Последний герой. Том 5

Глава 1

Я едва успел вывернуть руль – иначе таран был бы прямым. Громадина внедорожника ухнула мимо, подняв за собой клубы пыли, и резко затормозила. Грунтовка не дала ему остановиться сразу – масса тащила машину вперёд по мелким камешкам, швыряя их в стороны. Он, как и все городские танки, был не слишком поворотлив на таком покрытии: резина у него явно асфальтовая, а не для бездорожья.

Мой «Москвич» в этом плане был шустрее. Я врубил первую передачу, руль выровнял, снова заскочил в колею и вжал педаль в пол. В зеркале заднего вида видел, как тот разворачивается.

– Твою мать… Вы ещё кто такие? – пробормотал я.

В голове всплыла картинка – взорванная «Нива», полыхнувшая прямо у меня на глазах. Похоже, это те самые ребята, что тогда хотели отправить меня к праотцам. Значит, не менты.

Это хуже. Живым брать не будут. Ублюдки…

Будто в подтверждение моих мыслей из приоткрытого пассажирского окна джипа высунулась белобрысая голова и рука с пистолетом. Машина быстро нагоняла.

– Бах! Бах! – выстрелы прозвучали глухо, расплескавшись на просторе, но слишком близко. Опасно близко.

– Сука! – рявкнул я.

Бах! – заднее стекло «Москвича» разлетелось хрустальной крошкой, осыпав плечи и шею.

– Твари… это же машина Кузьмича, любимая… – зло процедил я, одновременно давя на газ.

Но, сколько бы я ни выжимал, старенький «Москвич» не мог тягаться с импортным монстром. Даже если доберусь до асфальта – там он меня просто задавит скоростью.

Оставался один вариант – в лес. Дальше – пешком.

Я резко дёрнул руль, «Москвич» вылетел с дороги, ломая сухие кусты и влетая в хилый подлесок. Мотор взвыл, словно обиделся за простреленное стекло.

– Давай, родной… только не встань… – бормотал я, обруливая молодые деревца, сминая более мелкие заросли.

Задний привод вытаскивал меня из вязкой травы, но стоило бы сбросить газ – и я тут же сел бы на брюхо. Приходилось давить на педаль, хоть бока уже и скрипели от сучьев.

Но и джип не отставал: он свернул следом и пробивался через кусты, прыгая на кочках. Расстояние неумолимо сокращалось. Я видел в зеркало, как на ухабах белобрысый в окне, тот, что палил, пару раз приложился башкой о дверную стойку и после этого убрался внутрь. Жаль, не раскроил.

Пока они хотя бы перестали стрелять, но это – ненадолго. Я понимал, скоро меня прижмут к стене из более плотных деревьев.

Я распахнул дверцу на ходу, выскочил, перекатился по траве, отпуская ласточку Кузьмича в самостоятельный полёт. Машина по инерции тихо покатилась и уткнулась носом в небольшой овражек, заглохнув.

Лес вокруг ещё не был густым – просветы между стволами открывали слишком много обзора, а значит, и я был виден. Так не пойдёт.

Джип остановился метрах в пятидесяти, не решившись лезть глубже. Двери распахнулись – выскочили двое. Один – белобрысый в тёмном пиджаке, с пистолетом в руке. Второй, в спортивном костюме, вылез из-за руля. Они что-то крикнули друг другу, и «спортсмен» рванул к багажнику.

Щёлк – крышка вверх. Оттуда он вытащил компактный складной автомат, судя по форме – что-то из серии «укороченных».

– Тра-та-та! – очередь полоснула по верхушкам кустов. Листья зашуршали, несколько упало прямо мне на макушку, а один залетел на ходу в рот – терпкий привкус зелени.

– С-су-ука! Ну, точно автомат… – выдохнул я, пригибаясь.

Нырнул в ближайшие кусты и рванул дальше, углубляясь, пока они меня не взяли на точный прицел.

Понесся в сторону леса, чувствуя, как в груди глухо отзывается каждый толчок сердца. Главное – добежать до густых зарослей, прежде чем они успеют срезать меня очередью. Здесь кусты хилые, редкие, словно я бегу по полю, как загнанный зверь на виду у охотников. А вот дальше – настоящий лес.

Пока между нами оставалось приличное расстояние, я петлял, уходил зигзагами, чтобы сбить прицел. Время от времени сухо трещали автоматные очереди – коротко, злым щелчком, и пули впивались в тонкие стволы молодых деревьев где-то сбоку или за спиной. Я успевал прикрываться то кустом, то деревцем, держась так, чтобы между мной и преследователями всегда было хоть какое-то препятствие, скрывавшее меня от точного прицеливания.

И вот впереди уже темнел массив настоящего леса – сплошная стена зелени. Я поднажал, но зацепился носком за торчащий из земли корень, перекувыркнулся через голову, сбил дыхание и с матом вскочил.

– Чёрт! – тут же скривился я, хватаясь за колено.

Боль прострелила ногу так, что глаза заслезились, но останавливаться было нельзя. Я рванул дальше, хромая, стараясь не думать, то ли это серьёзная травма, то ли просто ушиб или растяжение. В горячке и не поймешь сразу. Наверное, если бы что-то было сломано, я бы уже лежал. Но даже такой удар заставил замедлиться, и это злило.

Но теперь хотя бы стало проще – густые заросли взяли меня в свои объятия. Я свернул с тропы, углубился в чащу, где ветки хлестали по лицу, оставляя царапины, цепляли одежду, царапали джинсу с глухим присвистом. Я не останавливался, только одно крутилось в голове: «Только вперёд. Затеряться. Держать темп».

Сзади доносился хруст веток, треск ломаемых сучьев.

– Мать твою… следопыты, – выругался я про себя.

Как они так уверенно шли за мной? Будто охотничьи псы по свежему следу. Ведь я петлял, обходил, не держался тропы… И тут меня осенило: на траве и кустах оставались пятна моей крови. Колено не просто сбито – рассечено, и кровь сочилась, хоть рана и неглубокая.

– Вот только этого не хватало… – процедил я сквозь зубы.

Сжав челюсти, я продирался вперёд, вырываясь на узкую тропу. Здесь под ногами была тёмная влажная земля. Теперь уже не до кустов, теперь меня спасёт тропинка. Если кровь и капала, она впитывалась мгновенно, не оставляя ярких следов.

Ещё немного… впереди, за колыхающейся зеленью, вырисовывался пригорок, а за ним – каменистый гребень. Я знал, что там река.

Мысленно перебирал варианты: с моей ногой в гору не полезешь, можно попробовать уйти к берегу. Там обрывистые склоны, есть где затаиться в нишах, а если повезёт – уйти дальше по течению. Переплывать… нет, к чёрту. Смерть Чапаева мне точно не по душе.

– Давай, Лютый, поднажми! – выдохнул я и, сделав глубокий вдох, рванул вперёд, выжимая из себя всё, что осталось.

Леший, держа лёгкий автомат наготове, остановился, тяжело дыша. Рядом с ним замер второй – белобрысый в тёмном пиджаке, с пистолетом в руке. Лицо у него было узкое, как выточенное, с лисьей острой мордой и прищуром, и в нём читалась и хитрость, и подлость. Молод ещё, но уже успел хлебнуть в жизни достаточно – по глазам было видно, что видел многое и кое-что пережил. Судя по массивным часам на запястье, тысяч за десять долларов, жизнь у него сложилась неплохо.

– Сука… – пробормотал Леший, оглядывая развилку тропы. – Куда он делся?

– Я его подстрелил, – с самодовольством выдохнул белобрысый.

– Так если ты его подстрелил, он должен тут где-то валяться, – хмуро ответил Леший, обводя взглядом кусты. – Но он бегает.

Он с силой сломал тонкую ветку, сунул её в рот, пожевал и выплюнул:

– На земле крови не видно.

– Может, перебинтовался? – прищурился белобрысый.

– Ты что, дурак? Думаешь, он что, с собой аптечку таскает? – скривился Леший. – Нет, он где-то здесь. Просто тропа темная, следа не видно.

– Эй! – внезапно крикнул Лисья Морда в лес. – Выходи! Мы знаем, что ты здесь. Давай поговорим. Не усугубляй! Мы просто поговорим!

– Ты что орёшь?! – резко шикнул Леший. – Не хватало, чтобы нас услышали, где не надо.

– Да ну? А выстрелы ты как скроешь? – усмехнулся его напарник. – Палили на весь лес. Тут никого нет, не ссы.

– Слушай, – голос Лешего стал жёстким, – я здесь главный. И ты делаешь, что я говорю.

– Да пошёл ты, – сплюнул Лисья Морда. – С каких херов ты главный?

– С таких, что я не первый раз подобную дичь выслеживаю, – холодно отрезал Леший. – А ты – зелёный. С пугачом своим… – он презрительно кивнул на пистолет в руках белобрысого.

– Я его и без пистолета возьму, – самоуверенно бросил тот.

– Ну, посмотрим, – Леший поднял автомат и кивнул вперёд. – Дуй по тропе. Что застыл? Вперед и с песней!

– А ты? – прищурился Лисья Морда.

– А я пойду в обход. Сделаем так: ты прямо, я по бурелому в стороне. Возьмём его в клещи. Но он, сука, хитрый. Ты там е**лом не щёлкай.

– Ты за своим следи, – процедил Лисья Морда. – Я справлюсь.

Они разошлись. Белобрысый шагнул по тропе, а Леший нырнул в густые заросли, словно возвращаясь в собственную стихию, оправдывая своё прозвище. Ветки шуршали по рукавам, но он шёл почти бесшумно, растворяясь в лесу, как тень.

Молодой перешёл на быстрый шаг, цепко вглядываясь в тропу. В мозгу крутилась мысль: «Нет, он же ранен. Далеко не уйдёт. Бежать незачем. Главное – смотреть в оба».

Он скользил вперёд почти бесшумно, двигаясь мягко, как хищник, ступающий по знакомой территории. Вот тропинка. Он чуть замедлился, прикинул, куда мог уйти беглец. Прошёл невысокую кочку, и взгляд зацепился за что-то на траве.

Наклонился. Ага. На зелёных стеблях – капля крови. Он подцепил её, поднёс её к глазам, размазал на пальцах, потом, прищурившись, взглянул в просвет между зарослями.

Улыбка расползлась по лицу, обнажив зубы.

– Сука… – процедил он, еле слышно. – Я тебя уже чувствую.

Ему показалось даже, что кровь была ещё тёплая. Это значило, что жертва совсем рядом. Он и говорил теперь тихо, почти шёпотом. Ему необычайно понравилось это состояние – когда другой беспомощен, когда страх буквально висит в воздухе, а он сам идёт по следу. Ничто не могло сравниться с этим приливом адреналина. В такие мгновения он ощущал себя почти Богом – тем, кто решает, кому жить, а кому умереть.

Жаль, такие моменты выпадали редко. Но вот сейчас можно было не спешить – насладиться.

Он огляделся внимательнее. Вот примятая трава, а чуть дальше – новая капля крови. След вёл в сторону, в сторону густых кустов.

– Ну что же… Поиграть хочешь? – губы тронула хищная ухмылка.

Пистолет в его руке лежал как влитой. Ствол медленно ходил из стороны в сторону, выискивая любое движение, малейшее колыхание в зарослях. Голова работала вместе с рукой: взгляд переходил то вправо, то влево, глаза сузились, будто сами превратились в прицел.

– Это хорошо, что ты прячешься… – сказал он негромко, почти ласково. – Иначе убить тебя было бы слишком скучно. Вот и след…

Молодой шёл по следу, внимательно глядя под ноги. Примятая трава тянулась ровной линией, и в какой-то момент ему подумалось, что так топчут, когда что-то волокут за собой. Мысль мелькнула, зацепила, но тут же утонула в ритме шагов. Он не придал ей значения. Уже потом, когда след внезапно оборвался, она вернулась – но запоздало.

Он замер, растерянно глядя по сторонам. Медленно повернул голову вправо, влево. В этот момент до него дошло: это не просто свежая тропинка, это… приманка. Специально оставленный след.

Ловушка на охотника.

– Бляха! – тихо вырвалось из груди.

Холодная капля пота скатилась по виску, хотя в лесу стоял тёплый, сухой воздух. До него дошло, что теперь он сам становится вдруг добычей.

– Сука… – глухо выдохнул он и резко обернулся, вскинув пистолет сначала в одну сторону, потом в другую.

– Где ты, сука?! – сорвался уже на крик.

Он сглотнул, чувствуя, как пересохло во рту, и вытер лоб рукавом модного пиджака. Лес вокруг затаился. Ни веточка, ни травинка не дрогнули – ни звука. Казалось, тот, кто оставил след, просто исчез. Улетел? Ему некуда исчезнуть, есть только один путь.

Наверх.

Мысль обожгла, как игла.

Он начал задирать голову, но не успел поднять взгляд – и тем более не успел навести ствол пистолета. С дерева, под которым он стоял, вниз сорвалась огромная тень.

Удар пришёлся всей массой – его прижало к земле, так что в груди хрустнуло и вырвало воздух. Боль полоснула по подвернутой руке, тяжесть выбила сустав, и он невольно разжал пальцы. Пистолет выпал, исчез в траве.

Он даже не успел вскрикнуть, когда что-то твёрдое с размаху опустилось на затылок. Мир схлопнулся.

Леший шёл в обход, осторожно переставляя ноги между корней и кочек, когда в тишине леса, словно треснувшая доска, разнёсся крик его нового напарника:

– Где ты, сука?!

Голос прокатился где-то вдалеке, сорвался в глухое эхо и затих.

– Дебил… – процедил Леший, останавливаясь и прислушиваясь. – Ну и дебил. Что ж ты орёшь…

Он чуть склонил голову, прислушался ещё раз. Лес ответил привычной тишиной – редким свистом птицы да шорохом листвы под лёгким ветром.

– Ничего… – пробормотал он, – пускай орет, тянет его на себя. А я зайду сбоку. По-тихому.

