Год черной тыквы

Глава 1

Лило

Лило Халла. Норы колодников, остров Хейм

Сотни невидимых игл впились в затёкшую ногу. Я резко сел, тут же стукнувшись лбом о каменный свод, и повалился обратно на жёсткий тюфяк, наполненный панцирными опилками.

– Да чтоб тебя… – прорычал я сквозь зубы, перевернулся на живот и червём стал выползать из своей спальни.

Наверное, я никогда не привыкну к этим узким, тупиковым дырам, раскиданным по стене в несколько рядов, словно медовые соты. Вот только ни мёда, ни пчёл на Хейме даже не видели.

Свесив ноги вниз, я спрыгнул на земляной пол. Во время сильных приливов грунтовые воды здесь поднимались и подтапливали нижний ряд спален, да так внезапно, что люди, бывало, тонули во сне. Наверное, стоило порадоваться, что Влас сумел выбить мне лежак в верхнем ряду. Но я испытывал лишь одно раздражение:

«Скорее бы закончить дело и свалить с отравленного острова!»

В спальной дыре справа от моей послышалась возня. Из черноты отсека сперва показались изящные босые ступни Устины, а затем её округлая задница в коричневатых форменных портках.

При других обстоятельствах – не в этом проклятом месте я бы непременно пригласил её на кружку-другую эля и…

– Доброй зари, Лило! – зевнула Устина и потянулась, разминая спину. – Чего такой хмурый?

– Придумывает план, как опять ничего не делать, – из дыры пониже высунулась лохматая голова Никодима.

– Да иди ты!

Мне нестерпимо захотелось его пнуть, но я развернулся, направился к противоположной стене и свернул в тоннель, ведущий в мужскую уборную, бывшую по совместительству и умывальной, и гардеробной.

К этому я тоже всё ещё не мог привыкнуть.

«Мне и не придётся. Надеюсь, сегодня Влас принесёт хорошие новости, и всё побыстрее разрешится».

– Эй, Лило, погоди. – Никодим догнал меня и хлопнул по плечу. – Не одолжишь мне парочку талонов до получки?

– Мне бы их кто одолжил, – буркнул я и вставил ключ в замок своего шкафчика. Конечно, ключ был формальностью. Нелепой попыткой создать у нас – заключенных, или, как их называли в Гардарике, колодников – хоть какое-то призрачное ощущение надежды на лучшую жизнь. Но по факту никто и никогда не хранил в этих ящиках ничего по-настоящему ценного. Запасной комплект уродливой рабочей формы и бытовая ерунда, выдававшаяся каждому норному, – вот и все мои богатства.

«Даже в ветхой комнатушке, где мы жили с… с ней, шкаф и то был больше. Скальдов скальп, как же бесит всё! Даже её имя, которое и в мыслях причиняет горечь».

Взяв своё полотенце и верхнюю тунику, я отправился в умывальную зону. Никодим уже успел наскоро умыться и теперь, обтираясь, принялся жаловаться на нехватку талонов, но его болтовня слилась с общим фоном просыпающегося муравейника. Местные звали его – Норы, хотя на старых картах ещё можно было встретить истинное название: Норнхольм. Не город, не деревня, а всего лишь гряда каменистых холмов, испещренных тоннелями, подземными ходами и округлыми нишами в стенах. Вроде бы их здесь прогрызли какие-то древние исполинские то ли черви, то ли жуки, но я особо не вникал в историю: хватало и тех тварей, что ждали меня внизу, в гейзерном зале.

Я сплюнул зольный порошок в длинный жёлоб, установленный под наклоном, подставил ладони под струи обжигающе горячей воды, пахнущей одновременно и железом, и прелым сеном.

«Как же я скучаю по крепкому морозу, по свежему воздуху, даже по инею, что заставлял ресницы слипаться…»

Вода слабым водопадом лилась из щелей в верхней части стены, с брызгами ударялась о дно жёлоба и уносилась потоком куда-то в недра горы.

– Зори рассветные, Лило! Чего ты там плещешься, словно дева перед брачной ночью? – Никодим уже затягивал пояс на своей палево-рыжей тунике. – Не успеем отметиться до первого луча – вычтут один талон. Сколько можно напоминать?!

– Да иду! Швахх бы побрал вас всех, – огрызнулся я, но шум воды поглотил ругательство.

Зато Никодим сел на свой любимый драккар.

– Каждое утро одно и то же, Лило. И за какие проступки тебя поставили мне в напарники, – нудел он, одновременно помогая мне с завязками ненавистной хламиды. – Ты ленивый и бестолковый, видно, что к работе не приучен…

Как же хотелось развернуться и дать ему в зубы! Но вместо этого я лишь стискивал свои.

«Ничего. Осталось немного потерпеть. Закончу с делами, и Влас переправит меня через Мост Костей на материк, а всё это дерьмо останется лишь в моей памяти».

Мы спустились в гейзерный зал в числе последних, отметились у Добрана – старосты чистильщиков и встали у своей горячей лужи. Каждый раз при виде Добрана, я мысленно ухмылялся – имя крайне не подходило обритому наголо здоровяку. Но, вероятно, его мамаша не рассчитывала, что пухлый розовощекий младенец однажды превратится в огромного колодника и будет сослан на Хейм.

Панцирные пластины скилпадов, которые мы замочили вчера в конце смены, ничуть не побелели, а это означало, что пойманная особь была старой и закостенелой. Для строителей или охотников – вариант отличный: высокая ударопрочность, отменная плавостойкость… Но у нас, чистильщиков, такие пластины вызывали лишь тяжёлые вздохи.

– Ночи кромешные, твари прибрежные, да за что мне это всё, – запричитал Никодим и, наклонившись, ухватил ближайшую пластину. – Тут работы дня на три, а талонов как за один дадут, скареды проклятые.

Мелькнула подлая мыслишка пихнуть этого зануду локтем, чтобы он плюхнулся в воду и наконец заткнулся. И без него было тошно: влажный тяжёлый воздух забивал лёгкие, испарения от луж оседали в носу перепрелой вонью, руки чесались от солоноватой горячей воды так, что порой хотелось содрать с них кожу. У опытных чистильщиков, вроде Никодима, таких проблем не было – после нескольких лет в гейзерном зале работники переставали ощущать любые запахи, даже своего пота уже не чуяли, а пахли они хлеще загнанных ездовых козлов. Руки чистильщиков и вовсе со временем сливались тоном с цветом рабочих туник, даже волосы приобретали медный окрас.

– Первый луч! – зычно взревел Добран, обозначая начало бесконечного рабочего дня.

Из круглой дыры сводчатого потолка действительно прорвался жёлтый проблеск рассветного солнца. Он опустился на поверхность гранёного зеркала, установленного в центре, и отразился множеством лучей, которые моментально пронзили весь гейзерный зал: пещеру с кратерами в полу, где бурлила нагретая вода и плавали панцири тварей. Вокруг копошились «оранжевые» чистильщики и сновали облачённые в серое носильщики. Добран спрятал учётную книгу за пазуху, достал из ниши корзину с нарезанным полотнищем и, обходя зал по кругу, принялся накрывать ночные лампадки. Светляки, заточённые в стеклянных колбах, успокаивались и засыпали.

Ширкнула первая щётка, затем вторая, и вскоре гейзерный зал наполнился однообразием звуков, прерываемых лишь приглушенной руганью чистильщиков или громкими окриками Добрана.

