Вторая попытка стать любимым

Глава 1

В начале всего – море было первым сердцем мира.

Оно дышало, и с каждым вдохом рождался свет, а с каждым выдохом – жизнь. Из его дыхания возникли сирены. Они пели и в их песнях жила сама любовь – бесконечная, как прилив.

Люди же были созданы позже – из пепла огня и первой слезы, упавшей с неба. Они не знали песен, но в них горел живой свет, тот, что может согреть и разрушить одновременно.

Люди преподносили дары морю, а море давало взамен жемчуг и ветер. До тех пор, пока зеркальная гладь не проснулась в крови. В тот день, когда подводная королева – хранительница моря и мать всех сирен – поднялась к поверхности, чтобы спеть свою песнь полюбившимся ей людям, всё закончилось.

Её супруг, обезумев от боли, воздвиг стену – из античных колонн, уткнувшихся в облака, столь высоких, что даже птицы не решались перелететь. Эти колонны стали гранью – между сушей и бездной, между любовью и памятью.

Так был заключён закон:

«Ни одна сирена не приблизится к берегу. Ни один человек не коснётся моря.

Кто свяжет сердце с существом из иного мира – падёт».

С тех пор море и суша дышали порознь. Но каждая волна, ударяясь о колонны, всё ещё шептала имена тех, кто нарушал эту клятву.

Сирены – дети любви. Они рождались из пены, из дыхания волн, из самой тоски океана. Не знали войн и не нуждались в богатствах – только в чувствах. Их жизнь длилась века, но сердце выбирало лишь однажды. Когда сирена находила свою вторую половину, мир начинал звучать для неё иначе – мягче, глубже. С тех пор любовь становилась их сутью, их проклятием и спасением. Сирена могла влюбиться и в человека, но тогда, ребёнок воды мог выйти на сушу, обрести ноги, лишь если человек будет готов разделить своё сердце и свою душу. Тогда же на теле обоих появлялась метка – у сирены на хвосте, у человека на шее, в форме сплетённых волн, похожих на знак бесконечности, где одна синяя линия – море, а другая белая – небо. Эти метки светились серебром, когда двое были рядом, и обжигали, когда между ними вставало расстояние.

На дне моря лежал город, вырезанный из прозрачного камня, светящегося изнутри. Подводный мир казался сном, застывшим под толщей воды. Там жил юный наследник – Леонар, сын владыки морей. Волосы его белые, почти прозрачные, глаза – серые, словно кусочки стекла, что плавали в глубине. Он унаследовал от матери мягкость, а от отца – желание владеть.

С ранних лет мальчишка тянулся к тому, что было под запретом. С закатом, когда всё постепенно погружалось в сон, он плыл к самому краю подводного города – туда, где огромные колонны терялись в темноте. За той стеной – другой мир. Мир, где солнце не скрывалось под водой. Леонар не впервые ускользал из своего дома. Мальчик делал это часто – тихо, как тень, рассекая толщу воды, чтобы издалека любоваться тем, что было недосягаемо.

Он любил людей, как и его мать. Любил их за громкий смех, за яркие танцы, за тёплые объятья, которые не думали о вечности, а жили только моментом. Огни на побережье казались ему звёздами, упавшими в песок. Музыка доносилась сквозь воды и звучала, будто чьё-то дыхание. Влюблённые пары, прижавшиеся друг к другу у костров, казались Леонару живыми картинами – хрупкими и прекрасными в своей быстротечности. Сирена могла жить веками, отчего её союз с человеком выглядел уже заранее обречённым на боль.

Мальчику нравилось часами наблюдать за людьми, забывая о времени. А потом – в один из таких вечеров, когда море уже отражало огненные гирлянды с берега и когда он прижался ладонью к трещине в камне, выглянув наружу, – появилась она.

Внезапно и прямо перед Леонаром, выглянула любопытная фигура. Тёмные волосы растрепанные ветром и глаза – огромные, глубокие, будто из самой ночи – смотрели прямо в душу.

В эту же секунду, Леонар нахмурился. Сначала он решил, что это мальчишка. Закатанные штаны, колени в песке, руки в ссадинах – ничего от привычной для него человеческой красоты. Он ожидал увидеть кого-то из тех, кого он привык тайно созерцать: девушек с венками, лёгкость, мягкость жестов… А вместо этого перед ним стоял кто-то шмыгающий носом, упрямо щурящийся на солнце и с таким видом, будто собирался бросить вызов самой стихии.

