Если

Глава 1. А вы точно психолог?

Под зеркалом, на столике в прихожей, стояла спортивная сумка. Самая обычная, слегка потрепанная, с логотипом известной фирмы на боку, на десяток таких можно наткнуться в фитнес-клубе или тренажерном зале… Несколько минут Саша смотрел на сумку со вниманием, которого она совсем не заслуживала, потом возвел взгляд к потолку и уперся в соцветие безобразных разводов в верхнем углу прихожей. Пятно было похоже на кровоподтек, только желтого цвета. Соседи залили, квартира была съемная и уже досталась Саше в таком неприглядном виде. Он порефлексировал еще немного, разглядывая безобразный развод, стянул со столика связку ключей, и его взгляд снова прилип к спортивной сумке. Сумка манила его, словно желание, загаданное когда-то. Давно забытое и ненужное, но все же несбывшееся, отчего становилось немного грустно. Саша вздохнул и быстро вышел из квартиры, хлопнув дверью.

Сделал он это, видимо, не слишком аккуратно, потому что соседняя дверь тут же приоткрылась, выпуская на лестничную клетку старушку лет ста, в байковом халате, тапочках и детском ободке поверх стриженной седой головы, изрядно выцветшем на солнце и давно утратившим свой цвет. Был май, но ее поясницу окутывал пуховый платок.

– Добрый день, Клавдия Тихоновна, – поздоровался Саша, пытаясь справиться с заедающим замком.

Громыхание ключей, усиленное гулким эхом, разносилось по подъезду, и Саша почувствовал себя Кентервильским привидением, которое гремит кандалами в старинном замке.

– Вы принимаете клиентов на дому, Александр, –  констатировала Клавдия Тихоновна голосом государственного обвинителя, зачитывающего расстрельный приговор.

– Никак нет, Клавдия Тихоновна, это гости.

– Они ходят каждый час с десяти до восемнадцати по будням. И все как один хлопают дверью. А если вы принимаете клиентов на дому, создайте ИП и платите налоги государству! Поставьте в известность соответствующие органы. Иначе, –  она сделала ударение на первый слог, –  я буду вынуждена связаться с хозяином квартиры и довести до его сведения, что здесь происходит. Ходят целый день и дверью хлопают, –  продолжала она свою обвинительную речь, но теперь Саше послышались в ней нотки обиды.

Бабушки, теплые и уютные, пекут невероятно вкусные пирожки, мажут зеленкой наши стертые коленки, водят на музыку и на футбол. Стучат спицами и рассказывают историю своей жизни. Проходит время, мы оканчиваем школу, потом институт, погружаемся в работу, а они все лезут со своими дурацкими пирожками, в сто пятый раз рассказывают о своей жизни. Слишком упрямые, слишком обидчивые. С ними не считаются, не отвечают на их вопросы. Нам кажется, их слишком много, и они становятся маленькими. Главная проблема пожилого человека –  разъедающее душу чувство, что он никому ни черта не нужен.

Саша наконец справился с замком, сунул ключи в карман и улыбнулся Клавдии Тихоновне профессиональной улыбкой.

– Закрывать, но ничего не скрывать. У дверей такая планида. Например, из-под вашей двери вчера божественно пахло пирожками.

– Шарлоткой. –  Старушка поджала губы. –  Внук обещался зайти, но не смог. Учеба, работа. Дела…

Ее голос сорвался.

– Учиться и работать успевает, молодец! Клавдия Тихоновна, у вас прекрасный внук.

– Вообще, он парень хороший, –  сдержанно кивнула Клавдия Тихоновна и посмотрела на Сашу с одобрением.

– И наверное, общается с друзьями? Иметь друзей –  прекрасно. Признайтесь, что и вы в молодые годы собирались компанией на квартире. И, возможно, тоже –  о ужас! –  хлопали дверью.

Она потрясла головой, словно пытаясь избавиться от морока.

– В молодые годы у меня не было на это времени. –  Она назидательно подняла вверх скрюченный артритом указательный палец. –  Я работала по две смены на Метрострое.

– Хорошо, а после работы? У вас же, я не знаю, были выходные, праздники. Первомай, день строителя, наконец? А я, уж простите, Клавдия Тихоновна, так и вижу вас в кругу друзей. Кто-то заводит патефон, ставит пластинку… –  Саша прикрыл глаза, раздумывая, а потом хитро улыбнулся: –  Клавдии Шульженко!

– Но откуда… Как вы узнали? –  Она коснулась рукой вздымающейся груди, словно Саша раскрыл имя того, на кого она гадала во время Святок.

– Двери, Клавдия Тихоновна, двери. Они ничего не скрывают…

– Вот раньше были певицы, не то что нонешние! –  сказала она с воодушевлением. –  Открывают рот под фонограмму. Безобразие! Я считаю, пой живьем, раз тебе доверили.

– Кстати, вы на нее невероятно похожи, вам, разумеется, говорили?

Старушка коснулась ободка на голове и польщенно рассмеялась.

– Скажете тоже…

– Одно лицо! Клавдия Тихоновна, вспомните себя в тридцать пятом.

– Да что вы! –  Она заулыбалась, блеснув золотым зубом. –  Я только в тридцать восьмом родилась! А знаете что, Александр? Заходите ко мне на чай, а я испеку пирог. В воскресенье, придете?

Старушка посмотрела на Сашу и стала похожа на ребенка, который боится, что отец оставит его на ночь в детском саду.

– Непременно. Обещаю.

Саша попрощался со старушкой и сбежал вниз по ступенькам.

Клавдия Тихоновна перегнулась через перила и крикнула в колодец лестничных пролетов:

– Я буду ждать!

Ах, если бы любую проблему можно было решить так легко! Если бы…

Саша работал психологом. Аренда собственного офиса пока была ему не по карману, он принимал на дому. Саша прятался от соседей, скрывался, просил клиентов, чтобы, если кто спросит, отвечали, что они зашли к нему в гости. Унизительно, но все же он на своем месте. Психолог. Не по профессии, а по призванию.

Он оборудовал под рабочий кабинет одну из двух комнат в своей съемной квартирке. Поставил стол, фикус. Куда же без него? Роль специальной кушетки психоаналитика выполнял потрепанный диванчик, который достался Саше вместе с квартирой. Говорят, первым укладывать пациента на кушетку придумал Фрейд, потому что не любил смотреть в глаза своим пациентам. Вот уж кто действительно нуждается в помощи, так это сами психоаналитики.

В палисаднике, разбитом у подъезда, расцвели крокусы, в зеленых головках стрел тюльпанов возникли красные венчики. Перед глазами возникла рука, разбрасывающая семена над черной влажной землей. Саша застегнул молнию кожаной куртки до верха и тоскливо поежился. Куда идти? Особой цели у него не было, но и оставаться в четырех стенах он не мог. Саша обогнул дом, нырнул в темноту арки и оказался на улице.

