Я тебя так ненавижу, что, наверное, влюблюсь

Глава первая

Николаев уснул еще до того, как машина выехала за пределы Москвы. Маша хоть и нервничала, но старалась не выжимать газ, опасаясь, что ее остановят за превышение скорости и помешают осуществить задуманное.

Она обеспокоенно покосилась в зеркало заднего вида. Невозмутимый Егор смотрел в окно, постукивая подушечками пальцев по спинке переднего сидения. Почувствовав, что Маша на него смотрит, он наклонился вперед, осторожно дотронулся до плеча Николаева. Тот не отреагировал. Его голова склонилась на бок, а когда Маша резко затормозила на светофоре, она упала на грудь, стянутую ремнем безопасности. Егор вернул телу Николаева позу безмятежно спящего пассажира и перевел взгляд на Машу.

Обычно Маша выглядела неплохо. Ухоженная, загоревшая, волосы хорошо прокрашены, «уши» над джинсами не висят. Не плохо выглядела Маша. Но не головокружительно. Встречал Егор в своей жизни девок, от которых ком в горле – схватить бы такую, по башке дубиной бухнуть и в пещеру унести. Слишком много Егор таких встречал, что уж говорить. Всех в пещеру не перетаскаешь. Егор усмехнулся по себя. Не говоря уже об уголовной ответственности.

Сейчас Машка явно была не в себе. Даже тушь на верхнем веке отпечаталась – как будто граблями по верхнему веку прошлись. Взмокла что ли? Ну тут удивляться нечему. Придумала себе приключение. К счастью, это не его проблема. Он-то следов точно не оставил.

– Чего он так быстро отрубился? – Егор кивнул на Николаева. – Ты сколько ему таблеток закинула?

Маша тоже посмотрела на Николаева. Виновато. Черт его знает, может, и переборщила. Что она каждый день хороших людей снотворным травит?

В том, что Николаев хороший человек, Маша не сомневалась. Чуть-чуть высокомерный, но хороший. И воспитанный. Таблетки Маша кое-как у себя в кабинете на столе мобильником расколотила. Надо было в порошок, а там большие куски остались. Но Маша рукой махнула, а как только Николаев с непроницаемым, как всегда, лицом вошел в ее кабинет и замер на пороге, она лучезарно улыбнулась, надеясь скрыть за оскалом свои темные мыслишки:

– А не выпить ли нам чаю, Андрей?

Николаев удивленно поднял бровь. Маша и на работе-то редко появлялась, а уж чай/кофе с подчиненными и вовсе никогда не распивала.

– Спасибо, я воздержусь.

Если бы Маше тогда не удалось настоять, то ехал бы сейчас Николаев на своей дешевой KIA в свою маленькую квартирку на окраине Москвы. Но Маша, опешив в первую минуту, быстро нашлась.

– Николаев, не выкаблучивайтесь. Я даже сама его заварю. Будет, что внукам рассказать.

Николаев поморщился, но промолчал. Маша догадывалась, что ее, как бы он сам сказал, «манера выражаться» с его точки зрения заслуживает всяческого порицания. Тоже мне граф наследный. Или принц? Черт с ним. В отместку Маша высыпала таблетки в чашку буквально на его глазах. Отвернулась, конечно, для приличия к окну. Внизу у стоянки возле машины уже дежурил верный Егор. Не ей верный.

– Вам с ядом или без? – улыбнулась Маша еще раз, оборачиваясь и яростно размешивая лекарство, которое никак не желало растворятся. – Да что же вы стоите-то, Николаев? Сядьте.

Все его чертово воспитание. Они уже два года работали вместе, и он ни разу без дозволения (это слово Николаевское Маша произнесла мысленно и причмокнула) не сел в ее присутствии, а стоило ей приподняться в кресле, как он немедленно вскакивал тоже. Такой абсурд. Как в кино, честное слово. Из позапрошлого века.

– Если вы, Мария Игоревна, имеете ввиду сахар, – спокойно уточнил Николаев, проявив как всегда свою знаменитую прозорливость, – то я предпочитаю обычный черный чай. Без добавок.

Никто на свете, даже Егор, не называл ее по имени отчеству. Когда Николаев так к ней обращался, Маше казалось, что он дополнительно подчеркивает свое к ней пренебрежение.

– Ок, – Маша чуть ли не с разбега плюхнулась в кресло. – А чай – огонь! Попробуйте.

То ли из вежливости, то ли еще из-за чего, но Николаев больше не спорил и выпил все.

– Значит, не передумали? – без плавного перехода от предыдущей темы в лоб спросила Маша.

Но он в этот момент как раз добрался до не растворившихся, острых, как крошечные зубки маленькой кошечки, осколков снотворного и, с удивлением покручивая в руках чашку, рассматривал осадок.

Но и тут ничего не сказал. Браво! Какая выдержка, Николаев!

Но вырубился он и правда быстро.

– Сколько ты ему всыпала? – спросил Егор, откидываясь на сиденье.

Маша на секунду отняла руки от руля, чтобы демонстративно развести их в стороны.

– Не знаю. Не считала. А что будет, если я переборщила?

Егор пожал плечами и отвернулся. Маше уже за тридцать, а ведет себя хуже ребенка. О последствиях она не подумала. Может, на Егора рассчитывала? А зря. В конце концов, он работает на ее зятя, а помочь согласился, скорее, по дружбе. Ну еще потому, что Маша слишком много знает о его похождениях в нерабочее время, в которых и сама активно принимает участие. Но она – член семьи. Хоть и та самая паршивая овца в стаде.

Маша обеспокоенно поглядывала на Егора, пытаясь угадать, что он думает и поможет ли, в случае чего, избавиться от тела. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно.

– Я своим сказала, что на эти выхи в Стокгольм лечу, – сообщила она не то Егору, не то сама себе, чтобы убедиться, ничего ли не забыла.

Егор про себя хмыкнул, а вслух спросил, не поворачивая головы – они выехали за город, и машина, наконец, заметно прибавила в скорости, хотя по дороге тянулся хвост, уезжающих в область дачников.

– А этого… твоего никто не хватится?

Николаева Егор знал поверхностно. Тот, хоть и работал в галерее почти восемь лет, ни с кем близко не сходился, на корпоративы не ходил, с вернисажей сбегал сразу после официальных речей, бокала с алкоголем в руки не брал. Закодированный что ли?

Маша включила поворотник, пропустила пару встречных машин, улыбнулась водителю третьей и свернула на проселочную дорогу. Другого места, где спрятать Николаева, кроме как старая дача, оставшаяся в семье с тех времен, как Маша была ребенком, а ее сестра еще не вышла замуж за богатого Толю Кравцова, пожалуй, что и не было. После удачного, мягко говоря, замужества Машиной сестры вся родня постепенно обзавелась симпатичными квартирами в хороших московских районах, а на выходные, если оставались в России, собирались в большом загородном доме Кравцовых. О старой даче, естественно, все давно забыли. Ключи, правда, были у всей Машиной семьи, но представить, что кому-то из них придет в голову именно в эти выходные заявиться в старый, почти заброшенный дом с удобствами на улице, было сложно.

Дорогу со времен Машиного детства, когда дедушкину «копейку» подбрасывало так, что все пассажиры дружно подлетали к потолку, несколько раз ремонтировали. Но грузовики со стройматериалами, шныряющие по ней, начиная с ранней весны, уже к середине июня убивали свежий асфальт. Что говорить о сейчас? В середине октября все было уже совсем плохо.

Бесчувственное тело Николаева мотало из стороны в сторону, что даже Егор сжалился над ним и стал придерживать, хотя и сам с трудом сохранял равновесие.

– Он дышит? – обеспокоенно поинтересовалась Маша, все еще обдумывая предыдущий вопрос Егора.

Егор пощупал пульс и кивнул.

– Живой. Пока. А что ты делать будешь, если твой спящий принц не проснется?

Маша нахмурилась.

– Позову гномов, и они его закопают.

– Безжалостная стерва.

– Спасибо.

Все будет в порядке. Ничего с Николаевым не случится. Если все получится, завтра он уже вернется к своей скучной жизни и будет с благодарностью вспоминать этот эпизод, как самое яркое пятно его биографии.

– Егор, у него в кармане заявление должно быть. Вытащи, пока мы не доехали.

Таблетки стали действовать довольно скоро. Еще до того, как она с помощью Егора довела его до машины. Николаев вдруг занервничал, начал тереть глаза и теребить манжету рубашки, точно прощупывая пульс. Маша поняла, что надо торопиться.

– Значит, Андрей, вы не передумали? – повторила она вопрос, из-под ресниц наблюдая, как он отчаянно борется с туманом, который уже навис над ним, открыв беззубую белую пасть.

– Нет, Мария Игоревна. Все решено. После двухнедельного отпуска я уже не выйду на работу. Все материалы по проекту я вам передал. Проблем быть не должно.

Ага, ни каких проблем. Вот с этого все и началось.

Хотя изначально к Машиным проблемам Николаев не имел никакого отношения. Даже наоборот. Если бы не он, проблем было бы намного больше.

Началось все с того, что семье сестры надоело ее содержать. Нет, конечно, с голоду бы умереть ей не дали. Но, когда Маше перевалило за тридцатник, она стала с подозрением замечать, что родственники во главе с мамой готовят против нее заговор.

Сначала ее так и эдак подбивали выйти замуж. На каждое общесемейное сборище внезапно заявлялась дальняя родственница друзей семьи, у которой совершенно случайно был припасен отличный жених из Ирландии (Швеции, Швейцарии, на худой конец – из России, но тоже перспективный).

В шутку эту историю Маше перевести не удалось. Даже сестра переметнулась в лагерь бунтарей и перестала иронизировать над очередным кандидатом. А после того, как она предложила Маше перестать выкаблучиваться и получше присмотреться к очередному ирландцу, Маша поняла, что в ее жизни грядут перемены.

Перемены ворвались в лице зятя, который внезапно предложил Маше работу в своей галерее. Вообще-то галерея принадлежала его матери, но он уже почти десять лет управлял ею наравне с другим многочисленным бизнесом, которым владела их семья.

Маша обалдела.

– Ты хочешь, чтобы я тебя разорила? – спросила она с привычной ноткой кокетства.

– Ты и так это делаешь, – брякнул зять, но заметив, что Маша надула губы, сразу добавил. – Шучу, кончено. Но тебе определенно пора задуматься о будущем. Не можешь ты всю жизнь по цветкам мотылять?

А почему, собственно, нет? Сказать, что Машу не устраивала ее жизнь, трудно. У нее куча свободного времени, чтобы заниматься своим здоровьем, внешностью, тусить с друзьями. И, к счастью, нет семьи и детей, как у сестры, чтобы отвечать хоть за что-то на этом белом свете.

– Я не справлюсь, – уверенно заявила она, присаживаясь на стол, где ее уже ждал охлажденный бокальчик шампанского.

– Справишься, – не менее уверенно отозвался зять. – Я сделаю тебя начальником выставочного направления. Работа творческая. Тебе понравится.

Маша скривилась. Энтузиазма она не разделяла. В галереи и на выставки любила ходить только в день открытия, чтобы в очередной раз услышать от подруг «как, черт возьми, тебе удается, так классно выглядеть?»

– Кроме того, у тебя будет Николаев, – добавил зять. Он – что идиот свою любимую галерею под откос пустить, доверив ее безалаберной сестре жены?

В тот день Маша впервые услышала о Николаеве. Она сразу представила себе скучного старикана в советском сером костюме, с дебильной бородкой, бабочкой на шее и неиссякаемым энтузиазмом касаемо всего, что хоть как-то связано с искусством.

– Кто это? – скорее, чтобы поддержать разговор, спросила Маша. Она до последнего всерьез не верила, что сестра способна ее так подставить.

– Нормальный мужик. В галерейном деле разбирается лучше меня. Решит даже те вопросы, которые нельзя решить. Ценнейший специалист.

Когда спустя неделю Маша, к своему неприятному удивлению, все-таки заняла кабинет начальника, первым, кого ей представили, был Николаев. Никакой не старик. Бороды и бабочки тоже не наблюдалось. Высокий, статный, темноволосый, с идиотской старомодной прической и небольшими баками. Он действительно носил костюмы, но не советские деревянные, а элегантные тройки, всегда безупречно сидящие на нем. Иногда позволял себе вместо рубашки под пиджак надеть футболку.

С Машей Николаев с первого дня держался вежливо, но холодно. Ее слабые попытки пофлиртовать, не замечал.

Завидовал, небось, что Маша, а не он стала начальником.

Впрочем, Маша не особенно расстраивалась. Николаев оказался ее спасательным жилетом. За все два года работы в галерее, Маша даже не попыталась вникнуть в организацию самой захудалой выставки. Все делал Николаев. Встречался с художниками, дизайнерами, занимался таможней и монтажом. А Маша привычно блистала на вернисажах.

Так было до этого понедельника. Николаев позвонил и напросился на аудиенцию. Да-да, он так и сказал – аудиенцию. Умора же, да? Не подозревая подставы, Маша приехала в галерею и огребла лопатой по голове.

Николаев оказывается получил заманчивое предложение от одной весьма уважаемой галереи в Амстердаме, поэтому в срочном порядке берет отпуск за свой счет, на входные уезжает на встречу с будущими работодателями, а сюда, с вероятностью 99 % не вернется.

От такой наглости Маша чуть мимо кресла не села.

– А как же Дали? – домашние ей все уши прожужжали про выставку графики Сальвадора Дали, которая должна стать самым серьезным проектом их галереи за последние годы. Маша, естественно, всю информацию пропустила мимо ушей.

– Материалы по проекту я вам выслал. Проверьте почту. Проблем быть не должно. Всю подготовитьельную работу я сделал.

Маша притормозила у шлагбаума, дождалась, пока охрана, поздоровавшись, откроет дорогу, и заехала в поселок. Николаев по-прежнему мирно спал на переднем сиденье. А в воздухе все еще витал неприятный вопрос Егора.

Действительно – хватится кто-нибудь на свете блестящего специалиста по галерейной работе Николаева, или он никому на фиг не нужен?

– Родителей у него точно нет, – размышляя, заговорила вслух Маша. Егор встрепенулся. Он уже давно потерял нить разговора и не без удовольствия строил планы на вечер. – В Амстердаме просто решат, что он передумал принимать их предложение. Девушка.., – Маша задумалась. – Егор, как думаешь – есть у Николаева девушка?

Егор вспомнил, что несмотря на все усилия, так ничего и не узнал о личной жизни Николаева, и поморщился. Его это подбешивало. Ну не бывает таких людей, чтобы возникали в девять утра на работе, точно ниоткуда, а в шесть исчезали, растворяясь в переулках Москвы. Николаева даже обсуждать перестали. Иногда Егору казалось, что Николаев – человек-невидимка. Он как-то попытался выяснить его прошлое, но Кравцов его осадил: «Не надо. Спугнешь еще. Меня все устраивает. Не лезь в это дело». Егор и не полез.

– Понятия не имею, – ответил егор Маше. – Но, если девушка имеется, думаю, она тебе скандал почище этого закатит.

Ха-ха. Скандала от предполагаемой девушки Маша не боялась. Главное, чтобы Николаев закончил проект с Дали. А потом пусть катится, хоть к девушке, хоть на Майорку.

– Не понимаю – оно тебе надо? Еще под суд за похищение пойдешь, – покачал головой Егор. Он никогда не был на Машиной даче, но, когда она остановилась возле высокого дощатого забора, когда-то имевшего насыщенно-зеленый цвет, догадался, что они прибыли.

– Егор, не смеши меня, – Маша посмотрела на себя в зеркало, обнаружила, наконец, черные разводы на веке, послюнявила палец и начала сосредоточенно их оттирать. – Не мне тебе рассказывать, какие связи у Толи. Он никогда не позволит, чтобы сестра жены была замешана в какой-то темной истории. А если Николаев будет ерепениться, я скажу, что он все эти годы ко мне приставал, а уходит – потому что обесчестил.

Егор бросил на Машу быстрый взгляд и понял, что она не шутит. Сделает, как сказала. Даже на секунду не задумается о последствиях. Жаль мужика, конечно. Хотя нет, плевать.

Наскоро приведя себя в порядок, Маша перегнулась через Николаева, открыла бардачок и, недолго покопавшись в обычном женском хламе, достала связку ключей.

– Откроешь ворота?

Под ногами хрустел рыжий гравий. Чистая для городского жителя тишина прерывалась редкими вскриками птиц и шелестом степительно желтеющих листьев под натиском теплого октябрьского ветра. Не без удовольствия вдыхая пахнущий дымком загородный воздух, Егор дошел до ворот, вставил самый большой ключ в замок, поднажал и толкнул дверь. Ворота оказались тяжелые. Пока он открывал створки, чтобы машина могла свободно заехать внутрь, даже вспотел. Давненько физической работой заниматься не приходилось. Позади взревел мотор.

Егор посторонился, с интересом осматривая двор. Посреди высокой травы росли яблони и груши. На земле валялись гнилые яблоки вперемежку с еще съедобными, поздними сортами. Возле высокого и даже на вид скрипучего крыльца, покрытого, как и забор, выгоревшей и потрескавшейся зеленой краской, росла очевидно еще в детстве сестер посаженная ель. Теперь она вымахала выше двухэтажного дома, раскидывая вокруг уютную мохнатую тень.

Послышались негромкие шаги. Маша, оставив Николаева в машине, подошла к Егору, с любопытством оглядела сад и дом.

– А ведь когда-то я думала, что это самое прекрасное место на свете. Вон там, – она махнула рукой в противоположную сторону участка, – росли две березы. На них отец в начале лета вешал гамак. Да… уж… это тебе не особняк Кравцовых.

Егор пожал плечами, как бы говоря, что это не его дело, хотя место ему определенно нравилось. Впрочем, он тут ненадолго.

– Что теперь? Я еще нужен? – спросил он Машу, выразительно посмотрев на часы.

– Естественно! Как я его, по-твоему, сама в дом втащу?

Хотелось ответить что-то резкое, но Егор сдержался. Еще максимум минут десять, и он укатит отсюда. Пусть сама со своим приключением разбирается.

– Ты забрал у него заявление? – вдруг вспомнив, спросила Маша.

Вместо ответа Егор вернулся к машине, взял с заднего сидения все, что нашел у Николаева во время дорожного обыска. Сложенное вчетверо заявление, мобильный телефон, портмоне, носовой платок с вышитыми вручную инициалами А.Н., гребень, сделанный под старину и… и, собственно, все.

– Вот жлоб! – негромко рассмеялась Маша, увидев платок. – Нет, ты когда-нибудь видел, чтобы взрослый мужик вышитые платочки с собой таскал? Да он просто чокнутый.

Не желая вступать в обсуждение личности Николаева, Егор хотел, было, передать Маше вещи похищенного, но та энергично замотала головой.

– Нет, нет, нет. Будет надежнее, если ты все это с собой увезешь. Когда вернешься за нами послезавтра, вернешь ему, – она задумалась. Насколько была способна. – Нет, мобильник мне оставь – вдруг его все же кто-то будет искать. Хочу быть в курсе.

Не говоря ни слова, Егор передал Маше мобильник, вернулся к машине и забросил вещи Николаева обратно.

– Куда его? – спросил он в нетерпении. На вечер у Егора были планы, отказываться от которых по Машиной прихоти не хотелось.

– Дай подумать, – Маша наморщила лоб. – Давай на первый этаж – там при кухне маленькая комната есть с кроватью. Чтобы тебе не далеко тащить было, – она мило улыбнулась, но эта улыбка вызвала у Егора отвращение, смешанное с презрением.

– Открывай дом. Я пошел за ним.

Видимо, Маша почувствовала его настроение, потому что, не споря, легко поднялась по ступенькам, которые действительно поскрипывали, на крыльцо и открыла дверь.

Тяжелый сырой воздух с облегчением вырвался из заточения. Маша зажала нос пальцами и вошла.

Сколько она не была здесь – два года, пять? Прикинула в уме и пришла к выводу, что почти семь. На кухонном столе стояла неубранная во время последнего визита чашка. Рядом открытый графин, вода из которого давно испарилась. Резиновые сапоги разных размеров валяются при входе. Маша чуть не запнулась о них, когда устремилась проверить, есть ли замок в той комнате, куда она предложила временно послелить Николаева.

Крошечная комнатушка – чуть побольше кладовки. Кроме кровати только стопка детских книг и журналов в углу на полу, покрытая, как салфеткой, слоем серой пыли и трупиками ос. Малюсенькое окошко под потолком даже на половину не освещает комнату. В общем то, что надо.

Услышав позади шум, Маша обернулась. Егор, закинув одну руку Николаева себе на шею, втащил его в дом, неуклюже ударив спящее тело о косяк. Ноги Николаева безвольно волочились по грязному полу.

Маша проявилась заботу, стряхнув ладошкой грязь с покрывала, и с досадой посмотрела на почерневшую враз руку.

– Клади сюда его.

Сжав зубы, Егор сделал последний рывок и почти бросил Николаева на кровать. Все пространство вокруг окутал ядовитый туман взлетевшей вверх пыли.

– Слушай, он у тебя если от снотворного не окочуриться, точно здесь задохнется, – предупредил Егор, когда Маша, надежно заперев Николаева, вышла его проводить.

– Так ему и надо, – отмахнулась Маша. – Значит на связи? Послезавтра я тебя жду. Если произойдет что-то непредвиденное – позвоню. Эй, – окликнула она Егора, вспомнив что-то в последний момент. Возьми мою толстовку с капюшоном – чтобы у охраны меньше вопросов было.

Последних слов Егор, усевшись на Машино место за рулем, слушал в пол уха. Кофту взял автоматически.

Он прикидывал, за сколько доберется до города, если будет ехать, по крайней мере, в два раза быстрее, чем тащилась Маша.

Уезжая, он ни разу не посмотрел в зеркало заднего вида.

Однако все сложилось совсем не так, как планировала Маша.

На другой день Егору с утра позвонил встревоженный шеф и сообщил, что на даче тещи случился пожар.

«Сгорело все на хрен. Там никого нет, но съезди, проверь на всякий случай, как и чего. Страховки на дом, конечно, нет. Эх!»

