выезд из города.

Они расстались три месяца назад, он остался в Бруклине, Нора упорхнула в Нью Джерси к Кенни, и забрала с собой Тину. И даже сейчас Джеймс не хотел вспоминать тот момент, когда Нора схватила малышку за руку и буквально силой потащила к своей машине. Он пытался стереть из памяти личико Тины, залитое слезами, и вопреки всему у него получалось. Правду говорят, что мозг отказывается принимать какие-то особенно трагичные моменты и старается либо избавиться от них, либо затереть, как скабрезную надпись маркером на дверце шкафчика для одежды в школьной раздевалке, так, чтобы та едва просвечивала на холодном металле. Джеймс так считал, но всякий раз представляя тот день и личико дочери, он чувствовал, как ледяной кинжал в сердце медленно проворачивается, причиняя невыносимую боль.

Нора не была против их встреч, но он сам хотел уйти, лишь бы не причинять Тине боль, что, по его мнению, было куда вреднее кучи факультативов. Но всякий раз думая об этом, он вспоминал тот вечер, 9 лет назад. 30 октября, канун Хэллоуина, когда в больнице ему показали малышку. Роды прошли хорошо, никаких осложнений. Нора лежала на кушетке, мокрая и дебелая от наркоза, но улыбалась, как и голубоглазое чудо на руках акушерки. Разве Джеймс смог бы все перевернуть и исчезнуть из жизни Тины, навсегда? После того, как единожды заглянул в безоблачную бездну ее глаз.

Все шло хорошо, по крайней мере он так думал. 11 лет в браке. И хоть мать Тины, гнусная старая стерва, по мнению не только Джеймса, но и всех соседей, если не всего штата, была против того, чтобы ее дочь выходила замуж в 20 лет за какого-то писаку, 11 лет прошли как во сне. По крайней мере, первые пять из них, если быть до конца с собой честным, то Джеймс мог принять и это. Но в последние два года, как говорят знающие люди, вроде Патти Андерсон, подруги Норы еще со универа, кто-то свернул не туда. Патти никогда не была замужем, и Джеймс готов был поставить десять баксов, что и члена она в себе никогда не чувствовала, но прекрасно, по ее личному мнению, разбиралась во всех аспектах семейной жизни, 7 сезонов «Женись на мне в Вегасе» тому явное подтверждение.

Если бы кто-то спросил, то Джеймс не смог бы однозначно ответить на вопрос, когда? Возможно, он просто не замечал, или не хотел замечать, что сначала Нора стала замкнутой, холодной, долго сидела в телефоне перед включенным телевизором, гораздо дольше, чем следовало бы. Но Джеймс никогда не был ревнивцем, и даже считал, что ревностью назывался айсберг потопивший Титаник. Не один Титаник или Ямато, кому как больше нравится, каких-нибудь Смитов или Джонсонов, Рейнольдсов и Филипсов, Филдсов и Томпсонов во всех городах и во всех штатах, если так подумать. Он никогда и ничего не запрещал Норе, она могла съездить в субботу вечером с подругами в клуб в Сохо, поехать в другой город ради встречи со старым школьным другом или еще бог знает что. Однажды Энди Уитмор, знакомый журналист из Таймс, сказал Джеймсу, что ему следовало бы почаще смотреть за женой, а не то, журналистику не выжечь и каленым железом – какой-нибудь хренов Тони-Толстый-Дрын выловит эту рыбку из твоего пруда, приятель! И вот однажды этот самый Тони, точнее Кенни-Моржовый-Хрен Гилберт появился у скользкого илистого берега пруда имени Джеймса Франклина.