Весна переживала очередное цветение –  черемухи, вишни или бог знает чего еще. Холодно. Мимо прогрохотал трамвай –  пути находились прямо под Сашиными окнами –  и замедлил ход возле остановки. Вслед за трамваем устремилась стайка смеющихся и сверкающих коленками в разноцветных колготках девчонок-студенток. Саша проводил их взглядом и вдохнул полной грудью прохладный воздух.

Впереди шли две дамы.

– Вчера такое было, –  говорила одна из них. –  Мы разругались в хлам, и он меня ударил.

Вторая ахнула.

– И что?

– Я так плакала. Потом пошла в храм, поставила свечку. Себе, ему… И, ты знаешь, мне его даже стало жалко. Так опуститься. Главное, ногу у него все тянет, когда ходит… Умрет, наверное, скоро. Бедный.

И это все, что нужно знать о домашнем насилии в России. Покачав головой, Саша устремился вслед за дамами. Ему хотелось дослушать.

Он любил подслушивать чужие разговоры, находить в них тайные знаки, сплетение смыслов, шепот Вселенной. Ответ на вопрос, который мучил долгое время, иногда приходил именно так.

У каждого психолога есть своя фишка. Кто-то светит лицом в телевизоре, кто-то пишет научные статьи и впечатляет клиентов фразами типа «историческая самость» и «когнитивное согласование семантических пространств». У Саши тоже была своя. Его терапия работала. Он и тут словно слушал шепот Вселенной и угадывал, что нужно каждому для решения его проблемы.

Еще одна фишка была в том, что Сашу всегда любили девочки, потом всегда любили женщины. Теперь вот, видимо, будут всегда любить бабушки. Стоит ли говорить, что в основном он работал с прекрасной половиной человечества? У клиенток были сестры, мамы, дочери, они приходили снова и снова. Он стирал боль с их душ, как копоть с обгоревшего чайника, и, как гинеколог из того анекдота, не всегда помнил их лиц, а только эту самую боль. До мельчайших подробностей.

Держа дистанцию, Саша следовал за дамами. Вслушивался в подробности абьюза, ставил диагнозы, придумывал решение проблемы, пока пациентки, даже не подозревавшие о том, что их консультируют, не свернули в переулок. Решение проблемы повисло в воздухе. По небу ползла тяжелая туча. Прошла по краю солнца, представ в выгодном свете, и закрыла солнце целиком.

Он вспомнил тот день, когда увидел ее впервые. Она обратилась к нему за психологической помощью. Девочка, каких сотни на московских улицах. Среднего роста, худенькая, с зелеными глазами и русыми волосами. Волосы были собраны в конский хвост, перетянутый прозрачной резинкой, похожей на телефонный провод. Еще несколько таких же резинок красовались на тонком запястье.

Типичная жертва, которую бросил ее тиран. Когда тебя бросают, это очень печально. Человек, которого бросили, достоин внимания и сопереживания. Для Саши работа с жертвой –  это про поддержку. Он решил отталкиваться от этого. Ая говорила, а Саша наблюдал. Психолог должен дать выговориться. Приходя к нему, человек получает такую возможность. Получает пространство, где может соприкоснуться со своей проблемой, а это уже хорошо. Впечатляет и то, что она вообще пришла. Саша –  победитель. Он заряжен на результат, а психотерапевт инфицирует клиента своей идеей.

– Ая, а почему ты остаешься в той съемной квартире? Вы там жили с бывшим. Там все напоминает о нем. Платишь хозяйке, хотя могла бы вернуться к маме, с которой у тебя отличные отношения. В собственную комнату. Это для тебя про что?

– Просто мне там удобно.

Она покраснела. Саша понял, что нащупал эмоционально-заряженный комплекс.

– Чем удобно? Рядом живут друзья, фитнес, где ты занимаешься спортом?

– Рядом наземная ветка метро. Громыхает поезд. Когда я просыпаюсь ранним утром, слышу стук колес. Он, как музыка, и я снова засыпаю под него. Много лет назад на том месте текла река. А потом, чтобы построить ветку метро, реку заключили в трубу. И она спит там теперь. И видит сны.

Она снова покраснела.

Редуцирует страх перед отношениями собственной уникальностью?

– Наше время подходит к концу. К следующей нашей встрече, Ая, у тебя будет задание. Наблюдай сны. Заведи блокнот, и, как только проснешься под стук колес, –  он улыбнулся, –  записывай, что приснилось, ладно? После нашей встречи бессознательное придет в движение.

Он проводил ее до прихожей и подал пальто. Из кармана что-то посыпалось.

– Что это? –  удивился он.

– Семена. Я разбрасываю их всюду, где бываю. Там, где земля не закована в асфальт.

– Зачем?

– Чтобы росли цветы.

Она склонила голову.

– Простите. Я уберу…

Властным жестом Саша остановил ее, взял за подбородок и заглянул в глаза. У нее был затуманенный взгляд, словно погруженный внутрь себя. Под зелеными, чуть вытянутыми, глазами пролегли тени.

– Давай на «ты». И еще одно, Ая. Пока не встречайся с бывшим. Это важно… для терапии.

Она кивнула и, уходя, обернулась через плечо.

– Увидимся.

Ночью, после знакомства с Аей, Саша долго ворочался с боку на бок, пока не провалился в сон, зыбкий, как болото.

– поет крепкая блондинка с косами крест-накрест, стоя на подоконнике. Она моет окно.

Снизу по улице бежит гражданин в шляпе с портфелем под мышкой, он догоняет трамвай и запрыгивает на подножку. Светлая комната с распахнутым настежь окном, каждый раз дребезжащая всеми своими рюмками и чашками из-за проезжающего мимо трамвая. Какая-то мебель, столик с шахматной доской, расставленные фигуры: короли, кони, пешки. Письменный стол, заваленный бумагами, за которым работает Писатель. Дымящийся стакан в подстаканнике, заполненный окурками под завязку. Поверх бумаг –  советская газета. Но Писатель не похож на советского. Из бывших.

– Наденька, я работаю. Умоляю, тише!

Вечер. Общество нарядных веселых людей, танцующих под патефон. Блондинка с косами тащит на кухню груду посуды. Две изящные дамы курят у растворенного окна кухни.

– У Писателя новая пассия. Он влюблен без памяти и пишет для нее новый роман. Жалко Надю, она одна ничего не замечает.

– Жены обо всем узнают последними.

Поднос, нагруженный грязной посудой, с грохотом разлетается об пол.

Сталинский дом с гипсовыми вазами по периметру. Хрустальная люстра под высоким потолком. Писатель в ресторане с элегантной красавицей в черном. Яркие губы, темные волосы, волнами спадающие на плечи. Умный взгляд светлых глаз. Вместе им невероятно интересно.