Егор собрался за три минуты. На дачу он помчался на своей машине. Машину Маши еще вчера оставил во дворе возле ее дома, и сейчас радовался своей предусмотрительности. Все-таки не зря он свой хлеб ест.

Знакомая дорога заняла у него гораздо меньше времени, чем накануне. Возле зеленого забора его встретила небольшая кучка людей во главе со вчерашним охранником. Егор прикинул, что видеть его, а, тем более, узнать, охранник не мог – заднее стекло было затонировано, а на выезде, сидя на водительском кресле, он был в Машиной толстовке. Как удачно ей в голову пришла мысль от дать ему свою вещь.

Прошло меньше суток, а дача изменилась до неузнаваемости. От деревянного дома остался черный труп с пустыми глазницами. Рядом вместо красавицы-ели торчала обугленная палка.

– Хозяйка вчера приезжала, – рассказал охранник Егору, узнав, что тот прибыл как доверенное лицо семьи. – Вроде с мужиком каким-то. Только очень быстро уехала. Может, включила что, да впопыхах выключить забыла? Пожар долго мы тушили. Но спасти-то, конечно, ничего не удалось.

– А внутри никого? Вы проверяли? – сдерживая волнение, спросил Егор.

– Все чисто. Ну как чисто. Грязно, конечно. Просто так говорить принято, что все чисто. Я в кино видел.

Вздохнув, Егор решил сам удостовериться, что внутри обгоревшей дачи нет тел Маши и Николаева. Оставив болтливого охранника на улице с дачниками, он с опаской вошел внутрь.

Второй этаж и крыша выгорели начисто. Кое-где сохранились обугленные балки, над которыми висело необыкновенно синее небо.

Осторожно ступая по обугленному полу, Егор исследовал останки дома и пришел к выводу, что ни Маши, ни Николаева тут действиетльно нет. Он в очередной раз набрал Машу, но вежливый женский голос терпеливо сообщил, что набранный им номер недостуен. Что здесь вообще происходит? Или не так – что здесь произошло и куда они делись?

Ответа на этот вопрос Егор так и не нашел. Как, впрочем, и полиция, которая потом еще много лет под натиском Машиных родственников пыталась разыскать ее следы.

С Николаевым история вышла странная. Егор первым делом избавился ото всех его вещей, опасаясь, что, если их у него найдут, он станет первым подозреваемым в деле об его исчезновении. Однако выяснилось, что фактически Николаев никогда и не существовал. Исчезать было некому.

Его паспорт оказался поддельным. С квартиры, которую Николаев снимал восемь лет, он накануне похищения вывез все вещи. Друзей и знакомых у него не было. Совсем. Подозрения Егора, что на работу Николаев приходил ниоткуда были не такими уж фантастическими.

2 глава

Проводив Егора, Маша не торопилась возвращаться в дом, где под замком спал Николаев. Она бесцельно бродила по участку, невольно вспоминая, казалось, навсегда стертые из памяти эпизоды своего детства. Нашла пеньки от тех самых берез, на которые отец крепил гамак для дочерей, не удержалась и попробовала не опасное на вид яблоко с земли – кислятина! И как им только раньше нравилось? Ведь чуть ли не дрались с сестрой за первые яблочки.

День, тем временем, угасал, благородно уступая место раннему осеннему вечеру. Маша, отдавшая толстовку Егору, начала зябнуть. Если не затопить печь, ночью они с Николаевым задубеют.

За домом, в конце участка, стояла старая поленница. Там же хранились отцовские инструменты, поэтому раньше она всегда запиралась на замок. Сейчас заржавелый замок валялся на земле. Дверь в поленницу была приоткрыта – очевидно кто-то из соседей (а, может, и пришлые) нередко заглядывали сюда поживиться. И действительно, почти все отцовские сокровища, которые он так трепетно оберегал, исчезли. Да и дров заметно поубавилось. Но Маша не расстроилась. На сегодня им хватит.

Печь Маша топить умела. Спасибо папе. Выбрав несколько сухих поленьев, она отнесла их в дом. На кухне стемнело раньше, чем на улице. Маша щелкнула выключателем и обнаружила, что электричества нет. Сюрприз неприятный. Но где-то наверху должны быть свечи. Заодно поищет что-нибудь из старых маминых вещей для утепления.

Прежде чем подняться на второй этаж, Маша прислушалась. Из каморки, где лежал Николаев, по-прежнему ни звука. Сколько можно спать, с досадой подумала она. Задерживаться здесь дольше, чем на ночь, она не планировала. Хотя, если говорить совсем откровенно, четкого плана у Маши не было изначально. Одно она понимала – надо не допустить, чтобы Николаев умотал в Европу. Если он пропустит собеседование, и ему ничего не останется, как вернутся к своей хорошей зарплате в галерее Кравцова.

Второй этаж состоял из одной-единственной комнаты, обшитой деревянными панелями. Кроме кровати, шкафа и старого письменного стола тут не было ничего. Когда-то здесь жила мама.

Маша нашла в столе пару свечей, порылась в шкафу – ничего пристойного, кроме длинного приталенного вельветового плаща, тысячу лет как вышедшего из моды, она не обнаружила. Взяла плащ и спустилась вниз.

За то короткое время, что она провела наверху, на кухне окончательно стемнело. За окном, кутаясь в бордовую шаль, как одинокая цыганка, пряталось за забор солнце.

Маша зажгла свечи, уложила поленья в печь, предварительно открыв створку, чтобы не угореть, и пошла на улицу, собрать мелкий хворост для розжига.

Вернувшись, она остолбенела на пороге.

Спиной к ней стоял Николаев. Глядя в замутненное временем зеркало он неторопливо приводил себя в порядок.

Такого поворота Маша не ожидала. Первая мысл – трусливо сбежать. Она попятилась, но ветки валежника зацепились за косяки дверного проема, и Маша шумно застряла. Достаточно шумно, чтобы Николаев поймал ее отражение в зеркале. Он неторопливо, не слишком удивленно, обернулся и едва заметно склонил голову в знак приветствия.

– Здравствуйте, Мария Игоревна. Снова.

Маша открыла рот, закрыла, и, наконец, выдавила из себя:

– Привет. А что вы… что вы тут делаете?

Николаев усмехнулся, медленно обвел слабо освещенную свечами кухню взглядом, в котором даже в полутьме Маша не увидела интереса, а, скорее, демонстративное равнодушие, посмотрел на топливо, который Маша все еще крепко держала и руках, и без видимых признаков беспокойства сказал.

– Вы имеете ввиду, как я оказался в этом доме? Очевидно – вашем? – интонация у него была вопросительная и одновременно утвердительная, поэтому Маша, с неудовольствием чувствуя все нарастающий страх, не ответила, прилагая немалые усилия, чтобы не опустить глаза под его взглядом. – Думаю, виной всему ваш чай. К слову сказать, отвратительный. Или, – невозмутимо продолжил он, – вас большее волнует, почему я здесь, а не в той пыльной конуре, где вы меня любезно оставили?

Страх нарастал. В этот момент Маша поняла, что совершенно не знает стоящего перед ней человека. Кто такой этот Николаев? Одно ясно – врать ему бесполезно. Надо играть в открытую.

– Да, – громко, чтобы выглядеть более решительной и смелой, сказала Маша. – Что вы делаете на кухне? Я же вас заперла.

– Значит, недостаточно хорошо заперли, – лениво отозвался Николаев. – Печь собираетесь топить? На вашем месте я бы этого не делал.

Маша вспыхнула.

– Вы еще мне будете указывать, что делать! Вы, кажется в Европу бежать собирались, – фыркнула она и отважно двинулась к печке. Чтобы растопить ее Маше надо было повернуться к Николаеву спиной. И она рискнула.

– Очень не советую, – все так же спокойно повторил Николаев. Маша не ответила, деловито ломая ветки, распихивая их между поленьев и всем видом показывая, что совершенно не боится. – Впрочем, это не мое дело, – Маша почувствовала движение за спиной, напряглась, но не обернулась. – Подскажите лучше который час. Мой телефон, если не ошибаюсь, теперь у вас. Как и остальные вещи.

Это непробиваемое спокойствие пугало больше, чем крики и угрозы. Николаев не спрашивал, ни почему она притащила его сюда, ни что собирается делать. Казалось, его это совсем не волнует. Но разве такое возможно?

Щелкая зажигалкой, Маша прикинула, что если она достанет свой мобильный, то он наверняка отнимет его. Физически Николаев сильнее. Поэтому Маша как можно небрежнее пожала плечами.

– Судя по тому, что солнце уже село – больше шести точно, – огонь быстро охватил сухой валежник, и вскоре на кухне стало гораздо светлее. – А что? На электричку опаздываете? – Маше даже удалось усмехнуться. – Тогда облом. Нету тут никаких электричек.

Когда Николаев заговорил, голос его прозвучал серьезно, как никогда.

– Мария Игоревна, вы должны немедленно уйти.

– Чего?

Развернувшись, Маша, не веря своим ушам, уставилась на Николаева. Он серьезно предлагает ей свалить из собственного дома? Нет, конечно, его чудесное освобождение, несколько изменило Машин боевой настрой, но не настолько, чтобы мириться с откровенной наглостью.

– Вы пыли передышали? – уперев руки в бока, пошла на Николаева Маша. – Никто никуда отсюда не выйдет, пока вы не передумаете уходить из компании, – раскрыла она перед ним карты, но тут же поняла, что он ее не слушает. Сделав шаг вперед, он молча схватил Машу за локоть и потащил к двери. Когда Маша сообразила, что проходит, он почти доволок ее до выхода. Она попробовала вырваться, но оказалось, что весь из себя интеллигентный Николаев имеет железную хватку, и на том месте, куда вцепилась его рука, наверняка останется синяк.

В последний момент Маша ухватилась за перила лестницы, ведущей на второй этаж. И только так ей удалось остановить Николаева. Занятая борьбой, она не заметила, как на кухне поднялся невесть откуда взявшийся ветер. Сначала он пробежал по полу как веник, наскоро убирающий мусор, потом встрепал тюлевые занавески на окне, набрал силу, отогнул край плотной клеенчатой скатерти и, наконец, минуя Машу, добрался до Николаева.

– Черт, – выругался он в несвойственной манере. – Да, что же вы, Мария Игоревна, за человек такой! Говорю же вам – уходите отсюда немедленно.

– Никуда не пойду, – закричала Маша. И тут – только тут – она сообразила, что пытается перекричать ураган. – Ураган? Торнадо? В Подмосковье? В запертом доме? Где-то открыто окно?

Маша перевела вопросительный взгляд на Николаева и обомлела. Порывистый ветер шныряющий, как наглый грабитель на глазах хозяев по кухне, захватил Николаева в кольцо, вздыбил его всегда тщательно приглаженные волосы, растрепал одежду. Николаев отпустил Машу, дико огляделся вокруг, увидел лестницу и, тащя, как кандалы, все увеличивающуюся воронку вокруг себя, пошел наверх, цепляясь за перила.

Освободившись, Маша прикрылась рукой от раскрытой газеты, которая летела прямо на нее, и, жмурясь, пошла искать открытые окна, чтобы остановить этот беспредел.

Но тщетно. Все было плотно заперто, ни одной щелочки. Более того, на улице не было и намека на бешеный ветер – там ничем и никем не потревоженные, мирно погружались в сон укутанные в осень деревья.

Проходя мимо комнатушки, где вечность назад она оставила спящего Николаева, Маша увидела, что замок на двери висит не тронутый. Она даже дернула его для верности. Заперто. А ключ по-прежнему лежит в кармане джинсов.

– Николаев! – завопила Маша что есть мочи. – Вы меня обманули. Дверь заперта. Как вам удалось сбежать?

Не дождавшись ответа, она побежала наверх.

Николаев стоял возле лестницы в центре воронки, внутри которой вспыхивали и гасли лучи, похожие на электрические. На секунду Маше показалось, что он протянул к ней руку, как бы прося о помощи. Маша стояла близко и автоматически схватила ее, тут же оказавшись внутри воронки рядом с ним. Последнее, что она услышала, был его слабый шепот: «Бегите, Мария Игоревна, бегите».

Тем временем, внизу ветер все не утихал. Мимоходом он приоткрыл тяжелую чугунную печную заслонку, из которой немедленно выпала горящая ветка. Ветер подхватил ее и, распаляя, бросил на занавеску. На скатерть он опрокинул свечу. Уже через несколько минут кухня ярко полыхала, освещая последние минуты жизни старого дома.

3 глава

Первое, что почувствовала Маша, очнувшись, была нестерпимая жажда. Казалось, ее тело онемело, иссушилось и еще скоро пойдет мелкими трещинами, как испепеленная солнцем земля после многодневного зноя. Не открывая глаз, Маша попробовала разлепить губы и позвать на помощь, но не смогла даже застонать.

Тогда она попыталась пошевелиться, и обнаружила острую, но приятную боль в мышцах, словно перезанималась накануне в тренажерном зале.

Еще было очень холодно, ярко пахло хвоей, свежей стружкой и, кажется, навозом. Где-то высоко звенели и поскрипывали, покачиваясь от ветра, деревья, а сбоку, похожий на шепот сосен, трещал приглушенный разговор.

Маша опустила ладонь с груди на землю и с удивлением нащупала снег. Снег – это же вода, мелькнуло у нее в голове. Собравшись с силами, она сгребла его коченеющими пальцами и поднесла ко рту. Снег медленно таял у нее на губах. Но даже этой малости хватило, чтобы Маша почувствовала облегчение.

И в этот момент кто-то мягко поцеловал ее в нос огромными губищами. Щеку кольнула жесткая щетина. Пахнуло несвежим дыханием, теплом и травой. Маша открыла глаза и увидела прямо над собой добрые внимательные глаза рослого коня.

Вторая попытка закричать вылилась в тихий писк. Маша попробовала отстраниться от внезапного кавалера, и тут раздался громкий на фоне тишины свист.

С ветки неохотно вспорхнула птица, осыпав Машу приятными снежными брызгами. Конь с явной неохотой поднял голову, фыркнул, нетерпеливо тряхнул гривой и побрел к хозяину… очевидно.

– Да вы пейте, пейте, барин, – услышала Маша и встрепенулась. При слове «пить» она представила запотевшую бутылку, только что извлеченную из наполненного льдом ведра, сжала зубы и, стараясь не обращать внимания на боль, приподнялась на локте.

Мельком оглянувшись, она обнаружила, что лежит в лесу на небольшой поляне, припорошенной ранним снегом, из-под которого торчит местами еще зеленая трава, между раскидистой елью и обильно ветвистым, но почти голым и колючим кустом. По другую сторону куста, который скрывал благодаря вышеуказанной ветвистости Машу почти полностью, сидел Николаев и жадно пил из фляги. Рядом на коленях перед ним стоял стильный мужик с модной всклокоченной бородой, одетый в просторную рубаху-косоворотку (стиляга!), и причитал.

– Эко вас пробрало! Верно, тяжкая была переброска? Да вы пейте, пейте на здоровье.

Николаев отнял флягу ото рта и поморщился.

– Да нет. Жажда, верно, из-за таблеток, которые мне эта идиотка в чай подмешала.

Мужик удивленно хлопнул глазами, которые были почти не видны из-за густых суровых бровей.

– Каких-таких таблеток, барин?

Николаев отмахнулся.

– Долго рассказывать, – поднял руку, точно хотел посмотреть на часы, потом, вспомнив, что их нет, спросил. – Какой сегодня день?

– Воскресенье, – не задумываясь, ответил мужик, точно ждал этого вопроса. – Я вам тут кафтан, тьфу-ты, сюртук принес. А то у нас морозы нынче ударили. Чаю бы вам горячего надо. Может, как обычно, телепортнетесь? Околеете ведь, пока до дому доедем.

– Ничего, – покачал головой Николаев. – Огляжусь, как раз. День какой, спрашиваю? Число, год?

Мужик расплылся в улыбке, сделавшей его неопределенного возраста лицо значительно моложе.

– Вот оно вы об чем! Все в порядке. Как и предсказывали – 14 октября 20-го года. Всего восемь дней вас дома не было.

Николаев легко встал на ноги, отряхнулся, провел ладонью по волосам, сбив застрявший на макушке желто-серый листик.

– Предсказывают, Егор, гадалки, сколько повторять. А у нас точный расчет.

Не желая спорить и явно испытывая особую радость при виде Николаева, мужик, не переставая улыбаться, закивал.

– Ага. Ах, как же хорошо, что вы вернулись, барин. Теперь по-новому заживем. Жаль, батюшка ваш не дожил. Гордился бы вами, – и тут его внимание привлек хруст – это Маша, слушая и ничего не понимая, ухватилась в волнении за ветку и сломала ее. – Что это? Волк?

Волк? Маша на всякий случай оглянулась.

– Нет, – сам себе ответил мужик. – Волка бы Гнедой учуял.

Не глядя на кусты, за которыми пряталась Маша, Николаев неторопливо, как делал все, черт его возьми с его медлительностью! – снял пиджак, надел вместо него сюртук, поверх которого накинул плащ, и ответил Егору.

– Нет, это не волк. Думаю, это Мария Игоревна в себя пришла. Мария Игоревна, вы как? – позвал он Машу.

– Пить охота, – больше не скрываясь, ответила Маша. Кое-как поднявшись в полный рост, она, чуть прихрамывая, пошла, продираясь прямо сквозь кусты, к Николаеву и вытаращившему на нее глаза бородатому Егору.

– Вот так чудо-юдо, – не сдержался Егор, но поймав на себе укоряющий взгляд Николаева, закрыл рот ладонью.

Тем временем, Николаев сделав пару шагов Маше навстречу, взял ее под локоть, помогая идти.

– Ушиблись?

– Черт его знает, – буркнула Маша. – Мы как сюда попали? И кто это? – она кивнула на Егора, который по-прежнему зажимал рот рукой, но заставить себя не пялиться на Машу во все глаза не мог. Очевидно, очень она живописно выглядела. Жалко, зеркала с собой нет. Свободной рукой она пригладила волосы, но те, завившись от влаги, упрямо торчали, как им вздумается.

– Егор, – между делом, представил Николаев бородача, взял флягу, которую до этого бросил на землю и передал Маше.– Пока это все, что есть.

Маша выцедила несколько капель.

– Могли бы и побольше оставить, – буркнула она. – Где мы?

– Формально – под Москвой, – уклончиво ответил Николаев, как-то странно на нее посматривая.

Чего уставился?!

Уже хорошо. Значит, сейчас они вернутся на дачу, а потом… А что потом?

Маша уныло посмотрела на бородача и поняла, что от первоначального плана придется отказаться. С двумя взрослыми мужиками ей никак не справится. Тем более, есть подозрения, что тип этот – не тебе воспитанный Николаев – церемониться не будет, и даст ей леща в ответ.

– До дачи моей далеко? – спросила она, стараясь сохранять достоинство и делать вид, что совершенно не удивлена происходящим. И, уж тем паче, не боится.

Более чем далеко, – все также чего-то не договаривая, ответил Николаев. – Но зато здесь рукой подать до моего дома. Нам нужно согреться и подумать, как быть с вами дальше.

Тут Маша бросила на него обеспокоенный взгляд. Ну, конечно. Там, на ее даче, он каким-то образом вызвал на подмогу своего друга, и теперь будет мстить за похищение.

– Меня будут искать, – предупредила она, неприятно удивившись, как тоненько прозвучал ее голос. – И обязательно найдут. Тогда вас, Николаев, ждут большие неприятности. Может, даже посадят.

К ее удивлению, Николаев, прежде чем ответить, горько усмехнулся.

– Увы, Мария Игоревна, но вас уже никто и никогда не найдет.

В подтверждение его слов конь лихо заржал, а бородатый Егор еще выразительнее уставился на Машу, которая, в свою очередь, обвела их всех неторопливым и, как она надеялась, презрительным взглядом, после чего, криво усмехнулась.

– Так я и знала. Мстить будете. Но, если честно, я удивлена, – Маша уже придумала, на что сделает ставку, и незамедлительно приступила к исполнению своего плана. – Вы, Андрей, казались мне таким возвышенным, благородным. А, оказывается, что чести у вас и нет, – заметив, что Николаев собирается возражать, она упреждающе подняла руку. – Подождите. Я не закончила. Понимаю ваши чувства. Я напоила вас снотворным, – Николаев поморщился, а Маша попыталась изобразить раскаяние, – да, что уж теперь скрывать. Я напоила вас снотворным, притащила к себе на дачу. Но! Вы сами меня к этому принудили, – из Маши поперли возвышенно-книжные слова, которые сразу захотелось запихнуть обратно. – Вы же прекрасно знали, что мне самой эту выставку никак не организовать? Ну знали же? – на этот раз она сделала паузу, чтобы дать Николаеву возможность ответить и тем самым получить обратно мяч. Пусть устроит скандал. Тут Маша будет в своей стихии.

Однако Николаев ее снова удивил. Он вытерпел и ничего не сказал. Только, склонив голову на бок, продолжал внимательно на нее смотреть. И что самое мерзкое – смотреть с жалостью. Пусть себя пожалеет, культурный пижон!

Так и не дождавшись ничего вразумитильного, Маша продолжила, но уже не так уверенно (хотя сей факт она пыталась скрыть, чтобы не доставлять ему удовольствия).

– Будем считать, что знали. И бросили меня на произвол судьбы. Но теперь-то, теперь, когда вы все равно опоздали на встречу со своими нидерландцами, давайте обсудим условия вашего возвращения в галерею.

Изначально Маша не собиралась обсуждать с Николаевым никаких условий. Ей казалось, что, потеряв перспективу зарубежной работы, он будет рад, если его просто не уволят. И мысленно она видела себя в роли благотворительницы, благородно принимающей его обратно: «Я сделаю вид, что ничего не было. И Кравцов не узнает о вашем предательстве. Не надо, не стоит целовать мне руки. Не унижайтесь так, Николаев».

Но его удивительное равнодушие к главному предмету беседы поколебало былую уверенность. Придется торговаться.

– Итак, – продолжила Маша, откашлявшись. – Удерживать меня в заложниках смысла у вас нет никакого. Давайте поговорим, как разумные люди.