В мыслях уже сложился план. Он знал, что этот способ работает – не первый раз доводилось идти в обход, заходить с фланга, отрезать путь к отступлению. И он был уверен: сейчас всё получится. Не в первый раз убивает, и, как он сам себе сейчас твердил, точно не в последний.

Леший двигался осторожно. И вдруг справа, чуть поодаль, щёлкнуло – сухо, резко, как приглушённый выстрел. Он замер.

– Ага… – едва слышно выдохнул он.

Это мог быть кто угодно – может, его напарник, а может, тот, за кем они охотились. Но что-то подсказывало: это не белобрысый. А этот… Этот хищник. Да, мы его загнали, но он всё равно остаётся хищником. Не зря же Инженер так его опасается.

Щёлкнуло снова – уже ближе, мягче. Леший подался вперёд, смещаясь на звук, и уловил шуршание – будто листья, сдвинутые ногой.

Он шел на звук. Уже почти рядом. Азарт начал захлёстывать. Охотничий азарт, когда кровь идёт по сосудам быстрее, зрачки расширяются, мышцы сжимаются в тугую пружину. Слух, зрение, каждое чувство обострилось до предела.

Вот он, момент – тот самый миг, ради которого он идёт по следу. Убийство. Но не простое, не беззащитной жертвы, а достойного противника, к тому же еще и мента. Не уничтожение, а противостояние. Мысль об этом прошла по спине лёгким током, пробежала приятной дрожью по загривку.

Он сильнее сжал цевьё автомата, ощутив холод металла в ладони. Палец на спусковом крючке лежал, казалось, расслабленно, но на деле был готов сорваться в долю секунды.

Леший двигался бесшумно, как тень. Каждый шаг нужно было делать медленно, но осторожность здесь была важнее скорости. Главное – не спугнуть. Главное – не дать уйти.

Не дать уйти.

Мысль билась в висках, становясь с каждым шагом настойчивее.

И вот в просвете между стволами мелькнула человеческая фигура.

Есть!

Леший стиснул зубы, чтобы не позволить себе даже тени улыбки. Казалось, что малейшее движение губ может выдать его, блеснуть где-то в листве и всё испортить. Он поднял автомат, вскинул его к плечу, наводя мушку.

Человек стоял за деревом, частично прикрытый стволом. Можно было чуть сместиться, взять под углом, чтобы достать наверняка. На нём была синяя джинсовая рубашка, и в просветах сквозь листья это пятно цвета резало глаз. На голове кепка. Да, это он – тот, кто выскочил из «Москвича».

Мент. Яровой.

Внутри всё сжалось от глухой злости.

Из-за тебя, сука, я своими руками прикончил своих людей! Пристрелил, как псов. Бешеных. Тварь. Настал час…

Леший медленно раздвинул ветки. Нагнулся, пролез на четвереньках чуть вперёд, чувствуя под ладонями влажную траву. Даже дыхание рефлекторно задержал – мозгом понимал, что на таком расстоянии его сопение всё равно не услышат, но инстинкт взял верх.

Он распрямился, скользнул на шаг вперёд. Уже можно было разглядеть, что человек стоит к нему полубоком, привалившись спиной к дереву. Притаился. Кепка сливается с цветом коры. В руках у него – палка, какая-то дубина. Стоит, будто выжидает чего-то, но не двигается. Ха! Палка…

Пойти поглумиться? – на секунду мелькнула мысль. Посмотреть, как он будет отмахиваться палкой…

Нет. Сначала прострелю плечо, чтоб не рванул. А то под шумок метнётся в бурелом – ищи его потом там.

Леший чуть поправил хват, прицелился в плечо… и тут же отверг собственный замысел:

А ну его к чёрту. В голову стрелять буду. Наверняка.

Он перевёл автомат в режим одиночных выстрелов. Левую щёку чуть вжало в приклад, палец плавно потянул спуск. Сердце и дыхание замедлились, весь мир сжался в узкий отрезок между мушкой и намеченной точкой.

Бах!

Выстрел разнёсся в тишине леса оглушительно. Леший ясно увидел, как пуля вошла в висок, как мягко прорезала кость, выкрашивая с противоположной стороны черепа кроваво-костяную крошку. Осколки и брызги ушли в сторону.

И тут в голове холодной змейкой скользнуло: что за хрень?..

Человек не упал. Он медленно повернулся лицом к Лешему. Сердце киллера ухнуло куда-то вниз.

Глава 2

За несколько минут до описываемых событий

Я уже слышал, как за спиной в кустах ломятся мои преследователи. Слышал хруст веток и, казалось, даже их тяжёлое дыхание сквозь собственный гул в висках. Оставалось совсем немного – и они догонят. Нужно было срочно что-то менять, иначе в этой охоте я стану добычей.

Я свернул с тропы, где трава по колено. Несколько раз прошёл туда-сюда по одному и тому же месту, утаптывая и обозначая след. Сентябрьская трава послушно ложилась под подошвами, не топорщась, будто сама мне помогала.

Впереди, на краю небольшой полянки, я заметил раскидистую берёзу. Ствол толстый, с длинными низкими суками – как раз то, что нужно. Довёл свой «след» прямо к ней, чтобы выглядело так, будто я пошёл дальше по прямой, а сам, ухватившись за сучья, начал карабкаться вверх.

Каждое движение отзывалось в колене тупой, вязкой болью. Нога ныла, сустав будто налился свинцом. Кровь уже не сочилась, и это хорошо. Приходилось перебирать руками медленно, прижимаясь к шершавой коре, чтобы не оступиться и не рухнуть вниз. На ладонях уже чувствовались занозы и ссадины, но останавливаться было нельзя.

Ветки дрожали подо мной, когда я, наконец, устроился выше, в густой кроне. Здесь, среди листьев, можно было затаиться и выждать…

Долго сидеть не пришлось – кусты впереди зашевелились, и из просвета между стволами показался один из тех, кто меня гнал. Белобрысый, в модном пиджаке, с пистолетом в руках.

– Где ты, сука?! – крикнул он, почти так же, как раньше, когда шёл по моему следу, уверенный, что загоняет меня в угол.

Он остановился, увидел мои примятые следы в траве и пошёл по ним, водя стволом пистолета из стороны в сторону. Лица я толком не видел – мешали ветки, но по тяжёлому, торопливому сопению было понятно: он уже мысленно празднует победу, считает, что загнал меня.

И вдруг он резко замер, когда дошел до того места, где след оборвался. Голова дёрнулась, глаза заметались. До него дошло, что что-то не так, что след – прямой, слишком уж явный. Но поздно.

Я снарядом сорвался вниз, спрыгнув с ветки, и приземлился прямо на него. Удар всей массой получился тяжёлый – я почувствовал, как под моим весом у него хрустнули рёбра. Прижал к земле, одновременно вцепившись в руку с пистолетом. Белобрысый захрипел, дёрнулся, но пистолет уже выскользнул у него из пальцев.

Я подхватил оружие и ударил рукоятью по затылку. Он обмяк, отключился, но дыхание было – жив, просто вырубился.

Я быстро стащил его на тропу, стянул пиджак, скинул с себя джинсовую рубашку и натянул её на него. Сверху – свою кепку, чтобы не было видно светлых волос. Похож, издалека можно принять за меня.

Пока возился, по привычке проверил пиджак – в боковом кармане телефон. Забрал. Пригодится: пробью звонки, узнаю, с кем связан и откуда взялся. Внутренний карман приятно удивил – кожаная обложка с золотым тиснением: МВД России. Ишь ты. Раскрыл. Оперуполномоченный, ГУВД Москвы.

– Вот это поворот… – пробормотал я, глядя на его фото в капитанских погонах: ксива выглядела вполне себе настоящей. – Ну что, оборотень, потом выясним, кто тебя сюда пригласил.

Вместо своей рубашки на себя я натянул его пиджак, сунул в карман его ксиву и телефон. Прислонил его бессознательное тело к дереву, приподнял, притянул его же брючным ремнём за подмышки, закрепив у ствола. Издалека должно казаться, что он стоит, пусть и в немного кургузой позе – прячется или кого-то ждёт.

Сам я отступил в чащу, сел на корточки. Проверил трофейный «Вальтер» – три патрона. Хватит. Теперь оставалось дождаться второго.

Я не знал, куда подевался второй. Главное, чтобы он не прошёл мимо приманки. Поэтому похрустел ветками – раз, другой, специально пошумел, чтобы подтянуть его сюда. Потом отошёл чуть вглубь чащи и затаился, стараясь даже дышать тише. Прислушался. Тишина.

Похрустел ещё раз. Тоже ничего. Уже подумал, что второй, который с автоматом, проскочил куда-то мимо, как вдруг – бах! – прогремел одиночный выстрел.

Ага! Ловушка сработала!

Из-за кустов я видел, как пуля выкрошила висок привязанного белобрысого. Теперь он точно сдох, падла.

Голова его резко завалилась набок, и даже мне стало не по себе. Мелькнуло странное чувство, будто он с простреленной головой повернулся и глянул на того, кто в него выстрелил. И сам бы так не придумал, а удачно вышло.

Я среагировал сразу. Запомнил направление звука. Выстрел был из глубины леса, дистанция средняя. Похоже, тот, кто стрелял, сам опешил – от такого выстрела жертва должна падать, а тут она осталась «стоять». Это давало мне несколько секунд.

Поднял пистолет, задержал дыхание, выровнял мушку.

Бах! – выстрел.

В кустах дёрнулась и осела тёмная фигура. Я точно попал, но куда – не разобрать. Через мгновение фигура рывком вскочила и метнулась в сторону, ломая ветки.

– Чёрт… – выдохнул я. – Бегучий, гад.

Надо идти за ним, но я не сразу набрал ход, сначала присмотрелся. Он бежал, придерживая левую руку и волоча автомат, значит, пуля зашла в плечо. И тогда я прицелился и выстрелил – бах! – угодил в ногу. Тот рухнул, стукнулся о корень, но автомат не выпустил.

Нужно было добить, пока не пришёл в себя и не дал очередь в ответ. Три, два – патрон оставался один. Дыхание сбито, сердце колотится, колено ноет. Враг лежал, поджимая ногу, ствол всё ещё в руках.

Я вдохнул и рванул вперёд, пытаясь сократить дистанцию. В этот момент автомат ожил – короткая очередь полоснула воздух, срезав ветки рядом. Я рухнул на землю, перекатился за куст. Высунулся, целясь.

Бах! – мой последний выстрел. Почти одновременно он дал ответку. Пули прошли мимо, но и я, похоже, не попал.

Все… Я пустой. Дальше стрелять нечем. Нужно уходить. Хрен с ним, против автомата с голыми руками не попрешь. Но я его неплохо подырявил. Если он останется там, истечёт кровью. А если нет – всё равно найду и дело закончу, но уже по-другому.

Я отошёл глубже в чащу, сделал широкий крюк, чтобы не попасть под автоматную очередь раненого. Тот мог быть уже на исходе сил, а мог и ждать, пока я подставлюсь. Неизвестно, сколько у него патронов, и не факт, что мои попадания сделали его совсем беспомощным. Да, надеюсь, что они серьёзные и он скоро сдохнет… Но надежда – это одно, а расчёт – другое. Как говорится, надейся на лучшее, а готовься к войне. Или там как-то иначе эта пословица звучит – неважно.

Вернулся к дороге. «Москвич» так и остался стоять, но стартер даже не отозвался. Жаль…

Рядом – зелёный внедорожник, тот самый, на котором они приехали. Двигатель работал, тихо тарахтел, тёплый выхлоп отдавал в лицо запахом бензина. Отлично. На нём будет куда безопаснее, чем на Кузьмичевской колымаге. Если меня и засекли, то точно не по лицу, а по этому 412-му бежевому «Москвичу» – редкость на современных дорогах, бросается в глаза сразу.

– Потерпи, дружок, – сказал я, проводя ладонью по крылу старого «Москвича». – Вытащу я тебя потом, отремонтирую…

Я сел в джип, включил передачу и вырулил в сторону города. Машина шла уверенно, проглатывая ухабы, но двигатель ревел чуть громче, чем хотелось бы.

В дороге набрал Руслана.

– Ну что там, докладывай, – сказал я, – как обстановка?

– Да пока всё тихо, – отозвался он.

По голосу я понял, что Грач где-то на улице.

– ОМОН ещё не подъехал?

– Нет, – ответил Руслан. – Я тут у следственного комитета стою, припарковался. Вижу вход, крыльцо, но особого движения нет.

– Ладно, я уже в пути, скоро приеду, можешь сниматься с поста. Из посёлка я ушёл.

– Всё нормально? Что-то движок у тебя ревёт сильно.

– Да это трофейный «танк», – усмехнулся я.

– Тебя всё-таки достали?

– Почти, – ответил я. – Один остался в лесу.

– В лесу?

– Ага. Загнали они меня туда. Одного я положил, двухсотый, правда, не своими руками добил, а второго зацепил.

– Так чего ты второго не добил?

– Патроны кончились. А он, сволочь, с автоматом залёг. Лезть туда с пистолетом – глупость.

– Понято. Может, вернёмся, добьём, а перед этим ещё и раскрутим, кто его послал?

– Думал об этом, но риск сейчас слишком большой. Если Бульдог собирается прочёсывать дачный массив, то после стрельбы там уже скоро будет куча спецназовцев. К тому же, все стволы я оставил – на даче зарыты.

– Один «ИЖ», который ты давал, остался.

– Ну, против автомата с одним пистолетом – сомнительное удовольствие. Нет, сейчас у меня другой план. Ты езжай домой, спасибо, что прикрывал.

– Ладно.

– И ещё… на пятом километре, у поворота, там в лесочке, «Москвич» мой стоит. Как будет возможность – вызови эвакуатор, забери его. Жалко машинку, всё-таки Кузьмичевская.

– Подожди… Кузьмич сам тебе разрешил на ней ездить?

Я бы даже рассмеялся, если б сейчас хватало на это сил.

– Не просто разрешил – продал.

– Как продал? Он же клялся, что никому её не продаст.

