Время и фриланс

©Виктор Балдоржиев

Время и фриланс

Тему пытаюсь раскрыть для своих

земляков и потомков.

Кому-нибудь из них обязательно

пригодится этот текст.

Это рассказ о том, как я стал и до сего дня работаю фрилансером. На мой взгляд, фрилансером надо родиться. Наверное, не у каждого человека с рождение имеется состояние свободного человека. Для одних – это несчастье на всю жизнь, для других – естественное состояние, которое отличает его от остальных.

Фрилансер – знак вопроса в толпе восклицательных знаков, становящееся летящим копьём, поражающим точно в цель. Это не удел, это – судьба…

Вместе с тем я обязан предупредить, что это в некоторой степени художественное, нежели документальное, повествование, а потому всякое совпадение имен, фамилий и дат случайно.

Три момента в моей судьбе

Во-первых, фрилансер – это свободное копьё, вольный копейщик и только после этого свободный художник. Такая расстановка акцентов более соответствует профессии и точнее расставляет приоритеты.

Во-вторых, фриланс в моей судьбе – порождение расовых проблем и национальной политики государства, в нашем случае СССР. Тут нет ничего удивительного, это естественные процессы, которые были и всегда будут там, где обитает не имеющая идентичности, а потому не вполне развитая часть человечества

В-третьих, фриланс, видимо, был в моих генах, а потому, естественно, стал моей судьбой почти много лет тому назад. Мне кажется, что я всю жизнь был свободным художником, ибо всякое подчинение становилось для меня удавкой. А свобода – это неделимый и неограниченный воздух. Дышать по нормам и порциями не могу…

Теперь я должен объяснить все перечисленные моменты.

Слово впервые применил Вальтер Скотт в романе «Айвенго». Перевод слова lancer, конечно, не художник, тем более не журналист. Это – копьё, воин, рыцарь, кавалерист, улан. Значений много. Свободный и наёмный исполнитель чужих заказов, замыслов. В наше время, некоторые фрилансеры – это вообще свободные художники, которые сами предлагают и исполняют замыслы. Во многих случаях они сами предлагают и продают свои тексты.

Таким человеком я и должен был стать с детства. Почему?

Родился и вырос я в русско-украинской среде, по национальности – бурят-монгол. Не бурят, а именно бурят-монгол, ибо в 1954 году, когда я родился, была ещё Бурят-Монголия, просто Бурятией республика стала в июле 1958 года. И дело даже не в том, что я никогда не жил в национальных округах или республиках, а в том, что я считаю себя монголом, точнее – бурят-монголом. Человек русской и монгольской цивилизации, если такое возможно. Судьба такая.

Жили мы у самой монгольской границы. С малых лет я говорил на русско-украинском языке, видимо, суржике, бурятским языком овладел позже, когда попал в среду своих родственников. О том, кто, как и когда меня и моё поколение учил языкам, можно прочитать во разных моих материалах о себе.

О никаких расовых или национальных проблемах я никогда не знал и даже не чувствовал их. Бытовое невежество, приводящее к ссорам и дракам, можно вообще не считать национальной враждой. Среда у нас была одна – Союз Советских Социалистических Республик, где все, кто был знаком со мной, считали меня русскоязычным поэтом и прозаиком.

Стихи и рассказы я писал с младших классов.

Отслужив срочную службу в июне 1975 года, я подал документы на филологическое отделение педагогического института. И, к своему удивлению, узнал, что нерусские ребята, живущие в национальных образованиях, при сдаче экзаменов для поступления в ВУЗы пишут диктанты, а все остальные, в число которых входил и я, – сочинения. Никогда не интересовавшийся национальными вопросами, я был потрясен таким неравенством. Написать диктант на русском языке, на мой взгляд, мог любой человек. Какая здесь могла быть трудность?

Так думать мог очень и очень наивный человек.

Конечно, я писал на русском языке лучше всех своих сверстников, побеждал на многих конкурсах, уже публиковался в какой-то периодике. И никогда не думал о том, что кому-то предназначено писать диктанты, а кто-то обязан заниматься сочинением. В этом вопросе для меня все люди были равными. Но оказалось, что это совсем не так. Оказалось, что большая часть моих сверстников и земляков очень плохо знает русский язык, что государство буквально «тянет» их чёрт знает куда. И вытянула до того, что никаких корней не осталось…

«Халява», которую давало государство нерусским народам никогда не приведёт к русифицированным знаниям, образованию и культуре. Это всё равно, что напялить на дикаря европейский костюм. Он же не станет от этого европейцем, хотя с годами может приобрести некий косвенный эффект, поддерживаемый государством, а это хуже естественного дикаря: ведь в результате такого «эксперимента» он потеряет свою идентичность, которая и ставила его в один ряд со всеми народами мира.

Например, бурят-монгол в национальной одежде, которого зовут русским именем, демонстрирующий с позволения режима свою национальность на сцене и разных культурных мероприятиях, может оказаться не вполне бурят-монголом, но бурят-монгол в европейской одежде, будучи доктором наук, знающий родной язык и сохранивший своё имя, – настоящий представитель своего народа. Очевидно, что именно такие люди и возвышают свои народы…

Рождение и воспитание в многонациональной среде, где отсутствуют всякие привязанности (от слова привязать) к самым разным явлениям, включая религию и моноэтнический примитивизм, которые ограничивают свободу познания и тормозят развитие, – величайшее благо для любого человека. Но это благо не только для человека, но и для народа, представителем которого он является.

