Миша

I

Георгий собрал вещи и вышел с чемоданом в коридор. На кухне жена мыла посуду: гремели тарелки, грохотали сковородки, лязгали ложки да вилки. Из соседней комнаты в коридор выглянула темно-русая головка. Отец подмигнул дочке на прощанье. Только сделал это как-то странно, без улыбки. А потом быстро отвернулся, схватил огромный чемодан и ушёл. Маленькая квартира превратилась в большую и пустую. Мишель вернулась в зал, взяла любимую куклу-Аришу и села на розовый деревянный стульчик. Она рассказывала Арише, что папа, наверное, ушел на работу, но скоро вернется.

Позже Георгий приезжал увидеться с дочкой, только с каждым разом визиты становились короче, пока общение не свелось к голосу в телефонной трубке. Тогда Мишель постоянно спрашивала, когда папа придет домой, но голос в телефоне не знал.

Не знала и мама. При любом вопросе о папе она морщила лоб и отворачивалась, бросая дочке через плечо: «Папа в командировке». Только один раз София ответила на вопрос о Георгии по-другому. Мама вела Мишель в сад. Была зима, они ехали на автобусе, хотя обычно папа довозил их на красном москвиче. Мишель не любила автобусы и сейчас спросила об отце из практических целей, но мама ответила загадочно и строго: «Мы больше не Власовы, а Герцовы». Мишель не поняла тогда, как это связано с ее вопросом, но уточнять не стала. Голос у мамы был пугающим.

В тот же день девочку впервые спросили о ее имени. Воспитательницы восхищались им и любопытствовали, откуда оно взялось. В ответ Мишель смогла напеть песню, которую часто слышала от мамы. Так она делала потом всегда: и в садике, и в школе.

Сказать, что мама любила песни Битлз – ничего не сказать. А вот упомянуть, что в честь одной из их песен София назвала единственную дочь, – более показательно. Правда, «битлы» были только частью большой любви. Родители Мишель обожали музыку: по вечерам после работы Георгий играл на гитаре и, пока готовился ужин на плите, они с Софией пели. По выходным Власовы посещали концерты, иногда устраивали у себя квартирники. Приходили друзья, играли на гитарах, пели, обсуждали новые альбомы любимых исполнителей. Маленькая Мишель впитала любовь к музыке, как цветок – солнечное тепло. Ей нравилось слушать, как поют мама с папой, или как тонкая иголочка скользит по чёрному кругу виниловой пластинки, издавая прекрасные, хоть и не всегда понятные звуки и фразы. Услышав однажды, как дочка старательно подпевала проигрывателю, София тут же записала Мишель в музыкальную школу на уроки фортепиано.

Когда же пришло время выбирать профессию, вопреки, казалось бы, очевидной логике мама заявила, что «музыка для развлечения, а не для заработка». И потому в сентябре 2009 года Мишель поступила в архитектурную академию.

Не обладая художественным талантом или развитым пространственным мышлением, ошеломляющей внешностью или сногсшибательной харизмой, Мишель заняла место обычного, непримечательного студента академии. Что самое печальное – поступив на архитектурный, она перестала играть на фортепиано и петь. Вместо любимой музыки она рисовали по три-четыре часа в день после занятий, пытаясь догнать одаренных сокурсников. Но несмотря на все усилия каждый раз, когда работы студентов выстраивались в ряд для получения оценок, Мишель видела, как ее серая бесталанная работа выбивалась среди неидеальных, но ярких работ сокурсников – и ранее неизвестная игла зависти колола её в сердце.

Главной звездой их потока был Алекс Вуйцик. Первокурсники восхищались копной его кудрявых волос и тем, как складно он был устроен. Высокий, широкоплечий, его лицо не обсыпали позорные гормональные прыщи, а проступающая щетина покрывала щеки и подбородок привлекательной брутальностью. Более всего пленял в нем один любопытный факт: Вуйцик поступил в академию спустя четыре года после окончания школы. До поступления он работал в каком-то архитектурном агентстве и даже имел один проект в своем портфолио. Он сам оплачивал образование и жил отдельно от родителей. Все это рассказала ребятам Маргарита – дочка декана. Она пыталась заручиться одобрением сокурсников, чтобы стать старостой группы. Но группа решила выбрать старостой Алекса. К счастью для Маргариты, Вуйцик отказался, и дочь декана получила место старосты.