Я уселся на край нашего с Никодимом гейзера, опустил руки в воду и, выловив свою щётку, принялся за работу. Вверх – вниз. Ширх – ширх. Чтобы заглушить повисший в воздухе шум, я принялся тихонько напевать любимую песенку:

Но сегодня и она не помогала: утреннее предвкушение свободы постепенно сменилось тревогой. Всё же слишком часто я слышал здесь поговорку: «Хейм не отпускает», которую мне так и хотелось переделать в «Хейм отнимает». Ведь пока он только и делал, что отнимал у меня – спокойную жизнь, время, здоровье. Каратель Влас, хоть мне и приходилось на него надеяться, был тем ещё пройдохой. Нельзя безоговорочно доверять человеку, который может договориться и с одним, и с другим, способен тайно провести через Мост Костей и так же тайно сдать тебя да хоть тем же карателям.

Я сосредоточился на работе и, наверное, впервые сделал её качественно, а потому к вечеру кусок панциря скилпада сиял белизной, а руки мои горели от воды и монотонного движения щёткой. Даже Никодим присвистнул от удивления. Но я не стал слушать его похвалу, и как только Добран возвестил окончание смены, я развернулся и пошёл в гардеробную. Наспех обмылся и быстро переоделся в чистый привычно-оранжевый комплект одежды. Времени до встречи с Власом оставалось не так уж и много, а ведь ещё предстояло побродить по Городу, чтобы запутать следы. Конечно, маловероятно, что кто-то мог за мной следить, но рисковать не хотелось.

– Скоро всё решится.

Глава 2

Йонса

Йонса Гранфельт. Руины, остров Хейм

– На колени!

Властный окрик заставил меня встрепенуться и вынырнуть из тягостных раздумий.

– На колени! – повторил каратель и сквозь зубы с отвращением прорычал: – Нор-р-рная идиотка!

– Чего? Какая я тебе норная?! Глаза разуй!

– Молчать!

И он толкнул меня в плечо, одновременно выставив ногу, так что я споткнулась и полетела в дорожную грязь. На колени, как он того и хотел.

«Эх, юбку жаль…» – мелькнула несвоевременная мысль.

Тяжёлую джутовую ткань, пропитанную растопленным жиром горной арахны, я в прошлом месяце купила в лавке на углу Торгового тракта и Мучного переулка, у Пахома – высокомерного старика-лавочника. Сама не знаю, зачем. Пришла сапоги присмотреть, старые на последней охоте порвались, ну и заодно… Обычно я хожу в портках, оно и понятно, при моём-то занятии. Тоже в непромокаемых, ясное дело. В сочетании с короткой накидкой с капюшоном это хоть немного сводит на нет коварство погоды нашего неприветливого острова Хейм. Но в тот раз я подумала, пусть и юбка будет, чего уж…

Противная дорожная жижа сразу же ливанула в сапоги, и я брезгливо поморщилась, переводя взгляд себе под ноги. И замерла.

Юбки, о которой я так сокрушалась, на мне не было. Вместо этого на коленях натянулась застиранная серая ткань рабочих портков. Таких, в которые облачались некоторые норные. Носильщики.

«Что за?..»

В воздухе взвизгнула плётка и опустилась мне на спину. Обожгло укусом боли. Раз. Два. Надо было вскочить и врезать этому недоумку-карателю, но я молча сидела в луже, в оцепенении опустив взгляд на собственные ноги.

«Почему я так одета?»

Мутная жижа быстро расползалась по ткани, значит, ей конец. Пятна после местных луж ничем и никогда не отстирывались от простых тканей.

В голове по-прежнему было пусто. Возвышающийся надо мной каратель сыпал словами на незнакомом языке – но и без перевода можно было понять, что бранится. Вопреки грозному, разгневанному виду от него приятно пахло сладким тыквенным пирогом, чуть-чуть сандалом и хмелем. Чудный аромат, он как будто был мне знаком, но воспоминание ускользало, как зубастые угри из реки Ивинг.

Высокие сапоги-ботфорты с латунными пряжками и ремнями для кинжалов выдавали в карателе иноземца, состоятельного и опасного, что подтверждал и боевой топор, висящий на поясе вместо меча. Зачем он вообще приехал на Хейм? Не нашлось на материке занятия по душе и по кошме?

«Что происходит? Чем я не угодила карателю? Задумалась и потеряла бдительность… Может, дорогу не уступила?»

Каратель снова выругался и смахнул со щеки упавшую с неба каплю. Дождь был бы кстати. Зеваки, столпившиеся вокруг, всполошились и, толкаясь, спешили в укрытия. Через минуту главная площадь Города опустела, небо почернело, а едкие капли тяжело застучали по лужам. Захотелось привычным движением накинуть капюшон, но я не шелохнулась. Каратель стиснул ворот моей серой туники – тоже форменной, как у норных – и рывком поставил меня на ноги.

– Шевелись.

Перестав понимать происходящее, я послушно зашагала вслед за ним. Мы пересекли площадь, удаляясь от округлых низких домов, сделанных из панцирей скилпадов. С отрешённой грустью подумалось, что, если б плёткой шею обмотал, вышло б забавнее – на потеху людям, глазеющим из пятиугольных окон. Впрочем, им и так было весело, ведь мерзкий дождь уже намочил мне волосы и холодными струями стекал под ворот. Как же хотелось накинуть капюшон! Утешало только то, что каратель завтра утром тоже пойдёт красными пятнами и будет чесаться похлеще блохастого козла.

Иноземный тупица! Ему, видимо, не сказали, что, хоть на острове ещё не начался полноценный сезон дождей, но всё равно с неба периодически льётся всякая пакость. Иначе бы он непременно раздобыл хитиновую шляпу или накидку с капюшоном, а не щеголял по улицам, тряся гривой тёмно-каштановых волос. Местные – и горожане, и норные – все как один стриглись коротко. И мужчины, и женщины, и я. Мои волосы торчали во все стороны мелкими чёрными спиральками, что доставляло немало хлопот – ни расчесать, ни толком спрятать.

Так мы и шли, пока ветхие домишки с окраин Города не остались позади, а перед нами не раскинулся пустырь. Только тут я сообразила, что мы движемся не к Кремлю карателей, а… Да чтоб тебя скилпад сожрал и не подавился! Теперь мне стало ясно, почему каратель вытянул меня плетью прямо посреди площади, а затем потащил за собой. Позабавиться решил, урод! Я замерла на мгновение, сбилась с шага, лихорадочно обдумывая варианты побега. Но каратель, словно что-то почуяв, сомкнул свою лапищу на моём локте. Жёстко и красноречиво.

Вскоре мы зашли в развалины Хейма – городишки, разрушенного давней войной. Вероятно, остров и назвали по его имени, а может, наоборот. Мне, откровенно говоря, было плевать на исторические события. Сейчас меня больше волновало, не сожрёт ли нас какая-нибудь хитиновая тварь, из тех, что селились в Руинах, ведь оружия при мне не было. А вот каратель, судя по всему, не переживал об этом – уверенно шагал вперёд и тащил меня за собой.

«Брыдлый извращенец! Не придумал лучше места, чтобы девицу попользовать?!»

Понукаемая карателем, я переступила порог хибары, наполовину оплавленной ядовитыми дождями. Запах плесени и затхлости окутал со всех сторон, вынуждая морщиться и дышать через раз. В Городе болтали, что споры грибов, выросших в давно заброшенных домах Хейма отравляют саму душу, позволяя ветряным демонам питаться всем светлым, что есть в каждом человеке, а в итоге остаются только высушенные кости. Не уверена насчёт демонов, это всегда казалось мне байкой для тупиц, но кости здесь и правда имелись. Хотя, сдаётся мне, обглодали их, скорее всего, скилпады, или лопендры, или ещё кто-то такой же чешуйчатый и мерзкий.