Тогда, в середине 1970-х годов, у меня впервые зародилась мысль, что национальные образования из территорий сохранения самобытности народов становятся территориями задержки развития человека… Но кто бы понял тогда и поймёт сейчас эту «преступную» мысль?

Я всегда считал, что никого не надо учить. Кто захочет, тот всегда научится. А тут учили и заставляли учиться. И давали за это дипломы. Но многие из обучаемых не могли написать даже диктанта.

Этот факт стал моим первым шагом к фрилансу.

Очень быстро я стал писать диктанты за своих земляков, якутов, тувинцев, бурят. И почти всегда получал отличные оценки. Появились первые заработки.

Ещё через полтора года мне разрешили свободное посещение в институте, к этому времени я работал в институтской малотиражке, получал зарплату. И азартно занимался фрилансом: писал курсовые, рефераты. Теперь уже не только за нерусских сверстников, а за всех, кто заказывал. Дело не в том, что жадничал и зарабатывал деньги, а в том, что я жадно познавал и наполнял себя информацией, занимался литературой, историей, другими науками. Непрерывно, днями и ночами. Деньги, конечно, платили.

Кроме того, имея свободное посещение, выпуская газету, ходил в типографию, печатал и приносил в институт тираж. А ещё работал в речном порту, где ночами, в каюте какого-нибудь судна, обложенный книгами, размышлял над очередным рефератом. Иногда, озаренный какой-то вспышкой или лунной дорожкой на волнах Амура, лихорадочно набрасывал стихи.

Три момента, о которых написал в начале, не только определили мою судьбу, они корректировали и направляли меня всю жизнь: свобода выбора, отсутствие предрассудков, следование призванию. Ничем иным, кроме текстового, а иногда физического, труда, на хлеб насущный я не зарабатывал.

В 1977 году я был занят неологизмами в творчестве современных поэтов, а фриланс мой поднялся до уровня кандидатской диссертации. И тут надо было решать…

(В этом материале или одном из статей книги я допустил бестактность, вернее – оплошность, написав о не вполне развитой части человечества. Извиняюсь и исправляю: человечество никогда не будет вполне развитым. Не зря говорится, если бросить пить, то, как потом жить без мечты?)

Итак, я остановился на моём фрилансе образца 1977 года, когда я делал работу уровня кандидатской диссертации. И надо было решать проблему.

(Попутно о стиле и звуках: видите в предложении смыкаются два «у» – работУ Уровня? Таких сочетаний фонем желательно не допускать. А вот три «и» – Извиняюсь И Исправлю, возможно, звучат симпатично, к тому же «Ь» усиливает извинение). Вообще, звуки, буквы, слова, предложения надо перекатывать во рту, на языке. Это мои личные наблюдения).

Проблема заключалась в свободном посещении занятий. Есть такой вариант обучения. Для этого нужны два условия: студент должен быть отличником и писать научную работу. Первым я был, это не трудно, но обязывает, ибо человеку прививают «звёздную болезнь и вирус пятёрки». Состояние для меня мучительное. Никому не рекомендую.

Для того, чтобы показать в ректорате свою научную работу и получить долгожданное свободное посещение занятий, я отказал заказчику, а начатую работу предоставил в ректорат. Так я стал свободным студентом, что очень быстро испортило меня: не стало главного – системности.

Естественно, работу заказчика я переделал, сдал, помог найти ему оппонентов, он защитился. А я бросил учёбу и отправился в своё первое «автономное плавание» в океане жизни, думая попасть на Сахалин, где можно было заработать во время путины.

Но мой приятель Сергей Андреевич Кадашов, писавший неплохие стихи и учившийся заочно на истфаке, звал меня учительствовать в деревню. Почему-то он был уверен в моём «большом» будущем, а я вообще не думал об этом. Уверенность его подкрепили поэты и прозаики, которым понравились мои стихи на каком-то творческом вечере. В те годы практиковались выезды писательских бригад и литературные мероприятия. У нас были «Огни БАМа». В памяти моей остались фамилии – Виктор Коротаев, Виктор Вучетич, Ольшанский (не помню имени, по-моему, писателей с такой фамилией несколько).

Отец Сергея Кадашова был кандидатом филологических наук и тоже был уверен в моём будущем, которого я даже не представлял.

Сергей договорился в РОНО одного из районов, и мы с ним стали воспитателями в живописном пионерском лагере, куда, кстати, приехали на практику некоторые мои однокурсники, которые передали мне, что в ректорате и деканате весьма озабочены моим будущим. Но почему меня не беспокоило моё будущее? Более всего меня тревожило отсутствие системы, из которой я добровольно выпал. А потому я обязан был создать для себя собственную систему образования, которая рано или поздно выработает свой метод. А метод – это всё. Такая мечта была главнее дум о будущем…

Осенью мы отправились в школу. 1 сентября 1978 года запомнилось мне тем, что «сельская интеллигенция» и колхозное начальство обильно выпивали в колхозной столовой и желали самим себе успешного учебного года и трудовых успехов. Это были симпатичные и хорошие люди. Но именно с той поры я понял, что даже маленький коллектив делится на несколько противоборствующих групп. Может быть, это явление присутствует в России везде? Думаю, что всякий талант должен избегать коллектива, если он только не самоубийца.