– За хорошую цену продал. Сейчас всё продаётся, Руслан.

– Ну-ну…

– Ладно, отбой. Жди меня дома. Как одно дельце проверну – подъеду.

Я подкатил к зданию Следственного комитета, уже издалека заметив, что к обочине притёрся невзрачный автобус со спецназом. Боковые окна – наглухо тонированные, за рулём – мужик в камуфляже.

Из здания показался Бульдог. Построения не было, никто из автобуса наружу не вышел. Следак сам забрался внутрь, и дверь за ними плотно закрылась. Ясно – пошёл проводить инструктаж.

Минут через пять он появился снова и теперь направился к служебной машине следственного комитета. Водителя в ней не оказалось, так что сел он за руль явно сам. Сплавил водилу, как я и думал.

Автобус тронулся первым, Бульдог чуть выждал и покатил следом. Я пристроился за ним.

Перед следующим светофором мы втроём выстроились в линию: впереди автобус, за ним Бульдог, ну а я – между ними. Я сделал вид, что замешкался, притормозил и остановился раньше, чем загорелся красный, отрезав машину Бульдога от автобуса.

Он тут же посигналил – думал, что перед ним просто какой-то тупой водятел. Я щёлкнул кнопокой аварийки, выскочил наружу и, пряча руку под пиджаком, в три прыжка оказался у его двери.

Рывком открыл, плюхнулся на переднее сиденье, показал пистолет. Он был пустой, но Сметанин этого знать не мог.

Он вытаращился на меня, как на привидение. Явно не ожидал такой прыти, не думал меня увидеть здесь. Я наклонился ближе, ткнул стволом в рёбра:

– Сворачивай в переулок. Без фокусов, или получаешь пулю.

Он что-то испуганно пробурчал про то, что он сотрудник СК России и что мне трындец за нападение при исполнении.

– Заткнись, – сказал я спокойно, уперев ствол ему в ребра сильнее.

Джип лесных охотников остался на светофоре, мигая аварийкой. Машины сигналили, объезжая его, а мы уже уходили в сторону.

– Слушай сюда, – сказал я, когда он остановил машину в узком переулке. – Как видишь, в дачном посёлке меня уже нет. Там, на пятом километре, у первого сворота в лес, есть картина поинтереснее. Меня пытались убрать. Опять. И ты гоняешься не за теми.

– Что за бред, Яровой? – прошипел он. – Ничего умнее придумать не смог? Убери ствол! На тебе и так уголовка, ты существенно ухудшаешь своё положение.

– Смотри, – я вытащил из внутреннего кармана удостоверение московского опера. – Этот приезжал по мою душу. Белобрысенький такой, в пиджачке. Сейчас он в лесу, и не то чтобы на пикнике – с простреленной башкой. Убил его не я, а его напарник. У того автомат, я его ранил. Он остался в лесу, раненый, но опасный. Дай команду своим, прочешите лес, возьмите живым. Допросишь – поймёшь, что я тут ни при чём, и что на меня ведется настоящая охота.

– Где ты взял эту ксиву? – голос его стал смелее, когда он понял, что убивать я его не собираюсь.

– Ты тупой? – я резко повернулся к нему. – Двое приехали, открыли по мне огонь. Этот – теперь мертвяк, второй – до сих пор прячется в кустах с автоматом. Вот ствол, – я показал ему трофейный «Вальтер». – Забрал у белобрысого. Вот телефон. Заблокирован, мне не вскрыть. Пусть твои пробьют все звонки и выяснят, кто их сюда прислал.

Он осмотрел то, что я ему показывал, будто мы с ним спокойно стояли в хранилище вещдоков.

– Я тебе не верю, – после этого ровно и серьёзно произнёс Сметанин.

– Мне плевать, веришь ты или нет, – сказал я ровно. – В лесу ты найдёшь доказательства. И оформите снятие меня с розыска.

– Больно шустрый, ты, Максим Сергеевич… Ты – убийца, я в этом уверен.

Я помахал пистолетом у него перед лицом:

– Разговор закончен. Я пошел. А ты – стоишь тут пять минут и только потом трогаешься. Иначе пуля догонит. Если я убийца, как ты считаешь, то одним больше, другим меньше – разницы нет.

Он помолчал, потом глухо сказал:

– Ладно. Проверю. Но если ты врёшь…

– А смысл мне врать? – усмехнулся я. – Работай, москвич. Сделай всё красиво. Ну или просто – сделай.

Я вышел, хлопнул дверью. Он вздрогнул и остался сидеть, вцепившись в руль, а я уже растворился в переулке. Джип я так и оставил на дороге.

Такси вызывать не стал – привычка старая, меньше светиться. Тормознул попутку, хотя и не без труда, доехал до нужного района, но не стал подъезжать прямо к подъезду Грача – вышел за квартал от его дома. Пешком, дворами, чтоб наверняка.

Поднялся, позвонил условным сигналом – три коротких, один длинный. Дверь распахнулась сразу, на пороге – Грач с бокалом вискаря в руке и немного косым взглядом.

– Зашибись ты меня встречаешь, – хмыкнул я. – Бухаешь? Что, праздник такой? Я тут, значит, чуть ли не на тот свет отправился, а мы вискарик потягиваем?

– Да ну, какой там? Макс, заходи, – он захлопнул за мной дверь. – Это от нервов, я ж переживаю, что там у тебя. Фух! Хвала Кругу, Солнцу и всем силам! Ты живой…

Он скользнул взглядом вниз:

– Что, колено разбито?

– Ерунда. Думал, что сломал, но, вроде, нет. Рассечение. Но болит, зараза.

– Сейчас обработаем, – он, пока я говорил, уже достал аптечку, бинт и бутылёк спирта. – Будет больно. Антисептик зверский, девяносто шесть градусов.

– Я боли не боюсь, но, может, что-то помягче найдётся? Хлоргексидин там…

– Да тьфу. Хлоргексидин в таких делах – ерунда, это тебе не прыщ помазать. Спирт – надёжно.

Пришлось терпеть. Жгло так, что зубы сами стиснулись, но Грач работал умело.

– Где ты так перевязывать научился? – спросил я, когда повязка уже была на месте.

– Не поверишь. Макс, когда-то хотел врачом стать, – признался он.

– Ты? Врачом? Не смеши.

– Ну а что… – вздохнул он. – Но ни о чем не сожалею. Теперь вот – предводитель Большого Круга. Тоже врач, только души, так сказать, лечу.

– Ну-ну… – покачал я головой. – Женщины-то где твои? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

– Отправил шопиться, чтобы не мешали нам говорить. Денег дал и сплавил. Часа три минимум у нас есть.

В этот момент зазвонил телефон. Кобра.

– Макс, ну ты как? – в её голосе чувствовалось напряжение. – Мои источники сообщили, что от Следственного комитета только что отъехал автобус со спецназом.

– Я нормально, уже у друга, – ответил я. – Слушай, Оксан, ты говорила, что у тебя есть знакомый в оперативно-техническом подразделении. Мне надо узнать кое-что.

– Макс, блин, это же нелегально, без санкции пробить ничего не получится.

– Да ничего пробивать и прослушивать не надо. Просто уточнить информацию. Сможешь?

– Да, конечно, – коротко сказала она.

Я объяснил, что именно нужно узнать.

Леший сидел, прижавшись спиной к шершавому стволу, тяжело дыша, пытаясь справиться с болью и накатывающей слабостью. Левой рукой он почти не мог пошевелить – прострелена чуть выше локтя. Пальцы уже не слушались. Правой, кое-как, он нащупал шнурок от спортивных штанов, выдернул его и туго перетянул плечо выше раны. Наложить жгут на простреленную ногу было нечем. Но там рана не так кровоточила, и кровь даже начала сворачиваться. Автомат лежал рядом, но он подтянул еще ближе, это его единственный друг сейчас.

В голове гудело. Телефон остался в машине, и сейчас он бы, не колеблясь, вызвал хоть скорую, хоть ментов – лишь бы остаться в живых. Но лучше всего – дозвониться до Инженера. Тот бы нашёл решение. А ещё в голове вертелось: этот чёртов мент где-то рядом. Выжидает. Ждёт, когда он отключится, чтобы выйти из кустов и добить. С-сука!

– Не спать, – бормотал он себе под нос, – не спать, не спать… – повторы становились всё тише, а глаза всё тяжелее.

Счет времени потерялся. Сколько прошло? Час или два – или пять минут? Все слилось в тягостную нить времени. Как вдруг хруст веток справа заставил его оживиться. Он, собрав последние силы, поднял автомат, выставив его на звук. Прицелиться толком уже не мог, но был уверен – хватит сил дать очередь, как только увидит самодовольную рожу этого Ярового.

– Не стреляй, свои, – раздалось впереди.

Из зарослей показалась фигура. Красные круги плыли перед глазами, но голос он узнал мгновенно.

– Твою мать… Слава богу, это ты, – выдохнул он с облегчением.

Человек подошёл ближе, с усмешкой спросил:

– Это тебя как угораздило?

– Мент… – зло прохрипел Леший. – Он, сука, как заговорённый. Я… я всю жизнь положу, чтобы достать его. Медленно убью. Сначала прострелю одну ногу, потом другую… потом руки. Он пожалеет, что вообще родился… Ну, что ты стоишь? Помоги…

– Конечно, – кивнул собеседник и достал ярко-желтый платок. Смотрелся он несколько легкомысленно в его пальцах. Он вытер пот со лба, сунул его обратно в карман. Его рука, казалось чуть замешкалась.

И вдруг раздался сухой хлопок выстрела. Эхо прокатилось по лесу, спугнув стайку птичек с соседнего куста. От выстрела почти в упор голова Лешего дёрнулась, по лицу скатилась тонкая струйка крови из аккуратной дырочки во лбу.

– Ты уволен, – негромко сказал человек, глядя на тело, и опустил пистолет. Из ствола тонкой змейкой тянулся дым.

Глава 3

Грач, держа в руках шумовку, выловил из кастрюли пельмени, ссыпал их в глубокую миску и поставил передо мной.

– Ну что, Макс, дальше-то как жить думаешь? – спросил он, накладывая порцию и себе.

Я ткнул вилкой в пельмень, оценивающе понюхал.

– Домашние?

– Да какие домашние… магазинные, – отмахнулся он.

– Друг, ты меня удивляешь, – покачал я головой. – Живёшь с двумя бабами и жрёшь магазинные пельмени?

– А что я сделаю? Они же у меня дети Солнца, – Грач скривился. – У них там своя философия. Готовка – это, по их словам, «погружение в мир быта», а быт, как они считают, портит ауру и мешает духовному росту.

– Да? – хмыкнул я. – А ты им в правила своего Круга введи: готовка – высшая благость. Хочешь – на плакатах напиши и развесь там у себя в банде.

– Это у тебя, Макс, банда, а у меня – община, – ухмыльнулся он.

– Есть такое, – согласился я. – Сейчас вообще такое чувство, что снова в лихие девяностые попал.

– Снова? А что ты о них знаешь? – пожал плечами Грач.

– В фильмах видел, сериалы смотрел, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Только там всё по-другому было, если на самом-то деле.

– Угу, – пробубнил я, жуя пельмень.

– Ладно, – отмахнулся он. – Речь сейчас не об этом. Скажи лучше, что думаешь дальше делать? Могу, конечно, тебя у себя приютить. Бабам скажу, что Кругу нужен перерыв, что надо почистить энергетику и уйти в ментальную паузу. Выставлю их, короче говоря, на несколько дней. Они, конечно, надёжные, но мало ли, где лишнее ляпнут. Лучше, чтобы тебя не видели, сам понимаешь.

– Да не заморачивайся. Не хватало еще Кругами своими тебе разбрасываться. Я найду, где перекантоваться.

– Где?

– На дачу вернусь.

– Ты что, сдурел? Тебя же там вычислили.

– Вот именно. Там меня уже срисовали, и Бульдог знает, что я об этом знаю. Он уверен, что я туда больше ни ногой. А я вернусь. Никому и в голову не придёт, что я настолько наглый, чтобы сунуться обратно. Верняк, брат, скажи же?

– Ну… так-то логика есть, но риск… – протянул он.

– Да ладно тебе. Кто не рискует, тот на вокзале шаурму не покупает, – усмехнулся я.

Грач поставил на стол сметану.

– А это что, тоже магазинная? – поморщился я.

– Нет, домашняя. На рынке взял.

– Ну, хоть что-то у тебя настоящее, друг, – улыбнулся я, откинувшись на спинку стула. – Дальше так поступим. Первым делом надо вернуть мне статус законопослушного гражданина, а то вне закона уже поднадоело ходить. Есть один способ. Механизм я уже запустил, скоро всё встанет на свои места. Как грица-а… с божьей помощью… ну и с моей тоже.

Я изложил Грачу план. Он молча слушал, потом покачал головой.

– Блин, Макс, рисково.

– А другого пока нет. Вот предложи ты мне такой вариант, чтобы мы с тобой сидели, смотрели футбол, пили пивко с раками, а дело бы само делалось – я бы только «за» был. Но пока что имеем, то имеем.

– О, Максим! Здорово! – Тимофей Кузьмич стоял в проёме своей дачной двери, в старом свитере, с прищуром от света. – А ты… ты уже вернулся? Ты же прощался, говорил – надолго уезжаешь куда-то.

– Да вот, решил остаться, – улыбнулся я. – А ты что, не рад?

– Да, конечно, рад, – дед оживился. – Мне-то вообще тут одному тоска смертная. Мы с тобой ещё и за грибочками сходим. Сейчас сезон – то ли начался, то ли уже заканчивается, но они ещё есть. Я баньку сегодня натоплю, у меня как раз наливочка на вишне поспела.

Тут он сглотнул и перешёл, наконец, к главному:

– А… где машина моя? Ну, то есть, теперь твоя. Где «Москвич»?

– Да забарахлил маленько, в ремонт отдал, – сказал я, стараясь, чтобы ответ прозвучал буднично.

– А, ну это доброе дело. Ты его береги.