Леонар, находившийся в непонимании, лишь моргнул. И только через пару секунд он осознал – перед ним девочка. Это осознание напугало его ещё больше. Она была чересчур громкая, слишком живая, слишком… не та. Она топнула своей босой ногой, рассмеялась – и звук её смеха разрезал воздух, как всплеск.

Мир на миг остановился.

Леонар вздрогнул и в попытках смыться, задел от волнения скалу своим хвостом. Она же, наоборот, шагнула ближе – уверенно.

– Эй! – Крикнула девчонка куда-то в сторону моря. – Я знаю, ты там!

Его сердце забилось, будто тысячи мелких пузырьков вырвались наружу. Он нырнул, спрятался в темноте, но голос её – звонкий, дерзкий – ещё долго звенел у него в ушах.

На следующий вечер, Леонар вернулся. И снова – она. Сидела на камне, обняв колени, и ковыряя палкой воду.

Когда он появился, девочка подняла голову и прищурилась:

– Я думала, ты трус. – Ярко улыбнувшись, выдала она. – А ты просто медленный.

В эту же секунду он захотел снова скрыться от страха под водой, но рука девчонки резко потянулась к воде – коснулась его пальцев, а затем и его ладони. Она не дала ему улизнуть. Сирена впервые за долгое время прикоснулась к суше, а море – к сердцу человека.

В тот миг Леонар понял: это чудо, в мальчишеских одеждах, нарушило все его представления о красоте…

Глава 2

Каждый вечер, когда солнце клонилось к горизонту, а его лучи превращали воду в расплавленное золото, маленький Леонар подплывал к трещине между колоннами. Уже не боялся – он ждал. Ждал того самого смеха, что звучал громче голосов сирен.

Лин всегда приходила первой. Наполовину заправленная рубашка и волосы, которые выглядели так, словно она недавно вернулась из драки. Неизменная палка в руках – ещё немного и она точно была бы готова объявить войну морским богам.

– Где ты? – Задавалась вопросом она, вглядываясь в свое морское отражение.

Иногда, Лин швыряла в море разноцветные камушки, и Леонар тихо фыркал, спрятавшись в глубине.

– Это не вежливо! – Наконец выныривал он, а лицо и не скрывало недовольства.

– А что вежливо? – Напористо интересовалась она, наклоняясь ближе к лицу мальчика. – Прятаться, когда с тобой разговаривают?

Тот не находил, что ответить. Только тихо отводил свой взгляд, а Лин громко смеялась.

Лин часто приносила что-то с собой. Стекляшки, фантики, пёрышки – «сокровища суши», как она говорила. Девочка рассматривала их в своих ладонях, пока Леонар рассказывал ей о жизни в глубине, о садах, где растут растения, похожие на огонь, и рыбах, которые поют ночью. Она слушала, подперев щёку ладонью, и казалось – само время замедляет дыхание, чтобы не помешать им.

– А у вас есть звёзды? – Спросила восьмилетняя Лин.

– У нас светят медузы. Они похожи на звёзды, только двигаются.

– Повезло же тебе…

Воздух пах солью и вечерней прохладой. Тень от колонн ложилась на море и сам мир замирал между светом и тьмой.

Лин увлечённо рассказывала мальчику историю, широко размахивая руками.

– Смотри! Видишь? – Она пыталась изобразить что-то странное – то ли танец, то ли боевую стойку.

Леонар, вынырнув по пояс, смотрел на Лин снизу вверх, прищурившись с очевидным недоверием:

– Это… магия людей?

– Почти! – Гордо ответила она и повернулась спиной к морю, чтобы показать финальный трюк.

В этот момент её босая нога соскользнула и раздался короткий вскрик – и всплеск.

Леонар не рассмеялся. Даже не успел подумать – просто метнулся вперёд. Вода сомкнулась над ними, и в следующее мгновение он уже держал её – лёгкую, растерянную, с прилипшими к лицу тёмными волосами.

Она судорожно вдохнула, а глаза распахнулись – испуганные, блестящие.

– Я… я утонула? – Выдохнула она.

– Почти. – Ответил он и уголки его губ дрогнули.

Это была первая его улыбка – не холодная, как отблеск подводных камней, а настоящая, тёплая. Лин дрожала в его руках, то ли от холода, то ли от того, что впервые видела, как он улыбается.

– Ты смеёшься надо мной? – Пробормотала она, пытаясь сохранить гордость.

– Нет же. – Ответил Леонар. – Я только рад, что ты не рыба. Думаю, что это было бы нелепо.