В любом случае, этот дом не выглядел как место для утех.

«Зачем тогда мы здесь?»

Так и хотелось прямо спросить об этом, но слова не шли. Вместо обычной уверенности я чувствовала себя потерянно. В груди расцветала липкая паника, а в голове пульсировали слова присказки, которую вбивали во всех норных, как только привозили на Хейм: слово карателя – закон, слово карателю – смерть.

«Но я-то почему не могу возразить ему? Ведь я же из Города, а не из Нор. Да?»

Справа, где, в былые времена располагалась трапезная, виднелся разлом в полу – длинный, ощерившийся подгнившими досками. Впереди же, у дальней стены, показался старый продавленный лежак, с одного боку прикрытый плешивой козьей шкурой. Меня бросило в жар, и внутренний протест смёл всю робость, неуверенность и безволие:

«Ну уж нет!»

Я рывком, крутанувшись на пятках, вывернулась из захвата, метнулась к разлому и, не успев сгруппироваться, мешком картошки приземлилась в очередную дурно пахнущую лужу. Но тут же вскочила на ноги, попутно воздавая хвалу всем рассветам, зорям и местным демонам за то, что не убилась, и рванула вперёд, в темноту. Сзади раздался ещё один всплеск.

Он тоже спрыгнул.

В голове по-прежнему стоял вязкий туман непонимания, но что-то словно подтолкнуло меня: беги! И я побежала. Высоко задирая колени, проваливалась по щиколотку в вязкий ил, туда, где далеко впереди виднелась пробоина в обветшалой стене. Низкий потолок и стены подвала не давили, наоборот, придавали сил. Впереди наконец показался просвет.

– А ну стой, идиотка!

Голос показался мне странным. Как будто у карателя изменился тембр – не хриплые низкие нотки иноземной речи, а привычные звуки, как у всех на острове, без акцента. Но, конечно, останавливаться и любопытствовать я не стала – лишь ускорилась, ловко перескочила через валявшиеся балки и метнулась к пробоине в стене, явно оставленной скилпадом – и габариты соответствовали, и характерный блестящий окрас щепок.

Снаружи лил дождь, и я ворвалась под его отравленные струи, но потеряла опору под ногами и снова полетела куда-то вниз.

– Замри! Швахх бы тебя побрал!

Кажется, это последнее, что я услышала, перед тем как висок озарился болью, а перед глазами почернело. Но сквозь эту рябь я успела различить очертания сапог прямо перед своим лицом.

«Что такое швахх?»

Глава 3

Лило

Лило Халла. Руины, остров Хейм

Темнело на острове поздно. Да и в целом погода была довольно приятная: тепло, хоть и ветренно. Если бы не ядовитые капли дождя, которые то и дело прорывались через нависшие болезненно-желтоватые тучи… Впрочем, я пробыл на Хейме всего ничего. В Норах болтали, что, когда начнётся ежегодный период затяжных дождей, жить станет намного тяжелее.

Я бродил по Городу. Зашёл в местный трактир – здесь его, как и во всей остальной Гардарике, называли «кружало», так как местный эль разливали по высоким деревянным кружкам. Посидел немного, послушал местные сплетни. Потом снова вышел на улицу, делая вид, что эль ударил мне в голову. Наконец, убедившись, что рядом нет патруля карателей и никто не идёт вслед за мной, свернул в сторону старых развалин. Местные звали их Руинами или иногда – Хеймом, так же, как и весь остров, и старались там не появляться. Оно и понятно, в оплавленных ядовитыми дождями остовах домов гнездились мерзкие лопендры и прочие милые зверюшки. Так что, услышав сдавленный женский крик, я удивился и осторожно прибавил шагу. Не то чтобы собирался вмешиваться, но встретить в развалинах кого-то живого было само по себе необычным событием. Вывернув из-за очередной хибары, я увидел, как по кромке крыши одного из зданий ковыляет девица, судя по длинной юбке и накидке с капюшоном – горожанка. Она что-то бормотала себе под нос и постоянно оглядывалась, но вокруг больше никого не было. Я выждал несколько минут и уже было собирался дальше идти своей дорогой, когда девица вдруг пошатнулась и всплеснула руками.

– А ну стой, идиотка! – вырвалось у меня.

Никогда не отличался особенным бескорыстием, но почему-то за эту девицу стало страшно. Если свалится с крыши – может ведь и шею сломать. А она, похоже, именно этим тут и занималась. Шагнула неловко вперёд и стала заваливаться, словно куль с козлиной шерстью.

– Замри! Швахх бы тебя побрал!

Она дёрнулась напоследок и с грацией скилпада рухнула на землю. Ей повезло уже хотя бы в том, что груда оплавленных камней осталась чуть левее, а крыша в этой части хибары сильно просела. И всё же девушка не шевелилась.

– Вот же драный драккар! – Я кинулся к ней, упал на колени и принялся ощупывать и осматривать.

Крови не было, очевидных переломов тоже, зато задравшаяся юбка призывно демонстрировала изящные колени. Я уже собрался повнимательнее осмотреть ноги, на предмет травм, конечно же, но девица застонала.

– Эй! Ты как? – Я легонько потряс её за плечи. – Глаза открыть можешь?

Она пробормотала что-то неразборчивое, но мне показалось, что я различил слова «похотливый» и «опоссум». Послышалось, вероятно, потому что если так – значит, она знатно приложилась головой.

– Эй! – Я снова тряханул её. – Здесь опасно разлёживаться. Слы?…

Внезапно девица взвилась, вырываясь у меня из рук, а затем размахнулась и врезала мне по лицу.

«Швахх!»

И ладно бы то была хлёсткая пощёчина. Так нет же – зарядила кулаком и от души. Вскочив на ноги, она снова пошатнулась и привалилась к стене хибары, лихорадочно оглядываясь по сторонам. В её руках блеснул кинжал с чуть изогнутым лезвием.

«Откуда только взялся?»

– Ты кто такой? И где твой ублюдочный дружок?!

Я в потрясении смотрел на неё снизу вверх, держась за скулу:

– Это ты от рождения дурная или в тебя хеймовы арахны свой яд впрыснули?

Я начал медленно подниматься, а она отступила в сторону, сохраняя воинственный вид.

– Не подходи!

– И не собирался даже! – Я раздражённо развернулся и пошёл прочь.

– Стой! – выкрикнула она мне в спину.

– Чего ещё? – обернулся я через плечо. Девица как будто бы немного расслабилась. Теперь она зачем-то внимательно разглядывала собственную юбку, даже поглаживала ткань пальцами. Странная… – Ну?

– Слушай, как там тебя? Извини, что накинулась. – Незнакомка неожиданно сменила гнев на милость и даже кинжал опустила. – Что-то мне нехорошо. Не проводишь девицу до дома?

«Конечно, нехорошо. Ты с крыши свалилась, тупица! Но провожать мне тебя некогда!»

Я прищурился, подозрительно её рассматривая: складная фигура, не тощая, скорее крепкая, но не утратившая прелестных округлостей. Короткие темные кудряшки на стриженной голове, милая мордашка с большими голубыми глазами. При других обстоятельствах я бы непременно её и проводил, и угостил бы, нашёптывая всякие приятности. Но тратить время на ненормальную никакого желания не возникло.

Девица смущённо кашлянула и пошатнулась. Кажется, по-настоящему.