Молчавший по воле Николаева все это время Егор, не выдержал, отнял ладонь ото рта и, выпуская едва видимый морозный пар, разразился длинной и, с точки зрения Маши, эмоциональной речью.

– Вы эту заразу, Андрей Александрович, с собой притащили что ли? Ай-ай-ай. Ух, и страшилище. Вот матушка-то ваша расстроится. Уж, почитай двести лет такого не было. Как не аккуратно, не слажено. Но вы только слово молвите, – резко обернулся он к Николаеву и неожиданно согнулся в поклоне. – Я ее сейчас легонечко придушу, а потом тут, под елью и прикопаю. Никто ничего не узнает. А? Зачем матушку огорчать? Лады? – с надеждой поднял он на Николаева добрые глаза, полные обожания и преданности. – А, если вам не гоже на это смотреть, так и вовсе без вас управлюсь. Не сомневайтесь, Андрей Александрович! И матушке вашей слова не скажу. Вот те крест, – тут он и вправду осенил себя крестом и наклонился еще ниже.

Маша забеспокоилась. Чересчур убедительно бородатый Егор шутил относительно ее удушения. Настолько убедительно, что маленькая капелька холодного пота, петляя, потекла по спине вниз. Маша перевела вопросительный взгляд на Николаева.

– Ваш друг всегда такой остроумный? Нет, – Маша почувствовала, что начинает оправдываться, но остановиться уже не могла, – я и сама за любой кипишь, но это реально не смешно. Чего вы молчите? Сколько вам надо? Я договорюсь и вам повысят зарплату, – черт, черт, черт – нельзя так с похитителями разговаривать. В кино, таких, как она убивают первыми. Маша очень на себя злилась.

Егор, тем временем, упрямо продолжал гнуть свое.

– Барин, да она и мучиться не будет. Это ж в таком чудном месте смерть принять – удовольствие одно!

В «чудном месте» стало уже совсем темно. Фигуры на поляне потеряли все свои краски и превратились в угрожающие черно-белые тени. Утомившийся конь нетерпеливо переступал на месте с ноги на ногу, ожидая, когда хозяин, наконец, соберется домой. День растворился, и острые на фоне обманчивого спокойствия ночи звуки, распаляли и без того, напряженную беседу.

– Скажите вашему другу, – не выдержала Маша, – чтобы замолчал. Он меня пугает.

Николаев все еще не торопился с ответом, точно тщательно его обдумывал. Но, в конце концов, принял решение и прицыкнул на Егора.

– Все, довольно барышню пугать. Домой поехали. Поздно уже.

– Да я-то что, – расстроенный неласковым тоном Николаева пробурчал Егор. – Вот матушка ваша, что скажет?

– Куда это мы поедем? Ко мне на дачу? В Москву? – Маша перебила Егора и подошла так близко к Николаеву, что тот был вынужден отстраниться.

И, тем не менее, он стоял совсем рядом, глядя на ее сверху вниз. Когда он протянул к Маше руки, она непроизвольно выставила вперед локти, защищаясь. Но Николаев только накинул ей на голову капюшон. И сразу же отступил.

– Так лучше… Сейчас, конечно, темно, но внимание к вашим волосам лучше не привлекать. Еще за ведьму примут. Тут народ темный живет.

– В смысле? – возмутилась Маша из-под капюшона. Она недавно была в парикмахерской, и там ей сделали очень симпатичные и стильные розовые прядки. Равномерно розовых, равно как и зеленых волос она терпеть не могла. Однако новая прическа ей определенно нравилась. Хоть и не совсем по возрасту. Как мама с сестрой в один голос сказали. – Это типа шутка?

– Конечно, – легко согласился Николаев. – Но впредь постарайтесь не употреблять подобные слова в речи. Это, право, невыносимо.

– Какие такие слова? – продолжала возмущаться Маша, но Николаев уже не обращал на нее никакого внимания.

Он велел Егору привести коня, и тот, все еще бурча, что-то грозное себе под нос и недобро поглядывая на Машу, повиновался.

– Садитесь, барин. Держу.

Но Николаев покачал головой.

– Верхом поедет дама.

У Егора борода аж распушилась от возмущения.

– Это кто тут дама? Если б не ваша воля, я бы эту даму да под ель. Полноте, Андрей Александрович, пешком, зараза, дойдет, не развалится.

Пешком Маша ходить любила. Но в данном случае из чувства противоречия и все возрастающей неприязни в бородатому Егору вскинула голову и решительно пошла к лошади.

– На лошади поеду я. Только, – спохватилась она. – Вы, Николаев, так и не сказали, куда мы едем?

Николаев вновь подошел к ней и, прежде чем она успела охнуть, поднял на руки и легко усадил на спину предвкушающего прогулку коня. Маша не то, что выдохнуть не успела, она не сказала, что в детстве занималась конным спортом и вполне могла обойтись без посторонней помощи.

– Я приглашаю вас в свое имение. Пока вы мой гость – вас никто не тронет. Там и подумаем, что с вами делать дальше.

Маше не терпелось продолжить беседу, но Николаев резко отошел в сторону и первым двинулся по едва приметной даже в светлое время суток тропинке.

Егор неодобрительно что-то пробурчал себе в бороду, покачал головой, взял поводья, злобно зыркнул из-под кустистых бровей на Машу, осанисто восседавшую на красавце-коне, и пошел вслед за хозяином.

Впервые Маша про себя назвала Николаева хозяином и неприятно удивилась. С каких это пор предупредительный, тихий и всегда безупречно вежливый Николаев стал вдруг не только распоряжаться ситуацией, но заставил ее, Машу, почти беспрекословно себя слушаться? От досады и злости Маша плотно сжала губы, всматриваясь в ровную спину Николаева. Тот, не оглядываясь, пружинистой походной уверенно шел впереди. Под начищенными еще с утра офисными туфлями гулко хрустел снег, заиндевевший к вечеру.

Лошадь двигалась неспешно, и на какой-то короткий миг Маша подумала, что вполне может сейчас лихо пришпорить ее и легко оторваться от этих двоих. А что? Доскачет до ближайшего населенного пункта или хотя до шоссе, поймает попутку и доберется до Москвы. Там свяжется с Егором (своим Егором, который легко решает все проблемы) и прикажет наказать Николаева. Несмотря на то, что, по сути, бывший подчиненный не сделал ей ничего дурного, она никак не могла простить ему властный хозяйский он. А еще бесило, что он не вступился за нее перед бородачом, а позволил тому нести всякую чушь про Машино удушение. Пугающую чушь, если что.

Вероятно, она и осуществила бы задуманное, если бы густой и непроходимый, на первый взгляд, лес, вдруг внезапно не закончился. Переступив через поваленное дерево, они оказались возле коротко стриженного поля, усеянного, как бородавками, снопами. На небе ярко светила круглая, сочная луна, которая напоминала хлебосольную бабу, стремящуюся всех обнять, расцеловать и накормить.

На другом конце поля слабо мерцали огни какого населенного пункта и доносился ругающийся собачий лай. Николаев остановился и впервые с начала пути обернулся.

– Андрей Александрович, по прямой пойдем или в обход? В обход далече будет, – добавил Егор.

– Зато спокойнее. Как я таком виде, – Николаев выразительно осмотрел себя, – там покажусь.

Егор скосился на Машу.

– Если вы из-за этой – еще не поздно все обернуть.

– Поздно, Егор, давно уже поздно, – оборвал его Николаев, все еще не глядя на Машу. – Дома – все дома решим.

Нарочито тяжело вздохнув, всем видом показывая, что руки его чешутся добраться до Маши, Егор подчинился, и они продолжили путь вдоль леса, пока не добрались до небольшого озера, в котором, подрагивая от ветра, плавала луна.

Тут Николаев предостерегающе поднял руку. Егор мгновенно среагировал, остановил коня, прижал его морду в груди.

– Пригнись, – прошипел он Маше.

От неожиданности она послушалась, затаила дыхание и только тогда до ее слуха долетело приглашенное женское хихиканье и скользкий, даже на расстоянии, мужской шепот.

Николаев неслышно подошел к дереву, росшему на окраине леса, и кивнул Егору. Егор наклонился, нашел на земле среднего размера камень и что было мочи швырнул его туда, где смеялась женщина. Раздался всплеск. Камень долетел до озера и быстро пошел ко дну, вспугнув любующуюся собой луну.

Незнакомая женщина завизжала, вскочила, показав себя, и в хлопающем по лодыжкам сарафане бросилась прочь туда, где мерцали огни поселения, которое они столь старательно обходили. Следом за ней, натягивая на бегу штаны, припустил мужчина.

– Танька, бесстыжая, – презрительно сплюнул Егор.

– Знаешь ее? – спросил Николаев.

– Порченая баба. И говорить нечего об ней.

Маше стало обидно за девушку.

– На себя посмотрите, – возмутилась она. – свидание людям испортили. Могли бы тихо их обойти.

От возмущения Егор даже закашлялся, и, если бы не Николаев, выдал бы Маше по первое число —по крайне мере, именно эта идея ясно читалась с его грубой и неприятной бородатой физиономии. Но Николаев очень вовремя встал между ними.

– Егор, довольно. Ты же понимаешь, что эта девушка по-другому воспитана. Ей не понять. Пойдем. Уже недалеко.

И все же неприязнь Егора дошла до такой степени, что он позволил себе достаточно громко, чтобы Маша его неприменимо услышала, сказать:

– Нашли девушку, барин. Знаем мы таких девушек, – и дернул коня так, что Маша едва не свалилась на землю.

В угрожающем молчании они обогнули озеро, и почти сразу им открылся вид на кованные ворота, за которыми виднелся, погруженный в осень сад.

– Ну вот я и дома, – не обращаясь ни к кому конкретно, пробормотал Николаев, прикрыл глаза, глубоко вдохнул и в невольном волнении прибавил шаг. Егор поспешил за ним.

Чем дальше они шли, тем больше Маша изумлялась. Да она просто в шоке была!

Глава четвертая

За воротами они ступили на широкую аллею, которая вывела их к большой овальной площадке, обвивавшей ухоженный сквер, усеянный листьями. Но не это повергло Машу в откровенный шок, от чего ее глаза, почти не мигая, смотрели вперед. Их путь лежал к величественному трехэтажному особняку, с четырьмя колонами на входе, арками и высоченными окнами над ними. Комнаты второго этажа были ярко освещены. Беспокойный женский силуэт метался от одного оконного проема к другому, потом замер, вверх взмыли руки, и почти сразу фигура исчезла точно испарилась.

– Ничего себе дача! – выдавила из себя Маша. – Николаев – что это?

В нетерпении глядя на крыльцо (точно ожидая кого-то), Николаев ответил.

– Это мой дом, Мария Игоревна, – тут он, видимо, осознав необходимость помочь своей спутнице спешиться, развернулся, подошел к лошади и протянул к Маше руки. – Позвольте.

Но Маша продолжала пялиться на дом, прикидывая, сколько подобная, столь достоверно исполненная реконструкция, может стоить. Или это оригинальная усадьба? Да быть не может! Откуда у Николаева такие деньжища? И если он богат, то зачем работал у Кравцова? Сейчас она доберется до телефона и все выяснит. И устроит скандал, если окажется, что муж сестры был в курсе.

– Прям 19 век какой-то, – вынесла она, наконец, свое одобрение.

Егор, который молча ждал дальнейших указаний, хмыкнул, а Николаев невольно опустил руки.

– Как хорошо, что вы сами об этом заговорили, Мария Игоревна. Вы совершенно правы в своих догадках. Это действительно 19 век. Только не пугайтесь, пожалуйста. Я вам попробую все объяснить.

Маша, которая едва его слушала, решила спешиться, чтобы лучше оценить дом. Николаев поспешил поддержать ее.

– Что уж тут объяснять, – пожала плечами Маша, принимая его руку. – 19-й век вообще-то уже вышел из моды. Но выполнено неплохо, – признала она.

В этот момент входная дверь распахнулась и путаясь в длиннющем белом платье на улицу выскочила молодая девушка с нелепыми кудряшками, пружинисто подпрыгивающими возле ее по-юношески припухлых щек.

– Андрей, Андрей – наконец-то! – все повторяла и повторяла она, протягивая к Николаеву тонкие руки.

Николаев на короткий миг отвлекся, но этого хватило, чтобы Маша, потеряв равновесие, грохнулась с лошади прямо на него.

Раздался женский крик, и возле Машиного лица, уткнувшегося в высоко вздымающуюся грудь Николаева, мелькнуло белое платье. Маша подняла глаза, увидела твердый, чуть острый подбородок, кадык и темную щетину на всегда педантично выбритом лице.

– Кто это, Боже мой? Что случилось? Андрей, с тобой все в порядке? – суетилась возле них девушка, не решаясь (но, видимо, очень желая), минуя Машу, добраться до Николаева.

Не успела Маша подумать, что в данной ситуации было логично озаботиться ее состоянием и поинтересоваться, удобно ли она приземлилась на достаточно поджарого Николаева, как почувствовала, что ее хватают за ворот вельветового пальто и поднимают в воздух.

Егор, внешне не производящий впечатления фитнес-инструктора, оказался настолько силен, что без труда оторвал Машу не только от Николаева, но и от земли, и теперь она беспомощно болтала ногами в воздухе, чувствуя, как верхняя пуговица сдавливает горло. Все-таки придумал, как удушить ее, гад!

– Барина, пришибла, зараза, – злобно шипел Егор в самое Машино ухо, так что его голос неприятным звоном – палочкой по музыкальному треугольнику – вибрировал у нее в голове.

Одновременно Егор с любовью смотрел на Николаева, который высвободившись, поднялся вместе с повисшей на его плече девицей в длинном неудобном платье.

Машу он продолжал держать за шиворот, как нагадившего котенка. Лицо ее покраснело, а на глазах выступили слезы – жить хотелось сильно. Она попыталась лягнуть мучителя, но тот ловко перехватил ее другой рукой и украдкой, чтобы не заметил Николаев, шлепнул.

– Пусти, сволочь, – прохрипела Маша, но так тихо, что, пожалуй, даже Егор ее не услышал, увлеченный процессом Машиного, в чем он не сомневался, заслуженного наказания.

– Егор, отпусти ее – убьешь! – Николаев, отстранившись от девушки, подскочил к мужику, подхватил Машу по дмышки и осторожно опустил на землю.

Маша закашлялась, скинула капюшон, который каким-то чудом все это время держался на ее голове, и расстегнула пальто, под которым была ее любимая футболка группы Metallica с огромным задорным белым черепом, слегка отсвечивающим в темноте. Пытаясь снова начать жить, Маша не сразу обратила внимание, какое неизгладимое впечатление произвела на окружающих.

Все, за исключением Николаева, ахнули. Кудрявая девушка, приложив ко рту хрупкую ладошку с прозрачной, явно аристократической кожей, в ужасе переводила огромные красивые глаза, напомнившие Маше всех скопом героинь японского аниме, со скромных и весьма недешевых розовых прядок на Машиной голове на ухмыляющийся череп на ее груди.

– Господи, ведьма! – прошептала, наконец, красотка. Маша подумала, что сейчас девице самое время сложиться в обморок, что послужит ярким финалом этой нелепой сцены, но впечатлительная особа лишь уткнулась в грудь Николаева и мелко задрожала. Что тоже, надо сказать, гармонично вписывалось в странную картину, которую Маша наблюдала с удивлением, но интересом. Чем дольше она здесь находилась, тем меньше понимала, что происходит. Кто эта нежная Бемби? Жена Николаева? Его девушка? Тогда хоть понятно, почему девица так расстроилась, когда Маша на него упала. Но что с ее одеждой? Макси сейчас, конечно, в моде. Но это уже явно перебор. Такие шмотки больше ролевикам подходят. Точно! Наверное, она попала на стилизованную вечеринку. Где-то она слышала про такие – собираются старательно скрывающие в миру свою ненормальность мужчины и женщины и, скажем, все выходные изображают из себя ледей (сознательно исковеркав это слово, Маша мстительно хмыкнула) и джентльменов.

– Ведьма, конечно, – охотно согласился Егор, хотя по его тону сложно было угадать, верит он в Машино колдовское происхождение притворяется. – Не в обиду будет вам сказано, конечно, Анна Александровна, – поспешно извинился он и старательно согнул спину перед девицей. Так низко, что со стороны казалось, будто мужик решил на ночь глядя позаниматься йогой.

Идиотизм затянулся. Маша решительно пошла на Николаева.

– Мне нужен телефон. Я хочу вызвать такси и сейчас уехать отсюда! Балаган какой-то. И знаете, что, – Маша вдруг приняла судьбоносное решение. Клоун, который по выходным изображает из себя барина их галереи даром не сдался. – Можете не возвращаться на работу. Думаю, ваши голландцы не упустят случая нанять такого ценного специалиста и простят опоздание. А Дали я и без вас одолею, – почти стихами закончила свою пламенную речь Маша.

Не отрываясь от Николаева, трепетная Анна Александровна, скосила свои нереально огромные глаза на Машу.

– Андрей, умоляю тебя, объясни, кто это? Ты же не.., – она испугалась какой-то внезапной мысли и отстранилась. – Ты же не собираешься променять мою любимую и глубокоуважаемую Наталью Павловну на…, – тут, очевидно, блестящее воспитание не позволило ей произнести вслух все, что она думает о Маше в действительности.

Николаев крепко взял девушку за локти, принудив посмотреть себе в глаза.

– Слишком много вопросов, Анна. И нее они тоже есть, – он кивнул в сторону Маши. – Но мы голодны и устали. Я все всем объясню за ужином. Где мама? Алексей?

– Алексей уже спит, – раздался тонкий старушечий голос. Егор склонился еще ниже, если это возможно, а лицо Николаева осветилось улыбкой.

– Мама! Как я счастлив вас видеть!

Невысокая, не выше ста пятидесяти сантиметров, фигура, облаченная в черное, длинное, как и у девушки, просторное платье, незамедлительно забрала все внимание присутствующих. Едва тронутое морщинами лицо выглядело надменным и властным, одновременно изысканно красивым. И в каждом ее жесте и движении угадывалось сходство с Николаевым и трепетной Бэмби.

– Я отпустила слуг. За столом будет только Дарья. Ужин вас уже ждет, – она говорила неспешно, подбирая слова, как будто экономила их для чего-то по-настоящему важного. – Однако прежде вам необходимо переодеться. Ужасно выглядишь, Андрей, – пронизывающе оглядела она Николаева. – Полагаю у твоей спутницы нет с собой багажа? – ответа на этот вопрос не требовалось. Женщина за все это время не удостоила Машу взглядом, и, наверное, впервые за долгое время Маша ощутила себя человеком второго сорта. Чувство, от которого она успешно, как ей казалось, избавилась много лет назад. – Анна, дай ей что-нибудь из своих старых вещей. И проводи в комнату на третьем этаже, – последнюю фразу она произнесла многозначительно, и Маша заметила, как Николаев недоуменно сдвинул брови.

– На третьем этаже, мама? Но…

– Мои вещи? Мама, вы уверены? – встрепенулась в протесте девушка.

– На третьем этаже, – невозмутимо подтвердила женщина тоном, которому никто бы не отважился возражать. – И за это скажи спасибо, Андрей. Ты был так неосторожен, – попрекнула она Николаева, – Анна, – задрав подбородок, обернулась к девушке, – ну, что же ты стоишь? Так и рассвет встретить можно.

Без видимой радости и удовольствия, стараясь держаться от Маши на расстоянии, девушка кивнула, предлагая следовать за собой.

Маша кинула быстрый взгляд на Николаева, а тот после секундного раздумья согласно махнул головой, и Маша медленно, как на эшафот двинулась к застывшей в ожидании возле двери Анне. Уже зайдя в холл, она услышала:

– Андрей, ты очень неразумен. Все уладить надо было сразу по прибытии…

– А я говорил…, – с недоброй радостью в голосе пробурчал Егор.

Глава пятая

Анна, заметив, что Маша сознательно топчется возле двери с явным намерением дослушать не для ее ушей предназначенный разговор, до начала которого мама и постаралсь от гостьи избавиться, обошла ее и демонстративно плотно закрыла дверь.

– Следуйте за мной…, – она не знала, как обращаться к Маше, поэтому откашлялась, подобрала платье и направилась к мраморной лестнице в конце тускло освещенного свечами холла.

– У вас тоже электричество вырубило? – поинтересовалась Маша, с любопытством оглядываясь.

Поставив ногу на первую ступеньку, Анна обернулась и вопросительно посмотрела на Машу.

– Электричество?

Прикидывая, сколько эти реконструкторы потратили на аренду усадьбы, а также обстановку, костюмы и прочие атрибуты, Маша рассеяно ответила.

– Ну да – электричество. Я понимаю, у вас атмосфера и все такое… но есть же стилизованные под свечи лампочки, в конце концов. Вон, лестница, какая крутая. Вы в своем балахоне сейчас шею себе свернете. Или все-таки пробки перегорели? Тогда электрика срочно позвать надо. При ваших возможностях можно и ночью вызвать. Или жаба душит?

Лестница и правда в темноте выглядела травмоопасной. Маше приходилось смотреть под ноги, чтобы не оступиться и не упасть. Оканчивалась она небольшой площадкой, по правую и левую стороны которой были расположены еще две убегающие в полумрак ступеньки.

На площадке Анна остановилась возле роскошных подвесных канделябров, свечи на которых, дрожа, освещали мрачный, несмотря на позолоту герб с гигантской змеей, вороном и львом. Как бы между делом, но с плохо скрываемой гордостью Анна посмотрела на герб, а потом перевела многозначительный взгляд на Машу. Оценила ли та?

– Прошу прощения, но мне не понятны ваши вопросы. Думаю, будет лучше, если брат вам все сам прояснит.

Ага. Значит, субтильная девица – сестра Николаева. Впрочем, можно было и не уточнять. Слишком сильно сходство всех троих между собой. Разве что Николаев не был так пронзительно красив. Не страшилище, конечно, но не в Машином вкусе. Особенно, бесят эти баки. И вообще – о чем она думает сейчас?

Анна, тем временем, свернула направо, надеясь, что Маша уже успела проникнуться роскошью и величием, но у той накопилось слишком много вопросов, чтобы молчать.