Она захохотала. Звонко, как всегда, и плеснула ему водой в лицо. Он моргнул, словно ошарашенно, а затем, тоже рассмеялся – коротко и неловко, будто не знал, как это делать. Казалось, что море вокруг тоже улыбалось: волны тихо качнули их, а на горизонте солнце окончательно нырнуло в воду.

Иногда, когда его подруга делала что-нибудь безрассудное, Леонар не успевал испугаться – только уже после. Так было и в тот раз, когда он вытащил её из воды. Он помог ей встать и вернул опору её ногам, но всё ровно не отпускал свои руки, держа их в напряжении. Лин хохотала, а он – стоял неподвижно и незаметно обхватывал своё запястье, чтобы вонзить ногти прямо в свою бледную кожу. Так он делал всегда, с самого детства – когда был напуган, когда сердце билось слишком быстро. Никто не знал, кроме него, что эта боль помогала ему не распасться.

Лин, конечно, ничего не заметила – уже болтала о том, как море должно благодарить её за смелость, а не пугать шумом волн. Он слушал её, и боль под ногтями отступала.

Однажды, когда вечер почти перетёк в ночь, Лин появилась, сияя загадочной улыбкой. За спиной у неё был узелок, перевязанный белой лентой.

– У меня кое-что есть… – Прошептала она, будто совершила преступление.

– Снова фантики? – Лениво спросил Леонар, вынырнув из-под воды.

– А что с ними не так? – Девочка надула свои щёки и гордо развернула принесённый свёрток. – Бумага, краски и кисти из дворца.

– Ты… украла это?

– Одолжила. – Поправила Лин, внезапно покашливая. – Для науки.

С тех пор всё изменилось. Каждый раз, когда она приносила с собой листы, мальчик преображался. Он аккуратно держал кисть, словно она могла разбиться, а взгляд его тут же менялся – становился мягким, глубоким, как самое тихое течение. Сирена, сын морского владыки – вдруг ребёнок и весь в невинном свете.

Лин сидела рядом, поджав свои ноги, и наблюдала. Наблюдала за тем, как он ловит оттенки на волнах, как проводит кистью, как чуть склоняет голову, будто слышит музыку.

– Хвостик, ты так прекрасен прямо сейчас! – Сказала она вдруг, как факт.

Кисть в фарфоровых руках дрогнула, Леонар в секунду застыл. Затем, резко выпрямился, будто от прикосновения жгучей лавы. Щёки его, обычно бесцветные, налились внезапно розовым до самых ушей.

– Что?.. – Он даже не смог закончить.

– Ты просто… светишься. – Пожала плечами та.

Леонар неловко отвернулся от неё, уткнув взгляд в бумагу, и тихо произнёс:

– Глупая, не называй меня так! Я принц морей и покровитель сирен!

Лин улыбнулась. Разумеется, она не знала, что сказала нечто, что останется в нём навсегда – словно тихий огонь, который не погаснет даже под водой.

С каждым вечером, маленький наследник всё осознаннее стал замечать узоры на морской пене, изгибы камней, переливы света в воде – и вдруг понял, что всё это можно воссоздать, повторить.

Смелость Лин, её прямолинейность, каждое движение вдохновляли его. Он подбирал оттенки, смешивал краски, изучал пропорции, как будто впервые видел мир. И каждая её улыбка, каждый взгляд, каждое слово – отражались в его рисунках. Принц учился красоте не из книг – а через смех девочки, через её лёгкость и открытость к миру. И чем больше он творил, тем яснее становилось: это его мир, его способ дышать. Искусство стало его тайной радостью, его побегом и его ритуалом.

Время шло, а вместе с ним менялись и они.

Лин уже не была той маленькой дерзкой девчонкой в мальчишеских одеждах. Ей было четырнадцать, и тело постепенно выправлялось, изгибы становились мягкими и утончёнными. Юная девушка пыталась носить платья – по приказу отца, короля, – но ей казалось это глупым. Леонар тайно наблюдал за ней из воды и едва сдерживал свой смех. Её усилия походили на попытку сражаться с самой природой: мягкость и грация не шли рука об руку с дерзкой твердостью её взгляда. Но ему было весело.

Лин же так и продолжала увлечения, чуждые обычным девушкам. Если в детстве она лазала по стенам крепостей, то теперь же, открыла для себя стрельбу из лука. Каждый выстрел был точным, уверенным, словно она хотела доказать миру: смелость – её стихия, а не нежность. Король только охал и тяжко выдыхал, наблюдая за своей дочкой. Мудрый правитель и любящий отец уже начинал терять веру в то, что сможет найти ей мужа, который будет в силах совладать с характером воина.

