Еретики

Глава 1

Хуже всего, пожалуй, потерять голову.

Не в переносном смысле. В прямом.

Ирма думала, как сейчас нехорошо её оруженосцу Бёрну без головы. Его кости лежали в сколоченном, из первых попавшихся досок, гробу. Бёрн любил попадать в неприятности. При жизни – чаще из-за женщин, теперь – из-за чудовищ.

И одна из таких закончилась печально.

Была голова – теперь нет.

Говорила же Ирма – не суйся к тому циклопу. Говорила! Но малыш Бёрн не послушался.

Телега, запряжённая серой кобылой, медленно катилась по размокшей дороге. Ирма напевала себе под нос прилипчивую мелодию – то ли услышанную на ярмарке, то ли ещё в детстве.

Ту-ту-ту-ту…

В гробу послышалось шевеление. Кости Бёрна затрещали.

– Сам заткнись, – буркнула девушка.

Телега скрипела и подпрыгивала на промерзшей колее. По обе стороны дороги тянулся густой еловый лес – темный, тесный, будто живой.

Ирма уже миновала Волчью долину, где, по слухам, воют не только волки. Но пока слышен был только треск сучьев да ровное дыхание кобылы. Снега намело всего с два-три пальца, но он ложился коварно – скрывал ямы и старые следы копыт. Дорога шла под уклон, и телега временами кренилась.

Ирма втянула голову в ворот, плотнее запахнула плащ.

– Хорошо тебе там, Бёрн, – пробормотала она. – Лежишь, не мерзнешь.

В гробу что-то хрустнуло в ответ, будто мертвец лениво повернулся на другой бок.

– Не спорь, – вздохнула Ирма.

Кобыла фыркнула, улавливая запах чего-то чужого – может, зверя, а может, памяти этой долины. Лес будто слушал, и только редкий порыв ветра обсыпал телегу снегом.

Ирма остановила телегу.

Серая кобыла довольно всхрапнула – будто сама просила передышки.

Девушка слезла, расправила затёкшие плечи и, погладив животное по шее, тихо сказала:

– Молодец, старая. Отдохни немного.

Она сняла упряжь, поцеловала кобылу в тёплую, пахнущую потом шею, а потом привязала к стволу у дороги. Неподалёку текла речушка, не успевшая схватиться льдом.

Ирма подошла к ней, зачерпнула ладонью, умылась.

На небольшой поляне, очищенной от снега, она начала собирать хворост. Сухие ветки ломались с хрустом, воздух наполнился запахом смолы и мороза.

– Не смотри на меня, Бёрн, – сказала она, не оборачиваясь. – Сейчас будет огонь. Погреешь косточки.

Огонь разгорался медленно. Ирма сидела на корточках, укутавшись в плащ, и глядела, как трещат ветки в костре.

Вокруг – тихо.

Слишком тихо.

Даже кобылка перестала цокать копытами.

Даже снег, падая, замирал на лету.

– Нравится тебе, Бёрн? – спросила она, не оборачиваясь.

В ответ – глухой скрип из гроба.

То ли согласие, то ли предупреждение.

Ирма растянула у костра одеяло, бросила в огонь смоляную щепу. Пламя вспыхнуло – и лес словно сделал глубокий вдох. На секунду ей показалось, что деревья стали ближе. Осунулись. Ещё чуть-чуть – и ветви достанутся до её лица.

Она отмахнулась. Усталость дала о себе знать. Думать хотелось меньше, чем жить. Повесила между деревьями колокольчик.

Трунь.

Ирма закрыла глаза, почти задремала.

Трунь-трунь.

Сначала послышалось лёгкое шуршание.

Как будто кто-то прошёл по снегу босиком.

Трунь-трунь-трунь.

– Не смей, – пробормотала девушка. – Только попробуй вылезти.

Но оруженосец в гробу молчал. Ирма открыла один глаз.

Огонь вдруг осел.

Ирма почувствовала, как под ногами что-то мягко шевельнулось. Земля.

Тогда – крик.

Далекий, высокий, детский. Из глубины леса. Протяжный.