– Видите пару за тем столиком? Как думаете, кто они? Держу пари, она актриса.

– Они тайные любовники. –  У дамы красивый низкий голос.

– Звучит как тайные монахи, –  смеется он.

– Скрывают свою связь от его жены и ее мужа.

Писатель крутит в руках массивную зажигалку с гербом СССР.

– Как думаете, она уйдет к нему от своего высокопоставленного мужа? На что она способна ради любви?

– А он оставит жену?

– Богиня, я выполню любое ваше желание.

Писатель берет ее руки в свои. Она разжимает кулачок, на ладони лежит его зажигалка.

– Но… как вы? Роскошный трюк, браво!

Они смеются, Писатель целует ее руки, каждый пальчик.

Надя в чужой коммунальной квартире, по коридору которой катит мальчишка на велосипеде. Она заходит в одну из комнат. Старуха раскидывает карты. Потертая карта Дьявола в морщинистой руке.

– Сглазили тебя, матушка, но есть одно средство, чтобы вернуть этого обманщика, получше парткома. Этот эликсир. Его совсем немного и стоит недешево. Взамен получишь его любовь. И еще кое-что.

– Что же?

– Его лицо. Соглашайся, любимый будет твоим навеки.

Морщинистая черная рука вкладывает в Надину руку бутылку из-под кефира с янтарной жидкостью внутри.

– Будет сидеть у нас тут, как муха в банке, добрую тысячу лет. Зуб даю.

Комната в полумраке свечей. Писатель и брюнетка кружат под арию из «Фауста», летящую из золоченого уха патефона. Длинные пальцы лежат на клавишах пишущей машинки. Свет свечи, падающий на изогнутый в ее чреве лист, окрашивает его необычайно манящим колдовским светом.

Трамвай громыхает под окнами. Заплаканная Надя стоит с деревянным чемоданчиком в руках.

– Выпьем чаю на прощание? Я заварю, как ты любишь.

Чайник и чашки на том же столе, где он работает, среди его листов, исписанных неровным почерком, с рисунками на полях, газет с передовицами и критическими статьями.

Писатель полулежит в постели в темных очках. Покрытые пылью страницы на письменном столе. Шахматы замерли на доске в недоигранной партии. Белая королева лежит поверженная среди черных фигур. Они закрывают ее, преграждают путь. В красивой белой руке –  шприц. Над головой Писателя, уснувшего вечным сном, –  сломанная шпага. Русые волосы разметались по подушке. На окне –  решетка. На дне вазы, внутри которой плавают золотые рыбки, цветет белая лилия с закрытым бутоном.

Саша цеплялся за сон, ему было интересно досмотреть его, но ваза стала таять, вступая в химическую реакцию с рассветом, уже алевшим за окном. Просыпаясь, Саша услышал в голове низкий красивый голос: «Закончить партию –  все равно что поставить последнюю точку в рукописи –  та еще морока». Саша силился удержать в памяти услышанную во сне фразу, но только он разлепил глаза и взялся за айфон, чтобы сделать заметку, как понял, что фраза эта, пророческая во сне, наяву утратит свое очарование и покажется бредом.

Саша пошел на кухню и поставил чайник. В окне за деревьями, словно вырезанными из черной бумаги, просыпалось солнце. Он заварил чаю и сделал глоток из кружки. Странный сон. Яркий и реалистичный. Предрекающий смерть. Но что такое сон? Граница между сознанием и бессознательным. Верил ли он в пророческие сны? Нет. Допустим, вы едете по дороге и видите знак «Осторожно, идут ремонтные работы». Вы посчитаете эту надпись пророческой? Если да, вы идиот! Сновидение –  это взаимодействие с миром, и при правильном общении оно не должно сбываться. Вы всего лишь должны выбрать путь объезда.

Сюжет сна –  вообще не суть, а всего лишь наложение вашей логики на сон. Важны детали. Например, сломанная шпага. Шпага –  это фаллос, символ мужской силы. Это о потере мужской силы? Потере статуса? Над головой Чернышевского сломали шпагу, лишив его тем самым принадлежности к определенному кругу, и отправили в ссылку.

Склянка с ядом. Сосуд –  это то, что заключено. Возможно, яд –  это субстанция, с которой он не может справиться. Или он прикоснулся к непознанному, к чему-то, чего не в силах объяснить? С той ночи Саша размышлял о странном сне и терялся в догадках.

Он вынырнул из воспоминаний, на город опускался вечер. Бесцельно шатаясь по городу, Саша свернул в сквер. Запетлял по дорожкам и сел на качели-скамейку, которые с некоторых пор в большом количестве появились в Москве. В окнах верхних этажей домов вспыхнуло заходящее солнце. Качели выглядели романтично, но дико скрипели. Брум-пиум.

Чтобы не спал, чтобы не ел.

Чтоб на меня лишь милый глядел.

Спрячется месяц за черной сосной.

И милый навеки будет со мной.

Будет со мной.

На соседних качелях –  их было не видно из-за кустов –  кто-то пел ангельским голосом. Ощущение дежавю сдавило грудь железным обручем. Брум-пиум.

– Можете мне помочь?

У качелей материализовался человек и своим появлением рассеял весь флер ангельского пения. У него было обветренное лицо, красные руки в трещинах, грязный свитер и характерный запах бродяги. Этот запах хуже бациллы пандемии. Он как сигнал бедствия. Надо держать дистанцию, чтобы самому не стать таким. Зараженным, опустившимся. Бездомным. Это на уровне подсознания.

– Мне голову пробили, я болею, –  прохныкал парень и склонился, опасно пошатываясь.

Он был пьян. На бритой макушке показалась давно зажившая рана, от которой остался розовый рубец.

– Надо поехать к врачу.

Саша достал из кошелька какую-то купюру, чтобы парень отвязался.

– Надеюсь, вам помогут.

– Мне уже ниче не поможет, –  с воодушевлением отозвался он, взял деньги и скрылся за кустами.

Брум-пиум.

Саша встал и пошел к выходу из сквера мимо соседних качелей. Там парень с розовым шрамом на макушке обнимал даму. У дамы было грязное растянувшееся платье не по размеру и обветренное лицо. Парень сгреб ее в охапку и стал целовать. Ее руки, грязное платье, лицо –  все без разбора. Дама смеялась и смотрела на парня с обожанием.

Это она пела ангельским голосом.

Саша спешил из сквера прочь. Не из-за боязни подцепить бациллу. Неловко быть третьим лишним. Почему иногда не имеет значения размер груди, блестящее образование и даже крыша над головой? Может, надо просто найти человека с таким же обветренным лицом, как у тебя?