Леонар, в свои шестнадцать, тоже изменился. Скромный мальчик, что некогда прятал свои глаза – теперь же, в его взгляде отражалось осознание собственной привлекательности. Он стал ловким, умел играть своей красотой, смехом, движением – иногда и в ущерб правилам, иногда – в шутку, но чаще – в игре. Он мог быть милым джентльменом, а мог – скрыто – поставить Лин перед «фактом»: сдаёшься в этой игре прямо сейчас, и я буду милосерден, если нет – наблюдай, как рушатся империи. И всё это в улыбке, шутке, в очаровательном взгляде, что уже намекал на его вторую сторону: всепоглощающую и желающую. Сторона, что берёт всё, пока не останется ничего, как истинный представитель сирен. Именно теперь – когда они стали встречаться после заката у их тайного места между колоннами, играть в карточные игры, смеяться, дурачиться – становилось заметно, что Леонар приобретал двойственность характера. Одна сторона —ласковая, игривая. Другая – тёмная, ближе к легендам.

Лин не понимала этого до конца, но чувствовала, что его взгляд способен одновременно пленить и насторожить. Парень знал, что делал с ней и тут же начинал смеяться от этого.

Мир между ними становился более сложным, но удивительно живым: смех, азарт, лёгкая дерзость – всё переплеталось с первой искренней тревогой, которая однажды перерастёт в одержимость, в невозможность отпускать.

Вечер склонился почти бесшумно.

Лин сидела на камне, вытянув ноги, руки опирались на колени, и взгляд её был сосредоточен. В руках она держала карты – тщательно перемешанные, ровно по правилам, честно.

– Хвостик, уверен, что готов играть по-честному? – Спросила она, улыбаясь так, будто уже знала ответ.

Леонар вынырнул из воды, белокурые волосы прилипали к плечам. Глаза серые, прозрачные, как стекло, и улыбка, в которой скрывалась искра хитрости.

– По-честному? – Повторил он, приподняв бровь.

Парень разложил карты – и в тот же момент скрытно подтащил одну карту к себе, едва заметно, тонкой игрой пальцев. Лин сразу почувствовала лёгкий диссонанс.

– Эй! – Вскрикнула она, нахмурившись. – Я видела, как ты это сделал!

– Что? – Леонар изобразил удивление, прикрыв свой рот рукой. – Не могу понять, о чём ты.

Лин вздохнула, бросила карту аккуратно на камень и скрестила руки.

– Ты будешь честным. Или проиграешь.

– Ах, Лин… – Протянул он, словно нежно, почти умоляя. – Если я проиграю… что тогда?

– Что скажу, то и будет.

Леонар притворился поражённым, но в ту же секунду слегка поддёрнул карту у себя – и тихо рассмеялся, когда Лин не заметила. Он наслаждался этой игрой, маленьким нарушением правил, его взгляд был мягким, но глаза – чарующими.

– Сдаёшься? – Снова спросила Лин.

– Никогда. – Ответил парень, слегка кланяясь.

Игра продолжалась. Смеясь, споря, споря и смеясь. Леонар ловко жульничал, Лин же оставалась настоящей, прямой, честной – и именно эта честность зажигала в нём интерес, заставляла улыбаться иначе, сильнее.

Каждый раз, когда Лин поднимала взгляд и смотрела прямо в его глаза, он не смотрел в ответ, но чувствовал, как его сердце начинало биться быстрее, будто впервые узнаёт, что значит настоящая искренность.

И в этих вечерах, между шутками, хитростями и смехом, их характеры становились яснее.

Он – обаятельный, умеющий играть тёмной стороной своей натуры.

Она – честная до костей, не боящаяся смотреть прямо и держать бой до конца.

Мир вокруг казался затаившим дыхание, а море и суша шептали, будто слушали их смех, каждый шорох волн и каждый вздох, которые соединяли их детство с историей, полной света. Камни колонн, ещё недавно горячие от дневного света, теперь были холодными и влажными, отражая последние отблески заката.

Лин стояла на краю, прислушиваясь к шёпоту моря. В кристальной воде она заметила что-то блестящее среди плоских камней. Она наклонилась, неловко балансируя на скользкой поверхности, и внезапно нога соскользнула.

– Эй! – Воскликнул Леонар, а вода всплеснула вокруг него, когда он потянулся к ней. Его руки мгновенно обхватили талию и спину девушки, поднимая её над холодной глубиной.

Она замерла, сердце билось так быстро, что казалось, оно хочет вырваться наружу. Лин ощущала мягкость его прикосновения и одновременно непостижимую силу, что удерживала её над водой.

– Ты что… не отпустишь? – Спросила она аккуратно.