– Конечно, Кузьмич. Как родного сына, – отшутился я, а про себя подумал: надеюсь, те шабашники на нелегальном СТО в гаражах, куда Грач по моей просьбе увёз автомобиль, действительно спецы, а не бухие рукожопы, как половина таких «самозанятых». Табличку новую повесили – «мастерская», а суть та же, что и тридцать лет назад.

– Ну так что, баню топлю? – спросил Кузьмич.

– Топи, отец, топи.

Я присел на диван и прищурился:

– Слушай, а ты про себя-то ничего толком не рассказываешь. Только, вижу, глаз у тебя опытный, наметанный, как у…

– Как у кого? – тут же прищурился дед.

– Ну… как у партийного работника или председателя колхоза, – хмыкнул я.

– Бери выше, – Кузьмич выпрямился, как на построении, и с каким-то мальчишеским азартом выдал: – Я в органах работал.

– Да ты что? – удивился я. – Милиционером, что ли?

– На, смотри, – он распахнул шкаф, достал оттуда китель с майорскими погонами КГБ. – Видал? – он бережно стряхнул с лацкана пылинку. – Эх, вот было времечко…

– О, ни фига себе, – я уставился на китель. – Ты что, лётчик был?

– Тьфу ты, Максимка… – фыркнул он. – Какой лётчик? Это ж комитет государственной безопасности, – сказал с гордостью, наставительно потрясая морщинистым пальцем.

– А, ну я не сильно разбираюсь, – прищурился я, но улыбка у меня была та ещё.

– Да всё ты разбираешься, – усмехнулся он. – Я ещё в прошлый раз, как ты тут появился, сразу понял, кто ты.

– Но ведь ты меня не выдал, – сказал я. – Сделал вид, что не знаешь.

Он медленно, важно кивнул, словно генерал, принимающий парад.

– Так учили. Хочешь – сам расскажешь. Не хочешь – я и так узнаю.

– И кто же я? – я улыбался, но внутри уже готовился к ответу.

– Яровой Максим Сергеевич. Лучший сыскарь в Новознаменске. Нынче, правда, опальный и в розыске, – произнёс он, будто приговаривая.

– Ого… Ну ты, Кузьмич, даёшь.

– А то. Я хоть и старый пень, но нюх не потерял.

– Вот это хорошо, – кивнул я. – А с нынешними коллегами своими… ну, бывшими, ты связь держишь?

– В каком смысле?

– Ну, контакты есть?

– Конечно, имеются. Куда ж их деть, не протухли. А что?

– Ну, слушай тогда… – сказал я, и, опершись локтем на стол, начал рассказывать.

Телефон зазвонил так настойчиво, будто ему было глубоко плевать на то, что я только несколько часов назад вылез из бани Кузьмича, где мы налегли на его вишнёвую наливку, душевно поговорили «за жизнь» и за всё прочее. Голова гудела, как трансформаторная будка, подушка липла к лицу, а руки норовили вцепиться в одеяло и не отпускать его. Но привычка выработана годами службы: одна рука машинально потянулась к телефону, вторая – нащупала пистолет под кроватью.

На экране высветилось: Оксана. Ну и кому бы ещё понадобилось меня так рано дёргать?

– Да… – промычал я, не особо утруждая себя оживлённым тоном.

– Макс, всё-таки Бульдог одумался, – без предисловий сказала она.

– Неужели? – зевнул я, потирая виски.

– Угу. Сметанин лично мне звонил. Извинялся за моего сотрудника… ну, то есть за тебя.

– Ну, ясное дело… – хмыкнул я, устраиваясь поудобнее. – И-и?

– Так вот, – продолжала Оксана, – сказал, что всё выяснил. Что у следствия теперь другие, диаметрально противоположные версии, не связанные с тобой. Ты больше не в розыске. Сказал, что ему нужны твои показания. Как свидетеля. Просил, чтобы ты с ним срочно связался.

– Понятно… – промычал я.

– Макс, – в голосе её появилось напряжение, – ты что, не рад?

– Да рад, конечно, рад, – отозвался я, хотя, единственное, чему бы я был сейчас действительно рад – это возможности не отрывать головы от подушки и пойти досматривать сон.

– Ну так свяжись со Сметаниным, дай показания и выходи на работу. Хватит прохлаждаться. Тут у нас такое творится – без тебя зашиваемся. Ещё и Мордюкова нет, он-то, по твоему, между прочим, совету с давлением в госпиталь слёг, прячется от проверки.

– А что, проверка не уехала ещё?

– Завтра последний день. Потом справку разгромную накатают по результатам, а нам всё это разгребать. Выговоров, как собакам блох, навешают. Задолбали, не дают работать, – процедила она сплошным текстом.

Возмущенно, но как-то привычно, можно даже сказать – мотивирующе.

– Ну, система – она такая, – вздохнул я. – Сколько ни работай, хорошим не будешь.

– Всё, Макс, давай, до связи. Скоро увидимся. Ух! Как же я рада, что всё так само собой разрулилось.

На это я только хмыкнул, а потом вспомнил ещё кое-что.

– Погоди… Ты с технарями из БСТМ связывалась? Узнавала?

– Да… – и она рассказала мне результат их разговора.

– Спасибо, Оксан, пока.

– Ты, главное – свяжись с Бульдогом.

– Свяжусь, свяжусь…

Я отключил звонок, опустил телефон на тумбочку и ещё с минуту лежал, глядя в потолок. Голова по-прежнему была тяжёлая, но внутри уже начинало ворочаться то самое чувство – спокойного дня мне сегодня всё равно не видать.

Я набрал Бульдога, его рабочий номер.

– Сметанин слушает, – отозвался он, как всегда сухо, но на этот раз в голосе сквозила хотя бы какая-то оживлённость.

– Привет, Аркадий Львович, это я, Максим Сергеевич.

– О! – будто даже обрадовался он. – Ну ты даёшь… Вот устроил заварушку, а? Ладно, что всё разрешилось. Так, Максим Сергеевич, нам с вами нужно срочно увидеться и переговорить. Я снял розыск, так что теперь официально ты чист, больше не подозреваемый.

Мы с ним ещё в его машине перешли на «ты» – правда, вынужденно, по крайней мере, с его стороны, так что теперь он немного путался.

– Да, я в курсе, – ответил я.

– Тогда давайте так: надо встретиться, но не в моём кабинете.

– Почему не в кабинете? – спросил я.

– Не по телефону. Короче, у вас тут есть кафе на углу Ленина и Карла Маркса, знаешь? Оно там одно, не ошибиться. Через час сможешь быть? Дело серьёзное.

– Смогу.

– Если что, могу за тобой заехать.

– Нет, не надо. Сам доберусь, я на колёсах, – сказал я, хотя про себя отметил, что колёс у меня, по сути, сейчас и нет, но это Бульдогу знать ни к чему.

– Ну ладно. Тогда через час там.

Перед встречей я сделал пару звонков, уладив свои дела. Ровно через час такси высадило меня на перекрёстке Ленина и Карла Маркса. Кафешка была из тех, что помнили ещё девяностые: старая вывеска «Мангал и угли», облупившаяся краска, запах жареного мяса, который въелся в стены, и несколько пластиковых растений в горшках для вида. Надо думать, московский следак не хотел светиться в более парадных местах.

Внутри было пусто. За стойкой дежурила администратор – молоденькая, но уже с тем усталым взглядом, каким смотрят люди, пересидевшие лишнюю смену.

– Добрый день, у вас заказано? – вежливо спросила она, хотя и так было видно, что зал пуст.

– Нет, я не бронировал. Меня ожидают.

– А кто именно?

– Мужчина, на бульдога похож.

Она слегка нахмурилась, будто сверялась в памяти, потом глянула через зал и кивнула:

– А, понятно. Проходите.

Я подошёл к столику у окна, где уже сидел Сметанин. На его лице была совсем не та мрачная физия, к которой я привык. Он улыбнулся, поднявшись навстречу, пожал руку:

– Садись. Тут отличные стейки рибай, рекомендую.

– Рибай… – поморщился я. – Это что за зверь такой?

– Хе… Это мраморная говядина.

– Да хоть гранитная, только я как-то больше по свинине на шампуре. Тут, я так понимаю, с этим напряг.

Честно сказать, судя по экстерьеру, я надеялся на что-то более свойское.

– Да ты попробуй, – махнул он рукой. – Я угощаю. Всё-таки виноват перед тобой, давай хоть проставлюсь.

– Легко отделаться хочешь, – хмыкнул я. – Такая «простава» несерьезная… С тебя по-взрослому: сауна, шашлыки из свиной шеи и девки.

– Губа у тебя не дура, – усмехнулся он. – Ладно, как освобожусь, организую.

– Да шучу я, – отмахнулся я. – Я не привередливый. Давай, тащи свой рибай, посмотрим, что за зверь.

– И… пятьдесят грамм к нему, – подмигнул он.

– Ну, только если пятьдесят, – ответил я, тоже улыбнувшись.

Может, и не помешает чуть-чуть «подлечиться». Но – без фанатизма. День ещё только начинался, и впереди, я чувствовал, будет много всего.

Стейк оказался действительно на удивление хорош – сочный, с лёгкой корочкой, розовый на срезе, пахнущий дымком. Я отрезал кусок, пока жевал, обвёл взглядом пустой зал и, положив вилку, спросил:

– А к чему такая конспирация? Почему не у тебя в кабинете?

Бульдог пригубил кофе, откинулся на спинку стула.

– Пойми, Макс… тот мент, ксиву которого ты мне передал, действительно оказался московским опером. Не подделка. Всё настоящее. И тут, как я понял, ниточки тянутся в Москву.

– Ну и что дальше? – нахмурился я.

– Что дальше… Я обвинение и подозрения с тебя снял, но ты пока не высовывайся. Пускай все думают, что ты в тени, ничего не копаешь, никуда не лезешь. И возвращение твоё мы официально нигде не афишировали. Я по своим каналам проверю всё, что можно.

– Так я бы мог помочь, – пожал я плечами.

– Нет, Макс, подожди. Ты громко засветился, и сейчас надо действовать аккуратно. Всю цепочку вытащить наружу.

– А что за цепочка? Кто меня хотел грохнуть? – спросил я прямо.

Бульдог понизил голос:

– Вот в том-то и дело, что пока непонятно. Официально я добиваю старые дела Валькова, плюс веду дело о покушении на тебя.

– Но я ведь заяву не писал.

– И не пиши пока. Я же говорю – работаем осторожно. И мне нужно, чтобы ты рассказал всё, что знаешь.

– Да что я знаю? «Ниву» взорвали. Потом двое загнали меня в лес, хотели пристрелить, потом один укокошил другого. Кстати, автоматчика-то нашли?

– Нашли. Когда мы туда приехали, он уже был мёртв.

– Ясно. Кровью истёк?

Я посмотрел на Сметанина очень серьезно, давая понять, что это не дежурный вопрос, и он покачал головой.

– Нет, с простреленной головой. Кто-то добил его.

– Это точно не я, – отрезал я.

– Знаю, – кивнул Бульдог.

Мы ещё немного поговорили, обсудили детали. Он, как и обещал, рассчитался за обед. Пускай платит – долг за те выкрутасы, что он против меня устроил, всё равно этим не покроешь.

– А где твоя тачка? – спросил он, закуривая уже на улице.

– Забарахлила. Я на такси поехал.

– Ну, давай, подброшу.

– Не надо, просто ещё раз вызову такси.

– Брось, Макс, – махнул он рукой. – Садись, мне не сложно.

Мы подошли к чёрному седану. Я пригляделся – не похоже на служебную машину.

– Это что за зверь?

– Взял в каршеринге. Не люблю служебные – никакого комфорта.

– А ты, значит, к комфорту привык, да? – усмехнулся я. – Обычный следователь, а запросы…

– Я, между прочим, следователь по особо важным делам Следственного комитета Российской Федерации, – расправил плечи Сметанин. – Это тебе не хухры-мухры.

– Ну да, ну да… – усмехнулся я.

– Да ладно, – хлопнул он меня по плечу, – чего ворчишь, как будто подозреваешь меня в чём-то.

– Да нет… – я уселся на переднее сиденье.

Мы тронулись. И тут, едва я устроился, сзади щёлкнуло что-то металлическое, и в затылок мне упёрлось твёрдое, холодное.

– Дёрнешься – мозги вынесу, – раздался хриплый, грубый голос сзади.

Я боковым зрением увидел, как Бульдог скосил взгляд на меня и оскалился.

– Аркаша… вот ты гнида, – процедил я, пытаясь разглядеть в отражение зеркала второго, что держал ствол у моего затылка.

– Ничего личного, Яровой, – без тени смущения ответил Бульдог. – Ты слишком глубоко копал.

Машина ненадолго остановилась.

– Сиди! Не дёргайся, – командовал он, защёлкивая на моих запястьях холодный металл. Браслеты туго стянули запястья, и только после этого машина снова тронулась.

– Всё-таки, Аркаша, ты дурак, – сказал я, вглядываясь в дорогу впереди.

Сметанин, лыбился, как на празднике, и уверенно вёл машину к окраине города.

– Дурак? Нет, Яровой… Переиграл я тебя. Дурак у нас – ты, получается. Зря мне поверил, – хмыкнул он.

– Это ты послал за мной убийц? – спросил я в упор.

– Ну… не совсем я… Скажем так, я работаю на одного важного человека, которому ты перешёл дорогу.

– И что же за интерес у этого важного человека в Новознаменске?

– Не твоего ума дело, – отрезал он, даже не повернув головы.

– Ну, я так понимаю, вы везёте меня убивать, – продолжил я ровным тоном, – так что теперь можно и сказать.

– Знаешь, Максим Сергеевич, – он даже не пытался скрыть ухмылку, – ты слишком шустрый был.

– Почему «был»? Я есть.

– Потому что скоро мы этот недочётик исправим, – голос у него был ровный и немного торжественный, как у человека, который уже всё решил. – Столько наших людей положил… Инженер очень недоволен. Очень.

– Инженер? – нахмурился я.