Она ослушалась его. Призрак бывшего замаячил на следующей консультации. Ая сказала, что собирается снова с ним встретиться.

– Я же просил тебя не делать этого. –  Саша пожал плечами и холодно улыбнулся. –  Впрочем, дело психолога не указывать, а лишь направлять. Помочь принять правильное решение. Я умываю руки.

Он вскинул ладони вверх, как безоружный перед дулом пистолета, и спросил небрежно:

– Когда вы встречаетесь?

– Через пятнадцать минут, на остановке у входа в метро, –  прошелестела она.

– Это же не так далеко отсюда. Хочешь чаю?

– Идти туда пешком как раз столько и даже немного дольше, я… опаздываю, –  стала лепетать Ая, но потом наткнулась на властный взгляд Саши. –  Впрочем, конечно.

Он внес в кабинет поднос с армудами –  турецкими стаканчиками, похожими на советские стаканы в подстаканниках, –  с янтарной жидкостью, черным чаем, а также сахарницей и найденными на кухне печеньками и поставил на письменный стол. Ая неловко поднялась с кушетки и пошла было к столу, но вдруг изменила траекторию, как тополиный пух, который подхватил поток теплого воздуха, и становилась возле окна. В окно буйно помешанным рвалось весеннее солнце. На свету были видны грязные дорожки сползших по стеклу снегопадов. Капли слез осенних дождей. И становилось неловко за это слишком яркое солнце.

Саша жил на втором этаже, прямо под окном была трамвайная остановка. Постоянно слышался грохот трамваев, доносились обрывки разговоров ожидающих на остановке людей.

Она застыла, прилипнув к окну, а он подумал, какая тоненькая у нее шейка. Ему безумно захотелось положить на нее свою руку, что подчеркнуло бы ее хрупкость.

– Как думаешь, кто они? –  Она неожиданно повернула к нему лукавое личико.

И Саша испытал раздражение, ему показалось, что она играет с ним и лишь притворяется безвольной и запуганной девочкой.

– Кто?

– Те пятеро. Компашка на остановке. У парня в кожаной куртке и девушки в пальто роман, который они скрывают от всех. Как будто остальные –  мирные жители, а те двое –  мафия. Между ними определенно есть какая-то связь. Смотри. Девушка в пальто слушает крикливого парня, а сама, словно радар, ловит каждое движение парня в куртке.

Саша в два прыжка оказался возле подоконника, посмотрел на улицу и включился в игру.

– Может, они подельники? Только что спрятали труп в холодильнике? Или были знакомы в прошлой жизни, а сегодня впервые встретились и узнали друг друга?

Ая укоризненно улыбнулась.

– Ты смеешься.

– Одинаковые позы. Он зеркалит ее. Окситоцин, дофамин. Запретный плод сладок. Общий постыдный секрет добавляет ко всей этой гремучей смеси гормонов адреналин. Версия адюльтера, пожалуй, ближе к истине, коллега, –  улыбнулся он. –  Это про измену.

– У каждого из их компании какой-то гаджет как продолжение руки. Один разговаривает по телефону, у крикливого парня в руке планшет. Третий делает селфи. И только девушка в пальто и парень в черной куртке наслаждаются связью друг с другом. Ищешь любовь –  иди по гаджетам. Если рядом с кем-то ты забываешь о гаджетах, это точно любовь. Как думаешь, на что он готов пойти ради любви?

Саша вспомнил свой сон. Глупо, но ему почудилось, будто Ая причастна к нему. Это отчего-то задело его, кольнуло иголкой в сердце.

– На что готов пойти ради любви… Сколько пафоса. Что там у нас дальше по списку? Дай угадаю. Вместе навеки, колдовские привороты, убийства из-за измен и прочая бутафория?

– Какая же любовь без колдовского приворота?

В русалочьих глазах застыло удивление, которое через мгновение рассыпалось озорными брызгами.

– Это шутка.

– Цивилизованный мир давно вырос из всего этого, как из коротких штанишек. –  Он принялся загибать пальцы. –  Уважать любимого как личность. Не нарушать его личных границ. Не доставлять проблем. Вот что такое любовь для зрелой личности формата двадцать первого века. И это правильно.

– Наверное. Но теперь… мне действительно пора…

Они стояли друг против друга совсем близко. Ая качнулась к нему, вскинула руку и пробежала кончиками пальцев по его лицу. Словно крылья бабочки, они коснулись его брови, щеки, остановились на губах и исчезли. Ая отпрянула, испугавшись этого своего безотчетного движения.

Ему стало жарко до кончиков пальцев на ногах. Он взял ее за подбородок и сделал то, о чем мечтал с их первой встречи: впился губами в эти бесцветные губы. Видимо, слишком грубо. Ая, как птичка, стала вырываться из его объятий. Чем отчаяннее она вырывалась, тем слаще было ее целовать. Саше стоило невероятных усилий отстраниться.

Тяжело дыша, она улыбнулась и проговорила слабым голосом:

– А вы точно психолог?

Саша посмотрел на губы, которые стали ярко-алыми и припухли, и снова испытал раздражение.

– Маленьким детям нельзя позволять касаться твоего лица. Так они чувствуют вседозволенность.

– Простите, –  прошептала она, совершенно смешавшись и снова переходя на «вы». –  Можно я пойду?

– Подожди. Всего минутку. Хочу дать тебе одну книгу, которая поможет. Я сейчас.

Он вышел из кабинета, аккуратно прикрыл за собой дверь и закрыл на ключ.

– Саша? –  раздалось из-за двери. –  Что ты делаешь? Зачем? – Она стала биться в дверь, как птичка в клетке. – Открой! Я позвоню в полицию.

Его взгляд скользнул по ее сумке, забытой на столике под зеркалом в коридоре, и он испытал острое наслаждение.

Ая постучалась еще немного и затихла.

Саша припал ухом к двери. Тишина, только из-за стены соседней квартиры доносились звуки песни Клавдии Шульженко. Ему вдруг пришло в голову, что эта песня летит из уха граммофона, на котором крутится пластинка.

Саша прислушался. Ему показалось, что из-за запертой двери явственно слышен шум улицы. А что, если Ая решила выбраться из ловушки, выпрыгнув из окна? Всего только второй этаж. Было невыносимо даже представить, что она себе повредит, такая хрупкая и нежная.

Саша в смятении метался по квартире и сам себе ставил диагнозы. Он никогда не допускал эротизации в психологических отношениях –  сексуальных контактов с клиентками. Он дорожил своей репутацией и практикой. Это про профессиональную деформацию? Саша снял столько боли с чужих душ, что уж и сам стал как закопченный чайник? Ая извлекла из глубин подсознания тягу тирана к жертве? Ему вдруг показалось, что все это невероятно глупо. Это как увидеть в небе дракона, который закрыл собою солнце, и думать о том, что надо спускаться в метро, потому что через десять минут клиент, а по дороге еще нужно оплатить коммунальные услуги. Впрочем, драконы не вписывались в его картину мира. Он никогда не запирал живых людей. Это против его правил. Ая –  свободная личность, которая решила избавиться от токсичных отношений с бывшим. Она не заслуживает, чтобы с ней опять так поступали.