Ирма мгновенно вскочила.

Кобыла завозилась, рванула повод.

Гроб затрещал – внутри кости скрипнули.

– Слышал? – выдохнула она.

Крик повторился.

Ближе.

Только теперь в нём не было ничего человеческого.

Он был слишком длинным. И ровным. Так не кричат дети.

Ирма зажгла факел. Потом взяла из телеги булаву – тяжёлую, с железными шипами, потемневшими от старых пятен.

– Смотри за ним, – сказала она, бросив взгляд на кобылу. – Если безголовый решит прогуляться – тяни повозку в реку. Пусть охладится.

Кобыла всхрапнула, как будто поняла. В гробу послышалось тихое, обиженное потрескивание костей.

– Сиди, – бросила Ирма и пошла на звук.

Факел шипел. Горячий воск капал ей на перчатку. Воздух стал плотным. С каждой секундой казалось, что шаги утопают не в снегу, а в дыхании самого леса.

Ирма почти бежала вдоль ручья. Крик повторился – ближе. На этот раз – не один, а два.

Она прибавила шагу.

Снег хрустел под сапогами, еловые ветви хлестали по щекам. Запах. Резкий, звериный. Сырой мех, гниль и злость.

Ирма выскочила из леса – и замерла.

Внизу, где лежал пруд, наполовину схваченный льдом. В центре – двое детей. Девочка постарше держала мальчика за руку. Оба растрепанные. Лица красные от мороза. Сопли и слюни застывают на ветру.

Рядом – перевёрнутые дровни, рассыпавшиеся ветки и клочья соломы.

И следы. Глубокие, как от копыт, только шире, будто кто-то тяжёлый полз по льду на четвереньках.

Перед детьми стояло оно.

Фенке. О да, самка. Поняла Ирма. Злая. Вместо шкуры – древесная кора.

Тварь была больше волка, но гибче.

Ирма спустилась ниже, стараясь не скользить.

Факел дрожал в руке.

– Эй! – крикнула она. – Эй, зверь, сюда!

Фенке дёрнул ухом. Ирма почувствовала, как старый холод из Волчьей долины коснулся позвоночника.

– Хочешь поесть человечины? У меня больше мяса, чем у этой малышни! – добавила она. – Попробуй!

Зверь отошел от детей, лизнул свою лапу.

Ирма сбросила плащ. Под ним – короткая красная ряса, ремень, ножны, и старый деревянный крестик на шнурке.

Она поставила факел в снег, чтобы видеть каждую неровность на льду – и шагнула к пруду.

– Бегите! – бросила детям. – Вверх по склону!

Фенке зарычал и рванул. Снег взлетел фонтаном, когти полоснули по льду. Ирма едва успела уйти в сторону. Удар булавы – звонкий, сухой. Факел ослепил зверя на миг – тот завыл, пригнулся.

– Вот и поговорим, – прошипела Ирма.Лёд под ним треснул.

Она метнулась к противоположному краю, ведя его за собой.

Фенке бросился следом, тяжёлый, неловкий, будто не привык к земле.

Каждый шаг отзывался глухим треском.

Она остановилась.

Выждала.

Зверь прыгнул.

Она успела отбить удар, ударив концом булавы по зубам фенке. Со всей силы.

– Жри! – крикнула Ирма и вбила булаву в лёд прямо между ними.

Треск. Лед вместе с водой поднялись на мгновение вверх.

Фенке взвыл, когда вода сомкнулась над его косматой головой.

Ирма, ухватившись за край своего плаща, отползла к берегу. Она перекрестилась, тихо прошептав:

– Святая Митрас, мать света, укрой моей тенью твой свет. Дай глазам видеть истину.

Шёпот растворился в холоде. Она снова перекрестилась, но теперь без слов – просто, машинально.

Факел догорел. Пруд успокоился.

А дети стояли на склоне, держась за руки.

– Тётя! Тётя! Вы целы? – спросила девочка, перестав рыдать.

Ирма подняла голову, вытерла рукавом снег и кровь со щеки.