Вернёмся к расовым и национальным вопросам, решение которых зависит от места проживания. Женой Сергея Кадашова была моя землячка, русская. Звали её Саша, по-нашему Шура, в которой явно проглядывали монголоидные черты её предков. Была она конопатой, весёлой и симпатичной девушкой. Но русской она могла быть в родном Забайкалье, но в полу-украинском, амурском, селе Сашу считали моей родной сестрой, буряткой, каковой, наверное, и была её далёкая прародительница. На известном нам расстоянии, километров на триста во все стороны, не было ни одного нерусского человека (не славянина). И ни одного враждебного взгляда на этом пространстве мы не заметили, кроме обыкновенного любопытства, присущего всем людям. Владимир Ильич Ленин, как всегда, оказался прав: по части русскости пересаливают нерусские люди, на определённом этапе истории, оказавшиеся русскими. Ведь «русский» – не только национальность, но и определение, приложение, причастие, прилагательное.

В общем, я стал учителем русского языка и литературы, попутно ещё каких-то предметов, ибо в сельской школе никогда не хватает учителей.

Далее выяснилось, что более половины «сельской интеллигенции» и колхозного начальства учится на заочных отделениях в разных учебных заведениях. Можно было брать заказы и зарабатывать. Темы были разные, культура, образование, мелиорация, но превалировало сельское хозяйство.

Я выпросил в сельском Совете старую печатную машинку, без которой жизнь представлялась бессмысленной. Дело в том, что в армии меня обучили слепому буквопечатанию. По этой причине у меня развита мышечная память до такой степени, что ночью, на ощупь, могу положить пальцы на клавиатуру и начать печатать. Это огромное достижение для умственной работы. К тому же система букв дисциплинирует и обязывает мыслить направленно.

Проверяя по ночам ученические тетради, просиживая над курсовыми и рефератами заказчиков, описывая свои представления и перерабатывая тексты, я думал, что такие работы надо не только писать, но и выпускать их в периодике и книгах. Это должно понравиться заказчику. Но это же и деньги! Надо стать книгоиздателем. Где такой профессии учатся?

И вот однажды…

От ректификата до гарта

– Виктор Иванович, от тебя водкой пахнет. Нехорошо! – говорил я учителю истории, труда и рисования в одном лице Виктору Ивановичу Саяпину. Кстати, моему соседу по подъезду.

Дело в том, что меня определили в трёхкомнатную квартиру, где жил ещё один тип – высокий и сухощавый учитель, тоже русского языка, неженатый и совершенно необщительный. Ученики дали ему клику – Циркуль, и он действительно походил на сей предмет. А с Виктором Ивановичем Саяпиным я подружился в первый же веер.

Он стоял у школьного токарного станка в чёрном халате-спецовке и как-то вызывающе держал за спиной руки. Действительно, пахло спиртом, а ещё в прохладном воздухе мастерской – деревом, металлом, лаками.

– На, попробуй, не будет пахнуть, – сказал Саяпин и немедленно протянул левой рукой банку, которую и держал за спиной. – Ректификат! – многозначительно выдохнул он, поднимая и тряся указательным пальцем правой руки куда-то в потолок.

Саяпин оказался прав: я попробовал и пахнуть от него перестало.

– Статья твоя обо мне вышла в газете. Гонорар опять получишь, – уже спокойнее сказал Виктор Иванович, нарезая на фанере горбушу и хлеб. – Все говорят, что тебе надо было в журналисты подаваться, а не в народные учителя… А вот и Сергей Николаевич! Проходи, Сережа…

В дверях возник Сергей Андреевич Кадашов.

Ректификат и решил мою судьбу: в оживленном разговоре выяснилось, что я оставил не только институт, но и партийный билет вместе с партийной организацией. Индифферентное отношение к партии не поощрялось органами государственной безопасности. Поскольку в армии я был начальником аппаратной ЗАС (засекречивающей аппаратуры связи) и имел подписку о неразглашении, то меня «удостоили» кандидатом в члены КПСС. А в институте на какое-то замечание о моральном облике принародно вручил партийный билет секретарю организации, объявив, что я никогда не смогу оправдать столь высоких надежд на мои способности, несмотря на уважение к лысому дедушке, преобразившему человечество.

– Ребята, но не смогу я овладеть всеми знаниями, которые выработало человечество, хоть и стараюсь! – совершенно серьёзно сказал я друзьям, стекленея после третьего ректификата и как-то отрешённо думая о выражении «Чист как стёклышко».

– В общем, тебе пора валить отсюда. Скоро придёт запрос на тебя. Пока каникулы, можно оформить документы и слинять потихонечку. Смелый ты парень, – резюмировал Саяпин, – но помни, государство и общество всегда держат на прицеле тех, кто отличается от всех. Мушку чувствуешь?