– С меня услуга, – добавила она, очевидно уловив мои сомнения.

«Вот это другое дело! Сразу бы так!»

Я вернулся и взял её под локоть, но через десяток шагов понял, что этого недостаточно. Пришлось обхватить её талию и держать крепче, ведь она то и дело спотыкалась, норовя упасть. Не хватало ещё, чтобы она ненароком пнула одну из диких тыкв, которые то и дело попадались под ноги. В отличие от оранжевых сестёр, взращиваемых заботливыми садоводами, дикие тыквы были мельче, темнее и злее: только тронь – лопнут и посекут разлетевшимися семенами, острыми, как металлическая стружка.

По пути мы почти всё время молчали. Она только назвала своё имя – Йонса Гранфельт. На удивление привычное для меня – чужака из Грантланды, и необычное среди всех местных Дуняшек да Устин. Я повторил про себя несколько раз, чтобы не забыть, с кого в случае чего спрашивать должок.

– А ты?

– Лило.

– И всё?

– Ага. Из Нор.

– Вижу, что из Нор, не слепая. Ох! – Она едва не упала, угодив ногой в рытвину. И охнула повторно, когда я сильнее сжал её талию, удерживая.

– Я занимаюсь охотой, – после некоторого молчания предприняла она очередную попытку завязать разговор.

Я что-то промычал в ответ, не особенно поверив. Хоть она и умеет махать кулаками, но я ни разу не видел девиц среди охотников, притаскивающих к Норам добычу. Свободной рукой я потёр ноющую скулу, чувствуя нарастающую злость.

«У меня и свои дела есть. Более важные, чем таскать полуобморочных якобы охотниц».

Мы уже доковыляли до Города и шли по центральному тракту. Тяжёлые капли дождя то и дело попадали мне за шиворот, под ногами хлюпала грязь, а солнце уже клонилось за горизонт. После тяжёлого рабочего дня кожа на руках неприятно зудела, ткань формы елозила и раздражала при каждом шаге.

– Долго ещё до избы твоей? – не выдержал я.

– Уже устал, Лило из Нор? А с виду вроде ничего, крепкий.

«Швахх!» – мысленно выругался я, но вслух оправдываться не стал. Не стоит малознакомой девице знать о моих планах на вечер.

– Мило, что ты переживаешь обо мне. Но я больше из-за дождя беспокоюсь.

– Дак это ж разве дождь, – отмахнулась Йонса. – Так, накрапывает слегка. Вот скоро начнётся ядовитый сезон, и тогда ни кожу, ни волосы лучше открытыми не оставлять, если не хочешь получить ожоги. Знаешь, да?

– Начнётся… – пробурчал я. – На вашем убогом острове он и не прекращается. То отрава с неба падает, то мерзкие твари норовят сожрать, то швахховы тыквы взрываются своими швахховыми семенами.

– Это да, – печально подтвердила она. – Жизнь на Хейме непростая.

Слава заре, ветрам и прочим природным явлениям, как бы сказали местные, но мы наконец дошли до дома Йонсы в Мучном переулке. Он мало чем отличался от других зданий – такой же округлый, собранный из панцирей скилпадов, с пятиугольными окнами. Помнится, когда Никодим впервые привёл меня в Город, то я решил, будто это не Город вовсе, а заснувшее стадо исполинских черепах, настолько уж местные жилища походили на их панцири. Но черепах на Хейме никогда не водилось, а вот жутких скилпадов было полно. Размером с новорожденного телёнка, они обитали во влажных пещерах и норах на берегах реки Ивинг или в северных развалинах Руин. Ядовитая вода не причиняла никакого ущерба их блестящим коричневым панцирям. Днём скилпады по большей части дремали, а на поиски пищи выползали в сумерки или ночью, но иногда можно было наткнуться на них и в светлое время суток. Я особенно не вникал в привычки этих прожорливых тварей, знал только, что охотники обычно притаскивали их уродливые туши к Норам по утрам. Носильщики забирали добычу, рубильщики вскрывали и разделывали. Панцири потом спускали в гейзерный зал, где чистильщики, к которым теперь относился и я, отскребали их от остатков плоти и вымачивали. Чтобы потом использовать при строительстве очередного дома в Городе или ещё для чего-нибудь.

Йонса отворила дверь, и изнутри повеяло тонким цветочным ароматом, обещающим уют, кружку горячего чая и мягкую кровать. На мгновение мне даже захотелось плюнуть на всё и остаться. Но я быстро отогнал непрошеные мысли:

– Может в другой раз…

– Чего? – Йонса нахмурилась и отстранилась от меня. – Благодарствую за помощь, дальше я сама.

Она юркнула внутрь и захлопнула дверь прямо перед моим носом.

– Ну и манеры. А ещё горожанка называется, – буркнул я, разворачиваясь.

Слышно было, как с той стороны двери тяжело опустился засов, а затем ещё и щеколда скрипнула.

– И швабру не забудь приставить, Йонса Гранфельт, – крикнул я ей и поспешил вверх по тракту. – Охотница, ну да, конечно.

Я быстро добрался обратно до хибары, с которой сверзилась моя новая знакомая, обогнул ещё пяток оплавленных строений Руин, пересёк пустырь, поросший сорной травой, и, наконец, вошёл в полуразвалившийся долгий дом. Старые грантландские постройки – не редкость на Хейме. Наверное, в детстве, в сиротском доме, мне следовало внимательнее слушать на уроках истории и читать больше книг. Но учёба нагоняла на меня тоску и скуку. Так что теперь только и оставалось подмечать на этом странном острове смесь культур двух разных стран да своеобразный хеймовский уклад, не имея ни малейшего понятия о том, как же так вышло.

«Надо будет у Никодима, что ли, спросить. Швахх! Думаю о всякой ерунде вместо дела».

Внутри долгого дома окон не имелось, и потому единственным и слабым источником света здесь была небольшая металлическая чаша, стоящая посреди вытянутого зала. Красноватые отсветы тлеющих в ней углей зловеще ложились на лицо Власа, делая его ещё более суровым.

– Не так уж тебе и хочется выбраться отсюда, да, Лило? – не поднимая взгляда от чаши, произнёс Влас.

Он поворошил угли прутиком, и те выстрелили снопом оранжевых искр, осветив его кожаную куртку и плотные штаны, перевитые ремнями. Защитная хитиновая шляпа с широкими полями небрежно лежала слева, тульей вниз, и внутри неё копошилась неясная тень.

– Задержался в Городе. – Я присел на низкую каменную скамью напротив собеседника. – Какие новости с материка?

Влас молчал. Он дунул на угли, распаляя их, сломал прут на три части и подкинул в чашу. Затем неторопливым движением пригладил свою кучерявую чёрную бородку. Меня невероятно бесила эта его привычка отвечать не сразу, а с некоторой оттяжкой.

– Сыскари окончательно закрыли дело. Записали как ссору полюбовников со смертельным исходом.

– Барятин, полагаю, рвёт и мечет? – Я вздохнул.

– А как же. Хоть это было и ожидаемо, – пожал плечами Влас. – Версия-то с ходу стала рабочей, ведь доказательств иного не имеется. До сих пор! – Он сделал особый упор на последние слова.

– Вот об этом я и хотел поговорить… – Я собрался, как перед прыжком в ледяную воду. – Я на Хейме уже почти месяц в Норах околачиваюсь. Поговорил со всеми, кем мог. Никто и слыхать не слыхивал ни про какого артефактора Барятина, ни про Бьёрна из Грантланды. Конечно, мы договаривались, что я ещё и в Городе осмотрюсь, но мне кажется, что Хейм – это ложный след.