– Девушка, послушайте, а мобильный у вас есть? Или хотя бы городской телефон? Мне надо позвонить маме. Она волнуется, – добавила Маша, придав своему голосу максимум покорности и трепета. Чем еще можно разжалобить эту чокнутую, так ответственно играющую роль кисейной барышни 19 века?

На самом деле с матерью Маша почти не общалась. Когда они встречались в доме Кравцовых, она специально старалась сесть как можно дальше от родительницы и ни в коем случае не оставаться с ней наедине. Как ей надоели эти бесконечные разговоры о никчемности Машиной жизни, о том, что пора думать о будущем и, наконец, выйти замуж.

После смерти отца мать трижды выходила замуж. И каждый раз удачно – мужья были хотя и не очень дряхлые, но жили недолго. Первые два. Последний еще держится. Так что, если кто-то и вспомнит о Маше дома, так это сестра. Но про мать – звучит более жалостливо.

На Анну, как Маша и думала, ее слова подействовали самым положительным образом. Она даже попыталась улыбнуться. Но, видимо, Маша ей настолько не нравилась, что даже в этом усилии Анна не смогла скрыть неприязни.

– Мне, право, очень жаль, – на самом деле – нет, говорили ее застывшие в режиме «полное равнодушие» глаза. – Как я уже сказала, у вас будет возможность задать все интересующие вопросы моему брату. Но позже. Давайте, наконец, дойдем до места?

И она отвернулась, прозрачно намекая, что разговор ей малоприятен. Дальнейший путь они проделали в тишине, в которой звонко цокали по паркету изящные туфельки Анны.

Хотя Машины глаза и привыкли к полумраку, коридоры и помещения, мимо которых они плыли («плыла» из них только Анна в свой белой «ночнушке», но в какой-то момент Маша поймала себя на том, что подстраивается под ее шаг и даже пытается соответствовать) были сами по себе такими темными и высокомерными, что ничего толком, кроме портретов неизвестных мужчин и женщин на стенах, а еще маленького внутреннего дворика в окне, рассмотреть она толком не смогла.

Хотя, не совсем так. Когда они поднялись на второй этаж, Маша обратила внимание на приоткрытую дверь, за которой увидела Николаева. То есть не совсем Николаева, кончено. А Николаева, если бы тот был лет на двадцать старше – с вызывающей сединой волос, зачесанных назад, проницательным умным взглядом, тонким острым носом и презрительно сжатыми губами (чего Николаев настоящий в Машином присутствии себе обычно не позволял). Портрет старого Николаева был подсвечен более всего остального дома (ступенек, например). Точно иконостас.

В очередной раз Маша удивилась, насколько мощно вложились ребята в игру. Даже на семейный альбом не поскупились для достоверности.

Время от времени Анна предупреждала Машу об очередном повороте, о внезапно выроставших на их пути кресле, софе или маленьком столике, на котором непременно стояло что-то хрупкое.

Миновав еще одну лестницу, Маша вслед за Анной оказалась на третьем этаже. Как и весь дом, он состоял из коридоров, которые крепко обнимали внутренний дворик, уже виденный Машей внизу.

Закрытых дверей здесь было значительно больше, чем в помещениях второго этажа. Возле одной из них Анна остановилась и повернула ручку.

– Вот ваша комната… На какое-то время, – подчеркнула она после незначительной паузы. – Мы вас не ждали, поэтому подождите немного, я пришлю Дарью – она зажжет свечи и заправит постель. Я же, – Анна недовольно отвела взгляд, но это не ускользнуло от Машиного внимания. – Я принесу вам платье.

Обычно Маша терпеть не могла нарушителей своего личного пространства, но тут почему-то сама не удержалась и взяла Анну за руку, которую та все еще держала на дверной ручке.

– Может, забьем на это? Уже пора в пижаму переодеваться. Что будет, если я пойду есть в своей одежде, – Маше хотелось избавить Анну от неприятной обязанности, возложенной на нее матерью и попытаться за счет этого расположить к себе (мало ли, как пойдет дальнейший разговор с Николаевым), но девица даже в темноте вспыхнула негодованием, вырвала руку и холодно сказала.

– Вы дурно воспитаны. Мама такого не потерпит. Ждите, я пришлю Дарью.

Шелестя платьем, она развернулась и, усердно выпрямляя спину, удалилась. С ее уходом в коридоре стало еще более мрачно.

Маша похлопала себя по джинсам и нашла в заднем кармане зажигалку, которую сунула туда, растопив на даче печь (оказаться бы сейчас там) и почти пустую пачку сигарет.

Курила Маша редко. Утром (неужели это было только сегодня утром?), предполагая непростой день в связи с увольнением Николаева и его возможным отъездом за рубеж, она на всякий случай захватила сигареты с собой, но почти сразу про них забыла. Теперь эта находка оказалась весьма кстати.

Маша осветила себе дорогу и вошла в комнату.

Она была намного меньше, чем ожидалось, и обставлена скудно, особенно в сравнении с остальной высокопарностью дома. Одно большое окно, выходящее все на тот же темный дворик, кровать без балдахина (хотя Маша отчего-то ожидала увидеть здесь именно балдахин), прикроватный столик со свечой, на стене картина с изображением какого-то, в готических тонах выполненного пейзажа, обтянутая сукном софа и… пожалуй все (потом она обнаружит еще встроенный шкаф, куда, впрочем, ей особенно нечего было складывать).

Зажигалка быстро нагрелась, обожгла пальцы, которые Маша тут же прижала к мочке уха. В комнате стало темно, и из-за ничем не нарушаемой тишины (как будто в бункере) еще и страшно.

Яркая луна, сопровождавшая их всю дорогу из леса, переместилась и глазела теперь на окна в противоположной стороне двора. Маша пригляделась. В них мелькнуло нечто белое и легкое. Оно передвигалось, нет – оно точно летело в ту сторону, где располагалась Машина комната.

Что это? Неужели привидение? Только этого не хватало.

С неподдельным любопытством наблюдая за передвижением от окна к окну «привидения», Маша передумала зажигать свечу. Если они вздумали ее пугать, то не на ту напали. Ох, Николаев, успел-таки нажаловаться своим друзьям на Машу и ее невинную попытку оставить его в галерее. Пусть даже при помощи противозаконных средств. Тоже – мужик, называется.

Естественно, в привидения Маша не верила, поэтому решила встретить незваного гостя (или гостью) по-своему тепло и радушно.

Притаившись за дверью, она дождалась пока белое нечто не покажется из-за угла. Ну, вот. Сначала появилась гигантская тень на стене, а вслед за ней свеча, за которой скрывалось «привидение».

Маша быстро спряталась за дверь и постаралась, чтобы шумное дыхание не выдало ее присутствия.

Наконец, свеча «вплыла» в комнату и замерла. Тот, кто держал ее, остановился в нерешительности, оглядывая пустую комнату.

Прошло несколько секунд, и Маша услышал удивленное мычание, а затем неуверенные шаги назад.

Пора! Маша с криком: «А вот и я!», который эхом отозвался в пустых коридорах, выпрыгнула в дверной проем и лицом к лицу встретилась с девочкой – не больше пятнадцати-шестнадцати лет – с абсолютно белыми волосами, бровями и ресницами. Какого же цвета было лицо у незнакомки Маша не узнала – после ее экстравагантного появления все краски разом сошли со щек девушки, сделав их того же оттенка, что и волосы.

Бледно-голубые – практически прозрачные, как родниковая вода в безветренный солнечный день – глаза распахнулись, не в силах даже мигать от ужаса при виде Маши. Девушка выронила свечу, упала на колени, стала громко и отчаянно мычать, одновременно креститься и пытаться уползти, путаясь в длинном светлом сарафане (в чем же еще – не удивила, ни капельки!).

Заметив, что упавшая свеча не погасла сразу же, а наоборот, ее пламя осторожно, точно пробуя на вкус, касается подола платья, погруженной в мистический страх девушки, Маша громко и, не совсем прилично выругалась, и бросилась тушить огонь.

Во вновь образовавшейся темноте сверкали лишь при лунном свете белые волосы, придавая девушке вид не то утопленницы, не то какого-то мифического существа, вроде русалки. От того, что Маша, топая ногами по платью, приблизилась почти вплотную, девочка начала выть еще громче и отчаяннее, что, надо сказать, в тишине и пустоте старинного дома выглядело жутковато даже для далеко не робкой Маши.

– Успокойся, я пошутила. Пошутила я. Перестань вопить, – неловко пыталась Маша успокоить несчастную, но подходить еще ближе, учитывая реакцию, которую производила, не решалась. – Как тебя зовут? Меня – Маша. Ты только орать перестань. Хорошо? Давай я помогу тебе подняться?

Увидев протянутую руку, девушка окончательно потеряла контроль над собой (которого и раньше в помине не было) и упала на пол, закрыв голову ладонями.

Именно эта картина и предстала перед Анной, когда та незамеченная в суматохе подошла к ним с платьем, перекинутым через локоть, и свечей, на этот раз благоразумно захваченной с собой.

– Что здесь происходит? – воскликнула она в недоумении переводя взгляд с Маши на распростертую фигурку на полу. – Что вы сделали бедной Дарьей? Ее же теперь неделю лечить придется у Агафьи. Ух, она вам и покажет, – с непонятным злорадством добавила Анна.

Маша, которая до этого стояла на коленях возле воющей девушки, поднялась и пожала плечами.

– Понятия не имею, что на нее нашло, – не моргнув глазом, соврала она. – Кто это вообще? И включите, наконец, свет!

Прежде чем ответить, Анна всучила Маше свечу.

– Пожалуйста. Можете поставить в вашей комнате. Не в темноте же переодеваться, – бесцеремонно переложила платье на Машино плечо и присела рядом со слабонервной девушкой, которая при звуках ее голоса перестала мычать и затихла, а когда рука Анны легла ей на голову, вывернулась, как котенок, и стала целовать ей пальцы.

– Ну, ну, Дарья успокойся. Это всего лишь наша гостья. Я тебе говорила. Не бойся, все хорошо.

Та, которую называли Дарьей, вновь замычала, но теперь звуки, которые она издавала, больше напоминали мурлыканье.

– Она не умеет говорить, – с сочувствием догадалась Маша.

Бросив на Машу неприязненный взгляд снизу вверх, Анна, уже вполне овладев собой, ответила.

– Прошу вас – переоденьтесь к ужину. Мама и Андрей уже заждались нас. О Дарье я позабочусь сама.

Потоптавшись еще немного в нерешительности и обеспокоенности от происходящего, Маша подумала, что будет неправильно все же оставлять барышень в темноте, поставила свечу на подоконник и, подобрав в охапку волочащееся о полу платье, прошла в свою комнату. Там она бросила платье на кровать, наощупь нашла зажигалку, которую до этого уронила на пол, и зажгла свечу на столике.

Даже этого скромного освещения было предостаточно, чтобы окончательно разочароваться в убранстве комнаты, которую ей выделили хозяева. Чересчур темные обои и маленькое окно. Даже пейзаж на картине не делал жилище более уютным и теплым. Очевидно, на комнатах третьего этажа реконструкторы, с блеском обставившие остальные помещения, решили все-таки сэкономить.

Кстати, о реконструкторах. Зачем им понадобилось и Машу рядить в свои древние наряды? Она осмотрела платье, приготовленное для нее Анной. Скромное, в неброский синий цветочек. Явно ношеное и маленькое. Еще не факт, что Маше удастся в него втиснуться. Неприятно признавать, но фигура у Анны очевидно более хрупкая и девичья. В отличие от заметно крупной Маши, несмотря на все ее диеты.

Ну, что ж – попробуем.

Как и ожидалось, платье угрожающе затрещало, когда Маша, едва не застряв в груди, попыталась в него втиснуться. И все же, с горем пополам, у нее даже получилось его застегнуть. Грудь, правда, до этого не особо выдающаяся, стала вдруг выглядеть вполне пристойно и даже пышно. Маша огляделась в поисках зеркала и обнаружила его в углу, у окна.

Б-рррр. Ну и видок у нее! Неудивительно, что Дарья испугалась. Тушь окончательно расползалась по нижнему и верхнему веко, губы обветрились и пошли мелкими трещинами. Так. Где-то у нее была гигиеническая помада.

Маша метнулась к своей старой одежде, осмотрела более внимательно карманы, выложила и спрятала под подушку сигареты. Помаду не нашла, зато замерла от внезапно пришедшей в голову мысли.

А где, собственно, ее телефон? Перед тем, как все это началось, Маша боялась, что телефон не вовремя попадет в руки Николаева, и тот выберется с дачи раньше, чем она осуществит свой план. Оставила ли она его в доме или… Вдруг он все еще в лесу, под кустом. Ага, там, где, возможно, бродят волки. Так себе перспектива, конечно.

Маша фыркнула. Тоже мне Красная Шапочка нашлась. Надежда маленькая, но проверить не помешает.

Взгляд невольно упал на темное окно.

Только не сейчас. Теперь ей не помешает подкрепиться, поспать, а уже утром вернуться в лес и поискать телефон, раз уж здесь ей в такой малости отказывают эти чертовы реконструкторы с их достоверностью.

В дверь настойчиво постучались.

– Вы еще долго? Нам действительно пора.

– Иду.

Пригладив беспорядочно торчащие волосы пальцами, Маша, стараясь пореже дышать, чтобы не дать платью шанса лопнуть в самый интересный момент, вышла.

Дарья исчезла, а Анна, не считая нужным скрывать свое нетерпение, стояла у окна. Критически осмотрев Машу, она не удержалась от замечания.

– Боюсь, у нас с вами не одинаковые размеры. Я так сразу и подумала, но мама была настойчива.

– Ничего, – криво усмехнулась Маша, – зато много не съем.

Глава шестая

Вниз они спустились, не обменявшись более и словом. Скоро Маша догадалась, куда ее ведут – в ту самую комнату, где висел портрет, изображавший престарелого Николаева.

В комнате – хотя по размерам ее смело можно было назвать залой (как не любила Маша это слово) – собрались Николаев и его мать, а у длинного стола посередине суетилась, очевидно, уже пришедшая в себя Дарья.

При виде девушек, Николаев коротко опустил голову, приветствуя их, а его мать выдала дежурную улыбку.

– Ну, наконец-то, – внимательно, но без видимого одобрения осмотрела Машу и также не преминула отметить несоответствие размеров. – Да, Анна, определенно тоньше вас. Но, увы, ничего другого предложить мы не можем.

В досаде, что ее уже дважды завуалированно обозвали коровой, Маша не очень вежливо буркнула.

– Я бы и в джинсах отлично поела. Вообще-то в ваших игрищах я не участвую. Нравится вам в дворян играть – ваше право. Я-то тут при чем?

Все родственники, присутствующие в комнате, понимающе переглянулись. Так, как будто Маша сильно больна на всю голову, но пока не осознает этого.

Пауза затянулась, и Николаев решил ее прервать.

– Предлагаю все же сесть за стол. Я ужасно голоден, – и он галантно отодвинул стул, кивков предлагая Маше сесть.

Столовая помимо размера удивила Машу тем, что в сравнении с комнатой, где ей предстояло ночевать, выглядела вполне сносно. Можно даже сказать – изысканно. И Маша примерно представляла, сколько это все стоит. Фарфор, горделиво выставленный на показ, очевидно, английский. Стол, стулья с высокими спинками – из дорогого дерева. Высокие окна днем, без сомнения, впускают внутрь много света. Стены не плотно увешаны портретами господ (иначе не назовешь) с очевидным фамильным сходством с собравшимися.

Увлеченная рассматриванием обстановки, Маша пропустила мимо ушей начало беседы. Впрочем, она велась так, словно Маши в комнате и не было, хотя касалась ее напрямую.

– Я уже говорила твоему брату, Анна, что он поступил, крайне неразумно, позволив девушке появиться здесь.., – неторопливо и тихо, как все люди, которые привыкли, что окружающие ловят каждое их слово, говорила мать Николаева.

– Но, мама! Я, кажется, уже объяснил, что в произошедшем нет моей вины. Все случилось внезапно, и уже ничего нельзя было поделать, – эмоционально, чего Маша прежде за ним не замечала, отбивался Николаев.

– Я понимаю, но это не отменяет того факта, что с проблемой надо что-то делать.

Жадно прислушиваясь к беседе, Маша вдруг похолодела. А если это все-таки похищение? Фраза «проблема» в отношении нее, Маши, какая-то слишком бандитская. Но тогда ее дела плохи. Николаева она знает в лицо. Да и остальные особо не стесняются ее присутствия. Вон, как Анна картофель жует и ушами при этом двигает.

То есть, если ее догадка верна – в живых ее никто оставлять не собирается.

Неужели они всерьез думают, что сестра жены самого Кравцова может исчезнуть бесследно? Ну ладно еще эти двое, но Николаев – Николаев уж точно знает, с кем ему придется иметь дело!

Маша скосила глаза на бывшего подчиненного (разумеется, бывшего – теперь уже ни каких сомнений, пусть даже не рассчитывает особо на старое место). Он сидел слева от нее и терпеливо, хотя и не сказать, что покорно, выслушивал упреки свей матери. Когда Николаев резко обернулся к ней, отвести глаза Маша не успела. Внимательный и оценивающий взгляд не сделала более мягким даже улыбка, которая, видимо, в этом обществе считалась признаком хорошего воспитания, особенно, если терпеть не можешь собеседника.

А в том, что Николаев ее тереть не может, Маша не сомневалась. И если раньше он ее почти откровенное презирал за непрофессионализм и праздный образ жизни – нет, прямо, он, конечно, никогда бы не осмелился ей такое сказать в лицо, – но Маша, несмотря на внешнее легкомыслие и поверхностность, обладала неплохой интуицией.

– Положить вам картофель, Мария Игоревна?

– Что? – не переставая в упор смотреть на Николаева, переспросила Маша.

Николаев кивнул на блюдо (по виду, серебро) с теплой, но уже не дымящейся аппетитно картошкой и повторил.

– Рекомендую картофель. В этом году удивительный урожай.

Молчание он воспринял, как согласие, и положил на Машину до сих пор пустую тарелку, пару крупных клубней.

– Вина?

– О, да, круто, – с готовностью согласилась Маша. Ничто так хорошо, не очищает мозг, как бокал хорошего вина (и лучше – два).

А вино, действительно, оказалось хорошее. Как и картофель. И хотя Маша думала, что не сможет впихнуть в себя ни кусочка после услышанного, очень даже неплохо впихнула, да еще и добавки попросила.

– Пожалуйста, – невозмутимо отозвался Николаев, и, казалось, потерял к Маше интерес, вернувшись к прерванной беседе с родственниками.

– Мама, ты сама не раз говорила про моего уважаемого прадеда, который захватил с собой из путешествия собаку, – напомнил он чинно жующей даме какой-то, по всей видимости, значимый семейный эпизод. Однако это вызвало у его матери лишь недовольство.

После своего короткого замечания относительно Машиного туалета она больше не удостоила Машу добрым (и злым тоже) словом, но после фразы сына, бросила на нее все же мимолетный взгляд и поджала губы.

– Я, конечно, не в восторге от твоей выходки. Но сравнивать девушку с собакой – это чересчур! Да, твой прадед также не слишком обдуманно привез с собой Артура. И, тем не менее, это оказался вполне воспитанный и добрый пес, – «чего не скажешь о твоей новой знакомой» хотела сказать она, но осеклась и быстро пригубила вино из своего бокала, чтобы не сказать лишнего, как бы не желалось. – Ты же понимаешь, какие трудности ожидают нас в связи с появлением этой женщины?

Вновь обернувшись к Маше, Николаев неохотно, но согласно кивнул.

– Да, безусловно…

Женщину? Машу еще никто не называл женщиной! Да кто она вообще такая, чтобы так ее оскорблять! И все-таки, надо признать, ее слово здесь далеко не последнее. Если они все-таки имеют против нее нехорошие мысли молчать и делать вид, что ничего не понимаешь больше нельзя.

Маша отложила приборы, глотнула еще вина для храбрости и громко сказала (громко, потому что за последние пятнадцать минут чувствовала себя почти невидимкой и уже стала сомневаться, замечают ли ее остальные).

– Послушайте… Я не знаю, как вас зовут…

– О, – воскликнул Николаев почти сразу, – это моя оплошность, простите. Мария Игоревна, разрешите представить мою мать – Ольга Павловна Николаева.

Ольга Павловна слегка опустила глаза в знак приветствия и бросила неодобрительный взгляд на сына, как бы говоря, что война войной, а хорошие манеры никто не отменял.

– Ольга Павловна! – решительно, тем временем, продолжила Маша. Видимо слишком громко, так как в углу что-то грохнулось, и все обернулись. Это Дарья опрокинула поднос с фруктами, опять сделалась белой, как привидение, закрыла лицо руками и, расстроенно мыча, выбежала из комнаты.

Компания еще несколько секунд хранила тишину, а потом невозмутимо (все, кроме Маши) вернулась к ужину.

– Ольга Павловна, я вижу, что мне тут не особо рады, – Анна кинула на Машу ироничный взгляд, но вмешаться, заметив предостерегающий жест матери, не решилась. – Понятия не имею, что вам наговорил обо мне Николаев, – опять она что-то не то ляпнула, судя по реакции присутствующих – ну и фиг с ним. – Только я не меньше вас мечтаю покинуть этот гостеприимный (на самом деле – нет!) дом. Если вы вызовите мне такси до Москвы – сестра все оплатит, в том числе компенсацию за мое нежданное вторжение – последнее предложение Маша произнесла уже своим обычным покровительственным тоном. Как она могла забыть, кто ее сестра! Кем бы не были эти люди – семья Кравцовых занимает слишком высокое положение, чтобы с ней не считаться. Даже в этом захолустье среди ряженых клоунов.

И Николаеву не стоит об этом забывать. Вскинув бровь, Маша выразительно на него посмотрела, но в ответ, к удивлению, поймала жалость и… сочувствие?