Мушку эту я чувствовал всегда, чуть ли не с рождения. И когда второклассником принёс учительнице новогодний рассказ, а в учительской начала смеяться, и когда в четвёртом классе сказал, что татаро-монголы, изображенные на картинках, очень похожи на моих родственников, и когда видел отношения колхозного начальства, и когда спросил о военном бюджете СССР в институте, а преподаватель замешкался.

Чувство, что я на прицеле преследовало меня всю жизнь.

Через неделю после этого разговора я был уже дома. А ещё через две недели работал корректором в районной газете, которую через месяц стал заполнять своими материалами почти наполовину, за год став поэтапно – журналистом, заведующим отделом, ответственным секретарём.

Так начинались мои университеты жизни.

Через много лет я узнал, что моими благодетелями были редакторы районных и городских газет, которые «прикрывали» меня перед партийными и государственными органами, видимо, запросы по месту моей прописки следовали постоянно. Неужели, мне ничего не следовало иметь?

А пока шёл 1979 год. Присмотревшись к работе районной газеты и типографии, я интенсивно начал учиться всему – и журналистике, и полиграфии. Гонорар всей газеты на 4 полосах был 40 рублей. Этот «пул» делили между сотрудниками и селькорами, в зависимости от вклада каждого. Всего набиралось человек 20-25. Это – редактор, его заместитель, ответственный секретарь, а также руководители и сотрудники отделов. Обычно это были партийный и экономический отделы, а также отдел писем. Зарплаты у всех были разные – от 200 до 100 рублей. Почти в каждом селе был свой местный корреспондент.

Гонорар распределяли ответственный секретарь и редактор.

Вообще, это была насыщенная и довольно интересная жизнь.

Рубль с долларом в те годы держали почти паритет, хотя это громко сказано. Я приходил на работу раньше всех и первым делом заполнял информациями всю первую полосу, тем самым сразу зарабатывал 10 рублей. Остальные – 10 зарабатывал на других полосах, хотя чувствовал, что такую газету могу заполнять один, постоянно меняя тематику и стиль. А чем бы тогда занимались другие сотрудники, для которых любая «информашка» была делом раздора и препирательств? Ведь все получали заработную плату.

Народ в те годы особенно не задумывался о деньгах, жизнь и будущее потомства представлялись гарантированными. Нормы морали, чести и совести были на первом месте. Всё остальное было вторичным. Не знаю, как в городах, но в нашем районе люди всегда жили зажиточно. Только в колхозе моего родного села было 100 тысяч овец, всего в районе – более 300 тысяч, а поголовье овец Читинской области достигало чуть ли не 5 миллионов. Мы занимали второе место в РСФСР по поголовью овец после Ставрополья.

Надеюсь, что после такого короткого экскурса в историю можно представить хотя бы приблизительно жизнь людей и экономику регионов. Естественно, сотрудники газеты были только рады моей активности и гонорарам. Никто не завидовал, к тому же мы все были друзьями. На всю жизнь. Да и газета стала интересной.

Наверное, планируя время таким образом и зарабатывая гонорар, в то далёкое время, я занимался настоящим фрилансом. Слово было малоизвестное, но зарабатывать надо всегда и при любых условиях. И потому предмет и тему надо знать очень хорошо. Какие-то другие установки мне трудно понять.

Изучение полиграфии я начал с плавки гарта. Это смесь свинца, олова и сурьмы. Была специальная печь, в которой выплавляли «чушки» для линотипа – машины, на которой набирали текст. Кроме этого, был ручной набор, при котором на особой «верстатке», вручную, из кассы набирали литерами заголовки статей, рубрики, был и целый отдел пробельного материала – разные линейки и т. д. и т. п. До появления линотипа весь текст тоже набирали вручную. Кстати, среди первых грамотных рабочих и революционеров было много полиграфистов: читали в процессе набора, вёрстки и печати.

Современным людям трудно объяснить эти темы, нужна специальная литература. Очень коротко: весь процесс набора и печати происходил на гарте, который в расплавленном виде поступал в каналы линотипа (машины для набора) и преобразовывался в пластины, на которых линотипист (обычно женщины) выбивали строки. Последний период эволюции полиграфии и редактуры – от кипящего свинца до компьютерного набора.

Никогда не понимал и сегодня не понимаю тех редакторов и журналистов, которые не знают и не хотят знать физического процесса превращения виртуальной мысли в буквы и тексты. Мне всегда казалось и кажется сейчас, что пишущий человек должен видеть свою мысль, в процессе изложения, в уже сверстанном и отпечатанном виде. Добавлю к сказанному, что мне также было трудно понять издание, которые не приносило прибыли и находилось в полной зависимости от государственного финансирования.

С этой целью, начав с гарта, я научился набирать и верстать газету. Теперь я мог излагать свою мысль посредством ручки, пишущей машинки, набирать её на линотипе, верстать на монтажном столе, править, печатать на печатной машине, а кроме этого – нарезать бумагу нужного формата, набирать на «верстатке», работать в цинкографии, делая линейные и точечные растры и ещё многое, многое другое, попутное и необходимое. Всё это, как и современные процессы преобразования мысли в текст и графику, элементы фриланса. Об этом не надо говорить, но это надо знать и уметь…

Мне довелось видеть очень много надменных бонз и «слонов» от журналистики и литературы на разных «водопоях». Всегда считал их никчемными и бесталанными существами, способными только врать, живущими в каком-то особом «курятнике» по принципу: уклониться от верхнего, клюнуть ближнего и обосрать нижнего.