– Намекаешь, что твои дела тут закончены? – прищурился Влас. – Договор был не таков.

– Вот именно, что не таков! – зло бросил я. – Приехать на остров и разузнать про грантландца и артефактора – и всё. О том, что придётся с утра до ночи гнуть спину, скобля уродские панцири, и дышать едкими гейзерными испарениями, уговора не было. – Я вскочил со скамьи и задрал повыше рукава формы: – Посмотри, у меня вся кожа зудит и облезает.

Влас усмехнулся в бороду.

– Чешусь, как козёл блохастый! – не унимался я.

В ответ Влас и вовсе разразился раскатистым хохотом, что эхом заметался по пустому залу долгого дома:

– Наивная же ты… кха-ха… белоручка… Ха!

– Совсем драккары попутал?!

Я непроизвольно сжал кулаки и в следующий миг наскочил на Власа и с одного удара в челюсть опрокинул того со скамьи навзничь. Хотелось ещё и в живот как следует пнуть, вымещая всю накопившуюся злость, но вдруг бедро пронзило резкой болью. Я взглянул на свою ногу и с силой хлопнул по ней. Стало только больнее, а мерзкий власов грызун, посмевший вонзить в меня зубы, уже слинял.

– Шваххов крысён…

Громко щёлкнул карательский кнут, рассекая воздух и обрывая мои ругательства, вспышкой боли зацепил плечо и тонким, словно раскалённым концом прошёлся по спине.

– Скальдов скальп! – взвыл я, уворачиваясь от второго удара, но попадая под третий. – Влас, твою ж мать!

– Слово карателя – закон, – произнёс он негромко и спокойно, взмахивая кнутом и вновь обрушивая его на меня. – Слово карателю – смерть.

Новый удар. Затем ещё один.

– Да хватит уже!!!

– Ты, видимо, забыл, кто здесь каратель, – Влас стал скручивать кнут в кольцо, – а кто колодник из Нор. И без меня ты таким и останешься, не думал об этом, Лило?

Я стиснул зубы. Как ни крути, а этот хмырь был прав. Мы смотрели друг другу в глаза – он с превосходством, я с едва контролируемой злостью.

Наш немой поединок нарушило копошение в ногах Власа. А потом из-за его сапога высунулась вытянутая морда его элементаля. Не крыса – опоссум. Он ловко вскарабкался по одежде, устроился на плече и обвил шею хозяина своим лысым, похожим на червяка, хвостом.

– Талоны давай! – прошипел я, чувствуя, как горит исполосованная плёткой спина. – Чем скорее получу вольную грамоту и переберусь в Город, тем реже твою рожу видеть буду!

– Сам с Барятиным решил дело иметь, а теперь ноешь как баба! – отозвался Влас и бросил тряпичный свёрток мне под ноги, а опоссум хищно разинул пасть в мою сторону. – В следующий раз остальное получишь. Чтоб больше было интереса разнюхивать то, что поручено.

Я зло выдохнул, но спорить не стал. Плевать. Значит, выкуплюсь после нашей следующей встречи, а сейчас нет смысла тратить на выбивание оставшихся талонов силы и время. Я подобрал свёрток, развернулся на пятках и вышел из дома, мечтая оказаться подальше от сволочного Власа с его вонючим опоссумом, да и в целом от проклятого острова. А для этого мне нужно было срочно найти хоть что-то, связывающее Барятина с Хеймом.

«Или… сделать вид, что нашёл?»

Мысли лихорадочно заметались в голове, пока я обдумывал новую идею. От меня ведь не требовалось лично поймать убийцу жены купца. Этим дальше будет заниматься Влас. Моей задачей было разузнать всё, особенно среди местного сброда, в Норах или среди пьянчуг в кружале. Найти зацепки, ниточки, которые могли бы привести к чему-то или кому-то. Островной каратель не смог бы сделать этого сам, не привлекая внимания. Так что я вполне мог наплести Власу что-то мутное про одного из местных, который ведёт себя подозрительно. Каратель пусть дальше разбирается – а я тем временем буду уже на полпути к Гарде, оставив за спиной Мост Костей.

«Нужен кто-то подозрительный… Например, девушка-охотница, которая в одиночку бродит по Хейму и прыгает с оплавленных крыш? Хм-м-м, а ведь неплохой вариант…»

Глава 4

Йонса

Йонса Гранфельт. Город, остров Хейм

Захлопнув дверь, я прислонилась к ней спиной и обхватила себя руками.

«Дома! В безопасности!»

Норный парень, который довёл меня до Мучного переулка, что-то выкрикнул снаружи, но я не прислушивалась. Не до него сейчас! То, что произошло со мной в Руинах…

– Йони, это ты, милая? – Мама вышла в сени, отряхивая руки от муки. – Чего так долго? Я ждала тебя раньше.

– Эм-м… По Городу прогулялась.

– После мовни[1]-то? Напаренная? В дождь? – недоумевала мама.

«И точно же!» – Я спешно спрятала за спину измазанные в земле ладони.

– А Глаша? С тобой гуляла?

– Вроде того, – ляпнула я невпопад, радуясь, что потёмки сеней скрывают последствия моего странного возвращения с Лило из Нор. Я боком стала продвигаться к своей горнице. – Пойду спать. Устала я…

Мама пробурчала что-то про неугомонную молодёжь и ушла обратно на кухню. А я рухнула на лежанку, пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли.

– Зори рассветные, что за напасть со мной приключилась?

Я пощупала свой лоб, но жара не было, однако от рук неприятно пахло грязью. Повезло ещё, что сезон едких дождей только-только начинался, а иначе можно было и вовсе получить раздражение или ожоги.

«Но дело-то не в дождях сейчас!»

Перед внутренним взором возник иноземный каратель с непривычно длинной гривой волос и гаденькой ухмылкой.

«Кто он такой? Почему пристал именно ко мне? Спутал с колодницей? Но ведь и я помню на себе серые штаны, будто я какая-нибудь носильщица из Нор. Ерунда несусветная».

Так и не найдя ответов, я повернулась на другой бок и уставилась на стену. Бороздки на панцирных пластинах уже не образовывали ровные пятиугольники, как раньше. Теперь в фигуры добавились новые линии – трещины, которых от сезона к сезону становилось всё больше. А это значит, что скоро наш дом начнёт пропускать едкую влагу. Сколько он ещё простоит? Сезон, может два? В былые времена отец не допускал подобного: следил за стенами, менял износившиеся фрагменты, всё делал сам. Но теперь его нет.

Мама – лучшая булочница в Городе, я – неплохая охотница, но вместе мы ни рожна не смыслим в строительстве. Вроде и талоны у нас есть, но, когда мы в прошлый раз приглашали строителя… Ох, даже вспоминать тошно его лапы на маминой заднице. Хорошо хоть она его скалкой огрела. С этими колодниками из Нор очень сложно вести дела, ведь по сути они преступники без понятия о морали, что бы там ни говорили.

«Хотя, надо признать, с Лило мне сегодня повезло. Похоже, именно он спугнул карателя. Ещё и до дома довёл».

Образ колодника со странным именем и такими же странными глазами расплывался в памяти. Что именно с ним было не так – никак не получалось вспомнить.

«Надо будет выяснить и про Лило, и про карателя. Найти Глашку и расспросить её о том, куда мы, скилпад задери, ходили после мовни. Но первым делом умыться. Завтра».