Парень почувствовал знакомое напряжение в груди. Воспоминания рванулись к тому вечеру, когда они были младше, и он – ещё ребёнок – позволил ей упасть в воду. Тогда он был беспомощен, а дрожь в его руках была больше от страха, чем от силы. Сейчас – теперь – он держал её иначе, аккуратно. В эту минуту, он не мог ответить ей. Только держал и позволял её сердцу найти равновесие в его руках. Но чем дольше длилось это молчание, тем сильнее он осознавал, как близко она находится. Влажные пряди чёрных волос касались его щеки, а дыхание Лин едва щекотало его губы. И вдруг – будто от неожиданного жара – он смутился, отвёл взгляд и поспешно разжал руки.

– Леонар! – Только и успела вскрикнуть Лин, прежде чем с плеском ушла под воду.

Он моргнул, ошеломлённый собственным поступком, а затем тихо рассмеялся, когда над поверхностью появилась её возмущённая голова.

– Боже! – Выдохнула она, вытирая лицо и отбрасывая свои мокрые волосы. – Ты стал ещё более вредным, чем был!

Он всё ещё улыбался – виновато, но с теплом.

– Возможно.

Лин фыркнула, шлёпнув по воде ладонью, а брызги осели на плечах парня, сверкая в последних отблесках солнца.

С каждым годом в их мире становилось больше тишины.

Когда Лин исполнилось восемнадцать, она словно распустилась из тени – не вдруг, а медленно, как цветок, что долго хранил красоту для единственного взгляда. Её волосы теперь падали до самых бёдер – гладкие, тяжёлые, блестящие, будто впитали в себя полночное небо. В них нередко запутывался ветер, и тогда Лин привычным движением убирала прядь за ухо, не замечая, что этот простой жест завораживал куда сильнее, чем самые дорогие украшения.

Её платья стали длиннее – струящиеся ткани ложились складками, подчеркивая изящество движений. Но даже в роскоши шелка и кружев оставался тот же внутренний огонь, что когда-то заставлял её босиком бегать по стенам цитадели и смеяться, не думая о приличиях. Лин изменилась внешне – но в её взгляде всё так же горела жизнь.

Она всегда была немного странным ребёнком – с глазами, в которых будто отражалась тьма. Дети её побаивались: в её взгляде было слишком много смысла и слишком мало наивности. Но отец – король – никогда не позволял ей сомневаться в себе. Он растил её не как куклу, а как наследницу, учил не опускать взгляд и иметь мнение на каждый счёт. Он хотел, чтобы она умела быть сильной, но при этом оставалась женщиной. К восемнадцати годам Лин стала воплощением этой задумки. Она была прекрасна, но не в кричащем смысле – её красота дышала глубиной. В чёрных глазах, обрамлённых густыми ресницами, светилось нечто неуловимое – будто каждый, кто встречался с её взглядом, на миг забывал, где находится. Даже самые стойкие теряли почву под ногами.

Леонар же…

Тот робкий мальчик, что когда-то боялся поднять свои глаза – исчез насовсем. Теперь он умел смотреть прямо, так, что его взгляд пробуждал дрожь, а женщины были готовы потерять рассудок. Ирония заключалась в том, что именно Лин и научила его этому – ещё тогда, в детстве, когда она сердито твердила: «Не смей прятать глаза, смотри перед собой, смотри на мир».

Теперь он смотрел – и мир смотрел на него.

Его тело окрепло, линии стали чётче, движения – решительнее. На груди поблёскивало ожерелье из драгоценных металлов, сплетённое в форму коралла, от которого свисала перламутровая ракушка – детский подарок от матери. Тяжёлые браслеты на запястьях, похожие на украшения из мифов, поблёскивали, когда он поднимал руки. На голове – диадема из коралла, отливающая тёплым светом. Серебристый хвост отражал лунные отблески, будто сама вода хотела удержать этот блеск в себе.

Но в его глазах поселилось что-то иное – память.

После гибели правительницы, отец Леонара замкнулся. Горе морского правителя стало стеной – настоящей, возведённой у границ, за которые никто не смел заплывать. Люди больше не подходили к морю. А Леонар – копия своей матери, живое напоминание о жене, которую потерял владыка морей – продолжал оставаться по другую сторону этой стены.

С тех пор парень редко смеялся по-настоящему. Но рядом с Лин всё было иначе. Она была единственным, кто всё ещё видел в нём того мальчишку, что однажды спас её от падения в воду и от одиночества.

Теперь, встречи были редкими.