Бульдог неожиданно нажал на клаксон, поморщился:

– Сука, ну что ты там плетёшься?!

Впереди нас ползла старая, до жути раздолбанная жёлтая «Газель» с тонированными окнами. Плёнка на них пошла паутиной царапин, борта проржавели, местами краска облезла до металла. Казалось, тронь её пальцем – и она развалится.

Мы уже выехали за город, потянулись в сторону леса.

– Давай, обгоняй, – бросил сзади голос, холодный и нетерпеливый.

– Сейчас, тут встречка, – зло процедил Бульдог.

Как только навстречу прошла легковушка, он врубил поворотник и начал обгон. Но «Газель» внезапно вильнула, перекрыв нам дорогу. Визг шин, Бульдог вдавил педаль тормоза, руль вывернул так, что машину чуть не повело на обочину.

– Твою мать! Ты что творишь? Бухой, что ли?! – заорал он в открытое стекло.

В ответ «Газель» вильнула ещё раз, на этот раз так резко, что её развернуло поперёк дороги. Здесь трасса уже сужалась, и разъехаться быстро не получалось.

– Ну, сука… – бормотал он, – долбо*бы… олени на дороге…

Он снова ударил по тормозам. Машина встала.

И тут дверь «Газели» резко отъехала, а глаза Бульдога полезли на лоб.

Глава 4

Из нутра битой старушки слаженно, как на тренировке, высыпали люди в чёрном камуфляже, тактических балаклавах и бронежилетах. На спинах отчётливо читалось: ФСБ России.

– Сука… – выдохнул Бульдог, побледнев и вытаращив глаза. – Какого рожна?..

Сзади нас уже встал, приперев, наглухо тонированный внедорожник. Двери распахнулись, и оттуда тоже выскочили бойцы спецназа ФСБ, державшие оружие наготове.

Я медленно улыбнулся, расстегнул рубашку… и показал приклеенный к груди микрофон.

– Сюрприз, Аркаша, – сказал я тихо, глядя ему в глаза. – Конечная остановка.

Он вмиг стал белее снега, на лбу выступили крупные капли. Бульдог на автомате вытащил ярко желтый платок, чтобы вытереть пот. Но не успел. Двери распахнулись, и его выволокли несколько пар рук, утрамбовав мордой в асфальт.

Второго, что сидел за моей спиной со стволом, постигла такая же участь.

Я выбрался из машины, вдохнул прохладный воздух и размял затекшие плечи. С меня быстро сняли наручники. В этот момент из “Газели” вывалился довольный Кузьмич – всё так же в своей потертой от времени тельняшке, только поверх неё – бронежилет.

– Привет, сосед! – гаркнул он на всю округу. – Ну, как всё прошло?

– Отлично, – улыбнулся я, отлепляя от груди устройство звукозаписи. – Спасибо, Кузьмич.

– Да мне-то что, – отмахнулся он, – это вон, ребятки хорошо сработали.

Ко мне подошёл крепкий мужчина лет под пятьдесят. В тёмной куртке, простых джинсах, но шаги и взгляд сразу выдавали в нем старшего во всей этой операции.

– Владимир Алексеевич Черненко, – представился он, протягивая руку. – полковник ФСБ, управление “М”. Это мы с вами общались по телефону.

– Очень приятно, – пожал я его ладонь, твёрдую, как подкова.

Фамилия засела в памяти, будто отозвалась из прошлого.

– Черненко… знакомая фамилия, – произнёс я вслух. – А генерал КГБ Черненко Алексей Владимирович случайно не ваш родственник?

Мужчина чуть задержал взгляд, потом кивнул:

– Это мой отец. А вы с ним знакомы были?

Я внутренне усмехнулся. Знаком? Было дело… Но вслух я сказал:

– Нет, лично не довелось. От старших коллег слышал.

– Понимаю. Он уже давно оставил службу… И, к сожалению, пять лет, как его не стало, – сказал Черненко ровным голосом, но на секунду взгляд потемнел.

– Соболезную, – произнёс я.

– Да ничего, – отмахнулся он. – Отец прожил долгую, насыщенную жизнь.

Сын моего старого знакомого говорил так, словно сам ещё не до конца смирился. Даже за пять лет.

– Вам потом надо будет проехать, дать показания, – продолжил Черненко.

– Да без проблем, – кивнул я. – У меня к вам просьба, Владимир Алексеевич, – добавил я.

– Слушаю, – он внимательно посмотрел на меня.

– Вы ведь только что взяли крупную рыбу, – сказал я негромко. – Следователь по особо важным делам. Хороший улов. Так вот… мне нужно с ним переговорить с глазу на глаз.

Полковник помедлил, провёл ладонью по подбородку.

– Это, конечно, не положено, – заметил он. – Но, думаю, исключение можно сделать.

Он скомандовал бойцам, и через несколько минут трясущегося, посеревшего Бульдога завели в подставную газель.

Я поднялся следом, дверь за мной захлопнулась с гулким стуком. Сел напротив Аркадия Львовича. Он косился на меня, губы дёргались, руки дрожали в стальных браслетах так, что даже слышалось тонкое звяканье.

– Ну что же ты, Аркаша, дрожишь, как козий хвост? – сказал я, глядя на него.

Сметанин поднял на меня мутный взгляд, облизнул губы и сипло выдавил:

– Переиграл ты меня, Яровой… Как? Как ты меня вычислил?

– Это вопрос риторический. – хмыкнул я. – Или ты правда хочешь знать?

– Я пятнадцать лет следаком отпахал, – заговорил он глухо. – Каждую лазейку знаю, людей насквозь вижу. А тебя, сука, не разглядел…

– Ну, раз этот вопрос тебя мучает, я могу рассказать, – сказал я неторопливо. – Но взамен ты расскажешь, кто именно хотел меня убрать. Не только ты ведь, кто-то ещё за этим стоит. Ты обмолвился про некоего Инженера. Давай так: баш на баш. Ты мне про него, и я тебе, так и быть, расскажу, в чём ты облажался. Чтобы не грызло тебя это в камере, где всё равно будешь думать и гадать.

– На понт меня берёшь? – оскалился Бульдог. – Развести хочешь? Обмен-то неравноценный, не находишь?

– Ты не в том положении, Аркаша, чтобы торговаться, – кивнул я на наручники. – Ты же не дурак, знаешь, что в такой ситуации со следствием сотрудничают.

– Но ты тут не следствие, – ухмыльнулся он зло.

– Я – нет, – пожал я плечами, – но ты знаешь сам: как прижмёт – сдашь любого. Хоть мать родную, если выгодно будет.

– Мать мою не трогай! – рявкнул он, скривившись, глаза вспыхнули.

– Да не заводись ты, Аркадий Львович, – усмехнулся я. – Это фигура речи. Образно. Ну что, базарим дальше или будем мериться чувствами? Смотри, – я расстегнул рубашку, показывая, что на мне нет никакого микрофона. – Я вообще здесь потерпевший, если по закону смотреть. Так что можешь облегчить душонку, всё без протокола. Кто за мной охотился? Зачем?

Он сглотнул, поморщился, а потом глухо сказал:

– Если я заговорю, меня достанут. Даже на красной зоне. Даже там. Одно скажу: Инженер – серьёзный человек. Руки у него длинные, связи по всей стране. Я работал на него, как и многие. Но никто не знает его в лицо. Даже если бы захотел – не выдал бы. У него всё выстроено, а доступ ограничен. Он осторожный. А ты, Яровой, зря радуешься. Он тебя всё равно достанет. Достанет и раздавит.

– Да ладно, – я хмыкнул. – Я уж столько «доставальщиков» повидал. Все обещали меня прикончить. Пока вот, я жив-здоров, а ты сидишь, трясёшься в браслетах. И не ссы, бить не буду. Я безоружных не трогаю. Хотя, признаться, хочется тебе вмазать, – с выражением произнёс я. – Гнида ты редкостная.

– Теперь твоя очередь, – процедил Бульдог. – Уговор есть уговор. Расскажи, как ты меня вычислил.

– С удовольствием, – усмехнулся я. – Смотри. Оксана Геннадьевна предлагала тебе помощь в сопровождении дела. Ты отказался. Она немного порылась и узнала, что тебе прислали варягов из Москвы. Формально всё красиво – мол, местным не доверяешь, нужны «чистые». Но я-то нашёл удостоверение одного из этих варягов и его телефон, когда он меня пришить пытался.

Когда Бульдог попытался вставить свои пару слов, я добавил:

– Для тебя, конечно, всё это не секрет. Но вот когда я передал их тебе, ты повёл себя странно. Я попросил пробить номер через БСТМ. Но запроса так и не было. Я-то через Коробову проверил. У нее там знакомый. А если это не я и не она, значит, ты даже не стал пробивать. Почему? Потому что это был твой человек. Вот где ты прокололся.

– Чёрт, – процедил Сметанин, опустив взгляд. – Ты прозорливый, Яровой.

– Работа такая, – пожал я плечами.

– А теперь скажи мне, – он снова поднял мутные глаза, – это ведь ты угандошил людей Валета? Я ведь в верном направлении копал?

– Пусть это останется тайной за семью замками, Аркаша, – хмыкнул я. – Но одно скажу: направление у тебя было верное. Только это были не люди, а бешеные псы. Убийцы. Так что совесть моя чиста.

– Ну-ну, – скривился он, – и что, ты теперь скажешь, что я, следователь, всё под тебя фальсифицировал?

– Именно так и скажу, – кивнул я. – Коррумпированный следователь решил убрать меня с дороги. Поле расчистить. Для кого? Для преступной деятельности таинственного Инженера. Так и напишу в показаниях. Ведь это правда. Кстати, а какого хрена Инженер тут, в Новознаменске делает? Чем ему тут намазано?

Сметанин ухмыльнулся:

– А ты думаешь, что он тут?

– Мне всё равно, где он жопу греет – на острове или в Москва-Сити. Но ведь неспроста же ты сюда прикатил. Явно не из-за обломков криминальной империи Валькова. Значит, интерес у него тут.

– Ни хрена я тебе не скажу, Яровой… – Бульдог кашлянул и облизал губы.

– Да я и сам уже догадываюсь… Труп.

– Труп? – прищурился он.

– Ты знаешь, о чём я. Тот, что с моста сиганул. Кабан. Андрей Владимирович Шустов, – проговорил я. – У него в крови нашли остатки какого-то вещества. И не только у него. У Савченко тоже. Еще пропал Столяров, здоровый мужик, будто сквозь землю провалился. Всё это одна цепочка, к бабке не ходи. И ведет она к вашему Инженеру.

Сметанин отвернулся к окну, а я тем временем продолжал:

– Такое ощущение, что здесь кто-то ставит адские опыты. На первый взгляд, да, звучит как бред. Но нитки ведут туда же. Я сам всё видел. Когда мы брали Дирижёра. Он раскидал спецназ, как котят. В крови у него было то же самое вещество.

– Ну, так пиши рапорт, – скривился Сметанин. – Только кто тебе поверит? Всё это… косвенно.

– Мне и не надо, чтобы верили, – отрезал я. – Мне надо, чтобы руки развязали. И только. А они у меня, как видишь, теперь свободны.

Я дёрнул дверь “Газели”.

– Ладно, Аркаша. Пошёл я воздухом свободы дышать. Наслаждаться. Тебе этого долго не видать. А может, и никогда.

– Сука… – проскрежетал он сквозь зубы.

– Что ты сказал? – обернулся я.

Он не стал свои слова повторять, глаза отвёл.

Я шагнул назад, заглянул в салон и ладонью влепил ему звонкий подзатыльник.

Бульдог вздрогнул и втянул голову в плечи.

Я вышел из “Газели” и захлопнул за собой дверь.

Я вышел на работу. Стоило мне переступить порог, как всё вокруг будто ожило.

Дежурный майор Ляцкий, сидевший в своём аквариуме, привычно что-то строчил в журнале, морщил лоб и крутил авторучку в пальцах. Завидев меня, он сначала оторопел, потом рывком поднялся, нацепил фуражку и, вытянувшись, отдал мне воинское приветствие. Я не удержался – козырнул ему в ответ. Конечно, больше шутливо, ведь сам был без форменного головного убора.

Если раньше меня знали в отделе как «Максимку-штабиста», незаметного тихоню, который больше бумаги листает да в компьютере копается, то сегодня всё было иначе. Когда я шёл по коридору, каждый норовил пожать руку, улыбнуться, что-то сказать. У кого-то проскакивало короткое «Молодец», кто-то одобрительно кивал, а кто-то просто облегчённо выдыхал – мол, живой, вернулся. По глазам я видел: моё возвращение они воспринимают как знак того, что отдел выстоял.

На утренней планёрке тоже царило оживление. Обычно скучное совещание сегодня было больше похоже на подведение итогов большой кампании. Мордюков, как обычно, сидел во главе стола, но на этот раз сияя, как начищенный медный самовар. Голос у него был бодрый, даже с оттенком гордости. Он вещал, что проверка из главка завершена, и по результатам написана справка «довольно лояльная». Все выявленные недостатки, мол, устранены «в ходе самой проверки», и теперь отдел работает, «как часы». Слушая его, я краем губ улыбался.

Все понимали: дело было не в его чутком руководстве.

Причина в другом. Наш отдел неожиданно оказался в центре событий, о которых говорили не только в области, но и дальше, выше. В тихом Новознаменске разоблачили кандидата в мэры Валькова, вытащив на свет его криминальное прошлое и похоронив политическую карьеру. Здесь же вскрылась тёмная история московского следователя по особо важным делам. И всё это – с подачи нашего отдела. Точнее, я везде маячил в эпицентре, хоть мою фамилию и не выносили отдельной строкой в официальных отчетах.

Под конец планёрки Мордюков, выдержав паузу и откашлявшись, сказал:

– Берите пример с товарища Ярового. Буквально недавно стал оперуполномоченным, а уже такие дела провернул.

Зал шумнул одобрительным гулом. Я почувствовал, как Оксана, сидевшая напротив, бросила на меня одобрительный взгляд.