– Короче, – стараясь не терять уверенности, которой в обычной жизни ей было не занимать, а тут как-то вся распылилась под их многозначительным молчанием. – Я хочу немедленно вернуться домой. И требую, чтобы вы вызвали мне такси. Или отвезли на своей машине до цивилизации, – заметив, как остальные в очередной раз обменялись взглядами, Маша не выдержала, выскочила из-за стола, но почти сразу услышала жалобный треск узкого платья, и тут же села обратно. Еще не хватало голой перед Николаевым предстать. Сравнение будет не пользу его худосочных родственников. Хотя какая ей разница? И дела Маше нет до высокомерного Николаева! – Только не говорите, пожалуйста, что у вас тут одни кони да экипажи. Никогда не поверю! Никогда!

Ее «никогда» поднялось наверх к элегантной лепнине потолка, замерло там на мгновение и шлепнулось о стол вместе с ладонью Ольги Павловны. Не поднимаясь со своего места, она пригвоздила Машу (или попыталась это сделать) тяжелым, особенно для такой хрупкой и миниатюрной на вид женщины, не терпящим возражения взглядом.

– Она требует! Какая вопиющая бестактность! Андрей! Неужели там, – «там» прозвучало громче и выразительнее, если это вообще возможно, учитывая бескомпромиссность ее тона, – неужели ТАМ все барышни такие?

Пряча улыбку (а улыбался Андрей не часто – и зря, ему очень идет), Николаев ответил уклончиво:

– Мир сильно изменится, мама.

– Есть вещи, например, воспитание, целомудренность и тактичность, которые не должны меняться, – жестко отрезала его мать. – Но как бы там ни было, барышня – Мария Игоревна, я не ошибаюсь? Вы не в том положении, чтобы диктовать нам условия. Прошу не забываться! Кто вы – и кто мы!

Маша чуть не задохнулась от ярости. Да кто она, собственно, такая, чтобы читать ей нотации о воспитании? Великолепное у Маши воспитание! Это еще ее мама не слышала, как эта ряженая старуха о ее воспитании отзывается.

– Вот именно, – высокомерно заметила она, стараясь нее повышать голос в тон Ольге Павловне. Она ей еще покажет, что тоже вполне может владеть собой. Как леди, блин. – Наша семья очень крутая. И вы очень сильно пожалеете, если и дальше будете силой удерживать меня здесь.

К удивлению, эффект от ее речи оказался прямо противоположным ожидаемому. Родственники за столом развеселились, Николаев коротко хохотнул, и даже Анна не удержалась от замечания.

– Вот смех! Как жаль, что Алексей спит – от души бы повеселился.

Обескураженная, Маша нахмурилась.

– Да вы хоть у него, – она кивнула на Николаева, – спросите, и дернула Николаева за рукав, к его явному неудовольствие. Сразу нахмурился. – Андрей, скажите им, кто такой Кравцов, – потребовала она.

Но ответить Николаеву помешала вездесущая Ольга Павловна. В отличие от остальных она неявно выражала свои чувства, но тоже не смогла скрыть снисходительной улыбки.

– Мне неведомо, какое положение вы занимаете у себя. В любом случае, вам об этом придется забыть. Вероятнее всего, навсегда. Здесь вы – большая проблема и угроза для нашей семьи. Которую мы должны устранить до того, как невеста Андрея и его родственники прибудут в усадьбу.

Глава седьмая

Невеста? Ого! Против воли Маша с интересом посмотрела на Николаева, точно в первый раз. Наверное, именно так смотрят парни на главную замухрышку в классе, когда выясняется, что та внезапно вышла замуж за первого красавчика. И у всех немой вопрос в глазах: «Любопытно, что он в ней нашел?»

Поскольку Маша никогда не видела рядом с Николаевым ни одной женщины, она не задумывалась об этом аспекте его жизни. Особенно после того, как он не проявил к ней самой ни малейшего интереса. К счастью, флиртовала она с ним, скорее, из спортивного интереса, и его равнодушие ее мало задело.

Но тут вон оно что!

Под пристальным Машиным взглядом Николаев, кажется, смутился, но взгляда, который все еще смеялся после ее попытки припугнуть компанию своими родственниками, не отвел.

– Так вы женитесь! – не удержалась Маша от комментария. – Вот уж не знала. Почему раньше не сказали?

Его губы опять дрогнули в еле сдерживаемой усмешке.

– Не уверен, что вам раньше было дело до мой жизни. Впрочем, – добавил он поспешно, – в том месте, где я имел честь с вами познакомиться, невесты у меня не было и нет.

Наморщив лоб, Маша вложила в ответный взгляд максимум недоумения.

– Ниче не поняла. Вы, Николаев, все-таки мутный тип, – как на духу выдала она, краем глаза заметив, как возмущенно вспыхнули Ольга Павловна и Анна. – Но в любом случае, поздравляю.

Николаев склонил голову.

– Благодарю вас…

– Довольно! – вновь прервала его мать. – Сейчас не до любезностей. Я не закончила, – она вновь выдержала мхатовскую паузу, которая поддерживала интригу и статус говорившей. Достигнув нужного уровня напряженности в зале – даже собственные сын и дочь почтительно задержали дыхание, она продолжила. – Как я уже сказала, здесь и сейчас не важно, кем вы были раньше, Мария Игоревна, – несмотря на то, что она назвала Машу по имени и отчеству, прозвучало это как «закрой свой рот безродная девка». – Уже через неделю мы будем принимать невесту Андрея, и я совсем не хочу оскандалиться перед новыми родственниками. Уффф, – вырвалось у нее возмущенно. – Ни одно уважающее себя семейство еще не притаскивало за собой такой «хвост»…

– Но как же прадедушка? – попытался все же защититься Николаев. – Он и хвост и лапы привез с собой.., – ледяной взгляд матери заставил его проглотить шутку.

– Я не буду бранить тебя сейчас, Андрей. Ты еще не до конца оправился после путешествия. Но постарайся впредь быть сдержаннее в высказываниях. Что же касается вас, – она уничижающе посмотрела на Машу. – До того момента, пока мы не решим на семейном совете, что с вами делать, вы наша пленница. И ваше свободное передвижение по усадьбе и приусадебной территории будет ограничено.

Серьезно? Маша с вызовом посмотрела на самоуверенное заявление пожилой женщины. Валить надо сейчас, пока не поздно. Лестница в холл почти сразу за этой комнатой. Подберет юбки и в два счета окажется на улице. До дачного поселка, огни которого она видела – рукой подать. Ночь сегодня хорошая, лунная. Заблудиться не должна. А если будет быстро бежать, то ни бородатый отморозок, ни, тем более, рохля Николаев не догонят.

Внешне пытаясь сохранить невозмутимость, Маша чинно промокнула салфеткой рот.

– Думаю, мы тут все устали. Я жутко спать хочу. Давайте завтра обсудим весь тот бред, что вы несете.

С этими словами она встала. Николаев тут же последовал ее примеру. Ни Ольга Павловна, ни Анна и бровью не пошевелили.

– Я провожу вас, – отбрасывая свою салфетку на стол, сказал Николаев, но Маша протестующе подняла обе руки.

– Не стоит. Ужинайте, болтайте – вы же давно не виделись? Я только свечку захвачу. Чтобы на лестнице не убиться, – тут она заметила нездоровый блеск в глазах Анны – на что угодно можно поспорить, что сестра Николаева сочла бы подобный исход не такой уж плохой идеей, и будь ее воля, не видать Маши свечи, как мобильного телефона.

Однако брат ее, видимо, придерживался иной точки зрения, потому как подал Маше канделябр и на прощание еще раз склонил голову.

Это Маша думала, что на прощание.

Оказавшись в коридоре, Маша для отвода глаз сделала несколько громких шагов по направлению к лестничному проему, ведущему на третий этаж, тихонько поставила подсвечник на один из маленьких столиков, послюнявила пальцы и загасила свечу. Прислушалась. Из зала доносился неторопливый и негромкий поток речи.

Все трое говорили одновременно. Явно спорили. Но понять, о чем, было невозможно – они как будто не по-русски трещали.

Немного выждав, Маша подобрала неудобное длинное платье, под которым скрывались ее родные кроссовки, и, стараясь двигаться, как можно тише, отправилась к роскошной центральной лестнице.

Она благополучно добралась до площадки с гербом и уже планировала начать спускаться дальше, как резко затормозила, увидев у подножья бородатого Егора. Он стоял к ней спиной, но невзирая на все предосторожности, все же услышал шорох Машиного платья, обернулся и нехорошо оскалился.

– А вот и ведьма пожаловала. Барыня так и сказала, тута тебя ждать, – в его голосе читалось неприкрытое восхищение – кажется его радовало все, что делают обитатели этого дома. – Ну че встала – иди сюда? Темно ужо, я тебя сам до леса провожу – ты же туда собралась, – он издал звук, похожий на смех, но почти сразу закашлялся. Смех оборвался, а в его глазах Маша увидела такую особую злобную решимость, что попятилась.

– Мария Игоревна! – услышала она сверху. – Вы все же заблудились?

Никогда еще Маша не была так рада видеть Николаева. Пулей взлетела она наверх и остановилась возле него настолько близко, насколько это было возможно. По крайней мере, в его планы точно не входило закопать ее под елкой. Не входило же?

– Я туалет искала.

Николаев поднял свечу повыше, чтобы случайно не опалить волосы девушки. Посмотрел вниз. Егор встал на цыпочки, чтобы Николаеву лучше было его видно.

– Я вам нужен, Андрей Александрович?

Маша с тревогой подняла голову и уставилась на четко очерченный подбородок Николаева. Если он сейчас скажет «да», то все пропало.

– Нет, Егор, спасибо. Иди спать, – ответил Николаев и затем опустил взгляд на Машу, их глаза встретились. После секундного молчания, которое успело стать напряженным, Николаев предельно вежливо сказал. – Я сейчас позову Дарью – она вас проводит.

Только не Дарью!

– Андрей, не надо Дарью. Она неадекватно на меня реагирует. И вообще – она странная. Мне с ней неуютно.

При этом Маша благоразумно умолчала, что странные они тут однозначно все.

Недолго поколебавшись, Николаев кивнул.

– Думаю, вы правы, Мария Игоревна, я сам провожу вас. Тем паче, нам необходимо объясниться. Только прошу вас, не уходите от разговора!

Маша хмыкнула.

–Человек, который рвется в туалет далеко от разговора не убежит.

Ей показалось, или Николаев покраснел.

–Конечно, извините меня. Я не подумал.

Не тратя более драгоценное для решения Машиной проблемы время, он провел ее коридорами до угловой части дома, и остановился возле неприметной двери.

– Я подожду вас тут. Возьмите свечу.

– Сделайте милость, – в тон ему ответила Маша, дергая за ручку.

Меньше всего она ожидала увидеть внутри то, что увидела. Посреди крошечной комнаты стояло нечто, напоминающее высокий ящик, поставленный торцом, с круглым отполированным отверстием посредине. Если это и был какой-то навороченный унитаз, то напрасно Маша хлопала в ладоши, топала ногами и пыталась голосом заставить слив заработать. Такой техники ей видеть еще не приходилось.

– Я там с вашей сантехникой не разобралась, – честно призналась она, выйдя, наконец, после всех бесполезных попыток, обратно в коридор.

Николаев прикрыл лицо рукой, и Маша не смогла прочесть выражение, которое он быстро скрыл от ее глаз. А когда он руку отнял, то выглядел уже как обычно.

– Не думал, что именно так и при таких обстоятельствах скажу правду, – начал он. – Вы, должно быть, уже заметили странности окружающей вас обстановки?

«И не только обстановки», – подумала Маша. Вслух она ничего не сказала, позволив Николаеву спокойно продолжать.

– Дело в том, что этому есть одно объяснение. Мария Игоревна… вы, как бы невероятно это сейчас не звучало, попали в прошлое.

Потребовалось несколько глубоких вздохов, чтобы Маша, сдерживая с одной стороны смех, а с другой, тревожность за здоровье Николаева (единственного, как ей казалось, адекватного здесь человека), смогла собраться и уточнить.

– В прошлое? Вы серьезно?

Никаких признаков веселья на лице Николаева Маша не обнаружила.

– Абсолютно. Этого не должно было произойти, – жарко и чересчур поспешно заверил он ее. – Если бы вы не привезли меня в тот дом сегодня, я бы просто исчез из вашей жизни, а не затащил за собой в 19-й век.

Как только он упомянул про Машино невинное преступление, все встало на свои места.

–Николаев, – как можно спокойнее начала она. – Я поступила плохо. Каюсь, – без малейший раскаяния в голосе сказала Маша. – Но то, что вы сейчас несете – это же полный бред! Ничего умнее не могли придумать, чтобы меня наказать?

Лицо Николаева сделалось аристократично-печальным.

– У меня и в мыслях не было вас наказывать, Мария Игоревна. Вы и так себя уже наказали. Оказаться в 19-ом веке без возможности вернуться обратно – это, должно быть, страшно. И вам потребуется время, чтобы принять новую реальность.

Маша прищурилась. Или все-таки сумасшедший? А с чокнутыми лучше не спорить. Теперь понятно, почему он на нее тогда не клюнул. Кто ж знает, что у сумасшедших на уме? И реально только сумасшедший мог отказаться с ней переспать.

– Андрей, проводите меня, пожалуйста, в комнату. Очень спать хочется. А про 19-й век мы завтра с вами поговорим. Ок?

Ее невозмутимость и внешнее спокойствие поразили и восхитили Николаева.

– Не ожидал, то вы так мужественно воспримите эту новость, – признался он. – Конечно, я провожу вас. Вы, должно быть, очень устали.

Возле Машиной спальни они, к Машиному удовольствию, наконец, распрощались. После чего Маша, прикрыв за собой дверь, с наслаждением скинула тесное платье, переоделась в свою одежду, в которой и завалилась на кровать, собираясь дождаться пока все уснут, а потом повторить попытку бегства. И на этот раз удачно. Однако уже через минуту она уснула.

Ибо не только Маша умела использовать снотворное по назначению.

Глава восьмая

Снотворное было качественное. Маша спала без задних ног и передних рук. Она даже не пошевелилась (разве, что сладко всхрапнула), когда ранним утром, еще в осенней темноте, в комнату проскользнула Дарья, оставила на столе завтрак, тазик с водой и кувшин для умывания, а на полу сосуд, внешне напоминающий большой соусник, и, стараясь не смотреть на Машу, которой все еще побаивалась, ушла восвояси.

О том, что Дарья крепко заперла за собой дверь, Маша узнала уже утром. Проснулась она не выспавшаяся, злая, со спутанными волосами и жуткой жаждой. (Да-да, именно эту жажду испытал накануне Николаев).

День наступил пасмурный, и свет, падающий через небольшое окно, выходящее в темный внутренний дворик, создавал в комнате мрачный сумрак.

Первое, что увидела Маша, открыв глаза, был кувшин с водой. Не догадавшись о его назначении и не подумав сразу о том, откуда он взялся, она приподнялась на локте и жадно к нему припала.

Напившись от души, Маша опустила ноги на пол, опрокинув сосуд, заботливо оставленный Дарьей. Чертыхнувшись, она подняла его и стала с любопытством рассматривать.

Сначала Маша решила, что хозяева подумали, будто она слишком много выпила за ужином и подготовились на случай внезапного бунта Машиного желудка. Но потом… потом она смутно припомнила, что видела не то в музее, не то в интернете похожие чаши, и предназначались они для…

Фуууу… Маша брезгливо поставила его обратно на пол и подошла к двери. И вот как раз в этот момент она поняла, что ее заперли.

Сказать, что Маша испугалась, нельзя. Она, скорее, разозлилась. И довольно сильно.

Несколько раз дернув ручку для уверенности, что не выставит себя дурой, не разобравшейся, в какую сторону открывается дверь, она убедилась в худших своих подозрениях и принялась, что есть мочи колотить по крепкому качественному дереву, из которого была изготовлена дверь.

– Вы там вконец охренели что ли?! Немедленно меня выпустите! Я в туалет хочу. В нормальный туалет! Вы права не имеете! Я вас всех в тюрьму отправлю. На десять лет сядете. Нет! На двадцать!

Отбив до красноты и боли кулак, Маша притихла, чтобы прислушаться к торопливым шагам снаружи и звону ключей, которых, конечно, не услышала. По ту сторону стояла глухая непробиваемая тишина.

– Откройте! Ну, пожалуйста! Если отроете по-хорошему я никому ничего не скажу, – перешла Маша от угроз к переговорам, пустив в ход вторую, еще не пострадавшую в бесполезной борьбе с дверью, руку.

Минут через двадцать бесплодных усилий она со слезами, за которые себя тут же возненавидела, опустилась на пол. Почему она уснула? Почему не сбежала сразу, как только Николаев ее проводил? Что теперь будет?

Проплакавшись, Маша поступила, как любой нормальный человек, который принял решение во что бы то ни стало выжить. На коленях подползла она к ночной вазе и, кряхтя от унижения и неловкости, воспользоваться ею и тут же затолкала сглаз долой подальше под кровать.

Встала, умылась из кувшина остатками воды, проверила, что оставили ей на завтрак. Очевидно, что ни голодом морить они ее не собираются, ни убивать. По крайней мере, пока. Иначе, смысл на продукты тратиться?

Под крышкой она обнаружила хлеб, холодное мясо и сыр. Ну, что же – жить можно. Еще бы кофе, конечно. Если у Маши и мелькнула мысль, что еда может быть отравлена, то голод ее быстро прогнал.

Перекусив, Маша вспомнила про сигареты. Тут любой закурит, не то, что Маша. Она достала пачку, зажигалку, подошла к окну и со злостью выяснила, что оно заколочено, и открыть его невозможно.

Теперь понятно, почему Николаев вчера так удивился, когда услышал, что мать определила Машу на третий этаж. Судя по всему, он пустует, окно выходит в глухой двор – кричи не кричи – никто посторонний не услышит. Да и нет тут посторонних.

Маша легла на кровать и, хмурясь, наблюдала, как сигаретный дым уплывает под потолок.

Остается ждать. Рано или поздно кто-то должен прийти – принести еду, забрать чертову вазу. И где, дьявол его возьми, Николаев?

Тут она услышала его голос. Стекло приглушало, но все же пропускало звуки с улицы.

– Где – где ее комната? Она действительно такая страшная, как говорят? Хоть бы глазком одним взглянуть.

– Тихо ты! – прошипела Анна. – Мама меня убьет за то, что я позволила тебе сюда прийти. Она ужасно неприятная. Ты мало потерял. Поверь мне на слово.

Нет, это был не Николаев. Голос, конечно, похож, но моложе и звонче. Маша подошла к окну, выглянула наружу и встретилась глазами с молодым человеком лет двадцати – двадцати трех, который без сомнения принадлежал к семейству Николаевых. Он очень походил на брата, но выглядел куда симпатичнее. Черты Андрея были жестче и значительно грубее. А этот мальчик был его усовершенствованной юной копией.

– Это она? – он растерянно открыл рот и посмотрел на сестру, которая с уже абсолютно не скрываемой неприязнью таращилась на Машу. – Но она же – она же красавица! – не сдержавшись, воскликнул юноша, чем немедленно заслужил Машино расположение.

Анна поморщилась.

– Ну, и вкус у тебя, Алеша. Она отвратительна.

Чего? Маша ударила кулаком по стеклу.

– Эй! Я как бы все слышу. Выпусти меня. И разойдемся, довольные друг другом. Без претензий.

Анна отвела взгляд и сказала тихо, но Маша все равно уловила суть.

– Не разговаривай с ней. Мама запретила нам с ней общаться. Пока они ничего не решат, будем делать вид, что ее не существует.

Это как не существует! Мерзкая выпендрежница.

– Позови Николаева! Быстро! – заорала Маша, ударив по стеклу так сильно, что оно жалобно пискнуло, но не треснуло.

Однако Анна уже тащила своего брата за рукав прочь. А тот совсем не хотел уходить. До последнего он сворачивал в сторону Маши шею и виновато улыбался. Маша хорошо знала этот взгляд. Она к нему привыкла. Именно так обычно на нее и реагировали мужчины. За редким исключением, которым, к сожалению, в данным обстоятельствах, был Андрей Николаев.

После полудня к Маше пришла Дарья. Но не одна. Пока она собирала остатки завтрака и накрывала обед, с Маши, не скрывая своего враждебного настроя, не сводил взгляда Егор. Судя по всему, его отношение к незваной гостье стало еще более негативным, и только, очевидно, особые распоряжения на ее счет, сдерживали его неоднозначные порывы.

Но стоило Маше дернуться, чтобы привстать с кровати, как Егор ощетинился, напрягся и прошипел.

– Ух, ведьма.

При слове «ведьма» Дарья мелко задрожала и убыстрилась в своих хозяйственных заботах.

Маша скоротала день в беспросветной скуке без интернета, телефона и каких бы то ни было развлечений. В ее комнате не было даже книг. Однако учитывая повернутость хозяев на девятнадцатом веке, вряд ли они предложили бы ей почитать, что-то более увлекательное, чем Руссо, Ломоносова, Гете… кто там еще засветился? Ах, да – Жуковский. Не слишком увлекательное чтиво, надо сказать. Хоть Пушкина бы подкинули что ли. Но настолько ли они прогрессивны?

Уже стало темнеть, когда под Машины окна, очевидно тайком от родственников, пришел младший брат Николаева. Маша полудремала, когда услышала удар камешка по стеклу.

Она прильнула носом к окну и увидела Алешу. В руках у него был красочный букет осенних листьев.

– Это вам, – смущенно пробормотал он и не нашел ничего лучшего, чем положить его на землю под Машиным окном. Вот кто Жуковским, видимо, увлекается.

– Помоги мне выбраться отсюда, – без особой надежды попыталась Маша вступить с пылким юношей в переговоры.

Но тот лишь грустно помотал головой и, пятясь, покинул дворик.

Тоже мне поклонник нарисовался. Лучше бы дверь открыл.

А утром, наконец, пришел Николаев. Но разговаривать с Машей он предпочел из-за закрытой двери.

– Мария Игоревна, как вы?

Услышав его голос, Маша пантерой рванула к двери, подергала ее и убедилась, что ничего не изменилось. В позитивную сторону.

– Андрей, что происходит? Выпустите меня!

– Мне жаль, но я пока не могу.

– Что значит – не могу? Вам не кажется, что вы тут все заигрались? Я обещаю, что никому ничего не скажу, если вы сию минуту меня отпустите домой. Иначе гарантирую вам проблемы.