После заката, когда дворцы засыпали, а море окрашивалось в свинцово-голубой. Они знали – их нельзя было увидеть вместе. Но тайна придавала их встречам особую остроту: каждое движение, каждый взгляд, каждое прикосновение было драгоценным, как дыхание между словами.

Когда Лин приходила к воде, он уже ждал её – сидел у колонны, прикрыв хвост длинной тканью, чтобы не отражался свет от полумесяца.

– Опоздала. – Тихо говорил он, улыбаясь краем губ.

– Тебе ведь нравится ждать. – Отвечала она, поднимая глаза.

И тогда, тишина между ними становилась почти осязаемой.

Он смотрел на неё – уже не как на друга детства. Как на женщину, чьё присутствие грело и мучило одновременно. Не касался её – но казалось, что стоит лишь вдохнуть глубже, и расстояние исчезнет само собой.

Леонар всегда был нежным, внимательным, но где-то под этой мягкостью жила и опасность – зовущая. Та самая тень, что когда-нибудь научится любить не просто сильно, а до одержимости. Но пока – только лёгкая дрожь в воздухе, только невидимая нить между двумя дыханиями.

Море слушало их молчание, зная, что привязанность, зародившаяся из детской дружбы, уже давно перестала быть просто светлой.

Глава 3

Наследники встречались не по вечерам – а ночами.

Море в это время становилось чернильным и тихим, будто само хранило их тайну. Лунный свет играл на воде, отражаясь в серебре волн, и только где-то вдалеке можно было различить силуэты величественных колонн – тех самых, что когда-то были для них детской границей между мирами. Теперь же – рубежом, за которым начиналось запретное. Они виделись там, где вода касалась скал, – ночью, когда мир спал, и только их дыхание и шорох волн наполняли пространство между словами.

Они были осторожны: Лин оглядывалась через плечо, а Леонар держался в тенях. Им нельзя было видеть друг друга, но продолжали. И когда девушка спускалась к воде, отбрасывая свои волосы назад, появлялся он – как вспышка лунного света. И каждый раз им казалось, что время не шло. Парень видел, как ветер играется с её волосами – тёмными, гладкими, как ночь, и всё время падающими на лицо.

– Твои волосы снова спутались. – Негромко заметил он.

– Ну и пусть. – Усмехнулась Лин, опустив глаза. – Всё равно ты не поможешь.

Он подплыл ближе. Вода колыхнулась у подогнутых коленей девушки. Его ладони поднялись из глубины. Осторожно, будто парень касался сна. Он взял несколько чёрных прядей, провёл по ним пальцами и заправил за ухо девушки. Пальцы задержались на мгновение – чуть дольше, чем было нужно.

– Так лучше. – Полушёпотом, произнёс он.

Она подняла взгляд. В её глазах отражалось свечение, мягкое и холодное.

– Ты стал слишком смелым.

Леонар улыбнулся. В этой улыбке было что-то взрослое и почти опасное.

– Или просто перестал бояться.

Волны стихли, воздух стал плотным, как между вдохом и признанием.

Он заплетал ей волосы – неуклюже, но бережно, а когда концы коснулись её шеи, кожа под его пальцами дрогнула.

Девушка не отстранилась, а лишь тихо выдохнула:

– Всё ещё мешаются?

– Нет. – Ответил он. Голос его прозвучал ниже, чем обычно. – Теперь – нет.

Между ними всё ещё была вода, но казалось, что границ – нет. Леонар хотел сказать ей что-то, но не смог. Просто опустил лицо. Казалось, что он расстроился от того, что, если продолжит смотреть в глаза девушки – утонет без остатка.

Когда она поднялась, её платье тихо зашуршало по мокрым камням. Лин посмотрела вниз, туда, где в воде всё ещё мерцали серебристые отблески его хвоста.

– Мне пора. – Сказала она, будто извиняясь.

Леонар молчал. Он не стал просить остаться и не стал задавать вопросов.

Лин сделала шаг назад, но вдруг остановилась.

– Ты ведь не будешь ждать всю ночь?

Он взглянул на неё – продолжительно, тихо.

Лин чуть усмехнулась – скромно – и исчезла, растворяясь в белом тумане, стелющемся лентами по волнам. Её силуэт таял среди света и воды, пока не остался только звук шагов, глухой и отдалённый.

Леонар ещё долго не двигался. Капли мягко касались его плеч, будто пытались позвать обратно в глубину, но он не слышал их. Он впервые ощутил не холод, а пустоту – странное, едва ощутимое дрожание внутри, будто кто-то вырвал тихий аккорд и оставил лишь отголосок. Парень поднял руку, взглянул на неё – места, где касались её волосы, на пальцах остался едва заметный след блеска от воды. Леонар помнил, как когда-то был мальчишкой, позволившим упасть ей. В этот раз, казалось, что уже падает он.