Мишель не замечала происходивших вокруг интриг – симпатий, неприязней, перешептываний – погрузившись в учебу. Привыкшая к роли талантливой ученицы музыкальной школы, теперь она не могла свыкнуться с новым амплуа бесталанной глупышки. На лекциях Мишель садилась с краю, подальше от глаз преподавателей, которые будто сканировали ее и тут же причисляли к бездарным двоишникам. Поначалу студентка искренне старалась понять, о чем говорилось на лекциях, что писалось в учебниках и методичках. Но знание постоянно ускользало от нее, Мишель не улавливала ни слова из услышанного или прочитанного. Вскоре, устав от бесплодных попыток вникнуть в предметы, Мишель все чаще во время лекций надевала наушники и погружалась в мир, где ей все было понятно.

II

– Что слушаешь? – спросил Алекс, заметив плеер Герцовой.

Он опоздал на пару и подсел к Мишель, чуть потеснив ее.

– Бона Ивера, —ответила она, скрывая недовольство от потерянного спокойствия.

Заискивающая улыбка на лице Алекса сменилась искренним удивлением.

– Ты слушаешь Бона Ивера?

–Да, а что? Ты знаешь их песни?

– Знаю ли я их песни?!

– Вуйцик, Герцова! Я вам не мешаю? – сделал замечание преподаватель.

Ребята покорно замолчали.

– Дашь послушать? – прошептал Вуйцик через минуту.

В ответ ему протянули один наушник.

На следующий день Алекс принес МP3-плеер и разветвитель. Двое слушали поочередно то его, то ее плейлист, удивляясь каждый раз, когда знакомый трек звучал на незнакомом плеере.

С появлением друга по плейлистам будни Мишель преобразились. Теперь, ложась по ночам в кровать и думая о завтрашнем дне, она гадала, как Алекс отреагирует на её плейлист и какие песни окажутся на его плеере. Из нее больше не вырывался тяжелый вздох при мысли о лекциях, хотя по-прежнему скручивало живот от выставления в ряд нарисованных студентами работ.

Алекс ходил на занятия нерегулярно, примерно два-три раза в неделю. В какой день он появится – угадать невозможно. Спрашивать Мишель стеснялась: ей казалось, что для нее их встречи значат больше, чем для него. Но он не должен этого знать.

Октябрьским вторником Алекс пришел в академию к концу второй пары. На большой перемене они с Мишель зашли в кафетерий через дорогу. Там подавали отличные бургеры: с пышной, хрустящей булочкой, двойной котлетой и большой порцией фри. Заняв очередь, Мишель пробегала глазами по меню и по привычке напевала заевшую в голове песню.

– Что ты будешь? – спросила она и, повернувшись к другу, уткнулась в его ухо.

От неожиданности она попятилась назад, и Вуйцик едва успел схватить её за локоть, прежде чем она врезалась в стоящих позади неё.

– Почему ты не говорила, что поешь?

– Эм… Я в музыкалке училась…

– Бросай все это! – приказал он, указывая на подносы. – Идем!

Они вышли из кафетерия и направились на парковку. На улице было влажно, и сырость с холодом пробирали до костей. Мишель наглухо застегнула тонкую куртку и спрятала руки в карманы. Она не понимала, какая муха укусила Алекса, и зачем он вытащил их из теплого кафетерия, где их ждали бургеры и кофе «три в одном». В животе у Мишель недовольно заурчало. Алекс подошел к белому легковому автомобилю, достал ключи, открыл багажник и, словно фокусник из шляпы, вынул оттуда гитару.

– Что ты напевала? Можешь повторить?

Она замялась. В воздухе повисла неловкая пауза. Алекс поднял на нее озадаченный взгляд. И хоть мысли у Герцовой не были постыдными, ей всегда становилось не по себе, если кому-либо приходилось их угадывать. Ещё хуже— когда удавалось. Поняв, что Алексу очевидно ее смущение, она смутилась еще больше и покраснела. Он добродушно рассмеялся в ответ.

– Хорошо, давай так: я начну – ты подхватишь. Идет?

– Идет, – чуть слышно ответила она.

Алекс взял первый аккорд, второй. Мишель хихикнула, узнав песню, которую так часто напевала мама, и вступила вслед за Алексом.

Их голоса не отличались выдающимися или необычными тонами, но обладали шармом и хорошо звучали в дуэте. Говорят, что музыка – язык души. Когда этот парень с гитарой запел, Мишель услышала его душу. Алекс пел свободно и просто, не добавлял мелизмов, йодлей и прочих украшений. Он не пел, а будто говорил в такт и по нотам. Мишель это нравилось.