Джеймс не думал, что причиной, по которой ушла Нора, стала его мягкотелость, не велика проблема для людей, проживших друг с другом, под одной крышей столько лет. Ему явно представлялся тот момент, когда он, весь потный и запыхавшийся, слез с Норы на третьем круге и принялся судорожно записывать обрывки мыслей в блокнот. Странно, но иначе он тогда поступить просто не мог. Все пошло под откос, когда ему пришла в голову идея для чертового романа. И тот факт, что после за «Кровотечение» он получил приличный гонорар, а на основе романа какой-то мужик даже снял пусть и дрянной, дешевый фильмишко из категории B, успокаивал. Муза никогда не приходит вовремя, и Джеймс, как и любой писака, это знал. Не сказать, чтобы он мало зарабатывал, на жизнь им хватало, но, когда тебе в череп стучится разрывная компрессионная пуля с надписью на боку – бестселлер, а к слову, любая такая пуля всегда так подписана, Джеймс не смог устоять. Любой, кто хоть раз о чем-то писал, будь то проза или дешевые стишки о любви королевам бала, считает, что это то самое. Эта пуля убьет тебя, а завтра ты переродишься знаменитым. Совсем как Билли Айлиш, или Илон Маск. А кто не хочет стать идолом нового мира, даже если цена, которую придется заплатить – семья? Джеймс рискнул, но идолом так и не стал, зато потерял жену и дочь. Как однажды сказала Урсула, его агент, лови все пули, рано или поздно ты поймаешь настоящую, а не резиновую.

Со временем Нора стала искать любой повод для ссоры, возможно, так она хотела вывести его из себя, заставить ненавидеть ее, как будто ничего тупее в голову прийти не могло. Но он уже все знал, задолго до того, как в один из дней начала лета она призналась во всем по телефону. Боялась, что он покалечит ее? Но Джеймс ни разу в жизни не то, что не поднял на жену руку, но даже голоса не повышал. Быть может, как бы абсурдно ни звучало, это могло быть причиной для развода.

«Слюнтяй, вот ты кто!»

Быть может любовник и поднимал на нее руку, в постели, о том, как они трахались, пока Джеймс, вместе с Урсулой, встречались в кафе и обсуждали рукопись, Нора упомянуть не забыла. Джеймс узнал, что Кенни – коп, а еще он носит идиотские усы, делающие его похожим на педика из 70х.

Какое счастье, что рукопись Джеймс почти закончил еще за месяц до признания Норы, иначе никогда бы не завершил начатое, а правкой можно заняться когда угодно.

В тот день лило как из ведра, он привычно сидел за ноутбуком и пытался закончить «Кровотечение». Оставалось всего несколько абзацев, идея для финала уже давно томилась у него в голове, но слова упорно не желали складываться в предложения, не помогал ни кофе ни прочитанный часом ранее рассказ Стивена Кинга. В поисках вдохновения, и чтобы поймать стиль, Урсула говорила – перенять вместо поймать, Джеймс всегда обращался к именитым мастерам своего дела. Кинг, Баркер, Лавкрафт или Нэвилл. Эти парни знают толк в писанине. Подобные лайфхаки часто используют новички, чтобы поймать настрой и наконец начать действовать. Так рождаются доморощенные Кинги и Баркеры, но стиль, это лишь малая часть того, что из себя представляет писатель.

– Можно писать, как Паланик и быть при этом Тимом Шаффером – любила говорить Урсула, намекая на творческую бездарность главреда захолустного журнала «Миднайт прайд», публикующего сборники рассказов начинающих, никому не известных авторов. Она считала проект Шаффера абсолютной бульварщиной, место которой в сортире, на случай если вдруг закончится туалетная бумага. А еще она вечно ругала Джеймса, когда он прибегал к лайфхаку и это бесило больше всего. В частности, когда он писал «Пулю», роман про времена дикого запада, и искал вдохновение у Лавкрафта, пытаясь уловить ту самую, свойственную лишь ему часть стиля.

– Это не ты придумал, ты лишь пытаешься подражать, – так она говорила всякий раз, когда Джеймс присылал ей свои наработки, – мне нужен Джеймс Франклин, а не Говард Лавкрафт, и редактору нужен ты!

«Ты нужен всем нам» – так она хотела бы сказать, но дождаться от Урсулы помпезных, вдохновляющих речей в стиле Капитана Америки – все равно что ждать ливня в космосе.

«Все равно, что ждать ливня на автобусной остановке»

Громоздко и глупо, но Джеймсу понравилась не фраза. Он увидел главного героя, торчащего на остановке в ожидании автобуса, который заберет его с залитых дождем кукурузных полей в никуда. И начал действовать. И, как это обычно и бывает, его отвлекли. Звонила Нора, но Джеймс сбросил вызов, упорно не желая сдаваться.