Саша посмотрел на часы, выждал время, чтобы Ая уж точно не успела на свидание, и, щелкнув замком, открыл дверь.

Ая лежала на кушетке. Она спала. Саша решил, что она притворяется, но дыхание было ровным, длинные загнутые ресницы не дрожали. Саша накрыл свою пленницу пледом и устроился рядом с ней на полу.

Он смотрел на поднос на столе, армуды, подаренные благодарным клиентом, имя которого он не мог припомнить, и понимал, что теперь они обретут для него новый смысл. Почему самые замысловатые вещи и даже целые организации остаются бессмысленными, а простые и ничего не значащие вдруг становятся важными раз и навсегда?

На выходе из сквера ему попался продуктовый магазинчик. Саша завернул туда, чтобы купить воды. В очереди перед ним стояли двое парней, он невольно подслушал их разговор:

– Я переболел в легкой форме.

– А я влетел по полной. Семьдесят процентов поражения легких. Попал в больницу, там меня положили под кислородную подушку. Ночью просыпаюсь, чувствую: задыхаюсь. Оказывается, сосед по палате мою кислородную подушку из розетки вытащил. Она ему спать мешала. Так что, бро, в больницу лучше не попадать.

Это про ковид. Страшная штука. Корона для многих заканчивалась психологическими проблемами. Саша уже работал с несколькими случаями фобий, в том числе с боязнью задохнуться. И откуда только взялась эта корона? Крошечная бацилла, которая рушит чужие планы, ломает судьбы. Иррациональная неудобная хрень вмешивается в твой привычный уклад. Ты страдаешь, теряешь бизнес, друзей, родных, а то и собственную жизнь. И ничем ведь эту корону не возьмешь! Стопки медицинских масок, литры антисептика, ведра генферона, а она все равно прорастает в груди своими смертельными цветами.

Ая проспала до вечера и всю ночь. Саша подумал, это из-за нервного потрясения и приготовил завтрак, чтобы Ая восстановила силы. Когда он расставлял на своем рабочем столе тарелку с яичницей, бутерброды и кофе, она наконец проснулась, словно поднялась на поверхность из затонувшего города.

– Доброе утро, спящая красавица. Ты проспала сто лет. Надо подкрепиться.

Она села на диванчике и посмотрела на Сашу мутными глазами, которые несколько мгновений назад видели дельфинов.

Саша присел на диванчик, не слишком близко, чтобы не нарушать ее личного пространства.

– По поводу того, что произошло вчера, –  начал он с заготовки, которую придумал ночью. –  Наверное, я напугал тебя, но ты должна знать: все идет по плану. Это часть терапии. Мой стиль, если хочешь. Тебе нужно расстаться с бывшим как можно скорее. Видеть его сейчас тебе вредно. Тебе покажется это странным и, возможно, вызовет протест, но со временем ты поймешь, я прав…

– Раз ты так хочешь, я больше не увижусь с ним. Никогда.

И снова ему показалось, что по небу проплыл дракон, который закрыл собой солнце.

– А где твой отец? –  спросил Саша, когда они завтракали.

– Умер полтора года назад. Осталась только мама. И прабабушка. Она живет в поселке, далеко от Москвы, совсем одна. Я иногда навещаю ее. Пока о тебе помнит хоть кто-то, тебе есть зачем жить.

Саша отвел прядь от ее лица, русые волосы растрепались во время сна. Она поймала его руку и коснулась ее губами. Саша привлек ее к себе и почувствовал, как ее тело бьет дрожь. Страх перед отношениями пролег между ними невидимой гранью.

– Я не трону тебя, –  хрипло прошептал он. –  Пока ты сама об этом не попросишь.

В тот день он все время думал о ней. Проснулся ночью, пил чай на кухне. На утро запланированы были консультации, надо выспаться, чтобы быть в форме, а он все сидел на жестком стуле и смотрел в рассветное небо за окном, хоть это было неудобно и неправильно. Про что это было?

Выпутавшись из лабиринта улиц, он нырнул в метро. Лестница эскалатора опускала Сашу все ниже. Справа проплывали светильники, за которыми поднимался поток людей. Свет вспыхивал, переключая внимание, люди уходили на задний план, терялись и исчезали где-то позади. Саша вышел на перрон и сел в прибывающий поезд. Вагон был полупустым. Напротив него сидела девушка и читала бумажную книгу, потертую, с согнутым переплетом. Девушка перелистнула страницу, и оттуда выпал засушенный цветок.

На следующий день после их совместной ночевки он пришел к ней домой. Ая жила на Бакинских Комиссаров, на первом этаже многоэтажного дома. Дверь открыла женщина с полотенцем, обмотанным вокруг головы, она щурилась, как человек, который вышел из темноты на свет.

– Добрый вечер. Я Александр. Психолог Аи, –  зачем-то прибавил он.

– Тамара Петровна, мама. –  Она впустила его в квартиру.

Вслед за Тамарой Петровной Саша прошел темный лабиринт коридоров и оказался на кухне.

– Ая уснула и проспит до утра. –  Тамара Петровна развела руками. – Будить ее теперь бесполезно.

– Что ж… Раз вы так считаете, –  в растерянности проговорил Саша, соображая, как пробраться в ее комнату.

Тамара Петровна заварила чай и поставила перед ним стеклянный чайник янтарного цвета. Красивый, но на вкус было похоже на травяной сбор от простуды.

Она уселась напротив и стукнула по столу прозрачной банкой с красной крышкой, похожей на те, в которых продают соду.

– Видели?

– Что это?

– Крысиный яд. У Аи бывают такие состояния между сном и бодрствованием. Она называет это «залипать». Когда она спит, но все еще бегает, как курица, которой отрубили голову.

Надо будет разобрать ее отношения с матерью, подумал Саша.

– Так. И что?

– Пекла пирог, достала из шкафа и чуть не добавила вместо соды. Поймала ее в тот момент, когда она насыпала яд в ложку и гасила уксусом.

– Зачем?

– Чтобы пирог поднялся, конечно! Странно, что вы не знаете. Все знают… Как раз собиралась тут все продезинфицировать.

Саша поперхнулся чаем.

– Спокойно. Все мы в руках Божьих, –  сказала Тамара Петровна.

– Вы храните в шкафу крысиный яд. Это для вас про что? –  вкрадчиво спросил Саша.