–Вы не понимаете, Мария Игоревна, – спокойно, но твердо ответил Николаев. – Или не хотите принять. В этом времени у вас нет дома, нет семьи и нет той защиты, на которую вы все еще напрасно надеетесь.

Блин, он продолжает ей втирать про девятнадцатый век. Совсем за дуру ее держит.

– И кто же у меня есть в ЭТОМ времени? – ехидно поинтересовалась Маша.

– Боюсь, только я, – помедлив, сказал Николаев. – Остальные решительно настроены против. Но вам не о чем беспокоится. Пока я здесь, с вами ничего не случится.

– Да со мной бы ничего и не случилось, если бы не вы, – крикнула Маша и в который раз толкнула наглухо запертую дверь. – Откройте! Это унизительно заставлять меня писать в миску и кормить отбросами! Так нельзя поступать с девушкой!

– Вас плохо кормят? – обеспокоенно спросил Николаев, тактично опустив первую часть претензий. – Я разберусь, обещаю.

– Разберитесь с этой чертовой дверью, – не унималась Маша. – И перестаньте нести чушь про путешествия во времени. Я, может, и похожа на идиотку, но это совсем не так.

–Я знаю.., – очень тихо сказал Николаев. – Но вам придется еще немного потерпеть. Пока я все не улажу.

– Да вы не мужик, а слюнтяй какой-то. Маменькин сынок! – окончательно взбесившись, сказала Маша.

Она ожидала, что Николаев разозлится, но он выждал время – очевидно, дал Маше остыть, а потом, как ни в чем ни бывало сказал.

– Все будет хорошо. Просто немного потерпите. Я передам для вас книги. Вам, должно быть скучно. Хорошего дня.

– Да пошел ты! – крикнул Маша, но не была уверена, услышал ее Николаев или нет.

Ну, что же придется выпутываться самой. И кое-какой план уже созрел в Машиной голове. Не такой уж она была дурой.

Глава девятая

Прошло больше получаса с тех пор, как Николаев ушел, а Маша все не могла успокоиться. Раздраженно ходила она из угла в угол, попутно то и дело сметая все, что попадалось под руку.

Почему-то Николаев, несмотря на его подчеркнутую вежливость и даже, можно сказать, деликатность (что б он ей подавился!) вызывал у Маши особенную злость. Ладно его мамаша и сестра – они Машу знать не знают. Не понравилась она им, и черт с этим. А угроз их она не боится. Хотели бы, уже давно Егора на нее натравили, а потом сделали вид, что так и было. Но тот, хотя и бесится, а дальше порога не заходит. То есть не велено ему Машу даже пальцем трогать. Как бы ему этого не хотелось. Мысль, что этим она обязана Николаеву ничуть не умерила ее раздражения против бывшего подчиненного.

Он обязан был ее освободить! Сразу, немедленно открыть дверь и проводить в Москву. Желательно на собственной машине. Раз на аренду такого шикарного особняка деньги нашел, то и автомобиль должен быть.

Все-таки Маша ни секунды не верила, что дом принадлежит Николаеву. Будь он так богат, стал бы работать на Кравцова? Скорее бы уже собственную галерею открыл. Нет, так просто Маше пыль в глаза не пустишь. Не исключено, что они вообще с остальными реконструкторами на аренду скинулись. Она, например, не удивится, если окажется, что в обычной жизни тот же Егор какой-нибудь зануда-банкир в сером костюме и туфлях с острыми носами.

От этой простой мысли Машу почему-то отпустило. Если все объясняется так просто, то бояться ей точно нечего. Но это не значит, что она не собирается мотать удочки. Есть у нее и поважнее дела, чем все выходные провести в этой кладовке.

Увлеченная мысленным диалогом с Николаевым (точнее, это был монолог, в котором она высказала ему, все, что о нем думает – а в некоторых вариациях в качестве аргумента использовала пощечину), Маша пропустила момент, когда приходил Алексей.

Лишь выглянув в окно, она обнаружила, что почерневшие за ночь листья исчезли, а вместо них на земле желтеет свежий осенний букет. Маша ухмыльнулась. Вот к такому отношению она привыкла. И если бы мальчик был чуть постарше, то, возможно, она с ним и замутила что-нибудь эдакое, ни к чему не обязывающее. Надо признать, он очень мил.

В обед Дарья (Егор, как и раньше недовольно топтался за дверью) помимо еды принесла обещанные Николаевым книги. Мельком бросив на них взгляд, Маша не сдержала показательный зевок: Карамзин, какой-то Матвей Комаров, Шиллер. Очевидно, Николаев, не будучи уверенным в Машиных предпочтениях собрал для нее чтиво из разных опер. Хотя и мог бы что-нибудь современное подкинуть. Ради бога – кто в наши дни читает Шиллера?!

– Даша? – Маша осторожно, не забывая ни на минуту об особой впечатлительности девушки, коснулась ее плеча. Интересно, она только немая или глухая тоже?

От Машиного прикосновения Дарья сжалась, непроизвольно дернулась в сторону. Одновременно зарычал и бдительный Егор.

– Эй, эй, полегче. Я тебе, ведьма, нашу Дарью в обиду не дам. Лапы убери от нее!

Теперь, когда Маша решила про себя, что Егор не более, чем скучающий банкир, а такому спуску нечего давать, она глянула на него через плечо, не поворачивая головы, смерила взглядом и спокойно, отрезала.

– Для тебя я – Мария Игоревна. Запомни.

Его реакцию было трудно предугадать, однако он ее все же удивил. Загасив косматыми бровями недовольство, Егор потупился, и только в бороду себе позволил пробубнить: «Мария Игоревна она, ишь!» Только понял, что право Маша имеет с ним так говорить. То-то же.

Вернув внимание Дарье, которая отошла в самый угол, лишившись, как она думала защиты Егора, и покорно ожидала решения своей участи.

– Даша, – как можно ласковее начала Маша. – Мне надо помыть голову. Можешь устроить?

Говорила она громко, как часто общаются с совсем маленькими детьми, думая, что так им легче будет понять взрослых. Но Дарья, не взирая на всю свою запуганность, быстро кивнула, из чего Маша, которая не успела прибегнуть к выразительной жестикуляции, сделала вывод, что немая девушка отлично слышит.

– Круто! – обрадовалась она. – Только поскорее, пожалуйста.

Дарья не подвела. Не прошло и часа, как она вернулась. В руках у нее был таз, гораздо вместительнее того, в котором Маше предлагалось умываться по утрам. Егор, недовольный и особенно взлохмаченный, топтался на пороге с двумя кувшинами в руках. Из одного валил пар. Дарья сняла с плеча полотенце, поставила на столик мыльницу, промычала что-то Егору на своем «немом», и тот, как ни странно, сразу ее понял, нехотя зашел в комнату и поставил кувшины рядом с тазом.

Все это время Маша наблюдала за ними со стороны, терпеливо ожидая, когда они закончат, и наконец, оставят ее одну. Однако Дарья и не думала уходить. Она стояла и выжидала чего-то возле стола. Потом обернулась к Маше, заставила себя поднять на нее глаза и многозначительно изобразила, как льет из невидимого кувшина невидимую воду в пустой таз.

Ах, вот оно, в чем дело. Помощь свою предлагает.

– Не, спасибо. Я сама справлюсь. Идите.

Недоверчиво переглянувшись с Егором, который демонстративно отвернулся, едва получил ментальный вопрос от немой девушки, Дарья склонила голову и вышла.

Мыться, раскорячившись над небольшим столиком, очень неудобно. Пока Маша не сливала горячую и холодную воду в таз, умудрилась ошпариться. Мыло оказалось жесткое, от чего волосы – предмет Машиной особой заботы в силу их природной скудности (богатой шевелюрой похвастаться она не могла) – возмущенно встали колтуном и заскрипели, как синтетические.

Ну ничего. Если все сработает, уже к утру Маша будет отмокать дома в собственной ванной.

План ее был до невероятности прост. Наблюдения последних двух дней показали, что Дарья наведывается к ней не только днем, но и ночью убирает ночную вазу, оставляет воду для умывания и завтрак. А что, если предположить… ну должно же Маше, в конце концов, повезти?.. что, если ночью Дарья приходит одна, без Егора? Не может же он круглосуточно выполнять при ней роль охранника? Есть ведь у него и другие дела. Поспать, например?

Нет. Ночью Дарья, вероятнее всего, приходит одна. И Маша ничего не потеряет, если сегодня же это проверит.

Погода к вечеру резко ухудшилась. Сначала сильный ветер так отчаянно раскачивал деревья во дворике, что ветки дотягивались до Машиного окна и жалобно царапали стекло, точно жертвы ночного грабителя, умоляющие о приюте. И стемнело раньше, чем накануне. А затем и вовсе пошел снег.

Устроившись со свечой на подоконнике, Маша раздумывала, удастся ли ей незаметно покинуть дом в случае, если первоначальный план сработает, запирают ли они дверь и сможет ли она открыть ее изнутри?

Никто бы, глядя на красивый изгиб ее тела в свете чуть дрожащей свечи, никогда бы не догадался, какие мысли на самом деле бродят в этой печально склоненной к стеклу голове. Не разгадал их и Алексей, которого со вчерашнего дня, как магнитом тянуло к таинственной гостье, которую все прочие домашние (ну, кроме Андрея, но его чувства никто не силах угадать за безупречными манерами и самообладанием) называли не иначе, как ведьма.

Протомившись около часа в саду и продрогнув до костей, Алексей покинул свой пост никем не замеченный. Как раз в тот момент, когда Маша приступила к реализации своей блестящей задумки.

Время, по ее расчетам, было уже позднее (по меркам местных обитателей, разумеется) – около одиннадцати. Но так рано Дарья не придет. Значит, придется запастись терпением.

Скатав на кровати из всего, что нашлось в комнате, ком, приблизительно, конечно, но все же похожий на спящего человека среднего размера, Маша укрыла «куклу» одеялом, после чего задула свечу, и спряталась за дверью, захватив с собой кувшин, оставшийся в комнате после мытья головы, и платье Анны. Вернее, то, что от него осталось – Маша не без труда порвала его на длинные, но вроде бы прочные полосы, которые она собиралась использовать вместо веревки.

Самым тяжким в ожидании прихода Дарьи, был страх уснуть под уютное завывание ветра и порхание снежинок за окном, которые были хорошо видны в темноте. При условии, конечно, что ты сидишь в теплой комнате, а не мерзнешь снаружи. Кстати, если все получится, в скором времени этим несчастливчиком на улице станет она сама. Эх, черт ее дернул отдать свою толстовку! Может, Дарья будет так любезна, и захватит что-нибудь теплое на себе? И Маша недобро хмыкнула.

Трудно сказать, сколько времени прошло, когда Маша, наконец, услышала шаги в коридоре. Не считая завываний ветра, тишина в этой части дома стояла такая, что и таракану в тапках не пройти незамеченным.

Повернулся замок, и комнату озарила тусклая свеча. Маша затаила дыхания, пытаясь по шорохам угадать, одна пришла Дарья, или Егор, как обычно, стоит возле двери и хмурит свои грозные брови.

Ничего не понятно. Дарья вошла в комнату (Маша сразу приметила длинную шаль на ее плечах), присела, чтобы поставить на пол свечу, которая могла разбудить «спящую» Машу.

Пора! Другого шанса может и не быть.

В самый ответственный момент Маша испытала сомнения – сможет ли она поступить так жестко, все-таки еще ни разу в жизни не приходилось бить со спины. В драках она, разумеется, участвовала и не раз. Но там стоишь и рвешь патлы лицом к лицу, а тут… неправильно как-то.

Только если она сейчас не решится, а девушка вдруг обернется, тогда у нее точно не выйдет огреть ту по голове. Полыхая от адреналина, Маша вышла из своего укрытия, зажмурилась и треснула Дарью по макушке кувшином. Послышался «ох» и звук падающего тела.

Маша была готова к тому, что в следующий момент сильные руки сгребут ее сзади, однако ничего подобного не произошло. Она открыла глаза и обернулась. Дверной проем был пуст. Дарья пришла одна. Повезло.

Прикрыв дверь изнутри, она наклонилась над Дарьей, прислушалась. Дышит. Фууух. Но время терять не стоит. Перевязав руки и ноги девушки лентами от платья, Маша, предварительно скинув все лишнее с кровати, затащила ее на свое место. Хотела укрыть с головой, чтобы раньше времени никто ничего не понял, но испугалась, что связанная Дарья от страха может задохнуться, и оставила голову открытой.

Затем она подняла ключи, которые валялись рядом с подсвечником, подхватила Дарьину шаль, задула свечу и выскользнула в темный коридор.

Глава десятая

Передвигаться без света по утонувшей в сонном мраке усадьбе было, прямо скажем, неуютно. А еще опасно. И дело даже не в Егоре, которого Маша остерегалась встретить больше остальных обитателей дома, потому как в душе не сомневалась, что легко справится и с сухощавой старушкой, и с впечатлительной барышней. Алексей, не исключено, ее и вовсе до дверей проводит. А, может, вообще, сразу в бар позовет.

Николаев? А что Николаев? Николаев не посмеет ее тронуть. В конце концов, он сам сказал, что обиду не даст.

Поэтому, если кого-то Маша и боялась, то исключительно Егора. Уж больно он в роль вжился.

Но и не это главное. Дом сам по себе таил множество скрытых и явных угроз. Не для того Маша «уложила» Дарью, чтобы сломать ногу на лестнице или опрокинуть на себя одну из чертовых огромных ваз в коридоре второго этажа. Нет, спускаться она будет осторожно, пусть даже потеряет какое-то время.

Наощупь добравшись до лестницы, Маша, как и планировала, не спеша, шаг за шагом пробуя каждую ступеньку на «вкус», двинулась вниз.

При этом ее не покидало чувство, что она находится в утробе гигантского чудовища, что слышит его дыхание, а жутковатые звуки, присущие почти любому ночному жилищу, не что иное, как скрежет его зубов.

И все же ей удалось благополучно спуститься на второй этаж. Сейчас будет легче. Сквозь высокие окна падал какой-никакой свет.

Маша выждала, пока глаза привыкнут к полумраку, убедилась, что коридор пуст и, стараясь передвигаться, как ниндзя, которым вообразила себя в этот момент, решительно пошла к выходу.

Миновала гостиную, дверь которой на этот раз была плотно закрыта, скользнула взглядом по золотому гербу Николаевых и оказалась на первом этаже. Ей оставалось пересечь холл и помолиться, чтобы дверь была, если не заперта, то хотя бы легко открывалась изнутри.

Молиться Маша не умела, но кто-то за ней точно присматривал, потому что дверь послушно открылась, и дом выдохнул ее наружу.

На улице непогода оказалась злее и колючее, чем думалось сидя в теплой комнате. Не успела Маша накинуть на голову шаль Дарьи, как та покрылась крупными мокрыми снежинками, особо юркие из которых успели прошмыгнуть за шиворот.

Оставив позади темный дом, неодобрительно проводивший ее тяжелым взглядом, Маша двинулась вдоль аллеи, оставляя за собой четкую цепочку следов.

Маша неплохо ориентировалась в незнакомых местах, а уж это незнакомое место она внимательнейшим образом изучила, когда впервые попала сюда пару дней назад и пялилась вокруг во все глаза.

Она довольно быстро и без приключений добралась до кованых ворот, обнаружила в них калитку и оказалась на воле.

Ей бы радоваться, но ситуация вообще не выглядела позитивной. Ночь, снегопад, чужая местность и удручающая непривычная городскому жителю тишина, которую не нарушал ни шум самолета, ни звук летящих по трассе машин.

Куда идти? С самого начала она собиралась в лес. Надежда найти телефон (о том, в каком виде она найдет свой телефон – если найдет! – старалась не думать) раньше каких-нибудь грибников, не покидала ее. Впрочем, сейчас она скорее встретит там волка, чем грибника.

При мысли о волках она вспомнила, как про них говорил и Егор. Поежилась. Так себе перспектива. Но в любом случае топтаться здесь, в опасной близости от чокнутых реконструкторов-маньяков не самая удачная идея.

И Маша решила добраться до дачного поселка, который видела, когда они вышли из леса. Там еще живет та бедняжка, которую эти идиоты чуть ли не шлюхой обозвали. Кого в наше время удивишь свободными отношениями? Хочется девчонке с парнем в кустиках отжечь – почему нет? Уж кто-кто, а Маша ее точно осуждать не будет.

Оглядевшись, Маша, почти не сомневаясь, определила, в какой стороне находится озеро, и уверенно покинула территорию негостеприимного дома.

Не сомневаясь, что как только дойдет до озера, то сразу увидит дачи, Маша не учла воинственно мешающего ей двигаться вперед снегопада, поэтому не только не увидела домов, но чуть с разбега не угодила в воду.

Все же она немного сбилась с дороги и вышла к озеру по невидимой под снегом лужайке. Присмотревшись, узнала кусты и деревья, возле которых прятались любовники. Хорошую погоду они выбрали, ничего не скажешь!

Значит, нужно обойти озеро с левой стороны и двигаться прямо, не сворачивая.

Минут через пятнадцать она увидела первый дом и почти засмеялась от радости. Потом заметила второй, третий… и, нахмурившись, остановилась.

Что, черт побери, это такое? Не может быть!

Никакого дачного поселка в привычном понимании тут не было и в помине. Рубленные темные деревянные домики насуплено стояли под сомнительной защитой покосившихся заборов. Через мелкую речку, даже, наверное, ручей, пролегал не внушавший на вид доверия деревянный мост. Ни дороги нормальной, ни цивилизованных каменных коттеджей – и это на дорогой подмосковной земле!

Здесь должна быть охрана, освещение, а на домах, как чайные грибы, просто обязаны висеть спутниковые тарелки. Может, сектанты какие? А вообще, чисто внешне – это древняя деревня. Эх, Маша отстала ты от жизни – может, тут эко-отель модный разбили?

Маша застонала. Конечно. Эти придурки, которые в дворян играют, целую деревню крепостных себе построили. Ничего себе размах! Когда она своим расскажет – не поверят. Эх, жаль телефона нет, а то быть хоть сфоткала. Хотя если телефон найдется, да еще будет работать после того, как в снегу полежал несколько дней, она сможет сюда вернуться и заселфиться на фоне этой старины глубокой.

Размышляя таким образом, Маша боязливо ступила на мост. Остается надежда, что местные реконструкторы окажутся более адекватными, чем Николаев и его семейка. По крайней мере, чушь про девятнадцатый век втирать ей не будут. Обогреют, накормят и спать уложат. А с утра пораньше она за телефоном пойдет. Или не пойдет. Они ее сами до Москвы доставят. А телефон Маша новый купит. Или Кравцов ей купит за моральный ущерб. В конце концов, это он ей Николаева подсунул.

Эти приятные мысли прервал собачий лай. Маша успешно перебралась на другую сторону реки и уже подходила к крайнему забору, как ночную тишь прервал переходящий в вой громкий лай. Тут же, как по команде, ему ответили псы из других дворов.

Маша невольно присела на корточки, и очень вовремя. Из дома, возле забора которого она присела, в одной рубашке, такой длинной, что и не понять, есть под ней штаны или нет, на крыльцо выскочил Егор.

Только оправившись от шока и выдохнув, она узнала, что за этой косматой бородой и точно грубо связанными бровями скрывается совсем другое лицо. Еще менее дружелюбное, чем у Егора. Если такое возможно.

– Кто тут шастает? – хрипло пробасил неизвестный бородатый мужик. – Ща пристрелю.

Тут Маша действительно увидела в его руках ружье и смутилась. Будет ли он с ней разговаривать, или сначала пальнет, когда она выпрямится в полный рост?

– Собаку спущу – выходи по добру, – вот только добра в его голосе она не уловила ни капли. Нет, с этим лучше не разговаривать. Деру надо давать быстрее, пока он и правда собаку не спустил.

И Маша по-утиному пошла вдоль забора. Выпрямилась она только, когда обошла пол дома, и мужик уже не мог ее заметить. Тогда она вскочила и припустила к реке.

Бежать в сторону моста было опасно, поэтому она надеялась найти наиболее узкое место и перепрыгнуть на ту сторону.

Она почти добежала до поля, когда увидела более или менее подходящий изгиб реки, с разбегу прыгнула, но все-таки промочила ноги, не рассчитав реальный размер препятствия.

Но времени, чтобы оплакивать кроссовки, не было. Маша, не сбавляя темпа помчалась через поле прямиком к лесу.

Их давешние следы на опушке, конечно, давно припорошил сегодняшний снег. Маша надеялась на свою интуицию. Выхода у нее, похоже, не было. Либо позорно возвращаться в усадьбу, либо попытать счастье в отвратительно пугающем черном лесу, на который смотреть страшно, не то, что позволить ему себя поглотить.

И все же Маше, кажется, опять повезло. Она увидела дорогу, которая белой, не тронутой человеком и зверем простыней, уходила глубь чащи.

Маша потопталась у кромки, кусая от страха губы, но в итоге все-таки зашла внутрь.

Она шла, пристально глядя под ноги, потому что страшнее всего сейчас было сбиться с пути. В темноте она может уйти черт знает куда, и тогда ее заточение у Николаева покажется отдыхом в спа-отеле.

Ели под тяжестью снега склонили ветви, загораживая путь. Они выглядели, как стражники с секирой, и казалось еще чуть-чуть, и кто-нибудь из низ спросит у Маши пароль.

Бережно отодвигая их в сторону, она чувствовала себя агентом Купером в Черном вигваме, который открывает все новые и новые загадочные комнаты, но так и не может найти то, что ищет.

Маша всерьез задумалась, а не плюнуть ли ей на свою безумную затею и не вернуться, пока ее собственные следы еще не замел снег, как увидела его.

Приподняв очередную озябшую лапу ели, Маша неожиданно для самой себя оказалась на знакомой ей поляне. И посередине, спиной к дороге стоял он. В длинном темно-синем плаще, с непокрытой головой, на которую падал и падал снег, превращая черные волосы в седые.

Услышав позади хруст, Николаев обернулся.

– Ну, наконец-то!