Вода тонкими струйками стекала с мокрых волос, казавшихся теперь совсем тёмными, по шее и по выступающим лопаткам, скользила вдоль позвоночника и очерчивала узкие, но крепкие мужские ягодицы, к одной из которых прилип листок от веника…

– Да подвинься ты, мне не видно! – Глашка сильно пихнула меня локтем.

Я охнула от неожиданности. Слишком громко.

Парень замер с ушатом воды, который намеревался на себя опрокинуть, чуть склонил голову набок, будто прислушиваясь. Мы с Глашей переглянулись. В её ореховых глазах плясали демонята, на щеках играл румянец, а губы подрагивали.

«Ох нет! Нет-нет-нет!» – взмолилась я, зная подругу.

Миг. Другой.

– Пха! – взорвалась она, словно дикая тыква. – Ахаха!

Я первая соскочила с лавки под маленьким оконцем, дёрнула за рукав Глашку, которая, не таясь более, хохотала во весь голос, даже медальон на её груди весело подпрыгивал в такт смеху. Мы обогнули баню, прошмыгнули мимо входа, слыша, как хлопает внутри дверь парной.

– Зори рассветные! – взвизгнула я, – Глашка, быстрее! Он же сейчас выйдет!

Мы еле успели выскочить за забор, огораживающий двор бани, и присесть. Сквозь щели мы видели, как распахнулась дверь, но закаменелое, оплавленное дождями древнее дерево закрывало обзор на человека.

– Любимка – на заду травинка! – проорала Глаша и, пригнувшись, ринулась вдоль забора.

– Да ты совсем, что ли?! Он же нас узнает!

Но смех разбирал меня сильнее, чем беспокойство. А потому, когда мы добрались до дома Глаши, у меня от смеха болел живот, а из глаз лились слёзы. Хохотнув особенно громко, я моргнула и обнаружила над головой привычный потолок своего дома, не Глашкиного.

Утро пробивалось тягучим светом сквозь щели ставень.

Сон… всего лишь сон, возродившийся из давнего воспоминания. На самом деле в тот день далеко убежать нам не удалось. Мы столкнулись с моим папой, который отчихвостил нас за безобразное поведение. Мол, где это видано, чтоб приличные девицы за парнями в мовне подсматривали!

Я улыбнулась, потянулась, но тут же охнула, ощутив, как ноют мышцы после вчерашнего падения, и уткнулась лицом в грубую шерсть одеяла. За дверью слышалось привычное постукивание – мама замешивала тесто, словно пытаясь спрятать в муке все тревоги.

«Ох, надеюсь она не входила ко мне, – пронеслась первая мысль. – Ну и жуть. Ушла в мовню, а вернулась вся изгвазданная».

В маленьком настенном зеркале отражалась моё лицо с грязевыми разводами на щеке, засохшими струйками, убегающими вниз по шее. Волосы у левого виска стояли торчком, слипшись в мелкие сосульки. Я хотела потереть щеку, но отдёрнула руку, ведь хеймова глина плотно забилась под ногти. Впрочем, и одежда, которую я вчера не потрудилась снять перед сном, оставляла желать лучшего.

«Вот же гадство!»

Я тихо приоткрыла дверь и прошмыгнула в уборную. Стараясь не поднимать шума, набрала черпаком воды из кадки в ушат. Она давно остыла, но возиться с обогревом было некогда – мама могла войти в любую минуту и увидеть это безобразие. Ответов на её последовавшие бы вопросы у меня не было.

Вернувшись в горницу, я переоделась и перестелила постель.

– Йони!

Я вздрогнула и пихнула ком с бельём под кровать.

– Милая, я слышу, что ты проснулась! – Голос матери прозвучал резко, и когда я осторожно зашла на кухню, заметила, как в уголках её глаз притаилась тревога. – Как себя чувствуешь после вчерашнего?

Я остолбенела.

«Заметила всё же?»

– Э-э-э… Ты знаешь… – начала я, не понимая, как себя вести.

– Да уж знаю, – проворчала мама. – Тоже была молодой, ещё не успела позабыть, каково это. Хоть и шляться по Городу под дождём да после мовни…

Она покачала головой, а я с облегчением выдохнула.

«Она не заметила. И явно говорит не о том, что произошло в Руинах!»

– Да всё нормально, мам. – Я улыбнулась, скользнув взглядом по отцовскому кинжалу, висящему на стене. Его необычное, изогнутое волной лезвие словно подмигнуло мне, поймав солнечный блик. – Представляешь, мне приснилось, как нас с Глашей па…

Я осеклась. Но мама, конечно, всё поняла. Отодвинулась от усыпанного мукой стола, вытерла руки о фартук и швырнула в печь брикет для растопки. Искры от панцирных стружек заплясали, как ветряные демоны Хейма, а мама ещё и потыкала в очаг кочергой. В пламени мелькнул хвост элементаля, полупрозрачный и уже совсем тусклый – верный признак того, что в скором времени придётся отстегнуть немало талонов на его замену. Маме не обойтись без печи, работа такая, а потому раз в полтора-два месяца приходилось обновлять огненных ящериц. Поговаривали, что на большой земле низшие элементали и вовсе могли пережить своих владельцев, но здесь они угасали слишком быстро – что ящерки для магопечек, что опоссумы карателей. Хорошо хоть, что вообще работали – другой-то магии я отродясь не видела, ведь на острове она не действовала.

– Не ковыряй старые раны. Твой отец… – Мамин голос вырвал меня из задумчивости. Она вновь вытерла руки о фартук, теперь уже от золы. – Иди лучше потренируйся перед завтраком. А то разучишься оружие держать.

Конечно, мне хотелось броситься сейчас к Глаше и узнать, как она вчера добралась до дома, не случилось ли с ней чего странного по пути, ходили ли мы ещё куда-то помимо мовни… Да, воспоминания так и не вернулись, а потому вопросов было много. Но удивлять маму внезапными порывами я не собиралась, да и отец с детства приучил меня к распорядку.

– Не время для лени, – говорил он, трепля мои непослушные кудряшки. – Время для Йони.

– В здоровом теле, – тихо сказала я.

– Здоровый дух, – ответил мне в мыслях его голос.

А когда-то всё это было по-настоящему.

«Скучаю по тебе, пап».

На пустыре за домом ветер гулял меж груд расколотых панцирей и костей. Использовать целые панцири тех же скилпадов для тренировок было бы слишком расточительно. Так что я в своё время натаскала из Руин чьи-то старые обглоданные скелеты и из них уже собирала аляповатые фигуры панцирников. Вот и теперь у плетня маячило очередное чучело. Я вонзила в него тренировочное копьё, но удар вышел вялым – пальцы дрожали, будто впервые держали оружие.

«Спину прямее, ноги шире!» – эхом отозвался в памяти смех отца. Я зажмурилась, и перед глазами встал тот день, когда он вручил мне первый арбалет. Мне было семь, и тяжёлая деревянная рукоятка с непривычки тянула к земле, но он, не давая опомниться, толкнул вперёд: «Сангонгские принцессы, или кто там у них, стреляют на скаку, а ты нюни распустила! Ещё раз!»

– Ещё раз… Ещё раз… – шептала я, на этот раз вкладывая в удары всю ярость на то, что произошло вчера. Чучело треснуло, и из трещины высыпались сухие стебли полыни и тыквенная ботва.

Сосредоточившись на отработке движений, я пропустила момент, когда мама выглянула из двери.

– Сколько тебя звать? Еда на столе. – Она хмурилась и почему-то была уже без фартука. – И знаешь… причешись, что ли, у нас гости!

Я только закатила глаза.