Очевидно, Алексу их дуэт тоже пришелся по вкусу. Он стал чаще появляться на занятиях. После учебы они с Герцовой ходили в кафетерий, иногда засиживаясь там до поздней ночи. Они перебирали любимые песни, подхватывали что-нибудь по радио, раскладывали понравившиеся мелодии на партии. Порой к ним присоединялись другие студенты, а работники заведения ни разу не попросили ребят вести себя потише.

III

Обычным студенческим днем Мишель стояла перед аудиторией и совсем не торопилась заходить. Вид у неё был расстроенный. Вчера после занятий она шла домой, надела наушники и нажала на крохотную серебристую кнопочку. Плеер не включился. Она нажала снова и подержала палец на кнопке подольше. Не сработало. «Наверное, батарейка села,» – подумала Мишель и прибавила шаг. Дома плеер простоял на зарядке больше двух часов и все равно не заработал. Тогда Мишель поспешила к мастеру. Мастер, вскрыв крохотное устройство, помотал головой и сказал: «Он свое отработал». Девушка принялась перебирать варианты спасения плеера (Заменить детальку? Повредился провод? Зарядка сломалась?), но мастер лишь мотал головой и повторял свой вердикт. Весь вечер Мишель думала, что же ей теперь делать. Просить у мамы новый плеер нельзя: этот ей купили полгода назад, а он уже сломался. И самое важное: как теперь обмениваться плейлистами с Алексом?

Мишель застыла у входа в аудиторию, когда к ней подошла староста.

– Герцова, твой друг сегодня появится?

– Не знаю.

– Вы же вроде как не разлей вода… – заискивающе продолжала староста.

Она приблизилась к Мишель и, понизив голос, сказала:

– Слушай, это конечно не мое дело, но ты бы с ним поаккуратнее. Он постоянно торчит в клубах. Я сама его видела в прошлую субботу. Обнимался с какой-то брюнеткой.

Мишель надела максимально «каменное» выражение лица и произнесла:

– Мы просто друзья.

– Дело твое. Но имей ввиду, – сказала Маргарита и зашла в аудиторию.

Слова старосты отравляли и без того паршивое настроение Герцовой. С чего вдруг эта выскочка изображает из себя заботливую мамочку? Во-первых, Мишель не ребенок. Во-вторых, она (в отличии от Маргариты) знает, какой Алекс человек. Потому что она знает, какую музыку он любит. Однако слова Маргариты посеяли сомнения в Мишель. Что она знает о Вуйцике помимо его музыкальных вкусов? Почему он не ходит регулярно на занятия? Он работает? Обнимался с брюнеткой. Значит, у него есть девушка?

Чья-то рука коснулась ее плеча.

– Как насчет Kings of Leon?

Алекс протянул девушке плеер.

– Эмм… Мой сломался.

– О, это ничего. В смысле, жаль, что он сломался. Но ты не расстраивайся…

– Молодые люди, лекция началась, – прервала преподавательница.

– Потом, – сказал Алекс, и они вошли в аудиторию.

На занятии разбирали Present Perfect. Педагог хотела лишь освежить знания студентов, но, как выяснилось, только Вуйцик знал материал. Алекс бегло говорил на английском, и вскоре у сокурсников исчез вопрос, почему ему дали свободное посещение занятий. Пока педагог писала на доске форму образования настоящего совершенного времени, Герцова нервно теребила колпачок ручки. Английский она знала по словам любимых песен. Грамматика у Мишель серьезно хромала. Но лекция казалась тягомотиной не из-за грамматики. Девушка расстраивалась из-за плеера и разговора со старостой. Она чувствовала себя маленькой глупой девчонкой.

– Итак, закрепим пройденный материал, – объявила педагог. – Придумываем предложения на русском, затем переводим их на английский. Вуйцик, предложите нам пример для перевода.

– Я никогда не знал ничего подобного, – сказал Алекс.

В аудитории повисла тишина.

И вдруг что-то закрутилось в голове Мишель. Я никогда не знал ничего подобного… Слова все вертелись и вертелись, словно включили магнитофон с кассетой и вот-вот заиграет песенка…

– I have never known anything like this¹, – робко ответила Мишель.

– Кто ответил? Повторите громче, – попросила педагог.