Кельдор

Пар кубарем повалился из почерневших ноздрей. Мальчик сделал опустошающий выдох. Плотный слой красной глины на его теле расходился от пят до шеи, изгибаясь на бледном лице подобно щупальцам. Они касались глубинно серых глаз с едко жёлтыми бровями. С обритой макушки стекал пот. На бёдрах запачканная белая повязка, из которой торчал охотничий ножик.

Кулаки сжались, когда позади послышалось горловое пение. Перед ним пролегали бескрайние поля цвета его волос, над ним ширилось грозовое небо цвета его глаз.

Он шагнул вперёд, трава промялась и захрустела, шагнул ещё и со скрежетом застопорился. Голая ступня продырявила ржавый нагрудник, из-под которого торчал скелет. В едко жёлтых листьях грудами разлеглись оранжевые мечи, доспехи, голые кости и треснувшие черепа. Человеческие и животные. Мальчик не стал смотреть под ноги, но продолжил идти.

Горловое пение усилилось. В ход пошли барабаны.

Поодаль, сквозь высокие колосья пробежала дымящаяся блеклая фигура и напоролась на такой же дымчатый меч, затем растворившись. Трава запоздало двинулась за ними. Мальчик, ничуть не удивлённый, сохранил свой темп, хотя блеклость мелькала то тут, то там, всё больше напоминая людей. В ней он стал узнавать лежащих на полях мертвецов. Духи в вечной схватке воспроизводили сражение былых времён до мельчайших подробностей. Эхом проносились голоса с неразборчивым шёпотом, когда по обе руки шеренгой выстроилась преломляющая воздух дымка из погибших. Она следовала за мальчиком, но вмиг испарилась, когда тот обернулся.

Сзади, совсем недалеко, стояли соплеменники, куда взрослее юнца. В броне и лохмотьях, нагие и разодетые, с чучелами из зверей и сена, с тростями и плащами. Среди первых стоял рослый мужчина с бородой, как лезвие топора, на который он опирался. Его рыжие кудри суетились на ветру, как он сам, грызущий ногти. Кольчуга зазвенела, когда его похлопал по плечу один из его воинов, собравшийся уходить.

Рыжий возмутился:

– Не переставайте верить! Не переставайте петь, не дойдёт ведь он!

– Не заслужил, значит. – Жрец растягивал завитушки на бороде. Дряблая рука с закрученным браслетом держала волнистую трость. На голове личина быка с рогами, на теле его шкура, прячущая драный балахон, который спускался до сандалий. На подвеске из телячьих копыт стало одним меньше, когда старец бросил обрубок на землю. – Нарушает правила юноша, помочь мы не в силах тогда. Поглотит эта битва его, сожрут поля, покалечит Высокая Трава.

Остальные, похожие на него, закивали и побросали конечности других зверей.

Шатры в задних рядах стали складываться. Горловое пение утихло, барабаны остановились. Видно было, что соплеменники зароптали и заплевали. Толпа начала редеть, а мальчишка пошёл. Дымчатая вереница возвратилась.

– Не иди, – разобрал он шёпот духов, идя далее.

– Не делай то, на что решился.

Мальчик шёл.

Одухотворённая тусклость с великим огорчением поочерёдно склонила головы, уходя вслед за подувшим ветром, но одна из голов не склонилась, а задралась вверх. Её владелец начал движение к красному от глины мальцу. Очертания духа куда более различимые, чем у остальных, но перемешивались на свету, показывая то смертельные увечья, то пышущее жизнью тело. То раздербаненный, то щетинистый подбородок.

Призрак.

Мальчик разжал кулаки и показал тому два предмета: металлический стержень и камушек. Дымное нечто глухо засмеялось.

– Ты, юное создание, поверил в бредни стариков, доживших до своих лет благодаря страху? Или бездумно следуешь регламенту? Позволь объясниться: так называемого духа ты этим не притянешь, от зла он тебя не спасёт; как и не спугнёшь ты призрака, который, как ожидается, это зло с тобой учинит. Безделушки, тем не менее, ты лучше сохрани, бродят тут всякие люди. Будет, чем в них кидаться. Даже лучше! С них же можно высечь искру?

– Можно, – мальчик был невозмутим.

– Тогда точно пригодятся! Ступай, дитя, если всё ещё желаешь.

Мальчик сжал кулаки и вновь зашагал.

– Моя маленькая гордость, – пришёптывал призрак, следуя за ним.