Главк, разумеется, тоже не стал рушить эту картину. В Москву ушла справочка: мол, в отделе порядок, коллектив работоспособный, выявленные недочёты устранены, дисциплина на уровне. Всё ради того, чтобы не портить репутацию отдела, который уже прогремел на всю страну.

В кабинет Кобры мы вошли всем составом уголовного розыска. Обычно такие сборы начинались с того, что она, уперев руки в бока, проходилась по каждому: кому втык за просроченный материал, кому за «висяк», кому за недоработку на выезде по дежурным суткам. В такие минуты даже матерые опера сидели, как школьники перед директором. Но в этот раз всё было иначе.

Оксана сидела за своим столом, аккуратно сложив перед собой бумажки, и, что удивительно, улыбалась. Лицо её казалось расслабленным, глаза – спокойными. В голосе не было той привычной жёсткости, с которой она обычно ставила задачи.

– Ну что, мужики, – сказала она, посмотрев на нас, – живы-здоровы, работаем дальше. Дела у нас, как всегда, не ждут.

И начала раздавать поручения. Спокойно, размеренно, без привычного нажима. Кому – проверить информацию по квартирной краже на Ленинской, кому – добить материалы по драке в ресторане, кому – отработать новых свидетелей по наркоте. Слова её, вроде бы, всё примерно те же, звучали непривычно мягко, как будто она сама ещё не до конца верила, что вся эта круговерть последних дней закончилась и можно снова вернуться к обычной работе.

Я сидел среди своих, слушал и думал: со стороны всё выглядит так, будто ничего особенного не произошло. Обычный рабочий разбор. Никто не говорил о том, что я вернулся, никто не произносил вслух, что я жив после всего того, что было. Только в её взгляде я читал больше, чем в словах. Радость и облегчение.

Оксана не упомянула обо мне ни словом, будто и не было моего «исчезновения». Но я видел: для неё главное, что я снова здесь, за этим столом, рядом с остальными. А вслух – только оперативная обстановка, отдельные поручения, справки, новые дела.

Когда последний опер вышел из кабинета, Оксана закрыла дверь, вернулась к столу и щёлкнула мышкой по экрану.

– Глянь, – сказала она, – новости смотрел?

– Нет, – ответил я, усаживаясь рядом на стул.

– Ну смотри. Наш шеф красуется. Ему бы политиком быть… Да, умер в нем талант актера.

– Ну да, – хмыкнул я. – Мордюков родился, Рейган заплакал.

Оксана открыла сайт с новостями, включила ролик. На экране появилась репортёрша в строгом жакете. За её спиной – знакомый кабинет. Мордюков сидел в кресле, развалившись, с видом хозяина положения. На столе – ни бумажки, всё подчистил, вылизал под телекамеру. И заговорил:

– В ходе совместных мероприятий нашего отдела уголовного розыска и Управления ФСБ по области удалось выявить коррупционные связи, а также установить должностное лицо, которое использовало своё служебное положение для содействия преступным группам.

Он сделал паузу, выдерживая интонацию, будто всё говорил по бумаге, хотя в руках у него никакой шпаргалки не было.

– Что касается нашего сотрудника, ранее объявленного в федеральный розыск, – продолжил Морда, – официально могу заявить: его участие в этих событиях было частью оперативной комбинации. Данная мера позволила нам получить доступ к информации, которая иначе осталась бы закрытой.

Оксана щёлкнула мышкой, делая громче.

– Подробности, – продолжал полковник, – находятся в компетенции Следственного комитета и ФСБ России. Мы передали все материалы по подследственности. Но хочу подчеркнуть: наш сотрудник действовал в рамках закона и по заданию руководства.

Журналистка спросила:

– Семён Алексеевич, а почему именно ваш отдел был задействован? И почему именно молодой сотрудник? Можно назвать его фамилию?

Морда улыбнулся в своей привычной манере, как будто эту реплику ждал заранее:

– Фамилии и должности разглашать я не вправе. Следствие продолжается, и в интересах дела мы не можем раскрывать подробности. Отмечу лишь, что задачи, поставленные перед отделом, выполнены. А то, что именно наши сотрудники оказались в числе исполнителей – это не случайность. Мы имеем опыт, знания и наработки.

Все ответы нашего шефа сводились к одному: показать, что он контролирует ситуацию и насколько блестяще отдел справился.

Оксана выключила ролик и повернулась ко мне:

– Ну что, герой, хоть тебя и не назвали, но Морда не только себя нахваливал. Кому надо, всем ясно, о ком речь.

– Да хрен бы с ней, с этой славой, – пожал я плечами. – Чем меньше обо мне трындят по ящику, тем проще потом работать. Популярный опер – хреновый опер.

– Вот и я так думаю, – усмехнулась Кобра. – Но Морда себе плюсик в копилку записал. Теперь будет в каждом интервью талдычить, что именно его отдел провёл операцию века.

Я хмыкнул:

– Ну пусть. Мне его лавры не нужны. Главное, что я снова в строю.

– По кофейку? – улыбнулась Оксана.

– Ага, можно.

Но налить кофе мы не успели. Дверь распахнулась, как всегда без стука. Только один человек смел вот так входить к Кобре.

Мордюков вошёл в кабинет, насвистывая «Смуглянку». Вид у него был довольный, как у кота, что воробышка схомякал.

– Ну что, товарищи, – широко развёл он руками, – всё хорошо, что хорошо кончается.

Он перевёл взгляд на меня:

– Ну, Яровой, ну даёшь. В следующий раз хоть предупреждай, против кого работаешь, а то мы тут седыми волосами обрастаем да с давлением мучаемся.

– Так получилось, Семён Алексеевич, – пожал я плечами.

– Получилось… – протянул он, присаживаясь на край стола и закатывая глаза к потолку. – Мы тут навыдумывали с три короба, мол, всё заранее спланировано, якобы такая хитрая оперативная комбинация. Иначе, сам понимаешь, общественность сожрала бы нас с потрохами. Это ж как, лучшего своего сотрудника в розыск по ошибке объявили! Ха! Совсем там с дубу рухнули, скажут. Так что спасибо тебе, что согласился на такую интерпретацию, так сказать.

– Да с меня не убудет, – усмехнулся я.

– Хотя, по-хорошему, мог бы с системы моральный вред стрясти.

– Вот ещё, – я отмахнулся. – Я сам – система. Чего ж я, сам на себя в суд буду подавать?

Шеф притянулся ко мне, легонько похлопал по плечу.

– Молодец ты, Максим Сергеевич. Вот нет больше таких молодых сотрудников. Ты, гляжу, старой закалки, хотя борода у тебя толком и не растёт. Откуда ж ты такой взялся?

– Из Новознаменска, – ухмыльнулся я.

– Да это так, в потолок вопрос был, – Мордюков махнул рукой. – Ну что, Оксана Геннадьевна, вижу – работаете, молодцы.

Кобра сидела молча, внимательно наблюдая за ним, и только чуть сузила глаза.

– Только вот такого замечательного сотрудника ты, Оксана Геннадьевна, пожалуй, лишишься, – вдруг хитро прищурился он.

– В каком это смысле? – её голос прозвучал напряжённо.

В кабинете повисла тишина. Я поймал взгляд Кобры и понял, что у неё уже готовится целая тирада, но пока она сдерживалась.

А Морда продолжал молча улыбаться.

– Ну что молчите, Семён Алексеевич? – не выдержала Оксана. – Говорите уже.

– В общем, так, Максим Сергеевич, – начал Мордюков торжественным тоном, подбирая слова, будто вручал награду. – Ты у нас сотрудник молодой, перспективный, с профильным образованием, высшим. В главке на тебя обратили внимание. Да и я словечко замолвил. Решили тебя продвинуть, так сказать.

– На повышение? – приподнял я бровь. – Так Оксана Геннадьевна, насколько мне известно, никуда уходить не собирается. Да и мне, в принципе, работать хорошо под ее началом.

– Нет-нет, – отмахнулся Мордюков. – Не в УГРО. В другую службу. Ко мне заместителем по кадрам, на место Зуева.

– Замом?! – в унисон вырвалось у нас с Коброй.

– Ну да. Начальник отдела кадров, а должность-то вилочная: одновременно – замначальника ОМВД, – довольно пояснил Семён Алексеевич.

– Он же оперативник, – возразила Кобра.

Она стрельнула глазами в меня, очень быстро, будто молнией. Морда ничего не заметил и продолжал:

– Ой ли… И давно? И ничего страшного, что Яровой у нас оперативник. Тем более – значит, и с людьми, и с бумагами справится. Да, Максим? Не справишься – научим. Не научим – заставим. Что, дурнее паровоза, что ли? В общем, поздравляю. Подполковничья должность, оклад выше и по должности, и по званию. Коллективом руководить будешь. Отдельный кабинет, служебная машина.

Он посмотрел на меня испытующе, будто ожидая благодарности.

– Неожиданное предложение, – почесал я затылок.

– Ну что, Максим Сергеевич, когда рапорт пойдешь писать? На перевод на вышестоящую должность. ПФЛ и полиграф ты недавно прошел, все это зачтется, заново проходить не надо. Медкомиссия там и вовсе не нужна, группа предназначения по здоровью – ниже, чем в оперативном подразделении. Так что с запасом выходит.

Я перевёл взгляд на Кобру. Она глаз не опускала, смотрела прямо, и я заметил, какая в её взгляде стоит тихая грусть. Но вот Оксана пересилила себя и ровным голосом проговорила:

– Так-то Семён Алексеевич прав. Работа кабинетная, не беготня по подвалам и дворам. Да и статус другой. Предложение хорошее, Максим… Надо соглашаться.

Повисла пауза. Все молча смотрели на меня, ждали ответа.

Глава 5

Затягивать молчание я не стал.

– Спасибо, Семён Алексеевич, за лестное предложение, но я, пожалуй, откажусь, – твердо сказал я.

– Ты… – Мордюков даже опешил, вытаращил глаза. – Яровой, ты чего? Другого такого шанса в жизни не будет!

– Так уж и не будет, – хмыкнул я. – Карьера у меня только началась. Не хочется сразу, прыг – и в кадрах заканчивать.

– Да почему заканчивать? – вскинулся он. – Ты будешь моим замом, а потом… кто его знает? Я ж не вечный, на пенсию когда-то уйду. Чувствуешь, на что я намекаю?

Я заметил, как Кобра исподтишка смотрит на меня. В глазах её сквозило тихое торжество, губы дрожали от сдерживаемой улыбки.

– Оксана Геннадьевна, – Мордюков обернулся к ней. – Ну хоть ты ему мозги вправь. Ну слышишь, что несет!

– Семён Алексеевич, – спокойно ответила Кобра, – он взрослый человек, сам решит.

– Вот и решил, – сказал я. – Останусь в уголовном розыске.

А про себя добавил: не для того я вторую жизнь живу, чтобы в кадрах штаны просиживать.

– Ладно, – пробурчал Мордюков, явно недовольный моим неожиданным ответом, – даю тебе ещё три дня на раздумья. Ты о себе не думаешь, так хоть об отделе подумай.

– А что отдел? – я усмехнулся. – Личный состав крепкий, костяк руководящий на месте. Я в полях больше пользы принесу.

– Фух, – Мордюков достал платочек, вытер пот со лба. – Ну, в чём-то ты прав. Но… Удивил, конечно. Я ведь за тебя уже везде словечко замолвил, мол, есть достойный кандидат. Это что мне теперь, нового начальника кадров искать?

– А что его искать? – вставила Кобра. – Вы же сами говорили, в инспекторах по кадрам ребята толковые есть.

– Толковые… – Мордюков махнул рукой. – Бумажки перебирать умеют, это да… План составить, занятия провести… а жилки нет. Не хватает им чуйки, нюха, что ли… как это сказать… вовлеченности в дело. Короче, не умею я красиво говорить. Ну, вы поняли.

– Мы видели свежее интервью с вами, как вы не умеете красиво говорить, – усмехнулась Кобра.

– Это другое, – фыркнул Мордюков. – То на публику. А сейчас вот стою и говорю честно, без камер – озадачили вы меня, ребятки. Ладно, не осуждаю. Вы в чём-то и правы. Раскрываемость в отделе ведь не из воздуха берётся, это ваша работа. И в ней вы лучшие, с этим не поспоришь, конечно.

Он развернулся, направился к двери, но обернулся уже в пороге:

– Ладно. Три дня, Яровой. Через три дня придёшь и скажешь своё окончательное решение. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник, – отрапортовал я, чтобы Мордюков уже быстрее отвязался.

– То-то же, – хмыкнул он и вышел.

Когда дверь за начальником захлопнулась, Кобра перевела на меня взгляд. В глазах её мелькнула лукавая искорка, и она тихо проговорила:

– Может, зря отказался?

Она будто проверяла, насколько твёрдо я буду стоять на своём.

– Ну, ты тоже туда же? – усмехнулся я. – А кто ж тогда тебе помогать будет?

– Да ладно, Макс, я шучу, – не выдержала Оксана и разулыбалась.

– Шутит она… – я покачал головой. – Я уж думал, ты меня сбагрить в кадры хочешь. Избавиться, значит?

– Как ты вообще мог такое подумать? – нахмурилась Кобра и после секундной паузы с куда большим возмущением повторила: – Нет, как ты вообще такое обо мне подумать мог?

– Да ладно, расслабься, – улыбнулся я в ответ. – Я тоже шучу.

Мы переглянулись – и оба рассмеялись.

Обсудили последние новости и снова вернулись к серьёзным темам.

– И всё-таки, Макс, – сказала Кобра, – у меня такое чувство, что всё только начинается. Да, Бульдога ты вывел на чистую воду, но он ведь был лишь одним из многих, верхушкой айсберга.

– Угу, – кивнул я. – А айсбергу этому прозвище есть – Инженер. Ума не приложу, что он за человек и, главное что задумал. Когда не понимаешь ни цели, ни мотива, то искать и распутывать клубок гораздо сложнее. Может, какую-то новую наркоту хочет в массы внедрить?