Сил улыбнуться не было, но она кивнула.

– Цела, – выдохнула Ирма, оборачиваясь к ним. – Вы откуда будете, дети?

Девочка показала рукой в сторону северо-западного склона. Сквозь пелену снега, вдалеке, виднелись тонкие полосы дыма – деревня. Ирма прищурилась, прикидывая расстояние. Верхом – час, может два. На телеге – дольше, особенно с грузом.

– Что вы делали так далеко от дома?

Она взобралась по склону, снег хрустел под сапогами. Девочка прижимала к груди брата, стараясь не дрожать.

– Деда отправил нас за хворостом, – ответила она, запинаясь. – Мы заплутали, а потом… та зверюга… она на нас… и вы пришли…

Деда, – отметила Ирма. Северное наречие. Значит, где-то близко Славск.

– А вы… – мальчик поднял взгляд, – вы Исповедница, тётя?

Ирма замерла. На миг захотелось рассмеяться. Она посмотрела на мальчугана – глаза светлые, наивные.

– Да, – сказала она после короткой паузы.

Ложь. Да простит её Митрас.

Мальчик облегчённо кивнул и прижался к сестре.

– Забирайте ваши дровни, – сказала Ирма, подойдя ближе. – И то, что успели собрать. Ночь близко. Я отвезу вас домой.

Девочка послушно кивнула. Её брат молча подхватил охапку хвороста. Снег усиливался.

На пригорке ждала телега, кобыла переступала копытами, недовольно фыркала. Из гроба доносился приглушённый скрип – Бёрн явно был недоволен её долгим отсутствием.

– Не начинай, – бросила Ирма, подходя к повозке. – У нас гости.

Она помогла детям взобраться на телегу, укрыла их своим плащом.

Потом взяла вожжи, и, когда телега тронулась, добавила уже себе под нос:

– Хоть кто-то сегодня вернётся домой целым.

***

Ирма зевнула, ссутулившись на козлах. Лес остался позади. Теперь вокруг раскинулись поля и луга укрытые снегом. Только редкие кочки и мёртвые стебли травы торчали, как кресты на забытых могилах.

Посевные давно закончились.

Мир застыл во времени. Ещё не зима, но уже не осень.

Снег всё шёл и шёл, сглаживая следы копыт и колёс.

Небо низкое. Давящее. Серое.

Впереди, сквозь метель, тлели несколько жёлтых огней – дома, может, постоялый двор.

– Чтоб тебя, – буркнула Ирма. – Хороший хозяин в такую погоду и собаку не выгонит на улицу, а я еду… в задницу мира.

Кобыла в ответ фыркнула, словно соглашаясь.

Повозка качалась на неровной дороге. Огоньки впереди чуть подрагивали. Но в сумраке казалось, что они не приближаются к ним а, наоборот, отдаляются.

Ирма поёжилась. Пальцы онемели. Губы стали плотным. Она сомневалась, что может пошевелить языком. В плаще было бы куда теплее, но жизнь детей была важнее. Таково её правило.

Она взглянула на ребятню – те спали, прижавшись друг к другу. Мальчик тихо посапывал, девочка держала его за руку даже во сне. Ирма не узнала даже их имен, так быстро они заснули после лесной “прогулки”.

– Хоть бы не сдохли по дороге, – пробормотала Ирма.

И вдали, над сизыми домами, зазвенел колокол.

Ирма удивилась, что в таком месте есть храм. Храм – или, может, монастырь – виднелся даже отсюда: крыша под снегом, шпиль, чёрный крест, поднятый выше деревьев.

Должно быть, строительством ведал какой-нибудь молодой аристократ, ибо монастырь, хоть и находился в глубокой провинции, не был обычной постройкой. На её памяти Церковь Святой Митрас редко вторгалась в жизнь северян и их божков. Люди здесь мыслили по-другому. И переучивать их – себе дороже.

По пути сюда Ирма встречала пару каменных идолов со свежими капищами. Люди здесь мыслили по-другому. И переучивать их – себе дороже.

Глава 2

Коб