Спустя время, Леонар опустился под воду, не спеша. Вода сомкнулась над ним мягко, как покрывало. Плыл, глядя ввысь, где поверхность дрожала от отражения луны, и отчётливо осознал – он боится того, что будет с ним, если она уйдет и, если останется.

Ночь вновь упала на стену как мягкий бархат. Луна висела выше, чем обычно, серебряная и холодная, словно око самого моря.

Парень поднялся из глубины, не торопясь. Вода стекала по его плечам тонкими нитями, как дыхание. Он ждал.

Берег был пуст. Ни тени, ни голоса. Только ветер, шевелящий траву, да редкий звук прибоя, разбивающегося о колонны.

Он подплыл ближе, заглядывая в ту самую пустоту между ними, через которую смотрел когда-то мальчиком. Сколько раз он видел там Лин – то смеющуюся, то сердитую, то задумчивую, с подбородком, уткнувшимся в колени. Но сейчас – ничего. Вынырнул чуть выше и прислушался. Мир без Лин был слишком тихим. Леонар провёл рукой по воде, будто хотел стереть отражение луны. Всё вокруг казалось вдруг чужим, даже море и даже воздух. Отчаянно он пытался убедить себя в том, что это просто ночь. Но стоило закрыть глаза – видел её. И вдруг что-то внутри него вспыхнуло. Не гнев – нет. Страх – но сладкий, тянущий.

Метка – слабая, едва светящаяся – дрогнула у основания хвоста, тонкая синяя линия, похожая на отблеск волны. Но второй белой линии, завершающей метку – не было. Парень знал, что это значит, но не сразу осознал. Глубина отозвалась глухим, низким гулом. Словно сама бездна ощутила его дрожь. Он не вернулся в море, а остался у колонн до самого рассвета, глядя в пустоту и ощущая, как внутри, там, где раньше билось ровное море, начинали рождаться беспокойные волны.

Рассвет крался по дворцу медленно, неуверенно, как будто не хотел нарушать покой ночи.

Бледный свет пробивался сквозь тонкий занавес, ложился на мрамор, на хрупкие статуи и стекло. Воздух был влажен, словно в нём стоял запах соли. Лин проснулась внезапно, словно звали по имени. Сначала она подумала, что это только сон, но сердце уже билось быстрее – от странного, невесомого зова, что тянулся где-то издалека. Она поднялась, босыми ногами ступая по прохладному полу. Платье, лёгкое, как утренняя дымка, мягко колыхалось при каждом её движении. Волосы рассыпались по плечам слоями, пряди чуть прилипали к шее от прохлады. Она подошла к окнам и распахнула их. Перед ней открылся мир, где ночь ещё не ушла, а день ещё не пришёл. Море лежало за стеной. Лин замерла, вглядываясь. Сердце отзывалось, будто давно знало этот зов. Что-то под кожей дрогнуло – признание. Ветер донёс морской запах и шевельнул пряди у её лица. Она прижала ладонь к груди, на миг ей показалось, что по ту сторону – стоит чья-то тень. Девушка отступила от окна, а дыхание сбилось. Рассвет стал ярче. Но зов не исчез, он остался где-то глубоко – тонкий, как пульс. Словно этим утром она стала частью чего-то большего и древнего. Лин шла босиком по мраморным плитам. Камень был холодным, и от каждого шага по поверхности тянуло влагой. Сквозь распахнутые двери тянуло ветром – тихим, в котором слышался шёпот волн. Её манило, но не голосом – глубже, будто сама вода тянула её за руку. Она вышла за стену, туда, где свет рассвета едва окрашивал горизонт. И там – среди серебра волн – стоял он. Не двигался, а лишь ждал, как ждёт море луну, зная, что она всё равно вернётся. Лин замерла на краю. Леонар поднял голову и их взгляды встретились. Мир стал прозрачным, лёгким, как дыхание перед словом. Она медленно протянула руки к его лицу – неуверенно, будто боялась разрушить мираж. Парень поймал это движение и аккуратно обхватил её ладони. Его пальцы были холодны от воды, но прикосновение – живое, тёплое. Он поднёс её руки к своему лицу, прижимаясь щекой, словно хотел запомнить её прикосновение навсегда. И вдруг коснулся губами её ладони – почти невесомо.

Время растворилось.

Девушка смотрела на него, и всё, что было сказано без слов, наполнило пространство между ними – как свет наполняет воду.