Эхо былого сражения нарастало, превратив едко жёлтые поля в бесцветное ничто, в борющийся меж собой туман, то захватывающий инициативу, то её утрачивающий. Где-то близ бритой головы свистели стрелы, где-то под боком бряцала сталь – всё было рядом, но неосязаемым и приглушенным.

Ещё поворот назад – и битва расступилась. Серая мгла над мальчиком затемнилась, её рассекали новоприбывшие ветвистые молнии. Наблюдателей из племени было вдвое меньше, но рыжий верить не прекращал. По его плечо стоял старейший из жрецов, разодетый в чистую красную рясу с заштопанной дырой в области груди. Такая же была на спине. Старик высморкался чёрными ноздрями в платок, и развернулся, почёсывая еле голубоватые от извести волосы, собранные в косы. Венец из полевых трав чуть покосился.

– Говорил не оборачиваться я мальцу. Yoilyu. Своевольный.

Своевольный, продолжив ступать, возвратил сражение на то же место. В конце пути завиднелось каменное капище, к которому была привязана блеющая овца. Мальчик взялся за охотничий нож, но не уследил за ногами и наступил на торчащее из земли копьё. Он вскрикнул, отпрыгнул и упал, затерявшись в траве.

Рыжий поджал губы и вздохнул, разворачиваясь.

– Сдаюсь я, наставник, – он обратился к стоящему ближе к полям воину в массе разных лат, видно собранных с побеждённых. Тот перебирал в руке каменный брусок. – Yoilyu наш паренёк, одна дорога им всем таким.

Заячья губа мужчины подскочила от слов ученика.

– Знают Тьяльские Луга, стоим мы на которых, сдавшихся со всех сторон. Сдастся когда-то и твой топор, и ты. Двигается Кралос. – Воин всмотрелся в имя, выцарапанное на бруске, а затем на колыхающуюся траву, из которой выбирался хромающий мальчик. Заячья губа растянулась в улыбке. – Yoilyu.

Кралос, даже не всхлипнув, вприпрыжку добрался до овцы и уселся на капище, рассматривая пятку. От точки, куда попало копьё, лесенкой разбегалась кровь.

– Безделушки, – намекнул призрак.

Мальчик без капли раздумий высек ими искры, которые дождиком полились на рану, с шипением образуя бордовую корочку. Тут Кралос не выдержал и всхлипнул, но всё-таки довершил дело.

– Высохло, – пробурчал он, стуча ногтем по прижжённой точке.

– Повезло, что неглубоко, юное создание. Как пойдёт дождь – а он обязательно пойдёт – не шагай по лужам со стоячей водой, – эхом поучал то ли мёртвый, то ли живой.

Животина заблеяла, когда юнец заблестел ножом. Он разрезал повязку надвое, одну половину обмотав на ноге, а другую вернув на бёдра, и вздрогнул.

Уже совсем стемнело, и невыносимо похолодало. Грозовое небо сулило свой скорый плач. За раздвинувшимся призрачным маревом, в месте, где должна была быть куча народу, стоял всего один человек – наставник.

Кралос, вздохнув, жалобно посмотрел на овцу и схватил ту за холку. Единственным уколом он остановил её сердце, а затем соорудил себе ночлег: вспорол брюхо, вытаскивая нутро, подрезал шерсть и смастерил из неё то ли одеяло, то ли занавес. Все последующие ночи ему пришлось греться внутри. Ударила молния, хлынул ливень, наступил тревожный сон.

Барабаны неспешно, но достаточно громко набивали ритм. Жрецы и жрицы распевали имя мальчика, называли его сыном божества.

Gralas hyodagn

Frija hyojri’mas!

Gralas hyodagn

Frija hyojri’mas!

Они неумело вытягивали каждую гласную. Земляки вокруг них, ряженые в звериные маски, медленно ступали по кругу. Самые молодые из них обнажились по пояс, демонстрируя плоть в расцвете сил. Кожа их была испещрена мурашками.

В самом центре Кралос, на которого девы наносили ритуальную охру, к ней цеплялись локоны состриженных едко жёлтых волос. Ему подняли руки, осматривая подмышки. Ни единого волоска. Старший жрец с косами кивнул, девушки разошлись. Он поднёс кадило к мальчику, окуривая того чёрным дымом фирия. Тот, поморщившись, не вдыхал его, зато заприметил на жестянке стёртые гравировки с чужеземным языком.