Глава одиннадцатая

– Николаев? – Маша удивилась и даже не расстроилась, что ее поймали. – Как вы тут оказались? Давно?

Николаев распахнул полы своего длинного плаща, извлек из жилета карманные часы, поднес их к глазам. Задумался (или сделал вид, что задумался), вернул часы на место и, улыбнувшись краешком губ, ответил.

– Думаю, не дольше двух минут. Может, чуть меньше.

Недоумение Маши можно понять. Каким дьявольским образом Николаев умудрился оказаться на поляне раньше нее? Как он узнал, где ее искать? И, на закуску, самое главное – почему на дороге, ведущей на поляну, не было следов? Ни человеческих, ни сверхчеловеческих. Не по воздуху он же сюда добрался?

Чтобы окончательно рассеять свои сомнения, Маша обернулась и посмотрела на тропинку, по которой пришла. Нет, конечно, память и наблюдательность ей внезапно не изменили. Вот же они – прыгающие следы самой Маши. И те спешит укрыть свежий и наглый, как молодой карьерист, снег. Больше ничего. Кроме нее по этой дороге сейчас никто не ходил.

Поворачиваясь обратно, Маша не была до конца уверена, что увидит Николаева снова – что он ей не померещился в снежной буре. А что? Перенервничала (мужик с ружьем ее вообще-то здорово напугал), замерзла (шаль, это, конечно, хорошо, но от пуховичка на гусе она бы не отказалась) – вот и миражи в ночи. Но Николаев, разумеется, никуда не исчез. Он терпеливо стоял, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за ее реакцией. Заметив, что Маша поежилась, нахмурился и поспешно скинул плащ.

– Возьмите. Вы же обязательно простудитесь.

Под плащом у него была только тонкая рубашка и жилет.

– А вы? – хмуро спросила Маша, позволив, тем не менее, укутать себя.

Николаев отмахнулся.

– Все в порядке. Не волнуйтесь.

Ха! Не особо Маша и волновалась. Других причин для беспокойства предостаточно. И она с места не сдвинется, пока все не выяснит. А в плаще гораздо теплее, что ни говори. Маша обняла себя, спрятав озябшие руки под мышки.

Если Николаев и замер, оставшись без верхней одежды, то вида не подал. Только сказал спокойно, но настойчиво.

– Давайте, Мария Игоревна, уже домой отправляться. У вас тревожный вечер выдался. Что мы тут на ветру стоим?

Не для того Маша совершила свой дерзкий (и она по праву может собой гордиться) побег, чтобы сейчас обратно плестись. Там, небось, уже полиция у Дарьи показания берет и Машу поджидает. Николаев ее нашел, значит он знает, что произошло в комнате…

– Как вы меня обнаружили? – упрямо повторила она вопрос, на который до этого так и не получила ответа.

Самообладание стало покидать обычно невозмутимого Николаева (а, может, снег под рубашку забился). Он, раздосадованный ее упрямством, которое вынуждало их торчать ночью на холодной улице, вместо теплой кровати, быстро подошел к ней – схватить хотел, но Маша среагировала оперативно и проворно отскочила назад, и его рука осталась нелепо висеть в воздухе, поймав лишь пару снежинок, тут же растаявших в кулаке.

– Сейчас побеседовать хотите? И волков не боитесь?

Предположим, что волков Маша боялась, но неадекватов и полиции чуть больше, поэтому решительно мотнула головой. Николаев, чертыхнулся про себя, но сдался.

– Хорошо. Как я вам и обещал, мне удалось убедить семью…

– Маму вашу, хотите сказать, – не удержалась от едкого комментария Маша.

– И маму в первую очередь, – не стал спорить Николаев. – Уже завтра утром вы получите свободу при условии, что о вашем исчезновении сегодня ночью никто не узнает. Иначе мне будет сложно во второй раз уговорить родных, что вы не представляете для нас никакой угрозы.

Сдержаться и дослушать до конца Маша опять же не смогла.

– Ну, во-первых, кое-кто в курсе того, что я сбежала. И вы, Андрей, конечно, в теме?

Он не стал притворяться и просто кивнул.

– А потом я не поняла – о какой угрозе вы все болтаете? Просто отпустите меня домой. Мне от вас ничего не надо. Я похуже извращенцев видела.

По тому, как Николаев вздохнул, было видно, что разговор, несмотря на всю его необходимость, не доставляет ему ни малейшего удовольствия.

– Мария Игоревна, по несчастливой, прежде всего для вас, случайности, вы оказались в начале девятнадцатого века. Это мое время. Я здесь родился, вырос. Здесь я женюсь, воспитаю детей и умру. Вам же предстоит родиться только два века спустя. Возможно, где-то в этих краях ходит сейчас ваша прапрабабушка, но, боюсь, вам это никак не поможет. Вы не только не сможете с вашим характером приспособится к местному укладу жизни, но вольно или невольно причините вред – поставите под угрозу безопасность моей семьи. Вы же не думаете всерьез, что в девятнадцатом веке все направо и налево в будущее путешествуют?

Он иронично поднял брови, и Маша воспользовалась паузой.

– А вы же не думаете всерьез, что я верю в эти сказки про девятнадцатый век? Я пока еще в своем уме. Путешественники во времени… Господи, какой бред. Это имеет смысл только, если ваш особняк на самом деле частный сумасшедший дом! Кстати, отличная версия…

– Вам придется поверить и жить с этим, – довольно жестко и без тени усмешки оборвал ее Николаев. – И жизнь вам предстоит, учитывая ваш возраст, не сладкая. Но я постараюсь, – продолжил он уже мягко, – устроить вас. В этом мне удалось убедить и маму. Ей пришлось согласиться. В конце концов, семья Николаевых, никогда не была замешена в убийстве…

«Все-таки грохнуть хотели», – уныло подумала Маша.

– Но я понимал, что не могу просто так открыть дверь, не убедив вас в бесполезности всяческих попыток добраться до дома, вызвать такси или найти телефон.

Точно, телефон! Маша быстро глянула на кусты за спиной Николаева, и от него это не укрылось.

– Ах вот оно что – телефон, – догадался он. – А я все не мог понять, за каким лешим вас ночью в лес понесло. Я шел к вам, дождавшись пока все уснут, чтобы еще раз серьезно поговорить, но услышал странные звуки в комнате. Дверь оказалась заперта и пришлось ее взломать. Бедная Дарья… не скоро она отойдет от этой истории. Доверять вам она теперь точно не будет, – он попытался найти на Машином лице следы раскаяния, но та, закусив нижнюю губу, смотрела, опустив глаза, в сторону и думала о своем.

Раз он догадался про телефон, придется дальше играть в открытую. Попросит его о помощи, если надо, сделает вид, что верит в ту фигню, что он несет. Да, определенно, пора включать «слабую женщину». Про себя Маша ухмыльнулась. Уверена, ей удастся обвести его вокруг пальца.

– Допустим я вам верю, – тихо сказала она, все также не поднимая на него глаз. – Но как вы догадались, где меня искать?

Николаев не считал этот вопрос самым важным при данных обстоятельствах, однако, обрадовавшись, что его слова достигли хоть какой-то минимальной цели, объяснил.

– Я освободил Дарью, проводил в ее комнату и попросил не распространяться о прошествии. Агафья осмотрела ее и не нашла, что рана, которую вы нанесли несчастной, опасна для жизни. Вам, должно быть, приятно это узнать?

Должно, так должно. По-прежнему пялясь на землю, аки покорная гусыня, Маша выдала грустный кивок, надеясь, что по затылку он не поймет, насколько ей плевать.

– Я понял, – продолжал Николаев, по всей видимости, удовлетворенный ее реакцией, – что должен во что бы ни стало вас найти. Во-первых, ваш побег определенно заставил бы маму пересмотреть свое согласие на ваше свободное перемещение по территории усадьбы. Во-вторых, вы могли наткнуться на Егора. А он просто одержим кровожадным желанием учинить над вами какое-нибудь насилие. В-третьих, вы могли встретить кого-то из местных, что грозило не только вашей, но и нашей безопасности.

Маша вспомнила чудовище с ружьем.

– Похоже, я и встретила, – пробормотала она.

– Да, я знаю. Первым делом я отправился в деревню. Больше идти вам некуда – только к людям. Но я опоздал. Судя по следам, которые, не взирая на снегопад, мне удалось разглядеть, вы покинули деревню. Да и Матвей сказал, что кто-то чужой пытался в дом пробраться…

– Да я только позвонить хотела, – возмутилась Маша, но быстро опомнилась и умолкла.

– Вам повезло, что он вас не застрелил, – совершенно серьезно сказал Николаев. – И хорошо, что у него это не получилось, – он взлохматил волосы, сбив снег. Мокрые пряди упали на лоб. – В любом случае, позвонить бы вам, Мария Игоревна, не удалось. Телефонов у моих крестьян нет. Напоминаю, что вы только в самом начале девятнадцатого века.

– Да, да, кончено, – выказала Маша мнимую покорность. – Но Андрей, – вот, теперь пора. Пора поднять на него полные слез глаза и воззвать к его рыцарской натуре. – Возможно, мой телефон где-то здесь. Там очень много ценной информации, – она всхлипнула, с удовлетворением заметив, что Николаев смутился. – Дорогие мне фотографии! Умоляю – помогите найти его.

Николаев колебался, но Маша так пронзительно и жалостливо смотрела, что сил сопротивляться почти не было. Такой Маши он не видел раньше. Как, должно быть, ей страшно сейчас после того, как она, наконец, осознала, в какую безвыходную ситуацию попала. В конце концов, даже если телефон здесь, он очень вряд ли ей пригодится.

– Давайте поищем его, хорошо. Только в независимости от результата, потом – сразу домой. Признаться, сейчас не жарко.

Маша энергично закивала и первой ломанулась в кусты. Вот ель, под которой она очнулась – все под ней припорошено снегом. Если телефон выпал, то вероятнее всего, здесь. Маша села на корточки и стала тщательно ощупывать побеленную поляну. Николаев присоединился к ней. И в итоге повезло именно ему.

– Кажется, это он, – сообщил Николаев, поднимаясь.

Маша уже и забыла, когда так радовалась в последний раз. Бедный, бедный ее милый телефончик. К счастью, слишком дорогой, чтобы так просто стать жертвой сырости и снега. Бережно, как новорожденного, взяла Маша телефон из рук Николаева, и сгорая от нетерпения ввела пароль.

Да! Получилось! Экран загорелся. Зарядки оставался один процент. Верный телефончик – он как нарочно копил силы, чтобы помочь своей хозяйке. Нет, не хозяйке – помочь другу!

Только вот…

– Сети нет, – разочарованно протянула Маша. Подняла телефон, опустила, не сводя полного надежд взгляда с ярко горящего в темноте дисплея. Напрасно. Черт…

К Николаеву, тем временем, вернулась его привычная невозмутимость. Он прилично замерз, а свалиться с простудой накануне приезда невесты, не планировал. Надо возвращаться, хочет она того или нет.

– Телефон не будет работать. Он еще не изобретен. Люди, которые через двести лет поставят здесь сотовые вышки, еще не родились. Мне показалось, что вы начали все понимать…

Переводя взгляд с бесполезного телефона на Николаева, Маша, отмахнулась:

– Да, да, девятнадцатый век. Помню, верю… Но, может, если мы выйдем из леса, когда пойдем обратно, связь появится?

Николаев глубоко вздохнул и решительно подошел к Маше. На это раз она не успела сбежать. Он взял ее за локти и прижал к себе так близко, что невольно заныл затылок от резко прихлынувшей крови.

– Обратно мы вернемся немного не так, как вы ожидаете. Не бойтесь – все будет хорошо. Только один вопрос, Мария Игоревна. Если вы действительно осознали, что происходит, почему не спрашиваете о самом главном – каким, черт побери образом, я сам оказался в двадцать первом веке?

Ответить – или, на худой конец, подумать над ответом, Маша не успела. Николаев обнял ее еще крепче, она тщетно попыталась высвободиться, но уже в следующую секунду поняла, что они вновь находятся в эпицентре воронки – не такой мощной, как тогда на даче, но все же достаточно сильной, чтобы заставить Машу самой вцепиться в Николаева и закрыть глаза.

Вновь она их открыла, когда почувствовала, что Николаев ослабил объятия. Он сделал шаг назад, продолжая придерживать ее за плечи, опасаясь, что она упадет. И шум ветра пропал. И снег… Снег тоже перестал засыпать их свехру.

Маша решилась посмотреть, что происходит, приоткрыла сначала один глаз, а потом – не поверив ему – второй. И когда все-таки поняла, где она, не удержалась от громкого возгласа.

– Как?!! Это что еще за фокусы?

Все еще не отпуская ее, Николаев не сводил с Маши глаз.

– Вы как? Прошу прощения, что был вынужден.., – тут он засмущался и даже закашлялся, чтобы срыть неловкость, которую испытывал. – Прошу прощения за то, что был вынужден вас обнять. Однако в свое оправдание могу сказать, что обычным путем при данных обстоятельствах возвращаться домой было бы безумием.

Да, каким-то невероятным для Маши образом они вновь оказались в особняке, в маленькой комнате на безлюдном третьем этаже. Мерцающая свеча на подоконнике освещала следы погрома, учиненного Машей ранее. За окном все так же отчаянно шел снег.

Николаев опустил руки, и мокрая шаль упала с Машиных плеч.

– Я принесу вам чаю, – тихо сказал он. – И мы спокойно поговорим. Если это, конечно возможно.

Он был уже на пороге, когда Маша его окликнула.

– Лучше вина. К черту чай.

Усмешка, скользнувшая по его губам, придала достаточно жестким чертам мальчишеского озорства.

– Разумеется, вина. Как я сам не догадался.

В отсутствие Николаева Маша на автомате подобрала разбросанные по полу вещи, не переставая при этом искать разумные объяснения произошедшему. Но ни одно не выдерживало критики. То, как они с Николаевым перенеслись с холодной поляны в теплую комнатку, можно было объяснить только колдовством. Тьфу. Проще допустить, что она, не дождавшись Дарьи, уснула за дверью, и сейчас, если перевернется на другой бок, упадет и проснется в темной комнате на полу в какой-нибудь нелепой позе.

Маша даже пару раз ущипнула себя неловко. Проделать более сложные манипуляции ей помешал оперативно вернувшийся Николаев. Придерживая уже откупоренную бутылку вина и бокалы, он плотно закрыл за собой дверь и сразу же извинился.

– Я понимаю, Мария Игоревна, двусмысленность ситуации – вы и я, ночью, одни в комнате… Но смею вас уверить, что никаких дурных мыслей я не имею. И даю слово, что в последствии не стану пятнать вашу репутацию. Однако же обстоятельства…

Несмотря на то, что Маше было положено быть в шоке, она, выслушав половину его пламенной речи, не выдержала и расхохоталась. Так громко и искренне, что, наверное, Егор в своем коровнике вздрогнул.

– Андрей, вы в своем уме? Мою репутацию уже ничем не испортишь. И вам это прекрасно известно. Как и то, что мне на это плевать. Пусть что хотят, то и думают. Разливайте лучше вино и рассказывайте, что с вами не так. Вы, – тут она закатила глаза, потому что на полном серьезе не могла заставить себя вслух произнести подобную чушь. – Вы – колдун что ли?

Николаев быстро вскинул на нее глаза. Сразу несколько эмоций коснулись его лица, но ни одну из них Маша, к своему неудовольствию, не смогла считать. Он приоткрыл рот, точно собираясь, что-то сказать, поморщился, отвел взгляд и торопливо занялся вином. Только руки чуть дрожали, выдавая его волнение. Но этого Маша не заметила.

– Пожалуйста, – протянул Николаев усевшейся с ногами на кровать Маше бокал. Сам он устроился у окна – подальше от нее. —Вы спросили – не колдун ли я? – он смотрел в окно, и Маша могла видеть только его четкий, вылепленный талантливым скульптором профиль и огонь от свечи в черных глазах. – Скорее, нет, чем да. Хотя, не исключаю, что тот же Егор считает меня колдуном. Но он полуграмотный мужик – вам я попробую объяснить все, как есть.

Глава двенадцатая

Отпив добрую (или злую?) половину бокала, Маша, которая сегодня сознательно отказалась от ужина, быстро захмелела и расслабилась.

– Да уж – и поподробнее. Например, скажите, как мы тут оказались? А то у меня уже кровь из ушей идет, а идей – по-прежнему ноль.

Он ее услышал, не шелохнулся, но отвел взгляда от окна. Маша залпом осушила остаток, хотела попросить добавки, но передумала и поставила бокал на стол.

– У вас это принято называть телепортацией, – неожиданно выдал он. Маша опешила настолько, что смогла выдать только непроизвольное «пшшшш…», а Николаев, тем временем, продолжал. – Мы называем это просто перемещением. К сожалению, уже очень скоро этот дар меня покинет, поэтому мне надо расходовать его крайне осторожно. Сегодня я был неблагоразумен, но слишком, – он скривился, точно был недоволен собой, – слишком волновался за вас. Именно благодаря «перемещению», – быстро овладел собой Николаев, – такие как мы и отправляемся в будущее. Подобная возможность у нас есть только раз в жизни – накануне свадьбы.

Маша закрыла лицо руками, потом потерла виски, не зная смеяться ей или снова рвануть, что есть духу к двери.

– Такие, как вы? А какие вы? Кто вы?

Наконец, он обернулся к ней. Маше даже показалось, что она видит легкую горечь в его глазах.

– Вам трудно будет это понять… наверное. Вы слишком прагматичная девушка и скептически относитесь ко всему, что не можете пощупать, но все же попытайтесь… В ваше время таких, как мы иногда называют «мировое» или «тайное» правительство. Но это столь же нелепо, как и считать нас колдунами. Мы – это несколько сотен семей, которые помогают планете развиваться в соответствии с Планом. К, сожалению, мы действительно, не волшебники, и не можем остановить войны, если им должно быть, эпидемии, которые обязаны случиться. Однако благодаря нашим знаниям, ученые изобретают оружие, которое решит исход войны в нужную сторону, мы подсказываем, как создать вакцину, чтобы спасти одного-единственного младенца, важного для истории, не даем умереть с голоду будущему гениальному художнику, который в последствии окажет сильное влияние на культурное развитие цивилизации. Мы не во что не вмешиваемся, наша задача исключить случайности, которые могут изменить положенный ход вещей. Вы, – он поймал ее взгляд, – вы понимаете?

Маша медленно кивнула.

– Конечно. В моем мире это называется – сумасшедшие.

У Маши в голове не укладывалось, как Николаев может на полном серьезе думать, что она поверит в его историю?! Телепоратции не существует, путешествий во времени тоже (про всякие там «особенные семьи» лучше вообще умолчать), и единственное разумное объяснение – они все тут сумасшедшие, а врачи наблюдают за ними через камеры и, скорее всего, бешено ржут. Маша даже глазами обследовала углы, но камер – по крайней мере, очевидных, не обнаружила.

Правда, есть в этой версии одно очень слабое место. Если Николаев и все остальные чокнутые, которые против воли или по согласию (что вряд ли) участвуют в каком-то медицинском эксперименте, то и Маша, очевидно, тоже. Потому что она абсолютно точно полчаса назад перенеслась с помощью телепорта из леса в усадьбу. А до этого – со своей дачи – в лес.

Признать собственное безумие было бы безумием. Но если допустить… Хотя бы на минуту допустить, что все это правда? Тогда… тогда…

Маша вскочила и подошла к Николаеву вплотную. Все это время он молчал, но, казалось, ни одна ее мысль, ни одна эмоция не ускользнула от его проницательного взгляда. Когда Маша, все еще пахнущая морозом и хвоей, с влажными после ночного снегопада волосами остановилась так близко, что он мог, глядя сверху вниз, рассмотреть каждую розовую прядочку на ее голове, Николаев приложил усилия, чтобы остаться на месте, а не сбежать подальше, в противоположный угол комнаты. Единственное, он позволил себе положить руку на подоконник, найдя в нем опору и в, случае чего – защиту. «В случае чего?» – не без удивления спросил он сам себя.

Мокрый затылок, тем временем, дернулся – Маша подняла голову. Она хотела посмотреть ему глаза. И посмотрела. Ни тени иронии – ясный, прямой взгляд. Взгляд, который не врет.

– Николаев, – гипнотизируя его, чтобы не упустить ни малейшего признака лжи, сказала Маша, – А ведь если то, что вы говорите, правда – это полный писец.

Он кивнул. Однозначно, она права.

– Я бы выразился, конечно, более аккуратно, но суть вы, Мария Игоревна, передали верно. Ситуация, в которую вы попали, в самом деле безвыходная. Здесь, в моем времени, у вас нет ни денег, ни связей, ни богатых родственников. У вас нет ничего…кроме, – тут он запнулся, и все-таки проявил слабость и перевел взгляд на улицу, чтобы не смотреть на Машу, – кроме меня. И я обязан устроить как-то вашу судьбу до того, как женюсь.

– Николаев, – Маша схватил его руку. Он вздрогнул от неожиданности и обернулся, – Николаев – докажи мне, что не врешь. Где факты, что это не дурацкий розыгрыш? Мы вы все – не психи обыкновенные! Но это ведь нереально, как нереально!

Все то время, – все эти бесконечные дни с того момента, как Маша в момент долгожданного перемещения домой вломилась на второй этаж старой деревянной дачи, где планировала заставить его вернуться в галерею, а вместо этого случайно перенеслась в его век, Николаев пытался представить себя на ее месте. Как бы он отреагировал на подобную ситуацию, если бы с раннего детства не знал, что его семья отличается от остальных? Что рано или поздно ему предстоит путешествие в будущее? Его, как и брата, готовили к этому с пеленок. А что же Мария Игоревна? С первого дня их знакомства она поразила его особой циничностью и прагматизмом. Ее суждения всегда были резким, а мысли… Тут Николаев поморщился – ему стыдно вспоминать, как она откровенно кокетничала с ним при встрече. К счастью, к этому времени, он уже, к сожалению для себя, многое знал о нравах двадцать первого века. И чем больше узнавал, тем сильнее его тянуло домой. Ах, жаль все-таки, что нельзя вмешаться в ход истории и не допустить подобной деградации общества.