«Всего лишь абзац» – подумал он, но тут же представил себе Тину на складной коляске, накрытую белой простыней, прилипшей к холодному телу и насквозь пропитавшуюся кровью. Вздрогнув от этой мысли, Джеймс тут же перезвонил, мысленно проклиная себя за то, что если бы чавкающая от крови простыня была реальной, а не выдумкой разыгравшегося воображения, он бы никогда себя не простил. Нора ответила после первого же гудка.

– Алло? Джеймс…

Ее голос был каким-то глухим и далеким. Таким голосом могла бы говорить внезапно пробудившаяся от вечной спячки мумия.

– Что случилось?

«Я ухожу…»

Она ушла, и забрала с собой Тину, а Джеймс поставил точку после «увезет в никуда» и больше не возвращался к роману.

***

Из кухни доносился запах индейки. Из полумрака гостиной – голос ведущего вечерних новостей.

– Проходи, – сухо проговорила Нора, неловко переминаясь с ноги на ногу в уродских розовых тапочках, впуская Джеймса.

Теперь это все ее мир, ее… семья. А Джеймс так и остался в прошлом, развалина, среди таких же развалюх, никому не нужный, разве что кроме Урсулы. Этой дамочке следовало бы подрезать акульи зубки, в погоне за прибылью, «кэшем» – как она любила говаривать, Урсула вытащила бы его из гроба, реши Джеймс покончить с собой. Но если бы не Урсула, он бы в лучшем случае оказался в «Миднайт прайд». Таким в его понимании и должен быть агент, готовым хоть душу продать за прибыль.

«Ведь это просто бизнес, это моя работа»

Для себя Джеймс отметил, что теперь Нора не вызывает в нем прежних чувств, а именно ненависти, которой он был поглощен в первые недели. Он понимал, что если бы он тогда не полез за чертовым блокнотом, выскользнув из Норы как пробка из бутылки с шампанским, может быть все было бы иначе. Хотя, кого он обманывал? Скорее уж им и вовсе не следовало идти под венец, на радость матери Норы.

«Просто так бывает»

От этой фразы его начинало тошнить, так часто он слышал ее в последнее время. Даже Кайла Бейкер, начпис из Калифорнии под псевдонимом Хеллен Пирс, с которой он познакомился по долгу службы перу и бумаге, сказала то же самое. Она всего лишь хотела его приободрить, в этом ее винить нельзя. Но черт, как же это «бывает» его вымораживало. Джеймс подумал, что, если бы он внезапно умер и встретился бы лицом к лицу с Иисусом, и тот сказал бы:

– Старина, так бывает.

То вмазал бы ему по роже.

Из полумрака гостиной вышел Кенни, руки на груди в замке, на роже те самые идиотские усы, под тупой ухмылочкой.

Джеймс хохотнул про себя, представляя, какого Норе, когда этот кретин шлифует ее языком между ног.

– Папа!

Тина сбежала по ступенькам и все вокруг растворилось без остатка, потеряв всякое значение. Джеймс опустился на одно колено и сгреб дочь в охапку. В носу защипало от запаха детского шампуня, не от слез, так он думал.

– Привет, малышка!

Когда с приветственным ритуалом было покончено, Джеймс отстранился, скользнул рукой во внутренний карман своей куртки и все еще стоя на одном колене вручил Тине диск.

Он знал, что Тина уже слушала последний альбом Билли, возможно даже, а он не мог этого отрицать и скорее так оно и было на самом деле, сидела недвижимая в ожидании релиза, отсчитывая время с трепыхавшемся пташкой сердечком. Но, когда она была еще малышкой, Джеймс купил в детскую дисковый магнитофон, возможно даже последний в своем роде, ведь сейчас все давным-давно перевели в цифру. Но раз диски до сих пор продают, значит, возможно, эра плееров не ушла. И он знал, что Тина до сих пор с удовольствием им пользуется и слушает старые записи, которые Джеймс отдал ей из своей собственной коллекции CD. Было в этом нечто сакральное, и они оба это знали. Мудаку, вроде Кенни, никогда этого не понять.