Мне кажется, что «курятник» этот не сломан и сегодня… Но какое дело до него и его обитателей фрилансеру, занятому непрерывным процессом, который всякие масштабы и явления рассматривает по мере их изменчивости.

Они придут и уйдут…

И в 1980 году люди писали разные тексты, издавали газеты, журналы, книги. Наверное, наша страна была впереди человечества по количеству не только изданных, но и прочитанных книг. В комитетах партии были отделы пропаганды и агитации, в творческих союзах писателей – бюро пропаганды художественной литературы, работало общество «Знание» … Книги и газеты издавались миллионными тиражами.

И скорей, начитавшись, с пелёнок,

В комсомол сразу, миленький, жарь!

И смеется в райкоме тварёнок,

Превращаясь в пузатую тварь…

Писал я, раздумывая над содержанием и тиражами партийных изданий, осознавая, что накапливаю плохую карму. (Сегодня все «герои» этого четверостишия члены «Единой России» и персональные пенсионеры, не знавшие никогда трудовых мозолей).

Обложенный БСЭ (большой советской энциклопедией), неизменным атрибутом всякой редакции, я перечитывал том за томом, попутно проглатывая материалы всех Аграновских – Абрама, Валерия, Анатолия, а также – Кольцова, Овечкина, Гроссмана и других мэтров советской журналистики. Чем больше читал, тем яснее понимал, что журналисты и писатели страны – особая каста приближённых к партии, так сказать спецназ для одурачивания народных масс. По одиночке не столь опасны, но вместе – оружие массового поражения.

Но, несмотря на громадное количество литературы, страна, видимо, ещё не вся была охвачена нужной руководству КПСС пропагандой. Осенью 1980 года редактора газеты, в которой я работал, внезапно вызвали в областной комитет партии и предложили ему ехать в соседний район, где надо было создать типографию и редакцию. Оказывается, там они были закрыты чуть ли не в годы войны…

Он согласился и предложил мне ехать с ним.

Так я впервые попал в национальный округ, об особенностях которого до этого не имел совершенно никакого представления. Для меня все люди всегда и во всём были равны. Кстати, я и сейчас так считаю, хотя действительность доказывает обратное.

Выехал я 1 декабря 1980 года.

На новом месте нас было всего двое – редактор и я. Оглядевшись, я увидел ухоженный по тем временам посёлок в окружении сопок и тайги. Местность была живописной, люди – тоже, более того все они показались мне доброжелательными и гостеприимными.

После моего приезда, редактор дал мне какие-то указания и выехал в область. Я остался посреди заснеженного двора, где стояли два пустующих и полуразваленных дома дореволюционной постройки. Постояв немного, отправился в хозяйственный магазин покупать веник, совок и ведро: надо было обживать маленькую комнату в одном из домов. Мы выбрали бывшую столовую, длинное здание, ставшее впоследствии общежитием редакции.

С этого дня мы и начали создавать новую организацию. Ныне там одна из лучших районных типографий и газет Восточной Сибири. Я начинал его строить с уборки заледеневшего говна в разрушенном здании в начале декабря 1980 года, с уборки территории, с вывоза мусора, брёвен из тайги, распила их на пилораме, приёма рабочих… Появились люди, со временем организовался коллектив.

Первый номер новой газеты мы выпустили 1 июля 1981 года. Я помню размеры построек, редакция – 40х11м, в гараж помещалось 8 легковых автомобилей того времени, при редакции были – склады, кочегарка (автономное отопление), общежитие.

Редактор наш был прекрасным организатором и практиком в строительстве, хозяйственником и, вообще, замечательным человеком. Относился ко мне, как к непослушному, но талантливому сыну. Проблема, связанная с ним, заключалась в том, что он не был и не мог быть редактором газеты на русском языке, как и все остальные «национальные редакторы» в национальном округе того времени. Тем не менее, наш редактор и остальные его коллеги, выпускали периодику на русском языке.

Человеческие качества этих людей с высоты сегодняшних дней мне представляются более неповторимыми. Я помню и благодарен каждому из них. Более этой темы касаться не буду…

Помню в 1981 году вышел сборник Владимира Высоцкого «Нерв», который был разослан всем редакторам газет. В национальном округе редакторы просто дарили мне «Нерв», зная, что я интересуюсь «какими-то хулиганами и преступниками», каковым был для них и Высоцкий.

Будучи ответственным секретарём газеты, я часто ставил материалы о герое-партизане, воевавшем в Брянских лесах, близ Новозыбкова. Автор материалов – наш редактор, текст написан на русском языке с неисправимым «национальным акцентом».

На моё замечание, он ответил:

– Напиши сам. Материала собрано много. С 1964 года.

Оказалось, что он почти 20 лет собирает материалы об этом герое, за книгу брались разные журналисты и писатели, члены творческих союзов, но газетных полос текст не ушёл. Видимо, всё заканчивалось бараном, стаканом и дацаном, перевожу – обильным застольем, неумеренным возлиянием водки и поездкой по экзотическим местам.