«Гости, как же. Знаю я этих гостей!»

И верно, на табурете у стола уже расселся Чен, довольный, будто колодник, получивший вольную грамоту. А мама хлопотала вокруг него, как вокруг любимого зятя.

– Сударыня Хильди, ну какая ж вкуснота, – бубнил он с набитым ртом, налегая на мамины особые рогалики из тыквенного теста. А затем повернулся ко мне: – Гранфельт, я наконец понял, почему ты ходишь на охоту. Без неё на таких булочках ты быстро превратилась бы в…

– Заткнись, Чен! – Я дружески хлопнула его по плечу. – Чего пришёл-то? Еда в доме, что ли, кончилась?

– Йонса! – возмутилась мама. – Кушай, милый, кушай. Не обращай внимания на эту колючку.

Чен расплылся в широкой белозубой улыбке, и его миндалевидные глаза превратились в две узкие щели. На Хейме было не так много выходцев с Сангонга, так что Чен всегда привлекал к себе внимание, но ничуть не страдал из-за этого, а похоже, наоборот, наслаждался. Особенно, когда это было внимание со стороны горожанок. Смуглый, черноволосый и невысокий, ростом с меня, он сильно отличался от основной массы мужчин на острове, но как охотник был не менее успешен, чем прочие. Ведь когда сражаешься со здоровенной тварью с хитиновым панцирем, чаще всего решает не мощь удара и рост, а скорость и точность. А уж в этом Чену, гибкому и вёрткому, как морской демон в прибрежных водах, не было равных.

– Ну какая ж она колючка, сударыня Хильди! Натурально сангонгская пташка чибис! – не остался в долгу Чен. – Такая же мелкая, красивая и безмо… без памяти совсем. Сходка охотничья сегодня, забыла, пташка?

– Точно… Ждан же всех собирает. – Игнорируя мамино недовольное сопение, я на ходу цапнула рогалик и направилась к выходу. – Ну идём тогда, чего расселся!

– Да дай ты доесть человеку, вот же непоседа! – возмутилась мама.

– Не переживайте, сударыня Хильди… – вежливо начал Чен, но я откусила рогалик, развернулась и оставшуюся часть невежливо запихала ему в рот.

– Смотри, мам, он уже доел! Мы пошли!

Прожевать булку Чену удалось только к выходу из Мучного переулка.

– Что с тобой, Гранфельт? Ты ж должна быть расслабленная после вчерашней мовни, – ухмыльнулся он. – Или на тебя эти девчачьи штуки не действуют?

– Это у тебя мозги не действуют, – огрызнулась я. – И откуда ты знаешь, где я была? Следишь за мной?

– Ага, заняться больше нечем. Глашу ввечеру видел, она из мовни возвращалась. Мы ж соседи, забыла?..

«Ох, значит, хотя бы с ней всё в порядке. Одним вопросом меньше!»

– …Она-то, в отличие от тебя, была румяная, добрая, разомлевшая. Всё тыкала мне в морду горшочком с каким-то мерзким месивом. Мол, давай намажу, чтоб борода гуще росла. Тьфу!

Я захохотала. Борода у Чена и впрямь почти не росла. А то, что всё же отрастало, он тщательно выскабливал. Говорил, у их народа так принято. Хотя откуда ему-то знать: он ведь родился на Хейме от папаши-колодника, что смог из Нор выкупиться, и в Сангонге никогда не бывал.

Так за шутками и беззлобным подначиванием мы добрались до кружала. По форме дом был как и все прочие – округлый, покатый, панцирный. Разве что во всё дверное полотно умелым резчиком была выточена ёлка, а рядом на цепях болталась табличка «Хмель и ель». Внутри привычно пахло жареной рыбой, ячменными лепёшками и кислым пойлом. Сквозь годами не мытые окна не проникал дневной свет, но светлячки в лампадках вполне справлялись со своей задачей.

Чен сразу направился к столам, где обычно собирались охотники. Сегодня наш голова, Ждан, назначил сходку, чтобы обсудить маршруты ближайших вылазок, но время сбора ещё не пришло. Впрочем, и первыми мы не явились: за дальним столом сидел мрачный Мяун – староста одного из охотничьих отрядов. Я в очередной раз порадовалась, что попала в группу к Каспию, а не к Мяуну. Меня пугал не его рваный шрам на пол-лица, а вспыльчивый норов и излишняя жестокость во время охоты. Поговаривали, что у него не ладилось с жёнкой, и он спускал пар в Руинах, изувечивая хеймовых тварей.

Чен по-свойски хлопнул Мяуна по спине, подсаживаясь. А я повернула в сторону длинной стойки, склонившись над которой дядька Чеслав что-то корябал в учётной книге. Его тёмно-русые волосы чуть вились у висков, отчасти скрывая несколько крапинок-шрамов, что остались после разрыва дикой тыквы. Многие хеймовцы обладают такими отметинами, даже у моей мамы есть на предплечье.

– А, Йони, здоро́во! – Чеслав окинул меня ласковым взглядом серо-голубых глаз. – Бледная ты какая-то. Дома всё в порядке?

– И тебе не болеть, дядя Чеслав. – Я перегнулась через стойку и быстро клюнула его в щёку.

Его лицо озарилось родной доброй улыбкой, да и у меня на душе потеплело. В год смерти отца Чеслав, как его ближайший друг, взял на себя наши хлопоты. Даже не знаю, где бы мы сейчас были с мамой, если б не поддержка Чеслава. Тяжёлое было время: талонов не хватало, ведь мама толком не могла печь – всё из рук валилось, да и я ничего особо не умела, разве что из арбалета стрелять да кинжалом махать. Отец меня учил, чтобы я могла за себя постоять, чтоб здоровье было крепкое. Ну а я в охотники подалась – ещё одна печаль мамы. Ох, как она была против. Благо и этот период уже позади.

– Ну чего ты, чего… – по-доброму нахмурился Чеслав. – Обожди чуть, счета подобью, а ты пока кликни Настасьюшку, чтоб тебе похлёбки понаваристей наложила.

Я едва глаза не закатила.

«Да лучше голодной остаться, чем выслушивать глупые сплетни этой болтушки!»

Эту недалёкую девицу я всегда сторонилась и лишнего слова при ней не произносила, а то как-то ловко у Настасьи получалось людей забалтывать. Понарассказывает всякого про всякого, так что глаза на лоб лезут. Не люблю я брехливые сплетни. Зато Глашка, напротив, порой специально Настасье лопендровых щупалец на уши вешала, забавы ради, а потом веселилась, отслеживая, как далеко расползлась сплетня.

Чеслав уже нашёл взглядом подавальщицу, но я перехватила его руку, не дав махнуть:

– Не надо, дядь, не суетись, не голодная я. Поздороваться просто подошла, а так-то со своими посижу. – Я кивнула в сторону стола охотников. – У нас сегодня сходка общая.

– Помню, помню, ваш голова, Ждан, предупреждал. Ну хорошо, матери привет передавай. Давненько она не захаживала.

– Передам обязательно, – закивала я, а затем сделала вид, что смутилась, и добавила, понизив голос: – Ой, кстати хотела спросить… ты всегда всё знаешь. Не подскажешь, как звать того нового карателя-иноземца?

– Какого ещё нового?

– Ну такой, с длинными волосами, высокий, видный, пряжки на сапогах латунные. Говорит ещё не по-нашенски. Приглянулся он мне, да засмущалась я подойти…

Дядя Чеслав странно крякнул и отложил перо.