– Папочка! – завизжала от радости Тина, и сердце его предательски дрогнуло, он больше не мог сдержать слез.

– Ну ладно, крошка, беги, не могу тебя задерживать, – пробормотал он, чувствуя, как голос его дрожит и клокочет от чувств.

Тина встала на носочки и поцеловала его в щеку. Он чувствовал, как бьется ее маленькое сердечко, чувствовал тепло ее ручек и дыхание на щеке, совсем как тогда, давным-давно, когда Нора дрыхла жопой кверху, неспособная даже раздеться, после младенческих концертов Тины и дневной смены в госпитале, а Джеймс качал дочь на руках напевая какую-то незамысловатую детскую песенку, пытаясь усыпить Сна-Ни-В-Одном-Глазу Тину Франклин. Вспоминая все это, он вдруг подумал, что Кенни Гилберт в жизни Тины не может зваться никак кроме – Говнюк.

– Кофе будешь? – сухо проговорила Нора, скорее из вежливости, все же Джеймс был частью ее жизни столько лет.

– Не откажусь, – ответил он, взглянув на Кенни, тот смерил его снисходительным взглядом, выдавил из себя кислую ухмылочку и растворился в тенях гостиной.

Джеймсу не хотелось кофе, но лишний повод позлить говнюка Кенни выпадает не часто.

Нора загремела чашками, излишне громко, по мнению Джеймса и слишком по-хозяйски. Он знал, если бы не Тина, она бы избавилась от него, и он был бы не против такого расклада.

– Как дела?

– Идут.

«Как книга?»

– Как книга?

– Неплохо.

Нора поставила перед ним большую синюю кружку с белыми буквами NYPD.

«Не нарывайся»

И встала у мойки, делая вид, что занята посудой.

Не успел Джеймс сделать и глотка, как наверху раздался дикий крик, от которого все его внутренние органы разом лопнули, обдав леденеющей за секунды кровью нутро. Кричала Тина.

Он вскочил на ноги и бросился к лестнице, обогнав Кенни в прихожей. Где-то на кухне, совсем в другом мире, разбилась кружка.

Едва Джеймс влетел в комнату Тины, он сразу же увидел дочь, каменным изваянием застывшую перед CD плеером. Она прижала ручки к лицу, пытаясь затолкнуть крик как можно глубже, из пронзительно-голубых глаз ручьями текли слезы.

Джеймс был знаком с творчеством Билли Айлиш и сам иногда слушал ее, но тот поток мерзости, что лился из динамиков, меньше всего походил на «Босса нову», любимую песню Тины. Это была жуткая какофония, пущенная в реверсе, Джеймс не мог даже выделить какой-то один инструмент, все сливалось в волнообразный жуткий рокот, то замедляющийся, то разгоняющийся до невообразимых скоростей, больше всего это напоминало стаю бешеных собак перемалываемую промышленным шреддером. И тут он услышал голос.

– Жила была старуха, вот те на! И звали ее Мэнди, тупа манда! Старая кошелка с полипами в щелке! Набожная старая сука, что твоя дева Мария! Ходит в церковь и читает молитвы! Кто бы знал, сколько членов она оприходовала своей вонючей лживой пастью! Вот бы вымыть ей рот с хлоркой, а может лучше выбить старухе все ее гнилые зубы разводным ключом?

Этот голос не принадлежал Билли, во-первых, он был мужским, во-вторых, даже при всей своей писательской способности воображать, Джеймс не мог себе представить, как бы выглядел этот человек. Его голос рождался из харша, резко переходил в фальцет, булькал и громыхал катафалком по дороге из костей. Складывалось такое ощущение, будто при записи, кто-то спустил микрофон в самые недра ада. От этого жуткого вопля Джеймс не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть, но мог видеть, как рушится все, что его окружало. Как тот устоявшийся мирок из хрусталя, которым он так дорожил, внезапно разлетелся на куски от жуткого визга, разрывающего динамики.