– Так у нас первый этаж! В прошлом году завелись крысы, вот мы их и выводили, –  вздохнула она. –  Уберу его подальше, под раковину. Спит на ходу, как курица без головы…

– Подождите, Тамара Петровна. –  Саша потер виски. –  Почему спит на ходу? Почему курица без головы? О чем вообще вы говорите?

– Так у нее нарколепсия. Странно, что вы не знаете. Все знают…

– Это, кажется, нарушение сна, видения?

– Диагноз в России поставили только несколько лет назад, а раньше все бессонница да невроз. Засыпает она на ходу. Однажды шла в туалет, уснула и разбила нос. Судороги, галлюцинации. Горе! Определенно, Господь послал мне этого ребенка в наказание, –  сказала Тамара Петровна так, как будто Господь был ее соседом сверху, с которым у нее сложились свои непростые отношения.

Тамара Петровна все говорила и говорила. О том, что Ая из-за болезни не может работать в офисе, а занимается скрапбукингом, красиво оформляет фотоальбомы. О том, что у самой Тамары Петровны проблемы с сердцем, и раз в год она обязательно ложится в больницу капаться. О том, что муж ее умер, и теперь она ходит к нему на могилку. О том, что раньше все ревновала мужа к покойной бывшей жене, которую он навещал на кладбище чересчур часто, как ей тогда казалось, а теперь вот сам муж лежит в сырой земле.

– Простите, Тамара Петровна, –  перебил ее Саша. –  Могу я зайти к Ае?

– Зачем? –  удивилась она.

Потом медленно кивнула и прищурилась, как будто на Саше висел ценник.

– Конечно! Ее комната по коридору направо. Вы знаете, Ая –  прекрасная девушка. Такая добрая, начитанная. –  Она посмотрела на дверцу шкафа под раковиной, куда только что спрятала крысиный яд. –  И хорошо готовит.

На окне ее комнатушки была решетка. На тумбочке у кровати горел ночник. Рисуя на стене круглый блик, он погружал противоположный угол в тень, мутнел рефлексом с потолка. У стены стоял стол со стареньким компьютером, к которому были прилеплены разноцветные стикеры: «купить сахар», «сварить курицу», «почистить зубы». Лежали отдельно страницы фотоальбома и кольца от него, разомкнутые и похожие на наручники. Сверху громоздилась кипа фотографий, пуговицы, искусственные цветы, которые в свете ночника почему-то напомнили Саше кладбищенские.

Ая лежала в домашнем платье поверх покрывала. Русые волосы разметались по подушке. Веки были сомкнуты, губы –  бледны, под глазами пролегли тени. Лежала, не шевелясь. Словно заснула вечным сном.

Саша проснулся в вагоне метро, почесал щеку и стал нервно озираться. Видимо, он задремал под стук колес, но дело не в этом. Ему показалось, что вагон был совсем не тот, в который он садился. Вместо современных жестких сидений –  пружинистый диван с протертым до дыр дерматином. Не было электронного табло и девушки с бумажной книгой напротив. В вагоне вообще никого не было. Саша решил, он что-то напутал, поднялся с места, и, когда поезд остановился и двери разъехались, вышел на станции.

Он никак не мог понять, где оказался. В поисках обозначения станции он направился к противоположной платформе и услышал шум прибывающего поезда. Саша попятился назад и уперся спиной в холодную колонну. Он почувствовал запах гари. Это был старинный поезд без окон, с кишками разнокалиберных труб, выходящими наружу. Из трубы на крыше валил пар. От кабины машиниста вниз спускалась лесенка. Поезд с визгом остановился, и платформу наводнили люди: дамы в платьях викторианской эпохи, господа в цилиндрах.

К Саше приблизился человек с рыжими усами в полосатом костюме и котелке.

– Эй, мистер, по какому времени приходит этот поезд: по лондонскому или по честерскому? И где можно пропустить стаканчик в этой чертовой дыре? Сдается мне, вы здесь единственный приличный человек, –  доверительно сообщил усатый, косо взглянув на респектабельного корпулентного господина в пенсне. –  Как имя вашего цирюльника? Недурно, недурно.

Он говорил по-английски, но Саша с легкостью понимал каждое слово.

– А он… умер от ковида, –  пробормотал Саша.

– Холера? Черт ее дери!

Ответил Саша, кажется, тоже по-английски, хотя из школьного курса помнил одну только фразу и внезапно ее произнес:

– The queen reigns, but does not rule[1].

Усатый удовлетворенно кивнул, посмотрел по сторонам и тихо сказал:

– Дело говоришь.

Саша запустил пятерню в свои коротко стриженные волосы и быстро пошел прочь. Он выхватил из кармана айфон, как револьвер. Телефон показывал время и дату: пятое мая две тысячи двадцатого года. Банк, соцсети, такси –  все приложения были на месте. Шум и суета прибывшего поезда остались позади. Замаячила спасительная лестница выхода в город. Ускоряя шаг и держась за айфон, словно утопающий за соломинку, Саша на ходу поймал сеть. Вбил в поисковик: «галлюцинации экспресс-тест», тут же закрыл поисковик и бросился вверх по лестнице.

Улицу окутывали густые сумерки. Место незнакомое, но это определенно Москва. По дороге неслись современные авто, напротив была заправка, у горизонта маячили многоэтажки. У кромки тротуара затормозило желтое такси, к которому спешила девушка в красном кожаном плаще и ботфортах по колено, с выкрашенными в синий волосами. Саша вздохнул с облегчением. Он дома. Впрочем, приличных людей не так много, усатый прав. Боже, храни королеву.

В последнее время у него было много работы. Переутомился. Нервная система –  штука тонкая. С каждым может случиться. На обратной стороне улицы он заметил горящую огнями вывеску бара. Истина в вине, или в чем-то покрепче. Надо согреться и вызвать такси. Саша пересек улицу и вошел внутрь.

Это был не бар. Повсюду стояли книжные стеллажи, шкафы, впрочем, среди них были и столики, мимо которых сновали официантки с подносами. Во многих заведениях заводят книжные полки для атмосферности. Под высоким потолком был пристроен второй этаж, где среди книг тоже стояли столики. По скрипучей лестнице Саша поднялся на второй этаж и устроился у самых перил. К его разочарованию, спиртного в меню не оказалось, официантка принесла кофе.

На каждом столике горела лампа и, казалось, люди не пьют кофе, а читают книги, как в Ленинской библиотеке. А потом официантки приносят им новые книги, забирая выпитые до дна. Ему понравилось сидеть так и, облокотившись о перила, смотреть вниз. Люди выглядели забавными, как фигуры на шахматной доске, и внушали симпатию. Бог, должно быть, чувствует что-то похожее. Любить людей сверху вниз легко.