Пришлось за материал браться мне.

Летом 1982 года я взялся за книгу, написание которой превращалось уже в социальный заказ округа. Написал за месяц, оставив дату начала сбора материала – 1964 год, тогда мне было десять лет.

Вышла в свет повесть только в 1987 году. Материала, действительно, было на полкомнаты. Но основными стали встречи с главным героем, который жил в соседней деревне и дневник комиссара партизанского отряда, в котором наш земляк был командиром роты.

Сегодня я с некоторым удивлением перечитываю эту повесть, выдержавшую уже два издания под двумя же фамилиями: так мог писать наивный пионер образца 1980 года…

Уже в годы перестройки книга была отправлена в библиотеку Президента, а в 1996 году Указом Президента герой книги стал Героем России, его именем названы улица, школа. Он умер, не успев получить звезду Героя, которым, в действительности, и был. (На личном счету, кроме множества подвигов, 8 взорванных фашистских эшелонов с живой силой и техникой врага). Зовут его Бадма Жабон – командир партизанской роты партизанского отряда «Спартак», действовавшего на территории Брянской области, находившегося в лесах Новозыбковского района…

Заслуга в получении звезды принадлежит, более всего, – моему редактору, который собирал материалы и мечтал восстановить справедливость. И восстановил. Естественно, этому способствовала и моя работа. Но прошли годы, и результат был испорчен, видимо, руководство национального округа или его «активистами», ибо в сети появилась весть о том, что Бадма Жабон был командиром партизанского соединения, что равно званию генерала. Мне звонили потомки ветеранов партизанского движения. Естественно, было стыдно, горько, обидно…

Ещё когда повесть летела к концу, я понимал, что фриланс мой взлетает на новую высоту, хотя в те годы даже не было такого слова. Но я также стал понимать, что в разных редакциях, издательствах, типографиях всегда будет много разных людей, большинство из которых находится там от случая к случаю, от денег до безденежья, от бустера до бустера, от пула до пула. Они придут и уйдут за новыми зарплатами, не оставив результатов, но я здесь – на всю жизнь, ибо рождён свободным художником, труд которого будет измеряться реальными результатами. При таком взгляде всякая карьера становилась мизерной и смехотворной, как и люди, которые пытаются лезть по карьерной лестнице…

Кстати, вот некоторые конкретные результаты моего фриланса в национальном округе: в посёлке Агинское две улицы названы именами героев моих работ, которые организовывали мои друзья – Цыден Батомункуевич Батомункуев и Гарма Анандаевич Цырендашиев. Вот эти две улицы в Агинском – имени Бадмы Жабона и Бадмы Цыренова, в Агинском бурятском округе проводятся два спортивных мероприятия всероссийского значения в честь героев моих материалов – чемпионат по вольной борьбе имени Бадмы Цыренова и чемпионат по боксу имени Бадмы Жабона.

Кроме этих результатов есть и другие – переводы произведений авторов округа с бурятского языка на русский язык, создание различных изданий от замысла до тиража и т. д.

За несколько десятилетий результаты эти испытали проверку на прочность, стали незыблемыми и неотъемлемыми частями жизни округа. При любом желании их уже не изъять из истории, хотя такие попытки никогда не исчезают, что опять же говорит о менталитете современных бурят.

Охватить необъятное

Среди разных людей может оказаться фрилансер. В любое время, самым неожиданным образом и в самом неожиданном месте. У каждого человека свой объём мировоззрения и необходимых для выживания навыков, включая и образования, и уровень культуры. Но фрилансер – это воин и свободный человек, а потому должен быть готов ко всему. Заработок его зависит от объёма мировоззрения, но никак от ухищрений или шулерства.

Кто-то из авторов платных ресурсов предположил, что я покупаю тексты с 100-процентной уникальностью на одном из ресурсов. Говоря о других, человек показывает свой уровень мировоззрения. Точнее выражаются дети: «Кто обзывается, тот сам так называется», а умудрённый народ говорит ещё проще: «По себе погонишь х… ошибёшься!» Не хотел употреблять «народные» выражения, хотя они «в литературе» уже норма. Нонсенс! Мой опыт жизни совершенно другой, чем у тех, кто способен предполагать в других низменные порывы: я просто не представляю, что люди могут покупать и продавать чужие тексты. Но теперь буду знать. Мировоззрение мое стало шире, хотя и не обогатилось.

Вообще, объём мировоззрения человека должен увеличиваться и обогащаться непрерывно. В жизни всё Учитель и Ученик одновременно. Фрилансер по одному малейшему признаку должен определить и поставить свой «диагноз», узнать максимально много о человеке, предприятии, процессе, явлении и т. д. т. п. Вопросы типа «Ваша любимая собака?» Или «Ваше любимое блюдо?» для недоумков. Но именно такие вопросы я слышу на разных пресс-конференциях и встречах.

Фрилансер должен знать (предчувствовать) буквально всё. Наверное, это талант. Он таким должен родиться. В любом другом случае его удел – рабство у частников или в бюджетной организации. А то, что это рабство, нет никаких сомнений, тут напрашиваются современные вариации картины «Бурлаки на Волге»…

Вообще, в СМИ, ТВ и периодике должны работать опытные и умные люди, а не ловкачи, особенно из национальных образований, ухищряющиеся бравировать не существующей историей.