– Я мог бы привести крепостного и подвергнуть его экзекуции ради вашего удовольствия. Мог бы отвести вас в город, дабы вы своими газами убедились, что на дворе стоит одна тысяча восемьсот двадцатый год, в котором вам, по-хорошему, делать нечего. Но ничего это я делать не буду. Через месяц у меня свадьба, и возиться с вашими сомнениями у меня нет ни времени, ни желания. Я и так много времени потерял, убеждая мать не трогать вас. Из человеколюбия и сострадания, – подчеркнул он особенно, отнял у нее руку, подошел к столику и плеснул себе в бокал вина. Николаев чувствовал, как Маша начинает кипеть от злости за его спиной. Еще бы – она привыкла немедленно получать то, что хочет. Все, довольно с него ее эгоизма и капризов. Еще в двадцать первом веке натерпелся. Он сделает то, что должен, и умоет руки. Ей придется смириться. – Я много думал о сложившейся ситуации. И вот какой выход нашел, – он сделал паузу, предвидя, какие последствия могут случится после того, как он озвучит свое решение. – Мы выдадим вас замуж.

Ну вот. Он все еще стоял к ней спиной, хотя и рисковал.

Маша все это время старалась переварить и принять ту правду, которую навязывал ей Николаев, но услышав его последние слова, не поверила своим ушам. Она открыла, потом закрыла рот, нервно хихикнула и, наконец, рассмеялась в голос.

– Блин, вас что – мама моя прислала? Черт, это безумно смешно. Отправиться на двести лет назад, чтобы выйти замуж! Вот это стартап. Иностранцев мне в мужья предлагали, банкиров всяких – но покойников? Нет, такого еще не было. Не собираюсь я замуж – этот фокус у вас не пройдет. И если что – маме моей так и передайте.

Неиссякаемое терпение Николаева закончилось. Он сделал небольшой глоток, поставил бокал на место, развернулся и, скрестив руки на груди, холодно сказал.

– Мария Игоревна, чем скорее вы забудете о том, кем были раньше, тем быстрее сможете устроиться в новой жизни. Иностранца я вам предложить, в отличие от вашей мамы, не могу. Вы женщина в возрасте. На хорошую партию рассчитывать уже нечего. Но у меня на примете есть один обеспеченный вдовец. Разумеется, вам тоже придется постараться, чтобы его заинтересовать, – по мере того, как он говорил веселье на лице Маши менялось на черную ярость. Женщина в возрасте? Вдовец? Сейчас она ему покажет. Бедняга не заметил, как Маша схватила одну из книг, которую получила днем, и бесцеремонно прервала его речь, швырнув ее через комнату. Меткий удар пришелся по плечу Николаева. Он нахмурился, наклонился, поднял книгу с пола. Карамзин, «Бедная Лиза». – Никогда, Мария Игоревна, никогда так больше не делайте. Пожалуйста, – очень тихо, но убедительно попросил он.

Его спокойствие окончательно ввело Машу из себя.

– Николаев хватит пороть чушь! Просто перенесите меня обратно домой – и все дела. Что нужно сделать? В лес пойти? Ветер наколдовать? Отвечайте!

– Сделать ничего нельзя. Поверьте – если бы это было возможно, я отправил бы вас домой первым же рейсом. Но мы лишь раз совершаем путешествие в будущее. Мой дед, отец, я, брат… Таков закон. Перемещение происходит, как я уже говорил, накануне женитьбы. Это важный момент в жизни мужчины – хотя вы, я уверен, думаете иначе. Мои способности к телепортации убывают. И сразу после свадьбы я уже ничем не буду отличаться от обычного дворянина своего времени. Со мной останутся лишь мои знания, которые мне надлежит использовать во благо человечества.

Всю эту хрень про человечество и великую миссию Маша пропустила мимо ушей. Из всего, что он наговорил, она уцепила кое-что очень интересное.

– Значит, ваш брат тоже когда-нибудь махнет в будущее? – невинно поинтересовалась Маша.

Николаев кивнул.

– Разумеется. Но он еще пока очень молод. Когда придет время, и он будет готов к ответственности, которая возложена на нашу семью, Алексей так же, как и я, отправится в будущее. А почему вас это так интересует? – спохватившись, с подозрением спросил он, пристально следя за ее реакцией. Только в этот раз Машины мысли ему прочитать не удалось. Как не увидел он и улыбку, в которой она расплылась про себя.

Она вспомнила хорошо знакомый ей взгляд, который Алексей не сводил с ее окна. Значит, Николаев, ты говоришь, что мне никогда не вернуться домой? Значит ее единственный удел тут – выйти замуж? А почему бы и нет.

– И девушки у него тоже нет? – уточнила Маша, прикидывая свои шансы, которые по ее скромных подсчетам уже перевалили за сотню.

Николаев прищурился. Она явно что-то замышляет. При чем тут Алексей? Если память не изменяет, Мария Игоревна всегда предпочитала мужчин постарше (он хотел мысленно добавить «и побогаче», но одернул себя – вокруг нее в принципе бедных мужчин не водилось). Он вспомнил о Сергее Петровиче Бархатове, которого, перебрав множество кандидатов, выбрал Марии Игоревне в мужья и не удержался от мимолетной улыбки, едва коснувшейся кончиков его губ. Вот уж кем она не сможет вертеть, как обычно, так это Бархатовым. Жесткий он человек, властный – такого мужа Марии Игоревне и надобно. Случайно ли его он определил в потенциальные мужья бывшей начальнице наихудшего из возможных кандидатов или преднамеренно – об этом Николаев предпочитал не думать. Чего только в себе не накопаешь, если поглубже глянуть. Лучше и начинать не стоит.

– Хочу вас предупредить, Мария Игоревна, чтобы держались подальше от моего младшего брата, – на всякий случай, до конца все же не веря, что она всерьез рассматривает Алексея, как мужчину. – Мне бы не хотелось, чтобы ваше… ваше… Словом, обходите его стороной.

Вскинув голову, Маша с вызовом подняла подбородок и уперла руки в бока.

– Мое – что? Договаривайте! Дурное влияние? Распущенное поведение? Какой же вы все-таки зануда, Николаев. Здорово, что у нас тогда ничего не вышло., – Николаев отвел взгляд, но Маша передвинулась так, чтобы он ее непременно видел. – Да! Мне нравятся мужчины! Разные мужчины. Веселые, а не такие чопорные перцы, как вы. На следующее же утро, если бы мы замутили, я бы вас бросила. И замуж я не собираюсь. Особенно за… как вы там сказали – за обеспеченного вдовца. Истерика! – Маша действительно засмеялась, хотя Николаев видел ее серьезные, несмотря внешне веселье, глаза. – К вашему сведению, я и в девятнадцатом веке не пропаду.

– Да что вы говорите?! – навис над Машей Николаев, в очередной раз не сумев в ее присутствии сдержать эмоций. Голос его звучал ровно, но глаза горели как никогда раньше. – Дайте угадаю. Наверное, вы думаете, что, как всегда, найдете какого-нибудь идиота, который будет выполнять все ваши прихоти, работать за вас, пока вы наслаждаетесь своими сомнительными радостями? Хочу вас предостеречь – вы быстро завоюете славу легкодоступной женщины и окажетесь на самом дне.

Маша помнила, что Николаев не велел ей кидаться в него книгами. Но ведь по морде себя бить он пока еще не запрещал? И она с удовольствием, от души, влепила ему пощечину. Однако будучи девушкой острожной, на всякий случай, сразу отскочила на безопасное расстояние.

– По крайней мере, лично для вас, Николаев, я всегда останусь недоступной женщиной!

Хмуро потирая мгновенно покрасневшую щеку, Николаев не стал мстить, хотя впервые (да нет, что врать, далеко не впервые с этой женщиной!) у него зачесались руки. Неужели никто никогда не ставил ее на место?

– Отрадно слышать. Меня мало интересуют такие особы, как вы, – он выдохнул и своим обычным тоном продолжил. – Впрочем, Мария Игоревна, уже поздно. С утра к вам придет Настя и поможет принять надлежащий вид. Пока я не достану туалетов подходящего размера, вам придется обойтись платьями моей сестры, – уже у дверей он оглянулся. – И все же несмотря на то, что разговора у нас толкового не получилось, мне искренне жаль, что вы оказались в подобной ситуации. Доброй ночи!

Исподлобья он бросил на нее печальный взгляд и вышел.

«А мне искренне плевать на то, что вам жаль!», – буркнула Маша себе под нос, подошла к двери, убедилась, что та не заперта, разделась до трусов, потушила свечу и упала на кровать.

Как же напрягает эта тишина. Только ветер и шум снегопада нарушают ее кисельную тягучесть. Ни голосов, ни шума машин. Господи, Маша уже целую вечность не была в интернете. Впрочем… все глобальные новости ей известны на двести лет вперед. Хоть в тотализатор играй.

Значит, если сейчас у нас тысяча восемьсот двадцатый год… какой бред, это, это же… в голове не укладывается…

Маша нащупала под подушкой пачку сигарет, достала ее – осталось семь штук – а что, кстати, курили в девятнадцатом веке? Вот бы сейчас интернет и пригодился. Телефон мужественно держал зарядку, но недолго ему осталось. И тогда все – финита. Однако на всякий случай Маша его выключила и положила рядом с сигаретами. Она так и не закурила.

Итак, одна тысяча восемьсот двадцатый год – Наполеона, значит, уже победили. Это хорошо, а то ведь они недалеко от Москвы, судя по всему, обитают – еще не хватало к плен к французам попасть. Хотя, женщин, они, кажется, не трогали. Впрочем, кто его знает, как оно было на самом деле? Историю России в то время лишь начинали пистать. Мало ли какую дезинформацию они оставили потомкам.

То есть – Маше.

Только она теперь уже и не потомок, а самый настоящий современник. Тьфу… Совсем запуталась.

Но это ненадолго. Если мужчины их так называемой особенной семьи в обязательном порядке перед свадьбой отправляются в командировку на двести лет вперед, значит надо кого-то из них женить. Или подвести к женитьбе. Маша улыбнулась. Нет, она точно не пропадет. Тоже мне возрастную женщину нашел. Пшшш. Да Маша моложе Анны выглядит! Кажется.

А Николаев – дурак, если думает, что она выйдет замуж за того, кого он ей подобрал. Нет такого мужчины, за которого она решилась бы.., такого, как… Маша вспомнила кое-что, помрачнела и повернулась на бок. Сейчас надо просто заставить себя уснуть.

Думала об этом она уже в полудреме.

Глава тринадцатая

Разбудил Машу негромкий, но настойчивый стук в дверь.

Последние дни, открывая глаза, Маша первым делом пыталась сообразить, где она, черт побери, находится. Сегодня впервые Маша проснулась с четким пониманием – она в особняке, который предположительно принадлежит ее бывшему подчиненному Андрею Николаеву, а на самом деле дворянину одна тысяча семьсот какого-то года рождения, чья семья занимается не то колдовством, не то спасением мира. И сидит сейчас бедная Маша, как дура, в девятнадцатом веке. Но это надо срочно исправить. На все про все у нее неделя. Пока ее в картину «Неравный брак» не запихнули.

Настя, которую накануне обещал прислать Николаев, оказалась крепко сбитой девицей, чьи щеки лоснились молодостью, а грудь стремилась порвать рубаху.

Поскольку Маша, крикнув «войдите», даже не подумала стыдливо спрятаться под одеяло, то взору служанки она предстала, как есть – в кружевном бельишке из прошлой жизни (вернее, из дорого магазина интимной одежды будущей жизни, до которой этой девице никак не дожить). «Ой, самой бы дожить…».

Волосы после местного мыла и ночной прогулки свалялись в непроходимые джунгли и зловеще торчали на голове. Настя в дверях оценила гостью, решила про себя, что особа, видать, не больно-то важная – вон, даже ткани на исподнее не хватило, – и церемонится не стала.

В отличие от Дарьи, девушка она была крепкая, разумная, ничему не удивлялась и чувств, чуть что не так, не лишалась. Именно поэтому Николаев после неудавшегося ночного разговора отправил к Маше именно ее.

– Здрасьте, – грубовато буркнула Настя, кидая на кровать голубое домашнее платье молодой хозяйки. Хотя той оно и было велико, а на «эту» надевать было жалко. – В порядок велено к завтраку вас привести, – и то, что господа, к столу пришлую зовут тоже у Насти в голове не укладывалось. Чай не барыня, могла бы и на кухне похавать. Фу.

Мигом почувствовав настроение девицы, Маша приняла невозмутимо-надменный вид, не торопясь, встала и выжидающе скосилась на Настю: «Мол, чего ждешь – приводи в порядок».

Та буркнула что-то про себя, но Андрея Александровича, которого безоглядно любила, как могут любить только безответно и безнадежно, ослушаться не посмела. Налила в таз свежей теплой воды, обтерла губкой неприятную гостью спереди (даже руки сама не подняла, бесстыжая – вон, вся грудь наружу), обошла, чтобы вымыть спину и обомлела. Это что же такое, батюшки?! На ключице у незнакомки был нарисован одуванчик, семена его улетали к шее, превращаясь в птиц.

Настя замерла с губкой в руке, рассматривая рисунок. Отродясь она такого не видела. Но красиво. Не зря, что ведьма.

Из оцепенения Настю вывел раздраженный голос Маши.

– Чего застыла? Уснула что ли?

В свою очередь, Настя не удостоила гостью ответом. Вместо этого начала усердно тереть ей спину, старательно обходя губкой цветок, боясь ненароком красоту попортить.

Маша на девицу ругалась не со зла. Она давно усвоила: как себя в первый момент поставишь, так потом и будут относиться. Откроешь слабость, никто после твоей силы не заметит. Все будут помнить тот момент, когда оступилась. Помнить и чувствовать свое превосходство.

– Готово, – бросая губку в таз, доложила Настя. Она не знала, как к хозяйской гостье обращаться, поэтому старательно выбирала обезличенные слова, от чего выглядела еще более грубой, чем была на самом деле.

Девушки решительно друг другу не понравились. Маша, хотя и не планировала заводить тут друзей, остро почувствовала свое одиночество. Как всегда, впрочем.

– Платье натяните – потом прической займусь, – сказала Настя, отворачиваясь.

Голубое платье село на Машу намного лучше, чем то, первое. Видать, худышка Анна, не всегда была такой безупречной. Эта мысль доставила Маше удовольствие.

– Делай свою прическу, – приказала Насте. – И побыстрее – я с голоду умираю.

«Свою прическу»! Вот нахалка. Настя помучилась, расчесывая жесткие Машины волосы (у Анны Александровны помягче будут), подняла их наверх и уложила так, чтобы скрыть все розовые пряди, которыми еще недавно Маша так гордилась (Андрей Александрович относительно волос особые указания дал).

– Готово, – повторилась Настя и сделала пару шагов назад, чтобы оценить свою работу. Вообще-то она ничего, надо признать. Не красавица (единственной красавицей Настя втайне считала себя), но жить можно. Только вот сзади птица из-под платья «вылетает». Нехорошо, но опять же красиво.

Тем временем, Маша подошла к зеркалу и с некоторым удивлением оценила себя. Девятнадцатый век ей определенно к лицу. Немного косметики не поверит, конечно. Позже, когда она подружится с Анной, разузнает местные секреты красоты.

Да-да, Маша решила, что для успешной реализации своего плана ей во чтобы то ни стало надо понравиться членам семьи Николаева. Она оценила, что с матушкой шансов у нее почти нет, а вот задаваку-сестру Маша легко очарует. Про Алексея и говорить нечего.

Не открывая взгляда от зеркала, Маша заметила, как Настя (выполняя очередное распоряжение Николаева) втихаря собирает, не мало не заботясь о сохранности, Машины старые вещи. Уж точно не стирать она их собирается.

Маша хотела возмутиться – вообще-то это ее любимая футболка – но передумала. Ей в голову пришла другая мысль. Пока она там завтракать будет, Настя, чего доброго, в постель к ней полезет, найдет телефон и сигареты, а это сейчас единственное, что связывает ее с нормальным миром. И телефон, если что, дорогущий. Надо спрятать.

– Выйди – подожди меня за дверью, – не поворачиваясь, сказала она.

Настя, радуясь, что ей удалось бескровно выполнить приказ хозяина, хотя он предупреждал, что гостья может за свои вещи побороться (и даже кулаками – тоже, напугал!), пряча грязное Машино тряпье за спиной, поспешила покинуть комнату.

Оставшись одна, Маша огляделась – не слишком много тут мест, куда можно заныкать свои сокровища. Подумав, она запихнула сигареты за картину, а телефон спрятала в углубление между спинкой и сидением мягкого кресла. Не особо надежно, но, если никому не придет в голову устраивать обыск, то может прокатить.

Вниз обе девушки спускались, довольные собой и проявленной смекалкой.

Семейство Николаевых в полном составе чинно завтракало в гостиной. При виде Маши мужчины встали. Николаев выглядел свежем и отдохнувшим, хотя спал, очевидно, не больше Маши. В такие моменты трудно не поверить в его колдовскую сущность. Он довольно холодно кивнул Маше и отодвинул для нее стул. «Тактику сменил – от мистера «джентльмена» к мистеру «неприступность», – прикинула Маша, присаживаясь.

Зато Алексей излучал такой солнечный позитив и, казалось, единственный в этой комнате, был искренне рад ее видеть, что Маша невольно подумала, сколько удовольствия принесет ей миссия по его соблазнению. И вблизи он оказался еще более симпатичным, чем она предположила вначале. Да просто красавчик. Если еще бороду отрастит, так Маша, пожалуй, в будущем возьмет на себя труд стать его Вергилием по двадцать первому веку.

– Как вам спалось, Мария Игоревна? – вежливо прервала ее мысли Ольга Павловна. Невозмутимо, точно они вчера расстались добрыми друзьями, и никто ее в комнате насильно не держал. Маша хмыкнула про себя, но игру решила поддержать.

– Благодарю вас, Ольга Павловна, отменно.

Анна, сидевшая по левую руку от матери, не глядя на Машу, громко сказала:

– Я давно заметила, что у простых людей превосходный сон. Несмотря ни на что.

«Милая, это грубовато», – не слишком усердно пожурила Ольга Павловна дочь на французском.

«Анна, прошу тебя быть более сдержанной в суждениях», – коротко, но гораздо строже, чем мать, сказал Николаев. При этом он старательно избегал смотреть на Машу.

«Ах, я постараюсь», – Анна говорила по-французски лучше остальных родственников, – «Но она так глупа. Невозможно быть серьезной».

«Анна!» – предостерегающе поднял на нее глаза Николаев. И щеки его (или Маше почудилось) покрылись румянцем (о злости?).

Неловкость положения попытался спасти, не спускающий, в отличии от брата, с Маши глаз Алексей.

– Вы предпочитаете кофе или чай?

Маша ответила не сразу. Сказать им или нет? Пожалуй, лучше сказать. Хотя бы для того, чтобы получить удовольствие, глядя на их физиономии.

– Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, – максимально приторным тоном сказала Маша, прямо и жестко глядя на Ольгу Павловну, чувствуя, что именно с ней предстоит открытое противостояние. – Однако будет неловко, если вы узнаете об этом потом. Я неплохо говорю по-французски, – она сделала паузу. – Да… и по-английски тоже. На всякий случай, – еще пауза. – Чуть не забыла – и немного по-испански, – затем она повернулась к Алексею и лучезарно ему улыбнулась, отметив краем глаза, как изумленно поползла вверх бровь Николаева (то-то же – знает он ее, как же). – Пожалуй, кофе, спасибо.

Ход был за хозяйкой дома. Отреагировать, извиниться, промолчать. Она выбрала четвертый вариант – сменила тему.

– Анна, какие у тебя планы на утро?

Сестра Николаева немного все же смутилась признанием Маши, поэтому говорила, уже не так уверенно.

– Мне надо пойти к Агафье – Дарья все еще неважно себя чувствует, – и она не удержалась от многозначительного злого взгляда на Машу.

– Хорошо, – одобрила мать.

Вот он – ее шанс.

– А можно с вами, Анна? – быстро, пока разговор еще куда-нибудь не ушел, спросила Маша. – Хочу перед Дашей извиниться и… загладить вину… что-то вроде этого.

Анна растерялась и привычно посмотрела на мать, ожидая помощи. Та едва заметно кивнула.

– Сделайте милость, – пожала плечами Анна к Машиной радости. Однако ее счастье стало полным, когда Алексей также изъявил желание пойти к неизвестной особе по имени Агафья.

– Мне не трудно – и делать все равно нечего, – заверил он Николаева, который встрепенулся и готов был возразить.

– Но, думаю, у девушек могут быть секреты, в которые они не захотят посвящать тебя, – попытался Николаев все же остановить брата.

Маша засмеялась.

– Андрей, я вас умоляю – какие у меня с Анной могут быть секреты? Мы почти не знакомы. Конечно, пусть идет.

Николаев крепче, чем необходимо, сжал вилку и бросил на Машу испепеляющий взгляд. А по окончании завтрака отловил Машу у двери и прошептал ей в ухо.

– Мария Игоревна, прошу вас не забывать о том, что я сказал – не трогайте Алексея. Вы многого не знаете. Это не просьба, – жестко добавил он. – И еще. Это в вашем мире вы могли свободно называть меня просто по имени. Прошу впредь обращаться ко мне – Андрей Александрович. И только так.

«Ого!» Маша подняла брови и отстранилась, чтобы заглянуть Николаеву в лицо. Он выглядел невозмутимым, но что-то в его глазах выдавало злость, которую он, как и все остальные чувства засунул подальше, под накрахмаленную рубашку, и затянул нашейным платком, чтобы не выскочили.

– Вы же знаете, что я хочу сделать? – прошептала она тихо, едва открывая рот, одними губами. Ее слова не для посторонних ушей. – Я хочу вернуться домой. Любым способом.

Николаев стоял очень близко. Он услышал все, что она хотела сказать. И то, о чем она умолчала. Ответил не сразу – долго, внимательно смотрел на нее, изучая. Мысли его прочесть было невозможно, но от Маши не ускользнуло, что настроение его, очевидно от внезапно пришедшей в голову мысли, изменилось. Он расслабился. А, значит, что-то придумал. Надо быть настороже.