– Церковь запрещала играть в шахматы, и тогда в двенадцатом веке один священник изобрел складную шахматную доску –  словно две книги сложены вместе. Богу не нравятся шахматы.

Возле столика возник человек.

– Вы позволите?

Саша поперхнулся кофе и закашлялся, и незнакомец опустился на стул напротив.

– Во всем зале ни единого свободного столика.

На нем были брюки-галифе, заправленные в высокие кожаные сапоги, белая рубашка с жабо под жилетом в тон брюкам, из кармана которого выглядывала золотая цепочка. На голове его возвышался цилиндр, поверх него –  очки-гогглы. Человек опирался о трость. Набалдашник трости из белого золота или другого похожего металла имел форму черепа, вместо одной из глазниц –  шестеренка, какие бывают внутри часового механизма, усыпанная бриллиантами. Отставший от поезда? Усевшись, Человек в гогглах пристроил трость на соседнем стуле. Череп блеснул бриллиантовым глазом, ослепив Сашу. И он вдруг сообразил, что ничего не говорил Человеку в гогглах о шахматах.

– Весна нынче стоит совершенно зимняя, не находите? Или зима весенняя, черт его разберет. Холодно, как на морском дне.

В руке незнакомца мелькнула мутная зеленая бутыль причудливой формы. Со смачным звуком он вытащил пробку.

– Хотите?

С неумолимой ясностью Саша осознал, что единственное, чего он хочет от жизни в принципе, –  это выпить. Саша испытующе посмотрел в глаза набалдашника.

– Это ром?

– Коньяк.

Человек в гогглах плеснул немного Саше в кофе. Он сделал глоток. Обжег язык. Из глаз брызнули слезы, и Саша схватил ртом воздух. Горло загорелось огнем. Жар потек по жилам. На душе потеплело, краски стали ярче и четче, что ли.

Человек в гогглах развел руками.

– Сто лет выдержки.

Саша вдруг почувствовал себя, как на кушетке психоаналитика. Ему необычайно понравился этот странно одетый человек. Причем, самое приятное было, что человека этого, как случайного попутчика в поезде, Саше никогда в своей жизни больше не увидит. И он сказал:

– Я еще сам не встал на ноги, а тут девушка с проблемами. Что я могу ей дать?

Человек в гогглах пожал плечами.

– Так брось ее.

– Я так не могу. Вот если бы она просто куда-нибудь делась.

– Убей. Гинекологи проводят подобные манипуляции с людьми. На более ранних сроках, но все-таки.

Не удостоив Человека в гогглах ответом, Саша отхлебнул из своей чашки и посмотрел через перила. Девушка в красном платье делала селфи, парень в свитере, с медицинской маской под подбородком, залип в ноутбуке. Под каждой лампой на столике лежал гаджет. И только под единственной в зале было чисто. За тем столиком сидела парочка. Девушка касалась своих волос, облизывала губы, кокетничала. Парень не сводил с нее глаз. Официантка подошла с меню и встала позади девушки. Девушка запрокинула голову назад и посмотрела на официантку снизу вверх. Если ты запрокидываешь голову, чтобы посмотреть на кого-то, он точно влюблен. Ищешь любовь – иди по гаджетам, вспомнил Саша слова Аи.

– Это не нужно ни мне, ни ей, –  сказал Саша. –  Если бы она просто исчезла! Если бы…

– Если у шахматиста во время игры зазвонит телефон, его партия считается проигранной, –  сказал Человек в гогглах. –  Она исчезнет. Я решу твою проблему. Но у всего есть своя цена. Взамен я заберу кое-что.

– Что?

– Часть тебя.

Саша усмехнулся, опустил взгляд под стол и вскинул бровь.

– Это важная часть?

– Каждая часть важна, ведь без нее это будешь уже не ты. Мне нужно несколько капель твоей крови.

Саша невольно отпрянул назад.

– Страшно?

– Бессмысленно. Зачем?

– Представь, что ты сдаешь медицинский анализ, –  сказал человек в гогглах. –  Отдаешь кровь чужой женщине в одноразовой шапочке. Бессмысленно? Да! Зато так ты узнаешь, чем болен, и получишь рекомендацию по лечению. Так что какой-то смысл в этом все же есть.

– Врачи, они такие. Назначат кучу обследований и ни черта не нужных лекарств. Удалят впопыхах какой-нибудь орган типа селезенки и скажут, что так и было задумано, –  сказал Саша.

– Если тебе оттяпали голову, пить пенталгин уже ни к чему, –  согласился Человек в гогглах и с достоинством коснулся своего цилиндра. –  Не доверяй человеку в одноразовой шапочке! В современном мире слишком много безопасного. Одноразовые стаканчики, перчатки, маски. И любовь. Одноразовая любовь страшнее всего, она высушивает душу. Бойся одноразовой любви!

Саша сделал еще глоток, и зал кафе со светильниками, гаджетами и Человеком в гогглах поплыли перед глазами. Саше стало до чертей интересно.

– И как это работает?

– Все начинается в голове и заканчивается там же. Эта девушка канет в забвение. Не думай, что она растворится, как коньяк в кофе, нет. Просто станет не важна. И вскоре исчезнет из твоей жизни. Ты никогда ее больше не встретишь. И сможешь спокойно заняться своей карьерой, которая, кстати, пойдет в гору. Есть и бонус от фирмы.

– Бонусы –  это классно, люблю бонусы, –  развеселился Саша.

Перед глазами всплыл образ институтского друга, который однажды проснулся со зверским похмельем и татуировкой солнца на плече и все никак не мог вспомнить, где ее набил. Образ всплыл и исчез.

– По рукам.

Незнакомец взял трость с соседнего стула. Рука в кожаной перчатке отвинтила верхнюю часть черепа. Лоботомия обнаружила внутри золотого набалдашника иглу, похожую на медицинскую.

– Ваш указательный палец! Не волнуйтесь, у меня легкая рука.

Саша подумал, что игра затянулась, но впал в состояние, похожее на транс. Он увидел себя в медицинском кабинете среди колб и пробирок протягивающим руку медсестре в медицинской маске и резиновых перчатках. И тут он заметил огромную сову, которая сидела на шкафу с биоматериалом. Сова посмотрела на Сашу круглыми желтыми глазами и презрительно сказала низким мужским голосом:

– Экий вы, батенька, подлец!

В следующую секунду Саша нашел себя протягивающим незнакомцу правую руку.

– А как же спирт? –  вскричал Саша. –  Надо обработать место ввода иглы.

– К чему эти инсинуации? –  обиделся Человек в гогглах. –  У меня все чисто, как в банке.

Саша отдернул руку.

– А если я все же встречу ее?

– Это невозможно. Ты никогда больше ее не увидишь. Это главное условие контракта.