– Да нет, наркота – это слишком мелко, – покачала Оксана головой. – Вон, китайцы клепают эти спайсы пачками, и каждый раз новая хрень появляется. Наркорынок забит их дурью. Его уже так вот не взорвёшь.

– Ага, Корюшкин рассказывал, – подхватил я, – только вещество внесут в список запрещённых, как тут же рождается новая формула. Основа одна, а чуть изменили – и вот тебе снова легальная дрянь. Пока уже ее не исследовали и не запретили. Как это там по-умному называется?

Я почесал затылок.

– Изомер, – подсказала Кобра. – Химический изомер.

– Точно. На основе эфедрона всякую заразу стряпают. Уже, вроде как, и не запрещённое, а мозги потом у людей набекрень. Но это всё лирика. А вот кому именно покойный поэт Мехельсон поставлял своих «клиентов» – мы так и не выяснили. Теперь хоть ясно, что всё это дело рук некоего таинственного Инженера.

– Инженер, прораб, архитектор, – хохотнула Оксана. – Найдём всю гастарбригаду.

– Ну ты, я смотрю, наконец-то, поверила в силу местного УГРО, – улыбнулся я.

– У тебя научилась, – ответила она в тон.

– Ну-ну, – снова усмехнулся я, хотя про себя подумал: мне бы её уверенность.

Чем дальше копал, тем всё запутаннее становилась картина. Признаться, это первое моё такое дело, чтобы настолько вязкое, неясное и сложное. Ну ничего. Где наша не пропадала!

– Вот ещё что, – продолжила Оксана. – Мы так и не выяснили, кто людям головы отрывает. Две жертвы.

– И почему-то мне кажется, что и тут ниточка ведет к Инженеру. Не знаю почему… Чувствую.

– Первая жертва – девушка с заправки, вторая – киллер в розыске, – напомнила Оксана. – В первом случае – улик ноль, а во втором на месте преступления обнаружена кровь Дирижера. Его ДНК.

– Да, – кивнул я, – думаю, что это и есть дело рук Савченко. Но…

– Это все косвенно, – заметила она.

– Косвенно, – согласился я, – но факт есть факт. Я помню, на что он способен. Уверен, что это он, а никакой не зверь с когтями. Но каким боком он связан с Инженером и всей этой историей, пока не пойму.

Мы помолчали пару минут, явно думая об одном и том же – как вообще такое возможно. Я вздохнул:

– Одно ясно: ему тоже вкалывали какое-то вещество. Но зачем? Для чего? Он ведь тогда при задержании росгвардейцев буквально раскидал. Как игрушки.

– А Кабан под этим веществом сам с моста сбросился, – напомнила Кобра.

Мы повторяли всё это раз за разом, словно известную песню, ища за навязчивым мотивом связи и причины.

– И тоже людей раскидал, когда его пытались остановить. Легко, будто куклы были, – закончила мысль она.

А я решил пройтись по кабинету, нагуливая мысли.

– Вот, – кивнул я. – Что если это какой-то сильнодействующий препарат, который увеличивает силу, выносливость? Ну, как у спортсменов, только в разы мощнее.

– Типа анаболиков? – прищурилась она. – Спортивная запрещёнка?

– Ну да. Только спортсменов под это дело никто не пробует. Здесь другие. Крепкие мужики, как Кабан. Слу-ушай! – я резко остановился. – Может, бойцов готовят? Особых солдат, например. Звучит, как бред, но оторвать голову человеку голыми руками – тоже бред…

– Мысль интересная, Макс, – медленно проговорила Оксана, – но официальное следствие в такое не поверит. Слишком мало улик. Общая картина не складывается.

– Это да, – согласился я. – К Пауку лучше идти с железными доказательствами.

Мы переглянулись.

– Ну что, Оксан, работаем? – улыбнулся я.

– Работаем, Макс, – кивнула она. – Кофе будешь?

– Конечно. Наливай.

В это время зазвонил мой мобильный. Мы с Коброй как раз сидели с кружками, я неторопливо размешивал сахар. Достал из кармана смартфон – на экране высветилась Маха. И её физиономия на заставке: губы вытянуты трубочкой, будто куриная жопка. Я чертыхнулся про себя, уже хотел смахнуть звонок, но Оксана заметила.

Улыбка сползла с её лица.

– Так, чего не берёшь трубу? – спросила она, прищурившись. – Очередная подружка?

– Это же Машка, соседка. Следачка, сама её знаешь, – объяснил я.

– С которой ты живёшь? – подняла бровь Оксана.

– «Живёшь» – громко сказано. Мы снимали хату на двоих, чтобы дешевле выходило. Сейчас я вообще в общаге, в комнате Шульгина, – пожал я плечами.

– Конечно, конечно, – процедила она. – Сразу видно: оперился. Не успел старшим опером стать, уже гарем завёл.

Я уже хотел отложить телефон, но она не отпускала взглядом.

– Ну так что? Отвечать будешь?

– Потом, – махнул я.

– Ага, – хмыкнула Кобра. – Боишься при мне ответить.

Я демонстративно нажал зелёную кнопку.

– Алло.

– Ой, Максим, привет! – раздалось в трубке слишком громко, так что Оксана слышала каждое слово. – Я так соскучилась! Блин, столько тебя не видела!

Оксана нахмурилась, как грозовая туча. Я попытался прижать телефон плотнее к уху.

– Слушай, я сейчас на совещании, говорить особо не могу, – сказал я сухо.

– Да я ненадолго! – продолжала Машка, не сбавляя тон. – Короче, отпуск у меня кончился. Потом я заболела, простыла, ну ты знаешь, Питер: если в солнце без зонтика выйдешь, то три раза за день дождь хлынет. В общем, теперь больничный закрыли, и я возвращаюсь. Ты что молчишь-то, Макс? Не рад, что ли? Сегодня жду тебя. Вечером отметим мой приезд!

– Где ждёшь? – напрягся я.

Наконец, я вспомнил про кнопку сбоку и немного убавил Машкины визги в трубке. Никак не привыкну к тому, что регулируется буквально всё.

– Как где? У нас дома.

– Да я… там… – замялся я. – Я не живу сейчас… Вернее, всё объясню, когда встретимся.

– Случилось чего? – в её голосе мелькнула тревога.

– Уже нет. Поговорим вечером. И я там замок поменял. Ключ у соседки новый возьми, у бабы Нины напротив.

– Да? Ага… Ну всё, до вечера. Чао! – и отключилась.

Я сунул телефон в карман и поднялся.

– Ладно, пошёл я работать.

– Иди, – отозвалась Оксана, нахмурившись. – Справки по висякам подбить не забудь.

– Сегодня, что ли?

– А когда, Яровой? Ты у нас, конечно, звезда, но рутинную работу тоже никто не отменял.

– Есть, товарищ майор, – усмехнулся я, отдавая шуточное приветствие.

Она хотела ещё раз насупиться, но, встретив мою улыбку, тоже сдалась и слегка улыбнулась в ответ.

– Ладно, иди уже, товарищ лейтенант. Работай.

Вечером я поднялся к старой квартире. В руке бутылка красного. Закуску не покупал. Думал, возьмём эти… как их там… суши. Сама Машка любила их заказывать, я же в душе оставался преданным кухне предков – картоха с огурцом роднее.

Открыл дверь своим ключом. Замок мягко щёлкнул, будто и не было моего отсутствия. В нос ударил запах Машкиных духов – ее любимых, немного с горчинкой.

– Привет! – раздался звонкий голос. Машка высунулась из кухни, улыбнулась. – Ой, у меня тут горит! Подожди секунду!

Она мелькнула обратно, а я успел рассмотреть: на ней новый халатик – шёлковый, короткий, с игривым блеском. Казалось, ещё короче, чем прежний. Из-под ткани предательски выглядывало кружевное бельё. Волосы уложены, глаза подведены, на губах яркая помада. Всё это вместе – наряд, готовка, духи, макияж – ясно говорило: ждала.

Ждала меня, готовилась, выверяла каждый штрих. Соскучилась, выходит?

Я поставил вино на тумбочку, скинул ветровку и прошёл внутрь, невольно отмечая, что даже лампочка в прихожей теперь горела новая, тёплого света (старую-то лампочку прострелила ловушка с обрезом). А Машка умела создать атмосферу, когда ей хотелось.

Лишь только шагнул в коридор, дверь за собой только успел замкнуть – звонок. Резкий, настырный, будто соседа снизу топим.

– Маш, – крикнул я, – ты кого-то ждёшь?

– Нет! – донеслось из кухни.

Я, как знал, приготовил пистолет, он под рубахой. Повернул защелку и открыл дверь.

На пороге стояла Алька Бобр, как всегда прекрасная, с фирменной ухмылкой и бутылкой вина в руках.

– Привет, молодёжь! – торжественно возгласила она. – Ну что это такое? Меня, значит, на вашу вечеринку не позвали? Ай-я-яй! Нехорошо!

– Алька… ты?.. С вином… – растерялась Машка, даже отпрянула назад.

– Нет, блин, дядя Петя с метлой! – хохотнула Бобр, ввалившись в квартиру, будто так и надо.

– Ты… как узнала? – Машка всё ещё не верила глазам.

– Ха! – Алька встряхнула бутылку. – Подруга называется. Приехала, значит, из своего Питера-Шмитера втихаря, даже словечком не обмолвилась. А я от кого узнаю, что белобрысая-то вернулась? От левых людей! Ну, Манюня, нехорошо. Ну ладно, бобры сегодня добры. Давайте за приезд!

Маша метнулась ближе ко мне, будто хотела ухватиться за руку или прижаться, но запнулась, почувствовав взгляд рыжей. Та, наоборот, ничуть не стеснялась: легко подскочила ко мне на цыпочках и чмокнула прямо в губы – громко, смачно.

– Привет, Максик! – протянула с довольной ухмылкой. – Ужасно я соскучилась!

– Ма-аксик?.. – Машка процедила сквозь зубы.

– Ну да, да! – Алька отмахнулась. – Ему тоже не нравится, когда я его так называю, но что поделать. Когда он спит, он такой няшный. Самый настоящий Максик.

Машу аж передёрнуло. Она прикусила губу, покраснела, но сдержалась.

– Ну, что стоим на пороге? – захохотала Бобр. – Айда на кухню! Как вкусно пахнет! Маш, ты чего уже тут наготовила? Пойдём-ка посмотрим!

Машка действительно постаралась: на столе красовались аккуратные, словно игрушечные бутерброды, в каждом торчала зубочистка, и она гордо называла сие творение «канапе». В духовке дожидалась своего часа румяная курочка, а в стеклянной миске с модным ободочком поблёскивал какой-то странный салат – на вид непонятный, но на вкус всё-таки оказался отменным.

Девчонки сидели друг напротив друга и первое время перекидывались фразами с натянутыми улыбками.

– Ну, Маш, у тебя всегда вкус к… изысканному, – проговорила Алька, глядя на канапе так, будто собиралась их выбросить.

– Да уж, – хмыкнула Машка, – не то что некоторые, привыкшие по забегаловкам питаться.

– Зато у меня фигура держится, – прищурилась рыжая, поправляя прядь волос и демонстративно выгибаясь.

– Ну да, держится, держится, – отозвалась Маша, – чтобы мужиков соблазнять… Да?..

В комнате ненадолго повисло напряжение, я было собрался вклиниться, но потом внутренне махнул рукой – пусть сами разбираются. Женская война – страшное дело. Ха!

Однако вино постепенно сделало своё дело: то ли тосты пошли веселее, то ли память о прошлой дружбе оказалась крепче, чем ревность. Колкости смягчились, смех зазвучал куда более искренне, и ближе к ночи они уже сидели бок о бок, что-то обсуждали, то ли про работу, то ли про моду, а временами даже вместе отпускали шуточки в адрес всех кобелей мира, то есть мужиков.

Я уже подумал, что вечер удался, как раздался звонок в дверь. Резкий и настойчивый.

– Блин, что у нас сегодня, приёмный день? – возмутилась Машка и встала.

– Подожди, – остановил я её жестом. – Я сам.

В прихожей я привычно сунул руку в рюкзак, достал свой «ИЖ». Трофейный «Глок» не брал с собой, там патронов – с гулькин нос, если будет жарко – может не хватить. А вот к «ИЖу» боеприпасы всегда под рукой. Встал чуть сбоку от двери, на всякий случай. В старых домах слышимость отличная, так что незнакомец меня точно должен был услышать.

– Кто там? – спросил я твёрдо, не открывая.

Тишина.

Я ещё раз, громче:

– Кто там?

В ответ всё та же глухая пауза.

Я снял пистолет с предохранителя, щелкнул замком, немного приоткрыл дверь и одновременно отступил в глубь квартиры, держа ствол наготове. В ответ услышал удаляющиеся по ступеням мягкие шаги. Затем хлопнула дверь подъезда.

Я запер дверь, убрал пистолет.

– Кто там был? – в один голос спросили девчонки, вытянув шеи, когда я вернулся на кухню.

– Ошиблись, – махнул я рукой и плеснул в бокалы ещё вина. – Ну? За что пьем?

Дирижёр вынырнул из темноты ночи, словно оживший призрак, и шагнул к старой панельной многоэтажке. Адрес этот был вбит в его память давно, ещё с тех времён, когда он работал на Валькова. Адрес человека, который лишил его глаза и превратил Артура Богдановича Савченко в одноглазого палача по прозвищу Дирижёр.

Если бы Валет не испугался скандала на фоне выборов, если бы не тянул с расправой, Дирижёр уже тогда пришёл бы сюда и попытался покончить с врагом. Но всё сложилось иначе. И теперь к личной жажде мести добавилась просьба профессора Ландера: привести Ярового живым.

Он знал – убить врага будет слишком легко, слишком уж милостиво. Настоящая кара ждала его в застенках подвала, где профессор готовил свои опыты. Там можно будет растягивать смерть на долгие часы и дни, ломать волю, пока человек сам не станет умолять о конце.

Только эта мысль ласкала звериное нутро Дирижёра.