– Ты уверена, Йони? Не знаю я, кого ты и где видела, но не припоминаю на Хейме такого карателя. Да и голова их, Завид Климыч, не говорил про пополнение. Да и вообще… – Дядя склонил голову в мою сторону и тоже понизил голос. – Только между нами. Уже года два как пришло из Гарды постановление – не принимать в каратели иноземцев…

Глава 5

Лило

Лило ХАЛЛА. Норы, остров Хейм

– Лило!

Оклик Устины застал меня у входа в отсек Нор, отведённый под спальни. То ли от спешки, то ли от рассеянности, но пара верхних пуговиц её коричневой туники были расстёгнуты, являя взору заманчивую ложбинку, в которой утопал кожаный шнурок оберега.

– Ты где пропадал? Всё пропустил же!

– Снова кого-то сожрали? – мрачно выдохнул я, втайне надеясь, что «повезло» зануде Никодиму.

– Так Никодиму повезло!

Я аж закашлялся:

– Мысли, что ли, читаешь?

В тёмном взгляде Устины сперва промелькнула хитринка, а потом на лицо набежала печаль.

– Может, прежде и читала, а теперь уж без разницы. Ты же знаешь, что в Норы простые люди не попадают? Те на материке срок свой коротают. А нас, кто хоть с какой искрой, сюда вот, в хеймовы колодки. Пока проклятый остров не сожрёт либо тебя, либо твою магию… – Она привстала на носочках и шепнула мне на ухо, обдавая медовым дыханием: – Хейм словно сжигает изнутри. Ты ведь тоже это чувствуешь? Потеряешь ты скоро свои знаки, – Устина цепко схватила меня за руку и провела по предплечью, по чёрной вязи рун, прятавшихся под рукавом. – И имя потеряешь. И глаза твои закатные скоро потускнеют…

Я отшатнулся, вырываясь из хватки.

– Совсем дурная? – Если раньше я и подумывал пригласить её в кружало, то теперь это желание начисто испарилось. – Катись ты со своими пророчествами…

– Зори рассветные, Лило, как же грубо. А я всего-то и хотела сказать, что на заднем дворе, там, где туши сортируют, Никодим всех угощает тыквачом.

Она резко развернулась и скрылась в одном из коридоров. Я же оглядел наш спальный отсек и не заметил голых пяток, обычно виднеющихся из каменных ниш-кроватей, да и храпа или возни тоже не доносилось.

«Все явно слетелись на бесплатное пойло. Может, Никодима повысили до кладовщика, поэтому он так расщедрился?»

Я поспешил вслед за Устиной и чем ближе подходил к заднему двору, тем отчётливее различал голоса. Они звучали приглушённо, иногда прерывались тихими смешками, а если вдруг раздавался заливистый хохот, то в ту же секунду он обрывался – забывшегося колодника явно пихали в бок. Всё же подобные посиделки в Норах не поощрялись. Каратели могли заявиться в любой момент и разогнать всех кнутами. При этой мысли я повёл плечами – кожу на спине до сих пор саднило после выходки Власа. В душе снова поднялась волна ярости:

«Исхлестал меня, словно плешивого ездового козла. Словно я какая-то норная тварь, как весь этот сброд».

Я всмотрелся в лица людей, сидящих на низких столах для сортировки скилпадов и прочей местной гадости. Тусклый свет луны скрадывал разные цвета рабочей формы и делал колодников какими-то одинаковыми, бледными, безликими. Норными.

– Держи! – шепнули мне и сунули в руку бутыль, обмотанную куском холстины.

Я хлебнул, предвкушая обещанный Устиной тыквенный спотыкач, и тут же надсадно закашлялся. Горло драло, будто я лопендру проглотил, а она застряла на полпути в желудок и теперь стремилась выползти обратно.

– Полынная настойка.

Всё ещё держась за горло, я поднял взгляд и уставился на довольную рожу Никодима.

– Специально для тебя выбирал, Лило. Лучшее.

– С чего это вдруг? – просипел я, не понимая, издёвка ли это.

Никодим пьяно закинул руку мне на плечо и по-дружески потрепал, а я зашипел от боли в пострадавшей спине.

«Скилпад тебя сожри!»

– Ты сегодня так славно вычистил тот здоровенный панцирь, что нам неплохо талонов отвалили. Слушай, Лило, ты уж не обессудь, но я забрал твою долю.

«Кто бы сомневался. Обычное дело в Норах. Кто успел, того и талоны».

– Ты так быстро куда-то умотал, – продолжал трепаться Никодим. – Не пропадать же добру. А вместе с моей предыдущей заначкой и тем, что уже у пройдохи Филли было скоплено, – в аккурат пять сотен и набралось.

Я от удивления хлебнул ещё настойки и снова закашлялся:

– Да убери ты от меня эту дрянь!

Грубо всучив ему бутыль, я развернулся и пошёл прочь.

– Лило, да ладно тебе! Не пропадать же талонам… – Никодим нагнал меня в коридоре. – Слушай, ты же всегда можешь на меня рассчитывать. Я в Город перееду, обустроюсь, а ты в гости заглядывай. Посидим по душа́м…

– Да больно надо.

– Ты зла не держи на меня, напарник. Я ж в Норах восемь лет скоблил эти хеймовы панцири. Восемь проклятых лет. – Никодим отпил горькой настойки и даже не поморщился. – Ни запахов уже не различаю, ни вкуса почти не чувствую, порыжел весь насквозь: волосы, руки, ногти…

Мы дошли до уборной, и я подставил ладони под тонкую струйку воды, стекающей из-под окаменелого потолка. С громким бульканьем я прополоскал рот, смывая с языка горечь полыни. Никодим затянул свою обычную нудятину про тяготы его работы в гейзерном зале. За месяц пребывания здесь я слышал всё это едва ли не ежедневно, и порой казалось, что у него не только волосы порыжели, но и мозги проржавели. Единственной целью в жизни Никодима было получить вольную грамоту и стать горожанином Хейма. Я этого не понимал и не принимал. Мир ведь такой огромный: Гардарика, Грантланда, дальний Сангонг, да мало ли стран – как при всём этом можно мечтать лишь о другой половине острова?! Да, в Городе безусловно лучше, но только в сравнении с Норами. Всё равно Хейм остаётся Хеймом.

– Так вот, когда Люби́м достал мою карточку, у меня аж ладони вспотели, – продолжал Никодим, не замечая моей отрешённости. – Вдруг я что-то неверно посчитал, вдруг сбился, вдруг ошибся. Не помню уже, когда в последний раз я так переживал… Казначей Филли, этот дотошный мелочный цверг, несколько раз всё пересчитывал на своих огромных счётах. А потом ещё заставил Любима всё перепроверить. Полчаса возились. Я уже говорил, что весь взопрел от напряжения?

– И с тех пор так и не помылся, – пробурчал я, морща нос. – Ты иди, может, во двор, а? Я устал и спать хочу.

Никодима явно распирало от желания поделиться во всех подробностях сегодняшними событиями. Но у меня самого вечерних происшествий набралось не меньше, правда, дерьмовых: Влас избил кнутом, Йонса по роже врезала, опоссум за ногу укусил.

«Не хватало ещё бешенство подцепить. Мерзкий Власов грызун. Мерзкий Влас. Мерзкий Хейм. Ненавижу».

Вдруг из коридора донёсся шум, топот ног и знакомый визг плётки.

«Мерзкие каратели».

Никодим судорожным движением скинул бутыль с остатками полынной настойки в жёлоб, и она, чуть покачиваясь на воде, медленно поплыла вниз по стоку.