– А все-таки?

– Тогда я явлюсь тебе снова и все исправлю.

Игла вошла в указательный палец. В руке Человека в гогглах возникла витая склянка, в которую он собрал кровь.

– За ваш прекрасный анамнез! –  в экзальтации воскликнул Человек в гогглах.

Он подхватил свою чашку с кофе, лихо стукнул ею по Сашиной и осушил до дна. Палец пронзила острая боль. Кафе со светильниками, гаджетами и Человеком в гогглах завертелись в безумном танце, а потом их поглотила темнота.

Саша проснулся в собственной постели. Голова гудела, он попытался подняться. Застонал и снова упал на подушку, накрывшись одеялом с головой. Так это был сон? Из-под одеяла вылезла рука, обшарила тумбочку и нашла гаджет. На своем месте, на столике под лампой. Саша схватил телефон, как потерявшегося в парке ребенка. Шестое мая две тысячи двадцатого года. Шесть тридцать две утра. «Галлюцинации экспресс-тест», – прочитал он в строке поисковика. Палец скользнул по экрану, листая результаты поиска: тест на шизофрению, уголок занимательной психиатрии –  центр повышения квалификации медработника. В памяти всплыло кафе, в котором он пил какую-то бурду. Паленый алкоголь? Шутки подсознания, чувство вины? Проблему надо проговаривать, иначе померещится и не такое. Саша перевернул ладонь тыльной стороной. На указательном пальце алела полоска свежей раны.

Глава 2. Бриллиант

Темную комнату освещал свет свечей в канделябре, стоящем на изящном антикварном бюро. У бюро сидел человек в шелковом халате. Перед ним, на зеленом сукне, в раскрытых шкатулках или просто так, были рассыпаны кольца, колье, браслеты. Камни разнообразных огранок, заточенные в золото и платину, играли гранями в свете свечей, переливались. Такое великолепие могло вскружить голову любому, но тоскливый взгляд человека был устремлен поверх колец и браслетов. Он был прикован к канделябру, на который опиралась черно-белая фотография кольца. Крупный бриллиант овальной огранки окружали десять мелких.

У окна, возле низкого столика, на котором тоже горела свеча, сидела брюнетка лет шестидесяти и раскладывала карты. Полная рука с коротко остриженными ногтями вытянула из колоды карту с желтым колесом посередине, наполненным изотерическими символами.

– Колесо Фортуны. Ты получишь его в конце этой недели, –  сказала дама утробным голосом, излишне театральным, который, впрочем, в общей мистической атмосфере комнаты прозвучал довольно органично.

Человек продолжал смотреть на кольцо:

– В чем смысл жизни? В юности это любовь. Единственная на всю жизнь, пусть издевается, топчет, как пыльный половик, только пусть будет. Будет со мной. И пусть хоть иногда смотрит свысока своими прекрасными черными глазами. Потом это антиквариат, редкие вещицы, букинистические книги. Прикасаясь к ним, ты и сам становишься значимым –  редким экземпляром, который нельзя просто выбросить на помойку или испачкать. Потом ты хочешь денег, много денег. На них можно купить и любовь, и редкие вещицы. Годы идут, молодость уходит. И ты уже готов отдать любые деньги, чтобы задержать ее хоть ненадолго: выпить волшебную таблетку, поехать на лечение хоть к черту на рога. Покупаешь мотоцикл, заводишь молодую и известную жену, других красивых женщин. Женщины уходят, и ты не испытываешь по этому поводу никакого сожаления, остается лишь пустота. Ты только думаешь, в чем смысл? В чем смысл этой чертовой жизни?

Он потер грудь с правой стороны и поморщился.

– Все пройдет. Ведь я тут. Сейчас тебе станет легче. –  Гадалка налила в чашку чаю из пузатого чайника с маком и подала человеку.

Он сделал глоток и закашлялся, а потом взглянул в карты на столике, на желтый круг с изотерическими символами.

– Знаешь, в юности я увлекался ювелирным делом. Сам придумывал украшения. Они пользовались спросом, в девяностые я даже подумывал запустить собственный бренд, но инвестора пристрелили в бандитской разборке, словом, не сложилось… В те годы мне часто снилось… – Он потер подушечками пальцев в воздухе. – Одно изделие. Кольцо. Не то чтобы слишком крупный камень, как тогда было модно, нет. Трехкаратник в стиле ретро и небольшие бриллианты вокруг, которые почему-то напоминали мне циферблат часов. Мне казалось, это кольцо совершенно. Я клал возле постели блокнот и карандаш, чтобы зарисовать его, но стоило мне проснуться и схватиться за карандаш, чтобы сделать эскиз, как шедевр ускользал, словно сон. Когда я увидел это кольцо, я просто… потерял покой. Дело даже не в том, что оно сделано из тиары императрицы. И не в том, что это точная копия кольца королевы Англии. И даже не в том, что оно безупречно. С возрастом я научился понимать, что дело не в размере бриллианта. Дело в том, что это именно то кольцо, которое я видел во сне. –  Он указал на Колесо Фортуны с карты Таро. –  Это знак судьбы. Шедевр, который я так и не создал, если хочешь. Оно будет моим. Быть может, смысл именно в этом?

Он провел большим пальцем по указательному. На подушечке алел след пореза.

«…Более тридцати человек умерли в результате отравления суррогатным алкоголем в Нижегородской, Самарской и Тамбовской областях. По предварительным данным, причиной отравления стал сидр, произведенный в Богоявленске. Глава Роспотребнадзора Анна Попова поручила изъять продукцию из продажи», –  доносилось из радиоприемника.

– Ваш кофе, Ангелина.

Девочка-администратор с красными перышками в светлых волосах держала на вытянутых руках поднос, на котором стояла чашка кофе и сахарница. Поднос опасно накренился, качнулся сначала в одну сторону, потом –  в другую, и сахарница с чашкой полетела на пол. Звон разбивающейся вдребезги посуды, неприятный, как плач ребенка, –  оба совершенно непоправимые –  прозвучал эффектной нотой и замер в тишине. Ангелина отпрыгнула в сторону, но брызги от кофе попали ей на туфли. Ангелина улыбнулась одними уголками губ.

– Откуда взялась эта девочка?

– Новенькая. Племянница режиссера, –  отозвалась гримерша, которая наводила порядок в своем хозяйстве, среди баночек, палеток и кистей, у большого зеркала.

– Чудно. –  Ангелина обернулась к девочке. –  Малышка, просто чтобы ты понимала. Таких, как ты, по трешке кулек в базарный день. Тебя можно выкинуть на помойку в любой момент вместе с твоим дядей режиссером и этими туфлями, которые стоят, как вся твоя жизнь, а теперь никуда не годятся. Поэтому впредь будь осмотрительнее, ладно?