Он встряхнул головой, будто сбрасывая лишние рассуждения. Внутри его грызла странная двойственность: с одной стороны – холодный и расчётливый отставной офицер ГРУ Артур Богданович, привыкший действовать чётко, методично, всегда на два шага впереди. С другой – безжалостный зверь, для которого кровь и страх стали единственным наслаждением. И чем дальше, тем больше он ловил себя на том, что зверь берёт верх. И ему это нравилось.

У входа в подъезд он ухватился за тяжёлую железную дверь и дёрнул ручку. Домофон хрипнул, магнитный замок щёлкнул было, но не выдержал его рывка. Дверь распахнулась. Он вошёл, ступая мягко, беззвучно, как тень. Поднялся на нужный этаж, нашёл нужную дверь.

Палец лёг на кнопку звонка. Звук раздался внутри, короткий и резкий. Дирижёр отошёл в сторону, прижался к стене, весь превращаясь в готовую к прыжку пружину.

– Кто там? – прозвучал знакомый голос за дверью.

Он узнал его сразу. Узнал тембр, интонацию. Голос врага, того самого, кого видел когда-то на собеседовании в офисе Валькова, когда он явился будто бы устраиваться в службу безопасности.

– Кто там? – повторил голос, чуть громче. Дверь тихо приоткрылась, но Дирижер понял – что-то не так.

Он уже напрягся, пальцы дрогнули, тело готовилось к броску. Вот-вот створка распахнётся, и он вломится внутрь, разорвав эту хлипкую преграду.

И тут – девичий смех. Лёгкий, звонкий, совсем неподходящий к этой обстановке. Из глубины квартиры донеслись голоса, весёлые, непринуждённые.

Дирижёр замер. Лёд разочарования обжёг нутро. Он знал: Яровой не один. Это меняло всё. Сейчас нападение будет слишком шумным, слишком рискованным.

Он отступил, бесшумно скользнув по коридору подъезда, спрятался в тени угла. Сердце не дрогнуло и билось ровно, движения оставались точными – расчётливый Артур взял верх над зверем.

«Не время», – мысленно сказал он себе.

Развернулся и вышел на улицу, растворяясь в ночи.

«В другой раз, – размышлял он. – И тогда никто не спасёт Ярового».

Солнце протиснулось назойливым лучом сквозь щель между старых, перекошенных штор и полоснуло прямо в глаза. Я поморщился, перевернулся на бок, надеясь спрятаться от этого небесного прожектора. Нос тут же зарылся в тёплую гриву женских волос, пахнущих сладковатым парфюмом. Защекотало так, что чихнуть захотелось. Я снова отвернулся – и снова наткнулся на волосы, только с другим запахом, более терпким, как будто с табаком вперемешку.

– Что за чертовщина… – пробормотал я, уже приоткрывая глаза.

Разложенный диван, широкий, продавленный. Справа сопела Алька Бобр. Слева, поджав коленки и свернувшись калачиком, спала Машка.

Я откинул плед и глянул на себя. Одетый. В футболке и джинсах. Ага. Ну хоть это радует.

Осторожно приподнял угол одеяла над Алькой – та как легла, так и спала в платье. Дышала ровно, лицо безмятежное, только веснушки ещё ярче от утреннего солнца.

Повернулся к Машке. Тоже одета. Под халатиком тонкие кружевные бретельки белья – не тронуты, но будто специально выставлены наружу, чтоб дразнить. Она зашевелилась, тихо выдохнула сквозь сон и ещё крепче вжалась в подушку.

– Интересно девки пляшут… – выдохнул я, почесав затылок. – Вернее, сопят…

Вчера, вроде, просто за приезд Машки собирались бутылку вина открыть, а тут Алька заявилась со своим пузырем. Смех, подколки, девичьи разговорчики, вино, ещё вино… а потом у Машки тоже нашелся «стратегический запас» из шампанского и мартини. А вот чем дело кончилось, похоже, до конца никто и не помнил.

Я пробрался и сел на край дивана, стараясь не потревожить этих двух «русалок», и в голове крутилось: ну и приключеньице, блин.

Новознаменск. Следственный изолятор.

– На прогулку, падлы! – сиплый голос дубака прокатился по бетонному коридору. Замок клацнул, железяка провернулась, и тяжёлая дверь со скрипом ушла в сторону.

В проёме встал прапор – выводной, как их тут звали. Серо-синий камуфляж, фальшики вместо погон, на роже тоска вечная, будто и сам этапом шёл вместе с зэками.

– Вываливайте, – буркнул он.

Первым, взгляд в пол, выскользнул Бульдог. Под глазом у него красовался свежий фонарь – красно-фиолетовый, налитый кровью.

– О, да ты к гримёру заглянул, – хмыкнул прапор с издёвкой.

– Упал он, начальник… – протянули два гнусавых голоса из глубины хаты.

Урки с нижней шконки ржали в зубы, складывая синие от наколок пальцы в непонятный знак.

– Ну, упал так упал, – равнодушно отмахнулся выводной.

– Ага, неуклюжий фраер, – заржали урки.

– На шконках залежались? – рявкнул прапор, врезав дубинкой по железу. – Прогулка общая, мать вашу!

Урки нехотя поднялись, поплелись к выходу.

Бульдог замешкался, дернул прапора за локоть, прошипел, чтобы чужие уши не услышали:

– Товарищ прапорщик… я ж сотрудник бывший. Мне нельзя с этими в одной… Переведите… по закону… жалобу накатаю…

Прапор сузил глаза, вперил взгляд прямо в него и едва заметно качнул башкой.

– Тут не твой закон, понял? – процедил он. – А ну, пшёл!

И пихнул Бульдога вперёд.

Коридор тянул сыростью и хлоркой. В конце тускло светился прямоугольник неба – дворик СИЗО, где давали подышать по расписанию.

Бульдог шагал, сутулясь, чувствуя на спине острые взгляды урок.

– С-сучары… – сквозь зубы прошипел он. – Не просто так меня к «синим» подселили…

Глава 6

Во дворе седьмого блока СИЗО, на прогулке, всё произошло слишком быстро: чья-то подножка, резкий толчок в спину, и Бульдог рухнул на гравий, ударившись грудью. Воздух вырвался из лёгких с сипом. В ту же секунду по рёбрам прилетела хлёсткая подлянка – удар носком ботинка.

– Помогите… – прохрипел он, хватая ртом воздух, но рядом уже никого не было. Толпа арестантов, только что окружавших его, рассыпалась по углам. Все делали вид, что ничего не заметили, и даже не обернулись.

– Помогите… – выдавил он снова, с надеждой коснувшись взглядом серых глазков видеокамер, что висели в углу двора. – Нет… не посмеют… не посмеют меня убить… тут же всё пишется… – шептал он сбивчиво, как молитву, но внутри с холодком зрела мысль: зря надеется. Писалось всё, но не для того, чтобы защитить.

Он был прав лишь в одном – всё это было частью спектакля. Предисловием к куда более неприятной сцене.

К нему наконец подошёл сотрудник в камуфляже, схватил за шиворот и рывком поднял.

– Чего разлёгся?

– На… на меня напали… – сипел Сметанин. – Вы же видели…

– Ничего я не видел. Шёл, споткнулся, упал. Бывает.

– У меня… у меня ребро сломано, – морщился Бульдог. – Мне нужен врач. Рентген нужен.

– Ничего у тебя не сломано, – дубак ткнул его локтем в бок, как раз туда, куда только что пришёлся удар ботинка. Сметанин скрючился от боли.

– Я же говорю… сломано… – выдавил он, пытаясь сохранить вид хладнокровия, но голос срывался на жалобный хрип.

– Ладно, – буркнул тот. – Сейчас доложу старшему смены.

Через двадцать минут Сметанина уже вели по территории СИЗО. Молодой сержант, сотрудник смены, а на местном языке – контролёр (так повелось еще с советских времен), ещё с лицом зелёного курсанта, но уже с усталостью бывалого тюремщика в глазах, повёл его в сторону медблока. Протащил мимо обшарпанного корпуса для «тубиков», потом – мимо палат с обычными больными. В СИЗО были свои медкорпуса, приспособленные ещё в советские времена: туберкулёз, ВИЧ, гепатит – всё проверяли в первый месяц пребывания, так положено.

Но Бульдога привели не к травматологу, а к кабинету с табличкой «Врач-терапевт».

– Мне нужен травматолог, – жалобно сказал он, держась за бок.

– Иди давай, – коротко бросил контролёр и постучал.

За дверью раздался глуховатый голос:

– Входите.

Кабинет встретил привычным для СИЗО антуражем: клетка вдоль стены, массивный стол, ободранный линолеум. За столом сидел врач. Гражданский. Возрастной мужик с аккуратной профессорской бородкой, в очках, с безобидным видом. Таких в медчасть брали охотно: от них требовалась исполнительность и привычка к рутине, работе по строгим правилам и на одном месте.

– Арестованный Сметанин доставлен, – доложил сержант, придерживая Бульдога за локоть.

– Спасибо. Подождите за дверью. Или… – врач перевёл взгляд на решётку в углу кабинета. – Лучше поместите его в клетку.

Сержант открыл калитку, и Бульдог, дыша с натужным хрипом, вошёл внутрь. Захлопнулась дверь, зазвенели железные прутья.

В каждом кабинете медблока было так – клетка, даже давление мерили через решётку, а если ставили капельницу, то делали это только при контролёре. Слишком много раз небрежность заканчивалась кровью.

Бульдог опустился на стул за решёткой и попытался выровнять дыхание, но каждая вдыхаемая крупинка воздуха резала бок.

– Доктор… мне нужен рентген, – сипло выдавил он, держась за ребра. – Я не понимаю, почему меня к вам… Вы же не травматолог.

– Не беспокойтесь, – мягко и немного буднично проговорил врач. – Разберёмся.

Эскулап встал из-за стола и подошёл к металлическому процедурному столику у стены. Из шкафчика достал ампулу, шприц, привычно щёлкнул ногтем.

– Что это вы… собрались делать? – нахмурился Бульдог, насторожившись.

– Прививка. Обычная профилактическая. Не волнуйтесь.

– Нет, вы не поняли, у меня травма, – уже жёстче процедил Сметанин. – У меня рёбра, мать вашу, ломит.

– Разберёмся и с рёбрами, – голос врача оставался ровным, но глаза сверкнули холодком. – Вы хотите попасть в штрафной изолятор? Одного моего слова хватит.

– Нет, нет… что вы… – тут же сбавил тон Бульдог. – Я всё понял. Прививка – так прививка.

– Вот и славно, – врач подошёл ближе. – Оголите плечо.

Сметанин сдёрнул ворот рубашки, подставил плечо. Холодная игла скользнула под кожу. В мышцу ушло два миллилитра прозрачной жидкости.

Сначала Сметанин почувствовал жжение в плече. Потом странное чуждое тепло расползлось по всему телу. Голова закружилась так, будто его подхватило ураганом. Всё изменилось, стол перед ним расплылся. Он попытался подняться, но ноги не слушались. Словно свинцовые гири придавили его к полу.

– Что… – язык не поворачивался, будто стал каменным. – Что вы мне вкололи?

– Тише, тише, – улыбнулся доктор, наклоняясь к нему.

– Кхе… – Сметанин уже еле шевелил губами. – Ты кто… мать твою…

– Сейчас вы уснёте. И больше никогда не проснётесь, – произнёс врач с той же спокойной улыбкой, будто объяснял курс лечения.

– Что?.. – сипел Сметанин, уставившись в мутнеющий потолок. – Что ты мне… вколол?

– Всё будет выглядеть, как обычный инфаркт, – врач говорил ровно, будто зачитывал инструкцию. – Вскрытие покажет острую сердечную недостаточность.

– За… зачем? – голос Бульдога сорвался в шёпот. – Почему-у?..

Доктор слегка приподнял уголки губ. Сметанин уже не видел этой улыбки, мир перед глазами стал сплошным красным пятном. Но слова он услышал отчётливо.

– Вам привет от Инженера, Аркадий Львович.

Последнее, что почувствовал Бульдог, – как сердце вздрогнуло и остановилось. Он замер в нелепой позе на стуле, тяжело уронив голову на грудь.

Врач выждал ещё пару минут, проверил пульс, убедился, что всё кончено. Поднял телефонную трубку, набрал короткий внутренний номер.

– Арестованному Сметанину стало плохо, – произнёс он ровно и бездушно. – Срочно нужны реанимационные мероприятия… Хотя нет. Уже поздно. Похоже, инфаркт. Летальный исход.

Он положил трубку, перевёл взгляд на камеру видеонаблюдения в углу под потолком. Красный индикатор не мигал. Врач был уверен – она не работает. Всё здесь было устроено так, как задумал Инженер.

Утро началось странно, но продолжилось ещё страннее. Я смотрел на девчонок и пытался сообразить, чего ради они так уставились на меня. Ждали чего-то.

– Да… – протянул я, недоумевая.

– В смысле, да? Что решил? – выдохнула Машка. В её глазах обида тлела, губки надулись, как у ребёнка, которого лишили мороженого.

– Ты что, не помнишь? – сузила глаза Алька.

– Девчонки, да что с вами? Чего я должен помнить или не помнить? – я свел брови.

– Ну мы же вчера всё обговорили, – хитро протянула Машка, бросив косой взгляд на рыжую.

– Мы всё знаем, Макс, – добила Бобр, подбоченившись.

– Что вы знаете-то? – хмыкнул я.

Ну что я мог им рассказать? Не тайны, так сказать, следствия… да и не про Лютого же. Ведь нет же?

– Всё знаем, – прозвучало в унисон.

– Ты должен определиться, – настаивала Машка, постукивая ноготком по кружке.

– Да, определись уже, Максим Сергеевич, – усмехнулась Алька.

Меня, честно говоря, словно током кольнуло. Доходить начало: разговор был не про то, чтоб выпить вечером или куда съездить. Они обсуждали будущее. Моё и своё.

– Ну… с кем ты желаешь остаться? – голос Машки дрогнул, в нём слышалась и боль, и решимость одновременно.