В 1980 годах, выезжая в командировки с разными товарищами из партийных и подобных им изданий, я чувствовал, что знаю жизнь и человека несравнимо лучше, чем мои коллеги из редакций. На каком-нибудь зерновом поле, я мог заменить комбайнера и работать вместо него сколько угодно времени, пока его «допрашивали», то есть мучали вопросами другие журналисты. (Но писал я после таких командировок намного больше своих коллег). Точно также я мог поступить на пастбище, встречаясь с чабаном, на стригальном пункте, где стригли овец.

Человек, родившийся и выросший в селе, в колхозе, практически, умеет ездить на любой технике, включая танки и бронетранспортеры, комбайны и мотоциклы. Естественно, первым передвижным средством для него был – конь. Такой человек может сварить любой суп или кашу из любых продуктов. Природа для него – открытая книга, а животные – лучшие друзья. Если к этому добавить неуёмное желание познавать, то получится живая энциклопедия, воля к жизни и бесценный опыт для всех остальных.

Это сегодня массы «знатоков» заполонили информационное пространство, но страна медленно умирает от таких «знаний и навыков».

Когда мне говорят, что учительница китайского языка, почему-то избранная губернатором Забайкальского края, заявила о том, что в крае необходимо содержать 1 миллион овец, то я вспоминаю, что сорок лет тому назад здесь было 4 с лишним миллиона овец, но в перспективе здесь должно быть не менее 10 миллионов домашних животных. Из заявления бывшей учительницы, взятого с потолка, делаю вывод, что ни она, ни её окружение совершенно не знают об истории края и страны, а потому не могут представить будущее. Единственным умением таких людей может быть – имитация работы и выпрашивание подаяния в органах распределения ресурсов, то есть в Кремле. Тогда зачем же за них голосуют или назначают?

Для того, чтобы развивать регион или любое другое явление требуется его точная идентификация: какая здесь история, почему именно такая история, что это теперь, кто это теперь, что имеет, на что способен, какие перспективы и возможности, на какие решения наталкивает имеющаяся информация? На все эти и подобные им вопросы фрилансер должен иметь точные ответы.

Фрилансер – это, прежде всего, представление того, о чём пишет или рассуждает, а «не чего изволите». Свободный художник – это ясное представление картин прошлого, настоящего и будущего. То есть фрилансер – это публицист, и геополитик в одном лице. На то он и художник. Из этого представления возникает цена его произведений, всё остальное – получка от слова – получить.

Из всего сказанного делаем вывод: фрилансер – это непрерывное самообразование и познание, увеличение объёма мировоззрения. В этом его основной труд, остальное, например, доходы и социальный статус – следствия такого труда.

Египетские ночи и солнечные дни

В почёте всякий труд, приносящий пользу человеку и обществу. Лучше всех сказал об этом Александр Блок, описав разные занятия и времяпровождения, но закончив самым достойным занятием человека – следовать за тяжёлым плугом поутру, в свежих росах. Физический труд, тот самый, который создал человека. Известный в истории врач Пётр Бадмаев завершил свой перевод тибетской книги «Жуд-Ши», словами о том, что все виды труда существуют, благодаря сельскохозяйственному труду, в противном случае они становятся началом, которое нарушает физическое и умственное развитие, что влечёт за собой вырождение общества и страны.

Словам этих двух уважаемых мной людей я следовал всю жизнь: физический труд всегда сочетал с умственным. Только такое равновесие даёт ощущение гармонии жизни и укрепляет дух. Не торопитесь стать рабами сволочей и торговцев, но крепите дух и трудитесь. Пусть ваши антенны работают во всех направлениях, но обращайте внимание на то, что не убивает Вас. Ваш труд всегда будет иметь цену, если Вы будете самим собой.

Помимо трудов Овечкина, Аграновских, Буковского и многих других великолепных авторов-журналистов помогала мне в 1980-е годы и классическая литература. В первую очередь А. С. Пушкин. Вы обязаны перечитать его «Египетские ночи». «Что за странная фантазия?» – могут подумать молодые люди, которые днями и ночами стирают пальцы о клавиатуру, переписывая в тысячный раз одни и те же статьи. Как сказал бы мой друг и коллега, журналист Иннокентий Чижов: «Везде нужно уникальное авторство, но они опять колупают то же самое…»

Дело в том, что фрилансер обязан перевоплощаться, не играть роль и даже не показывать такую игру, а именно перевоплощаться в образ, знать «матчасть». Не притворяться, что способен плакать над вымыслом, а плакать по-настоящему. Не казаться, а быть. Кто-то из классиков сказал, что лучшая правда – вымысел. Не выдумка, не думка, высосанная из пальца, а вымысел, правда, существующая за мыслью или в мысли.