Он поднял взгляд. И тогда – между дыханием и сердцебиением – их лица встретились. Не в стремлении, – а как две половины одного отражения. Поцелуй был лёгок, как касание ветра, но в нём было всё – узнавание, доверие, возвращение.

Сердце Лин билось быстрее, и внезапно кожа на её шее отдавала лёгким белым свечением.

Метка. Тонкая синяя линия – море – и белая – небо, сплелись в знак бесконечности. Лин не могла оторвать взгляд от этого лёгкого сияния, которое словно дрожало вместе с её дыханием.

Леонар увидел её реакцию и улыбнулся, впервые по-настоящему широко, без тени юношеской робости.

Это признание, обещание и память одновременно. Море и небо, вода и воздух, дыхание и сердце – всё теперь соединялось в едином светящемся узоре.

Тишина вокруг стала плотнее, словно сама природа остановила время, чтобы увидеть этот знак. Их руки всё ещё были сомкнуты, взгляд не отпускался взгляд, и в этой простоте было – доверие, нежность и та самая магия, что с самого начала тянула их друг к другу.

Метка стала символом: сердца были связаны, и никакая граница, никакая глубина не могла это разрушить.

Глава 4

Весть о том, что у принцессы на коже появился странный символ, расползлась по дворцу быстрее звука.

Шёпоты, косые взгляды, сомнения. Кто-то сказал – зло. Другие – знак договора с подводным миром. Слуги переглядывались, не договаривая фраз. Горничная, несшая кувшин с водой, едва не пролила его, когда услышала, как кто-то за её спиной перешёптывался:

«Я видела, как принцесса проснулась в рассвете – в солёном ветре…»

«Кожа светилась! Это клеймо – знак глубины!»

«Неужели море коснулось её? Это к беде…»

К полудню уже знали все.

На кухнях шептались, что принцесса заключила договор с врагом. В высоких залах глупо предполагали – что море выбрало её вместо прежнего подводного наследника. А в коридорах, где вязко расползалось безжалостное эхо, слышалось сухое, хищное слово: предательница. Тишина вокруг стала липкой. Взгляды – острыми. Слова – колкими, даже если были произнесены с улыбкой.

Она шла по коридорам, её шаги отзывались гулом, словно чужим презрением. И в зеркалах отражался не страх – что-то глубже. Смущение, будто само тело стало носителем инородного, неизвестного. Где-то в груди звенел тонкий зов – тот, что не утихал с рассвета. На виски падало лёгкое пульсирующее свечение, скрытое под волосами. Лин пыталась не думать об этом. Но как не думать о том, что так горит прямо под кожей?

К вечеру стража уже вызвала наследницу на допрос.

– Её Высочество, – голос стража был формален, как холодный металл. – Вас просят пройти в нижний зал.

Лин только кивнула. Она не спросила, зачем. Всё и так было очевидным.

Огромный зал, чёрные стены, арки в виде кричащих муз. За столом, в форме полумесяца – советники, приближённые, жрецы. И каждый из них смотрел так, будто пытался понять: кто перед ним – дочь рода или чужая сила, пробравшаяся под кожу, в дворец.

Жрецы в золотых масках – трое.

Перед ними Лин – в мягкой обуви, с распущенными волосами, но метка была чуть видна у шеи.

– Ты – дитя воздуха. Как это могло случиться?

– Кто прикасался к тебе в эту ночь?

Кто-то усмехнулся. Кто-то зашептался. С каждым звуком воздух в зале становился отталкивающим.

– Откуда взяться клейму? – Голос женщины в синем, ледяной, ровный.

Лин не знала, что сказать.

– Я проснулась. И оно было. – Ответила девушка. Сердце стучало глухо, как словно погружённое в воду.

Ни один взгляд не стал мягче. Только недоверие, как запах ладана после обряда. Наследница стояла перед ними, опустив глаза. Голос застревал в горле, объяснения звучали бредом. Никто бы не поверил в то, что это просто… судьба.

Каждое слово тех, кто сидел напротив – как капля, бьющая прямо в сердце девушки. И один из жрецов подошёл ближе:

– Ложь. – Голос хлестнул по воздуху, как удар ладонью по лицу.

Лин вздрогнула, но не от страха – от холода, что прокатился по залу. Маски жрецов блеснули под огнём факелов, и тени отразились на стенах, будто на чёрной воде.

– Никто не получает метку просто так. – Женщина в синем поднялась. Её шаги звенели, словно звук хрусталя. – Глубина не касается тех, кто не нарушил её покой.