Вот какие труды меня обуревали в 1980-х годах, когда я каждое лето создавал стригальные бригады и отправлялся на заработки по колхозам и совхозам Забайкалья. Кстати, для того, чтобы заниматься каким-нибудь физическим трудом, обязательно знать экономику, бухгалтерию и всю подноготную расчётов, а в условиях России – это ещё и психология. Естественно, в те годы мне было смешно наблюдать за своими коллегами из центральных, областных и районных газет, которые приезжали в командировки в хозяйства, иногда встречали там меня, пропечённого под знойным забайкальским солнцем, среди тысячной отары овец с такими же, как и я парнями, среди которых были чеченцы, карачаевцы, буряты, русские. Я был среди них бригадиром и чемпионом. А ночью отстукивал свои впечатления на печатной машинке, которую все называли «нашей бухгалтерией».

И я знал, что мои знакомые писатели и журналисты никогда не смогут (и не смогли) стать такими, как эти люди, как простые люди физического труда, печаль и радость которых настоящая, а не связана с каким-то умыслом. Я был и остаюсь одним из них. Вместе с тем я могу быть одним из писателей, журналистов, спортсменов, руководителей, рабочих. Потому, что я тот самый персонаж из повести «Египетские ночи», которую перечитываю всю жизнь, особенно то место, где Чарский потрясен талантом итальянца к перевоплощению, а итальянец отвечает ему, что он и сам не понимает своих способностей, ибо трудно объяснить как ваятель видит образ Юпитера в куске каррарского мрамора. В каждом человеке живёт Бог, а едкий комментатор добавляет – и глисты. Присмотритесь.

Видимо, для того, чтобы достичь таких результатов, нужно долгое и незаметное следование одним и тем же правилам и тренировка сознания. Я, например, занимался попутно «Шаматхой», укрощением ума. Забывал, повторялся, но занимался и занимаюсь сейчас.

Большая ошибка думать, что мастер делает дело. Наоборот – дело делает мастера. Но заниматься надо постоянно, как музыкант, который обязан играть каждый день. Ничто не мешает размышлять о предмете в любое время и в любой обстановке, думать с разных позиций и разных расстояний, изучая тему изнутри и снаружи. Только такое отношение говорит об искренности ваших намерений. И только такое отношение к своему труду свидетельствует о том, что Вы понимаете и цените любой другой труд, приносящий пользу человеку и обществу.

Тогда и Ваш труд будет иметь цену.

Египетские ночи всегда переходят в солнечные дни.

Одиночество – Отечество Мысли

Для того, чтобы каждый раз не заканчивать зарисовку или очерк обрыдлым и газетным «Хочется поклониться…» или «Низкий Вам поклон…», помимо бытия в процессе быта, изучения жизни, фрилансер должен буквально поглощать науки, где нет и не может быть основной. Но поскольку процесс проходит в исторических отрезках времени, то изучении истории становится обязательным, хотя история – не наука, ибо её невозможно проверить каким-нибудь точным экспериментом. История – явление грандиозное и мало поддающееся объяснению, но замыслы человека в нём, всё же, заметны.

Вообще, область так называемой человеческой культуры и духовности абсолютно условна, относительна, выдумана, в силу отсутствия науки, а потому неправдоподобна и не внушает никакого доверия.

Отдача всего себя наукам не означает забвение знаний о предмете, которым мы занимаемся – журналистику и литературу, издательские системы и полиграфию. Изучение всех предметов и наук должно происходить непрерывно, как и сам процесс жизни. Мы же не делим жизнь.

Для чего это я говорю? За десятилетия фриланса я видел очень много людей, которые не занимались и не занимаются своим делом, находясь где-нибудь угодно, с кем угодно и занимаясь чем угодно. На самом деле занимаясь одним – поиском выгоды и никогда не находя её. Очень много их в журналистике и литературе. Беглого взгляда на деятельность таких людей достаточно для того, чтобы дальше не портить жизнь ни себе, ни им. Определяется просто: либо он есть, либо старается быть, то есть – кажется.

Ошибка многих литераторов, особенно поэтов, в том, что им кажется, что они нужны обществу и, так называемым, широким массам читателей. На самом деле они никому, кроме себя и себе подобным, не нужны. Всякий пишущий человек, прежде всего, пишет для себя и только потом, может быть, для кого-то другого. Нужда в одобрении обнажает ложь таланта.

Но если творение, кроме того, что понравилось самому автору, (большая редкость, но всегда – ошибка), понравилось ещё кому-то, и даже – большому количеству людей – это серьёзная удача. Либо он попал в развитое общество, либо, действительно, задел глубинные струны… Мы же знаем, что большинство людей раньше и сейчас собирали собрания книг для собственного престижа или социального статуса. Особенно, книг в красочном исполнении и дорогих переплётах. Примерно, такими же могут быть и отношения к написанному. Начальник смеётся, надо смеяться всем.

В СССР, в целях одобрения литературы массами и придания массе шарма читающей публики, при Союзе писателей работало Бюро пропаганды художественной литературы. Говорящее название! Мне довелось ездить в командировки от этой организации. В конце концов для того, чтобы заниматься фрилансом, я эти командировки превратил в бизнес – каждое выступление стоило 23 рубля. Я выступал 5 раз в день на самые разные темы: от декламации поэзии до чтения лекций о сельском хозяйстве или сибирских экспедициях немецких академиков. Напомню, что рубль был почти равен доллару.